Оцените этот текст:




     "Firing Line", перевод С. Шалыгина

     Согласно  идее  Солли  Мартина  грандиозные  идеи  скорее  походили  на
бриллианты, нежели на жемчужины. То бишь рождались мгновенно  уже  полностью
созревшими  в едином  порыве вдохновения, а  не  вызревали  постепенно,  как
жемчужины, формируясь последовательными наслоениями, все время таким образом
меняясь  и  совершенствуясь,  пока  в   один  прекрасный  день  песчинка  не
превращалась в нечто завершенное.
     Вот почему Солли удивился,  когда у него  родилась идея сжечь  Америку:
она возникла  не вдруг, а  заботливо вынашивалась в его  мозгу,  вызревая из
однажды  засевшей  там  назойливой песчинки. Солли  Мартин  был бизнесменом,
хотя,  когда упоминал  об этом  в  присутствии  своего дяди Натана  во время
визитов того  к  своей сестре, матери  Солли, которая жила на  Кони-Айленде,
дядя Натан говорил ей так, будто Солли вовсе не было рядом:
     "Если это называется "бизнесмен", то я -- Папа римский".
     Солли  не  любил дядю Натана; это был пожилой человек с желтыми зубами,
который  жевал с  открытым  ртом  и имел граничащую  с  безумием  страсть  к
креплакам,  а   потому  первым,  по-мужски  жестким  требованием  Солли,  по
достижении им половой зрелости было требование изжить из употребления в доме
эти самые креплаки.
     Дядя  Натан опускал  физиономию  в  миску со своим  любимым кушаньем  и
продолжал, обращаясь к матери Солли:
     -- Именно поэтому он и не просит  меня вложить в его дело деньги.  Тоже
мне бизнесмен!  Уже лысеть начинает, а еще  ни  одного доллара не заработал.
Просто смех!
     Солли на  все  это только пожимала плечами. Дядя  Натан был богат, но в
голове у него никогда не было никаких идей. Его путь к  успеху -- это купить
материал подешевле,  скроить и нашить из него одежды, которую затем продать,
-- тоже  подешевле,  но не настолько, чтобы  не  получить от  этого  никакой
прибыли. Его успех основывался на принципах упорства и долготерпения: год за
годом  зарабатывать  понемногу  денег, постепенно накапливая  таким  образом
состояние. Солли тоже хотелось заработать состояние, но отнюдь не соревнуясь
с  американским  долларом:  кто  кого  переживет.  Он  должен  обрести  его,
исключительно  благодаря однажды  осенившей его блестящей идее, какая до сей
поры еще никому не приходила в голову.
     Но пока что подобная идея появляться не торопилась. Выпущенный в память
о победе Марка  Спитца брелок  в виде золотой медали желаемых результатов не
принес.  Предприятие  по   производству  настольной  игры  "Звездные  войны"
лопнуло. Изготовленная  пиратским способом восьмидорожечная запись музыки из
кинофильма "Кинг-Конг 2" оказалась никому не нужной.
     Тогда он отштамповал 20000 тысяч маек с портретом Элвиса Пресли, но они
не раскупались, и  он сбыл их  с наваром десять центов на доллар. Через  две
недели  Элвис  Пресли умер, майки стали цениться на вес золота, но  теперь у
них был другой хозяин.
     Охваченный отчаянием, он разработал систему выигрыша на тотализаторе на
скачках,  в основу которой положил  биоритмы лошадей, но, когда увидел,  что
без конца  проигрывает, бросил играть и  занялся реализацией путем пересылки
данных игрокам по почте. Желающих купить не нашлось.
     Когда же банковский счет в полмиллиона долларов, оставленный ему отцом,
понизился до  20 тысяч, Солли Мартин  решил, что настало время  пересмотреть
свое отношение к карьере бизнесмена.
     И он  пришел  к выводу,  что  утратил взаимосвязь с  обществом.  Он был
настолько одаренным,  настолько  опережал свое  время,  так  возвышался  над
окружавшей  его  толпой,  что и  думать забыл о людских заботах и чаяниях. И
тотчас же предпринял попытку восстановить контакт с потребителем.
     --  Я хочу открыть магазин, -- сказал он. Дядя Натан оторвал взгляд  от
тарелки и, обращаясь к матери Солли, сказал:
     --  Он  будет продавать  арабам песок.  Откроет  филиал в  Иране. Будет
торговать звездами Давида. Ну и бизнесмен!
     Сказав  это,  дядя  атаковал  очередной  креплак,   никак  не  желавший
попадаться ему на вилку.
     -- Ага, -- сказал Солли. -- Что ж, может быть, это не такая уж и плохая
идея, если  прикинуть, сколько этих самых звезд можно продать людям, которые
захотят  сжечь  их  во время  демонстраций  или сделать  из  них  что-нибудь
непотребное. Вы никогда над этим не думали?
     -- Слава Богу, нет, -- ответил дядя. -- Если бы я думал  о таких вещах,
я бы спал на  улице  и  варил себе  суп в жестянках  из-под томатного  сока,
мистер Бизнесмен. Ха! -- И, взглянув на Солли, он показал свои желтые зубы.
     Солли Мартин ушел из дому. Ему было нехорошо. Его дядюшка был  чересчур
старомоден,  чтобы  понимать  современную  жизнь  и  пути  развития  мировой
торговли. К тому же его частое присутствие в доме вносило дискомфорт.
     Солли  только  что  купил  помещение  на   Уайт-плейнз,   недалеко   от
Мейн-стрит,  в  самом  центре  фешенебельного  Уэстчестер-каунти.  Он  решил
торговать товарами со Среднего Востока, которые можно было сейчас приобрести
за  бесценок, поскольку  Средний Восток  находился  в сильной  экономической
зависимости.
     Покупать подешевле, продавать подороже. Что может быть проще?
     К  несчастью,   в  странах   Среднего  Востока,  очевидно,  не  считали
соблюдение графика поставок дело строго обязательным, как это было принято у
американских компаний,  поэтому,  к моменту  открытия магазина  Солли,  было
доставлено  всего  лишь два ящика значков  с исламской символикой, одни были
сделаны из дешевого металла,  другие из перламутра,  да семнадцать картонных
коробок с флагами Организации Освобождения Палестины, которых Солли вовсе не
заказывал.
     Связавшись   по  телефону  с  поставщиком,  Солли   выразил  ему   свое
недовольство, но  тот,  несмотря  на  то что  при получении заказа  назвался
Филом, теперь утверждал, что его зовут Фауд Банидех  и что все было заказано
согласно  заявке  Солли.  Но американцы сами виноваты, потому  как вынуждают
иранских  бизнесменов  совершать  неблаговидные  поступки  своими  попытками
восстановить  в  Иране  империалистический режим,  -- хотя  чего  еще  можно
ожидать от американских империалистов, которые спят с сионистами, -- а кроме
того, задержать оплату по чеку уже поздно, поскольку деньги уже получены.
     Первый клиент  Солли,  войдя в магазин, только огляделся по сторонам и,
не сказав ни слова, вышел вон.
     Вторым посетителем была женщина в сером брючном костюме, с выкрашенными
в рыжий цвет седеющими волосами. Осмотревшись, она остановилась у прилавка и
стала перебирать исламские полумесяцы.
     Перед ней появился Солли.
     -- Что вам угодно? -- спросил он.
     -- Только одно, -- ответила она. -- Не шевелись. После чего плюнула ему
в лицо, швырнула на пол значок и, пристукнув его каблуком, ушла.
     Эти  посетители  "Маленького  цветка",  расположенного  в  Ист-шопе  на
Уайт-плейнз,  оказались  первыми и последними,  если  не  считать  сборщиков
налогов,  контролеров  за  расходом электроэнергии и  рассыльного,  которого
присылал  этот  ненормальный  Фауд  Банидех,  вознамерившийся,  по-видимому,
похоронить Солли Мартина под горами исламских значков  из  дешевого  желтого
металла и перламутра.
     Тогда Солли решил дать в местную газету объявление о продаже, но, когда
услыхал,  что  нужно  заплатить  вперед  наличными,  просто  вывесил его  на
витрине.
     Объявление   "Большая  распродажа"  не  привлекло  никакого   внимания.
Последовавшее  за  ним  "Распродажа  в  связи  с  закрытием"  имело  тот  же
результат. Не больший эффект возымело и "Заключительная распродажа в связи с
закрытием дела", а  "Последние  дни", хотя  и  не прибавило  клиентов,  зато
привлекло внимание каких-то трех  прохожих,  которые,  прочитав, стали перед
магазином и зааплодировали, а  ночью под  вывеской  кто-то приписал:  "давно
пора".
     На "Бесплатную раздачу" клюнул какой-то подросток, предположивший,  что
"Маленький цветок" в Ист-шопе -- порносалон, но, когда  увидел,  что никакой
"порнухи" там нет, только презрительно ухмыльнулся и вышел вон.
     Когда деньги кончились, а ящики  с исламскими  полумесяцами и знаменами
ООП продолжали прибывать,  Солли  сделал то,  что,  как он  полагал,  делало
большинство американских бизнесменов, обреченных на разорение. Он направился
в пивную и там узнал, что в действительности  делают обреченные на разорение
американские бизнесмены, -- они вовсе не напивались по такому случаю.
     Там  Солли  и   поведал   свою   печальную  историю  двум  посетителям,
оказавшимся рядом с ним  у стойки. Слушая, они все время хрустели костяшками
пальцев и, поглядывая друг на друга, кивали головами.
     -- И теперь я не просто разорен, но полностью завишу от этого араба, --
говорил Солли.
     --  Ты  не принял  в расчет американскую  психику,  --  сказал тот, что
поменьше, по имени Моу Москалевич.
     Второй, тот, что повыше, с рожей шпика, которую словно окунули  в воск,
а потом вывесили на солнце, кивнул.
     --  Совершенно  верно,  --  подтвердил он.  --  Ты не принял  в  расчет
американских психов.
     -- Психики, -- поправил  его  Моу Москалевич. Эрни Фламио, с обреченным
видом, проговорил, обращаясь к Солли:
     -- Есть только один выход. Солли вскинул голову.
     -- Я еще слишком молод, чтобы умирать, -- сказал он.
     -- А кто говорит, умирать? -- удивился Фламио.
     -- Это некорректно, --  заметил  Москалевич,  речь которого изобиловала
такого рода выражениями.  -- Никто  и не  упоминал  о твоей  преждевременной
кончине.
     --  Верно, --  подтвердил  Эрни  Фламио.  -- Никто  не упоминал о твоей
несвоевременной кончине.
     -- Преждевременной кончине, -- поправил Моу Москалевич.
     -- Да, верно. Преждевременной кончине, -- повторил Фламио.
     --  Тогда что  же?  --  спросил  Солли  Мартин.  Ни тот,  ни  другой не
торопились  с  ответом.  Они  подозвали  бармена,  и  тот наполнил  стаканы.
Расплатившись  за  выпивку -- в первый раз с  тех пор,  как подсели к  Солли
Мартину, преисполненному жалости к  самому себе, -- они отвели  его  в  угол
зала и, сев за столик, заговорили шепотом.
     -- Мы говорим о пожаре, -- сказал Москалевич.
     -- О пож... -- начал было Мартин, но рот ему тотчас  же закрыла широкая
костлявая ладонь Фламио.
     -- Совершенно верно, --  шепотом сказал Москалевич.  -- О пожаре. Всего
лишь одна спичка. Достал,  чиркнул, бросил  -- и все твои  проблемы  решены.
Страховая компания вернет тебе все  твои деньги. И ты  сможешь начать  новое
дело и воплотить в жизнь еще какую-нибудь замечательную идею.
     Солли  задумался.  Пожар  --  это  неплохо.  Он вспомнил, как постоянно
шутили  над ежегодными пожарами у дяди Натана, которые неизменно случались в
тот  самый  момент,  когда  дела  шли  неважно.  Но  был  в пожаре еще  один
положительный момент. Он избавлял Солли Мартина от необходимости покончить с
собой,  что,  как он с  некоторых  пор  считал, было для  него  единственным
выходом.
     --  Ну, что ж,  --  сказал  Солли и, сделав большой  глоток  из  своего
стакана  с  водочным   коктейлем,   настороженно  огляделся   вокруг,  чтобы
убедиться, что их никто не подслушивает. Его собеседники дружно закивали. --
Пожар, так пожар, -- добавил он. -- Но как...
     --  А как -- это уже наше дело, -- сказал Эрни Фламио. -- Не зря же нас
прозвали Огненными близнецами.
     Солли готов был расцеловать их. Как добры были эти  люди, решив  помочь
ему  выпутаться  из беды! И только когда все  пропустили еще по три  порции,
выяснилось,   что  помощь  эта  будет  отнюдь  не  бескорыстной.  Содействие
оценивалось в 2000 долларов и должно было быть оплачено вперед.
     Эту сумму он  может  без  труда  раздобыть у  своей  матери. А потом он
откроет   новое  дело.  Такое,  которое  будет  соответствовать  уровню  его
клиентов. Ему надоело терпеть убытки из-за глупости. Глупость их устраивает?
Будет им глупость.
     Каких только  глупостей он  для них не сделает! Захотят гамбургеров  из
опилок --  пожалуйста! Захотят  кур в  пакетах,  содержащих 712 наименований
вредных  веществ,  --  пожалуйста!  Захотят  рыбу,  которую  любой  человек,
знакомый с запахом моря, не смог бы есть, -- сколько угодно!  А с  попытками
сделать жизнь в Америке лучше
     -- покончено. Он представит им то, чего они заслуживают.
     На  следующее утро Солли Мартин  проснулся со страшной  головной болью.
Вспомнив,  что  произошло с ним накануне  вечером, он почувствовал  себя еще
хуже.
     Он  думал,  что  Моу  Москалевич  и  Эрни  Фламио будут ожидать  его  в
"Маленьком  цветке",  но  их  там  не  оказалось.  Вместо   этого  в  начале
одиннадцатого они ему позвонили.
     -- Совершенно ни к чему, чтобы нас там видели, -- сказал Москалевич.
     -- Да. Верно, -- согласился Солли,  ломая голову, как бы от всего этого
отказаться.
     -- Это  произойдет  завтра  ночью,  малыш,  --  сказал  Москалевич.  --
Запомни,  когда будешь уходить, оставь  заднюю  дверь  незапертой. Замок  мы
сломаем,  чтобы  все выглядело  как  ограбление.  И  постарайся  куда-нибудь
убраться из города, чтобы никто не мог тебя ни в чем заподозрить.
     -- Хорошо, -- сказал Солли и секунду помедлил, собираясь с духом, чтобы
сказать, что он  отказывается.  Но  тут  взгляд  его упал  на  пачку счетов,
присланных ему иранцем Фаудом Банидехом, и он, сглотнув, добавил:
     -- Да. Хорошо. Завтра ночью.
     Пусть пеняют  на себя! Пусть  все пеняют на себя! Может быть,  эти двое
устроят  такой  пожар,  что  дойдет до  самого  Ирана!  Может  быть, получив
страховку,  ему  удастся  договориться  с  Моу и Эрни, чтобы они подожгли  и
контору этого Банидеха в Нью-Йорке... может...
     Вот тут в мозгу Солли и забрезжила идея.

     Он  понимал, что  ему не  следует туда идти.  Он понимал,  что это было
рискованно. Но Солли Мартин не мог отказаться от желания увидеть  все своими
глазами. Идея, наметившаяся в его мозгу,  начинала приобретать  форму, и ему
захотелось  увидеть, узнать,  выяснить,  может  ли из  этого  на самом  деле
что-нибудь выйти.
     Для  пущей  безопасности он отправился обедать к матери. Улучив удобный
момент, перевел стрелки кухонных часов на три часа вперед и положил таблетку
снотворного в ее стакан  с виноградным вином от Манишевича. Когда  она через
некоторое  время начала  клевать  носом, он, обратив  ее внимание  на  часы,
показывавшие полночь, сказал:
     -- Уже полночь, мама. Я, пожалуй, останусь ночевать здесь.
     Уложив старушку спать, он прокрался вниз и, сев в свою машину, двинул в
сторону Уайт-плейнз.
     И вот теперь он сидит в машине, припарковавшись в темной боковой улочке
наискосок от  парадного  входа  в  свой  магазин. Ночью  "Маленький  цветок"
казался еще более унылым и заброшенным, чем днем. Днем он хоть  и был так же
пуст, но выглядел не так мрачно.
     Вот  так,  скорчившись, он просидел  в  машине около  часа, прежде  чем
увидел, что кто-то идет по пустынной улице торгового центра.
     Он ожидал увидеть Моу  Москалевича и  Эрни Фламио,  а вместо них увидал
какого-то  худосочного  мальчишку  с  черными,  как  у  трубочиста,  руками,
торчавшими из рукавов рваной тенниски, и в брюках,  которые были коротки ему
на два года и три дюйма.
     Мальчишка  остановился под  фонарем. В  ярком желтоватом  свете  Мартин
разглядел,  что тому  было  лет  тринадцать. На  голове у  него  была  копна
огненно-рыжих волос,  а лицо, какие бывают на плакатах, призывающих неимущих
отправлять своих детей в летние лагеря.
     Мальчишка огляделся и нырнул в проулок между магазином Солли и соседним
домом.  Что это  за пацан?  Эти два  поджигателя  ничего не говорили о таком
помощнике.
     Только  через   несколько  минут  на  улице  появились  быстро   идущие
Москалевич и  Фламио.  Не  оглядываясь,  без  всяких  колебаний,  они  резко
свернули в проулок  рядом с магазином.  Солли Мартин  удовлетворенно  кивнул
головой. Он одобрил эту идею: использовать мальца в качестве разведчика.
     Задняя часть  магазина  Солли  Мартина  была  не  только незапертой, но
оказалась распахнутой настежь,  и  Моу Москалевич  недовольно заворчал. Этот
молокосос  Мартин оказался поц.  То,  что дверь не  заперта,  не  заметил бы
никто, а  вот открытая дверь могла  послужить  для соседей  поводом  вызвать
полицию.
     Он уже  хотел  было  сказать что-то  Эрни  Фламио,  как вдруг услыхал в
магазине какой-то звук и замер на месте. Потом повернулся к своему напарнику
и приложил палец к губам. Фламио кивнул. Они прислушались.

     Лестер Мак-Герл бросал газеты  на пол через прилавок и при этом напевал
что-то себе  под нос.  Это  было его любимым  занятием. Самым-самым любимым.
Затем он стянул с полок знамена ООП, развернул их и бросил в угол. Поначалу,
когда мальчик только  вошел в магазин, он то  и  дело поглядывал на витрину,
чтобы  убедиться,  что его  никто  не  видит,  но  теперь он  забыл об  этой
предосторожности.  Он  любил  свое  дело,  и  временами  ему хотелось, чтобы
кто-нибудь,  проходя по улице,  остановился посмотреть. Он бросил на пол еще
несколько газет.
     Стоявший за дверью Эрни Фламио шепотом сказал Моу Москалевичу:
     -- Он напевает "Я не хочу, чтобы весь мир сгорел".
     -- Нет, -- сказал Москалевич, -- это не то. Эта песенка называется "Мой
прежний огонь".
     -- Ну, что-то в этом духе, -- сказал Фламио. -- А что он сейчас делает?
     -- Не знаю. -- Москалевич присел возле  двери на корточки. -- Он совсем
мальчишка.
     -- Может этот Мартин и его нанял?
     -- Нет, -- ответил Москалевич. -- По-моему, он работает сам по себе.
     Поднявшись, Москалевич  шагнул в  дверь. Эрни  Фламио, держа  сумку,  в
которой  была  банка  с бензином  и  кусок  шпагата,  пропитанного  калийным
нитратом, который выполнял роль запасного шнура, последовал за ним.
     --  Чем  ты  тут  занимаешься?  --  спросил  Москалевич,  оказавшись  у
мальчишки за спиной.
     Лестер   Мак-Герл  резко  обернулся  и   увидел  двух   мужчин.   Затем
инстинктивно отступил назад. В слабых отблесках уличных фонарей, наполнявших
магазин тусклым желтоватым  светом, он  увидел их лица. Это были взрослые, а
взрослых он  не любил. Вообще  не любил.  Этих двоих  он  никогда  раньше не
встречал, но физиономии  такого типа видел. Он видел  их в  детских домах  и
приютах,  и эти две рожи  напомнили ему  о  сильных  и грубых руках, которые
столько лет награждали его тумаками. До недавнего  времени. Пока он не нашел
способ от всего этого избавиться.
     Несмотря на разделявшее их расстояние, он уловил запах бензина, который
эти двое принесли с собой, и тотчас же понял, зачем они здесь появились.
     -- Это мой  пожар, -- резко произнес он,  продолжая пятиться.  -- Лучше
вам уйти отсюда и оставить меня в покое.

     Солли  Мартин  понимал,  что  делать  этого не следует, но ему  надоело
ждать. А кроме того, ему хотелось знать, как устраиваются пожары.
     Выйдя  из  машины,  он  двинулся к  проулку, отделявшему его магазин от
соседнего дома.
     Задняя  дверь  магазина  была  открыта,  Солли  остановился  и  покачал
головой. Ему ничего не было известно о заказных пожарах,  однако  он считал,
что бросать  дверь открытой по меньшей мере глупо,  поскольку кто-нибудь мог
это заметить и позвонить в полицию.
     Подойдя к двери, он услыхал внутри голоса. Ему  не понравилось, что они
так  громко разговаривают. Ему  показалось, что  так дела не делаются,  и он
решил  отменить все это к чертовой матери, пока его  не арестовали заодно  с
этими придурками. "Хрен  с ним  --  решил он. -- Это его деньги. И он сейчас
войдет и скажет, чтобы они прекратили всю эту возню".
     Ступив  на  порог, он увидел  Москалевича и Фламио,  стоявших  всего  в
нескольких шагах спиной к нему. В углу помещения стоял мальчишка.
     Но не успел Солли открыть рот, как заговорил Москалевич:
     -- Как это понимать, твой пожар? Нас наняли и заплатили за эту работу.
     Они с Фламио двинулись вперед.
     -- Я вас предупреждаю, -- услышал Солли голос мальчика.
     Голос был совсем детский, нетвердый, неокрепший, что  никак не вязалось
с угрозой, которая прозвучала в его словах.
     Фламио засмеялся.
     --  Ну  и нахал!  -- сказал он. -- Это ты предупреждаешь нас? Что будем
делать с этим паршивцем, Моу?
     -- По-моему, нужно оставить его здесь, -- ответил Москалевич.
     -- В последний раз предупреждаю! -- проговорил паренек.
     Фламио снова засмеялся.
     Мальчик широко развел руками в стороны, словно собираясь взлететь.

     Если бы  Солли  Мартин не видел  этого своими  собственными глазами, он
никогда бы в такое не поверил.
     В тот самый момент, когда Фламио и Москалевич бросились к нему, паренек
развел руки в стороны.
     Тело  мальчика  засветилось. Мартин  видел,  как сначала от  него пошло
какое-то  слабое  голубоватое  сияние,  как  будто  тело  очутилось  посреди
газового  пламени.  Затем свечение  усилилось,  становясь  ярче  и  окутывая
мальчишку, точно  какая-то спиритуальная аура.  Москалевич и  Фламио замерли
посреди магазина, как вкопанные, а паренек тем временем вытянул  руки вперед
и  растопырил  пальцы.  Свечение вокруг  него  стало  меняться.  Сперва  оно
приобрело фиолетовый оттенок,  затем постепенно стало  алеть,  все сильнее и
сильнее,  все  ярче  и ярче. И  вот  вокруг мальчика запылало рыжее  зарево,
переливаясь и мерцая, точно раскаленная в камине кочерга. Солли стало больно
смотреть.  Но  он продолжал смотреть и сквозь оранжевое облако  увидел  лицо
мальчика:  его  сузившиеся глаза  пылали,  зубы  сверкали  в широкой улыбке,
выражавшей истинное наслаждение.
     Затем, как если бы двое мужчин были отрицательными полюсами  батареи, а
мальчик  мощнейшим  генератором  положительных  импульсов,  полумрак комнаты
пронзили две огненные  оранжевые молнии, и обоих  пришельцев  хватило пламя.
Солли Мартин подавил в себе рвавшийся  наружу крик.  Одежда на людях сгорела
мгновенно, оранжевое пламя стало пожирать их, и на глазах Мартина они словно
таяли, медленно оседая на пол.
     Никто из них даже не вскрикнул, и Мартин понял, что  они мертвы. А  тут
еще  взорвалась   банка  с  бензином,  которую  принес  Фламио,   и   пламя,
разметавшись по всему магазину, мгновенно охватило газеты и знамена ООП.
     А в дальнем конце магазина стоял, все еще сияя, Лестер Мак-Герл. Затем,
резко  развернувшись  кругом,  он  протянул  руки  к  противоположной  стене
магазина,  из кончиков его пальцев снова  брызнуло пламя, и там, где длинные
огненные нити коснулись стены, сухое дерево мгновенно загорелось.
     Мальчик огляделся по сторонам. Удовлетворенно кивнул. Посреди помещения
догорали трупы двух поджигателей, разбрызгивая вокруг горящие капли  жира, и
там, где они падали, загорался  пол. Горел уже весь магазин, и тогда мальчик
снова начал менять  свой цвет, постепенно  переходя из оранжевого в алый, из
алого в  пурпурный, из пурпурного в голубоватый и в конце концов  вернулся к
своему   обычному   цвету,  как   если   бы  был   аккумуляторной  батареей,
израсходовавшей последний заряд.
     После этого Лестер Мак-Герл бросился к двери. И тут Солли Мартин принял
одно из тех  решений, вспоминая  о котором позднее, задавал  себе  вопрос: и
откуда только храбрость взялась?
     Когда  мальчишка пробегал  мимо  него, Солли  схватил его за  худенькие
плечи  и, прежде  чем  перепуганный паренек успел сделать попытку вырваться,
зашептал:
     --  Нам надо отсюда убираться.  Идем.  Я твой  друг. Я  не сделаю  тебе
ничего плохого.
     Солли поразила  хрупкость мальчишеского  тела. Он  будто птицу в  руках
держал.  Мальчик  не оказал никакого сопротивления, словно из него  ушла вся
его энергия. И Солли Мартин повел его по переулку туда, где стояла машина.
     Он хотел поскорее убраться с этого  места, покуда не нагрянула полиция.
Он понял,  что в руках  своих держит  тот самый  ходовой товар,  который так
долго искал.
     Солли еще ни разу  в  жизни не  удалось  заработать  ни одного доллара,
продав  что-либо обыкновенному покупателю, зато теперь  у него  будет совсем
другая клиентура. Он будет продавать пожары тем, кому эти пожары нужны, имея
в  лице  Лестера  Мак-Герла  такой  товар, благодаря которому  окажется  вне
конкуренции среди всех тех,  кто в Соединенных Штатах зарабатывает  себе  на
поджогах.
     Лестер Мак-Герл покорно сел на переднее сиденье.
     Когда Солли  уселся  за  руль, он увидел, что Лестер пристально на него
смотрит.
     -- Вы хотите меня побить? -- спросил Мак-Герл.
     -- Нет, -- ответил Солли. -- Я хочу тебя накормить.
     Мальчик покачал головой.
     -- Вы хотите меня поколотить, -- упрямо проговорил он.
     -- Нет, не хочу, -- сказал Солли. -- Я хочу сделать тебя богатым. И еще
я  хочу, чтобы ты устроил  столько  пожаров, сколько пожелаешь. Как тебе это
нравится?
     -- Я в это не поверю, пока не увижу своими глазами,  -- ответил  Лестер
Мак-Герл.
     -- А ты поверь, -- сказал Солли Мартин. Когда приехали пожарные, их уже
не было.

     Его  звали  Римо,  а песок,  который упал  ему на  живот,  был сырой  и
холодный.
     Открыв один глаз, он увидел белокурую трехлетнюю девчушку,  сидевшую на
корточках над длинной канавкой, которую она копала в песке.
     -- Ты зачем на меня песок бросаешь? -- спросил ее Римо.
     Он   лежал  в   одних  плавках,  спиной  на  полотенце  с  изображением
Мики-Мауса, на залитом солнцем пляже Пойнт-Плезант-Бич в Нью-Джерси.
     -- Я копаю лов, -- ответила девчушка, не поднимая головы.
     Ее  маленькая жестяная  лопатка  --  Римо впервые видел такую и  всегда
думал, что  они делаются из пластмассы, -- тотчас же снова вонзилась в песок
и,  зачерпнув  его немногим более  столовой  ложки,  перебросила через левое
плечо   девочки,  высыпав   при   этом   большую   часть  на   живот   Римо.
Сосредоточившись  на всепоглощающей  работе  по  перемещению грунта, девочка
плотно сжимала губки.
     -- А что такое лов? -- поинтересовался Римо.
     --  А это то, что копают воклуг самка, -- ответила  девочка. -- Это мне
моя сталсая сестла Алдафф ласска-сывала.
     -- Так  это не лов, а ров, -- сказал Римо, стряхивая с живота песок. --
А где же, в таком случае, твой замок? Зачем же копать  ров, если нет  замка?
По-моему, это просто повод для того, чтобы бросать на меня песок.
     Девчушка продолжала  копать. На живот  Римо снова упал песок. Некоторое
количество, более сухого, попало ему в лицо.
     -- Я делаю сначала лов, потому что лов легче делать, -- пояснила она.
     -- Ров, -- поправил Римо.
     -- Лов, -- повторила девочка. -- А после я буду делать самок.
     На  голове у нее торчали два  беленьких  хвостика, присыпанных  влажным
песком,  который  искрился,  точно  кристаллики алмаза. Тельце  у  нее  было
розовое,  еще не  тронутое загаром,  и,  казалось, состояло сплошь  из одних
округлостей  -- такое оно  было пухленькое, мягкое  и гладкое,  -- поскольку
сквозь кожу не проступал ни один мускул.
     --  А  почему  ты  решила  строить  его  рядом со  мной, когда в  твоем
распоряжении целый пляж? -- спросил Римо.
     При  этом он развел в  стороны руки,  подчеркивая таким образом размеры
пляжа,  и  тут же получил полную  лопатку  песка  в незащищенную физиономию.
Перевернувшись набок, он приподнялся на одной руке и посмотрел на девчонку.
     -- Потому  что я подумала, что, если плилетит  длакон, ты засситис  мой
самок, -- проговорила она.
     Тут она  в  первый раз посмотрела  на  него  и  улыбнулась.  У нее были
небесной голубизны глаза и маленькие, ровные, сияющие, словно жемчуг, зубки.
     -- А почему я? -- спросил Римо. -- Ты дракона когда-нибудь видела?
     -- Потому что ты холосый, -- ответила девочка. -- А моя сталсая  сестла
Алдафф ласскасывала мне пло длаконов, что все они больсе меня.
     --  Так  ты считаешь, что  я хороший? -- спросил  Римо. Он посмотрел на
свои руки. На их счету были сотни жизней, и если на них не было видно  пятен
крови,  то все они оставались  лежать  на  его душе.  "Интересно, -- подумал
Римо, -- хоть кто-нибудь когда-нибудь считал меня хорошим?"
     -- Конечно  холосый,  --  подтвердила  девочка  со  свойственной  детям
откровенностью. -- Очень холосый.
     И снова принялась копать, продолжая бросать песок на Римо.
     -- Нет, я нехороший.
     -- Нет, холосый.
     -- А ты выйдешь за меня замуж?
     -- Сначала мне нужно постлоить самок, -- сказала она.
     -- Придется, видно, тебе помочь, -- сказал Римо.
     Девочка  уже  прорыла  неровную квадратного  профиля  канавку длиной  в
четыре  фута.  Римо  опустился возле нее  на  колени, и его  руки, обученные
убивать, принялись за работу, требующую  точности и  осторожности  хирургами
действовали при этом еще точнее и осторожнее.
     Набрав детским  ведерком  воды,  он  смочил  песок  и  вылепил  из него
небольшое прямоугольной формы строение. Затем наделал в  толстых стенах окон
и на  этом  основании стал возводить витые  башни  и зубчатый переплет, в то
время как  девочка то и дело с шумом втягивала в себя  воздух от страха, что
башня может упасть. Но Римо,  кончиками пальцев  чувствуя давление  песка, в
самый  последний  момент,  когда  тот  вот-вот  готов  был  обвалиться   под
собственной тяжестью, останавливался и переходил к другой башне.
     И вот рядом с девочкой вырос устремившийся в небо своими башнями замок,
высотой почти в шесть  футов,  с имитацией под кирпичную кладку, и теперь на
это будто явившееся из сказки чудо смотрел весь пляж.
     Отступив   от  своего  творения,  окруженного  неприглядным  извилистым
подобием рва, Римо сказал:
     -- Ну вот. А теперь ты выйдешь за меня замуж?
     -- Ты плавда холосый, но сначала я немножко поиглаю, -- сказала девочка
и,  взяв  Римо  за  руку, потянула  его  к себе вниз  и  поцеловала в  щеку.
Поднявшись,  он увидел,  что  на  них  смотрят, и, почувствовав  неловкость,
сконфузился.
     -- Вот так всегда, -- проговорил он. -- Стоит  в кого-нибудь влюбиться,
обязательно попадется такая, которой захочется сначала поиграть.
     За пляжем, на дощатом настиле, стоял человек, который тоже  смотрел  на
Римо.  Это  был высокий,  худощавый мужчина  с  седыми,  начинающими  редеть
волосами, одетый, несмотря на стоявшую в Джерси жару, в серый костюм-тройку.
Римо ждал этого человека, и, когда  их взгляды встретились,  тот ему кивнул.
Римо кивнул в ответ.
     -- Я скоро вернусь, -- сказал он девочке. Пожав  ее ручку,  он двинулся
по  горячему  песку туда, где  его  ожидал,  уже сидевший на скамейке доктор
Харолд В.Смит, начальник сверхсекретной организации КЮРЕ.
     Шел не торопясь, не обращая внимания на обжигающий песок. Подойдя и сев
рядом со Смитом на скамейку, смахнул с груди и живота песок. Он был  высок и
поджар,  обладал   хорошо  тренированной,   но   не  бросающейся   в   глаза
мускулатурой.  Единственное, что  могло  привлечь  к  нему внимание, это его
широкие запястья,  которые он постоянно разминал, вращая кулаками, будто они
у  него  болели. Волосы у него были темные, как и глубоко посаженные  глаза,
цвета воды в ночном озере,  а  скуластое лицо делало  его слегка похожим  на
азиата.
     -- Очень  рад видеть, что  вы, как  всегда,  не на виду, --  проговорил
Смит.
     --  Вы подозреваете, что  этот ребенок --  вражеский агент? --  спросил
Римо. -- Тогда подождите, я ее сейчас прикончу.
     Он встал.
     -- Сядьте, -- со  вздохом сказал Смит. -- Ну, почему наши беседы всегда
оканчиваются одним и тем же?
     -- Потому что вы всегда  первым делом наскакиваете на меня за то, что я
не сижу  где-нибудь  в  кустах, -- ответил  Римо.  --  Это же  пляж. Джерси.
Половина из тех, кто тут торчит, -- местные политиканы. И все они смотрят на
океан с  единственной мыслью, как его себе заполучить. А вторая  половина --
федеральные агенты, которые следят за этими политиканами. И я тут  никому не
нужен.
     Римо   посмотрел  на  Смита,  затем  на  белокурую  девочку  в  красном
купальнике. Она сидела на корточках возле своего  песчаного замка.  Губы  ее
шевелились: увлекшись игрой, она разговаривала сама с собой. Римо улыбнулся.
Все-таки хорошо, когда делаешь для кого-нибудь  что-то хорошее. Может, он  и
вправду хороший?
     -- О чем вы хотели поговорить? -- спросил он Смита.
     -- О Руби.
     Руби,  Руби  Джексон  Гонзалес,  светлокожая  мулатка,  была  у Смита в
помощницах.  Не  считая  Смита,  Римо  и  того,  кто  в  данный  момент  был
президентом  Соединенных Штатов, она была единственным человеком, знавшим  о
существовании секретной организации КЮРЕ, созданной несколько лет тому назад
с целью  борьбы с преступностью в  обход некоторых положений закона. И  Римо
был ее карающей десницей.
     Думая о Руби,  он вспомнил  ее визгливый,  режущий уши голос  и  сказал
Смиту:
     -- И слышать об этом не хочу. Это ваша забота. Вы ее нанимали. Она что,
хочет свергнуть вас и завладеть акциями предприятия?
     --  Она  хочет  уволиться,   --  ответил  Смит.  Руки  его  лежали   на
"дипломате",  который он держал на коленях, и Римо  подумал, что ему вряд ли
удастся  припомнить  случай,  когда  Смит  показывался  где-либо  без  этого
"дипломата", и ему очень захотелось  узнать,  что он там такое держит. Можно
было подумать, что это часть его костюма: брюки, жилет, пиджак и "дипломат".
     -- Ну и что? -- сказал Римо. -- Пусть себе увольняется. Мне уже надоело
без конца слушать ее визг.
     -- Не все так просто, --  ответил  Смит.  В действительности так оно  и
было. Римо это понимал. Кем бы ни был тот, кто знал о существовании КЮРЕ, но
не  работал в  ней, создавал  для  организации  слишком  большие трудности и
представлял собой слишком большую угрозу.
     -- А почему она хочет уволиться? -- поинтересовался Римо.
     --  Говорит,  что  ей скучно. Работа  нудная. Она хочет  снова заняться
изготовлением париков и зарабатывать настоящие деньги.
     -- Ну, так предложите ей побольше, -- посоветовал Римо.
     -- Уже предлагал.
     -- И что?
     -- Говорит, что на всем свете не хватит денег, чтобы сделать эту работу
менее скучной.
     -- Что-то  непохоже  на  Руби,  -- заметил Римо. --  Она  любит деньги.
Видимо,  ей действительно скучно.  -- Он  посмотрел на  девочку,  которая то
засовывала, то вытаскивала  свою  маленькую  ручку из  окон  замка,  играя в
какие-то  воображаемые  приключения, порожденные  ее  детской  фантазией. --
Хотите, чтобы я с ней поговорил?
     -- Нет, -- ответил Смит.
     -- А что же?
     -- Я хочу, чтобы вы... убрали ее.
     Римо резко повернулся и посмотрел на Смита. Лицо у того было как всегда
непроницаемым, взгляд устремлен на серую воду.
     -- Руби?! -- переспросил Римо. -- Вы хотите, чтобы я ее убил?!
     Он  продолжал  испытующе вглядываться в  лицо Смита,  но его  выражение
оставалось неизменным --  бесстрастным и спокойным, как море в тихую погоду.
Тот коротко кивнул.
     -- Замечательно, -- с горечью произнес Римо. -- Речь идет о  том, чтобы
убить  человека,  а он  сидит тут и кивает. Да  к  тому  же своего. Вы  что,
забыли? Ведь Руби когда-то спасла меня и Чиуна! А Вы сидите  тут, как  серая
мумия, и  киваете.  Для Вас это  всего лишь кивнуть, а для  меня  это значит
кого-то убить, да еще своего друга.
     -- Я понимаю Ваши чувства, Римо. Но  ведь она знала, чем рискует, когда
давала  подписку.  Не знаю,  почему  Вы  считаете,  что  это мне  доставляет
удовольствие.
     -- Потому что так оно и есть...
     Римо  осекся.  Взглянув  в  сторону берега,  он  увидел,  как  какой-то
загорелый белобрысый  малый с длинными,  до плеч,  волосами,  с  серфинговой
доской  под мышкой, пробегая  по пляжу,  нарочно налетел на  построенный  им
замок. Даже на расстоянии в сотню футов Римо было слышно,  как  тот  ликующе
захохотал.  Девочка в красном  купальнике  ошеломленно, ничего  не  понимая,
посмотрела вслед бегущему, потом взглянула  на руины своего сказочного замка
и,  медленно опустившись на корточки,  заплакала.  Даже  с такого расстояния
Римо видел, как вздрагивают от рыданий ее плечики.
     --  Извините, --  сказал  Римо. --  Я  сейчас.  Легко  перескочив через
ограждение,  идущее вдоль деревянного настила, он побежал по горячему  песку
туда, где возле развалин замка сидела маленькая девочка.
     Слезы  струились  по  ее щекам.  Она посмотрела  на  Римо с  выражением
горькой обиды.
     -- Ты  должен  был  столожить длаконов, -- проговорила он.  -- А тепель
видис, что получилось?
     -- Не надо  на меня  давить, -- ответил  Римо.  -- Мы с  тобой  еще  не
поженились. Кроме того, мы построим новый.
     -- Плавда?
     -- Можешь не сомневаться, -- ответил Римо.
     Послав  девочку  набрать  ведерко  воды,  он  искусными  руками  быстро
восстановил замок и сделал  его еще  выше и величественнее. Пока он работал,
девочка переминалась с ноги на ногу, едва сдерживая свою радость.
     Когда  Римо закончил,  она  посмотрела  на  него  преисполненным  любви
взглядом, и он вытер ей слезы.
     Она сказала:
     --  А ты знаес, мне не  лазлесают выходить  замуж.  Моя сталсая  сестла
Алдафф говолит, что я еще маленькая.
     -- Я знаю, -- сказал Римо.
     -- Но когда я выласту, мы с тобой поженимся.
     -- Буду надеяться.
     -- Потому что ты холосый, -- продолжала девочка.
     --  Спасибо,  --  сказал Римо, поднимаясь.  --  А теперь ты  тут играй,
развлекайся, а мне нужно идти.
     -- А ты хочешь идти?
     -- Нет, -- сказал Римо. -- Но мне надо еще кое-что сделать.
     -- А я тебя еще увижу?
     -- Нет, -- ответил Римо.
     -- О! -- произнесла  она с характерным для детей смирением, для которых
вся жизнь, по большей части, состоит из грустных сюрпризов. -- Я тебя люблю.
     -- Я тебя тоже, -- сказал Римо.
     И  он  двинулся  прочь, направляясь  к соседнему пляжу,  где  в  бухте,
образованной  двумя длинными  скалистыми мысами, волны, поднимаясь выше, чем
по  обыкновению  в   спокойном  океане,  создавали  накат,  достаточный  для
серфингистов невысокого класса.
     Белобрысый  верзила стоял на песчаном  бугорке, словно  греческий  бог,
обозревающий свои владения. Его доска торчала перед ним, воткнутая в  песок,
точно персидский щит.
     Римо стал  перед ним.  Парень выглядел мощнее  и сильнее Римо, а цветом
был такой, будто ел крем для загара.
     -- Ты мне солнце загораживаешь, -- недовольно проговорил он.
     -- Зачем ты сломал замок? -- спросил Римо.
     -- Нечего строить там, где люди ходят, -- ответил белобрысый.
     -- Ты не потому его сломал, -- сказал Римо.
     -- Да? А почему же?
     -- Потому что ты нехороший человек, -- сказал
     Римо.
     -- А я хороший. И у меня есть все основания это утверждать.
     -- Хороший приходит к финишу последним.
     -- Теперь этого не будет, --  сказал Римо.  Выдернув  стеклопластиковую
доску из песка, он поднял ее на фут от земли и вонзил обратно. Только теперь
она воткнулась в песок там, где были пальцы правой ноги белобрысого.
     Парень посмотрел вниз на свою ногу. Затем приподнял стопу и увидел, что
пальцев на ней нет.
     -- Нога! Моя нога! -- завопил он. -- Мои пальцы! --  Он перевел  взгляд
на Римо. -- Что же... Римо улыбнулся.
     --  Походишь  с пятью,  --  беспечным тоном  бросил он,  направляясь  к
дощатому настилу.
     Подойдя к Смиту, все так же сидевшему на скамейке, он сказал:
     -- Смитти, я  должен вам кое-что сказать, но сначала  я окажу  вам одну
услугу. Руби знает, что вы пошли на встречу со мной?
     -- Да, -- ответил Смит.
     -- Значит,  ей  известно,  что  вы задумали,  -- сказал  Римо. --  Я бы
посоветовал вам проверить, нет ли в вашей машине бомбы.
     -- Не волнуйтесь, -- ответил Смит. -- Я приехал на автобусе.
     -- Правильно сделали.
     -- Вы говорили, что хотите мне что-то сказать, -- напомнил Смит.
     --  Да. Идите  с  этим  вашим заданием  и  с  этой  вашей  работой куда
подальше. С меня хватит.
     -- Вот даже как?
     -- Именно так, -- сказал Римо.
     -- А можно спросить, почему?
     --  Конечно,  я  слишком хороший, чтобы  работать на вашу  контору. Вот
почему.
     Римо  повернулся  и  двинулся  прочь.  Уже  на ступеньках,  ведущих  от
настила, он остановился и, чуть помедлив, вернулся обратно.
     --  А  теперь, поскольку все  это уже не  имеет никакого  значения,  --
проговорил он, -- я хочу удовлетворить свое любопытство.
     Отбросив в сторону руки Смита, он открыл серый кожаный дипломат.
     В нем лежал радиотелефон и пузырек, в котором была одна таблетка.
     -- Можно спросить, для чего это?
     --  Конечно,  -- ответил Смит.  -- Телефон выходит  прямо на компьютеры
КЮРЕ. Если понадобится, я могу  набрать номер и уничтожить  все записи,  все
следы нашей деятельности.
     -- А таблетка? -- спросил Римо.
     -- Если  случится так, что мне придется уничтожить  записи,  --  сказал
Смит, -- мне придется уничтожить и себя. Вот для чего.
     Он  смотрел  на Римо, и лицо его оставалось  спокойным и непроницаемым,
как всегда.
     Ответ Римо не очень понравился. Он захлопнул дипломат и сказал:
     -- Надеюсь, вам никогда не придется этим воспользоваться.
     -- Спасибо, -- сказал Смит.
     И Римо направился в  город. Он  шел  по улицам, застроенным маленькими,
размером с  гараж, домишками, которые в основном  и составляли архитектурный
ансамбль  прибрежной   части  Нью-Джерси.  Впереди  его  ожидала  еще   одна
неприятная встреча. Как объяснить Чиуну, учителю и тренеру, что он уходит из
КЮРЕ? Римо и раньше уходил, и не один  раз, но что-то  всегда заставляло его
возвращаться.  Но  на этот  раз он не вернется.  Он был совершенно  уверен в
этом,  как  и  в  том, что это оскорбит  Чиуна,  ныне  царствующего  Мастера
Синанджу, главу  древнего  рода  корейских  ассасинов,  которые  состояли на
службе у королей и  шахов, императоров и фараонов и для которых самым святым
делом  было   соблюдение  ими   контракта,  если  не   считать   обязанности
своевременно получать плату. Желательно, золотом.
     Чиун его  не поймет. Чиун взял Римо на обучение вскоре после того,  как
молодого  полицейского  Римо  Уильямса  несправедливо  обвинили в  убийстве,
которого он  не совершал, и отправили на электрический стул,  после чего  он
остался жив, и прошел подготовку для работы в КЮРЕ. И за эти годы тренировок
он подверг  тело  и дух Римо  таким изменениям, что  тот  превзошел в  своих
возможностях всех остальных людей. Он сделал из него человека, способного  в
совершенстве  владеть  своим телом  и  чувствами,  но  ему так и  не удалось
сделать из Римо корейца. И ему никогда не понять, почему Римо хочет оставить
службу у  хозяина,  который всегда вовремя платит. Для Чиуна Смит был  самым
лучшим из императоров.
     Римо казалось, что он просто бродит без всякой цели, но, когда он вдруг
поднял глаза, то увидел,  что стоит  перед  гостиницей  "Норфилд",  где  они
остановились с Чиуном,  и, войдя через боковой вход, двинулся на второй этаж
по застланной истертой дорожкой лестнице.
     Чиуна  на месте  не  оказалось.  Римо  воздал  хвалу  Господу  за  этот
маленький  подарок  и принялся собирать свои нехитрые  пожитки: смену белья,
зубную щетку, бритву.
     Сняв плавки, он принял душ и переоделся в черные хлопчатобумажные брюки
армейского покроя и  черную тенниску. Может,  он и вправду хороший  человек.
Воспитывался  он  в  сиротском  приюте, но, кто  знает, может быть,  все его
предки были хорошими людьми.
     --  Хороший парень  Римо  Уильямс, -- пробормотал  он себе под нос.  --
Гордый потомок династии хороших парней.
     Взяв сумку, Римо спустился на задний  двор, где  находился плавательный
бассейн, и  там,  в уголке  двора  этой  старой гостиницы  обнаружил  Чиуна,
неподвижно  сидящего под  деревом со  сложенными на  коленях  руками. Легкий
ветерок  шевелил  пряди  белых волос,  свисавшие  по бокам  на  морщинистое,
высохшее  лицо Чиуна. Старый  кореец смотрел  на  воду  в  бассейне,  слегка
подернутую легкой  рябью,  вызванную  работой  фильтровальной системы.  Римо
молча стал перед ним.
     -- Чиун, я бросаю работу.
     -- Опять?
     -- На этот раз окончательно.
     -- Почему?
     -- Потому что считаю себя хорошим человеком. А ты считаешь меня хорошим
человеком?
     -- Я считаю тебя идиотом. Садись и давай поговорим.
     Римо уселся на траву рядом с Чиуном.
     -- Смитти хочет, чтобы я убил Руби, -- сказал он.
     -- О, -- произнес Чиун.
     По тону его голоса Римо понял, что Чиуна это заинтересовало.
     -- Потому что она хочет уйти из КЮРЕ, -- добавил Римо.
     -- И ты решил, что, если предашь своего хозяина, она останется в живых?
Ты решил,  что  император Смит возьмет и просто скажет:  "О, Римо не захотел
убивать  Руби, и  поэтому Руби должна жить?" Ты ведь  знаешь,  что он так не
скажет, Римо. Он примет меры, чтобы избавиться от Руби другим путем. И  чего
ты добьешься? Вместо того, чтобы сделать то, чему ты обучен, и гарантировать
ей быструю и легкую смерть, ты сделал так, что она, вероятно, попадет в руки
какого-нибудь идиота. Но она все равно умрет. Ты ничего не добьешься.
     --  Чиун, я все это понимаю. Я  просто  не хочу работать в организации,
которая уничтожает  своих  лучших людей, таких как  Руби.  Я просто  не могу
больше это делать. Вот скажи мне: ты убил бы Руби?
     --  Если  бы мой император  сказал мне, чтобы  я  применил к  ней  свое
искусство  наемного убийцы-ассасина,  то да. Принять такое решение  --  дело
императора, а значит, не мое. Я не император. Я ассасин.
     -- Вот так просто взял бы и убил ее?
     -- Вот так просто я сделал бы то, что пожелал мой император.
     --  Смитти может  послать тебя  и за  мной, --  сказал  Римо.  --  И ты
выполнишь это задание?
     -- Я люблю тебя как сына, потому  что ты  и есть мой сын, -- проговорил
Чиун, глядя на сверкающую воду бассейна.
     --  Я  знаю,  -- сказал Римо. -- Но ты любишь и  тысячелетние  традиции
Синанджу.
     -- Да, это так. И тебе следовало бы.
     -- Я ухожу, -- сказал Римо.
     -- И куда же ты пойдешь?
     -- Не  знаю.  Мне  нужно подумать о том, кто я  такой  есть. Я дам тебе
знать, где я, если тебе понадобится меня найти.
     Чиун кивнул.
     -- Как ты тут без меня, обойдешься? -- спросил Римо.
     -- Да. Обойдусь.
     Римо встал. Смущенно посмотрел на Чиуна, думая, что  бы такое  сказать,
чтобы нарушить молчание и разрядить напряженность момента.
     -- Ну, ладно, пока, -- сказал он. Чиун кивнул.
     Когда Римо вышел за ворота, Чиун  еще  долго смотрел  ему вслед.  Потом
тихо проговорил:
     -- Глупое дитя. Никто не сможет убить Руби Гонзалес так просто.

     Довезя доктора Харолда  В.Смита  до автобусной  остановки, Руби Джексон
Гонзалес  не поехала обратно в  санаторий Фолкрофт,  что в местечке Рай  под
Нью-Йорком,  который  и  служил прикрытием организации  КЮРЕ,  располагающей
мощнейшей компьютерной сетью.
     В  течение  последних  четырех  дней она  потихоньку  освобождала  свой
рабочий  стол, вынося по вечерам в ридикюле  личные вещи, и теперь двинулась
прямо в свои роскошные трехкомнатные апартаменты, которые  снимала в том  же
пригороде Рай, чтобы забрать чемоданы, упакованные еще накануне.
     Во время их разговора со Смитом цель  его поездки не упоминалась, но по
данным расходных счетов она знала, что Римо и Чиун находятся на побережье, в
Нью-Джерси. Знала  она  и  то, что  Смит сам назначил Римо  эту встречу, что
обычно являлось обязанностью Руби. А  это означало, что Смит не хотел, чтобы
Руби знала, о чем они с Римо будут говорить.
     Дохлый номер. Она прекрасно знала,  что любой, пожелавший уйти из КЮРЕ,
должен замолчать навеки, и Смит ехал к Римо, чтобы дать тому задание закрыть
рот  Руби.  Что ж, пусть попробует: пока палач сюда доберется,  жертва будет
уже за тридевять земель.
     Через полчаса  после того, как автобус  Смита выехал из города, Руби на
своем  "Континентале"  тоже  двинулась  на  юг,  в сторону  Ньюарка,  что  в
Нью-Джерси, где у  нее были  родственники и где  ее смуглая физиономия могла
затеряться среди сотен  тысяч таких же физиономий. А  там  она подумает, что
делать дальше. О том, чтобы ехать в Норфолк, в Вирджинию, в данный момент не
могло быть и речи: там ее стали бы искать в первую очередь.
     Но при выезде из пригорода Рай на скоростную трассу Кросс-Вестчестер ее
осенила идея, и  она,  вместо  того, чтобы двинуть  через  мост  Таппан-Зи в
Нью-Джерси, свернула  на юг  и  поехала  по Нью-Йорк-трувей в  Нью-Йорк. Для
начала ей нужно было провернуть одно дельце.

     Ньюарк, штат Нью-Джерси. Город, в  котором  переплелись  судьбы трехсот
тысяч  жителей.  Гигантская  театральная  площадка,  на  которой   ежедневно
разыгрываются тысячи личных драм.
     Но три из них в этот день имели особое значение.

     У Римо  никогда не было желания  возвращаться  в этот город,  поскольку
покинул он его, будучи трупом. И все же один раз с тех пор он там побывал, и
приют  Святой  Терезы  предстал перед  ним  тогда  старым, покрытым  копотью
кирпичным домом, с  распахнутыми настежь окнами и дверьми, --  мертвый  дом,
стоящий в ожидании момента, когда соседние присоединятся к нему.
     Это случилось пару лет тому назад,  и теперь соседние дома стали такими
же,  как  и  этот  старый  приют. Вся улица представляла  собой  длинный ряд
пустырей да  остовов  сгоревших дотла домов. Даже  среди бела  дня  по улице
бегали крысы. Остановив  машину, Римо  взглянул на старый приют. Он выглядел
таким же мертвым,  как и  почти весь Ньюарк, таким же, каким был  и сам Римо
Уильямс --  тот  самый Римо Уильямс, который  вырос в  этом доме  и которого
здесь  наказывали воспитатели, колотя  за провинности по костяшкам  пальцев.
Римо  вздохнул.  А  чего  еще  хотел  он  тут  увидеть?  Духовой  оркестр  и
мемориальную доску, говорившую о том, что здесь воспитывался Римо Уильямс? В
таких местах бронзовых пластин не вешают. Их воруют наркоманы.
     И его идея  посетить родные места с целью выяснить, как, когда и почему
он попал в приют Святой Терезы, вдруг показалась ему неосуществимой. Включив
передачу, Римо  тронулся дальше. Завтра он об  этом  подумает. А  сейчас ему
нужно устроиться в какую-нибудь гостиницу.
     К тому времени Лестер  Мак-Герл, который решил, что ему вполне подойдет
прозвище Спарки-искорка, уже поселился в гостинице.
     Он   сидел  в   кресле  перед  телевизором,  по   которому   показывали
послеобеденную мыльную оперу, а  в полутора метрах  от него  на  полу  стоял
стакан.
     Мальчик пополнел. За те  несколько недель, что  он  был знаком с  Солли
Мартином,  он  набрал  почти  двадцать фунтов, и теперь все эти  фунты  были
облачены в дорогой, идеально сидящий на них  костюм. Но Спарки любил бы этот
костюм даже в том случае, если бы тот не сидел на нем столь идеально, только
за то, что это был его собственный  костюм,  а не с чужого плеча, заношенный
до дыр полудюжиной прежних владельцев, до того как достаться ему.
     Вынув из коробка спичку, он зажег ее и бросил в стоящий на полу стакан.
Спичка ударилась  о край стакана и  упала  на пол, где еще какую-то  секунду
продолжала гореть, прежде чем погасла, оставив на нейлоновом ковре выжженное
черное пятно. Стакан  был уже  до середины  наполнен  спичками,  а  на ковре
чернело  несколько десятков черных пятен.  Мальчик достал еще одну спичку  и
повторил то же самое. На этот раз спичка упала в стакан и, продолжая гореть,
подожгла остальные, искореженные огнем, но еще не полностью сгоревшие.
     Спарки встал из кресла и плеснул в стакан немного  воды, чтобы погасить
пламя. Солли не  нравилось, когда  на коврах  лопались  стаканы и  возникали
пожары в гостиницах. Это было единственным  неприятным качеством Солли -- он
не разрешал Спарки устраивать где-либо пожар, пока за  это не было заплачено
вперед. Но он не бил мальчика, кормил его и одевал, и вовсе не считал Спарки
каким-то   ненормальным   из-за   того,   что   тот   обладал   способностью
воспламеняться,  и, наконец,  Солли Мартин  был  первым добрым человеком  из
всех, кого Спарки доводилось когда-либо встречать. Думать о  нем как о своем
отце Спарки не  хотелось: отца своего он не знал, была только длинная череда
законченных  пропойц   с  их   доведенными  до   отчаяния  женами,   которые
использовали мальчика  для того, чтобы получать от  государства  пособие  на
содержание ребенка,  и  которые потом только издевались  над ним и  унижали.
Нет,  только  не "отец". Спарки не хотел считать его отцом.  Другое дело  --
старшим братом.  Вот  кем был для  него Солли Мартин,  и  мальчик не был еще
достаточно взрослым  и не стеснялся признаться самому себе, что любит Солли.
Он зажег еще  одну  спичку и  бросил ее в  стакан. Только чтобы не  огорчать
Солли, он не станет поджигать этот отель, когда они уйдут отсюда.

     А  тем  временем у  дома,  находившегося в двух милях  от  этого отеля,
остановила на обочине свой "Континенталь" Руби, и с парадного крыльца тотчас
же спустились три бездельника, чтобы поближе рассмотреть машину.
     Руби  открыла дверцу и, демонстративно  установив  над приборной доской
противоугонное устройство, вышла из машины и заперла дверцу.
     --  Джексоны  здесь  проживают? -- спросила  она, обращаясь к одному из
юнцов, самому рослому, с огромной копной волос в стиле "афро".
     -- Да тут кругом Джексоны, -- угрюмо ответил тот. -- Хорошая машина.
     -- Ничего хорошего, -- возразил второй. -- Хорошая двести двадцать пять
миль дает. Гоночная -- вот это хорошая. А это просто "Континенталь".
     -- Заткнись, -- сказал самый здоровый. -- Это хорошая машина.
     -- Правильно, -- подтвердила Руби. -- Это хорошая  машина, а я  хорошая
хозяйка, и я еще раз спрашиваю тебя по-хорошему: Джексоны здесь проживают?
     Верзила встретил  ее холодный  уверенный  взгляд, который  заставил его
вспомнить кое-что о вежливости.
     -- Четвертый этаж с тон стороны, -- проговорил он. -- А вы кто?
     -- Друг семьи,  -- ответила Руби. -- Присмотрите за машиной, хорошо? И,
если кто-то  попытается  ее  угнать,  скажите,  что  внутри  есть  баллон  с
отравляющим газом, который выходит наружу, если попытаться завести мотор без
ключа.
     -- Да ну?
     -- Можешь  не сомневаться,  -- сказала Руби.  --  Правда,  это  не  так
страшно, как  кажется.  Он не смертельный.  Просто на  всю жизнь  останешься
слепым.
     -- Не слабо, -- заметил парень. Руби кивнула.
     --  Это,  чтобы  в  другой  раз  неповадно было.  Быстро поднявшись  по
ступенькам  крыльца  каменного дома,  входная  дверь  которого  походила  на
бланк-заказ на участие  в международном конкурсе нецензурных выражений. Руби
нажала  звонок Джексонов. В  это время за  ее спиной трое юнцов  уже  горячо
обсуждали вопрос,  где  можно спереть  противогаз,  чтобы можно было спереть
машину, не оставшись при  этом  слепыми. Руби улыбнулась. На звонок никто не
отвечал, и она, толкнув дверь, вошла в дом и двинулась вверх по лестнице.
     Звонок  на двери квартиры  Джексонов, расположенной на четвертом этаже,
тоже  не  работал.  И Руби  принялась барабанить в  дверь,  пока изнутри  не
раздался голос:
     -- Ради всего святого, перестаньте стучать! Кто это там?!
     Дверь не открывали.
     -- Тетя Летти, это Руби.
     -- Кто?
     -- Руби, ваша племянница.
     Дверь не открывалась. Вместо этого женский голос спросил:
     -- А как зовут твою маму?
     -- Корнелия. Она все так же курит свою трубку из кукурузного початка  и
носит серебряный медальон из доллара, который вы ей однажды подарили.
     Дверь  резко  распахнулась.  Маленькая  негритянка  со   сморщенной  от
старости физиономией, напоминавшей сушеный  чернослив, окинула Руби взглядом
с головы до ног, после чего, схватив за локоть, втащила в комнату.
     -- Руби, деточка, что случилось?! От кого ты прячешься?!
     -- Почему вы решили, что я от кого-то прячусь, тетя Летти?
     -- Потому что мало кто приезжает в Ньюарк просто в гости. У тебя все  в
порядке, девочка?!
     -- Все хорошо, тетя Летти. Правда все хорошо. И когда  старушка наконец
успокоилась,  то заключила  Руби  в  такие крепкие  объятья,  словно  хотела
наверстать упущенное за те десять лет, которые они не виделись.
     -- Заходи,  девочка!  Ой-ей-ей, какая  же ты стала большая да красивая!
Заходи и расскажи все своей тете Летти. Как там мама? И что же все-таки тебя
к нам привело?
     --  Я подумала,  что, может,  вы  могли  бы  приютить  меня у  себя  на
несколько дней, -- ответила Руби, следуя за женщиной на кухню через анфиладу
комнаток, прибранных, но почти без мебели.
     --  Я так и знала, что  ты от кого-то прячешься,  -- проговорила  Летти
Джексон, -- раз хочешь здесь остаться.
     Руби рассмеялась.
     -- В самом деле, тетя Летти, вы самая подозрительная женщина, которых я
только знала! Разве я не могу просто приехать в гости?
     В конце концов разные увещевания и  неподдельно веселое настроение Руби
успокоили  старую   женщину.   Пока   Руби  сидела  за  кухонным  столом   и
разговаривала  с тетей, старушка суетилась, готовя то печенье, то чай, и при
этом все требовала,  чтобы Руби рассказала ей о том, чем она занимается, как
идут ее дела, как поживают ее мать и брат,  обормот Люсиус, так назвала  его
старушка,  произнеся  это сочетание  как одно целое, точно  это был какой-то
титул, вроде "принц Чарльз" или "король Эдуард". Вышло "обормотлюсиус".
     Время шло,  и  в квартире постепенно собирались домочадцы: дети тетушки
Летти, дети ее детей, племянники и племянницы. Всех их она представляла Руби
в официальной манере, называя  при этом Руби  дочерью ее сестры  Корнелии, и
Руби тут же забывала все имена. В такой большой компании, казалось, никто не
обращал на это внимания. Когда  стемнело, миссис Джексон сказала  Руби, что,
поскольку  та  у  них  гостья,   то  спать  будет  только  вдвоем  со  своей
шестнадцатилетней   кузиной,   которая    слышала,   что   Руби   занимается
изготовлением  париков, и хотела, чтобы та прислала ей парочку --  один  для
ношения  днем, другой  надевать  на ночь, дабы  ей не приходилось  постоянно
возиться со своими волосами.
     В конце концов Руби уснула.

     -- Это тот самый дом?
     Солли  Мартин  посмотрел  на  серое  здание,  затем на  Лестера  Спарки
Мак-Герла.
     -- Да,  -- ответил он. -- А  после этого мы уедем из города и заедем  в
одно  место за деньгами. -- Взмахом  руки он  указал  на улицу  и  продолжал
звенящим  от негодования голосом:  -- Ты посмотри на улицу! Любой нормальный
человек пожелал бы спалить весь этот город. Но этот  тип заплатил нам только
за один дом, и потому сгорит только он.
     -- Ну, тогда я пошел, -- сказал Спарки.
     -- С тобой все  в  порядке? -- спросил Солли. -- Готов? Чувствуешь себя
нормально?
     -- Вроде бы да. Все нормально, -- ответил мальчик.
     -- Меня просто в жар бросает, -- проговорил Солли, -- как это ты можешь
зайти в дом, вот так вот  просто  взмахнуть руками -- и все начинает гореть!
Так все просто.
     --  Меня  тоже, --  сказал  Спарки.  --  Я так и не  понял,  отчего это
получается.  Просто  получается и все. Еще мне  кажется, что с  каждым разом
получается лучше. Особенно в последний раз.
     Солли кивнул. Затем окинул  взглядом улицу. Она  была темна и безлюдна.
Увидев стоявший  возле дома дорогой  белый  "Континенталь", удивился. Машина
такого класса никак не соответствовала этой  улице. Правда, существует такая
басня, что, мол, процветающие мошенники ездят на "Кадиллаках" и целыми днями
пялятся в цветной  телевизор, но в действительности "Кадиллакам" этим уже по
пять лет, и сжигали они три литра бензина, проехав один квартал. Однако этот
"Континенталь" был вовсе не таков.
     Спарки  Мак-Герл  выскользнул из машины и,  перебежав дорогу, нырнул  в
подъезд дома.
     Солли ждал. Ньюарк  был плохой поживой. Все более или менее ценное, что
можно было в этом городе спалить,  уже  спалили. Остался только этот дом. Но
их сегодняшней  целью была вовсе не  ликвидация чьей-то  собственности. Тот,
кто их нанял, хотел, чтобы погибли жильцы. Солли пожал плечами. Ему было все
равно. Он еще раз взглянул на пятиэтажное здание. И Спарки это было тоже все
равно. Мальчишка готов был поджечь что угодно, лишь  бы посмотреть,  как оно
горит.
     Бесшумно миновав пять лестничных пролетов, Спарки сначала поджег пол на
верхнем этаже и,  спускаясь вниз, то же самое  проделал с каждой  лестничной
площадкой. Прежде чем пожар обнаружат, лестничная  клетка будет уже полыхать
вовсю.

     Римо пересек  узкую  улочку,  на  которую  выходил фасадом его отель, и
вошел в парк, разбитый над подземным гаражом.
     Когда он был  совсем маленьким,  приютские  воспитательницы раз в месяц
проводили с  ним  занятия  в  ньаркском  парке.  Тогда  он  был  в  отличном
состоянии, кругом царила безукоризненная чистота,  туда  приходили студенты,
бизнесмены, люди отдыхали целыми семьями.
     А теперь здесь, как  и во всем городе, царило запустение. Войдя в парк,
Римо почувствовал, что его словно обокрали. В детстве у него было не слишком
много  радостей,  мало  что  было  в нем памятного,  и он всегда с  теплотой
вспоминал этот парк, но то, что он видел перед собой, вызывало уныние.
     Резкий свет ночных фонарей падал на скамейки, облюбованные  пьянчугами.
Из кустов доносилось хихиканье молодых парочек.
     Зайдя подальше, Римо увидел еще одну сцену. Привалившись спиной к стене
служебного здания, стоял негр, сверкая полным ртом золотых зубов и массивной
золотой цепью на шее. Шагах  в двадцати то него стояла группа подростков, не
сводивших  с  него глаз, и Римо понял, что  они ждут  своей  очереди,  чтобы
купить  у него  наркотики.  Первый из них, подойдя к торговцу, протянул тому
деньги и получил  взамен маленький пакетик. Как только  он отошел прочь, его
место  тотчас же  занял следующий  из группы ожидающих.  Интересно,  подумал
Римо,  не  записываются ли  они  у него заранее, как в пекарне, чтобы  потом
ждать, когда их вызовут по номеру и купить свой пакетик?
     Поискав глазами  несломанную скамейку,  Римо увидел такую среди четырех
ближайших и, сев, стал наблюдать процесс. Ему было видно, как в лучах фонаря
отсвечивают  белизной сложенные  деньги, как  поблескивают маленькие пакеты,
которые  достает  торговец,  предварительно  пересчитав и положив  деньги  в
карман.
     И куда только полиция смотрит?  -- подумал Римо и порадовался тому, что
сестра Мэри  Маргарет не дожила до этих времен и не видит, что творится в их
парке.  Он почувствовал, как в  глубине  души у него  что-то поднимается,  и
сперва  подумал, что  это  гнев,  но  вскоре понял,  что чувство  это  более
глубокое. Это была скорбь. Он думал,  что вырвется из того заболевшего мира,
где ему приходилось зарабатывать себе  на жизнь,  вернувшись  в этот город к
невинным  временам  своего  детства. Но  болезнь эта проникла  и сюда,  и на
какое-то мгновение у него мелькнула мысль: а осталось ли вообще где-нибудь в
Америке хоть одно  чистое  место, хоть  один парк, в котором, как и  раньше,
играли бы дети, не боясь ни пьяниц, ни наркоманов, ни торговцев этим зельем?
     Торговец увидал,  что  Римо  на него смотрит,  но  не выказал при  этом
никакого  страха,  а всего лишь любопытство, и Римо  подумал,  какое чувство
испытал бы  этот тип, случись такое много лет назад, когда у этого типа были
свои зубы, а Римо служил в ньюаркской полиции.
     И Римо вдруг  самому стало интересно,  насколько же  у  него еще хватит
терпения  выносить  эту скорбь,  прежде  чем  она перейдет  в  непреодолимое
желание избавиться от причины, ее породившей.
     Затем он увидел,  как торговец подозвал ребят к себе поближе. Они стали
о чем-то  совещаться; торговец  указал на Римо,  и скорбь вдруг улетучилась,
уступив место холодной ярости. Римо встал со скамейки.
     -- Ну, все, -- громко сказал он. -- Пошли отсюда!
     Восемь пар глаз удивленно уставились на него.
     -- Вы что, не слышали? Пошли все вон из моего парка!
     Некоторое   время  компания   смотрела  на   этого  внешне   ничем   не
примечательного  белого,  затем  они  стали  переглядываться,  ухмыляться  и
подмигивать друг другу.
     -- Из твоего парка? -- переспросил торговец.
     -- Ага. Из моего парка. Убирайтесь отсюда, -- сказал Римо.
     -- Это общественный парк, -- возразил торговец. Римо подошел уже совсем
близко, и торговец шмыгнул за спины сгрудившихся кучкой ребят.
     Стояли они не  слишком плотно, Римо протянул руку между ними и, схватив
торговца за висевшую у того на шее золотую цепь, рванул к себе. Тот  вылетел
из-за укрытия, точно шарик из лотка китайского бильярда.
     -- Эй, полегче! Он у нас один.
     -- Да, -- глухо поддержал другой  голос.  Но  не успели они ринуться на
Римо,  как  он перевернул торговца вверх  ногами  и, держа за  лодыжки, стал
трясти.  Из карманов посыпались  пятидолларовые пакетики  с "травкой".  Римо
тряхнул  сильней.  На землю посыпались деньги:  купюры,  монеты. Каждый раз,
когда Римо его встряхивал, торговец стукался головой о булыжник и хрипел:
     -- Помогите! Даром отдам! Помогите!
     -- Заткнись,  -- сказал  Римо. -- Ты  и так отдашь.  -- И пинками  стал
отшвыривать пакетики  и  деньги созерцавшим  все  это  мальчишкам.  --  Вот.
Забирайте все. Только уматывайте из моего парка.
     И Римо продолжал трясти торговца, отбрасывая ногой то, что сыпалось  из
его карманов. Семеро парней стояли молча, как  будто раздумывая,  потом  все
разом ринулись хватать пакеты  и деньги, и через пятнадцать  секунд на земле
было уже чисто, а где-то во мраке раздавался удаляющийся топот.
     -- Они за это поплатятся, -- прохрипел торговец.
     -- Ужасно сознавать, что тебя все бросили, правда? -- спросил Римо.
     -- Кто ты такой? Что тебе надо? Кончай стукать меня головой!
     Римо  поставил  его на  ноги.  Парень  был  одного с ним роста, но  еще
худощавее.
     -- Я один из воспитанников  сестры Мэри Маргарет, -- сказал Римо. -- Ей
не понравилось бы то, что делается в ее парке.
     Торговец принялся оправлять на себе одежду.
     -- Я тебе уже сказал: это парк общественный.
     После этого он потер левой рукой макушку,  в то время  как правой полез
за пояс  брюк сзади и,  выхватив  оттуда складной нож,  щелкнул  фиксатором.
Выскочившее лезвие блеснуло при свете  фонаря, показавшись при этом хрупким,
как стекло.
     Римо покачал головой.
     -- Зря ты это, -- сказал он. -- А я еще собирался тебя отпустить.
     --  Черта с два,  -- сказал  негр. --  Ты  мне  дорого  обошелся, козел
этакий, и теперь я возьму с тебя долг. По кусочкам.
     Он махнул ножом, метя Римо в горло. Римо отклонился назад. Нож мелькнул
у него перед лицом. Тогда Римо, схватив негра  за ноги, снова перевернул его
вниз  головой и  поволок через аллею к скамейке, возле которой  стояла урна.
Приподняв  парня, он  сунул его головой  в  урну. Голова негра  стукнулась о
бутылки,  которыми была заполнена урна, раздался  звон стекла.  Места в урне
явно  не хватало, но Римо продолжал давить. Единственный  стон был  заглушен
хрустом стекла. В конце концов  из  урны  остались  торчать только уродливые
желтые ботинки на  двухдюймовой  подошве. Тогда Римо  согнул  ноги торговца,
спрятав внутрь и ботинки, и придавил еще разок, утрамбовав так, чтобы ничего
не  торчало. Теперь все было в  порядке. Римо довольно потер руки и вернулся
на скамейку.
     Через десять минут послышались приближающиеся шаги. Громкие, тяжелые --
кто-то,  нарочито громко вышагивая, приближался к  Римо.  И  вдруг перед ним
возник полисмен. Совсем молодой.
     Когда полисмен заговорил, Римо опустил глаза в землю.
     -- Что вы тут делаете, мистер?
     Голос его слегка дрожал от испуга.
     -- Просто сижу в своем парке, -- ответил Римо.
     -- В своем парке?
     -- Ага. В нашем с сестрой Мэри Маргарет, -- сказал Римо.
     Полисмен   немного   успокоился,   решив  что   перед  ним   безобидный
тихопомешанный.
     -- Вы  и  дальше  намерены тут сидеть? --  спросил он  после  некоторой
паузы.
     -- Да.
     -- В этом парке белому находиться опасно, -- сказал полисмен.
     И  тут  Римо  в  первый  раз  поднял  глаза  и  встретился  взглядом  с
полисменом.
     -- Только не сегодня, -- сказал он. -- Только не сегодня.

     Прежде чем что-то  увидеть  или  услышать.  Руби почувствовала  запах и
рывком села на кровати.
     С силой втянула воздух.  Ошибки  быть  не могло: этот запах она знала с
детства.
     Пожар.
     Соскочив с кровати, она принялась расталкивать свою спящую кузину.
     -- Ленора, проснись! Дом горит!
     Шестнадцатилетняя девушка, хмельная от сна, приходила в  себя медленно,
и Руби ударила ее по щеке.
     Та очнулась,  потрусила головой  и невольно  потянулась рукой  к  щеке,
глядя на Руби, которая уже направлялась к двери.
     -- Дом горит!  -- бросила  Руби  через плечо.  --  Надо разбудить  всех
остальных!
     Вдвоем они  подняли  все семейство Джексонов. Все делалось как во время
противопожарной тренировки: сначала выходили дети, старшие выводили младших.
     Руби подала восемнадцатилетней Молли свой чемодан.
     --  Отнеси вниз, -- сказала она. -- Запри в багажник и отведи машину за
угол, подальше от дома.
     Не дожидаясь ответа. Руби выбежала в коридор и принялась  барабанить во
все двери.
     -- Пожар! -- кричала она. -- Проснитесь! Дом горит!
     Горели  ступени  лестницы,  полыхали  стены  и пол,  но  совершенно  не
ощущалось  запаха бензина  или какого-либо другого горючего, нигде  не  было
видно бумаги  или чего-либо такого,  чем можно  было  бы воспользоваться для
поджога.
     Услыхав топот ног по лестнице. Руби посмотрела  вверх и увидела парня с
шевелюрой  в  стиле  "афро",  который  вечером  околачивался  возле  дома. В
жокейских  шортах и  тенниске,  он  летел  вниз,  перепрыгивая  через четыре
ступеньки.
     Не  сбавляя  скорости,  он  хотел проскочить мимо Руби, но та протянула
руку и обхватила его поперек туловища.
     -- Куда это ты несешься? -- спросила она.
     -- Пожар! Дом горит!
     -- Верно, -- сказала она. -- наверху кто-нибудь живет?
     -- Конечно! Пусти меня!
     Схватив ее за руку, он  хотел  было вырваться, но Руби, запустив правую
руку  в карман халата,  выхватила  оттуда  короткоствольный револьвер  38-го
калибра и приставила ко лбу парня точно между глаз.
     -- Давай наверх и всех разбуди.
     -- Ч-черт!
     Руби пожала плечами.
     -- Давай двигай или подохнешь  прямо здесь. Что  тебе больше нравиться?
Она взвела курок. Парень сглотнул.
     -- Ч-черт! -- повторил он.
     Руби вдавила дуло ему  в  лоб,  и  он, развернувшись, бросился вверх по
лестнице сквозь огонь, вопя изо всей мочи:
     -- Пожар! Пожар! Пожар!
     Руби посмотрела вверх и увидала над лестницей огонь. Это поджог, решила
она.  Подожжено  было  в нескольких  местах. Кому  же еще могло понадобиться
поджигать этот дом, кроме чокнутой шпаны!
     Тут не над чем раздумывать. Она  огляделась  вокруг.  Из квартир начали
один  за другим выскакивать  жильцы, и  у нее на какую-то  секунду  возникло
ощущение, будто она сидит в  цирке и смотрит, как из  одного  "Фольксвагена"
выпрыгивают целых две дюжины пассажиров. Они выходили по несколько  человек:
по два, по четыре, протирая заспанные глаза и нетвердо  шагая, поскольку еще
не успели прийти в себя.
     Руби еще какое-то  мгновение помедлила,  прислушиваясь к доносившимся с
пятого этажа крикам "Пожар!", затем, проталкиваясь сквозь поток идущей  вниз
детворы, сбежала  на  третий  этаж  и  принялась колотить  в двери, поднимая
людей.
     То же  самое  она проделала  на  всех остальных этажах и, очутившись на
тротуаре, с удовлетворением отметила, что машины возле дома уже нет.
     Откуда-то  с другого конца улицы послышался вой пожарной сирены.  Языки
пламени уже начали выбиваться из окон всех пяти этажей дома.
     Подбежала тетя Летти.
     -- Ох, девочка, а я уж думала, что ты там осталась!
     -- Все в порядке, -- сказала Руби. Пожарные  машины были уже в квартале
от них. -- Все вышли?
     Тетя окинула взглядом столпившихся на тротуаре жильцов.
     -- Да вроде бы, -- сказала она. -- Дай-ка  гляну. -- И еще раз оглядела
толпу соседей, тыча по ходу дела пальцем, будто пересчитывая. -- Гариглов не
видно.
     Руби стояла, теребя висевший у нее на шее золотой медальон.
     -- Где они живут? -- спросила она.
     -- На пятом справа, на эту сторону, -- ответила тетя. Пожарные были уже
совсем рядом. Руби бросилась в дом.  Тетя закричала  вслед:  --  Девочка, не
ходи туда!
     Из дома вышли Гариглы. Руби не  появлялась. Тете Летти они сказали, что
ее не видели.
     Дом спасти не удалось. Через десять минут после прибытия пожарных крыша
прогнулась и рухнула вниз, точно развалившееся суфле.
     Жильцов оттеснили на другую сторону улицы, где полицейские со скучающим
видом стали задавать им вопросы.
     Увидев, что рухнула крыша, тетя Летти, закрыв лицо руками, запричитала:
     -- О Боже! Ах, моя бедная Руби! Ах, моя деточка!
     Священник  Гораций  К.Уизерспул,  одетый в итальянский костюм из серого
букле, обнял ее за плечи и утешающе проговорил:
     -- Все образуется, миссис Джексон.
     При  этом  его   глаза  скользили  по   толпе   жильцов,  будто  он  их
пересчитывал.
     Часом позже  обвалились внутрь стены  дома. Пожарные, поливавшие дом  с
дороги и  расположенных по обе стороны  соседских  зданий,  выкачали на него
тысячи  тонн воды, но к развалинам нельзя было подойти  еще часа два.  Потом
они обшарили  руины,  и, только когда наступило утро, один молодой пожарный,
который копался  в  полуподвале, нашел тело. Его сопровождал фоторепортер из
ньюаркской "Пост-обсервер",  которую  недавно  обвинили  в  "бесчувственном"
отношении  к черной общине  и  которая вслед  за  этим выделила специального
фоторепортера  для  съемок  пожаров в  местах компактного проживания черного
населения. Для  того, чтобы принять решение, какие пожары следует снимать, а
какие  нет,  редакционному  совету  потребовалось  две  недели.  Нужно  было
определиться,  что считалось  "бесчувственным"  отношением: то ли отсутствие
интереса к пожарам  и  жертвам -- выходило вроде  бы так, что  трупы  негров
считались недостойными того, чтобы попасть в обзор новостей; то ли наоборот,
желание  публиковать  подобный  материал  -- тогда выходило  будто  бы негры
удостаивались чести попасть в обзор только  после смерти. И главный редактор
принял решение: никаких фотосъемок на пожарах с жертвами,  если  жертв будет
менее трех человек.
     Этот пожар,  похоже, обошелся без жертв, а потому молодой  фоторепортер
оказался в полуподвале вместе с пожарным-новобранцем в поисках какого-нибудь
интересного материала. Там он и зацепился ногой за нечто длинное и округлое,
сплошь почерневшее и обугленное, напоминавшее своей формой бейсбольную биту.
Фоторепортер нагнулся, чтобы рассмотреть получше.
     И тотчас же резко выпрямился.
     Это была рука.
     Молодой пожарник  позвал  подмогу,  и  они принялись откапывать  из-под
обломков останки.
     А репортер все твердил:
     -- Это я наткнулся на его руку. Это была его рука.
     -- Это не обязательно "его" рука, -- сказал один из пожарных.
     -- Его, его. Я же об нее споткнулся, -- настаивал репортер.
     -- Это не обязательно "его"  рука. Это  просто "чья-то" рука. Пока труп
не будет опознан, не известно, "его" это рука или "ее".
     Когда  они докопались до  трупа,  определить, мужчина  это или женщина,
было совершенно невозможно: настолько все обгорело.
     Фотограф  был  в растерянности.  Обнаружен  труп.  Но  одна  жертва  не
позволяла  делать снимок  для  ньюаркской  "Пост-обсервер".  Однако  если он
вернется  в редакцию, не сделав снимка,  а потом в руинах обнаружат  еще две
жертвы,  то окажется, что  это  был  пожар  с  тремя  жертвами,  на  котором
следовало сделать снимок, и тогда его съедят за то, что он его не сделал.
     Все  сомнения  разрешил пожарный,  перевернувший  труп. Под  ним что-то
заблестело. Оказалось, это  был  золотой медальон --  тонкая  трапециевидная
пластинка с диагональной прорезью.
     Фотограф  сделал  снимок   этого  медальона.  Никаких  других  жертв  в
развалинах обнаружено не было, а загадочный медальон настолько  заинтриговал
редактора, что тот поместил снимок на первой странице газеты.  Летти Джексон
ни полиция, ни газетчики ни о чем не спросили. Труп остался неопознанным.

     Римо  проснулся от  ярких лучей солнца, светившего  в  его выходившее в
парк окно на четвертом этаже.  Из окна  была видна скамейка, на  которой  он
провел  в размышлениях почти всю  ночь. Урна, стоявшая возле скамейки,  была
по-прежнему полна, и из нее виднелись желтые подошвы втиснутых туда ботинок.
От этого  дополнения  к пейзажу  у Римо потеплело  на душе. Что  может  быть
лучше, чем начинать новый день с созерцания чудесного пейзажа!
     И хотя Римо  не  был голоден и вообще ел  мало,  тем не  менее, заказал
принести в номер изжаренную по-домашнему яичницу-болтунью из полдюжины яиц с
двумя  кусочками  бекона,  гренок  и  большую  чашку  кофе. Немного подумав,
прибавил к  этому  еще  кувшин бутылочной воды и порцию риса  без специй.  И
газету.
     Так  ли  завтракают  нормальные люди?  А  почему  бы и  нет?  Он  долго
раздумывал над этим ночью и не нашел причин,  по которым должен  был считать
себя  ненормальным.  Пусть в его детских воспоминаниях было  мало приятного,
пусть большую часть  своей жизни он посвятил государственной службе, которая
была ему  совсем не по  душе, однако он не ощущал необходимости убивать, как
Чиун. Он мог бы заниматься совершенно иными делами. Правда, назвать что-либо
конкретное Римо затруднялся.
     До того,  как  ему принесли еду, --  на  огромном  подносе, стоявшем на
передвижном столике, где рядом с тарелкой лежала аккуратно свернутая газета,
--  Римо успел  принять  душ. Дав  официанту десять долларов  на  чаи,  он с
жадностью посмотрел на яичницу с беконом и кофе, после  чего положил себе на
тарелку  риса и  упрямо принялся  жевать,  запивая каждый глоток.  Развернув
газету, увидел на первой странице снимок и вздрогнул.
     На  снимке  был  золотой  медальон,  изображавший  символ Синанджу,  --
трапеция с косой прорезью.
     Торопливо прочел статью о пожаре  в жилом доме  в районе  Сентрал-уорд.
Жертвой оказалась женщина, личность  которой установить не удалось; медальон
был обнаружен  под  трупом. Пожар, по заявлению  пожарных, явился следствием
поджога, поскольку возгорание произошло в четырех разных местах.
     Символ  Синанджу. Но кто? Откуда? Он никогда не видел такого медальона,
а  о существовании  этого символа знали только он  и Чиун. Он  и  Чиун... и,
возможно, Руби.
     Оттолкнув от себя тарелку с рисом, Римо сел на кровать,  взял телефон и
набрал номер гостиницы "Норфилд", находившейся в прибрежной зоне Нью-Джерси.
     Когда дежурный ответил, спросил:
     -- У вас еще проживает мистер Чиун, пожилой азиат?
     -- Да, -- ответил дежурный. -- Вас соединить?
     -- Нет, нет, нет. Мне нужно, чтобы вы ему кое-что передали.
     -- Но почему  бы  вам не поговорить с ним самому? Я  как раз только что
видел, как он поднялся к себе в номер.
     --  Потому что, если  вы  меня с  ним соедините,  он вдребезги расшибет
телефон. Так что сделайте, как я прошу. Это будет стоить двадцать долларов.
     Ответ дежурного прозвучал недоверчиво.
     -- Вы намерены переслать их мне по телефону?
     -- Вам вручит их Чиун. Вы только сделайте, что я вас прошу. Потому что,
если мне придется  ехать к вам самому, в награду вы получите нечто совсем не
похожее на двадцать долларов, приятель.
     -- Ну, хорошо, -- недовольно сказал портье. -- Что ему передать?
     -- Поднимитесь к нему и скажите, что звонит Римо.
     -- Римо?
     -- Да. Римо. Скажите ему, что я у телефона,  и тогда, после того как вы
ему позвоните, он уже ответит, не обрывая телефонный провод.
     -- Ладно, --  сказал  портье.  --  Подождите. Спустя три минуты  портье
вернулся.
     -- Я ему передал, -- сказал он.
     -- И что он ответил?
     -- Что у него  нет секретарей. Что он не намерен целыми днями сидеть  и
отвечать на телефонные звонки. Спросил,  какой еще  Римо.  Сказал,  чтобы вы
написали ему письмо. Говорить он с  вами не желает.  Приплел  что-то  насчет
свиного уха. В общем, вот так.
     -- Ладно, -- сказал Римо. -- Тогда поднимитесь к нему еще раз...
     -- Минуточку. Сколько раз я должен ходить за двадцать долларов?
     -- Это уже пятьдесят, -- сказал Римо. -- Поднимитесь и скажите ему, что
Римо говорит, что это очень важно. Речь идет о Руби.
     -- Ну, не знаю. Вид у него был явно недовольный.
     -- А у него никогда не бывает довольный вид. Пятьдесят долларов.
     -- Ну ладно.
     И портье снова положил трубку на стол. Вернувшись, сообщил:
     -- Он сказал, что сделает исключение из своих незыблемых правил и будет
с вами говорить.
     -- Прекрасно.
     -- А как я получу свои пятьдесят долларов?
     -- Я скажу Чиуну, чтобы он вам их дал.
     -- Я так и знал, что будет нечто подобное.
     -- А в чем дело? -- спросил Римо.
     -- Я  видел,  как  ведет себя  этот  Чиун. Вчера  он спустился к ленчу.
Заказал воды. Никому не позволил сесть за его столик. А когда уходил, обошел
все столы  и собрал всю сдачу, которую оставили на чай официантам. Так что я
вряд ли дождусь от него пятьдесят долларов.
     -- Можете не сомневаться,  -- сказал  Римо. -- Я проверю, чтобы  он это
сделал.
     -- Ладно, только  я сомневаюсь, -- проговорил  портье. -- Подождите,  я
вас соединю.
     Римо услышал щелчок и потом зуммер вызова внутреннего абонента.
     Чиун поднял трубку, когда прозвучало по меньшей мере десять гудков. Как
обычно, он не отозвался, не назвал себя. Просто поднял трубку и молча ждал.
     -- Чиун, это Римо.
     -- Какой Римо?
     -- Ладно, Чиун, кончай валять дурака. Это я.
     --  Я как-то знал одного Римо, -- сказал Чиун. -- Это был неблагодарный
негодяй.  Кстати  сказать,  твой  голос  чем-то  напоминает  его. Ты так  же
гундосишь, как и все белые. В особенности американцы.
     --  Послушай, Чиун, я  готов  выслушать  твое  нытье, потому что должен
сообщить тебе кое-что важное.
     -- Тот Римо тоже всегда говорил, что хочет сообщить мне  нечто  важное,
но потом оказывалось, что это была какая-то ерунда.
     -- Чиун, это касается Руби.
     Чиун молчал, ожидая, когда Римо что-нибудь добавит.
     -- Ты дарил ей медальон?
     -- Нет, -- ответил Чиун.
     -- О...
     -- Но он  у нее  был, -- продолжал Чиун. --  Она выиграла его у меня  в
карты. Смошенничала. Никогда не прощу этой женщине.
     -- Золотой медальон с эмблемой Синанджу?
     -- Да.
     Римо издал протяжный, исполненный муки стон.
     -- А что случилось с моим медальном? -- спросил Чиун.
     -- Да не с медальоном, а с Руби. По-моему, она погибла.
     -- Вместе с медальоном?! -- воскликнул Чиун.
     -- Да оставь же ты в покое свой чертов медальон! -- огрызнулся Римо. --
Я говорю, что Руби, наверно, погибла. На месте пожара нашли  труп женщины, и
у нее был такой медальон.
     -- Это ужасно, -- сказал Чиун.
     -- Дай дежурному пятьдесят долларов, -- сказал Римо.
     -- Ну да,  конечно.  Одной  медальон, другому  пятьдесят  долларов. Ты,
должно быть, считаешь, что мне деньги некуда девать.
     -- Сделай, что я прошу. Дай ему пятьдесят долларов и оставайся на месте
еще некоторое время. Как только разузнаю что-нибудь еще, дам тебе знать.
     Чиун повесил трубку, даже не ответив.
     Секунду  Римо смотрел на умолкнувший телефон, затем начал было набирать
другой номер, но положил телефон на место  и  вернулся к столу,  на  котором
стоял его  завтрак,  и  еще  раз  прочитал  статью  в  "Пост-обсервер".  Они
предполагали поджог, но поджог этот был какой-то странный. Очаги пожара были
обнаружены в четырех разных местах, и  при этом никаких признаков применения
каких-либо зажигательных средств.
     Римо  задумался.  Судя   по  тому,  как  был   осуществлен  поджог,  на
хулиганство это не похоже. Хулиган поджигает и тут же уносит  ноги. Поджог в
четырех  местах свидетельствует  о том, что это дело рук  профессионала,  но
кому могло понадобиться спалить старый жилой дом? Версия о том,  что это мог
сделать хозяин  дома  с  целью получения  страховки,  предварительно  тайком
вывезя из дома ценное  оборудование и продав его,  отпадала. Сумма страховки
за сгоревшую ньюаркскую многоэтажку не покрыла бы и стоимости дверной ручки.
     Так кто же? Зачем?
     Подойдя  к  телефону, Римо  набрал номер  800 --  условный для  данного
города код.  Это  было прикрытие под видом коммерческого агентства знакомств
для любителей острых ощущений.
     --  Привет,  любовничек,  --  раздался  женский  голос автоответчика  с
придыханием.
     -- Алло, -- ответил Римо. -- Я бы хотел купить плуг.
     -- Если ты трепещешь от желания так  же, как и я, то  тебе просто нужна
пара.
     -- Вообще-то я хочу еще  раз послушать  "Семейство Патридж", --  сказал
Римо.
     --  Вот, послушай,  -- отозвался  автоответчик, и после короткой  паузы
раздалось  прерывистое дыхание  женщины, бормотание  мужчины и  затем  шепот
женщины: "Не  останавливайся.  Еще,  еще, еще!"  -- и, когда эта порнография
пошла дальше, Римо отчетливо проговорил в трубку:
     -- Пять, четыре, три, два, один.
     Запись  закончилась.  Послышался  зуммер,  и  в  трубке  раздался голос
доктора Харолда В.Смита.
     -- Да?
     --  Смитти,  должен  признаться,  что  ваше  новшество мне  понравилось
больше, чем набившие оскомину телефонные молитвы.
     --  А,  это  вы Римо.  В  чем  дело? -- проговорил Смит,  и  его всегда
холодный тон показался еще прохладнее, чем обычно.
     -- Где Руби? -- спросил Римо.
     -- А разве вы не знаете? -- спросил в ответ Смит.
     -- Если бы знал, не спрашивал.
     -- Она уехала. Когда  я вчера вернулся сюда, ее уже не было. Я подумал,
что вы к этому тоже причастны.
     -- Не было никакой нужды  советовать Руби убраться, поскольку уже и так
запахло жареным. Она звонила?
     -- Нет.
     -- Не знаете, куда она могла уехать?
     -- К  себе в Норфолк  она  не  поехала, --  сказал Смит. --  Это я  уже
проверил.
     -- А куда  еще она могла  поехать? Он совершенно ясно представил  себе,
как Смит пожимает плечами.
     --  Да куда угодно. У  нее есть родственники в Ньюарке. Не знаю. А что?
Вы решили снова приступить к работе?
     -- Пока еще нет, -- ответил Римо.
     У  него  неприятно  засосало  под  ложечкой.  Он  все  больше и  больше
склонялся к мысли,  что  найденное на пожарище до неузнаваемости  обгоревшее
тело принадлежало Руби -- молодой, красивой, полной жизни Руби, которой все,
что  надо  было от  жизни,  это  просто жить.  И во  второй раз за последние
двенадцать  часов  Римо  ощутил,  как им  овладевает  всепоглощающее чувство
скорби,  еще более  тяжелой от того,  что налагалось  оно  на воспоминания о
пережитом.  Минувшей ночью его печаль  была о  себе самом, от сознания того,
что детство  уже никогда  не вернуть.  Эта же печаль  была более глубокой  и
исходила из понимания того, что  нельзя вернуть жизнь Руби. И во  второй раз
за двенадцать часов его печаль дала толчок новому чувству -- гневу.
     -- Смитти,  -- сказал он, -- это очень важно. У вас в  компьютерах есть
что-нибудь о поджогах?
     -- Я могу расценить это как ваше возвращение к работе?
     -- Смитти,  не  нужно  со  мной  торговаться.  Есть  там  что-нибудь  о
поджогах?
     И было в голосе Римо что-то такое, что заставило Смита сказать:
     -- О каких поджогах? О не совсем обычных? С особой спецификой?
     -- Да как  сказать, --  проговорил  Римо.  --  Что-то  вроде нескольких
очагов возгорания  в одном  здании. Без всяких  признаков применения горючих
веществ и в таком духе.
     --  Подождите,  --  сказал  Смит,  --  не  вешайте  трубку.  Римо  живо
представил себе, как Смит нажимает кнопку, и перед ним поднимается консоль с
дисплеем и клавиатурой управления  компьютером. Он видел, как Смит вводит  в
машину  информацию  и, откинувшись на спинку стула,  ждет, когда  гигантский
банк данных КЮРЕ, шаря в своей памяти, начнет выдавать ему то, что совпадало
в  его  памяти с тем, что было нужно Смиту.  Смит взял трубку через  полторы
минуты.
     -- За последние два месяца такого рода пожаров было пять, -- сказал он.
-- Первые два в Вестчестер-каунти. Неподалеку отсюда. И три в Норт-Джерси.
     --  Считайте,  уже  четыре,  --  сказал   Римо.  --  Есть  какие-нибудь
соображения по поводу того, кто это делает?
     -- Нет. Никаких свидетелей. Никаких улик. Ничего. А что? Почему вас это
так интересует?
     -- Потому что я должен за  это кое с кем рассчитаться, -- ответил Римо.
-- Спасибо, Смитти. Я дам о себе знать.
     -- Это все, что вы хотели мне сказать? -- спросил Смит.
     -- Да.  Насчет  Руби  можете больше  не  беспокоиться и отозвать  ваших
ищеек.
     -- Не понимаю, -- сказал Смит. -- Что это значит?
     -- Не волнуйтесь, -- ответил Римо. -- Просто нужно отдать дань другу.
     -- Римо, -- сказал Смит.
     -- Да?
     -- У нас нет друзей, -- сказал руководитель КЮРЕ.
     -- А теперь стало еще на одного меньше, -- сказал Римо.

