оге, и все останавливаются, -- с несчастным видом признался он. Кроули мрачно осматривал джип. -- Мне жаль, что ты лишился машины. --Азирафель тщетно пытался утешить его. -- Я знаю, как ты ее любил. Может, если тебе удастся сосредоточиться... -- Все равно будет не то, -- сказал Кроули. -- Да, наверно. -- Знаешь, я ведь ее купил совсем новенькой. Это была даже не машина, а просто как перчатка, в которую можно залезть целиком... Он принюхался. -- Где горит? -- спросил он. Порыв ветра поднял тучу пыли и бросил ее обратно. Воздух раскалился, сгустился, и двигаться стало тяжело, как мухам в сиропе. Кроули взглянул в полные ужаса глаза Азирафеля. -- Но ведь все кончилось! -- начал он. -- Уже ничего не может случиться! Этот... момент, или что там еще -- он прошел! Все кончилось! Земля содрогнулась с грохотом, который издает поезд метро, только этот ехал не под землей. Этот ехал наверх. Кроули возился с зажиганием. -- Это не Вельзевул! -- заорал он, стараясь перекричать ветер. -- Это Он! Его Отец! Это не Армагеддон, это уже личные счеты! Да заводись ты, чтоб тебя! Земля дрогнула под ногами Анафемы и Ньюта, и они покатились по вздыбившемуся бетону. Из трещин хлынули потоки желтого дыма. -- Это что, вулкан? -- завопил Ньют. -- Что это? -- Что бы это ни было, оно в ярости, -- ответила Анафема. Кроули за рулем джипа страшно ругался. Азирафель положил руку ему на плечо. -- Здесь люди, -- сказал он. -- Да, -- рявкнул Кроули. -- И я! -- Я думаю, мы не можем допустить, чтобы с ними что-то случилось. -- Что ты... -- начал Кроули и замолк. -- Я хочу сказать, что если подумать, мы причинили им достаточно неприятностей. Ты и я. За все эти годы. Тем или иным образом. -- Мы просто делали свою работу, -- пробормотал Кроули. -- Ну да. И что? Множество людей за всю историю человечества просто делали свою работу, и посмотри, сколько они натворили. -- И ты предлагаешь попробовать остановить -- Его? -- Что ты теряешь? Кроули открыл рот, чтобы возразить, и понял, что ему нечего сказать. Все, что он мог потерять, он уже потерял. Худшего с ним произойти уже не могло. Он, наконец, ощутил себя свободным. А еще, сунув руку под сиденье, он ощутил, что там лежит тяжелая монтировка. Пользы от нее, конечно, никакой, но, с другой стороны, пользы здесь не могло быть ни от чего. Более того, на самом деле значительно страшнее предстать перед Врагом Рода Человеческого с приличным оружием в руках. Тогда у тебя появится надежда, и будет только хуже. Азирафель поднял меч, который уронила Война, и задумчиво взвесил его на руке. -- Ах, сколько лет я не прикасался к нему, -- пробормотал он. -- Тысяч шесть, -- отозвался Кроули. -- Подумать только, -- сказал ангел. -- Замечательный был день, без всякого сомнения. Старые добрые времена. -- Ну ты скажешь, -- помотал головой Кроули. Грохот стал намного громче. -- В те дни люди понимали, что хорошо, а что плохо, -- мечтательно сказал Азирафель. -- Именно. Вот и подумай об этом. -- Ах да. Слишком много путаницы? -- Вот-вот. Азирафель поднял меч, и он вспыхнул с шипением, словно кусок магния. -- Стоит научиться, как это делается, и уже не разучишься, -- улыбнулся он. -- Я просто хочу сказать, -- добавил он, -- если мы не сможем выпутаться... я буду знать, что глубоко внутри в тебе была искра добра. -- Ну конечно, -- с горечью в голосе отозвался Кроули. -- Только этого не хватало. Азирафель протянул ему руку. -- Я рад, что мы встретились. Кроули пожал руку Азирафеля. -- Увидимся, -- сказал он. -- И вот что, Азирафель... -- Да? -- Запомни: я буду знать, что глубоко внутри ты был негодяем ровно настолько, чтобы мне понравиться. Послышалось шарканье, и их оттолкнул в сторону маленький, но разъяренно размахивающий Громовиком старикашка. -- Да я вам, слюнтяи южные, и хромую крысу в бочке не доверю придушить, -- заявил он. -- Кого мы тут теперь, значит, бьем? -- Дьявола, -- без лишних слов объяснил Азирафель. Шедуэлл кивнул, словно в этом не было ничего удивительного, бросил мушкет на землю и снял шляпу, обнажив шишковатый лоб, предмет зависти и почтения всех уличных мордобойцев. -- Так, значит, и думал, -- сказал он. -- Ну тогда я пущу в дело свою руку. И они пошли прочь от джипа. Ньют и Анафема смотрели им вслед. Шедуэлл шагал в середине, и они были похожи на стилизованную букву W. -- Что они еще задумали? -- спросил Ньют. -- И что... что с ними творится? Плащи Азирафеля и Кроули лопнули по швам. Уж если идти на такое, то можно забыть о маскировке. Развернулись и распростерлись над головами крылья. Вопреки распространенному мнению, крылья у демонов такие же, как у ангелов, только зачастую более ухоженные. -- Шедуэлл с ними! -- крикнул Ньют, и, шатаясь, вскочил на ноги. -- Что такое "шедуэлл"? -- Он мой серж... замечательный старик, ты не поверишь... Я должен ему помочь! -- Помочь ему? -- переспросила Анафема. -- Я давал присягу, и все такое! -- Ньют запнулся. -- Ну, что-то вроде присяги. И он мне заплатил жалованье за месяц вперед! -- А другие два кто тогда? Друзья твоего... -- начала Анафема и вдруг замолкла. Азирафель повернулся, и она наконец его узнала. -- Я знаю, где я его видела! -- закричала она и тоже вскочила, ухватившись за Ньюта, потому что земля под ногами плясала, как бешеная. -- Пошли! -- Сейчас случится что-то страшное! -- Если этот гад повредил книгу -- наверняка! Ньют нащупал в лацкане пиджака армейскую шпильку. Он не знал, с чем им придется столкнуться на этот раз, но кроме шпильки, ничего не было. Они побежали... Адам посмотрел вокруг. Он посмотрел под ноги. На его лице появилось тщательно рассчитанное невинное выражение. Борьба длилась всего мгновение. Но Адам был дома. Всегда, и теперь навсегда -- дома. Он быстро -- так, что в воздухе мелькнуло лишь расплывчатое пятно -- описал рукой полукруг. ... Азирафель и Кроули почувствовали, что мир изменился. Грохот стих. Трещины пропали. Лишь там, где начинал бить вулкан сатанинской силы, теперь таяли облачка дыма и медленно тормозил автомобиль. Звук мотора был особенно громок в вечерней тишине. Это был немолодой, но хорошо сохранившийся автомобиль. Чтобы его сохранить, не использовался метод Кроули, по которому, чтобы царапины исчезли, достаточно было просто пожелать. При взгляде на эту машину вы инстинктивно понимали, что она хорошо сохранилась потому, что ее владелец каждую неделю двадцать лет подряд делал все, что инструкция предписывает делать каждую неделю. Перед каждой поездкой он обходил ее, проверял фары и пересчитывал колеса. Серьезные мужчины, которые носят усы и курят трубку, написали серьезную инструкцию, в которой говорится, что надо делать именно так, и он делал именно так, потому что он был серьезным мужчиной, который носит усы и курит трубку, и не относится к таким предписаниям с небрежением, потому что если их не выполнять, к чему это приведет? У него была страховка, на самую правильную сумму. Он всегда держал скорость на пять километров ниже ограничения, но не выше шестидесяти километров в час. И он надевал галстук, даже по субботам. Архимед говорил, что если бы ему дали достаточно длинный рычаг и на что опереться, он мог бы перевернуть Землю. Он вполне мог опереться на мистера Янга. Дверь машины открылась и из нее показался мистер Янг. -- Что здесь происходит? -- спросил он. -- Адам! Адам!!! Но ЭТИ уже во всю прыть мчались к воротам. Мистер Янг посмотрел на всех оставшихся, которые потеряли дар речи. К счастью, Кроули и Азирафелю хватило самообладания, чтобы сложить крылья. -- Что он натворил на этот раз? -- вздохнул он, в общем-то не ожидая ответа. -- Куда делся этот мальчишка? Адам! Вернись сию же минуту! Адам редко делал то, чего хотелось его отцу. x x x Сержант Томас А. Дейзенбургер открыл глаза в странном месте. Самым странным было то, насколько это место было ему знакомо. На стене висела его фотография из выпускного альбома и маленький звездно-полосатый флажок привычно торчал в кружке на столе, рядом с зубной щеткой. Даже плюшевый мишка в армейской форме сидел, где обычно. Полуденное солнце било в окно его спальни. Пахло яблочным пирогом. Вот чего ему больше всего не хватало вечером в субботу, вдали от дома. Он спустился вниз. Матушка как раз вынимала из духовки огромный яблочный пирог, чтобы остыл. -- Привет, Томми, -- сказала она. -- Я думала, ты в Англии. -- Да, мам, по соответствующим уставным положениям я в данный момент расквартирован в Англии, мам, во имя защиты завоеваний демократии, мам, сэр, -- доложил сержант Томас А. Дейзенбургер. -- Ну и хорошо, сынок, -- сказала матушка. -- Папа пошел в "Большой луг" с Честером и Тедом. Они будут рады тебя видеть. Сержант Томас А. Дейзенбургер кивнул. Он снял каску армейского образца и куртку армейского образца и закатал рукава рубашки армейского образца. На какое-то мгновение вид у него стал более задумчивым, чем когда-либо в жизни. Отчасти его мысли были связаны с яблочным пирогом. -- Мам, в том случае, если какое-либо лицо выразит намерение наладить и осуществить связь с сержантом Томасом А. Дейзенбургером посредством каналов телефонной связи, мам, сэр, таковое лицо... -- Что-что, Томми? Том Дейзенбургер повесил автомат на стену, рядом со старой отцовской винтовкой. -- Я говорю, мам, если кто позвонит, я пошел в "Большой луг" к папе, Честеру и Теду. x x x К воротам авиабазы медленно подъехал фургончик и остановился. Часовой, заступивший на пост в полночь, выглянул из окошечка, проверил документы водителя и открыл ворота. Фургончик завилял по бетонным дорожкам. Он остановился на пустой посадочной полосе, неподалеку от двух мужчин, которые сидели там с бутылкой вина. Один из них был в темных очках. Странно, но никто вокруг не обращал на них ни малейшего внимания. -- Так ты считаешь, -- спросил Кроули, -- что Он все это так и запланировал? С самого начала? Азирафель аккуратно вытер горлышко бутылки и вернул ее. -- Мог, -- кивнул он. -- Вполне. Можно ведь и Его самого спросить, я думаю. Кроули пожал плечами: -- Насколько я помню (а мы, в общем-то, никогда не были настолько близки, чтобы вести долгие беседы) Он не особенно любил давать прямые ответы. На самом деле, на самом деле Он вообще никогда не давал ответа. Просто улыбался, как будто знает что-то, чего не знаешь ты. -- И это, разумеется, правильно, -- заметил ангел. -- Иначе какой смысл? Они помолчали, задумчиво глядя вдаль, словно вспоминая что-то, о чем ни тот, ни другой давно уже не вспоминали. Из фургончика вылез водитель. В руках у него были картонная коробка и пара длинных щипцов. Прямо на бетоне лежали корона из тусклого металла и небольшие весы. Водитель поднял их щипцами и аккуратно уложил в коробку. Потом он подошел к мужчинам с бутылкой. -- Извините, господа, -- сказал он, -- тут где-то еще вроде как меч должен быть, или, то есть, здесь вот так говорится, и я подумал... Азирафель смущенно огляделся вокруг, потом, в некотором недоумении, встал и обнаружил, что уже не меньше часа сидит прямо на мече. Он нагнулся и поднял его. -- Извините, -- сказал он и положил меч в коробку. Водитель поправил кепку с эмблемой "Интернешнл Экспресс" и сказал, что не стоит извиняться, и что ему их Бог послал, их обоих, раз они тут, потому что кому-нибудь ведь нужно расписаться за то, что он должным образом собрал все, за чем его послали, и что вот ведь денек выдался, а? Азирафель и Кроули оба согласились с ним, что действительно выдался, и Азирафель расписался в блокноте, который протянул ему водитель, удостоверив, что корона, весы и меч имеют быть получены в хорошем состоянии и подлежат доставке по неразборчивому адресу, что и будет оплачено со счета со смазанным номером. Водитель пошел обратно к фургону. Потом он остановился и обернулся. -- Если я расскажу жене, что со мной сегодня случилось, -- сказал он печально, -- она ни за что не поверит. И мне не в чем ее винить, потому как я и сам бы не поверил. -- И он взобрался в фургон и уехал. Кроули поднялся на ноги, чуть-чуть пошатываясь, и протянул руку Азирафелю. -- Ладно, -- вздохнул он. -- Поехали в Лондон. Он сел за руль джипа. И никто их не остановил. В джипе была магнитола. Даже по американским меркам магнитолы не входят в комплект армейских автомобилей, но Кроули, не задумываясь об этом, предполагал, что все машины, за руль которых он садится, оснащены магнитолами, и, соответственно, этот джип тоже стал оснащен магнитолой почти в ту же секунду, как он в него сел. На кассете, которую он поставил, была надпись "Гендель. Музыка воды", и она оставалась "Музыкой воды" Генделя до самого дома. x x x ВОСКРЕСЕНЬЕ (первый день жизни, которая им осталась) Примерно полдесятого утра газетчик оставил на крыльце Жасминного домика все воскресные газеты. Для этого ему пришлось съездить на почту три раза. Тяжелые глухие удары, с которыми пачки газет обрушивались на коврик перед дверью, разбудили Ньютона Импульсифера. Он не стал будить Анафему. Бедняжка, она испытала такое потрясение. Когда он уложил ее спать, она уже почти ничего не соображала. Всю свою жизнь она строила по Пророчествам -- а теперь Пророчеств не было. Ей, наверно, также плохо, как поезду, который доехал до конца рельсов и все равно должен ехать дальше, неведомо как. С этого момента она сможет идти по жизни, постоянно удивляясь новым сюрпризам, как и все остальные. Какая удача. Зазвонил телефон. Ньют бросился на кухню и снял трубку после второго звонка. -- Алло? -- сказал он. Из трубки на него полилась скороговорка, в которой звучало принужденное дружелюбие, сдобренное толикой отчаяния. -- Нет, -- сказал он. -- Нет, не она. И не Детайи, а Деталь. Рифмуется с "медаль". И она спит. -- Нет, -- продолжал он. -- Я абсолютно уверен, что ей не нужны окна. И со стеклопакетами не нужны. Понимаете, она не хозяйка дома. Она его снимает. -- Нет, я не собираюсь будить ее и спрашивать об этом, -- сказал он в трубку. -- И скажите-ка, мисс... да, отлично... Мисс Морроу, почему бы вашей компании не устраивать себе выходные по воскресеньям, как у всех нормальных людей? -- Воскресенье, -- сказал он. -- Разумеется, не суббота. С чего бы это сегодня быть субботе? Суббота была вчера. Сегодня честно воскресенье, на самом деле. Что значит -- вы потеряли день? Я вас не понимаю. Похоже, вы слишком увлеклись своими продажами... Алло? Он тихо зарычал и повесил трубку. Телефонные продажи! С такими людьми нужно сделать что-то ужасное. Вдруг его охватило сомнение. Сегодня ведь воскресенье, правда? Уверенность вернулась при взгляде на воскресные газеты. Если "Санди Таймс" говорит, что сегодня воскресенье, можно быть уверенным, что они проверили эту информацию. А вчера была суббота. Ну конечно. Вчера была суббота, и он никогда до конца дней своих не забудет эту субботу, вот только бы вспомнить то, что он не собирался забыть... Увидев, что стоит посреди кухни, Ньют решил приготовить завтрак. Он старался двигаться как можно тише, чтобы не перебудить весь дом, и, разумеется, каждый звук был во много раз громче обычного. Дверь антикварного холодильника скрипела словно труба архангела в судный день. Из крана капало, словно из хомяка, объевшегося мочегонным, но шуму при этом было, как от гейзера "Старый Верный". И он не мог найти, где что лежит. В конце концов, как почти с самого начала времен делал любой [За исключением Джованни Джакопо Казановы (1725-1798), знаменитого своими любовными похождениями и литературными трудами, который в 12-м томе своих "Мемуаров" сообщает, что у него вошло в привычку всегда носить с собой небольшой саквояж, в котором были: "буханка хлеба, горшочек лучшего севильского мармелада, нож, вилка и ложечка для размешивания, два свежих яйца, аккуратнейшим образом упакованных в непряденую шерсть, томат или помдамур, сковородка, кастрюлька, спиртовка, жаровня, жестянка соленого масла, как в Италии, и две тарелки тонкого фарфора. А также порция сотового меду для сладости кофе и дыхания. И пусть правильно поймут меня мои читатели, когда я скажу: Настоящему джентльмену надлежит всегда завтракать как джентльмену, где бы он в сей момент не оказался."], кто когда-либо пытался позавтракать в одиночку на чужой кухне, он ограничился растворимым кофе -- без молока и сахара. На кухонном столе лежал неровный, переплетенный в кожу брикет угля. Ньют с трудом разобрал на обуглившейся обложке несколько букв: "Прекр... и Точ...". Вот что может сделать всего один день, подумал он: превратить самый точный справочник в угли для барбекю. Да, но: как же он к ним попал? Он вспомнил мужчину, который пах дымом и даже ночью не снимал темные очки. И что-то еще... как они бежали... ребят на велосипедах... отвратительное жужжание... детское лицо, внимательно смотревшее на него... Все это оставалось у него в памяти, не то что забытое, но навсегда повисшее на грани воспоминания, воспоминания о том, чего не произошло. Ну и как это могло быть? [А еще оставался вопрос с Диком Терпином. С виду это была все та же машина, только с этого дня она могла проехать полтораста километров на литре бензина, работала так бесшумно, что нужно было практически понюхать выхлопную трубу, чтобы убедиться, что мотор завелся, и выдавала своим синтезированным голосом сообщения в виде изысканных и безупречных по форме хайку, ни одно из которых не повторялось, и каждое было исключительно уместным. Например, в салоне звучало: Засохнут цветы. / Только глупец забудет / Ремни пристегнуть. ...или: Лепесток вишни / С самой вершины упал. / Мало бензина.] Он сидел, уставясь в стену перед собой. На землю его вернул стук в дверь. На крыльце стоял одетый с иголочки человечек в черном пальто. В руках у него была картонная коробка и он широко улыбнулся Ньюту. -- Мистер... -- он взглянул в листок бумаги, лежавший поверх коробки, -- ...Импуль-Зифер? -- Импульсифер, -- поправил его Ньют. -- Ударение на последний слог. -- Ах, извините, ради Бога, -- продолжал человечек. -- Здесь не указано. Э-э... Да. Отлично. Это, видимо, вам и миссис Импульсифер. Ньют непонимающе поглядел на него. -- Никакой миссис Импульсифер нет, -- холодно сказал он. Человечек снял с головы котелок и опустил глаза. -- О, мне очень жаль, -- сказал он. -- Я имею в виду... ну, есть моя мать, -- пожал плечами Ньют. -- Но она еще жива, она просто в Доркинге. А я не женат. -- Как странно. В письме точно указано. -- Вы вообще кто? -- спросил Ньют. Он стоял в одних брюках, а на крыльце было прохладно. Человечек, неловко держа коробку на весу, выудил из внутреннего кармана визитную карточку и подал ее Ньюту. На ней было написано: Джайлз Баддиком Роуби, Роуби, Редфирн и Ненарокомб Поверенные 13 Демдайк Чамберс, ПРЕСТОН -- Да? -- вежливо спросил Ньют. -- И чем могу служить, мистер Баддиком? -- Вы можете меня впустить в дом, -- сказал мистер Баддиком. -- Вы, случайно, не собираетесь вручить мне повестку в суд? -- спросил Ньют. События прошлой ночи висели в его памяти, как туман, изменяясь каждый раз, когда он пытался вглядеться пристальнее. Однако ему смутно вспоминалось, как что-то ломалось и рушилось, и теперь, видимо, следовало ожидать возмездия в любой форме. -- Нет, -- возразил мистер Баддиком с видом оскорбленного самолюбия. -- У нас есть кому этим заниматься. Он прошел мимо Ньюта и поставил коробку на стол. -- Если честно, -- сказал он, -- нам самим всем очень интересно. Мистер Ненарокомб даже был почти готов приехать сам, но он уже не так хорошо переносит дорогу. -- Слушайте! -- воскликнул Ньют. -- У меня нет ни малейшего представления, о чем вы говорите! -- Вот это, -- торжественно произнес мистер Баддиком, подвигая к нему коробку, и сияя, словно Азирафель, готовый вытащить голубя из шляпы, -- это ваше. Кто-то хотел, чтобы вы это получили. И оставил очень четкие инструкции. -- Это подарок? -- с подозрением в голосе спросил Ньют. Он осторожно осмотрел заклеенную липкой лентой коробку, а потом стал рыться в ящике стола в поисках острого ножа. -- Я бы сказал, скорее наследство, -- ответил мистер Баддиком. -- Понимаете, мы храним это триста лет. Ах, прошу прощения. Я что-то не то сказал? Подержите в холодной воде, мне всегда помогает. -- Какого черта здесь творится? -- невнятно сказал Ньют, но в его голове уже появилось вполне определенное, леденящее душу подозрение. Он нервно сосал порезанный палец. -- Это забавная история. Ничего, если я присяду? Я, конечно, не знаю всех подробностей, потому что пришел работать в нашу компанию всего пятнадцать лет назад, но... ... Когда шкатулку со всеми предосторожностями доставили, это была мелкая адвокатская контора; и Редфирн, и Ненарокомб, и оба Роуби появятся значительно позже. Изо всех сил отбивавшийся от неожиданного поручения поверенный, получивший шкатулку, с удивлением обнаружил, что к ней шпагатом прикреплено письмо, адресованное лично ему. В нем содержались недвусмысленные инструкции и пять интересных фактов из истории следующего десятилетия, которые, если неглупый молодой человек найдет им должное применение, могли способствовать весьма успешной карьере на поприще юриспруденции. Все, что от него требовалось -- обеспечить шкатулке тщательный присмотр на протяжении более трехсот лет, после чего ее надлежало доставить по некоему адресу... -- ... хотя, разумеется, фирма за все эти сотни лет много раз переходила из рук в руки, -- закончил мистер Баддиком. -- Но эта шкатулка всегда оставалась частью нашего движимого имущества, с самого начала. -- Я даже не знал, что в семнадцатом веке делали "сникерсы", -- сказал Ньют. -- Это просто, чтобы не поцарапать ее в багажнике, -- заверил его мистер Баддиком. -- И ее ни разу не открывали все эти годы? -- спросил Ньют. -- Дважды, насколько мне известно, -- ответил мистер Баддиком. -- В 1757 году ее открывал мистер Джордж Кранби, а в 1928 -- мистер Артур Ненарокомб, его сын -- нынешний мистер Ненарокомб. -- Он откашлялся. -- Мистер Кранби, видимо, нашел письмо... -- ... на его собственное имя, -- вставил Ньют. Мистер Баддиком тут же сел прямо. -- Именно так. Как вы догадались? -- Похоже, я узнаю этот стиль, -- мрачно заметил Ньют. -- Что с ними случилось? -- Вы уже слышали эту историю? -- с подозрением в голосе спросил мистер Баддиком. -- Не настолько подробно. Их не разорвало на куски? -- Ну... у мистера Кранби, по общему мнению, случился сердечный приступ. А мистер Ненарокомб сильно побледнел и, насколько мне известно, положил свое письмо обратно в конверт, после чего строго-настрого приказал при его жизни никогда не открывать коробку. Он заявил, что любой, кто откроет шкатулку, будет уволен без рекомендации. -- Прямая и явная угроза, -- саркастически заметил Ньют. -- Это было в 1928 году. И кстати, их письма все еще в шкатулке. Ньют открыл коробку из-под "сникерсов". Внутри была окованная железом шкатулка. Без замка. -- Ну же, открывайте, -- возбужденно бормотал мистер Баддиком. -- Должен признаться, мне очень хочется узнать, что же там. Мы в конторе даже делали ставки... -- Знаете что? -- щедро предложил Ньют. -- Я налью нам по чашке кофе, а вы можете ее открыть. -- Я? Но... прилично ли это? -- Почему нет? -- Ньютон поглядел на кастрюли над плитой. Одна из них была достаточно большой. -- Давайте, -- сказал он. -- Сыграйте роль дьявола. Я не возражаю. Считайте... считайте, что у вас полномочия поверенного, и так далее. Мистер Баддиком снял пальто. -- Ну ладно, -- сказал он, потирая руки, -- раз уж вы так считаете, будет что рассказать внукам. Ньют незаметно снял кастрюлю с крючка и взялся за ручку двери. -- Надеюсь, -- сказал он. -- Итак... Ньют услышал негромкий скрип. -- Что там? -- спросил он. -- Здесь два вскрытых письма... о, еще одно... кому это?.. Было слышно как треснула восковая печать и что-то звякнуло об стол. Потом он услышал сдавленный вопль, грохот от падения стула на пол, быстрый топот по коридору, скрип двери, рокот заводимого мотора и звук удаляющейся машины. Ньют снял кастрюлю с головы и вошел в кухню. Он поднял письмо и почти не удивился, увидев, что оно адресовалось мистеру Дж. Баддикому. Он развернул его. Там было написано: "Вот тебе Флорин, законник; теперь Беги со всех ног, не то весь Мир узнает Правду о Тебе и мистрис Спиддон, рабыне Печатной Машины". Ньют просмотрел и другие письма. На пожелтевшем листке с именем Джорджа Кранби было написано следующее: "Убери Лапы загребущие, мастер Кранби. Мне отлично известно, как ты мошеннически надул вдову Плашкин в прошлый Михайлов день, старый Блудолиз". Ньют не знал, что такое "блудолиз", но подозревал, что Агнесса вряд ли имела в виду склонность мистера Кранби к подхалимству. В том письме, которое вскрыл любопытный мистер Ненарокомб, говорилось: "Не трогай, Трус. Верни сие письмо под замок, не то весь Мир узнает, что воистину произошло Июня Седьмого дня, в году Тысяча и девятьсот шестнадцатом." Под письмами лежала рукопись. Ньют поглядел на нее. -- Что это? -- спросила Анафема. Ньют резко обернулся. Она стояла, прислонившись к двери: симпатичный зевок на двух ногах. Ньют оперся о стол, пытаясь спрятать коробку за спиной. -- Да так, ничего. Ошиблись адресом. Ничего особенного. Просто старая коробка. Мусорная почта. Ты же знаешь... -- В воскресенье? -- хмыкнула она и отодвинула его в сторону. Он пожал плечами, когда она взяла стопку пожелтевших листов и вытащила ее из шкатулки. -- "Прекрасные и Точные Пророчества Агнессы Псих, Часть Вторая", -- медленно прочла она. -- "О Мире, что Будет После; Сага Продолжается!" Неужели... Она почтительно положила рукопись на стол и собралась перевернуть первую страницу. Ньют мягко положил ладонь ей на руку. -- Подумай вот о чем, -- тихо сказал он. -- Ты хочешь остаться потомком по гроб жизни? Она взглянула на него. И их взгляды встретились. x x x Воскресенье, первый день мира, примерно полдвенадцатого. В Сент-Джеймском парке было сравнительно тихо. Утки, эксперты по хлебным аспектам геополитики, приписывали это снижению международной напряженности. И действительно, мировая напряженность снизилась, но многим все равно пришлось выйти на работу, чтобы попытаться выяснить, куда делась Атлантида вместе с тремя международными исследовательскими экспедициями, и что вчера произошло со всеми компьютерами. В парке почти никого не было, только сотрудник одной из служб MИ9 пытался завербовать нового агента, который впоследствии, к обоюдному смущению, тоже оказался сотрудником MИ9, да поодаль высокий мужчина кормил уток. И еще там были Кроули и Азирафель. Они неспешно шагали рядом по лужайке. -- То же самое, -- сказал Азирафель. -- Весь магазин на месте. И ни пятнышка копоти. -- Да нет, ну нельзя же сделать старый "бентли", -- развел руками Кроули. -- На нем не будет патины. И вот тебе, пожалуйста, стоит во всей красе. Прямо на улице. Ни единого отличия. -- Ну, в моем случае отличий хватает, -- заметил Азирафель. -- Я точно знаю, что в моем магазине не было книг с названиями вроде "Бигглз отправляется на Марс", "Джек Кейд, герой Дикого Запада", "101 занятие для мальчишек" и "Кровавые псы в Море Черепов". -- Вот ведь... мне очень жаль, -- сокрушенно сказал Кроули, который знал, как ангел ценит свою коллекцию. -- И напрасно! -- оживился Азирафель. -- Это все самые-самые первые издания и я уже заглянул в каталог Скиндла. Мне кажется, слово, которое употребил бы в этом случае ты, будет "оп-па!". -- Я думал, он вернет мир точно таким, как он был, -- сказал Кроули. -- Ну да. Более или менее. По мере возможности. Но с чувством юмора у него тоже все в порядке. Кроули искоса взглянул на него. -- Ваши выходили на связь? -- спросил он. -- Нет. А ваши? -- Нет. -- Мне кажется, они делают вид, что ничего не случилось. -- Похоже, у нас точно также. Вот что значит бюрократия. -- Я полагаю, наши просто хотят посмотреть, что будет дальше, -- сказал Азирафель. -- Передышка, -- кивнул Кроули. -- Возможность морально перевооружиться. Выстроить новые линии обороны. Подготовиться к главной войне. Они стояли у пруда и смотрели, как утки ловят корки. -- Не понял, -- сказал Азирафель. -- По-моему, это и была главная. -- Не уверен, -- сказал Кроули. -- Подумай-ка. Если хочешь знать мое мнение, по-настоящему главная будет, когда все Мы будем против всех Них. -- Что? Ты хочешь сказать -- Рай и Ад против человечества? Кроули пожал плечами. -- Разумеется, если он все изменил, он ведь, возможно, изменил и себя самого. Может быть, избавился от своих способностей. Решил остаться человеком. -- Хочется надеяться, -- вздохнул Азирафель. -- И потом, я уверен, что другого варианта просто не допустят. Э-э... или допустят? -- Не знаю. Никогда нельзя сказать наверняка, что входило в истинные намерения. Планы, и в них планы, и так без конца. -- Жаль, -- сказал Азирафель. -- Кстати, -- повернулся к нему Кроули, который думал об этом постоянно, пока у него не начинала болеть голова. -- Ты никогда не пытался найти объяснение? Ну, понимаешь -- наши, ваши, Рай и Ад, добро и зло, и так далее? Ну то есть -- почему? -- Мне помнится, -- с холодком в голосе начал ангел, -- что произошел мятеж и... -- Ну, конечно. Только почему он произошел, а? То есть ведь могло обойтись и без него? -- наседал Кроули, в глазах которого появился сумасшедший блеск. -- Любой, кто может соорудить вселенную за шесть дней, способен предотвратить такую мелочь. Если, конечно, он этого не хочет. -- Да ну тебя. Рассуждай логично, -- с сомнением произнес Азирафель. -- Не самый хороший совет, -- выпрямился Кроули. -- Даже просто плохой совет. Если сесть и начать рассуждать логично, у тебя появляются очень забавные идеи. Например: зачем творить людей с врожденным любопытством, а потом совать им под нос какой-то запретный плод под неоновой вывеской, на которой нарисован указующий перст и мигают слова: "ВОТ ОН!"? -- Про неон не помню. -- Это метафора. Это я хочу сказать: зачем делать это, если ты на самом деле не хочешь, чтобы они его съели? Это я хочу сказать: может, ты просто задумал посмотреть, как оно все обернется. Может, это только часть одного большого непостижимого плана. Все это. Ты, я, он -- все! Просто одна большая проверка: а работает ли все то, что ты соорудил? И тогда ты начинаешь рассуждать: это вряд ли великие космические шахматы, это, скорее, очень сложный пасьянс. И не трудись отвечать. Если бы могли это понять, мы уже были бы не мы. Потому что это все... все... НЕПОСТИЖИМО, сказал, проходя мимо них, высокий мужчина, который кормил уток. -- Вот-вот. Именно. Спасибо. Они посмотрели ему вслед, а он аккуратно бросил пустой пакетик в бак для мусора, и зашагал прочь по траве. Кроули покачал головой. -- Так о чем я? -- спросил он. -- Не знаю, -- ответил Азирафель. -- Вряд ли что-то важное. Кроули мрачно кивнул. -- Давай я искушу тебя на обед в ресторане, -- прошипел он. Они снова пошли в "Риц", где таинственным образом как раз освободился столик. И, возможно, недавние события все еще эхом отражались в природе вещей, потому что, пока они обедали, первый раз в истории на Беркли-сквер пел соловей. Посреди уличного шума никто не слышал его, но он пел. Точно пел. x x x Воскресенье, час дня. Последние десять лет воскресный обед в мире Армии Ведьмознатцев сержанта Шедуэлла был подчинен одному и тому же неизменному распорядку. Шедуэлл сидел за шатким столом в подпалинах от окурков, и листал одну из древних книг библиотеки Армии Ведьмознатцев [АВ капрал Коврик, библиотекарь, жалованье 1 пенс в год.] по магии и демонологии: "Некротелекомникон", или "Liber Fulvarum Paginarum", или свой излюбленный "Молот ведьм" ["Неумолимый бестселлер; сердечно рекомендую." -- Папа Иннокентий VIII]. Потом, постучав в дверь, мадам Трейси кричала ему: -- Обед, мистер Шедуэлл! -- и Шедуэлл бормотал: -- Бесстыжая баба! -- и выжидал шестьдесят секунд, чтобы бесстыжая баба успела убраться обратно в свою комнату; потом он открывал дверь и забирал тарелку с печенкой, обычно аккуратно накрытую другой тарелкой, чтобы не остыло. Он ставил ее на стол и съедал печенку, не особенно заботясь о том, чтобы капли подливки не попали на страницы книги, которую он при этом читал [Для настоящего коллекционера библиотека Армии Ведьмознатцев стоила бы миллионы. Настоящий коллекционер в данном случае означает: очень богатый, и не обращающий внимания на пятна от подливки, прожженные сигаретой страницы, пометки на полях, и страсть покойного Армии Ведьмознатцев младшего капрала Уотлинга к рисованию усов и очков на гравюрах c ведьмами и демонами.]. Так было всегда. Но не в это воскресенье. Для начала, он не читал книгу. Он просто сидел за столом. И когда в дверь постучали, он сразу встал и открыл. А торопиться было незачем. Тарелки не было. Была мадам Трейси, на груди которой сияла брошка с камеей, а на губах -- помада незнакомого оттенка. Вдобавок к этому, вокруг нее пахло духами. -- Чего тебе, Иезавель? Мадам Трейси заговорила весело, быстро, и неуверенно. -- Добрый день, мистер Ш., я просто подумала, после того, что нам пришлось пережить за последние два дня, мне кажется -- просто глупо оставлять вам тарелку, так что я приготовила вам место. Пошли... Мистер Ш.? Шедуэлл осторожно пошел следом. Ночью ему приснился еще один сон. Он не мог вспомнить его во всех деталях, но одна фраза все еще эхом отдавалась у него в голове и беспокоила его. Остальные подробности расплывались, как в тумане, точно так же как и все события предыдущей ночи. Вот эта фраза: Нет ничего дурного в ведьмознатстве. Я бы тоже стал ведьмознатец. Только надо просто делать это по очереди. Сегодня мы идем ведьмознатить, а завтра мы будем прятаться, и будет ведьмина очередь нас искать... Второй раз за последние двадцать четыре часа -- второй раз в жизни -- он вошел в комнаты мадам Трейси. -- Садитесь сюда, -- сказала она, указывая на кресло. На подголовнике лежала салфеточка, на сиденье -- взбитая подушка, а перед креслом стояла скамеечка для ног. Он сел. Она поставила ему на колени поднос и смотрела, как он ест, а когда он закончил, убрала тарелку. Потом она открыла бутылку "Гиннеса", налила пива в бокал и подала ему, а сама налила себе чаю. Он пил пиво, а она -- чай, и когда она опустила чашку, та смущенно звякнула о блюдце. -- Мне удалось скопить немного денег, -- заметила она без всякого повода. -- И знаете, я иногда думаю, как хорошо бы иметь домик где-нибудь в деревне. Уехать из Лондона. Я бы назвала его "Под лаврами" или "Дом, милый дом", или... или... -- "Шангри-Ла", -- предложил Шедуэлл, и он не мог даже представить, почему. -- Именно, мистер Ш. Именно. Шангри-Ла, -- Она улыбнулась ему. -- Вам удобно, дорогуша? Шедуэлл с ужасом начал понимать, что ему удобно. Ужасно, чудовищно удобно. -- Угу, -- осторожно сказал он. Ему еще никогда не было так удобно. Мадам Трейси открыла еще одну бутылку "Гиннеса" и поставила ее перед ним. -- Только вся проблема с домиком в деревне под названием... как это вы удачно предложили, мистер Шедуэлл? -- А... Шангри-Ла. -- Да-да, Шангри-Ла, именно, что он не на одного, верно? Я хочу сказать, что он на двоих, говорят, что расходов на двоих не больше, чем на одного. (Или на пятьсот восемнадцать, подумал Шедуэлл, вспомнив о сплоченных рядах Армии Ведьмознатцев). Она хихикнула. -- Я просто не знаю, где я могу найти кого-нибудь, с кем можно там поселиться... До Шедуэлла дошло, что она говорит о нем. Он не был уверен, что поступает правильно. У него было ясное ощущение, что если судить по "Книге правил и уложений" Армии Ведьмознатцев, то и АВ рядового Импульсифера не стоило оставлять наедине с той молодой леди из Тэдфилда,. А тут опасность была еще больше. Но в его возрасте, когда становишься слишком стар, чтобы ползать в сырой траве, когда сырым утром ноют кости... (А завтра мы будем прятаться, и будет ведьмина очередь нас искать.) Мадам Трейси открыла очередную бутылку "Гиннеса" и снова хихикнула. -- Ой, мистер Шедуэлл, -- она стрельнула в него глазами, -- вы подумаете, что я вас хочу подпоить. Он фыркнул. Оставалась еще одна формальность, которую нужно было соблюсти. Армии Ведьмознатцев Шедуэлл сделал большой, долгий глоток "Гиннеса" и одним духом выпалил штатный вопрос. Мадам Трейси опять захихикала. -- Ну что вы, честное слово, как дурачок, -- сказала она и зарделась. -- А по-вашему, сколько? Он выпалил еще раз. -- Два, -- ответила мадам Трейси. -- Ну и отлично. Тогда все, значит, как надо, -- сказал мистер Шедуэлл, Армии Ведьмознатцев сержант (в отставке). x x x Воскресенье, после полудня. Высоко над Англией "Боинг-747", словно большой шмель, летел на запад. В салоне первого класса мальчик по имени Маг отложил журнал с комиксами и поглядел в окно. Это были очень странные дни. Он так и не понял, зачем его отца срочно вызывали на Ближний Восток, однако точно знал, что этого не понял и его отец. Видимо, что-то культурное. А там толпа смешных типов в полотенцах вокруг головы и с очень плохими зубами повела их на экскурсию по каким-то старым развалинам. Если уж говорить о развалинах, Маг видал и получше. А потом один из этих типов, совсем старый, спросил у него, не хочет ли он сделать чего-нибудь. И Маг сказал, что он хочет уехать. Вид у них при этом был очень недовольный. И теперь он возвращался в Штаты. Возникла какая-то неразбериха с билетами, или с рейсами, или с табло в аэропорту, в общем, что-то странное. Он-то точно думал, что отец собирается обратно в Англию. Магу нравилась Англия. Отличная страна -- в ней здорово быть американцем. В этот момент самолет пролетал как раз над спальней Жирняги Джонсона в Нижнем Тэдфилде, и Жирняга рассеянно листал журнал, который он купил исключительно потому, что на его обложке была красивая фотография с тропической рыбкой. Через несколько страниц Жирняга рассеянно наткнется на большую (на весь разворот) богато иллюстрированную статью про американский футбол и про то, как он входит в моду в Европе. Что тоже было странно: когда журнал печатали, на этом месте была статья о фотографировании в условиях пустыни. Но именно этот журнал изменит его жизнь. А Маг улетел в Америку. Он все же заслуживал чего-нибудь (в конце концов, первые друзья не забываются никогда, даже если вы встретились, когда вам было всего несколько часов от роду) и та сила, которая в этот конкретный момент управляла судьбой человечества, решила: Так ведь он едет в Америку! Я вот считаю, что может быть лучше, чем съездить в Америку... Там тридцать девять сортов мороженого. Может, даже больше. x x x После полудня в воскресенье у мальчика и его собаки найдется миллион занятий. Адам мог назвать четыреста или пятьсот, даже не за