нтального положения, - достаточно было небольшой перемены температуры. И такой точный и чувствительный инструмент, если бы он находился на плавающем основании, сейчас же сообщил бы нам об этом. В тот день, когда мы впервые вошли в бухту, откололась совсем небольшая часть западного мыса. Весной от напора дрейфующего льда откололся незначительный кусок у одного из многих мысов на внешней стороне барьера. Если исключить эти два случая, то мы покинули барьер таким, каким нашли его, то есть совершенно не изменившимся. Данные промеров глубины, указывавшие на быстро возраставшее поднятие дна по мере перехода "Фрама" к юту вдоль барьера, тоже служат явным признаком того, что земля здесь лежит близко. Наконец, лучшим доказательством является самое строение ледяного барьера. Он не достиг бы вышины трехсот метров, на каковую высоту он повышается по нашим измерениям к югу от "Фрамхейма" до пятидесятого километра, если бы не покоился на земле. Работа по подготовке санного снаряжения шла теперь с лихорадочной быстротой. Мы давно уже заметили, что нам нужно будет работать полным ходом и использовать все рабочее время, если мы хотим успеть изготовить к половине августа все главное общее снаряжение. Для подготовки же личного снаряжения нам придется пользоваться свободным временем. В первой половине августа стало видно, что приближается конец работы. К этому времени Бьолан сделал четыре пары новых саней. Это была образцовая работа, которую он выполнил за зиму. Сани были сделаны чрезвычайно легкими, но упругими и крепкими. Они были той же длины, что и первоначальные - около четырех метров. Окованы они не были. Мы думали взять с собой три пары старых саней "Фрама", подбитых толстыми стальными листами. Их можно будет использовать на случай, если этого потребуют состояние пути и условия местности. Средний вес новых саней был двадцать килограммов. Таким образом, мы сэкономили по пятьдесят килограммов на каждых санях. От Бьолана они переносились уже готовыми в "Интендантство". Способ, каким Хансен и Вистинг скрепляли отдельные части саней, гарантирует их крепость. Кроме того, единственный способ, при котором можно быть уверенным, что работа будет действительно сделана как следует, состоит- в том, чтобы она выполнялась теми, кто сам будет пользоваться сделанными вещами! Работающие сами знают, что от этого многое зависит. Они работают ради достижения цели, еще больше этого - они работают и для того, чтобы обратно вернуться. Каждая завязка тщательно исследуется и пробуется, а потом уже накладывается - осторожно и точно. Каждый оборот затягивается и потом тщательно осматривается, чтобы он лежал на своем месте. И, наконец, когда такая обвязка уже наложена, то, чтобы распустить ее снова, лучше всего перерезать ее ножом или топором, а не развязывать пальцами. Такое санное путешествие, в какое мы отправлялись, было серьезным предприятием, поэтому и работа должна была производиться со всей серьезностью. Эту ручную работу приходилось выполнять не в каком-нибудь теплом и хорошем помещении. В "Интендантстве" всегда было холоднее всего, вероятно, потому, что там всегда был сквозняк. Там были и дверь, ведущая на барьер, и открытый ход в дом. Здесь всегда проходил свежий воздух, хотя и не в значительных количествах. Да много его и не нужно, чтобы почувствовать, если температура воздуха около -60oС, а работать приходится голыми пальцами! В этом помещении температура всегда была ниже 0o. Чтобы накладываемая обмотка была мягкой, они ставили примус, на котором лежал камень, как раз у места работы. Глядя на них, я не раз изумлялся их терпению. Часто я видел, как они часами работали голыми руками при температуре около -30o С. Так, конечно, можно работать недолго; но в самую темную, холодную часть зимы, когда они работали в таких условиях изо дня в день, это дает себя знать и подвергает испытанию терпение. Ногам тоже приходится плохо. Не помогает почти ничего, что бы на них ни надеть, когда стоишь неподвижно на одном месте. Здесь, как и вообще везде на морозе, мы убедились в том, что сапоги с деревянной стелькой больше всего пригодны для работы на одном месте. Но, неизвестно по какой причине, господа из "Интендантства" не желали следовать теории деревянных стелек и потому всю зиму работали в сапогах из оленьего и тюленьего меха. Они предпочитали колотить ногой об ногу, а не склоняться перед безусловным превосходством деревянной стельки в данных условиях. По мере изготовления сани нумеровались (от номера 1 до 7) и складывались в "интендантстве". Трое старых саней, которыми мы должны были воспользоваться, делались для второго путешествия "Фрама". Они были необычайно прочны и, следовательно, гораздо тяжелее новых, Их мы тщательно осмотрели. Все обвязки и обмотки были проверены, и там, где это оказалось необходимым, наложены новые. Стальная обшивка полозьев на одних санях была сорвана, но оставлена на других - на