Оцените этот текст:


   -----------------------------------------------------------------------
   Пер. с венг. - Г.Лейбутин.
   Авт.сб. "Перстень с печаткой". М., "Правда", 1986.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 30 August 2002
   -----------------------------------------------------------------------





   Где-то рядом играл патефон. Через распахнутое окно в комнату  врывалось
танго. Капитан Золтан Шимонфи сидел на спинке потертого  кожаного  кресла.
Казалось, он слушал долетавшую в комнату музыку, пальцы  отстукивали  ритм
танцевальной мелодии,  между  тем,  незаметно  для  майора  Ганса  Мольке,
Шимонфи  пристально  вглядывался  в  него.  Немец  -  высокий,   стройный,
темноволосый - беспокойно шагал по комнате. У окна он остановился на  одно
мгновение и посмотрел на мокрые деревья парка.
   Шимонфи вдруг остро  ощутил  горьковатый  аромат  осени,  и  ему  стало
грустно.  Память  воскресила  их  тогдашний  разговор  с  женой.  Он  даже
почувствовал, как дыхание Паулы коснулось его лица, как  теплые  ее  слезы
закапали на его ладони.
   - Паула, милая, - прошептал он. - Успокойся.
   Паула продолжала плакать, а Шимонфи не хотелось лгать ей.
   - Ты согласен служить нилашистам? - спросила Паула.
   - Я служу родине, Паула. Бог тому свидетель, я глубоко уважаю  регента,
но это уважение и привязанность...
   Паула не дала ему закончить:
   - Ты присягнешь на верность Салаши?! - Она с  недоумением  смотрела  на
мужа.
   Шимонфи ответил уклончиво:
   -  Дорогая,  послушай  меня:  если  бы  против  нас  на  фронте  стояли
англосаксы, поверь, я, ни минуты не задумываясь, перешел бы на их  сторону
и до последней капли крови воевал бы тогда  против  немцев.  Но  в  данной
ситуации я не могу поступить так... Нилашисты тоже против русских, значит,
мне нужно быть рядом с ними. Не могу иначе.
   Через силу улыбнувшись, он продолжал:
   - Нет, дорогая, бояться нечего. Кстати, Ганс Мольке официально назначен
моим советником, он настолько верит мне, что... - Он умолк. Нет, это ей не
положено знать.
   - Что? - переспросила Паула. - Почему ты вдруг замолчал?
   - После того как прапорщик Деак... - начал он неуверенно.
   - Что там опять случилось с Табором?
   - Собственно говоря, не случилось ничего, Паула. Просто  мне  неприятно
говорить об этом...
   - Я твоя жена, Золтан. А Габор не только твой друг, но и  мой  тоже.  Я
хочу знать, что с ним произошло.
   Шимонфи опустился в кресло.
   - Боюсь, ты неправильно поймешь меня.
   - Не уходи от ответа, Золтан.
   - Габор глупо попал под подозрение. Я даже не знаю, в чем его конкретно
подозревают. Мольке открыл мне только, что это он попросил взять Габора на
работу в следственную группу. Ну это понятно: так он  будет  постоянно  на
глазах, проще контролировать каждый его шаг.
   - А ты предупредил Габора о грозящей ему опасности?
   - Дорогая... Хотя Габор и мой друг, но я все равно не  имею  права  это
сделать. Я солдат. Я связан присягой... обязан хранить тайну.
   -  Ты,  Золтан,  прилежно  отрабатываешь  свой  хлеб.  Ты   продолжаешь
настаивать, чтобы я уехала к Эльзе в Винернойштадт?
   - Я за тебя боюсь, дорогая, и потому  прошу:  уезжай.  Впереди  тяжелые
дни...
   - Я поняла. Все в порядке, Золтан. Что ж, ты сам так пожелал...
   Двадцатого октября Паула уехала...
   ...Шимонфи стряхнул с себя  паутину  воспоминаний.  Мольке  по-прежнему
расхаживал по комнате,  по-прежнему  играл  патефон  за  окном.  К  своему
удивлению, Шимонфи заметил, что теперь в комнате находится еще и Таубе. Он
никак не мог вспомнить, когда же тот  вошел.  Таубе,  высокий  мускулистый
молодой  парень  в  черном  шерстяном  пуловере  до   подбородка,   плотно
облегающем  его  мускулистое  тело,  уставился  безразличным  взглядом  на
противоположную стену. Шимонфи не любил Таубе. Будь  его  власть,  он  уже
давно предупредил бы Габора Деака, чтобы тот  был  поосторожнее  со  своим
ординарцем: этот молчаливый служака по указанию Мольке  постоянно  шпионит
за Табором.
   Но Шимонфи ничего не сказал об этом  Деаку,  оправдавшись  перед  самим
собой все той же ссылкой на служебную тайну и военную дисциплину...
   Он размял в пальцах сигарету и закурил. Шимонфи пришло  в  голову,  что
три недели назад, когда они впервые увидели друг друга, Таубе совершенно в
такой же вот позе стоял, уставившись в никуда.  Шимонфи  вспомнил  просьбу
Мольке: "Прикомандируйте  рядового  Таубе  к  прапорщику  Деаку,  господин
капитан. Приказ о его перемещении, насколько мне известно, уже прибыл".
   Шимонфи не понравилось это распоряжение, и  он  сразу  сказал  об  этом
майору.
   - Назначить парня денщиком к господину прапорщику, конечно, можно, но я
не согласен с вашим распоряжением. Прапорщик Деак честный человек. Я  могу
поручиться за него.
   Позднее, обдумав происшедшее, Шимонфи пришел к выводу,  что  германская
секретная служба раскинула паутину своей агентуры широко,  во  всех  слоях
венгерского общества - от  кабинета  премьер-министра  до  армии,  включая
рядовых солдат. Шимонфи нынешнее  положение  вещей  казалось  чуть  ли  не
личным оскорблением, и это определяло его отношения с Мольке.
   Звуки  долетавшей  из-за  окна  танцевальной  мелодии  вдруг  сделались
громче. Мольке остановился.
   - Вы слышите, господин капитан? - понизив голос, сказал он,  и  Шимонфи
ощутил в его тоне раздраженность.
   - Деак любит музыку,  -  выпустив  изо  рта  струйку  дыма,  равнодушно
отвечал он.
   - Но  замечу,  здесь  у  нас  не  ночное  увеселительное  заведение,  а
резиденция Особой следственной группы генерального штаба.
   Шимонфи подмывало ответить ему какой-нибудь колкостью,  но  на  это  не
осталось времени, потому что в комнате снова раздался голос Таубе:
   - Прошу  простить,  господин  майор.  Патефон  включил  я.  А  господин
прапорщик Деак, он еще вообще не возвращался домой.
   - Как? - удивленно воскликнул  Мольке  и,  подойдя  ближе,  остановился
прямо перед капитаном Шимонфи. - Такие вольности возможны только у вас,  в
венгерской армии, дорогой  Шимонфи!  -  Он  взглянул  на  часы.  -  Восемь
тридцать, а господин прапорщик все еще изволят где-то развлекаться.
   Шимонфи посмотрел на замшевые туфли майора. Наверное, шил на  заказ.  У
сапожника Арани. Такую пару из тысячи он  узнает  по  покрою.  По  крайней
мере, немцы хоть научатся у нас одеваться со вкусом. Резко вскинув голову,
он сказал:
   - Вы же сами вчера  вечером  попросили  меня,  -  подчеркнул  он  слово
"попросили", - дать Габору Деаку какое-нибудь задание до  утра.  Вот  я  и
отправил его в Веспрем, откуда он пока еще не возвратился.
   В лицо плеснула прохлада раннего утра. Шимонфи вздрогнул.
   - Послушайте, Таубе, да закройте же вы наконец окно!
   Рослый белокурый ординарец Деака повиновался.
   - И сходите в комнату прапорщика, - приказал Мольке, - да вышвырните ко
всем чертям эту его адскую машину.
   Таубе кивнул головой,  пошел  к  двери.  Шимонфи,  оставшись  с  Мольке
вдвоем, сказал:
   - Я хотел вас попросить,  господин  майор,  чтобы  в  дальнейшем  вы  в
присутствии ординарцев не читали мне нравоучений.
   Мольке, иронически усмехнувшись, поклонился.
   - Прошу прощения, дорогой Шимонфи. Я тоже хотел бы вас попросить кое  о
чем. - Он небрежно сунул руку в карман, слегка прислонился плечом к стене.
- Если вы не согласны  с  моими  приказами,  направляйте  ваши  возражения
начальнику генштаба, по официальным служебным каналам.
   Шимонфи встал, раздавил недокуренную сигарету в фарфоровой пепельнице.
   - Вы мне не командир, господин  майор,  а  поэтому  вы  мне  не  можете
отдавать приказы. Вы всего только мой советник.
   - Полномочный советник.
   Вошел Таубе, и Шимонфи снова ничего не мог сказать майору в ответ.
   - Господин майор, - доложил  ординарец,  -  прибыл  господин  полковник
Герман. С ним еще какой-то венгерский офицер.
   Мольке надменно улыбнулся.
   - Знаю. Для этого я и пригласил вас сюда, господа.
   - И господина Таубе тоже? - спросил Шимонфи с легкой иронией.
   Мольке утвердительно кивнул головой.
   - Да, и его тоже. - Посмотрев в упор на Шимонфи,  он  продолжал:  -  Вы
передали Деаку материал на Ференца Дербиро?
   Капитан Шимонфи помедлил с ответом, и  Мольке  понял,  что  разговор  о
служебных делах капитан не хочет вести при Таубе.
   - Можете спокойно говорить, - заметил он. - Таубе тоже  интересует  это
дело.
   Венгерский капитан пожал плечами.
   - Передал. Еще вчера утром.
   - А донесение наружного наблюдения получили?
   - Был туман, и "наружники" не смогли вести наблюдение за машиной Деака.
Возле Эрда они попросту потеряли его.
   Вошел полковник Герман вместе с венгерским офицером. Шимонфи машинально
взял под козырек, но затем, поправившись, поднял на немецкий  манер  вверх
руку, слегка вытянув ее  вперед  и  одновременно  внимательно  разглядывая
полковника. Это был плотный мужчина, среднего роста,  слегка  лысеющий,  с
продолговатым лисьим лицом и седеющими  усиками  под  курносым  носом.  За
пенсне виднелись прозрачные голубые глаза. Сопровождавший  его  венгерский
офицер, подполковник Карой Мадяри, был полной противоположностью  Герману:
огромного  роста,  грузный  мужчина  в  зеленовато-сером   мундире,   туго
натянутом на его огромное тело и  готовом  вот-вот  лопнуть  по  швам.  Он
колюче посмотрел из-под густых черных бровей на Шимонфи, но  тот  выдержал
пристальный взгляд нилашистского генштабиста.  Мадяри,  повернувшись  всем
корпусом, перевел взгляд на Мольке,  когда  тот  резким,  громким  голосом
начал докладывать:
   - Господин полковник, разрешите представить господ офицеров.  -  Герман
сел за письменный стол, кивком головы приглашая и  Мадяри  тоже  сесть.  -
Золтан Шимонфи, капитан генерального штаба, - продолжал майор.  -  Хельмут
Таубе, лейтенант, офицер абвера с особыми полномочиями. - Для капитана это
заявление  было,  конечно,  неожиданным,  но,  взвесив  его  за  несколько
мгновений, он пришел к однозначному  выводу  о  собственном  идиотстве,  -
давно надо было понять, что за птица этот Таубе. И  его  охватил  страх  -
нет, не за себя, а за Габора Деака.
   Полковник Герман представил прибывшего с ним:
   - Подполковник Мадяри, комиссар вождя нации Салаши  и  офицер  связи  с
будапештским центром гестапо. Садитесь, господа.
   Дождавшись, когда офицеры  рассядутся,  Герман,  посмотрев  на  Мадяри,
сказал:
   - Пожалуйста, господин подполковник.
   У Мадяри был грубый, скрипучий голос. Начал Мадяри с обращения прямо  к
Шимонфи:
   - Господин капитан, сообщаю  вам  приказ  фюрера  венгерской  нации.  -
Сделав небольшую паузу, он продолжал: - Ваша группа контрразведки в полном
составе прикомандировывается к отделу  полковника  Германа,  занимающегося
специальными  операциями.  Приказ   секретный.   Вы,   господин   капитан,
номинально остаетесь по-прежнему командиром группы,  но  будете  выполнять
все указания господина майора Мольке. Решение вождя нации вступает в  силу
немедленно. Приказ понятен?
   Шимонфи посмотрел на майора Мольке. Бесила злорадная усмешка немца.  Он
понимал, что его унизили.  Собственно  говоря,  это  же  настоящая  измена
Венгрии -  хорошо  продуманная  и  организованная  измена.  Он  не  станет
комедиантом при Мольке, что бы ни случилось.
   - Господин подполковник, - сказал он твердо. - Приказ понял.  Но  прошу
освободить меня от командования группой.
   В  наступившей  тишине  негромко  щелкнула  зажигалка  Мадяри.  Офицеры
переглянулись, лицо подполковника перекосила угрожающая ухмылка.
   - Причина?
   - Для меня  указания  господина  майора  Мольке  и  его  методы  работы
неприемлемы. Я во многом не согласен с господином майором,  в  том  числе,
например, с тем, что он завел следственное дело на прапорщика Деака. Равно
как с его дальнейшими акциями, запланированными против этого офицера.
   Но тут неожиданно заговорил Герман. Спокойным, бесстрастным тоном.
   - Мы  тоже  не  согласны  с  распоряжениями  майора  Мольке.  -  Увидев
удивление на лице Шимонфи, он пояснил: - В частности, с тем, что прапорщик
Габор Деак, о котором мне известно, что он советский разведчик  по  кличке
Ландыш, до сих пор находится на свободе.
   Шимонфи не мог скрыть своего удивления. Он знал, что его друг находится
у немцев под подозрением, знал и то, что немецкая  разведка  вот  уже  два
года ищет советского агента, имеющего  рабочий  псевдоним  Ландыш.  Но  не
предполагал,  что  Герман   считает   Ландыша,   этого   таинственного   и
изворотливого советского  разведчика,  идентичным  венгерскому  прапорщику
Габору Деаку. Такое предположение означает ни больше ни меньше, что  жизнь
друга в серьезной опасности. Наверное, промолчать в этой  ситуации  он  не
имеет права.
   - Господин полковник, - сказал он слегка хрипловатым, глухим голосом, -
Деак мой друг... И я готов поручиться за него. Слежка,  которую  ведут  за
Деаком вот уже в течение нескольких недель, только лишний раз  подтвердила
его невиновность.
   - Я читал ваш доклад, господин капитан! - перебил его полковник Герман.
- Одним словом,  вы  считаете  подозрения  относительно  прапорщика  Деака
необоснованными?
   - Я считаю эти подозрения полным заблуждением.
   Герман наклонился поближе к нему. С металлическими нотками в голосе  он
возразил:
   - Мы, дорогой капитан, не заблуждаемся никогда! Вы либо  недооцениваете
гестапо, либо не знаете о его успехах. Да известно  ли  вам,  что  старший
брат прапорщика - коммунист?
   - Известно, и достаточно давно, - сказал Шимонфи. - Но его больше  нет.
Ласло Деак, солдат штрафного политического  батальона,  погиб  в  бою  под
Коротояком.
   - Как давно вы знаете Габора Деака? -  Полковник  Герман  посмотрел  на
капитана взглядом следователя, ведущего допрос.
   - Шесть лет, - быстро подсчитав в уме, отвечал Шимонфи. Все верно,  они
познакомились с Табором в тридцать восьмом, когда тот окончил исторический
факультет Будапештского университета.
   - И это вы пригласили Деака на работу в разведку? -  Голос  Мадяри  был
жестким, почти хрустящим. - Вы сделали его разведчиком?
   Шимонфи  выразительно  посмотрел  на  подполковника.  Впрочем,   смысла
пускаться в дискуссию с нилашистом не было. Да и не любил он его. Когда-то
они вместе учились в военной академии. И уже  тогда  он  презирал  Мадяри.
Этот бегемот был противником регента Хорти. Потом Мадяри все же уволили  в
запас и по одному с Ференцем Салаши делу отдали под суд.
   Однако теперь  капитану  Шимонфи  не  хотелось  отвечать  грубостью  на
резкость Мадяри. Его ответ прозвучал решительно, но спокойно:
   - Габор Деак был зачислен  по  моему  предложению  в  негласный  состав
разведки. Затем, после окончания разведывательных курсов, Деака  направили
с заданием в Швейцарию. Деятельность его была нами легализована: он поехал
заниматься исследовательской работой по истории  религии,  как  стипендиат
реформатской церкви. Писал монографию о Кальвине.
   - Весьма характерная деталь для разведки  периода  правления  Хорти,  -
едко заметил полковник Герман.  -  Ласло  Деак  -  преступник,  коммунист,
осужден к пятнадцати годам тюремного заключения, а его  младшего  брата  с
секретным заданием  направляют  в  Швейцарию!  -  Он  поднял  голос.  -  В
Швейцарию, кишащую русскими и английскими шпионами.
   - Его направили на работу  потому,  -  с  известной  остротой  возразил
Шимонфи, - что знали о его ненависти к  старшему  брату.  Габор  Деак  уже
тогда был антикоммунистом, причем глубоко убежденным. До  того  как  взять
его в кадры,  мы  несколько  месяцев  подряд  вели  за  ним  наблюдение  и
оперативно изучали его. Прапорщик  Деак  всегда  с  честью  выполнял  свои
задания.
   Полковник Герман невольно залюбовался капитаном  Шимонфи,  стройным,  с
хорошей офицерской выправкой. Наверное,  ему  понравилась  страстность,  с
которой тот защищал своего друга. Он покивал головой и перевел  взгляд  на
майора Мольке.
   - Зачитайте сообщение нашего московского агента 4/5.
   Майор, подойдя к сейфу, достал оттуда папку и раскрыл ее.
   - Если позволите,  господин  полковник,  сначала  я  зачитаю  донесение
агента Лоза.
   - Лоза? А, помню. Читайте, майор.
   Мольке вынул из папки один  листок  и,  поясняя  подполковнику  Мадяри,
сказал:
   - Это донесение 1942 года. В то  время  я  был  начальником  агентурной
разведки и контрразведки бронетанкового корпуса  "Принц  Евгений".  Нашему
корпусу был придан штрафной  батальон  из  политических  заключенных.  Мне
удалось внедрить свою агентуру в  ряды  политических  и  даже  завербовать
одного уважаемого всеми коммуниста, который, - он  заулыбался,  -  который
при "крещении" получил имя Лоза.
   На  лице  полковника  появилась  гримаса:  видно,  ему   не   нравилось
многословие Мольке и неуместный юмор; желая поторопить майора,  он  сделал
ему знак рукой и заметил:
   - Давайте, Мольке, по существу.
   - Донесение Лозы от 20  октября  1942  года.  Цитирую:  "Вчера  вечером
Ференц Дербиро  поссорился  с  Ласло  Деаком.  Вот  запись  их  разговора:
"Дербиро: "Я бы на твоем месте задушил такого братишечку.  А  ты  еще  его
защищаешь? Так вот знай: это он меня провалил".  Присутствовавший  при  их
ссоре Бела Моргош заметил: "Лаци, все же знают, что твой  младший  брат  -
полицейский шпик". На это Ласло Деак возразил: "Может быть,  оно  в  самом
деле так выглядит. Только однажды вы все удивитесь..."
   Мольке положил листок с донесением в папку, хотел  что-то  добавить  от
себя, но полковник Герман махнул рукой и посмотрел на Шимонфи.
   - Ну что скажете, господин капитан?
   Шимонфи ответил не задумываясь:
   - Это донесение ровным счетом ничего не доказывает. Ласло Деак  защищал
своего брата, и только. На одном незначительном случае построить  какую-то
следственную версию было бы  величайшей  смелостью  и  тем  более  считать
Габора Деака русским агентом Ландыш.
   - Но мы делаем выводы совсем не на основе этого случая. Читайте дальше,
Мольке.
   Майор достал из папки другой листок.
   - Донесение 4/5 от 27 августа 1944 года из  Москвы.  То  есть  документ
двухмесячной  давности.  "Ференц  Дербиро  получил   указание   нелегально
проникнуть в Будапешт. Его явка в столице  будет  находиться  на  квартире
моего агента Лозы. Считаю  необходимым  доложить,  что  вербовку  Лозы  мы
держали в тайне, так что даже его друзья не знают, что он мой агент с 1942
года. Дербиро прибудет на квартиру Лозы с паролем: "Будапешт". На  явочной
квартире он должен встретиться с другим коммунистом, также направленным  в
Венгрию из Москвы. Помимо этого, Дербиро рассказал агенту 4/5, что в  свое
время неправильно судил о Габоре Деаке".
   - Это, по-вашему, тоже не подозрительно, господин капитан?
   Шимонфи помедлил с ответом.
   - Подозрительно, господин полковник. Но,  может  быть,  Дербиро  и  его
дружки просто хотят скомпрометировать Габора Деака в наших глазах?
   - Возможно, но только в том случае, если бы  они  знали,  что  4/5  наш
человек, - сказал полковник Герман. -  К  счастью,  они  этого  не  знают.
Скажите,  Шимонфи,  когда  прапорщик  Деак  попал  в  следственную  группу
контрразведки?
   -  Десятого  сентября  1944  года.  Весной  он  по  шведскому  паспорту
возвратился из Женевы. Мы зачислили его в негласный состав.  А  в  прошлом
месяце я получил приказ господина  начальника  генштаба  призвать  его  на
службу.
   Мадяри подал знак, что собирается задать вопрос.
   - Вы не могли бы сказать, где в  настоящее  время  находится  тогдашний
начальник генерального штаба?
   - Его местонахождение мне неизвестно.
   - Тогда я помогу вам. Он бежал и скрывается под видом монаха.
   - Этого я не знал, -  Шимонфи  унижала  атмосфера  такого  "совещания".
Среди этих  четверых,  рассевшихся  вокруг,  он  вдруг  почувствовал  себя
подозреваемым, на допросе. Он даже пожалел, что спорил с ними. Но нет  же,
нет! - протестовало в нем чувство дружбы, которое он питал к  Деаку.  Надо
бороться за правду до тех пор, пока это будет возможно,  ведь  здесь  речь
идет уже не только о Деаке, а о гораздо большем,  может  быть,  о  будущем
страны. Шимонфи хотел высказаться, но его остановил голос Мадяри:
   - Вы не видите или не хотите  видеть  взаимосвязи  всего  происшедшего,
господин капитан! Хорти и его прихвостни пытались найти  способ  выйти  из
войны, заключив сепаратный  мир.  Укрывали  английских  офицеров  прямо  в
регентском дворце. Установили радиосвязь с базами  англосаксов  в  Италии.
Полиция  объявляет  государственный  розыск   руководителей   "Венгерского
фронта", а Хорти и  его  приспешники  ведут  с  этими  людьми  переговоры.
Конечно же, вам не показалось странным, Шимонфи, почему  это  отдал  такое
удивительное распоряжение начальник генерального штаба: призвать на службу
в разведку Габора Деака. Правильно, Шимонфи, ведь 10  сентября  доверенный
человек Хорти уже вел переговоры в Москве. Цель вашего  дорогого  адмирала
Хорти в ток и состояла, чтобы с помощью  своих  приверженцев  захватить  в
городе и стране ключевые позиции.
   - Прошу прощения, - вмешался Мольке, - все  это  верно.  Кроме  одного.
Деака призвали по моей просьбе.
   Мадяри с любопытством, даже удивлением, посмотрел на немецкого майора.
   - Мне хотелось, - продолжал Мольке, - чтобы Деак постоянно был  у  меня
на виду. - И, улыбнувшись, добавил: - Так мне легче контролировать все его
действия. И я был прав. 25 сентября радиоперехватчики засекли  неизвестный
передатчик с позывными Ландыша. Запеленговать рацию им не удалось,  потому
что радист постоянно менял и волны и место.
   Полковник Герман достал сигару, закурил.
   - Значит, мы имеем дело с хорошо подготовленным агентом, - сказал он и,
повернувшись к  Шимонфи,  добавил:  -  Этот  ваш  Деак  прошел  подготовку
радиста, не правда ли?
   - Да, господин полковник.
   Переждав, пока они окончат обмен репликами,  Мольке  продолжал  доклад.
Голос его был исполнен самодовольства, жесты - величественности.
   -  28  сентября  наш  разведчик  4/5  передал   из   Москвы   следующее
сообщение...
   Для большего впечатления Мольке сделал непродолжительную паузу.
   - Ландыш, - продолжал майор, - советский разведчик. Он сидит  здесь,  в
Будапеште, скорее всего пристроился в каком-то из  наших  разведывательных
органов. 6 октября нашему агенту  стало  известно,  что  Ландыш  установил
связь с коммунистической группой  некоего  Ореха.  Агенту  назвали  только
связника, остальных членов группы он не знает. Равно как и они его. Пароль
группы: "Аллаху акбар". Отзыв: "Ия керим".
   - Господин полковник, обвинение  тяжкое  и  на  первый  взгляд  кажется
вполне убедительным... Но я  не  могу  поверить,  чтобы  Габор  Деак  стал
изменником родины.
   Мадяри грубо загоготал. Затем  с  неожиданным  для  его  грузного  тела
проворством вскочил на ноги.
   - Вы сумасшедший, господин капитан! Бела Миклош  Далноки,  брат  самого
Хорти, не был коммунистом, а все же стакнулся с красными.  -  Он  медленно
приблизился к Шимонфи, снизил голос и с презрением  спросил:  -  Вы  могли
представить себе, что ваш шурин, полковник Берецкий, военный атташе нашего
посольства в Стокгольме, однажды станет изменником родины?
   Шимонфи весь содрогнулся, словно его вдруг ударили в спину ножом. Отказ
шурина служить Салаши был самым уязвимым местом в его биографии, и Шимонфи
не любил, когда ему лишний раз об этом напоминали.
   - Шурина я презираю. И никогда не прощу ему предательства. Но  отвечать
за его поступки не собираюсь.
   Полковник Герман понимающе кивнул головой.
   - Лейтенант Таубе!
   Таубе вскочил и с готовностью  верного  служаки  повернулся  в  сторону
полковника.
   - Что вам удалось заметить интересного в поведении господина Деака?
   - Только то, господин полковник, о  чем  я  вам  регулярно  докладываю.
Прапорщик Деак не любит нилашистов. Ведет богемный образ жизни,  весел,  и
не поймешь, когда он шутит  и  когда  говорит  серьезно.  Свободное  время
проводит у своей невесты, иногда ходит в ресторан "Семь  князей".  А  если
настроение очень хорошее, даже играет на  рояле.  Больше  всего  церковную
музыку.
   - Благодарю, - сказал Герман и повернулся к Шимонфи.
   - Ну что, господин капитан? Вы все еще продолжаете настаивать на  своем
освобождении от должности или  поможете  нам  изловить  агента  по  кличке
Ландыш?
   Шимонфи смущенно смотрел в пространство перед собой.  Обвинения  против
Габора были  действительно  тяжелые.  Заподозрить  Деака  вполне  логично,
только разве Габор мог обмануть и его? Но если это все же так,  тогда  он,
Шимонфи, не имеет права жить дальше. Надо узнать правду, чистую правду.  И
если Габор в самом деле обманул его, Шимонфи знает, что предписывает честь
и долг офицера.
   - Прошу располагать мною, господин полковник, - сказал он негромко.
   - Очень хорошо, господин капитан. Иного ответа я и не  ожидал  от  вас.
Выполняйте указания майора Мольке. А сейчас идите и соберите группу. А вы,
- повернулся он к Мадяри, - объявите офицерам следственной группы  решение
вождя нации.
   Они остались вдвоем - полковник Герман и  майор  Мольке.  Майор  ожидал
несколько мгновений: может быть, полковник скажет ему хоть несколько  слов
признательности, - мол, браво, майор, в вас я  не  ошибся.  Но  тщетно  он
ожидал. Герман рассматривал инкрустацию  на  крышке  письменного  стола  и
молчал. Пауза явно затягивалась, и  Мольке  не  знал,  чем  ее  объяснить.
Стараясь   скрыть   свое    смущение,    заговорил    первым,    изображая
непринужденность:
   -  Такого  оборота  дела  Шимонфи  явно  не  ожидал.  Странный  парень.
Рассчитывать на него нельзя, но я не возражаю, чтобы он оставался здесь...
Хотя бы ради того, чтобы мне легче было контролировать  его  поведение.  -
Пронзительные голубые глаза полковника уже вцепились в лицо майора, и  это
еще  сильнее  повергло  Мольке  в  замешательство.  Но  Мольке  не   хотел
сдаваться. -  Могу  я  вас  чем-нибудь  попотчевать;  господин  полковник?
Французский  коньяк?  Абрикосовая  водка?  -  И,  не   дожидаясь   ответа,
направился к бару, где держал напитки. - Я думаю, сегодня мы заслужили.
   Полковник вынул изо рта сигару.
   - Вы полагаете?
   Мольке приблизился с бутылками к столу. На его губах замерла  смущенная
улыбка.
   - Да, господин полковник,  сегодня  мы  заслужили.  Я  расставил  Деаку
ловушку, и ему уже не выскочить  из  нее.  Разрешите  наполнить,  господин
полковник?
   Полковник Герман кивнул, затянулся сигарой, выпустил дым.
   - Мне абрикосовой, Мольке.
   Запах абрикосовой водки ударил в нос, полковник пододвинул к себе рюмку
и сильно сжал в пальцах, словно хотел ее раздавить. Но пить  не  стал.  Он
поднял взгляд на Мольке. Гладкая розоватая кожа на лбу теперь побагровела,
огоньки в глазах замерли, словно камешки.
   -  Послушайте,  Мольке!  -  сказал  он.  -  Вы  поставили  меня   перед
свершившимся фактом. Что ж, я принял предложенную вами игру...
   - Господин полковник...
   - Не перебивайте меня,  Мольке.  -  Майор  замолчал,  дисциплинированно
вытянулся, сжал губы. - В прошлом году по просьбе генерала я  взял  вас  к
себе, Мольке. Тогда вы избежали отправки на фронт и всего, что  связано  с
отступлением. Теперь я  пожалел,  что  дал  согласие.  Очень  пожалел.  Не
интересует вас, Мольке, конечная победа империи. Всегда только ваша личная
победа! И эта должность тоже нужна вам только для  того,  чтобы  до  конца
натешиться и утолить свою страсть  к  азарту,  к  игре,  чтобы  вам  вести
поединки умов с подозреваемыми. - Он заговорил громче, но голос его еще не
достиг уровня крика. - Потому что господин майор  Мольке  намерен  сделать
карьеру. - Он помолчал несколько  секунд,  окинул  взглядом  побледневшего
майора и продолжал с новой силой.  -  Мольке,  -  уже  шипел  сквозь  зубы
полковник, - мне надоели ваши детские игры. Надоели,  потому  что  у  меня
тоже есть начальники, и они этих игр не понимают. Не понимают, почему этот
Ландыш до сих пор не сорван и не  выкинут  на  помойку.  Скажите,  Мольке,
сколько политических заключенных эти ваши "ландыши" ухитрились выкрасть из
тюрьмы начиная с сентября?
   - Пятерых, - на память отвечал майор, но тотчас же поспешно добавил:  -
Но не у меня.
   - "Не у меня"! - насмешливо повторил  Герман.  -  Вот  видите,  Мольке?
Именно "не у вас". Вы думаете не об общих интересах империи! -  Голос  его
стал жестче, слова громыхали: - У нас! Понимаете?  У  нас,  немцев!  А  вы
относитесь к их числу. Сколько эшелонов взорвали группы Сопротивления?
   - Два.
   - А где сейчас находится фронт?
   - На линии Кошице, Мишкольц, Сольнок, Кечкемет.
   - Теперь вы понимаете, о чем идет речь? - почти с отчаянием  воскликнул
Герман. - Ежедневно сотнями гибнут наши лучшие офицеры... - Он посмотрел в
упор на майора, в глазах его сверкнули слезы, но он совладал с собой. -  И
в их числе мой единственный сын. А тем временем майор Мольке,  видите  ли,
ведет свой очередной "поединок  умов"  с  Ландышем.  Сегодня  27  октября.
Завтра  в  полночь  вы  положите  мне  на  стол   полное   признание   уже
арестованного нами Ференца Дербиро и, увы,  еще  пребывающего  на  свободе
Габора Деака. А в половине первого завтра же  вы  приведете  в  исполнение
смертный приговор обоим. Так решил господин генерал, и  я  рад  этому  его
решению.
   Подавленный Мольке слушал приказ. Он чувствовал  почти  физически,  как
Герман растаптывает пусть занявшую месяцы, но  великолепно  продуманную  и
хорошо организованную работу.  Нет,  он  никогда  не  согласится  с  таким
приказом.
   - А если они откажутся признаться? - спросил он.
   - Тогда вы, майор Мольке, - решительно сказал  полковник,  -  следующим
утром отправитесь на фронт. Так что кончайте играть, Мольке,  и  выбивайте
из этого Деака признание. Поняли?
   - Понял, - отвечал Мольке.
   - Вот за это мы можем выпить. -  Он  подошел  к  столу,  поднял  рюмку,
выпил.
   Вскоре полковник Герман уехал.
   Мольке сидел и смотрел в пространство перед собой. Завтра в  полночь!..
Но разве результатов можно добиваться к каким-то произвольно установленным
срокам? Полковник просто  задумал  погубить  его.  "Мой  единственный  сын
тоже". Вот в чем суть! Он потерял сына и теперь не может стерпеть, как это
майор Мольке пережил войну, уцелел.
   Майор так ушел в свои мысли, что не заметил, как в комнату вошел Таубе.
   -  Можно,  я  посижу  покурю,  господин  майор?  -  спросил  разрешения
лейтенант.
   Мольке вскинул голову и утвердительно кивнул. Таубе закурил сигарету  и
тихо, убежденно сказал:
   - Я бы на вашем месте доложил об этом деле в Берлин.
   Мольке поднял на него взгляд. Словно не  понимая  Таубе,  он  задумчиво
наморщил лоб.
   - Минуя официальные каналы? Нет, Таубе. Этого я сделать не могу.
   Он  встал,  прошелся  по  комнате  до  двери,  там  постоял   несколько
мгновений. С напускным интересом он некоторое время разглядывал витиеватую
медную ручку, затем повернулся и легкими неторопливыми шагами  вернулся  к
окну. Да, если бы он мог донести в Берлин, минуя официальные каналы!  Если
бы он мог поговорить один-единственный раз с фюрером. Тот  понял  бы  его.
Конечно, он может замучить на пытках  этих  Дербиро  и  Деака.  А  завтра,
послезавтра появятся новые дербиро и деаки. Он же, Мольке, хотел бы, чтобы
коммунистов не было больше нигде.
   - Не терзайтесь, господин майор, - сказал Таубе утешающе. - Все  знают,
что полковник Герман завидует майору Мольке.
   - Нет, Таубе,  нет,  -  оживившись,  запротестовал  Мольке.  -  Это  не
зависть. - Он подошел поближе  и,  понизив  голос  до  шепота,  сказал:  -
Полковник Герман попросту хочет меня  уничтожить.  Понимаете?  Здесь  речь
идет о хорошо организованной попытке убить  меня.  О  заранее  продуманной
попытке. - Он схватил лейтенанта за руку.  -  Послушайте  меня.  Полковник
Герман очень хорошо знает, что у нас нет доказательств против  Деака.  Вот
Герман и хочет, чтобы я раньше времени арестовал прапорщика,  не  имея  на
руках никаких доказательств. Потому что уверен: Деак не даст показаний,  а
значит, завтра к полуночи я не смогу положить ему на стол признания Деака.
Но я, дорогой Таубе, хочу жить. Пытать  Дербиро  и  Деака  бесполезно.  Им
прежде нужно предъявить изобличающие их улики, только тогда они заговорят.
И я, если еще и вы мне поможете, завтра к полуночи такие улики буду иметь.
   - Можете на меня  рассчитывать,  господин  майор.  -  Таубе  открыто  и
решительно посмотрел прямо в глаза Мольке. - Я уже прикидывал:  что,  если
назвать Деаку пароль группы?.. Если он действительно член ячейки "Ландыш",
он должен на пароль ответить отзывом. А если он никакого пароля не  знает,
сочтет меня идиотом.
   Мольке подошел к столу, наполнил рюмки коньяком.
   - А не рискованно это? И не рано ли? - Показав на  одну  из  рюмок,  он
добавил: - Приглашаю вас, Таубе, выпейте со мной.
   - Ультиматум господина полковника истекает завтра в полночь. Теперь нам
с вами уже приходится рисковать, господин майор. - Он поднял свою рюмку. -
Конечно, эту операцию с паролем надо  хорошо  подготовить.  Обеспечить  на
всякий случай путь к отступлению.
   Их разговор прервал вошедший  в  этот  момент  в  комнату  дежурный  из
дешифровочной. Таубе, как и полагается денщику, взял со стола пустые рюмки
и бутылку и, вытянувшись перед Мольке по струнке,  сделал  вид,  что  ждет
распоряжений.
   - Господин майор! Радиограмма из Москвы, - доложил  дежурный,  протянув
майору запечатанный  конверт,  затем  дал  ему  расписаться  в  журнале  и
безмолвно удалился.
   Мольке, нервничая, разорвал конверт. Таубе  с  каменно-недвижным  лицом
наблюдал.
   - Мы выиграли, Таубе, - весело сказал майор и показал ему  радиограмму.
- 4/5 установил имя  напарника  Ференца  Дербиро.  И  не  посчитайте  меня
хвастуном, но в связи с этим  у  меня  уже  родилась  гениальнейшая  идея.
Вызовите ко мне капитана Шимонфи.





   Габор Деак сладко зевнул и нежно дотронулся до плеча Аниты.
   - Барышня, подъем!
   Он спрыгнул с кровати, поднял гардину.  В  комнату  заструился  матовый
туманный свет.
   Деак  был  высок,  мускулист,   худощав.   Поправив   ладонью   коротко
подстриженные темно-русые волосы и достав из  кармана  брюк  сигарету,  он
закурил, сел на край кровати и принялся надевать ботинки.  Чуть  приподняв
угол одеяла, поцеловал Аниту в шею.
   - Пора вставать, барышня.
   Деак пошел в ванную. Беззаботно насвистывая какую-то  мелодию,  умылся,
подумал о том, что надо бы и побриться, а то после не  останется  времени:
ведь ему еще нужно успеть переговорить с Анитой. Нет, Анита не  случайное,
мимолетное знакомство. Наверное, она и есть та  единственная,  которую  он
мог представить себе спутницей на всю жизнь. Женой.
   Габор Деак вернулся на родину из Женевы в марте 1944-го нелегально,  со
шведским паспортом в  кармане.  Вскоре  же  после  своего  возвращения  он
познакомился  с  Анитой  -  студенткой   четвертого   курса   медицинского
факультета. Она  знала  о  нем  только  то,  что  он  историк,  много  лет
трудившийся в Швейцарии. До сих  пор  он  воздерживался  открыть  ей,  что
находился в нейтральной Швейцарии  как  разведчик,  на  службе  венгерской
королевской армии,  точнее,  во  втором  главном  управлении  генерального
штаба.  Это,  пожалуй,   отпугнуло   бы   девушку,   настроенную   слишком
антигермански, кроме того, Габор Деак нюхом чуял, что отец Аниты,  инженер
Варкуш, в какой-то форме помогает движению Сопротивления, однако разговора
об этом не затевал ни с ним, ни с Анитой. И вдруг несколько дней назад тот
исчез.  Анита,  правда,  сказала,  что  отец,  работавший  в   текстильной
промышленности, по делам уехал в Трансильванию.
   Поначалу  из  Коложвара  от  отца   пришло   несколько   писем.   Анита
забеспокоилась, да это было и понятно: 11 октября Коложвар заняли русские,
и по всему выходило, что инженер остался по ту сторону линии...
   Деак услышал, как Анита встала, и прокричал ей из ванны:
   - Дашь мне чего-нибудь поесть?
   - Имеется хлеб, масло, чай.
   - Подходит, - откликнулся Габор и вошел в комнату.
   - Тебе, правда, обязательно нужно на службу?
   - Не хочу, чтобы во мне обманулись, - ответил Деак, - как сам не  люблю
обманываться в людях. Если в ком-то ошибаюсь,  потом  очень  жалею  самого
себя. - Он поцеловал ее волосы. - В тебе я не обманусь, не правда ли?
   - Не хочешь, чтобы тебе было жалко самого себя?  -  задиристо  ответила
она, заглядывая ему в глаза. На губах ее мелькнула улыбка, но  взгляд  был
грустный.
   Уверенность вдруг покинула его. Он в упор посмотрел на Аниту.
   - Ты думаешь, я обманусь в тебе?
   Анита как-то странно улыбнулась.
   -  Отвечай.  -  Он  приблизился  к  ней  вплотную,  приподнял  округлый
подбородок девушки.
   Анита потупилась, черные ресницы ее дрогнули:
   - Знай, что я и тогда все равно буду очень тебя любить.
   Деак заметил в ее взгляде неожиданно мелькнувший страх.
   - Не понимаю. - Он действительно не понял ее весьма странного ответа.
   Анита тоже поняла,  что  должна  объяснить  свой  загадочный  ответ,  и
сбивчиво добавила:
   - Война, Табор. Постоянные бомбежки. Исчезают люди.  Кругом  насилие  и
страх. А я ведь тоже  человек.  И  у  меня  не  только  сила  воли,  но  и
инстинкты. Я не знаю и не могу знать, совладаю ли я в какой-то  момент  со
своими инстинктами. Разве ты всегда уверен, что сможешь?
   - Не всегда.
   - Тогда почему ты ждешь от меня каких-то громких слов.  Я  люблю  тебя,
принадлежу тебе. Разве этого мало? - Она поцеловала его в  щеку  и  как-то
странно улыбнулась, а потом добавила: - Я пойду все же приготовлю завтрак.
   Деак остался один. Ему пришла в голову встреча с Орехом.
   Орех - невысокого роста мужчина с седеющими висками. Он, как подметил с
самого начала Габор,  был  чем-то  явно  обеспокоен.  Встретились  они  на
набережной Уйпеште. Орех перешел прямо к делу.
   - У меня два вопроса, в связи с  которыми  мы  сегодня  и  встретились.
Во-первых - о твоей невесте.
   - Об Аните?
   - Что-то неладное с ней происходит, - чуточку резко сказал Орех. - Есть
один сигнал.
   - Хотелось бы знать, кто сигнализирует.
   -  Это  неважно,  да  и  не  твоя  компетенция.  -  Орех  на  мгновение
остановился, поправил на шее потертый шерстяной шарф, пристально посмотрел
на Деака и зашагал дальше. - Я дал Тарноки одно задание  в  связи  с  этим
сигналом. О результатах он тебе расскажет.  А  ты  с  Анитой  подожди  его
прихода.
   - Но что с Анитой? - Деак схватил Ореха за рукав. - Как-никак  она  моя
невеста.
   Орех не отвел руку. Он сделал несколько глубоких затяжек, глядя куда-то
вдаль.
   - Мой связник сверху сказал, что твоей невесте  пришло  письмо.  От  ее
отца...
   -  Ну  и  что  ж  тут  такого?  Кстати,  я  читал  это  письмо.  Ничего
подозрительного в нем не нашел.
   - Прочитай еще раз. Повнимательнее.
   Дождь  посыпал  гуще,  усилился  ветер,  он  принес   отдаленный   гром
артиллерийской канонады. Некоторое время они шли молча. Уже миновали дома,
стоявшие на краю парка, и только тут Орех снова заговорил:
   - Нам надо выручать Ференца Дербиро. Спасти его можно  только  с  твоей
помощью, так что ты должен быть идеально "чистым". Будь внимателен.
   - Вы уже знаете, кто провалил Дербиро? - спросил он негромко.
   - Агент по кличке Лоза. Говорят, член партии.  Надо  бы  выяснить,  кто
таков, и покарать.
   "Покарать! - подумал Деак. - Как все просто звучит. А  где  найдешь  ты
эту самую Лозу?"
   ...Габор усилием воли прогнал от себя мысли о встрече,  снял  со  стены
гитару и заиграл мелодию старинного трансильванского псалма.  Он  негромко
пел эту мелодию, грустную и все же дарующую надежду. Вернулась Анита.  Она
принесла на тарелке бутерброды и чашку чаю.
   - А теперь ты о чем задумался?
   - Кто те двое евреев, которым ты хотела достать фальшивые документы?  -
спросил он и отложил в сторону гитару.
   - Профессор Шааш с женой. Знаю только, что это какие-то важные люди.
   - Ты встречалась с ними?
   - Да. В кафе "Бельвероши".
   - Кто тебя с ними познакомил?
   - Я же рассказывала тебе. Ты что, не веришь мне?
   - У меня одна жизнь. А свинец нынче сильно подешевел.  Ну  так  кто  же
все-таки этот профессор? Что ты о нем знаешь? Где он живет?
   - Габор, не знаю я о нем ничего. Все произошло, как мне  наказал  отец.
Человек пришел, назвал пароль. Милый, может, ты не хочешь им помочь?
   "Шел бы, что ли, уж поскорее этот Тарноки", - думал Деак.  Его  сжигало
нетерпение узнать, что они такого знают о ней, в чем подозревают?
   - Почему же не хочу? Помогу, - сказал он вслух. -  Но,  честно  говоря,
боюсь. Только ради тебя и иду на этот риск.
   Анита успокоилась, по лицу ее пробежала нежная улыбка.
   В дверь позвонили. Анита вздрогнула, вопросительно посмотрела на Деака.
   - Я сам, - сказал Габор, подошел к двери и распахнул ее.
   На пороге стоял человек среднего роста,  седоусый,  лет  пятидесяти,  в
серой "иденке". У него  был  уверенный  взгляд,  полное  лицо,  излучавшее
спокойствие и доброту.
   - Господин Тарноки, - представил его Габор и добавил: -  Мой  приятель.
Можешь говорить при нем обо всем спокойно и откровенно.
   Девушка  с  некоторым  замешательством  смотрела   на   пришельца.   Ей
показалось,  что  они  уже  где-то   встречались   раньше,   может,   даже
разговаривали. У гостя был тихий приятный голос. Он  вежливо  поблагодарил
за приглашение сесть, но не принял его, а посмотрел на часы, словно  давая
понять Деаку, что у них слишком мало времени и нужно  сразу  переходить  к
делу.
   - Я знаю вас, Анита, по рассказам Габора, - сказал он. - Я имею в виду:
знаю о вас самое существенное.
   - Ну ты все же присаживайся, дядюшка Дюри. Выпей хотя бы чашку  чаю,  -
перебил его Деак. - И пальто ты, наверное, тоже мог бы снять.
   Тарноки покачал головой и, значительно посмотрев на Деака, сказал:
   - Ты позволишь мне спросить кое о чем Аниту?
   Девушка удивленно взглянула на него.
   - Меня?
   Тарноки кивнул.  Теперь  Анита  перевела  взгляд  на  жениха,  смущенно
улыбнувшись.
   - Ты что-нибудь понимаешь?
   - Нет еще, - отвечал Деак. - Но прошу тебя,  отвечай  на  его  вопросы,
Анита, откровенно. - Он улыбнулся, чтобы придать ей смелости.
   - Прошу, что вас интересует?
   - Извините, когда вы получили письмо от вашего отца?
   - В субботу, четырнадцатого, - сказала девушка.
   - Из Коложвара?
   - Да.
   - Можно мне взглянуть на письмо?
   Анита недовольно посмотрела на Габора, сказала, что ей непонятно, зачем
все это, но направилась за письмом  к  книжному  шкафу.  Достав  из  книги
сложенное вдвое письмо, она подала его гостю.
   - Вот, пожалуйста.
   Тарноки взял письмо, развернул и внимательно прочел. Тем временем  Деак
подошел поближе, Анита же села на край кушетки.
   - Все правильно, - сказал Тарноки,  протягивая  письмо  Габору.  -  Вот
смотри сам.
   - И что я должен увидеть? - спросил Деак, думая  над  словами  Тарноки:
"все правильно".
   - Согласно дате на письме инженер Маркуш написал его 14 октября. Так?
   Деак взглянул на письмо.
   - Ну и что? 14 октября, в субботу.
   - Мадемуазель Анита получила это письмо в субботу? - спросил Тарноки  и
взглянул на девушку.
   - Да, в субботу, - сказала Анита. - Что же в этом удивительного?
   - Удивительно то, что Коложвар далеко отсюда, Анита, - заметил Тарноки.
- Если ваш папа в субботу отправил письмо, как вы могли получить его в тот
же день?
   Они пристально посмотрели друг на друга. Наступившая пауза  становилась
томительной.
   - Не знаю, что ответить, - призналась Анита.
   - Ты уверена, что получила письмо в субботу? - поспешил Деак на  помощь
девушке. Анита утвердительно кивнула. - Конечно, в субботу, -  вспомнил  и
сам Деак. - Ведь на другой день салашисты захватили власть в  стране...  В
самом деле странно! - проговорил он.
   В уголках рта у Тарноки заиграла улыбка. Но нет, это не  было  желанием
иронизировать, это было плохо скрытое огорчение и разочарование.
   - Но еще более странно, -  сказал  он,  -  что  четырнадцатого  октября
Коложвар освободили советские войска. Значит, для того чтобы письмо попало
к вам, кто-то должен был переправить его через линию фронта. А это за один
день едва ли сделаешь.
   Деак некоторое время с удивлением  смотрел  на  письмо,  затем  перевел
взгляд на девушку. Теперь-то ему было  ясно,  почему  Орех  вел  себя  так
странно на встрече. Выходит, отец Аниты находится совсем не в Коложваре?
   - Тогда где твой отец?
   Анита молчала, потупив голову. Деак повторил вопрос более настойчиво.
   - Габор, - сказала она и подняла взгляд на него.  В  глазах  ее  стояли
слезы. - Может быть, он совсем не в Коложваре. Может быть... Ты знаешь, он
ведь был участником Сопротивления. А ты следователь по политическим делам.
Может быть, он боится тебя и потому что-то скрывает...
   - Это понятно. Но почему ты-то "темнишь"? Где твой отец?
   - Господи, ну почему ты не веришь мне?
   - О чем вы говорили прошлой ночью с Мольке? - тихо проговорил  Тарноки.
- Чего он от вас хотел?
   - Мольке? - спросила девушка, побледнев.
   - Да, майор Мольке.
   - Чего он хотел? В каком смысле? И откуда вы взяли, что какой-то  майор
Мольке был у меня?
   - Я наблюдал за  вашим  парадным.  Он  пришел  к  вам  в  десять  минут
двенадцатого. В двадцать минут первого уехал.
   Деак уронил письмо на стол. Боль обиды пронизала его насквозь и  лишила
сил. Он не хотел верить своим ушам. Но нужно верить: что  это  правда,  он
прочел на лице Аниты.
   - Тебе еще нужно учиться, Анита, -  сказал  он  с  горечью,  -  учиться
лгать. Нет навыка. Спрашивать надо было так: Мольке? Какой еще Мольке?
   Им овладел накатившийся гнев. Он готов был схватить девушку за плечи  и
тряхнуть ее как следует. Он едва сдерживался.
   - Когда арестовали твоего  отца?  -  твердо  спросил  Деак.  Теперь  он
догадывался, что дело обстоит именно так.
   - В тот самый день, который я назвала, сказав  тебе,  что  он  уехал  в
Трансильванию.
   - А когда завербовали тебя?
   - На следующий день.
   Деак отвернулся. Засунув  руки  в  карманы,  отошел  к  окну.  Вот  так
история! Его невеста - агент гестапо! Что же теперь ему  остается  делать?
Сейчас только не потерять голову. Речь идет о  гораздо  большем  -  об  их
боевой группе. И о Дербиро. Он снова повернулся к Аните.
   - Шимонфи знает о том, что тебя завербовали?
   - Он сам возил меня к Мольке.
   - Что их интересует?
   Лицо Аниты передернула болезненная гримаса.
   - Все-все, - прошептала она. - В особенности ты. Они  сказали,  что  ты
русский агент. И я должна это у тебя вызнать...
   - О чем вы уже проговорились Мольке? - спросил теперь уже Тарноки.
   - Если бы я проговорилась, или  просто  рассказала  ему  все,  что  мне
известно, отца давно бы уже выпустили на свободу. Да, меня заставили стать
их агентом. Но и по сей день я не рассказала им ничего.
   - Но почему ты не рассказала ни о чем Габору? Сразу же!
   - Почему? Боже мой, почему?! - Анита разрыдалась. - Если бы вы  видели,
как они пытали отца. Если бы  вы  посидели  и  посмотрели  в  глаза  этому
Мольке! Почему не сообщила? Да потому, что я люблю своего  отца.  И  люблю
Габора тоже и не  хочу  потерять  ни  того,  ни  другого.  Теперь  вы  все
знаете...
   Деаку стало жалко Аниту. Она права: расскажи она и десятую  долю  того,
что ей известно о Габоре,  он  уже  давно  не  жил  бы.  Все  ясно,  немцы
заподозрили его. Он подошел к Аните и примирительно сказал:
   - Анита, а этих твоих Шаашей тоже придумал Мольке?
   - Нет, о Шаашах Мольке ничего не знает. Это поручение моего отца. - Она
встала и шагнула навстречу Габору. - Габор, наверное, ты презираешь  меня,
и я вполне заслужила это. Но я очень прошу тебя:  помоги  Шаашам.  Я  ведь
обещала отцу...
   Деак взял девушку за руку, ободряюще пожал ее, а затем  перевел  взгляд
на Тарноки. Тот покачал головой. Однако Деак сделал вид,  что  не  заметил
его знака.
   - Когда и где ты встречаешься с Шаашами?
   - Вечером в шесть, в ресторане "Семь князей".
   - Хорошо. Я приду туда. Но  если  ты  меня  обманешь,  значит,  я  того
заслуживаю.
   - А Мольке? Что сказать ему? - спросила она немного погодя.
   - Теперь тебе придется разыгрывать роль гитлеровского шпика до конца, -
сказал Деак. - Мы потом договоримся, что ты должна делать.
   Когда Тарноки и Деак вышли на улицу, Тарноки принялся его журить.
   - Ну что ж, собираешься помогать этим Шаашам?
   - Конечно.
   - Я запрещаю тебе это.
   Деак остановился.
   - Как это ты мне "запрещаешь"?
   Они стояли на углу улицы Старой почты. Еще только  вечерело.  На  улице
было довольно оживленно. По узким тротуарам спешили,  толкая  друг  друга,
пешеходы. Тут спокойно не поговоришь.
   - Иди вперед и не устраивай сцен.
   Деак поднял воротник плаща: по спине у него вдруг пробежал холодок. Они
направились в сторону набережной Дуная. Нет, Тарноки  не  верит  Аните.  А
ведь это означает, что его обяжут порвать с ней...
   Они остановились у чугунных перил набережной. Деак  закурил,  предложил
сигарету и Тарноки, но тот отказался.
   - Ореха убили сегодня ночью, - сказал он. - Группу поручили  возглавить
мне.
   У Деака словно онемели руки.  Ему  вдруг  стало  трудно  даже  поднести
сигарету ко рту.
   - Не может быть!
   - На рассвете! Нилашистский патруль. Открыли огонь -  и  все.  Но  наше
задание остается: нужно выручать из тюрьмы Дербиро.
   Такая рань, нет еще десяти, думал Деак, а уже сколько всего  случилось.
Он сам под подозрением. Мольке и его команда затягивают  петлю  все  туже.
Аниту поставили перед неразрешимой дилеммой. Ореха убили... Что же дальше?
   Дербиро  пытают  в  подвале  виллы,  и  задача  Деака  теперь  поскорее
освободить советского  разведчика...  Но  как?  Сейчас,  когда  он  сам  в
смертельной опасности и страх ходит за ним по пятам! Вот и Шимонфи  предал
его. Даже не предупредил, что Мольке ведет за ним слежку. А знал ведь!
   - Вам известно, кто предал Дербиро?
   - Агент гестапо по кличке Лоза. Говорят, коммунист, член  партии.  Надо
бы его разыскать и заставить навек замолчать.
   - А какие-нибудь сведения о нем, кроме клички, вам известны?
   - Знаем, что немецкий агент с сорок второго года.
   Деаку  хотелось  спать.  Бил  озноб.  Сколько  уж  лет  подряд  ему  не
приходится спать спокойно. А как хотелось бы хоть  однажды  выспаться  как
следует. Мирно, не ведая страха.
   Тарноки тронул его за рукав.
   - Габор...
   Деак раздавил сапогом сигарету.
   - Знаю, как я должен поступить, - сказал он тихо.
   - С девушкой тебе придется порвать немедленно.
   - Нет, - перебил тот. - Этого я не сделаю.
   - Ты порвешь с ней и еще - донесешь на нее Мольке.
   - На Аниту? Донести? Да ты с ума сошел!
   Тарноки спокойно продолжал:
   - Скажешь ему, что девица призналась тебе, что ее  завербовали.  Только
так ты можешь вернуть его доверие.  А  ты  должен  добиться  этого,  чтобы
освободить Дербиро.
   - И ради этого я должен  убить  свою  невесту?  Ты  понимаешь,  что  ты
говоришь?
   - Девица - изменница. Убежден, что она уже успела  выболтать  Мольке  о
тебе все.
   - Если бы это было так, меня давно бы уже арестовали.
   - Я понимаю, ты влюблен в нее. Но сейчас это уже  дело  десятое.  Связь
здесь совершенно ясна. Они завербовали Аниту, она выдала тебя, и с тех пор
ты взят под подозрение...
   - Но почему же они до сих пор меня не взяли?
   - Потому что один ты им не нужен. Им нужна вся линия связи! Через  тебя
они надеются замести нас всех в один совок. Как мусор с пола  -  веничком.
Словом, на девчонку ты доносишь. Конечно, это выглядит беспощадно, но  что
делать? Мы вынуждены обороняться.
   - Нет, такие приказы ты не имеешь права мне давать. И не требуй от меня
такого, дядя Дюри. Убийцей я не стану. Я люблю Аниту, верю ей и в беде  не
брошу. Уж лучше я перейду на нелегальное положение...
   - Ты анархист, Габор.
   - Какая мне разница, кто я и что я. Нет, на Аниту доносить не  пойду...
Сделаю все, что прикажешь, только не это...





