я не тратишь.
И он впервые стряхнул пепел в пепельницу. Потрясающая любезность.
- Попробуй думать так: мы пришли тебе помочь. Совершенно не важно, от
какой организации. Известно нам многое. Мы знаем о Профессоре, о черепе, о
результатах твоего шаффлинга. А также о том, что тебе и в страшном сне не
приснится... Следующий вопрос.
- Это вы вчера наняли газового инспектора, чтобы он выкрал у меня
череп?
- Ну, я же тебе сказал, - поморщился Коротышка. - Нам не нужен череп.
Нам ничего не нужно.
- Кто же его нанимал? Или ко мне заглянуло привидение?
- Это нам не известно, - ответил он. - Как не известно еще кое-что.
Разработки Профессора. Мы в курсе, чем он занимается. А к чему он пришел в
итоге - не знаем. Но очень хотим узнать.
- Но я-то этого не знаю! - пожал я плечами. - Я вообще ничего не знаю,
только все шишки валятся на меня.
- Да, ты этого не знаешь. Тебя просто используют. Как инструмент.
- То есть вы понимаете, что взять с меня нечего. Зачем же вы пришли?
- Просто познакомиться, - сказал Коротышка и постучал уголком зажигалки
по столу. - Сообщить тебе о факте нашего существования. А также обменяться
информацией и соображениями, чтобы легче было работать в дальнейшем. Что,
например, по этому поводу думаешь ты?
- Хотите, чтобы я включил воображение?
- Валяй! Воображение свободно, как птица. И просторно, как море. Никто
его не остановит.
- Я полагаю, вы не из Системы. Но и не с Фабрики. У вас другие методы.
По-моему, вы - какая-то маленькая независимая контора. Свободные художники.
Хотите откусить кусок пирога. Причем откусывать будете, скорее всего, у
Системы.
- Ты посмотри, а? - воскликнул Коротышка, поворачиваясь к своему
братцу. - Я же говорил? Мозги у него что надо!
Верзила молча кивнул.
- Просто удивительно: такие мозги, а живет в такой конуре. Такие мозги,
а жена с другим убежала...
Должен признаться, так меня уже давненько никто не хвалил. Я покраснел.
- Твои догадки, в целом, верны, - продолжал Коротышка. - Мы планируем
использовать технологии Профессора для победы во всей этой драке за
информацию. Мы хорошо подготовились. У нас есть деньги. Теперь нам нужен ты,
а потом и сам Профессор с его исследованиями. Получив, что хотим, мы
вклинимся между Системой и Фабрикой - и в корне изменим расстановку сил . В
этом - замечательная особенность информационных войн. Все равны. А побеждает
тот, у кого новее технологии. Побеждает однозначно. Как используются эти
технологии - уже не важно. Сегодня на рынке информации совершенно
ненормальная обстановка. Абсолютная монополия, разве нет? Все, что под
солнцем, прибрала к рукам Система, а все, что в тени, заграбастала Фабрика.
Всякая конкуренция душится на корню. Как ни крути, нарушается главный
принцип свободной экономики. Ты считаешь, это нормально?
- Это меня не касается, - пожал я плечами. - Я обычный муравей.
Выполняю свою работу и больше не думаю ни о чем. Так что если вы собираетесь
пригласить меня в компанию...
- А вот здесь ты не понимаешь. - Он прищелкнул языком. - Мы не
приглашаем тебя в компанию. Мы просто заполучаем тебя с потрохами. Следующий
вопрос.
- Кто такие жаббервоги?
- Жаббервоги живут под землей. В тоннелях метро, в канализационных
шахтах и так далее. Питаются городскими отходами и пьют сточную воду. Людям
на глаза, как правило, не показываются. Поэтому об их существовании почти
никому не известно. На человека обычно не нападают, но если кто забредет в
тоннель, могут заживо съесть. Были случаи, когда пропадали без вести
служащие метро.
- А правительство что, не в курсе?
- Разумеется, в курсе. Не такое уж идиотское у нас правительство. Кому
положено, тот знает. Но только на самом верху.
- Почему же они не предупредят народ? Или не разгонят всю эту нечисть?
- Во-первых, - ответил Коротышка, - если сообщить об этом народу,
начнется национальная паника. Ты только представь: люди вдруг узнаю?т, что
прямо у них под ногами копошится какая-то мерзость. Кому это понравится?
Во-вторых, воевать с жаббервогами - гиблое дело. Хоть все Силы Самообороны в
тоннели под Токио загони. Подземелье, где не видать ни зги, для них - дом
родной. Война была бы слишком кровавой и слишком непредсказуемой... И еще
одно. Эти твари устроили себе огромное гнездовье прямо под Императорским
дворцом. Так что никто не помешает им в любую ночь выползти на поверхность и
утащить с собой вниз хоть всю императорскую семью. Случись такое - Япония
перевернется с ног на голову, согласен? Поэтому правительство не рыпается и
делает вид, что ничего не происходит. Тем более, что жаббервоги, если с ними
договориться, - идеальный союзник. С которым не страшны ни войны, ни
государственные перевороты. И который выживет даже после ядерной катастрофы.
Впрочем, на сегодняшний день с жаббервогами еще не договорился никто. Людям
они не доверяют и ни с кем на поверхности сотрудничать не хотят.
- Но я слышал, жаббервоги сговорились с кракерами? - вставил я.
- Да, ходят такие слухи. Но если даже и так, то, скорее всего,
ненадолго. Просто им зачем-то на время понадобились кракеры. Сама мысль о
том, чтобы жаббервоги и кракеры заключали какой-либо постоянный договор,
слишком абсурдна. Не стоит обращать внимания.
- Однако жаббервоги украли Профессора...
- И это мы слышали. Но подробностей пока не знаем. Не исключено, что
Профессор сам это инсценировал. Когда каждый старается обвести других вокруг
пальца, любые слухи можно трактовать как угодно.
- Но чего Профессор хотел?
- Профессор вел совершенно оригинальные исследования, - сказал
Коротышка, разглядывая зажигалку с разных сторон. - Соперничая и с Системой,
и с Фабрикой одновременно. Кракеры старались опередить конверторов,
конверторы пытались вытеснить кракеров. А профессор обособился - и создал
технологии, способные перевернуть мир. Для этого ему понадобился ты. Заметь,
не абстрактный конвертор для обработки данных. А лично ты.
- Лично я? - переспросил я удивленно. - Но у меня - ни талантов, ни
выдающихся способностей. Обычный человек из толпы. Из-за таких, как я, мир
не переворачивается. Зачем я ему?
- Вот на этот вопрос мы пока не нашли ответа, - произнес Коротышка,
вертя в пальцах зажигалку. - Есть догадки. Но ответа нет. Годами Профессор
работал, ставя свои эксперименты именно на тебе. И постепенно подошел к
финальной стадии исследования. Но ты об этом даже не подозревал.
- То есть, вы ждали, когда завершится эта финальная стадия, чтобы потом
прибрать к рукам и меня, и результаты экспериментов?
- В общем, да, - кивнул Коротышка. - Но, как назло, в небе сгустились
тучи. Кракеры что-то пронюхали и зашевелились. Волей-неволей приходится
торопиться и нам.
- А Система об этом знает?
- Нет, Система пока ничего не заметила. Кроме, разве, того, что вокруг
Профессора начинается какая-то возня.
- И кто же такой Профессор?
- Несколько лет Профессор работал в Системе. Работал - не так, как
работаешь ты, выполняя, что прикажут. Он занимал большой пост в Центральной
лаборатории. Его специальность - ...
- В Системе? - перебил я. Разговор становился все запутаннее. Я был
чуть ли не главной его темой, но по-прежнему не понимал ни черта.
- Да, - кивнул Коротышка. - твой коллега. Просто вы не пересекались по
работе. Не говоря уже о том, что Система - огромная организация, помешанная
на секретности. Что конкретно в ней происходит - по большому счету, знают
только несколько человек наверху. В итоге левая рука не знает, что делает
правая, а один глаз видит совсем не то, что другой... Проще говоря, слишком
много информации, с которой никто не может справиться в одиночку. Кракеры
пытаются эту информацию украсть, конверторы стараются ее уберечь. Но, так
или иначе, организация слишком громоздка и сложна, чтобы кто-либо мог
удерживать весь поток данных под контролем... В такой ситуации Профессор
уходит из Системы и начинает собственные, независимые исследования. Знания
его огромны. Он - специалист высшего класса в нейрохирургии, биологии,
палеонтологии, психиатрии и любой области, касающейся человеческого
мышления. Можно сказать, редчайший тип гениального ученого-универсала эпохи
Возрождения, живущий в наши дни...
Я вспомнил, как объяснял старику про стирку и шаффлинг, и мне стало не
по себе.
- Почти все конвертационные системы, которыми вы пользуетесь, созданы
этим человеком, - сказал Коротышка. - Грубо говоря, вы - муравьи, которые
живут и работают по заданной им программе. Уж извини, если тебя обижает
такое сравнение.
- Да нет... Не обижает.
- В общем, он ушел из Системы. Его, естественно, тут же позвала к себе
Фабрика. Ведь чаще всего конверторы, выпавшие из Системы, становятся
кракерами. Но Профессор отказался от приглашения. Заявил, что должен
заняться собственными исследованиями. И с тех пор стал врагом как для одних,
так и для других. Для Системы - потому что знает слишком много секретов, для
Фабрики - потому, что не перешел на их сторону. А это значит - враг.
Профессор все это прекрасно понимал. И построил себе лабораторию прямо по
соседству с логовом жаббервогов. Ты уже бывал там, не так ли?
Я молча кивнул.
- Отличная идея, - продолжал он. - Никто чужой не сунется. Вокруг
просто кишит от жаббервогов, с которыми не справятся ни кракеры, ни
конверторы. Сам Профессор, чтобы туда попасть, выстраивает коридор из
ультразвука такой частоты, какую жаббервоги на дух не переносят. И проходит
по нему, как Моисей по расступившимся водам. Идеальная система защиты. Если
не считать его внучки, ты, наверное, первый, кого он к себе пустил. Это
говорит, насколько ты для него важен. А также, что его работа близка к
завершению. Чтобы все успешно закончить, он и вызвал тебя.
- М-да... - только и выдохнул я. Никогда в жизни не думал, что мое
существование может представлять какую-то важность. Сама эта мысль - "я
важен" - казалась настолько абсурдной, что привыкнуть к ней сразу не
получалось. - Стало быть, конвертация, которую я для него выполнял, - всего
лишь приманка, чтобы вызвать меня к себе? Если главное для него - это я,
значит, в самих этих данных ценности ни на грош?
