Оцените этот текст:




 Am     E7      Am       E7           Am
Долго будем ожидать в палисадничках удачи,
         C                  G7             C
Долго будем объяснять, для кого чего что значит.
  A7    Dm6                     Am
Сестры сладкие мои, отпустите братца,
       Dm6    Am    E7      Am
Наше время отошло и пора расстаться.
        E7                             Am
   Ай, цветочек аленький, наступил на ножик,
        C                   G7         C
   Колокольчик слабенький, перезвон сережек.
     A7    Dm6                 Dm
   Подавали на губах сахарные пенки,
       Е7                         Am
   Открывали в торопях круглые коленки.
Слышишь, бабушка поет: лучина да самовар,
И, не выдержав двоих, убегает боливар.
Плачут девочки в платок - все раскажем маме,
Дуют мальчики в свисток - виноваты сами.
   Кабы ведал, кабы знал, это все заранее,
   Никогда бы не сказал: "ты мое дыхание..."
   Ой, темна моя душа, не откроешь спичкой,
   Крикнешь что-нибудь туда - вылетает птичка.
Каждый вечер с потолка что-нибудь да валится,
Каждый вечер отвечай: нравится - не нравится.
Птичка, птичка-коростель, кто кому не пара.
Ой, разлучница-постель, сводница-гитара.
   Век не высидишь в гостях, чего ради мучаться ?
   Из последнего гвоздя ключик не получится.
   Полно свечку целовать, утром вместе каяться.
   Ну, чего там спрашивать: нравится - не нравится.






Опять слова отходят от строки,
когда я слышу -- здесь твои шаги
звучат, нигде не ведая преград,
на много лет вперед или назад
и так легко уводят за собой.
Я раздвигаю сумрак голубой --
вот старый дом, вот старая луна,
вот комната, в которой три окна...

Все те же тени прячутся у штор,
и эхо повторяет до сих пор
все то, что я на звуки поменял.
И зеркала затянутый провал
сквозь эту вдвое сложенную пыль
не возвратит покинутую быль.
Лишь наверху, все окна отворив,
поет рояль, и шербургский мотив...

И снова твой двойник
перешагнет ров
сквозь толщину книг,
сквозь тишину слов
и скажет: "Mой Пер,
держась за свой лист,--
не обманись вверх,
не повторись вниз".

Но не открыть шрам,
и не впустить весть;
что не отдал там,
того не взять здесь.
И за тобой -- вплавь,
но если так плыть,
перешагнув явь,
не удержать нить.

И все вперед знать,
к губам прижав миг...
Течет река вспять,
гася огни, крик,
твоей руки взмах,
и наш слепой грех,
и мой всегда страх,
и твой тогда смех.




Детских праздников суета
расколола день на дрова.
Досидим с тобой до темна,
ты еще налей... -- За тебя!

Задрожала по кружкам живая вода.
Ветер дни обрывает нам с календаря,
и не тает в ладонях играющий лед --
к нам на праздник никто не придет.

Ты укрой меня с головой,
хватит, кинемся на покой.
Позови моих старых божков,
успокой погремушкою слов.

Похороним в себе горечь быстрых побед.
Где искать благодать для оставшихся лет?
Только сладкие зерна забвенья-травы
оставляем себе до поры.

Все забудется, все пройдет,
ветром северным заметет.
Пусть стучится к нам до утра
деревянной лошадкой зима.

Начинается все и кончается в срок.
Через книжную пыль наших первых дорог
мы увидим не то, что увидеть хотим,
и опять повернем к колыбелям своим,
чтобы крикнуть: "Сезам!" у забитых ворот...

На плато безымянном поземка метет,
и цепляются елок худые бока
за остатки короткого дня.




Как странно столько лет подряд
     в друг друге слышать свое имя,
сложив две тысячи баллад,
     открыть глаза людьми чужими,

прижав ладонями испуг,
смотреть, не делая движенья,
как все стремительно вокруг
меняет прежние значенья.

В прямое зеркало взглянув,
но в нем себя не обнаружив,
поймешь, что, жизнь прожив одну,
ты больше зеркалу не нужен.

Зачем неведомо куда
приводит нас слепое счастье?
Кто знал, что в каждом правота
разделит целое на части?

Виновных проще ли винить?
Но, правотой пугая судей,
здесь ничего не изменить --
все так и будет, так и будет.

И снова, пробуя слова,
в руках удерживая руки,
ты ощущаешь: пустота
меняет смысл, меняет звуки.

Слова... Слова доносятся, как сон,
в котором надо вовремя проснуться,
увидеть осень, утренний наш стол,
и ты поешь, раскладывая блюдца.

И ты поешь, но голос твой -- другой,
и стало слышно в паузах отчаянье...
И вырастают за твоей спиной,
все заслоняя, крылья расставаний.

И где бы нам в разлуку ни шагнуть,
каких бы врозь ни прожили кроватей,
но наши тени продолжают путь,
не покидая призрачных объятий.


               (Из Марциала)
                        по стихам И. Бродского

Нынче ветрено и волны с перехлестом.
  Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок эти трогательней, Постум,
        чем наряда перемена у подруги.

Дева тешит до известного предела --
        дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
        ни объятье невозможно, ни измена!

Посылаю тебе, Постум, эти книги.
        Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
        Все интриги, вероятно, да обжорство.

Я сижу в своем саду, горит светильник.
        Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных --
        лишь согласное гуденье насекомых.

Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
        но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
        лучше жить в глухой провинции, у моря.

И от Цезаря подальше, и от вьюги.
        Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники -- ворюги?
        Но ворюга мне милей, чем кровопийца.

Вот и прожили мы больше половины.
        Как сказал мне старый раб перед таверной:
"Мы, оглядываясь, видим лишь руины".
        Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.

Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
        Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
        и скажу, как называются созвездья.

Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
        долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
        там немного, но на похороны хватит.

Поезжай на вороной своей кобыле
        в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
        чтоб за ту же и оплакивали цену.

Зелень лавра, доходящая до дрожи.
        Понт шумит за темной изгородью пиний.
Стул покинутый, оставленное ложе.
        На рассохшейся скамейке -- Старший Плиний.



             по стихам В. Сосноры

Белый вечер, белый вечер,
угольки зарниц...
Не кузнечик, а бубенчик
надо мной звенит.

Белый вечер, белый вечер --
уходящий сад.
И березы, будто свечи,
белые стоят.

Нашумят дождями крыши --
вот уже рассказ.
Нашумят они, что вышел
мой последний час.

Вон поднялся -- точно к сроку,
встретит у реки.
Не нальет вина в дорогу,
не подаст руки.

Не оставит мне надежды --
годовщин и книг...
Выну белые одежды
и надену их.

Белый вечер, белый вечер --
каплями копыт.
И кузнечик, как бубенчик,
надо мной звенит.

Белый вечер, белый вечер...



                по стихам И. Бродского

                1
Опять идти под взглядами светил...
Кто знает, сколько там еще осталось!
О, Господи! Лишь только б сохранил
вот эту обретенную усталость,
которой видеть многое дано,
не становясь на собственные плечи.
Все расставанья собери в одно
и повторяй: "Остались только встречи..."

Все также вверх течет твоя река.
И рот разводит северной зевотой,
все дальше раздвигая берега,
как будто бы с единственной заботой
их потерять...
                 А ковали куют
и складывают скучные угрозы,
растягивают души на березы...
И только птицы севера поют
грядущие твои "Метаморфозы".

            2
О, нет! -- Мой Рим
в прощальный день не плакал,
одежды траурной не рвал,
лица не портил,
цветов, оторванных от жизни,
к стопам моим не посылал...
     (два эпиграфа А. Мирзаяна)

Мне говорят, что надо уезжать.
Да-да. Благодарю. Я собираюсь.
Да-да. Я понимаю. Провожать
не следует, и я не потеряюсь.

Ах, что вы говорите -- дальний путь...
Какой-нибудь случайный полустанок...
Ах, нет, не беспокойтесь. Как-нибудь.
Я вовсе налегке, без чемоданов.

Да-да. Пора идти. Благодарю.
Да-да. Пора. И каждый понимает...
Безрадостную зимнюю зарю
над Родиной деревья подымают.

Все кончено! Не стану возражать.
Ладони бы пожать -- и до свиданья.
Я выздоровел -- нужно уезжать.
Да-да. Благодарю за расставанье!

Вези меня по Родине, такси,
как будто бы я адрес забываю.
В оглохшие поля меня внеси --
я, видишь ли, с Отчизны выбываю...

Как будто бы я адрес позабыл,
к окошку запотевшему приникну,
и над рекой, которую любил,
я расплачусь и лодочника кликну.

Все кончено, теперь я не спешу.
Кати назад спокойно, ради Бога.
Я в небо погляжу и подышу
холодным ветром берега другого...

Ну, вот и все. Подходит переезд.
Кати назад, не чувствуя печали!
Когда войдешь на Родине в подъезд,
я к берегу пологому причалю.

Мне говорят, что надо уезжать.
Да-да. Благодарю. Я собираюсь.
Да-да. Я понимаю. Провожать
Не следует, и я не потеряюсь.



                  Посвящение М. Анчарову.

Играет день в своих лучах
весеннею погожею...
И ложь повисла на губах
улыбкой замороженной...

А день тянулся леденцом
за редкими прохожими.
А я играл своим лицом
и звал тебя хорошею.

И вспоминал вчерашнее --
что удивляться нечему:
мы встретились на Пятницкой,
а дело было к вечеру.

А дело было все к тому:
тебе -- остаться гордою,
а мне -- искать, в какой жилет
уткнуться пьяной мордою.

Я говорил, что верю ей,
и плакался натуженно,
пока мы шли ко мне домой...
А ночь была простужена...

А ночь дышала воробьем,
ладошкой придушенным,
и таял месяц за окном --
оладушек надкушенный.

И было все по-прежнему:
тяжелое молчание
и холодеющий венец
гражданского венчания.

А личико остывшее --
картинкою тревожною...
Ты все смотрела на меня
глазами новорожденной.

Глазами затаенными,
распахнутых вниманием,
и гулко капала вода
разбитым ожиданием.

Она ушла, косыночкой
махнув, как полагается,
а мы, шагнув на день вперед,
о память спотыкаемся.

О память спотыкаемся,
встаем -- и снова падаем...
И набиваемся с тоски
под вечер провожатыми.

Судьба намокшей рыбкою
везет, кривляясь хвостиком.
И сам -- зайчонком в поезде,
исколотый компостером --

сидишь, моргая глазками,
и потираешь ссадины.
А рядом -- кушают да пьют,
и вкусно пахнет краденым.

И, отвернувшись с калачом,
поют халву поэтики,
и предъявляют, сволочи,
плацкартные билетики.

Эх, раз! Да раз!
Еще не один...
Каравай, каравай,
не уверен -- не кусай.




На знакомых улицах дожди,
даже не заметил, как пришли.
Слушаю ночами напролет
на земле оконченный полет.

Кажутся знакомыми слова.
Может быть, встречались иногда?
А навстречу -- синее пальто,
пригляделся -- разве ж это то!

Наклонил знакомые дома.
Заглянул в открытые глаза --
там, за занавешенным окном,
чья-то дочь мечтает не о том.

А внизу -- знакомые дворы.
По дворам -- чуть слышные шаги.
И стучат в размытых желобах
капельки на нижних этажах.

Постоял по вытертым углам.
Походил по собственным следам.
А на стенке выступило вновь:
"А+А=Любовь".

Постоял у вытертых дверей.
Вспомнил запах теплых батарей.
Посидел на лестничных дворах
и увидел прошлого впотьмах.

Выплывет знакомая рука
и возьмет привычно за рукав,
полежит ладонью на плечах
и замрет на сомкнутых губах.

На платке завязан узелок.
Прошлого оставив под залог,
погасив под сердцем язычки,
пробежали мимо каблучки.

Кажутся знакомыми слова...



За все, что есть, за все, что было,
болят осколки с разных лет...
Из-под накрашенных картинок
дымят остатки сигарет,
в пустых бокалах гаснут свечи,
слеза остывшая бежит,
и тихо в дверь заглянет вечер
глазами утренних обид.

Под звон гитар, под шорох лести
уйдут, поднявши якоря...
Не расплескав по каплям мести,
зовут меня мои друзья.
Идем вперед, к всему готовы,
по головам вчерашних дней.
И нам из окон машут жены
платками завтрашних мужей...



                       стихи И.Бродского

Он здесь бывал: еще не в галифе --
в пальто из драпа; сдержанный, сутулый.
Арестом завсегдатаев кафе
покончив позже с мировой культурой
он этим как бы отомстил (не им,
но Времени) за бедность, униженья,
за скверный кофе, скуку и сраженья
в двадцать одно, проигранные им.

И Время проглотило эту месть.
Теперь здесь людно, многие смеются,
гремят пластинки. Но пред тем, как сесть
за столик, как-то тянет оглянуться.
Кругом пластмасса, никель -- все не то,
в пирожных привкус бромистого натра.
Порой, перед закрытьем, из театра
он здесь бывает, но инкогнито.

Когда он входит, все они встают.
Одни -- по службе, прочие -- от счастья.
Движением ладони от запястья
он возвращает вечеру уют.
Он пьет свой кофе -- лучший, чем тогда,
и ест рогалик, примостившись в кресле,
столь вкусный, что и мертвые "о, да!"
воскликнули бы, если бы воскресли.


         Посвящение Вере Матвеевой

Когда, словно в сказке, звучит "Багатель",
как много мы видим в провалы потерь...
На старенькой пленке  вторая струна
тебя утешает, нас сводит с ума.

И нашу разлуку сжимая в руке,
плывем мы, как прежде, по этой реке
с тремя берегами... Куда? Все равно.
Как в детстве, руками цепляясь за дно.

Средь шумного бала и мелких тревог
живем, забывая твой первый урок.
Под дверью надежды протяжно трубим,
в печалях не тонем, в любви не горим.

Последние песни твердя наизусть,
тебя обнимаем, красавица-грусть.
В твое невеселье включен микрофон --
вот сладкое зелье для белых ворон.

Я помню гитару и платье твое --
с Володей и Витей поете втроем,
и утки взлетают над сладкой водой...
О, наша Вера, -- берег другой!

Не мы выбираем судьбе имена.
Ты в новое детство шагнула одна
и тихо закрыла последнюю дверь...
О, наша Вера, что видишь теперь?

Не знаю, какое надежней жилье,
но слышу все ближе молчанье твое,
где каждая нота -- что в поле трава...
О, наша Вера, что нам слова!


                 по стихам И. Бродского

Когда садишься в новый самолет,
когда влезаешь в старый грузовик,
когда выходишь задом-наперед
ты из дверей облупленных своих,

ты покидаешь Родину... Тебе
такое путешествие грозит.
И маленький кораблик не Неве
тебе свое "Прощай!" проговорит.

И, долгий путь стирая со щеки,
ты к замершему понту подойдешь,
но только ты теперь поберегись,
иначе ты, конечно, пропадешь.

Тебе так скоро станет все равно,
забвение устроится в груди --
здесь женщины вкуснее, чем вино,
а музыка прекраснее любви.

Расположившись между двух сирен,
бессмертием укрыт до головы,
ты переходишь в непробудный плен
воды и страсти, света и травы.

Под черной вазой бронзовых небес,
у круглой ослепительной воды
ты глянешь через лень свою и спесь
в ту сторону, откуда прибыл ты.

И вдруг случайно скажешь: "Боже мой!",
в последний раз шагнешь за край Европы
и поспешишь на скудный берег твой,
к своим камням, на голос Пенелопы.



           по стихам И. Бродского

              "Запад, восток -- всюду
               одна и та же беда:
               ветер равно холодит."
                      (Басе, "На отъезд друга
                       в западные провинции.")

Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Но фасад темно-синий
в темноте не найду,
между замерших линий
на асфальт упаду.

И душа, словно странник,
удаляясь во тьму,
проплывет над мостами
в петроградском дыму,
где меня с радиолой
ждет последний трамвай.
Вдруг услышу твой голос
и отвечу -- "Прощай!"

И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой,
-- словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.

Выбегая на остров,
машут, машут вослед...



              по стихам И. Бродского

Ничто не стоит сожалений,
люби, люби, а все одно --
знакомств, побед и поражений
нам переставить н дано.
И вот весна. Ступать обратно      - ступай ?????
за черно-белые дворы,
где на железные ограды
ложатся легкие стволы

И жизнь уходит в переулки,
как обедневшая семья,
дворов открытые шкатулки
хранят следы небытия.
Войди в подъезд неосвещенный
и вытри слезы и опять
смотри, смотри, как возмущенный
Борей все гонит воды вспять.

Куда ж идти? Вот ряд оконный,
здесь все узнают, все поймут.
Слова восторженных знакомых --
вот он, спасительный приют.
Но ты возьми другую радость:
вот так -- идти по мостовой
и все смотреть, как безвозвратность
тихонько едет за тобой,
все так же едет за тобой...




Так что же мы хотим себе сберечь?
Но столько сил укладываем в речь,
а не в дела, и вот -- в который раз --
потоки слов рассеивают нас.

И так ступая вдаль по тверди слов,
сложив из них очаг себе и кров,
хоть все твое доступное словам,
есть тот предел, который строишь сам.

Слова даны, чтоб в них уметь молчать,
но это нам пока что не поднять --
дымит перо, стучит копытом стол,
мы рвем сердца и жжем в ночи глагол.

Так пой, гитара! Дым тебя не съест.
Плати, певец, за свой цветущий крест,
но не пиши по прописям слуги
и не грусти, у славы -- три руки.

Иди туда, куда ведет мотив.
Что может меч, когда ты держишь гриф?
А из камней, что на пути твоем,
сложи ступень, чтобы войти в свой дом.

И не проси, чего нельзя просить.
Вину в вино умея обратить,
из бедных жил вытягиваем звук.
И здесь тебе -- соломинка и крюк.

Вот этот звук, раскрывшийся в руке,
проводишь им теперь по тишине,
как по холсту, по памяти Творца.
И видишь лик. И нет в тебе лица.

Красавица, хоть слово подари,
мне не увидеть прелести твои,
не отворить таинственных глубин --
уходишь ты, а я стою один.

Так, значит, все останется, как есть --
мне не сложить единственную песнь,
в ней не открыть того, чего ищу,
слова бегут, но я... Но я молчу.

И ты молчи, слепое ремесло, --
куда меня влечет твое весло?
Одной рукой удерживаю гребь,
а на другой позвякивает цепь.

И эта цепь, и та -- на дубе том,
сплелись в одну на дереве пустом.
Одна вода стекает по усам,
и все себе рассказываю сам.




            1
Как может маленькая грусть,
в окно глядящая со стула,
в одно мгновение вернуть
все то, что кончилось, уснуло?

Придвинуть несколько домов,
улыбкой жизнь твою измерить
и пред тобой поставить вновь
во тьму распахнутые двери.

В руках удерживая дым,
не обманись его покоем.
Так что становится былым,
когда кончается былое?

Зачем о Времени вздыхать?
Ведь, проходя любые стены,
оно возводит в благодать
все наш горькие замены.

Над веком голову склоня,
не умножай ему печали
и не держи в руке огня,
смотрясь в пугающие дали,

где, тихим голосом звуча,
в окне неведомой отчизны
горит бессмертная свеча
сквозь толщину бегущей жизни.

На наши клавиши дыша,
но в них себя не оставляя,
горит бессонная свеча,
к себе путей не озаряя.

О, Господи, не дай нам знать
когда-нибудь о нашей тайне,
лишь помоги себе не лгать,
взглянув в глаза дороге дальней.

             2
Что молчишь, мечта хрустальная?
Чей одалживаешь грош?
Где взойдешь, звезда опальная?
Ты, гитара, где соврешь?

Да не сердись, подруга милая, --
ведь и так твоя струна
слова доброго не выловит,
в отчем доме - тишина.

Что тут было! Что тут видели!
Не вернулось бы назад...
Стольких до смерти обидели --
до сих пор темно в глазах.

И зачем с такою силою
сводит горечью уста?
Над бараками-могилами --
нашей Родины звезда.

И теперь друзья-старатели,
нам в подмогу или нет
тихий свет у Божьей Матери,
и Егорий на коне.

А, может, вправду не расстанемся,
и не выпадет уснуть.
Смерть - короткое пристанище,
за которым долгий путь.

           3
Хочешь - спи, а хочешь - пой.
Хошь - лови синицу!
Все равно случится то,
чему быть случится!

А поймаем журавля,
легче-то не станет:
широка моя страна,
да не видать в стакане!

Здесь, кого ни посади
хоть в свои же сани,
все равно надежду жди
с белыми глазами.

День за днем поем одно:
"То ли еще грядет!"
Ох, и так всего полно,
да, видать, не хватит!

Господи! В который раз
буря небо мглою!
Да ни вода, ни кровь из глаз,
сон с лица не смоют.

Горе горше от ума,
а любовь -- короче.
Где дорога -- там сума.
А поднять -- нет мочи.

Жизнь нам больше или смерть?
Что сейчас -- не знаю.
До небес -- земная твердь,
а за ней -- другая.

Там откроется окно,
слово молвит рыба,
и услышишь одно:
"Господи, спасибо!

То не ищем, что найдем,
так оставь нам силы
славить имя Твое,
что бы ни случилось".



                              стихи Д. Хармса

Выходит Мария, отвесив поклон.
Мария выходит с тоской на крыльцо,
а мы, забежав на высокий балкон,
поем, опуская в тарелку лицо.

Мария глядит и рукой шевелит,
и тонкой ногой попирает листы,
а мы за гитарой поем да поем,
да в ухо трубим непокорной жены.

Над нами встают золотые дымы,
за нашей спиной пробегают коты.
Сидим да свистим на балкончике мы,
но смотришь уныло за дерево ты...

Остался потом башмачок да платок,
да реющий в воздухе круглый балкон,
да в бурое небо торчит потолок...
Выходит Мария, отвесив поклон.

И тихо ступает Мария в траву,
и видит цветочек на тонком стебле.
Она говорит: "Я тебя не сорву,
я просто пройду, поклонившись тебе."

А мы, забежав на балкон высоко,
кричим: "Поклонись!",-- и гитарой трясем.
Мария глядит и рукой шевелит,
и вдруг, поклонившись, бежит на крыльцо,

и тонкой ногой попирает листы.
А мы за гитарой поем да поем,
да в ухо трубим непокорной жены.
да в бурое небо кидаем глаза...



                        стихи М. Цветаевой

Как по синей по степи
Да из звездного ковша,
Да на лоб тебе, да... (спи,
Синь подушками глуша).

   Дыши -- да не дунь,
   Гляди -- да не глянь.
   Волынь -- криволунь,
   Хвалынь -- колывань.

Как по льстивой по трости,
Росным бисером плеща,
Заработают персты...
Шаг подушками глуша.

   Лежи -- да не двинь,
   Дрожи -- да не грянь.
   Волынь -- перелынь,
   Хвалынь -- завирань.

Как из моря из Каспий-
Ского -- синего плаща --
Стрела свистнула да... (спи,
Смерть подушками глуша).

   Лови -- да не тронь,
   Тони -- да не кань.
   Волынь -- перезвонь,
   Хвалынь -- целовань.



Тем, кто поет, стоя у окна поезда, который никуда не идет
                    (с севера на юг)

От шумных улиц до ночлега,
от сна до Страшного суда
толкает в спину человека
его неловкая судьба.

Купец всему назначит цену,
мудрец на все положит хвост.
Вращает музыка арену,
певец выходит на помост.

Так только нищий славит Бога,
так просит облако трава.
Так хриплым голосом пророка
в ушах взрывается труба.

 И слово с музыкой сольется,
 когда ему велят молчать.
 Когда под кривдой сердце гнется,
 труба ведет и голос рвется,
 срывая первую печать.

Чужую истину открою,
но не пробью глухой стены,
поскольку слабый голос мой
не умещает тишины.

Слова... Слова не пахнут хлебом,
Из них не выглянет рассвет.
И ты глядишь с надеждой в небо,
и снег летит тебе в ответ.

И -- все, и никуда не деться --
никто не примет этих слез.
И нашу музыку, и сердце
перекрывает стук колес,

 когда в окне навстречу мчится,
 раскинув белые поля,
 и, зная все, что здесь случится,
 кричит в пустые наши лица
 больная Родина моя...



                по стихам И. Бродского

Уходим осенью обратно,
течет река вослед, вослед.
Мерцанье желтое парадных
и в них шаги минувших лет.

Наверх по лестнице непрочной,
звонок и после тишина,
войди в квартиру, этой ночью
увидишь реку из окна.

Поймешь, быть может, на мгновенье,
густую штору теребя,
во тьме забытое стремленье
нести куда-нибудь себя,

где двести лет, не уставая,
все плачет хор океанид,
за их мосты над островами,
за их васильевский гранит,

и перед этою стеною
себя на крике оборви
и повернись к окну спиною,
и вниз по лестнице сойди.



                по стихам И. Бродского

Вот я вновь посетил
эту местность любви, полуостров заводов,
парадиз мастерских,
рай речных пароходов,
и опять прошептал:
"Вот я снова в младенческих ларах."
Вот я вновь пробежал
Малой Охтой вдоль тысячи арок.

И кирпичных оград
просветлела внезапно угрюмость.
Добрый вечер и день,
моя бедная юность!
Не душа и не плоть --
чья-то тень над родным патефоном,
словно платье твое
вдруг подброшено вверх саксофоном.

В ярко-красном кашне
и в плаще у закрытых парадных
ты стоишь на посту
возле лет безвозвратных.
До чего ж ты бледна. Столько лет,
а не можем расстаться.
Добрый день, моя юность,
как легко нам встречаться!

Возвышаю свой крик,
чтобы с ним в темноте не столкнуться:
это наша зима,
мы не можем обратно вернуться.
Слышим -- где-то зовут.
Кто-то рядом, но где -- не находим.
От рожденья на свет
ежедневно куда-то уходим,

Словно кто-то вдали
в новостройках прекрасно играет.
Разбегаемся все.
Только смерть нас одна собирает.
Значит, нету разлук.
Существует громадная встреча.
Значит, кто-то нас вдруг
в темноте обнимает за плечи.

И полны темноты,
и полны темноты и покоя,
мы все вместе стоим
над холодной блестящей рекою.
Как легко нам теперь
оттого, что подобно растенью,
в чьей-то жизни чужой
мы становимся светом и тенью.

Даже больше того --
от того, что мы все потеряем,
отбегая навек,
мы становимся светом и раем.
И от райских огней
мы уносим в глазах по цветочку.
Кто-то вечно идет
мимо новых домов в одиночку.

Неужели не я,
освещенный тремя фонарями,
столько лет в темноте
по осколкам бежал пустырями,
ничего не узнал,
обознался, забыл, обманулся.
Значит, просто зима.
Значит, я никуда не вернулся.

Остается одно:
по земле проходить бестревожно.
Невозможно отстать.
Обгонять -- только это возможно.
Я -- наверх или вниз,
или вечно по самому краю.
Ничего не узнать.
Я стою, тороплюсь, обгоняю.

Только раз оглянусь,
но уже этот дом запирая,
на звенящую грусть
от собачьего лая.
Слышу медленный звук.
Я зову, я спешу, я стараюсь.
Все темнее вокруг,
значит, я возвращаюсь.



                  стихи И. Бродского

Да не будет дано
умереть мне вдали от тебя,
в голубиных горах,
кривоногому мальчику вторя.
Да не будет дано
и тебе, облака торопя,
в темноте различить
мои жалкие слезы и горе.

Пусть меня отпоет
хор воды, хор небес, и гранит
пусть обнимет меня,
пусть поглотит,
мой шаг забывая,
пусть меня отпоет,
пусть меня, беглеца, осенит
белой ночью твоя
неподвижная слава земная.

Все умолкнет вокруг.
Только черный буксир закричит
посредине реки,
иступленно борясь с темнотою,
и летящая ночь
эту бедную жизнь обручит
с красотою твоей
и посмертной моей правотою.




И падают колонны,
и плавают круги.
Над нами -- не законы,
не боги, не стихи.

 Живем в копилках городов,
 в устроенных домах
 с улыбкой платонической
 на приторных губах.

За шелковыми шторами --
забытая судьба.
Антеннами, балконами
ощерились дома.

 Укрытые карнизами,
 пожары в сотнях глаз
 отдельными квартирами
 разжевывают нас.

С протянутой рукою
отброшены назад,
но поднятой клюкою
ударили в набат.

 И сильным больше не опора,
 слабым -- не закон
 затасканные строки
 всех памятных времен.

От маленьких героев
хорошего не жду.
Нигде не видно горя,
а сердце ждет беду.

 И снятся вместо кораблей
 из мятых облаков
 захватанные ручки
 солдатских тесаков.

И снова вижу: осень,
бредут на вечера
закованные в латы
пришельцы из вчера,

 их жесткими подошвами
 обкусанный гранит...
 А вспоминать о будущем
 нам память не велит.

Уходим в мир солдатами,
и сердце -- на замок.
Останется нетронутым
закинутый крючок.

 Запаханы развалины,
 настроены дворцы,
 и, песнями замученные,
 носятся скворцы.

 На каменных развалинах,
 воздушные дворцы...



                     стихи Р. Десносса
                     перевод с франц. М. Кудинова
                     (весьма значительная редакция А. Мирзаяна)

Серые кошки, белые кошки,
черные кошки -- все кошки на свете
спят и не слышат,
что делают мыши,
а мыши танцуют на скользком паркете.

Кто-то храпит у себя на кровати,
и сны улетают из толстых ушей.
Он тоже не видит,
он тоже не слышит --
не видит, не слышит он пляски мышей.

И только луна за рамой окна
смеется и дарит серебряный свет.
И прыгают мыши все выше и выше,
и падают снова на скользкий паркет.
Их лапки мелькают, их глазки сверкают,
им весело очень,
а музыки нет,
 а музыки нет,
  а музыки нет...

Ходила по улицам сонная стража,
но стража о том и не ведала даже,
что мыши танцуют, что мыши шумят,
а серые, белые, черные кошки,
пушистые кошки -- короткие ножки,
все кошки, все кошки давно уже спят,
давным-давно,
  давным-давно,
    давным-давно,
      давным-давно...



Стук в дверь:
-- Здесь оставляли вам письмо.
-- Ну, так давай его скорее!
   А-а-а... Все оттуда...
             (из пиесы)
Зажав послушные лады,
звездой падучею гонимы,
мы будем сталкивать плоты,
пересекать дороги Риму,

ступать на горькую тропу,
где надо "быть", а не "казаться".
Она обучит нас уму,
но так и не научит драться.

И как бы жизнь нас ни вела,
бросая в воду, холод, пламень,
ищи для сердца два весла,
а голове найдется камень.



                стихи М. Цветаевой

Мой день беспутен и нелеп:
У нищего прошу на хлеб,
Богатому даю на бедность,
В иголку продеваю луч,
Грабителю вручаю ключ,
Белилами румяню бледность...

Мне нищий хлеба не дает,
Богатый денег не берет,
Луч не вдевается в иголку,
Грабитель входит без ключа,
А дура плачет в три ручья.


Песенка о времени
стихи Н. Заболоцкого
Легкий ток из чаши "А"
тихо льется в чашу "Б".
Вяжет дева кружева,
пляшут звезды на трубе.
Поворачивая ввысь
Андромеду и Коня,
над Землею поднялись
тучи звездного огня.

Год за годом, день за днем
звездным мы горим огнем,
плачем мы, созвездий дети,
тянем руки к Андромеде,
тянем руки к небесам,
к фиолетовым лесам.
Ах, уставший наш язык! -
рвется в небо плач и крик...

Но не рвется неба гладь -
лишь качаются Весы.
Начинаем запирать
на ночь стрелки и часы.
И уходим навсегда,
увидавши, как в трубе
легкий ток из чаши "А"
тихо льется в чашу "Б".



                 по стихам В. Сосноры

Догорай, моя лучина, догорай!
Все, что было, все, что сплыло, догоняй.
Да цыганки, да кабак, да балаган,
только тройки --
                по кисельным берегам.

Только тройки -- суета моя судьба,
а на тройках по три ворона сидят.
А на тройках по три ворона сидят.
На судьбу мою три ворона глядят.

Только скажет первый ворон: "У-лю-лю!
Видишь -- головы оторваны, старик!"
А в отверстиях, где каркал этот клюв,
по фонарику зеленому стоит.

Ай, фонарик мой, -- зеленая тоска!
Расскажи мне, дива-девица, рассказ,
как в синицу превратился таракан,
улетел на двух драконах за моря...

Догорай, моя лучина, догорай!
Все, что было, все, что сплыло, догоняй.
Да цыганки, да кабак, да балаган,
только тройки --
                по кисельным берегам.



                    стихи М. Цветаевой

Ползет подземный змей,
Ползет, везет людей.
И каждый -- со своей
Газетой (со своей
Экземой!). Жвачный тик,
Газетный костоед.
Жеватели мастик,
Читатели газет.

Кто чтец? Старик? Атлет?
Солдат? -- Ни черт, ни лиц,
Один скелет -- раз нет
Лица -- газетный лист,
Которым весь Париж
С лба до пупа одет.
Брось, девушка! Родишь
Читателя газет.

Кача -- "Живет с сестрой" --
Ются -- "Убил отца!" --
Качаются -- тщетой
Накачиваются.
Что для таких господ
Закат или рассвет?
Глотатели пустот,
Читатели газет!

Газет -- читай: клевет,
Газет -- читай: растрат.
Что ни столбец -- навет,
Что ни абзац -- отврат...
О, с чем на Страшный суд
Предстанете: на свет!
Глотатели минут,
Читатели газет!

Кто наших сыновей
Гноит во цвете лет?
Смесители кровей --
Писатели газет!

Вот, други,-- и куда
Сильней, чем в сих строках!--
Что думаю, когда
С рукописью в руках
Стою перед лицом
-- пустее места нет! --
Так значит -- нелицом
Редактора газет.
Редактора газет-
Ной нечисти.




-- "Ты уйдешь одна
          и махнешь рукой,
но не станешь лгать,
          что ушел к другой,
сыпать бисером,
          что от старых ссор,
повторять во сне
          долгий разговор..."        /2

Забежал вперед
          перестук шагов,
и закрылась дверь,
          не расслышав слов.
Приложил к глазам
          холодок стекла.
Заглянул в окно --
          повторить нельзя...        /2

Вниз по лесенке,
          пустотой звеня,
я на свет пошел
          посмотреть себя:
растерялся весь
          по глупым годам,
стрелки тянутся
          к тридцати следам...       /2

Успокоиться? --
          Я не знаю слов.
Потянулась ночь
          вереницей снов.
И бредет стеной
          мимо сонных дач,
забивая смех,
          телефонный плач...         /2

А вокруг бело --
          только снег да снег,
и минутный век
          ускоряет бег.
Подбираю сор --
          он опять из рук.
Мне теперь одно --
          завели на круг.

Мне теперь одно --
          раздавил стекло...



                               стихи Д. Хармса

Вода в реке журчит прохладно,
и тень от гор ложится в поле,
и в небе гаснет свет, и птицы
уже летают в сновиденьях...

   А дворник с черными усами
   всю ночь стоит под воротами
   и чешет грязными руками
   под грязной шапкой свой затылок.

   А в окнах слышен крик веселый
   и топот ног, и звон бутылок...

   Крик веселый -- топот ног...
   Звон бутылок -- топот ног...
   Крик веселый -- топот ног...
   Звон бутылок...

Проходит день, потом -- неделя,
потом года проходят мимо, --
и люди стройными рядами
в своих могилах исчезают...

   А дворник с черными усами
   года стоит под воротами
   и чешет грязными руками
   под грязной шапкой свой затылок.

   А в окнах слышен крик веселый
   и топот ног, и звон бутылок...

   Крик веселый -- топот ног...
   Звон бутылок -- топот ног...
   Крик веселый -- топот ног...
   Звон бутылок...

Луна и Солнце побледнели,
созвездья форму изменили,
движенье сделалось тягучим,
и время стало, как песок...

   А в окнах слышен крик веселый
   и топот ног, и звон бутылок,
   и топот ног, и звон бутылок...

   А дворник с черными усами
   опять стоит под воротами
   и чешет грязными руками,
   и чешет грязными руками...




                                              стихи Д. Хармса

Человек устроен из трех частей,
                из трех частей,
                из трех частей --
Хе-у-ля-ля-дрюм-дрюм-ту-ту...
Из трех частей -- человек.

Борода и нос, и пятнадцать рук,
              и пятнадцать рук,
              и пятнадцать рук --
Хе-у-ля-ля-дрюм-дрюм-ту-ту...
Пятнадцать рук и ребро.

Ну, а все же -- не рук пятнадцать штук,
                      пятнадцать штук,
                      пятнадцать штук --
Хе-у-ля-ля-дрюм-дрюм-ту-ту...
Пятнадцать штук, да не рук.

Хе-у-ля-ля-дрюм-дрюм-ту-ту...
Пятнадцать штук, но не рук.



                стихи И. Бродского

Как тюремный засов
разрешается звоном от бремени,
от калмыцких усов
над улыбкой прошедшего времени,
так в ночной тишине,
обнажая надежды беззубые,
по версте, по версте
отступает любовь от безумия.

И разинутый рот
до ушей раздвигая беспамятством,
как садок для щедрот
временным и пространственным пьяницам,
что в горящем дому,
умудряясь дрожать над заплатами,
отступая во тьму,
заедают версту циферблатами,--

боль разлуки с тобой
вытесняет действительность равную
не печальной судьбой,
а простой Архимедовой правдою.
Через гордый язык,
хоронясь от законности тщанием,
от сердечных музык
пробираются правда с молчанием

в мой последний пенат
-- то ль слезинка, то ль веточка вербная, --
и тебе не понять,
да и мне не расслышать, наверное,
то ли вправду звенит тишина,
как над Стиксом уключина.
То ли песня давно сложена,
а теперь лишь разучена.




Долго будем ожидать
          в палисадничках удачи,
долго будем объяснять,
          для кого чего что значит.
Не подарит коростель
          белую ромашку.
Нам не верят лапочки,
          что даем отмашку.

Ай! -- Цветочек аленький
          наступил на ножик.
Колокольчик слабенький --
          перезвон сережек.
Подавали на губах
          сахарные пенки,
открывали второпях
          круглые коленки.

Слышишь, бабушка поет:
          "Лучина да самовар..."
И, не выдержав двоих,
          убегает Боливар.
Плачут девочки в платок
          слезками в горошек,
дуют мальчики в свисток
          из своих окошек.

Слезы капают с лица,
          сыплются у лапочки,
подставляю без конца
          я ладошек чашечки.
Ты -- звезда моя, душа,
          куколка-балетница,
заворочалась во сне,
          воображала-сплетница.

Надоело, что ни день --
          в потолок да маяться.
Надоело отвечать:
          нравится -- не нравится.
Не подарит коростель
          белую ромашку.
Но не верят лапочки,
          что даем отмашку.

Надоела канитель,
          стоит ли покаяться?
Ну, чего там спрашивать:
          нравится -- не нравится!




                     стихи В. Сосноры

Дождь идет никуда, ниоткуда,
как старательная саранча.
Капли, маленькие, как секунды,
надо мною звучат и звучат,

не устанут и не перестанут,
суждены потому что судьбой,
эти капли теперь прорастают,
может, деревом, может -- тобой.

Воздух так водянист и рассеян --
не подняться усильями крыл.
В полусне наших птиц и растений
я любил тебя или убил?

Пусть мне всякий приют -- на закланье!
Поводырь, меня -- не доведи!
Ворон грянет ли, псы ли залают, --
уходи! возвращайся в дожди!

Дождь идет все сильнее, все время,
племена без ветрил, без вождя.
Он рассеет печальное племя,
то есть каждую каплю дождя.

Где я? Кто я? Куда я? Достигну
старых солнц или новых тенет?
Ты в толпе торопливых дождинок
потеряешь меня или нет?

Меч мой чист. И призванье дано мне:
в одиночку -- с огульной ордой.
Я один. Над одним надо мною
дождь идет. Дождь идет. Дождь идет.



                      стихи В. Сосноры

О чем плачет филин?
О том, что нет неба,
что в пустоте только
двенадцать звезд, что ли.

Двенадцать звезд ходят
и песню играют,
что месяц мышь съела,
унес его ворон.

Унес ворон время
за семь царств счастья,
а в пустоте плачет
один, как есть, филин.

О чем плачет филин?
Что мир мал, плачу,
что на земле -- мыши,
все звезды лишь -- цепи...

Когда погас месяц
и таяло солнце,
и воздух воздушен был,
как одуванчик,

когда во все небо
скакал конь красный
и двадцать две птицы
дневных смеялись...

О чем плакал филин?
Что весь плач птичий --
бессилье бессонниц,
ни больше, ни меньше.

что весь плач птичий --
бессилье бессонниц,
ни больше, ни меньше,
ни больше, ни меньше...



                       стихи В. Сосноры

Это птицы подоконники мнут.
Это небо наполняет луну.
Это хижины под небом луны
переполнены ночными людьми.

Невозможно различить в темноте
одинаковых, как птицы, людей.
Невозможно различить на лице
эту слабую усмешку теней.

Ты целуй меня. Я издалека
обнимаю!
        Обвиняю свой страх.
Я неверье из вина извлекал,
от, любимая, неверья устал.

Нет привала. Вся судьба -- перевал!
Запорожье!
          Нет реки Иордань!
Если хочешь продавать -- продавай,
поторапливайся! Эра -- не та!

Нынче тридцать за меня не дадут.
Многовато бескорыстных иуд.
Поспевай! Петух Голгофы поет.
Да свершится святотатство твое...

Это птицы подоконники мнут.
Это небо наполняет луну.
Это хижины под небом луны
переполнены ночными людьми.




Теряя возраст и приметы,
вдруг обнаруживаешь ты,
что, проходя насквозь предметы,
не покидаешь пустоты.
   И, заходя в свои жилища,
   среди знакомых и родных
   ты видишь здесь уже не вещи,
   но только взгляд,
   но только взгляд на них.


И вновь глядишь на эти лица,
тебе знакомые стократно,
но, заходя за их границы,
взгляд возвращается обратно,
   умножив прежние углы,
   непроходимые для звука...
   И чем старательнее мы,
   тем недоступней друг для друга.




                  по стихам  И. Бродского

Друг Полидевк, здесь все слилось в пятно.
Из уст моих не вырвется стенание.
Вот я стою в распахнутом пальто,
и мир течет в глаза сквозь решето,
сквозь решето непонимания.

Я глуховат. Я, Боже, слеповат.
Не слышу слов, и ровно в двадцать ватт
горит луна. Пусть так. По небесам
я курс не проложу меж звезд и капель.
Пусть эхо здесь разносит по лесам
не песнь, а кашель.

Здесь на холмах среди пустых небес,
среди дорог, ведущих только в лес,
жизнь отступает от самой себя
и смотрит с изумлением на формы,
шумящие вокруг. И корни
вцепляются в сапог, хрипя,
и гаснут все огни в селе.
И вот иду я по ничьей земле.

Темнеет надо мною свет.
Вода затягивает след.
И сердце рвется все сильней к тебе,
и оттого оно -- все дальше.
И в голосе моем все больше фальши,
но ты ее сочти за долг судьбе,
за долг судьбе, не требующей крови,
но ранящей иглой тупой.

А если ты улыбку ждешь -- постой!
Я улыбнусь. Улыбка над собой
могильной долговечней кровли
и легче дыма над печной трубой.



                  по стихам  И. Бродского

Откуда взять, откуда взять.
Куда потом сложить.
Рукою в глаз, коленом в зад,
и так всю жизнь прожить.

И день бежит, и дождь идет,
во мгле летит авто,
и кто-то жизнь у нас крадет,
но непонятно кто.

Звонки, гудки, свистки, дела,
в конце всего -- погост,
и смерть пришла, и жизнь пошла
под чей-то длинный хвост.

Свистеть щеглом и сыто жить,
с улыбкой лезть в ярмо,
потом и то, и то сложить
и получить дерьмо.

И дождь идет, и снег летит.
кругом огни, вода,
но чей-то взгляд следит, следит,
следит за мной всегда.

Влезай, влезай в окно, птенец,
покуда ночь темна,
и жизнь, и смерть -- один конец,
один конец -- тюрьма.

И жизнь и смерть в одних часах,
о, странное родство!
ВСЕВЫШНИЙ СЫЩИК в небесах
и чье-то воровство.

Тебе меня не взять, не взять,
не вдеть кольца в ноздрю,
рукою в глаз, коленом в зад,
и головой -- в петлю!



                     стихи И. Бродского

Шум шагов,
шум шагов,
бой часов,
          снег летит,
          на карниз,
          на карниз.
Если слы-
шишь приглу-
шенный зов,
          то спускай-
          ся по ле-
          стнице вниз.
Город спит,
город спит,
спят дворцы,
          снег летит
          вдоль ночных
          фо-нарей,
город спит,
город спит,
спят отцы,
          обхватив
          животы
          матерей.
В этот час,
в это час,
в этот миг
          над карни-
          зами кру-
          жится снег,
в этот час
мы ухо-
дим от них,
          в этот час
          мы ухо-
          дим навек.

Нас ведет КРЫСОЛОВ! КРЫСОЛОВ!
вдоль па-не-лей и цин-ковых крыш,
и звенит и летит из углов
СВЕТЛЫЙ ХОР ВОЗВРАТИВШИХСЯ КРЫС.

За спи-ной
полусвет,
полумрак,
          только пят-
          нышки, пят-
          нышки глаз,
кто б ты ни
был -- мудрец
иль дурак,
          все равно
          здесь не вспом-
          нят о нас.
Так за флей-
той настой-
чивей мчись,
          снег следы
          за-метет,
          за-несет,
от безумья
забвеньем
лечись!
          от забвенья
          безумье
          спасет.
Так спаси-
бо тебе,
Крысолов,
          на чужби-
          не отцы
          голосят,
Так спаси-
бо за слав-
ный улов,
          никаких
          возвращений
          назад.

Как он выглядит -- брит или лыс,
наплевать на при-ческу и вид.
Но СЧАСТЛИВОЕ ПЕНИЕ КРЫС
как всегда над Россией звенит!

Вот и жизнь
пронеслась,
пронеслась.
          вот и город
          заснежен
          и мглист.
только пом-
нишь безум-
ную власть
          и безум-
          ный, уве-
          ренный свист.

Так запомни лишь несколько слов:
каждый день от зари до зари
нас ведет КРЫСОЛОВ! КРЫСОЛОВ!
нас ведет КРЫСОЛОВ --
повтори.



                      по стихам  И. Бродского

Есть мистика. Есть вера. Есть Господь.
Есть разница меж них. И есть единство.
Одним вредит, других спасает плоть.
Неверье -- слепота, а чаще -- свинство.

Бог смотрит вниз. А люди смотрят вверх.
Однако, интерес у всех различен.
Бог органичен? Да. А человек?
А человек, должно быть, ограничен.

У человека есть свой потолок,
держащийся вообще не слишком твердо.
Но в сердце льстец отыщет уголок,
и жизнь уже видна не дальше черта.

Таков был доктор Фауст. Таковы
Марло и Гете, Томас Манн и масса
певцов, интеллигентов унд, увы,
читателей в среде другого класса.

Один поток сметает их следы,
их колбы -- доннерветтер! -- мысли, узы...
И дай им Бог успеть спросить: "Куды?" --
и услыхать, что в след им крикнут Музы.

Искусство есть искусство есть искусство...
Но лучше петь в раю, чем врать в концерте.
Ди кунст гебрахт потребность в правде чувства,
но только не в проверенном конверте.

Фройляйн, скажите: вас ист дас "инкубус"?
Инкубус дас ист айне кляйне глобус.
Великий дихтер Гете задал ребус.
А ивиковы злые журавли,
из веймарского выпорхнув тумана,
ключ выхватили прямо из кармана,
и не спасла нас зоркость Эккермана,
и мы теперь, матрозен, на мели.

Есть истинно духовные задачи.
А мистика есть признак неудачи
в попытке с ними справиться. Иначе,
я думаю, не стоит трактовать.

А с человека много ждать напрасно:
"Остановись, мгновенье, ты прекрасно".
Меж нами дьявол бродит ежечасно
и поминутно этой фразы ждет.

Однако человек, майн либе геррен,
настолько в сильных чувствах не уверен,
что поминутно лжет, как сивый мерин,
но, словно Гете, маху не дает!



                     стихи И. Бродского

В Рождество все немного волхвы.
   В продовольственных слякоть и давка.
Из-за банки кофейной халвы
   производит осаду прилавка
грудой свертков навьюченный люд:
   каждый сам себе царь и верблюд.

Сетки, сумки, авоськи, кульки,
   шапки, галстуки, сбитые набок.
Запах водки, хвои и трески,
   мандаринов, корицы и яблок.
Хаос лиц, и не видно тропы
   в Вифлием из-за снежной крупы.

И разносчики скромных даров
   в транспорт прыгают, ломятся в двери,
исчезают в провалах дворов,
   даже зная, что пусто в пещере:
ни животных, ни яслей, ни Той,
   над Которою -- нимб золотой.

Пустота. Но при мысли о ней
   видишь вдруг как бы свет ниоткуда.
Знал бы ирод, что чем он сильней,
   тем верней, неизбежнее чудо.
Постоянство такого родства --
   Основной механизм Рождества.

Валит снег; не дымят, но трубят
   трубы кровель. Все лица как пятна.
Ирод пьет. Бабы прячут ребят.
   Кто грядет -- никому не понятно:
мы не знаем примет, и сердца
   могут вдруг не признать пришлеца.

Но, когда на дверном сквозняке
   из тумана ночного густого
возникает фигура в платке,
   и Младенца, и духа Святого
ощущаешь в себе без стыда;
   смотришь в небо и видишь -- звезда.




                            стихи И. Бродского

Имяреку, тебе, --  потому что не станет за труд
из-под камня тебя раздобыть -- от меня, анонима,
как по тем же делам, потому что и с камня сотрут,
так и в силу того, что я сверху и, камня помимо,
чересчур далеко, чтоб тебе различать голоса --
на эзоповой фене в отечестве белых головок,
где наощупь и вслух наколол ты свои полюса
в мокром космосе злых корольков и визгливых сиповок;

имяреку, тебе, сыну вдовой кондукторши от
то ли Духа Святого, то ль поднятой пыли дворовой,
похитителю книг, сочинителю лучшей из од
на паденье А.С. в кружева и к ногам Гончаровой,
словоплету, лжецу, пожирателю мелкой слезы,
обожателю Энгра, трамвайных звонков, асфоделей,
белозубой змее в колоннаде жандармской кирзы,
одинокому сердцу и телу бессчетных постелей --

да лежится тебе, как в большом оренбургском платке,
в нашей бурой земле, местных труб проходимцу и дыма,
понимавшему жизнь, как пчела на горячем цветке,
и замерзшему насмерть в параднике Третьего Рима.
Может, лучшей и нету на свете калитки в Ничто.
Человек мостовой, ты сказал бы, что лучшей не надо,
вниз по темной реке уплывая в бесцветном пальто,
чьи застежки одни и спасали тебя от распада.

Тщетно драхму во рту твоем ищет угрюмый Харон,
тщетно некто трубит наверху в свою трубку протяжно.
Посылаю тебе безымянный прощальный поклон
с берегов неизвестно каких. Да тебе и не важно.




                        по стихам И. Бродского

На прощанье -- ни звука.
Граммофон за стеной.
В этом мире разлука --
лишь прообраз иной.
Ибо врозь, а не подле
мало веки смежать
вплоть до смерти. И после
нам не вместе лежать.

Распадаются домы,
обрывается нить...
Чем мы были, и что мы
не смогли сохранить?
Промолчишь поневоле,
коль с течением дней
лишь подробности боли,
а не счастья, видней.

Кто бы ни был виновен,
но, идя на правеж,
воздаяния вровень
с невиновным не ждешь.
Тем верней расстаемся,
что имеем в виду,
что в Раю не сойдемся,
не столкнемся в Аду.

Невозможность свиданья
превращает страну
в вариант мирозданья,
хоть она в ширину,
завидущая к славе,
не уступит любой
залетейской державе;
превзойдет голытьбой.

Только то и тревожит,
что грядущий режим
не изведан, не прожит,
но умом постижим.
И нехватка боязни --
невесомый балласт --
вознесенья от казни
обособить не даст.

Что ж без пользы неволишь
уничтожить следы?
Эти строки всего лишь
подголосок беды.

На прощанье -- ни звука.
Граммофон за стеной.
В этом мире разлука --
лишь прообраз иной.





Ах, музыкальные крючки,
кому звеним, кого хороним?!
Ах, барабанные смычки,
зачем мозолите ладони?!

Зачем, взволнованно в кулак
сжимая тоненькие перья,
вы поднимали пестрый флаг
и пели песенку о вере?
Кто вам поверил?...

Гитары трогали в ночи,
внушали скрипочкам сомненье,
играли в ма-а-аленький оркестрик
под ненадежным управленьем.

В дорогу звали трубачи,
мелькал платок тамбур-мажора,
но ни разу, черт возьми,
не бывало дирижера.
Дирижера, дирижера
не бывало никогда!

Но зато, но всегда, но всегда:
тра-та-та-та
тра-та-та-та
тра-та-та-та-а-а...

Оркестрик, скрипочка, трубач --
один, другой, а вон -- уходит,
но все время по земле
барабанщики проходят.

Через горы и леса,
пробиваясь сквозь туман,
вот еще один идет,
бьет в знакомый барабан.

Он стучал: "Пора сказать
всем отчетливо и внятно!
Кто там рвется впереди --
неужели непонятно?!
Только надо подойти,
может, капельку поближе,
и тогда-то уж меня
обязательно услышат!"

Он стучал, стучал, стучал!
(даже палочки сломались.)
Но никто не выходил,
только дворники смеялись.
И, подвесив барабан,
он стучал в него ногой,
и, отчаявшись вконец,
барабанил головой.

Не пускали во дворы --
он носил его по крышам,
он стучался с ним в окно,
но никто его не слышал,
потому что, сделав круг
и присев за фортепьянчик,
все играют и поют:
-- "Иде ж ты, иде ж ты, барабанщик?"
И не слышат, и поют, и играют:
ля -- ля -- ля!...

-- Вы, кажется, что-то сказали?
Ах, вот оно... Вы не поете...
И ничего не слыхали...
Не курите и не врете,
и в доме нет даже гитары...
(случится ж такое в Аркадии!)
Что-что?... А-а-а...
Ну, конечно, Вы правы --
наверно, играло радио...




Что мы к себе притягиваем ближе,
что лучше видим -- то нам и дают.
Кто все узнал -- того никто не слышит,
и врет мудрец, которого не бьют.

Тогда зачем в отеческом раю
за край земли протягиваем взоры?
Чтоб там увидеть истину свою
и к ней приделать точку для опоры.

Но здесь, каких небес ни отрясать,
какой бы звук ни обхватить устами,
да все равно ничем не удержать
клочка земли под нашими ногами.

Лишь музыка не держит, что нашла,
но ей одной дано касаться двери,
к которой так торопится душа,
где каждому откроется поверье.

О, только ей такая даль видна,
какой не взять словам несовершенным!
Но натянула струны тишина,
но вот смычок взлетает над Вселенной.

Что слышим мы: вопрос или ответ?
Чем скрипка нам сердца соединяет?
Хотя сказал давно один поэт,
что музыка от бездны не спасает.

Ах, мы всегда найдем, куда упасть!
Рисуем ключ -- а сами просим клетку.
Так пусть звучит единственная власть,
мы соловью вина нальем на ветку.

Вот сад, стоят столы, поет певец,
стучится в дом мудрец в одном ботинке,
лежат волы, железо гнет кузнец,
и петушок взлетает из корзинки.

Что эта жизнь -- ужели птичий крик?
Вечерний дым и свет в окошке дальнем?
Поди скажи -- сорвешь себе язык,
и не наполнишь голос этой тайной.

И никому ничто не переставить,
ни до кого руками не достать --
на трех аккордах эту жизнь прославить
и за порогом дверь поцеловать.




Прости, Господь, что столько сил
я в скудных помыслах оставил,
что я пытался этот мир
измерить смертными устами.
Все то же делаю теперь...
К каким неведомым основам
ключом скрипичным и басовым
открыть пытаюсь эту дверь?

Зачем, зачем такая власть
приходит в песенные строки?
Ужель так хочется попасть
в своем отечестве в пророки?
За то, что музыке не лгал,
не прятал камень за щекою,
не сделай, Господи, героем,
зажав по пояс в пьедестал.

Спасибо светлое за то,
что я не грезил о свободе,
вином не смазывал перо
и был в провинции не моден.
Среди счастливых запевал
в ботинках, купленных навырост,
меня мой голос сразу выдаст,
каких бы слов ни называл.

Но все же близится черед
и нам кружится на пластинке.
И племя новое придет,
чтоб взять меня ножом и вилкой.
Зачем же с перышком в горсти
мы тоже думали: "... крылаты!"
И находили виноватых,
пытаясь что-нибудь спасти.

Дойду ль до истины простой,
иль занесет меня удача,
и профиль школьницы одной
опять судьбу переиначит?
Куда нас музыка вела?
Зачем здесь голуби над нами?
Зачем так держимся за камень
с холодным именем -- Земля?

Пусть высоко мою печаль
поднимет снявшаяся стая.
Я буду всматриваться в даль,
слова на золото меняя.
И опустевшие леса
разбудит возглас журавлиный,
и одинокий лист осины
с надеждой глянет в небеса.



Ах, скажите, мой друг,
что нам вышло на круг?
Что за время настало такое?
Варим в шапке уху,
гнем с медведем дугу
да спасаем от змия героев.

То ли праздник такой,
то ль накрыло дырой?
Ах, мин херц, Вы сюда посмотрите:
учит вора богач,
скрипку душит скрипач
и наука терзает свой гитик.

Вот и вышло оно --
зря рубили окно.
А, может, так все задумано было?
Аль с тупого конца
жгли глаголом сердца,
переполнив отечество дымом.

Все надежды -- по швам.
Что ж осталося нам? --
Лишь гостинцы от мелкого беса.
Только -- радость в разлив,
только ведьмин мотив
долетает из ближнего леса.

Нас и ворон кормил,
нас и ворог учил,
а сказать, от своих что терпели?
Но, кричи -- не кричи,
все лежим на печи,
ждем, как вытянет щуку Емеля.

Из домов, из дворов
гнали в землю отцов,
только сестры пытались поднять их.
Но не подняли взор
и молчат до сих пор
сорок тысяч испуганных братьев.

А как вышли в князья
те, что звались друзья,
как взялись за родимые пятна!
Как пошла эта знать
хором в небо плевать,
но оттуда вернули обратно.

Вот и вышел нам суд --
гнуть медвежий хомут
да растить онемевшее племя.
Мы от фирмы услуг
пилим собственный сук
да целуем кайсацкое стремя.

Знать, не давит теперь
груз великих потерь,
знать, нашли мы все то, что искали.
Вот -- из крана вино,
вот -- с экрана кино,
да все там же стоим -- на Каяле.

И нашли себе труд --
чрез граненый сосуд
видим, ищем и то, что нигде не увидишь.
И творим чудеса,
а заглянешь в глаза --
там у всех отражается Китеж.

То и свету у нас,
когда искры из глаз
озаряют ошибкой ошибку.
На телеге с веслом
по оврагу гребем
да зовем государыню-рыбку.

Где тут вытянуть воз,
не снимая волос!
Уж и лебедя звали, и рака.
А теперь не понять:
то ли Жучку позвать,
то ли внучку отдать за варяга.

Ладно, хватит грустить,
ибо мир уместить
можно только в дырявом кармане.
Скажешь, в руки не взять?
Но далеко видать.
И внимает мудрец обезьяне.

Правде -- добрыми стать.
Мы не будем молчать,
а достанем счастливые краски.
Чем кричать во степи,
лучше жить на цепи
да по кругу рассказывать сказки.

А заметим едва,
как нам тяжки слова --
мы подставим под вымысел плечи.
Будем песен не петь,
будем тихо смотреть,
как на землю спускается вечер.

Кто гусиным пером
возводил этот дом,
что бы мы обнимали руины?
Где нам! Что нам беречь?!
Ой ты, русская речь!
Запах дивный от книги старинной.

Так откроем вино,
и в пустое окно
поплывем на горбатом диване,
где кончается лес,
где на поле чудес
осыпается древо желаний.



                 стихи О. Чухонцева

Ранним утром, покуда светает
в деревянном и низком краю,
медный колокол медленно мает
безъязыкую службу свою.

Облупилась кирпичная кладка,
сгнил настил до последней доски.
Посреди мирового порядка
нет тоскливее здешней тоски.

Здесь, у темной стены, у погоста,
оглянусь не грачиный разбой,
на деревья, поднявшие гнезда
в голых сучьях над мутной водой;

на разлив, где, по-волчьему мучась,
сходит рыба с озимых полей,
и на эту ничтожную участь,
нареченную жизнью моей;

оглянусь на пустырь мирозданья,
поднимусь над своей же тщетой,
и -- внезапно -- займется дыханье,
и -- язык обожжет немотой.



                       стихи О. Чухонцева

                ...из трубки я вынул
                    сгоревший табак,
                 вздохнул и на брови
                    надвинул колпак.
                          А. Дельвиг

В табачном дыму, в полуночной тоске
сидит он с потухшею трубкой в руке.

Отпетый пропойца, набитый байбак,
сидит, выдувая сгоревший табак.

Прекрасное время -- ни дел, ни забот,
петух, слава богу, еще не клюет.

Друзья? Им пока не настал еще срок
трястись по ухабам казенных дорог.

Любовь? Ей пока не гремел бубенец --
с поминок супруга -- опять под венец.

Век минет, и даром его не труди,
ведь страшно подумать, что ждет впереди.

И честь вымирает, как парусный флот,
и рыба на брюхе по грязи плывет.

Прекрасное время! Питух и байбак,
я тоже надвину дурацкий колпак,

присяду с набитою трубкой к окну
и, сам не замечу, как тихо вздохну.

Творец, ты бессмертный огонь сотворил:
он выкурил трубку, а я закурил.

За что же над нами два века подряд
в ночи близорукие звезды горят?

Зачем же над нами до самой зари
в ночи близоруко горят фонари?

Сидит мой двойник в полуночной тоске.
Холодная трубка в холодной руке.

И рад бы стараться, да нечем помочь, --
Уж больно долга петербургская ночь.




Летим по кругу зим и лет --
ведь мы с тобой всегда как птицы...
Нам снится небо на земле.
Нам снится небо на земле,
а в небе нам ничто не снится.

Внизу недолгий наш покой
хранят и вслед глядят с балкона,
как мы проносим над землей
вот эти крылья за спиной
да эти крылья на погонах.

Мы шли на разные огни,
и сквозь нелетные погоды
мы не считали наши дни.
Мы не считали наши дни,
но обогнали наши годы.

И время встанет за спиной,
и все свое возьмет задаром.
И вот трубач трубит отбой.
И твой трубач трубит отбой --
кладет трубу, берет гитару,

откроет двери в пустоте
и поведет, обняв за плечи,
тебя к спасительной звезде.
Тебя -- к спасительной звезде,
что к нам во тьме летит навстречу,
что к нам во тьме летит, летит...



                  посвящается И. Бродскому

Гордятся мертвым светом фонари.
Танцуют в лужах глянцевые тени.
И наши мысли бродят до зари,
укрыв плащом дрожащие колени.

Не удивляют новые названья.
Поток имен -- настойчивый укор.
Прозрачный дым чужого увяданья.
Имен слепящих -- жертвенный костер...

А мы умеем грустно усмехаться,
плевать в своих попутчиков шутя,
и на прощанье долго извиняться,
что слишком поздно поняли себя,

спешить туда, где быстрое теченье, --
ведь там, где быстро -- там неглубоко;
и выбирать пути для отступленья,
и принимать из рук других тепло.

Чего ищу -- того не ожидаю.
чего же ждать от тех, кого не ждешь?
И, никого ни в чем не упрекая,
по проводам гуляет сонный дождь.

Растает свет на матовом стекле,
в решетки окон спрячутся дома.
Сидят герои сказок на песке,
рисуя веткой наши имена.

Ложится тень на светлые палитры,
а над рекой незыблемых идей
гремят фанфар красивые молитвы
и слезы льет распятый иудей.

И слезы льет распятый иудей...



                    стихи А. Тарковского

Вечерний, сизокрылый,
благословенный свет...
Я, словно из могилы,
смотрю тебе вослед.

Благодарю за каждый
глоток воды живой,
в часы последней жажды,
подаренной тобой;

за каждое движенье
твоих правдивых рук,
за то, что утешенья
не нахожу вокруг;

за то, что ты надежды
уводишь, уходя,
и край твоей одежды --
из ветра и дождя...


Натюрморт
стихи И.Бродского
"Придет смерть, и у нее
будут твои глаза"
Ч.Павезе

Вещи и люди нас
Окружают. И те,
и эти терзают глаз.
Лучше жить в темноте.

Кровь моя холодна.
Холод ее лютей
реки, промерзшей до дна.
Я не люблю людей.

Что-то в их лицах есть,
что противно уму.
Что выражает лесть
неизвестно кому.

Вещи приятней. В них
нет ни зла, ни добра
внешне. А если вник,
то и внутри нутра.

Преподнося сюрприз
суммой своих углов,
вещь выпадает из
миропорядка слов.

Вещь не стоит. И не
движется. Это -- бред.
Вещь есть пространство, вне
коего вещи нет.

Вещь можно грохнуть, сжечь,
распотрошить, сломать.
Бросить. При этом вещь
не крикнет: "Такая мать!"

Дерево. Тень. Земля
под деревом для корней.
Корявые вензеля.
Глина. Гряда камней.

Корни. Их переплет.
Камень, чей личный груз
освобождает от
данной системы уз.

Он неподвижен. Ни
сдвинуть, ни унести.
Тень. Человек в тени,
словно рыба в сети.

Вещь. Коричневый цвет
вещи. Чей контур стерт.
Сумерки. Больше нет
ничего. Натюрморт.

Последнее время я
сплю среди бела дня.
Видимо, смерть моя
испытывает меня.

Смерть придет и найдет
тело, чья гладь визит
смерти, точно приход
женщины, отразит.

Это абсурд, вранье:
череп, скелет, коса.
"Смерть придет, у нее
будут твои глаза".

Мать говорит Христу:
-- Ты мой сын или мой
Бог? Ты прибит к кресту.
Как я приду домой?

Как ступлю на порог,
не поняв, не решив:
ты мой сын или Бог?
То есть мертв или жив?

Он говорит в ответ:
-- Мертвый или живой,
разницы, жено, нет.
Сын или Бог, я твой.




Ты куда понапрасну зовешь?
Что сулишь своим голосом прежним?
И по свету на крыльях несешь
неразумное имя -- Надежда.

Ах, зачем? Оглянись, посмотри --
за тобой столько лет. Неужели
уж седые солдаты твои
все плывут на пробитых шинелях?

Как ни вденет в твои стремена
три струны обреченная свита,
только птица выводит одна
общий плач по живым и убитым.

И сестер без тебя не собрать.
У окна твоего не причалить.
Так играй, пока можно играть,
и затягивай раны печалью.

Так пуста перед нами сума,
что твои не поднимет ладони.
Раз на свете есть имя Судьба,
то тебе с ней тягаться не стоит.

Что нам прежде твой смех обещал?
Как могли мы увидеть, мой ангел,
если все заслоняла свеча,
что нам рай озаряла из банки?

И теперь, только дверь отворю,
протяну виноватую руку,
как две птицы поднимут зарю,
как труба заиграет разлуку.




Ну что, ответь,
        мой друг философ,
куда завел
        нас поиск носа?
Скажи, зачем
 вставал на спины
и вдаль светил
 пером гусиным?
Чего нашел,
 кого оставил,
и где сестра,
 где брат твой Авель?
Да что теперь
 считать потери?
Нам дали то,
 что мы хотели,
и с чем в руках
 ушли из рая,
чтоб здесь, в снегах,
 искать Израиль,
где слов твоих
 никто не ищет,
где ты играл
 и пел для нищих,
и видел, как,
 теряя силы,
уыходит мир
 меж губ Далилы.
И не спасти тебе,
 тем паче,
и не сдержать
 стеною плача.
Да что с того,
 что к ней прибиты
звезда полей,
 звезда Давида?
Тогда давай
 поднимем свечи
за тех, кто пел:
 "Еще не вечер..."
Который час,
 узнаем точно.
Ты слышишь бой
 часов песочных?
Когда во тьму
 с тобою вместе
толкнет волну
 труба Гиллеспи?
Смотри, снесло
 пустые сети.
Держи весло
 и пой, как ветер.



                стихи Д. Хармса

Все-все-все деревья -- пиф!
Все-все-все каменья -- паф!
Все-все деревья, все-все каменья,
Вся-вся природа -- пуф!

Все-все-все девицы -- пиф!
Все-все-все мужчины -- паф!
Все-все девицы, все-все мужчины,
Вся-вся женитьба -- пуф!

Все-все-все славяне -- пиф!
Все-все-все евреи -- паф! Паф!
Все-все славяне, все-все евреи,
Вся-вся-вся Россия -- пуф!




Ох, кривы у нас пути
и темна дорога.
Где вы, ангелы Руси?
Сжальтесь, ради Бога!
      Как сказать: "Господь, прости!"
      поругавшим храмы,
      с детства выросшим в горсти
      у пиковой дамы?
Ах, Аленушка, ау!
Сбылись небылицы --
мы нарезались в дугу
из чертова копытца!
  И рогами заросли,
  приняли железо.
  И от веры отреклись,
  побратались с бесом.
Щука дернула струной.
Лебедь свистнул раком.
И пошли за сатаной
с песней вурдалаков.
  И рыдавшую, без сил,
  бедную отчизну,
  надругавшись, завалил
  призрак коммунизма.
И по Волге, по Дону
с камнями на шее
в набежавшую волну
сбросили Рассею.
  То-то было б увидать
  Стеньке атамане!
  Кто сказал: "Такую мать!"?
  Нет у нас мамани!
Стала черною трава
и вода соленой,
как пошел косить дрова
Семочка Буденный!
  Скольких деточек шутя
  вынули штыками!
  И рассыпалась земля -- бля! --
  под большевиками!
Суки! Нелюди! Совки!
Довели до ручки!
Как надели сапоги
шарики да жучки!
  Раскатали под орех.
  Разнесли по тройкам!
  И теперь одна на всех
  птица -- перестройка
в клетке перьями шуршит,
путь-дорогу свищет.
Да куда ни посмотри,
одни лишь пепелища!
  И не сдвинуть, не свернуть
  чертовые сани!
  Нам навеки задал путь
  дедушка Сусанин.
Всех накрыл его топор,
ничего не видно:
снизу -- воры, сверху -- воры,
в середине -- быдло.
  Ничего не поменять.
  Всюду правят урки.
  И давно пора играть
  вместо гимна "Мурку".
Полный, братцы, караул!
Посреди раззору
воры воронам поют:
"Гарны очи черны..."
  Прячем головы в стакан.
  Все едим с лопаты.
  Пролетарии всех стран,
  больше так не надо!
Да не открыть рогами дверь.
Детям не ответить...
Тятя, тятя, что теперь
тащуть наши сети?
  Где старик? Старуха где?
  Дверь доской забита...
  И ушли отсюда все
  в трещину корыта.
Мы -- совсем другой народ,
родом из параши.
И никто уж не споет:
"Не лепо ли не бяшить..."
  Все. В песок ушла река
  под сухие днища.
  Где гора? Где ольха?
  Где, ромалэ, вишня?



                     стихи И. Бродского

              Мексика. 1867 г. Революция

В ночном саду под гроздью зреющего манго
   Максимильян танцует то, что станет танго.
Тень воз-вращается подобьем бумеранга,
   температура, как под мышкой, тридцать шесть.

Мелькает белая жилетная подкладка.
   Мулатка тает от любви, как шоколадка,
в мужском объятии посапывая сладко.
   Где надо -- гладко, где надо -- шерсть.

А в тишине под сенью девственного леса
   Хуарец, действуя как двигатель прогресса,
забывшим начисто, как выглядят два песо,
   пеонам новые винтовки выдает.

Затворы клацают; в расчерченной на клетки
   Хуарец ведомости делает отметки.
И попугай весьма тропической расцветки
   сидит на ветке и вот так поет:

"Презренье к ближнему у нюхающих розы
   пускай не лучше, но честней гражданской позы.
И то и это вызывает кровь и слезы.
   Тем более в тропиках у нас, где смерть, увы,

распространяется, как мухами -- зараза,
   иль как в кафе удачно брошенная фраза,
и где у черепа в кустах всегда три глаза,
   и в каждом -- пышный пучок травы".




Когда над Родиной светила
звезда высокая Кремля,
какая в нас бродила сила!
Какая плавилась броня!
 Горели звезды на майдане,
 гулял по праздникам народ,
 и Петя шпарил на баяне
 и пел про танковый завод.

Трудились мы не за медали
и не за них ходили в бой.
На нас смотрел товарищ Сталин
и улыбался, как живой.
 Пробили пули наше знамя,
 Но встал под знаменем народ,
 и Петя шпарил на баяне,
 и пел про танковый завод.

Играют лентами матросы.
Давно окончилась война.
Какие выросли березы!
Какая выросла страна!
 Горела звездочка в тумане.
 Ракеты двигались вперед.
 И Петя шпарил на баяне
 и пел про танковый завод.

Но злые ветры засвистали
и сбили с верного пути.
Ты нас прости, товарищ Сталин!
Мы не смогли тебя спасти.
 И долго плавал на стакане,
 не видя берега, народ.
 Но Петя шпарил на баяне
 и пел про танковый завод.

Опять в стране моей разруха.
Опять надвинулась беда.
И налетела бляха-муха,
и разнесла кого куда.
 Чужие звезды светят в жизни
 былым ударникам труда.
 Но даже здесь своей Отчизны
 мы не забудем никогда.

 Садится солнце за Майами,
 но помнит Родину народ.
 И Петя, шпаря на баяне,
 поет, как танковый завод.

 Но верим: Родина воспрянет
 и всех обратно соберет,
 чтоб Петя шпарил на баяне
 и пел несдавшийся завод!




Я вышел на свет из дворовой лужи.
Я верил, что все, что поем, настанет.
Я честно со всеми стучал по груше
и честно со всеми мешал в стакане.
Я видел обоих вождей в гробу,
шатался и мусором грел карманы
и понял, что мы будем жить в саду,
увидев в ушах у себя бананы.

Мне время велело: вперед! Вперед!
Я Родину видел всегда с лопатой,
что мне открывала с плакатов рот,
где зубы темнели, крошась от мата!
Великая фирма -- Родной Совок!
Я тоже вязал здесь железный веник,
где русские музы, отмотавши срок,
лабают теперь на совковой фене

о том, как мы сотворили грех
и сами дитятю отдали волку,
но лежа под тем, кто живее всех,
не можем найти на него иголку.
Но верим: ударит великий гром,
и новый Егорий, гремя устами,
пронзит супостата своим копьем,
поднявши его над собой, как знамя.

Из раны рекой потечет смола.
а мы-то хотели, чтоб вина сладки.
Но только героев родит земля,
где хором терзают у правды матку.
Так ждет и не видит большой народ,
какая нам путь озарит идея,
чтоб сразу за нею рвануть вперед
коронным ходом "е-два -- е-девять".

И рельсы согнутся, поляжет лес,
когда сапоги набивая ваксой,
по шпалам эпохи помчит прогресс,
сметая живых бородою Маркса.
Я тоже не ведал, во что упрусь,
пока не свернулся башкой барана,
что нашим умом не осилить Русь,
а только аршином в штанах тирана.

Никто не сумел: ни варяг, ни грек.
Так выйди, Спаситель, и встань над Русью!
Но ангел господний который век
не может у нас отыскать Марусю.
Да кто тут услышит благую весть,
где дочери Хама седлают ступы,
и, видя, как мало успели съесть,
растят меж ног золотые зубы?

И дуньки, копыта макая в крем,
в крутое трико затянувши сдобу,
надвинув на фейс самоварный шлем,
заставят накрыть простыней Европу.
И глядя, как землю накрыл салют,
а шведы не знают, кому сдаются,
поверим, что мертвые всех спасут,
раз стали от них возвращаться блюдца.

Я тоже вертел под собою стол,
слова добывая из царства мертвых,
пытался во рту оживить глагол
и нес, что осталось, на трех аккордах.
Куда я на стуле въезжал верхом,
и хвост разорив у совы Паллады,
все ночи махал над собой пером,
но утром ни разу не встал крылатым.

И в стены глухие кричал: "Сезам!",
и думал, что рухнут они, как в сказке.
Теперь открываю великий срам,
до самого срама раздвинув связки!
Но ежели век говорит: "Капец!" --
кирзовые латы кладя на плечи,
сожми, что осталось, в груди, певец,
и учи зверей человечьей речи!

И если случится -- поймут урок,
и свет засияет, и гром не грянет,
отпилим со лба и наполним рог
и гусли построим, что пел Бояне.
Так счастливы наши пойдут века.
И только однажды средь шума бала
услышим, как в уши течет река,
и поднимем с остатком песка бокалы.
Вот райская дверца промолвит: "Please!"
Войдем и обнимем младую Еву.
И семя познанья прольется вниз,
опять растекаясь, как мысь по древу.



       (Не по Замятину)

Нас такая творила страсть!
Нас такие подняли трубы!
Здесь искали над миром власть.
Здесь дракону открыли пасть,
и оттуда полезли зубы.

Нас поднялись полки! Полки!
Нас кормили с копья! С иголки!
Нас качала вода Хвалынь.
Нас растила звезда Полынь.
Ну а петь научили волки.

Мы штыками ломились в рай.
И вела нас губа -- не дура,
только всех привели в сарай
комиссары в овечьих шкурах.

  Да, мы -- внуки дракона.
  Наша память чиста.
  Мы не знаем любви.
  Мы не помним родства.
  Не спасут, не поднимут
  нас крылья Пегаса,
  ибо тяжко лежит в нас
  ивашкино мясо!

Мы кричали на всех: "Ура!"
Мы не знали, что выйдет правда,
ибо кровь, что лилась вчера,
потечет непременно завтра.

  Эти рвы никогда
  не затянет трава.
  Эту кровь никогда
  не впитают слова.
  Мы не знаем, что есть.
  Мы не знаем, что будет.
  И нам страшно понять,
  что мы даже не люди!

И пройдя через время вброд,
где мы вышли пусты и голы,
там, где в землю ушел народ,
там восходят одне глаголы.

И глаголов спасая жизнь,
нынче храбро слагаем строки.
Правда, стоит сказать: "Ложись!" --
и мы ляжем, раздвинув ноги.

Аз воздам, кто услышит глас,
когда уши заткнули песней.
И все ближе глядит на нас,
не мигая, звезда Возмездья.

  Мы хотели владеть
  и землею, и миром,
  но по Фрейду втянули
  нас в черные дыры.
  Не туда и не там
  повернула тачанка,
  и на дно утащила
  весь флот персиянка.
  Были копья востры,
  и подкованы блохи,
  и мы хором влетели
  под юбку Солохи.

Как за нами гремел успех!
Мы в железном неслись потоке.
Это мы победили всех,
все проиграв эпохе!

И вовеки не смыть позор.
Навсегда нам сломали имя
два тирана -- Иван да Петр,
да посол сатаны -- Владимир.

  Где стоим, мы не знаем.
  Мы не знаем, что строим.
  Только череп коня
  держит наши устои,
  где, надежды свои
  одевая в гранит,
  вся держава на лагерной
  пыли стоит.

И куда нам вперед идти,
если вспять повернули время?
Ибо там, где пришли вожди,
там не народ, а племя!

Третий Рим, слышишь грохот струн?
Это старая бродит сила.
В наших жилах очнется гунн,
когда нас позовет Атилла.

Мы пойдем, расправляя грудь,
открывая ногами двери.
Нам уже озаряет путь
красный закат империи.

И, как знамя подняв топор,
выйдем к счастью рубить дорогу,
заметая хвостами сор
и шагая с конвоем в ногу!



     (Неканонический вариант)

Догорая дотла,
         как ахейская шапка на воре,
тает в небе луна,
          и на берег бросается море,
где сидит человек,
               отирая соленую влагу.
Он когда-то спешил,
       он вернуться мечтал на Итаку.

Но куда торопиться теперь,
       если те, кто и помнил, забыли?
Двадцать лет -- это срок,
       что длиннее и глубже могилы.
Для чего возвращаться туда,
       где у всех помутится от страха?
Невозможно вернуться в свой дом
       неоднажды оплаканный тенью из мрака.

Потому-то никак Одиссей
         и не может покинуть застолья.
И своей упивается горькой,
              своей неотступною болью.
Вот три тысячи лет
        собираемся мы на пиру у Киноя.
И опять, и опять на устах у певца
                     рассыпается Троя.

Все окончилось так,
         как о том насквозила Сивилла.
И сбылось, что обещано было
                 Гекубе, ему и Ахиллу.
Почему так случилось,
              и кому эту тайну открою?
Ведь никто, ведь никто не хотел
               тогда плыть в эту Трою.

Ну, подумай, кому столько лет
         было нужно бросаться на стены?
Неужели им дел не хватало
              без этой ничейной Елены?
Для чего ж родилась
                эта глупая злая затея?
Разве только, чтоб будущим римлянам
                 род получить от Энея?

Да, конечно, в преданьях одно,
               а на деле бывает иначе.
И кончаются битвы и встречи
                   не пиром, а плачем.
И хоть медом с вином
              заливают нам уши сирены,
но у всех на губах
  остается лишь привкус железа и пены.

Так по свету идем,
         под плащом согревая тревогу,
только нам не звезда,
              а смола освещает дорогу.
И по суше-по морю
               снуют деревянные волки,
и торчат из воды
       наших странствий немые осколки.

Вот сидит Одиссей,
              свое место заняв у огня.
вспоминает, как пахло
               в паху деревянном коня,
как трещали троянские шлемы
                    от каждого взмаха,
и как страшно кричала
    и билась в покоях своих Андромаха.

А потом он на берег идет,
       и скитаньем, и вымыслом полный,
и торопит начать,
               и гонит огромные волны,
и по лунной дороге
            навстречу Эгейскому мраку
опускает лицо,
                    и плывет на Итаку.

И хотя, и хотя на мизинец
                ему не оставлено веры,
он глядит тяжело, как за мысом
                вдали исчезают триеры.
Для чего он старался,
          бессмертных противился воле?
И глаза его тускло мерцают в ночи
               и сливаются с морем...



        (посвящение В. Высоцкому,
        вернее его роли, которую он
        сыграл и в жизни, и в театре)

Не знать бы мне, с какой сорвусь струны,
земную жизнь пройдя за середину.
Не спутать роль с преданьем старины
и шепот музы с песнями иридий.

Быть иль не быть? Кто зеркало унес?
Мы сквозь него так быстро пробегали,
что сам собой решается вопрос,
и псы у ног выкатывают факел.

Зачем в песке прокладываем брод?
Теряем весла, прячемся от ружей,
когда везде достанет и сгниет
из главной башни главное оружье.

Где мы сейчас, уже не разглядишь.
Куда наш парус призраки задули?
Ревела буря. Гром. Шумел камыш.
Рыдала мышь, и все деревья гнулись!

Теперь кругом -- великая стена,
и снег идет в холодном нашем храме.
И тишина. Ты слышишь, тишина
на много миль звенит под куполами.

Не может быть! Ужели не во сне
свои мечты урезали по пояс?
И уловили истину в вине,
чтобы потом начать великий поиск.

Но нет. Нигде нам не открылась дверь,
хотя мы шли, сворачивая горы.
Чтобы от нас не скрылась наша цель,
мы даже на ночь не снимали шоры.

Всегда в тебе величия заря,
кого б твой луч не осветил за нами.
Ударит  щит. И Дания моя
пошлет данайцев с братскими дарами.

Века... Века -- о ближнем, о любви.
Кресты на грудь, и камни на пророков.
Вот потому здесь храмы -- на крови.
И ни на чем другом стоять не могут!

Но чем, скажи, Горацио, связать
всю эту жизнь, которая случилась?
И я напрасно мучаю тетрадь,
залив в себя дешевые чернила.

И правды нет. Лишь музыка права.
За то, что ей одной служу упорно,
с таких глубин открыла мне слова,
что наверху они мне рвали горло!

Оставь, оставь, Офелия, глоток!
Горит язык, вытаскивая слово.
Так далеко унес тебя поток.
И мне его не вычерпать шеломом.

Все канет в нем, и говор наших лир,
и всей Европы призраки и вещи.
Я за тобой на скандинавский мир.
Одним безумьем -- больше или меньше.

Я вижу всех, кто выйдет эту роль
сыграть всерьез, того еще не зная,
что их судьбу и злую нашу боль
одним безумьем я соединяю.

Вот гул затих. Я вышел на помост.
И мне в слезах внимают фарисеи.
И свет софитов бьет меня насквозь.
И от него вокруг еще темнее.

Да, я хотел сказать: -- Остановись,
покуда сам не ощутил всей кожей,
как дорога, как дорога нам жизнь,
когда открыл, что истина дороже;

что каждый шаг записан, как стрела;
где небеса свои оставят знаки,
там высоко натянута струна,
и предо мной великий лист бумаги.

Глухая ночь течет за край листа.
Святые спят. Пустыни внемлют Богу.
Над головой колеблется звезда.
И я один ступаю на дорогу...




Зачем, Господь, в твоих руках
заговорить сумела глина?
Какой огонь горит в очах
и держит крест Эчмиадзина?

На камень вставшая земля,
когда конец твоим утратам?
Ты расплатилась, как смогла,
за рай меж Тигром и Евфратом.

Доколь -- господняя раба?
Тебе ли стать главой Иова?
Итак турецкий барабан
прибил к земле твои подковы.

Лишь вера держится отцов
клещами букв твоих заглавных.
Здесь дышит облако в лицо,
и рыба греется на камне,

и птицы в прошлое летят,
вращая мельницам колеса,
где склоны вылепил закат
горячей кистью Мартероса.

Здесь легче вертится земля,
поднявши тени на ходули.
И в медном воздухе звенят
из меда сделанные пули.

Достанем прошлое из плит
и будем вдаль смотреть сурово,
пока нам боль не утолит
в лаваш завернутое слово.

Какой в груди священный жар.
Один лишь пепел от разлуки,
который держит Ахтамар,
во тьму протягивая руки.

И ты смотри на горький снег,
и пей минувшее из кубка.
И ты дрожи в ночи, как червь.
И прочь, и прочь лети, голубка.




      Прощайте, серые поля,
      и вы, измученные реки.
      Прощай, несчастная земля
      и муза горестных элегий.
      Спалил нам душу вечный бой.
      И бури парус наш не ищет.
      Прощай. Идем искать покой,
      поднявшись дымом с пепелища.

      Мимо. Уже ни с кем не споря. Мимо.
      Терпенья мимо. Горямимо.
      Виновных мимо. Судий мимо.
      Всего, что есть и будет -- мимо.

      Звезды слепых пророков -- мимо.
      В себе распявших Бога -- мимо.
      Певцов, склонивших выю, -- мимо.
      Больших портретов Вия мимо.

      Его великой власти -- мимо.
      Набитой мясом пасти -- мимо.
      Кирпичных стен прогресса -- мимо.
      Внизу лежащих бесов -- мимо.

      Сваливших вечный город -- мимо.
      Драчивших серп и молот --мимо.   ??????????????????
      За все старанья наши -- мимо.
      На всех -- бездонной чашей -- мимо.

      Уже сомкнувши вежды -- мимо.  ???????????????????
      Седой, как лунь, надежды мимо.
      Уходит вверх дорога. Мимо.
      Раскрытых наших окон мимо.

      Где все спасая струны -- мимо.
      Звучал твой голос юный -- мимо.
      Теперь звучит, с Каялы словно.     ?????????????????????????
      Прощальный зов рояля -- мимо.

      Во мраке гаснут свечи, точно
      Язык родимой речи. Мимо
      Остатка слов в стакане. Ты и
      Теперь спасай, Бояне. Мимо

      Твоей тропы не видя. Мимо.
      За все прости, Спаситель. Мимо
      Твоих остывших храмов. Мимо
      Моей уставшей мамы. Мама!

      Скажи за всех: -- Довольно! Мама!
      Уже почти не больно, мама.
      Куда нас время гонит? Мимо
      Твоих пустых ладоней. Мимо

      Сырой земли в курантах. Мимо
      Открывшей рот Кассандры. Мимо.
      Внизу уже остались крыши.Мимо.
      Уже все выше. Выше. Выше!

      Как холодна свобода выше.
      И только песнь исхода выше.
      И снова вторит эхо плачем.
      На вавилонских реках мимо.

      Гори, глагол, пожаром, дымом.
      Наполним рваный парус. Мимо.
      Уже не смотрят дети. Мимо.
      Как нас разносит ветер. Мимо..
                                Мимо...




Прощайте, серые поля,
и вы, измученные реки.
Прощай, несчастная земля
и муза горестных элегий.
Спалил нам душу вечный бой.
И бури парус наш не ищет.
Прощай. Идем искать покой,
поднявшись дымом с пепелища.

Мимо. Уже ни с кем не споря.
Мимо терпенья, мимо горя,
мимо виновных, мимо судий,
мимо всего, что есть и будет,

мимо звезды слепых пророков,
мимо в себе распявших Бога,
мимо певцов, склонивших выю,
мимо больших портретов Вия,

мимо его великой власти,
мимо набитой мясом пасти,
мимо кирпичных стен прогресса,
мимо внизу лежащих бесов,

мимо сваливших вечный город,
мимо драчивших серп и молот,
мимо -- за все старанья наши --
мимо -- на всех бездонной чаши,

мимо уже сомкнувших вежды,
мимо седой, как лунь, надежды,
мимо -- уходит вверх дорога
мимо раскрытых наших окон,

Мимо! -- где, все спасали струны. --
Мимо! -- Звучал твой голос юный. --
Мимо! -- Теперь звенит с Каялы,
словно прощальный зов рояля.

Мимо! -- Во мраке гаснут свечи,
точно язык родимой речи.
Мимо остатка слов в стакане.
Ты их теперь спасай, Бояне.

Мимо! -- твоей тропы не видя. --
Мимо! -- За все прости, Спаситель.
Мимо твоих остывших храмов.
Мимо моей уставшей мамы.

Мама, скажи за всех: -- Довольно!
Мама, уже почти не больно,
Мама, куда нас время гонит?
Мимо твоих пустых ладоней,

мимо сырой земли в курантах,
мимо открывшей рот Кассандры.
Мимо! -- Внизу остались крыши.
Мимо! -- Уже все выше, выше, выше...

Выше! -- Как холодна свобода! --
Выше! -- И только песнь исхода, --
Выше! -- и снова вторит эхо
плачем на вавилонских реках.

Мимо! -- Гори, глагол, пожаром.
Дымом наполним рваный парус. --
Мимо! -- Уже не смотрят дети --
Мимо! -- как нас разносит ветер.

Мимо...
    Мимо...



Дорога... Дорога, такая,
        что в даль убегая такую,
что это уже никакая не даль,
                 а дорога одна...
По которой никто...
       По которой никто никуда...
По которой нигде...
            Только шорох шагов...
Только слово одно...
       Только голос ничей...
                 Только взгляд...
Только голос ничей...
          Только взгляд...

А назад поглядишь --
    там уходит дорога вперед.
            Ну, конечно, вперед.
И куда ни взгляни,
                и куда ни ступи,
Только шорох шагов...
             Только слово одно...
Только голос ничей...
                    Только шаг ...
Только голос ничей...
                    Только шаг ...



                    стихи А. Кушнера

Когда я очень затоскую,
Достану книжку записную
И, не пускаясь в дальний путь,
Я позвоню кому-нибудь.

О, голоса моих  знакомых,
Спасибо вам, спасибо вам
За то, что вы бывали дома
По непробудным вечерам,

За то, что в трудном переплете
Любви и горя своего
Вы забывали, как живете,
И говорили: "Ничего."
Вы говорили: "Ничего..."

И за обычными словами
Была такая доброта,
Как будто Бог стоял за вами
И вам подсказывал тогда.
И вам подсказывал тогда...




Зачем, скажи, душа,
я -- лишь твоя окраина?
Сам у себя в гостях,
своей не зная тайны.
Ты -- небо. Ты -- вода.
В тебе одной -- призвание.
И Родина одна.
Услышь свое молчание.
Молчание свое...
         Молчание свое...

Которое облечь
мы все стремимся в звуки,
дабы услышать речь,
что нам продолжат руки.
Но как, скажи, смотреть,
кто нам на сердце дышит?
Мы можем, правда, петь,
но дальше слов не слышим.
Не слышим дальше слов...
       Не слышим дальше слов...

Так, научи, Господь,
орфеевых потомков
не повторять того,
что слышно очень громко;
не думать в суете,
что поменять местами;
чтоб только пел певец --
и камни лягут сами.
Чтоб только пел певец...
     И только твой певец...

И не забудь про нас,
кто в праведной корысти
перо макает в след
вечно живущих истин
и столько тратит слов
из века в век напрасно.
Нет, истина -- одна.
Ужель еще не ясно?
Нет, истина -- одна...
         Нет, истина -- одна...

Но не в ее ковчег,
свои глаза заузив,
плывет нескромный век
среди больших иллюзий,
пытаясь на ходу
поднять остатки крылий,
украсив голову
рогами изобилий.
Украсив голову...
      Украсив голову...

Не уставая звать --
Ну, где же ты, наш Боже? --
дай каждому набрать
то, что ему дороже.
Что сможет унести,
отдай ему безбольно.
Вот только бы успеть.
Успеть сказать: "Довольно."
Вот только бы успеть...
     Вот только бы успеть...

И что себе найдешь?
В каких карманах века?
И что тебя влечет
вдоль каменного брега?
Ах, лучше не смотри,
какие мчат нас кони
от веры, от любви?
Ну, разве от погони?
Ах, вера...
           Ах, любовь...

Так обернись в себя,
покуда есть минута,
где ты, закрыв глаза,
желаешь только чуда.
И повторяй, и пой:
"Ах, утоли печали..."
Ну, вот он, твой покой,
и музыка вначале.
Ну, вот он, твой покой...
      Так вот он, твой покой...

Но взять его нельзя --
он -- здесь, а ты -- с Хароном.
И приближаешься
к лицейскому перрону.
О, школьные слова,
что ничего не будет!
Ну, вот они, глаза
и лица наших судий.
Вот зоркие глаза...
       Вот зоркие глаза...

А может, все не так.
Но я готовлюсь к встрече.
И вот стоят друзья,
мне зажигая свечи.
Пусть в темноте ночи
меня никто не встретит,
но эти две свечи
мне дальше путь осветят.
Вот эти две свечи...
      Вот эти две свечи...
            Вот эти две свечи...



                  стихи И. Бродского

Под вечер он видит, застывши в дверях:
два всадника скачут в окрестных полях,
как будто по кругу, сквозь рощу и гать,
и долго не могут друг друга догнать.
Два всадника скачут в вечерней грязи,
не только от дома, от сердца вблизи,
друг друга они окликают, зовут,
небесные рати за рощу плывут.

Вечерние призраки! -- где их следы,
не видеть двойного им всплеска воды,
их вновь возвращает к себе тишина,
я знаю из окликов их имена.
По сельской дороге в холодной пыли,
под черными соснами, в комьях земли,
два всадника скачут над бледной рекой,
два всадника скачут: тоска и покой.

Пустая дорога под соснами спит,
смолкает за стеклами топот копыт,
я знаю обоих, я знаю давно,
так сердце стучит, как им мчаться дано.
Так сердце стучит: за ударом удар,
с полей наплывает холодный угар,
и волны сверкают в прибрежных кустах,
и громко играет любимый состав.

Два всадника мчатся в полночную мглу,
один за другим, пригибаясь к седлу,
по рощам и рекам, по черным лесам,
туда, где удастся им взмыть к небесам.

Июльскою ночью в поселке темно.
Летит мошкара в золотое окно.
Горячий приемник звенит на полу,
и Диззи Гиллеспи подходит к столу.

От черной печали до твердой судьбы,
от шума вначале до ясной трубы,
от лирики друга до счастья врага
на свете прекрасном четыре шага.

Я жизни своей не люблю, не боюсь,
я с веком своим ни за что не борюсь.
Пускай что угодно вокруг говорят,
меня беспокоят, его веселят.

У каждой околицы этой страны.
на каждой ступеньке, у каждой стены,
в недальнее время, брюнет иль блондин,
появится дух мой, в двух лицах един.

И просто за смертью, на первых порах,
хотя бы вот так, как развеянный прах,
потомка застав над бумагой с утра,
хоть пылью коснусь дорогого пера.

Два всадника скачут в пространстве ночном
кустарник распался в тумане речном,
то дальше, то ближе, за юной тоской
несется во мраке прекрасный покой.

Два всадника скачут, их тени парят.
Над сельской дорогой все звезды горят.
Копыта стучат по заснувшей земле.
Мужчина и женщина едут во мгле.



                   стихи Д. Самойлова

Она, как скрипка на моем плече.
И я ее, подобно скрипачу,
К себе рукою прижимаю.
И волосы струятся по плечу,
Как музыка немая...

Она, как скрипка на моем плече.
Что знает скрипка о высоком пенье?
Что я -- о ней? Что пламя -- о свече?
И сам Господь что знает о твореньи?

Ведь высший дар себя не узнает.
А красота -- превыше дарований.
Она себя являет без стараний
И одарять собой не устает.

Она, как скрипка на моем плече.
И очень сложен смысл ее гармоний,
Но внятен всем, и каждого томит.
И для нее никто не посторонний.

И отрешась от распрей и забот,
Мы слушаем в минуту просветленья
То долгое и медленное пенье.
И узнаем в нем высшее значенье,
Которое себя не узнает.



                стихи И. Бродского

Волхвы забудут адрес твой.
Не будет звезд над головой.
И только ветра сиплый вой
расслышишь ты, как встарь.
Ты сбросишь тень с усталых плеч,
задув свечу пред тем, как лечь.
Поскольку больше дней, чем свеч,
сулит нам календарь.

Что это? Грусть? Возможно, грусть.
Напев, знакомый наизусть,
Он повторяется. И пусть.
Пусть повторится впредь.
Пусть он звучит и в смертный час,
как благодарность уст и глаз
тому, что заставляет нас
порою вдаль смотреть.

И молча глядя в потолок,
поскольку явно пуст чулок,
поймешь, что скупость -- лишь залог
того, что слишком стар.
Что поздно верить чудесам.
И, взгляд подняв свой к небесам,
ты вдруг почувствуешь, что сам
-- чистосердечный дар.




В песчаном Чернигове рынок --
             что сточная  яма.
В канавах и рытвинах,
             лоб расколоть нипочем.
На рынке под вечер
             в сочельник казнили Бояна.
Бояна казнили,
             назначив меня палачом.
Сбегались на рынок
             скуластые тощие пряхи,
сопливых потомков таща
             на костистых плечах.
Они воздевали
             сонливые очи на плаху,
И, плача в платочки,
             костили меня, палача...
А люди? А люди... А люди!
             болтали о рае.
Что рай -- не Бояну,
             Бояну -- отъявленный ад.
Глазели на плаху,
             колючие семечки жрали,
гадали: туда
             иль сюда упадет голова...
Потом разбредались,
             мурлыча бояновы строки.
Я выкрал у стражи
             бояновы гусли и перстень.
И к черту Чернигов!
             Лишь только забрезжила рань.
Замолкните, пьянь!
             На Руси обезглавлена песня!
Отныне вовеки
             угомонился Боян.
Родятся гусляры,
             бренчащие песни-услады,
но время задиристых песен
             неужто зашло?
В ночь казни смутилось
             шестнадцать полков Ярослава.
Они посмущались,
            но смуты не произошло...




Мы видим -- старая картина:
царевый двор, и в нем три сына.
Два смотрят в девкины грудя.
Дурак, куда глаза глядят?
   Куды ни глядь, все сыть да пиво.
   В ушах шумит родное диво,
   и сквозь него один петух
   просунул голову и вслух
   слова заветные поет,
   другому слушать не дает.

Дурак решил уйти из дому.
Глядит вокруг, как будто в омут,
не видно в омуте ни зги.
В глазах расходятся круги.
А в круге первом, в круге первом
сидит баран на волке сером.
А во втором летит перо.
   В других не видно ничего.
   Да где ж увидеть те края,
   откуда к нам круги своя?
   Что значит можно, что нельзя?
   Бояре ближе аль друзья,
   что носом тянутся к столу,
   несут мочало на колу.

Скажи, мочало, наш отец,
сейчас начало аль конец?
И чей прибьют к воротам щит?
Мочало мудрое молчит.
   Дурак вращает мир ногами.
   Перед собою видит камень.
   Дурак на тот камень глядит,
   а камень молча говорит:
   -- Налево -- сказки. Их забыли.
   А справа -- те, что стали былью.
   Но если дальше не свернешь,
   то диво новое найдешь.

Дурак сказал: "Спасибо, камень."
Взмахнул короткими руками
и полетел в чудесный лес,
и, как известно всем, исчез.
   Но не болит отцова рана --
   не стало глупого Ивана.
   Доволен батюшка вполне:
   остались умницы одне!
   Остались умницы одне.
   Доволен батюшка вполне.



                    стихи И. Бродского

Зима, зима, я еду по зиме,
куда-нибудь по видимой отчизне.
гони меня, ненастье, по земле,
хотя бы вспять гони меня по жизни.

И вот Москва и утренний уют
в арбатских переулках парусинных,
и чужаки по-прежнему снуют
в январских освещенных магазинах.

И желтизна предутренних монет,
и цвет лица криптоновый все чаще,
гони меня, как новый Ганимед
Хлебну земной изгнаннической чаши.

Ох, Боже мой, немногого прошу,
ох, Боже мой, богатый или нищий,
но с каждым днем я прожитым дышу
уверенней и сладостней и чище.

Мелькай, мелькай по сторонам, народ,
я двигаюсь, и, кажется отрадно,
что, как Улисс, гоню себя вперед,
но двигаюсь по-прежнему обратно.

Так человека встречного лови
и все тверди в искусственном порыве:
от нынешней до будущей любви
живи добрей, страдай неприхотливей.



                из Оскара Уальда
                        вольный перевод В.Сосноры

В немалом атласном плаще
с атласной пряжкой на плече,
костляв, как тауэрский нож,
он прям. И ранен был,
когда в нечаянную ночь
любимую убил.

Ведь каждый в мире, кто любил,
любимую убил.
Убил банальностью холуй,
волшебник -- салом свеч.
Трус для убийства поцелуй
придумал. Смелый -- меч.
Один так мало пел: -- Люблю!
Другой -- так много, хоть в петлю!

А тот с идеями связал
убийство. Дескать, свергнем гнет.
Один убьет, а сам -- в слезах,
другой -- и не вздохнет.
Для комплекса добра и зла,
мой сэр, еще сыра земля!
Мой сэр, еще сыра земля!
              Сыра земля...

Не суетиться мертвецам
у Стикса, медленно мерцать.
Им не натягивать белье,
белье под цвет совы.
Не наблюдать, как мы плюем
у виселиц своих.

Но не убить себя. Следят
священник и мильон солдат,
шериф, тяжелый, как бульдог,
и нелюдимый без вина,
и губернатор-демагог
с ботинками слона.

В наш административный ад
и ты попал, Уальд.
Где Дориан? Где твой прогноз?
Брильянтовый уют.
Вон уголовник произнес:
" И этого убьют."

Актер, коралловый король,
играй игрушечную роль,
на нарах ублажай и зли
библейских блох, Уальд!
Ведь каждый человек Земли
уальдов убивал!

Не государство и не век,
не полицейский идеал,
а каждый честный человек
уальдов убивал!
Кто мало-мальски, но маляр,
читал художнику мораль.
Читал художнику мораль.
        Читал... Читал...

Идут часы моей судьбы
над Лондоном слепым.
Не поджидаю день за днем
ни оргий, ни огней.
Уж полночь близится давно,
уже все выпито вино,
а гения все нет.

Что гений -- мне? Что я -- ему?
О, уйма гениев, уму
над бардаком не засверкать
снежинкой серебра.
Будь гениален, как Сократ.
Будь гениальнее стократ
сам самого себя.

И сказку... Сказку береги.
Ни бесу, ни себе не лги.
Ни бесу, ни себе не верь,
не рыцарствуй на час.
Когда твою откроют дверь
определенный час,
он примет формулу твою:
-- Что делаете, сэр?
-- Творю...

А в вашем вежливом бою
с державной ерундой
один сдается, говорю,
не бык, так матадор!
Ваш бой -- на зрительную кровь,
на множественную любовь
на несколько минут.
Твой бой -- до дыба, до одежд,
без оглушительных надежд,
в единой -- на перо!

Уходит час. Идут часы,
моей судьбы мои чтецы.
Уходит час, и в череде,
пока сияет свет,
час каждый -- чудо из чудес,
легенда из легенд!

Но вот войдут червивый врач
и премированный палач.
Врач констатирует теперь
возможности связать меня.
Врач констатирует меня.
"Огня!" -- потребует, -- "Огня!"
Втолкнут за войлочную дверь
и свяжут в три ремня.



                         стихи И. Бродского

Потому что искусство поэзии требует слов,
я -- один из глухих, облысевших, угрюмых послов
Второсортной державы, связавшейся с этой.
Не желая насиловать собственный мозг,
сам себе подавая одежду, спускаюсь в киоск
за вечерней газетой.

Ветер гонит листву. Старых лампочек тусклый накал
в этих грустных краях, чей эпиграф -- победа зеркал,
при содействии луж порождает эффект изобилья.
Даже воры крадут апельсин, амальгаму скребя,
впрочем, чувство, с которым глядишь на себя, --
это чувство забыл я.

В этих грустных краях все рассчитано на зиму: сны
стены тюрем, пальто, туалеты невест -- белизны
новогодней, напитки, секундные стрелки,
голоса домовых, безнадежная власть мелочей.
Пуританские нравы. Белье. И в руках скрипачей --
деревянные грелки.

Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут --
тут конец перспективы.

То ли карту Европы украли агенты властей,
то ль пятерка шестых остающихся в мире частей
чересчур далека. То ли некая добрая фея
надо мной ворожит, но отсюда бежать не могу.
Сам себе наливаю кагор -- не кричать же слугу --
да чешу котофея...

Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те
времена, неспособные в общей своей слепоте
отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек.
Белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть.
Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть,
чтоб спросить с тебя, Рюрик.

Зоркость этих времен -- это зоркость к вещам тупика.
Не по древу умом растекаться пристало пока,
но плевком по стене. И не князя будить, а динозавра.
Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера.
Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора.
Только ждать топора да зеленого флага...


ВОЕННЕСДАТ
общество
с неограниченной
безотвевственостью

Генеральный директор КУДРЯВЦЕВ Д.Л.
Зам.по лит.(части) КУДРЯВЦЕВА Е.У.
Хор из-за шкафа
(цензурой из рукописи вычеркнут):
КУДРЯВЦЕВА А.Д.,КУДРЯВЦЕВА Е.Д.
Главный спонсор РАКША



 From: Khmelev Dmitry 

/* Примечания к файлу merza_j_an --- через j*/
/* Сам файл пока не готов, но будет скоро  */

               1
Примечания:

к стр. ***  "Одному тирану"
В оригинале у Бродского:

Везде пластмасса, никель -- все не то,
------

к стр. ***  Элегия ("Ничто не стоит сожалений...")
Синтаксис сохранен по трехтомнику И.Бродского выпуска 1992-94 гг.

к стр. ***  Октябрь ("Уходим осенью обратно...")
Сохранены знаки препинания стихотворения И. Бродского.
Синтаксис сохранен по трехтомнику И.Бродского выпуска 1992-94 гг.

к стр. ***  Стансы городу ("До не будет дано...")
У И. Бродского:
в 1 строфе -- "Мои слезы и жалкое горе."
во 2 строфе -- "Сей шаг вспоминяа,"

к стр. *** "Цыганочка у вечернего окна"
-первоначально состояла из 3-х частей, затем автор стал исполнять
только последние 2 части.

в  первоначальном варианте 2-й части не было четверостишья:

И зачем с такою силою
Сводит горечью уста?
Над бараками-могилами --
Нашей Родины звезда.

следующее четв-е было таковым:

И теперь друзья-старатели,
Вам, конечно, не во сне --
Тихий свет у Божьей Матери,
И Егорий на коне.

Ранее исполнялось:

А поймаем журавля,
Легче-то не станет:
Широка моя земля,
Да не сыскать в стакане!

к стр. ***  Крысолов ("Шум шагов...")
в оригинале у Бродского:
кто б ты ни
был -- подлец
       ------
иль дурак,

и далее

Как он выглядит -- брит или лыс,
наплевать на при-ческу и вид.
Но СЧАСТЛИВОЕ ПЕНИЕ КРЫС
как всегда над Россией звенит!
               -------
Вот и жизнь
вот и жизнь
-----------
пронеслась.

Так запомни лишь несколько слов:
нас ведет от зари до зари,
--------------------------
нас ведет КРЫСОЛОВ! КРЫСОЛОВ!
нас ведет КРЫСОЛОВ --
повтори.

к стр. ***  Строфы к новому Фаусту ("Есть мистика. Есть вера. Есть Господь...")
по стих. Бродского "Два часа в резервуаре"
сохранены по возможности синтаксис и орфография оригинала.
в оригинале:

Ди кунст гехапт потребность в правде чувства.
         ------

Нох гроссер дихтер Гете задал ребус.
------------
Унд ивиковы злые журавли,
---

От человека, аллес, ждать напрасно:
"Остановись, мгновенье, ты прекрасно".

Однако человек, майн либе геррен,
настолько в сильных чувствах неуверен,
                             ---------
что поминутно лжет как сивый мерин,
но, словно Гете, маху не дает.

к стр. ***  "Молитва Марие Магдалине"
В оригинале у Сосноры:
1-я строчка:
     Это птицы к подоконникам льнут
Нет строк
     Невозможно различить на лице
     эту слабую усмешку теней.

Если хочешь предавать -- предавай,
            ----------------------

Поспешай! Петух Голгофы поет.
---------

Да святится святотатство твое...
   --------


к стр. ***  Песня бояна
В оригинале у Сосноры:

По фонарику -- зеленая тоска!

к стр. ***  Романс вора
Сохранены по возможности синтаксис и орфография оригинала.



    -  * ЗАЧЕМ, СКАЖИ, ДУША... ПЕСНИ 1969 - 1991 * 




    - Мирзаян Александр Завенович


родился в 1945 году в г.Баку, живет в Москве.
В 1969 году окончил МВТУ им. .Э.Баумана, по
образованию инженер-физик. С 1987 года - участ-
ник объединения профессиональных авторов-испол-
нителей  " Первый круг".
Песни пишет с 1969 года на свои стихи и стихи
русских поэтов XX века : М. Цветаевой, Б.Пас-
тернака, Д.Хармса, И.Бродского, В.Сосноры,
О.Чухонцева и других.
Заместитель председателя Всесоюзного художест-
венного совета авторской песни; президент Ассо-
циации российских бардов (АРБа).
В сборник вошли песни, написанные с 1969 по 1991
годы на собственные стихи.



    - СОДЕРЖАНИЕ

ТРИПТИХ
     1. Непонятно, зачем ...
     2. Открывая возможность сравнений...
     3. Зачем, скажи, душа...
     Два донышка к "Триптиху"
        Теряя голос и приметы...
        Не зная чудес превращений...
     После "Триптиха"
И ПРИХОДИЛ, ЧТОБЫ СКАЗАТЬ: " ПРОСТИ !"..
     Цыганочка ( Играет день в своих лучах...)
     Долго будем ожидать...
     Ах, какие ноги...
     Декаденский романс
     Ты уйдешь одна...
     На знакомых улицах дожди...
     Песенка о Санте Кло
     Осенний романс
     Прощальный романс
     Воспоминания о 60-х
ПОСВЯЩЕНИЯ ДРУЗЬЯМ
     Гордятся мертвым светом фонари...
     Юрию Кукину
     Детские праздники
     Владимиру Бережкову
     За все, что есть...
     Год подсадит ногою в седло...
     Хорошо, когда на нас...
     Письмо из Рима
     Вере Матвеевой
И В ДВЕРИ ГЛУХИЕ КРИЧАЛ: " СЕЗАМ !" ...
     Фарс для фортепьяно с хором и барабана
     Песенка без эпиграфов и посвящений
     Кавказский тост
     Фарс
     Мы ( не по Замятину)
     Ох, кривы у нас пути...
     На берегу пустынных вод...
     Тяжелый блюз в августе
     Совковая ностальгическая песенка
     Средь шумного бала (Я вышел на свет...)
ПЕРЕКЛИЧКИ
     Октябрь
     Дорога
     Элле Фицжеральд
     Окуджавиана
          Ах,скажи, мой друг...
          Что нам  судьба протягивает свыше?..
          Вверх или вниз кладя себе ступени...
     И. Бродскому
          (Нет, не Музы счастливый избранник...)
     Гамлет
НАД ВЕКОМ ГОЛОВУ СКЛОНЯ...
     Монолог
     Цыганочка у вечернего окна
         1. Как может маленькая грусть...
         2. Что молчишь, мечта хрустальная?..
         3. Хочешь - спи, а хочешь - пой...
     Песня Исхода
     Песня о надежде
     Песня старого летчика
     Одиссея, неканонический вариант
     Романс ( Прости, Господь...)








    - ТРИПТИХ




       Посвящается сестре Наташе и брату Иосифу



                           Кто в книгу смотрит, как в окно,
                           Кто в чистый лист бумаги,
                           Но в каждом из привычных очертаний
                           Внимающий себе однажды
                           Сумеет различить одно лицо
                           Ему всегда смотрящее навстречу
                           ( И озарит - пока еще догадка...)


                            И сколько можно здесь
                            Водить себя по кругу
                            И ждать, пока с небес
                            Нам не протянут руку.



                            Всякая вещь измеряетося другой вещью.
                            Всякая вещь отражается в другой вещи.
                            Всякая вещь есть продолжение другой вещи.
                            Каждое пребывает в каждом -
                            В самом себе отражается,
                            В самом себе продолжается,
                            Самим собой измеряется.
                                ( Тибетский канон)


                            Так, проходя меж тысячи зеркал,
                            Теряешь контуры привычных очертаний.


                            - Куда завел меня, вития?
                              Кто у кого теперь в плену?
                            Пытался молвить я ему,
                            Но он шагнул в густую тьму
                            И не разжал уста тугия.

                              ( От себя слушающего, себе - написавшему)





                - 1 -

 Непонятно - зачем,и куда - непонятно,
 Время рвется вперед, чтоб вернуться обратно,
 Постоянно забыв, что хотело исправить,
 И не может найти свою прошлую память.
 Вот и время твое перепутает даты,
 И не вспомнишь порой,что оставил когда-то...
 Но, как будто в ответ, открываются двери -
 Через множество лет к тебе входят потери.
 И ты смотришь на них, как в свои отраженья,
 Понимая, что в них видишь разность сложенья
 Из того, что творил для стоявшего рядом,
 И стремлений своих в направлении взгляда.
 Может быть, что тогда ты увидишь иначе,
 Как пускался в бега от удачи к удаче,
 И что редко к себе шел, не прячась от боли,
 Как по новой земле - от любови к любови.
 "Ах, люблю я, люблю!" - и, как маленький мальчик,
 Все с ладони кормлю этот солнечный зайчик...
 Как его не зови, но стоят за плечами
 У минуты любви три минуты молчанья.
 Повторяя года (три минуты - не больно),
 Ты стоишь у моста, наблюдая спокойно,
 Как их ловит река в свою темную воду,
 Даже в двух берегах возвращая свободу.
 И за ними опять - сквозь омытые раны -
 Ты уходишь искать те счастливые страны,
 Где свой тяжкий улов столь полезных советов
 За пределами слов станет эхом предметов.
 Все дороги сложив, ты вернешься к окраинам,
 Где ты думал, что жил лишь под небом случайным.
 Там однажды во сне ты проснешься счастливым,
 Наконец-то узнав, что под небом единым.
 Что под небом одним, пусть невидимым даже,
 Зажигают огни наши горние стражи,
 Стерегущие дом, тот, который из Слова, -
 Тот единственный дом, где мы встретимся снова.
 И поверив, поняв, что все это не снится,
 Мы увидим, подняв посветлешие лица,
 Как, скользя по ветвям из хранилища истин,
 Прямо к нашим ногам опускаются листья,
 По которым идти удивительно просто...
 Вот уж виден вдали тот неведомый остров,
 И плывет за тобой - мимо слов и отчаянья -
 Над широкой водой пароходик молчания.
 Ты с него посмотри : из разлуки в разлуку
 Время гонит коней по широкому кругу -
 Через трубы, огни, разбегаясь с откосов,
 Повторяя свои два коротких вопроса.
 И уносится ввысь молчаливым ответом
 То, что, знаем, зовут в нас единственным светом,
 Что встает, как звезда, над оконченным бегом
 Нам подаренных дней, именуемых веком.
 Так прими свой черед, когда время, как мальчик,
 Просто кинет вперед свой серебряный мячик
 И помчится за ним, упиваясь погоней,
 Исчезая вдали в несмолкаемом звоне...


                      - 2 -

          Открывая возможность сравнений,
          Мы стоим меж своих отражений, -
          Неподвижны в любую минуту,
          Все ж идем никуда, ниоткуда.
          Нам порой начинает казаться,
          Что мы можем за них удержаться,
          И, не слушая голос Камены,
          Мы возводим высокие стены.
          И в домах без сомнений и трещин
          Ставим рядом тяжелые вещи -
          Но все то, что мы тронем руками,
          Устремляется следом за нами.
          Вот и умные наши подруги,
          Возвращая ушедшие круги,
          Но не встретив и там постоянства,
          Обнимают пустые пространства.
          И, стараясь как можно прилежней
          Быть такими - такими, как прежде, -
          Остаются всегда для кого-то
          Безнадежною точкой отсчета.
          Где-то там, за пустыми домами,
          Вы идете по пояс в тумане,
          Повторяя под небом безвестным
          Наши старые спетые песни.
          ...Ну а ты, отыскатель решений,
          Устремляясь в потоки движений,
          Увлеченный поимкою цели,
          Обретаешь не цель, но качели,
          На которых так славно качаться,
          За которые можно держаться, -
          И, стараясь быть к веку поближе,
          С каждым годом спускаешься ниже.
          Даже вверх подымаясь на сцены,
          Ты снижаешь высокие цены
          На слова и на радость ошибок,
          На простых и серебряных рыбок.
          Но, диктуя кому-то уроки
          Со своей вдаль бегущей дороги,
          Обгоняя, спеша на разъездах,
          Вдруг выходишь из старых подъездов...
          И, не сразу поняв в чем же дело,
          Ты продолжишь движение тела,
          Но, уже от него отставая
          И вослед изумленно взирая,
          Обнаружишь, что масса движенья
          Оказалась лишь телом вращенья
          Не летящего к свету героя,
          Но над неким предметом - покоя,
          Где скрываются чудные лики,
          Где молчат твои лучшие книги,
          Где на них опускаются птицы
          И листают пустые страницы.
          Словно ты через радуги света
          Вдруг увидел холодную Лету,
          Что течет, наполняя витрины,
          Создавая тела и картины.
          И подумаешь - может быть, проще
          Видеть мир через водные толщи...
          Но, увы, где кончаются воды,
          Начинаются новые своды.
          Там у вещи достаточно зримой
          И предметов достаточно мнимых
          Проявляется общность недуга
          Возвращение в контуры звука.
          И, открыв для обоих звучанье,
          Ты не видишь уже расстоянья
          Между ними и жизнью любою,
          Соединяя их вместе - собою.
          ... Так, ступивши на линию бега
          По смешным расстояниям века,
          Отмахавши ни мало, ни много
          Неизвестно, с какого порога,
          Ты увидишь все  прошлые крыши
          И поймешь, что и эта не выше.
          Что, желая  бескрайнего неба,
          Ты их снова воздвигнешь - из хлеба.
          Но, ведомый неведомым Словом,
          Ты, владеющий временным домом,
          По какому, не знаю, закону
          Все же будешь взбираться по склону,
          Лишь тогда забывая пределы,
          Когда свет, покидающий тело,
          Будет в силах, струясь из кувшина,
          Осветить и тропу, и вершину.

                         - 3 -

 Зачем, скажи, душа,                      Не уставая звать:
 Я - лишь твоя окраина,                   " у где же ты, наш Боже?.." -
 Сам у себя в гостях,                     Дай каждому набрать
 Своей не зная тайны?..                   То, что ему дороже.
 Ты - небо, ты - вода,                    Что сможет унести -
 В тебе одной - призвание                 Отдай ему безбольно;
 И родина одна :                          О, только бы успеть,
 Услышь свое молчание,                    Успеть сказать: " Довольно!"
 Молчание свое, молчание свое, -          О,только бы успеть...

 Которое облечь                           И что себе найдешь
 Мы все стремимся в звуки,                В каких карманах века,
 Дабы услышать речь,                      И что тебя влечет
 Что нам продолжит руки.                  Вдоль каменного брега?..
 Но как, скажи, смотреть,                 Ах, лучше не смотри,
 Кто нам на сердце дышит?..               Какие мчат нас кони
 Мы можем, правда, петь,                  От Веры, от Любви -
 Но дальше слов не слышим -               Но разве нет погони?
 Не слышим дальше слов...                 Ах, Вера, ах, Любовь!..

 Так научи, Господь,                      Так обернись в себя,
 Орфеевых потомков                        Покуда есть минута,
 Не повторять того,                       Где ты, закрыв глаза,
 Что слышно очень громко,                 Желаешь только чуда,
 Не думать в суете,                       И повторяй, и пой:
 Что поменять местами, -                  " Ах, утоли печали!.."
 Чтоб только пел певец,                   Ну, вот он, твой покой
 И камни лягут сами:                      И музыка в начале -
 Чтоб только пел певец...                 Ну, вот он, твой покой,
    Ты только пой, певец!                       так вот тебе покой.

 И не забудь о нас,                       Но взять его нельзя:
 Кто в праведной корысти                  Он - здесь, а ты - с Хароном
 Перо макает в свет                       И приближаешься
 Вечнобегущих истин                       К летейскому перрону.
 И столько тратит слов                    О, школьные слова,
 Из века в век напрасно:                  Что ничего не будет...
 Свет - Истина одна,                      Но вот они - глаза
 Ужель еще не ясно?..                     И лица наших судей.
 Свет - Истина одна,                       О, зоркие глаза...
              вот истина одна.

 Но не в ее ковчег,                       А может, все не так,
 Свои глаза заузив,                       Но я готовлюсь к встрече -
 Плывет нескромный век                    И вот стоят друзья,
 Среди больших иллюзий,                   Мне зажигая свечи.
 Пытаясь на ходу                          Пусть в темноте ночи
 Поднять остатки крылий,                  Меня никто не встретит,
 Украсив голову                           Но эти две свечи
 Рогами изобилий,                         Мне дальше путь осветят -
 Украсив голову...                        Вот эти две свечи,
                                            вот эти две свечи...



    - Два донышка к " Триптиху"

                  __________________________

... Когда все три песни были готовы, оказалось, что это, в общем-то,
не складень, а "призма", так как фактически каждая идея или какой-то
поворот в каждой из этих песен существует, но в каждой из граней призмы
повернут по-своему. Когда они все три сложились в призму,помимо того,
что они стали существовать автономно, они еще, отражаясь в другой
песни-грани, приобретали какой-то новый, уже инозначный смысл и уже
трудно порой определить, что тут - аппеляция к предыдущей или самостоя-
тельная какая-то мысль, или же ответ какой-то. Вот такая получилась игра
вещей. А чтобы не было пустот, я решил забить два "донышка" этой призмы
и получились еще две маленькие песенки, которые, помимо основной собст-
венной идеи,тем не менее легли точно на место; глядя сквозь них, ряд вещей
тоже сообразно им меняется.

                       - 1 -

            Теряя голос и приметы,
            Вдруг обнаруживаешь ты,
            Что, проходя насквозь предметы,
            Не покидаешь пустоты.
            И, заходя в свои жилища,
            Среди знакомых и родных
            Ты видишь здесь уже не вещи,
            Но только взгляд,
               но только взгляд на них.
            И вновь обводишь эти лица,
            Тебе знакомые стократно,
            Но, заходя за их границы,
            Взгляд возвращается обратно,
            Умножив прежние углы,
            Непроходимые для звука...
            И чем старательнее мы,
            Тем недоступней друг для друга.

                      - 2 -

            Не зная чудес превращений -
            А нам их без меры дано,
            Твой маленький гений сомненья
            Не в силах увидеть одно -

            Чему не бывает названья,
            Чему не найдется причин,-
            И крутит небесные грани,
            С колодезных глядя глубин,

            Пытаясь оттуда ловить
            Все то, что над нами повисло,
            Чтоб вместе с собой уложить
            В убожество логик и смысла.