   За свою жизнь Габор Деак бывал во всевозможных переплетах, но сейчас он
понял, что угодил в ловушку, из которой не выбраться. Тому, что его до сих
пор не арестовали, он больше не удивлялся: ясно, что Мольке  хочет  прежде
всего выявить его связи.
   Габор Деак прошелся по комнате - вдоль полок с  книгами,  мимо  кресла,
обитого темно-зеленым бархатом, и кушетки.  Несколько  дней  назад,  когда
ему,  прапорщику,  определили  тихий,  богато  обставленный  кабинет,   он
удивился. Но сейчас,  после  разговора  с  Анитой,  не  казалось  странным
распоряжение Шимонфи и было совершенно ясно,  что  и  эта  комната  играет
какую-то роль в его предстоящем разоблачении.
   Вошел  Таубе.  Почтительно,  как  положено,  отрапортовал,  после  чего
спросил, не закрыть ли окно.
   - Оставьте, - сказал Деак и,  усевшись  на  поручень  кресла,  принялся
разглядывать неподвижное лицо своего ординарца.
   - Ну, что говорят  на  базаре?  -  спросил  он,  закуривая  и  стараясь
сохранять невозмутимое спокойствие.  По  обыкновению  он  маскировал  свою
нервозность и напряжение чуть развязным юмором.
   -  Докладываю,  господин  учитель:  полковник  Герман   в   присутствии
подполковника Мадяри устроил смотр личному составу части.
   - Здесь они тоже были?
   - Только заглянули. - Он подошел поближе и, приглушив голос, добавил: -
Я слышал, будто всю нашу группу передали под команду немца.
   - Вовремя сделали. И кто же теперь будет командиром?
   - Господин майор Мольке.
   - Так это же великолепно! Мольке - гений. Вы знаете, что такое "гений"?
   - Талант? Правильно я ответил, господин учитель?
   Деак встал, улыбнулся.
   - Очень даже, Таубе. Между прочим, вы мне все больше нравитесь.
   Таубе подошел еще ближе, поставил на место кресло.
   - Господин учитель, правда, что нас отводят на новые позиции?
   - Панические  слухи,  Таубе!  Очередная  "утка".  Утренней  оперативной
сводки с фронта  не  видели?  Обстановка  решительно  переменилась.  Конец
нашему "отходу на заранее  заготовленные  позиции".  Кстати,  откуда  этот
чертов туман? Что вы об этом думаете, Таубе?
   - Думаю,  что  сегодня  не  будет  воздушного  налета.  Можно  спокойно
работать.
   Деак уселся на подоконник. Лицо его неожиданно повеселело.
   - А ну принеси мою гитару. - Таубе побежал исполнить приказание, и  вот
уже Деак взял гитару в руки, тронул струны. - Вы  ведь  из  Трансильвании,
Таубе? Из Брашова?
   - Так точно, господин учитель.
   - Тогда слушайте:

   Уже пропели петухи. На небе светлей.
   Скоро, скоро, лапушка, станешь ты моей... -

   пропел под аккомпанемент гитары Деак.
   - Точно. Наша песня, трансильванская, -  обрадовался  Таубе.  -  Только
лучше, если вы не будете петь, господин прапорщик, -  тут  же  спохватился
он. - Майор Мольке, они того, так сказать... не уважают музыку.
   Деак опустил гитару, отошел к камину  и  прислонился  спиной  к  теплым
кирпичам.
   - Закрывайте окно  и  идите  сюда,  -  сказал  он  и,  прищурив  глаза,
пригляделся к молодому солдату. Здоров, бугай. С таким где-нибудь в темном
месте лучше не встречаться. Таубе...  Немецкая  фамилия.  Ну,  конечно!  В
Брашове во все времена  жило  много  саксонцев.  Удивительно  другое,  что
Шимонфи приставил его ко мне денщиком.
   - Слушаюсь, господин учитель.
   - Это вы приводили в порядок книги на полке? - негромко, почти  шепотом
спросил Деак.
   - Никак нет, господин прапорщик. - Таубе посмотрел прямо в глаза Деаку.
- Вчера господин капитан Шимонфи заперли комнату на ключ и ключ  унесли  с
собой. А я, господин учитель, с  вашего  позволения  взял  только  "Звезды
Эгера". Всю ночь читал. Сейчас принесу обратно.
   - Любите читать?
   - Очень, господин учитель. "Звезды Эгера" уже  по  третьему  разу,  так
сказать...
   Деак швырнул гитару на кушетку. Закинув руки за голову, он  по-прежнему
не спускал пристального взгляда с Таубе.
   - "Звезды Эгера", - повторил он. -  Припоминаю  в  связи  с  этим  одну
смешную историю. Был у меня гайдук, когда я ездил учиться в  Стамбул.  Так
вот он, бывало, ночи напролет все читал. А на следующий день ходит сонный,
как муха. И вот как-то раз мыл окно да и заснул. И свалился вниз с шестого
этажа. А жаль, хороший был парнишка.
   Судя по всему, Таубе понял намек. Ответил неторопливо, взвешивая каждое
слово.
   - Со второго этажа упаду - не разобьюсь. Но учту.
   - Ну вот и отлично. Выходит, мы поняли друг друга.
   Деак подошел к письменному столу, сел и  пододвинул  к  себе  документы
арестованного Ференца Дербиро. Таубе неподвижно стоял у камина. Да,  думал
он, господину Мольке нелегко будет справиться с прапорщиком.
   - Таубе, нужно бы достать муки "нулевки", -  перебил  его  мысли  Деак.
Голос его был снова  прежний,  веселый.  -  И  несколько  больших  бидонов
топленого свиного сала.
   - Когда?
   - Срочно. У матери кончились все запасы.
   - Завтра все достану, господин прапорщик.
   - Спасибо.
   Вошел капитан Шимонфи, он был в спортивном костюме. Деак  встал,  хотел
отрапортовать по всей форме, но капитан махнул  рукой:  не  нужно.  Смерив
взглядом Таубе, дал тому знак удалиться и только в дверях вдруг  остановил
его:
   - Достали мыло?
   Таубе с готовностью служаки щелкнул каблуками.
   - Обещали завтра привезти. Вам какого: "Элиду" или "Синее-красное"?
   - "Синее-красное", - уточнил Шимонфи и, повернувшись к  Деаку,  спросил
его: - А ты себе ничего не заказывал?
   - Мать ничего не говорила, значит, у нее еще есть запасы.
   Шимонфи оперся рукой о край стола.
   - Можете идти, Таубе.
   Дождавшись, пока денщик удалится, он окинул взглядом комнату.
   - Ну как тебе здесь нравится?
   Деак следил за взглядом капитана.
   - У меня еще не бывало таких княжеских апартаментов. Не  пойму  только,
чем заслужил? Разреши доложить о результатах?
   - Давай. А впрочем, лучше, если напишешь. Сигареты есть?
   Деак обошел вокруг стола, достал из кармана портсигар  и  протянул  его
Шимонфи.
   - Прошу, господин капитан.
   Шимонфи закурил. Затем уселся по обыкновению на спинку кресла.
   - Скажи, пожалуйста, как ты считаешь,  возможно  такое,  чтобы  русские
смогли агентурно внедриться в нашу организацию?
   - Не только возможно, а наверняка так оно и есть,  -  спокойно  отвечал
Деак. - Мы же внедряемся к противнику. Почему же они не могут делать то же
самое? Русская разведка еще в царские времена стяжала себе мировую  славу.
- Он взял в руки папку с делами Ференца Дербиро.  -  Я  изучил  материалы.
Никаких следов, но предположить можно, что этого Дербиро провалил какой-то
агент немцев, работающий в Москве.
   - Возможно, - уклончиво ответил Шимонфи. - У немцев  тоже  великолепная
агентурная сеть.
   Деак усмехнулся.
   -  Да,  где  им  дают  работать,  там  им   легко.   Венгерский   отдел
контрразведки, например, вообще не работал против немцев. Но,  возвращаясь
к нашим баранам, должен сказать, что многое в этом деле мне непонятно.
   - Что именно? - спросил Шимонфи.
   - Из Москвы прибыли двое. В Будапеште они  должны  встретиться.  Почему
московский агент не может установить, кто же второй?
   - На это может быть тысяча причин, - возразил капитан. -  Но  в  данный
момент это и неважно. Дербиро сам скажет, кто его напарник. Я  решил,  что
допрашивать его будешь ты.
   - Я? - Деак удивился. - Я же не следователь.  Да  и  не  умею  я  этого
делать.
   - Научишься. Свое решение я согласовал с Мольке.
   - С Мольке?
   - Сегодня утром тут произошли кое-какие перемены. Руководителем  группы
теперь назначен майор Мольке.
   Деак встал. Прикинувшись, что он ничего не знает и не понимает, подошел
к Шимонфи.
   - А тебя, что же, сместили?
   - Еще нет, - сказал  он.  -  Номинально  руководителем  оставили  меня.
Теперь я подставное лицо. "Тихий компаньон".
   Деак  решил  сыграть  на  личной  гордости  капитана  Шимонфи,  на  его
тщеславии и потому небрежно бросил:
   - Мольке гениальный контрразведчик. Быть его "тихим компаньоном" -  уже
славное дело. Внимательно все слушай, записывай  и  вот  увидишь:  у  него
многому можно поучиться. - Приняв затем задумчивый вид, он продолжал: -  А
потом, если хорошенько порыться в истории, вся  она  дело  рук  больших  и
маленьких подставных лиц. Так что почему и тебе не быть последовательным в
соблюдении традиций нашей истории?
   Шимонфи нетерпеливо поднялся.
   - Тебе все шуточки, Габор.
   - Я не шучу, я вполне серьезно, Золтан. На это не надо обижаться. Ты же
действительно всем сердцем ненавидишь красных. И Мольке тоже. Выходит,  вы
оба желаете одного. Победить. Это главное. Или нет? Есть какие-то новости?
   Шимонфи швырнул сигарету в пепельницу.
   - Паулу обобрали до нитки.
   - В Австрии?
   - Сразу же на границе. Но я этого так не оставлю.
   "Этого ты точно не оставишь, - подумал Деак. - А на все остальное  тебе
наплевать".
   - Я распоряжусь привести Дербиро, - услышал он голос капитана.
   - Не стоит трудов, - остановил  его  Деак  и  протянул  руку  к  трубке
полевого телефона.
   Шимонфи опередил его.
   - Не надо. С сегодняшнего дня арестованных  доставляют  к  следователям
только по личному распоряжению Мольке. В тюрьму тоже, кроме него, не имеет
права входить никто.
   Деак удивился. Эта новость  была  для  него  неожиданной  и  неприятной
одновременно.
   - Даже ты?
   - Даже я. Мне тоже не доверяют. Пойду доложу Мольке, что  ты  вернулся.
Этому Дербиро ты развяжешь язык. Его признание завтра в полночь должно уже
лежать  на  столе  полковника   Германа.   Чтобы   заставить   преступника
заговорить, разрешается применять любые меры.
   - А что, если он не заговорит?
   Шимонфи уже у двери остановился.
   - Лупи сам. Или прикажи кому-нибудь. Лупи до  тех  пор,  пока  не  даст
показания. После этого его сразу же расстреляют.
   Деак подошел к капитану.
   - Ты хочешь, чтобы я его бил?
   - Пожалуйста, не бей, если сумеешь уговорить и получить  показания  без
применения силы.
   - Золтан, когда меня перевели сюда, мы о чем с тобой условились?
   - Не знаю, что ты имеешь в виду. -  Шимонфи  положил  руку  на  дверную
скобку. Взгляд его был устремлен куда-то в пространство, мимо Деака.
   - Наверное, ты просто не желаешь вспоминать, - твердо возразил Деак.  -
Заплечных дел мастером я не буду. И ты не заставишь меня им быть.
   Шимонфи снял руку с дверной ручки и ухватил Деака за лацкан пиджака.
   - Ты солдат, - негромко, но твердо сказал он. - И ты  должен  выполнить
приказ. Это в твоих интересах, - добавил он почти шепотом. Деак пристально
посмотрел на него: - Недавно один  человек  в  генштабе  при  мне  сказал:
"Бьюсь об заклад,  что  этот  Габор  Деак  никогда  не  ударит  ни  одного
коммуниста", - продолжал Шимонфи.
   - И что ты на это ответил?
   -   Ответил:   "Заблуждаетесь,   господа.   Габор    Деак    убежденный
антикоммунист. Если бы жив был его брат и попал к нему в руки,  Деак  убил
бы его своею собственной рукой". Словом, поручился за тебя. Так что иди  и
приготовься к допросу.
   Деак остался один. Значит, Анита  сказала  правду,  капитан  знает  обо
всем, только не смеет говорить откровенно. Шимонфи  ненавидит  немцев,  но
это еще ничего не значит, когда речь идет о ненависти к коммунистам.
   Конечно, в том, что капитан Шимонфи возненавидел немцев,  есть  и  его,
Деака, доля, и если бы события последнего месяца не  развивались  с  такой
быстротой и Деак успел бы побольше заняться капитаном Шимонфи, он сумел бы
убедить своего друга, что его представление о коммунистах неправильно.  Но
на это уже не осталось времени, и  о  Ференце  Дербиро  он  должен  теперь
позаботиться сам.
   Его терзали сомнения. Ему  казалось,  что  и  допрос  Дербиро  и  меры,
предпринятые против него Мольке, - все это для того, чтобы узнать, как и о
чем будут они говорить с Дербиро во время допроса. Деак мысленно  поставил
себя на место Мольке и  попробовал  порассуждать  за  него.  А  рассуждать
Мольке мог только так: прапорщик Деак - русский  агент,  коммунист.  Ясно,
что человек, прибывший  из  Москвы,  теперь  попытается  каким-то  образом
установить связь с Дербиро. Вероятнее всего, они даже знают друг друга. Но
Мольке заблуждается. Человек из Москвы знает, кто такой Дербиро, но  лично
они никогда не встречались. Он еще и еще перелистал следственное  дело,  и
ему становилось все больше не по себе. Что будет, если помимо его,  Деака,
в  допросе  Дербиро  примет  участие  кто-то  из  людей  Мольке.  Одно  их
присутствие заставит его применять самые жестокие  меры.  А  он,  если  не
хочет разоблачить себя, должен выполнить приказ. Поймет ли Дербиро, в  чем
дело? И знает ли вообще, что в свое время Габор пошел служить в венгерскую
разведку по приказу Лаци?  Обстановка  дьявольская,  и  только  теперь  он
почувствовал по-настоящему, какой хитрый  и  неумолимый  враг  этот  майор
Мольке. "Ну что ж,  у  меня  в  "вальтере"  шесть  патронов:  пять  -  для
фашистов, шестой - мой. Дешево я свою жизнь не продам".
   Вошел Таубе с двумя книгами в руке. Он вопреки  обыкновению  приветливо
улыбался.
   - Возвращаю вам книги, - сказал он, кладя книги на стол.  Поколебавшись
мгновение и поправив воротник пуловера, спросил: - Господин учитель, можно
задать вопрос?
   Деак поднял на него взгляд и улыбнулся.
   - Давайте ваш вопрос, Таубе.
   - Как перевести на венгерский: "Аллаху акбар"?
   У Деака  в  животе  замутило.  Но  он  совладал  с  собой  и  не  выдал
замешательства. Между  тем  Таубе  назвал  пароль  группы  Ореха.  На  это
следовало ответить: "Йя керим". Вполне возможно, что Таубе -  член  группы
Ореха. Но если это так, почему же Орех сам не сказал об этом? Эта излишняя
секретность  мешает  слаженно  действовать.  Как  же   теперь   поступить?
Отбросить  конспирацию  к  черту  и  открыться  перед  Таубе?  Или  строго
придерживаться указания Центра, которое гласило: "Ты ни с  кем  не  имеешь
права устанавливать связь.  Если  кто-нибудь  явился  к  тебе  по  паролю,
отправь его к Руди". И  Габор  Деак  решил  не  открываться  перед  Таубе.
Конечно, такая возможность, что  Таубе  тоже  участник  Сопротивления,  не
исключена, но устанавливать это - уже не  его  задача.  И  он,  с  улыбкой
посмотрев на Таубе, сказал:
   - "Аллаху акбар"? Дословно это означает "бог всевышний".
   Ему показалось, что в глазах ординарца промелькнуло разочарование.
   - А вот еще "Йя керим"? - негромко  переспросил  Таубе  и  подошел  еще
ближе.
   А ты настырный, братец, подумал Деак, и чувство надвигающейся опасности
заставило его принять добродушный вид.
   -  Это  был  такой  боевой  клич  у  турок.  Когда  они  шли  на  штурм
какой-нибудь вражеской крепости, - несколько двусмысленно  отвечал  он.  -
Только это им не всегда  помогало.  Между  прочим,  среди  венгров  всегда
находились предатели. В Эгере предателя звали  Хегедюшем.  Закройте  окно,
Таубе.
   Таубе был сражен уклончивым ответом Деака. Идя к окну,  он  раздумывал,
что же ему делать дальше: так хотелось довести дело до  конца.  Он  закрыл
окно и, повернувшись к прапорщику, сказал:
   - Хегедюш заслужил свою участь, господин учитель.
   - Да, конечно, - согласился Деак и испытующе заглянул в лицо смущенному
ординарцу. - Вы знаете, Таубе, предательство всегда было опасным ремеслом.
   - Опасно все, господин учитель, - отвечал Таубе упавшим голосом. - Имре
Варшани не был предателем, а рисковал еще больше, чем подпоручик  Хегедюш.
Потому что постоянно жил среди турок, ходил в турецкой одежде.
   Деака смутил ответ Таубе. Да и его  поведение.  Он  смотрел  на  Таубе,
стоявшего у окна и смотревшего на него открытым, полным доверия  взглядом.
"Нет, - сказал себе в конце концов Деак. - Я в ловушке и имею право верить
только фактам".
   - Таубе, когда вы собираетесь поехать к моей матушке?
   - После обеда.
   Деак достал из кармана  золотое  кольцо  с  печаткой,  на  которой  был
изображен какой-то герб, задумчиво разглядывал его некоторое время, потом,
подышав на него, вытер рукавом пиджака.
   - Тут один человек хочет продать  вот  это  кольцо.  Оно,  по-видимому,
недорогое, но я не  очень  разбираюсь  в  драгоценностях.  Сделайте  крюк,
загляните в гостиницу "Семь князей" и передайте его Руди. Пусть он  узнает
у оценщика, сколько кольцо может стоить и есть ли смысл мне его покупать?
   Таубе взял кольцо, прикинул на ладони  вес,  словно  сам  был  когда-то
оценщиком в ломбарде.
   - Больше ничего не надо передавать, господин учитель?
   - Больше ничего. Скажи: вечером я сам зайду за кольцом.  Только  смотри
не потеряй.
   Дверь открылась. Таубе убрал  кольцо  в  карман  и  шагнул  в  сторону,
уступая дорогу. Вошел унтер-офицер, щелкнул каблуками и  доложил,  что  по
приказу майора Мольке доставил арестованного Ференца Дербиро.
   - Введите, - кивнув, распорядился Деак. - Асами подождите за дверью. Вы
тоже можете идти, - сказал он Таубе.
   Он пристально оглядел стоявшего перед ним высокого  плечистого  мужчину
лет сорока, заросшего многодневной щетиной, со следами пыток на лице. "Так
вот ты каков, Фери Дербиро, лучший ближайший  друг  моего  дорогого  брата
Лаци!"
   Деак принялся негромко насвистывать "Уже пропели петухи" и с удивлением
отметил, что Дербиро никак не отреагировал на эту мелодию. А ведь  в  свое
время в подпольной группе Геде эта песня была паролем.  Или,  может  быть,
он, Деак, что-нибудь путает?
   Мужчина сел. На его  бледном  лице  темными  пятнами  выделялись  следы
недавних побоев, взгляд был устремлен  на  одну  точку  в  противоположной
стене. Деак взял со  стола  документы,  перелистал  их,  затем  неслышными
шагами обошел  вокруг  неподвижно  сидящего  арестованного  и  внимательно
оглядел его со всех сторон.
   В эти минуты майор Мольке напряженно  ожидал  начала  допроса,  сидя  у
аппарата подслушивания. Улыбнувшись, он подмигнул лейтенанту Таубе и  едва
слышно прошептал:
   - Сия тишина кажется мне подозрительной, лейтенант.
   Стальная струна магнитофона беззвучно перематывалась с одной катушки на
другую, но пока она зафиксировала  лишь  мелодичное  посвистывание  Деака.
Мольке закурил сигарету и, едва скрывая волнение, ждал развития событий. В
конце концов магнитофон проиграл следующий записанный диалог.


   Деак. Я изучил ваши материалы, Дербиро. Когда вас задержали?
   Дербиро. Двадцать четвертого.
   Деак. И так долго вы запираетесь? Конечно, вы имеете  на  это  право...
Послушайте, я открою вам один секрет. Я не умею  допрашивать.  Понятия  не
имею, как вести перекрестный допрос  и  все  такое.  И  еще:  я  не  люблю
применения силы. Так что вас я тоже не трону. Знаю: вы коммунист,  фанатик
идеи. А я уважаю людей, которые за свои убеждения готовы на все. В  данном
случае - и на смерть. Хотя знаю, что это нелегко. И я хотел бы  обратиться
к вашему здравому смыслу.
   Дербиро. Что вы имеете в виду, господин прапорщик?
   Деак. Я скажу вам это позднее. А для  начала  я  хотел  бы  задать  вам
несколько вопросов. Вы перешли на нелегальное  положение  весной  тридцать
восьмого?
   Дербиро. Да.
   Деак. А до того вы работали в типографии "Атенеум"?
   Дербиро. Да, я был наборщиком.
   Деак. Мой старший брат тоже там работал. Он был механиком.
   Дербиро. Как его звать?
   Деак. Ласло Деак.
   Дербиро. Я хорошо его знал. Нас вместе судили. Дважды: в 38-м  и  42-м.
Вместе на фронт отправили.
   Деак. Там мой брат и погиб.
   Дербиро. Многие погибли.
   Деак. Вам известны какие-либо подробности смерти моего брата?
   Дербиро. Мы хотели бежать. Кто-то выдал. Тогда нас  загнали  на  минное
поле. Одна мина взорвалась.
   Деак. Может, так и лучше, чем быть повешенным. Вы не знаете, что  стало
с его стихами? Я слышал, он и там продолжал писать.
   Дербиро. Продолжал. Он всегда писал.
   Деак. Не помните случайно какое-нибудь из его стихотворений?
   Дербиро. Я знал несколько его стихов, но сейчас  не  могу  собраться...
Красивые стихи писал. Я обязательно вспомню.
   Деак. Я хотел бы, чтобы вы записали какое-нибудь из его  стихотворений.
Брат все-таки. Интересно, что о вас он мне никогда не рассказывал.
   Дербиро. Не мог. Я же был на нелегальном  положении...  Странная  штука
эта жизнь...
   Деак. Да. Вы-то уж, наверное, никогда  не  думали,  что  встретитесь  с
младшим братом коммуниста Ласло Деака вот в такой обстановке?  А  оно  вот
как все получилось, Дербиро.
   Дербиро. Бои  уже  на  окраинах  Кечкемета  идут,  господин  прапорщик.
Неужели вы и теперь не видите, что прав-то был ваш старший брат?
   Деак. Может быть, лучше будет,  если  вы  о  своей  собственной  судьбе
подумаете? Или о судьбе вашей жены...
   Дербиро. Господин прапорщик... жена моя ни в чем не виновата. Знаю, что
ее вы тоже арестовали. Но она же не состояла в  партии,  и  не  знает  она
ничего. Меня можете забить до смерти, повесить. Жену только  не  трогайте.
Она ни в чем не виновата.
   Деак.  Каждый  день  умирают  десятки  тысяч.  Всяких  -  невиновных  и
виноватых. Победа требует жертв. Дербиро, вашу идею я ненавижу. Я солдат и
получил приказ: заставить вас заговорить. Этот приказ я должен выполнить и
выполню его. Потому что согласен с ним. А вы решили избрать смерть?
   Дербиро. Нет. Я хотел бы жить.
   Деак. Тогда давайте показания.
   Дербиро. Предателем не стану.
   Деак. Дербиро, своим молчанием вы погубите себя и свою жену. Есть ли  у
вас право жертвовать жизнью человека ради  коммунистической  идеи?  Такого
человека, который не  признает  ее  и  не  признавал  никогда?  И  так  же
невиновен, как ваша жена.
   Дербиро. Мы не приносим в жертву невиновных.
   Деак. Это меня успокаивает. Ну так вот что,  Дербиро,  если  в  течение
получаса вы не скажете, как зовут вашего напарника и какова цель  вашей  с
ним миссии, я отправлю вашу жену в Германию. Вы  знаете,  что  это  такое.
Жизнь вашей не виновной ни в чем жены целиком зависит от вас.
   Дербиро. Предателем я не стану.
   Деак. А убийцей?
   Дербиро. Господин прапорщик... это жестоко.
   Деак. Война вообще жестокая штука.  Венгерские  пилоты  бомбят  занятую
противником венгерскую территорию. Может быть, там живут  их  близкие.  Но
они должны бомбить эти села и города. Решайте: жизнь вашей  жены  или  имя
напарника.
   Дербиро. Сигаретку можно?
   Деак. Назвав  имя  своего  напарника,  вы  еще  не  совершите  никакого
предательства. Вы же не за деньги выдаете  его  или  ради  спасения  своей
собственной шкуры. Вы спасаете жизнь другого, невинного человека.
   Дербиро. Вы брат Ласло Деака?
   Деак. Да. Только сейчас это несущественно.
   Дербиро. Вы жестокий человек, господин прапорщик.
   Деак. Жизнь жестока.
   Дербиро. Насколько мне известно, на гражданке - вы учитель.
   Деак. Правильно вам известно.  Но  у  меня  есть  и  свои  политические
убеждения.
   Дербиро. После войны вам придется за все ответить.
   Деак. Победители не отвечают, Дербиро. Они спрашивают ответ с других. А
мы победим. Но и это к делу не относится. Не  тяните  время.  Я  хотел  бы
отпустить вашу жену домой.
   Дербиро. Отпустите?
   Деак. Даю вам слово.
   Дербиро. А если вы не сдержите свое слово?
   Деак. Вы должны верить мне. Ну? Как зовут вашего напарника?
   Наступила долгая, на несколько минут, тишина. Только стальная проволока
негромко шуршала. Затем снова послышался голос арестованного.
   Дербиро. Его зовут Ласло Деаком.
   Деак. Мой брат?
   Дербиро. Да.


   Мольке подождал несколько минут, но в кабинете, где шел допрос,  стояла
тишина. Что это? Или Деак в обмороке?
   -  В  серванте  найдется  коньяк,  Таубе,  -  небрежно  бросил   Мольке
лейтенанту. - Достаньте и налейте.
   Таубе выполнил приказание. Достав из серванта две рюмки, он поставил их
на столик и наполнил.
   - Дело запутывается, господин майор.
   Мольке, расхаживающий по кабинету, остановился и повернулся к нему.  Он
смотрел на бокалы, в которых золотился напиток, а  сам  думал,  что  скоро
кончатся  его  запасы,  привезенные  из  Парижа,  и  следовало  бы  загодя
позаботиться о пополнении. Ах да, лейтенант Таубе ждет его ответа!  Мольке
поднял свою рюмку и беззаботно улыбнулся...
   - Наш друг Деак выкидывает  финты,  словно  итальянский,  фехтовальщик.
Ваше здоровье, лейтенант.
   - За ваше здоровье, господин майор!
   Они выпили.
   - Я назвал пароль, - сказал Таубе, - но господин прапорщик  и  ухом  не
повел. Начал философствовать об историческом романе.
   -  Да,  я  прослушал  запись  вашего  разговора.  Вы  зря  пустились  в
разъяснения.
   Лейтенант, пригладив волосы, убежденно сказал:
   - Надо было обеспечить себе отступление. Для того  я  и  взял  с  собой
"Звезды Эгера", чтобы мой интерес к  этой  книге  был  оправдан.  Господин
майор, надо бы сказать радиоперехватчикам, чтобы они проследили за прежней
волной радиостанции Ландыша. Если  Деак  понял  пароль,  он  умышленно  не
ответил на  него,  значит,  он  что-то  подозревает  и  теперь  попытается
получить более подробную информацию из Москвы обо мне.
   Мольке согласно кивнул и подумал, как все-таки  легко  работать,  когда
имеешь дело с умными  и  умеющими  думать  сотрудниками.  Впрочем,  нечего
удивляться:  офицеры  абвера  получают   основательную   подготовку.   Это
настоящие мастера разведки и контрразведки.
   - Спасибо, Таубе, я уже распорядился. Так что вы правы.
   Он пододвинул кресло поближе к  столу,  удобно  расположился  в  нем  и
по-дружески принялся наставлять Таубе.  Он  говорил  о  методах  советских
разведчиков, потому что это самое главное - освоиться с их системой.
   - Деак для меня труден как противник потому, что я не  знаю  устройства
его мышления, структуру его  логики.  Моя  ошибка,  что  я  не  удосужился
поговорить с ним и потому теперь не могу  поставить  себя  на  его  место,
начать думать за него. - Мольке задумчиво посмотрел в окно  и  словно  про
себя добавил: - Ну, конечно, если увижу,  что  все  летит  к  черту,  я  в
общем-то хоть сейчас могу арестовать его. Какие-то  доказательства  я  уже
имею.
   - Доказательства? -  удивленно  поднял  брови  Таубе.  Выходит,  Мольке
скрывает что-то даже от него?  Это  непорядок.  -  Мне  о  них  ничего  не
известно.
   - Деак не доложил, о чем он говорил с  Анитой,  -  засмеявшись,  сказал
Мольке.
   - Знать ровно столько, сколько необходимо для выполнения  задания!  Кто
это сказал, господин лейтенант?
   - Если не ошибаюсь, - полковник Лоуренс. Вы правы,  господин  майор,  -
весело отвечал Таубе и с извиняющейся  улыбкой  закурил  сигарету.  -  Это
только моя личная обеспокоенность. Ведь если Деак  что-то  заподозрит,  он
быстренько смоется. И тогда на фронт отправится не только господин  майор,
но и я.
   - Никуда он не денется, - твердо отрезал Мольке и поднялся. -  Если  он
действительно Ландыш, то будет держаться до последнего патрона.  Стойкость
- характерная черта советской разведки. И  свой  пост  он  может  оставить
только по приказу. А ему положено стоять насмерть. Ведь у Ландыша  приказ:
спасти Ференца Дербиро.





   Шимонфи не находил себе места.  Иногда  он  думал  о  том,  что  должен
предупредить Деака об опасности, но тут же отказывался от мысли немедленно
поехать к приятелю, успокаивая себя тем, что волноваться излишне:  неумело
расставленные ловушки Мольке только докажут благонадежность Деака. В конце
концов Золтан решил, что Деака он  в  беде  не  оставит,  но  пока  ничего
предпринимать не следует, поскольку события и время работают на Габора.  И
он отправился к Мольке.
   Майор принял его вежливо, даже виду не показал, что сердит за  то,  что
утром   в   присутствии   полковника   Германа   он    подверг    сомнению
целесообразность акций, направленных против Деака. Тучи слегка  разошлись,
и сквозь щелку в их пологе неярко блеснуло  солнце.  И  этот  мягкий  свет
словно добавил сил Шимонфи,  и  тот  сразу  почувствовал  себя  свободнее,
легче. Теперь всем своим поведением он хотел бы дать понять майору, что ни
капельки не боится его.
   У майора на столе стоял магнитофон, и капитан  Шимонфи  с  любопытством
уставился на незнакомое устройство. Мольке заметил заинтересованный взгляд
Шимонфи  и,  незаметно  усмехнувшись,   позволил   капитану   обстоятельно
рассмотреть аппарат.
   - Извините, что это за адская машина?
   Мольке встал, неторопливым шагом проследовал к столу и  нажал  одну  из
кнопок магнитофона.
   - Эта адская машина, господин капитан, умеет все. Вы только послушайте.
- Аппарат пришел в действие, завертелись катушки,  едва  слышно  зашуршала
стальная проволока. Вдруг из его чрева послышался голос Деака.
   - Потрясающе! - воскликнул Шимонфи. - Подслушивающее устройство?
   Мольке благодушно кивнул головой и выключил аппарат.
   - Слышать о нем я уже слышал,  -  погруженный  в  свои  мысли,  заметил
Шимонфи. - Но видеть еще не доводилось. - Неожиданно он понял, зачем вчера
вечером Мольке взял у него ключи от кабинета Деака.  Все  понятно:  именно
тогда-то в комнате и установили аппаратуру подслушивания.  Теперь  он  уже
был совершенно уверен, что немцы и его разговоры подслушивают.
   - В чем принцип действия? - спросил он.
   - Принцип очень простой. Захочется мне узнать,  о  чем  прапорщик  Деак
разговаривает с кем-то, я щелкну пальцами,  а  про  себя  трижды  повторю:
"Сезам, включайся".
   Шимонфи почувствовал себя так, как  если  бы  ему  дали  пощечину,  но,
презирая себя за трусость, он сказал:
   - Извините, я забыл, что это военная тайна.
   Мольке громко расхохотался. Он был  счастлив,  что  ему  снова  удалось
унизить венгерского капитанишку.
   - Военная тайна? - оборвав смех, сказал он. - Да перестаньте вы,  милый
Шимонфи. Профессор Поульсен запатентовал его сорок семь лет назад,  и  уже
пятнадцать лет мы используем его в разведке, а  вы  все  еще  удивляетесь?
Прошу, закуривайте.
   Шимонфи покачал головой и достал свой  украшенный  монограммой  золотой
портсигар.
   - Честно говоря, я уже ничему не удивляюсь, - возразил он, закуривая.
   Мольке почувствовал себя в своей стихии.
   - Ну что, вы все еще не убедились в виновности Деака? - спросил он.
   - Напротив, - отвечал Шимонфи. Внутри  у  него  уже  все  клокотало  от
возмущения. Успокойся, успокойся,  говорил  он  себе,  только  не  потеряй
самообладание. - Деак "расколол" Дербиро и заставил его  говорить.  Теперь
мы уже знаем, кто был напарником Дербиро. Зачем же Деаку это было  делать,
если бы он был изменником?
   Мольке развел руками.
   - Во-первых, возможно, что сведения, которые  дал  Дербиро,  -  ложные.
Если они оба уже знали друг друга прежде и теперь разыгрывают  перед  нами
комедию, что в таком случае логично. Если Габор Деак их  человек,  Дербиро
не станет его  проваливать,  а,  наоборот,  будет  спасать  до  последнего
мгновения. Давайте проведем еще один эксперимент.
   Он подошел  к  телефону,  попросил  к  аппарату  начальника  караула  и
приказал доставить арестованного Дербиро. Затем, положив трубку, пояснил:
   - Ваша задача, дорогой Шимонфи, следить только за выражением его  лица.
Кстати, вы о чем-то хотели поговорить со мной, не правда ли?
   Шимонфи кивнул.
   - Я получил письмо от  жены,  -  сказал  он.  Дрожащим  от  негодования
голосом он рассказал, что его жену, едва она пересекла германскую границу,
обобрали  до  нитки,  и  сейчас  она  в   полнейшем   отчаянии   сидит   в
Винер-Нойштадте,  не  зная,  что  делать.  Мольке   внимательно   выслушал
капитана, затем тонко, но ехидно заметил:
   - Надеюсь, господин Шимонфи, не имел в виду, что его жену "обобрали  до
нитки" германские солдаты?
   Капитан почувствовал в его  словах  не  только  насмешку,  но  и  хитро
расставленную западню. Поэтому Шимонфи предпочел более осторожно  выразить
свою мысль: грабителями были неизвестные лица в военной  форме  германской
армии. Мольке  продолжал  издеваться,  с  притворным  возмущением  покачал
головой.
   -  Как  видно,  и  на  территорию  рейха  просочились   уже   советские
диверсанты. Этот случай еще раз подчеркивает,  что  нам  нужно  как  можно
скорее прогнать красных с территории Венгрии.
   Капитан задохнулся от злобы.
   - Господин майор, как я вижу, изволит шутить?
   - Ничуть, дорогой Шимонфи, - лицемерно возразил майор. - Я очень хорошо
представляю себе душевное состояние вашей супруги...
   - Господин майор, я не  фабрикант  и  не  помещик.  Чтобы  купить  жене
норковую шубу, я копил деньги много лет...
   - Если позволите, господин капитан,  в  качестве  возмещения  ущерба  я
прикажу послать вашей супруге натуральную норку.
   - У жены и была натуральная, - заметил Шимонфи, а затем, повысив голос,
продолжал: - Мне не нужны подарки, господин майор. Я  вам  докладываю  все
это потому, что вы мой начальник, и я требую строгого расследования  дела,
наказания виновных и возвращения отнятого у моей жены имущества.
   "Ну ты, червь, -  подумал  Мольке,  -  можешь  требовать  сколько  тебе
захочется. Сделаю я с тобой что хочу. А пока поразвлекусь".
   Он встал, накрыл магнитофон скатертью и, сменив тон, сказал:
   - Составьте список пропавших вещей. За все, что произошло на территории
империи, несем ответственность мы и, следовательно, возместим вам ущерб.
   Шимонфи достал свернутый лист бумаги и положил на стол:
   - Прошу, господин майор, я уже составил его на основании письма жены.
   "Как быстро действует этот  человек,  когда  речь  идет  о  собственных
жалких манатках", - подумал Мольке и протянул руку  за  списком.  В  дверь
постучали, и вошел  немецкий  лейтенант  доложить  о  выполнении  приказа.
Мольке, не отрывая взгляда от списка, негромко отдал новое приказание:
   - Введите его сюда. Сами подождите за дверью.
   Шимонфи с любопытством посмотрел на высокого мужчину, который, шатаясь,
вошел в дверь, и с удивлением констатировал, что приведенный  арестованный
был совсем не тот человек, которого час  назад  допрашивал  Деак.  Шимонфи
перевел взгляд на Мольке, и ему стало страшно. Он хотел что-то сказать, но
майор, улыбнувшись, сделал ему  знак  молчать.  А  затем,  наклонившись  к
изумленному капитану и показывая на перечень, спросил:
   - А это что такое? Десять килограммов яичного  мыла  "Сине-красное",  в
пачках по 50 граммов. Натуральное, мирного времени, - читал  он  текст.  -
Мне кажется, на складе есть только пачки  по  сто  граммов.  Но,  надеюсь,
супруга ваша поймет, что сейчас война. -  Он  выпрямился  и  положил  лист
обратно на стол. - Я распоряжусь, господин капитан. - И подошел к  Ференцу
Дербиро. Разглядывал его в течение нескольких мгновений, затем  сказал:  -
Вы чудак, Дербиро. И глупо врете. Три дня назад я спросил,  знаете  ли  вы
Габора Деака.
   - Не знаю, - ответил Дербиро.
   - Так вот Габора Деака мы  вчера  вечером  арестовали.  И  он  уже  дал
показания.
   - Все равно не знаю, - сказал Дербиро, совершенно уверенный в том,  что
этот немец-майор врет. Ведь он сегодня  утром  своими  ушами  слышал,  как
кто-то крикнул из окна, пришел  ли  на  службу  прапорщик  Деак.  А  потом
донеслась песня Деака "Уже пропели петухи". Он сразу узнал его по  голосу,
потому что у Габора тот же характерный голос,  что  и  у  старшего  брата.
Согласные он выговаривает очень старательно и  немножко  на  палоцкий  лад
[палоцкое наречие - диалект венгров, живущих на северо-востоке страны и  в
Словакии], а букву "р" они оба произносят до хруста  твердо.  Значит,  это
Деак песней давал ему знать: держись, мол, Дербиро. И он понял его сигнал.
   - Вы знаете друг друга, -  настаивал  Мольке.  -  Я  устрою  вам  очную
ставку.
   - И тогда я тоже не  скажу  вам  ничего  иного.  -  Ответ  Дербиро  был
решителен. Но про себя он подумал, что долго ему не выдержать. Если Деак с
ребятами не выручат - ему конец.
   - Долго вы собираетесь запираться?
   - Не знаю, - честно сказал Дербиро.
   - Глупый вы человек, - слышал он как сквозь вату  голос  майора.  -  Не
хотите понять, что ваша карта бита. Мы  знали  заранее  о  вашем  прибытии
сюда. Знали ваш пароль и ожидали вас.
   "Это  все  верно,  -  думал  Дербиро,  -  увы,  все  верно.   Произошло
предательство. Но кто предатель?" Вдруг ему стало  дурно,  он  пошатнулся.
Теперь голос майора доносился к нему совсем  издалека,  и  он  понял,  что
вот-вот упадет.
   - Мне вас жаль, Дербиро, очень жаль. Скажите, а стихи вы любите?
   Дербиро открыл глаза.  Майор  сидел  у  стола  и  равнодушным  взглядом
смотрел на него.
   - А как вы считаете, Ласло Деак хороший поэт? - спросил Мольке.
   Дербиро мгновенно почувствовал ловушку. А может быть, он уже свихнулся?
Он бы и этому не удивился. На всякий случай отвечать не  стал.  Что  нужно
Мольке от Ласло? Вдруг и его схватили?
   - Ну, так какие же стихи он писал? - Мольке словно забыл о своей  роли.
Голос его был грубым, почти рычащим.
   "Что-то тут не так, - мелькнуло в мозгу у Дербиро.  -  Какую-то  хитрую
игру затевают гестаповцы, а ему неизвестны  правила  этой  игры".  Но  ему
показалось, что в данный момент игры инициатива находится уже не  в  руках
майора. Кто-то диктует ему темп. Скорее инстинктивно он сказал:
   - Мне думается - хороший поэт.
   - А вы могли бы написать по памяти несколько его стихотворений?
   - Если дадите карандаш и бумагу.
   - Правильно,  -  примирительно  проговорил  Мольке.  -  И  одновременно
напишите, с каким заданием вас перебросили в Венгрию и как вы поддерживали
связь с Табором Деаком.
   Но Дербиро уже не понимал смысла слов Мольке, вновь накатилась боль,  и
он потерял сознание.
   Мольке позвал лейтенанта.
   - Отведите обратно в камеру. Пусть врач вернет его в чувство.  А  затем
дадите ему бумагу и карандаш. Кончит  писать  -  принесите  его  показания
сюда.
   Шимонфи с ужасом слышал распоряжения Мольке и  где-то  в  глубине  души
завидовал ему - его решительности и покоряющему волю поведению. Когда  они
остались одни, он негромко спросил:
   - А что, вы в самом деле арестовали его жену?
   - Деак подал великолепную идею, - сказал Мольке. - Мне нужно  заставить
заговорить Дербиро. Он ключ к разгадке.
   - А чего вы намерены добиться с помощью стихов Ласло Деака?
   Мольке многозначительно улыбнулся.
   - Вы не понимаете?
   - Я что-то совершенно сбился. Сейчас я уже не понимаю и того, зачем  вы
поручили Деаку допрашивать ненастоящего Дербиро?
   - Не хочу вас обидеть, дорогой Шимонфи,  -  сказал  Мольке,  -  но  мне
думается, вы совсем не владеете тонкой механикой допросов. Вот, к примеру,
мой московский агент донес: Габор Деак не знает Ференца Дербиро. Дальше  я
рассуждаю так: и хорошо, что не знает,  тогда  я  могу  подменить  Дербиро
своим хорошо подготовленным агентом. И я поручаю агенту заучить  биографию
Дербиро. Делаю это вот с  какой  целью:  если  Деак  -  русский  разведчик
Ландыш, то обязательно попытается установить контакт с Дербиро.
   - Но он не установил его, - заметил Шимонфи.
   - Не установил. Скорей всего заподозрил что-то неладное, хотя конкретно
ничего не знает. Или слишком осторожен. На это указывает и тот  факт,  что
он попросил Дербиро написать  ему  несколько  стихотворений  Ласло  Деака.
Наверняка хотел проверить, знает ли мой агент его брата.
   - Понял, - сказал Шимонфи. - У вас блестящее чутье, когда вы  избираете
тактику допроса, господин майор. Настоящий Дербиро напишет настоящие стихи
Ласло Деака и передаст их вашему агенту.
   - Совершенно верно. И вокруг нашего  друга  Деака  еще  туже  затянется
петля.
   Шимонфи задумчиво посмотрел в пространство.
   - Еще один вопрос, господин майор, - сказал он. - Истинный  Дербиро  не
выдал имени своего товарища. Значит, ваш агент выдумал, когда сказал,  что
его напарник - Ласло Деак.
   - Он сказал правду. Ласло Деак в Будапеште. Так радировал мой агент  из
Москвы. А вот почему я сказал об этом прапорщику, я  думаю,  вам  понятно?
Теперь он сделает все, чтобы встретиться со своим братом.
   Мольке взял со стола список вещей и еще раз пробежал его глазами:
   - Скажите, вы все записали? Не пропустили случайно чего-нибудь?
   - Кажется, все, - отвечал Шимонфи.
   - Может быть, прочитаете еще раз письмо вашей  супруги?  -  посоветовал
майор.
   Шимонфи ощупал карманы.
   - Я, вероятно, оставил его у себя в комнате.
   Мольке с улыбкой выдвинул ящик стола и небрежно заметил:
   - Случайно у меня есть копия. Прошу.
   Шимонфи с изумлением уставился на него. Он чувствовал себя униженным до
такой  степени,  что  ему  хотелось  заплакать.  Мольке  наслаждался   его
беспомощностью и издевательски улыбался, хотя тон у него  по-прежнему  был
вежливым, приятельским.
   - Увы, увы, отказывает вам память, господин капитан. Ваша милая супруга
писала только о пяти килограммах мыла. Между прочим, она  весьма  дружески
отзывается о нас, немцах: "Эти негодяи совершенно меня обобрали..." Бросив
на стол копию письма, Мольке Взглянул на Шимонфи.
   Заикаясь, капитан спросил:
   - Вы что, не доверяете мне?
   Вместо ответа Мольке включил магнитофон. Шимонфи узнал свой собственный
голос: "По приказу вождя нации руководство разведывательным отделом принял
майор Мольке. - Тебя сместили?"
   "Да, это Деак", - подумал Шимонфи.
   "Еще нет. Для виду я остался руководителем  отдела,  а  Мольке  -  моим
советником. Конечно, с правом отдавать распоряжения и всеми  полномочиями.
А я стал подставным лицом..."
   -  Слушайте  меня  внимательно,  Шимонфи,  -  сказал  Мольке,  выключая
аппарат. - Я не хотел бы,  чтобы  Деаку  стало  известно  о  том,  что  он
находится под следствием. За сегодняшнюю  вечернюю  операцию  персональную
ответственность несете вы.
   В Шимонфи пробудилась какая-то доля гордости.
   - Господин майор, это оскорбление!
   Мольке презрительно улыбнулся.
   - Пока мы еще не можем вызвать друг друга на дуэль, Шимонфи.  И  потом,
насколько я понимаю, вы хотели бы вновь встретиться с  вашей  супругой.  А
визу на поездку в империю нужно еще заслужить. Теперь идите!
   И он насмешливо посмотрел вслед трясущемуся от страха капитану.





   Габор Деак сидел у  рояля  и  негромко  наигрывал.  В  ресторане  "Семь
князей"    было    многолюдно.    Под    низким    потолком     веселились
солдаты-отпускники, завсегдатаи, молодые влюбленные, гуляки,  проститутки.
А Деак разглядывал Шааша и его жену и гадал, почему же опаздывает Анита.
   Руди, официант, худощавый пятидесятилетний  мужчина,  извиваясь  змеей,
пробирался  между  столиками.  Не  выдавалось  свободной  минуты,  а   ему
обязательно нужно было поговорить с Деаком.  Руди  устал,  но,  хоть  и  с
трудом, скрывал эту усталость. За прилавком бара  стояла  толстая  госпожа
Щюц и усердно наполняла рюмки ромом и водкой, взглядом указывая Руди,  где
его ожидают. Старый  аккордеонист  дядя  Лайош  стоял  возле  рояля  и  по
обыкновению грыз спичку.
   Деак оборвал игру. В зале захлопали. Он застенчиво улыбнулся и  пересел
к своему столику. Разминая пальцы, сказал:
   - Больше не идет. Разучился, дядя Лайош.
   - Да что вы, господин учитель. Вот вернетесь из армии, сколотим с  вами
хороший оркестрик!
   Один фронтовик поманил к себе Лайоша, старик отошел от Деака и  заиграл
на аккордеоне. Возле бара поднялся такой шум, что сидевшие  в  зале  гости
уже с трудом понимали друг друга. Дым плыл по залу густыми клубами, но  по
условиям  светомаскировки  нельзя  было  открыть  окно,  чтобы  проветрить
помещение.
   Деак  мрачно  смотрел  на  горланящую  песни  публику.   В   семидесяти
километрах фронт, а здесь и  повсюду  в  городе  -  веселье,  беспробудное
пьянство. Сейчас бы самая пора всем им быть в лесах, драться с  фашистами,
стрелять нилашистов. "Эх, какой же я дурак-идеалист! -  подумал  он.  -  И
очень устал. Это тоже нужно принять во внимание".
   Руди на мгновение остановился у его стола, негромко сказал:
   - Все в порядке.
   - Дай меню, - сказал ему Деак.
   Руди положил на стол меню.
   - Немедленно сообщи Тарноки: завтра в полночь Дербиро расстреляют.  Мой
брат в Будапеште. Нужно разыскать его. Таубе назвал мне пароль, но  я  ему
не ответил. Послал его к тебе с кольцом и  с  обычной  для  таких  случаев
легендой.
   - Он уже был у меня, пока не занимайся  им.  Скорее  всего  провокатор.
Шааши чем-то очень обеспокоены.
   Деак посмотрел в сторону столика профессора и его  жены.  Они  негромко
разговаривали. Профессорше  было  на  вид  не  больше  двадцати  пяти.  На
роскошной копне ее белокурых волос красовалась модная шляпка  -  "тюрбан".
Деаку показалось, что откуда-то он уже знает профессора.
   - Ну заказывай что-нибудь, - заторопил его Руди.
   - Аппетита нет, Руди. Принеси мне только коньяк.
   За  соседним  столом  громко  заспорили.  Маленький  человечек,  силясь
перекричать музыку, хвалил Гитлера и Салаши и требовал, чтобы Лайош сыграл
для него "Эрику" [популярная  немецкая  песня  военного  времени].  Многие
закричали на него, но фронтовик пьяным голосом запел:

   Везли меня в Галицию,
   Деревья плакали навзрыд...

   Кто-то подхватил песню, другой, третий, а дядя Лайош  -  в  надежде  на
чаевые - старательно подыгрывал им.
   Дым уже щипал глаза, и Деаку хотелось выйти на свежий воздух, но он  не
мог покинуть своего места за столиком. Страшила  его  эта  операция.  Деак
боялся, что Тарноки окажется прав, и тогда он уже окончательно разуверится
в Аните.
   Он задумался. Воскресил в памяти милые воспоминания  минувших  месяцев.
Нет, не мог он так ошибиться! Анита любит его.  Конечно,  если  он  сумеет
осуществить свой замысел, то очень быстро узнает,  где  же  правда.  Нужна
только выдержка.
   В зал вошла Анита. Она сразу же заметила  Деака  и  поспешила  к  нему.
Прапорщик встал, поцеловал ей руку, помог снять пальто и  повесил  его  на
вешалку, изобразив на лице улыбку. Анита, озабоченная, но и не  скрывающая
своего волнения, села к столу.
   - Принес документы?
   - Все в порядке, - еще приветливее улыбнулся Габор, желая успокоить ее.
   - Позвать их сюда?
   - Подожди. - Деак взял  девушку  за  руку.  -  Выпьешь  чего-нибудь?  -
спросил он и сделал знак Руди. - Принесите один коньяк.  Да  перестань  ты
нервничать, Анита.
   - Ох, скорее бы все это кончилось.
   Руди принес коньяк и безмолвно удалился.
   - Выпей, - сказал Деак. - Лучше будет.
   Анита приподняла рюмку, но пить не стала.
   - После полудня у меня был Мольке, - сказала она и поставила  рюмку  на
стол, так и не пригубив. - Он  сказал,  что  твой  брат  будто  бы  жив  и
находится сейчас в Будапеште. Думаешь, это возможно?
   - Все возможно, Анита. Твое здоровье!
   Он буквально заставил девушку выпить коньяк.
   - Передай мне документы, - сказала Анита, - я отнесу им.
   Деак сочувственно посмотрел на нее. Пододвинувшись поближе, шепнул:
   - Ты, конечно, знаешь, если Шааши провалятся, они нас  продадут.  Тогда
нам с тобой конец.
   - Не продадут, - неуверенно  возразила  девушка  и  помрачнела.  -  Так
хочется умереть! С утра, с самого утра только об одном и думаю и не нахожу
никакого выхода. Наверное, с ума сойду скоро.
   Деак сжал ей руку.
   - Погоди, соберись. Первым делом нужно время выиграть. Пока еще живы мы
оба, и твой отец, и я тоже. И есть надежда, что оба уцелеем. Когда у  тебя
встреча с Мольке?
   Анита провела по лбу тыльной стороной ладони.
   - Он вечером будет звонить. -  Пересиливая  слабость  и  заставив  себя
сохранить спокойствие, предложила:  -  Передадим  им  документы  и  уйдем.
Ладно?
   Но до  этого  очередь  уже  не  дошла,  потому  что  в  дверях  выросли
нилашистские штурмовики. Музыка мгновенно оборвалась, певичка умолкла, и в
неожиданно наступившей тишине какой-то грубый, хриплый голос сказал:
   - Облава! Всем оставаться на своих местах! Приготовить документы!
   Вооруженные нилашисты заняли все выходы.
   Трое начали проверку документов. Анита  побледнела,  ее  бил  озноб,  с
выражением ужаса на лице она  посмотрела  на  Деака.  Тот  ободряюще  взял
девушку за руку.
   - Добрый вечер, - подойдя к ним, сказал тучный мужчина лет  пятидесяти,
начальник патруля. - Прошу извинить. Предъявите, пожалуйста, документы.
   Деак достал свое удостоверение и безмолвно протянул его нилашисту.  Тот
неторопливо раскрыл его, начал читать, как вдруг взгляд его остановился на
вложенном в удостоверение листке бумаги.
   - Извините, - сказал Деак, - эту бумагу я попрошу вернуть мне.
   - После того, как я ее прочитаю.
   - Дайте сюда! - Деак протянул руку за бумагой,  но  нилашист  оттолкнул
его.
   - Молчать!
   - За грубость вы еще поплатитесь, - сказал прапорщик.
   - Коммунистическая листовка? - воскликнул нилашист. -  Как  она  у  вас
оказалась?
   - Взгляните на мое удостоверение.
   Нилашист еще раз развернул  удостоверение,  презрительно  скривил  рот.
Знаком  подозвав  одного  из  своих  патрульных,  державших   автомат   на
изготовку, он сказал:
   - Отведите-ка господина прапорщика.
   Анита вцепилась в руку Деака.
   - Габор!..
   - Успокойся, милая, - сказал он. - Сейчас уладим это недоразумение.
   - Давай, давай!
   Нилашист ткнул его в бок дулом автомата.
   Деак двинулся к выходу.





   Они стояли у стены. Мужчина украдкой осматривался. Подвальное помещение
было обставлено предельно просто:  железная  койка,  прикрытая  солдатским
одеялом, готовый развалиться стол, чугунная  печка,  несколько  бог  весть
откуда собранных стульев, на стене фотография Ференца Салаши.
   За столом сидел Ковач и  молча  просматривал  документы.  Мужчину  явно
тяготило затянувшееся молчание.
   - Да поймите же вы...
   Ковач поднял на него взгляд.
   - Потрудитесь заткнуться и не мешайте мне работать.
   - Но простите, я...
   - Если еще раз пикнешь, получишь по зубам.
   Некоторое время Ковач  в  упор  разглядывал  стоящего  у  стены,  затем
негромким голосом принялся читать вслух данные из его удостоверения.
   - Словом, вы  доктор  Петер  Шааш?  Родились  в  четырнадцатом  году  в
Будапеште, мать - Ольга  Шпитцер,  занятие  -  экстраординарный  профессор
университета. Какой профессор? - крикнул он на стоявшего у стены.
   - Экстраординарный. Я юрист. Специальность -  международное  право.  Но
уже много лет не преподаю.
   - Ваше  счастье,  -  сказал  Ковач.  Встав  из-за  стола,  он  прочитал
профессору  блестящую  короткую  лекцию,  что  такие  вот  типы  разлагают
венгерскую нацию, после чего принялся внимательно  разглядывать  красивую,
молодую женщину, стоявшую  рядом  с  профессором  у  стенки.  Проверил  ее
личность по удостоверению, не упуская случая сделать  мимоходом  несколько
милых  комплиментов.  Женщине  явно  не  нравились  эти  знаки   внимания.
Профессор тоже чувствовал  себя  отвратительно,  но  едва  снова  собрался
заговорить, как Ковач звонкой затрещиной заставил его замолчать.
   - Я что, стенке говорю? - заревел  он.  -  Сказал:  молчать,  значит  -
молчать!
   Вошел Габор Деак в коротком военном плаще, приветствовав присутствующих
на нилашистский манер. Ковач также резко вскинул руку кверху,  отвечая  на
его приветствие.
   - Дали показания, где они до сих  пор  скрывались?  -  спросил  Деак  и
перевел взгляд с Ковача на профессора.
   - Еще нет.
   - Ну ладно, сейчас я ими займусь... - Ковач  попытался  запротестовать,
но прапорщик повысил голос: - Выйдите и никого сюда не пускайте.  -  Вынув
из кобуры пистолет, он подошел к профессору. - Ну что, голубок, вот  мы  и
поговорим...
   Ковач, как видно, понял, что прапорщик знает  дело,  и  без  возражений
удалился.
   - Я жених Аниты, - шепнул Деак профессору.  -  Извините,  что  в  "Семи
князьях" я не мог вмешаться. Но вы же видели, меня  и  самого  забрали.  А
теперь все в порядке. Я предъявил документы и все уладил... Но  на  всякий
случай руки все-таки поднимите вверх. - И профессор и женщина рядом с  ним
повиновались. - О чем идет речь?
   - Нужны документы, -  взволнованно  затараторил  мужчина.  -  Если  нас
поймают - смерть.
   - Сегодня же ночью я  переброшу  вас  через  линию  фронта.  Это  самое
простое и надежное. Все подготовлено.
   Такое предложение прапорщика было явно неожиданным для  Шаашей.  Они  в
замешательстве переглянулись.
   - Нам нужно остаться в Будапеште, - неуверенно проговорила женщина.
   - Да, пожалуйста, - подхватил мужчина. - У нас  особое  задание,  и  мы
должны остаться здесь.
   Деаку все это показалось странным.
   - Нам нужно остаться, - повторила женщина.  -  Анита  обещала,  что  мы
получим от вас надежные документы.
   - Мне все равно, - задумчиво проговорил Деак. - Могу выдать и  такие...
- И, словно вспомнив что-то, добавил: - Вы давно знаете мою невесту?
   Мужчина чуточку опустил руки.
   - Несколько дней. Мне кажется, сейчас это неважно.  Дайте  нам  хорошие
документы, и мы не останемся в долгу.
   Деак подошел к столу.
   - Сколько вы заплатите за документы?
   Мужчина и женщина переглянулись.
   - Вы хотите помогать нам за деньги, - разочарованно протянула женщина.
   - Отнюдь. Деньги меня не интересуют.  Только  золото.  Целую  ручку,  -
цинично заметил Деак. - Что стоят сегодня деньги? Ничего.
   -   Извините,   -   пробормотал   мужчина,   -    произошло    какое-то
недоразумение... Анита говорила...
   Деак не дал ему закончить фразу. Мило улыбнувшись, он перебил:
   - Неправильно она сказала, товарищ Шааш. Вас я ненавижу,  но  золотишко
люблю. Два комплекта документов, с учетом, что вы  все  же  знакомые  моей
невесты, стоят ровно килограмм золота.
   Замешательство  супругов  Шааш   все   нарастало.   Они   то   и   дело
переглядывались.
   -  Где  же  я  возьму  килограмм  золота?  -  спросил   подавленный   и
разочарованный мужчина.
   - Вот чего не знаю, того не знаю, - ответил  Деак,  небрежной  походкой
отошел от стола и приветливым тоном продолжал: - Если мы проиграем  войну,
во что я, конечно, не верю, и мне понадобится ваша помощь, уверяю, я верну
вам ваш килограмм золота. - Он посмотрел на часы. -  Ну,  решайте,  потому
что время не ждет.
   - Господин учитель, - попытался снова вступить в разговор  мужчина,  но
прапорщик оборвал его:
   - Торговаться не будем! Нет золота - я вам не помощник. И хоть мне  это
неприятно,  но  ради  спасения  собственной  жизни  я  вынужден  буду  вас
расстрелять, потому что о нашем разговоре не должен знать никто. Прапорщик
Деак не занимается продажей липовых документов!
   Женщина  поинтересовалась,  как  он  выведет  их   отсюда,   из   штаба
нилашистов, если получит запрошенную сумму золота? Деак уверенно объяснил:
   - Не беспокойтесь. Вывести вас отсюда для меня не  составляет  никакого
труда. Скажу Ковачу, что  завербовал  вас.  Не  забывайте,  власть  отдела
контрразведки велика.
   Женщина что-то шепнула на ухо  мужчине,  затем,  обратившись  к  Деаку,
попросила бумагу  и  ручку.  Присев  к  столу,  быстро  написала  записку,
перечитала ее и сказала:
   - Отдайте записку и получите килограмм золота.
   Однако прежде чем отдать письмо в руки Деаку, она еще раз спросила:
   - Какие гарантии, что вы нас отпустите и что мы получим документы?
   - Сударыня, - серьезным тоном отвечал Деак, - я дворянин, и  вы  должны
мне верить. - Он взял письмо, внимательно прочитал его. - Ну  вот,  теперь
все в  порядке.  Адресовано  Беле  Моргошу,  агенту  по  продаже  книг.  -
Посмотрев  на  женщину,  Деак  протянул  руку:  -  Прошу  ваше  колье.  Не
пугайтесь, я  собираю  красивые  драгоценности.  Обещаю  вам  вычесть  вес
цепочки из килограмма.
   Женщина сняла с шеи золотую  цепь  и,  не  скрывая  своего  отвращения,
уронила ее в протянутую ладонь Деака. Прапорщик позвал Ковача из соседнего
помещения, сказал:
   - Брат Ковач, этих двоих ублюдков отвезите в Медер, пустите каждому  из
них в затылок по пуле, а трупы сбросьте в Дунай.
   Голос его был совершенно спокойным.
   - Господин учитель! - отчаянно взвыл мужчина.
   - Цыц! - Ковач замахнулся кулаком. - Как же, повезу я их в такую  даль!
Подойдет им и набережная в Уйпеште!
   - Пожалуй, вы правы, - согласился Деак.  -  Только  привяжите  к  ногам
побольше камней.
   - Можете не  беспокоиться,  господин  прапорщик.  Ну,  голубчик,  давай
двигай!
   Однако мужчина не тронулся с места.  Он  посмотрел  на  женщину,  затем
перевел взгляд на Деака и уверенным голосом сказал:
   - Господин прапорщик, немедленно позвоните майору Мольке.
   На мгновение установилась глубокая тишина. Деак предвидел такой поворот
дела и все же до последнего момента еще надеялся, что этого не  последует.
Сейчас у него был такой вид, словно его ударили обухом по голове.
   - Мольке? - спросил он неуверенно.
   - Я доктор Эгон Тарпатаки, - заявил мужчина. - Уполномоченный гестапо.
   Деак опустился на стул  возле  стола  и  закрыл  глаза.  Значит,  Анита
предательница!





   Было  около  восьми  вечера.  Мольке  сидел  за  письменным  столом   и
раскладывал пасьянс. Но Шимонфи отлично  знал,  что,  забавляясь  картами,
майор только старается скрыть свою нервозность.
   Шимонфи с особым спокойствием, злорадно, с явным удовольствием  доложил
Мольке, что и на сей раз сорвалась замышленная майором  провокация  против
Деака; он был счастлив, что не ошибся в своем  друге.  Сейчас  Шимонфи  не
смущало даже присутствие лейтенанта Таубе, который слышал каждое слово  их
разговора с Мольке. И он  доложил,  что,  как  сообщили  из  нилашистского
трибунала,  доктора  Петера  Шааша  и  его  жену  они   не   арестовывали.
Аналогичное сообщение он получил из штаба нилашистских  штурмовиков.  Чета
Тарпатаки куда-то исчезла. И он  никак  не  может  понять  только  одного,
почему Тарпатаки не предъявили своих документов или не  заявили,  что  они
сотрудники гестапо.
   - Потому что они круглые идиоты, - раздраженно бросил  майор  Мольке  и
смешал карты.
   - Нет, господин майор,  -  сказал  Таубе,  обдумывая  каждое  слово.  -
Вероятно, Тарпатаки предъявили  документы,  а  нилашисты  испугались,  что
сорвали нашу операцию, и со страха решили убрать все следы.
   - Прикончили их, что ли?
   - Боюсь, да.
   Мольке, разъяренный, вскочил из-за стола.  Забегал  по  комнате,  затем
вдруг накинулся на Шимонфи.
   - Да, да, это вы, капитан, виноваты во всем происшедшем! Почему  вы  не
помешали задержать Тарпатаки и его напарницу?!
   - Я такого приказа не получал, - возразил капитан. - Мое  задание  было
арестовать Деака, если он передаст документы  этой  парочке.  Но  как  мне
доложили "наружники", Деак...
   - Я сам хорошо знаю, что вам доложили, капитан! - завопил Мольке. -  Но
разве я мог предположить, что у вас нет  и  капли  самостоятельности?  Где
Анита?
   - Как докладывает бригада наружного наблюдения, она  поехала  к  матери
Деака, - вставил Таубе. - И в настоящее время находится там.
   Мольке снова сел к столу, закурил, задумался на некоторое время, затем,
приняв решение, сказал:
   - Господа, я беру Деака под арест.
   - Да, но на каком основании?  -  возвысив  голос,  спросил  Шимонфи.  -
Господин майор, почему вы  не  хотите  признать,  что  заблуждались?  Деак
добился признания  Дербиро,  и  в  данном  случае  неважно,  что  ему  был
представлен ненастоящий Дербиро. Из показаний арестованного он не утаил ни
слова. Отказался помочь профессору Шаашу...
   - Потому что ему помешали нилашисты. Иначе он помог бы им.
   - Это опять-таки только ваше предположение.
   - Для подобного предположения у меня  есть  вполне  твердые  основания,
дорогой Шимонфи, - возразил Мольке. - Деак уже много дней знает, что Анита
собирается помочь каким-то скрывающимся евреям. Почему же он не доложил об
этом мне?
   - На это может быть много причин, - возразил Шимонфи. Про себя  он  уже
решил, что будет бороться за Деака. Если сейчас не  помешать  его  аресту,
потом будет поздно. - Деак любит девушку, - продолжал он. -  Но  возможно,
что Анита допустила где-то ошибку и Деак заподозрил неладное.
   Мольке уже снова обрел  самообладание  и  снова  был  прежним  азартным
игроком,  любующимся,  как  мучится  его  жертва.  Вдруг   в   его   мозгу
промелькнула странная мысль, сначала еще не ясная, но все же  повергнувшая
его в раздумье. А что, если  капитан  Шимонфи  и  есть  тот  самый,  давно
разыскиваемый ими Ландыш?! Интересно, что такая возможность еще никогда не
приходила ему  в  голову!  Шурин  капитана  Шимонфи,  полковник  Берецкий,
военный атташе венгерского посольства в Стокгольме, отказался сотрудничать
с правительством Салаши и теперь эмигрант. Наверное, агент какой-нибудь из
союзных держав. Может быть, даже русский  агент?  Во  всяком  случае,  это
предположение следовало бы тщательно проверить.
   Мольке  присмотрелся  к  выражению  лица  Шимонфи,  который   с   такой
убежденностью доказывал невиновность Деака, а когда капитан умолк, сказал:
   - Заподозрить прапорщик ничего не мог. Ведь Анита и сама не знала,  что
доктор Шааш на самом деле - Эгон Тарпатаки.  Этой  акцией  я  думал  и  ее
проверить. Проверил и вижу, господа,  что  Анита  ведет  двойную  игру.  А
потому ее отца я приказал отправить в Германию, а ее допросить. Сегодня же
вечером.
   Шимонфи  был  в  полнейшем  замешательстве.   Нет,   у   этого   Мольке
действительно есть чему  поучиться.  Его  дьявольски  хитрые  ходы  просто
невозможно рассчитать заранее. А между тем, если прокрутить ленту  событий
вспять, их взаимосвязанность совершенно очевидна. И тогда  действия  Деака
весьма подозрительны. Значит, каждый  его  шаг,  каждое  его  слово  нужно
проверять. Кто наиболее подходящая кандидатура для этого?  Такой  человек,
что ближе всего к нему. Анита! Однако Анита не любит нацистов, и, будь  ее
воля, она не стала бы помогать Мольке. Значит, ее  силой  заставили  стать
предательницей. Отец - вот ее уязвимое место! И старика  схватили.  Мольке
действовал с точностью инженера. Он сказал девушке:  "Анита,  если  вы  не
поможете нам разоблачить Деака, мы убьем вашего отца". Бедняжка!
   Шимонфи ощутил всю отвратительность,  всю  подлость  своего  поведения.
"Ну, что я мог поделать, - тут же оправдал он себя. - Я и сам был в  руках
у Мольке. Я даже жертвовал собою ради Габора. А толку? Одно непонятно: как
Анита оказалась в контакте с этими Тарпатаки? Она,  оказывается,  даже  не
подозревает, что за профессора Шааша выдает себя какой-то Тарпатаки".
   - Анита, - заговорил Мольке, -  вначале  и  не  поверила,  что  мы  уже
арестовали ее отца. Разрешите  мне,  просила  она,  встретиться  с  отцом.
Пожалуйста, отвечал я, не возражая против их свидания и многого ожидая  от
него. Мы установили в комнате свиданий подслушивающую аппаратуру. И  я  не
ошибся.  Из  их  разговора  стало  ясно,  что  отец   Аниты   -   участник
Сопротивления. Девушка призналась отцу, что мы ее  завербовали.  Наступило
долгое молчание. И вдруг, а впрочем, знаете  что,  Шимонфи?  Послушайте-ка
сами их диалог. Весьма поучительный.
   Мольке достал из сейфа магнитофонную катушку.

   "- Нет, Анита, тебе нельзя быть  шпионкой...  -  послышался  старческий
голос из динамика.
   - Если я откажусь, они убьют тебя, папа.
   - Пусть лучше убьют. Но такой ценой я не могу жить дальше.
   - Ты должен жить. Любой ценой.
   - Обо мне не думай. Нет ничего дороже чести. Ты не должна быть шпионкой
нацистов.
   Послышался плач девушки.
   - Господи, что же мне делать?
   - Я сказал тебе, доченька. Борись! Слушай меня внимательно. Ты  слышала
уже фамилию Шааш? Профессор Шааш.
   - Слышала.
   - Профессор - важный человек  в  движении  Сопротивления.  В  настоящее
время он в подполье. Где скрывается - этого я не знаю. Но  к  тебе  придет
один мужчина. Обратится по паролю "Петефи". У него  задание:  нужно  найти
новую явочную квартиру и новые документы для Шаашей. Помоги ему.  А  затем
беги.
   - Я достану документы и явочную квартиру найду. Но бежать я не могу.
   - Тебе нужно бежать.
   - Мольке пригрозил, что, если я сбегу, он расстреляет тебя.
   - Ну и черт с ним".

   Мольке выключил магнитофон.
   - Ну так вот, - продолжал майор, - девчонка отправилась домой, а  мы  в
течение нескольких дней наблюдали за ее квартирой. Связника мы схватили. И
очень быстро выбили у него адрес, где скрывался профессор с женой. Поймали
обоих. Дальше было уже проще. Одного своего агента я отправил с паролем  к
Аните. Девушка с радостью приняла "связника", пообещала, что  сделает  все
ради спасения профессорской четы, и  сказала,  что  с  помощью  прапорщика
Деака  попробует  достать  липовые  документы.  После   этого   провокатор
представил Аните  супругов  Тарпатаки,  которые  правдоподобно  изобразили
преследуемых профессора и его жену.
   Шимонфи перекорежило от страха и отвращения.
   Таубе принялся с воодушевлением хвалить майора, и тому, как видно, было
приятно слышать похвалы. Мольке любил, когда люди восхищались его  умом  и
находчивостью.
   - Теперь вы понимаете, дорогой Шимонфи, почему я намереваюсь арестовать
Деака?
   Капитан ничего не ответил, и он продолжал:
   - Деак обязан был доложить мне, о какой услуге просила его Анита. А  он
не доложил, и его молчание уже само по себе доказательство вины.  Немного,
но и этого достаточно, чтобы сломать прапорщика.
   В комнату вошел Курт, адъютант Мольке, и доложил: Габор Деак  вернулся.
Таубе тут же вышел в смежную комнату. Шимонфи стало не по себе. Сейчас,  у
него на глазах, арестуют его друга, и он даже будет  помогать  Мольке  при
этом.
   Вошел улыбающийся Деак, строго, по-уставному  доложил.  Увидев,  что  и
майор заулыбался, он подошел поближе.
   - Приветствую  вас,  господин  прапорщик,  -  сказал  Мольке.  -  Прошу
садиться. Да перестаньте вы тянуться в струнку, мы же не в казарме!
   Деаку сразу показалась  подозрительной  такая  мягкость  Мольке,  и  он
понял, что сам пришел на свой собственный суд,  в  пещеру  льва.  Лишь  бы
сохранить  спокойствие.  Нужно  вести  себя   непринужденно,   раскованно,
уверенно. Знать бы только, почему это Шимонфи такой мрачный, что  даже  не
ответил на его приветствие? Он терпеливо слушал болтовню майора, про  себя
твердо решив, что живым не сдастся.
   А Мольке продолжал беззаботно болтать.
   - Я-то рассчитывал встретиться с вами завтра, за банкетным  столом.  Но
раз уж так все получилось, тоже сойдет.
   - Лучше раньше, чем позже, господин майор,  -  сказал  Деак  и  перевел
взгляд с бутылки коньяка на майора. - Кто знает, может, до завтра ни  один
из нас не доживет.
   - Вы пессимист, господин прапорщик, - заметил Мольке, наполняя рюмки.
   - Нет, я не  пессимист.  Но  и  не  забываю,  что  идет  война.  Коньяк
французский? - спросил он, кивнув на бутылку на столе.
   - Вывез из Парижа. Прошу, господин капитан. - Он сделал  знак  капитану
Шимонфи, показывая на  коньяк.  Деак  поднял  рюмку,  стараясь,  чтобы  не
дрожала рука.
   - Париж... Боже мой! - Он посмотрел на Мольке.  -  Если  бы  вы  знали,
господин майор, как я завидовал вам, когда вы вступили в этот изумительный
город. И еще  больше  жалел,  что  временно  вам  пришлось  его  покинуть.
Конечно, прекрасные воспоминания сглаживают боль  в  душе  человека...  За
победу, господин майор...
   Они выпили. Мольке  смутило  непробиваемое  спокойствие  Деака.  Только
ничем не запятнанный человек может вести себя так невозмутимо перед  своим
начальством. Меж тем Деаку было совсем нелегко разыгрывать это спокойствие
сейчас, когда он знал о предательстве Аниты.
   - Как поживает ваша милая невеста? - спросил майор. Деак отмахнулся.
   - Поссорились, - отвечал он с горечью в голосе.
   - Из-за чего? - с надеждой спросил Шимонфи.
   - Какой-то подонок опутал Аниту, - сказал прапорщик и устремил взгляд в
бесконечность. Взяв рюмку, он выпил. - А  теперь  она  начала  уговаривать
меня, чтобы я помог двум скрывающимся  жидам.  Документы  им,  видишь  ли,
достань! Ну, я отказался, так она обиделась.
   Лицо Шимонфи прояснилось. Он готов был броситься обнимать своего друга.
   - Как, неужели Анита собиралась помогать скрывающимся евреям? - спросил
он.
   -  Странное  хобби  у  вашей  невесты,  -  заметил  Мольке,  про   себя
недоумевая, откуда такая откровенность.
   Деак несколько мгновений помедлил с ответом. Ведь  ему  было  приказано
разоблачить Аниту!
   Аниту нужно  вообще  заставить  замолчать.  Сегодняшняя  ее  встреча  с
майором  не  может  состояться,  значит,  его  "откровенность"  не  должна
поколебать доверия Мольке к агенту Аните. Наоборот, нужно,  чтобы  он  еще
больше поверил ей. Значит, нужно рассказать майору все и  так  укрепить  и
свои собственные позиции. И  Деак  произнес  великолепную  речь  в  защиту
девушки, чем подтвердил ее надежность в глазах Мольке.
   - Вы, что же, встречались с этими жидами? - спросил Мольке.
   - Только издали видел. В ресторане "Семь князей". Жаль, помешал мне  их
арестовать патруль национальной гвардии. Меня самого  забрали.  Битый  час
доказывал им в одной подворотне, прежде чем они поняли, о чем речь. А  там
- пока добежал назад, до ресторана, этих Шаашей уж и след простыл.
   Замешательство майора Мольке все нарастало. Этот мальчишка-прапорщик  с
такой искренностью рассказывает о происшедшем,  что  к  чертям  летят  все
замыслы майора.
   - Вы хоть разглядели их? - поинтересовался он.
   Деак, откинувшись в кресле, задумчиво поиграл  рюмкой  и  для  большего
впечатления нахмурил лоб.
   - Женщина очень хороша. Просто  убийственно  красива.  Стройная,  глаза
голубые, белокурая. Конечно,  не  исключено,  что  это  парик  или  волосы
красит. А мужчине на вид добрых сорок пять.  Среднего  роста,  черномазый,
как итальянец... Очень напоминает одного международного  жулика.  Не  могу
только вспомнить, как того,  черт  побери,  звали...  -  Он  посмотрел  на
Шимонфи. - Помогите, господин капитан... В  тридцать  восьмом  о  нем  еще
писали в газетах. А, вспомнил! Тарпатаки! Доктор Эгон Тарпатаки...
   Произнося это имя, Деак впился взглядом в лицо майора. Но тот ничем  не
выдал своих чувств.
   - Был в Будапеште такой популярный подпольный адвокатишка,  -  объяснил
прапорщик.
   - Интересно, - проговорил майор. - Весьма  интересно.  -  Он  отпил  из
рюмки глоток и пристально посмотрел в глаза Деаку. - И как же ваша невеста
очутилась в контакте с этими евреями?
   - Этого мне еще не удалось установить.  -  Он  небрежно  сунул  руку  в
карман и достал  конверт.  -  Разумеется,  я  все  подробно  описал.  Вот,
пожалуйста, господин капитан. - Деак протянул конверт капитану Шимонфи,  и
тот с  радостным  волнением  распечатал  его.  Значит,  Габор  никакой  не
изменник! Вот вам и доказательство. Мольке потерпел поражение.  И  Шимонфи
погрузился в чтение письма. А Мольке в эти минуты думал о том, что в руках
одним козырем больше. В том, что Деак и Ландыш - одно и то же лицо, у него
уже не оставалось  никаких  сомнений.  Как  видно,  догадался,  что  Анита
завербована,  думал  Мольке,  и  теперь  пытается  опрокинуть  все   дело,
изображая откровенность. Но что он, интересно, ответит, если я спрошу его,
когда Анита  впервые  упомянула  о  своем  намерении  спасти  скрывающихся
евреев? Готов побиться об заклад, что он тотчас же скажет:  Анита  сказала
мне об этом только сегодня, и потому я не доложил вам  раньше.  По-другому
он сказать не может. Иначе ему не объяснить, почему он так долго умалчивал
об этом. И тогда я его сразу же и арестую.
   Он испытующе посмотрел на прапорщика.
   - Когда ваша невеста попросила вас достать документы для этих жидов?
   Деак задумался.
   - А в самом деле, когда? - Он сразу разглядел ловушку, скрывавшуюся  за
этим вопросом. Он закурил сигарету и выпустил колечками  дым.  -  Если  не
ошибаюсь, впервые она  сказала  мне  об  этом  несколько  дней  назад.  Я,
конечно, не поверил, решил: дурачится. Все же я потребовал от  нее  адрес,
где они скрываются. Но все это она мне сказала  только  сегодня.  Я  хотел
арестовать их...
   - Извините, - вдруг вмешался Шимонфи, - вот тут ты, Габор, пишешь,  что
у тебя есть важное устное сообщение...
   - Да, - быстро подхватил Деак. - С этого мне, собственно, нужно было бы
начать. - Он повернулся к Мольке. - Господин майор, я  знаю  правила:  кто
слишком любопытствует, становится подозрительным. Но в  интересах  дела  я
должен взять на себя даже этот риск... Господин майор, изучая материал  на
Ференца Дербиро, я пришел к выводу, что о прибытии в Будапешт моего  брата
вам стало известно от вашего агента в Москве... Не так ли?
   Мольке  как-то  странно  посмотрел  на  Деака.   Его   поразила   такая
откровенность этого юнца прапорщика.
   - А в каком плане это вас интересует? -  спросил  он.  -  Вы  проделали
великолепную работу, господин прапорщик, раскололи Дербиро...
   - Господин майор, очень прошу, ответьте мне, если, конечно, можете...
   - Но почему? Зачем вам знать то, что...
   - Потому что у меня есть подозрение, что русские  ввели  в  заблуждение
вашего-московского агента, а  тот,  в  свою  очередь,  невольно  господина
майора.
   Мольке вдруг почувствовал себя  не  в  своей  тарелке.  Этот  мальчишка
напирает все отчаяннее.
   - А разрешите узнать, на чем основываются ваши  подозрения?  -  спросил
он.
   - Человек, которого я сегодня утром допрашивал, не Ференц Дербиро.
   Наступила внезапная тишина. Мягкая, зыбкая, как студень.
   - А кто же? - переспросил Мольке.
   Деак развел руками.
   - Этого я не знаю. Только не Дербиро - это точно. А если не  он,  тогда
что-то здесь не так.
   Шимонфи посмотрел на Мольке, затем перевел взгляд на Деака и  осторожно
спросил:
   - Разве ты знаешь Дербиро в лицо?
   - Нет, я его никогда не видел.
   - Тогда чем же вы обосновываете свои подозрения? - ястребом кинулся  на
него Мольке.
   Деак достал из кармана фотографию и протянул ее майору.
   - А вот чем, господин майор. Всмотритесь получше:  вот  это  мой  брат.
Рядом с ним Дербиро.
   Мольке долго разглядывал фотографию. На ней были изображены два крепких
молодых парня, довольных, улыбающихся. За их спинами  -  лодки  на  Дунае,
какие-то баркасы.
   - Если вы лично не знали Дербиро, откуда же вам  известно,  что  именно
этот, - он ткнул пальцем на фотографию, - должен быть им?
   - А вы прочитайте текст на обороте! "С Ференцем Дербиро  в  Геде.  Июнь
1938 года".
   Мольке  вынужден  был  смириться  со  своим  поражением.   Не   скрывая
удивления, он согласился:
   - Это, господин прапорщик, неожиданное открытие. Поздравляю.
   Деак поблагодарил за поздравление, затем рассказал, что ему  еще  утром
этот тип  показался  подозрительным.  Очень  уж  быстро  он  выдал  своего
товарища. А это непохоже на коммунистов...
   Но Мольке все еще продолжал сопротивление.
   - А скажите-ка, господин прапорщик, где вы нашли эту фотографию?
   - Дома, на чердаке, - сказал Деак и, поняв, что  ему  удалось  сбить  с
толку и даже  повергнуть  в  замешательство  своего  противника,  небрежно
продолжал: - Когда мой брат опозорил всю нашу семью, мама сказала:  "Ласло
для меня умер". И все, что напоминало о брате, выбросила из квартиры. Отец
же собрал эти вещи и отнес на чердак... А тут я вспомнил, что мой брат был
недурным фотолюбителем и сам любил фотографироваться со  своими  друзьями.
Некоторые из его фото я принес сюда и передал в лабораторию. Не  помешает,
если у нас в руках будет несколько увеличенных репродукций.
   Мольке  покачал  головой,  взял  у  Шимонфи  фотокарточку  и  долго  ее
рассматривал.
   - Все же у меня эта фотография не вызывает большого доверия.
   - А вот эта? - скромно полюбопытствовал Деак и положил  на  стол  новый
снимок. -  Это  ведь,  так  сказать,  официальная  фотография,  сделана  в
полиции, когда брата объявили в розыск.
   Шимонфи, явно наслаждаясь, посмотрел с издевкой на майора.  Как  же  он
был рад, что не обманулся в друге!
   - А это ты откуда раздобыл? - спросил он весело Деака.
   Деак снова едва заметно улыбнулся.
   - У военного коменданта типографии "Атенеум", - пояснил он.  -  У  него
фотографии всех,  кто  объявлен  в  государственный  розыск,  хранятся.  В
алфавитном порядке.
   Шимонфи жаждал расплаты с майором и потому с кривой усмешкой на  тонких
губах заметил:
   - А что, Деак прав! Тот прощелыга, которого он  сегодня  допрашивал,  в
самом деле не Дербиро.
   Если  бы  это  было  возможно,  он  облобызал  бы   Деака:   ведь   тот
действительно никакой не изменник. Ну, если и  после  всего  этого  Мольке
попытается арестовать  Деака,  тогда  майора  срочно  следует  упрятать  в
сумасшедший дом.
   Но Мольке не был сумасшедшим. Инстинкт подсказывал ему: будь осторожен,
не верь им покамест, все равно не верь, несмотря ни на что!
   - Вы всегда проявляете такую самостоятельность, господин прапорщик?
   - Как правило, - был ответ.  -  Но  когда  меня  считают  дураком  -  в
особенности. Господин майор, десять лет назад я  поставил  свою  жизнь  на
карту ради чего-то. И хотел бы честно работать. Будет обидно,  если  люди,
основываясь на каком-то глупом  подозрении,  станут  мешать  мне  спокойно
трудиться. Вот и сейчас мне стало известно, что брат  мой  жив.  Если  это
правда, я очень хотел бы с ним встретиться.
   Мольке встал, прошелся вокруг столика. Затем,  усмехнувшись,  посмотрел
на Деака.
   - Правильно, брат ваш жив,  господин  прапорщик.  И,  надеюсь,  вы  еще
повстречаетесь.
   - Я тоже, - повторил за ним Деак, - надеюсь!
   Мольке  был  истинный  игрок.  Он  умел  не  только  нападать,   но   и
обороняться. И теперь, поняв, что Деак опроверг  все  его  доказательства,
сам в душе признал: арестовывать сейчас прапорщика нет никакого смысла.  А
пока нужно просто обеспечить отступление, чтобы  не  стать  в  его  глазах
посмешищем.
   - И все же что-то тут  не  так,  господин  прапорщик,  -  заговорил  он
весело. - Вполне возможно, что малый, которого вы сегодня допрашивали,  не
Дербиро. Но то, что он был вместе с вашим братцем в  Курской  партизанской
школе, это я уж постараюсь доказать.
   Деак встал, держа руку наготове, чтобы в  случае  чего  вмиг  выхватить
пистолет: не исключено, что Мольке все же  попытается  его  арестовать,  и
тогда остается одно: стрелять. Живым в руки гестапо он не дастся.
   - Сомневаюсь, господин майор, - сказал он. - Скорее всего это заурядный
провокатор.
   - Вы велели ему вспомнить  и  записать  несколько  стихотворений  Ласло
Деака?
   - Да. Хотел проверить молодчика, действительно ли он знал моего брата.
   Мольке негромко рассмеялся.
   - Так я и подозревал, - сказал он. - Между прочим, отличная идея. -  Он
помахал бумажкой. - Ну так вот: здесь у  нас  и  доказательства.  Не  буду
читать все стихотворение до конца - типичный коммунистический бред. Да и с
точки зрения литературы тоже.
   После этого он довольно сносно прочитал вслух следующие строчки:

   Дал ты пахаря морю,
   Человеку дай волю.
   Дай ты Венгрию венгру,
   Чтоб он не был в Германии негром
   [Аттила Йожеф, "Богу"].

   Он посмотрел на Деака, улыбаясь.
   - Знакомо вам стихотворение?
   - Слышал, - задумчиво промолвил Деак.
   - Вашего братца стишок?
   - Мой брат никогда не писал стихов.
   Не в силах сдержаться, Шимонфи громко захохотал.





   Смертельно усталый Деак сидел в комнатушке  у  "брата"  Ковача.  Старый
металлист, заделавшийся штурмовиком, с аппетитом закусывал  свиным  салом,
сочувственно поглядывая на Габора Деака. Ему-то было понятно, каково  жить
в логове нацистов, каждый день ходить по лезвию бритвы.
   Прапорщик углубился в показания Тарпатаки и его напарницы.  Чем  дальше
он читал, тем сильнее становилось его волнение: ясно, что "супруги"  лгут,
но каждый на свой лад.
   - Красавица все еще пишет? - спросил он.
   - Чешет, как из  пулемета,  -  отвечал  Ковач,  доставая  из-под  стола
бутылку. - Поверили, что мы действительно нилашисты.  Выпей-ка,  сынок!  -
Прапорщик отклонил приглашение. Ковач,  пожав  плечами,  сделал  несколько
больших глотков из бутылки красной "Кадарки".
   А прапорщик зашагал по комнате. Если  его  предположение  подтвердится,
может, даже удастся спасти Дербиро. Только  бы  Тарноки  поскорее  пришел.
Обычно он никогда не опаздывает. Взяв со стенки висевшую на гвозде гитару,
Деак провел пальцами по струнам.
   - Где это вы гитару достали?
   Ковач отер губы тыльной стороной ладони.
   - Фаркаш раздобыл. Это когда мы нилашистский патруль стали  изображать,
я ему и говорю: "Ребята,  а  ведь  настоящие  нилашисты  иногда  должны  и
грабить. И по шее дать.  Несильно,  понятно,  но  все-таки".  Ты  со  мной
согласен?
   - Но зачем же ты Тарпатаки так по скуле двинул?
   - Там другое дело, - возразил старик. - Такому дерьму не жалко.
   Деак сел к столу, уронил голову в ладони.  Его  мысли  были  об  Аните.
Горькие, обидные мысли: не хочу я ее любить, не хочу! - повторял  он,  как
ему казалось, про себя.
   - Чего не хочешь? Говорить со мной? - услышал он вдруг старого Ковача.
   - Да нет, устал я, дядя Ковач.
   - Мы сейчас все устали. - Ковач подошел к чугунке, поворошил кочергой.
   - Но я совсем по-другому устал, -  возразил  Деак  и  закрыл  глаза.  -
Здесь, внутри ноет. Бежать  хочется  куда  глаза  глядят.  А  этот  Мольке
уставился на меня, будто ему все как есть обо мне известно. Я уж и  так  и
эдак, отшучивался, притворялся. А у самого холодный пот по спине  ручьями.
Боюсь я.
   - Не боятся только дураки, сынок. -  Ковач  пересел  поближе  к  Деаку,
обнял его за плечи. - Ты что же  думаешь,  я  не  боюсь?  Жена  там  одна,
детишки опять же...
   Деак открыл глаза, благодарно посмотрел на  поросшего  колючей  щетиной
старого металлиста, на суровые черты его лица.
   - Что же вы делаете, чтоб не бояться?
   - А, разное. Накануне, как идти на задание - молюсь. Ну ты,  говорю  я,
старый бог, если я из этого дельца выскочу живым,  тогда  поверю,  что  ты
есть. Разумеется, все это я ему говорю по-латыни, чтобы он понял.
   На лице Деака мелькнула усталая улыбка.
   Ковач встал, закинул за спину автомат и пошел проверить охрану.
   - Взгляни там, - крикнул ему вдогонку Деак, - записала  свои  показания
девица Моргош?
   Псевдогоспожа Шааш на самом деле была не кто иная, как дочь  агента  по
продаже книг Белы Моргоша. Деак и его  люди  "не  поверили"  Тарпатаки  на
слово, что он агент гестапо, потребовали доказательств. И теперь Тарпатаки
и девица наперебой доказывали свою связь с нацистами.
   Деак на несколько коротких минут задремал. Проснулся, когда в комнату в
сопровождении Ковача вошел Тарноки, за ним  шла  слежка,  но  ему  удалось
"оторваться".
   Разговор получился совсем коротким. Деак сидел понуря  голову.  Ведь  в
том, что Анита изменница, теперь он убедился сам.
   - Когда ты намерен выполнить приказ? - спросил его Тарноки.
   - Сейчас, - отвечал Деак, поднимаясь.
   - Не спеши. Пока не надо. Мы не можем рисковать возможностью освободить
Дербиро.
   - Именно поэтому и нужно выполнить приказ  сейчас,  -  мрачно  возразил
прапорщик. - Через час Анита встречается с Мольке. Этой их  встрече  нужно
помешать.
   - Он прав, - подтвердил Ковач. - С  предателями  разговор  должен  быть
короткий.
   Тарноки не возражал.
   - Только осторожно,  Габор.  Без  лишнего  шума.  Думай  о  собственной
безопасности.
   Он пожал Деаку руку. Прапорщик посмотрел на часы.
   - Дербиро удастся спасти только в том случае, если мы каким-то  образом
выведем его из здания. - Он перевел разговор на Дербиро, чтобы отогнать от
себя мысли об Аните. - Я сейчас спущусь в  котельную  и  поговорю  с  этой
девицей Моргош. Надо кое-что разузнать у  нее.  И  если  подтвердится  мое
предположение, мы выручим Дербиро.
   - Ну что ж, иди поговори, - согласился Тарноки.  -  Но  не  забывай  об
Аните. Послушай, может,  лучше,  если  мы  поручим  это  дело  с  девушкой
товарищу Ковачу?
   - Нет, я кашу заварил, мне ее и расхлебывать, - возразил Деак.
   Если бы они знали, как тяжело было у него сейчас на душе, они наверняка
не отпустили его.
   Одевшись, Деак спустился в котельную.
   Ева Моргош спокойно спала на  куче  одеял.  Он  разбудил  девушку.  Ева
сонными глазами посмотрела на прапорщика  и  не  сразу  поняла,  где  она.
Только узнав Деака, улыбнулась ему с надеждой на лице.
   - Мне бы домой пора, - сказала она, - отец уже наверняка волнуется.
   - Я думаю, Ева, - негромко промолвил Деак, - что вы уже больше  никогда
не увидите своего отца. И никого другого.  -  Девушка  с  расширенными  от
страха зрачками уставилась на Деака. А когда он объяснил, что она и доктор
Тарпатаки  находятся  в  руках  борцов  Сопротивления,   то   разрыдалась,
принялась умолять сохранить жизнь, говоря, что готова искупить свою вину и
сделать все, что прикажут.
   - Поверьте, - повторяла она, - я не по своей воле стала шпионкой. Я  же
ненавижу нацистов!
   - Рассказывайте все откровенно, и я попытаюсь спасти вам жизнь.
   Девушка, захлебываясь слезами, принялась рассказывать.
   Но время торопило, ему нужно было отправляться к Аните. Деак сказал Еве
Моргош, что верит ей, и велел записать ее показания.
   - А сейчас мне нужно от вас одно письмо. Напишите своему отцу.
   Ева беспрекословно выполнила, просьбу Деака. Несколько минут спустя  он
уже шагал по улице с письмом Евы Моргош в кармане.
   Аниты еще не было дома. Никем не  замеченный,  он  проник  в  квартиру,
предварительно тщательно осмотревшись, не прячутся ли где поблизости  люди
Мольке. Он зажигать свет не стал. Включив карманный фонарик, осмотрел  всю
комнату. Нелегко ему было думать о  том,  что  через  несколько  минут  он
должен увидеть женщину, которую любил, нет, все еще любит.
   И он решил: он даст ей возможность бежать! А Дербиро, что будет с  ним?
Деак взвесил все шансы и принялся в уме  просчитывать  различные  варианты
его побега. В передней стукнула дверь. К счастью, он  сразу  же  расслышал
веселый голос Мольке. У Деака было в распоряжении ровно  столько  времени,
чтобы проскользнуть в спальню и спрятаться там в углу,  за  шкафом.  Дверь
осталась открытой. Так что  Габор  мог  отчетливо  слышать  каждое  слово,
каждый шорох. Мысленно похвалил себя за то, что не снял плаща и не повесил
его в передней. Дышал едва слышно. Рука стискивала пистолет. Вот уж на что
не рассчитывал, так это попасть в западню! Кто же  знал,  что  Мольке  сам
придет на квартиру к Аните?! "Если  несчастная  выболтает  в  разговоре  с
Мольке правду, стреляю  немедленно,  -  решил  он.  -  Но  тогда  придется
прикончить  и  Мольке.  После  чего  останется  один-единственный   способ
освободить Дербиро - это штурмовать вооруженной группой дяди Ковача здание
гестапо. Очень рискованная затея: здание охраняют отчаянные головорезы  из
эсэсовцев, они-то дешево свою жизнь не продадут".
   В соседней комнате включили радио.  Передавали  хорошо  знакомую  "Лили
Марлен". Деаку были отчетливо  слышны  шаги  Аниты  по  комнате:  вот  она
достает из серванта бутылки с напитками.
   - Очень мило, что вы слушаете  Берлин,  но  сейчас  радио  мне  мешает.
Сейчас я хочу слышать вас, - послышался вкрадчивый голос Мольке.
   Раздался негромкий смех Аниты, потом наступила тишина. Радио выключили.
   - Уж не собираетесь ли вы ухаживать за  мною,  господин  майор?  Вы  же
знаете, у меня ведь жених есть.
   Какой спокойный голос, подумал Деак. Хороша невеста, нечего сказать!
   - Да садитесь же вы. Кстати, где ваш жених?
   - Не знаю. Наливайте. Это абрикосовая. Слышала,  что  водку  вы  любите
абрикосовую.
   Деак напряженно вслушивался в их разговор. Вот Мольке  наливает  рюмки.
Хорошо бы он потом задремал от выпитого. Снова заговорила Анита:
   - Я поехала к его матери, но там его нет.
   "Действительно, чего ее понесло к моей матери? Она же знает, что  домой
я не поеду".
   - Между прочим, господин майор, откуда вы-то узнали, что я там?
   - Интуиция. А может, и  так  сказать:  мы  оберегаем  жизнь  прапорщика
Деака,  следим  за  квартирой  его   мамочки.   Абрикосовая...   Настоящая
кечкеметская! Божественный напиток. Не удалось нам  вывезти  из  Кечкемета
все запасы. А жаль. Я бы русским и одной капли не оставил.
   Пьют - определил по наступившей тишине прапорщик.
   - Где вы научились так хорошо говорить по-венгерски, господин майор?
   - У меня мать венгерка. Видите,  Анита,  какая  интересная  штука  наша
германо-венгерская дружба. Будто роковая страсть.  Перемешались  в  ней  и
любовь и ненависть. И вот так мы, немцы и венгры, и  любим  друг  друга  и
ненавидим уже много веков! В оперативных сводках читаю:  "В  стране  царит
антигерманское настроение. Нас ненавидят!"  Да  чепуха  все  это,  ерунда!
Когда ненавидят - убивают! Народ в ненависти за оружие  берется.  Возьмите
Польшу, Францию, Югославию. Там нас действительно ненавидели и  ненавидят.
А венгры в чем-то даже восхищаются нами. И потому у нас и  нет  проблем  с
ними.
   - Вы же оккупировали нашу страну.
   - А Европу мы разве не оккупировали? Человек, Анита, который  не  умеет
страстно и искренне ненавидеть, и любить не способен по-настоящему.
   "Что ж, он прав, - думал Деак, - к сожалению, прав.  Только  не  пойму,
зачем он завел эту дискуссию с Анитой?"
   - Господин майор, я с удовольствием послушаю ваши  историко-философские
рассуждения, но только как-нибудь в  другой  раз.  Я  знаю,  вы  не  затем
посетили меня. Но я устала, уже поздно...
   - Ну а что с теми двумя жидами?
   - Не знаю, о чем вы.
   - Я говорю о профессоре Шааше и его жене.
   Деак  вздрогнул.  Он  прижался  головой  к  стене.  Значит,  Анита   не
провокатор? У нее и в мыслях не было обмануть меня?
   - Не знаю я никаких Шаашей, - послышался голос девушки.
   - Шааши во всем признались. Его и  жену  арестовали  в  семь  часов,  а
прапорщика Деака - за полчаса до этого! Есть у вас что-нибудь сообщить мне
в связи с этим? - Голос Мольке был теперь резким, грубым.
   Деак весь похолодел. Он вдруг  отчетливо  увидел  взаимосвязь  событий.
Значит, Мольке перехитрил и Аниту? Какое счастье, что все так обернулось и
он может слышать их разговор. Конечно, положение от этого не стало  проще,
но  сейчас  для  него  нет  ничего  важнее,  чем  знать,  что   Анита   не
предательница! И он вновь почувствовал себя сильным, вновь поверил в  свое
умение и ловкость.
   Снова послышался голос Мольке:
   - Если вы не станете мне отвечать, через  две  минуты  я  отдам  приказ
расстрелять вашего отца. - Девушка  молчала.  Словно  окаменев,  стоял  за
шкафом Деак. Он слышал, как Мольке подошел к телефону, снял трубку.
   - Господин майор, вы не можете быть таким бессердечным. Ведь у вас тоже
есть родители.
   - Лирика! Вы обманули меня.  Врали,  водили  за  нос.  Деак  мне  давно
признался, что он коммунист, советский разведчик. И вы тоже знали об этом.
Скрывали подлую измену вашего жениха. Ну, чего же вы молчите?
   Он принялся стучать по телефонному аппарату.
   - Вы перерезали шнур?!
   - Да! Еще днем! Потому что не хотела говорить с вами. Ни  говорить,  ни
встречаться. Я вас всех  ненавижу!  Ненавижу!  Теперь  могу  вам  в  глаза
сказать: убивайте! - Анита  не  плакала.  В  голосе  ее  звенела  страсть,
ненависть, негодование, ярость.
   Волнение Деака все нарастало, и вдруг им овладело трезвое  спокойствие.
Нужно действовать. Сейчас речь уже идет о спасении не только Дербиро, но и
Аниты.
   - Анита, - слышал он голос майора. - Я готов простить вам и этих жидов,
и все остальное...
   - Что вы хотите?
   - Сказать более прямо? Я хочу вас. Вы не глупая девушка, я  полагаю.  И
буду я у вас не первым.
   - Не смейте ко мне прикасаться!.. Оставьте...
   Теперь  до  Габора  донесся  страстный  шепот  Мольке.  Анита  в  ужасе
вскрикнула, принялась звать на помощь,  потом  опрокинула  какой-то  стул.
Послышался шум неравной борьбы.
   Дальше  выжидать  не  имело  смысла.  Но  действовал   он   с   ледяным
спокойствием. Молча вышел из засады и встал на пороге соседней комнаты. На
тахте девушка отчаянно боролась с гестаповцем.
   - Добрый вечер, - громко сказал он, не вынимая руку из кармана.  Мольке
испуганно выпустил из рук свою жертву, поднялся и изумленно  уставился  на
Деака. Он хорошо видел, что прапорщик держит руку в кармане на пистолете.
   -  Господин  прапорщик,  что  все  это  значит?  -   глупо,   в   явном
замешательстве спросил он.
   - Успокойся, Анита, - сказал Деак, бросив взгляд на девушку. - Господин
майор только пошутил. Он очень любит шутить.
   Анита в слезах спрятала лицо в подушку.
   - Господин прапорщик...
   - Извините, я только хотел вам что-то сказать, -  перебил  его  Деак  и
шагнул вперед. Он знал, что мог спасти положение только хорошо  обдуманной
и разыгранной откровенностью. - Господин майор,  я  знаю,  что  в  течение
нескольких недель по вашему приказу за  мной  ведется  слежка.  Провокация
следует за провокацией. Но вы гонитесь не  за  преступником,  а  за  своей
идефикс. Господин майор, я не тот, за  кого  вы  меня  принимаете  и  кого
хотели бы поймать. Вы намереваетесь меня уничтожить,  но  я  не  дамся.  Я
вручил одному человеку на хранение один запечатанный  конверт.  Если  меня
случайно пристрелят, или собьет машина, или  арестуют  -  через  несколько
часов мой рапорт будет в Берлине.  Там  есть  несколько  человек,  которые
знают меня лучше, чем вы или полковник Герман.  А  невесту  свою  я  очень
люблю и прошу вас: оставьте ее в покое.
   Деак врал отчаянно, и ложь его звучала  убедительно.  Голос  звенел,  а
поведение повергло в замешательство даже майора Мольке. Мольке знал, что у
Гиммлера есть специальные эмиссары... Такая мысль совершенно выбила его из
колеи. Он мог только что-то жалко лепетать, готовый от  стыда  провалиться
сквозь землю.
   - Завтра я вам все объясню... Завтра... Спокойной ночи.
   Деак слышал, как хлопнула дверь. По спине текли струйки холодного пота.
Шатаясь, он дошел до кушетки и,  обессиленный,  рухнул  рядом  с  рыдающей
девушкой.
   - О, какой же я сумасшедший! -  прошептал  он,  обнимая  ее.  -  Анита,
любимая...
   Крепко сжав его в объятиях, она прошептала:
   - Что же с нами будет, Габор?
   - Не знаю, Анита.