- Да нет. Здесь ты как раз ошибаешься, - возразил Коротышка. И снова
бросил взгляд на часы. - Эти данные - сверхсекретная программа. Вроде бомбы
с часовым механизмом. Когда придет время, бомба взорвется. Разумеется, это
образное выражение. Никаких подробностей мы и сами пока не знаем. И не
узнаем, пока не расскажет сам Профессор... Итак, что еще? Давай быстрее, у
нас мало времени. После нашей милой беседы мне нужно еще кое-что успеть.
- Куда делась внучка Профессора?
- Внучка? А что с ней? - удивился Коротышка. - Мы ничего не знаем. За
всеми подряд не уследишь... А ты что, положил на девку глаз?
- Нет, - ответил я. И повторил про себя: наверное, нет.
Не сводя с меня глаз, Коротышка поднялся со стула, взял со стола
сигареты с зажигалкой и спрятал в карман.
- В общем, теперь ты понял, что происходит и чего мы хотим. Добавить к
этому можно только одно: у нас есть конкретный план. А также информация,
благодаря которой мы в этих скачках опережаем кракеров, по крайней мере, на
полкорпуса. Но сил у нас пока не так много. Если Фабрика вовремя
сориентируется и вступит в борьбу всерьез - нас обгонят и в итоге раздавят.
Поэтому приходится водить их за нос, чтобы они ничего не заподозрили. Это ты
понимаешь?
- Понимаю, - сказал я. Чего ж тут не понять.
- Но своими силами нам с этим не справиться. Значит, необходимо
одолжить силы у кого-то еще. У кого бы одолжил ты?
- У Системы, - ответил я.
- Ты слышал? - Он повернулся к Верзиле. - Что я говорил? Голова!.. - И
снова посмотрел на меня. - Но для этого нужна наживка. Без нее никто не
клюнет, и добыча уйдет. Наживкой мы назначаем тебя.
Я покачал головой.
- Это немного расходится с моими планами.
- Дело тут не в твоих планах, - терпеливо произнес он. - А в том, что
такие ребята, как мы, тоже любят работать на совесть. А потому у меня к тебе
вопрос. Какие вещи в этой квартире для тебя самые ценные?
- Никакие, - пожал я плечами. - Ценных вещей не держу. Все - сплошная
дешевка.
- Это я и сам вижу. Но о каких ты будешь особенно жалеть, если их тебе
раскурочат? Ничего, что дешевка; все-таки это твой дом...
- Раскурочат? - я подумал, что ослышался. - Что значит раскурочат?
- Раскурочат - значит... раскурочат. Вот, как эту дверь. - И он указал
на искореженную железную дверь на полу в прихожей. - Деструкция в чистом
виде. Так, чтобы камня на камне не осталось.
- Но зачем?
- Долго объяснять. Хотя объясняй тут, не объясняй - курочить все равно
придется. Поэтому лучше сразу скажи, какие вещи в этом доме самые для тебя
дорогие. А остальное мы возьмем на себя.
- Видео-плейер, - сдался я. - И телевизор. Оба дорогие, совсем недавно
купил. А также коллекция виски в серванте.
- Что еще?
- Кожаный пиджак. Костюм-тройка, совсем новый. Летная куртка с
рукавами, на меху.
- Это все?
Больше ничего ценного мне вспомнить не удалось. Терпеть не могу
забивать дом вещами, которые нужно беречь.
- Все, - сказал я.
Коротышка кивнул. Верзила тоже.
Первым делом Верзила распахнул дверцы и ящики всех шкафов. Откопал мой
старенький "буллворкер", с которым я иногда упражняюсь по утрам, закинул его
за спину, согнул наподобие клюшки и выгнул обратно. Никогда не видел, чтобы
люди гнули спиной "буллворкер". Сильное зрелище.
* Популярный домашний тренажер эспандерного типа. В нерабочем режиме
похож на увесистую металлическую
Схватив "буллворкер" за один конец и выставив перед собой, точно
бейсбольную биту, Верзила отправился в спальню. Вытянув шею, я следил за
каждым его движением. Встав перед телевизором, Верзила размахнулся пошире -
и нанес железякой сокрушительный свинг в кинескоп. Под звон разбитого стекла
и плямканье тысячи фотовспышек новехонький ящик с 27-дюймовым экраном,
купленный какие-то три месяца назад, развалился, точно спелый арбуз.
- Минуточку!.. - вскочил было я со стула, но Коротышка так шваркнул
ладонями по столу, что я тут же плюхнулся на прежнее место.
Тем временем Верзила сграбастал плейер и несколько раз шарахнул его
передней панелью по останкам телевизора. Посыпались кнопки, контакты
замкнуло, из плейера выпорхнуло облачко белого дыма и вознеслось к небесам,
как отмучившаяся душа. Верзила оглядел результаты своих трудов, сгреб в
охапку две новорожденные кучки металлолома и кинул на середину спальни.
Затем достал из кармана нож, с красноречивым лязгом выпустил лезвие. И,
распахнув платяной шкаф, принялся аккуратно кромсать сначала куртку
американских ВВС, доставшуюся мне чуть ли не за двести тысяч, а за ней и
костюм от "Братьев Брукс".
* Примерно 1, 800 долларов США.
- Я не понял! - заорал я на Коротышку. - Вы же сказали, что не будете
курочить самое ценное!
- Я такого не говорил, - невозмутимо ответил тот. - Я просто
поинтересовался, что у тебя в доме самое ценное. И ничего не обещал. Когда
что-то курочишь, всегда начинай с самого ценного. Так положено.
- Черт бы вас всех побрал... - устало пробормотал я, достал из
холодильника очередную банку пива, открыл, сделал глоток. И стал смотреть с
Коротышкой дальше, как его двоюродное чудовище превращает мою уютную,
обжитую квартирку в помойную яму.
14
КОНЕЦ СВЕТА
Лес
Осень заканчивается. Однажды утром я просыпаюсь, гляжу в окно - а осени
больше нет. Рваные облака исчезли, а вместо них от Северного хребта
надвигаются плотные тяжелые тучи, точно вражеские гонцы, несущие в Город
дурную весть. Осень для Города - уютный и желанный гость, но остается всегда
ненадолго и исчезает, не попрощавшись.
Осень уходит, оставляя после себя пустоту. Странный отрезок пустого
времени: уже не осень, еще не зима. Золотая шерсть у зверей все больше
тускнеет, словно какой-то небесный маляр перекрашивает их одного за другим в
белый цвет, извещая людей: "вот-вот наступит Зима". Все живые существа, все
явления и события накануне Великой Стужи прячутся кто куда, делаясь
маленькими и слабыми. Предчувствие зимы укутывает Город огромным невидимым
покрывалом. Шум ветра, шелест листьев и трав, тишина ночи и шорох людских
шагов обретают тот странный, едва уловимый намек, делающий любые звуки
далекими и чужими. И даже журчанье воды меж отмелей на Реке, от которого
осенью делалось так уютно, больше не успокаивает мне сердце. Чтобы спастись,
Природа словно забирается в панцирь, закрывает створки и застывает в своем
совершенстве. Для нее Зима - особое время года, совсем не такое, как
остальные. Только птицы, крича все отчаяннее, заполняют щебетом да фырканьем
крыльев эту стылую пустоту.
- Эта зима, похоже, будет особенно лютой, - говорит старый Полковник. -
Взгляни на облака, сам поймешь. Посмотри-ка вон туда... - Он подводит меня к
окну и показывает тяжелые тучи над Северным хребтом. - К концу каждой осени
там появляются зимние тучи. И хотя они - только первые лазутчики, по их виду
можно сказать, насколько тяжелой будет зима. Если тучи ровно стелятся над
горами - зима будет теплой. Чем они плотнее, чем больше клубятся, тем
страшнее грядущие холода. Но самые смертельные зимы приходят, когда первые
тучи надвигаются в форме птицы. Вот так, как сейчас...
Прищурившись, я гляжу в небо над Северным хребтом. И различаю, хоть и
не сразу, то, о чем говорит старик. Небо над всем хребтом закрывает длинная
полоса туч, а посередине вздымается одно, самое огромное, в виде
заостренного конуса. Ни дать ни взять - птица, раскинувшая в полете крылья.
Исполинская серая птица, несущая из-за гор какую-то страшную беду.
- Такие зимы случаются раз в шестьдесят лет, - говорит Полковник. - У
тебя, кстати, есть зимнее пальто?
- Нет, - отвечаю я. Из верхней одежды у меня только легкая куртка,
которую мне выдали при входе в Город.
Полковник отрывает шкаф, достает иссиня-черную шинель и отдает мне. На
вес она точно каменная. Овчина с изнанки больно покалывает ладони.
- Тяжеловата, конечно, но все же лучше, чем ничего. Раздобыл для тебя
пару дней назад... Хорошо, если подойдет.
Я просовываю руки в рукава. Плечи слишком широки, да и пока привыкну к
тяжести, пару дней помотает из стороны в сторону. Но в целом сидит неплохо.
И правда - лучше, чем ничего. Я благодарю старика.
- Ты еще рисуешь свою карту? - спрашивает он.
- Да, - отвечаю я. - Осталось несколько белых пятен. Хочу закончить
поскорее. Уже столько сделано, не бросать же на середине.
- Я, конечно, ничего не имею против, - говорит Полковник. - Это твое
личное дело, и ты никому не мешаешь. Но пойми правильно: когда придет зима,
далекие вылазки придется прекратить. Не вздумай удаляться от человеческого
жилья. Зима будет лютой: сколько ни берегись - все мало. Заблудиться не
заблудишься, но столкнешься с тем, о чем пока даже не подозреваешь. Лучше
отложи свою карту до весны.
- Понимаю... - говорю я. - И когда же начнется зима?
- С первым снегом. А закончится, когда растают сугробы на отмелях у
моста.
Мы пьем утренний кофе, разглядывая тучи над Северным хребтом.
- И вот еще что, - продолжает Полковник. - После первого снега старайся
не приближаться к Стене. И к Лесу. Зимой и Лес, и Стена действуют на
человека в сто раз сильнее.
- А что там есть, в Лесу?
- Ничего нет, - отвечает он, немного подумав. - По крайней мере, ничего
для нас с тобой . Таким, как мы, в Лесе нет ни малейшей надобности.
- Значит, там никто не живет?
Полковник открывает дверцу печки, выгребает старую золу и закладывает
несколько поленьев.
- Похоже, сегодня к ночи придется затапливать печку, - говорит он. -
Дрова и уголь люди получают из Леса. А также грибы и листья для чая. Вот для
чего нужен Лес. Все. Больше там ничего нет.
- Но кто-то же должен рубить деревья, выкапывать уголь, собирать грибы?
Значит, там все-таки живут?
- Верно, живут. Несколько человек. Они собирают для нас дрова, уголь,
грибы в обмен на зерно и одежду. Обмен происходит раз в неделю в условленном
месте, и занимаются этим специально обученные люди. Никаких других контактов
с лесными не происходит. Они не приближаются к Городу, мы не заходим в Лес.
Они слишком не такие, как мы.
- В каком смысле - не такие?
- Во всех смыслах, - отвечает старик. - Во всех, с какой стороны ни
смотри... Однако не вздумай с ними знакомиться. Они опасны. Скорее всего,
попытаются плохо на тебя повлиять. Потому что ты еще не сложившийся человек.
Пока не окрепнешь для Города окончательно, не рискуй зря, обходи опасности
стороной. Лес - это просто лес. Так и напиши на своей карте. Понятно?
- Понятно.
- Но особенно опасна зимой Стена. Чем вокруг холоднее, тем крепче она
сжимает свое кольцо - и тем жестче контролирует жителей Города. А мы еще
больше убеждаемся, что она вокруг нас навсегда. От ее внимания не ускользнет
ни одно, даже самое маленькое событие в Городе. Поэтому запомни: что бы ты
ни задумал - это не должно быть связано со Стеной, а ты сам не должен к ней
приближаться. Повторяю: ты еще не окреп, не разобрался в себе. Твое сердце
еще терзают сомнения, сожаления, слабости, тебя легко сбить с толку. Зима
для тебя - самое опасное время года...
x x x
И все-таки до прихода зимы я должен хоть немного изучить Лес. Пора
отдавать моей тени обещанную карту. Но именно Лесом она интересуется чуть ли
не больше всего. Дорисую Лес - и карта готова.
Серая птица с распростертыми крыльями медленно и неумолимо наползает на
Город с Северного хребта. Чем ближе она, тем слабее солнце: сквозь угрюмую
пепельно-серую пелену уже едва пробиваются растерявшие золото лучи. Лучшее
время года для моих раненых глаз. Тучи с неба уже не сходят, и даже осипший
ветер больше не может их разогнать.
Я вхожу в Лес по дороге вдоль Реки и углубляюсь в чащу. Держась поближе
к Стене, чтобы не заплутать. Так я, по крайней мере, отслежу, где проходит
Стена.
Поход дается нелегко. Я забредаю в овраги, заросшие ягодными кустами
выше головы. То и дело залезаю в болото, и тогда на лицо и ладони оседает
липкая вуаль от огромных бесчисленных пауков. В зарослях постоянно что-то
движется, ворочается, шуршит. Гигантские ветви скрывают небо, обращая лесные
сумерки в полумрак океанской пучины. Под каждым деревом меж корней гнездятся
грибы самых разных цветов и оттенков, отчего земля напоминает кожу,
испорченную неизлечимой болезнью.
Но вот я удаляюсь от Стены и забредаю поглубже в чащу - и моим глазам
открывается удивительно тихий, спокойный мир. Девственная природа окутывает
меня своим дыханием, и тугие узлы, сжимавшие сердце, ослабевают. Где они -
те опасности, которыми пугал меня старый Полковник? Вокруг - лишь вечная
гармония трав, деревьев, мелких тварей и насекомых, а каждый камень и каждый
комочек земли находится там, где ему указало само Провидение.
И чем дальше я ухожу от Стены, тем сильней эти чувства. Зловещий сумрак
стремительно отступает, цвета у травы и деревьев смягчаются, птицы поют
спокойнее. Даже ручьи, убегающие ниточками в заросли, журчат не так угрюмо,
как у Стены. Откуда такое различие - не знаю. Может, Стена вносит хаос во
все живое; а может, просто местность такая. Судить не берусь.
Но как ни приятно гулять по Лесу, совсем уходить от Стены нельзя.
Слишком дремуч этот Лес: если на миг потеряешь ориентиры, сразу заблудишься.
ни тропинок, ни ярких деталей. Поэтому я стараюсь двигаться осторожно - так,
чтобы Стена не пропадала из поля зрения. Я не могу определить на глаз, друг
мне Лес или враг. А может, эти уют и спокойствие - просто приманка, чтобы
затянуть меня в чащу? В любом случае, как и предупреждал Полковник, я для
Города пока - человек слабый и неустойчивый. Сколько ни берегись - все
мало...
Возможно, потому, что я не стал углубляться в Лес, мне не попалось
лесных обитателей. Ни отпечатков ног, ни следов какой-либо деятельности.
Отчасти я боялся встречи с ними, отчасти надеялся на нее. Но вскоре понял:
иди я так, вдоль Стены хоть несколько дней подряд, никаких признаков того,
что они существуют, я не увижу. Скорее всего, лесные обитают глубоко в чаще,
решил я наконец. А может, просто очень искусно избегают встречи со мной?
На третий или четвертый день своих походов в Лес я обнаруживаю под
самой Стеной небольшую опушку. Как раз там, где Стена резкой дугой
сворачивает с востока на юг, деревья почему-то не подступают к самой кладке,
а оставляют ровную полянку наподобие ручного веера. Как ни странно, здесь
нет ощущения, будто Стена подавляет все вокруг; по опушке растекается та же
умиротворенность, что и в глубине Леса. Землю устилает мягкий ковер
невысокой травы, а над головой зияет отсеченный Стеною полукруглый участок
неба. На одной стороне опушки когда-то стояли дома - о том говорят уцелевшие
плиты фундаментов. Внимательно изучив развалины, я понимаю, что здания
строились основательно, с хорошим запасом места как в доме, так и во дворе.
Не какие-то хижины-времянки. В каждом доме - по три отдельных комнаты,
кухня, ванная и прихожая с коридором. Бродя по аккуратно выложенным плитам,
я представляю, как выглядели эти здания. И ломаю голову: кому и зачем
понадобилось строить их в глухом лесу? И что же заставило хозяев вдруг, в
одночасье, бросить свои жилища? На задворках бывших домов я обнаруживаю
остатки каменного колодца. Сам колодец засыпан землей, а кладка снаружи
поросла бурьяном. Видимо, люди закопали его, когда покидали дома. Зачем - не
понятно.
Я сажусь у колодца на землю, прислоняюсь спиной к старой каменной
кладке и задираю голову. с тихим шелестом Ветер с Северного хребта
покачивает ветви деревьев над изгибом Стены, закрывшим от меня полнеба. По
остальной половине ползут сырые, тяжелые тучи. Я долго слежу за ними, подняв
воротник пальто.
Над развалинами нависает Стена. Еще ни разу в Лесу я не подходил к ней
так близко. У меня захватывает дух. Здесь, на опушке Восточного Леса,
привалившись спиной к старому каменному колодцу и слушая шелест ветра, я
начинаю верить тому, что рассказывал Страж. Если уж есть на свете что-либо
совершенное, так это Стена, которая существовала здесь с самого начала
вещей. Да еще эти тучи в небе, что когда-то пролились на землю и стали
Рекой.
Стена слишком хитра, и никак не хочет умещаться на моей Карте. Ее
дыхание чересчур тяжело, а изгибы слишком причудливы, чтоб я мог отследить
ее всю. Чем дальше я рисую ее в блокноте, тем мне тоскливее. С каждым
очередным поворотом Стена полностью меняет свой облик, и описать ее всю, мне
кажется, уже невозможно.
Закрыв глаза, я решаю немного вздремнуть. Ветер дует, не переставая, но
Стена и деревья защищают меня от холода. В навалившемся полусне я думаю о
своей тени. Пора отдавать ей карту, решаю я. Конечно, в ней не хватает
подробностей, да и чаща в Лесу остается белым пятном. Но зима уже близко, а
с ее приходом вылазки станут невозможны. Я нарисовал в блокноте, как в целом
выглядит Город. Описал, что и где расположено. Остальное пускай уж тень
додумывает сама.
Не знаю, разрешит ли мне Страж еще раз встретиться с моей тенью. Он
обещал, что устроит нам встречу, когда дни станут короче, а тень слабее.
Теперь, казалось бы, самое время.
Не открывая глаз, я думаю о Библиотекарше. И душу терзает ощущение
Утраты. Откуда, почему - сказать не могу. Но именно утраты - и ничего
другого. Как будто я постоянно теряю что-то связанное с нею и со всем
остальным.
Мы встречаемся каждый день. Когда я читаю в библиотечном зале старые
сны, она всегда сидит рядом. Потом мы вместе ужинаем, пьем что-нибудь
горячее, и я провожаю ее домой. По дороге о чем-нибудь разговариваем. Она
рассказывает мне, как ей живется с отцом и младшими сестрами.
Но каждый раз, когда мы прощаемся, я чувствую, что это ощущение Утраты
во мне растет, как бездонная яма. День за днем я что-то теряю в себе - и
ничего не могу с этим поделать. Слишком глубок и мрачен этот колодец.
Сколько его ни закапывай. Здесь, наверное, что-то с моей утерянной памятью,
думаю я. Мои угасшие воспоминания о чем-то просят меня, но я не могу их
восстановить. Разлад с собой бередит все нестерпимее - кажется, от него уже
никогда не спастись. Но этой проблемы мне сейчас все равно не решить. Я
слишком хрупок и слишком неуверен в себе.
Я вытряхиваю из головы все до единой мысли - и погружаю опустевшее
сознание в сон.
x x x
Когда я просыпаюсь, вокруг поразительно холодно. Я вздрагиваю и
закутываюсь поплотнее в пальто. Близится вечер. Поднявшись с земли, я
отряхиваю приставшую к полам траву - и в мою щеку ударяют первые снежинки. Я
гляжу на небо. Тучи, опустившись совсем низко, темнеют с каждой минутой. Из
них, кружась, выпадают огромные хлопья с нега.
Вот и зима...
Уходя с опушки, я в последний раз оборачиваюсь на Стену. Под темным
небом в танцующих снежинках она вздымается надо мною во всем совершенстве. Я
поднимаю взгляд - и чувствую, как они смотрят на меня. Те, кто вечно
прошмыгивают перед глазами за миг до того, как проснешься.
"Почему ты здесь? - словно спрашивают они у меня. - Что тебе здесь
нужно?"
Но я не могу им ответить. От внезапного сна в таком холоде тело
деревенеет, в голове роятся странные призрачные видения. Как будто это вовсе
не мои голова и тело. Мир вокруг мрачнеет и расплывается.
Старясь не оглядываться на Стену, я спешу через Лес к Восточным
воротам. Путь неблизкий, а небо темнеет с каждой секундой. Ноги заплетаются,
все труднее не упасть на ходу. Я все чаще вынужден останавливаться, чтобы
восстановить дыхание, собраться с силами и двигаться дальше. В угрюмом
сумраке надо мной нависает какая-то тяжесть. Вдалеке как будто слышится
голос рога - и проваливается, не задерживаясь, на задворки сознания.
Когда я выхожу к Реке, над землей висит непроглядная тьма. Ни звезд, ни
луны. Этим миром заправляют лишь ветер со снегом, бормотание стылой воды да
огромный Лес, шелестящий конечностями у меня за спиной. Не помню, за сколько
времени я добираюсь до Библиотеки. Помню лишь, что бреду вдоль Реки безо
всякой надежды и цели. Ветви ив дрожат в темноте, над головой воет ветер. И
сколько ни бреду, мой путь все никак не кончается.
x x x
Она усаживает меня перед печкой и берет в ладони мое лицо. Ее руки так
холодны, что, кажется, к голове приложили сосульки. Я машинально хочу
оттолкнуть ее, но руки не слушаются, а меня начинает тошнить.
- У тебя страшный жар! - говорит она. - Где ты шатался все это время?
Я пытаюсь ответить, но все слова улетучиваются из головы. Я даже не
могу толком понять, о чем она спрашивает.
Она приносит откуда-то сразу несколько одеял, закутывает меня и
укладывает на пол перед печкой. Ее волосы касаются моего лица. "Я не хочу ее
потерять", - проносится в голове, но мне непонятно, моя это мысль или
отголосок утраченной памяти. Я слишком многое потерял и слишком устал. В
навалившемся бессилии сознание понемногу оставляет меня. Тело же, чувствуя
это, сопротивляется, и я никак не пойму, на чьей стороне мне остаться.
Она держит меня за руку.
- Засыпай скорей, - доносится до меня ее голос. Далеким эхом из
непроглядной тьмы.
15
СТРАНА ЧУДЕС БЕЗ ТОРМОЗОВ
Виски. Пытка. Тургенев
Верзила отправил в мойку всю мою коллекцию виски - и переколошматил ее
от первой бутылки до последней. Несколько лет я дружил с хозяином винного
магазина по соседству. С каждой распродажи он присылал мне по бутылке
импортного виски, что позволило собрать очень внушительный бар. Увы...
Для разминки изувер расколол, точно пару яиц, две бутылки "Уйалд
Терки". Затем, войдя в раж, отправил в небытие одну "Катти Сарк", три
"Харперса", двух "Джеков Дэниэлсов", превратил в груду мокрого стекла "Фор
роузис" и "Хейг", а напоследок приберег полдюжины "Шивас ригал". От грохота
содрогался весь дом, но вонь была еще хуже. Шутка ли - запас, который я мог
бы уничтожить не меньше чем за полгода, улетел в тартарары за какие-то пять
минут. Мое бедное жилище, похоже, провоняло спиртным на века.
- Теперь здесь можно окосеть за пару вздохов! - с азартом
прокомментировал Коротышка.
Подпирая щеки ладонями, я с глухой обреченностью наблюдал, как мойка
наполняется битым стеклом. Все, что пыталось торчать, трамбовалось; все, что
имело форму, перемалывалось в мелкую крошку. Сквозь грохот бьющегося стекла
было слышно, как Верзила насвистывает какой-то мотивчик. Какой - непонятно,
ибо мелодия отсутствовала в принципе: на слух больше напоминало скрип нити
для чистки зубов. Проклятая нить елозила по щели между зубами то вверх, то
вниз, и от ее заунывного скрежета сводило челюсть. Я помотал головой и
сделал очередной глоток пива. Желудок разбух и затвердел, точно кожаный
портфель служаки из соседнего банка.
Закончив с бутылками, Верзила продолжил погром. Несомненно, для
чертовой парочки в подобном действе заключался какой-то смысл. Но только не
для меня.
Перевернув кровать, здоровяк исполосовал ножом матрас, вышвырнул из
гардероба одежду, вытряхнул на пол содержимое письменного стола, отодрал от
стены панель кондиционера, опрокинул урну и, опорожнив ящики шкафа,
раскурочил все, что, по его мнению, в этом нуждалось. Работал он
профессионально, с огоньком.
Вслед за гостиной и спальней, Верзила принялся за кухню. Мы с
Коротышкой перешли в гостиную, перевернули обратно диван с развороченной
спинкой и, примостившись на нем бок о бок, стали смотреть, как моя кухня
превращается в преисподнюю. Слава богу, хоть сиденье дивана почти полностью
уцелело. Диван был дорогой, качественный, сидеть на нем - одно удовольствие;
мне удалось купить его по дешевке у приятеля-фотографа. В свое время
приятель снимал классное рекламное фото, но доработался до нервного срыва,
бросил столичную карьеру и осел в глухом городишке где-то под Нагано, перед
самым отъездом продав мне за бесценок диван из своего офиса. Я искренне
переживал за его расшатанную психику, но приобрести такой диван было большой
удачей. И теперь я пробовал радоваться тому, что хотя бы диван не придется
покупать заново.
Я сидел на его правой половине с банкой пива в руках, а Коротышка - на
левой, закинув ногу на ногу и опираясь о подлокотник. Несмотря на страшный
грохот, никто из соседей не звонил в мою дверь и не спрашивал, что
происходит. Почти все жильцы на моем этаже - одинокие холостяки, и обычным
будним днем здесь просто никого не бывает. Неужели мои визитеры об этом
знали - и именно потому резвятся на полную катушку? Похоже на то. Парни
только выглядели дикарями, но каждый свой шаг рассчитывали до миллиметра.
Время от времени Коротышка поглядывал на "ролекс", проверяя,
укладывается ли работа в намеченный срок, а Верзила методично, без лишних
движений продолжал выводить из строя все до последней мелочи в моей
квартире. Пожелай я здесь что-нибудь спрятать - бесполезно. От их внимания
не ускользнул бы и карандаш. Но в том-то и дело: они с самого начала ничего
не искали. Просто ломали и все.
Зачем?
Чтобы кто-нибудь третий подумал, будто искали.
Кто этот третий?
Плюнув на всякие попытки разобраться, я допил пиво и поставил банку на
обломки журнального столика. Верзила, распахнув кухонный шкаф, перебил об
пол сначала стаканы, потом тарелки. Отправил туда же чайник, кофейник,
следом - банки с солью, сахаром и мукой. И аккуратно рассыпал по всей кухне
рис.
Та же участь постигла продукты из холодильника. Дюжина замороженных
креветок, говяжье филе, несколько порций мороженого, пачка сливочного масла
высшего качества, шмат красной икры длиною с локоть, банка домашнего
томатного соуса - все расплющилось о линолеум с тяжким уханьем метеоритного
дождя по асфальту.
Затем Верзила поднял холодильник над головой - и жахнул об пол
распахнутой дверцей книзу. Контакты замкнуло, из радиатора брызнули мелкие
искры. От одной мысли, что придется объяснять электрику причину поломки
холодильника, у меня заболела голова.
Все закончилась так же внезапно, как и началась. Безо всяких "да,
кстати", "а вот еще" или "забыл кое-что" - вакханалия прекратилось в одну
секунду, и квартира погрузилась в вязкую тишину. Верзила перестал свистеть и
замер на пороге гостиной, уставившись на меня невидящими глазами. Сколько
времени ему потребовалось, чтобы разгромить мое жилище, точно сказать не
могу. Больше пятнадцати минут, меньше получаса. Но судя по удовлетворению, с
которым Коротышка взирал на свой "ролекс", это время отвечало норме. К
среднестатистическому времени, необходимому для разгрома обычной
двухкомнатной квартиры. От часов и минут в марафоне до длины туалетной
бумаги, отматываемой за раз, - этот мир просто битком набит нормальными
среднестатистическими показателями.
- Кажется, с уборкой придется повозиться, - предположил Коротышка.
- Да уж, - согласился я. - Денег, опять же, потрачу...
- Деньги тут ни при чем. Это война. Будешь деньги считать - войну не
выиграешь.
- Это не моя война.
- Чья война - неважно, как и чьи деньги. Война есть война. Сдавайся,
приятель. Руки вверх.
Коротышка вынул из кармана белоснежный платок, приложил ко рту и
пару-тройку раз кашлянул. Затем изучил платок и сунул обратно в карман. Хотя
это всего лишь мой предрассудок, я никогда не верю мужчинам с носовыми
платками. Во мне вообще полным-полно предрассудков подобного рода. Поэтому
люди обычно меня сторонятся. И чем дальше сторонятся, тем больше у меня
предрассудков.
- После того, как мы уйдем, сюда прибегут людишки Системы. Скажи им,
что мы заходили. И разворотили тебе всю квартиру, пытаясь что-то найти. И
спрашивали у тебя: "Где череп?" Но ты ни о каком черепе не слыхал. Понял,
нет? Чего не знал - не сказал, чего не имел - не отдал. Даже под пыткой.
Поэтому мы ушли с пустыми руками.
- Под пыткой? - не понял я.
- Подозревать они тебя не станут. Они же не знают, что ты спускался к
Профессору в лабораторию. На сегодняшний день это знаем только мы. Поэтому
вреда тебе не причинят. Ты - первоклассный конвертор, тебе поверят. Решат,
что мы - Фабрика, и закопошатся. Все просчитано.
- Минуточку, - не унимался я. - О какой пытке речь?
- Потом объясню как следует, - ответил Коротышка.
- А что если меня заставят сказать всю правду?
- Если ты это сделаешь, - прищурился Коротышка, - они сотрут тебя в
порошок. Это не ложь, не угроза. Так и будет. Сам прикинь: не сообщив
Системе, ты спускался к Профессору и делал для него запрещенный шаффлинг.
Уже одного этого достаточно, чтобы ты из проблем до конца жизни не
выпутался; но ты еще и позволил Профессору использовать себя в
экспериментах. Думаешь, это сойдет тебе с рук? Да ты просто не
представляешь, в какой заднице оказался. Посмотри на себя. Ты стоишь на
перилах моста на одной ноге. Думай хорошенько, в какую сторону падать.
Свалишься не туда, покалечишься - никто за тебя и гроша ломаного не даст.
Мы взглянули друг на друга с двух концов одного дивана.
- У меня вопрос, - сказал я. - Предположим, я помогу вам и совру
Системе. Но какая мне от этого выгода? Ведь я прежде всего - конвертор
Системы, а о вас вообще ничего не знаю. Зачем же мне врать своей организации
и сотрудничать с кем попало?
- Это просто, - ответил Коротышка. - Мы знаем твою ситуацию, но
оставляем тебя в живых. Система пока не знает твоей ситуации, но если узнает
- тебе конец. Значит, на нас делать ставку гораздо разумнее. Очень просто,
не так ли?
- Но рано или поздно Система тоже все разнюхает. Уж не знаю, о какой
ситуации вы говорите, но не может не разнюхать. Слишком мощная организация,
и очень неглупые люди ею управляют.
- Наверное, - сог