            Но медленным шагом в полшага
            Ты шел и однажды дорос,
            Чтоб видеть в смиреньи отвагу
            И в каждом ответе - вопрос.

            И только, конечно, счастливый
            Увидит сквозь соты тенет
            За каждым вопросом - молчанье
            И в этом молчаньи - ответ.





    - После  " Триптиха"




               Зачем, живя не так, как ты хотел,
               Сказав себе: " Неведомое - рядом", -
               Пытаешься нарушить свой предел
               И тьму вещей рассеиваешь взглядом ?..


               Среди страниц не лучших из людей
               Виденьем истин зрения не мучай
               И, запирая множество дверей,
               Смотри, учись, как все решает случай.


               И в темноте утаивая взор,
               Пройдя сквозь дым платоновой пещеры,
               Лишь убедишься в зыбкости опор,
               Не отыскав ни разума, ни веры.


               И путаясь в преданьях старины,
               И юношам рассказывая сказки,
               Ты не откроешь пенья тишины
               И не покажешь... Раздвигая связки,


               Великих слов во рту не унести,
               Увидев вещи, коим нет названья.
               Но ты готов себя спасти,
               Сжимая вовремя в горсти
               Свои высокие призванья:


               Русалке раздвигаешь хвост
               И каждый вздох пускаешь в рост,
               И над собой возводишь мост,
               И на песке рисуешь знанья...


                                       1980





    -  "...  И  ПРИХОДИЛ ,  ЧТОБЫ  СКАЗАТЬ :  " ПРОСТИ !" ...       "







    - ЦЫГАНОЧКА

      ( маленькая иголочка к одной из красных ниточек)

                                        Михаилу Анчарову

                                 " Мужики, ищите  Аэлиту :
                                   Аэлита - лучшая из баб !.."


   Играет день в своих лучах         Она смотрела на меня
   Весеннею погожею,                 Глазами новорожденной -
   И ложь повисла на губах
   Улыбкой замороженной.             Глазами затаенными,
                                     В которых все - заранее...
   А день тянулся леденцом           И гулко капала вода
   За редкими прохожими,             Разбитым ожиданием.
   А я играл своим лицом
   И звал тебя "хорошею".
                                     ... Она ушла, косыночкой
   И вспоминал вчерашнее -           Махнув, как полагается, -
   Что удивляться нечему:            А мы, шагнув на день вперед,
   Мы встретились на Пятницкой,      О память спотыкаемся,
   А дело было к вечеру,
                                     О память спотыкаемся,
   А дело было все к тому:           Встаем и снова падаем...
   Тебе - остаться гордою,           И набиваемся с тоски
   А мне найти - в какой жилет       Под вечер провожатыми.
   Уткнуться пьяной мордою.
                                     Судьба намокшей рыбкою
   Я говорил, что верю ей,           Везет, кривляясь хвостиком,
   И плакался натужно,               И сам - зайчонком в поезде,
   Пока мы шли ко мне домой,-        Исколотый компостером,
   А ночь была простужена,
                                     Сидишь, моргая глазками,
   А ночь дышала воробьем,           И потираешь ссадины -
   Ладошкою придушенным,             А рядом кушают и пьют,
   И таял месяц за окном -           И вкусно пахнет краденым,
   Оладушек надкушенный...
                                     И, отвернувшись с калачом,
   И было все по-прежнему -          Поют халву поэтики
   Тяжелое молчание                  И предъявляют, сволочи,
   И холодеющий венец                Плацкартные билетики.
   Гражданского венчания.
                                     Эх, раз, да раз,
   А личико остывшее -               Еще не один ...
   Картинкою тревожною
                                     Каравай, каравай,
                                     Не уверен - не кусай.


              Долго будем ожидать
              В палисадничах удачи,
              Долго будем объяснять
              Для кого чего что значит.
              Сестры сладкие мои,
              Отпустите братца -
              Наше время отошло,
              И пора расстаться.

              Ай, цветочек аленький -
              Наступил на ножик.
              Колокольчик слабенький -
              Перезвон сережек...
              Подавали на губах
              Сахарные пенки,
              Открывали второпях
              Круглые коленки.

              Слышишь, бабушка поет :
              "Лучина да самовар..."-
              И, не выдержав двоих,
              Убегает Боливар.
              Плачут девочки в платок :
              - Все расскажем маме...
              Дуют мальчики в свисток:
              - Виноваты сами !

              Кабы ведал, кабы знал
              Это все заранее,
              Никогда бы не сказал :
              - Ты - мое дыхание...
              Ой, темна моя душа, -
              Не откроешь спичкой !
              Крикну что-нибудь туда -
              Вылетает птичка.

              Каждый вечер с потолка
              Что-нибудь да валится,
              Каждый вечер отвечай -
              Нравится, не нравится...
              Птичка, птичка, коростель,
              Кто кому не пара ?..
              Ой, разлучница-постель,
              Сводница -гитара!

              Век не высидишь в гостях -
              Чего ради мучиться ?
              Из последнего гвоздя
              Ключик не получится.
              Полно свечку целовать,
              Утром вместе каятся...
              Ну, чего там спрашивать :
              " Нравится - не нравится " ?..

                                     1969



    - x x x



    Ах, какие ноги, ах, какие плечи
    Расстреляли сердце мне бузиной - картечью.

    Уплывали пары, оплывали свечи...
    Два столичных шкалика закусил "Гювечем".

    А наутро рядышком голова качнется.
    А кричали : "Битому долго не имется!.."

    Занавесь, халатик, худенькие ножки.
    Натирают до крови новые сапожки.

    Вспоминаю родинки на атласной коже
    И ложусь пораньше, чтоб проснуться позже...




    - x x x




    - Декаденский романс

          ( ХХ век - вторая половина...)


     Я встретил Вас. Вы встретили меня.
     Моя душа исполнена желаний,
     Но чистота полупрозрачных лиц
     Пугает нас бесплодностью мечтаний.

     Вот - в золотом сиянии петлиц,
     С букетом фраз - спешил я на свиданье
     И приходил, чтобы сказать: "Прости", -
     Одетый в плащ опасных обещаний.

     Был только жар полураскрытых губ
     И плыл туман несбывшихся объятий.
     Но Вы ушли, а в пустоте ночей
     Меня тревожат формы Ваших платий.

     Я говорил - Вы слушали меня
     И улетали вспугнутою птицей.
     Я Вас просил... К чему теперь слова ?..
     Но Вы ушли, а жизнь не повторится.

     И сладких слов соленую судьбу,
     И гулкий крик разбуженной глуши,
     Мечты и первую любовь свою
     Скрываю я в монастырях души.




    - x x x



    Ты уйдешь одна и махнешь рукой,
    Но не стану лгать, что ушел к другой,
    Сыпать бисером, что от старых ссор,
    Повторять во сне долгий разговор...

    Забежал вперед перестук шагов -
    И закрылась дверь, не расслышав слов.
    Приложил к глазам холодок стекла,
    Заглянул в окно - повторять нельзя...

    Вниз по лесенке, пустотой звеня,
    Я пойду на свет - посмотрю себя.
    Растерялся весь по глупым годам,
    Стрелки тянутся к тридцати следам...

    Успокоиться - я не знаю слов...
    Потянулась ночь вереницей снов,
    И бредет стеной мимо сонных дач,
    Забивая смех, телефонный плач...

    Укатал дома - только снег да снег.
    И минутный век ускоряет бег.
    Подбираю сор - и опять из рук...
    Мне теперь одно - завели на круг.

    Мне теперь одно - раздавил стекло...


                                   А.А.

             На знакомых улицах дожди -
             Даже не заметил как пришли, -
             Слушают ночами напролет
             На земле оконченный полет.

             Кажутся знакомыми слова -
             Может быть, встречались иногда,
             А навстречу синее пальто.
             Пригляделся - разве ж это то...

             Наклонив знакомые дома,
             Заглянул в открытые глаза -
             Там за занавешенным окном
             Чья-то дочь мечтает не о том...

             А внизу знакомые дворы,
             По дворам - чуть слышные шаги,
             И стучат в размытых желобах
             Капельки на нижних этажах.

             Постоял по вытертым углам,
             Походил по собственным следам,
             А на стенке выступило вновь:
             " А + А = любовь "...

             Закурил у вывески дверей,
             Вспомнил запах теплых батарей,
             Посидел на лестничных дворах
             И увидел прошлого впотьмах -

             Выплывет знакомая рука
             И возьмет привычно за рукав,
             Полежит ладонью на плечах
             И замрет на сомкнутых губах...

             На платке завязан узелок -
             Прошлого оставив под залог,
             Погасил под сердцем язычки...
             Пробежали мимо каблучки.

             Кажутся знакомыми слова...




    - Песенка о Санте Кло



                       И на меня своим теплом
                       Струится глаз твоих печаль.
                       Я для тебя придумал сон,
                       Закутал в розовую шаль.

                       И повторяется "люблю"
                       В тяжелом шепоте гардин,
                       И тихо падает внизу,
                       Растаяв в золоте витрин.

                       Играют ветры на ветвях
                       Свои мелодии чудес,
                       И, засыпая на часах,
                       Стоит, качаясь, пьяный лес.

                       И вот опять в потоке лиц
                       Ловлю губами твой ответ.
                       За тонким кружевом ресниц
                       Не разглядеть, не разглядеть...

                       Уронишь тихое "прощай",
                       И в паутинку голоса
                       Свернется тень,колечко рук
                       И губ скользящих два крыла.

                       И слов рассыпанных миндаль,
                       Заиндевевшее шитье,
                       И эту розовую шаль
                       Придумал сам, но для чего?

                       Последний раз мелькнет платок,
                       Открыта дверь - но подожди!
                       Потом расскажут, почему
                       Так быстро тают миражи.

                       Я все пойму, не надо слов,
                       Здесь все прекрасно - день и ночь.
                       В стране, не знающей снегов,
                       Вы - Санте Кло. Я - Ваша дочь.




    - Осенний романс



            Как странно столько лет подряд
            Друг в друге слышать свое имя,
            Пропев две тысячи баллад,
            Открыть глаза людьми чужими;

            Прижав ладонями испуг,
            Смотреть, не ведая движенья,
            Как все стремительно вокруг
            Меняет прежние значенья.

            В прямое зеркало взглянув,
            Но в нем себя не обнаружив,
            Поймешь, что, жизнь прожив одну,
            Ты больше зеркалу не нужен.

            Зачем неведомо куда
            Приводит нас слепое счастье?
            Кто знал, что в каждом правота
            Разделит целое на части?

            Виновных проще не винить,
            Но, правотой пугая судей,
            Здесь ничего не изменить -
            Все так и будет, так и будет...

            И, снова пробуя слова,
            В руках удерживая руки,
            Ты ощущаешь: пустота
            Меняет смысл, меняет звуки.

            Слова, слова доносятся, как сон,
            В котором надо вовремя проснуться,
            Увидеть осень, утренний наш стол,
            И ты поешь, раскладывая блюдца.

            И ты поешь, но голос твой - другой,
            И стало слышно в паузах отчаянье,
            И вырастают за твоей спиной,
            Все заслоняя, крылья расставаний.

            И где бы нам в разлуку ни шагнуть,
            Каких бы врозь не прожили кроватей,
            Но наши тени продолжают путь,
            Не покидая призрачных объятий.

                                         1980




    - Прощальный романс



              Как будто первое свиданье,
              Я с вами рядышком стою.
              Я новых песен петь не смею
              И даже старых не пою.


              Я просто так - случайный витязь,
              Стою у вашего огня,
              Но вам твердят: "Не обожгитесь!"
              Но вам твердят: "Не обожгитесь!"
              А вы ... подуйте на меня.


              Мы просто зря себя тревожим.
              Почти смешно, а все молчим.
              Мы больше так стоять не сможем,
              Мы больше так стоять не сможем,
              Но и прощаться не хотим.


              Уймись в груди, огонь желаний!
              Нам все дано остановить.
              Увы, былых очарований
              Не возвратить, не возвратить.


                                  1974



    - Воспоминания о 60-х


             Опять слова отходят от строки,
             Когда я слышу - здесь твои шаги
             Звучат, нигде не ведая преград,
             На много лет вперед или назад
             И так  легко уводят за собой...
             Я раздвигаю сумрак голубой:
             Вот старый дом. Вот старая луна.
             Вот комната, в которой три окна.

             Все те же тени прячутся у штор,
             И эхо повторяет до сих пор
             Все то, что я на звуки поменял.
             И зеркала затянутый провал
             Сквозь эту вдвое сложенную пыль
             Не возвратит покинутую быль.
             Лишь наверху, все окна отворив,
             Поет рояль, и шербурский мотиа...

                 И снова твой двойник
                 Перешагнет ров
                 Сквозь толщину книг,
                 Сквозь тишину слов
                 И скажет: "Мой Пер,
                 Держась за свой лист,-
                 Не обманись вверх,
                 Не повторись вниз..."

                 Но не открыть шрам
                 И не впустить весть -
                 Что не отдал там,
                 Того не взять здесь.
                 И за тобой - вплавь,
                 Но если так плыть,-
                 Перешагнув явь:
                 Не удержать нить.

                 ...И все вперед знать,
                 К губам прижав миг.
                 Течет река вспять,
                 Гася огни, крик,
                 Твоей руки взмах,
                 И наш слепой грех,
                 И мой - всегда - страх,
                 И твой - тогда - смех...

                                       1982




    - ПОСВЯЩЕНИЯ   ДРУЗЬЯМ






    - x x x

                                 И. Б.

       Гордятся мертвым светом фонари.
       Танцуют в лужах  глянцевые тени.
       И наши мысли бродят до зари,
       Укрыв плащом дрожащие колени.

       Не удивляют новые названья.
       Поток имен - настойчивый укор.
       Прозрачный дым чужого увяданья,
       Имен слепящих жертвенный костер...

       А мы умеем: грустно усмехаться,
       Плевать в своих попутчиков шутя
       И на прощанье долго извиняться,
       Что слишком поздно поняли себя;

       Спешить туда, где быстрое теченье -
       Ведь там, где быстро, там неглубоко;
       И выбирать пути для отступленья,
       И принимать из рук твоих тепло,

       Чего ищу - того не ожидаю:
       Чего же ждать от тех, кого не ждешь...
       И, никого ни в чем не упрекая,
       По проводам гуляет сонный дождь.

       Растает свет на матовом стекле,
       В решетки окон спрячутся дома.
       Сидят герои сказок на песке,
       Рисуя веткой наши имена.

       Ложится тень на светлые палитры,
       А над рекой Незыблемых Идей
       Гремят фанфар красивые молитвы
       И слезы льет Распятый Иудей...


                                        1969




    - Юрию  Кукину


              И падают колонны,
              И плавают круги...
              Над нами - не законы,
              Не боги, не стихи.
              Живем в копилках городов,
              В устроенных домах,
              С улыбкой платонической
              На приторных губах.

              За тоненькими шторами -
              Забытая судьба.
              Антеннами, балконами
              Ощерились дома.
              Укрытые карнизами
              Пожары в сотни глаз
              Отдельными квартирами
              Разжевывают нас.

              С протянутой рукою
              Отброшены назад,
              Но поднятой клюкою
              Ударили в набат.
              И сильным больше не опора,
              Слабым - не закон
              Затасканные строки
              Всех памятных времен.

              От маленьких героев
              Хорошего не жду.
              Нигде не видно горя,
              А сердце ждет беду,
              И снятся вместо кораблей
              Из мятых облаков
              Захватанные ручки
              Солдатских тесаков.

              И снова вижу: осень,
              Бредут на вечера
              Закованные в латы
              Пришельцы из вчера;
              Их жесткими подошвами
              Обкусанный гранит...
              А вспоминать о будущем
              Нам память не велит.

              Уходим в мир солдатами,
              И сердце - на замок.
              Останется нетронутым
              Закинутый крючок.
              Запаханы развалины,
              Настроены дворцы,
              И, песнями замученные,
              Носятся скворцы.

              На каменных развалинах -
              Воздушные дворцы...

                                1969




    - Детские праздники


                        Я. Б.

    Детских праздников суета
    Расколола день на дрова.
    Досидим с тобой дотемна,
    Ты еще налей: - За тебя...

    Задрожала по кружкам живая вода.
    Мы поднимемся вверх на четыре лада
    И затянем про снег, про сверкающий лед...
    К нам на праздник никто не придет.

    Ты укрой меня с головой.
    Хватит, кинемся на покой.
    Позови моих старых божков,
    Успокой погремушкою слов.

    Похороним в себе горечь быстрых побед.
    Где искать благодать для оставшихся лет ?
    Только сладкие зерна забвенья травя
    Оставляем себе до поры.

    Все забудется, все пройдет,
    Ветром северным заметет.
    Пусть стучится к нам до утра
    Деревянной лошадкой зима.

    Начинается все и кончается в срок.
    Через книжную пыль наших первых дорог
    Мы увидим не то, что увидеть хотим,
    И опять повернем к колыбелям своим,

    Чтобы крикнуть "Сезам!" у забитых ворот...
    На плато безымянном поземка метет,
    И цепляются елок худые бока
    За остатки короткого дня.


                                       1969




    - Владимиру  Бережкову



               А я скачу на деревянной лошадке
               По сугробам без пальто и без шапки...
                            В.Бережков

   С новогодними дарами
   Мне юродивы пришли,
   На отрезанные ноги
   Одевали сапоги.
   У порога обернулся
   Славный мученик святой,
   На прощание кивнул мне
   Опаленной головой.

   "Да зачем же, в самом деле,
   Стой! Куда же вы пошли? -
   На мои больные ноги
   Мне не нужны сапоги.
   Мне не нужно ваших песен
   И торжественных речей,
   Карнавальных полумасок,
   Полуправды полудней.

   Вы налейте мне с апреля
   Сока чистого берез,
   А измученным судьбою
   Дайте сладость горьких слез.
   Мне не нужно ваших платий,
   Звонких шапок серебра, -
   Дайте тихую гитару,
   Дайте белого коня..."

   С новогодними дарами
   Мне юродивы пришли -
   Протянули мне гитару,
   Протянули посошки.
   Нарядили - подарили,
   Улыбаясь весело,
   Деревянную лошадку
   И потертое седло...


                             1970




    - x x x



               За все, что есть,
               За все, что было,-
               Болят осколки разных лет.
               Из-под накрашенных картинок
               Дымят остатки сигарет.
               В пустых бокалах гаснут свечи,
               Слеза остывшая бежит,
               И тихо в дверь заглянет вечер
               Глазами утренних обид,
               Глазами утренних обид.

               Под звон гитар,
               Под шорох лести
               Уйду, поднявши якоря,
               Не расплескав по каплям мести,
               Зовут меня мои друзья.
               Идем вперед, всему готовы,
               По головам вчерашних дней -
               И нам из окон машут жены
               Платками завтрашних мужей,
               Платками завтрашних мужей...

                                    1969




    - x x x


                         И щит, и меч у нас един.

            Год подсадит ногою в седло,
            Дни пройдут вереницей погони,
            Заколотят подковкой окно
            И проложат следы по ладони.

            Нас ни ветер, ни камень не тронь!
            В чистом поле гуляет гроза.
            Мы летим, мы летим на огонь,
            Мы наверх подымаем глаза.

            И пускай нам оттуда грозит
            Указующий пальчик руки...
            Подымало нас время на щит,
            Опуская потом на штыки.

            Пусть кричат, что не так мы живем,
            Заливаются певчие сварой -
            Мы идем под скользящим огнем,
            Как щитом прикрываясь гитарой.

            Ах, не спрятать за нею лицо -
            Горло выдаст и вытянет петь,
            Где по кругу свистит колесо
            И все тычет указкою плеть.

            Откачал над кострами набат,
            Но на смену приходят куранты.
            Вот о счастье гремит циферблат,
            О любови поют музыканты.

            Слышишь - песни, как птицы,летят,
            Вьется в небе крыло петуха...
            За стеной две гитарки шумят
            И стучит наковальня греха,
            И стучит наковальня греха...

                              1974-75




    - x x x



             Хорошо, когда на нас
             Будет некому пенять, -
             Сможем свадьбы на поминки
             С удовольствием менять.
             Что ни спросим - "Бог подаст..."
             Если мы не одиноки -
             Сможем флаг нарисовать,
             Дом поставить на дороге.
             А из каждого окна,
             Вывесив платочки,
             Станут попками крутить
             Маленькие дочки.
             Будут песни и гульба,
             Поцелуи до утра...

             Заходи, голова,
             На поминки топора!

                                   1973



    - x x x



    - Письмо из Рима


                        - Здесь оставляли к Вам письмо.
                        - Ну, так давай его скорее !
                          А-а-а... все оттуда...
                                         ( из пиесы)

             Зажав послушные лады,
             Звездой падучею гонимы,
             Мы будем сталкивать плоты,
             Пересекать дороги Риму,
             Вступать на горькую тропу,
             Где надо быть, а не казаться, -
             Она обучит нас уму,
             Но так и не научит драться.
             И как бы жизнь нас ни вела,
             За что б ни трогала руками,-
             Ищи для сердца два весла,
             А голове найдется камень.

                                  1973




    - Вере Матвеевой



      Когда, словно в сказке, звучит "Багатель", -
      Как много мы видим в провалы потерь...
      На старенькой пленке вторая струна
      Тебя - утешает, нас - сводит с ума.

      И, нашу разлуку сжимая в руке,
      Плывем мы, как прежде, по этой реке
      С тремя берегами: куда - все равно,
      Как в детстве, руками хватаясь за дно.

      Средь шумного бала и мелких тревог
      Живем, забывая твой первый урок:
      Под дверью Надежды протяжно трубим,
      В печалях не тонем, в любви не горим.

      Я  помню гитару и платье твое -
      С Володей и Витей поете втроем,   *
      И утки взлетают над сладкой водой...
      О, наша Вера, - берег другой.

      Не мы выбираем судьбе имена.
      Ты в новое детство шагнула одна
      И тихо закрыла последнюю дверь...
      О, наша Вера, - что видишь теперь ?

      Не знаю, какое надежней жилье, -
      Но слышу все ближе молчанье твое,
      Где каждая нота, что в поле трава...
      О, наша Вера, - ну что нам слова ?

      О, наша Вера, - ну что нам слова ?..

                                  1981








   ________________

             *   Имеются в виду московские авторы-исполнители
                 Владимир Бережков и Виктор Луферов.



    - ... И  В  ДВЕРИ  ГЛУХИЕ  КРИЧАЛ: " СЕЗАМ !" ...






    - Фарс для фортепиано с хором и барабана



Ах, музыкальные крючки,
Кому звеним, кого хороним?               Он стучал, стучал, стучал -
Ах, барабанные смычки,                   Даже палочки сломались, -
Зачем мозолите ладони?                   Но никто не выходил,
Зачем, взволнованно в кулак              Только дворники смеялись.
Сжимая тоненькие перья,                  Но, подвесив барабан,
Вы подымали пестрый флаг                 Он стучал в него ногой
И пели песенку о вере?                   И, отчаявшись вконец,
Кто вам поверил?                         Барабанил головой.

Гитары трогали в ночи,                   Не пускали во дворы -
Внушали скрипочкам сомненье,             Он носил его по крышам,
Играли в маленький оркестрик             Он стучался с ним в окно,
Под ненадежным управлением.              Но никто его не слышал, -
                                      Потому что, сделав круг
В дорогу звали трубачи                   И присев за фортепьянчик,
Мелькал платок тамбур-мажора,            Все играют и поют:
Но ни разу, черт возьми,                 "Где ж ты, где ж ты, барабанщик?..
Не бывало дирижера -                     И не слышат, и поют,
Дирижера, дирижера                       И играют: "Ля-ля-ля.".
Не бывало никогда.
                                      ... Вы, кажется, что-то сказали? -
Но зато, но всегда, но всегда:           Ах, вот оно: вы не поете;
Тра-та-та-та,                            И ничего не слыхали;
      Тра-та-та-та,                   Не курите ... И не врете...
              Тра-та-та-та-а-а!       И в доме нет даже гитары...
                                      /Случится ж такое в Аркадии!/
Оркестрик, скрипочка, трубач,            Что-что? А-а.
Один, другой, а вон уходит,-             Ну конечно, вы правы:
Но все время по земле                    Наверно, играло радио...
Барабанщики проходят:
Через горы и леса,                                       1973
Пробиваясь сквозь туман...
Вон еще один идет,
Бьет в знакомый барабан.


Он стучал:"Пора сказать
Всем отчетливо и внятно!
Кто там рвется впереди -
Неужели ж непонятно?!
Только надо подойти,
Может, капельку поближе,
И тогда-то уж меня
Обязательно услышат!..




    - Песенка без эпиграфов и посвящений


                   Мы видим: старая картина -
                   Царевый двор и в нем три сына.
                   Два - смотрят в девкины грудя,
                   Дурак - куды глаза глядят.

                   Куда ни глянет - сыть да пиво,
                   В ушах шумит родное диво,
                   И сквозь него один петух
                   Просунул голову и вслух
                   Слова заветные поет -
                   Другого слушать не дает.

                   Дурак решил уйти из дому.
                   Глядит вокруг, как будто в омут:
                   Не видно в омуте ни зги,
                   В глазах расходятся круги.

                   А в круге первом - круге первом
                   Сидит баран на волке сером,
                   А во втором летит перо,
                   В других не видно ничего.
                   Да где ж увидеть те края,
                   Откуда к нам "круги своя"...

                   Что значит "можно", что "нельзя"?
                   Бояре ближе, аль друзья,
                   Что носом тянутся к столу,
                   Несут мочало на колу?..

                   Скажи, мочало, - наш отец, -
                   Сейчас начало аль конец?
                   И чей прибьют к воротам щит? -
                   Мочало мудрое молчит.

                   Дурак вращает мир ногами,
                   Перед собою видит камень.
                   Дурак на тот камень глядит,
                   А камень молча говорит:

                   "Налево сказки - их забыли,
                   А справа те, что стали былью,
                   Но если дальше не свернешь,
                   Там дива новые найдешь."

                   Дурак сказал: "Спасибо, камень!"-
                   Взмахнул короткими руками
                   И полетел в чудесный лес...
                   И, как известно всем, исчез.

                   Но не болит отцова рана:
                   Не стало глупого Ивана.
                   Доволен батюшка, зане
                   Оставлись умницы одне.
                   Остались умницы одне -
                   Доволен батюшка вполне.

                                       1978





    - Кавказскиий тост



      Как по радио Егор
      Цельный день молотит вздор,
      Ну, а мы из той муки
      Лепим пышки-пироги -
      Слаще дыни, слаще груши:
      Сколько хочешь, столько кушай.
      И не надо лезть из кожи -
      Все едят одно и то же.
      Кто прославил сладость эту,
      Сразу стал большим поэтом.
      Жизнь прекрасна, какой спор...

      Ай да умница Егор!..

                        1983



    - Фарс


                        Стремясь постичь загадки дыр,
                        Ворона углубилась в сыр.
                        Вот дырки шире, шире, шире...
                        А где же сыр? - Забудь о сыре.

                                         Борис Заходер


             Взгляни с достигнутых высот -
             Куда мы движемся в природе?..
             Певец Отечество поет,
             Пророк Отечество обходит.
             Куда теперь рубить окно,
             Коль двери заперла эпоха,
             Где каждый пил свое вино,
             Заслышав речь Царя Гороха?..
             За власть из гаек и болтов
             Мы рай создали для воров,
             Где пионер на все готов
             И всюду пепел от костров
                                     Мамая.
             И не звезда над головой -
             Нам путь указывал конвой,
             И я другой страны такой
                                     не знаю.

             За чистоту своих идей
             Мы проводили по заслуге
             На мыло лучших сыновей
             И с мылом все умыли руки.
             Еще не выстыл отчий дом,
             Как слуги верные народа,
             Скрестивши грабли с молотком,
             Создали новую породу.
             Земля дрожала от подков
             Конторы соколов-орлов,
             Взлетели сорок сороков
             И мы накрыли всех врагов
                                     по классу -
             И шли, куда нас вел Отец,
             Речами плавили свинец,
             Пока не выкипел вконец
                                     наш разум.

             Так наши деды в простоте
             С рекой поспорили Истории...
             Они писали по воде -
             А мы на вилы напоролись.
             Да, все хотели по труду, -
             И бесы, вытащив стамески,
             Россию вынесли в трубу,
             Как и не думал Достоевский.
             Под песню  "Шашки наголо !"
             Сравняли город и село,
             И стало главным ремесло -
                                     "По коням!"
             " Даешь всемирный перевес !.."-
             И в щепки, в щепки русский лес,
             В которых мы - даешь прогресс ! -
                                         и тонем.

             И гуси Рима не спасли,
             Хотя трубили по тревоге -
             Их моментально замели,
             Пока Маруся мыла ноги.
             Спасибо, милые, на том,
             Что вы пытались не для славы
             Пробить возвышенным челом
             Дубовый стол моей державы...
             О чем здесь грезила свеча
             Узрела лампа Ильича,
             Что в рай вошла из шалаша
                                     к баракам.
             Светили греки фонарем -
             Но мы пошли другим путем
             И в поле крейсером идем
                                     "Варягом".

             Мы поздно кинулись искать
             Куда от нас скатилось солнце,-
             Теперь приходится стучать
             В приют убогого чухонца...
             Вот так, увидев наконец,
             К чему пришла его затея,
             Восстал из гроба наш Отец
             И хлопнул дверью Мавзолея.
             Но, сколько ни смотри кино,
             Из глаз не выплывет бревно
             И жить нам будет не дано
                                     как людям...
             Пока не выгребем навоз,
             Не будем строить новых грез,-
             А покаяния без слез
                                     не будет.

             Ужель не вытянем теперь,
             И смелость наших разговоров
             Поднимет вновь большую цель,
             И мимо выстрелит "Аврора" ?
             Ну что, поднимем отчий дом,
             Но не "Трудами", а трудом ?
             А если снова запоем: " Осанна !" -
             Опять увидим не из книг -
             Собак, конвой, усатый лик...
             Но прикуси себе язык, Кассандра !

             А здесь как будто бы светло,
             Неужто вправду повезло ?
             Свобода, ты, твое чело...
             Какое время для пиита !
             Грызи гусиное крыло,
             Слагая песни общепита.

             Не плачь, Таганское метро,-
             Пусть дядя скажет, что недаром
             Наш Гамлет выронил перо,
             А Розенкранц  поднял гитару...
             Играй, играй, наш Айболит !
             Да у кого теперь болит ?..
             Лекарства горького, пиит, не надо !
             Чего нам думать, кто был прав,-
             Учите, мальчики, устав
             И " Миру - мир " пишите автоматом.

             Пусть умник держит потолок,
             А мы нашли свои победы,
             Чтобы держать во рту кусок
             И слушать музыку для бедных.
             Но слышу я сквозь треск свечи -
             Летят Володины грачи,
             И стая в воздухе кричит : " Володя !.."
             Пусть нашу память навсегда
             Прожгла безвременья звезда,-
             Ты пепел вкладывай в уста свободе.

             Вдевая в будущее нить,
             Где снова гении и дети
             Воскликнут хором : "Как же быть ?" -
             И бедный Йорик не ответит...
             Мы не увидели в борьбе
             Того, что ведали гиганты,-
             Как жизнь течет сама в себе
             И крепко держится за Канта.
             Зачем качали мы права,
             Из глины строили слова ? -
             Нам не открыла слух сова
                                     Паллады...
             Искали в лужах корабли,
             Делили целое на "пи"
             И проникали в соль земли
                                     лопатой.

             И дыры штопали кайлом...
             Где мрак за каждой нашей дверью
             Поэт не смог постичь умом,
             А я не смог ему поверить
             И все найти пытался суть,
             Как та достойная ворона,
             Что мне указывала путь
             Сквозь крышу синхроциклотрона...

                                            1986-87




    - Мы ( не по Замятину)


                               " Ура" на татарском
                               имеет три поля значения:
                               "убей","окружай" и "смерть".

           Нас такая творила страсть,
           Нас такие подняли трубы...
           Здесь искали над миром власть,
           Здесь дракону открыли пасть,
           И оттуда полезли зубы.

           Нас подняли полки, полки.
           Нас вскормили с копья, с иголки,
           Нас качала вода Хвалынь,
           Нас растила звезда Полынь,
           А петь научили волки.

           Мы штыками ломились в рай
           И вела нас губа не дура,-
           Только всех привели в сарай
           Комиссары в овечьих шкурах.

           Да, мы внуки дракона, наша память чиста,
           Мы не знаем любви, мы не помним родства,
           Не спасут, не поднимут нас крылья Пегаса,
           Ибо тяжко лежит в нас ивашкино мясо...

           Мы кричали на всех: "У-рра!",
           Мы не знали, что выйдет правда,
           Ибо кровь, что лилась вчера,
           Потечет непременно в завтра...

           Эти рвы  никогда не затянет трава,
           Эту кровь никогда не впитают слова.
           Мы не знаем, что есть, мы не знаем, что будет,-
           И нам страшно понять, что мы даже не люди.

           И,пройдя через время вброд,
           Где мы вышли, пусты и голы ?..
           Там, где в землю ушел народ, -
           Там восходят одни глаголы.

           И, глаголам спасая жизнь,
           Нынче храбро слагаем строки...
           Правда, стоит сказать: "Ложись!" -
           И все лягут, раздвинув ноги.

           "Аз воздам!" - кто услышит глас,
           Когда уши заткнули песней ?..
           И все ближе глядит на нас,
           Не мигая, звезда возмездья.

           Мы хотели владеть и землею, и миром,
           Но, по Фрейду, втянули нас черные дыры,
           Не туда и не там повернула тачанка
           И на дно утащила весь флот персиянка,
           Были копья востры и подкованы блохи
           И мы хором влетели под юбку Солохи...

           Как за нами ревел успех!
           Мы в железном неслись потоке.
           Это мы победили всех,
           Все проиграв эпохе.

           И вовеки не смыть позор:
           Навсегда нам сломали имя
           Два тирана - Иван да Петр -
           И посол Сатаны - Владимир.

           Где стоим, мы не знаем,
           Мы не знаем, что строим.
           Только череп коня держит наши устои,
           Где, надежды песок одевая в гранит,
           Вся держава на лагерной пыли стоит.

           И куда нам вперед идти,
           Если вспять повернули время? -
           Ибо там, где пришли вожди, -
           Там не народ, а племя.

           Третий Рим, слышишь грохот струн ? -
           Это старая бродит сила.
           В наших жилах очнется гунн,
           Когда нас позовет Аттилла.

           Мы пойдем, расправляя грудь,
           Открывая ногами двери, -
           Нам уже озаряет  путь
           Красный закат империй.

           И, как знамя подняв топор:
           Выйдем к счастью рубить дорогу,
           Заметая хвостами сор,
           Шагая с конвоем в ногу.

                                1989



    - Цыганочка



   Ох, кривы у нас пути                Суки, нелюди, совки
   И темна дорога...                   Завели до ручки,
   Где вы, ангелы Руси? -              Как надели сапоги
   Сжальтесь, ради Бога!               Шарики да Жучки, -
   Как сказать: "Господь,прости",-     Раскатали под орех,
   Поругавши храмы,                    Разнесли по "тройкам" -
   С детства выросши в горсти          И теперь одна на всех
   У пиковой дамы?                     Птица-перестройка.


   Ах, Аленушка, ау!..                 В клетке перьями шуршит,
   Сбылись небылицы:                   Нас в дорогу свищет...
   Мы нарезались в дугу                Да куда ни посмотри -
   Из чертова копытца, -               Одни лишь пепелища.
   И рогами заросли,                   И не сдвинуть, не свернуть
   Приняли железа,                     Чертовые сани
   И от веры отреклись,                Нам навеки задал путь
   Побратались с бесом.                Дедушка Сусанин.


   Щука дернула струной,               Всех накрыл его топор,
   Лебедь свистнул раком, -            А кому не видно?..
   И пошли за Сатаной                  Сверху - вор, снизу - вор,
   С песней вурдалаков,                В середине быдло.
   И рыдавшую без сил                  Ничего не поменять:
   Бедную Отчизну                      Всюду правят урки
   Надругавшись, завалил               И давно пора играть
   Призрак коммунизма.                 Вместо гимна - "Мурку".


   И по Волге, по Дону                 Полный, братцы, караул! -
   С камнями на шее                    Посреди раззору
   В набежавшую волну                  Воры воронам поют:
   Сбросили Расею.                     " Гарны очи черны!".
   То-то было б увидать                Прячем головы в стакан,
   Стеньке-атамане !..                 Все едим с лопаты...
   Кто сказал: "Такую мать!" ? -       Пролетарии всех стран,
   Нет у нас мамани...                 Больше так не надо!


   Стала черною трава                  Да не открыть рогами дверь,
   И вода соленой,                     Детям не ответить:
   Как пошел косить дрова              " Тятя, тятя, что теперь
   Семочка Буденный.                   Тащат наши сети ?.."
   Скольких деточек шутя               Где старик, старуха где ?..
   Вынули штыками, -                   Дверь доской забита,
   И рассыпалась земля                 И ушли отсюда все
   Под большевиками.                   В трещину корыта.


                      Мы - совсем другой народ,
                      Родом из параши,
                      И никто уж не споет:
                      " Не лепо ли ны бяшеть..."
                      Все. В песок ушла река
                      Под сухие днища.
                      Где гора?..
                      Где ольха?..
                      Где, ромалэ, вишня?..

                                                  1988



    - x x x


 На берегу пустынных вод             Рогами все и порешим...
 Оставлен Господом народ.            Маразм умом непостижим.
 Он Рыбу жалобно зовет,              Дай лапу на прощанье, Джим !..
 Но Атлантида не всплывет            Здесь засосет любой аршин
 В реке.                             Дыра,
 Не видно птицы Гамаюн -             Где у двуглавого орла
 Лишь цельноклепаный Перун           Сыр выпал прямо изо рта
 Занес над Лаврою колун              И заурчала вся урла:
 В руке.                             " Ура !"

 Здесь больше нечего беречь.         Ура нам!.. Чертова дыра
 Нас не спасла родная речь.          Рожает чудищ до хера,
 В ея устах не вспыхнет меч          И тянет с каждого двора
 За нас.                             Бедой.
 Эвтерпа в ужасе молчит,             Куда ? В окно не выбегай -
 У Клио падают ключи,                Найдет, задвинет за Можай
 И Мнемозина голосит:                "Обло, стозевно и лаяй",
 " Атас !"                           И ты еще ему играй
                                     И пой ...
 Певец, во всем твоя вина
 Тебе Отчизна вручена                Играй и пой, давись струной !
 Была - и матерь, и жена,            Мы проиграли вечный бой.
 В твоих устах она брала             Иди, красавица, сквозь строй
 Исток,                              И песен Грузии не пой,
 Глаголом не сумел объять -          Где будет в клочьях под тобой
 И стала мачеха и блядь,             Трава.
 И на лице у нас печать:             Тебя натянут на сапог...
 "Совок".                            Смотри, как сходится мешок
                                     И обращаются в песок
 Теперь не возопи с листа:           Слова.
 Ты не сумел огонь Куста
 Вложить в бумажные уста,            Слова, творившие судьбу,
 Так у сгоревшего моста              Вас Крысолов свернул в дуду,
 Не стой.                            Сказал картавое " ку-ку"
 И кто попросит небеса:              И смял в бумажную звезду
 " Храните, ангелы, певца" ?         С кулак.
 Кому еще стучать в сердца           И мой немыслимый народ
 Золой ?..                           За нею двинулся в поход,
                                     На все натягивая рот, -
 Чего искать, кого спасать? -        Во мрак.
 Мы знаем только воевать
 И в каждом зеркале искать           Во тьме ударил пистолет,
 Врага.                              Упал Ослабя, Пересвет,
 Холоп воспрянет, как герой,         И страшно ангел нам вослед
 Когда мы двинемся стеной            Кричал.
 За тем, кто вскинет над собой       Но мы умчались на метле...
 Рога.                               Мело, мело по всей земле,
                                     И догорела на столе
                                     Свеча.


                                                        1990





    - Тяжелый блюз в августе.



          Ну что, ответь, мой друг философ,-
          Куда завел нас поиск носа ?
          Скажи, зачем вставал на спины
          И вдаль светил пером гусиным ?
          Чего нашел, кого оставил,
          И где сестра, где брат твой Авель ?..
          К чему теперь считать потери ?
          Нам дали то, что мы хотели,-
          И с тем в руках ушли из рая,
          Чтоб здесь в снегах искать Израиль,
          Где слов твоих никто не слышит,
          Где ты играл и пел для нищих.
          И видел как, теряя сил,
          Уходит мир меж губ Далилы,
          И не спасти - тебе тем паче, -
          И не сдержать Стеною Плача:
          Да что с того, что к ней прибиты
          Звезда полей,звезда Давида...
          Тогда давай поднимем свечи
          За всех, кто пел: "Еще не вечер!"
          Который час - узнаем точно:
          Ты слышишь бой часов песочных,
          Когда во тьму с тобою вместе
          Толкнет волну труба Гиллеспи...
          Смотри - снесло пустые сети,
          Держи весло и пой, как ветер.

                                    1991




    - Совковая ностальгическая песенка



               Когда над Родиной светила
               Звезда высокая Кремля,-
               Какая в нас бродила сила,
               Какая плавилась броня!..
               Горели звезды на майдане,
               Гулял на праздники народ -
               И Петя шпарил на баяне
               И пел про танковый завод.

               Трудились мы не за медали
               И не за них ходили в бой:
               На нас смотрел товарищ Сталин
               И улыбался, как живой.
               Пробили пули наше знамя,
               Но встал под знаменем народ -
               И Петя шпарил на баяне
               И пел про танковый завод.

               Играют лентами матросы,
               Давно окончилась война...
               Какие выросли березы !
               Как широка была страна !
               Светили звездочки в тумане,
               Ракеты двигались вперед -
               И Петя шпарил на баяне
               И пел про танковый завод.

               Но злые ветры засвистали
               И сбили с верного пути.
               Ты нас прости, товарищ Сталин,
               Мы не смогли тебя спасти !
               И долго плавал на стакане,
               Не видя берега, народ -
               Но Петя шпарил на баяне
               И пел про танковый завод.

               Опять в стране моей разруха,
               Опять над Родиною дым
               И налетела бляха-муха
               И разнесла кого куды.
               Чужие звезды светят в жизни
               Былым ударникам труда -
               Но даже здесь - своей Отчизны
               Мы не забудем никогда !
               Садится солнце за Майами,
               Но помнит Родину народ -
               И Петя, шпаря на баяне,
               Поет, как танковый завод.

               Но верим: Родина воспрянет
               И всех обратно соберет,
               Чтоб Петя шпарил на баяне
               И пел несдавшийся завод !


                                        1991




    - Средь шумного бала


           Я вышел на свет из дворовой лужи.
           Я верил, что все, что споем, настанет.
           Я честно со всеми стучал по груше
           И честно со всеми мешал в стакане.

           Я видел обоих вождей в гробу,
           Шатался и мусором грел карманы -
           И понял, что мы будем жить в саду,
           Увидев в ушах у себя бананы.

           Великая фирма, родной Совок !..
           Я тоже вязал здесь железный веник,
           Где русские Музы, отмотавши срок,
           Лабают теперь на совковой фене

           О том, как мы сотворили грех
           И сами дитятю скормили волку
           И, лежа под Тем, кто живее всех,
           Не можем найти на него иголку.

           Но верим - ударит великий гром:
           И новый Егорий, гремя устами,
           Пронзит супостата своим копьем,
           Поднявши его над собой, как знамя.

           Из раны рекой потечет смола, -
           А мы-то хотели, чтоб - вина сладки...
           Но только героев родит земля,
           Где хором терзают у правды матку.

           Так ждет и не видит большой народ,
           Какая нам путь озарит идея,
           Чтоб сразу за нею рвануть вперед
           Коронным ходом  е2 - е9.

           И рельсы погнуться, поляжет лес,
           Когда, сапоги набивая ваксой,
           По шпалам эпохи помчит прогресс,
           Сметая живых бородою Маркса ...

           А если потом соберем свой прах
           И из лесу выйдем с мощами Данко,
           То видно в каких, не скажу, краях, -
           Каких и Макар не видал с Лубянки.

           Я тоже не ведал, на чем свернусь,
           Пока не уперся башкой барана,
           Что нашим умом не осилить Русь,
           А только аршином в штанах тирана.

           Никто не сумел - ни варяг, ни грек, -
           Так выйди, Спаситель, и встань над Русью !..
           Но Ангел Господний который век
           Не может у нас отыскать Марусю.

           Да кто же услышит Благую Весть,
           Где дочери Хама седлают ступы
           И, видя, как мало успели съесть,
           Растят меж ног золотые зубы ?..

           И дуньки, копыта макая в крем,
           В крутое трико затянувши сдобу,
           Надвинув на фейс самоварный шлем,
           Заставят накрыть простыней Европу.

           И, видя, как землю накрыл салют,
           А шведы не знают, кому сдаются, -
           Поверим, что мертвые всех спасут,
           Раз стали от них возвращаться блюдца.

           Я тоже вертел под собою стол,
           Слова добывая из царства мертвых,
           Пытался во рту оживить глагол
           И нес что осталось на трех аккордах.

           Куда я на стуле вьезжал верхом
           И, хвост разорив у совы Паллады,
           Все ночи махал над собой пером,
           Но утром ни разу не встал крылатым;

           И в стены глухие кричал: " Сезам !.."-
           И верил, что рухнут оне, как в сказке...
           Теперь открываю великий срам,
           До самого срама раздвинув связки.

           И ежели век говорит: " Звездец !" -
           Кирзовые лапы кладя на плечи, -
           Сожми, что осталось в груди, певец,
           И учи зверей человечьей речи.

           А если случится - возьмут урок,
           И свет засияет, а гром не грянет, -
           Отпилим со лба и наполним рог
           И гусли построим, чтоб пел Бояне.

           Так счастливо наши пойдут века...
           И только однажды средь шума бала
           Услышим, как в уши течет река,
           И поднимем с остатком песка бокалы.

           Вот райская дверца промолвит: "Пли-из!"
           Войдем и обнимем младую Еву ...
           И семя познанья прольется вниз,
           Опять растекаясь, как мысь по древу.

                                                   1991




    - П Е Р Е К Л И Ч К И







    - Октябрь



                          Евгению Клячкину


            Уходим осенью обратно.
            Течет река вослед, вослед.
            Мерцанье желтое парадных
            И в них - шаги минувших лет:
            Наверх по лестнице непроччной,
            Звонок - и после тишина...
            Войди в квартиру этой ночью -
            Увидишь реку из окна.

            Поймешь, быть может, на мгновенье,
            Густую штору теребя
            Во тьме, великое стремленье
            Нести куда-нибудь себя,
            Где двести лет, не уставая,
            Все плачет хор Океанид,
            За их мосты над островами,
            За их Васильевский гранит...

            И перед этою стеною
            Себя на крике оборви,
            И повернись к окну спиною,
            И вниз по лестнице сойди.





    - Дорога


                     посвящается Махавишне


            дорога
            дорога такая
            что в даль убегает
            такую
            что это уже
            никакая не даль
            а дорога одна
            по которой никто
            по которой никто никуда
            по которой нигде
            только шорох шагов
            только слово одно
            только голос ничей
            только взгляд
            только голос ничей
            только взгляд

            а назад поглядишь
            там уходит дорога вперед
            ну конечно вперед
            и куда ни взгляни
            и куда ни ступи
            только шорох шагов
            только слово одно
            только голос ничей
            только шаг
            только голос ничей
            только шаг

                          1980








    - Тем, кто поет, стоя у окна поезда,

              который никуда не идет
                   с севера на юг.

                                  Элле Фицджеральд


           От шумных улиц до ночлега,
           От сна до Страшного Суда
           Толкает в спину человека
           Его неловкая судьба.
           Купец всему назначит цену,
           Мудрец на все положит хвост...
           Вращает музыка арену -
           Певец выходит на помост.
           Так только нищий славит Бога,
           Так просит облака трава,
           Так хриплым голосом пророка
           В ушах взрывается труба.
           И Слово с Музыкой сольется,
           Когда ему велят молчать,
           Когда под кривдой сердце гнется,
           Труба ведет и голос рвется
           Срывая первую печать.


           Немую истину открою,
           Но не пробью глухой стены,
           Поскольку слабый голос мой
           Не умещает тишины.
           Слова, слова не пахнут хлебом,
           Из них не выглянет рассвет...
           И ты глядишь с надеждой в небо,
           И снег летит тебе в ответ.
           И все, и никуда не деться,
           Никто не примет этих слез,
           И нашу музыку и сердце
           Перекрывает стук колес,
           Когда в окне навстречу мчится,
           Раскинув белые поля,
           И, зная все, что здесь случится,
           Кричит в пустые наши лица
           Больная Родина моя...


                                     1983




    - Окуджавиана


                        - 1 -

                Ах, скажите, мой друг,
                Что нам вышло на круг,
                Что за время настало такое? -
                Варим  в шапке уху,
                Гнем с медведем дугу
                Да спасаем от змия героев.
                То ли праздник какой,
                То ль накрыло дырой, -
                Ах, мин херц, вы сюда посмотрите:
                Учит вора богач,
                Скрипку душит скрипач
                И наука терзает свой гитик.
                Так уж вышло оно:
                Зря рубили окно, -
                А может, так все задумано было?
                Аль с тупого конца
                Жгли глаголом сердца,
                Переполнив отечество дымом?
                Все надежды - по швам
                Что ж осталося нам? -
                Лишь гостинцы от мелкого беса,
                Только радость в розлив,
                Только ведьмин мотив
                Долетает из ближнего леса.
                Чем нас ворон кормил,
                Как нас ворог учил,
                А сказать, от своих что терпели!
                Но - кричи не кричи -
                Все лежим на печи,
                Ждем, как вытянет щуку Емеля.
                Из домов, из дворов
                Гнали в землю отцов -
                Только сестры пытались поднять их.
                Но не подняли взор
                И молчат до сих пор
                Сорок тысяч испуганных братьев.
                А как вышли в князья
                Те, что звались "друзья",
                Как взялись за родимые пятна,
                Как пошла эта знать
                Хором в небо плевать...
                Но оттуда вернули обратно.
                Вот и вышел нам суд -
                Гнуть медвежий хомут
                Да растить онемевшее племя.
                Мы от фирмы услуг
                Пилим собственный сук
                Да целуем кайсацкое стремя.
                Знать, не давит теперь
                Груз великих потерь,
                Знать, нашли мы все то, что искали:
                Вот из крана - вино,
                Вот с экрана - кино,
                Да все там же стоим, на Каяле.
                А чтоб прямо идти,
                Не свернуть со стези,
                Нам аршин  затолкали железный:
                Нынче б рады свернуть
                На проторенный путь -
                Да не вертится шея, любезный.
                То и свету у нас,
                Когда искры из глаз
                Озаряют ошибкой ошибку.
                На телеге с веслом
                По оврагу гребем
                Да зовем государыню-рыбку.
                Где тут вытянуть воз,
                Не отдавши волос, -
                Уж и лебедя звали,  и рака.
                А теперь не понять -
                То ли Жучку позвать,
                То ли внучку отдать за варяга...
                Ладно, хватит грустить,
                Ибо мир уместить
                Можно только в дырявом кармане:
                Правда, в руки не взять,
                Но далеко видать...
                И внимает мудрец обезьяне.
                Правде доброй не стать,
                А мы не будем молчать,
                А достанем счастливые краски.
                Чем кричать во степи -
                Лучше жить на цепи
                Да по кругу рассказывать сказки.
                А заметив едва,
                Как нам тяжки  слова,
                Мы подставим под вымысел плечи -
                Будем песен не петь,
                Будем тихо смотреть,
                Как на землю спускается вечер.
                Кто гусиным пером
                Возводил этот дом,
                Чтобы мы обнимали руины?
                Где нам, что нам беречь?
                Ой ты, русская речь, -
                Запах дивный от книги старинной!
                Так откроем вино
                И в пустое окно
                Поплывем на горбатом диване,
                Где кончается лес,
                Где на Поле Чудес
                Осыпается Древо Желаний...

                         - 2 -

                Что нам судьба протягивает свыше? -
                Что лучше видим, то нам и дают.
                Кто все узнал, того никто не слышит,
                И врет мудрец, которого не бьют.
                Тогда зачем в отеческом саду
                За край земли протягиваем взоры,
                Чтоб там найти заветную звезду
                И к ней приделать точку для опоры?
                Ах, здесь каких небес ни сотрясать,
                Какой бы звук ни обхватить устами,
                А все рано ничем не удержать
                Клочка земли под нашими ногами.
                Лишь музыка не держит, что нашла,
                Но ей одной дано касаться двери,
                К которой так торопится душа, -
                Где кажому откроется по вере.
                О , только ей такая даль видна,
                Какой не взять словам несовершенным...
                Вот натянула струны тишина,
                И вот смычок взлетает над Вселенной.
                Что слышим мы - вопрос или ответ?
                Чем скрипка нам сердца соединяет?
                Хотя сказал давно один поэт,
                Что музыка от бездны не спасает...
                Ах, мы всегда найдем, куда упасть, -
                Рисуем ключ, а сами ищем клетку,
                Так пусть звучит чарующая власть -
                Мы соловью вина нальем на ветку.
                Вот сад. Стоят столы, поет певец,
                Стучится в дом мудрец в одном ботинке.
                Лежат волы, железо гнет кузнец,
                И петушок взлетает из корзинки.
                Что эта жизнь - ужели птичий крик,
                Вечерний дым и свет в окошке дальнем?
                Поди скажи - сорвешь себе язык
                И не наполнишь голос этой тайной.
                И ничего нигде не переставить,
                Ни до кого руками не достать, -
                На трех аккордах эту жизнь прославить
                И за порогом дверь поцеловать...

                         - 3 -

                Вверх или вниз кладя себе ступени,
                Все ж не понять счастливому уму,
                Что мы творим из страхов и сомнений
                По некому подобью своему.
                Чего так рвемся к чаяньям своим -
                Ужели  нам неведома награда?
                Ведь все, что мы потрогать норовим,
                То непременно обращаем в злато.
                Ах, кабы знать, чего мы не нашли,
                Ах, кабы жить не мудрствуя лукаво, -
                Мы б это поле проще перешли,
                Не наводя надежной переправы.
                Но, глядя, как ступают по воде
                Те, кто не ждал здесь ни ладьи, ни брода,
                Мы говорим о горней доброте
                И запираем крепкие ворота.
                Не понимая только, почему,
                Чем дольше смотришь в глубину колодца,
                Тем меньше веришь дому своему,
                И ничего в руках не остается ...
                Лишь ты, любовь, с несчастного лица
                Снимаешь боль, протягивая руку,
                Когда твой бог пронзает нам сердца,
                Чтоб даровать спасительную муку.
                Но столько раз, входя в твои сады
                И на спине прилаживая перья,
                Мы не взлетали выше головы,
                Сердечных дел тугие подмастерья.
                Вот почему, за легкие тела
                Держась губами вечного паяца,
                Из каждой птички ладим журавля,
                От нежных крыл не в силах оторваться,
                И, в разных пальцах сравнивая мед,
                Места меняя, ждем, платя любовью,
                Что в добрый сон кудесница войдет
                И дудочку положит к изголовью.
                Ты распахнешь счастливые ресницы,
                И пред тобой - кувшин с живой водой,
                В ногах сидит премудрая девица,
                И за щекою - ключик золотой...

                                              1984



    - Иосифу Бродскому


      Нет, не Музы счастливый избранник
                   и с нею не числился в браке -
      Не пером, а кайлом извлекал то, что спрятано было в бумаге,
      И русалочьих грез из чернил не вытягивал леской,
      Да и дул не в свирель, а в рулон водосточной железки.

      И в разлуке с тобой, и в разлуке с тобой, и в тревоге, -
      Из какой темноты я вытягивал за руку строки!
      Но срывались они, ускользали на горестном крике, -
      Те ж, что выдал наверх, потеряли черты Эвридики...

      Я б не трогал слова - просто мне не хватило таланта.
      Посмотри, этот мир уместился в руках музыканта, -
      Но, похоже, теперь даже с ними не много поправишь,
      Что псалом из груди, что бином извлекая из клавиш.

      Даже если дадут, даже если окажешься правым, -
      Всем стараньям твоим не уйти за четыре октавы,
      Хоть порою сквозь них, озаряя наш сумрак свечами,
      Кто-то смотрит сюда - одинокий, высокий, печальный...

      Нет, я думать не смел на такую загадывать карту -
      Я озвучивал тех, чьи старанья остались за кадром
      У эпохи моей, что под клюквой раскинула кущи,
      У которой теперь барабаном расплющило уши.

      Что ей слух повернет - то ль беда, то ли новая сказка?
      Но не пой, не тянись за ансамблями песни и пляски.
      Только здешнюю боль не  сменяй на пустую свободу
      И найди, сохрани этой жизни щемящую ноту.

      Грянет в небе она, на глаголице эхом отвечу...
      Этот птичий язык так повязан с родимою речью,
      Что гусиным пером не сверни соловьиной основы
      И в жемчужном зерне не открой петушиногоо слова.

      Где вы, песни без слов? Мне до вас и не вытянуть шею.
      Я не то что молчать - я еще говорить не умею.
      Вот и горькую весть как помножить на длинные струны,
      Коль у здешних Камен что ни вещи уста, то безумны?

      Не зегзица в окне, а кукушка дежурная свистнет,
      И с чугунных оград разлетятся чугунные листья.
      И сухие столбы по безвременью время погонит,
      И хозяйка Горы в ледяные ударит ладони.

      Сводный хор домовых грянет в спину тебе от порога,
      И родимых болот светляки обозначат дорогу, -
      И большая река заспешит, заструится вдогонку,
      Чтоб молчанье твое записать на широкую пленку...

      Оглянись, посмотри - ничего за собой не оставил...
      Исключенья твои - это формулы будущих правил.
      Только та тишина, что бумажною дудкой построил,
      Наконец обовьет твою тень виноградной лозою...

      Где надежды рука? Кто вину мне подаст во спасенье?
      Слышишь - в роще ночной поднимается детское пенье,
      И встают высоко, возвращая остывшую нежность,
      Золотая листва,
                   и звезда,
                           и пустая скворешня...



    - Гамлет


                          Владимиру Высоцкому

        Не знать бы мне, с какой сорвусь струны,
        Земную жизнь пройдя за середину,
        Не спутать роль с преданьем старины
        И шепот Музы - с песнями Эриний.

        Быть иль не быть ? Кто зеркало унес ? -
        Мы сквозь него так быстро пробегаем,
        Что сам собой решается вопрос,
        И псы луну выкатывают лает.

        Зачем в песке прокладываем брод,
        Теряем весла, прячемся от ружей,
        Когда везде достанет и собьет
        Из главной башни главное оружье?

        Где мы сейчас? Уже не разглядишь,
        Куда наш парус призраки задули...
        Ревела буря, гром, шумел камыш,
        Рыдала мышь и все деревья гнулись.

        Теперь кругом - великая стена
        И снег идет в холодном нашем храме,
        И тишина - ты слышишь? - тишина
        На много миль звенит под куполами...

        Не может быть! Ужели не во сне
        Свои мечты урезали по пояс
        И утопили истину в вине,
        Чтобы потом начать великий поиск ?..

        Но нет, нигде нам не открылась дверь,
        Хотя мы шли, сворачивая горы,
        И чтоб от нас не скрылась наша цель,
        Мы даже на ночь не снимали шоры.

        Всегда к тебе, пленившая заря!
        Кого твой луч не ослепил - за нами !..
        Ударим в щит, и Дания моя
        Пошлет данайцев с братскими дарами.

        Века, века - о ближнем, о любви,
        Кресты на грудь и камни на пророков...
        Вот потому здесь храмы - на крови,
        И ни на чем другом стоять не могут.

        Ну, где Эдип ?  Здесь ждет его родня;
        Пусть разгадает сфинксову загадку -
        Тогда и мы воспрянем ото сна,
        Возьмем стакан и пустимся вприсядку.

        Но чем, скажи, Горацио, связать
        Всю эту жизнь, которая случилась ?..
        И я напрасно мучаю тетрадь,
        Залив в себя дешевые чернила.

        Неправда, нет ! Лишь музыка права.
        За то, что ей одной служил упорно,
        С таких глубин открыла мне слова,
        Что наверху они мне рвали горло.

        Оставь, оставь, Офелия, глоток !..
        Горит язык, вытаскивая слово.
        Так далеко унес его поток,
        И мне его не вычерпать шеломом.

        Все канет в нем: и говор наших лир,
        И всей Европы призраки и вещи.
        Я за тобой ! На скандинавский мир
        Одним безумьем больше или меньше...

        Я вижу всех, кто выйдет эту роль
        Сыграть всерьез, того еще не зная,
        Что их судьбу и злую нашу боль
        Одним безумьем я соединяю.

        Вот гул затих.
                     Я вышел на помост,
        И мне в слезах внимают фарисеи.
        И свет софитов бьет меня насквозь,
        И от него вокруг еще темнее.

        Да, я хотел сказать: " Остановись,
        Покуда сам не ощутил всей кожей,
        Как дорога, как дорога нам жизнь!.." -
        Когда открыл, что истина - дороже,

        Что каждый шаг записан, как строка,
        Где небеса свои расставят знаки:
        Там высоко натянута струна
        И предо мной - великий лист бумаги...

        Глухая ночь течет за край листа.
        Святые спят. Пустыни внемлют Богу.
        Над головой колеблется звезда.
        И я один вступаю на дорогу.

                                         1985




    - ... НАД  ВЕКОМ  ГОЛОВУ  СКЛОНЯ ...




                     Монолог

           Так что же мы - хотим себя сберечь,
           Но столько сил укладываем в речь,
           А не в дела... И вот в который раз
           Потоки слов рассеивают нас.

           И так ступаем вдаль по тверди слов,
           Сложив из них очаг себе и кров,
           Хоть все твое, доступное словам,
           Есть тот предел, который строишь сам.

           Слова даны, чтоб в них уметь молчать,
           Но это нам пока что не поднять...
           Дымит перо, стучит копытом стол,
           Мы рвем сердца и жжем в ночи глагол.

           Так пой, гитара, дым тебя не съест!
           Плати, певец, за свой цветущий крест,
           Но не пиши по прописям слуги
           И не грусти: у славы три руки.

           Иди туда, куда ведет мотив -
           Что может меч, когда ты держишь гриф ?..
           А из камней, что на пути твоем,
           Сложи ступень, чтобы войти в свой дом.

           И не проси, чего нельзя просить,
           Вину в вино умея обратить,
           Из бедных жил вытягивая звук, -
           И здесь тебе соломинка и крюк.

           Вот этот звук, раскрывшийся в руке, -
           Проводишь им теперь по тишине,
           Как по холсту, по памяти Творца,
           И видишь Лик, и нет в тебе лица.

           Красавица, хоть слово подари!
           Мне не увидеть прелести твои,
           Не отворить таинственных глубин...
           Уходишь ты, а я стою один.

           Так, значит, все останется как есть -
           Мне не сложить единственную песнь,
           В ней не открыть того, чего ищу...
           Слова бегут, но я - но я молчу.

           И ты молчи, слепое ремесло!
           Куда меня влечет твое весло?..
           Одной рукой удерживаю гребь,
           А на другой позвякивает цепь.

           И эта цепь, и та - на дубе том -
           Сплелись в одну на дереве пустом,
           Одна вода стекает по усам,
           И все себе рассказываю сам.


                                         1982



    - Цыганочка у вечернего окна



                       1

           Как может маленькая грусть,
           В окно глядящая со стула,
           В одно мгновение вернуть
           Все то, что кончилось, уснуло,
           Придвинуть несколько домов,
           Улыбкой жизнь твою измерить
           И пред тобой поставить вновь
           Во тьму распахнутые двери?
           В руках удерживая дым,
           Не обманись его покоем...
           Так что становится былым,
           Когда кончается былое?
           Зачем о времени вздыхать? -
           Ведь, проходя любые стены,
           Оно возводит в благодать
           Все наши горькие замены.
           Над веком голову склоня,
           Не умножай его печали
           И не держи в руке огня,
           Смотрясь в пугающие дали,
           Где, тихим голосом звуча,
           В окне неведомой отчизны
           Горит бессмертная свеча
           Сквозь толщину бегущей жизни.
           На наши клавиши дыша,
           Но в них себя не оставляя,
           Горит бессонная свеча,
           К себе путей не озаряя.
           И, Господи, не дай нам знать
           Когда-нибудь о нашей тайне -
           Но помоги себе не лгать,
           Взглянув в глаза дороге дальней...


                       2

           Что молчишь, мечта хрустальная?
           Чей одалживаешь грош?
           Где взойдешь, звезда опальная?
           Ты, гитара, где соврешь?
           Да не сердись, подруга милая, -
           Ведь и так твоя струна
           Слова доброго не выловит:
           В отчем доме - тишина.
           Что тут было, что тут видели,-
           Не вернулось бы назад!
           Стольких до смерти обидели -
           До сих пор темно в глазах.
           И зачем с такою силою
           Сводит горечью уста
           Над бараками, могилами
           Нашей родины звезда?
           И теперь, друзья-старатели,
           Нам в подмогу или нет
           Тихий свет у Божьей Матери
           И Егорий на коне?..
           А может, вправду не расстанемся
           И не выпадет уснуть...
           Смерть - короткое пристанище,
           За которым - долгий путь.


                       3

           Хочешь - спи, а хочешь - пой,
           Хошь - лови синицу,
           Все равно случится то,
           Чему быть-случиться.

           А поймаешь журавля -
           Легче-то не станет:
           Широка моя земля,
           Да не видать в стакане.

           Здесь кого не посади,
           Хоть в свои же сани,-
           Все равно надежду жди
           С белыми глазами.

           День за днем поем одно:
           "То ли еще грядет !"
           Ох, и так всего полно,
           Да, видать, не хватит...

           Господи, в который раз
           Буря небо мглою, -
           Да ни вода, ни кровь из глаз
           Сон с лица не смоют.

           Горе горше от ума,
           А любовь - короче,
           Где дорога - там сума,
           А поднять нет мочи.

           Жизнь нам больше или смерть,
           Что сейчас - не знаю...
           До небес - земная твердь,
           А за ней - другая.

           Там откроется окно,
           Слово молвит рыба,
           И услышишь одно:
           " Господи, спасибо !"

           То не ищем, что найдем, -
           Так оставь нам силы
           Славить Имя Твое,
           Что бы ни случилось...

                              1980



    - Песня Исхода.


            Прощайте, серые поля,
            И вы, измученные реки.
            Прощай, несчастная земля,
            И Муза горестных элегий.
            Спалил нам душу вечный бой
            И бури парус наш не ищет.
            Прощай ! - уйдем искать покой,
            Поднявшись дымом с пепелища.

         Мимо - уже ни с кем не споря,-
         Мимо терпенья, мимо горя,
         Мимо виновных, мимо судей,
         Мимо всего, что есть и будет,
         Мимо звезды слепых пророков,
         Мимо в себе распявших Бога,
         Мимо певцов, склонивших выю,
         Мимо больших портретов Вия,
         Мимо его великой власти,
         Мимо набитой мясом пасти,
         Мимо кирпичных стен прогресса,
         Мимо внизу лежащих бесов,
         Мимо спаливших вечный город,
         Мимо дрочивших серп и молот,
         Мимо - за все старанья наши -
         Мимо на всех бездонной чаши,
         Мимо уже сомкнувших вежды,
         Мимо седой, как лунь, надежды,-
         Мимо ! Уходит вверх дорога -
         Мимо раскрытых наших окон,
         Мимо - где всех спасали струны, -
         Мимо - звучал твой голос юный, -
         Мимо - теперь звенит с Каялы,
         Словно прощальный зов рояля...
         Мимо ! - Во мраке гаснут свечи,
         Точно язык родимой речи,-
         Мимо остатка слов в стакане,-
         Ты их теперь спасай, Бояне !
         Мимо, Твоей тропы не видя,
         Мимо - за все прости, Спаситель, -
         Мимо Твоих остывших храмов,
         Мимо моей уставшей мамы...
         Мама!  Скажи за всех - "довольно!"
         Мама!  Уже почти не больно...
         Мама!  Куда нас время гонит
         Мимо твоих пустых ладоней ?..
         Мимо сырой земли в курантах,
         Мимо открывшей рот Кассандры
         Мимо - внизу остались крыши, -
         Мимо... Уже все выше,
                            выше,
                               выше...
         Выше ! - Как холодна свобода...
         Выше ! - и только Песнь Исхода...
         Выше ! - и снова вторит эхо
         Плачам на Вавилонских реках.
         Мимо!  Гори, глагол, пожаром,
         Дымом наполним рваный парус:
         Мимо! - Уже не смотрят дети -
         Мимо - как нас разносит ветер...
         Мимо...
                мимо...
                       мимо...

                                  1990





    - Песня о надежде



      Ты куда понапрасну зовешь,
      Что сулишь своим голосом прежним
      И по свету на крыльях несешь
      Неразумное имя Надежда ?..

      Ах, зачем - оглянись, посмотри, -
      За тобой столько лет неужели
      Уж седые солдаты твои
      Все плывут на пробитых шинелях ?

      Как ни вденет в твои стремена
      Три струны обреченная свита -
      Только птица выводит одна
      Общий плач по живым и убитым.

      И сестер без тебя не собрать,
      У окна твоего не причалить...
      Так играй, пока можно играть,
      И затягивай раны печалью.

      Так пуста перед нами сума,
      Что твои не поднимут ладони.
      Раз на свете есть имя Судьба,
      То тебе с ним тягаться не стоит.

      Что нам прежде твой смех обещал -
      Как могли мы увидеть, мой ангел,
      Если все заслоняла свеча,
      Что нам рай озаряла из банки ?..

      И теперь только дверь отворю,
      Протяну виноватую руку, -
      Как две птицы поднимут зарю,
      Как труба заиграет разлуку ...

                                     1987





    - Песня старого летчика

           ( к спектаклю театра им.Моссовета)



             Летим по кругу зим и лет
             Ведь мы с тобой всегда как птицы...
             Нам сниться небо на земле,
             А в небе нам ничто не снится.


             Внизу недолгий наш покой
             Хранят и вслед глядят с балкона,
             Как мы проносим над землей
             Вот эти крылья за спиной
             Да эти крылья на погонах.


             Мы шли на разные огни,
             И сквозь нелетные погоды,
             Мы не считали наши дни,
             Но обогнали наши годы.


             И время встанет за спиной
             И все свое вернет задаром.
             И твой трубач трубит отбой -
             Кладет трубу - берет гитару.


             Откроет двери в пустоте
             И поведет, обняв за плечи,
             Тебя к спасительной звезде,
             Что к нам во тьме летит навстречу,

             Что к нам во тьме летит, летит...


                                            1979





    - Одиссея ( неканонический вариант)


 Догорая дотла, как ахейская шапка на воре,
 Тает в небе луна, и на берег бросается море,
 Где сидит человек, отирая соленую влагу:
 Он когда-то спешил, он вернуться мечтал на Итаку.

 Но куда торопиться теперь, если те, кто и помнил, забыли?
 Двадцать лет - это срок, что длиннее и глубже могилы,
 Для чего возвращаться туда, где у всех помутится от страха?..
 Невозможно вернуться в свой дом не однажды оплаканной тенью
                                                     из мрака.

 Потому-то никак Одиссей и не может покинуть застолья
 И своей упивается горькой, своей неотступною болью.
 Вот три тысячи лет собираемся мы на пиру Алкиноя,
 И опять, и опять на устах у певца рассыпается Троя...

 Все окончилось так, как о том насквозила Сивилла,
 И сбылось, что обещано было Гекубе, ему и Ахиллу.
 Почему так случилось и кому эту тайну откроют? -
 Ведь никто, ведь никто не хотел тогда плыть в эту Трою.

 Ну подумай, кому столько лет было нужно бросаться на стены, -
 Неужели им дел не хватало без этой ничейной Елены?
 Для чего ж родилась эта глупая злая затея -
 Разве только, чтоб будущим римлянам род получить от Энея?..

 Да, конечно, в преданьях - одно, а на деле бывает иначе,
 И кончаются битвы и встречи не пиром,  а плачем,
 И хоть медом с вином заливают нам уши сирены,
 Но у всех на губах остается лишь привкус железа и пены.

 Так по свету идем, под плащом согревая тревогу,
 Только нам не звезда, а смола освещает дорогу,
 И посуше, по морю снуют деревянные волки,
 И торчат из воды наших странствий немые осколки...

 Вот сидит Одиссей, свое место заняв у огня,
 Вспоминает, как пахло в паху деревянном коня,
 Как трещали троянские шлемы от каждого взмаха
 И как страшно кричала и билась в покоях своих Андромаха.

 А потом он на берег идет и скитаньем и вымыслом полный,
 И торопит ночами и гонит огромные волны,
 И по лунной дороге навстречу эгейскому мраку
 Опускает лицо и плывет на Итаку.

 И хотя, и хотя на мизинец ему не оставлено веры,
 Он глядит тяжело, как за мысом вдали исчезают триеры.
 Для чего он старался, бессмертных противился воле ?..
 И глаза его тускло мерцают в ночи и сливаются с морем.



    - Романс


         Прости, Господь, что столько сил
         Я в скудных помыслах оставил,
         Что я пытался этот мир
         Измерить смертными устами.
         Все то  же делаю теперь...
         К каким неведомым основам
         Ключом скрипичным и басовым
         Открыть пытаюсь эту дверь ?

         Зачем, зачем такая власть
         Приходит в песенные строки, -
         Ужель так хочется попасть
         В своем отечестве в пророки ?
         За то, что в музыке не лгал,
         Не прятал камень за щекою,
         Не сделай, Господи, героем,
         Зажав по пояс в пьедестал.

         Спасибо светлое за то,
         Что я не грезил о свободе,
         Вином не смазывал перо
         И был в провинции не моден.
         Среди счастливых запевал,
         В ботинках, купленных на вырост,
         Меня мой голос сразу выдаст,
         Каких бы слов не называл.

         Но все же близится черед
         И нам кружиться на пластинке,
         И племя новое придет,
         Чтоб взять меня ножом и вилкой.
         Зачем же с перышком в горсти
         Мы тоже думали: " Крылаты !.." -
         И находили виноватых,
         Пытаясь что-нибудь спасти ?..

         Дойду ль до истины простой,
         Иль занесет меня удача
         И профиль школьницы одной
         Опять судьбу переиначит ?
         Куда нас музыка вела,
         Зачем здесь голуби над нами,
         Зачем так держимся за камень
         С холодным именем - Земля ?..

         Пусть высоко мою печаль
         Поднимет снявшаяся стая:
         Я буду всматриваться вдаль,
         Слова на золото меняя, -
         И опустевшие леса
         Разбудит возглас журавлиный,
         И одинокий лист осины
         С надеждой глянет в небеса...


                                1985




Last-modified: Tue, 01 Feb 2000 12:19:20 GMT

Оцените этот текст: