и ему добротный коттедж на озере, который не разрушат никакие рождественские ветры. Ни ветер, ни шторм, ни снег не оставят на этом доме никаких следов. Кто-то действительно хорошо о нем позаботился. Хелден услышала звук открывающейся двери. Это удивило ее, потому что она не заметила дверей. Затем луч света выхватил низкую фигуру Вернера Герхарда, стоявшего с поднятой рукой на крыльце со стороны озера. Как этот старый человек мог узнать о ее приходе? - Значит, вы пришли, - сказал Герхард без каких-либо признаков слабоумия в голосе. - А сейчас быстрее в дом, в лесу холодно. Проходите к огню. Выпьем с вами чаю. Комната выглядела больше, чем можно было предположить по внешнему виду дома. Тяжелая мебель - изобилие кожи и дерева - старая и удобная. Хелден устроилась на диване, согретая огнем и чаем. Она даже не подозревала, что замерзла до такой степени. Они проговорили несколько минут, в течение которых Герхард упредил вопрос, готовый сорваться с ее языка. - Я приехал сюда из Берлина пять лет назад через Мюнхен, где для меня и продумали новый облик. Я превратился в "жертву" "Одессы", в разбитого человека, доживающего свои годы в старости и уединении. Я объект насмешек; все данные о моем здоровье у доктора в больнице. Его фамилия Литвак, если он когда-либо вам понадобится. Это единственный человек, который знает, что я в абсолютно здравом уме. - Но зачем вам нужно это прикрытие? - Поймете из нашего разговора. Кстати, вы удивились, что я моментально узнал о вашем приходе? - Герхард улыбнулся. - Этот примитивный коттедж на самом деле построен очень изощренно. Никто не проберется сюда незамеченным. В доме сразу слышится вой сирены. - Улыбка исчезла с лица старика. - Ну а сейчас расскажите, что произошло с Клаусом? Она рассказала ему все. Герхард слушал молча, с болью во взгляде. - Звери, - произнес он. - Они не могут даже казнить человека с соблюдением хотя бы видимых приличий; им обязательно надо искалечить жертву. Да будь они прокляты! - Кто? - Фальшивые "Вольфшанце". Звери. Не орлы. - Орлы? Не понимаю. - Заговор с целью убийства Гитлера в июле сорок четвертого был заговором генералов. Военные, главным образом порядочные люди, видели весь ужас, творимый фюрером и его сумасшедшими фанатиками. Они боролись не за Германию. Их цель состояла в убийстве Гитлера, поисках мира и выдаче убийц и садистов, действовавших от имени рейха. Роммель назвал этих людей "истинными орлами Германии". - Орлами... - повторила Хелден. - Вам не остановить орлов... - Что вы сказали? - спросил старик. - Ничего, продолжайте, пожалуйста. - Конечно, генералы потерпели поражение, началась кровавая резня. Двести двенадцать офицеров, многие лишь по подозрению, оказались под пытками и были казнены. Затем неожиданно появилась "Вольфшанце" как оправдание для всех порядочных людей внутри рейха. Тысячи людей, которые высказывали хотя бы самую незначительную критику в адрес военных и политиков, подвергались арестам и казням на основании сфабрикованных доказательств. Подавляющее большинство никогда не слышало о штаб-квартире ставки "Вольфшанце", а еще меньше о каких-либо попытках покушения на жизнь Гитлера. Роммель получил приказ покончить с собой. Отказ повлек бы казнь пяти тысяч произвольно выбранных человек. Самые худшие опасения генералов сбывались: маньяки полностью захватили контроль над Германией. Именно этому они пытались помешать, создавая "Вольфшанце". Их "Вольфшанце", настоящую "Вольфшанце". - Их... "Вольфшанце"? - спросила Хелден. - "Монета "Вольфшанце" имеет две стороны". - Да, - сказал Герхард. - Существовала другая "Вольфшанце", другая группа, также желавшая покончить с Гитлером. Но по абсолютно другим причинам. Эти люди считали, что фюрер потерпел неудачу. Они видели его слабость, его ограниченные способности. Они хотели заменить действующих безумцев другими, более эффективными. Они призывали не к миру, а к дальнейшему ведению войны. Их стратегия включала методы, о которых никто не слышал со времен нашествия монголов. Они планировали порабощение целых народов, массовые казни за малейшие нарушения, разгул столь ужасного насилия, что человечество было бы вынуждено добиваться перемирия во имя гуманизма. - Герхард сделал паузу, а когда заговорил снова, в его голосе послышалась ненависть. - Это была ложная "Вольфшанце", которой не должно было быть. Люди той "Вольфшанце" до сих пор ей верны. - Но ведь они участвовали в заговоре с целью убийства Гитлера, - сказала Хелден. - Как им удалось выжить? - Они превратились в наиболее пламенных сторонников Гитлера. Быстро перегруппировались, притворились самыми ярыми противниками вероломства и обрушились на других. И как всегда, усердие и жестокость произвели впечатление на фюрера; в сущности, он был прирожденным трусом. Некоторые из них занимались казнями, и Гитлер был восхищен их преданностью. Хелден подвинулась на край дивана. - Вы сказали, что эти люди - из другой "Вольфшанце" - все еще ей верны. Наверняка многие из них уже в могиле. Старик вздохнул. - Вы действительно не знаете? Клаус вам ничего не рассказывал? - Вы знаете, кто я? - спросила Хелден. - Конечно. Вы сами отправляли мне письма. - Я отправила много писем Полковника, но ни одного-в Невшатель. - Те, что были адресованы мне, я получил. - Он писал вам обо мне? - Часто. Он вас очень любил. - Лицо Герхарда озарилось улыбкой, но, когда он снова заговорил, улыбка исчезла. - Вы спросили меня, как люди фальшивой "Вольфшанце" спустя столько лет сохранили свою преданность организации. Конечно, вы правы. Большинство из них уже мертвы. Значит, это не они, это их дети. - Дети? - Да. Они повсюду - в любом городе, провинции, стране. Они принадлежат к любой профессии, любой политической группе. В их обязанности входит оказание постоянного давления, убеждение других людей в том, что их жизнь может быть намного лучше, если сильные выступят против слабых. Злые голоса вместо добрых, жестокость вместо разума. Это происходит везде, и лишь немногие знают, что в действительности это всеобщая подготовка. Дети выросли. - Откуда они появились? - Мы подошли к самой сути, и это даст вам ответ на другие вопросы. - Старик наклонился вперед. - Акция проходила под кодовым названием "Дети Солнца" и началась в 1945 году. Тысячи детей в возрасте от шести месяцев до шестнадцати лет были вывезены из Германии. Во все части света. Когда Герхард поведал ей все, Хелден почувствовала себя разбитой, физически больной. - Был составлен план, - продолжал Герхард, - каким образом сделать так, чтобы миллионы и миллионы долларов стали доступны "детям Солнца" после заданного периода времени. Время высчитали путем проекции нормальных экономических циклов; оно составило тридцать лет. Резкий вздох Хелден на мгновение остановил старика, но он продолжал: - Этот план составили три человека... Стон вырвался из груди Хелден. - Эти трое имели доступ к фондам, а не только к расчетам, а один из них, возможно, был самым блистательным финансистом нашего времени. Он, и только он объединил международные экономические силы, что обеспечило взлет Адольфа Гитлера. И когда рейх обманул его ожидания, он постарался создать другой. - Генрих Клаузен... - прошептала Хелден. - О Боже, нет!.. Ноэль! О Боже, нет! - Он не более чем инструмент, средство для перекачки денег. Он ничего не знает. - Тогда... - Глаза Хелден широко открылись, боль в висках обострилась. - Да, - сказал Герхард, дотрагиваясь до ее руки. - Избрали юного мальчика, одного из сыновей. Совершенно необыкновенного ребенка, фанатически преданного члена организации гитлерюгенд. Выдающегося, красивого. За ним следили, его учили, готовили для исполнения миссии его жизни. - Иоганн... О силы небесные, это Иоганн. - Да. Иоганн фон Тибольт. Он-то, как считают, и приведет "детей Солнца" к власти во всем мире. Шум, эхом отдававшийся в висках, становился все громче, неприятнее и оглушительнее. Образы стали расплывчатыми, комната закружилась, все утонуло в темноте. Хелден провалилась в пустоту. Она открыла глаза, не представляя, как долго находилась в забытьи... Герхарду удалось прислонить ее к дивану, и сейчас он стоял рядом, держа у нее под носом бокал с бренди. Она схватила его и залпом проглотила содержимое. Алкоголь подействовал быстро, вернув ее назад к ужасной действительности. - Иоганн, - прошептала она. - Вот почему Полковник... - Да, - произнес старик, помогая ей. - Именно поэтому Клаус вызвал вас к себе. Бунтующая дочь фон Тибольт, рожденная в Рио, чуждая брату и сестре. Была ли эта отчужденность искренней или вас использовали для проникновения в ряды странствующей недовольной германской молодежи? Мы должны были это выяснить. - Использовать и убить, - добавила Хелден, содрогаясь. - Они пытались убить меня в Монтро. Боже, мой брат. Старик с трудом приподнялся. - Боюсь, что вы ошибаетесь, - сказал он. - Это был трагический вечер со множеством ошибок. Те двое, что искали вас, наши люди. Они получили четкие инструкции: узнать все, что можно, о Холкрофте. Тогда он был еще неизвестным субъектом. Был ли он членом "Вольфшанце", их "Вольфшанце"? И если ему суждено жить, мы могли бы убедить его присоединиться к нам. Как член "Вольфшанце", он был обречен на смерть. В этом случае вас следовало спасти, пока он не вовлек вас в последующие события. По причинам, нам неизвестным, наши люди решили убить его. Хелден опустила глаза. - В тот вечер Иоганн послал человека следить за нами. Ему хотелось выяснить, кто так интересуется Ноэлем. Герхард сел. - Значит, наши люди видели этого человека и подумали, что фон Тибольт встречается с эмиссаром "детей Солнца". Это означало для них, что Холкрофт - часть "Вольфшанце". Им больше ничего и не требовалось. - Это моя вина, - сказала Хелден. - Когда человек взял в толпе мою руку, я испугалась. Он сказал мне, чтобы я шла с ним. Он говорил по-немецки. Я подумала, он из "Одессы". - Он более чем далек от этого. Это был еврей из местечка Хар-Шхаалаф. - Еврей? Герхард коротко рассказал ей о странном киббуце в пустыне Негев. - Это наша маленькая армия. Мы отдаем приказы, они исполняют их. Все очень просто. Приказ должен дойти до тех мужественных людей, которые будут сражаться на последних баррикадах. Хелден поняла смысл слов из письма Полковника. - Вы отдадите этот приказ сейчас? - Вы сделаете это. Недавно я упоминал доктора Литвака из больницы. У него хранится моя медицинская карточка для тех, кто проявит к ней интерес. Он один из нас. У него есть длинноволновая радиостанция, он связывается со мной ежедневно. Здесь очень опасно иметь телефон. Идите к нему ночью. Он знает код и свяжется с Хар-Шхаалаф. Группа должна быть выслана в Женеву, вы скажете им, что делать. Иоганн, Кесслер, даже Ноэль Холкрофт, если не выйдет из игры, - все должны быть убиты. Эти деньги не должны покидать Женеву. - Я уговорю Ноэля. - Надеюсь. Но все может оказаться не так просто, как вы думаете. Его прекрасно обработали. Он глубоко верит даже в реабилитацию отца, которого никогда не знал. - Откуда вы знаете? - От его матери. Многие годы мы считали ее частью плана Клаузена и все эти годы жили ожиданием. Но когда встретились с ней, то узнали, что она вне всего этого. Она лишь мостик, ведущий к источнику. Кто еще, кроме Ноэля Клаузена-Холкрофта, чье истинное происхождение вычеркнуто из всех документов, но не из его сознания, согласится с условиями секретности женевского документа? Нормальный человек попросил бы юридического и финансового совета. Но Холкрофт, верный своему завету, все решает сам. - Его следует убедить, - сказала Хелден. - Он сильный человек, человек чести. Как им удалось так обработать его? - А почему каждый убежден в правоте своего дела? - спросил старик риторически. - Мы знаем, что есть люди, которые хотели бы остановить его. Мы читали доклады из Рио. Опыт Холкрофта с Морисом Граффом, обвинения, имеющиеся в посольстве. Все это было похоже на шараду, никто не пытался убивать его в Рио, но Графф хотел, чтобы он думал именно так. - Графф из "Одессы"? - Никоим образом. Он один из руководителей ложной "Вольфшанце"... единственной "Вольфшанце" в настоящее время. Я хотел сказать, был руководителем: он мертв. - Что? - Застрелен вчера человеком, оставившим записку, что это возмездие португальских евреев. Работа вашего братца, разумеется. Графф был слишком старым и сварливым. Он отслужил свое. Хелден поставила стакан с бренди на пол. Она обязана задать этот вопрос. - Герр Герхард, почему вы не разоблачили Женеву? Старик взглянул на нее испытующе. - Потому что разоблачение Женевы - это всего лишь полдела. Стоило нам сделать это, и нас бы сразу убили. Что нелогично. Есть кое-что еще. - Кое-что? - Вторая часть. Кто такие "дети Солнца"? Как их звать? Где они? Основной список был составлен тридцать лет назад, он должен быть у вашего брата. Больше сотни страниц - список где-то спрятан. Фон Тибольт скорее сгорит в огне, чем скажет, где находится список. Но должен быть еще один список! Краткий, возможно, всего на нескольких страницах. Он хранит его либо при себе, либо где-то поблизости. Это список тех, кто получит средства фонда, - доверенных людей "Вольфшанце". Вот этот список надо найти во что бы то ни стало. Вы передадите приказ солдатам Хар-Шхаалаф: предупредить перевод средств и найти список. Это наша единственная надежда. - Я передам им, - ответила Хелден. - Они найдут его. - Она отвернулась, задумавшись о другом. "Вольфшанце". Даже письмо, написанное Ноэлю Холкрофту тридцать лет назад - умоляющее и угрожающее, - было частью этого чудовищного плана. "Они появляются и угрожают от имени орлов, но ведут себя как звери". - Ноэль мог не знать этого. - Мог. Название "Вольфшанце" внушало благоговейный страх, было символом мужества. Это единственная "Вольфшанце", с которой связывал себя Холкрофт. Он не имел представления о другой, отвратительной. Никто не знал о ней. Кроме одного человека. - Полковника? - Да, кроме Фалькенгейма. - Как ему удалось спастись? - В основном благодаря неразберихе при установлении личности. - Герхард прошел к камину и помешал поленья кочергой. - Среди главарей "Вольфшанце" находился командир бельгийского сектора Александр фон Фалькенхаузен. Фалькенхаузен. Фалькенгейм. Клаус Фалькенгейм выехал из Восточной Пруссии в Берлин на встречу. Когда попытка покушения на Гитлера провалилась, Фалькенхаузену каким-то чудом удалось связаться по радио с Фалькенгеймом и рассказать тому о катастрофе. Он умолял Клауса оставаться в стороне. Он сам будет тем "соколом", которого схватят. Другой "сокол" лоялен Гитлеру; он, Фалькенхаузен, это подтвердит. Клаус возражал, но понял необходимость этого. Надо довести дело до конца. Кто-то должен выжить. - Где мать Ноэля? - спросила Хелден. - Что знает она? - Сейчас она знает все. Будем надеяться, что ее не охватила паника. Мы потеряли ее в Мексике. Полагаем, что она пытается найти своего сына в Женеве. Ей это не удастся. Как только ее выследят, она умрет. - Нам надо найти ее. - Не за счет других приоритетов, - ответил старик. - Понимаете, сейчас существует только одна "Вольфшанце". Вывести ее из строя - главнейшая задача. - Герхард положил кочергу на пол. - Вы увидите доктора Литвака сегодня ночью. Его дом вблизи клиники, чуть выше, на холме в двух километрах к северу. Холм достаточно крут, радио функционирует там хорошо. Я вам дам... .В комнате раздалось гудение. Оно отражалось от стен так сильно, что Хелден почувствовала вибрацию во всем теле и вскочила на ноги. Герхард отвернулся от камина и уставился в узкое окно в левой стене. Казалось, он изучает грани стекла, дотянуться до которых не может. - Это система ночного видения. Она способна воспринимать образы в темноте, - сказал он, пристально вглядываясь в ночь. - Мужчина. Я не знаю его. - Он подошел к столу, вытащил небольшой пистолет и протянул его Хелден. - Что я должна делать? - спросила она. - Спрячьте его под юбкой. - Вы не знаете, кто это? - Хелден приподняла юбку, спрятала оружие и уселась в кресло, глядя на дверь. - Нет. Он приехал вчера. Я видел его на площади. Может быть, один из наших, а возможно, и нет. Я не знаю его. Хелден услышала за дверью шаги. Затем они затихли, и наступила тишина. Затем послышался стук в дверь. - Герр Герхард? Старик ответил своим высоким монотонным голосом, каким разговаривал на площади: - Силы небесные, кто это? Уже очень поздно, и я молюсь. - У меня есть новости из Хар-Шхаалаф. Старый человек вздохнул с облегчением и кивнул Хелден. - Это наш человек, - сказал он, отодвигая засов. - Никто, кроме нас, не знает о Хар-Шхаалаф. Дверь открылась. На какой-то момент Хелден застыла, затем соскользнула с кресла и растянулась на полу. Фигура в дверях держала в руке длинноствольное оружие; звук выстрела раздался как гром. Сбитое с ног, превращенное в изуродованную кровавую массу тело Герхарда прогнулось назад, на мгновение повисло в воздухе, а затем упало на стол. Хелден затаилась за кожаным креслом, нащупала под одеждой пистолет. Снова раздался выстрел, такой же громоподобный, как и первый. Кожаная спинка кресла взорвалась. Еще один, и она почувствовала колющую боль в ноге. Кровь начала просачиваться сквозь чулок. Она подняла пистолет и несколько раз спустила курок, целясь и не целясь в огромную фигуру в дверях. Услышала, как мужчина застонал. В панике она ударилась о стенку и, словно загнанное в угол животное, была готова расстаться со своей никчемной жизнью. Слезы заливали ее лицо, когда она снова и снова нажимала на спусковой крючок, пока выстрелы не прекратились. В ужасе она закричала - у нее не осталось ни одного патрона. Хелден молила Бога, чтобы он послал ей быструю смерть. Она слышала свои стоны - она слышала их, - как будто парила в небесах и видела внизу хаос и дым. Дым. Он был везде. Едкий дым заполнил комнату, разъедая глаза, ослепляя ее. Она не понимала: ничего не происходило. И вдруг услышала слабый, шепчущий голос: - Дитя мое... Это был Герхард! Всхлипывая, она оперлась рукой о стену и оттолкнулась. Волоча окровавленную ногу, поползла на шепот. Дым рассеивался. Сейчас она уже различала фигуру убийцы. Тот лежал на спине, на лбу и шее были видны небольшие красные пятна. Он был мертв. Герхард умирал. Она склонилась над ним. Слезы Хелден закапали на лицо старика. - Дитя мое... Иди к Литваку. Сообщи в Хар-Шхаалаф. Держись подальше от Женевы. - Держаться подальше?.. - Ты - ребенок. Они знают, что ты у меня. "Вольфшанце" тебя засекла. Ты все, что осталось. "Нахрихт..." - Что? - Ты... "Нахрихтендинст". ? Голова Герхарда поникла. Он умер. Глава 39 Рыжебородый пилот быстро шагал вниз по улице де Гранж в сторону припаркованной машины. Сидевшая в ней Альтина следила за его приближением. На душе было тревожно. Отчего пилот не привел с собой ее сына? И почему он так торопится? Пилот распахнул дверцу, плюхнулся на водительское место и замер на мгновение, переводя дух. - В "Д'Аккор" страшная суета, мадам. Убийство. Альтина, задохнувшись, выговорила: - Ноэль? Убили моего сына? - Нет. Какого-то англичанина. - Что за англичанин? - Его фамилия Эллис. Какой-то Уильям Эллис. - Боже правый! - Альтина схватила свою сумку. - У Ноэля в Лондоне был друг по фамилии Эллис. Он часто говорил о нем. Я должна увидеть своего сына! - Только не в отеле, мадам. В особенности если ваш сын может быть как-то связан с этим англичанином. Там повсюду полиция, и показываться им на глаза нельзя. - Найдите телефон! - Я сам позвоню. Наверное, это будет последнее, что я смогу для вас сделать, мадам. У меня нет ни малейшего желания быть замешанным в деле об убийстве. Мы с вами об этом не договаривались. Они тронулись с места и ехали минут пятнадцать, покуда пилот не убедился в отсутствии слежки. - С чего бы за нами кому-то следить? - спросила Альтина. - Меня там никто не видел. Моего имени вы не упоминали. Имени Ноэля тоже. - Я-то не упоминал, мадам. А вот вы - да. Я не слишком горю желанием познакомиться поближе с женевской полицией. Мне доводилось с нею изредка общаться. Мы не слишком хорошо ладим. Они въехали в район, прилегающий к озеру. Пилот прочесывал одну улицу за другой в поисках телефонной будки. Наконец, он нашел телефон, подогнал машину к тротуару и бросился к кабинке. Альтина наблюдала из машины, как он звонит. Закончив говорить, тот вернулся, вновь уселся за баранку - медленнее, чем вылезал из-за нее, и на мгновение застыл, нахмурясь. - Бога ради, что случилось? - Не нравится мне это, - произнес он, наконец. - Они ожидали вашего звонка. - Ну конечно. Мой сын обо всем распорядился. - Но ведь звонили-то не вы. А я. - А какая разница? Я просто попросила кого-то позвонить, вместо меня. Так что они сказали? - Не они. Он. И сказал он кое-что, предназначенное явно не для чужих ушей. В этом городе не так уж свободно разбрасываются информацией. Нечто конфиденциальное могут сообщить, только узнав голос на том конце или услыхав слова, означающие, что собеседник имеет право это знать. - Так что же он все-таки сообщил? - раздраженно перебила Альтина. - Попросил о встрече. И как можно скорее. На десятом километре в северном направлении, по дороге на Везену. Это на восточном берегу озера. Он сказал, что ваш сын будет там. - Тогда едем! - Как это "едем", мадам? - Я готова предложить вам еще больше. - И она протянула пилоту пятьсот американских долларов. - Вы с ума сошли, - пробормотал он. - Так что, договорились? - При условии, что до тех пор, пока вы с сыном не встретитесь, вы обещаете делать все, что я вам скажу, - ответил тот. - Я не приму таких денег в случае неудачи. Но если его там не окажется - это не моя забота. Я получу плату за выполненное дело. - Получите, получите. Поехали. - Отлично. - Пилот завел машину. - Почему вы такой подозрительный? Лично мне вес кажется вполне логичным, - проронила Альтина. - Я же вам сказал. В этом городе существует свой кодекс поведения. В Женеве телефон играет роль курьера Мне должны были дать другой номер, по которому вы сами могли бы связаться с сыном. Когда же я это предложил, мне ответили, что на это нет времени. - Все может быть. - Возможно, но мне это не нравится. Телефонистка на коммутаторе сказала, что соединяет меня со стойко" портье, но человек, с которым я разговаривал, явно HI был портье. - С чего вы решили? - Портье могут вести себя весьма нагло, что частенько и делают, но никогда не диктуют. А человек, говоривший со мной, именно диктовал. И он не женевец. Он говорил с неизвестным мне акцентом. Так что поступайте в точности так, как я вам скажу, мадам. Фон Тибольт положил телефонную трубку и удовлетворенно улыбнулся. - Она у нас в руках, - коротко произнес он, подходя к кушетке, на которой лежал, прижимая лед к правой щеке, Ганс Кесслер. Лицо его - там, где не было швов, наложенных личным врачом первого заместителя, - покрывали синяки. - Я еду с тобой, - проговорил Ганс, и в голосе его прозвенели ярость и боль. - Не стоит, - вмешался его брат, сидевший рядом в кресле. - Тебе нельзя показываться на людях, - поддержал фон Тибольт. - Мы скажем Холкрофту, что ты задерживаешься. - Нет! - прорычал доктор, обрушивая свой кулак на журнальный столик. - Можете говорить Холкрофту все, что пожелаете, но я еду с вами. Эта сука должна ответить за все! - Я бы сказал, что ответить должен ты, - парировал фон Тибольт. - Было предложено дело, и ты сам вызвался им заняться. Тебе прямо-таки не терпелось. Как и всегда в таких ситуациях. Тебе по душе физическая работа. - Его нельзя убить! Этот гад - живучий! - Ганс уже кричал в голос. - Силищи у него - что у пятерых львов. Взгляните, что он сделал с моим животом! Он разорвал его! Голыми руками! Ганс задрал рубашку, открыв их взорам неровный крестообразный шрам, сшитый черными нитками. Эрих Кесслер отвел глаза, чтобы не видеть следов страшной раны на животе брата, и произнес: - Твое счастье, что тебе удалось унести ноги, не засветившись. А теперь нам надо вывезти тебя из отеля. Полиция допрашивает всех подряд. - Сюда они не заявятся, - еще не успев остыть, выпалил Ганс. - Первый зам об этом позаботился. - И все же один любопытный полицейский, проникни он в эту дверь, может создать большие осложнения, - настаивал фон Тибольт, переглядываясь с Эрихом. - Ганс должен исчезнуть. Вот ему черные очки, шарф, шляпа. Наш опекун там, в вестибюле. - Он перевел взгляд на раненого. - Если ты в состоянии передвигаться, то у тебя есть шанс поквитаться с матерью Холкрофта. Может, тебе от этого полегчает. - Я в состоянии, - произнес Ганс, хотя лицо его было искажено болью. Иоганн обернулся к старшему Кесслеру: - Ты, Эрих, останешься тут. Холкрофт вскоре будет звонить, но он не назовется, покуда не узнает твой голос. Изобрази живейшее участие и озабоченность. Скажи, что я связался с тобой в Берлине и попросил тебя поскорей приехать. Что я звонил ему в Париж, но он уже выехал. Затем скажи - мы оба в ужасе от случившегося здесь днем. Убитый осведомлялся о нем. Мы оба обеспокоены его безопасностью. Он не должен появляться в "Д'Аккор". - Я могу добавить, что есть свидетели, видевшие, как некто, похожий по описанию на него, вышел из отеля через служебный вход, - предложил ученый. - Он был в состоянии шока и поверит этому. И еще сильнее запаникует. - Отлично. Встреться с ним и отвези в "Эксельсиор". Впиши его там под фамилией... - блондин на мгновение задумался, - под фамилией Фреска. Если у него еще остались какие-то сомнения, это убедит его. В общении с тобой он никогда не пользовался этой фамилией. Таким образом он поймет, что мы с тобой встречались и говорили. - Хорошо, - отозвался Эрих. - И там, в "Эксельсиоре" я объясню ему, что под влиянием всего происшедшего ты связался с директорами банка и назначил переговоры на завтрашнее утро. Чем скорее с этим будет покончено, тем скорее мы окажемся в Цюрихе и введем необходимые мерь безопасности. - Отлично придумано, герр профессор. Пошли, Ганс, - обратился фон Тибольт к Кесслеру-младшему. - Я тебе помогу. - В этом нет нужды, - откликнулся этот бык из мюнхенской футбольной команды, однако выражение его лица опровергало слова. - Только возьми мой чемодан. - Да, конечно. - Фон Тибольт подхватил кожаный "дипломат" медика. - Я заинтригован. Ты должен открыть мне, что собираешься ей ввести. Помни: нам нужна естественная смерть, а не убийство. - Не беспокойся, - заверил Ганс. - Все четко рассчитано. Накладки не случится. - После свидания с матерью Холкрофта, - проговорил фон Тибольт, набрасывая пальто на плечи Ганса, - мы решим, где Гансу заночевать. Может быть, у первого заместителя. - Неплохая мысль, - согласился ученый. - И врач будет под рукой. - Мне он не нужен, - процедил Ганс сквозь стиснутые зубы, с трудом, согнувшись, направляясь к двери. - Я мог бы зашить себя и сам. Он справился с этим не слишком хорошо. Auf Wiedersehen, Эрих. - Auf Wiedersehen. Фон Тибольт открыл дверь, оглянулся на Эриха и вывел раненого в коридор. - Так ты говоришь, все рассчитано? - обратился он к Гансу. - Да. Сыворотка участит ее сердцебиение до предела и... Дверь за ними закрылась. Кесслер-старший пошевелился в кресле. Таков жребий "Вольфшанце": другого выбора нет. Врач, зашивавший Ганса, предупредил, что у того открылось внутреннее кровотечение; органы серьезно повреждены, точно разодранные клешнями невероятной силы. Если Ганса не госпитализировать, тот запросто может умереть. Но брата нельзя положить в больницу: это вызовет вопросы. Днем в "Д'Аккор" произошло убийство; раненый пациент тоже доставлен из "Д'Аккор"... Слишком опасное совпадение. Кроме того, самый ценный вклад Ганса находится в черном "дипломате", который несет Иоганн. Тинаму вызнает все, что им необходимо. Таким образом, Ганс Кесслер, "дитя Солнца", больше не понадобится; отныне он превращается в помеху. Раздался телефонный звонок. Кесслер поднял трубку. - Эрих? - Это был Холкрофт. -Да? - Я в Женеве. Вы быстро добрались. Я тоже решил попытаться. - Да. Фон Тибольт позвонил мне сегодня утром в Берлин. Он пытался связаться с вами в Париже. Он предложил... - Он сам приехал? - прервал его американец. - Да. Он сейчас в городе, занимается последними приготовлениями к завтрашней встрече. У нас для вас куча новостей. - А у меня для вас, - откликнулся Холкрофт. - Вам известно, что произошло? Где же ожидаемая паника? Где загнанность человека, доведенного до предела возможностей? Голос в трубке принадлежал явно не утопающему, готовому схватиться за соломинку. - Да, это ужасно, - произнес Кесслер. - Он был вашим другом. Говорят, он спрашивал в отеле вас. Пауза. - Он искал мою мать. - А я не понял. Нам известно лишь, что он упоминал фамилию Холкрофт. - Что такое "Нах....... "Нахрих..."? Черт, не могу произнести. - "Нахрихтендинст"? - Да. Что это означает? Кесслер был изумлен. Американец полностью владел собой, чего он никак не ожидал. - Ну... как вам сказать? Это враг всего, что связано с Женевой. - Именно это фон Тибольт выяснил в Лондоне? - Да. Где вы находитесь, Ноэль? Мне нужно с вами увидеться, но сюда приходить вам нельзя. - Знаю. Послушайте, у вас есть деньги? - Есть немного. - Наберется тысяча швейцарских франков? - Тысяча?.. Пожалуй, наберется. - Спуститесь к стойке портье и переговорите с ним с глазу на глаз. Спросите его имя и оставьте у него деньги. Скажите, что это для меня и что я буду звонить ему через пару минут. - Но как... - Дайте мне закончить. Когда отдадите деньги и он вам назовет свое имя, ступайте к платным телефонам, что возле лифтов. Встаньте у левого из них, если лицом к выходу. Когда он зазвонит, возьмите трубку. Это буду я. - Откуда вы знаете номер? - Я заплатил, чтобы для меня это узнали. Этого человека никак нельзя было назвать охваченным паникой. С ним говорил рационалист, неумолимо идущий к поставленной цели... Именно то, чего так боялся Эрих Кесслер. Волей наследственности - и этой упрямой женщины, его матери, - его собеседник являлся одним из них, "детей Солнца". - Что вы скажете портье? - Это я вам расскажу потом; теперь нет времени. Сколько все это у вас займет? - Не знаю... Недолго. - Десяти минут хватит? - Да. Думаю, да. Но, Ноэль, может, нам следует дождаться возвращения Иоганна? - Когда он вернется? - Через час-два, не больше. - Нет, не могу. Я звоню вам в вестибюль через десять минут. На моих часах 8.45. А на ваших? - Тоже, - ответил Кесслер, даже не потрудившись бросить взгляд на циферблат. - Я все-таки думаю, мы должны подождать. Мысли его разбегались. Хребет Холкрофта оказался пугающе прочным. - Не могу. Они убили его. Господи! Как они убили его! Теперь они хотят добраться до нее, но им ее не найти. - "Ее"? Вашу мать? Фон Тибольт сказал мне... - Им ее не найти, - повторил Холкрофт. - Вместо нее, они выйдут на меня. Я - именно тот, кого они на самом деле ищут. А мне нужны они. Я заманю их, Эрих. - Не делайте глупостей. Вы сами не понимаете, что собираетесь затеять. - Прекрасно понимаю. - В отеле женевская полиция. Если вы обратитесь к портье - он может проговориться. И они нападут на ваш след. - Им недолго придется искать. Всего несколько часов. Больше того, я сам их найду. - Что?! Ноэль, я должен с вами увидеться! - Итак, через десять минут, Эрих. Сейчас 8.46. - Холкрофт повесил трубку. Кесслер тоже положил трубку, сознавая, что у него нет иного выбора, кроме как следовать полученным указаниям. Поступить иначе значило бы вызвать подозрения. Но что же замышляет Холкрофт? Что он скажет портье? Впрочем, быть может, это не так уж важно. С выходом его матери из игры самого Холкрофта нужно будет сохранить в дееспособном состоянии лишь до завтрашнего утра. К середине дня и его можно пустить в расход. Ноэль ожидал на углу темной улицы, в конце де Гранж. Он не испытывал гордости от того, что собирался сделать, но бушующая у него в душе ярость заглушала все соображения морального порядка. При виде трупа Вилли Эллиса в мозгу его что-то лопнуло. Зрелище это потянуло за собой цепочку воспоминаний: Ричард Холкрофт, расплющенный о стенку каменного здания машиной, умышленно кем-то выведенной из строя; отравление стрихнином в самолете; смерть во французской деревне; убийство в Берлине; человек, следивший за его матерью... Он не подпустит их к ней! Теперь кончено: он сам доведет это дело до завершения. Отныне все зависело от того, насколько успешно он сможет использовать каждую крупицу силы и каждый факт, который удастся вспомнить, для достижения этой цели. И именно берлинское убийство сейчас подсказало ему тот единственный факт, которым он сможет воспользоваться. Там, в Берлине, он привел за собой убийц к Эриху Кесслеру - глупо, бездумно - в пивную на Курфюрстендамм. Кесслер и Холкрофт; Холкрофт и Кесслер. Если те убийцы искали Холкрофта - они бы не упускали из виду Кесслера, и, когда Кесслер вышел из отеля, они бы последовали за ним. Холкрофт взглянул на часы. Пора звонить. Он направился через дорогу к телефонной будке. Он надеялся, что Эрих поднимет трубку. И сумеет его потом понять. Кесслер стоял в вестибюле отеля перед таксофоном, держа в руке листок бумаги, на котором изумленный портье нацарапал свое имя. Рука портье, принимавшая деньги, дрожала. Он, профессор Кесслер, будет признателен, если тот передаст ему содержание предстоящей их беседы с мистером Холкрофтом. Ради блага самого же мистера Холкрофта. Да и портье. В придачу к чему тот получит еще пятьсот франков. Прозвенел телефон. Звонок еще не смолк, как Эрих уже снял трубку: - Ноэль? - Как зовут портье? Кесслер назвал. - Чудесно. - А теперь я настаиваю на встрече, - заявил Эрих. - Вам многое нужно узнать. Завтра очень важный для нас день. - При условии, что мы переживем ночь. Если я отыщу ее. - Где вы? Мы должны встретиться! - Мы встретимся. Слушайте внимательно. Выждите у того же телефона пять минут. Может быть, мне придется перезвонить. Если же я не позвоню, то через пять минут выходите из отеля и начинайте спускаться вниз по склону. Идите и не останавливайтесь. Спустившись, поверните налево и идите дальше. Я нагоню вас на улице. - Хорошо! Значит, через пять минут. - Кесслер улыбнулся. Все эти любительские уловки со стороны Холкрофта бесполезны. Несомненно, тот оставит портье сообщение или номер телефона для своей матери - на тот случай, если она будет разыскивать его, не числящегося среди постояльцев. Вот и все. Возможно, Иоганн и прав, полагая, что Холкрофт дошел до предела своих возможностей. Может статься, этот американец, в конце концов, и не относится к числу потенциальных "детей Солнца". В вестибюле "Д'Аккор" все еще находились полицейские и несколько журналистов, чуявших некую интригу за туманной версией ограбления, которую выдвинула полиция. Ибо они жили в Женеве. Толклись и просто любопытные - постояльцы, переговаривавшиеся между собой, убеждавшие в чем-то друг друга, - некоторые в испуге, другие в поисках острых ощущений. Эрих держался в стороне от толпы, стараясь не привлекать внимания. Ему совершенно не нравилось торчать в вестибюле. Он предпочитал приватность гостиничных номеров. Эрих бросил взгляд на часы. Если американец не перезвонит в течение следующей минуты, он вернется к портье и... К нему, ступая будто по осколкам стекла, приблизился портье: - Профессор... - Да, друг мой? - Кесслер сунул руку в карман. Сообщение, оставленное Холкрофтом, оказалось вовсе не тем, чего ожидал Эрих. Ноэль просил мать не покидать ее убежище и оставить телефонный номер, по которому он мог бы связаться с ней. Портье, разумеется, пообещал никому не открывать этого номера. Однако договоренности, заключенные ранее, имеют большую силу - так что случись этой леди позвонить, сообщенный ею номер телефона герр Кесслер сможет найти на листке бумаги в своем ящике для корреспонденции. - Кто тут мистер Кесслер? Профессор Эрих Кесслер! - По вестибюлю шел посыльный, выкрикивая его имя. Громко выкрикивая. Уму непостижимо! Никому ведь не было известно, что он находится здесь! - Да, я здесь. Я профессор Кесслер, - поспешил откликнуться Эрих. - Что вам угодно? Он старался говорить тише, чтобы не привлекать к себе внимания. Тем не менее все присутствующие обернулись в его сторону. - Вам велено передать сообщение на словах, - затараторил мальчишка. - Передавший сказал, что у него нет времени, чтобы написать. Послание это от мистера X. Он передал, чтобы вы выходили сейчас, сэр. - Что? - Это все, что он велел передать, сэр. Я лично с ним разговаривал. С мистером X. Вам надо выходить прямо сейчас. Вот что он велел вам сказать. У Кесслера перехватило дыхание. Внезапно, неожиданно ему все стало ясно. Холкрофт решил использовать его в качестве приманки. С точки зрения американца, тот, кто убил в Берлине человека в черной кожаной куртке, знал, что Ноэль Холкрофт должен встречаться с Эрихом Кесслером. Замысел был простым, но гениальным: засветить Эриха Кесслера, заставив его прилюдно выслушать сообщение от мистера X. и выйти из отеля на темные женевские улицы. Если же за ним не будет хвоста, то такое несовпадение причины и следствия будет трудно объяснить. Настолько трудно, что Холкрофт, возможно, решит устроить избранной им приманке повторную проверку. У него могут возникнуть вопросы, способные разнести в клочья всю их операцию. Нет, все-таки Ноэль Холкрофт потенциально являлся одним из "детей Солнца". Глава 40 Хелден пробиралась ползком по дому Герхарда, среди обломков мебели и кровяных луж, выдвигая подряд все ящики и распахивая дверцы, - покуда не обнаружила небольшую жестянку с медикаментами для оказания первой помощи. Отчаянно пытаясь думать лишь о том, что нужно привести себя в транспортабельное состояние, и подавляя боль как ненужную слабость, она насколько могла плотно заклеила свою рану и с трудом поднялась на ноги. Опираясь на трость Герхарда, ей удалось пройти три километра вверх по дороге и на север, до развилки. Проезжавший на своем допотопном автомобиле фермер подобрал ее. Не может ли он отвезти ее к некоему доктору Литваку, живущему на холме, рядом с клиникой? Может, это ему почти по пути. Не будет ли он так любезен ехать побыстрее? Вальтеру Литваку было под пятьдесят. Это был лысеющий мужчина со светлыми глазами и склонностью к лаконичным, точным формулировкам. Благодаря своей подтянутости он перемещался стремительно, тратя движений столько же, сколько слов; благодаря высоким умственным способностям предпочитал все взвесить, прежде чем дать ответ; и, наконец, будучи евреем, спрятанным в детстве голландскими католиками и выросшим среди участливых лютеран, был страшно нетерпим к нетерпимости. У него был один пунктик, который вполне можно было объяснить. Его отец, мать, двое сестер и бра