     -- Сколько же еще. Господи, сколько же еще?!
     -- Сколько же еще? -- подхватила паства.
     -- Сколько же еще. Господи, будешь  ты  насылать напасти на нас, бедных
негров?!
     -- Сколько  же  еще?  --  вторила паства. Святой  отец, доктор  Гораций
К.Уизерспул, стоя за  кафедрой, обозревал прихожан -- сто двадцать  человек,
из которых сто были женщины, и  двадцать мужчины старше шестидесяти пяти. Он
стоял,  театрально воздев руки над  головой, и  его  золотые  с бриллиантами
запонки  в сверкающих белизной манжетах,  выпроставшихся  из рукавов черного
мохерового   пиджака,  тоже   сверкали  в  лучах   воскресного  солнца,  как
старомодные поддельные побрякушки.
     -- Еще одна ушла от нас! -- воскликнул он.
     -- Аминь! -- отозвалась паства.
     -- Новый пожар унес  еще одну из  нас!  -- продолжал святой отец доктор
Уизерспул.
     -- Унес одну из нас, -- нараспев вторили прихожане.
     --  Мы не знаем кого!  -- пастор  сделал паузу. -- Мы не знаем, как это
произошло! И мы  должны спросить себя, была ли  она  готова  к встрече с  ее
Создателем! Была ли она готова?!
     -- Была ли она готова? -- эхом подхватили голоса.
     --  Когда  мы узнаем, кто  она  такая, узнаем  ли  мы и то, что она  не
забывала о тех, кого покинула?!
     Оглядевшись вокруг, святой  отец сложил руки на  краю кафедры и  окинул
свою  паству  открытым взглядом, слегка  склонив  при этом  голову  вправо и
скосив глаза.
     --  Или  же  эта несчастная покинула сей  суетный  мир  и  удалилась  к
Господу, Богу нашему, не оставив после себя тем, кто ее любил, ничего, кроме
долгов, неоплаченных  счетов да бесконечно напоминающих о  себе кредиторов?!
Что нам осталось?!
     Он еще раз окинул взглядом собрание.
     --  Мы всегда  должны помнить,  что, когда Бог  призовет нас, мы должны
быть  готовы  к встрече с Ним! Но, уходя, мы не  должны забывать о  тех, кто
остается здесь!  Мы  желаем  встречи с  Господом,  мы желаем, чтобы при этой
встрече мы  могли бы  с улыбкой встретить взгляд великого Господа  и сказать
ему:  "О Господи, я поступил достойно  с теми, кто остался там. Я оставил им
все,  в  чем  могут испытывать нужду. Я оставил  им страховку, и, когда  они
будут меня хоронить, им не  придется продавать  для  этого  мебель  или  еще
что-нибудь,  они просто получат  деньги по страховому полису и таким образом
будут иметь средства..."
     Он сделал паузу.
     -- Будут иметь средства, -- подхватила толпа.
     -- Вполне до-ста-точ-ны-е средства, -- добавил Уизерспул,  произнеся по
слогам слово "достаточные".
     -- Достаточные средства, -- повторила толпа.
     -- Для  моего погребения.  И  в этом страховом полисе упомянута  Первая
Евангелическая  Абиссинская Апостольская Церковь  Добрых  Дел с ее пастором,
святым  отцом доктором  Горацием К.Уизерспулом,  чтобы и они могли достойным
образом  совершить  свое  дело,  Господи!  --  Он   снова  окинул   взглядом
присутствующих.
     -- И тогда справедливый Господь скажет: "О, блаженна  будь, дочь моя, и
пребудь со  мной, потому что ты совершила богоугодный  поступок  и  выказала
великодушие и добродетель, и  мне  остается  только пожелать,  чтобы  каждый
поступал  по  подобию  твоему  и  все  вы  могли  бы  пребывать  со  мной  в
вечности..."
     -- В вечности, -- подхватила толпа.
     -- И в радости, -- добавил Уизерспул.
     -- И в радости, -- повторили эхом голоса.
     -- Получая страховые премии на поддержку ваших семей и нашей церкви, --
прибавил Уизерспул.
     -- На поддержку наших семей, Господи, -- подхватила паства.
     -- Аминь! -- закончил Уизерспул.
     Выпуская прихожан через заднюю  дверь, он обеими руками -- кому правой,
кому левой -- каждому пожимал руку и при этом совал -- кому в  сумочку, кому
в  карман  -- рекламный  листок  компании  "Большой  шлем", страховавшей  от
несчастных случаев, попутно объясняя, как всего за семьдесят центов в  день,
без   медицинского  освидетельствования,  заключить   бессрочный  договор  о
страховании  жизни  на сумму 5000  долларов.  К  каждому  рекламному  листку
прилагался  уже частично заполненный бланк,  согласно которому 2500 долларов
от суммы страховки  предназначалось  в  пользу святого отца доктора  Горация
К.Уизерспула, пастора  Первой Евангелической Абиссинской Апостольской Церкви
Добрых Дел.
     Когда  вышел  последний  прихожанин, Уизерспул  закрыл дверь  церкви  и
направился обратно к алтарю, насвистывая "Мы все одна семья".
     В дверях расположенной за  алтарем  комнатушки он остановился.  Там, на
столе,    сидел    какой-то   белый   и   просматривал   спортивный   раздел
"Нью-Йорк-ньюс",  где  святой  отец  доктор  Уизерспул   кружочками  отметил
бейсбольные команды, на которые в этот день сделал ставки.
     -- Я бы не стал ставить на "Красные носки", -- проговорил человек. -- У
них  экзамены на носу, и ставить  девять, чтобы выиграть пять, по-моему,  не
имеет смысла.
     --  Кто вы такой? -- спросил Уизерспул, подумав, уж не из городского ли
отдела по борьбе с игорным бизнесом этот белый.
     -- Мне стало известно о вашем интересе к страхованию, -- сказал белый.
     --  Не  понимаю,  что вы  имеете в  виду, --  ответил Уизерспул, слегка
подавшись назад.
     Белый  встал  и  продолжал  говорить,  не  обращая  внимания  на  слова
священника.
     -- Я представляю  страховую компанию "Это твой последний шанс, болван",
и  у  меня  есть  чудесный  страховой  полис,  который совершенно  бесплатно
предоставит вам гарантию того, что вы будете жить.
     Уизерспул скосил глаза. О таких страховых полисах он еще не слыхал.
     -- Жить? -- переспросил он. -- И как долго?
     -- Достаточно для того, чтобы увидеть, как потеряют блеск ваши запонки,
-- ответил  Римо. -- А в  качестве  взноса от  вас потребуется  только одно:
сказать мне, кому вы заплатили за то, чтобы сгорел этот дом.
     Римо улыбнулся. Уизерспул нет.
     -- Я не понимаю,  о чем вы говорите, --  сказал он, не  сомневаясь, что
этот парень был следователем по делам, связанным со страховым бизнесом.
     Он  упорно  не желал  понять, о чем  говорит этот человек. Он продолжал
упорствовать, даже когда его затолкали в багажник взятой напрокат машины, и,
хотя  понимал, что  водитель  не может  его  слышать, на протяжении двадцати
минут продолжал кричать, что ничего об этом не знает,  пока  не услыхал, что
машина свернула на посыпанный гравием проселок.
     Он не знал, что было на уме у этого ненормального, но,  во имя Господа,
неужели тот не соображает, что стает с его мохером? Ведь если  только на его
попадет  какое-нибудь  масло  --  пропал костюм!  Пятьсот долларов коту  под
хвост. Ну, дайте ему только  выбраться  отсюда, уж  он  врежет этому  белому
ослу!
     Когда багажник открыли, он заморгал от полуденного солнца и, выбравшись
на волю, размахнулся,  чтобы треснуть белого по голове. Но удар прошел мимо,
и его, развернув кругом, схватили за ворот и куда-то поволокли.
     --  Вы  очень  неаккуратно  обращаетесь  с  моей  одеждой, -- посетовал
Уизерспул.
     -- Там, где ты будешь, -- сказал Римо, -- она тебе не понадобится.
     Уизерспул не мог повернуть голову, но, глянув по сторонам вытаращенными
глазами,    увидал,    что    они   находятся    на    территории   большого
нефтеочистительного завода, который  стоял  у северной заставы  на выезде из
Нью-Джерси, неподалеку от аэропорта.
     Белый  сумасброд тащил его к одной  из дымовых труб, выбрасывавших газ,
сгорающий в процессе очистки. Выгнув шею,  служитель  церкви увидел верхушку
шестидесятиметровой трубы  и вылетающий  оттуда  высоченный огненный  факел,
горящий двадцать четыре часа в сутки. Когда они оказались у самого основания
выложенной из кирпича трубы, Уизерспул  подивился, зачем этот белый его сюда
притащил.  Но удивление его  было недолгим,  поскольку он вдруг оторвался от
земли, а белый, левой рукой держа его, а правой хватаясь за трубу и упираясь
на нее ногами, полез вверх по ее совершенно гладкой стенке.
     Уизерспул  так испугался,  что не успел даже удивиться тому,  как  этот
белый мог взбираться по этой совершенно гладкой чуть  наклонной поверхности;
он  чувствовал  спиной шершавый  кирпич, а когда посмотрел вниз, увидел, что
находится уже метрах в тридцати  от земли. И тут он начал  молиться, впервые
за долгие годы, и молитва его звучала так: "О Господи, я не знаю, чего хочет
этот ненормальный, но сделай  так, Господи, чтобы он не спешил и случайно не
сорвался".
     Через несколько  минут  Уизерспул был уже у самого  края трубы и ощутил
жар,  исходивший  из потока  горящего  газа. Затем  почувствовал, как  белый
подбросил  его кверху и  отпустил. Уизерспул, выбросив руки вверх, ухватился
за край трубы и повис, дрыгая ногами в воздухе.
     -- Не дергайся, -- сказал Римо. -- Так труднее держаться.
     Уизерспул посмотрел вверх. Римо сидел на выступе,  венчающем трубу, так
спокойно, будто на скамейке в парке.
     -- Я не выношу  пустоты! --  сказал  служитель церкви.  --  Спусти меня
отсюда!
     -- Отпусти руки и моментально окажешься внизу, -- ответил Римо.
     Уизерспул еще крепче вцепился в кирпич.
     -- Что тебе нужно?! -- спросил он.
     -- Повторяю вопрос: кого ты нанял, чтобы подожгли этот дом?
     -- Я не...
     --  Я тебя предупреждаю, святой  отец, -- перебил его Римо. --  Еще раз
соврешь, и я скину тебя в середку. Я это запросто могу сделать. Ну, так кто?
     -- А  ты меня спустишь,  если я скажу?! Он  умоляюще посмотрел на Римо.
Тот, пожав плечами, ответил:
     -- Не знаю.
     -- Если я скажу, ты меня не убьешь?!
     -- Не знаю.
     -- Ты не сбросишь меня в эту трубу?!
     -- Не знаю.
     Уизерспул  сглотнул.  Пальцам было больно, он уже едва держался, ощущая
животом тепло трубы.
     -- Ладно, -- сказал он, пытаясь улыбнуться. -- Договорились.
     Римо улыбнулся.
     -- Кто?
     -- Его зовут Солли.
     -- А как фамилия? -- спросил Римо.
     -- Он не сказал, -- ответил Уизерспул. --  Молодой белый парень. Солли.
На вид лет двадцать восемь. Их двое.
     -- А кто второй?
     -- Я его не видел, только слышал о нем.
     -- И что слышал?
     -- Это мальчишка.  Лет четырнадцати. Солли назвал  его Спарки и сказал,
что парень просто волшебник насчет устраивать пожары.
     -- Где ты познакомился с этим Солли?
     -- Он сам вышел на меня. Я дал знать, что мне нужен поджигатель.
     -- И он вышел на тебя?
     -- Да.
     -- Он местный? -- спросил Римо.
     -- По-моему, нет. У нас была встреча в гостиной отеля "Роберте".
     -- Он там останавливался? -- спросил Римо.
     -- Не знаю.
     Уизерспул снова взглянул на Римо, который не сводил с него глаз.
     -- Подожди,  --  добавил Уизерспул.  -- Он  подписывал  в  баре  счет и
поставил номер комнаты. Значит он там останавливался.
     --  Спасибо,  святой отец,  --  сказал  Римо и,  соскользнув с выступа,
спиной к трубе, стал спускаться вниз. -- Vaya con Dios.
     -- Эй, погоди!
     Римо остановился. Он был уже метрах в трех  ниже Уизерспула, держась на
трубе, как муха на стене.
     -- Чего?
     -- Не можешь же ты меня здесь оставить!
     -- Это почему же?
     -- Это не... это не... это не гуманно!
     -- Бизнес есть бизнес, -- ответил Римо и снова стал спускаться.
     Спустившись еще метров на пять, он остановился и окликнул Уизерспула.
     -- Подтянись и сядь на выступ! Кто-нибудь тебя увидит, -- сказал он.
     --  Спасибо,  --  отозвался Уизерспул. --  А  что  толку?  Как  на  это
посмотрят? Духовное лицо верхом на дымовой трубе!
     --  Ты спокойно можешь сказать,  что  тебя  толкнул на это  дьявол,  --
ответил  Римо  и  продолжил  путь  вниз  почти  бегом,  словно  приклеиваясь
каблуками  к малейшим неровностям  кирпичной кладки, служившим ему ничуть не
хуже широких ступеней.
     Спустившись на  землю, он  поднял голову и помахал  Уизерспулу, который
уже  сидел  своей  широкой задницей  на  выступе  трубы, стараясь  держаться
подальше  от  внутреннего края,  дабы  не  подвергать свой  зад  воздействию
горящего газа.
     Римо на его глазах сел в машину и тронулся в обратный путь.
     По дороге ему еще предстояло сделать две остановки.

     Управляющий говорил  Римо, что да, он понимает, насколько это  важно, и
тем не менее не может  позволить Римо взглянуть на счета других постояльцев,
поскольку это, так сказать, противоречит правилам гостиничного бизнеса и что
этого, ну, просто нельзя делать.
     После  чего упал  в  кресло,  утратив  способность  двигаться,  а  Римо
принялся за просмотр счетов.
     Один из них оказался  на имя Солли Соломона. Это было единственное, что
более или менее подходило.
     --  А  этот Солли Соломон, --  обратился Римо к управляющему, -- как он
выглядел?
     Управляющий попытался открыть рот, но у него ничего не получилось.
     -- А, -- сказал  Римо и, оторвавшись от шкафа с папками, подался вперед
и коснулся какой-то точки на шее управляющего.
     Теперь тот мог говорить, но по-прежнему не мог двигаться.
     -- Молодой парень, лет тридцати, среднего роста темноволосый.
     -- С ним был мальчик?
     --  Да.  Худенький  такой паренек.  Лет  тринадцати. Все время  зажигал
спички  и  бросал их  в мусорные  корзины Производит  впечатление  умственно
отсталого.
     Римо кивнул. Затем положил все счета Солли Соломона в большой конверт и
двинулся к двери.
     -- Эй, подождите! -- окликнул его управляющий.
     -- Что?
     -- Я  не  могу  двигаться!  Не  можете  же  вы оставить  меня  в  таком
положении!
     Римо кивнул головой.
     --  Через пятнадцать минут  все пройдет. Расслабьтесь и отдохните. Зато
потом вы будете чувствовать себя великолепно.
     Выйдя  на улицу,  Римо подошел  к ближайшему из выстроившихся в  желтую
линию такси и, нагнувшись к открытому окошку справа от водителя, спросил:
     -- За город поедете?
     -- Если цена подходящая.
     -- Рай, Нью-Йорк.
     -- Это далеко, -- сказал водитель.
     -- Сто долларов.
     -- Цена подходящая, -- сказал водитель.
     -- Римо подал ему конверт.
     -- Это  надо отдать  лично  в  руки доктору  Харолду  Смиту в санатории
Фолкрофт, что в поселке Рай под Нью-Йорком. Понятно?
     -- Понятно. Должно быть, что-то важное.
     -- Не слишком.
     -- А где моя сотня?
     Римо  вручил  ему  новенькую стодолларовую банкноту.  Пока водитель  ее
разглядывал,  Римо  посмотрел   табличку  с  его   именем,  укрепленную  над
счетчиком. А когда таксист снова перевел взгляд на Римо, тот сказал:
     -- Теперь, Ирвинг, я знаю кто ты и номер  твоей  машины. И, если это не
будет доставлено, я сделаю твою жизнь очень интересной.
     Таксист  бросил   на   него  презрительный  взгляд.  Его   правая  рука
инстинктивно потянулась  через  сиденье к гаечному ключу, который он  всегда
держал под рукой.
     -- Это какой же, интересной? -- с усмешкой спросил он.
     Римо просунул в окно обе руки, схватил ключ.
     --  А  вот  так, -- сказал он  и стал  сгибать  ключ.  Толстая стальная
рукоятка лопнула посередине, и Римо бросил обломки на сиденье.
     Ирвинг посмотрел на ключ, на Римо и снова на ключ. И включил передачу.
     -- Рай, Нью-Йорк. Я поехал.
     -- Доктор Харолд В.Смит, санаторий Фолкрофт, -- повторил Римо.
     --  Все  понял, -- сказал Ирвинг и, чуть помедлив,  добавил: -- Сегодня
воскресенье. Он будет на месте?
     -- Он будет на месте, -- сказал Римо.
     Постояв  у  обочины,  Римо  проводил взглядом  машину  и  направился  в
полицейский участок. Подойдя  к зданию, долго стоял на другой стороне улицы.
Оно ничуть не изменилось с  тех пор,  когда  он патрулировал по  городу и по
несколько  раз  входил и выходил в  эти двери. Оно не изменилось, а вот Римо
изменился.  Если  раньше он  видел  перед  собой  только  здание  с широкими
ступенями, то  теперь было несколько  иначе.  Он  на ощупь чувствовал  износ
ступеней, знал, с какой  силой достаточно надавить, чтобы треснул камень. Он
мог, глядя на  эти  старые стены,  прикинуть  с  точностью до  фунта усилие,
которое необходимо  для того,  чтобы выскрести раствор между кирпичами.  Ему
была  знакома  и эта тяжелая  деревянная дверь, но теперь,  глядя на нее, он
тотчас  же представил  себе, какой  силы нужно нанести  по  ней  удар, чтобы
открыть, выбив замок.
     Да,  он был  другой, а  город  совсем не изменился.  Люди говорят,  что
нельзя  вернуться в свой старый  дом, но это неправда. Можно, просто дело  в
том, что, когда  ты туда возвращаешься,  то понимаешь, что дом этот вовсе не
твой и никогда  твоим не был. Дом свой  человек носит в себе, в своей  душе,
отдавая себе отчет в том, кто он и что он.
     Подумав обо всем этом, Римо задал себе вопрос: "И кто же я такой есть?"
Но, прежде чем решиться на него ответить, перешел дорогу и вошел в участок.
     Полицейский Каликано с  давних пор являлся начальником отдела по борьбе
с преступлениями против собственности.  На  это место  его  пристроил  дядя,
имеющий  вес  в политических  кругах, и  он выполнял свои  обязанности ровно
настолько, чтобы его не перевели на другую должность или не уволили.
     Римо стал перед ним.
     Каликано посмотрел  на него.  На  какой-то миг могло показаться, что он
узнал Римо, однако он тут же снова уткнулся в свои бумажки.
     --  Чем могу  служить? -- спросил  он.  Римо  небрежно бросил  на  стол
удостоверение сотрудника ФБР на имя Ричарда Квигли.
     -- ФБР, -- сказал он.
     Каликано  исследовал  удостоверение,  проверил  соответствие  оригинала
фотографии, после чего вернул удостоверение Римо.
     -- Значит, ФБР? Там я вас, наверно, и встречал. Лицо мне ваше вроде  бы
знакомо.
     -- Возможно, -- согласился Римо.
     -- Чем могу служить?
     --  Я по поводу  вчерашнего пожара.  Мне  надо  взглянуть  на медальон,
который там нашли.
     Каликано кивнул. Затем тяжело поднялся со стула и  неуклюже  двинулся к
большому стеллажу с ячейками. Вытащив длинный серый конверт, проговорил:
     -- И чего это вдруг ФБР стало интересоваться пожарами?
     Римо пожал плечами.
     --  Кое-что, связанное  с налогами. Это оно? Каликано открыл  конверт с
пробитыми в нем отверстиями и пропущенным через них красным шнурком.
     -- Да, -- ответил  он, затем вынул  из конверта лист  бумаги, еще  один
конверт -- белый, поменьше -- и добавил: --  Только  сначала распишитесь вот
тут.
     Римо взял  ручку и уже хотел  было поставить  свою  подпись,  как вдруг
поймал себя на  том, что  забыл  указанную  в удостоверении фамилию. Ричард.
Ричард... И написал "Ричард Уильямс".
     Не  глядя на лист, Каликано положил его на стол и открыл белый конверт.
Оттуда ему в руку выпал золотой медальон. Каликано подал его Римо. Римо взял
медальон в правую руку, а конверт в левую.
     Осмотрев медальон, подбросил его  на ладони. Поднял, посмотрел на свет,
будто бы  исследуя  на предмет выявления микротрещин, затем, кивнув головой,
на  глазах у Каликано бросил  обратно в конверт,  провел языком по отвороту,
плотно прижал и отдал конверт полицейскому.
     -- Все, -- сказал он. --  Этого мне достаточно. -- И развернулся, чтобы
уйти.
     Каликано  опустил белый конверт обратно в  большой и взял со стола лист
бумаги, на котором расписался Римо. Но, взглянув на подпись, окликнул его.
     -- Эй, Уильямс!
     Римо остановился и обернулся.
     -- Чего?
     --  По-моему, твоя фамилия Квигли. Так написано в твоем  удостоверении,
-- проговорил полицейский. Римо кивнул.
     --  Это  старое  удостоверение,  --  пояснил  он  и   вышел  на  улицу,
предоставив полицейскому  в недоумении чесать за  ухом, раздумывая  над тем,
почему физиономия  и подпись этого Уильямса показались ему такими знакомыми.
Как будто он  когда-то  знал этого человека. Но вот-вот должен был  начаться
бейсбольный матч, и Каликано, включив приемник, тотчас  же забыл и о Римо, и
о  медальоне.  Но позже, проснувшись  среди ночи,  вскочил с  искаженным  от
страха лицом,  как  человек, которому  явилось  привидение. Некоторое  время
посидел  неподвижно, прислушиваясь к биению  сердца, отдававшемуся в висках,
после  чего сказал себе, что это просто глупо, что Римо Уильямс  умер  много
лет назад, и дал себе слово больше не злоупотреблять лапшой под густым белым
соусом,  потому  как  после  этого  ему вечно что-нибудь мерещится.  И снова
улегшись, с улыбкой на губах, уснул.

     Доктор  Смит протянул  Чиуну золотой  медальон. Они  стояли, отделенные
друг от друга столом Смита, и руководитель КЮРЕ, хотя и не отличался высоким
ростом, все же на целый фут возвышался над старым азиатом.
     -- Узнаете это? -- спросил Смит.
     Чиун  повертел пальцами  медальон и быстро засунул  его между складками
своего желтого кимоно, которое носил в дневное время.
     -- Это символ Синанджу, -- сказал он.
     -- Римо говорит, что вы отдали его Руби, -- продолжал Смит.
     -- А, Римо. Где он сейчас? -- поинтересовался Чиун.
     -- Этот медальон нашли на месте пожара. Руби погибла, -- сказал Смит.
     -- Да, -- произнес Чиун  с бесстрастным  выражением лица, сухим, ничего
не выражающим тоном.
     Смит видел это  выражение  и слышал этот тон уже  сотни раз,  и тем  не
менее ему стало как-то не  по себе. Он знал, что его  самого кое-кто считает
бесчувственным. Однако Чиун,  если хотел, мог казаться таким хладнокровным и
бесчувственным,   что   Смиту   даже  не   снилось.   Кроме  того,  Смит   с
настороженностью относился к очевидной неспособности Чиуна понять, что такое
КЮРЕ  и  какие  задачи перед ним  стоят. Он  не сомневался  в том,  что Чиун
понимал гораздо больше, чем могло показаться.
     --  По-моему,  Римо  хочет  найти  тех,  кто  должен  понести  за   это
ответственность, -- проговорил Смит.
     --  А почему  кто-то должен понести  за это ответственность, -- спросил
Чиун.
     -- Это был поджог. Римо передал мне кое-какую информацию о том, кто мог
быть к этому причастен. Когда я ее ввел в компьютер, оказалось,  что это тот
самый  человек, который первым пострадал от  такого рода  пожара, после чего
они стали происходить один за  другим. Солли  Мартин. Мы получили фотографию
от его родственников, и теперь она у Римо.
     Чиун кивнул. Смиту очень хотелось сесть, но ему было неловко делать это
первым.
     --  А  эти  пожары,  они  что,  были  устроены с  корыстной  целью?  --
поинтересовался Чиун.
     -- Да, Мастер, -- ответил Смит. -- Этот Мартин и  какой-то мальчишка...
они  осуществили  серию  поджогов  в  разных местах  страны  по  договору  с
заинтересованными лицами.
     Его удивило появившееся на сморщенной физиономии Чиуна оживление.
     -- Мальчишка?
     -- Мы  почти ничего о нем не знаем, кроме того, что ему лет тринадцать,
четырнадцать. Что  его связывает  с этим Мартином, нам тоже не известно. Они
не родственники. Мы проверили.
     -- А эти пожары, они чем-нибудь отличаются от обычных? -- спросил Чиун.
     Смит,  сузив глаза, посмотрел на  Чиуна. Между  его бровями  еще  резче
обозначилась складка.
     --  Ну,  в  общем  да, --  ответил он.  --  Они необычны  тем,  что  не
обнаружено...
     -- Ни бензина,  ни  другого горючего материала, -- подхватил Чиун. Смит
кивнул.
     -- А что? -- спросил он. -- Это имеет какое-то значение?
     -- Для меня имеет, -- ответил Чиун. -- Где сейчас Римо?
     -- Я не знаю. Города, в которых прослеживается эта-серия  пожаров, идут
на запад. Я дал Римо список. Вероятно, он идет по следу. Вам тоже дать?
     Чиун отрицательно мотнул головой.
     --  Все названия  американских городов  звучат для меня одинаково.  Все
начинается с Нью, Индиан или Сент. Я его так найду.
     Чиун  вышел из кабинета. Смит, глядя ему вслед, опустился в кресло. Ему
очень хотелось знать, почему тот факт, что к этим пожарам оказался причастен
мальчишка, был столь важен.
     Выйдя от  Смита,  Чиун остановился  и,  достав  из-под  кимоно  золотой
медальон  Синанджу,  с  улыбкой  посмотрел  на  него.  Потом  несколько  раз
подбросил на ладони, как бы прикидывая на вес, и снова засунул под одежду.
     И заспешил прочь. Улыбки на его лице уже не было.

     Ведя  машину,  Римо  время от времени разворачивал карту,  при этом она
каждый  раз  закрывала  ему  приборный  щиток,  на  который ему  нужно  было
смотреть.
     Следующим  пунктом должен был быть  Сент-Луис. Римо был в этом  уверен.
Пожары  следовали  в  строго определенном  направлении,  от  Уайт-Плейнз  до
Ньюарка,  потом один  за  другим  шли  города в  направлении  атлантического
побережья,  а  потом на  запад.  Подняв  глаза, Римо увидел  дорожный  знак,
показывавший, что до Сент-Луиса осталось сорок миль.
     Римо швырнул карту в окно и надавил на газ.
     Прибыв  в Сент-Луис,  он  стал перед  вопросом: откуда начинать  поиски
поджигателей?  Может, они  сняли  квартиру?  И поскольку  ничего  лучшего он
придумать не  мог, то снял номер в отеле и купил газету, в которой его сразу
же привлек заголовок в нижней части страницы.
     КАК Я ПОУМНЕЛ, БЛАГОДАРЯ ПОДЖИГАТЕЛЮ Джоу Джерати
     "В  салуне Перчки, где мой  приятель  Уоллес  Т.Мак-Гинти  засиживается
очень долго, он  мне  сказал, что есть вещи, которые люди  не станут  делать
даже за деньги. В доказательство этому  он сказал, что  никогда не додумался
бы съехать на автобусе, набитом слепыми монашками, в придорожную канаву.
     На  что  я ему ответил,  что утверждать этот факт он  может до тех пор,
пока его не возьмет за горло финансовое управление коммунального  хозяйства.
Окинув взглядом  салун, я сказал,  что  уверен в том, что можно кого  угодно
заставить делать что угодно, кроме как размножаться в разумных пределах.
     Уоллес Мак-Гинти почему-то принял это на свой счет. Он предложил, чтобы
разрешить  наш  спор,  обратиться с  этим вопросом к первому,  кто войдет  в
салун.  Проигравший ставит выпивку. Шансы наши были равны,  и, поскольку,  в
случае моей удачи, Уоллесу Т.Мак-Гинти пришлось  бы покупать выпивку впервые
с тех пор, как Гарри  С.Труман  ради спасения  демократии превратил  в пепел
японцев, я согласился.
     Первым, кто появился  в дверях, оказался  Арнольд "Безспичкин", который
постоянно  околачивается  у Перчки, когда был освобожден от своего основного
занятия  по  превращению  предприятий  неудачливых  бизнесменов  при  помощи
бензина и огня в площадки для новых застроек.
     Прозвище свой  Арнольд  получил после  своей первой  попытки  совершить
поджог. Придя в назначенное место, он обнаружил, что забыл  взять  спички, и
попытался извлечь огонь  посредством замыкания электрических проводов, после
чего сначала в бессознательном состоянии попал в больницу, а затем в тюрьму.
Теперь он спички не забывает.
     -- Значит,  вас  интересует, есть ли  такие  вещи,  которые  человек не
станет делать за деньги? -- переспросил он.
     -- Совершенно верно, -- подтвердил Уоллес Т.Мак-Гинти.
     -- Конечно есть, -- сказал Арнольд Безспичкин.
     -- Ставь выпивку, -- сказал мне Уоллес Т.Мак-Гинти.
     -- Одну минуту, -- сказал я и спросил Арнольда: -- А что же, к примеру,
ты  не стал бы  делать  за деньги? Неужели ты  хоть  раз  отказался  сделать
что-либо за наличные? Сомневаюсь, что ты скажешь "да".
     --  Да, --  сказал Арнольд  и принялся рассказывать нам  об одном нашем
общем  знакомом, который делал  свой бизнес на  скачках, но,  на свою  беду,
приобрел слишком  широкую известность, особенно среди полицейских из  отдела
по надзору за  игорным бизнесом, которые  иногда выполняли свои обязанности,
отдыхая от собирания взяток.
     Дело в  том,  что нашего  общего  приятеля  взяли в седьмой раз, и  ему
предстояло на всю жизнь  распрощаться с доходным промыслом  и перебиваться с
хлеба на воду.  И вот он  приходит к  Арнольду Безспичкину  с  предложением,
поскольку,  как он сказал,  Арнольд единственный, кто может его  спасти. Ему
пришла  в голову чудесная  мысль,  что все  обойдется,  если только исчезнут
заведенные на  него  дела. Все свои  несчастья  он  приписывал  протоколам о
задержании.
     -- Чем же я могу тебе помочь? -- спросил Арнольд.
     -- Тысячу долларов даю, -- сказал наш общий знакомый.
     -- Что я должен буду сделать? -- спросил Арнольд.
     -- Спалить мои протоколы, -- отвечал наш общий знакомый.
     -- А где они находятся? -- спросил Арнольд.
     -- В полицейском участке, -- отвечал наш общий знакомый.
     -- Постой-ка, -- говорит ему Арнольд. --  Это что ж выходит: ты хочешь,
чтобы я за тысячу баксов спалил полицейский участок?
     -- Совершенно верно, -- отвечает наш общий знакомый.  -- Можешь выбрать
время, когда на дежурстве будет поменьше народу, чтобы было как можно меньше
жертв.
     Арнольд  посмотрел  сначала на  меня,  потом на моего  приятеля Уоллеса
Т.Мак-Гинти.
     -- Так вот, ребята, -- сказал он. -- Я этого делать не стану.
     Возразить  мне  на  это  было  нечего,  и   я  заказал  выпить  Уоллесу
Т.Мак-Гинти, а заодно и  Арнольду, полагая тем самым начало тому, что вполне
совпадало с его программой на этот день.
     Арнольд Безспичкин -- как Дракула -- работает по ночам, а потому, когда
солнце перекатилось через  крышу  салуна на другую  сторону,  он  двинулся к
выходу,  наполнив  свое брюхо выпивкой  за  мой  счет,  за  которую,  как  я
надеялся, он должен был рассчитаться.
     У двери он остановился и улыбнулся,  ослепив  меня  своим  единственным
зубом.
     -- Ты никогда не добьешься успеха в этой профессии, -- сказал он.
     -- Это почему же? -- спросил я.
     --  Потому  что  ты  не умеешь правильно  задавать  вопросы, -- отвечал
Арнольд.
     -- А какой вопрос я задал тебе неправильно? -- поинтересовался я.
     -- Ты  меня  спросил,  возьмусь  ли я  за  деньги  спалить  полицейский
участок.
     -- Ну да, -- сказал я. -- А ты сказал, что не возьмешься.
     -- Точно, -- сказал Арнольд и  снова повернулся  к  двери.  Потом снова
обернулся и добавил: -- Просто я сделаю это бесплатно.
     И теперь я, когда  беру у  кого-нибудь интервью, всегда об этом помню и
никогда не задаю легких вопросов. Пусть за свой счет угощают другие."

     Римо однажды  прочел заметку, затем отыскал бар "У Перчки" в телефонном
справочнике,   а   услужливый  полисмен  растолковал  ему,  как  попасть  на
Ла-Дукс-стрит.
     Подъехав к  бару,  Римо увидал стоявший  там фургон телевизионщиков.  У
входа выстроилась очередь, и молодой  парень  в испанском кожаном пиджаке  и
сшитых на заказ джинсах отпихивал людей от двери.
     Римо двинулся к нему.
     -- Извини, приятель, -- сказал парень. -- Бар откроется через два часа.
     -- А в чем дело? -- поинтересовался Римо.
     -- Рекламу снимают.
     -- Хорошо, -- сказал Римо и  сделал вид, что уходит. Парень отвернулся,
чтобы отогнать кого-то еще, и Римо, следивший за глазами парня и дождавшись,
когда тот повернется настолько,  что не  сможет видеть его  боковым зрением,
шмыгнул у того за спиной в дверь салуна.
     -- Извини,  туда  пока нельзя,  --  сказал  парень  какому-то  мужчине,
одетому в клетчатый пиджак и синие джинсы фирмы "Фармер Браун".
     -- А почему же ты только что пропустил того малого? -- спросил мужчина.
     -- Какого малого?
     -- А того, худого.
     -- Отойди. Я его тоже выгоню, -- ответил парень.
     -- Дубина.
     -- Приходите через пару часов, -- сказал парень.
     Деревянный   пол   старого   заведения  был   сплошь   устлан  толстыми
электрическими кабелями, и освещение было как вечером на стадионе.
     Возле стойки стоял мужчина. Это был  крупный, толстый человек, одетый в
костюм, который выглядел так, будто владелец получил его по почте в бумажном
пакете.  Римо узнал  Джоуи Джерати,  портрет  которого был помещен в  газете
рядом со статьей.
     Позади Джерати стояли мужчина и женщина -- модели, тщательно наряженные
под  посетителей.  За  стойкой  стоял  бармен,  выглядевший  вполне реально,
наверное, потому, что у него был мокрый передник.
     Римо сел  за  столик  и стал наблюдать.  Возле камеры  стоял режиссер и
выслушивал сетования Джерати.
     -- Когда же мы, в конце концов, закончим? -- спрашивал Джерати.
     -- Сразу, как только вы правильно произнесете текст.
     -- Если я еще хоть раз глотну эту дрянь, меня вырвет.
     --  Не  надо  пить.  Только  прикоснитесь  губами.  А  теперь,  давайте
попробуем еще разок.
     Режиссер кивнул оператору, и Джерати повернулся к бармену.
     Стоявшие рядом с ним двое, громко заговорили.  На музыкальном  автомате
заиграла пластинка. Джерати начал говорить бармену о том, какие хорошие люди
мусульмане-шииты  и  как спокойно  было  бы жить  в  этом мире,  если бы  он
находился в руках этих добрых и чутких людей.
     Режиссер подождал, когда звукооператор повернется и кивнет ему головой,
давая понять, что запись звука установлена на нужном уровне, и скомандовал:
     -- Приготовились!
     Римо видел, как Джерати ссутулился от напряжения. Затем он повернулся к
режиссеру и пожаловался:
     -- Костюм жмет. И зачем только понадобилось на меня его надевать?
     -- Потому что он создает необходимый образ человека из толпы.
     --  Черта с два! Другие вон ходят в костюмах от  Пьера Кардена. А я чем
хуже?
     --  Те, кто  ходят  в костюмах  от Кардена,  не пьют  пиво  "Банко", --
парировал режиссер.
     -- Да его вообще никто не пьет, -- сказал Джерати.
     -- Ну, ладно. Давайте заканчивать съемку и убираться отсюда.
     Джерати  снова  повернулся  к  стойке  и  начал   говорить  бармену   о
жесточайшей  дискриминации  испаноязычного  населения  в  Сент-Луисе. Вид  у
бармена был скучный.
     Режиссер подождал, когда звукооператор подаст сигнал, и скомандовал:
     -- Начали!
     Джерати  медленно отвернулся  от  бармена и посмотрел в  камеру с таким
удивлением, будто не знал, откуда она тут взялась.
     --  Привет,  -- сказал  он. --  Я Джоуи  Джерати. --  Сделав  паузу, он
посмотрел на режиссера. -- А  когда я получу  чек? Мой агент сказал, что мне
необходимо удостовериться в том, что мне выдадут чек.
     -- Он  здесь, у меня,  -- сказал режиссер. -- Так сделаем  мы, наконец,
эту чертову съемку?!
     -- Ну, ладно, -- сказал Джерати.
     Они приготовились, и, когда режиссер скомандовал:
     "Пошел!". Джерати снова с притворным испугом посмотрел в камеру и снова
проговорил:
     -- Привет. Я  Джоуи Джерати,  но  я не актер, я журналист. Я с друзьями
нахожусь в баре "У Перчки".
     Он махнул рукой, указывая через плечо на двух исполнителей,  стоявших у
него  за  спиной,  которые заученно улыбались  в  камеру,  делая  вид, будто
слушают Джерати.
     -- Я  устроил эту  съемку, потому  что  мне  заплатили. А еще для того,
чтобы вы больше узнали о пиве.
     Псевдоклиенты,  как  им  полагалось  по  сценарию,  засмеялись.  Бармен
попытался  изобразить  улыбку, и  Римо  заметил,  что  у того недостает двух
передних зубов.
     -- Итак, скажу вам прямо, -- продолжал  Джерати, глядя в камеру, -- как
я всегда это дедам.
     Он поднял стакан и  обмакнул  губы в  пиво. Римо  видел, что они плотно
сжаты. Джерати протянул руку и взял со стойки банку.
     -- Пиво "Банко"  -- хорошее пиво. Вот что я вам скажу.  -- Он посмотрел
через плечо режиссера на  девушку,  которая держала карточку с репликами. --
Это пиво на весь вечер. Это пиво для друзей. Так что, если вы проводите весь
вечер с друзьями, пейте пиво "Банко". Скажите "Банко" -- и вы выиграете!
     Бармен  засмеялся;  то же сделали  и двое псевдоклиентов, когда Джерати
повернулся  к стойке и снова  поднес  стакан с пивом к  своим плотно  сжатым
губам.
     -- Все! -- крикнул режиссер. -- Конец!
     -- Слава  Богу! -- отозвался  Джерати и выплеснул пиво через стоику. --
Терпеть не могу это поило. Моча лошадиная.
     И махнул рукой бармену.
     -- Перчки, налей, как всегда!
     Перчки  плеснул  на  донышко  коньячного  бокала бренди  "Курвуазье"  и
поставил бокал  перед  Джерати.  Тот  поболтал  в бокале  бренди,  понюхал и
сказал:
     --  Хвала  Иисусу, что человеку есть еще  что выпить!  Сделав маленький
глоток, он крикнул режиссеру:
     -- Не забудьте про чек!
     И, обращаясь к бармену:
     -- Перчки, я сделаю тебя знаменитостью.
     -- Ты сделаешь меня банкротом, -- отозвался Перчки.
     -- Мои статьи сделают тебя знаменитостью.
     -- Знаменитость  такого  не потерпит,  Джоуи.  Ты  притащил сюда людей,
которые ничего не  купили. Они просто проторчали тут,  пялясь на киношников.
Ты что, не мог привести мне полтора десятка таких, кто пьет пиво?
     -- Единственное место, где можно сразу найти полтора десятка таких, кто
пьет  пиво, --  это тюрьма, -- отвечал Джерати. -- К тому же  те,  кто  пьет
пиво, потеют: Я пошел переодеваться.
     И  он   решительно   двинулся  к  туалету.  Съемочная   группа,  собрав
оборудование, двинулась  к  выходу. Римо  направился к  стойке. Проходя мимо
двух исполнителей,  участвовавших в  этой  съемке,  он услыхал, как  женщина
сказала:
     -- Этот  Джерати просто свинья! Римо  стал у  стойки и,  когда появился
бармен, заказал пиво.
     -- Так это и есть Джоуи Джерати? -- спросил он. Перчки кивнул.
     -- Частый клиент?
     -- Не-а. Я его тут сроду не видел, и вдруг он стал писать про  мой бар.
Он его в телефонном справочнике нашел.  Написал раз, потом еще, я  пригласил
его зайти. К счастью, заходил он не часто, я об этом ничуть не жалею.
     -- Почему так?
     -- Потому что ко мне  сюда ходит рабочий люд. И если он будет сшиваться
тут в своих модных  французских костюмах и лакированных штиблетах да хлебать
бренди, --  да  еще, прости, Господи, из  бокала, -- да  начнет  болтать про
произвол полиции, гражданские права и все такое прочее, мои добрые клиенты в
один прекрасный день засунут его в плевательницу.
     --  А что за  люди, о  которых он пишет?  -- спросил Римо. -- Кто такой
этот Арнольд Безспичкин?
     -- Да он все это сочиняет! Но я вот что скажу. Некоторым нравится такая
трепотня, вы в любой день можете найти подобную статейку. У меня здесь таких
ребят целая  дюжина отирается. Сразу  видно,  что все  прогорели на торговле
рубашками.  Сидят тут и  зыркают по сторонам: ждут, что к ним подойдет  этот
самый поджигатель и предложит свои услуги. А выпить закажут кот наплакал.
     -- Ну, и к кому-нибудь подходил такой поджигатель?
     --  Не  знаю,  --  ответил  Перчки.  --  Иногда  наведываются  ребята в
полосатых  костюмчиках. Но  это  не постоянные клиенты. И  тут  бывают такие
разговоры, о которых я и знать не хочу.
     В бар вернулся Джоуи Джерати, одетый в легкий серый, слегка приталенный
клетчатый пиджак и брюки прямого покроя из такого же материала.  Лацканы его
пиджака  тютелька в  тютельку  соответствовали тому,  что  рекомендовал  как
последний крик моды сезона "Джентльменский ежеквартальник". Галстук его имел
внизу ширину два дюйма,  в отличие от трехдюймовых, какие  носили на прошлой
неделе.
     Взглянув на Римо, он спросил:
     -- Что вы думаете по поводу распространения влияния ислама?
     --  Ничего  плохого,  -- ответил Римо,  -- пока это не сделает  цветных
чересчур наглыми. Джерати посмотрел на свой бокал.
     -- Этого и следовало ожидать. В таком месте.
     -- А что вы об этом думаете? -- спросил Римо.
     -- Я думаю, что за ним наше будущее, -- ответил Джерати.
     -- И все мы попадем прямиком в пятнадцатый век, -- заметил Римо.
     --  Нельзя судить, какой характер  приобретет движение после революции,
когда революция стоит только на полпути.
     -- Если люди поедают друг друга, то можно не сомневаться в том, что они
не станут вегетарианцами.
     -- Вы расист, -- сказал Джерати и сделал маленький глоток.
     --  Отнюдь  нет,  --  ответил  Римо.  --  Просто  я  предпочитаю  иметь
возможность отличать одного жулика от другого. А если все начнут звать  друг
друга Мустафа, я запутаюсь.
     -- Расист, -- сказал Джерати.
     -- А кто из нас не такой?
     -- Верно. Все мы такие. Как вас зовут?
     -- Римо.
     -- Фамилию не надо. Я не люблю фамилий.
     -- А как насчет  Арнольда Безспичкина? -- спросил Римо. --  У него есть
фамилия?
     Джерати, казалось, насторожился.
     -- Естественно. А кому это нужно?
     -- Да я просто поинтересовался. Он сюда заходит?
     -- Естественно, -- ответил Джерати.
     -- Познакомьте меня с ним.
     -- Ну, если он придет. И если я  буду здесь. Но я сейчас ухожу,  а  его
пока что-то нет.
     И  Римо понял, что бармен  был прав.  Этот Арнольд Безспичкин --  всего
лишь плод фантазии Джерати.
     Оставив  пять долларов  на чай, Римо поставил пиво  на  столик.  Бармен
сказал  правду.  В  течение  получаса,  несмотря  на то,  что  еще не настал
полдень, бар  заполнили какие-то  нервные люди, которые, заказав  себе виски
"Чивас"  со льдом  и  не  притрагиваясь к  напитку, сидели и глазели друг на
друга да бросали взгляды на дверь, когда та открывалась.  Добрая половина из
них была  в  париках, да и  остальным это  нисколько бы не помешало.  И Римо
подумал, что, видимо, между  падением  розничных  цен и  потерей  волосяного
покрова  существует  какая-то  зависимость. Вероятно, каждый месяц,  получив
счета, по которым предстояло платить, они сильно скребли свои затылки.
     В бар вошел мужчина. Волосы у  него были свои, но  костюм выглядел так,
будто его взяли напрокат. Человек окинул взглядом сидящих за столиками.
     Те тотчас же, что тебе проститутки  в гонолулском борделе, устремили на
него полные томительного ожидания взгляды.
     Римо встал и подошел к нему.
     -- Нам нужно поговорить, -- тихо произнес Римо.
     -- Чего ради?
     -- Потому что,  если ты  откажешься, я тебе шары выколю, -- сказал Римо
и, взяв парня за правый локоть двумя пальцами, сжал.
     -- У-у-у! Ну, если так надо...
     -- Идем.
     Они сели за столик, и Римо отпустил его локоть.  Парень запустил руку в
свою темную шевелюру и спросил:
     -- Что тебе нужно?
     -- Для начала внесем в дело ясность, -- сказал Римо. -- Во-первых, я не
легавый. Во-вторых, как я понял, тебе кое-что известно о пожарах  по заказу.
И в третьих, я хочу, чтобы ты мне об этом рассказал.
     -- Ас какой стати?
     -- Мне кажется, мы только что  обо  всем договорились, -- ответил Римо.
-- Или ты хочешь, чтобы тебе напомнил об этом твои локоть?
     -- Хорошо. Что тебя интересует?
     -- Во-первых, как идут дела? -- спросил Римо.
     --  Паршиво,  -- ответил  парень.  -- Правда статейка  Джерати  вызвала
интерес у многих, кому надо что-то спалить. Вон они все сидят.
     -- Так. А почему дела идут плохо?
     -- По той же причине, что и у них. Слишком большая конкуренция. Они  не
могут  продать  рубашек,  сколько хотят,  а ты  не можешь  устроить  столько
пожаров.
     -- Мне нужен один парень, его зовут  Солли. Фамилия  Мартин, но он  мог
назвать другую.
     Римо посмотрел прямо в полузакрытые глаза собеседника.
     -- Солли? Не знаю никакого Солли.
     -- Он не здешний. С ним еще мальчишка.
     Физиономия парня выразила оживление.
     -- Мальчишка? Точно!
     -- Ты их знаешь?
     --  Нет, но я о них  слыхал. Они как раз тут сейчас промышляют. Слыхал,
слыхал! Из-за них-то дела и пошли плохо. Всех клиентов отбили.
     -- Где их можно найти? -- спросил Римо.
     -- Этого я не знаю.
     Римо перевел  взгляд на  свой нетронутый  стакан  с пивом. Затем достал
спички, зажег одну  и подпалил ею остальные.  Коробок вспыхнул.  Римо накрыл
его ладонью и, зажав в кулаке, погасил.
     -- Я надеялся, от тебя  будет больше толку, -- с  искренним  сожалением
проговорил он и бросил обугленный коробок на стол.
     -- Честно говорю, мистер. Я не знаю. Я только слышал о них.  Они только
вчера появились в городе и уже ухитрились найти клиентов.
     Римо сделал жест, указывая на присутствующих.
     -- Мне кажется, они этих ребят еще не знают.
     -- Я узнал о них по тайным каналам. Солли и Спарки. Они где-то здесь.
     -- Как мне их найти?
     -- Не знаю.
     -- А ты подумай. Я отблагодарю.
     -- Да? Это как же?
     -- Оставлю целым твой локоть, -- ответил Римо.
     -- Все ясно. Могу назвать одного человека.
     -- Кто он?
     -- Джон Барлин.
     -- Кто он такой?
     -- Владелец  универмага  "Барлин  спортс  эмпориум"  на Квимби-стрит. Я
узнал, что ему нужно устроить пожар. Но когда собрался ему позвонить, ребята
сказали,  что  уже  поздно, что  он уже  договорился с  этим  Солли. Чертовы
гастролеры!
     Римо встал из-за стола.
     -- Спасибо.
     -- И тебе спасибо, -- сказал парень, -- за локоть.

     "Барлин спортс  эмпориум" занимал первый этаж дома с низким цоколем, на
верхних этажах которого  находились жилые помещения.  Дом этот был втиснут в
длинный ряд таких  же зданий, возведенных на общем фундаменте. Тротуар перед
домом, забрызганный  грязью, неподметенный, красноречиво  характеризовал его
обитателей.  Этот  спортивный универмаг,  как и  все  торговые  заведения по
соседству, имел железную штору, которую опускали на ночь и запирали, защищая
таким  образом  витрины  от  хулиганов. Если бы  Римо  искал учебный образец
приходящего  в упадок  предприятия, обреченного  на  предание огню,  "Барлин
спортс эмпориум" был именно тем, что надо.
     Как  он  и  предполагал,  владельца универмага на месте  не  оказалось.
Чрезвычайно услужливый приказчик сказал  Римо, что  мистер Барлин  вылетел в
Чикаго по делам и вернется на следующий день.
     Римо понял, что пожар должен произойти этой ночью.
     Чтобы убить оставшееся время, он решил пойти в кино. В этом же квартале
один  за другим  стояли три  кинотеатра. В одном  показывали  фильмы "Ярость
Гонконга" и "Стальные кулаки", в другом "Тиран Гонконга" и "Железные кулаки"
и в третьем "Резня в Гонконге" и "Каменные кулаки".
     Римо посмотрел все. И нашел, что очень интересно провел вторую половину
дня. Узнал, что  киносеанс длится полтора часа, что  все  черные  ребята  --
миллионеры,  которые путешествуют по свету, нигде якобы  не  работают и  при
этом имеют в собственности многоэтажные  дома и личные  реактивные самолеты.
Он  также  узнал,  что эти самые черные в своем стремлении установить  мир и
справедливость  в   этом   несовершенном  мире  всегда  действуют  сообща  с
каким-нибудь  азиатским  мастером по  восточным единоборствам, который может
любого уложить в схватке  один на один, за исключением этого самого черного,
потому как обучал их этому один и тот же отец-азиат. И каждый раз такая пара
изничтожала  великое  множество  негодяев, которые, все без исключения, были
белыми  и  по  большей  части  толстыми.  Все эти  толстяки  были трусами  и
продажными шкурами, держали в  руках свои правительства и жестоко обращались
с неграми и  азиатами.  Оба героя пренебрегали дверями,  не  считая случаев,
когда  вышибали  их, преодолевая  это  препятствие налету.  А делать им  это
приходилось очень часто.
     При  этом  все  белые  женщины были проститутками,  жаждущими  отдаться
черному мужчине. А все черные женщины были благородными и сдавались только в
самом конце фильма и то по любви.
     Стоило  какому-нибудь  белому  потерпеть  поражение,  как  зал  тут  же
разражался ликующими  возгласами.  И  Римо сделал вывод, что если люди хотят
мирного  сосуществования  различных рас, то  в первую очередь им  надо будет
сжечь все эти фильмы.
     Выходя из кинотеатра,  Римо  подумал,  не  стоит ли  ему,  взвившись  в
воздух, отворить входную  дверь  ударом ноги. Но  потом решил, что не стоит.
Выражать протест символически было не в его манере.
     Когда Римо  вышел на улицу  из третьего кинотеатра, уже темнело.  Фасад
универмага "Барлин спортс эмпориум" был плотно закрыт стальной шторой.
     Римо постоял перед входом в магазин, подождал, пока небольшая очередь у
кассы кинотеатра  не исчезнет, а когда  улица опустела,  взял двумя пальцами
висевший  на  решетке замок  и  стал  его ощупывать. Нащупав на  поверхности
маленькую выпуклость,  под которой располагались кулачки,  надавил. Раздался
щелчок,  и  дужка выскочила из замка. Римо быстро снял  его и, скользнув  за
железную решетку, повесил на место.
     Парадная дверь закрывалась на обыкновенный врезной двухоборотный замок.
Оглянувшись назад и убедившись, что его никто не видит, Римо  ударил ладонью
в дверь  возле  замка, и  та распахнулась. Затем вошел в темное  помещение и
пристроил на место обломок косяка, отлетевший вместе с замком.
     Возле   задней  стены  но  нашел  лестницу,   ведущую  в  подвал,   где
располагалось  складское  помещение,  и, как  и  ожидал,  обнаружил там  все
признаки подготовки к поджогу. Склад был забит большими картонными коробками
и  ящиками, но лежали  в них  отнюдь  не  спортивные  товары. Все  они  были
наполнены  мусором, газетами, старой обувью, сломанным спортинвентарем.  Был
совершенно очевидно, что хозяин заранее распродал весь товар. А после пожара
он будет утверждать,  что все погибло огне, и предъявит  право  на получение
страховки. Двойная выгода.
     Римо сидел,  привалившись  спиной к ящику.  Чтобы этот  поджог  возымел
коммерческий успех, начинать  надо было с  подвала.  В  этом  самом месте  и
следовало поджидать Солли и Спарки -- самое подходящее местечко для расплаты
за смерть Руби Гонзалес.
     Пока он  так сидел,  ему все время  не  давало покоя  какое-то  неясное
ощущение. Ощущение,  что  он должен был  сделать  что-то еще,  сделать прямо
сейчас. Но нужная мысль никак не приходила на ум.
     Время  в  темном  подвале тянулось медленно. Было  уже почти три  часа,
когда Римо понял, в чем дело: поджигатели  ждали, когда закроются кинотеатры
в конце  квартала. Опасно действовать, когда на улице  толпы народу. И  Римо
решил вздремнуть. Но проспал не больше  часа: над головой  у него  раздались
шаги. Звук был слабый, едва различимый, но это, несомненно, были шаги.
     Ходил  один человек.  Римо  прислушался и подождал, но  других  шагов в
магазине слышно  не было.  Второй,  должно быть, остался на стреме. В  таком
случае разумней было  подняться наверх. Тогда но сможет накрыть  того, кто в
магазине, имея при  этом шанс прихватить и того, кто остался снаружи, прежде
чем тот успеет улизнуть.
     Римо бесшумно двинулся сквозь мрак к ведущей наверх лестнице.
     Мальчишка  был до смешного маленький. Понаблюдав, как тот  стаскивает с
полок  ящики  и   пустые   коробки   из-под   бейсбольных  бит   и   прочего
спортинвентаря, Римо произнес:
     -- Неправильно.
     Спарки резко обернулся и  в  проникавшем  снаружи  тусклом свете увидел
Римо.  А  Римо  увидел стоявшую на противоположной  стороне улицы  машину  и
сидящего  в  ней  человека.  Должно быть, Солли.  Судя по фотографии, похож.
Стало быть, этот -- Спарки.
     -- Что тебе нужно? -- спросил Спарки.
     --  Разве  ты  до сих  пор не  знаешь, что пожар  должен  начинаться  в
подвале, чтобы не осталось никаких признаков того, что товар был вывезен? --
проговорил Римо.
     -- Не волнуйся, -- ответил мальчик. Страха в его голосе не было. -- Мой
пожар доберется и вниз.
     -- На этот раз нет, малыш, --  сказал  Римо. -- На этот раз  я перекрою
тебе тягу.
     Он сделал шаг вперед,  но тотчас  же остановился. Мальчик  резко развел
руки в стороны, как если бы изображал Дракулу на домашнем карнавале.
     И вдруг  прямо  на глазах  у Римо начал  светиться.  Голубоватое сияние
кутало его  хрупкое  тело. Пока Римо стоял и смотрел, цвет начал меняться...
сначала перешел в багровый, затем в алый, потом в  оранжевый, и наконец тело
мальчика стало  огненно-желтым, точно  сверкающее солнце, а когда Римо снова
двинулся к нему, Спарки  вытянул руки вперед, и  в  Римо  брызнули  огненные
струи. Римо увернулся,  но  почувствовал, как пламя  лизнуло его одежду. Она
загорелась. Его обожгло.  Он бросился на пол и стал кататься, пытаясь  сбить
пламя. Едва он погасил одежду,  как  в него  снова устремились две  огненные
стрелы.  Римо  вскочил.  Огонь полоснул по  полу  у него  под  ногами, и пол
вспыхнул. Языки  пламени взметнулись  вверх.  Римо почувствовал,  что на нем
горят брюки. Лицо его обдало жаром. А тут новые вспышки -- мальчик  взял его
огненными стрелами в кольцо.  Римо услышал смех  Спарки. Теперь его окружала
сплошная стена огня, подступавшая к нему все ближе. Римо бросился сквозь эту
огненную завесу, кубарем перекатился по полу и нырнул за прилавок, где снова
попытался сбить с себя пламя.
     Затем  послышалось  легкое  шипенье:  загорелись подожженные  мальчиком
пустые  коробки  и стены. Тотчас же все  кругом заполыхало. С полок на  Римо
посыпались горящие коробки. Ему опалило волосы, снова загорелась рубашка.
     Он опять покатился по полу, сбивая пламя. В воображении у него мелькала
одна  и  та же картина: светящийся мальчик, извергающий  огонь.  Как  он это
делал? Что это была за сила?
     Когда Римо  поднялся  из-за прилавка, Спарки был уже возле  двери. Римо
увидел, что светится тот уже не так ярко, переходя от желто-белого оттенка к
алому. Означало ли  это,  что его  способность извергать  пламя иссякла?  Не
успел  Римо  двинуться с места, как  Спарки резко  обернулся  и поднял руки,
направив их в  потолок  над  головой Римо. И тотчас  же две  огненные  струи
рассекли  пространство,  устремляясь  в потолок. И тут же  на  глазах у Римо
мальчик перестал светиться. Римо взглянул на потолок, и в этот момент оттуда
отвалился  здоровенный горящий кусок. Римо покатился по  полу.  Вокруг  него
падали куски горящего дерева, весь магазин шипел и трещал от огня.
     А  еще  был  запах.  Сладковато-приторный,  похожий  на  запах  жареной
свинины, и Римо понял, что исходит он от его собственного тела.
     Неужели вот так же было и с Руби Гонзалес? До него донесся смех Спарки,
выбегавшего на  улицу. Неужели последнее,  что  он слышит в своей  жизни, --
смех этого мерзавца?! И  Римо, взревев, перемахнул через прилавок и бросился
к открытой двери.
     Спарки был уже  в  машине.  Человек, сидевший за  рулем,  увидев  Римо,
быстро включил передачу. Машина тронулась. Римо бросился наперерез. Он знал,
что еще может ее догнать.
     И вдруг  позади раздался...  крик.  Затем крик перешел  в  стон, смолк,
потом  повторился снова.  Вход  в  жилой дом  находился рядом  со  входом  в
магазин. Бегом поднимаясь по лестнице, Римо почувствовал, что ему становится
тяжело  дышать. Он  знал,  что получил ожоги,  но  в  горячке  даже  не  мог
разобрать, где именно. Влетев  в коридор, он ударами ног стал одну за другой
распахивать  двери  и  кричать  в  квартиры:  "Пожар!"  Когда он добрался до
верхнего этажа, все жильцы были уже на ногах. Римо всех проводил к лестнице,
после  чего  проверил,  не  осталось  ли  кого-нибудь в  комнатах.  С  улицы
послышались   сирены  пожарных  машин.   Пламя,  пробившись  через   потолок
расположенного внизу магазина, охватило уже весь дом.
     У Римо  не было  никакого  желания  отвечать  на  какие бы  то  ни было
вопросы. Когда он  спустился на  второй  этаж, пожарные уже  входили  в дом.
Увидав их,  Римо развернулся и бросился  к окну в конце  коридора. Уже теряя
силы, вышиб ногой раму и выпрыгнул во двор головой вперед.
     Коснувшись  земли,  перекувырнулся через голову и  растянулся на мягкой
траве. Теперь им владело не только одно чувство  ярости. К нему  прибавилось
чувство страха.
     Над головой послышались голоса:
     -- Эй! Там во дворе кто-то есть!
     -- Проверьте!
     Римо медленно поднялся и, прихрамывая, скрылся во мгле.

     Подойдя к двери  своего номера,  Римо какое-то мгновение  помедлил. Ему
показалось, что внутри кто-то есть. Он прислушался -- полная тишина. Не было
слышно ни  дыхания,  ни шуршания одежды, вызываемого  подъемом  и опусканием
грудной клетки  при  дыхании. Он  приложил  к двери  руку, едва  касаясь  ее
пальцами, пытаясь таким образом уловить какую-либо вибрацию внутри. Но ее не
было.
     Убедившись в этом,  Римо открыл дверь  и вошел в номер.  Чувствовал  он
себя совершенно разбитым и догадывался, как  должен при этом выглядеть. Даже
таксист не хотел  его  брать.  Обычно в  подобных  случаях Римо  переубеждал
таких, выворачивая на дверце машины замок, а водителю ухо. Но сегодня он для
этого был  слишком слаб. И  чтобы добраться до отеля, он отдал шоферу двести
долларов.
     Мысль  о том, что надо принять душ и спокойно все обдумать, пришла сама
собой. Сегодня он  видел такое, о существовании  чего даже не подозревал, и,
если хотел остаться в живых, должен был понять суть этого явления.
     Закрыв  за собой  дверь, Римо  двинулся по  мягкому ковру  в ванную.  И
остановился, услышав позади себя голос.
     -- Позор!
     Он  резко обернулся. Посреди комнаты на диванной подушке  сидел  Чиун и
смотрел на него, качая головой и цокая языком.
     --  Посмотри  на  себя!  --  сказал  Чиун.  -- Выглядишь,  как  побитая
собачонка, а ведешь  себя, как  заяц. И  это все, к  чему привели  тебя  мои
тренировки?
     Римо смешался. Неужели Чиуна послал Смит? Неужели это конец?  Он стоял,
не  двигаясь с  места,  и  внимательно смотрел  на Чиуна,  пока  наконец  не
убедился,  что  в его позе не заметно того характерного напряжения,  которое
часто наблюдалось  в случаях, когда Чиун шел выполнять задание. Старый азиат
сидел, положив на  колени руки, слегка соприкасавшиеся кончиками  пальцев, и
укоризненно качал головой.
     -- Я попал в большую переделку, -- проговорил Римо.
     -- А, ты попал в переделку! -- сказал Чиун. -- А я-то думал, что у тебя
все замечательно. Выглядишь ты превосходно.
     -- Кончай, Чиун. Эта ночь была не из легких.
     --  А дальше будет еще труднее. И рыбе,  которую  вытащили из воды, это
может не понравиться в первую же минуту, но при этом она должна знать, что в
следующую ей будет еще хуже.
     -- Пожалуйста! -- взмолился Римо.
     Напряжение, которое помогло ему в противостоянии жару и огню, сказалось
на самочувствии. Во всем  теле ощущалась слабость. Он  понимал, что организм
обезвожен. Вся  влага, выкачанная на поверхность  тела,  чтобы предотвратить
сильные  ожоги, ушла из организма, и теперь  было такое  ощущение будто кожа
усохла  и  стянулась.   Его  мучила  жажда.   На  какой-то  миг  он   ощутил
головокружение, его качнуло вбок, и, не ухватись он правой рукой  за  комод,
он бы упал.
     Совсем рядом раздался голос Чиуна.
     -- Глупый, -- шепотом произнес тот. -- Глупое, глупое дитя.
     Римо хотел было ответить грубостью, но с его пересохших губ не  слетело
ни единого слова. Он почувствовал,  что его куда-то потащили, почти понесли,
а  когда  Чиун  втолкнул  его   в  ванную,  понял,  что  совершенно  потерял
способность  управлять  своими  мышцами. Чиун,  прислонив Римо  к  раковине,
открыл воду и,  стащив  с него обгоревшую  одежду, поднял,  как  ребенка,  и
опустил в ванну.
     -- Подожди, я сейчас, -- проговорил Чиун и выскочил из ванной.
     -- А я никуда и не собирался, -- прошептал в ответ Римо.
     Через  несколько  секунд  Чиун  возвратился  с  маленьким  флакончиком,
вырезанным из какого-то камня. Вынув из него пузатую, сделанную из такого же
камня  пробку,  он  перевернул флакон над  ванной и накапал в  воду какой-то
тягучей   голубоватой  жидкости.  Затем  разболтал  ее   в   воде,  и   Римо
почувствовал, что кожу его начинает пощипывать, как будто через воду пустили
слабый электрический ток.
     -- Ничего, -- сказал он.
     -- Глупый, глупый, глупый, глупый, -- проговорил Чиун.
     --  Только  не  надо  сейчас!  --  взмолился  Римо.  --  У меня  голова
раскалывается.
     -- Если будешь  продолжать в том же духе,  то тебя ждет кое-что похуже,
-- сказал Чиун, продолжая, вопреки надеждам Римо, стоять рядом и смотреть на
него. -- У тебя  что, нет никаких обязанностей? --  продолжал он. -- Наемный
убийца не может просто так  взять и перестать убивать только потому, что ему
больше  не  хочется  этого  делать.  Убивать  --  это  возложенная  на  него
обязанность.
     -- Пусть  ее возложат на кого-нибудь  другого, --  отозвался  Римо.  Он
чувствовал, как все его тело окутывает истома, его тянуло в сон.
     -- Это что же получится, если каждый вдруг захочет бросить свою работу?
-- не унимался Чиун.
     --  В этой стране -- ничего  особенного,  --  слабым голосом  отозвался
Римо.
     --  Да?  А кто  будет  жарить  на  улицах каштаны?  А  кто будет  учить
американских детей  читать, писать и правильно себя вести,  если завтра  все
ваши учителя покинут  классы?  А если уйдешь ты, кто будет выполнять задания
императора Смита? Ты что, хочешь, чтобы этим занимались непрофессионалы? Это
ты хочешь мне сказать?
     -- Да, -- сказал Римо.
     -- Вот чего сегодня не хватает Америке, -- проговорил Чиун. -- Никто не
испытывает  гордости  за  свое  дело.  Действия наемников  повсюду  вызывают
нарекания, выводя тем самым людей из себя и создавая  о нас  плохое  мнение.
Неужели в тебе нет никакого чувства ответственности?
     --  Есть,  -- сказал  Римо. --  Я чувствую на  себе  ответственность за
поимку тех, кто устраивает эти поджоги.
     -- Это уже лучше, -- заметил Чиун.
     -- Это мой долг перед Руби. Она была нашим другом.
     Чиун  вздохнул, пасуя  перед  этим  доводом,  которому  ничего  не  мог
противопоставить.
     --  Доброе  дело  остается  добрым,  даже  если  делается  из  неверных
побуждений, -- проговорил он.
     Римо кивнул,  хотя и не понял, что  Чиун имел в виду. Он слишком устал,
чтобы это  выяснять, а потому  опустился пониже, так, чтобы вода доходила до
самой шеи,  и закрыл  глаза, готовый уснуть. Уже  засыпая, он ощутил на лице
осторожное прикосновение влажной  губки  и пощипывание  примочки.  Мелькнула
мысль, что  Чиуну ничего не стоит нажать сверху и,  погрузив  его голову под
воду,  подержать  так до  тех пор, пока он  не  захлебнется.  Но  он тут  же
отбросил эту мысль и погрузился в сон.
     Глядя на своего спящего ученика, Чиун проговорил:
     -- Спи, сын мой, а потом тебе еще о многом предстоит узнать.
     И он, осторожно опустившись на кафельный пол в ванной, сел, сложил руки
и стал  ждать, когда Римо проснется, не  сводя при этом  с  него  глаз, дабы
избежать каких-либо неожиданностей.

     Римо  не  знал,  сколько времени он  проспал. Открыв  глаза, он  увидел
Чиуна, который сидел на полу.
     -- Ты так и просидел тут? -- спросил Римо.
     --  Нет,  -- ответил Чиун. -- Я зашел посмотреть,  не  забыл  ли  я тут
чего-нибудь.
     Римо  кивнул. И  вдруг  его сознание остановилось  на мысли, что  он не
чувствует боли. Подняв из воды правую  руку, он поднес ее к глазам. Краснота
исчезла,  там,  где  кожа  была  сморщенной  и,  казалось,   вот-вот  начнет
трескаться, живая ткань, впитав в себя влагу, разгладилась.
     --  А  что  это ты налил в ванну? -- поинтересовался Римо.  --  Хорошая
штука.
     --  Это  сделано  из  глаз жабы,  --  сказал  Чиун.  --  С  добавлением
измельченных рогов  козла,  желчного пузыря  теленка,  помета  водоплавающих
птиц, маринованных языков тритонов, органов саламандры...
     -- Хватит! -- сказал Римо. -- А то меня вырвет.
     -- Ты же сам спросил.
     -- Если бы ты был поделикатней, мог бы и не говорить, -- упрекнул Римо.
     Когда он  начал вылезать из ванны, Чиун поднялся с пола и отвернулся, и
Римо удивила  такая стеснительность старого азиата.  Обернувшись полотенцем,
он спросил:
     -- Оно что, правда из всего этого сделано?
     -- Еще  раз обожжешься,  и  я  заставлю тебя  это  выпить,  -- хмыкнув,
ответил Чиун и вышел из ванной.
     Чуть погодя, надев все чистое,  Римо вошел в гостиную. Он  догадывался,
что Чиун имеет намерение поговорить с ним о возвращении в КЮРЕ, но готов был
смириться  с  этим ради  того,  чтобы снова  побыть с  ним  вместе. Он  даже
представить себе не мог, как ему будет недоставать старого ворчуна.
     -- Я  полагаю, ты  хочешь поговорить со мной  о возвращении на работу к
Смитти? -- спросил он.
     Чиун  стоял возле окна  и смотрел  на нависшее над  Сент-Луисом  ночное
небо. Из-за его спины Римо были видны арки моста над Миссисипи.
     Чиун махнул рукой.
     -- Делай, что хочешь.
     -- Тогда зачем же ты здесь? -- спросил Римо. И  снова  на какой-то  миг
ощутил страх  при  мысли, что Чиун явился сюда  по приказу Смита,  чтобы его
ликвидировать. Но это было глупо. Стал бы Чиун нянчиться и лечить его, чтобы
затем убить? Глупо? Может быть. Тем не менее Римо считал,  что Чиун на такое
способен,  допустим, следуя  какой-то древней  традиции Синанджу,  такой  же
древней, как Великая китайская стена. Никто этого не знал.
     -- Зачем, Чиун? -- повторил Римо.
     -- Я хочу знать об этих пожарах, -- сказал в ответ Чиун.
     -- Пожары, как пожары, следуют  один за другим. В одном  из них погибла
Руби. Я хочу расквитаться.
     -- Это я знаю, -- с презрением бросил Чиун. -- Ты  мне расскажи о самих
пожарах. Кто их устраивает?
     -- Какой-то парень по имени Солли и мальчишка. Сегодня я и столкнулся с
этим мальчишкой. Ничего подобного никогда не видел!
     Чиун обернулся. Его ореховые глаза, казалось, прожгли Римо насквозь.
     -- Расскажи мне, что произошло, -- потребовал он.
     --  Я  выяснил,  где они  собираются сделать поджог, -- начал  Римо. --
Поехал туда и застал  мальчишку за работой. Попытался взять его... Но, Чиун!
он вдруг засветился... как  будто сквозь него пропустили электрический  ток.
Этот человек метал  огонь. Я  был в  другом  конце  комнаты,  но он протянул
вперед  руки, и вокруг меня все заполыхало.  Куда  бы я ни  повернулся,  все
горело. Я не мог  к нему прорваться. Когда же я наконец вырвался, он сбежал.
Я его упустил.
     -- Тебе повезло, -- обронил Чиун.
     Римо сел  на  диван.  Это был  хороший  отель,  но  обивка  была  точно
сплетенная  из проволоки,  как и  на  всех гостиничных  диванах,  и годилась
только на то, чтобы собирать на себе грязь.
     -- Как  ты  можешь  так говорить?! --  возмутился Римо. --  Я  за  ними
столько гонялся, а они смылись.
     -- Вот поэтому тебе и повезло, -- сказал Чиун, взмахивая руками.
     Римо не часто видел его в таком возбужденном состоянии.
     -- Ты можешь внимательно меня выслушать? -- требовательно спросил Чиун.
     -- Конечно,  могу, но надеюсь, это  не окажется одной  из твоих длинных
историй.
     -- Чтобы  рассказать эту, потребуется не  больше часа, -- ответил Чиун.
-- Это не так уж долго даже для тебя с твоим столь ограниченным терпением. А
потом мы поедем с тобой на то место, где произошел этот пожар.
     -- У меня появилась чудесная мысль... -- сказал Римо.
     --  Любая появившаяся  у тебя мысль  уже одним этим чудесна, -- ввернул
Чиун.
     -- Расскажешь мне свою историю в такси, -- договорил Римо.
     Чиун согласился. К сожалению,  таксист попался тоже не из молчаливых  и
все пытался  узнать,  зачем этим двум таким  милым джентльменам понадобилось
ехать на то место, да еще при том, что один из них вовсе не американец.
     --  Этот  тип  что,  готовится  стать  парикмахером?  --  спросил Чиун,
обращаясь к Римо.
     -- Не знаю, -- ответил Римо. -- А что?
     -- Почему бы ему не помолчать?
     -- Это запросто, --  сказал Римо и, наклонившись вперед, шепнул  что-то
на ухо водителю, который тотчас же смолк на полуслове.
     Когда Римо снова откинулся на спинку сиденья, Чиун спросил:
     -- Что ты ему сказал?
     --  Я  сказал, что  ты одержим  манией  убийства  и  что,  если  он  не
заткнется, твоя месть падет на семь последних поколений его семейства.
     Чиун кивнул, как будто довольный ответом.
     -- Это страшная история, которую я хочу тебе рассказать, -- начал Чиун.
Римо посмотрел в окно.
     -- Они у тебя все такие, -- пробурчал он.
     --  Но эта еще трагичнее, нежели все остальные, -- проговорил  Чиун. --
Она о Тунг-Си Младшем.
     -- Которого, естественно, не  следует  путать  с  Тунг-Си  Старшим,  --
подхватил Римо.
     -- Да, -- сказал Чиун. -- Однако  я был бы тебе признателен, если бы ты
не   перебивал  мой  рассказ  своими  догадками,   даже  если  они  окажутся
правильными.
     -- Хорошо, папочка, -- ответил Римо.
     --  Тунг-Си  --  единственный из Мастеров  Синанджу,  который  потерпел
неудачу, -- начал Чиун.
     -- Его надули при расчете? -- ввернул Римо.
     -- Не понял?
     -- Ему не заплатили? С ним кто-то не рассчитался?
     -- Какой ты тупой,  -- сказал Чиун. --  Только  и можешь думать,  что о
деньгах. Сиди молча и слушай.
     -- Ладно.
     -- Тунг-Си Младший потерпел неудачу. Он взялся выполнять одну миссию на
благо своей деревни и потерпел поражение. Поэтому его имя изъято из преданий
Синанджу. Неудачнику там не место.
     -- А как же ты об этом узнал? -- спросил Римо.
     -- Мастера имеют  доступ  и  к другим источникам, -- ответил Чиун. -- В
противном  случае  мы бы вообще ничего не знали. Как  бы то ни  было, а этот
случай произошел  в  далеких  от  Кореи  краях,  теперь  это  место называют
Монголией.
     -- Теперь это называется Россией, -- ввернул Римо.
     --  Так  вот.  Это  были  очень  тяжелые времена  для  жителей  деревни
Синанджу. Они  были вынуждены топить  в море детей, потому  что  нечего было
есть.  Не  находилось дела  и  для Тунг-Си Младшего,  потому  что, по правде
сказать, был он ленивым, нерасторопным и никогда не проявлял инициативу. Как
американцы.
     Римо хмыкнул.
     Чиун продолжал:
     --  И  вот  Тунг-Си  Младший получил приглашение  из  этой  Монголии и,
несмотря  на  то  что  предпочитал  оставаться  дома, отправился  туда. И не
вернулся.
     Римо сидел и барабанил пальцами  по  стеклу. Сент-Луис был омерзителен.
Еще в молодости, работая полицейским в Ньюарке, Римо был не дурак выпить и с
тех пор, повидав множество городов по всему миру, задавал себе вопрос: уж не
потому  ли горожане  пьют больше  деревенских, что  видят вокруг себя  такую
гадость.  Помогает ли выпивка  мириться с мерзостью городов? Если  так, то в
Сент-Луисе должны пить бочками. И крепостью в двести градусов. А в  Ньюарке?
В его Ньюарке? Там вообще должны хлебать морями! Просто плавать в алкоголе.
     -- И больше не вернулся, -- пробормотал Римо.
     -- Он уехал в  далекую Монголию,  -- повторил  Чиун.  Римо  вздохнул  и
продолжил:
     -- И  там повстречал людей, которые извергали  огонь, и  этим огнем был
уничтожен,  и потому не  вернулся, -- так  и  пришел конец Тунг-Си Младшему,
которого не следует путать с Тунг-Си Старшим. А заодно и с Тунг-Си Средним.
     --  Не вижу в  этом ничего смешного,  -- проговорил Чиун. -- Вот  когда
тебе  придется шипеть в огне, разбрызгивая  по полу свой околопочечный  жир,
тогда ты пожалеешь, что не слушал.
     -- Извини, -- сказал Римо.
     -- Но как бы то  ни было, в Монголии Тунг-Си Младший повстречал  людей,
которые  извергали огонь, и этим огнем был уничтожен, и потому  не вернулся.
Но  вернулось  известие  о  том,  что  произошла  стычка  между  Мастером  и
мальчиком, который мог извлекать огонь прямо из воздуха, без трута и огнива.
Этот мальчик  бродил  по  селам и  жег  все подряд, поскольку  больше ему  в
Монголии заниматься  было нечем. А когда  пришел  Мастер, чтобы покончить  с
этим,  в  чем и заключалась  его  миссия, этот  мальчик его  сжег. Но Мастер
понимал,  какую  опасность  представляет  собой этот  мальчик  для  людей из
Синанджу, и, превозмогая боль,  напрягая  последние  силы, написал письмо  в
свою  деревню Мастеру, который  должен  был  прийти  ему на  смену.  Таксист
остановил машину.
     -- Ух, ты, какая замечательная история! -- проговорил он.
     -- Почему бы вам не поехать дальше вдвоем? -- предложил Римо. -- Я могу
пройтись пешком.
     --  Мы  уже  приехали,  --  сказал  таксист  и указал  на  заграждение,
установленное полицией на углу возле "Барлин спортс эмпориум".
     -- Дай  ему  на чай,  -- распорядился  Чиун. -- Я доскажу  эту  историю
потом.
     Пожар  погасили, и,  хотя все  обгорело  и  было  залито  водой, дом не
обрушился. Вмешательство Римо не позволило Спарки сравнять его с землей.
     Возле дома стояли полицейские. Из пустых окон верхних этажей и дверного
проема все еще текла вода.
     Римо  увлек Чиуна  за собой в  проулок, и, обойдя дом  сзади, они вошли
внутрь через черный ход.
     -- Где он стоял? -- шепотом спросил Чиун.
     --  Вот  тут,  -- ответил Римо,  указывая  на  пол.  Чиун наклонился  и
потрогал пальцами  старые доски. Раньше  Римо не  успел  этого  заметить, но
теперь ясно видел два выжженных следа, будто оставленных горячим утюгом.
     -- А где был ты? -- спросил Чиун. Римо отошел назад на десяток шагов.
     -- Здесь.
     Чиун оглянулся, будто прикидывая расстояние между собой и Римо.
     --  И он выбрасывал  пламя на такое расстояние?  Римо  кивнул.  Опустив
глаза, он увидел на полу вокруг себя выжженное кольцо почти идеальной формы.
Над головой его торчали обугленные потолочные балки.
     --  Пошли  отсюда, -- сказал Чиун и,  не дожидаясь  Римо,  вышел  через
парадную дверь с разбитым стеклом. Римо вышел следом за ним.
     Охранявшие  здание   полицейские,   заметив  их,  резко   обернулись  и
схватились за пистолеты. Римо потер глаза.
     -- Эй, вы! -- крикнул один из полицейских. -- Откуда вы взялись?
     -- А мы спали, -- ответил Римо. -- Тут что, был пожар?
     -- Еще какой! Где вы были?
     --  В задней части  дома,  -- ответил Римо.  --  Мы,  должно быть,  все
проспали.
     Пока  он говорил, они с Чиуном  продолжали двигаться мимо полицейских к
углу дома, за которым Римо еще днем оставил взятую напрокат машину.
     -- Вам здорово повезло, что вы остались целы, -- сказал полицейский.
     -- Не сомневаюсь, -- ответил Римо. -- Завтра же пойду к адвокату. Подам
в суд на хозяина и сниму с него штаны. А вы оба будете моими свидетелями.
     Последние  слова Римо  не произвели  ожидаемый  эффект.  Оба  полисмена
тотчас же отвернулись,  напуганные возможностью просидеть ни за что, ни  про
что несколько часов в суде в качестве свидетелей.
     -- Не, -- сказал один.
     -- В суд не надо, -- подхватил второй.
     Римо   с  Чиуном   свернули  за  угол.  Оставшиеся  позади  полицейские
оглянулись. Через некоторое время тот, что пониже ростом и толстый, сказал:
     -- Они  не могли находиться  в доме: их бы там нашли. Пожарные обшарили
все квартиры. Второй согласно кивнул.
     -- И, если они были в квартире,  как же они могли выйти  через магазин?
Может, это они и устроили пожар...
     Толстый щелкнул пальцами.
     -- А ведь ты, пожалуй, прав.
     Они бросились  вдогонку. Но,  когда  свернули за  угол, Римо и Чиун уже
уехали.  Их  машина газовала уже за  следующим  углом. Полицейские бросились
было вперед, но звук мотора удалявшейся машины быстро исчез.
     Чиун сидел на переднем сиденье, сложив руки на груди.
     -- Ну, и что ты выяснил? -- спросил его Римо.
     -- То, чего и боялся,  -- ответил  Чиун. --  Это тот  самый  мальчишка,
который обладает способностью извергать огонь из своего тела. Ни подойти, ни
прикоснуться. Плохи дела.
     -- Так ты говоришь, это связано с Тунг-Си? -- спросил Римо.
     --  Да. С Младшим.  В его  последнем послании нашим  людям, которое  он
написал умирая,  говорилось о таком мальчике. Мастер Синанджу сообщал,  что,
уже обгоревший,  он  проклял этого  мальчишку  от  имени  рода  Синанджу.  А
мальчишка только рассмеялся  и  сказал  Тунг-Си Младшему:  "А я посылаю всем
Мастерам Синанджу мое проклятие, и то же самое сделают дети моих детей".
     -- Да будет тебе, Чиун! Ты же в это и сам не веришь. Ты же не веришь ни
в какие проклятия.
     -- Я верю в историю, -- ответил Чиун.
     -- Где же тут история?
     -- А история дальше,  в том же послании Мастера. Рассказав о  проклятии
этого мальчишки, он упомянул  и его  слова о том, что в один прекрасный день
такой  же мальчик,  один  из потомков огненных  людей,  встретится  с  самым
молодым из Мастеров Синанджу и между ними будет смертельный поединок. И роду
Синанджу навсегда придет конец.
     Римо оторвал взгляд от дороги и посмотрел на Чиуна.
     -- Он же совсем мальчишка, -- сказал он.
     -- А ты -- самый молодой из  Мастеров Синанджу,  -- сказал Чиун,  глядя
перед собой остановившимся взором.

     Римо  ясно  дал  понять  Смиту,  что  его  действия  вовсе  не  следует
рассматривать  как  намерение вернуться в  КЮРЕ.  Этот  этап его жизни уже в
прошлом  и  закончился он в тот момент, когда Римо  осознал,  что он хороший
парень;  и  только  затем, чтобы  показать,  какой он  хороший, Римо и решил
помочь Смиту и КЮРЕ сделать для Америки доброе дело: оказать им содействие в
поимке поджигателей, Солли и Спарки.
     -- Иными словами, вы зашли в тупик, -- сказал Смит.
     -- Мне  нужна кое-какая  помощь в плане  информации, --  ответил  Римо,
испытывая недовольство собой за эту откровенность.
     -- О чем?
     -- О людях, которые обладают способностью воспламенять свое тело и этим
огнем поджигать другие предметы.
     Говоря это,  он понимал, насколько невероятно звучат его слова.  И Смит
подтвердил его мысль.
     -- Это невероятно, -- сказал Смит.
     -- А вы  поверьте, -- сказал Римо.  -- На свете много  такого, о чем вы
даже не подозреваете...
     -- ...Гораций, -- дополнил Смит. --  Только Шекспира вы переврали. И вы
серьезно об этом говорите?
     -- Абсолютно,  -- подтвердил Римо. --  Видел собственными глазами. Даже
сам обгорел.
     -- Ну, не  знаю. -- проговорил  Смит. --  Попробую что-нибудь выяснить.
Где вас можно найти?
     И  тут   Римо  почувствовал  подозрение.  Смит  нарочно  крутит,  чтобы
выяснить, где он обитает.
     -- Я сам позвоню, -- ответил Римо.
     -- Это неразумно, -- сказал Смит. -- Я понял, вы спешите?
     -- Да.
     -- Ну вот. Предположим, у меня есть кое-кто, кому кое-что известно. Так
дайте мне возможность выбрать того, кто находится к вам ближе всех.
     -- Обойдется и так, -- ответил Римо.
     -- Не зная, где вы находитесь, я не смогу с вами связаться.
     -- Ориентируйтесь на  Средний  Запад,  -- сказал Римо, довольный  своей
находчивостью.
     -- Стало быть, где-то в районе Сент-Луиса? -- спросил Смит.
     -- Черт подери, Смитти! Как вы узнали?
     -- Я читаю сводки о пожарах. В Сент-Луисе прошлой ночью был аналогичный
пожар.
     Римо назвал отель, в котором он остановился.
     -- Как только буду готов, сразу же позвоню, -- пообещал Смит.

     Ожидая в  сент-луисском  университете  встречи  с  парапсихологом, Римо
чувствовал  себя  попавшим  в несколько  глупое положение. Он всегда  считал
парапсихологию  детской  забавой  для   образованных  людей.  Работающие   в
американских университетах парапсихологи утверждали, предварительно заверяя,
что  все  это  подтвердилось  лабораторными испытаниями, будто  лошади могут
считать и читать мысли, а также что израильские маги  способны сгибать ключи
и  заставлять  работать сломанные часы при  помощи  импульсов, посланных  по
телевизору,  хотя  кто угодно  может  заставить  заработать сломанные  часы,
поднеся их к телевизору. Ведь достаточно всего лишь слегка встряхнуть  часы,
поднося их к телевизору, поскольку в большинстве своем они оказываются вовсе
не сломанными, а просто стоящими без завода.
     Римо ожидал увидеть пожилую  даму, обутую в тяжелые башмаки,  с колодой
карт, священным жезлом и в наушниках для прослушивания голосов из космоса. А
увидал высокую рыжеволосую  женщину с гибким станом  и  таким  лицом,  узрев
которое, все эти космические голоса выстроились бы в очередь, только чтобы с
ней поболтать.
     Приветливо  улыбнувшись Римо, она махнула  рукой, приглашая его зайти в
кабинет. Остановившись у письменного стола, женщина сказала:
     -- Не угодно ли вам присесть?
     На ней  было фиолетовое  вязаное платье, плотно  облегавшее фигуру, тем
самым как бы подчеркивая доступность ее плоти, что тотчас  же навело Римо на
мысль о возможности сделать это без особых  затруднений. Голос у женщины был
мягкий, мелодичный, с  такой интонацией,  что казалось, будто  она все время
сдерживает смех.
     -- Я доктор  Ледора, -- представилась она. --  В Нью-Йорке,  в  научном
центре, который  финансирует  наши  исследования, мне сказали, что вам нужна
помощь.  Мне  дано  указание  не  задавать  вам  никаких  вопросов.  --  Она
улыбнулась. --  Конечно же,  я его нарушу. Мне очень интересно знать, кто вы
такой.
     -- Ответ на  это  вы  можете  найти в вашей планшетке для спиритических
сеансов,  --  проговорил Римо  и тотчас же по тому, как с ее  лица мгновенно
сошла улыбка,  понял,  что сказанное им  вовсе не показалось ей оригинальным
или остроумным, после чего, запинаясь, добавил: -- Это шутка.
     -- Понятно, -- сказала она. -- Так что вас интересует?
     Все, что в  данный  момент интересовало  Римо, это  восхитительный бюст
доктора Ледоры, и он  малость  замешкался, прежде чем вспомнил, зачем к  ней
пришел.
     --    Меня    интересуют   люди,    которые    обладают    способностью
самовоспламеняться и  пользуются  этим  для  того,  чтобы  поджигать  другие
предметы, -- проговорил он.
     -- Вы когда-нибудь слышали об СЧТ? -- спросила она, садясь за стол.
     -- Да. Применяется  в автомобилях, чтобы  не выгорало масло, -- ответил
Римо.
     -- Это  не совсем то,  -- сказала она. -- СЧТ  означает  самовозгорание
человеческого тела.
     Встав из-за стола, она  обошла его кругом и остановилась так близко  от
Римо, что едва  не касалась его. Он ощутил легкий  лесной запах духов, и ему
показалось, что она решила  продемонстрировать способность к  самовозгоранию
на нем самом. Он посмотрел на ее пышную, туго обтянутую грудь.
     -- Не отвлекайтесь, -- резко произнесла она,  и Римо  перевел взгляд на
ее лицо.
     Несмотря на резкий тон, на лице ее была улыбка.
     -- СЧТ выражает собой совершенно определенное явление, -- пояснила она.
-- Тело человека загорается  без какого-либо внешнего  воздействия и горение
поддерживается само собой.
     Римо покачал головой.
     -- Это звучит как совершенно определенная ерунда, -- проговорил он.
     Она подошла к полке с книгами и вытащила толстенный том.
     -- Это справочник по судебной медицине и токсикологии, --  сказала она.
-- Издан в 1973 году, так  что  это вовсе не нечто, дошедшее  к  нам из тьмы
веков.
     Полистав книгу, она подала ее  Римо. На развороте  он увидел три снимка
обгоревших человеческих тел. Внизу было написано: "Почти все ткани полностью
разрушены, при этом никаких следов на окружающих предметах."
     Римо кивнул головой и посмотрел на женщину.
     Она сказала:
     -- Так что СЧТ -- это не какой-то там миф, мистер... как вас зовут?
     -- Римо.
     -- Это не какой-то там миф, Римо. Это научный факт, имевший место быть,
но причину которого никто не знает. Лет тридцать назад во Флориде был  такой
случай.  Некто   зашел   в  квартиру   к   одной   женщине.  Жара  там  была
необыкновенная, но горел только  небольшой  участок потолка. Зато прямо  под
этим  местом  пожарные обнаружили  то, что осталось  от человеческого  тела.
Пепел, несколько костей и обугленный череп. Лежавшая в полуметре от останков
газета даже не пожелтела от нагрева, а вот в ванной нашли оплавленную зубную
щетку.  Расследование этого случая  велось  два года. Он так  и по  сей день
значится  как  "смерть   в  результате  пожара,  возникшего  по  неизвестной
причине".
     Взяв  у  Римо  книгу,  она поставила ее  обратно  на  полку. Ему  очень
нравилось смотреть, как  она двигается.  Ноги  у нее  были длинные, красивой
формы, волосы переливались при свете люминесцентной лампы.
     --  Это  вовсе  не  ерунда,  Римо.  Такое  случается.  И  случалось  на
протяжении веков, но мы и сейчас знаем об этом не больше, чем  было известно
тогда.
     Она снова стала  на то же место перед ним и оперлась на стол,  при этом
чуть прогнулась  назад,  так,  что ее грудь  оказалась прямо  у  Римо  перед
глазами.
     Ему стоило больших усилий сосредоточиться на деле.
     -- Это  все  очень интересно, -- сказал Римо, --  но это  не то,  что я
видел... То есть не то, что я ищу.
     -- А что же это?
     -- Некто, кто способен самовоспламеняться, чтобы использовать свое тело
как источник возгорания других предметов. А потом остыть  и остаться целым и
невредимым.
     -- И вы такое видели?
     -- Ну, скажем, мне о таком известно, -- ответил Римо.
     Она покачала головой.
     -- Я о таком никогда не слышала, -- сказала  она, посмотрев на Римо,  и
на лице ее отразилось волнение. -- Никогда.
     -- Поверьте мне, -- сказал Римо. -- И такое бывает.
     О  чем-то  задумавшись,   она  поджала  губы,   и  Римо  захотелось  ее
поцеловать.  При  этом  смотрела  она куда-то  в  пространство, а  ему очень
хотелось, чтобы она посмотрела на него.
     Затем она подняла палец, словно помогая себе этим что-то припомнить.
     -- Может быть... -- начала она. -- Ну-ка, посмотрим. -- И быстрым шагом
снова направилась к полке с книгами.
     Пока  она шарила среди книг, Римо пожирал  ее  глазами, обводя взглядом
контуры спины, талии, крутой изгиб бедер.
     --  Вот, нашла! -- сказала  она и резко обернулась.  Глаза ее сияли.  В
руках была раскрытая книга.
     -- Это  трактат  о  псевдонаучной  мифологии, --  проговорила  она.  --
Легенды, необыкновенные  истории, не подтвержденные учеными. Вот одна такая.
В ней рассказывается о небольшой группе людей, известной под названием "дети
огня".   Устная  легенда,  которой   несколько   тысяч  лет.   Они  обладали
способностью  использовать  свое  тело  в  качестве  факела.  Очевидно,  эта
способность передавалась от отца к сыну. Они творили разрушения...
     -- В Монголии, -- перебил ее Римо. Она резко вскинула голову.
     -- Да. Правильно. Откуда вам это известно?
     -- Я слышал эту легенду, -- ответил Римо.
     -- Тогда вам известно не меньше, чем мне. --  Она захлопнула книгу.  --
Вы действительно сделали для меня  сегодняшний день интересным, -- прибавила
она, кладя книгу на стол.
     Римо встал и посмотрел на нее в упор.
     -- Я мог бы сделать его для вас еще более интересным, -- проговорил он.
     Она встретила его взгляд и улыбнулась.
     -- Что именно вы имеете в виду?
     -- Я  делаю  фокусы,  --  сказал  Римо.  -- Я  обладаю  экстрасенсорным
восприятием.  Могу безошибочно определить  любую из ваших тестовых карточек.
Вы еще в меня не влюбились?
     --  Нет.  Но  могла  бы.   Вы  действительно  можете  проделать  это  с
карточками?
     --  Запросто, -- ответил  Римо, хотя понятия не  имел, что представляют
собой эти самые карточки.
     -- Посмотрим, -- сказала она и достала из стола стопку карточек.
     -- Должен вас предупредить, -- проговорил Римо, --  я игрок азартный, и
сделать  это  могу  только  в  том случае,  если  на  кон  будет  поставлено
что-нибудь стоящее. Чем вы готовы рискнуть?
     И он позволил себе еще разок бросить взгляд на ее грудь.
     Доктор Ледора рассмеялась.
     -- Я думаю вы сможете сделать выбор сами.
     -- Думаю,  что  смогу, -- ответил  Римо.  Она указала  Римо  на  стопку
карточек. Их было двадцать пять штук. С одной стороны они  были чисто белые,
с другой  на  них  были  нарисованы круги, крестики, звездочки,  квадраты  и
волнистые линии.
     --  Посмотрите  сюда,  -- сказала она. --  Каждые пять  карточек  имеют
одинаковые значки. Всего карточек двадцать пять.
     -- Правильно, -- подтвердил Римо, -- двадцать пять.
     -- Так  вот,  если  вы будете  просто угадывать,  то  у  вас  получится
примерно  пять  карточек  из  двадцати пяти.  Если  вы наберете  значительно
больше,  то тогда,  возможно,  -- возможно  -- вы обладаете  экстрасенсорным
восприятием. Будем проверять?
     -- Конечно, -- ответил Римо. -- Сдавайте. Она перетасовала карточки  и,
повернувшись спиной к нему, разложила их в одну  линию поперек стола.  Затем
снова повернулась к Римо.
     -- Прежде, чем начать, -- сказал Римо, -- один момент.
     -- Что?
     -- Заприте дверь. И скажите секретарше: никаких звонков.
     Доктор  Ледора снова рассмеялась. Смеялась она искренне, непринужденно,
и  могло  показаться, будто  она нарочно  находит смешное  там,  где  ничего
смешного  нет.  Римо всегда считал, что такая способность присуща счастливым
людям.
     Как  бы то ни было, она сделала то, что он  сказал, и, вернувшись, села
за стол. Взяла лист бумаги, карандаш и сказала:
     --  Хорошо. Начинайте слева и  называйте  мне, что,  по вашему  мнению,
нарисовано на карточке.
     -- Я могу к ним прикасаться? -- спросил Римо.
     -- Вообще можете, -- ответила она, -- но лучше этого не делать.
     -- Почему?
     -- Потому что у вас, возможно, очень  ловкие  руки. И касаясь карточки,
вы будете подглядывать. И собьете меня с толку.
     --  Неужели я похож на такого, кто может  сбить вас с толку? -- спросил
Римо.
     -- Да, -- ответила она.
     -- Хорошо, тогда я не буду их трогать.
     Это  для него было тоже не слишком сложно. Если бы он к ним прикасался,
то мог  бы  кончиками  пальцев  на  ощупь  определить  значки  по  контурам,
выдавленным  с обратной стороны  в процессе печати. В противном  случае  ему
придется делать это глазами.
     Он придвинул стул поближе, так, чтобы хорошо было видно весь ряд. Затем
сузил  поле  зрения до  такой  степени,  что  взгляд  его фактически как  бы
направлялся   сквозь  узкую  трубу,  конец  которой  доходил   до  карточек.
Сконцентрировав  все  внимание  на  зрении,  он отключился от всех остальных
внешних  воздействий,  хотя сосредоточиться  ему мешал запах  духов  доктора
Ледоры.
     Затем он стал одну за другой называть карточки.
     -- Крест, крест, квадрат, круг,  звездочка, линии,  квадрат, звездочка,
круг, линии, квадрат, квадрат, круг, крест, звездочка, звездочка.
     Пока он  называл карточки, психолог  делала  пометки  в  своем  длинном
желтом блокноте.
     -- Все? -- спросила она.
     -- Да.
     -- Может хотите что-нибудь уточнить?
     -- Нет. Хотя не совсем  уверен в  двух последних, --  ответил  Римо. --
Ваши духи застилали мне глаза.
     Она  рассмеялась  и  начала  переворачивать  карточки,  громко  называя
значки, которые отгадывал Римо.
     -- Крестик,  --  сказала  она и перевернула первую карточку. На ней был
крестик. --  Крестик, -- сказала  она снова.  На следующей карточке тоже был
крестик.  Она  начала  говорить   быстрее.  --   Квадрат,  круг,  звездочка,
звездочка...
     На каждой карточке оказывался тот самый значок, какой она называла.
     Психолог  с  изумлением посмотрела на  Римо. Двадцать три карточки были
названы правильно.  Затем  не  в  силах  сдержать  волнения  в  голосе,  Она
проговорила:
     -- Двадцать четвертая и двадцать пятая -- линии и звездочка. -- Учтите,
я не уверен, -- напомнил Римо.
     Она  перевернула последние две карточки. На одной были линии, на другой
звездочка.
     -- И  напрасно, --  сказала она. --  Вы были  правы. Лицо  ее  выражало
полное смятение. Она покачала головой.
     -- Двадцать пять из двадцати пяти. Невероятно! Никогда не видела ничего
подобного!
     -- Для вас это будет день сюрпризов,  -- сказал Римо, встал со стула и,
взяв доктора Ледору за плечи, прижался губами к ее губам.
     На  какое-то  мгновение она  напряглась, как бы от неожиданности, затем
губы  ее  расслабились и  разомкнулись,  и кончик  языка  вышел  между  ними
навстречу Римо.  Держа  ее  в том  же положении,  Римо  двинулся  к  дивану,
стоявшему у  противоположной  стены кабинета, осторожно опустил ее на диван.
Она начала расстегивать платье.
     -- Двадцать пять из двадцати пяти! -- повторила она.
     -- Забудьте об этом, -- сказал он.
     -- Не  могу. А это все, что вы умеете? Теперь очередь смеяться была  за
Римо.
     -- Нет, -- сказал он. -- Не все.
     И, сбросив с себя одежду, повернулся к ней.

     Римо  и Чиун сидели  в  светлом, продуваемом прохладным ветром сквере у
подножья сент-луисской Арки. Рядом  текла Миссисипи,  которая, хотя и была в
какой-то степени очищена в этом месте от особо крупного мусора, тем не менее
по-прежнему оставалась истинно американской рекой,  представляя собой водную
артерию, основными элементами которой являлись  токсичные отходы. Римо сидел
и размышлял о том, не  может ли  так случиться,  что в  один прекрасный день
какая-нибудь американская  река вдруг возьмет да и самовозгорится по причине
того,   что  содержание   в  ней  химических  элементов  превысит  предельно
допустимое значение. И если да, то хорошо было бы, чтобы в тот момент на ней
ловил рыбу этот  паршивый маленький поджигатель, и чтобы сидел он в лодке, а
лодка была ба на самой середине.
     -- Чего ты вздыхаешь? -- спросил Чиун. Обутой в шелковую сандалию ногой
старый  кореец отгонял голубей,  вразвалку  подходивших  к  нему  в  надежде
получить подачку в виде арахиса или хлеба.
     --  Потому  что я прохлопал  это дело, -- ответил  Римо.  --  Эти психи
слиняли, и я теперь понятия не имею, где их искать. А они, зная, что за ними
охотятся, залягут где-нибудь. Как я теперь их найду, черт подери?!
     -- Возможно, ты и прав, -- проговорил Чиун, отгоняя ногой голубя. -- Не
могу  спорить  с   твоими  глубочайшими  познаниями  в  области   психологии
преступников. В таком случае тебе просто нужно отказаться от этих поисков.
     -- Ты забыл о Руби, -- сказал Римо. -- Я делаю это ради нее.
     -- Не думаю,  чтобы  Руби  пожелала твоей гибели  ради  нее, -- заметил
Чиун.
     -- Да? -- отозвался Римо. -- Это ты так думаешь. Но эта  женщина должна
быть отомщена, и я беру это на себя. Разговор окончен.
     Он плотно сжал губы и устремил взгляд куда-то вдаль.
     -- Ты просто чувствуешь за собой вину, оттого что позабавился сегодня с
женщиной, -- проговорил Чиун.
     -- Ничего подобного, -- ответил Римо. -- А откуда ты об этом знаешь?
     --  Ты  что  ж думаешь,  что я  после  стольких  лет  не  знаю,  чем ты
занимаешься? -- спросил Чиун.
     -- Ну, как бы там ни было, а я от этих ребят не отстану. Вопрос лишь  в
том, как мне их найти.
     -- Если ты так настаиваешь... -- проговорил Чиун.
     -- Настаиваю.
     --  Ты  полагаешь,  что  они  от  тебя  спрятались.  Однако  совсем  не
обязательно,  что им известно,  кто ты  такой. Они  могут подумать,  что  ты
наткнулся  на  них совершенно случайно, об этой случайной встрече уже  давно
позабыли.
     Чиун пнул ногой голубя, который, воркуя, вертелся возле его ног.
     -- Возможно, ты и прав, папочка, -- сказал Римо.
     -- Как  всегда, -- отозвался Чиун.  -- В таком случае, мы просто должны
взять под наблюдение те места, где  они, предположительно,  могут взяться за
свое дело.
     -- Мы? -- переспросил Римо. Чиун кивнул.
     -- Да, мы. Ты когда-нибудь  задумывался над тем, что после смерти  Руби
единственным  твоим желанием что-то сделать, было  желание отомстить за нее,
уничтожив тех, кто ее убил?
     -- Ну да, об этом я и думаю.
     -- А тебе это ни о чем не говорит? -- спросил Чиун.
     -- А что такое?
     --  А  то, что  ты продолжаешь  выполнять свое предназначение  наемного
убийцы, и это единственное в твоей жизни дело, которым  ты можешь гордиться,
если делаешь его хорошо.
     -- Я уже над этим думал, -- сказал Римо. -- И продолжаю думать. Поэтому
я  и считаю, что я  хороший человек... --  он сделал паузу, ожидая, что Чиун
рассмеется,  но  старый  азиат  никак не  отреагировал.  -- А  раз я хороший
человек, значит,  я  могу  быть одновременно и  хорошим человеком, и наемным
убийцей.  Но вот как к этому отнесутся другие? Как ты думаешь, смогут ли они
считать меня хорошим человеком, если узнают, что я наемный убийца?
     -- Так  ты хочешь сказать, что эти самые другие люди, кто бы они там ни
были... что для тебя важно знать, какого они о тебе мнения?
     -- Да, именно так, -- ответил Римо.
     -- Это детский  лепет, -- сказал Чиун. --  Кто-то так  или иначе должен
быть наемным  убийцей. Тебе просто повезло, что выбор  пал именно  на  тебя.
Только  подумай  о  всех  тех  дилетантах,  которым  хочется  стать наемными
убийцами и которые только порочат это  искусство.  А ты  -- ты единственный,
кому повезло.
     -- Не все сочтут это везением, -- проговорил Римо.
     --  Находятся  и  такие люди, которые  считают,  что Земля плоская,  --
заметил Чиун. -- Как ты относишься к такому мнению?
     Римо покачал головой.
     -- Не знаю, отец мой. Этого я не знаю.
     -- Послушай, Римо, ведь вот и об этих голубях  можно по-разному думать.
Вот они --  бесполезные,  грязные твари, которые не украшают мир ни песнями,
ни внешним видом, однако американцы усиленно их откармливают.
     Еще  один голубь коснулся  его одеяния. Чиун нашел под скамейкой орех и
носком своего шелкового тапочка подтолкнул его  вперед. Голубь, увидав орех,
поспешил к нему.
     -- А насчет  того, может ли наемный убийца  быть  хорошим человеком, --
продолжал  Чиун,  -- то  почему бы  и нет?  Я, например,  горжусь тем, что я
ассасин. И в то же время, знаешь ли ты человека, который был бы лучше меня?
     Он  встал  со скамейки,  и  его  правая  нога  поднялась  над голубем и
опустилась.  Взметнувшиеся  полы кимоно скрыли от глаз  птицу, но Римо успел
заметить, как та дернулась в предсмертной судороге.
     Рассмеявшись, Римо встал и обнял Чиуна за плечи.
     -- Нет, папочка, -- сказал он.  -- Ты лучше всех. Помощник управляющего
отелем, по-видимому, думал  так же, поскольку, едва  старик  вошел вместе  с
Римо в вестибюль, он,  расплывшись в улыбке, жестом  пригласил Чиуна подойти
поближе и зашептал ему что-то на ухо. Когда Чиун вернулся, Римо спросил:
     -- Чего это он?
     -- Это сугубо личное, -- ответил Чиун. Римо расхохотался.
     -- Личное?! Это что ж такое личное?!
     --  Мое личное, --  ответил Чиун. --  Будь добр,  поднимись в  номер. Я
скоро приду.
     -- Этого я не понимаю, -- сказал Римо.
     -- Значит, "это" вдобавок ко всему остальному. Ты ведь очень многого не
понимаешь, -- сказал Чиун и,  положив ладонь Римо между лопаток, толкнул его
к лифту.
     Римо  вошел  в кабину.  Как  только двери  закрылись,  он нажал  кнопку
"Открывание дверей". Двери открылись, и Римо увидел, что Чиун направляется к
телефонным будкам в дальнем углу вестибюля.
     Поднимаясь  наверх,  Римо не переставал думать о том, какая  же новость
заставила Чиуна прибегнуть к услугам телефона.
     Когда Чиун вошел в номер, Римо лежал на диване.
     -- Ты чего тут разлегся, лежебока? -- обратился к нему Чиун.
     -- А где мне, по-твоему, лежать?
     -- По-моему  ты  должен  сбирать свои  вещи, потому что мы  уезжаем, --
ответил Чиун.
     -- И куда же это мы уезжаем?
     -- В Нью-Йорк.
     -- Чудесно, -- сказал Римо. -- В Нью-Йорке летом прелесть. На тротуарах
от жары поджаривается  мусор, окутывая  своим ароматом  грабителей,  которые
кишат на каждом углу.
     -- И тем не менее мы едем, -- сказал Чиун.
     -- Зачем?
     -- Потому что там пожарные устраивают... как это называется?
     -- Не знаю, что ты имеешь в виду.
     -- Ну как это, когда люди не хотят больше работать?
     -- Безработица, -- ответил Римо.
     -- Нет. Как-то по-другому.
     -- Забастовка? -- сказал Римо.
     -- Вот-вот. Они забастовывают, -- сказал Чиун.
     -- Бастуют, -- поправил Римо. -- А ты откуда знаешь?
     -- Это мой бизнес -- интересоваться  такими вещами, -- ответил Чиун. --
Как бы то ни было, но если там забастовывают пожарные, то куда же еще...
     -- ...могут податься наши поджигатели? -- докончил Римо.
     -- Правильно, -- подтвердил Чиун.
     -- В Нью-Йорк! -- воскликнул Римо.

     Если  бы  кто-то  не  переложил  специи  в соус  для  спагетти  никакой
забастовки в Нью-Йорке могло и не быть"
     В  помещении пожарной  части, обслуживавшей восточный  сектор  Верхнего
Манхеттена, пожарный  первого  класса Энтони  Зиггата  готовился к  визиту в
городскую  ратушу  на  заключительную  церемонию  по  подписанию   трудового
договора.  Он  только  что принял душ и  собирался облачиться  в свою  синюю
униформу.
     Пожарным Зиггата  работал  уже  двадцать  два  года. Непосредственно  в
качестве бойца  пожарной команды он в последний раз  заходил в это помещение
девятнадцать  лет  назад,  перед  тем  как  его  избрали  представителем  от
профсоюза.  Затем  он пошел в  гору и вырос  до  члена  совета  по  трудовым
соглашениям, и  в  конце концов стал  президентом  Объединенного консорциума
пожарных.
     В пожарной части он оказался только потому, что подошел срок заключения
трудового договора, а в это  время  --  так уж повелось -- у какой-нибудь из
нью-йоркских  газет  непременно   возникала   оригинальная   мысль  прислать
фоторепортера  с  целью запечатлеть президента на  рабочем  месте,  то  есть
непосредственно во время тушения пожара.
     В  этом году  такая оригинальная  мысль возникла у  "Нью-Йорк-пост".  К
счастью, в  их  районе обошлось без пожарной тревоги,  так что фоторепортеру
пришлось  довольствоваться  снимком  Зиггаты,   занятого  чисткой   пожарных
рукавов.  Зиггата терпеть  не мог пожаров. Они заставляли его  нервничать, а
когда он  нервничал, на  коже у  него появлялись вызывавшие  зуд шелушащиеся
вздутия.
     Трудовое  соглашение,  которое  ему  предстояло  подписать в  городском
департаменте пожарной охраны, заключалось  сроком на три года.  Департаменту
это давало гарантию на получение наибольших доходов,  что, однако, не давало
никакой гарантии того, что департамент будет при этом работать  с наибольшей
эффективностью.  Однако подобные  намеки в адрес администрации высказывались
довольно  робко,  и  услышать  их  можно  было  нечасто,  а забывали  о  них
мгновенно, как только выяснялось, что только за эти  деньги и можно  обрести
на длительный  срок  спокойствие  в сфере  трудовых  отношений.  К  тому  же
выходило, что это на руку и городскому совету, в особенности с тех  пор, как
город фактически обанкротился, и теперь всецело зависел от воли Вашингтона и
Олбани, которые ежедневно платили по его счетам.
     Зиггата тихонько насвистывал. Все шло как по маслу. Оставался последний
момент --  пустая  формальность  -- встреча  с мэром  и  пожатие  рук  перед
фоторепортерами, после чего можно идти домой. Но, когда  Зиггата открыл свой
шкафчик, то увидел, что его брюки валяются на полу.
     -- Какой  сукин сын это сделал?! --  крикнул он, подняв измятые брюки и
держа их двумя пальцами, словно тухлую рыбу.
     Девять пожарных  лежали на своих  койках в ожидании  сигнала. Как и все
пожарники, говорили они мало, каждый предпочитал молча полежать и послушать,
что  скажут  другие.  А  когда  все  молчат,  такая атмосфера  нисколько  не
способствует укреплению духа товарищества.
     Но в одном все они  проявляли  полное единодушие: никто  терпеть не мог
Зиггату. Несмотря на то, что он появлялся раз в три года во время заключения
трудового  договора, у них сложилось мнение,  будто Зиггата  шпион городской
администрации и может  донести на них за  какое-нибудь нарушение распорядка.
Тот факт, что за  последние девятнадцать лет  ничего подобного не случалось,
не имел значения. Главное, что это могло случиться.
     -- Кто это сделал?! -- снова заорал Зиггата.
     -- Пшел вон, -- донесся голос из дальнего угла комнаты. -- Не  нравится
-- можешь убираться отсюда.
     -- Во-во,  -- подхватил другой голос. -- Тебя сюда вроде никто не звал,
шпион.
     -- Шпион?! -- взвился Зиггата. -- Это я  -- шпион?! Да разве не вы меня
выбирали?! Разве не я заключаю для вас эти договора?!
     -- Это все разговоры. А вот что ты сам от этого имеешь?
     -- Удовлетворение от хорошо выполненной  работы, -- ответил Зиггата. --
Глотку бы перерезал тому, кто бросил на пол мои штаны!
     -- Катись к  себе домой,  -- раздался третий голос. -- Там нацепишь еще
один из своих шикарных костюмчиков. У тебя их много.
     -- Во-во,  -- подхватил следующий. -- И все за наши денежки, которых  у
тебя тоже не мало.
     -- Ох-хо-хо, -- простонал третий, точно от боли. -- И почему все жиреют
за наш счет?
     -- Параноики! -- завопил Зиггата. -- Параноики долбанные!
     -- Да? Однако это не мешает тебе нас надувать.
     -- Да пошли вы все... -- огрызнулся  Зиггата. -- Очень скоро мне уже не
придется вас видеть.
     Тем  временем он облачился в униформу.  Куртка его выглядела так, будто
ее  только что  достали  из машины для  сухой  чистки, а брюки --  будто  он
подобрал их на улице.
     -- Черт, ну и вид у меня, -- проговорил Зиггата.
     -- Ты бы  лучше  не о виде своем беспокоился, а о том, как бы заключить
договор получше! -- крикнул один из пожарников.
     -- Что?! -- взвился Зиггата.  --  Да я и так  добиваюсь всего, что  вам
нужно!
     -- Брехня!  --  отозвался еще один и сел  на  койке. На нем была нижняя
рубаха без рукавов. Обе руки от запястья до плеча  были покрыты татуировкой.
-- У меня есть шурин в Сканитилзе, штат Нью-Йорк, -- прибавил он.
     -- Ну и что?
     -- А  то.  Он  тоже пожарник, так у них  там в  день  открытия охоты на
оленей выходной. Оплачиваемый!
     -- А когда он, черт его дери, этот день? -- спросил Зиггата.
     -- Не знаю, но у них в этот день выходной.
     --  Ив праздники  у  них  тоже  выходные?  --  спросил  Зиггата. --  На
Рождество, например, или Четвертого июля?
     -- Да  какая,  к черту, разница? У них это нерабочий день. Оплачиваемый
выходной. Видно, профсоюзное руководство у них то, что надо.
     Зиггата  понял,  что  этим людям  совершенно бесполезно объяснять,  что
профсоюз  пожарных  уже  добился  столько оплачиваемых  выходных  для  своих
членов, что годовой фонд рабочего времени в их департаменте  едва ли больше,
чем у  школьных  учителей. Все без толку. Тут  он  почувствовал, что у  него
начинают зудеть руки, и попытался успокоиться.
     Решив сделать еще  одну  попытку восстановить дружескую атмосферу в  их
коллективе, он подошел к пищевому бачку, стоявшему на плите в конце комнаты,
и положил себе порцию спагетти с соусом. Затем сел  за  покрытый  бесцветным
лаком столик у плиты и  зачерпнул ложкой спагетти. Но едва сунул ее  в  рот,
как тут же все выплюнул, обляпав себе при этом всю куртку и брюки.
     -- Сволочи! -- заорал Зиггата.  --  Ну какая же это сука напхала в соус
орегано?! -- Затем  вытер перепачканные губы грязной скатертью. -- Ты только
посмотри! Я же теперь на свинью похож!
     И он бросился к умывальнику, чтобы хоть как-то смыть пятна.
     -- Ты и так на свинью похож! -- отозвался один из пожарников.
     -- И все за наши деньги, -- подхватил другой.
     --  Я же терпеть не могу орегано! -- простонал  Зиггата. -- У  меня  на
него аллергия!
     -- У  тебя на все аллергия. А я бы  всю жизнь только  орегано  и ел, --
хихикая, отозвался голос из угла комнаты.
     И вот в таком виде, с покрытой зудящими, шелушащимися пузырями кожей, в
паршивом настроении,  Энтони Зиггата явился  в  городскую ратушу к  мэру; и,
когда мэр, всплеснув руками и расплывшись  в улыбке, двинулся ему навстречу,
чтобы пожать руку, и спросил: "Ну, как наши дела?", -- Зиггата ответил:
     -- Дерьмо ваши дела!
     -- Что такое? -- удивился мэр.
     --  Никакого  договора  не будет, пока  нам  не  дадут выходной  в день
открытия оленьей охоты.
     -- Какой, какой?
     -- Оленьей. День открытия охоты на оленей.
     -- А когда это? -- спросил мэр.
     -- Откуда я знаю?! Я не олень. Спросите у этих долбаных оленей.
     -- А почему вы хотите сделать его выходным? Зиггата перевел дух.
     -- А потому что  наши  герои подняли крик: подавай им  в день  открытия
охоты  на  оленей  оплачиваемый  выходной, как  у  подавляющего  большинства
пожарных управлений во всех концах Соединенных Штатов Америки.
     -- Да у вас и так уже шестьдесят три оплачиваемых выходных!
     -- Ну, так будет шестьдесят четыре. Или олений день, или мы протестуем,
-- сказал Зиггата.
     -- Протестуйте, -- отрезал мэр.
     Такого за последние двадцать  лет еще  не бывало: хозяин этого кабинета
не спасовал перед угрозой. Мэр огляделся по  сторонам и с удивлением увидел,
что  все осталось на  своих местах: часы продолжали идти, солнце  продолжало
светить, и дом  этот  продолжал  стоять, как  и стоял.  У  него  закружилась
голова. Видимо, в этой  стране все же бывали  случаи, когда  мэры или другие
представители выборных органов власти хотя бы раз -- а то и два или три раза
в год -- кому-нибудь отвечали "нет". Он готов был побиться об заклад, что им
это было приятно. Это говорило о том, что у них была власть.
     И он заорал:
     --  Нет, к черту! Нет, нет, нет и еще тысячу раз нет! Я скорей  сдохну,
чем скажу "да"!
     И  Энтони  Зиггата,  вне  себя  из-за  кожного  зуда и  пятен  на своей
униформе,  вышел  к  ожидавшим  у  входа  репортерам  и   назвал   городскую
администрацию  во  главе с мэром "бандой фашистов, расистов,  угнетателей  и
притеснителей,  которые  вознамерились  сломить  дух истинного  профсоюзного
движения в  Америке". Он сказал,  что если  пожарные готовы отдать  за  свой
город жизнь, что уже многие из них сделали, то вполне могут пожертвовать ею,
отстаивая и свою честь.
     Когда  эта  история дошла до  других пожарных подразделений города, она
приобрела несколько иное звучание. Пожарные "узнали", что городская  полиция
потребовала, чтобы в их договор включили пункт о том, что каждый полицейский
будет получать в три раза больше, чем пожарный, питому  как и работы у них в
три раза больше. И  тогда все пожарные  единодушно призвали Зиггату объявить
забастовку, дабы  осадить не в  меру зарвавшихся полицейских жуликов. В  это
время  Зиггата, в чистых брюках,  уже почти не  ощущавший после  ванны зуда,
сидел у  себя дома в Озоновой  роще в  Куинсе  и даже слышать не хотел ни  о
какой забастовке. Но уже после первого из множества звонков с обвинением его
в предательстве  интересов  пожарных и  предупреждением о том, что он  может
лишиться 125-ти процентной надбавки к  жалованью,  которую начисляли каждому
пожарнику,  более или  менее  добросовестно  проработавшему  десять лет,  он
сделал  то,  что  и должен был  сделать всякий  уважающий  себя  профсоюзный
деятель. Объявил о забастовке работников управления пожарной охраны.
     А вскоре после этого в город пожаловали Солли и Спарки.

     Штаб  по ликвидации  кризисной  обстановки  мэр организовал в городской
ратуше  и, возвращаясь туда  из  Чайнатауна  после  обеда  в  ресторане "Цзе
Чуань", обратился к встретившейся у входа женщине:
     -- Ну, как наши дела?
     В ответ та огрела его зонтиком по голове. Придя  в штаб, он весь трясся
и уже с некоторой опаской обратился к своему помощнику:
     -- Ну, как ваши дела?
     --  Просто  кошмар,  --  ответил  первый  помощник.  Это  был  смуглый,
латиноамериканского типа мужчина, в мятом костюме  и  засаленном галстуке, в
намерения которого входило оставаться на этой службе только до тех пор, пока
он сможет  купить  себе  ресторан.  --  Эта  чертова  пожарная  сигнализация
срабатывает по всему городу, и никто на нее не реагирует!
     -- А что горит?
     -- Пока ничего. Все это ложная тревога.
     -- Похоже, мы взяли ситуацию  под контроль. Пойду пообщаюсь с  народом,
-- сказал  мэр и вышел  на улицу. Буквально через несколько  минут  начались
пожары.

     Солли  Мартин  и Спарки Мак-Герл  ехали  по ночному Нью-Йорку.  Путь их
лежал в восточную часть города, на 81-ю улицу.
     -- Этот квартал можно было обработать за несколько минут, -- проговорил
Мартин.
     Мальчик  не отвечал, и  Солли  посмотрел на него.  В  руках тот  держал
спичечный  коробок  и бумажный  пакет,  в  который  они  положили сандвичи с
копченой говядиной. Мальчик  отрывал от пакета полоски бумаги, поджигал их и
бросал в открытое окошко машины.
     -- Прекрати, -- проворчал Солли.
     Мальчик бросил на Солли злобный взгляд, но тут же расплылся в улыбке.
     -- Я просто тренируюсь, -- сказал он.
     -- У тебя нет в этом необходимости.
     Мальчик продолжал улыбаться.
     -- Да, пожалуй, ты прав.
     -- К тому же мы ничего не поджигаем без договора, -- добавил Солли.
     -- Ты не поджигаешь, -- уточнил  мальчишка, но все же отложил спички  и
пакет.
     Солли снова  перевел  взгляд  на дорогу,  как раз вовремя, чтобы успеть
отвернуть и объехать  здоровенного  сеттера,  который вознамерился  доказать
возможность полового акта между собакой и стоящей машиной.
     Мальчишка переменился.  До этого  он проявлял  к  Солли  привязанность,
точно тот был  ему отцом или братом,  а теперь  все больше казалось,  что он
вот-вот  готов  расправить  крылья  и  двинуться  своим путем.  Эта перемена
обнаружилась в нем сразу после пожара в Сент-Луисе.
     -- Все еще вспоминаешь о том парне? -- спросил Солли.
     -- Да, -- ответил Спарки. -- Непонятно. Сначала, когда я  его увидел, я
испугался. Но потом у меня вдруг возникло такое ощущение,  будто я его ждал.
Как будто я все время его ждал.
     -- А раньше ты его когда-нибудь видел? -- спросил Мартин.
     Мальчик посмотрел в окошко и покачал головой.
     -- Нет. То есть на самом деле  вроде  бы не видел. Но, понимаешь, такое
ощущение, как будто я его знал, то есть  вроде видел, но  на  самом  деле не
видел, ну, как... ну, ты понимаешь, что я имею в виду.
     -- Нет.
     -- Ну,  как  будто  я и  он уже жили раньше  и  как  будто должны  были
встретиться, потому что так договорились. Что-то странное.
     -- Ничего, теперь  мы от  него отделались. Больше  мы его не увидим, --
сказал Солли.
     Спарки недоверчиво покачал головой.
     -- Я так не  думаю, -- проговорил он.  -- Не думаю. Солли был рад снова
оказаться  в  Нью-Йорке.  Мальчишка начал вести себя  как-то  не так. Но эта
забастовка пожарных послужила для них призывом. Один  хороший куш -- и Солли
покончит с этим занятием,  а мальчишка может хоть до конца жизни поджигать в
универмагах тележки, Солли до этого уже не будет дела.

     Пожары начались  в Гарлеме,  где  группа подростков, решив, что  лучший
способ улучшить  жилищные условия -- оказаться на улице, принялась поджигать
свои дома.
     Вскоре  дома  запылали  десятками. Из-за  отсутствия  пожарной  команды
полицейские пересели  в пожарные машины и попытались сами бороться  с огнем,
после того, как  вынудили мэра  пообещать им оплатить сверхурочные в тройном
размере. Те  же самые юнцы, которые  устроили большинство  из  этих пожаров,
принимали самое активное участие в их ликвидации.
     В машине Солли Мартина сквозь треск прорывались сводки новостей.  Солли
выругался.
     Они ехали по Вест-сайдскому  шоссе, точнее,  по его остаткам. Трудность
продвижения по этой  скоростной надземной магистрали заключалась в том,  что
водителю  то и дело  приходилось с  нее съезжать, потому  что  дорога  через
каждые  шесть-восемь  кварталов была заблокирована  по причине ее обрушения.
Свернув на  11-ю авеню, Солли  несколько  кварталов проехал по  улице, после
чего снова выехал на Вест-сайдское шоссе.
     Они ехали на юг, вдоль Гудзона, направляясь в Даунтаун. Солли, взглянув
на радио, выругался.
     -- Чертовы любители!  Если  так и дальше  пойдет, то  нам  нечего будет
поджигать.
     Спарки, улыбнувшись, указал вперед.
     --  Там и  для  нас  кое-что найдется, --  сказал он.  Соли посмотрел в
направлении, куда указывал палец мальчишки, и, поняв,  что тот  имел в виду,
тоже улыбнулся.
     Там,  словно два  поставленных  торчком серебристых  блока  жевательной
резинки, упирались в небо башни-близнецы Всемирного торгового центра --  два
самых высоких здания в Нью-Йорке.
     -- Они сделаны из огнеупоров, -- сказал Солли.
     -- Мне все равно, -- ответил Спарки. -- Я могу поджечь все.
     -- Тогда они твои, малыш.

     Когда  мэр  вернулся  в штаб  по  ликвидации кризисной  обстановки, его
трясло. Город горел. От Гарлема на севере до Чайнатауна  на  юге, от реки до
реки  повсюду  вспыхивали  пожары.  Мэр  объявил  мобилизацию   национальной
гвардии;  он  распорядился  привлечь  полицейских  в  качестве пожарных;  он
призвал  горожан  организовать  самодеятельные бригады для тушения пожаров с
помощью подручных средств. Он  обратился к работникам санитарной  службы. Их
лидер спросил  мэра, не  слишком ли  много хочет тот от  уборщиков мусора за
двадцать девять тысяч в год?  Мэр  пообещал четырехкратную  оплату, и только
тогда  профсоюзный лидер сказал недовольным  тоном, что поговорит  со своими
людьми и предоставит им самим принимать решение.
     -- Может,  обратиться  к  учителям? --  спросил мэр.  Помощник  покачал
головой.
     -- А почему?
     -- Да они даже молоко в классах раздавать не станут. А вы хотите, чтобы
пожары тушили.
     --  Это могло бы послужить  для них приятной возможностью  отвлечься от
своих занятии, -- сказал мэр.
     --  Пустая затея,  --  ответил  помощник.  -- Лучше  еще  раз напомните
губернатору о национальной гвардии.
     Явился  полномочный, представитель агентства, ведавшего строительством,
а затем и эксплуатацией Всемирного торгового центра.
     Увидев его, мэр расплылся в улыбке.
     -- Как наши дела? -- спросил он.
     -- Плохи наши дела, -- ответил  полномочный представитель. -- И наши, и
ваши. Надо поговорить.
     Помощник подождав, когда они отойдут в сторонку, двинулся следом, чтобы
принять участие в разговоре.
     --  Я  только что  говорил по телефону  с каким-то  парнем,  --  сказал
представитель. Это  был  сильно  потеющий, начинающий лысеть человек. --  Он
угрожает поджечь Всемирный торговый центр.
     --  В таких  случаях всегда ставят условия, -- заметил  мэр. -- Что  он
хочет?
     -- Десять миллионов долларов.
     -- А как вы думаете, это не маньяк? -- спросил мэр.
     -- Не знаю, что и думать. Но думаю, что нет.
     -- И вы намерены ему заплатить? -- спросил мэр.
     -- Да  где  же мне  взять десять миллионов  долларов?! Мэр  рассмеялся.
Из-за резкого  снижения доходов от  мостов  и туннелей, связывавших  город с
окружающим  миром,  экономическое  положение   Всемирного  торгового  центра
оказалось столь же шатким, как и надежды на запасы нефти Саудовской Аравии.
     -- Так чего вы от меня хотите? Представитель беспрестанно потирал руки,
будто пытаясь стереть с них какую-то душевную грязь.
     -- Защитите наши здания. За них еще не рассчитались!
     -- Ясное дело, -- сказал мэр. -- И  что вы хотите?  Я могу выделить вам
шесть  бойскаутов.  Ну,  еще, пожалуй,  членов  Лиги женщин-избирателей. Они
могут носить воду в своих записных книжках.
     Его перебил помощник.
     -- Мэр, по-моему, вам следует ответить на этот звонок. Мэр кивнул.
     --  Подождите,  -- сказал  он  полномочному представителю и,  подойдя к
телефону, снял трубку и нажал клавишу.
     -- Мэр слушает, -- сказал он и, помедлив, ответил:
     -- Не делайте этого!
     Посмотрев на своих собеседников, стоявших в углу, он  покрутил головой.
Затем посмотрел на телефонную трубку, так, будто она неожиданно замолчала.
     -- Это  ваш поджигатель,  --  сказал мэр, обращаясь к представителю. --
Говорит, что мне уже должно быть об этом известно. Десять миллионов долларов
или близнецы расплавятся.
     Помощник сказал:
     -- А сможет? Насколько мне известно, эти здания сделаны из огнеупоров.
     --  Говорит,  что  сможет,   --  ответил  мэр  и  добавил:  --  Пошлите
полицейских на восточный морской терминал, что на Въезде Рузвельта.
     -- Зачем? -- спросил помощник.
     --  Он сказал,  что  там здание  тоже сделано из  огнеупоров, и,  чтобы
показать нам, на что он способен, он его уничтожит.
     Помощник бросился к телефону, схватил трубку и стал звонить.
     Полномочный представитель покачал головой.
     -- Нужно прекратить эту забастовку, -- сказал он мэру.
     -- Ну да. И дать им этот день открытия охоты на оленей?
     --  Дайте им  хоть  самого черта, --  ответил  представитель.  --  Дело
серьезное.
     -- А вы дадите своим полицейским выходной в этот день? -- спросил мэр.
     -- Меня  об этом не просили. А вас просили,  --  ответил представитель,
отирая брови мокрым носовым платком. -- Это очень важный момент.
     -- Есть вещи и поважнее, -- сказал мэр и посмотрел на своего помощника.
     Тот  медленно  опустил трубку, так, будто  не  мог поверить  в  то, что
только что услышал, и подошел к мэру. В лице его не было ни кровинки.
     -- Худшее, что можно было ожидать? -- спросил мэр.
     --  Да, -- ответил  помощник. --  Мы  опоздали!  Полиция  говорит,  что
морской терминал превращен в груду камней. Вспыхнул, как спичка, и горел так
жарко,  что казалось,  будто  камни плавятся.  Пятеро  или  шестеро  погибли
внутри.
     -- Уступите, -- сказал представитель. -- Уступите! Договоритесь!
     -- Убирайтесь отсюда! -- сказал мэр. -- Меня от вас тошнит!
     К полуночи пожары полыхали уже по всему городу, и, когда самолет с Римо
и Чиуном заходил на посадку  над аэропортом Джона  Ф.Кеннеди, им показалось,
будто небо над городом сияет.
     Направляясь  к  машине,  взятой напрокат, в  Манхэттен, Римо  слушал по
радио последние известия:  "В  дело  пошла национальная  гвардия, губернатор
отдал это распоряжение после того, как его в конце концов нашли  на открытии
новой дискотеки "Бьютифул пипл".
     "Мэр обратился к общественности с призывом встать как  один на борьбу с
пожарами в городе. "Я верю, что вы откликнетесь", -- сказал мэр".
     "Пресса сообщает, что обе башни Всемирного торгового центра блокированы
внутренней полицией, но, по какой  причине  это сделано, не известно. Никому
не  разрешается  появляться  на  территории, прилегающей  к этим  гигантским
сооружениям".
     -- Что будем делать? -- спросил Чиун.
     --  Мэр сидит в ратуше,  -- сказал Римо. -- Поедем туда.  Похоже на то,
что Всемирный торговый центр попал в список этого Спарки.

     Спарки совсем  сбесился.  Солли Мартин понял  это,  когда ему  пришлось
вытаскивать  мальчишку  из  морского  терминала.  Здание рушилось, слышались
крики  заживо  сгоравших людей, а  Спарки  Мак-Герл  хотел  остаться  там  и
дождаться  приезда  полицейских,  чтобы  превратить их в пепел.  Когда Солли
тащил его  к  машине, глаза мальчишки  горели  неистовством  -- смертоносным
неистовством.
     Мартин  двинулся  в нижнюю  часть  города,  затем по  тоннелю  Холланд,
ведущему из Нью-Йорка в  Джерси-сити. Возле гостиницы "Холидей" они свернули
налево и поехали на юг, к центру старого, приходящего в упадок города.
     У сгоревшей ратуши  они  снова повернули  налево и двинулись обратно  к
Гудзону, за которым виднелся устремившийся в небо Нью-Йорк.
     Биржа,  целый  день занятая работой с солидными акционерными фирмами  и
горсткой  крошечных  котельных, предлагавших свои грошовые акции по телефону
клиентам, для которых даже  телефон являлся  большой роскошью,  была темна и
пуста.  Солли припарковал  машину возле деревянного  бруса, предназначенного
для того, чтобы оставленные машины не могли случайно скатиться в мутные воды
Гудзона, который в этом месте был до такой степени  загажен, что, прежде чем
машина опустилась бы на дно, до которого было не так уж далеко, с нее слезла
бы вся краска.
     -- Что нам  здесь нужно? -- спросил Спарки требовательным, раздраженным
тоном.
     -- Предоставь  это мне, --  ответил Солли  и, достав  из-под  переднего
сиденья фонарик с отверткой, сунул их за пояс. Оба вышли из машины.
     Вход   в  подземку  "Транс-Гудзон",  которая  проходила  под  Гудзоном,
соединяя   порт  Нью-Джерси  с   Нью-Йорком,   и  находилась   на  попечении
администрации  порта, представлял  собой  обыкновенную  деревянную будку.  А
станция  подземки,  которая содержалась  портовой  администрацией под  стать
всему  Нью-Джерси,  была,  вероятно, самой  грязной  и  запущенной  во  всех
Соединенных  Штатах.  Создавалось  впечатление,  будто  спускаешься в  ствол
угольной шахты.
     Будка была заперта. Вывешенная на ней табличка гласила:
     ДВИЖЕНИЕ ПОЕЗДОВ ОТМЕНЕНО. ПОЕЗДА НА НЬЮ-ЙОРК ОТ ДЖОРНАЛ-СКВЕР.
     Через заросшее грязью окно Солли  заглянул внутрь. Внутри  было  темно.
Старая обитая железом  деревянная дверь  легко поддалась,  как  только Солли
сунул в замок отвертку. Они шагнули в темноту.
     Остановились,  прислушались. Солли включил  фонарик  и  осветил дорогу.
Вниз до самого конца длинного тоннеля шли ступени.
     -- Иди за мной, -- шепотом проговорил Солли. -- И тихо.
     Пройдя  три  пролета,  при этом  останавливаясь  на каждой  площадке  и
прислушиваясь, они  очутились  в другом длинном тоннеле. В  конце  его Солли
увидел турникет, означавший вход на станцию метро. Здесь администрация порта
доказывала  свое право на владение тем, что оставила  турникет включенным, и
тусклые огоньки  монетоприемных автоматов высвечивали вход  своим жутковатым
сиянием. Солли  снова посветил фонарем, и его луч упал на табличку-указатель
"ВТЦ -- Всемирный  торговый центр". Они  свернули  направо  и пошли  вниз по
другой лестнице. Выйдя на посадочную платформу, остановились. Прислушались.
     Убедившись, что на  платформе никого нет, Солли подвел мальчика к  краю
платформы и включил фонарик. Они спрыгнули вниз и пошли по шпалам налево.
     Наклонившись к мальчику, Солли сказал:
     -- Следующая остановка -- Всемирный торговый центр.
     Мальчик хихикнул, и они  вошли в окутанный  мраком тоннель, который вел
прямо к нью-йоркским "близнецам".

     Отряд нью-йоркской полиции в составе двух капитанов, трех лейтенантов и
четырех  сержантов,  под  командованием   которых   находился   единственный
постовой, несли  охрану  штаба по  ликвидации  кризиса,  располагавшегося  в
здании городской ратуши.
     Постовой стоял  возле  двери.  Все  девять старших  по  званию сидели в
креслах  и не сводили  с него  глаз, готовые в любой момент пресечь малейший
намек на неправильные действия или нарушение субординации с его стороны.
     Приблизившиеся  к  двери, Римо и Чиун  были тут  же  остановлены.  Римо
предъявил постовому удостоверение работника ФБР.
     Тот  посмотрел на него и, повернувшись  к группе сержантов, обратился к
одному из них:
     -- Сэр?
     Сержант,  облеченный по должности самыми маленькими  правами, подошел к
нему.
     -- Слушаю вас.
     -- Этот человек из ФБР. Вот его удостоверение.
     Повертев в руках удостоверение, сержант покивал головой и возвратился к
остальным сержантам. Там  он показал удостоверение сержанту с более высокими
полномочиями,  а  тот,  в  свою  очередь,  повертев  удостоверение и кивнув,
передал его следующему.  Трое  сержантов,  склонившись  над  удостоверением,
начали  по  очереди  его рассматривать.  В конце  концов, наделенный  самыми
маленькими  полномочиями  сержант  передал  удостоверение наделенному самыми
маленькими полномочиями лейтенанту.
     -- Эй! -- окликнул их Римо. -- Не слишком ли вы увлеклись?!
     -- Таков порядок,  -- отозвался старший  по должности  сержант.  --  Мы
обязаны ему следовать.
     В  этот момент лейтенанты  вступили в перепалку, видимо, решая, кому из
них нести удостоверение капитанам.
     Римо  подошел  к  лейтенантам  и  забрал  удостоверение.  Затем  жестом
подозвал  сержантов.  Потом также  пригласил  подойти  капитанов.  Когда все
девять собрались вместе, он поднял свое удостоверение вверх и сказал:
     -- Это удостоверение  работника ФБР. Оно принадлежит мне.  Этот пожилой
джентльмен со мной. Мы выполняем правительственное задание. Нам нужно войти.
     -- Вы получили на это разрешение? -- спросил один из капитанов.
     -- Сейчас получу, -- ответил Римо и сунул удостоверение в карман.
     И тут его руки замелькали в воздухе. Позднее постовой расскажет, что он
так ничего  и  не  понял, --  просто  девять  старших чинов вдруг  все сразу
закрыли физиономии руками. У всех оказались разбиты носы.
     -- Это только цветочки, -- сказал Римо. -- Надеюсь, вы поняли. Теперь я
разрешение получил?
     -- Получил! -- ответили девять голосов.
     -- Благодарю.
     Римо повернулся к Чиуну. Постовой отступил в сторону.
     -- Мы получили разрешение, -- сказал Римо. Постовой подмигнул.
     Мэр сидел, сжав голову руками, словно пытаясь  выдавить из нее головную
боль.
     -- Еще одна серия поджогов, по всей Йорк-авеню, -- доложил помощник.
     Мэр покачал головой.
     -- Позвоните пожарным. Скажите, пусть выходят на работу.
     -- Вы не должны этого  делать, -- возразил помощник. -- Это погубит вас
как политика.
     -- А  если  я этого не сделаю, по  всему  городу штабелями будут лежать
трупы, -- ответил мэр. --  Скажите, что они получат выходной в день открытия
охоты на оленей. Если надо, то и  на уток. Пусть хоть на мангуст, черт бы их
побрал! Я им потом надеру задницы, но сейчас они должны вернуться к работе.
     Помощник хотел что-то было возразить, но мэр рявкнул:
     -- Выполняйте!
     И, подняв голову, увидел Римо.
     -- Что вам нужно? -- спросил мэр.
     -- Какой выкуп требуют за Всемирный торговый центр? -- спросил Римо.
     -- Десять миллионов долларов.
     -- И вы намерены заплатить? -- спросил Римо.
     --  Нет. Я подожду, пока  ни снизят требования до выходного дня  в день
открытия охоты на оленей. Это я им дать могу.
     -- А управление торгового центра не даст им денег?
     -- Нет, -- ответил мэр. -- А, кстати, кто вы такой?
     -- Я из Вашингтона, -- ответил Римо. -- А это мой помощник.
     Он кивнул в сторону Чиуна. Чиун сверкнул на него глазами.
     -- Я его учитель, -- поправил он. -- Всему, что он умеет, научил его я.
За исключением безобразно себя вести. Этому он научился без меня.
     -- Вы говорите, как моя мамаша, -- заметил мэр.
     -- Могу поспорить, что вы ей ни разу не написали, -- проговорил Чиун.
     --  Может, хватит?  -- оборвал Римо. --  У  нас  есть дело. Поджигатели
будут еще звонить?
     -- Да, -- ответил мэр.
     -- Даже если ваши  пожарные снова приступят  к работе,  вам не избежать
беды.
     -- Это какой же?
     --  Поджигателей.  Они  действительно  могут сжечь  Всемирный  торговый
центр. Они могут сжечь весь город.
     -- Вы хотели сказать то, что от него осталось, -- уточнил мэр.
     --  Вот именно. То, что от  него осталось. Если  вы  их не  остановите,
город в любом случае остается и будет оставаться в опасности.
     -- Что вы предлагаете? -- спросил мэр.
     -- Когда поджигатели должны позвонить? Мэр посмотрел на стенные часы.
     -- Через пять минут. Тут вмешался помощник.
     -- Мэр, я только что говорил с пожарными.
     -- И что?
     -- Они требуют выходной в день святого Суизина.
     -- А это еще что такое, черт побери?! -- простонал мэр.
     --  Не  знаю,  --  ответил помощник.  -- По-моему, что-то  связанное  с
лесными сурками.
     --  Нет, -- сказал мэр. -- Это что-то связанное с дождем.  А  сурки  --
это,  по-моему, зимой. -- И опять застонал.  -- Пусть берут  все, что хотят.
Мне все равно. Но потом я всех этих ублюдков  из этого паршивого  управления
вышвырну вон, хоть расшибусь!
     Помощник кивнул и направился к телефону.
     Римо сказал:
     -- Ладно, мэр, когда позвонят поджигатели, сделаете вот что...

     Когда Римо  и  Чиун прибыли  во Всемирный  торговый  центр,  внутренняя
полиция  продолжала держать  оцепленным  весь  квартал, но  в  самих зданиях
никого  не было.  Свет  внутри был выключен,  но, когда Римо и  Чиун вошли в
галерею,  соединявшую оба здания, из другого  ее  конца им навстречу блеснул
луч карманного фонаря.
     -- Кто ты? -- раздался голос.
     -- Я тебя не вижу, -- ответил Римо. -- Свет мешает.
     Фонарь погас.
     -- Он один, -- прошептал Чиун.
     -- Так кто ты такой?
     -- Я принес деньги, -- ответил Римо.
     Подняв   над   головой   дипломат,  он   только  потом  сообразил,  что
спрашивавший не видит его в темноте. Римо же разглядел его с ног  до головы.
Лет тридцать  с небольшим, броско одет,  два  золотых перстня. Он  уже видел
его,   за  рулем  машины  в  Сент-Луисе.  Солли  Мартин.  Римо  почувствовал
разочарование. Он надеялся, что здесь будет и мальчишка, Спарки.
     Римо и Чиун двинулись вперед.
     -- Ближе не подходить! -- резко прозвучал голос Солли.
     -- Между нами двадцать  футов, -- сказал Римо. -- Как же я смогу отдать
тебе деньги, если не подойду ближе? По почте, что ли, отправлю?
     -- Деньги где?
     -- В дипломате, -- ответил Римо.
     --  Хорошо. Поставь его на пол,  а сам отойди назад.  Вспыхнул фонарик.
Римо поставил дипломат на пол и сделал Чиуну знак отойти  назад. То же самое
сделал и сам.
     Луч света метнулся туда-сюда и замер на дипломате.
     Затем стал укорачиваться. Потом перебежал на Римо.
     -- Отойди дальше! -- крикнул Солли. -- Без шуток. Ты у меня на мушке!
     -- Он не вооружен, -- шепотом проговорил Чиун.
     -- Откуда ты знаешь?
     --  По походке. Центр тяжести смещен в ту сторону, где фонарь. Никакого
пистолета, только фонарь.
     Римо пришел к такому же выводу, однако недовольно пробурчал:
     -- А может он тянет его за собой на веревочке?
     -- Нет, -- твердо произнес Чиун. -- Я бы услышал.
     Светя на дипломат, Солли нагнулся, чтобы открыть его.
     Римо спросил:
     -- А где твой маленький помощник?
     -- Спарки? Он наверху и готов разнести этот дом, если что не так.
     И вдруг до него дошло, что о его юном компаньоне никому не должно  быть
известно. Нащупывая замок, он посмотрел на Римо.
     -- А откуда ты знаешь?.. Римо не дал ему договорить.
     -- Много вы пожаров устроили?
     -- Достаточно, чтобы дать понять, кто мы такие, -- ответил  Солли. -- А
ты кто?
     --  И  в  Ньюарке  тоже  вы?  В  жилом  доме.  По  заказу  преподобного
Уизерспула.
     -- Ага, наша работа. Хороший был пожар.
     Римо кивнул.
     -- При этом пожаре погиб наш друг.
     -- Сочувствую, -- отозвался Солли Мартин. -- Такова жизнь.
     -- Мне нравится, что ты к этому так относишься, -- сказал Римо.
     Торопясь  побыстрее  открыть чемоданчик с деньгами,  Солли забыл, какой
вопрос он задал Римо. Подняв крышку,  он посмотрел на деньги, затем  перевел
луч фонарика на Римо,  стараясь попасть тому прямо в глаза. Заметив движение
луча, Римо успел сузить зрачки прежде, чем в них  ударил свет, и,  когда это
произошло, они у него были уже размером не более острия булавки.
     --  Кажется,  я тебя уже где-то видел,  --  проговорил Солли,  пробегая
лучом фонаря по лицу Римо.
     -- Мы никогда не встречались, -- ответил Римо. -- Но были к этому очень
близки в Сент-Луисе. У магазина спорттоваров.
     -- Так это был ты?
     -- Ага.
     -- Напугал ты мальчишку.
     -- Это ничто  по сравнению  с тем, что я  собираюсь сделать, --  сказал
Римо.
     -- Что ты имеешь в виду?
     -- Первым будешь ты, а потом он. Это не деньги, а всего лишь нарезанная
бумага и сверху несколько купюр. "Куклы".
     Луч света метнулся на дипломат, но, прежде чем Солли  Мартин успел хотя
бы взглянуть  на деньги, Римо  уже был рядом  и его  правая  рука  обхватила
Мартина за шею, точно капкан.
     -- Где мальчишка? -- спросил Римо.
     -- Не знаю. У-у-у-у! Не знаю!
     -- Что значит "не знаю"?
     -- Он где-то наверху. В этом здании.
     -- А как же он узнает, что ты получил деньги? -- спросил Римо.
     --  Он должен  позвонить по  тому  телефону.  Солли попытался,  правда,
безуспешно, указать туда, где на стене висел таксофон.
     -- Это правда? -- спросил Римо, хотя и без того знал, что это так.
     Боль  в разумных пределах  и в нужный момент, всегда помогает  добиться
правды, а Римо был большой мастер по части дозированной боли.
     -- Да, это правда, -- проговорил Солли. -- Это была дерьмовая затея.
     -- Может, ты просто занимаешься не своим делом? -- спросил Римо.
     -- Я всегда занимался не своим делом.  И теперь я  наконец это понял. И
вот теперь... проклятье, -- тюрьма!
     Римо покачал головой. В отсвете фонаря,  упавшего на пол, Солли  увидал
лицо Римо: широкие скулы, темные, глубоко посаженные глаза, -- и по телу его
пробежала дрожь.
     -- Что ты хочешь этим сказать? -- спросил он. -- Ты ведь полицейский?
     -- Извини, парень. Ты не угадал. Я наемный убийца.
     -- Вот, вот, -- вставил Чиун. -- И как раз вовремя.
     -- И что теперь? -- взволнованно спросил Солли. Голос его дрожал.
     -- А теперь мы с тобой простимся, -- ответил Римо.
     -- Ты хочешь меня убить?!
     -- За нашего друга Руби, -- сказал Римо.
     -- Ты не можешь этого сделать! -- сказал Солли.
     -- Посмотрим.
     С  Солли  было покончено, и тут зазвонил телефон-автомат. Не успел Римо
сделать и шагу, как Чиун уже снял трубку.
     -- Чиун, -- шепотом сказал Римо. -- Дай я.
     -- Минуточку, -- сказал  Чиун в  трубку.  -- С  тобой хочет  поговорить
Римо.
     Чиун подал трубку Римо. Римо ожег его взглядом.
     -- Это ты, малыш? -- спросил он.
     -- Да.
     -- Солли здесь. Деньги у него.
     -- Хорошо. Дай ему трубку.
     -- Он говорит, чтобы ты быстро шел вниз.
     -- Если ты не дашь ему трубку, я  примусь за дело. Римо поднес трубку к
самому рту и зашептал:
     -- Малыш,  ты бы лучше  спустился. По-моему, он хочет смыться  с твоими
деньгами.
     Спарки рассмеялся, сухим глуховатым смехом, неприятно резанувшим слух.
     -- Не беда, -- ответил он. -- Пусть забирает деньги А я хочу жечь.
     --  Жечь ты не  будешь, придурок, --  сказал Римо. -- Теперь  ты будешь
жариться.
     Мальчишка помедлил и сказал:
     -- Я тебя знаю.
     -- Сент-Луис, -- подсказал Римо. Мальчик опять засмеялся.
     -- Я  знал, что мы встретимся, -- проговорил он. -- Все, видно, к этому
и шло.
     -- Ты так думаешь? -- спросил Римо.
     -- Да. Мне все  время  казалось, будто я ждал тебя всю  свою жизнь. Как
будто у нас с тобой есть какое-то дело, что-то вроде того.
     -- Да, у нас с тобой есть дело, -- согласился Римо.  -- Оно тянется уже
почти три тысячи лет.
     -- Девяносто второй этаж, -- сказал мальчик. -- Я тебя жду.
     -- Жди,  --  ответил  Римо и, помедлив, пока  на  другом конце  повесят
трубку, обернулся и с недоумением посмотрел на Чиуна. -- Он сказал, что ждет
меня.
     -- Я слышал, -- ответил Чиун, стоявший  в десяти футах от  Римо. -- Или
ты думаешь, я глухой?
     -- Он тоже знает эту легенду, -- сказал Римо.
     -- Ее знают все, и все в нее верят, кроме тебя, -- проговорил Чиун.
     Римо положил руку на плечо Чиуна.
     -- Папочка, -- сказал он, -- я тоже.
     Они подошли к лифтам. Как Римо не старался, так и не нашел ни  на одной
из табличек девяносто второго этажа. Все лифты шли только до шестидесятого.
     Они поехали вверх.
     -- Терпеть этого не могу, -- проговорил Римо.
     -- Чего?
     -- Чокнуться можно от этой чехарды с лифтами.
     -- По-моему, этот нормально едет, -- заметил Чиун.
     --  Я не о том, -- сказал Римо. -- Раньше лифты ходили от первого этажа
и до самого последнего. Вжик -- и на месте. Потом на  инженерных факультетах
ввели курс  по проектированию лифтов. И  теперь  они  поднимаются  только до
половины.  Остальные -- до половины того, что осталось.  Чтобы попасть, куда
надо, нужно иметь расписание  движения, как на вокзале, и  делать пересадки,
как на  поездах. Теперь, чтобы попасть на верхний этаж, тебе придется делать
так, как если бы тебе нужно было попасть в Алтуну, чтобы повидаться со своей
тетушкой Элис. Идиотизм!
     -- Я не знал, что тебе так много известно о лифтах, -- заметил Чиун.
     -- Это вполне естественно,  -- ответил Римо. -- Мне вообще очень многое
известно о разных вещах.
     --  Тогда  тебе  следует узнать и еще  кое-что, -- сказал Чиун,  но  не
договорил, поскольку двери открылись, и они, выйдя  из лифта,  направились к
другому, который шел на девяносто второй этаж.
     -- И что же это? -- спросил Римо.
     -- Ты не можешь убить этого мальчика, -- сказал Чиун.
     Римо резко обернулся.
     -- Чего?
     --  Он еще ребенок. А  жизнь  ребенка для Синанджу священна, -- ответил
Чиун. -- И Мастер не может преднамеренно лишить жизни ребенка.
     -- Ну, это в Синанджу, -- ответил Римо. -- А мы в Нью-Йорке.
     -- Но ведь ты Мастер. Ты обязан соблюдать традиции.
     -- Чушь  собачья, --  возразил  Римо.  -- Что  ж  я, по-твоему,  должен
позволить этому паршивому поджигателю спалить меня, как Тунгстена Среднего?
     -- Тунг-Си Младшего, -- поправил Чиун. -- Таковы законы.
     --  Ну, это для тебя, --  сказал Римо. --  Ты  их  можешь  не нарушать.
Только не  заставляй  меня им  следовать. Из-за этой паршивой  твари погибла
Руби, и я поставлю на нем крест.
     Двери открылись. Римо вышел из лифта.
     -- Я останусь здесь, -- сказал Чиун и нажал кнопку "Закрытие дверей".
     Постояв в  коридоре, Римо  услыхал шум. Это был звук, похожий на частое
потрескивание.  Римо  глубоко  втянул в  себя воздух,  и  его  чуткие ноздри
уловили едкий запах горящего дерева.
     Римо бегом бросился  по застланному дорожкой  коридору,  задрав голову,
точно  собака,  нюхающая воздух. Добежав  до  пересечения двух коридоров, он
свернул туда, откуда доносились шум и запах пожара.
     В юго-восточном крыле здания располагались помещения страховой компании
"Большой  шлем".  Сквозь матовое  стекло двери  были  видны  языки  пламени.
Страховая компания "Большой шлем" -- где же он слышал это название?
     Римо  высадил  запертую  дверь. Точно.  Это  же  та  самая компания  по
страхованию от  несчастных случаев,  услуги  которой  предлагал  преподобный
Уизерспул, надеясь таким образом разбогатеть.
     Контра горела. Полыхали столы, тлели книжные полки; дым, выползавший из
раскрытого шкафа, набитого папками, стал багровым, и оттуда вырывались языки
пламени. Одну стену во всю длину занимала огромная вычислительная машина. Из
ее пазов и отверстий шел дым и выбивалось пламя, будто из игрового автомата,
расплачивающегося огнем.
     Римо,  не  обращая  внимания  на огонь,  бросился  осматривать  смежные
комнаты. Спарки нигде не было.
     Возвратившись в главное помещение, он посмотрел на горящий компьютер. И
вдруг  вспомнил  о  тех  несчастных  ньаркских  семьях,   которые  приобрели
страховые  полисы  этой  компании.   Бросил  взгляд  на  висевший  на  стене
огнетушитель. Потом снова на компьютер.
     -- Хрен с ним, -- сказал он и выскочил в коридор.
     Где же мальчишка?
     Римо бежал  по  коридорам, то и дело останавливаясь и прислушиваясь, но
нигде  ничего  не было слышно:  ни потрескивания и  шипения огня,  ни звуков
дыхания или шагов.
     Мальчишки на этом этаже не было. Но куда же он исчез?
     Римо раздумывал не дольше  секунды. Мальчишка, должно быть, пошел вниз,
чтобы поджигать по пути  каждый этаж до самого низа. Наверх он  не пошел бы,
иначе огонь мог перекрыть ему обратную дорогу. Он наверняка внизу.
     Когда Римо  снова оказался у  лифтов, краска на  стенах и металлических
дверях уже  горела. Ковровая дорожка тоже горела.  Мальчишка  сделал это уже
потом,  чтобы запереть Римо на девяносто втором этаже. Римо бросился обратно
по  коридору, нашел выход  на  лестницу и сбежал  на девяносто первый  этаж.
Толкнув  дверь  в  коридор,  он  прислушался.  Все  было  тихо.  Ни  звуков,
выдававших присутствие человека, ни шума пожара.
     Он   снова  бросился   вниз.   Девяностый  этаж.  Восемьдесят  девятый.
Восемьдесят  восьмой. Где-то ведь  этот мальчишка должен быть! Восьмидесятый
горел. Семьдесят четвертый тоже. Тушить огонь Римо даже не пытался. Это дело
пожарных,  если учесть  еще и  тот факт, что у него с Чиуном ни разу не было
отпуска длиннее, чем двадцать семь дней. Однако Спарки нигде не было.
     И  снова вниз,  проверяя каждый этаж. И вот дверь  шестьдесят  седьмого
этажа.
     Римо открыл ее и услышал голос:
     -- Долго же ты, зараза!
     Голос донесся  из коридора слева. Римо бросился туда. Добежав до конца,
он  глянул направо, потом налево. Одна из дверей на дальнем конце холла была
открыта.
     Здесь.  Римо зашел  в открытую  дверь  комнаты  и  увидел "дитя  огня",
стоявшее у окна.
     Мальчик посмотрел на Римо.
     -- Солли мертв?
     -- То же самое будет и с тобой, -- сказал Римо. Мальчишка рассмеялся.
     -- Зачем ты поджег все это наверху?
     Паренек мотнул головой.
     -- Просто так. Чтобы тебя развлечь.
     -- Насколько я понимаю, то, что ты там сделал, большой роли не играет?
     -- Верно. Эту башню я развалю снизу, -- ответил Спарки.
     -- Но, чтобы  это  сделать, тебе  придется пройти мимо меня,  -- сказал
Римо.
     --  Значит,  я  так  и  сделаю.  --  Мальчик  помедлил и,  сощурившись,
посмотрел Римо  в  глаза. --  У меня такое  чувство, будто  что-то такое уже
было, -- проговорил он.
     --  Ты об этом помнить не можешь,  а  вот  наши предки --  да. Это было
очень давно.
     -- Вот как? И кто же победил?
     -- Ваша взяла, -- ответил Римо.
     -- Придется мне продолжить традицию,  -- сказал мальчик. -- Сначала ты.
Потом этот дом. А дальше,  как получится.  Я готов  взяться  и за что-нибудь
посолиднее.  Может, Белый дом. Или Конгресс. Или Пентагон. Там  видно будет.
Одно  я знаю  наверняка:  мне  надоело,  что  Солли  без  конца  лишал  меня
удовольствия.
     -- И та женщина в Ньюарке -- тоже ради удовольствия?
     --  Ты угадал. И  ты  будешь ради удовольствия. И те,  что на  улице. И
собаки, и кошки, и машины. Все ради удовольствия.
     -- Ты просто ненормальный, --  сказал Римо. -- Это твоя последняя ночь,
псих.
     И он двинулся  на Спарки как  раз в тот момент, когда тот поднял  руки.
Только Римо подошел к стоявшим в  ряд  столам, отделявшим  его от мальчишки,
как те вспыхнули.  Сквозь  огонь  ему  было  видно, как  мальчик  засветился
голубоватым  пламенем,  а  от  кончиков  его  пальцев  с  треском,  как  при
электрическом  разряде,  устремились  вперед  огненные  стрелы.  Столы  были
испепелены  прямо у Римо  на глазах. Дерево  вспыхивало  и, большими кусками
взлетая в воздух, пролетало у Римо над головой. Он попятился.
     Почувствовав позади себя жар, резко обернулся  и увидел, что  там горит
пол.  Пламя  прямыми  языками  взмывало  вверх,  образуя стену,  похожую  на
перевернутый  огненный  водопад.  И  тотчас же заполыхало  все  вокруг. Пол,
стены, столы, шкафы -- все оказалось охвачено пламенем.
     И сквозь треск огня раздался пронзительный смех Спарки Мак-Герла.
     -- Тебе конец, лопух! -- крикнул он. -- Прощайся с жизнью!
     Римо  почувствовал, что  пол  у  него  под ногами  начинает  проседать.
Огненное кольцо  вкруг него сжималось.  Римо  охватил  страх,  он  посмотрел
сквозь плотную огненную завесу и увидел, что огненное сияние вокруг стоящего
возле окна мальчика становится все  более ярким. Римо почувствовал, что  пол
под его тяжестью уже слегка прогнулся. Еще немного -- и он провалится. Языки
пламени уже касались его тела. На обнаженных  руках появились ожоги от этого
страшного  огненного  кольца.  Он  понизил температуру  своего  тела,  чтобы
насколько  возможно избежать воздействия  жара, но  при этом хорошо понимал,
что  это  пагубно отразится на  запасе его  внутренней  энергии.  И если  он
собирается что-то делать, то делать это надо сейчас же.
     Разведя  колени  в  стороны, Римо опустился  в полуприсед и подпрыгнул,
выбросив вверх руки и вытянув пальцы, точно  кончики маленьких копии. И  его
пальцы, пройдя сквозь  штукатурные  плиты потолка,  зацепились  за  стальную
балку перекрытия. Ухватившись за балку покрепче, он раскачался и, перебросив
тело через огненную завесу, приземлился позади нее.
     Спарки закричал от  ярости и  протянул руки к  Римо. В этот момент Римо
метнулся к  стоявшему в комнате  водоохладителю и, выхватив из него  большую
бутыль с  водой, ребром ладони  отбил горлышко. И тотчас  же плеснул воду на
Спарки. Это произошло в тот момент, когда от рук мальчика в него устремились
две огненные стрелы. Вода, все десять галлонов, окатила Спарки. Он зашипел и
на мгновение исчез  в  облаке пара.  Римо увидел, как  огненный ореол вокруг
него почти мгновенно превратился  из желтовато-белого, -- перейдя в красный,
а затем голубоватый оттенки, -- в телесный цвет.
     Спарки стоял  мокрый,  понурый, как бродячий пес, попавший под  ливень.
Теперь  дело было уже  проще.  Римо схватил  со стола каменный стаканчик для
ручек.  Достаточно было  швырнуть  его  мальчишке в голову,  прежде  чем тот
очухается и вновь обретет способность извергать пламя.
     И  Римо  занес руку  с увесистой  канцелярской  принадлежностью,  чтобы
нанести смертельный удар. Но так и не бросил. Рука его медленно опустилась и
повисла вдоль туловища.  Он помотал головой.  Эти  чертовы чиуновы  сказки в
один прекрасный  день его угробят! Надо  было  нанести этот  удар.  Но он не
смог.
     И тут Спарки завизжал:
     -- Это тебя не спасет! Это еще не конец!
     Римо  увидел,  как лицо мальчишки исказилось  от  неимоверного  усилия,
которым  тот пытался  вновь заставить себя запылать  этим жутким огнем. Римо
дразнящим жестом поманил его к себе рукой.
     -- Ну,  подходи, невежа, -- проговорил  Римо. -- Вот он я,  иди. Или ты
умеешь убивать только женщин и детей? Ну, давай, мразь.
     Спарки снова  засветился голубоватым светом.  Его способность порождать
внутри себя огонь восстанавливалась.
     -- Сейчас я возьму  тебя за глотку  вот этими самыми руками, -- завопил
он, -- и буду держать, пока они у меня не сгорят!
     -- Так чего же ты ждешь, ублюдок? -- спросил  Римо.  -- Давай, поганец!
-- Он высоко поднял голову. -- Вот моя глотка. На, возьми!
     И Спарки, зарычав, еще  прежде, чем  сияние вокруг него из голубоватого
стало ярко-красным, бросился  на  Римо. Римо не  двигался с места. И, только
когда мальчишка  был уже совсем близко, так, что можно было чувствовать жар,
исходивший  от  его  пальцев,  Римо  метнулся  в сторону. Спарки  по инерции
проскочил мимо него и  влетел в огненное кольцо,  где Римо до этого стоял. И
рухнул вниз,  продавив своей тяжестью горящий пол. Римо обернулся  на  треск
ломающихся досок, ожидая услышать вслед за этим глухой удар  от падения тела
на пол  нижнего этажа. Но  удара  не  последовало.  Вместо этого  послышался
какой-то  хлюпающий  звук, а  за  ним --  душераздирающий  вопль,  тотчас же
оборвавшийся, как будто тот, кто кричал, выпустил сразу весь воздух.
     Римо осторожно обошел горящее место и заглянул вниз через дыру в полу.
     Спарки  Мак-Герл,  плашмя падая  вниз,  угодил на оказавшуюся точно под
проломом вешалку с  острой,  как пика, верхушкой. Возле вешалки стоял  Чиун.
Взглянув на Римо, он развел руками и проговорил:
     -- Ужасный случай.
     Затем перевел взгляд на мальчишку, тело которого, пронзенное  насквозь,
уже приобрело естественный  цвет, а в безжизненном взгляде застыло выражение
нечеловеческого ужаса и боли.
     -- Несчастный случай, -- сказал Римо.
     -- Плохо, когда люди ставят вешалки  где попало, -- невозмутимым  тоном
проговорил Чиун.

     Забастовка  пожарных была прекращена,  благодаря  компромиссу: те,  кто
собирался охотиться на оленей, получили выходной день  в день открытия охоты
на оленей, а те, кто не собирался, -- в день святого Суизина.
     Пожары  в  городе   прекратились.  Всемирный   торговый  центр  избежал
серьезных  повреждений,  если  не  считать  полностью  выгоревших  помещений
страховой компании "Большой шлем".
     Римо и Чиун находились в своем номере с видом на Центральный парк.
     Римо был доволен.
     -- Мы расквитались за Руби, -- сказал он. Чиун кивнул.
     -- Да. Ты расплатился за смерть смертью, потому что это твой метод, так
же  как  и мой. Теперь ты окончательно осознал, что ты наемный убийца и твоя
работа -- нести смерть? Когда нужно совершить возмездие, мы не пишем писем в
редакции и не устраиваем пикетов.  Мы поступаем  гораздо  более эффективно с
теми, кто посягает на основы нашего цивилизованного общества. Ты должен быть
наемным убийцей, потому что  ты больше ничего не умеешь делать. Ты не можешь
быть рыбаком или демонстрировать по телевизору машинки для резки моркови. Ты
уже пробовал.  Не получилось. Ты можешь делать только то, чему тебя научили.
Быть наемным убийцей. Ассасином. Как и я, ты должен убивать, чтобы жить.
     Римо лежал на диване и смотрел в окно на безоблачное небо.
     -- Это паршивая масть, -- проговорил он.
     -- Эту масть дала тебе судьба, -- ответил Чиун.
     --  Да знаю я,  --  сказал Римо. -- Знаю. Уже позднее, днем, он спросил
Чиуна о медальоне, принадлежавшем Руби.
     --  Я его  выбросил, -- ответил Чиун. -- Это была  дешевая подделка, от
которой шея становится зеленой. Римо с изумлением посмотрел на него.
     -- Ты подарил Руби подделку?
     -- Ну и что? -- сказал Чиун.
     А  еще позже, уже вечером, к ним пришел Смит.  На этот раз он  принес с
собой не только  серый портфель, но и какую-то небольшую коробку, завернутую
в почтовую бумагу.
     Смит  похвалил  Римо   за  хорошо   выполненную  работу  по  ликвидации
поджигателей.
     -- Несмотря на то, что она была проделана  без технического руководства
со стороны КЮРЕ, -- сказал он, -- выполнена она была безукоризненно.
     -- Я рад, что вам понравилось, -- ответил Римо. -- Только сделал я  это
не ради вас и вашей дерьмовой организации.
     -- Я знаю, -- сказал Смит. -- Ради Руби. -- Немного помолчал и добавил:
-- Римо, я не меньше вашего сожалею о том, что случилось. Я ее очень любил.
     --  Но  не настолько, чтобы  отказаться от  мысли ее убить, --  заметил
Римо. Смит кивнул.
     -- Это верно. Я любил ее не настолько, чтобы жертвовать из-за нее нашей
организацией и нашей страной. Вы ведь понимаете, что мы существуем тайно, и,
если себя обнаружим, все наше правительство полетит к черту.
     -- Что бы вы там ни говорили,  Смитти, -- отозвался Римо, -- мне на это
глубоко наплевать.
     Извинившись, Смит  простился. Но уже у  самой  двери  вдруг  вспомнил и
бросил Римо завернутую в почтовую бумагу коробку.
     -- Дежурный попросил передать это вам, -- сказал он и вышел.
     Обратного адреса на посылке не было.
     Римо  развернул бумагу.  Там  был ящичек из  серебристого  металла.  На
крышке его золотом была сделана надпись: "Магазин париков "У Руби", Норфолк,
Виргиния".
     Римо  в  недоумении  посмотрел  на Чиуна. Физиономия корейца оставалась
непроницаемой.
     Римо открыл ящик. В нем лежал мужской парик из завитых белокурых волос,
сделанный в том стиле, который пользовался огромной популярностью, благодаря
борцам-профессионалам.
     Римо вынул его, держа  точно дохлую мышь, рассмотрел и снова заглянул в
ящик. Там лежал листок бумаги.
     Римо бросил парик на пол и развернул записку.
     "Это для твоей бестолковой башки, недотепа".
     Подписи не было, но в памяти  своей Римо  как будто наяву услыхал голос
кричавшей ему издалека Руби.
     Он  взглянул на Чиуна, и  как раз в  тот  момент, когда на физиономии у
того мелькнула так редко появлявшаяся улыбка.
     И тут он все понял. Руби была жива, и Чиун это знал.
     Римо тоже улыбнулся.
     -- А медальон? -- спросил он.
     --  Всего  лишь  копия  того,  что  я ей подарил. Она просто дожидалась
подходящего  момента, чтобы  оставить его  в  нужном  месте в доказательство
своей смерти, -- ответил Чиун. -- Вот такой момент  и  подвернулся, когда ей
на пожаре попался труп.
     -- Так это она позвонила тебе в Сент-Луис  и сказала, чтобы мы  ехали в
Нью-Йорк? -- спросил Римо. Чиун кивнул.
     -- Ну конечно.
     -- А Смит? -- спросил Римо.
     -- Он думает, что Руби погибла, -- ответил Чиун.
     -- И что нам теперь делать? -- спросил Римо.
     -- Оставим  все  как есть, -- ответил Чиун. -- То, о чем императоры  не
ведают, не может повредить их наемникам.

Last-modified: Fri, 24 Jan 2003 11:43:55 GMT

Оцените этот текст: