нятном. Сговор ведет к тому, что лектор объясняет (примерно в таком роде): пыль тяжелее воздуха, поэтому падает, пока не достигнет земли. Это все, что вам надо знать про пыль. Инженеры довольны: они любят, чтобы учебный материал был мертв и распят, как бабочка под стеклом. Физики довольны: они любят думать, будто все понимают. Никто не задаст трудных вопросов. А за окнами песчаные смерчи по прежнему резвятся в студенческом городке. Сейчас Рэнди снова в Уитмене, впервые за много лет видит, как смерчи (снежные, поскольку стоит зима) лавируют по пустым рождественским улицам, и склонен смотреть на вещи несколько шире: эти смерчи, эти завихрения -- следствие холмов и долин, расположенных, вероятно, за мили и мили отсюда. По сути, Рэнди, помотавшийся по миру, мыслит куда гибче и смотрит с точки зрения ветра, а не с фиксированной точки зрения мальчика, редко покидавшего город. С точки зрения ветра, он (ветер) неподвижен, а холмы и долины -- движущиеся предметы, которые возникают на горизонте, стремительно приближаются, меняют его и уносятся прочь, предоставляя ветру самостоятельно расхлебывать последствия. Часть последствий -- песчаные или снежные смерчи. Будь на пути больше препятствий -- крупный город с высокими домами или лес с ветвями и листьями, на этом история бы закончилась: ветер полностью выдохся бы, сник и перестал существовать как единое целое, а его аэродинамическая активность свелась бы к неразличимым завихрениям вокруг сосновых иголок или автомобильных антенн. В данном случае речь об автомобильной стоянке перед Уотерхауз хаузом. Обычно она полна машин и потому губительна для ветра. С подветренной стороны автомобильной стоянки никогда не увидишь смерча -- туда в генерализованном виде просачивается лишь мертвый и одряхлевший ветер. Однако сейчас рождественские каникулы, и на стоянке размером с артиллерийское стрельбище всего три машины. Асфальт серый, как выключенный монитор. Взвесь из льдинок растекается свободно, словно радужная пленка бензина на теплой воде. Единственное препятствие -- ледяные саркофаги брошенных автомобилей, стоящих на пустой парковке, наверное, недели две -- остальные разъехались на рождественские каникулы. Каждая машина становится первопричиной системы спутных струй и стоячих завихрений. Ветер здесь -- искристый абразив, дерущий лицо, выкалывающий глаза фактор в ткани пространства времени, населенного огромными дугами платинового огня вкруг низкого зимнего солнца. В нем постоянно висят кристаллики замерзшей воды. Осколки льда -- меньше снежинок, видимо, отдельные их лучики, сорванные ветром с канадских сугробов, уже не опускаются, пока не попадут в карман мертвого воздуха: центр смерча или неподвижный слой спутной струи от брошенного на стоянке автомобиля. Над всем этим высится Уотерхауз хауз: корпус студенческого общежития, которому ни один ученый из тех, чьи имена присваивают студенческим корпусам, не пожелал бы дать свое имя. Сквозь огромный, не по климату, витраж бьет неприятный, как из зацветшего аквариума, зеленый свет. Уборщики возят взад вперед неповоротливые моющие машины, таща за собой километровые бухты оранжевого силового кабеля, извлекая следы сблеванного пива и маргариновых жиров из серого ковра, который уже во времена Рэнди скорее символически обозначал ковер как отвлеченное понятие. Сейчас, въезжая в главные ворота мимо гробового камня с надписью «Уотерхауз хауз», Рэнди поневоле смотрит вперед, через ветровое стекло и передние окна дома, прямо на большой портрет своего деда, Лоуренса Притчарда Уотерхауза -- одного из примерно десяти людей, по больше части уже покойных, претендующих на липовое, в сущности, звание «изобретатель ЭВМ». Портрет накрепко привинчен стене и покрыт сантиметровой плексигласовой плитой, которую приходится менять каждые несколько лет, по мере того как она мутнеет от постоянного протирания и мелкого хулиганства. Сквозь эту тусклую катаракту Лоуренс Притчард Уотерхауз в полном докторском облачении предстает мрачным и величавым. Он стоит одной ногой на какой то приступке, опираясь правым локтем на поднятое колено, а левой рукой подобрал мантию и подбоченился. Поза должна означать динамичную устремленность в будущее, но Рэнди, в пять лет присутствовавший на открытии портрета, почувствовал в нем недоуменное «какого дьявола вы тут собрались?». Кроме трех мертвых машин в корке пропыленного льда, на пустой стоянке имеет место быть старинная мебель (в количестве примерно двадцати предметов) и ряд других ценностей вроде серебряного чайного сервиза и ветхого дорожного сундука. Подъезжая вместе с дядей Редом и тетей Ниной, Рэнди видит, что младшие Шафто выполнили работу, за которую получают минимальную почасовую ставку плюс двадцать пять процентов, а именно перетащили мебель оттуда, куда поставили ее дядя Джеф и тетя Энн, обратно в Начало Координат. Из родственного благорасположения и мужской солидарности дядя Ред сел на пассажирское сиденье «акуры», к явному огорчению тети Нины, которую незаслуженно сослали на заднее. Она ерзает вправо влево, пытаясь в зеркале заднего вида встретиться глазами сперва с Рэнди, потом с дядей Редом. Всю дорогу от гостиницы (минут десять) Рэнди вынужден был следить за дорогой в наружное зеркало, поскольку во внутреннем видел лишь расширенные зрачки тети Нины, двумя стволами нацеленные ему в горло. За шумом печки на заднем сиденье не слышно, что говорят спереди, так что к зрительной изоляции добавляется еще слуховая; учитывая, что тетя Нина третьи сутки на взводе, ситуация потенциально взрывоопасна. Рэнди едет прямиком к Началу Координат. Пересечение осей X и Y отмечено прутиком, создающим собственную полимодальную систему воздушных завихрений и струй. -- Послушай, -- говорит дядя Ред. -- Мы все хотим одного: честно разделить наследство твоей матери -- если можно говорить «наследство» об имуществе человека, который не умер, а просто переехал в дом престарелых -- между ее пятью отпрысками. Верно? Вопрос обращен не к Рэнди, но тот все равно кивает, стараясь продемонстрировать полное единство взглядов. Он уже двое суток беспрерывно сжимает зубы -- челюстные мышцы превратились в источник жгучей пульсирующей боли. -- Думаю, ты согласишься, что единственная наша цель -- разделить все поровну, -- настаивает дядя Ред. -- Верно? После тягостно долгой паузы тетя Нина кивает. Она очередной раз сдвигается вбок, Рэнди ловит в зеркале заднего вида ее мучительно неуверенный взгляд, как будто сама концепция ровной дележки -- какой то иезуитский подвох. -- И вот тут начинается самое интересное, -- продолжает дядя Ред (он декан математического факультета в колледже города Мекомба, штат Иллинойс). -- Что значит «поровну»? Вот это мы с твоими братьями, и мужьями твоих сестер, и Рэнди обсуждали вчера за полночь. Если бы мы делили пачку денег, все было бы просто, поскольку на купюрах напечатан определенный номинал и все они взаимозаменяемы -- невозможно прикипеть душой к определенной долларовой бумажке. -- Вот почему нужно вызвать объективного оценщика... -- Нина, дорогая, с оценщиком никто не согласится, -- возражает дядя Ред. -- Хуже того, оценщик совершенно упустит из виду эмоциональную сторону, а она явно имеет здесь большой вес, судя по тому... э э... темпераментному обсуждению -- если допустимо назвать обсуждением ту... э э... кошачью свару, которую вы с сестрами учинили вчера вечером. Рэнди еле заметно кивает. Он останавливает машину рядом с мебелью, вновь составленной у Начала Координат. На краю стоянки, примерно там, где ось Y (означающая здесь субъективную эмоциональную ценность) упирается в кирпичную стену, стоит запотевшая изнутри «импала». -- Вопрос сводится к математическому: как разделить неоднородное множество n предметов между m людьми (в данном случае супружескими парами), то есть как разбить множество S на m подмножеств (S1 , S2 , ... Sm ) таким образом, чтобы ценность их была максимально сближена? -- Мне кажется, это не сложно... -- слабым голосом вступает тетя Нина (она преподает йглмскую филологию). -- На самом деле жутко сложно, -- высказывается Рэнди. -- Поставленная цель близка к задаче об укладке рюкзака, которая настолько трудноразрешима, что на ней строят криптографические системы. где τ -- постоянная. -- Но мы можем не сойтись в общей оценке! -- храбро говорит тетя Нина. -- Это математически несущественно, -- бормочет Рэнди. -- Налицо произвольный масштабный коэффициент! -- припечатывает дядя Ред. -- Вот почему я в конце концов согласился с твоим братом Томом, что надо по примеру релятивистских физиков принять τ = 1. Правда, в результате придется иметь дело с дробными величинами, что может вызвать затруднение у части дам (разумеется, я не имею в виду никого из присутствующих), но по крайней мере так яснее виден произвольный характер масштабного коэффициента, что позволит избежать дальнейших недоразумений. (Дядя Том работает в Лаборатории реактивного движения НАСА, отслеживает траектории астероидов.) -- Это консоль от Гомера Болструда! -- Тетя Нина протерла глазок в запотевшем стекле и теперь возит рукавом по стеклу, как будто пытается протереть в нем аварийный выход. -- Стоит и мокнет под снегом, как будто так и надо! -- Вообще то это не снег, а просто поземка, -- говорит дядя Ред. -- Абсолютно сухая. Если ты выйдешь и посмотришь на консоль или как там это называется, то увидишь, что снег на ней не тает, потому что она с самого отъезда твоей мамы в дом престарелых стояла в контейнере и успела принять равновесную температуру значительно ниже нуля по Цельсию. Рэнди складывает руки на животе, откидывается на подголовник и закрывает глаза. Шея застыла, как пластилин при минусовой температуре, мышцы ноют. -- Консоль стояла у меня в спальне с моего рождения и до тех пор, как я уехала учиться, -- говорит тетя Нина. -- По любым мало мальски пристойным стандартам справедливости она -- моя. -- Что подводит нас к прорыву, который мы с Рэнди, Томом и Джефом совершили вчера около двух ночи, а именно экономическая ценность каждого предмета при всех сложностях задачи об укладке рюкзака -- лишь одно измерение вопроса, который разбудил в вас такую бурю чувств. Второе измерение -- и здесь я об измерении в буквальном евклидовски геометрическом смысле -- эмоциональная оценка предмета. То есть, в теории, мы можем так разделить множество предметов, чтобы каждому досталась равная доля, и все равно ты, милая, останешься глубоко недовольна, потому что не получишь консоль, которая, хоть и стоит много меньше, чем, скажем, рояль, гораздо дороже твоему сердцу. -- Не могу ручаться, что я не полезу в драку за свое законное право на эту консоль, -- с ледяным спокойствием отвечает тетя Нина. -- Но тебе не придется лезть в драку, милая, поскольку все для того и затеяно, чтобы ты могла высказать свои пожелания! -- Отлично. Что надо делать? -- говорит тетя Нина, выскакивая из машины. Рэнди и дядя Ред торопливо собирают шапки, перчатки и варежки, после чего вылезают следом за ней. Тетя Нина уже стоит над консолью, глядя, как снежная пыль метет по темному блестящему лаку, образуя крохотные мандельбротовские эпиэпиэпизавихрения в турбулентных струях от ее тела. -- Как Джеф и Энн до нас и как остальные после нас, мы расставим предметы на парковке, как на координатной плоскости (х, у) . Ось x идет так. -- Дядя Ред поворачивается к Уотерхауз хаузу и раскидывает руки крестом. -- Ось у -- так. -- Он, топчась, поворачивается на девяносто градусов, так что теперь его правая рука указывает на «импалу». -- Субъективная финансовая ценность откладывается по оси х . Чем дальше в ту сторону, тем более дорогой ты считаешь данную вещь. Ты можешь даже присвоить чему нибудь отрицательное значение х -- например, вот тому стулу, если думаешь, что перебивать его встанет дороже, чем он на самом деле стоит. По оси у откладывается субъективная эмоциональная ценность. Теперь, когда мы знаем, что эта консоль исключительно дорога твоему сердцу, думаю, ее можно переставить к «импале». -- Может ли что нибудь иметь отрицательную эмоциональную ценность? -- горько и, возможно, риторически спрашивает тетя Нина. -- Если вещь настолько ужасна, что начисто отравит тебе радость от консоли, то да, -- говорит дядя Ред. Рэнди взваливает консоль на плечо и шагает в положительном направлении у . Можно кликнуть Шафто, которые здесь для того, чтобы таскать мебель, но Рэнди должен показать, что и он -- какой никакой мужчина, поэтому таскает больше, чем, вероятно, необходимо. У Начала Координат продолжается разговор между Редом и Ниной. -- У меня вопрос, -- говорит Нина. -- Что помешает ей просто поставить все в самый дальний конец оси у -- объявить, что все чрезвычайно дорого ей эмоционально? Она в данном случае -- тетя Рэчел, жена дяди Тома. Рэчел -- мультиэтническая уроженка Восточного побережья и начисто лишена врожденной уотерхаузовской робости. В семье ее всегда считали воплощением ненасытной алчности. Самое страшное будет, если Рэчел каким то образом приберет к рукам все -- рояль, серебро, фарфор, обеденный гарнитур от Гомера Болструда. Потому и нужны сложные ритуалы и математически обоснованная система дележки. -- Наши оценки, как эмоциональные, так и финансовые, будут пронормированы так, чтобы их сумма оставалась постоянной. Если кто то перетащит все в самый дальний угол, результат будет тот же, как если бы он вообще не выразил никаких предпочтений. Рэнди подходит к запотевшей «импале». Дверца распахивается, хрустя застарелой ледяной коркой. Робин Шафто вылезает, дует на ладони и принимает стойку «вольно», показывая, что готов выполнить любой приказ на данной декартовой координатной плоскости. Рэнди смотрит поверх «импалы» и стены на мерзлый газон и холл Уотерхауз хауза, где Ами Шафто, закинув ноги на журнальный столик, читает исключительно грустную книжку про кайюсов, которую Рэнди купил для Ави. Она смотрит на него, улыбается и, как думает Рэнди, с трудом перебарывает желание покрутить пальцем у виска. -- Отлично, Рэнди! -- кричит дядя Ред от Начала Координат. -- Теперь добавим ей абсциссы! Он хочет сказать, что консоль не лишена и некоторой финансовой ценности. Рэнди поворачивает направо и шагает по квадранту (+х, +у) , считая желтые линии. -- Примерно четыре парковочных места! Довольно! Рэнди ставит консоль, вытаскивает из кармана блокнот миллиметровки, отрывает верхний листок, содержащий разброс (х, y ) по версии дяди Джефа и тети Энн, и отмечает координаты консоли. В Палусе звуки разносятся далеко, и он слышит, как у Начала Координат тетя Нина спрашивает дядю Реда: -- Сколько τ e , мы потратили сейчас на консоль? -- Если оставить здесь все на у = 0, то сто процентов, -- говорит дядя Ред. -- В противном случае это будет зависеть от того, как мы распределим остальное по оси у . Ответ, разумеется, верный, хоть и совершенно бесполезный. Если эти дни в Уитмене не оттолкнут Ами от Рэнди, то уже ничто не оттолкнет, поэтому он даже рад, что она это видит, несмотря на сосущую боль под ложечкой. Рэнди не склонен откровенничать о своей семье, поскольку считает, что говорить, собственно, не о чем: маленький городок, хорошее образование, стыд и самоуважение примерно в равных долях и в основном по делу. Ничего сногсшибательного в плане жутких психопатологий, инцеста, тяжелых неизгладимых переживаний или сатанинских сборищ на заднем дворе. Поэтому обычно, когда люди рассказывают про свои семьи, Рэнди слушает и помалкивает. Его семейные истории настолько приземленные, что вроде как стыдно их рассказывать, особенно после того, как услышал что то чудовищное, не лезущее ни в какие ворота. Однако, стоя здесь и глядя на смерчи, Рэнди начинает сомневаться, что все так просто. В утверждениях некоторых людей, что «Сегодня я: курю/толстею/подличаю/впадаю в депрессию, потому что: моя мама умерла от рака/дядя ковырял мне пальцем в попке/отец бил меня ремнем для правки бритв» ему чудится излишний детерминизм, ленивая готовность смириться перед голой телеологией. Если людям очень хочется верить, будто они все понимают или хотя бы в принципе способны такое понять (потому что это приглушает их страх перед непредсказуемым миром, или позволяет им гордиться своим умом, или то и другое вместе), то получается среда, в которой убогие, упрощенческие, убаюкивающие, благовидные взгляды циркулируют, словно тачки с обесцененными купюрами на рынках Джакарты. Но если автомобиль, брошенный на стоянке неведомым студентом, порождает самовозобновляющиеся смерчики размером с наперсток в нескольких сотнях ярдов по ветру, то моЖет быть, на мир следует смотреть с чуть большей опаской и быть готовым принять истинную и полную головоломность Вселенной, ограниченность наших человеческих сил. А уж от этого шага недалеко и до другого: сказать, что детство, лишенное исполинских психологических встрясок, жизнь, затронутая лишь слабыми и даже забытыми влияниями, могут привести, далеко по ветру, к небезынтересным последствиям. Рэнди надеется, хотя и очень сомневается, что Ами, сидя в зеленом водорослевом свете и читая про неумышленное истребление кайюсов, думает, как он. Рэнди возвращается к тете в Начало Координат. Дядя Ред объяснил ей, несколько снисходительно, как важно правильно распределить вещи по экономической ценности, за что был отправлен в долгую одинокую прогулку по оси +х с серебряным сервизом в руках. -- Почему нельзя было сделать все это дома на бумаге? -- спрашивает тетя Нина. -- Мы подумали, что, физически двигая вещи, лучше прочувствуем процесс, -- говорит Рэнди. -- А потом полезно было осмотреть их буквально в холодном свете дня. (Альтернатива: десять двенадцать взвинченных родственников толкутся в набитом под завязку контейнере, из за сервантов слепя друг друга фонариками.) -- Мы выскажем свои предпочтения, и что потом? Вы сядете и все просчитаете на бумаге? -- Нет, потребуется слишком большой объем вычислений. Вероятно, придется применить метод цифрового дарвинизма -- ясно, что строго математически решить не удастся. Вчера отец послал е мейл знакомому в Женеве, который занимался сходными задачами. Если повезет, скачаем подходящую программу и запустим ее на Тере. -- Тере? -- Тера. Как в «терафлопс». -- Все равно не поняла. Если ты говоришь «как», то изволь называть понятное мне слово. -- Один из десяти самых быстрых компьютеров мира. Видишь красное кирпичное здание справа от оси минус игрек? -- Рэнди указывает вниз по склону. -- Сразу за новым физкультурным корпусом. -- Это где антенны? -- Да. Его построила компания из Сиэтла. -- Он, наверное, страшно дорогой. -- Отец выцыганил. -- Да! -- бодро подтверждает дядя Ред, вернувшись из положительной области х -- Вот кто потрясающе умеет находить спонсоров. -- Странно, что я до сих пор не замечала в нем особого дара убеждать, -- молвит тетя Нина, с заинтригованным видом направляясь к большим картонным коробкам. -- Нет, -- говорит Рэнди. -- Просто он заходит в конференц зал и начинает клянчить, пока всем не становится так за него неловко, что они соглашаются подписать чек. -- Ты сам это видел? -- скептически спрашивает тетя Нина берясь за коробку с надписью: «СОДЕРЖИМОЕ ВЕРХНЕГО БЕЛЬЕВОГО ШКАФА». -- Нет, но рассказы слышал. Научный мир тесен. -- Он сумел сколотить неплохой капитал на трудах своего отца, -- говорит дядя Ред. -- «Если бы мой отец запатентовал хотя бы одно из своих компьютерных изобретений, Палусский колледж был бы больше Гарварда» и все такое. Тетя Нина уже открыла коробку. Почти всю ее занимает одно йглмское одеяло, шерстяное, в серовато бурую и буровато серую клетку. Оно толщиною примерно в дюйм; когда внуки съезжались к бабушке на каникулы, одеяло доставалось опоздавшему в качестве «штрафного». От запаха нафталина и плесени тетя Нина кривится, как скривилась до нее тетя Энн. Лет в девять Рэнди довелось спать под этим одеялом: он проснулся в два часа ночи от бронхоспазма, перегрева и смутного ощущения, что во сне его хоронили заживо. Тетя Нина захлопывает коробку и смотрит в сторону «импалы». Робин Шафто уже бежит к ней. Он неплохо сечет в математике и легко схватил общий принцип, поэтому знает, что коробку надо нести далеко в область ( х, -- у) . -- Наверное, меня просто беспокоит, что мои предпочтения будет оценивать суперкомпьютер, -- говорит тетя Нина. -- Я постаралась ясно выразить, что хочу. Но поймет ли меня машина? -- Она останавливается у коробки «ФАРФОР», словно нарочно мучая Рэнди, которому очень хочется заглянуть внутрь, но страшно навлечь на себя подозрения. Он -- рефери и поклялся быть объективным. -- Про фарфор забудь. Чересчур старомодный. Дядя Ред уходит за одну из машин -- вероятно, до ветра. Тетя Нина говорит: -- А ты, Рэнди? У тебя как у старшего сына старшего сына могут быть свои пожелания. -- Без сомнения, мои родители, когда придет их время, передадут мне часть бабушкиного и дедушкиного наследства, -- отвечает Рэнди. -- Очень дипломатично. Молодец, -- кивает тетя Нина. -- Но ты единственный из внуков помнишь деда и, вероятно, хотел бы что нибудь получить на память. -- Ну, может, останется какая нибудь ерунда, на которую никто не польстится, -- говорит Рэнди. Потом как полный кретин -- как организм, в который методами генной инженерии заложена непроходимая тупость, -- смотрит на сундук и тут же отводит взгляд, чем окончательно выдает себя с потрохами. Видимо, его практически безволосое лицо -- открытая книга. И зачем только он сбрил бороду! Крупная льдинка с почти различимым стуком ударяет его в роговицу правого глаза. Он слепнет от удара и термального шока. Когда звон в голове проходит, Рэнди открывает глаза и видит, что тетя Нина по быстро суживающейся орбите обходит злополучный сундук. -- Хм? Что там? -- Она берется за одну ручку и обнаруживает, что сундук практически неподъемный. -- Японские кодовые книги времен войны. Стопки перфокарт. -- Марк! -- Да, мэм! -- говорит Марк Аврелий Шафто, возвращаясь из отрицательного квадранта. -- Какой угол между осями плюс икс и плюс игрек? -- спрашивает тетя Нина. -- Я бы спросила у рефери, но начинаю сомневаться в его объективности. Марк Аврелий смотрит на Рэнди и решает воспринять это как дружескую семейную подначку. -- В градусах или в радианах, мэм? -- Ни в том, ни в другом. Просто покажите его мне. Взвалите этот сундук на свою крепкую молодую спину и шагайте точно между осями плюс икс и плюс игрек, пока я не велю остановиться. -- Да, мэм. -- Марк Аврелий поднимает сундук и начинает идти, поглядывая вправо и влево, убеждаясь, что идет точно по биссектрисе. Робин стоит в сторонке, с любопытством наблюдая за происходящим. Дядя Ред, вернувшись из за машины, в ужасе смотрит на Марка Аврелия. -- Нина! Солнышко! Этот сундук не стоит расходов на перевозку! Зачем он тебе, скажи на милость? -- Чтоб наверняка получить желаемое, -- говорит Нина. Кое что из того, что желает Рэнди, он получает два часа спустя, когда его мать, проверяя состояние посуды, распечатывает коробку «ФАРФОР». Рэнди и его отец стоят у сундука. Родители уже заканчивают оценку; антикварная мебель разбросана по всей стоянке, словно после одного из тех удивительных торнадо, которые поднимают вещи в воздух и целехонькими переносят на много миль. Рэнди лихорадочно соображает, как, не нарушая клятву объективности, раздуть ценность сундука. Шансы, что он достанется кому нибудь, кроме тети Нины, практически нулевые, поскольку она (к ужасу дяди Реда) оставила у Начала Координат все, кроме сундука и вожделенной консоли. Если отец хотя бы сдвинет его с места -- чего никто, кроме Нины, пока не сделал -- и Тера завтра присуди сундук ему, Рэнди сможет убедительно доказать, что это не просто компьютерная ошибка. Однако отец во всем слушает маму и не хочет слышать ни про какой сундук. Мама зубами стягивает перчатку и синими руками вынимает слой за слоем мятых газет. «Ах, судок для подливки!» -- восклицает она, вытаскивая нечто, похожее больше всего на тяжелый крейсер. Рэнди согласен с тетей Ниной, рисунок исключительно старомодный; впрочем, это тавтология, ведь он видел такой сервиз только у бабушки, которая была старомодной, сколько он ее помнит. Рэнди, руки в карманах, идет к матери, не подавая виду, что заинтересован. Не перегибает ли он палку с конспирацией? Этот судок он лицезрел раз двадцать в жизни, на семейных сборищах, и сейчас в душе поднимается пыльная буря давно улегшихся чувств. Рэнди протягивает руки в перчатках, мать вкладывает в них судок. Притворяясь, будто любуется формой, Рэнди переворачивает его и читает надпись на донышке. «РОЙЯЛ АЛЬБЕРТ -- ЛАВАНДОВАЯ РОЗА». Мгновение он обливается потом под отвесным тропическим солнцем, силясь удержать равновесие на лодке, пахнущей неопреновыми шлангами и ластами. Потом вновь переносится в Палус и начинает думать, как сжулить с компьютерной программой, чтобы тетя Нина получила желаемое и отдала Рэнди его законное. ГОЛГОФА Лейтенант Ниномия прибывает в Бандок через две недели после Гото Денго вместе с несколькими побитыми и поцарапанными деревянными ящичками. «Кто вы по специальности?» -- спрашивает Гото Денго. Лейтенант Ниномия вместо ответа открывает ящик и показывает теодолит в чистой промасленной тряпице. В другом ящичке -- такой же безупречный секстан. Гото Денго в изумлении таращится на блестящий инструмент. Однако еще удивительнее, что ему прислали геодезиста всего через двенадцать дней после запроса. Ниномия смотрит на ошарашенную физиономию нового коллеги и широко улыбается. У него практически не осталось передних зубов, кроме одного, золотого. Прежде чем начинать горные работы, всю эту местность предстоит перевести в область познанного: составить детальные карты, определить водосборные бассейны, взять пробы грунта. Две недели Гото Денго ходил с трубкой и кувалдой, отбирая столбики грязи. Он определил породы речного ложа, оценил сток рек Ямамото и Тодзио, сосчитал и каталогизировал деревья. Прошел по джунглям и расставил флажки вдоль будущего периметра спецзоны. Все это время он волновался, что придется самому снимать местность с помощью примитивных подручных средств. И тут появляется лейтенант Ниномия со своими ящичками. Три лейтенанта -- Гото, Мори и Ниномия -- три дня снимают плоскую, слабообнаженную местность по берегам реки Тодзио. Начало 1944 года выдалось сухим, и Мори не хочет ставить лагерь на участке, который превратится в болото после первого же сильного дождя. Удобство заключенных его не волнует, но надо, чтобы их хотя бы не смыло. Кроме того, необходимо знать рельеф, чтобы наметить зоны перекрестного обстрела на случай бунта или попытки массового бегства. Они отправляют немногочисленных рядовых за бамбуковыми колышками и намечают расположение дорог, казарм, бараков, колючей проволоки, вышек и нескольких тщательно продуманных орудийных гнезд, из которых охрана в случае чего сможет накрыть шрапнелью любой произвольный участок лагеря. Потом лейтенант Гото ведет лейтенанта Ниномия в джунгли, вверх по крутой долине реки Тодзио. Лейтенант Мори в соответствии с приказом капитана Ноды остается внизу. Оно и к лучшему, потому что у лейтенанта Мори своей работы по горло. Лейтенанту Ниномия капитан выдал специальное разрешение посещать спецзону. -- Для проекта особенно важно знать высоты, -- говорит Гото Денго геодезисту по пути наверх. Они несут на себе инструменты и питьевую воду, однако Ниномия взбирается по крутому ущелью с той же легкостью, что и сам Гото Денго. -- Начнем с того, что определим уровень будущего озера Ямамото, потом двинемся дальше вниз. -- Мне приказано также установить точные широту и долготу, -- говорит Ниномия. Гото Денго улыбается. -- Сложно -- здесь ниоткуда не видно солнца. -- Как насчет этих трех пиков? Гото Денго оборачивается -- не шутит ли Ниномия. Однако геодезист с энтузиазмом глядит вверх. -- Ваше рвение -- пример для нас всех, -- говорит Гото Денго. -- Это место -- рай в сравнении с Рабаулом. -- Вас оттуда прислали? -- Да. -- Как вам удалось вырваться? Ведь он полностью отрезан, разве не так? -- Да, -- коротко отвечает Ниномия. Потом внезапно севшим голосом добавляет: -- Меня вывезли на подводной лодке. Гото Денго некоторое время молчит. Ниномия продумал в голове всю систему, и на следующей неделе, закончив предварительную съемку спецзоны, они приступают к определению координат. С утра пораньше рядовому поручают, взяв зеркало, часы и фляжку, забраться на высокое дерево, не примечательное ничем, кроме того, что по соседству недавно вбили колышек с надписью «МАГИСТРАЛЬНАЯ ШТОЛЬНЯ». Лейтенанты Ниномия и Гото взбираются на гору, что занимает примерно восемь часов. Подъем неимоверно утомителен, лейтенант Ниномия никак не ожидал, что Гото вызовется идти с ним. -- Хочу посмотреть на местность с вершины Голгофы, -- объясняет Гото Денго. -- Только после этого я смогу выполнить свою работу, как должно. По пути наверх они сравнивают впечатления от Новой Гвинеи и Новой Британии. По словам геодезиста, во всей Новой Британии только и есть хорошего, что Рабаул, бывший британский порт с крикетным овалом и другими благами цивилизации. Теперь это ключевая позиция японцев в Юго Восточной Азии. -- Вот где была работа, -- говорит Ниномия и начинает рассказывать об укреплениях, которые строят в ожидании Макартура. У него картографическая любовь к деталям; одну конкретную систему бункеров и дотов он расписывает битый час, вплоть до последней мины ловушки и мусорного отвала. Подъем становится все труднее, но оба наперебой стараются приуменьшить тяготы пути. Гото Денго рассказывает, как переваливал через снежный хребет на Новой Гвинее. -- Мы в Новой Британии все время взбирались на вулканы, -- беспечно говорит Ниномия. -- Зачем? -- За серой. -- Это еще для чего? -- Чтобы делать порох. Оба надолго замолкают. Гото Денго пытается найти выход из словесного тупика. -- Худо придется Макартуру, когда он попытается взять Рабаул! Ниномия некоторое время идет молча, пытаясь совладать с чувствами, потом не выдерживает. -- Вы -- идиот, -- тихо говорит он. -- Разве вам непонятно? Макартур не будет штурмовать Рабаул. В этом нет надобности. -- Но Рабаул -- краеугольный камень всего театра военных действий! -- Это «камень» из мягкой, сладкой древесины в мире термитов, -- резко говорит Ниномия. -- Макартуру достаточно не трогать нас еще год, все сами перемрут от тифа и голода. Джунгли редеют. Растения цепляются за рыхлый вулканический склон; здесь выживают только самые мелкие. Гото Денго приходит в голову написать стихи о том, как маленькие упорные японцы возьмут верх над грузными американцами, но он давно не сочинял стихов и слова не складываются. Когда нибудь растения превратят шлак и пепел в почву, но до этого еще далеко. Сейчас, когда Гото Денго видит наконец дальше, чем на несколько ярдов, он может представить себе общий план местности. Цифры, которые они собрали за последнюю неделю, начинают складываться в понимание того, как это все устроено. Голгофа -- старый вулканический конус. Сначала была трещина, из которой тысячелетиями выбрасывались пепел и шлак. Каждый обломок летел как из миномета, по параболе, зависящей от его размера и направления ветра. Они ложились по широкому кольцу вокруг трещины. По мере роста кольцо естественным образом превратилось в пологий усеченный конус с жерлом посередине. Ветры здесь дуют преимущественно с юго юго востока, и больше всего вулканического материала отложилось на северо северо западном краю конуса. Эта его сторона по прежнему самая высокая. Но жерло уснуло эпохи назад или само себя погребло, и вся постройка значительно размылась. Южный край конуса превратился в цепочку низких холмов, разрезанных истоками реки Ямамото и ручьями, образующими при слиянии реку Тодио. Впадина на месте бывшего жерла заросла гнусными джунглями и так насыщена хлорофиллом, что сверху кажется черной. Над джунглями летают птицы, похожие отсюда на разноцветные звезды. Северный край по прежнему вздымается над чашей джунглей на добрых пятьсот метров, однако эрозия разрезала некогда плавную дугу на три отдельные вершины -- три красные шлаковые горы, наполовину скрытые зеленой щетиной растительности Не сговариваясь, Гото Денго и Ниномия направляются к средней, самой высокой. Наверх выбираются к половине третьего и тут же об этом жалеют: почти отвесное солнце палит нещадно. Впрочем, на вершине ветрено, и, обмотав головы импровизированными бурнусами, оба решают, что тут не так плохо. Гото Денго ставит треногу и теодолит, Ниномия секстаном замеряет высоту солнца. У него неплохой немецкий хронометр, который он поставил сегодня утром по сигналам времени из Манилы, и это позволяет определить широту. Он считает, примостив листок бумаги на коленке, потом вслух проверяет расчет. Гото Денго записывает цифры в блокнот -- на случай, если бумажка потеряется. Точно в три часа рядовой на дереве начинает сигналить зеркалом: яркий зайчик вспыхивает на темном одинаковом ковре джунглей. Ниномия наводит теодолит на зеркало и записывает еще несколько цифр. Сопоставив их с картами, аэрофотоснимками и тому подобным, он сможет определить широту и долготу устья магистральной штольни. -- Не знаю, насколько точно получится, -- озабоченно говорит Ниномия по пути вниз. -- Я уверен в координатах вершины... как вы ее назвали? Горгона? -- Вроде того. -- Что то из мифологии? -- Да. -- Не могу с достаточной точностью привязать к ней устье штольни. Нужны более серьезные методы. Гото Денго хочет заметить, что и так сойдет, все