   Была уже полночь. За два последних часа  произошло  многое.  Во-первых,
майору Мольке  доложили,  что  одна  из  групп  капитана  Шимонфи,  сделав
внезапный налет, разгромила в двадцать два ноль-ноль ячейку Сопротивления,
на улице Кирай. Один убитый,  трое  арестованных.  Майор  Мольке  приказал
следователю  допросить  задержанных,  а  капитану  Шимонфи  -   установить
личность убитого.
   В 23:30 лейтенант Таубе доложил, что нашли тело Эгона Тарпатаки. Агента
гестапо неизвестные повесили на дереве у Вацского шоссе.
   Несколькими минутами позже позвонил полковник Герман и поинтересовался,
как дела с Ландышем. Мольке неохотно отвечал, что все  в  порядке,  и  уже
завтра в полночь он положит на стол полковнику показания Ференца Дербиро и
Габора Деака. Доложив так, он, надо сказать, теперь не настолько, как  еще
утром, был уверен в этом.
   Тем временем Бела Моргош, агент по торговле книгами,  волнуясь,  ожидал
возвращения дочери, и только  этим  волнением  можно  объяснить,  что  ему
сегодня не везло в шахматы. Его партнер Лайош Бобиташ, старый  оценщик  из
ломбарда, атаковал все яростнее  и  в  надежде  на  скорую  победу  весело
посмеивался. И вдруг старик помрачнел, сказал, что ему, мол,  не  хотелось
вмешиваться в дела господина Моргоша, но он не может скрыть свой страх  за
него. Однажды вечером один  из  жильцов  своими  глазами  видел,  как  Ева
раздавала коммунистические листовки. Ну к чему эта  бравада?  Ни  к  чему!
Русские выиграют войну и без помощи  господина  Моргоша.  Господин  Моргош
один раз уже поиграл в политику, и,  как  говорится,  результат  на  лице:
вернулся с Донского фронта  без  одного  глаза.  Моргош  терпеливо  слушал
поучения старика, затем объяснил ему:
   - Я не мещанин, у меня принципы, убеждения.
   Неожиданно раздался резкий  звонок  в  дверь.  Моргош,  уже  намеренный
по-отечески пожурить, Еву, пошел  открывать  дверь.  Каково  же  было  его
удивление,  когда  в  проеме  распахнутой  двери  вместо  Евы  он   увидел
незнакомца. Это был Габор Деак. Впрочем, на сей раз прапорщик представился
Палом Кезди и сказал, что пришел с письмом от Евы. Предчувствуя  недоброе,
Моргош все же провел гостя в комнату, а дядюшку Лайоша вежливо  выпроводил
домой.
   - Меня ищут, господин Моргош, -  окинув  оценивающим  взглядом  крепкую
фигуру одноглазого Моргоша, сказал Деак, когда они остались  одни.  -  Ева
сказала, что я мог бы переночевать у вас. Впрочем, она обо всем написала в
письме.
   Он протянул Моргошу конверт. Тот разорвал его.
   - Цепочка золотая там еще должна быть.
   - Да,  я  вижу,  -  подтвердил  Моргош,  внимательно  читая  письмо.  -
Консьержка вас не спросила: к кому вы?
   - Ее о чем-то расспрашивал нилашистский патруль. А  я  тем  временем  в
подъезд. Незаметненько.
   Моргош смущенно переступал с ноги на ногу, не зная, что  же  делать.  В
конце концов он предложил гостю рюмку коньяку  и  сказал,  что  тот  может
переночевать в меньшей комнате. Деак  разыгрывал  из  себя  перепуганного,
преследуемого человека.
   - Откуда вы?
   - Встреча у меня была назначена с одним человеком,  а  его  застрелили.
Поджидали-то меня. Кто-то выдал нацистам место явки. К сожалению, в городе
так и кишат шпики.
   Моргош выпил рюмку залпом.
   - Чего ж тут удивляться? - сказал  он.  -  У  немцев  вековые  традиции
агентурной работы... Мерзкая жизнь, товарищ. Нацисты проникли уже и в само
движение Сопротивления. - Моргош потрогал черную повязку на  месте  левого
глаза. - После войны нам долго придется ломать голову, выясняя, кто же был
шпиком.
   - Ничего, рано или поздно мы их всех выловим. По ту сторону фронта  уже
некоторых прихлопнули.
   Моргош посмотрел на Деака. В его глазах поблескивал странный огонек.
   - А вы оттуда пришли? С той стороны? - Прапорщик кивнул  головой.  -  И
что же, просто так взяли и прихлопнули? Без всякого суда-следствия?
   - Эх, когда там с ними цацкаться, - махнул Деак рукой.
   - Но это же глупо, товарищ Кезди. - Моргош наклонился  вперед,  схватил
прапорщика за руку. - Может быть, ни в чем не повинных людей застрелили? А
настоящие предатели притихли, попрятались.
   - Надолго ли? Рано или поздно их предательство ведь тоже вскроют.
   Моргош уставился в пространство, долго  молчал,  затем,  словно  самому
себе, пробормотал:
   - Есть  такие  предательства,  которые  вовек  не  всплывут.  Взять,  к
примеру, вашего напарника. Кто его предал? - Лицо  Моргоша  было  бледным,
руки дрожали.
   Деак пригубил коньяк.
   - Этого я еще не знаю, - сказал он и осторожно поставил рюмку на стол.
   - А кто меня предал?
   - Вас тоже? - Деак с интересом глянул в лицо Моргошу.
   -  В  сорок  втором,  под  Коротояком.  В  штрафной  роте  служил   как
политически неблагонадежный. Нацисты внедрили к нам своего  агента.  А  мы
как раз бежать собирались. Кто-то донес. И  погнали  нас  всех  на  минное
поле. Только втроем мы и остались в  живых.  Двое  моих  товарищей  умерли
потом в госпитале в Киеве. А я вот без  глаза  остался.  Так  кто  же  был
предателем? Как узнать?
   Деак, не отвечая, покрутил в руке пешку.
   - Ну так кто же? - громко повторил одноглазый.
   Прапорщик пронзительно взглянул на него.
   - Вы, Бела Моргош! Это вы предали своих товарищей.
   В наступившей тишине слышалось лишь негромкое  тиканье  стенных  часов.
Моргош судорожно вцепился  пальцами  в  крышку  стола.  Из  горла  у  него
вырвался хрипящий голос:
   - Что,  что  вы  сказали?  -  Он  хотел  подняться,  но  строгий  голос
прапорщика остановил его:
   - Не двигаться, буду стрелять. Хватит ломать комедию, Бела  Моргош.  Не
один вы уцелели после вашего предательства. Остались в живых еще и  Ференц
Дербиро и Ласло Деак. Только вы об этом не знали, потому  что  вас  загодя
ловко вывел из игры Мольке: когда штрафная рота должна была  погибнуть  на
минном поле, Бела Моргош вдруг "захворал сыпным тифом".
   - Кто вы такой? -  пролепетал  Моргош,  и  лицо  его  исказила  гримаса
страха.
   - Я Габор Деак. А из Белы  Моргоша  тогда,  -  продолжал  прапорщик,  -
получился нацистский шпик  по  кличке  Лоза.  Скольких  людей  продали  вы
нацистам с того дня?
   Моргош взвыл протестуя.
   - Ни одного, клянусь, ни одного! Мольке дал о себе знать  весной  этого
года. Но я никого не выдал.
   - А Ференца Дербиро?
   - Прошу вас, умоляю, выслушайте  меня!  -  Моргош  уже  не  говорил,  а
шептал: - На прошлой неделе ко мне пришел неизвестный. Сказал: Лаци и Фери
живы. Явятся ко мне по паролю "Будапешт". Я  подумал,  что  это  очередная
провокация Мольке. И спокойно рассказал ему все. Ведь я-то знал, что  Лаци
и Фери погибли. Точно. От Дербиро с того самого дня нет ни слуху ни духу.
   - Нет, потому что три дня назад Мольке арестовал  его.  А  брата  моего
старшего не успел, потому что он к  вам  не  заходил.  А  вы  негодяй!  Вы
предали своих товарищей, заставили стать полицейской овчаркой  собственную
дочь.
   - Нет, это не я, это Мольке. Это он заставил мою дочь  пойти  в  шпики.
Где моя дочь?
   - Она в руках бойцов Сопротивления. - Деак вынул из  кармана  пистолет.
Дослал патрон в патронник. Моргош, скованный ужасом, не  шевелясь  смотрел
на оружие, на хладнокровно действующего Деака.
   - Чего вы хотите от меня?
   Деак встал.
   - Привести в исполнение приговор.
   Моргош истерически зарыдал.
   - Нет, нет, я хочу жить! Жить!..
   В этот миг взвыла сирена воздушной тревоги.





   Этой ночью майор Мольке почти не спал, если вообще можно  назвать  сном
те несколько часов, которые он провел в беспокойной дремоте.
   В ту же ночь он вызвал к себе лейтенанта Таубе.
   - У нас осталось 23 часа, господин лейтенант, - сказал он. - И я  хотел
бы знать, что вы об этом думаете.
   Усталый Таубе, не очень соображая, о чем речь, сонно смотрел на майора.
   - Дело становится  все  более  запутанным,  -  пояснил  майор.  Изменяя
привычке, Мольке закурил сигару, попыхтел, будто старенький  барин,  зябко
кутаясь в домашний халат. - Этот  Деак  или  преданнейший  наш  друг,  или
гениальнейший вражина, какого  я  когда-либо  встречал.  Он,  оказывается,
обнаружил наше подслушивающее устройство! Так-то вот, господин  лейтенант!
Ну, что бы вы сделали на моем месте?
   Таубе сонно зевнул и улыбнулся.
   - Понятия не имею. Меня смущает, что все поведение  Деака,  каждое  его
слово - все искренне. Я  сейчас  попытаюсь  поразмышлять  вслух,  господин
майор. - Мускулы его лица напряглись. - Если мы арестуем Деака без  всяких
доказательств, у нас останется одна-единственная возможность -  физическое
принуждение. А где гарантия, что под пытками он даст показания? Я что-то в
это мало верю. А если мы его до смерти забьем, чего мы  достигнем?  Унесет
свою тайну в могилу. Я лично подождал бы с арестом, попробовал бы  собрать
хоть малость доказательств.
   - Но как? Наружное наблюдение не дало ничего. И вообще все  наши  акции
до сих пор терпели крах. - Мольке зябко передернул плечами.
   - Господин майор, - задумчиво проговорил Таубе, - Ландыш и его  группа,
насколько  мне  известно,  получили  задание:  не  считаясь  с   жертвами,
высвободить Дербиро. Если Деак то же самое, что Ландыш, то ему должно быть
известно, что завтра после полуночи Дербиро расстреляют. Значит, им  нужно
действовать немедленно. Я бы спокойно подготовился и ждал.  И  не  к  чему
больше выбивать силой показания из Дербиро...
   - Но почему вы поступили бы так?
   - По многим причинам. Если Дербиро  погибнет  во  время  пыток,  Ландыш
узнает  об  этом,  и  они  отменят   запланированную   операцию   по   его
освобождению.  Мы  же  потеряем  возможность  собрать  доказательства.   Я
перестал бы пока избивать Дербиро еще  и  потому,  что  вдруг  понадобится
способный действовать Дербиро... А Деака убедил бы в нашем доверии к нему,
искренне рассказал бы, почему мы  его  подозревали,  а  сам  тем  временем
усилил бы наблюдение за ним. Кроме того, я удвоил бы охрану здания.
   Мольке посмотрел вслед ползшей  от  его  сигары  змейке  дыма.  Что  ж,
пожалуй, Таубе прав. Умный парень, убедительно аргументирует.
   - Хорошо, - согласился майор. - Давайте подождем. И знаете что,  Таубе?
Завтра я приглашу Деака в ресторан "Семь князей".  Вместе  с  Шимонфи.  За
банкетным столом мы помиримся.
   Мольке попрощался с Таубе и снова лег, но его мучили глупые кошмары,  и
он то и дело просыпался.
   Утром его разбудил Курт, отчаянно тряся за плечи.  Инстинктивно  Мольке
взглянул на часы. Было уже  около  десяти.  Он  чувствовал  себя  усталым,
невыспавшимся.  Прежде  чем  выслушать  донесение  Курта,  он,  позевывая,
подошел к телефону и позвонил капитану Шимонфи. Приятным  дружеским  тоном
он пригласил  его  на  обед  и  попросил  передать  такое  же  приглашение
прапорщику Деаку.
   Шимонфи обрадованно поблагодарил за  приглашение,  затем  доложил,  что
отправляет Деака в Андялфельд - расследовать дело об  убийстве  Тарпатаки.
Он нашел кое-какие следы и, возможно, с их помощью обнаружит убийц.
   - Очень хорошо, - одобрил  его  действия  Мольке.  -  Но  условьтесь  с
прапорщиком, что в два часа ровно он должен прибыть в отдельный кабинет  в
ресторане  "Семь  князей".  А  сами  вы,  дорогой   Шимонфи,   продолжайте
разработку группы Сопротивления с улицы Кирай. Алло! А  снимки  с  убитого
сделаны?
   - Разумеется. Я перешлю их вам, господин майор.
   - Спасибо. Значит, встречаемся на обеде. Желаю  успеха.  -  Он  положил
трубку и, еще раз сонно зевнув, повернулся к Курту. -  Ну?  Есть  какие-то
новости?
   Размеренным голосом  Курт  доложил,  что  с  минуты  на  минуту  должен
приехать полковник Герман, а потому было бы хорошо,  если  господин  майор
поторопится с одеванием. Ванну он уже приготовил.  А  десять  минут  назад
пришел и попросил принять его господин  по  фамилии  Лоза.  Он  ожидает  в
зеленой комнате. Провели его сюда незаметно. Так что никто не  знает,  что
он здесь.
   Мольке одобрительно покивал головой.
   Вскоре они уже беседовали с  Белой  Моргошем.  А  еще  несколько  минут
спустя майору доложили, что полковник Герман прибыл и ожидает его. Еще под
впечатлением разговора с агентом Мольке поспешил в кабинет.
   Полковник  Герман  принял  его  сдержанно-вежливо.  Терпеливо  выслушав
доклад, подал руку, что само по себе уже было необычным. Мольке  сразу  же
сделал вывод,  что  со  вчерашнего  дня  произошли  какие-то  значительные
изменения.
   Закурив сигарету, полковник твердым голосом сказал:
   - Мы смещаем  капитана  Шимонфи  немедленно  и  переводим  его  в  52-й
отдельный противотанковый истребительный батальон.
   - На фронт?
   - На фронт,  Мольке,  на  фронт,  -  подтвердил  Герман.  -  Приказ  об
откомандировании я уже ему объявил. - Бегло взглянув  на  изумленное  лицо
Мольке, он продолжал: - А ликвидацию  группы  "Ландыш"  я  беру  на  себя.
Возьмите с собой своего адъютанта, поезжайте и арестуйте прапорщика Деака.
И знаете что? Еще лучше - вызовите Деака сюда, мы арестуем его здесь! Хочу
я посмотреть на этот цветочек. - Он  снял  телефонную  трубку  и  протянул
Мольке. Майор взял ее, колеблясь, подержал в руке и положил обратно.
   - Докладываю, господин полковник: пока ваш приказ выполнить  не  смогу.
Прапорщик Деак находится вне расположения. На задании. А вообще  разрешите
высказать свое мнение: с арестом Деака в данный момент я не согласен. Дело
"Ландыша" получило такое новое развитие, что...
   - Какое еще новое развитие, Мольке?
   - Если разрешите, господин полковник. - Он позвонил  Курту  и  приказал
ввести Белу Моргоша. - Моргош, - пояснил он полковнику, - это  наш  агент,
проходящий по учетам под кличкой Лоза.
   Вошел  перепуганный,  почтительно  согнувшийся  Моргош  и   остановился
посреди комнаты.
   - Господин Моргош, - обратился к нему Мольке. - Будьте добры, повторите
ваше сообщение, которое вы только что сделали мне.
   Моргош негромко откашлялся, вытер губы платком,  а  затем  все  так  же
негромко, но внятно сказал:
   - Сегодня утром около семи часов ко мне на квартиру явился  находящийся
нелегально в Будапеште Ласло Деак.  Он  назвал  мне  пароль  "Будапешт"  и
сказал, что  сегодня  вечером  в  десять  часов  десять  минут  ему  нужно
встретиться с Ференцем Дербиро. Далее Деак  рассказал,  что  за  несколько
дней  пребывания  в  Будапеште  он  установил   контакт   с   руководством
"Венгерского фронта" и они согласовали план совместных действий  во  время
намечающегося вооруженного восстания в Будапеште. Этот план сегодня  ночью
Дербиро передаст русским, перенеся его через линию фронта.
   - Вы уверены, что это был Ласло Деак? - спросил взволнованно Герман.
   - Мы же старые приятели, господин полковник, - сказал Моргош.
   - Великолепно. А о своем младшем брате, Габоре Деаке, Ласло Деак ничего
не говорил?
   - Нет. Сказал только, что во встрече примет участие еще один коммунист.
Деак, прежде чем прийти ко мне, будет разговаривать по телефону с Дербиро.
   - А это зачем? - спросил полковник.
   - По соображениям безопасности,  -  сказал  Мольке.  -  Ласло  Деак  не
новичок. Прежде чем подняться наверх, он  наверняка  захочет  убедиться  в
том, что на явочной квартире все в порядке.
   - Вы снова строите всякие комбинации, Мольке? Сегодня утром он  же  без
всяких мер предосторожности пришел к Моргошу.
   - Да, но пришел неожиданно, господин полковник. А вечерняя встреча, она
же заранее намечена, - заметил Мольке. - И Деак захочет проверить, нет  ли
засады.
   - Ясно, - согласился Герман. - В любом случае  это  великолепно.  После
Дербиро мы сцапаем еще и Ласло Деака. Вы  проделали  великолепную  работу,
господин Моргош. Награда не заставит себя ждать. Благодарю за службу.
   Он кивнул в знак того, что разговор окончен. Мольке  позвонил  и  велел
вошедшему Курту проводить, не привлекая  внимания  посторонних,  господина
Моргоша из здания. Тот откланялся, негромко пробормотал "хайль  Гитлер"  и
направился к выходу.
   - Минуточку, - крикнул Мольке вслед. Моргош остановился. Майор  подошел
к нему. - Дайте-ка мне ваш ключ от квартиры.
   - Мой ключ от квартиры? - переспросил удивленный агент.
   - Да, мой дорогой Моргош, - повторил Мольке и  с  улыбкой  посмотрел  в
глаза шпиону. - Вы до завтрашнего утра останетесь здесь нашим гостем.
   Лицо Моргоша передернулось. Он достал из  кармана  ключи  и,  ни  слова
не-говоря, передал их майору. Руки его едва заметно дрожали.
   Оставшись наедине с полковником, Мольке спросил:
   - Господин полковник, вы и после  этого  будете  настаивать  на  аресте
прапорщика Деака?
   - Разумеется. Когда вы встречаетесь с прапорщиком?
   - В два часа дня в ресторане "Семь князей", - недовольно сказал Мольке.
   - Тогда арестуйте его там и в наручниках препроводите сюда.
   Майор глотнул воздуха. Он был раздражен, предчувствуя, что этот  тупица
Герман испортит ему все.
   - Господин полковник, давайте действовать по старому плану.  Прошу  вас
пока не арестовывать Деака. По-моему, "третий коммунист",  который  примет
участие во встрече, будет не кто иной, как сам Ландыш.
   - Надоели мне эти ваши вечные комбинации, - разъяренно вскричал Герман.
- Я не могу рисковать, Мольке.
   Неожиданно зазвонил телефон. Полковника Германа вызывали к генералу.
   - Итак, мы поняли друг друга, Мольке?
   Скрывая ярость, майор нехотя кивнул полковнику.
   После ухода Германа в комнату вошел Таубе и  поставил  на  стол  майору
какую-то коробку. Мольке сразу же узнал ее: в  ней  хранились  катушки  со
стальной проволокой для магнитофона.
   - Что это, господин лейтенант?
   - На ваше дальнейшее усмотрение, господин майор. А  пока  я  на  всякий
случай записал разговор с полковником.
   Мольке был поражен.  На  это  он  не  давал  указаний.  Устав  запрещал
записывать разговоры с начальством.
   - Таубе...
   - Я знаю,  что  это  противоречит  уставу,  господин  майор,  -  сказал
спокойно лейтенант. - И все же я записал разговор.  Прошу  вас  прослушать
его.  Упрямство  господина  полковника  Германа  приведет  нас  к  полному
провалу. Между тем делом Ландыша интересуется и Берлин. Так вот, в  случае
провала мы тщетно будем ссылаться  на  то,  что  выполняли  устный  приказ
полковника Германа. И я советую вам, господин майор, эту запись  вместе  с
письмом отослать в Берлин. Вашему отцу, господин майор.  В  нужный  момент
генерал-лейтенант Мольке сможет тогда с помощью этих  документов  хотя  бы
защитить честь своего сына и доказать его профессиональное мастерство.  Но
если вы считаете, господин майор, что я действовал неправильно,  разрешите
- я сейчас же сотру эту запись.
   - Благодарю, Таубе. Думаю, вы правы. - Он с  подчеркнутой  теплотой  во
взгляде посмотрел на лейтенанта. Поднялся, пожал ему руку.  -  Спасибо,  -
повторил еще раз. - Вы замечательный человек. Я всегда высоко ценил работу
абвера, но только сейчас понимаю, почему  ваши  ребята  работают  с  таким
успехом.
   Судя по всему, лейтенанту пришлась  по  душе  похвала.  Он  почтительно
наклонил голову и ответил:
   - Если позволите,  господин  майор,  я  пойду.  Мне  еще  нужно  успеть
подготовить встречу в ресторане. Если мы все же собираемся во время  обеда
арестовать Деака, к операции надо как следует подготовиться.
   - Можете идти, Таубе. До встречи в "Семи князьях".
   Мольке посмотрел утренние  донесения,  ориентировку  о  положении  дел,
отдал распоряжения и указания. В десять тридцать вошел Курт и передал  ему
увеличенные фотографии человека, которого нашли  убитым  на  улице  Кирай.
Убитый лежал на спине, лицо его было спокойно, казалось, он просто глубоко
спал.  Мольке  внимательно  присмотрелся  к  худощавому  лицу  мужчины  на
фотографии. Откуда-то он знает этого человека: может, где-то встречал  его
раньше. Но где?
   Курт стоял рядом, ожидая указаний. Он знал, что в такие  минуты  нельзя
ни шевелиться, ни говорить: майор думает. Но вот рот у майора растянулся в
улыбке, взгляд  оживился.  Мольке  подмигнул  адъютанту,  поманил  к  себе
указательным пальцем, весело, игриво, словно мудрый дядюшка,  догадавшийся
о проделках шутника-племянника. Курт с некоторым  удивлением  отметил  про
себя эту неожиданную перемену настроения  у  майора  и  даже  подумал,  не
свихнулся ли он.
   - Лейтенант, знаете, что такое трагедия? Ладно, можете не  отвечать,  а
то еще скажете какую-нибудь глупость  и  огорчите  меня.  Я  вам  объясню.
Сегодня в полночь. А сейчас идите и ждите в своей комнате, потому  что  вы
мне понадобитесь. Теперь я хочу побыть один.
   Он положил на  стол  принесенные  фотографии  и,  продолжая  улыбаться,
разглядывал лицо человека, убитого на улице Кирай.
   Тем временем  лейтенант  Таубе  стоял  у  окна  отдельного  кабинета  в
ресторане "Семь князей" и смотрел на улицу. Сзади, за его  спиной,  тяжело
дыша,  дородная  госпожа  Шюц  сама  расставляла  на   столе   тарелки   и
раскладывала приборы.
   - Вы сильно заблуждаетесь, господин Таубе, - говорила она  дрожащим  от
возмущения голосом, - если  думаете,  что  я  это  так  оставлю!  Ресторан
надумали у меня отобрать!
   Не поворачиваясь, Таубе небрежно заметил:
   - Знаете, мамаша, оставьте вы меня с  этим  в  покое.  Ну  чего  вы  от
меня-то хотите? Я всего лишь денщик.
   - Нужно же мне хоть кому-то излить душу? -  Хозяйка  ресторана  бросила
накрывать на стол и подошла к Таубе. - Господин Таубе,  -  слегка  игривым
тоном продолжала она, - вы же умный и  ловкий  человек.  Уладьте  это  мое
дело,  а?  Вам  же  ничего  не  стоит.  Шепните  господину   майору,   что
социал-демократы всегда свои собрания проводили у Токачей. А ко мне ходили
только члены союза "Турул" и благородные господа офицеры. И вы бы с  вашим
майором не прогадали. Ей-богу, если бы уладили это дельце...
   Таубе продолжал разглядывать улицу.
   - Ладно, поговорю  с  майором.  А  скажите,  мамаша,  сегодня  "Книжный
развал" напротив вообще не открывали?
   Женщина  подошла  к  окну.  Витрины  находившегося  на  противоположной
стороне  улицы  букинистического  магазина  были   закрыты   опускающимися
железными шторами.
   - Надо полагать, нет, - сказала госпожа Шюц. - Видно, господин  Тарноки
снова  укатил  в   провинцию.   Он   же   постоянно   в   разъездах,   как
еврей-коробейник. Покупает - продает...
   - А  прапорщика  Деака  вы  случайно  не  видели  сегодня  возле  этого
магазина?
   - Нет, не видела, - отвечала женщина, с подозрением посмотрев на Таубе.
Но тот отвел взгляд от пронзительных ястребиных глазок трактирщицы.
   - А где он живет, этот Тарноки?
   Хозяйка поправила свой пучок на голове.
   - Где-то в Уйпеште. Скажите, господин лейтенант, а  зачем  вам-то  этот
Тарноки?
   - Физиономия его мне не нравится.
   - Вам никто не нравится. Тарноки галантный барин.  Оставьте  вы  его  в
покое. Так я и знала, опять вы что-то тут замышляете.
   - Знали? -  засмеявшись,  повторил  Таубе  и  пристально  посмотрел  на
хозяйку.
   - Что же я дурочка, что ли? - возмутилась госпожа Шюц. - Вон те двое  в
буфете, наверное, тоже из вашенских.
   - Нашенские, это точно, - подтвердил Таубе. - Только вам об этом  знать
не положено. Пришлите лучше сюда Руди.
   - Руди с утра взял отгул, - сказала хозяйка ресторана. -  Будет  только
завтра к полудню. Он мне тоже подозрителен. Куда-то в деревню укатил...
   В это время вошел капитан Шимонфи, и  им  пришлось  прервать  разговор.
Таубе сделал хозяйке знак удалиться. Вытянулся  по  стойке  "смирно".  Вид
Шимонфи поразил его: капитан уже был  основательно  в  подпитии,  на  лице
расплылась глупая ухмылка. Весело взглянув на Таубе, небрежно  кивнул  ему
и, еще не сняв плаща, уже протянул руку за бутылкой водки.
   Подняв свою рюмку, он, заметно покачиваясь, отошел от стола.
   - Возьмите себя в руки, господин капитан, и не пейте столько.
   Вместо ответа Шимонфи опрокинул рюмку в рот и снова наполнил ее.  Затем
с рюмкой в руке он заковылял к Таубе.
   - Вы страшный человек! Скажите, Таубе, вы венгр или немец? -  дыхнув  в
лицо Таубе винным перегаром, спросил он.
   - Сейчас война. Вот после войны встретимся, я вам тогда все расскажу. А
пока просто: рядовой Таубе, ординарец господина Деака...
   - И тень майора Мольке,  -  посмеиваясь,  добавил  капитан.  -  Великий
тактик... - Он плюхнулся в одно из кресел. -  Только  хотел  бы  я  знать,
зачем вы все так  усложняете?  А?  Зачем?  Или  Деака  нужно  арестовывать
обязательно в торжественной обстановке?
   Он выпил и рукой смахнул рюмки в сторону.
   - Майор Мольке вообще против ареста господина прапорщика.
   Шимонфи уставился непонимающим взглядом на Таубе.
   - А если Деак не придет сюда? - спросил он.
   - Почему же ему не прийти сюда?
   - У Деака здорово развита интуиция, - заметил Шимонфи. -  Он  чертовски
остро чувствует опасность.
   Таубе пристально посмотрел на капитана и подчеркнуто произнес:
   - В особенности если кто-нибудь предупреждает его о таковой.
   Шимонфи схватил одну повалившуюся рюмку и поставил ее на ножку.
   - Что вы имеете в виду?
   - Ничего я не имел. Просто так сказал, и все. - Таубе  подошел  к  нему
поближе, косясь на дверь.
   Шимонфи снова налил, рука его дрожала, он часто моргал и уже не  глядел
больше на Таубе. Только спросил:
   - Так на что же вы все-таки намекали, Таубе?
   - На что? Полчаса назад я получил  сообщение  из  отдела  подслушивания
телефонных разговоров. Для майора Мольке. -  Наклонившись  к  Шимонфи,  он
продолжал вполголоса: -  "В  11:30  капитану  генерального  штаба  Золтану
Шимонфи позвонил неизвестный и попросил  немедленно  известить  прапорщика
Деака, чтобы тот не приходил в ресторан "Семь князей",  потому  что  майор
Мольке намеревается его там арестовать".
   На лице Шимонфи застыла улыбка. Полузакрыв глаза, он пальцами  отбросил
со лба всклокоченные волосы.
   - Мольке знает об этом?
   - Я еще не докладывал. Из-за вас, господин капитан. Жаль  мне  вас.  Не
Деака, а вас. Его судьба решена.
   Шимонфи  печально  вздохнул.  Глаза  его  подернула  пелена  слез.   Он
заскрипел зубами.
   - Спасибо, Таубе...
   - Вы известили Деака?
   Шимонфи не успел ответить, так как в комнату вошел Мольке.
   - Где Деак? - спросил он и, зябко потирая руки, уселся в кресло.
   - Еще не приходил, - доложил Таубе.
   - Разрешите вам налить, господин  майор?  -  спросил  капитан,  пытаясь
более или менее прямо стоять на ногах. Мольке кивнул. Разумеется,  он  уже
заметил, что Шимонфи пьян. Подняли рюмки.  -  Ну  так  за  что  выпьем?  -
заплетающимся языком пролепетал капитан. - Предлагаю: за успехи  господина
майора, за поимку Ландыша и за тот  Железный  крест,  который  вы  за  это
получите, за этот боевой подвиг...
   Выпили.
   Вошла госпожа Шюц.
   - Все в порядке, господа?  -  спросила  она  и,  не  дожидаясь  ответа,
повернулась к Таубе. - Господин Таубе, господин Тарноки  вроде  бы  открыл
магазин.
   - Спасибо, - отвечал Таубе и отпустил хозяйку.
   - Кто это - Тарноки? - полюбопытствовал Мольке.
   - Владелец букинистического магазина напротив. Я  рассчитывал  посадить
туда своего наблюдателя.
   - Прекрасно, Таубе. Прекрасно, - подтвердил Шимонфи. - Идите и засуньте
туда сыщика. Деак опасный парень...
   - Подождите, - остановил его майор. - Арестуйте  Аниту  и  отправьте  в
отдел, а затем велите привести Дербиро и спросите у него, что же он решил.
После этого проверьте, как идет работа по установке оперативной техники  в
квартире Лозы.
   Таубе, щелкнув каблуками, удалился.
   - Шимонфи! - по-начальнически  строго  приказал  Мольке.  -  Немедленно
отправляйтесь домой. Каждую минуту здесь может появиться Деак.
   - Деак здесь не появится.
   Мольке резко обернулся.
   - Вы говорили с ним?
   Где-то в самых тайниках души Шимонфи вдруг ощутил, что  это,  возможно,
последний и единственный шанс в его жизни, когда он может  спасти  остатки
чести. Его словно захватило в свою власть  непреодолимое,  буйное  желание
сказать майору все, что о нем думает.
   - Вы, - сказал он все так же тихо, - никогда больше  не  встретитесь  с
Деаком.
   И только сейчас Мольке понял, почему Шимонфи пьян.
   - Господин капитан, это же измена!
   - Вы заставили меня стать изменником, - решительно возразил капитан.  -
Вы и ваша сумасшедшая идефикс. А я не потерплю, чтобы моего друга принесли
в жертву во имя чего-то. Русские уже в  каких-то  восьмидесяти  километрах
отсюда. А мы истребляем друг друга. Потому что это ваш стиль, Мольке.
   Мольке вновь обрел хладнокровие. Он уже увидел Курта,  прибежавшего  на
шум перебранки.
   - Капитан Шимонфи, - холодно сказал Мольке, - я прикажу вас арестовать.
   - Меня? - повторил капитан и почти истерически завопил: -  Никогда!  Вы
поняли? Никогда... - Его рука  потянулась  к  пистолету,  но  он  опоздал,
потому что стоявший сзади Курт с  ледяным  спокойствием  выстрелил  ему  в
затылок.





   Таубе с автоматом на плече стоял у двери и смотрел на Мольке,  который,
умело скрывая свое волнение,  проверял,  действует  ли  установленный  под
крышкой стола микрофон. Майор отошел к окну, раздвинул  светомаскировочные
шторы табачного цвета и нажал кнопку звонка на стене.
   - Работает? - спросил он.
   Послышалось негромкое жужжание.
   - Сигнал обратной связи, - пояснил Таубе.
   - Вы  очень  полезный  человек,  лейтенант  Таубе,  -  ответил  Мольке,
одобрительно кивнув головой. - После завершения акции я представлю  вас  к
награде. К Железному кресту первой степени.
   - Благодарю, господин майор.
   Мольке прошагал  к  креслу-качалке,  опустился  в  него  и  мечтательно
сказал:
   - Знаете, Таубе, вот такую работу я люблю. Комбинации!  И  как  это  ни
странно звучит, но я знал, что такой день однажды должен наступить.
   - Я тоже знал. Капитана Шимонфи уже оперировали?
   - Увы, умер на операционном столе. Единственно разумное, что он  сделал
в жизни, это когда он известил Деака. И тем самым - помимо  своей  воли  -
сыграл на руку мне. С товарищем Ландышем мы встречаемся  сегодня  вечером.
Вы проверили своих людей?
   - Все в порядке, господин майор. В саду напротив  -  двое,  в  соседней
квартире - трое. - Он взглянул на часы: - Прикажете ввести Дербиро?
   - Погодите, Таубе. Что слышно об Аните?
   - Пока ничего. У нее в квартире  я  тоже  посадил  двоих  сыщиков.  Как
только она появится, ее сразу же схватят.
   - Очень хорошо, лейтенант. Ну, тогда давайте Дербиро!
   Таубе распахнул дверь.
   - Войдите! А вы, унтер-офицер, ожидайте, где я вам указал.
   Таубе грубо выпихнул вошедшего Дербиро на середину комнаты, а  затем  с
обнаженным пистолетом встал у него за спиной.
   - Итак, мы поняли друг друга, Дербиро?  -  Мольке  поднялся.  -  Будете
отвечать Ласло Деаку только так, как мы договорились.
   - Я сдержу свое обещание, господин майор.
   - Я тоже не обману вас, - сказал Мольке и достал  портсигар.  -  Прошу,
закуривайте.
   Дербиро затянулся. Глаза его  были  полуприкрыты,  руки  дрожали,  ноги
подкашивались, так что ему пришлось схватиться за стол.
   - Успокойтесь, - посоветовал Мольке.
   - Легко сказать.
   Негромко затрещал телефон. Мольке  положил  руку  на  трубку  и  достал
пистолет.
   - Если нарушите уговор, я вас застрелю на месте. - Он поднял  трубку  и
передал ее бледному, измученному Дербиро.
   - Квартира Моргоша, - негромко сказал Дербиро. - Сервус, Лаци. Да,  это
я... Все в порядке, за мной никого не  было...  Здесь  тоже  все  чисто...
Понял... Да... я открою дверь... Понял... Не надо... Поторопись,  Лаци,  я
жду тебя... Сервус... - Он положил трубку  и,  рухнув  на  стул,  горестно
застонал. - Боже, что я наделал!
   - В этот момент вы спасли свою жену.
   - Но я предал своего друга.
   - Сейчас не время морализировать, - решительно прервал  его  Мольке.  -
Господин лейтенант, наденьте на заключенного наручники и проводите. Вы мне
головой отвечаете за Дербиро. Сзади, у черного входа, ожидает машина.
   Таубе резкими, грубыми движениями надел наручники на узника, а затем  с
силой толкнул его к двери. Дербиро невольно сделал несколько шатких шагов,
затем все же остановился.
   - Господин майор! - с пылающим  гневом  лицом  вскричал  он.  -  Вы  же
обещали!
   - Конечно, - сказал Мольке и несильно  хлопнул  себя  ладонью  по  лбу.
Затем набрал номер отдела.  -  Говорит  Мольке.  Вскройте  пакет,  который
помечен  буквой  "А".  В  нем  приказ  об  освобождении  госпожи  Дербиро.
Немедленно выпустите ее... Да, немедленно! Все.
   - Спасибо, - проговорил Дербиро, потупив голову.
   - Чего уж там, - отмахнулся Мольке. -  Двое  заключили  сделку,  и  оба
выполнили ее условия.
   Дербиро, ничего не  ответив,  покорно  пошел  к  двери,  Таубе  зашагал
следом.
   Мольке,  негромко  насвистывая,  обошел  комнату,  внимательно,  словно
впервые, оглядывая ее. Выключив верхний  свет,  оставил  только  маленький
светильник на столике для радиоприемника. Затем, вынув пистолет, укрылся в
нише. Неужели все получается  так,  как  он  предвидел!  Тогда  и  никакие
опасности не грозят. Снаружи дом подстраховывают его люди.  Нет,  из  этой
западни Ландыш не ускользнет. Мольке был объективным человеком и не боялся
признавать заслуги умного противника. Но Ландыш был не только умным, но  и
смелым  противником,  даже  отчаянным.  Два  года,   как   они   знают   о
существовании  Ландыша,  два  года  ищут  этого   неуловимого   советского
разведчика, и теперь уж никто не станет отрицать, что именно ему,  Мольке,
удалось доказать, что Ландыш и Габор  Деак  -  одно  и  то  же  лицо.  Ему
казалось, что сейчас он хорошо понимает ход мыслей  прапорщика,  а  потому
действия Деака тоже понятны ему. Деак в свое время узнал -  от  Аниты  или
Шимонфи? -  что  его  заподозрили  и  взяли  под  наблюдение.  Как  хорошо
обученный разведчик, после предупреждения он основательно  подготовился  к
такой атаке. Он выявил подслушивающее устройство  и,  зная  об  этом,  уже
соответственным образом допрашивал фальшивого Дербиро: играл,  притворялся
и, надо сказать, делал это умело. Единственно, чего Мольке еще не знает, -
это каким образом Деак догадался  о  провокации.  Или  потому,  что  он  в
прошлом лично знал Дербиро, или  ему  помог  трюк  со  стихотворением?  Но
ничего, на допросе Ландыш теперь нам все расскажет! А вот разоблачение  им
провокации с Тарпатаки было воистину гениальным ходом!
   В это время в передней  послышался  шорох.  Кто-то,  явно  стараясь  не
шуметь, отворил дверь. Мольке приник к стенке ниши. Дверь прикрыли,  и  из
передней послышались осторожные шаги. Пришедший остановился на пороге.
   - Добрый вечер, - послышался знакомый голос прапорщика. Деак сделал еще
шаг вперед, затем остановился. Мольке выдвинулся на полкорпуса из  ниши  и
наставил на прапорщика пистолет.
   - Я вас приветствую, Ландыш. А руки - вверх! Я не люблю, когда  в  меня
стреляют из кармана.
   Деак безмолвно повиновался. Мольке зажег свет.
   - Станьте к стене.
   Майор, зайдя со спины, забрал у Деака оружие.
   - Теперь можете повернуться.
   - Руки можно опустить, господин майор?
   - Теперь можно, Ландыш.
   - Вы ошибаетесь, господин майор, - опустив руки и улыбнувшись, возразил
Деак. - Я же говорил вам: я никакой не Ландыш. Вы бы хоть  объяснили  мне,
что все это значит?
   Мольке усмехнулся.
   - Я полагаю, это вы должны нам кое-что объяснить! Например, как вы сюда
попали?
   - Хотел встретиться с вами.
   - Великолепно, господин прапорщик. А откуда вы знали, что вы  встретите
меня именно здесь?
   Деак посмотрел на часы. - "Время тянет", - подумал Мольке.
   - После обеда я ездил к Веронике, - странно улыбаясь, пояснил он,  -  к
лучшей гадалке во всем Андялфельде.
   - Рад, что вы не  утратили  чувство  юмора.  Но  сейчас  я  попрошу  не
дурачиться и не тянуть время. Если вы еще не  поняли,  дорогой  Ландыш,  я
охотно объявляю вам, что вы провалились. Итак, откуда  вы  узнали,  что  я
нахожусь здесь?
   Деак снова по-мальчишески наивно улыбнулся.
   - Если я скажу откровенно, вы не поверите, господин майор.
   - Вы должны отвечать только откровенно.
   - Правильно, - согласился Деак. - Я сам хотел, чтобы вы сюда пришли.
   - Великолепно. Вы коммунист?
   - Да. Уже десять лет, господин майор.
   - И тем не менее вы хотели, чтобы я пришел сюда сегодня вечером?
   - Это я устроил так, чтобы вы сюда пришли. Наша группа получила задание
освободить Ференца Дербиро, а вас  -  поймать.  Ну  так  вот,  Дербиро  мы
вывезли, а сами вы, господин майор, теперь в моих руках.
   - Блестяще, великолепно!.. Это изумительно. Курт! - громко  позвал  он.
Вошел лейтенант. - Наденьте наручники на товарища Ландыша, а то  он,  чего
доброго, еще поддастся искушению и начнет выполнять свое задание...
   Деак вздрогнул, словно не рассчитывал  на  такой  оборот  дела.  Однако
нужно было повиноваться, потому что Мольке поднял на него  пистолет,  Деак
протянул Курту руки, попутно взглянув на часы.
   - Что, Деак? Опаздывают ваши дружки? - насмешливо заметил Мольке.
   - Да, кажется, мы плохо сверили часы.
   - О, еще как плохо! - согласился Мольке. -  Хотя  сегодняшнюю  вечернюю
акцию вы гениально организовали.  Повторяю:  гениально!  Я  чуть  было  не
клюнул  на  приманку.  Повторяю:  чуть  было.  -  Он  достал  из   кармана
фотографию. - Вы знаете этот снимок? Вчера после полудня мне передали его,
и на фотографии я узнал человека, убитого на улице Кирай:  вашего  родного
братца!
   Деак вздрогнул. Бледный, с выражением ужаса  на  лице,  он  смотрел  на
фотографию человека, погибшего в перестрелке на улице Кирай. Да,  это  был
его брат.
   - Значит, убили?! - тихо спросил он.
   - Увы, что делать! Не хотел сдаваться. Ну, а после этого мне  было  уже
нетрудно  догадаться,  что  Бела  Моргош  сегодня  утром  никак   не   мог
встречаться с Ласло Деаком. Чудес не бывает. Кусочки мозаики сошлись.  Вы,
Ландыш, сегодня поставили мне отличную  западню.  И  я  горжусь  тем,  что
изловил вас в ваши же собственные силки, хотя признаю: план был гениален!
   Вошел Таубе. Непонятно чему ухмыльнувшись, он доложил о прибытии.
   - Все в порядке, господин лейтенант? - спросил майор.
   - Все.
   - А я как раз объясняю товарищу Ландышу,  где  его  просчет.  -  Мольке
показал лейтенанту фотографию. - Вот здесь!
   - Можете издеваться, Мольке, - с ненавистью сказал Деак. - Но  победили
вы только одного меня, но не моих друзей.
   - Не бойтесь, Ландыш! Дружков ваших я тоже ликвидирую. Курт,  прикажите
подать машины к подъезду. Когда можно будет ехать - доложите.
   Курт щелкнул каблуками и вышел.
   Деак с ненавистью посмотрел на Таубе. "Мог бы сразу сообразить, что это
провокатор", - мысленно упрекнул он себя. Лейтенант Таубе спокойно  достал
сигарету и закурил.
   - Поздравляю, господин майор, - сказал он и подошел ближе. - И все же в
одной вещи мы с вами ошиблись.
   Мольке с любопытством и недоумением посмотрел на Таубе.
   - Все-таки Ландыш не Деак!
   - Нет?
   - Нет!
   - Тогда кто же?
   - Я!  -  выкрикнул  Таубе  и  повернул  в  сторону  изумленного  майора
пистолет. - Руки вверх, Мольке.
   Майор машинально повиновался. Времени на обдумывание у него не было, да
и мозг его, казалось,  был  парализован.  Инстинктивно  он  сделал  шаг  к
сигнальному устройству.
   - Ни с места! Ваших людей я уже  разослал  -  кого  куда.  -  И  громко
крикнул: - Эй, дядя Ковач!
   Еще, пожалуй, больше, чем Мольке, был поражен  Деак.  На  такой  оборот
дела он действительно не рассчитывал. Нервное  напряжение  не  спадало,  в
горле стоял комок слез. Он уже не видел,  только  почувствовал,  как  дядя
Ковач снимает с него наручники и надевает их на Мольке. Но в  этом  словно
шоковом состоянии он уже ничего не понимал, - что, собственно, происходит?
Он плачет? Почему? Жалко брата? Или это слезы радости?..
   Мольке стоял в наручниках. Теперь у него была  единственная  мысль:  не
струсить в этот его последний миг! Он гордо выпрямился.
   - Предатель! - бросил он с глубоким презрением.
   - Вот уж нет, - спокойно возразил Таубе.
   - Вы работали вместе с Деаком с самого начала?
   - К сожалению, нет. Только вчера утром,  когда  мы  предъявили  Шимонфи
улики, я начал подозревать, не относится ли Деак тоже к  нашей  группе,  и
хотел пойти с ним на откровенность. Но не удалось. Габор не поверил мне. А
вот капитану Шимонфи это я позвонил: "Предупреди Деака!" Есть  у  вас  еще
вопросы, Мольке?
   - И эту операцию вечером тоже вы организовали?
   - Деак. Я ее только завершал. - И он повернулся к  прапорщику,  который
все еще так и не мог выйти из  транса.  -  Товарищ  Деак,  машины  готовы.
Отправляйтесь. В соседней комнате - Дербиро и  Анита.  Мольке  возьмите  с
собой. По ту сторону фронта его уже ожидают.
   - Анита... - обрадовался Деак. А Мольке стоял и горестно думал: Ландыш!
Таубе - Ландыш. На это он не рассчитывал. Значит, Таубе  давно  в  абвере.
Вот где было его, Мольке, упущение. Ну, конечно же, Таубе и  не  собирался
арестовывать Аниту. И Дербиро он не отвез назад в гестапо!
   Да, Мольке правильно догадался. Таубе  с  помощью  Аниты  действительно
установил связь с  Тарноки.  От  него  узнал  о  вечерней  операции,  хотя
установить связь с Деаком они  уже  не  успевали.  Получив  информацию  от
Тарноки, Таубе научил Дербиро, что нужно  делать  дальше,  и  арестованный
великолепно разыграл роль коммуниста, предавшего своего товарища. Не знали
они только, что Ласло Деак уже убит и что  Мольке  уже  разгадал  западню.
Таубе от имени Мольке услал сыщиков, а дом окружил партизанами  из  группы
дяди Ковача, продолжавшими разыгрывать роль штурмовиков-нилашистов.
   - А где отец Аниты? - спросил Деак, понемногу приходя в себя.
   - Он в Дахау, - сказал Мольке.
   - Какой же вы негодяй, Мольке! -  сквозь  зубы  процедил  прапорщик.  -
Одной пули вам мало будет!
   - Нельзя, товарищ Деак, - остановил его Таубе. - Мольке много знает.
   Мольке вытянулся и гордо сказал:
   - И в самом деле. Кому-кому, а вам, Таубе, это должно быть известно.
   - Ничего, - вмешался дядя Ковач, - если я буду у него исповедником,  он
у меня заговорит. Да так, что сам удивится. А ну, ноги в руки - и пошли!
   Таубе подошел к Деаку, положил ему руку на плечо.
   - Идемте вместе, - усталым голосом предложил прапорщик.
   - Нет, у меня здесь еще есть дела.
   Деаку вдруг стало неловко за минутную слабость.
   - Но ведь это самоубийство! - сказал он. - Вам нельзя здесь оставаться.
   - Радиостанция "Ландыш" должна работать  дальше.  Теперь  уже  недолго:
около Кишпешта гремит канонада. Но война еще не закончена,  товарищ  Деак.
Солдат  не  может  покинуть  свой  пост.   Разве   только   поменять   его
местонахождение.
   Деак понял.
   - До свидания, Ландыш.
   "Таубе" помахал ему вслед рукой.
   - До свидания, - прошептал он. - До свидания после войны! -  Он  закрыл
глаза и подумал о своем родном городе Краснодоне. Об  отце,  о  матери,  о
братьях, которых он очень хотел бы сейчас повидать.

Last-modified: Thu, 05 Sep 2002 07:02:02 GMT

Оцените этот текст: