фунтов! Нескончаемые ряды моржей, словно приведенное в боевую готовность многотысячное войско, тянулись вдоль всего побережья. При появлении "Альбатроса" животные даже не пошевелились. Этого нельзя сказать о нырках и черноголовых гагарах, которые оглашали хриплыми криками водные просторы и испуганно скрывались под водою, точно им угрожало какое-то ужасное воздушное чудовище. Путь в две тысячи километров над Беринговым морем, от первых Алеутских островов до крайнего мыса Камчатки, был преодолен за двадцать четыре часа. Все это время обстоятельства не позволяли дядюшке Пруденту и Филу Эвансу привести в исполнение свой план побега. На этих пустынных берегах Восточной Азии, как и на просторах Охотского моря, любая попытка бегства была обречена на неудачу. "Альбатрос", по всей видимости, направлялся к побережью Японии или Китая. Хотя, пожалуй, было бы не слишком благоразумно доверяться гостеприимству китайцев или японцев, узники все же решили бежать, если только воздушный корабль сделает остановку в одной из этих стран. Но остановится ли он? Ведь "Альбатрос" не похож ни на птицу, которая в конце концов устает от продолжительного полета, ни на воздушный шар, который из-за недостатка газа вынужден возвращаться на землю, - у него есть все необходимое еще на много недель, а его прочным машинам и винтам не угрожают ни поломки, ни повреждения. Восемнадцатого июня воздушный корабль совершил прыжок над полуостровом Камчатка; внизу промелькнули Ключевская сопка и едва различимые строения Петропавловска. Затем последовал второй прыжок над Охотским морем, приблизительно на широте Курильских островов, которые образуют естественную плотину, пересеченную сотнями небольших каналов. Девятнадцатого утром "Альбатрос" достиг пролива Лаперуза, расположенного между северной частью Японии и островом Сахалин; затем он пересек узкий рукав, в который впадает великая сибирская река Амур. В тот день землю окутал необычайно густой туман, и, спасаясь от него, воздушный корабль устремился в верхние слои атмосферы. Он поднялся над этими клубами испарений не для того, чтобы сохранить безопасность полета: на такой высоте "Альбатросу" нечего было опасаться никаких препятствий - ни высоких сооружений, на которые он рисковал бы налететь, ни гор, о которые он мог бы разбиться. К тому же внизу тянулись лишь невысокие холмы. Однако водяные пары были весьма неприятны: от них все отсырело бы на борту. Воздушный корабль без всякого труда преодолел плотный слой тумана, толщиною от трехсот до четырехсот метров, только его подъемные винты завертелись быстрее, и вскоре "Альбатрос" вновь оказался в залитых солнечными лучами небесных просторах. В таких условиях дядюшке Пруденту и Филу Эвансу нелегко было бы осуществить свой план побега, если бы им даже и удалось покинуть борт воздушного корабля. В тот день Робур, проходя мимо них, на мгновение остановился и с самым безразличным видом заговорил: - Господа, паровое или парусное судно, попавшее в полосу тумана, из которого оно не может выйти, всегда испытывает серьезные трудности. Оно движется вслепую, все время оглашая воздух свистками и гудками. Ему приходится уменьшать ход, но, несмотря на все меры предосторожности, судну каждый миг угрожает опасность столкновения. "Альбатросу" неведомы эти тревоги. Что ему туманы, если он без труда может покинуть их зону? Пространство, безмерное пространство всецело принадлежит ему! Высказав это, инженер безмятежно продолжал свою прогулку, даже не дожидаясь ответа, на который он, видимо, и не рассчитывал; клубы дыма, поднимавшиеся из его трубки, медленно таяли в небесной лазури. - Дядюшка Прудент, - негромко заметил Фил Эванс, - похоже, что этому удивительному "Альбатросу" все нипочем! - Ну, это мы еще увидим! - отвечал председатель Уэлдонского ученого общества. Туман с упорством, достойным лучшего применения, преследовал воздушный корабль целых три дня - 19, 20 и 21 июня. "Альбатросу" пришлось подняться еще выше, чтобы не налететь на японский вулкан Фудзияму. А когда пелена тумана, наконец, рассеялась, внизу показался огромный город с дворцами, виллами, охотничьими домиками, садами и парками. Даже не видя этого города, его легко было узнать по лаю несметного множества собак, крику хищных птиц и, главное, по трупному запаху, которым тела казненных отравляли воздух. Дядюшка Прудент и Фил Эванс находились на палубе в ту минуту, когда инженер по этому ориентиру намечал курс "Альбатроса" на случай, если бы пришлось продолжать путь в тумане. - Господа, - заявил он, - у меня нет никаких причин скрывать от вас, что мы находимся над столицей Японии - Иеддо. Дядюшка Прудент ничего не ответил. В присутствии инженера он буквально задыхался от негодования, словно ему не хватало воздуха. - Вид на Иеддо, - продолжал Робур, - поистине очень любопытен. - Как-бы он ни был любопытен... - возразил Фил Эванс. - Он не идет ни в какое сравнение с видом на Пекин? - подхватил инженер. - Я того же мнения, и вы довольно скоро получите возможность судить об этом сами. Ну, можно ли быть учтивее?! "Альбатрос", который до тех пор летел на юго-восток, переменил теперь свое направление на четыре румба и стал прокладывать себе новый путь прямо на запад. За ночь туман растаял. Но утром появились признаки близкого тайфуна: барометр быстро падал, водяные пары исчезли, зато образовались огромные тучи эллипсовидной формы, словно приклеенные к медной тверди небес; на противоположной стороне потемневшего горизонта отчетливо выступили длинные полосы темно-красного цвета, лишь на севере виднелся большой совсем чистый участок неба; море лежало недвижно и тихо, но воды его приняли на закате мрачный темно-багровый оттенок. По счастью, тайфун разразился немного южнее, и это привело к тому, что сгустившиеся за последние дни туманы рассеялись. За какой-нибудь час "Альбатрос" пересек двухсоткилометровую ширь Корейского пролива, а затем и острый выступ одноименного полуострова. И в то время как тайфун бесновался у юго-восточного побережья Китая, воздушный корабль парил над водами Желтого моря, а 22 и 23 июня - над заливом Петше-Ли; двадцать четвертого он пролетел над долиной Байхэ и достиг наконец столицы Небесной империи. Перегнувшись через перила палубы, дядюшка Прудент и Фил Эванс, как и предсказывал инженер, могли ясно разглядеть этот огромный город, разделенный стеною на две части - маньчжурскую я китайскую, все его двенадцать предместий, сходящиеся к центру просторные бульвары, храмы, желтые и зеленые крыши которых купались в то утро в лучах восходящего солнца, и парки, окружающие дворцы мандаринов; в маньчжурской части Пекина, на площади в шестьсот шестьдесят восемь гектаров, раскинулся Желтый город с его пагодами, императорскими садами, искусственными озерами и угольной горою, господствующей над столицей; наконец в центре Желтого города - словно один квадрат китайской головоломки, втиснутый в другой, - высился Красный город, иными словами, императорский дворец, поражавший воображение причудами своей неправдоподобной архитектуры. В это мгновение воздух под "Альбатросом" наполнился какими-то необъяснимыми звуками: казалось, вокруг поют эоловы арфы. В небе парила добрая сотня воздушных змеев различной формы, сделанных из пальмовых листьев или листьев пандануса; в их верхней части были укреплены легкие деревянные луки с натянутыми на них тонкими пластинками из бамбука. Под дуновением ветра они пели на все лады, напоминая своими меланхолическими звуками переливы гармоники. Казалось, вдыхая воздух, вы с кислородом вдыхаете музыку! Робуру пришла в голову причуда приблизиться к этому небесному оркестру, и "Альбатрос" медленно окунулся в звуковые волны, которые воздушные змеи посылали в пространство. Появление воздушного корабля произвело необыкновенное впечатление на собравшихся внизу многочисленных обитателей Пекина. Оглушительные звуки там-тама и других ужасных инструментов китайского оркестра, тысячи ружейных залпов, сотни выстрелов из мортир - все было пущено в ход, чтобы отогнать воздушный корабль. Если китайские астрономы и догадались в тот день, что летательная машина была именно тем движущимся телом, появление которого породило в мире столько споров, то миллионы жителей Небесной империи - от простого лодочника до самого чванливого мандарина - сочли ее апокалиптическим чудовищем, неизвестно как появившимся в подвластных Будде небесах. Экипаж неприступного "Альбатроса" не обращал никакого внимания на эти враждебные действия. Тем временем веревки, за которые воздушные змеи были привязаны к кольям, вбитым в императорских садах, либо обрезали, либо поскорей притянули к земле. Некоторые летающие игрушки с громким пением быстро спустились вниз, другие стремительно упали, точно сраженные свинцом птицы, чья песня обрывается вместе с последним дыханием. И тогда над столицей разнеслись грозные звуки трубы Тома Тэрнера, покрывая-последние ноты воздушного концерта. Однако это не прекратило стрельбы. Когда один из снарядов разорвался в нескольких десятках футов от "Альбатроса", воздушный корабль взмыл в недосягаемые слои атмосферы. Как прошли следующие дни? За все это время пленникам ни разу не представился подходящий случай, которым они могли бы воспользоваться. В каком направлении двигался "Альбатрос"? Неизменно на юго-запад, что говорило о намерении Робура приблизиться к Индостану. Между тем рельеф местности все время повышался, и воздушному кораблю приходилось непрерывно набирать высоту. Часов через десять после того, как он оставил за собой Пекин, взорам дядюшки Прудента и Фила Эванса предстала проходящая вблизи провинции Шэньси Великая стена. Затем, обойдя горы Лунь, "Альбатрос" пересек долину реки Хуанхэ и перелетел границу Китайской империи в районе Тибета. Тибет - высокое нагорье, почти полностью лишенное растительности; здесь чередуются снежные вершины, высохшие овраги, питаемые ледниками потоки, низины с блестящими на солнце соляными пластами, обрамленные зелеными лесами озера. И надо всем этим вечно дует ветер, ледяной ветер. Барометр, упавший до 450 миллиметров, указывал теперь на высоту свыше четырех тысяч метров над уровнем моря. На этой высоте температура, хотя дело происходило в самые жаркие для Северного полушария месяцы, не поднималась выше нуля. Такое похолодание при быстром полете "Альбатроса" делало пребывание на палубе почти невозможным. Поэтому, хотя к услугам обоих коллег и были теплые пледы, они предпочли удалиться в каюту. Вполне понятно, что подъемным винтам "Альбатроса" приходилось работать с максимальной скоростью, чтобы удерживать его в сильно разреженной атмосфере. Но они работали великолепно, и их вибрирующие лопасти как будто укачивали пассажиров воздушного корабля. В тот день жители Гартока, центра провинции Гари-Корсум в Западном Тибете, видели, как над ними пролетел "Альбатрос", который с земли казался не больше обыкновенного почтового голубя. Двадцать седьмого июня дядюшка Прудент и Фил Эванс заметили рассекавший небо гигантский горный барьер, над которым господствовало несколько высоких пиков, затерянных среди снегов. Оба они стояли прислонившись к передней рубке, - так легче было переносить быстрое движение воздушного корабля, - и смотрели на колоссальные громады, казалось, бежавшие навстречу "Альбатросу". - Это, очевидно, Гималаи, - заметил Фил Эванс, - Робур, по всей вероятности, не рискнет перелететь в Индию и направит свой корабль вдоль их отрогов. - Тем хуже! - ответил дядюшка Прудент. - На огромной территории Индии мы, пожалуй. Могли бы... - Если только он не вздумает обойти эту горную систему с востока - над Бирмой - или с запада - над Непалом. - Так или иначе, бьюсь об заклад, что он не отважится пересечь Гималаи! - Вы в этом уверены?! - отозвался чей-то голос. На следующий день, 28 июня, "Альбатрос" уже находился над провинцией Занг, расположенной перед самым горным массивом. По другую сторону Гималаев лежало княжество Непал. Если приближаться к Индии с севера, путь к ней преграждают три параллельных горных хребта. Два северных хребта, между которыми скользил в то время "Альбатрос", как корабль между огромными подводными рифами, представляют собою первые ступени этого гигантского барьера, возвышающегося в Центральной Азии. Сначала тянется горная цепь Куэнь-Лунь, а за нею - Каракорум; они окаймляют долину, идущую вдоль Гималаев почти параллельно линии вершин, которые образуют водораздел между бассейнами Инда, на западе, и Брамапутры, на востоке. Что за величественная горная система! Она насчитывает более двухсот уже измеренных вершин, из которых семнадцать поднимаются выше, чем на двадцать пять тысяч футов над уровнем моря. Перед "Альбатросом" вздымалась гора Эверест высотой в восемь тысяч восемьсот сорок метров. Направо виднелась гора Даулагири, достигающая восьми тысяч двухсот метров, налево - гора Канченджонга, возносящаяся на восемь тысяч пятьсот девяносто два метра; после недавних измерений высоты Эвереста обе эти каменные громады уже не считаются больше самыми высокими на земле. Очевидно, Робур не собирался лететь над этими вершинами; он несомненно знал, что в Гималаях существуют различные перевалы, и среди них - на высоте шести тысяч восьмисот метров - перевал Иби-Гамен, который братья Шлагинтвейт пересекли в 1856 году; и инженер решительно устремился туда. Наступило несколько тревожных, можно сказать, даже тягостных часов. Правда, воздух был не настолько разрежен, чтобы пополнять его кислородом с помощью специальных аппаратов, но холод был весьма ощутим. Робур все время находился на носу "Альбатроса" и уверенно вел воздушный корабль вперед; его мужественное лицо было скрыто под капюшоном плаща. Том Тэрнер стоял у руля. Механик внимательно наблюдал за работой батарей: к счастью, наполнявшая их кислота: не страшилась мороза. Винты, вращавшиеся с головокружительной быстротой, издавали пронзительный свист, который все усиливался несмотря на уменьшение плотности воздуха. Барометр упал до 290 миллиметров, что указывало на высоту в семь тысяч метров. Какое великолепное хаотическое нагромождение гор окружало воздушный корабль! Всюду - белоснежные вершины. Нигде не видно озер: вместо них ледники, спускающиеся на десять тысяч футов. Никакой травы, одни лишь редкие явнобрачные растения, доходящие до последней границы растительной жизни. Никаких сосен и кедров, которыми так богаты нижние склоны хребтов, покрытые густыми лесами. Ни гигантских папоротников, ни бесконечных лиан, оплетающих стволы деревьев в непроходимых джунглях. Никаких животных - ни диких лошадей, ни яков, ни тибетских быков: лишь изредка мелькнет заблудившаяся в горах серна. Никаких птиц, если не считать нескольких ворон, которые отваживаются залетать в самые верхние слои атмосферы. Наконец перевал был преодолен, и "Альбатрос" стал постепенно снижаться. Вскоре он миновал полосу лесов, и теперь под ним, насколько хватал взор, расстилалась бесконечная гладь полей. В эту минуту Робур приблизился к своим гостям и самым любезным тоном произнес: - Индия, господа! ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, из которой читатель узнает, как и почему слуга Фриколлин оказался на буксире Инженер Робур не имел ни малейшего желания вести свой летательный аппарат над чудесными долинами Индостана. Пересечь Гималаи, чтобы показать, каким великолепным средством воздушного сообщения он обладает, убедить даже тех, кто не хотел поддаваться убеждениям, - вот, собственно, все, чего он добивался. Однако значит ли это, что "Альбатрос" был совершенством, если даже допустить, что в нашем мире можно достигнуть совершенства? Предоставим судить об этом самому читателю. Во всяком случае, если в глубине души дядюшка Прудент и его коллега и восхищались замечательным аппаратом для воздушных сообщений, то они и виду не подавали. Прежде всего они искали случая бежать. Их даже не занимали изумительные картины природы, проносившиеся перед глазами, когда "Альбатрос" пролетал над живописными рубежами Пенджаба. У подножья Гималаев растянулась целая полоса болотистых мест, над которыми поднимаются вредоносные испарения - область Тераи, где распространена особая местная форма лихорадки. Но это нисколько не тревожило экипаж воздушного корабля, ибо не могло нанести ущерб здоровью людей. "Альбатрос" не спеша направлялся к выступу, который образует Индия на границе с Туркестаном и Китаем. Ранним утром 29 июня перед пассажирами воздушного корабля появилась неповторимая в своей прелести долина Кашмира. Да, поистине неповторимо это длинное ущелье, образуемое Большими и Малыми Гималаями! Изборожденное сотнями небольших отрогов, которые, отходя от гигантского горного массива и постепенно снижаясь, тянутся вплоть до бассейна Гидаспа [ныне р.Джелам], оно орошается водами этой прихотливо бегущей реки, на берегах которой столкнулись армии Пора и Александра в те времена, когда Греция и Индия сошлись в жестокой схватке в самом сердце Азии. Она все так же течет и в наши дни, эта река Гидасп, тогда как два города, основанные великим Македонцем в память об одержанной им победе, бесследно исчезли, так что невозможно даже обнаружить место, где они некогда красовались. В то утро "Альбатрос" пролетал над Сринагаром, более известным под именем Кашмира. Дядюшка Прудент и его спутник увидели прекрасный город, раскинувшийся по обоим берегам реки: натянутые, точно струны, деревянные мосты, охотничьи домики с резными балконами, аллеи, обсаженные стройными тополями, обложенные дерном крыши, похожие на небольшие пригорки, многочисленные каналы, по которым сновали лодки, напоминавшие сверху ореховые скорлупки, с перевозчиками не больше муравьев, дворцы, храмы, беседки, мечети, бунгало, построенные в городских предместьях, - весь этот пестрый ансамбль, повторенный своим отражением в воде; немного поодаль виднелась крепость Гари-Парвата, воздвигнутая на вершине холма, подобно самому грозному из парижских укреплений, воздвигнутому на вершине Мон-Валерьен. - Будь мы в Европе, - заметил Фил Эванс, - этот город можно было бы принять за Венецию. - Будь мы в Европе, - подхватил дядюшка Прудент, - мы быстро сумели бы отыскать путь в Америку! "Альбатрос" не стал задерживаться над озером, через которое протекают воды Гидаспа, и продолжал свой полет над речной долиной. Около получаса он оставался неподвижным в каких-нибудь десяти метрах над поверхностью реки. С помощью резинового рукава, опущенного с палубы, Том Тэрнер и его люди занялись пополнением запаса воды, которую накачивал насос, приводившийся в действие током от аккумуляторов. Наблюдая за этой работой, дядюшка Прудент и Фил Эванс быстро переглянулись. Одна и та же мысль блеснула у них в голове. Всего несколько метров отделяло их от поверхности Гидаспа. До берега было недалеко, а оба были превосходными пловцами. Стоило им только нырнуть поглубже и поплыть под водою, - и они оказались бы на свободе! Робуру не удалось бы вновь захватить их; ведь для того, чтобы гребные винты "Альбатроса" могли вращаться, он должен был лететь не ниже, чем в двух метрах над поверхностью воды. Все это с быстротой молнии пронеслось в их мозгу. Все шансы "за и против" были мгновенно взвешены, и пленники разом бросились к борту "Альбатроса", но несколько пар рук крепко схватили их за плечи. Оказывается, за ними следили. Бежать было невозможно. Однако на сей раз узники не захотели уступить без борьбы. Они попытались оттолкнуть тех, кто их удерживал. Но члены экипажа "Альбатроса" были дюжими молодцами! - Господа, - спокойно заявил инженер, - те, кто имеет удовольствие путешествовать в обществе человека, которого вы сами так удачно назвали Робуром-Завоевателем, не покидают его великолепный воздушный корабль таким образом... на английский манер! Я сказал бы даже, что его вообще не покидают! Фил Эванс поспешил увести с палубы своего коллегу, иначе тот решился бы, пожалуй, на какой-нибудь безрассудный поступок. Возвратившись в каюту, оба поклялись бежать во что бы то ни стало, даже с опасностью для жизни. "Альбатрос" теперь вновь летел на запад. В тот день, двигаясь со средней скоростью, он миновал территорию Кабулистана, столица которого мгновенно промелькнула под ним, и пересек границу королевства Герат, расположенного на расстоянии тысячи ста километров от Кашмира. Эти области до сих пор служат предметом ожесточенного соперничества, ибо через них Россия может проложить себе путь к британским владениям в Индии; с палубы воздушного корабля можно было различить внизу скопление людей, колонны, обозы - словом, все, что образует людской состав и материальную часть армии на марше. С земли доносились пушечные выстрелы и ружейная пальба. Однако инженер никогда не вмешивался в чужие дела, кроме тех случаев, когда он считал это вопросом чести или гуманности. И "Альбатрос" пролетел мимо. Если Герат, как принято выражаться, действительно ключ к Центральной Азии, то Робуру было совершенно безразлично, в чей карман - британский или московский - он попадет. Дела земные больше не занимали отважного человека, который превратил в свое владение воздушное пространство. Впрочем, земля вскоре скрылась под настоящим песчаным ураганом, как это нередко случается в тех местах. Ветер - здешние жители называют его "теббад" - разносит вокруг микробы лихорадки, поднимая их с земли вместе с невесомыми частицами песка. И множество караванов погибает в этих смертоносных вихрях. Чтобы спастись от песчаной пыли, угрожавшей повредить его зубчатые передачи, воздушный корабль поднялся в более безопасную зону, на высоту в две тысячи метров. Таким образом граница Персии и ее обширные долины оказались скрытыми от пассажиров "Альбатроса". Скорость его движения была тогда очень невелика, хотя ему не приходилось опасаться никаких препятствий. В самом деле, если на карте здесь и отмечено несколько гор, то они достигают лишь небольшой высоты. Однако по мере приближения к столице Персии следовало остерегаться горы Демавенд, чья покрытая вечными снегами вершина вздымается почти на шесть тысяч шестьсот метров, а затем и всей горной цепи Эльбурс, у подножья которой раскинулся Тегеран. На рассвете 2 июля из песчаного самума выступили очертания Демавенда. "Альбатрос" направил свой путь к городу, скрытому в тучах тончайшей пыли. Часам к десяти утра уже можно было различить широкие рвы, опоясывающие городские укрепления, и расположенный в центре дворец шаха, со стенами, покрытыми плитами фаянса, и водоемами, как будто высеченными в огромных глыбах бирюзы ослепительно голубого цвета. Но вот Тегеран растаял вдали, точно мимолетное видение. С этого пункта "Альбатрос" изменил свой курс и теперь двигался почти прямо на север. Через несколько часов он уже находился над небольшим городком, построенным у северного угла русско-персидской границы, на берегу большого водного бассейна, берегов которого не было видно ни на севере, ни на востоке. Это был порт Ашур-аде, самый южный пограничный русский город. А водный бассейн оказался морем - Каспийским морем. Здесь уже не наблюдалось песчаных вихрей. Пассажиры "Альбатроса" увидели под собой группу построек европейского типа, расположенных вдоль мыса, с возвышавшейся над ними колокольней. Воздушный корабль снизился над Каспийским морем, воды которого лежат на триста футов ниже уровня океана. Весь вечер он летел над побережьем - некогда туркестанским, а в то время уже русским, - которое тянется к Балканскому заливу, а на следующий день, 3 июля, вновь парил в сотне метров над Каспийским морем. Никакой суши на горизонте - ни со стороны Азии, ни со стороны Европы. На поверхности моря - лишь несколько наполненных ветром белых парусов. То были туземные суда, которые легко узнать по их очертаниям: кесебеи - двухмачтовые бриги, каюки - старинные пиратские одномачтовые суда, теймилы - простые сторожевые или рыбачьи лодки. До "Альбатроса" то и дело долетали клубы дыма, извергаемые трубами пароходов, которые Россия содержит в Ашураде для полицейской службы в тамошних водах. В то утро Том Тэрнер в разговоре с поваром Франсуа Тапажем сказал: - Да, мы пробудем около двух суток над Каспийским морем. - Отлично, - отозвался повар. - Значит, сможем поудить рыбу?.. - Совершенно верно! Уж если на перелет над Каспийским морем, которое занимает шестьсот двадцать пять километров в длину и двести километров в ширину, было решено затратить свыше сорока часов, понятно, что "Альбатрос" должен был лететь с весьма умеренной скоростью, а в часы рыбной ловли и вовсе стоять на месте. Слова Тома Тэрнера услышал Фил Эванс, который находился на носу воздушного корабля. Уже несколько минут Фриколлин упорно надоедал ему нескончаемыми жалобами, умоляя уговорить дядюшку Прудента, чтобы тот распорядился "спустить своего слугу на землю". Пропустив мимо ушей эту нелепую просьбу, Фил Эванс возвратился на корму, к своему коллеге. Там, приняв все меры предосторожности, чтобы их не подслушали, он передал ему разговор боцмана и повара. - Фил Эванс, - сказал в ответ дядюшка Прудент, - я полагаю, у вас не осталось никаких иллюзий относительно намерений этого негодяя на наш счет? - Никаких, - подтвердил Фил Эванс. - Он возвратит нам свободу, когда ему заблагорассудится, если вообще когда-нибудь возвратит! - В таком случае надо пойти на все, только бы покинуть "Альбатрос"! - Откровенно говоря, превосходный летательный аппарат! - Возможно! - нехотя отозвался дядюшка Прудент. - Но аппарат этот принадлежит проходимцу, который держит нас в плену без всякого на то права. Этот "Альбатрос" таит в себе и для нас и для наших сторонников постоянную опасность. И если нам не удастся его разрушить... - Подумаем сначала о собственном спасении!.. - заметил Фил Эванс. - А там видно будет! - Ладно! - отвечал дядюшка Прудент. - И воспользуемся первым же подходящим случаем. Надо полагать, Робур, перелетев Каспийское море, захочет затем пересечь Европу; поэтому он направится либо на север - в Россию, либо на запад - в южно-европейские страны. Так вот! В каком бы пункте мы ни опустились на землю, вплоть до самого Атлантического океана, везде нам обеспечено спасение. Значит, мы все время должны быть наготове. - Однако, - как же мы сможем бежать? - Слушайте внимательно. Случается, что ночью "Альбатрос" парит всего лишь в нескольких сотнях футов над землей. А так как на борту есть несколько канатов такой длины, то, при некоторой отваге, с их помощью можно спуститься... - Вы правы, - отозвался Фил Эванс, - и как только представится случай, я не колеблясь... - Я тоже, - подхватил дядюшка Прудент. - Заметьте еще, что ночью на палубе бодрствует лишь рулевой, стоящий на корме. Один из этих канатов лежит в носовой части "Альбатроса", и, надо надеяться, мы сумеем размотать его так осторожно, что никто не увидит и не услышит... - Прекрасно, - сказал Фил Эванс. - Я с удовлетворением замечаю, дядюшка Прудент, что вы стали куда хладнокровнее. Это особенно важно сейчас, когда нам предстоит действовать. Однако ведь мы теперь над Каспийским морем; под нами снуют многочисленные суда; "Альбатрос" вскоре снизится и не двинется с места до тех пор, пока не закончится рыбная ловля... Почему бы нам не воспользоваться этим?.. - Э! Да ведь за нами следят даже тогда, когда мы об этом и не подозреваем, - с досадой отвечал дядюшка Прудент. - Вы и сами могли в том убедиться, когда мы пытались спрыгнуть в воды Гидаспа. - А кто знает, не следят ли за нами и по ночам? - возразил Фил Эванс. - И, однако, пора со всем этим покончить! - вспылил дядюшка Прудент. - Да! Пора покончить и с самим "Альбатросом" и с его владельцем! Читатель видит, что в порыве гнева узники - особенно дядюшка Прудент - способны были на самый отчаянный поступок, который, быть может, поставил бы под угрозу даже их собственную жизнь. Чувство полной беспомощности, насмешливое презрение, которое выказывал им Робур, его резкие ответы - все это обостряло обстановку, становившуюся день ото дня все более напряженной. В то утро новое происшествие привело к весьма прискорбному столкновению между Робуром и обоими коллегами, причем Фриколлин, сам того не подозревая, оказался его виновником. При виде расстилавшегося внизу безбрежного моря трусишка до смерти перепугался. Словно ребенок, негр принялся вопить и протестовать, ломать руки и гримасничать. - Я хочу домой!.. Я хочу домой!.. - причитал он. - Ведь я не птица! Я не создан, чтобы летать! Я хочу, чтобы меня высадили на землю... сейчас же!.. Нечего и говорить, что дядюшка Прудент даже не думал успокаивать Фриколлина; скорее наоборот. И в конце концов эти вопли вывели Робур а из терпения. Том Тэрнер и его люди уже собирались приступить к рыбной ловле, и, чтобы избавиться от Фриколлина, инженер распорядился запереть его в рубку. Но и там негр продолжал бесноваться, колотить в дверь и кричать во все горло. Был полдень. "Альбатрос" держался всего в пяти или шести метрах от поверхности воды. Несколько суденышек, испуганных его появлением, пустились наутек. И вскоре эта часть Каспийского моря совершенно опустела. Читатель, конечно, понимает, что в таких условиях, когда узникам достаточно было нырнуть в воду, чтобы спастись бегством, за ними должны были следить - и действительно следили - особенно тщательно. Пусть бы им даже удалось спрыгнуть с палубы, - их тотчас же вновь захватили бы с помощью резиновой лодки, имевшейся на борту "Альбатроса". Так что им пришлось смириться и ждать. Фил Эванс решил присутствовать при рыбной ловле, в то время как дядюшка Прудент, все еще пребывавший в состоянии бешенства, удалился в свою каюту. Как известно, Каспийское море образовалось вследствие вулканического сжатия почвы. В этот огромный водоем впадает несколько больших рек: Волга, Урал, Кура, Кума, Эмба и другие. Если бы не испарения, которые избавляют от излишней воды эту огромную впадину площадью в семнадцать тысяч квадратных лье при средней глубине от шестидесяти до четырехсот футов, - Каспийское море затопило бы свои низкие и болотистые берега на севере и востоке. Хотя эта гигантская лохань и не сообщается ни с Черным, ни с Аральским морями, уровень воды в которых значительно выше, в ней тем не менее водится очень много рыбы - разумеется, такой, которая легко переносит воду Каспийского моря, чей горький привкус объясняется примесью нефти, выбрасываемой источниками, расположенными в его южной части. Предвкушая разнообразие, которое рыба внесет в ежедневный рацион, экипаж "Альбатроса" с явным удовольствием готовился к предстоящей ловле. - Внимание! - закричал Том Тэрнер, вонзив гарпун в огромную рыбу, чем-то напоминавшую акулу. То была великолепная белуга длиною в семь футов, принадлежавшая к семейству осетровых, икру которой, смешанную с солью, уксусом и белым вином, употребляют в пищу. Быть может, осетры, выловленные в реках, и вкуснее морских, но и эта добыча боцмана встретила радушный прием на борту "Альбатроса". Надо сказать, что особенно богатый улов принесли сети: в них попало множество карпов, лещей, лососей и щук, которые водятся в морской воде, а главное, несметное количество стерляди средних размеров. Такую стерлядь доставляют живьем из Астрахани в Москву и Петербург для стола богатых гурманов. Пойманная в тот день стерлядь сразу попадала из своей родной стихии в кухонные котлы "Альбатроса", без дополнительных затрат на перевозку. Члены экипажа весело тянули сеть, которую воздушный корабль перед тем тащил по морю на протяжении нескольких миль. Гасконец Франсуа Тапаж [Tapage - шум, крик (фр.)] буквально вопил от удовольствия, оправдывая тем самым свою фамилию. За какой-нибудь час все садки воздушного корабля были наполнены рыбой, и "Альбатрос" вновь устремился на север. Все это время Фриколлин не переставая кричал и колотил в стенки своей каюты, словом, продолжал невыносимо шуметь. - Этот чертов негр, видно, никогда не уймется! - воскликнул окончательно вышедший из себя Робур. - Мне думается, сударь, у него есть все основания жаловаться! - заметил Фил Эванс. - Да, так же как у меня есть все основания избавить свой слух от терзаний! - возразил Робур. - Инженер Робур!.. - вмешался появившийся на палубе дядюшка Прудент. - Председатель Уэлдонского ученого общества?! Враги приблизились друг к другу. Их взоры скрестились. Помедлив, Робур пожал плечами и приказал: - На канат его! Том Тэрнер понял инженера. Фриколлина вытащили из каюты. Как он кричал, когда боцман и один из членов экипажа схватили его и втиснули в корзину, которую прочно привязали к концу каната! То был как раз один из тех канатов, каким дядюшка Прудент, как уже знает читатель, хотел воспользоваться в своих целях. Сначала Фриколлин подумал, что его собираются повесить... На самом же деле его собирались всего лишь подвесить! Канат быстро размотали футов на сто в длину, и негр повис в пустоте. Теперь он мог вопить сколько его душе угодно. Но от испуга у него перехватило дыхание, и несчастный совсем онемел. Дядюшка Прудент и Фил Эванс хотели воспротивиться этой экзекуции, но их оттолкнули. - Это низость!.. Это подлость!.. - выкрикивал дядюшка Прудент вне себя от гнева. - Вы полагаете? - отвечал Робур. - Вы злоупотребляете силой, и я буду протестовать против этого не только словесно! - Протестуйте, пожалуйста! - Я отомщу, инженер Робур! - Мстите себе на здоровье, председатель Уэлдонского ученого общества! - Я отомщу и вам и вашим людям! Члены экипажа "Альбатроса" приблизились с явно враждебными намерениями, Робур сделал им знак удалиться. - Да!.. Я отомщу и вам и вашим людям!.. - повторял дядюшка Прудент, которого Фил Эванс безуспешно старался успокоить. - Когда вам будет угодно! - ответил инженер. - И всеми доступными мне средствами! - Довольно! - крикнул Робур угрожающим тоном. - Ведь на борту есть и другие канаты, и господину недолго последовать за слугой! Дядюшка Прудент умолк, но не из страха, а потому, что у него начался такой приступ удушья, что Фил Эванс поспешил увести его в каюту. Между тем за последний час погода неожиданно переменилась. На небе появились признаки, в характере которых ошибиться было невозможно: приближалась гроза. Насыщенность атмосферы электричеством была необычайно велика, и около половины третьего Робур стал свидетелем явления, которого он еще никогда не наблюдал. На севере, откуда надвигалась гроза, клубились какие-то светящиеся завитки тумана; это несомненно происходило от того, что грозовые тучи были в разной степени заряжены электричеством. Отражение этих пылающих полос рождало на поверхности моря мириады движущихся бликов, которые становились тем ярче, чем сильнее темнело небо. "Альбатрос" должен был вскоре встретиться с грозой, ибо они двигались навстречу друг другу. А что же Фриколлин? Фриколлин все еще находился на буксире; буксир тут, пожалуй, самое подходящее слово, ибо воздушный корабль несся вперед со скоростью ста километров в час, и висевшая на канате корзина отставала от него и тянулась позади. Пусть читатель сам судит об испуге, охватившем Фриколлина, когда молнии начали прорезать тучи вокруг него, а раскаты грома, казалось, грозили обрушить небосвод. Все члены экипажа готовились встретить грозу во всеоружии: надо было либо подняться над грозовой зоной, либо уйти от нее, устремившись в нижние слои атмосферы. "Альбатрос" летел на своей обычной высоте - около тысячи метров, - когда раздался громовой удар неслыханной силы. Внезапно налетел шквал. И в то же мгновение полыхающие огнем тучи двинулись на воздушный корабль. Фил Эванс счел нужным вновь вступиться за Фриколлина и потребовать, чтобы его вернули на борт. Но Робур уже сам распорядился вытащить негра на палубу, и несколько человек дружно тянули канат. Вдруг, по какой-то необъяснимой причине, скорость вращения подъемных винтов "Альбатроса" заметно уменьшилась. Инженер одним прыжком очутился возле центральной рубки. - Полный ход!.. Быстрей!.. - закричал он механику. - Надо немедленно подняться над грозой! - Невозможно, мистер Робур! - Что произошло? - Ток прерывается!.. Батареи работают с перебоями!.. И действительно, "Альбатрос" быстро снижался. Подобно тому как это бывает во время грозы с током, бегущим по телеграфным проводам, прохождение тока в аккумуляторах воздушного корабля нарушилось. Но то, что является лишь досадной помехой, когда речь идет о депешах, таило грозную опасность для "Альбатроса": он мог рухнуть в море, ибо управлять им становилось почти невозможно. - Пусть снижается! - закричал Робур. - Так мы скорее выйдем из полосы, насыщенной электричеством! Держитесь, друзья, и сохраняйте присутствие духа! Инженер занял свое место на носу корабля. Весь экипаж также стоял на своих постах и приготовился выполнять распоряжения командира. Хотя "Альбатрос" снизился уже на несколько сот футов, он все еще не вышел из грозовых туч, и вокруг него сверкали молнии, перекрещиваясь, точно бенгальские огни. Можно было опасаться, что одна из них испепелит воздушный корабль. Винты его вращались все медленнее, и быстрый спуск грозил превратиться в головокружительное падение. Всем было ясно, что не пройдет и минуты, как "Альбатрос" погрузится в море. А если он окажется в воде, ему уже никакими силами не вырваться из морской пучины! Внезапно над воздушным кораблем появилось наэлектризованное облако. "Альбатрос" находился теперь всего лишь в шестидесяти футах над гребнями волн. Еще две-три секунды - и они затопят палубу!.. Но тут Робур, улучив момент, кинулся к центральной рубке, ухватился за пусковые рычаги и включил ток от батарей, которые больше не нейтрализовались напряжением электрического поля окружающей атмосферы... В одно мгновение ток возвратил винтам их обычную скорость, и "Альбатрос" остановился над самой поверхностью моря. И вот уже гребные винты уносили воздушный корабль подальше от грозы, которую он вскоре оставил позади. Незачем говорить, что Фриколлину пришлось принять вынужденную ванну, продолжавшуюся, правда, всего несколько секунд. Однако, когда его вытащили на борт, он был такой мокрый, как будто побывал на дне морском. Разумеется, бедняга больше не кричал. На следующий день, 4 июля, "Альбатрос" пересек северную границу Каспийского моря. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ, в которой гнев дядюшки Прудента возрастает пропорционально квадрату скорости воздушного корабля Если когда-нибудь дядюшке Пруденту и Филу Эвансу надо было отказаться от всякой надежды на побег, то именно в последовавшие за описанными событиями пятьдесят часов. Боялся ли Робур, что во время перелета над Европой охранять узников будет особенно трудно? Пожалуй. К тому же ему было известно, что они пойдут на все, лишь бы бежать. Между тем любая попытка покинуть борт воздушного корабля была в тех условиях равносильна самоубийству. Когда человек соскакивает с поезда, идущего со скоростью ста километров в час, он рискует жизнью, но когда он прыгает с экспресса, несущегося со скоростью двухсот километров, - он идет на верную смерть. А ведь именно с этой максимальной для него скоростью и летел тогда "Альбатрос". Она превосходила быстроту полета ласточки, равную ста восьмидесяти километрам в час. Надо заметить, что почти все время дули северо-восточные ветры, благоприятные для воздушного корабля, который двигался в том же направлении - то есть, как правило, на запад. Но мало-помалу ветры эти начали стихать, и вскоре пребывание на палубе сделалось почти невозможным: от бы