тот случай, если бы встретились условия, где такие сани понадобились бы. Кроме того, господа из "обмоточной фирмы" были очень заняты и по другим специальностям. Таким образом, всякий раз, когда Вистинг не был занят работой с санями, слышалось жужжание его швейной машины. В своей комнатке для шитья ему приходилось заниматься тысячей разных вещей, и он постоянно проводил там целые дни до самого позднего вечера и появлялся только в восемь с половиной часов, когда извлекались лук и стрелы. И если бы он не взял на себя должности "судьи" в этом соревновании, то мы, пожалуй, не видели бы его и в это время. Его первой большой и важной работой была переделка четырех трехместных палаток в две. Нелегкая была работа возиться с этими довольно большими палатками в крохотной пещере, носившей громкое название "швейной комнаты". Правда, вместо закройного стола он пользовался столом в "Интендантстве", но все же остается загадкой, как это он умудрялся делать правильные швы, сидя в своей дыре! Я уже приготовился увидеть довольно странные палатки, когда их в один прекрасный день вынесут отсюда и расставят на дневном свету. Возможно, например, что пол одной палатки будет пришит к стенке другой. Однако, ничего подобного не случилось. Когда палатки были впервые поставлены, то оказалось, что они превосходны. Скорее можно было предположить, что шились они в просторном помещении, где шьются паруса, а не в снежном сугробе. Люди с такими ловкими руками неоценимы в путешествиях, подобных нашему! Во время второго плавания "Фрама" употреблялись двойные палатки, а так как уже известно что всегда то, чего ты не имеешь, кажется хорошим и замечательным, то и у нас стали расхваливать на все лады двойные палатки. Ну да, конечно, я сейчас же сдаюсь и признаю, что дом с двойными стенами теплее дома с ординарными, но нужно помнить, что двойной дом и тяжелее вдвое. А когда, к тому же, приходится поднимать вопрос даже о весе носового платка, то вполне понятно, что вопрос о действительном преимуществе дома с двойными стенками должен быть основательно взвешен, прежде чем сделать решительный шаг и остановить свой выбор на нем. Я было думал, что, может быть, при двойных стенках удастся до некоторой степени избежать образования инея, что обычно так досаждает в палатках и часто бывает очень неприятно. Если бы двойные стенки хоть сколько-нибудь устраняли это или препятствовали этому, то я признал бы их превосходство. Порядочный вес ежедневно образующегося инея в очень скором времени стал бы равным весу двойных стенок - если даже не больше. Подобная двойная палатка шьется таким образом, что внешнее ее полотнище натягивается плотно, а внутреннее висит свободно. Но при испытаниях оказалось, что образование инея появлялось столь же быстро в двойной палатке, как и в ординарной. Поэтому польза от двойной палатки показалась мне несколько сомнительной. Цель всего этого была лишь в том, чтобы поднять температуру в палатке на несколько градусов, поэтому я счел более правильным пожертвовать удобством ради экономии веса. Кроме того, мы были так обильно снабжены теплыми спальными принадлежностями, что не должны были испытывать никакой нужды. В результате всех этих споров, возник другой вопрос-вопрос о наиболее практичном цвете палатки. Мы быстро пришли к соглашению, что лучше всего будет палатка, окрашенная в темный цвет. И к тому было много причин. Прежде всего - как лекарство для глаз. Мы уже по собственному опыту знали, что когда пройдешь целый день по блестящей поверхности барьера, то пребывание в темном помещении для глаз - огромное облегчение. Затем не менее важно, что темный цвет делает палатку значительно теплее когда светит солнце, В этом легко убедиться, если ходить по самому солнцепеку в темной одежде, а затем переменять ее на белую. И, наконец, темную палатку гораздо, легче различать на белой поверхности, чем светлую. После того как все эти вопросы были обсуждены и признано преимущество темной палатки, мы снова очутились в большом затруднении, потому что наши-то палатки были очень светлыми, или, говоря попросту, почти белыми, а возможность создать темные была не особенно велика. Правда, у нас с собой было несколько метров темноватого "габардина", или легкой непроницаемой для ветра материи, которая отлично пригодилась бы для этой цели, но вся она до последнего метра уже давно ушла на разные поделки, так что тут выхода не было. - Но разве у нас, - сказал кто-то, и вид у него был чрезвычайно лукавый, - разве у нас нет чернил и чернильного .порошка, чтобы выкрасить палатки в черный цвет? Конечно, есть! Все мы презрительно улыбнулись. Ведь дело было настолько яснее ясного, что даже и говорить о нем глупо, а все-таки... Мы простили товарищу его глупость и организовали красильню. Вистинг принял на себя обязанности красильщика и повел дело так хорошо, что вскоре на площадке уже стояли вместо белых две темно-синих палатки. Выглядели они довольно хорошо, пока были только что выкрашены, но вот вопрос; какими они будут через месяц или два? Общее мнение было таково, что, по всей вероятности, они в значительной степени примут свой первоначальный цвет - вернее "нецвет". Значит, нужно было усовершенствовать изобретение. Как-то раз мы сидели, пили кофе после обеда, и вдруг кто-то говорит: - А что если взять да сшить внешнее полотнище палаток из коечных занавесок? Улыбка, появившаяся у всех, сидевших за столом, на этот раз была почти сострадательной. Никто ничего не сказал, но все, вероятно, подумали: "Что за дурак! Разве мы сами не думали об этом уже давно?" Предложение было принято без обсуждения, и у Вистинга опять к его многочисленным обязанностям прибавилась новая, отнявшая у него много времени. Наши коечные занавеси были темно-красного цвета и из очень легкой материи. Теперь их стачали вместе, занавеску к занавеске, и затем из всего этого сшили чехол для палатки. Занавесок хватило только на одну палатку. Но если взглянуть на дело с той точки зрения, что лучше что-нибудь, чем ничего, то мы были удовлетворены. Красная палатка, поставленная через несколько дней на площадке, удовлетворила всех. Ее можно было видеть на снегу за несколько километров. Другое ее значительное преимущество заключалось в том, что такая покрышка защищала и предохраняла основную палатку. Внутри сочетание красного и синего .цветов создавало темное приятное освещение. Теперь возник. еще один вопрос, показавшийся мне важным; как нам защитить палатку от целой сотни бегающих на свободе псов? Ибо мы знаем, что там, где соберутся два или три пса, там... ну, там палаткой быть нехорошо! Наши собаки были не цивилизованнее всяких других, и потому приходилось принимать свои меры предосторожности. Если полотнище палатки затвердеет и сделается ломким, то материя может легко треснуть, и очень скоро все будет испорчено. А мы предъявляли к своим палаткам немалые требования. Нам хотелось, чтобы они прослужили по крайней мере сто двадцать дней. Поэтому я поручил Вистингу сшить два предохранителя для палаток, или как мы их потом называли. два "заборчика". Такой "заборчик" состоял из куска "габардина" такой длины, что им можно было окружить всю палатку в виде изгороди, что мешало собакам приходить в непосредственное соприкосновение с палатками. К "заборчикам" были пришиты петли, так что их можно было натягивать на лыжные палки. Выглядели эти "заборчики" довольно роскошно, когда они были готовы, но мы ими никогда и не пользовались. Дело в том, что, как только началось наше путешествие, мы нашли материал, который был еще лучше и, кроме того, всегда бывал у нас под рукой - снег! "Вот дураки, ведь мы же это давно знали! Только не хотели говорить!" Ну, конечно, этим-то все .и объяснялось! "Заборчики" пригодились нам в качестве запасной материи во время путешествия и пошли на множество разных вещей. Затем Вистингу пришлось сшить верхнюю непроницаемую для ветра одежду всем участникам похода. Бывшая у нас оказалась слишком тесной, зато сработанная им была достаточно велика. Я, например, мог свободно поместить в свои штаны еще двоих. Но такой эта одежда и должна была быть. В этих областях все должно быть таким. Здесь скоро убеждаешься на опыте, что все просторное и тепло и приятно, тогда как все, что облегает тело плотно, за исключением, конечно, обуви, хотя и тепло, но неудобно. Человек быстро потеет, и одежда портится. Кроме штанов и анораков, сшитых из легкой непроницаемой для ветра материи, Вистинг сшил из нее таки же чулки. Я считаю, что эти чулки, занимая промежуточное место среди остальных чулок, надетых на ногу, будут служить изоляционным слоем. Мнения на этот счет разделились. Но как я, так и мои четыре спутника по полярному походу можем засвидетельствовать, что мы никогда не отправимся в сколько-нибудь серьезное путешествие без них. Они в точности выполнили свое назначение. Иней осаждался на них в строчном количестве и легко счищался. Если они промокли, то было легко почти при всякой погоде высушить их, Я не знаю никакой другой материи, которая сохла бы так быстро, как эта непроницаемая для ветра материя. Такие чулки кроме того еще и защищали остальные чулки от износа, так что те держались дольше обычного. В виде доказательства того, как мы, участники далекого путешествия, были довольны этими чулками, я расскажу одну историю. Когда мы дошли до склада на 80o южной широты, - заметьте, это было уже на пути домой,-то есть когда мы считали свой поход законченным, мы нашли несколько мешков с различными частями одежды. В одном из них мы нашли две пары новых чулок из непроницаемой для ветра материи, - мешок принадлежал, очевидно, какому-нибудь противнику этой идеи, - и вы не поверите, как вышло забавно! Всем хотелось забрать их - всем без исключения. Двое одержавших победу схватили каждый по паре и спрятали чулки, словно это было какое-то драгоценное сокровище. На что они им понадобились, я не представляю себе, - ведь мы были уже дома! Но это ясно показывает, как высоко мы научились ценить эти чулки. Я самым горячим образом рекомендую их людям, отправляющимся в подобные путешествия. Но,-и на это я должен обратить внимание, - нужно будет примириться с работой по стаскиванию с себя обуви каждый вечер и очистки чулков от инея. Если этого не делать, то иней, конечно, растает за ночь, и на утро все будет мокрым насквозь. Но тогда уж не вините чулки. Виноваты будете вы сами. После этого наступила очередь нижнего белья. Не было такой вещи в портняжном ремесле, с которой не справился бы Вистинг. Среди нашего медицинского снаряжения были две большие штуки чудеснейшей первосортной тонкой фланели. Из нее-то он и сшил нам всем нижнее белье. Нижнее белье, привезенное нами с собой из дома, было сшито из чрезвычайно толстой шерстяной материи. Мы боялись, что оно окажется слишком теплым, Я лично в течение всего нашего путешествия пользовался продукцией Вистинга и знаю, что никогда еще у меня не было более совершенного белья. Затем ему нужно было сшить и заплатать покрышки для спальных мешков, а потом еще то одно, то другое. Глядя на некоторых людей, получаешь впечатление, что они все умеют делать и со всем быстро справляются! У Хансена, благодаря его золотым рукам, все дни-были заняты, С искусством производства саней он давно уже был знаком и знал в точности, что для этого требуется. Там, где он появлялся, я всегда мог быть спокойным. Он никогда не полагался на случай. Кроме перевязки саней, он трудился еще над массой всяких вещей. Между прочим, он должен был озаботиться изготовлением всех нужных нам кнутов, - по - два на каждого, или всего четырнадцать штук. Стубберуд должен был поставлять кнутовища. После совещания с "Объединением" я выбрал кнутовище, состоявшее из трех узеньких планочек хикори. Я считал, что если их хорошенько обмотать и поверх обшить кожей, то они. будут такой крепости, какую вообще могут иметь кнутовища. Решение делать кнутовища из трех частей объяснялось тем, что они будут сгибаться, но не ломаться. Сплошное кнутовище, как мы знали по опыту, служит не очень долго. Сказано - сделано. Стубберуд изготовлял кнутовища и передавал их Хансену. Ремни в течение зимы изготовлялись Хасселем по эскимосскому образцу. Они были круглые и тяжелые, какими и должны быть, и приближаться к ним было опасно, когда они находились в умелых руках! Хансен принимал эти различные части и делал бичи. По обыкновению, все делалось с величайшей тщательностью. На каждое кнутовище накладывались три прочных обвязки, и затем все обшивалось кожей. Сам Хансен не был сторонником тройного кнутовища из хикори, но работу выполнял без возражений. Мы все заметили, что в это время он, против своего обыкновения, стал после ужина оставаться с Вистингом. Меня это несколько заинтриговало, так как я знал, что Хансен очень любит поиграть в вист после ужина и ни за что не откажется от этого удовольствия, если только у него нет какого-нибудь неоконченного дела. Как-то при случае я высказал свое удивление по этому поводу. Стубберуд ответил на это: - Они делают кнутовища. - Какие кнутовища? - Для кнутов! Но, - прибавил Стубберуд, - я могу ручаться за кнутовища из хикори, которые я вырезаю. Более крепких и упругих кнутовищ сделать нельзя. Было заметно, что он как будто сердится. Тут появляется Хансен с большим прекрасным бичом в руке. Разумеется, я сделал вид, будто чрезвычайно изумлен. - Что это, - сказал я, - еще какие-то кнуты? - Да, - ответил он, - я не очень доверяю тем, над которыми работаю теперь днем. Но вот кнут, на который я могу положиться. Должен сказать, что кнут этот был очень красив с виду. Все кнутовище было обтянуто, и потому нельзя было понять, из чего оно сделано. - А этот кнут, - робко ввернул я, - столь же прочен, что и остальные? - Ну, что касается этого, то за него я могу поручиться, не в пример любому из тех... Он не окончил, но этого и не требовалось! Безошибочно можно было сказать, что он хотел добавить: "дрянных кнутов". Атмосфера была буквально насыщена словами: "дрянной кнут, дрянной кнут". Я не успел еще заметить, какое произведет действие это сильное выражение, как вдруг прозвучали слова, произнесенные решительным тоном: - Ну, еще посмотрим! Я обернулся. Стубберуд поднялся во весь свой рост в конце стола, видимо, глубоко уязвленный заявлением, принятым им за личное оскорбление. - Если смеешь, то выходи со своим кнутом. Он снял с полки над своей койкой один из "обиженных" тройных кнутов и стоял уже в боевой позе. Это обещало многое. Мы все посмотрели на Хансена. Он зашел слишком далеко и теперь не мог идти на попятный. Ему пришлось принять вызов. Он взял свое оружие в руку и вошел в "круг". Условия были намечены и приняты обеими сторонами. Сражение должно продолжаться до тех пор, пока одно из кнутовищ не сломается. И вот началось единоборство, так называемая "дуэль кнутов". Противники были очень серьезны. Раз, два, три - наносится первый удар кнутовищем по кнутовищу. Бойцы закрыли глаза и ждали результата. Когда они их снова открыли, взоры их блистали от приятного удивления - оба кнутовища оказались целыми. Теперь уже и вправду каждый из них пришел в восторг от своего кнута, - этого они никак не ожидали, - и удары посыпались чаще. Стубберуд, стоявший к столу спиной, был так возбужден неожиданным исходом, что, подымая каждый раз свое оружие для удара, с треском хлопал по краю стола, сам того не замечая. Не знаю, сколько было сделано выпадов, но вот, наконец, я услышал треск и последовавшие за ним слова: - Вот видишь, батенька! Так как Стубберуд быстро удалился из "круга", то я увидел прежде всего Хансена. Он все еще стоял на месте сражения и смотрел на свой кнут. Кнут был похож на сломанную лилию. Зрители все время не оставались бесстрастными. Они с волнением следили за битвой, сопровождая ее смехом и громкими возгласами : - Правильно, Стубберуд, не сдавайся! - Браво, Хансен, ты здорово попал! Позднее кнуты оказались превосходными. Не следует понимать это в том смысле, что они выдержали весь поход; но они держались долго. Кнутовища - вещь очень ходовая. Если бы пускался в ход только самый бич, то кнут служил бы бесконечно. Но обычно одним этим не ограничиваются долго. Если приходится "причащать" собак, как это у нас называлось, то кнуты ломаются. "Причастию" часто подвергался тот или иной из грешников, когда поступал неподобающим образом и переставал слушаться. Оно заключалось в том, что, воспользовавшись первым случаем остановки саней, вытаскивали упрямицу и угощали ее кнутовищем. Для таких причастий, если они повторяются часто, требуется много кнутов. Хансену еще нужно было приспособить очки на эскимосский манер. Он и принялся было за это дело, но оказалось, что у каждого имеется свой, гораздо лучший образец. Поэтому это дело было оставлено, и каждый сам изготовил себе очки. Главной работой Стубберуда было уменьшение веса ящиков для саней. Это ему тоже удалось, но тут пришлось поработать. Это отняло гораздо больше времени, чем можно было предполагать. Дерево оказалось порядочно сучковатым, и нередко оно задиралось. Обстругивание часто бывало поэтому делом довольно трудным и долгим. Стубберуд сострогал с ящиков много, но все же мог их "гарантировать", как он говорил. Стенки их были всего лишь в несколько миллиметров толщиной. Чтобы укрепить их в стыках, он поставил по углам алюминиевые скобы. Кроме производства саней, Бьолан занимался также приведением в порядок лыж. Для больших широких сапог, которыми нам пришлось бы .пользоваться, вигфельдовская скоба должна была делаться значительно шире. Мы захватили с собой и такие скобы, поэтому теперь Бьолану нужно было только переменить их. С креплениями было то же, что и со снежными очками: у каждого был свой собственный способ. Я нашел крепления Бьолана, которые он приготовил себе для похода, настолько практичными, что без долгих размышлений заказал себе такие же. И нужно сказать к их чести и к чести того, кто их сделал, что они оказались превосходными и отлично служили мне во время всего пути. В сущности, в них была сохранена старая система, но при помощи петель и крючков такие крепления можно было легко снять и надеть. А мы предъявляли своим креплениям следующие требования: во-первых, чтобы они держали ногу, как в тисках, а во-вторых, чтобы они легко снимались и надевались. Ведь нам во время похода постоянно .приходилось бы проделывать это. Кроме того, стоит только оставить крепления на ночь под открытым небом, как они утром исчезнут. Собаки считали их лакомством... Поэтому носочные ремни тоже нужно было снимать по вечерам. Другими словами, с лыж нужно было снимать абсолютно все ремни. Иохансен на ряду с упаковкой был занят также изготовлением весов и палаточных колышков. Весы были сделаны очень остроумно. Он применил систему безмена. Если все же мы ими никогда не пользовались, то весы в том не виноваты - они были достаточно хороши. Объясняется это тем, что весь наш провиант был таков, что его можно было брать, не взвешивая. Иохансен сделал такие же большие весы. Вместо груза он использовал точильный камень. Шестого августа мы все взвесились, и оказалось, что Линдстрем тяжелее всех - 86,5 килограммов. По этому случаю он был официально окрещен "толстяком". Кроме того, Иохансен изготовлял колышки для палаток. Они были полной противоположностью тем, какие обыкновенно делают, то есть были плоскими, а не высокими. Преимущество этого мы поняли сразу. Будучи во много раз легче, они в то же время были и во много раз крепче. За путешествие мы, кажется, не сломали ни одного колышка, - может быть, потеряли штуки две. Большинство их мы привезли в целости домой. Хассель занимался своими бичами в керосиновом складе. Место у него было неприятное; вечно холодно. Но бичи он все-таки изготовил к обещанному сроку. Преструд чертил карты и списывал таблицы. У шестерых из нас должны были быть такие копии. На каждых санях была общая тетрадь для записи провианта и наблюдений. Тетрадь эта была за тем же номером, что и сани. В нее была прежде всего занесена точная опись всего содержащегося в каждом ящике на санях провианта. Кроме того, необходимые таблицы для наших астрономических наблюдений. В эти тетради каждый записывал ежедневный расход малейших количеств взятого им провианта. Таким образом, мы всегда могли учитывать содержимое ящиков, то есть знать количество своего провианта. Далее, в тетрадь заносились наши наблюдения и записывалось пройденное расстояние за каждый день, курс и т.п. Вот в общих чертах все, чем мы занимались в течение зимы в так называемое "рабочее время". Кроме этого, была еще тысяча всяких вещей, которые каждый из нас должен был привести в порядок в своем яичном снаряжении. Зимой каждому была выдана его часть снаряжения, чтобы он вовремя мог сделать те изменения, которые находил нужными. Из меховой одежды каждый получил по очень теплому и затем по более легкому комплекту из оленьего меха; кроме того, варежки и чулки из оленьего же меха; затем чулки из собачьего меха и камики из тюленьего меха. К этому полагался еще полный комплект нижнего белья и затем верхнего платья из материи, непроницаемой для ветра, Все было выдано без разбору. Никто не пользовался каким бы то ни было преимуществом. Прежде всего принялись за меховую одежду. Здесь приходилось кое-что переделать. Все было сшито не по мерке. Один считал, что .капюшон анорака слишком спускается на глаза. У другого он не спускался достаточно далеко вниз. И оба принимались за переделку. Один отрезал, другой надставлял. У одного штаны были слишком длинны, у другого - коротки, - это нужно было исправить. Как мы ни вертелись, но всегда приходилось пускать в ход иглу или для пришивания надставки, или для зашивания распоротых швов. Хотя мы и начали эту работу своевременно, однако, казалось, что мы так таки и не окончим ее. Дежурный каждый день выметал большие горы меховых лоскутьев и оленьего волоса. Но на другой день они опять валялись всюду. Если бы мы остались там, то я уверен, что мы и до сих пор еще сидели бы и шили себе снаряжение! Было сделано множество разных изобретений. Разумеется, фигурировала и неизбежная маска для лица, принявшая форму защитителя для носа. Я тоже позволил себе увлечься экспериментами и, как полагал, достиг больших успехов, но результат получился чрезвычайно плохой. Я изобрел нечто такое, что, разумеется, считал во много раз лучше всего, что было испытано раньше. Когда же применил свое изобретение на деле, то у меня замерз не только нос, но и лоб и подбородок. И я больше не пробовал. Хассель с большим жаром хватался за новые идеи. Он всюду вводил носозащитители. Я не удивился бы, если бы такой "защититель" оказался сзади на его штанах! Все эти изобретения хороши для времяпрепровождения. Когда же ты выходишь в настоящий поход, все они исчезают. Во время серьезной работы они неприменимы. Спальные мешки чрезвычайно всех интересовали. Иохансен сшил любимый - "на двоих". Бог знает, сколько меха он туда нашил! Я не знаю, да и не старался узнать. Бьолан тоже был занят вовсю переделкой своего мешка. Он нашел, что неудобно влезать сверху, - посередине будет лучше. Целая система клапанов с пуговицами и крючками производила такое впечатление, что второпях можно было принять Бьолана за драгунского полковника, когда он укладывался спать. Впрочем, сам он был "чертовски" доволен своим мешком! Но он был доволен и своими снежными очками, и, несмотря на это, все-таки заболел снежной слепотой, хотя через его очки вообще ничего не было видно. Мы же, все прочие, оставили свои спальные мешки в том виде, как они были, за исключением лишь того, что сделали их или короче, или длиннее. Системой завязывания, по способу мешка, мы все были чрезвычайно довольны. Поверх спальных мешков надевался мешок из совсем тонкой материи, употребляющейся для пуховиков. Такой чехол оказался нам чрезвычайно полезным, и я ни за что не захотел бы с ним расстаться. Днем спальный мешок всегда лежал в чехле, который его прекрасно защищал. Внутрь совершенно не мог забиться снег. Ночью же, пожалуй, пользы от этого мешка было еще больше, так как тогда он защищал спальный мешок от сырости, образующейся от дыхания. Вместо того, чтобы осаждаться на мехе и делать его влажным, влага теперь оседала на чехле и за ночь образовывала ледяной покров,. снова исчезавший днем, - он обламывался и высыхал, пока мешки лежали на санях. Такая покрышка должна быть просторна, а главное - несколько длиннее спального мешка, чтобы ее удобно было подоткнуть вокруг шеи и тем самым помешать дыханию проникать в мешок. У всех нас были двойные мешки-внешний и внутренний. Внутренний был из меха пыжика или тонкого меха оленьей самки и был очень легок. Внешний был из меха оленя-самца и весил около шести килограммов. Оба спальных мешка открывались вверху, как обыкновенный мешок, и зашнуровывались вокруг шеи. Я всегда считал такую систему легчайшей, простейшей, удобнейшей и самой лучшей. Рекомендую ее всем! Снежные очки у нас были самых различных систем. Это тоже был чрезвычайно важный вопрос, требовавший серьезного изучения. Ну, и изучали же мы его! Особенно мы старались над изобретением хороших очков без стекол. Правда, я всю осень носил самые обыкновенные очки со светло-желтыми стеклами, и они оказались прекрасными. Но теперь, готовясь к продолжительному путешествию, я боялся, что они будут недостаточно защищать глаза. Поэтому и я вступил в борьбу за лучшее изобретение. Дело кончилось тем, что все завели себе кожаные очки с небольшой щелью для глаз. Патент Бьолана получил премию и стал наиболее употребительным. У Хасселя было собственное изобретение - очки в комбинации с "защитителем для носа". В растянутом виде такие очки напоминали мне американского орла! Я не видел, чтобы Хассель когда-либо пользовался очками, - как и все мы, за исключением Бьолана. Тог всю дорогу пользовался очками своего собственного изобретения, но зато он единственный из всех и заболел снежной слепотой! Обыкновенные очки, которыми пользовался я, - у Хансена были точно такие же, их было всего две пары, - оказались вполне надежными. Ни разу я не подвергался снежной слепоте. Они были самыми обыкновенными очками, даже с не совсем круглыми стеклами. Они надевались свободно, и свет проникал всюду. Доктор Шанц из Берлина, пославший их мне, должен быть вполне удовлетворен своим изобретением. Они превосходят все, которые я когда-либо пробовал носить или видел. Следующим важным вопросом были наши сапоги. Я самым решительным образом обратил внимание всех на то, что сапоги обязательно должны быть взяты, все равно, намерен ли их владелец пользоваться ими или нет. Сапоги нам обязательно понадобятся, если придется идти по леднику, на что мы должны были рассчитывать, судя по известным нам описаниям этих областей. Каждому предоставлялось делать, что он хочет, имея это в виду. Все принялись за их переделку, основываясь на ранее приобретенном опыте. Улучшение состояло в том, чтобы сделать сапоги больше, Вистинг опять взял в оборот мои сапоги, и снова началась работа по выдиранию всего лишнего. Только тогда, когда вещь разрывают на части, можно судите о том, как она сработана. Нам представился прекрасный случай посмотреть, как сработаны наши сапоги. Их нельзя было сделать крепче и добросовестнее. Было настоящим наказанием разрывать их на части! На этот раз из 264 моих сапог исчезли еще несколько стелек. Которые это были по счету, я уже не помню! Теперь в сапогах оказалось достаточно места, к чему я все время стремился. Кроме всего того, что у меня обычно было надето на ноги, я мог еще засунуть в сапоги деревянную стельку. И теперь я был счастлив, - "великая цель была достигнута". Теперь могли свирепствовать какие угодно морозы: им уже не пробраться через мои деревянные стельки и, кажется, семь пар различных чулок. В тот вечер, когда был достигнут этот результат, я был очень .доволен. Ведь борьба шла не со вчерашнего дня. Она отняла у меня почти два года! Затем и всю собачью упряжь нужно было привести в порядок. Печальное происшествие последней поездки для устройства склада, когда две собаки упали в трещину из-за плохого состояния упряжи, не должно было больше повторяться. Поэтому в работу было вложено все старание и тщательность. Было пущено в ход все, что у нас было самого лучшего. Результат получился соответственный; крепкая, прекрасная собачья упряжь. Это описание, может быть, откроет некоторым глаза на то, что снаряжение для такого похода, который мы сейчас собирались начинать, не является делом одного дня. В таком походе победу обеспечивают не одни только деньги - хотя, видит бог, их тоже очень хорошо иметь. В большей степени, да, пожалуй, смею сказать, в наибольшей степени здесь играет роль метод, при помощи которого проводится снаряжение к походу- метод, при котором предусматривается каждая трудность и подыскиваются средства бороться с нею или избегать ее. Победа ожидает того, у кого все в порядке, - и это называют удачей! Поражение безусловно постигает того, кто упустил принять вовремя необходимые меры предосторожности, - и это называют неудачей! Не думайте, пожалуйста, что это эпитафия, которую я желал бы видеть на своем могильном камне. Нет, честь победы принадлежит тому, кто заслужил ее, честь принадлежит моим верным товарищам, которые с терпением, усердием и опытностью довели наше снаряжение до грани совершенства, а потому и победа наша стала возможной. Шестнадцатого августа мы начали укладку своих саней. Двое из них помещались в "Хрустальном дворце", а двое в "интендантстве". Большим удобством была возможность заниматься этой работой в помещении. В это время температура выплясывала канкан между -50oС и -60oС, изредка с небольшим прохладным ветерком со скоростью в шесть метров в секунду. На воздухе было почти немыслимо заниматься укладкой саней при данных условиях, если делать .все тщательно и прочно. А это именно и было необходимо. Наша постоянная перевязка из стальной проволоки должна была сплесниваться (Сплесень - соединение отдельных прядей каната) с тонкой веревкой, что требовало времени. Но, раз перевязав все как следует, мы уже знали, что ящики будут теперь стоять, как в тисках, и не сдвинутся с места. Цинковые листы, подкладываемые под сани, чтобы они не проваливались в рыхлом снегу, мы сняли. Мы решили, что они нам не потребуются. Вместо этого мы подвязали под каждые сани по запасной лыже, и они очень пригодились нам впоследствии. Двадцать второго, августа все сани были уже готовы и только ждали, когда мы двинемся в путь. Собакам, видимо, не нравилась холодная погода, стоявшая у нас уже так давно. Когда температура колебалась между -50oС и -60oС, то по их движениям было заметно, что они ее чувствуют. Собаки попеременно поднимали лапы и держали их некоторое время поднятыми, прежде чем опустить снова на холодную поверхность. Они ужасно хитры и смышлены; Мясо и рыбу им давали через день. Рыбой они не особенно интересовались, и бывало даже, что некоторые из них не слишком спешили возвращаться домой по вечерам, когда знали. что сегодня будет рыба. Особенно много возни было у Стубберуда с одной из его молодых собак. Ее звали "Фунчо". Она родилась на Мадейре во Бремя нашего там пребывания в сентябре месяце 1910 года. По вечерам, когда давалось мясо, все, привязав собак в палатке, ходили, как я уже рассказывал, за своими ящиками с нарубленным мясом к стенке, окружавшей палатку с мясом. "Фунчо" обычно наблюдал за этим моментом. Если он видел, что Стубберуд берет ящик, то знал уже, что будет мясо, и как ни в чем не бывало приходил в палатку. Если же Стубберуд не намеревался брать ящика, собака не являлась, и ее нельзя было поймать. Это -повторялось несколько раз, пока Стубберуд не придумал хитрость. Когда в один из "рыбных вечеров" "Фунчо", по обыкновению, стоял на некотором расстоянии и наблюдал, как привязывали других собак, Стубберуд спокойно направился к стенке, взвалил на плечо пустой ящик, стоявший там, и вернулся к палатке. "Фунчо" поддался на обман. Веселый и довольный помчался он в палатку, несомненно придя в восторг от того, что Стубберуд против обыкновения оказался столь щедрым, и в этот вечер тоже будет мясо. Но здесь "Фунчо". к его великому изумлению, ждал совсем иной прием, чем тот, на который он рассчитывал. Его схватили за шиворот и привязали на ночь. Пес злобно покосился на пустой ящик и на Стубберуда. Не могу точно сказать, о чем он думал. Во всяком случае, потом уж такая хитрость не часто удавалась Стубберуду. "Фунчо" получил на ужин сушеную рыбу и должен был ею удовольствоваться. За зиму мы потеряли не много собак. Две из них - "Йеппе" и "Якоб" подохли от болезней, "Кнектена" мы застрелили, так как у него с половины туловища вылезла почти вся шерсть. "Мадейро", родившийся на Мадейре, исчез ранней осенью. Позднее исчез "Том". Оба. они, по всей вероятности, упали в какую-нибудь трещину. Дважды нам случалось видеть, как это происходит. Оба раза мы видели, как собака исчезала в трещине, и могли наблюдать за нею сверху. Она бродила там преспокойно взад и вперед, не издавая ни звука. Эти трещины были неглубоки, но круты, и собаки не могли выбраться оттуда без посторонней помощи. Те две собаки, о которых я говорил, очевидно, .нашли свою смерть именно таким образом. Медленную смерть, если вспомнить, как живучи собаки! Очень часто случалось, что собаки пропадали па несколько дней, а потом возвращались снова. Возможно, что и они побывали в трещине, из которой им в конце концов удавалось выбраться. Удивительно, что, отправляясь в такие путешествия, собаки не очень-то считались с погодой. Если им приходила в голову подобная блажь, они исчезали в такой день, когда температура была ниже -50oС, с ветром и метелью. Любовные квартеты тоже происходили иногда где-нибудь в другом месте, чтобы в более торжественном уединении наслаждаться нежными чувствами. "Йола", дама, принадлежавшая Бьолану, однажды вздумала удалиться таким образом с тремя кавалерами. Позднее они встретились нам. Они лежали себе преспокойно за торосом на льду и, по-видимому, чувствовали себя прекрасно. К тому времени они пропадали уже около недели без пищи. За эти дни температура редко была выше -50oС. Прохладная любовь! Двадцать третье августа наступило при тихой погоде, небо было частично покрыто облаками, температура -42oС. Трудно было представить себе лучшую погоду, чтобы вывезти сани :и доставить их на место старта. Сани нужно было поднимать через двери в "интендантстве". Они