равно это место бросят и забудут, но решает промолчать. Съемка местности занимает еще недели две. Определяют, где будет урез озера Ямамото, и вычисляют его объем. Озеро получится небольшое -- меньше ста метров в поперечнике, -- зато глубокое, и воды в него войдет много. Просчитывают угол наклона штольни, которая соединит дно озера с основными туннелями, намечают колышками дороги и рельсы, чтобы увозить выработанную породу и завозить на хранение бесценные военные материалы. По два, по три раза все перепроверяют, убеждаясь, что ничего не будет видно с воздуха. Тем временем внизу лейтенант Мори и его немногочисленные рядовые вбивают столбы и огораживают колючей проволокой небольшой участок для примерно сотни заключенных, которых привозят на двух битком набитых грузовиках. Как только их выгоняют на работу, лагерь начинает стремительно расширяться: в несколько дней вырастают бараки и появляются два ряда колючки. В припасах недостатка нет. Динамит везут грузовиками, как будто он не нужен в таких местах, как Рабаул, и аккуратно сгружают под наблюдением Гото Денго. Заключенные перетаскивают взрывчатку в специально построенный сарай. Гото Денго впервые оказывается рядом с ними и поражен, что все рабочие -- китайцы. Судя по диалекту, они не из Кантона и не с Формозы, а из Северного Китая. Такую речь Гото Денго часто слышал в Шанхае. Все больше непонятного с этим Бандоком. Он знает, что филиппинцы крайне недовольны включением в Зону Совместного Процветания Великой Восточной Азии. Они хорошо вооружены, и Макартур их науськивает. Многие тысячи повстанцев взяты в плен. В полудне езды от Бандока более чем достаточно пленных филиппинцев, чтобы наполнить лагерь лейтенанта Мори и выполнить проект лейтенанта Гото. Однако высокое начальство решило везти сюда сотни китайцев из самого Шанхая. В такие времена Гото начинает сомневаться в собственном рассудке. Хочется обсудить эти странности с лейтенантом Ниномия. Однако геодезист, его друг и задушевный собеседник, не показывается с тех самых пор, как закончил съемку. Однажды Гото Денго проходит мимо его палатки и видит ее пустой. Капитан Нода объясняет, что геодезиста срочно перебросили на другой важный участок. Примерно через месяц, в разгар строительства дороги через спецзону, несколько землекопов под началом у Гото Денго поднимают взволнованный крик. Он понимает их речь. Они нашли непогребенные человеческие останки. Джунгли успели поработать над телом, так что сохранились практически одни кости, но по запаху и полчищам муравьев ясно, что человек умер сравнительно недавно. Гото Денго вырывает у рабочего лопату, подцепляет ком грязи и несет к реке, роняя гроздья муравьев. Осторожно опускает в воду. Грязь бурым шлейфом расплывайся по течению и вскоре проступает череп: лоб, еще не совсем пустые глазницы, носовая щель с остатками хряща и, наконец, челюсть с единственным золотым зубом посередине. Течение поворачивает череп, как будто лейтенант Ниномия смущенно прячет лицо, и Гото Денго видит аккуратную дырочку, в основании затылочной кости. Он поднимает глаза. Человек десять китайцев стоят рядом и бесстрастно наблюдают. -- Не говорите об этом больше никому из японцев, -- обращается к ним Гото Денго. У них глаза лезут на лоб и отвисают челюсти, когда он произносит это на чистейшем диалекте шанхайских проституток. Один из китайцев практически лыс. На вид ему за сорок, но заключенные стареют быстро, так что точно не скажешь. В отличие от остальных он не испуган и оценивающе разглядывает Гото Денго. -- Ты, -- говорит Гото Денго. -- Возьми еще двоих и за мной. Захватите лопаты. Он ведет их в джунгли, туда, где земляные работы не планируются, и показывает, где вырыть могилу лейтенанту Ниномия. Лысый китаец -- толковый организатор и сам работает за троих. Вырыв яму, он беспрекословно и даже не поморщившись переносит в нее останки лейтенанта Ниномия. Если он участвовал в Инциденте на мосту Марко Поло и выжил в концлагере, то, вероятно, видал много худшее. Гото Денго тем временем отвлекает капитана Ноду -- ведет его смотреть, как продвигается строительство дамбы на реке Ямамото. Нода торопится заполнить озеро, пока летчики Макартура не изучили эту местность с воздуха, иначе их может насторожить внезапное появление озера среди джунглей. Место, которое предполагается заполнить водой, -- природная каменная котловина, скрытая в джунглях, посередине протекает река Ямамото. На берегу заключенные уже бурят шпуры под динамитные шашки. -- Отсюда будем бить наклонную штольню, -- говорит Гото Денго капитану Ноде, -- вон туда. -- Он поворачивается спиной к реке и указывает в джунгли. -- Прямо под Голгофу. Голгофа. Череп. Лобное место. -- Гарготу? -- переспрашивает капитан Нода. -- Это тагальское слово, -- с умным