спасайт их от Роков! -- прошептал он. Что-то было в голосе и в выражении шведа, что убедило Тарзана в правдивости его слов. Еще больше значения придавало его словам то, что он не казался испуганным. Тарзан опустился перед ним на колени и сказал: -- Мне очень жаль вас. Я встречал в обществе Рокова одних только негодяев. Теперь я вижу, что был неправ. Я хотел бы перенести вас в удобное место и промыть вашу рану. Я хочу, чтобы вы поправились как можно скорее! Швед безнадежно покачал головой и тихо простонал: -- Идит искать ваш жена и ребенок. Я уже умираль... После некоторого колебания он прибавил: -- Я боюсь гиена. Прошу вас убить меня! Тарзан содрогнулся. Несколько минут тому назад он хотел убить этого человека как злоумышленника, теперь же он не в состоянии был поднять руки против него. Он приподнял голову шведа, чтобы переменить положение и облегчить ему страдание. Но с ним сделался опять припадок удушья и кровь снова хлынула горлом. Когда припадок прошел, Андерсен лежал с закрытыми глазами. Тарзан думал, что он уже умер, но швед внезапно открыл глаза, посмотрел на обезьяну-человека и еле слышно прохрипел: -- Я тумаю ветер скоро туть сильно! И это были последние слова злополучного шведа. XI ТАМБУДЖА Тарзан вырыл в лесу неглубокую могилу и похоронил Андерсена. Это было все, что он сделать в джунглях для человека, отдавшего свою жизнь за его жену и сына. Теперь, когда он наверное знал, что белая женщина была Джэн и что она снова попала с сыном в руки Рокова, он решил с удвоенной энергией преследовать этого негодяя. С трудом напал он на верный след. В этом месте через джунгли проходило много тропинок, перекрещивающихся в разных направлениях, и везде на них были бесчисленные следы проходивших здесь туземцев, белых людей и диких зверей. Тарзан очень внимательно изучал все следы не только своим прекрасным зрением, но и очень развитым чувством обоняния. Однако, несмотря на все предосторожности, он должен был к вечеру убедиться, что заблудился и находится на совершенно ложном пути. Он знал, что его звери будут идти по его пути, и потому старался как можно отчетливее оставлять здесь свои следы. Для этого на перекрестках он терся по обеим сторонам тропы о лианы и ползучие растения и глубоко вдавливал ноги в вязкую почву, словно отпечатывая таким образом свой путь. Он знал, что его звери легко разберут эту печать в огромной книге джунглей. К ночи пошел проливной дождь и обезьяне-человеку не оставалось ничего другого, как обождать до утра под защитой огромного дерева. Но и с рассветом ливень не прекратился. Это была настоящая незадача для Тарзана. Начался период дождей. Целую неделю солнце было скрыто тяжелыми тучами и дождь лил как из ведра. Ливни смыли последние остатки следов, которые Тарзан продолжал упорно, но тщетно разыскивать. Он стал опасаться, что его звери потеряют и его след во время этих страшных ливней. Местность была для него совершенно незнакомая, а из-за непогоды он не мог направлять свой путь ни по солнцу, ни по луне, ни по звездам. Первый раз в жизни Тарзан заблудился в джунглях!.. И это случилось как раз в то время, когда его жена и сын находились в когтях его злейшего врага. Какие ужасные испытания должны были они перенести в течение этого времени! Тарзан хорошо знал своего врага; он не сомневался, что Роков, взбешенный бегством Джэн и зная, что Тарзан идет на выручку, не замедлит привести в исполнение свои планы мщения. Дождь прошел. Солнце опять светило по-прежнему. Но обезьяна-человек все еще был в неведении, какого направления ему держаться. Он знал, что Роков оставил Угамби; но весь вопрос был в том, будет ли его враг продолжать идти в глубь страны или же опять вернется (а может быть, уже вернулся) к берегам Угамби. В том месте, где он покинул реку, Угамби становилась узкой и пороги препятствовали судоходству. Рокову не было смысла плыть далее по реке. Однако, если он не вернулся к реке, то в каком же направлении мог он пойти? Следовать по направлению, которое взял, было, Андерсен, Роков вряд ли счел возможным, так как пересечь материк по направлению к Занзибару было очень затруднительно, в особенности имея на руках женщину и ребенка. Но страх все-таки мог принудить его к этой попытке, страх перед зловещей командой человека-обезьяны, которая шла по его следам, и еще больший страх перед справедливой местью Тарзана... После долгих размышлений человек-обезьяна остановил свой выбор на северо-восточном направлении, на пути к восточным германским колониям. Он решил идти вперед до тех пор, пока не добудет от туземцев хоть каких-нибудь сведений относительно Рокова, На второй день по наступлении хорошей погоды он подошел к туземной деревне. Ее обитатели при виде Тарзана обратились по обыкновению в бегство. Тарзан преследовал их и после непродолжительной погони поймал одного молодого воина. Негр был до такой степени перепуган, что бросил свое оружие и, упав на колени, смотрел на обезьяну-человека глазами, полными ужаса, как на самую судьбу или всемогущего демона. С большим трудом удалось Тарзану успокоить молодого человека. Только после долгих уговоров тот вновь получил дар слова и мог дать более или менее связное объяснение. Тарзан в конце концов узнал от него, что несколько дней тому назад через их деревню проходила компания белых. Эти белые говорили, что их преследует страшный белый дьявол, и советовали туземцам держаться настороже, потому что "белый дьявол" шел в сопровождении ужасной шайки демонов. Чернокожий юноша, напуганный этими рассказами и предупреждениями, счел Тарзана именно за этого "белого дьявола" и с ужасом ждал появления "демонов" в образе обезьян и пантеры. Во всей этой истории Тарзан усмотрел военную хитрость Рокова: последний, очевидно, всеми средствами старался затруднить ему путешествие и возбудить против него туземцев. Молодой воин проговорился, что белый человек, который был во главе компании, обещал неграм большую награду, если они убьют "белого дьявола". Видя, что человек-обезьяна не замышляет ничего дурного, туземец повел Тарзана в деревню, созывая по дороге своих товарищей и уверяя их, что "белый дьявол" обещал не делать им зла, если только они будут правдиво отвечать на его вопросы. Один за другим они возвращались в деревню, но страх их еще не прошел. Это было заметно по их искаженным физиономиям и, в особенности, по вращающимся белкам их глаз. Предводитель вернулся одним из первых в деревню, и его-то больше всего и хотел расспросить Тарзан. Это был маленький толстый мужчина с длинными обезьяноподобными руками. Лицо его не обещало ничего доброго: на нем лежал отпечаток лживости и низости. Только суеверный страх, вызванный сказками о белом дьяволе и демонах, удерживал его от намерения немедленно кинуться на Тарзана с самыми кровожадными намерениями. Это был отъявленный людоед, равно как и все его племя. Тарзан подробно расспросил предводителя и, сравнив его показания с показаниями молодого воина, убедился, что Роков и его сафари скрылись в паническом страхе по направлению к далекому восточному берегу. Многие из носильщиков Рокова, по словам дикаря, уже бежали от него. Пятерых он повесил за воровство. Судя по рассказам этих двух дикарей, а также и других жителей деревни Ваганвазам, все спутники Рокова решили бежать от своего грубого и бесчеловечного господина, бросив его на произвол судьбы. Предводитель М'ганвазам отрицал присутствие белой женщины с ребенком в этой партии, но Тарзан был убежден, что он лжет. Несколько раз человек-обезьяна старался подходить к этому вопросу с разных сторон, но все-таки ему не удалось ни разу уличить хитрого каннибала в том, что тот говорит неправду. Тарзан попросил поесть, но получил еду лишь после некоторых переговоров и колебаний. Во время завтрака он старался выведать что-либо еще и у других находящихся здесь дикарей, но присутствие М'ганвазама парализовало им язык. Убедившись в том, что эти люди знают о намерениях Рокова и о судьбе Джэн и ребенка гораздо больше, чем они говорят об этом, он решил переночевать в деревне, надеясь за это время узнать еще какие-нибудь важные подробности. Когда он объявил предводителю свое решение, он был удивлен резкой переменой, происшедшей в обращении с ним чернокожего. Вместо прежнего подозрения и недоброжелательства М'ганвазам вдруг стал проявлять льстивую предупредительность и любезность. Обезьяне-человеку была предложена лучшая хижина в деревне; оттуда прогнали главную жену М'ганвазама, а сам предводитель перебрался временно в хижину одной из своих младших жен. Если бы Тарзан вспомнил о награде, которая была обещана за его убийство, он бы понял роковое значение этой перемены в обращении М'ганвазама. То обстоятельство, что Тарзан оставался на ночлег в хижине М'ганвазама, чрезвычайно облегчало последнему задачу в деле заработка награды. Поэтому он настойчиво приглашал Тарзана, уставшего от долгого пути, пожаловать как можно скорее на отдых в его "дворец". Человек-обезьяна обычно избегал ночлега в туземных хижинах из-за присущего им зловония, дыма и чада, но на этот раз он решил сделать исключение в надежде поговорить с каким-нибудь молодым негром и узнать от него всю правду. Поэтому Тарзан довольно любезно принял приглашение ночевать в хижине молодых воинов, и ему было жаль выгонять на холод жену предводителя. Беззубая безобразная старуха, супруга предводителя, была очень довольна. Поэтому предводитель не настаивал на своем предложении, тем более что желание Тарзана только помогало ему привести свой план в исполнение. Тарзан был помещен в хижине вблизи деревенских ворот и оставлен в ней один. В эту ночь устраивались пляски в честь вернувшихся охотников, и все молодые воины, по словам М'ганвазама, должны были принять участие в празднике. Как только человек-обезьяна был приведен в хижину, М'ганвазам созвал к себе молодых воинов и приказал им провести ночь в обществе белого дьявола. Никто из них, конечно, не был особенно обрадован этим приказанием, но слово М'ганвазама было законом для его племени, и тут уже возражать и противиться, конечно, не приходилось. М'ганвазам сидел с воинами у костра и шепотом сообщал им план затеянного им убийства. Старая женщина, которая благодаря Тарзану осталась на ночь в своей хижине, подошла к костру, якобы для того, чтобы подбросить дров, на самом же деле, чтобы подслушать речи заговорщиков. Они не обратили на нее никакого внимания. Несмотря на оглушительный шум и гвалт праздника и крики пирующих, Тарзан заснул крепким сном. Проспав около двух часов, он почувствовал, что в хижину кто-то вошел. Огонь в очаге потух, и все кругом было погружено в глубокий мрак. Однако человек-обезьяна был уверен, что кто-то крадется к нему впотьмах. Это не мог быть воин, возвращающийся с празднества, потому что праздник еще продолжался: дикие крики плясунов и шум тамтама все еще доносились с улицы. Кто же это мог быть? Тарзан-обезьяна вскочил и бесшумно и легко отпрыгнул в противоположную сторону хижины, держа наготове копье. -- Кто подкрадывается ко мне? Кто ползет, как голодный зверь? -- спросил он. -- Тише, бвана! -- ответил старческий голос. -- Это ста-рая Тамбуджа, которую ты не захотел выгнать на холод из ее хижины. -- Что хочет Тамбуджа от меня? -- спросил человек-обезьяна. -- Ты был ко мне добр, -- ответила старуха, -- поэтому и я хочу сделать тебе добро. Я пришла предупредить тебя. -- Предупредить? О чем? -- спросил Тарзан. -- М'ганвазам приказал нескольким молодым воинам лечь спать в твоей хижине. Когда пляски поутру кончатся, они придут в эту хижину. Если ты будешь спать, М'ганвазам приказал убить тебя. Если же ты не будешь спать, они будут ждать, пока ты не заснешь, и тогда они набросятся на тебя и убьют. М'ганвазам непременно хочет получить награду, которую обещал за тебя белый человек. -- Я совсем забыл про награду, -- промолвил Тарзан. И прибавил: -- Но как же М'ганвазам надеется получить награду, если белые ушли, и он даже не знает, где они теперь находятся? Тамбуджа возразила: -- Они еще недалеко ушли и идут медленно. И наши гонцы могут легко догнать их. Я не могу объяснить тебе, где их лагерь, но могу отвести тебя к ним. Занятые разговором, они не заметили, как в хижину прокрался в темноте какой-то мальчуган и так же бесшумно и незаметно выскользнул. Это был маленький Булао, сын предводителя от одной из его младших жен -- мстительный, скверный мальчишка, всегда шпионивший за Тамбуджой и наушничавший на нее отцу. -- Так пойдем же скорее! -- воскликнул Тарзан. Этих последних слов Булао не слышал, так как он уже бежал со всех ног по деревенской улице на площадь, где его свирепый родитель пил туземное пиво и восхищался танцами своих подчиненных. Они дико орали, кружились и высоко прыгали, размахивая копьями. Тамтам и три священных барабана аккомпанировали их пляске. Когда Тарзан и Тамбуджа осторожно вышли из деревни и скрылись во мраке джунглей, почти одновременно с ними два стройных и легких черных гонца отправились в том же направлении, хотя и по другой дороге. Через некоторое время, уже отойдя достаточно далеко от деревни, Тарзан спросил старуху, видела ли она сама белую женщину и ребенка? -- Да, бвана, -- ответила Тамбуджа. -- Я видела их: у нас в деревне была белая женщина и маленький ребенок. Ребенок умер от лихорадки, и они похоронили его здесь! XII ЧЕРНЫЙ НЕГОДЯЙ Когда Джэн Клейтон пришла в себя после продолжительного обморока, ее снова охватило отчаяние. Она с ужасом и тоской смотрела на Андерсена, который держал на руках ребенка. -- Что с вами? -- спросил он. -- Ви больная? -- Где мой сын? -- закричала несчастная женщина, не обращая внимания на его вопрос. Андерсен протянул ей ребенка, но она, покачав головой, сказала: -- Это не мой сын, вы это прекрасно знали! Вы такой же негодяй, как и Роков. Маленькие глазки Андерсена расширились от удивления. -- Не ваша сын? -- спросил он. -- Ви сам сказаль, что ваша ребенок на "Кинкэд". -- Это не мой ребенок! -- печально возразила Джэн. -- Где же мой? -- Там не буль другая ребенка. Я тумаль этот ваша. Я ошень жаль. Андерсен беспокойно переступал с ноги на ногу. Было очевидно, что он действительно не знал, что ребенок чужой. Ребенок на руках у Андерсена запищал и потянулся ручонками к молодой женщине. Никакая мать в мире не могла бы противостоять этому призыву. И схватив чужого ребенка, она прижала его к груди и, спрятав свое лицо в платьице ребенка, тихо заплакала. Слезы немного облегчили ее. После первого сильного потрясения, вызванного разочарованием, в ней пробудилась надежда: может быть, в последнюю минуту, перед самым отходом "Кинкэда" из Англии, каким-нибудь чудом Джек был вырван из рук Рокова и подменен этим ребенком. -- Вы не знаете, чей это ребенок? -- спросила она Андерсена. Швед покачал головой. -- Если ета не ваша сын, я не знаю, чей ета ребенка. Мистер Роков говорила ета ваша сын! Я не могу ходить на "Кинкэд": Роков меня убиваль! Но ви может туда ходить: я вас буду проводить до моря, а там чернокожий возиль вас до "Кинкэд". -- Нет, нет! -- закричала Джэн. -- Ни за что на свете! Лучше умереть, чем опять попасть в руки этих негодяев. Нет, пойдемте дальше и возьмем с собою этого ребенка. С божьей помощью мы как-нибудь отыщем моего Джека! *** И они пустились в дальнейший поход через дикую страну! С ними шло шесть туземцев. Эти "сафари" несли провизию и палатки, захваченные предусмотрительно Андерсеном с "Кинкэда". Дни и ночи беспрерывных мучений, которые переживала молодая женщина, слились для нее в один непрерываемый кошмар. Она потеряла всякий счет времени. Единственным утешением в этой жизни, полной непрерывных страхов и страданий, был ребенок, к которому Джэн успела привязаться. Он до некоторой степени заполнил пустоту в ее сердце после того, как она была лишена своего ребенка. Джэн нашла существо, на которое могла изливать свою материнскую любовь. Иногда она закрывала глаза и мечтала в сладком и печальном самообмане, что ребенок у ее груди ее собственный. Первое время они продвигались внутрь страны чрезвычайно медленно. Время от времени случайно попадавшиеся им навстречу туземцы доставляли кое-какие сведения, по которым можно было предполагать, что Роков еще не напал на их след. Это последнее обстоятельство, а равно и желание Андерсена как можно более облегчить молодой и нежной женщине тяготы путешествия, заставили их идти медленнее, чем следовало, и часто останавливаться на отдых. Швед проявлял свою заботливость к Джэн, чем только мог. Он до сих пор был очень огорчен и страдал от своей невольной ошибки с ребенком. И Джэн была вполне убеждена в его благородных побуждениях. При остановках Андерсен тщательно следил за тем, чтобы палатка для Джэн и ребенка была разбита на самом удобном месте; колючая изгородь -- бома -- вокруг нее изготовлялась как можно прочнее и непроницаемее. Все, что было лучшего в их скромных продовольственных запасах, Андерсен предоставлял Джэн и ребенку. Но более всего успокаивало и трогало ее его почтительное и вежливое с ней обращение. Она часто удивлялась, как могло такое врожденное благородство характера скрываться под такой отталкивающей внешностью? В конце концов Джэн даже перестала замечать его уродливость. Швед казался ей почти красавцем. *** Однажды им пришлось испытать большое волнение. Прохожие дикари сообщили им сведения, из которых несомненно следовало, что Роков напал на их след и находится уже в нескольких переходах от них. Беглецы тогда решили изменить направление и повернули к реке Угамби. Купив в одной деревне, лежавшей на притоке Угамби, лодку, они двинулись по этой речонке к Угамби, а затем поплыли вверх по этой реке. Они так быстро продвигались вперед, что долгое время ничего не слышали о своих преследователях. Достигнув места, где река переставала быть судоходной, они покинули лодку и опять вошли в джунгли. И здесь их путь снова стал опасным и трудным. На второй день после того, как они покинули Угамби, случилась новая беда: ребенок захворал лихорадкой. Андерсен хорошо знал, что печальный исход неизбежен, но не решался сказать это Джэн. Он видел, что молодая женщина уже всем сердцем привязалась к ребенку. Вскоре ребенку стало так плохо, что пришлось сделать остановку. Андерсен немного отступил в сторону от главной дороги, по которой они следовали, и разбил лагерь на лужайке, на берегу небольшой речки. Джэн ухаживала за маленьким больным, и вся была поглощена этим делом. А между тем ее ожидало новое испытание. Один из черных носильщиков вдруг прибежал с известием, что "белый дьявол" Роков со своим караваном находится здесь, совсем близко! Чернокожий "сафари" едва не натолкнулся на их лагерь. Очевидно, Роков каким-то образом напал на их след. Беглецам пришлось немедленно сняться с лагеря и спешно продолжать бегство, несмотря на то, что ребенку становилось все хуже и хуже. Джэн Клейтон достаточно хорошо знала Рокова. Она была уверена, что первым же его делом при их поимке было бы разлучить ее с ребенком; а это означало бы верную смерть последнего. Они двинулись вперед через густые заросли по старой, почти заросшей тропе. Туземные носильщики один за другим покинули их и куда-то таинственно исчезли. Они служили им верно и преданно только до тех пор, пока не было опасности попасть в руки Рокову. Они так много слышали о его жестокости и чувствовали к нему такой неопределенный страх, что без малейшего угрызения совести бросили своих хозяев, едва только узнали, что "белый дьявол" гонится за ними. Тем не менее Андерсен и молодая женщина продолжали свое путешествие. Швед шел впереди, чтобы прорубать дорогу в тех местах, где тропа совершенно заросла; молодая женщина с ребенком держались сзади. Так шли они весь день, а к вечеру поняли, что все их усилия спастись напрасны. Временами ветер доносил до них совершенно отчетливо голоса приближавшегося каравана. Скорбные, изнемогавшие от усталости и волнения, они остановились. Андерсен приступил к последним приготовлениям. Он посоветовал Джэн приютиться позади большого дерева и тщательно укрыл ее и ребенка сухим валежником и травой. Оставив ей на всякий случай ружье и сумку с патронами и немного пищи, он дал ей кое-какие указания относительно дальнейшего. После прохода каравана Рокова Джэн должна была направиться в деревушку на расстоянии одной мили отсюда, а затем пройти обратно к устью Угамби и ждать попутного парохода, чтобы можно было оттуда пробраться на родину. -- А теперь прощайте, леди! -- сказал Андерсен. -- Желаю вам счастья! И он протянул ей руку. -- Но куда же вы идете, Свэн? -- спросила удивленно Джэн. -- Почему вы не хотите тоже спрятаться здесь? Почему вы не хотите идти со мной к океану? -- Я хочу сказать Рокову, что вы умираль, и он больше вас не искаль! -- сказал швед. Джэн воскликнула: -- Но вы идете на верную смерть! Остановитесь! Мы найдем какой-нибудь способ к побегу! -- Это не помогайт! -- возразил Андерсен. -- Они нас оба будут поймаль, и тогда я не могу вам ничего сделайт, леди. Указав на тропинку, по которой они только что пришли, он посоветовал хранить полное молчание и тишину. Через мгновение он уже шел спокойно и уверенно по этой тропинке навстречу приближающемуся каравану Рокова. Она следила за ним, пока поворот тропы не скрыл его из ее глаз... Первым ее побуждением было бежать за ним, возвратить ему ружье или уговорить вернуться. Ей было до отчаяния жаль его. Да и мысль остаться одной, без друга, в страшных африканских джунглях, была слишком ужасна. Джэн тихонько приподнялась, чтобы вылезти из своего убежища. Прижав ближе к себе ребенка, она взглянула ему в личико. Оно было багрово-красного цвета. Ребенок горел как в огне. С криком ужаса Джэн Клейтон вскочила на ноги. Ружье и сумка с патронами лежали забытые под валежником. Она забыла все: и Андерсена, и Рокова, и страшную опасность, которая ей угрожала. Ее мозг сверлила только одна мысль: ребенок захворал страшной тропической лихорадкой, и она не может ничего сделать, чтобы облегчить его страдания! Нельзя было терять ни минуты времени. Скорее в деревню, в жилье, к людям, где может найтись хоть какое-нибудь целебное средство! Взяв на руки ребенка, она побежала по тропинке, которую указал ей Андерсен. Далеко позади нее послышались крики и выстрелы, а затем наступила тишина. Новая тоска сжала ей сердце: она знала, что Андерсен встретился с Роковым. Полчаса спустя, еле держась на ногах от усталости, она добежала до маленькой деревушки. К ней навстречу высыпала целая толпа: мужчины, женщины, дети. Любопытные туземцы засыпали ее вопросами, кто она, что ей надо, что с ней случилось? Но Джэн не знала их языка. Она только с ужасом указывала на жалобно стонавшего на ее руках ребенка и повторяла: "Лихорадка, лихорадка!". Чернокожие не поняли ее слов, но какая-то молодая негритянка догадалась, что ребенок болен. Она схватила Джэн за руку и потащила к себе в хижину. Женщины окружили Джэн и старались успокоить ее и помочь ребенку. Позванный ими знахарь развел в хижине огонь, повесил над ним глиняный небольшой горшок и начал варить в нем какое-то странное зелье, делая магические жесты и бормоча монотонные заклинания. Затем он опустил в горшок хвост зебры и с заклинаниями и бормотаниями обрызгал им лицо ребенка. После его ухода негритянки уселись в круг и начали вопить и причитать. Джэн думала, что она сойдет с ума, но зная, что все это проделывалось женщинами из добрых побуждений, она молча и терпеливо переносила этот ночной кошмар. Около полуночи она услышала внезапное движение в деревне. Слышались голоса спорящих туземцев, но она не могла понять их слов и не догадывалась, в чем дело. Вскоре послышались приближающиеся к хижине шаги. Джэн сидела, скорчившись на полу около огня, держа ребенка на коленях. Ребенок лежал тихо с полуоткрытыми закатившимися глазами. Дыхания почти не было слышно. Джэн Клейтон с тоскою и ужасом смотрела на маленькое личико. Это не был ее ребенок, это не была ее плоть и кровь, и все же как дорог и близок ей этот бедный безвестный мальчик! Смерть приближалась! Она видела это и, несмотря на все свое горе, она считала эту смерть благодетельной, потому что она прекращала мучения маленького страдальца. Шаги остановились у дверей. Послышался тихий разговор, и, минуту спустя, вошел М'ганвазам, предводитель племени. Джэн мельком видела его накануне вечером, перед тем как женщины увели ее в хижину. К ней наклонилось зверское коварное раскрашенное лицо дикаря, в котором не было ничего человеческого; Джэн Клейтон показалось даже, что он больше походит на гориллу, чем на человека. Дикарь попробовал объясниться с ней, но видя безуспешность своих попыток, обернулся к двери и позвал кого-то. В хижину немедленно вошел другой негр, сильно отличавшийся по внешности от М'ганвазама и, по-видимому, принадлежавший к другому племени. Он понимал по-английски и мог служить переводчиком. С первого же вопроса, предложенного М'ганвазамом, Джэн Клейтон почувствовала, что дикарь допрашивает ее с какой-то определенной, пока еще непонятной ей целью. Он проявлял особый интерес к ее намерениям, расспрашивал, с какой целью и куда она путешествовала и почему ее путешествие было прервано здесь в его деревне? Не видя причин скрывать правду, она рассказала все, как было. На его вопрос, не было ли у ней с мужем условлено встретиться здесь в деревне, она покачала отрицательно головой. Тогда он изложил ей при помощи переводчика главную цель своего визита: -- Я только что узнал, -- сказал он, -- от людей, живущих на берегу Угамби, что ваш муж шел вдогонку за вами вверх по реке. Он прошел уже далеко по стране, но негры недавно напали на него и убили. Я говорю вам это затем, чтобы вы не теряли времени на розыски мужа; лучше возвращайтесь назад к реке. Вам больше нечего делать в этой стране! Джэн шепотом поблагодарила М'ганвазама за его внимание. У ней не хватило голоса. Ее сердце окаменело от нового удара. С опущенной головой сидела она, глядя отсутствующим взглядом на ребенка. М'ганвазам беззвучно, как кошка, вышел из хижины. Немного погодя послышался шум у входа: кто-то еще вошел в хижину. Женщины-негритянки по-прежнему сидели у огня; одна из них подбросила сухих веток на догорающие уголья. Внезапно вспыхнуло пламя и осветило, как по волшебству, хижину изнутри. Джэн Клейтон онемела от ужаса: ребенок был мертв! Когда он умер, она даже не заметила. Беззвучные рыдания подступили к ее горлу, ее голова упала на маленький сверток у ее груди. С минуту в хижине царила полная тишина. Затем туземные женщины разразились ужасным воплем. Мужчина, стоявший некоторое время безмолвно в хижине, кашлянул и тихо произнес: -- Леди Клейтон! Она испуганно подняла глаза и увидела перед собой насмешливое лицо Николая Рокова. XIII БЕГСТВО Прошло несколько минут... Роков стоял молча с наглой усмешкой на губах; его взор упал на небольшой сверток на коленях молодой женщины. Джэн прикрыла углом одеяла лицо ребенка; было похоже, что он просто спит. -- Вы, сударыня, напрасно причинили себе столько хлопот! -- иронически промолвил Роков. -- К чему вам было лично везти сына к людоедам? Я сам бы охотно доставил его сюда. Вы могли бы этим избавить себя от опасностей и трудностей путешествия. В общем я, впрочем, очень благодарен вам за это. По крайней мере, мне не пришлось возиться с вашим ребенком во время трудных и подчас опасных переходов. Он помолчал и после небольшой паузы продолжал с той же гадкой улыбкой: -- Уже с самого начала я предназначал вашего сына именно для этой самой деревни. М'ганвазам тщательно будет следить за его воспитанием и сделает из него бравого людоеда. Если вам удастся вернуться в Англию, то, без сомнения, вам будет приятно вспомнить, что ваш сын в полной сохранности живет здесь в избранном людоедском обществе. Еще раз от всей души благодарю вас, леди Грейсток, за то, что вы так любезно доставили сами вашего сына сюда. А теперь я должен просить Вас вручить его мне, чтобы я мог передать его приемным родителям. Роков цинично усмехнулся и протянул руки к ребенку. К его удивлению, Джэн Клейтон встала и без единого слова протеста положила маленький сверток к нему на руки. -- Возьмите его! -- сказала она. -- Слава богу, он теперь уже не в вашей власти! Сразу поняв значение этих слов, Роков скинул одеяло с лица мертвого ребенка; он хотел удостовериться, правда ли это. Все эти дни Джэн ломала себе голову над вопросом, знал ли Роков о том, что ребенок чужой. Теперь ее сомнение рассеялось при виде злобы, перекосившей лицо Рокова. Негодяй не мог скрыть своей досады на то, что судьба помешала ему осуществить затеянное мщение. Он бросил трупик ребенка обратно на руки Джэн, топнул ногой и стал расхаживать взад и вперед по хижине. Не желая и не умея сдерживаться, он ругался и размахивал кулаками. Наконец, он остановился перед молодой женщиной и близко склонился над ней: -- Вы смеетесь надо мной! -- закричал он. -- Вы думаете, вы меня победили? Вздор! Я покажу вам, что значит иметь дело с Николаем Роковым. Я лишился ребенка, которого я предназначал в сыновья к каннибалу, но, -- он сделал паузу для того, чтобы придать больше веса своим дальнейшим словам, -- но я могу вместо этого сделать мать этого ребенка женой каннибала и, клянусь мощами св. Петра, я это сделаю! Но только сделаю это после того, как получу от вас то, что мне хочется! Если он думал возбудить в Джэн ужас, то жестоко ошибся. Она была выше этого: ее рассудок и нервы до того притупились, что уже не воспринимали больше страданий и горя. К крайнему его удивлению он заметил у нее довольную улыбку. Она в душе торжествовала: этот бедный маленький мертвец был совершенно чужим ей, и Роков этого и не подозревал! Она, конечно, с радостью бы бросила ему правду в лицо, но пусть будет так! -- так лучше, так безопаснее Джеку, где бы он сейчас ни был. Она не знала, где ее сын, не знала даже, жив ли он, но у нее все-таки была слабая надежда, что он жив. Разве не могло случиться, что без ведома Рокова, кто-нибудь из его соучастников подменил ребенка с целью передать его друзьям Грейстоков в Лондоне за большой выкуп? Джэн все время нынче разукрашивала эту мечту разными подробностями, и это была ее единственная отрада! Нет, Роков никогда не узнает, что это чужой ребенок! Джэн прекрасно сознавала, что ее положение со смертью Андерсена стало не только плохо, но безнадежно. Роков угрожал ей не попусту! Она была уверена, что он постарается во что бы то ни стало исполнить свою угрозу. Ей оставалось одно -- найти способ покончить с собой раньше, чем Роков приведет в исполнение свой постыдный план. Но для этого ей требовалось время, нужно было все обдумать и приготовиться к смерти. Она чувствовала, что не сможет сделать этого последнего и решительного шага, не испробовав всех способов и возможностей к побегу. Она не дорожила жизнью, но в ней теплилась надежда, что каким-нибудь образом она сможет вернуться к своему сыну, к своим материнским обязанностям. Но она твердо знала, что не задумается при выборе двух решений -- Николай Роков или самоубийство! -- Ступайте прочь! -- крикнула она в исступлении. -- Оставьте меня с моим умершим ребенком. Разве вы еще не достаточно причинили мне страданий и горя? Что я вам сделала? За что вы продолжаете преследовать меня? -- Вы страдаете за обезьяну-человека, любовь которого вы предпочли любви джентльмена! -- ответил он. -- Но не будем об этом говорить. Мы сначала похороним здесь вашего ребенка, и затем вы пойдете со мной в мой лагерь, а завтра утром я вас приведу обратно и передам очаровательному М'ганвазаму. Он хотел взять ребенка, но она отвернулась с ним от него. -- Я сама похороню его! -- сказала она. -- Прикажите вырыть могилу за деревней. Роков хотел поскорее покончить с этим делом, чтобы отвести затем ее в лагерь. Он видел в ее апатии полную покорность судьбе и внутренне торжествовал. Позвав несколько человек чернокожих, он проводил Джэн за деревню. Там под большим деревом чернокожие вырыли маленькую могилу. Завернув трупик в одеяло, Джэн тихо положила его в приготовленную яму и, встав на колени, произнесла тихую молитву над могилой безвестного младенца. Спокойная, с сухими глазами, она встала и последовала за своим мучителем в глубокий мрак джунглей по узкой тропе, которая соединяла деревню Ваганвазама с лагерем международного проходимца и мошенника Николая Рокова... Тропа представляла собою как бы узкий коридор, стены его составляли густые заросли, переплетающиеся сверху и не пропускающие лунного света. Молодая женщина слышала, как трещит валежник под ногами крупных зверей, и до слуха ее доносилось глухое рычанье охотившегося льва, похожее на гром, от которого дрожала земля. Носильщики зажгли связки тростника и размахивали ими, чтобы напугать хищников и держать их на почтительном расстоянии. Роков торопил людей, и по дрожащему тону его голоса Джэн поняла, что он трусит. Ночные звуки джунглей вызвали у нее воспоминание о тех днях и ночах, которые она проводила в подобных же лесных зарослях со своим лесным богом -- бесстрашным и непобедимым Тарзаном из племени обезьян. У нее не было и мысли о страхе, несмотря на то, что звуки джунглей были тогда еще новыми для нее. Как чудесно все изменилось бы, если бы только она знала, что он тоже здесь, в этой дикой стране, и ищет ее! Тогда было бы, для чего жить, и была бы надежда на помощь! Мысль, что он умер, не могла уместиться в ее сознании. Она не могла себе представить, что это огромное тело, эти могучие мышцы навсегда оцепенели в мертвом покое. Неужели он в самом деле умер? Верить этому или нет? Но для неверия не было оснований. Если бы Роков сказал ей, что Тарзан умер, она, конечно, сочла бы это ложью без малейшего колебания. А зачем было М'ганвазаму обманывать ее? Джэн, конечно, не могла знать, что последний говорил просто по наущению Рокова. Они достигли колючей изгороди, которой был окружен лагерь Рокова. Там царило какое-то смятение. Джэн не знала, что это значит, но, очевидно, случилось что-то особенное и притом крайне неприятное для Рокова: все лицо его исказилось от злобы. Немного позже по обрывкам разговоров она догадалась, что за время его отсутствия несколько человек из его отряда бежали, захватив большую часть припасов и снаряжения. Излив свою ярость на оставшихся, Роков вернулся к Джэн, которую охраняли двое белых матросов. Он грубо схватил ее за руку и потащил к своей палатке. Джэн изо всех сил отбивалась, стараясь вырваться, а матросы стояли в сторонке и потешались над интересным зрелищем. Видя сопротивление Джэн, Роков ударил ее несколько раз по лицу и в полусознательном состоянии втащил ее в палатку. Слуга зажег лампу, а затем, по знаку своего господина, вышел. Джэн упала на пол посреди палатки. Немного придя в себя, она быстро обвела глазами внутренность палатки, не упуская из вида ни малейшей подробности. Роков приподнял ее с пола и потащил к походной кровати. На поясе у него висел большой револьвер. Джэн видела его. Она ждала удобного случая овладеть этим оружием. Она сделала вид, что лишилась сознания, но через полузакрытые веки продолжала следить за Роковым. Воспользовавшись ее "обморочным состоянием", Роков отнес ее на кровать; но вдруг какой-то шум снаружи заставил его оглянуться. Удобный случай, наконец, представился: ловким и быстрым движением Джэн выхватила револьвер. Когда испуганный взгляд Рокова повернулся к Джэн, она подняла револьвер и изо всей силы ударила им насильника между глаз. Роков как сноп повалился на землю и потерял сознание. Молодая женщина легко вздохнула: она была спасена от мерзких объятий! Шум, привлекший внимание Рокова, продолжался. Джэн боялась, что сию минуту сюда войдет слуга и увидит, что случилось. Она быстро подошла к столику, на котором стояла чадившая лампа, и потушила ее. Очутившись в полном мраке, она стала обдумывать дальнейший план действия. Она была во враждебном лагере. А за пределами этого лагеря лежали дикие джунгли, населенные страшными хищниками и еще более страшными людьми. Было слишком мало шансов, что ей удастся остаться в живых среди всех этих опасностей. Но мысль, что она уже прошла невредимой через столько опасностей и что где-то там далеко ожидает сын, придала ей решимость. Что бы ни случилось, что бы ей ни грозило, она все-таки постарается пересечь эту страну ужасов и выйти к свободному океану... Палатка Рокова стояла почти в центре лагеря. Вокруг нее стояли палатки его белых спутников и туземцев. Пройти мимо них и пробраться сквозь колючую изгородь казалось задачей почти невыполнимой; но другого выхода у нее не было. Оставаться в палатке до тех пор, пока ее не обнаружат, было нелепо. Это погубило бы все то, что она уже сделала для завоевания своей свободы. Крадущимися шагами подошла она к стене палатки и ощупью искала двери, но их не было. Тогда она вернулась к лежащему Рокову, ощупью отыскала у пояса рукоятку ножа и прорезала им полотно палатки. Снаружи она остановилась. С облегчением она увидела, что в лагере уже все спали. Только один часовой сидел на противоположной стороне изгороди. Стараясь идти таким образом, чтобы палатки скрывали ее от глаз часового, она подошла к колючей изгороди. Из мрака джунглей доносились ей таинственные жуткие ночные звуки и грозное рычание львов. С минуту она колебалась. Мысль о хищниках приводила ее в ужас. Здесь в темноте их голоса казались особенно страшными. Но минута колебания прошла -- Джэн энергично потрясла головой и начала раздирать колючую бому своими нежными руками. Она не обращала внимания на раны и кровь. Часовой на другом конце лагеря ничего не видел и не слышал, и она продолжала работать, пока не проделала в изгороди достаточно большое отверстие, через которое она могла пролезть. И вот она очутилась уже по ту сторону изгороди. То, что осталось позади, было хуже, чем смерть. Впереди ее тоже ожидала верная смерть, но, во всяком случае, это была быстрая, милосердная и чистая смерть. Без сожаления и колебания она отошла от лагеря, и минуту спустя ее скрыла таинственная темнота джунглей. XIV ОДНА В ДЖУНГЛЯХ Тамбуджа повела Тарзана по извилистой тропе к лагерю Рокова; она шла очень медленно: ее старые ноги плохо уже служили ей. Поэтому гонцы, посланные М'ганвазаном для того, чтобы предупредить Рокова о прибытии Тарзана, пришли в лагерь значительно раньше Тарзана и его спутницы. Гонцы застали лагерь белого человека в полном смятении. Роков был найден раненым и в бессознательном состоянии в своей палатке. Когда он пришел в себя и увидел, что Джэн Клейтон скрылась, он пришел в ярость. Вне себя от бешенства, он бегал по лагерю с винтовкой и грозил пристрелить туземных часовых, по оплошности которых молодой женщине удалось бежать. В конце концов его же подчиненные матросы обезоружили его из опасения, что и последние туземцы разбегутся от страха. Между тем прибыли гонцы М'ганвазама. Едва они успели передать Рокову свое сообщение, как прибежали два других гонца. Они еле дышали от быстрого бега и, волнуясь, сообщили, что произошло страшное событи