Жорж Сименон. Гнев Мегрэ Роман Перевод К. Северовой под редакцией Ю. Корнеева
Файл с книжной полки Несененко Алексея OCR: Несененко Алексей июль 2003
1 Было уже четверть первого, когда Мегрэ миновал всегда прохладную арку и портал, по обеим сторонам которого, чтобы хоть немного укрыться в тени, жались к стене двое полицейских. Он поднял в знак приветствия руку, на секунду застыл на месте, в нерешительности поглядел на двор, потом на площадь Дофина, потом снова на двор. Еще наверху, в коридоре, а затем на пыльной лестнице он, делая вид, что раскуривает трубку, два или три раза останавливался в надежде, что появится кто-нибудь из коллег или его инспекторов. Обычно в такое время лестница редко пустовала, но в этом году 12 июня в уголовной полиции уже царила отпускная атмосфера. Одни, чтобы избежать столпотворения, какое обычно творится на дорогах в июле и августе, уехали в начале месяца, другие готовились к ежегодному массовому переселению. В этот день после гнилой весны внезапно наступила жара, и Мегрэ работал при открытом окне, сняв пиджак. Если не считать того, что он переговорил с начальником да несколько раз заглянул в инспекторскую, он все утро просидел в кабинете один, продолжая работу над скучным административным делом, которое начал уже много дней назад. Перед ним громоздились папки; а он, словно школьник, время от времени поднимал голову и, глядя на застывшие кроны деревьев, слушал легкий шум Парижа: сегодня это был типичный шум знойного летнего дня. За последние две недели он ни разу не пропустил обеда на бульваре Ришар Ленуар и его ни разу не побеспокоили ни вечером, ни ночью. Собственно говоря, ему следовало свернуть налево, на набережную, чтобы у моста Сен-Мишель сесть в автобус или взять такси. Двор по- прежнему был пуст. Никто так и не появился. Тогда, слегка пожав плечами, он все же свернул направо, дошел до площади Дофина и пересек ее по диагонали. Еще когда он выходил из кабинета, у него неожиданно возникло желание зайти в пивную "У дофина" и, вопреки совету своего друга Пардона, врача с улицы Пикпюс, у которого на прошлой неделе он обедал с г-жой Мегрэ, угоститься там аперитивом. Комиссар уже много недель вел себя благоразумно, довольствуясь бокалом вина за обедом и иногда кружкой пива, которую выпивал в обществе жены во время вечерней прогулки. Ему вдруг захотелось почувствовать запах пивной на площади Дофина, освежиться аперитивом, пахнущим анисом, - это так приятно в жаркий летний день. Надежда встретить кого-нибудь, кто увел бы его, оказалась тщетной, и Мегрэ чувствовал угрызения совести, когда поднимался по трем ступенькам, ведущим в пивную, перед которой стояла длинная и низкая красная машина; он ее с интересом оглядел. Что ж, Пардон советовал ему поберечь печень, но он ведь не говорил, что нельзя выпить рюмку аперитива, одну-единственную за несколько недель! Возле стойки он сразу увидел знакомые лица - человек десять из уголовной полиции; вряд ли сегодня у них было больше работы, чем у него, вот они и ушли пораньше. Такое случается время от времени: несколько спокойных дней, безмятежная тишина, текущие, как говорится, дела, а потом вдруг какие-нибудь драматические события, которые развиваются во все ускоряющемся темпе, не давая времени перевести дыхание. Ему помахали рукой, у стойки потеснились, освобождая место, и он, кивнув на рюмки, наполненные опаловой жидкостью, пробурчал: - То же самое. И тридцать лет назад, когда комиссар только начинал служить на набережной Орфевр, он знал нынешнего хозяина этой пивной, но в те времена-лишь как сына хозяина. Теперь на кухне тоже трудится в белой куртке его сын, похожий на отца, каким тот был в юности. - Как дела, шеф? - Помаленьку... Запах не изменился. В Париже каждый ресторанчик имеет свой особенный запах, и здесь, например, на фоне аперитива знаток мог бы различить немного терпкий аромат молодых вин Луары. Что же касается кухни, то в ней господствовали эстрагон и лук-скорода. Мегрэ машинально читал написанное на грифельной доске меню: мелкий мерлан из Бретани и говяжья печень в пергаменте. Потом, обернувшись к залу, где стояли накрытые бумажными скатертями столики, он заметил Люкаса, который, судя по всему, расположился там не для того, чтобы позавтракать, а чтобы спокойно поговорить с каким-то незнакомцем: больше за столиком никого не было. Люкас тоже увидел Мегрэ, поколебавшись, встал и подошел к нему. - У вас найдется минутка, шеф? По-моему, это могло бы вас заинтересовать... С рюмкой в руке комиссар последовал за ним. Незнакомец поднялся. Люкас представил: - Антонио Фарано. Знаете его? Имя ничего не сказало комиссару, но ему почудилось, что он уже видел этого красивого итальянца, который вполне мог бы играть в кино роли первых любовников. Вероятно, красная спортивная машина, стоявшая у входа, принадлежала ему. Машина была под стать хозяину, его светлому, безукоризненно сидящему костюму, массивному перстню-печатке на пальце. Пока они рассаживались, Люкас продолжал: - Он приехал на набережную Орфевр встретиться со мной, а я только что ушел. Лапуэнт сказал, где можно меня найти. Мегрэ отметил: Люкас пьет тот же аперитив, что он сам, а Фарано довольствуется фруктовым соком. - Это шурин Эмиля Буле. Управляет одним из его кабаре - "Пари- Стрип" на улице Берри. Люкас тайком подмигнул начальнику. - Повторите все, что вы сейчас рассказали мне, Фарано. - Так вот, мой зять исчез. У Фарано сохранился итальянский акцент. - Когда? - спросил Люкас. - Скорее всего прошлой ночью. Точно мы не знаем. Мегрэ произвел на него впечатление, и он, чтобы скрыть замешательство, достал из кармана пачку сигарет. - Разрешите? - Пожалуйста. Люкас пояснил комиссару: - Вы же знаете Буле, шеф. Невысокий, приехал из Гавра четыре-пять лет тому назад. - Семь, - поправил итальянец. - Семь так семь... Первое свое ночное заведение, "Лотос", он купил на улице Пигаль, а теперь их у него уже четыре. Мегрэ не понимал, чего ради Люкас счел нужным втянуть его в дело Буле. С тех пор как он, Мегрэ, руководит бригадой по расследованию убийств, ему редко приходится заниматься этой средой; когда-то он хорошо знал ее, но теперь в известной мере утратил с ней связи. Уже давным-давно он не заглядывал ни в одно кабаре. Что же касается типов с улицы Пигаль, то они меняются беспрестанно, и он имел представление лишь о нескольких, главным образом о тех, кто подвизался там раньше. - Я вот думаю, не связано ли это с делом Мазотти, - добавил Люкас. Так!.. Теперь Мегрэ начинает понимать. Когда убили Мазотти, выходившего около трех часов ночи из бара на улице Фонтэн? Около месяца назад. Примерно в середине мая. Мегрэ припомнил донесение из IX округа полиции, которое он передал тогда Люкасу со словами: "Наверняка это сведение счетов. Сделай, что в твоих силах..." Мазотти был не итальянцем, как Фарано, а корсиканцем; сначала орудовал со своей маленькой бандой на Лазурном берегу, потом перебрался с нею в Париж. - Мой зять не убивал Мазотти, - убеждал Фарано. - Вы же прекрасно знаете, месье Люкас, это не в его характере. Впрочем, вы два раза допрашивали Буле у себя в кабинете. - Я никогда не обвинял его в том, что он убил Мазотти. Я допрашивал его, как допрашивал всех, кому Мазотти досаждал. А допрос никому не во вред. И Люкас добавил, обращаясь к Мегрэ: - Я как раз послал ему повестку на сегодня, на одиннадцать часов, и был удивлен, что он не пришел. - Ему случалось когда-нибудь ночевать не дома? - простодушно осведомился Мегрэ. - Никогда! Сразу видно, что вы его не знаете. Это не в его правилах. Он любит мою сестру, семейную жизнь. Он никогда не возвращался домой позже четырех утра. - А в прошлую ночь не вернулся, так? - Так. - А где были вы? - В "Пари-Стрип". Мы не закрываем раньше пяти часов. Для нас сейчас самый сезон: Париж наводнен туристами. Я уже снимал кассу, когда мне позвонила Марина. Она хотела узнать, не видел ли я Эмиля. Марина-это моя сестра. А я не видел зятя весь вечер. Он редко заходил на Елисейские поля. - Где находятся другие его кабаре? - Все на Монмартре, в нескольких сотнях метров одно от другого. Это была идея Эмиля, и он ее осуществил. Когда кабаре расположены, что называется, дверь в дверь, артисты могут в течение вечера переходить из одного в другое, и это сокращает расходы. "Лотос" находится в самой верхней части улицы Пигаль, "Голубой экспресс" - буквально в двух шагах от него, на улице Виктор-Массе, а "Сен-Троп" - немного ниже, на улице Нотр-Дам-де-Лоретт. Эмиль не сразу решился открыть кабаре в другом квартале, и "Пари-Стрип" - единственное, которым он, так сказать, не занимался. Он предоставил это мне. - Ваша сестра позвонила вам уже после пяти? - Да. Она так привыкла, что муж будит ее... - Что вы предприняли? - Сначала позвонил в "Лотос". Там мне сказали, что он ушел около одиннадцати вечера. Еще он заходил в "Голубой экспресс", но кассирша не могла сказать точно, в котором часу. Ну а когда я позвонил в "Сен- Троп", там уже было закрыто. - А вы не знаете, у вашего зятя в ту ночь не было никакого свидания? - Никакого. Я же сказал вам: он кроткий человек с устоявшимися привычками. После того как он пообедал с семьей... - Где он живет? - Улица Виктор-Массе... - В том же доме, где "Голубой экспресс"? - Нет. Тремя домами дальше... Так вот, после обеда он обычно шел сначала в "Лотос" проверить, как готовятся к приему гостей. Это кабаре - самое доходное, и он занимался им лично. Из "Лотоса" направлялся в "Сен-Троп", а через некоторое время - в "Голубой экспресс". Потом начинал все сызнова. За ночь зять делал два-три таких круга: за всем следил сам. - Он был в смокинге? - Нет. Он не носил смокинга, обычно - темный костюм, темно-синий. Эмиль мало заботился об элегантности... - Вы говорите о нем в прошедшем времени?.. - С ним, наверняка что-то случилось. За многими столиками уже принялись за еду, и Мегрэ нет-нет да поглядывал искоса на тарелки и графины с пуйи. Его рюмка была уже пуста, но он устоял перед искушением заказать вторую. - Что вы сделали потом? - Попросил сестру позвонить, если будут новости, и пошел домой спать. - Она позвонила? - Около восьми. - Где вы живете? - На улице Понтье... - Вы женаты? - Да, на соотечественнице. Утро я провел в разговорах по телефону, звонил служащим трех кабаре. Пытался узнать, где и когда Эмиля видели в последний раз. Это оказалось нелегко. Почти всю ночь кабаре ломились от гостей, и каждый из служащих занимался только своим делом. К тому же Эмиль такой неприметный! Он небольшого роста, тщедушен. Никто из посетителей не принимал его за хозяина. Тем более что он иногда подолгу стоял у двери рядом со швейцаром. Люкас знаком подтвердил, что все так и есть. - Похоже, после половины двенадцатого никто его не видел. - Кто видел последний? - Я не смог опросить всех. У некоторых официантов, барменов и музыкантов нет телефона. Адресов большинства девушек я не знаю. Только сегодня ночью, когда каждый будет на своем месте, я смогу разузнать все как следует. По всей видимости, последним с ним говорил Луи Бубе, маленький и худой, словно жокей, швейцар "Лотоса". На Монмартре его больше зовут Микки. Так вот, между одиннадцатью и половиной двенадцатого Эмиль вышел из "Лотоса" и какое-то время постоял около Микки, который каждый раз, когда останавливалась какая-нибудь машина, выбегал открыть дверцу. - Они разговаривали? - Эмиль был молчалив... Кажется, он много раз смотрел на часы, а потом пошел вниз по улице Пигаль. Микки подумал, что он вернулся в "Сен-Троп". - У вашего зятя была машина? - Нет. После несчастного случая... - Какого несчастного случая? - Это произошло семь лет назад. Тогда Эмиль жил в Гавре, где у него было небольшое ночное заведение- дансинг "Монако". Однажды они с женой отправились на машине в Руан... - Он уже был женат на вашей сестре? - Я говорю о его первой жене - Мари Пируэ, француженке из окрестностей Гавра. Она ждала ребенка. Они как раз и ехали в Руан, чтобы посоветоваться со специалистом. Шел дождь. На повороте машину занесло, и она врезалась в дерево. Жена Эмиля погибла от удара. - А он пострадал? - Отделался раной на щеке, шрам сохранился до сих пор. На Монмартре почти все считают, что это след ножа. - Он любил жену? - Очень. Знал ее с детства. - Он родился в Гавре? - В одной из окрестных деревень, не знаю, в какой точно. В той же, что и Мари. С тех пор как она погибла, Эмиль ни разу не сел за руль автомобиля и, насколько возможно, избегал ездить на машине. Так что в Париже он брал такси крайне редко. Много ходил пешком, а в случае надобности пользовался метро. Впрочем, он неохотно покидал свой девятый округ. - Вы думаете, его убили? - Я думаю, что если бы с ним ничего не случилось, он уже давно был бы дома. - Они живут с вашей сестрой вдвоем? - Нет. С ними живет наша мать и еще другая моя сестра, Ада, она служит у него секретаршей. Ну и двое детей. У Эмиля и Марины двое детей: мальчик Люсьен трех лет и девчушка десяти месяцев. - Вы кого-нибудь подозреваете? Антонио покачал головой. - Как вы думаете, не связано ли исчезновение вашего зятя с делом Мазотти? - Я знаю одно - Эмиль не убивал Мазотти. Мегрэ повернулся к Люкасу, поскольку тот вел расследование по этому делу. - А твое мнение? - И я убежден в том же, шеф. Я дважды допрашивал его, и у меня сложилось впечатление, что он отвечал искренне. Как сказал Антонио, Эмиль - человек довольно-таки тщедушный, к тому же почти робкий, даже как-то странно было видеть его хозяином ночных заведений. А с другой стороны, в конфликте с Мазотти он сумел постоять за себя... - Каким образом? - Мазотти и его банда организовали рэкет, что само по себе не оригинально, но они его усовершенствовали. Они еженедельно требовали более или менее значительные суммы от каждого владельца кабаре под предлогом, что берут его под свое покровительство. Поначалу большинство владельцев отказывались платить. Тогда разыгрывалась небольшая, хорошо отрепетированная комедия. Вечером, когда в заведении было полно посетителей, в сопровождении одного или двух своих молодчиков появлялся Мазотти. Они устраивались за столиком, если оказывался свободный, или в баре, если свободных столиков не было, заказывали шампанское и во время исполнения какого-нибудь номера затевали потасовку. Сначала слышалась приглушенная перебранка, потом выкрики. Бармен или метрдотель вмешивались, их обзывали ворами. Кончалось все битой посудой, большей или меньшей свалкой, и, естественно, многие посетители уходили, клянясь себе, что отныне ноги их не будет в этом кабаке. Когда Мазотти появлялся в следующий раз, хозяева предпочитали платить. - А Эмиль не платил? - Нет. И не обратился за помощью к громилам из преступного мира, как некоторые его собратья, которые, кстати, ничего этим не добились: Мазотти в конце концов и тех купил. Эмиль надумал пригласить нескольких докеров из Гавра, и они взяли на себя труд образумить Мазотти и его людей. - Когда была последняя стычка? - Как раз в тот вечер, когда убили Мазотти. Он пришел в "Лотос" около часу ночи с двумя своими дружками. Докеры Эмиля их вышвырнули. Не обошлось без драки. - Эмиль был там? - Спрятался за стойкой: он боялся драк. Мазотти пошел утешиться в бар на улице Фонтэн, к Джо, там у него была своего рода штаб-квартира. Вчетвером или впятером они пили в глубине зала. Когда в три часа ночи они выходили, мимо промчалась машина, и Мазотти был убит пятью пулями, а одного из его дружков ранило в плечо. Машину не нашли. Никто не выдал. Я допросил почти всех владельцев ночных заведений. И сейчас еще продолжаю расследование. - Где в это время был Буле? - Вы же знаете, шеф, в этой среде подобное нелегко установить. Кажется, в "Голубом экспрессе", но я не слишком-то доверяю свидетелям. - Эмиль не убивал Мазотти, - повторил итальянец. - Он носил при себе оружие? - Да, пистолет. У него было разрешение префектуры. Мазотти был убит из другого пистолета. Мегрэ вздохнул, сделал официантке знак налить по новой: он уже давно жаждал этого. Люкас пояснил: - Я счел нужным ввести вас в курс дела, шеф, и подумал, что вам будет небезынтересно послушать Антонио. - Я сказал только правду. Люкас продолжал: - Я послал Эмилю повестку явиться на набережную Орфевр сегодня утром. Признаться, меня обеспокоило, что он исчез именно в ночь перед этим. - О чем ты собирался спросить его? - Формальности... Хотел в последний раз задать ему те же самые вопросы, чтобы сравнить их с прежними его ответами и с показаниями других. - Те два раза, что Буле был у тебя, он выглядел напуганным? - Нет, скорее озабоченным. Больше всего он боялся, как бы его имя не попало на страницы газет. Все твердил, что это нанесет большой урон его делам, что его кабаре спокойные, там всегда тихо и мирно, и если о нем заговорят в связи с каким-то грязным делом, он от этого уже не оправится. - Верно, - подтвердил Антонио, вставая. И добавил: - Я больше не нужен вам? Сейчас мне надо быть с сестрами и матерью: они в таком состоянии... Вскоре послышался шум мотора, и красный лимузин устремился в сторону Нового моста. Мегрэ не спеша пригубил аперитив, искоса взглянул на Люкаса, вздохнул: - Тебя ждут где-нибудь? - Нет. Я рассчитывал... - Позавтракаем здесь? - И так как Люкас согласился, заключил: - Вот и хорошо, посидим вдвоем. Я позвоню жене. А ты пока можешь распорядиться. - Вам заказать макрель? - И говяжью печенку в пергаменте. Именно запах говяжьей печенки больше всего соблазнял Мегрэ, как, впрочем, и вся атмосфера пивной, куда он не заглядывал уже много недель. Дело Мазотти не представляло особой важности, и до сих пор Люкас занимался им один. Никого, кроме обитателей Монмартра, не интересовала смерть Мазотти. Каждому понятно: если сводят счеты, это всегда чем- нибудь кончается, иногда - новым сведением счетов. Преимущество ведения подобных дел состоит в том, что ни прокуратура, ни судебные следователи не понукают без конца полицию. Правильно говаривал один судейский: "В сущности, это значит, что на одного меньше придется годами держать в тюрьме". Мегрэ и Люкас подкреплялись и беседовали. Мегрэ поподробнее расспросил об Эмиле Буле и в конце концов заинтересовался этим любопытным человеком. Сын нормандского рыбака, Эмиль в шестнадцать лет поступил рассыльным в Трансатлантическую компанию. Это было до войны. На борту "Нормандии" <"Нормандия", "Иль-де-Франс" - крупнейшие французские трансатлантические лайнеры.> он плавал через океан и, когда началась оккупация Франции, находился в Нью-Йорке. Как он, тщедушный и маленький, был принят в американский военно- морской флот? Он прослужил в нем всю войну, а затем вернулся на работу в компанию, на сей раз в качестве помощника метрдотеля на борту "Иль- де-Франс". - Знаете, шеф, почти все они - кто больше, кто меньше - мечтают завести собственное дело, и Буле после двух лет супружеской жизни тоже купил в Гавре бар, который не замедлил превратить в дансинг. Как раз в это время входил в моду стриптиз, и, судя по всему, Буле быстро набил себе кубышку. Еще до несчастного случая и гибели жены у него было намерение открыть дело в Париже... - А дансинг в Гавре он продал? - Передал его управляющему. Одному из своих старых товарищей по "Иль-де-Франс". А в Париже купил "Лотос", который в то время не процветал, как ныне. Это был второразрядный кабак, ловушка для туристов, одно из тех заведений, что встречаешь на каждом шагу на улочках вокруг площади Пигаль. - Где он познакомился с сестрой Антонио? - В "Лотосе". Она служила там гардеробщицей. Ей было всего восемнадцать. - Чем в это время занимался Антонио? - Работал на автомобильном заводе Рено. Он приехал во Францию первым. Позже вызвал мать и сестер. Они жили в квартале Жавель. - Получается, Эмиль женился вроде как бы на всей семье. Ты побывал у него дома? - Нет. Я заглянул в "Лотос" и в другие его кабаре, но не подумал, что надо зайти к нему на квартиру. - Ты убежден, что не он убил Мазотти? - Зачем ему было убивать? Он же выигрывал партию. - Возможно, боялся... - Никто на Монмартре не думает, что это дело его рук. Они молча выпили кофе, но от кальвадоса, который, как обычно, хотел поставить ему хозяин, Мегрэ отказался. Он выпил два аперитива, затем побаловал себя бокалом пуйи и, когда возвращался с Люкасом в уголовную полицию, был весьма доволен собой. У себя в кабинете он снял пиджак, ослабил узел галстука и углубился в административные досье. Речь шла - ни больше ни меньше! - о реорганизации всех служб, от него ждали докладную по этому поводу, и он, словно прилежный ученик, составлял ее. Всю вторую половину дня мысли его то и дело возвращались к Эмилю Буле, к маленькой монмартрской империи, которую основал бывший служащий Трансатлантической компании, к молодому итальянцу и его красной машине, к квартире на улице Виктор-Массе, где жили три женщины с детьми. За это время Люкас обзвонил больницы и полицейские участки, повсюду разослал приметы Эмиля Буле, но и к концу рабочего дня розыск не дал никаких результатов. Вечер был почти такой же теплый, как день. Мегрэ пошел с женой прогуляться и около часа провел за кружкой пива на террасе кафе на площади Республики. Разговаривали они главным образом об отпуске. Многие прохожие несли пиджаки на руке; большинство женщин были в цветастых хлопчатобумажных платьях. Следующий день был четверг. Еще один лучезарный день. В ночных донесениях имя Эмиля Буле не упоминалось, у Люкаса новостей не было. Часов в одиннадцать разразилась гроза, сильная, но короткая, после которой от мостовой поднялся пар. Мегрэ съездил домой позавтракать, потом снова углубился в досье. И вечером, когда он покидал набережную Орфевр, о судьбе тщедушного владельца кабаре все еще не было никаких известий. Люкас впустую провел на Монмартре весь день. - Весьма вероятно, шеф, что последним Эмиля видел Бубе, по прозвищу Микки, он уже много лет служит в "Лотосе" швейцаром. Так вот, Микки говорит, что, ему помнится, будто Буле с улицы Пигаль свернул на Нотр- Дам-де-Лоретт, как если бы собрался пойти в "Сен-Троп", но тогда он не придал этому значения. Я еще схожу на Монмартр сегодня вечером, когда все будут на своих местах. Мегрэ и не ожидал, что Люкас узнает что-нибудь большее. В девять утра в пятницу Мегрэ, закончив просмотр ежедневных донесений, вызвал Люкаса к себе. - Его нашли, - объявил он, раскуривая трубку. - Жив? - Мертв. - На Монмартре? В Сене? Мегрэ протянул ему донесение из полиции XX округа. В нем сообщалось, что на улице Рондо, идущей вдоль кладбища Пер-Лашез, на рассвете обнаружен труп. Тело лежало поперек тротуара, неподалеку от насыпи железной дороги. Человек был одет в темно-синий костюм, в бумажнике кроме небольшой суммы денег нашли удостоверение личности на имя Эмиля Буле. Люкас нахмурился, поднял голову. - Я вот думаю... - Читай дальше. Продолжение еще больше удивило инспектора. В донесении уточнялось, что тело, привезенное в Институт судебной медицины, уже находится в начальной стадии разложения. В той части улицы Рондо, которая кончается тупиком, ясное дело, не бывает много прохожих. Однако труп не мог бы в течение двух дней, даже в течение нескольких часов оставаться на тротуаре незамеченным. - Что ты думаешь об этом? - Любопытно... - Дочитал до конца? - Осталось несколько строчек. Эмиль Буле исчез в ночь со вторника на среду. Судя по состоянию трупа, он, очевидно, в ту же ночь и был убит. С тех пор прошло двое суток, двое суток жары. Трудно представить себе причину, по которой убийца или убийцы все это время хранили труп у себя. - Последнее еще более странно! - воскликнул Люкас, кладя донесение на стол. Да, действительно, самым странным было то, что, судя по предварительному освидетельствованию, убийство было совершено не с помощью огнестрельного оружия и даже не с помощью ножа. Насколько можно было судить об этом до вскрытия, Эмиль Буле был задушен. Ни Мегрэ, ни Люкас, хотя оба они многие годы прослужили в полиции, не могли припомнить ни одного случая, когда убийство на Монмартре было бы совершено путем удушения. Каждый квартал Парижа, каждая социальная прослойка имеет, если можно так выразиться, свой способ убивать и свой способ кончать жизнь самоубийством. Есть улицы, где выбрасываются из окна, улицы, где отравляются угарным или бытовым газом, улицы, где травятся снотворным. Известны кварталы, где чинят расправу с помощью ножа, кварталы, где пользуются дубиной, и такие, как Монмартр, где господствует огнестрельное оружие. Но маленький владелец ночных кабаре был не только задушен: в течение двух дней и трех ночей убийца прятал труп. Мегрэ уже открывал стенной шкаф, чтобы достать оттуда пиджак и шляпу. - Пойдем туда! - ворчливо бросил он. Наконец-то у него появился повод отложить нудную административную работу. Чудесным июньским утром, которое освежал легкий ветерок, двое мужчин направились в Институт судебной медицины. 2 Розовые корпуса института на набережной Рапе походили скорее на фармацевтическую лабораторию, чем на старинный морг, расположившийся под огромными башенными часами Дворца правосудия. За окошком, в светлом кабинете, Мегрэ и Люкас увидели какого-то служащего, который тотчас узнал их и с заискивающей улыбкой осведомился: - Я полагаю, вы по поводу того типа с улицы Рондо? Электрические часы над его головой показывали пять минут одиннадцатого, в окно были видны баржи, пришвартованные к причалам перевалочных складов на другой стороне Сены. - Здесь один уже ожидает, - продолжал служащий, которому явно хотелось поговорить. - Кажется, родственник. - Он назвал себя? - Я спрошу у него фамилию, когда он опознает труп и будет подписывать акт. Этот служащий имел дело с трупами только номинально, по регистрационным карточкам. - Где он? - В зале ожидания... Вам тоже придется запастись терпением, господин комиссар: у доктора Мореля работа в самом разгаре. Коридор был белый, выложенный светлыми плитками, зал ожидания - тоже светлый, с покрытыми лаком двумя скамьями и стульями, с огромным столом, на котором не хватало только иллюстрированных журналов, чтобы почувствовать себя в приемной зубного врача. Выкрашенные масляной краской стены были голые, и Мегрэ уже успел подумать, какого рода картины или гравюры было бы уместно повесить здесь. Антонио сидел на одном из стульев, зажав ладонями подбородок, и, хотя он даже сейчас выглядел красавчиком, лицо его немного опухло, как у человека, который недоспал, да и румянец на щеках поблек. Когда полицейские вошли, Антонио встал. - Вы его видели? - спросил он. - Еще нет. - Я тоже. Жду уже больше получаса. Удостоверение личности - Эмиля, это точно, мне показали. - Кто? - Какой-то инспектор, у него такое смешное имя. Постойте... Морник? Борник? - Да, Борник. Мегрэ и Люкас переглянулись. Этот Борник из XX округа никогда своего не упустит. В районных комиссариатах было несколько таких инспекторов и даже комиссаров, которые упорно соперничали с уголовной полицией, считая делом чести опередить ее. О том, что труп найден, Мегрэ узнал из донесения, а ведь с той минуты, как это произошло, полицейские из XX округа не сидели без дела. Именно для того, чтобы оградить уголовную полицию от их чрезмерного усердия, Мегрэ уже давно работал над проектом реорганизации всех служб. - Как вы думаете, доктор еще долго провозится? Женщины совсем потеряли голову. - Кто их известил? Борник? - Еще не было восьми. Они только встали и занимались детьми. Он спросил: "Кто из вас Марина Буле?" Потом протянул моей сестре удостоверение личности: "Это удостоверение вашего мужа? Вы узнаете его на фотографии? Когда вы видели его в последний раз?" Представляете себе сцену! Ада тут же позвонила мне домой. Я спал. У меня не было времени не только позавтракать, но даже выпить чашку кофе. Через несколько минут я уже приехал на улицу Виктор-Массе, и, честное слово, инспектор словно бы подозревал меня... "Кто вы такой?" - "Шурин..."-"Этой дамы?" - "Нет, естественно... Ее мужа..." - Антонио с трудом сдерживал негодование. - Мне пришлось долго спорить, прежде чем я добился разрешения опознать труп вместо сестры. Она упрямо твердила, что пойдет со мной. Но я подумал, не надо ей идти, и заставил остаться дома. Он нервно закурил. - Инспектор не сопровождал вас сюда? - Нет. Похоже, у него было другое дело. Он сказал, что здешний служащий даст мне заполнить и подписать бумагу. Помолчав немного, Антонио добавил: - Как видите, я имел повод для беспокойства. А ведь позавчера вы слушали меня с таким видом, словно не верили мне... Улица Рондо, где это? - У кладбища Пер-Лашез. - Я тех мест не знаю. Что это за квартал? Дверь открылась. Доктор Морель в белом халате, в шапочке и с марлевой маской, болтающейся под подбородком, поискал глазами комиссара. - Меня предупредили, что вы ждете меня, Мегрэ. Хотите пройти? Он провел их в зал, свет туда проникал только сквозь матовые стекла, вдоль стен тянулись металлические ящики, словно какой-нибудь канцелярии, с той лишь разницей, что были они необычно велики. Труп, накрытый простыней, лежал на столе-каталке. - Пусть лучше сначала его опознает шурин, - сказал комиссар. Привычным движением руки с лица покойного была приподнята простыня. Оно заросло рыжеватой, как и шевелюра, щетиной длиною почти в сантиметр. Кожа была синеватая, на левой щеке явственно выступал шрам, о котором Антонио рассказал комиссару в пивной "У дофина". Тело под простыней казалось совсем маленьким и худым. - Это точно он? - Да, точно. Чувствуя, что итальянца мутит, Мегрэ отослал его вместе с Люкасом в канцелярию - выполнить формальности. - Можно убрать? - спросил доктор, делая знак служителю в сером халате, который уже выдвинул один из ящиков. - Пройдете со мной, Мегрэ? Они вошли в кабинет, в углу которого находился умывальник, и доктор, не прерывая разговора, тщательно вымыл руки, лицо, снял белый халат и стал похож на обычного человека. - Я полагаю, до официального заключения вы хотите услышать мое предварительное суждение? Необходимо, как обычно, сделать еще кое- какие анализы, на это уйдет несколько дней... Единственное, что я могу сказать вам сейчас, - на теле нет следов ранений. Покойный был удушен или, если точнее... Морель колебался, словно сам был не совсем уверен в своих предположениях. - Это ведь пока приватно, правда? В официальном заключении я не буду столь категоричен. Если бы мне пришлось воссоздавать картину убийства исходя из того, что покойного удушили, я сказал бы так: на него напали сзади, обхватили рукой шею и резким движением сдавили с такой силой, что даже сломали один из шейных позвонков. Короче говоря - смертельный зажим. - Он стоял? - Стоял или, в крайнем случае, сидел. Думаю, скорее стоял и не ожидал нападения. Это не было борьбой в прямом смысле слова. Он не защищался. Я тщательно обследовал его ногти и не обнаружил под ними ни шерстинки, а они были бы, если б он хватался за одежду напавшего. Не обнаружил я ни крови, ни волосков. На руках нет ни единой царапины... Кто он? - Владелец ночных заведений. Что вы думаете относительно даты смерти? - С тех пор как этот человек умер, прошло по меньшей мере двое суток, но не более трех, и, опять же пока приватно, без ручательства, добавлю еще одну деталь: по моему мнению, сначала труп прятали в каком-то помещении. Сегодня вечером вы получите предварительное заключение. Вошел Люкас. - Он подписал акт. Что с ним делать? Я пошлю его на улицу Виктор- Массе? Мегрэ знаком показал, что не возражает: ему нужно было еще осмотреть одежду Эмиля и содержимое карманов. Позднее, сегодня же, это сделают еще раз, но уже в лаборатории, но уже более научными методами. Одежда и вещи покойного находились в другой комнате, где кучкой лежали на столе. Темно-синий костюм был совершенно цел, даже не очень запылен, без малейших следов крови и помят лишь слегка. Черные ботинки сияли, как у человека, который только что вышел из дому, но на коже их виднелись две свежие царапины. Мегрэ мог бы держать пари, что преступление совершено не на улице, а в помещении и что от тела избавились, подкинув его на улицу Рондо, только сегодня на рассвете. Откуда его привезли? Для этого почти наверняка воспользовались машиной. По тротуару его не волокли. Содержимое карманов в какой-то мере разочаровывало. Эмиль Буле курил? Что-то непохоже. Во всяком случае, при нем не было ни трубки, ни сигарет, ни зажигалки, ни спичек. И ни крошки табаку, а ведь его всегда находят в глубине карманов курильщика. Золотые часы. В бумажнике пять купюр по сто новых <То есть поступивших в обращение после 1 января 1960 г. в соответствии с деноминацией (укрупнением) франка в 100 раз.> франков, три купюры по пятьдесят. Небрежно скомканные десятифранковые купюры в одном из карманов, в другом - горстка монет. Связка ключей, перочинный нож, смятый носовой платок и еще один, аккуратно сложенный, в наружном кармашке. Маленькая коробочка с аспирином и мятными конфетами. Люкас, опорожняя бумажник, вдруг воскликнул: - Ну вот! Моя повестка! Повестка, по которой Эмилю Буле было бы весьма трудно явиться. - Я думал, что он обычно носил с собой пистолет, - проронил Мегрэ. Оружия среди разложенных на столе вещей не оказалось, но была чековая книжка, которую комиссар перелистал. Почти новая. Из нее вырвали всего три чека. Единственным значительным по сумме был чек на пять тысяч новых франков с пометкой: "Для меня лично". На чеке стояла дата - 22 мая, и Люкас сразу же отметил: - Это как раз тот самый день, когда я послал ему второй вызов на набережную Орфевр. А в первый раз я допрашивал его восемнадцатого, на следующий день после смерти Мазотти. - Позвони-ка в лабораторию, пусть придут за вещами и исследуют их. Спустя несколько минут Мегрэ и Люкас сели в черную машину, которую Люкас повел с благоразумной неторопливостью. - Куда едем, шеф? - Сначала на улицу Рондо. Хочу осмотреть место, где его нашли. Залитая солнцем улочка не казалась мрачной, несмотря на близость кладбища и железной дороги. Издали они увидели нескольких зевак, которых удерживали на расстоянии двое полицейских, кумушек в окнах, играющих детей. Когда машина остановилась, к Мегрэ поспешил инспектор Борник и с напускной скромностью доложил: - Я ждал вас, господин комиссар. Предполагал, что вы приедете, и позаботился... Полицейские отошли в сторону, давая возможность увидеть очертания тела, нарисованные мелом на сером тротуаре. - Кто его обнаружил? - Один рабочий-газовщик, он начинает работу в пять утра и живет в этом доме. Вон там, в окне на третьем этаже, его жена, видите? Я, конечно, снял с него свидетельские показания. Я как раз дежурил ночью... Поскольку вокруг толпились зеваки, момент для упреков был неподходящий. - Скажите, Борник, у вас не создалось впечатления, что тело выбросили из машины или как-то иначе положили на тротуар? - Конечно, его кто-то положил. - Он лежал на спине? - На животе. Поначалу можно было подумать, что какой-нибудь пьянчужка дрыхнет после попойки. А вот запаха алкоголя... Уж по части запаха я, скажу вам... - Я полагаю, вы опросили жильцов? - Всех, кто был дома. Главным образом женщин и стариков, мужчины-то ушли на работу. - И никто ничего не видел и не слышал? - Кроме одной старухи, она живет наверху, на шестом этаже, и, кажется, страдает бессонницей. Правда, привратница уверяет, что она уже малость выжила из ума. Так вот, эта старуха клянется, что в половине четвертого утра услыхала шум машины. А машины в этом конце улицы проезжают не часто: она ведь кончается тупиком. - А голосов она не слышала? - Нет. Слышала только, как открылась дверца, потом шаги, потом стук захлопываемой дверцы. - Она не выглянула в окно? - Старуха едва ноги переставляет. Перво-наперво она подумала, что в доме кто-то болен и вызвали "скорую помощь". Прислушивалась, ждала, когда хлопнет дверь подъезда, но машина почти сразу же развернулась и уехала. И инспектор Борник добавил с видом человека, который знает свое дело: - Я еще заеду сюда в полдень и вечером, когда мужчины вернутся с работы. - Из прокуратуры приезжали? - Да, прямо спозаранку. Но долго здесь не задержались. Так, для проформы... Мегрэ и Люкас под взглядами зевак сели в свою машину. - На улицу Виктор-Массе. На тележках зеленщиков, между которыми сновали домашние хозяйки, высились горы черешни и даже персиков. Париж в это утро выглядел очень оживленным, большинство прохожих шли по теневой стороне улицы, а не по той, которую нещадно палило солнце. На улице Нотр-Дам-де-Лоретт они увидели желтый фасад кабаре "Сен- Троп", вход в которое был закрыт решеткой, а слева от него, в витрине, красовались на фотографиях полуобнаженные женщины. На улице Виктор-Массе почти такая же витрина была на более широком фасаде "Голубого экспресса". Люкас проехал чуть дальше и остановился перед солидным жилым домом. Дом был из серого камня, довольно богатый, и две медные дощечки извещали: одна - о том, что здесь живет доктор, другая - что здесь находится Общество по торговле недвижимым имуществом. - Вы к кому? - не очень любезно осведомилась привратница, открывая застекленную дверь своей каморки. - К госпоже Буле. - Четвертый этаж, налево, но... Оглядев посетителей, она спохватилась: - Вы из полиции? Тогда можете подняться. Бедные женщины, должно быть, в таком состоянии... Почти бесшумный лифт, красный ковер на лестнице, освещенной лучше, чем в большинстве домов Парижа. На четвертом этаже за дверью можно было различить голоса. Мегрэ нажал кнопку звонка, голоса стихли, послышались приближающиеся шаги, и в проеме двери появился Антонио. Он был без пиджака, в руке держал сандвич. - Входите. Не обращайте внимания на беспорядок. Из спальни доносился плач ребенка. Маленький мальчик уцепился за платье довольно полной молодой женщины; она еще не успела причесаться, и ее черные волосы ниспадали на спину. - Моя сестра Марина... Как и следовало ожидать, у нее были покрасневшие глаза, и она казалась немного не в себе. - Пройдите... Она провела их в гостиную, где тоже царил беспорядок: на ковре валялась опрокинутая деревянная лошадка, на столе стояли немытые чашки и стаканы. Женщина постарше, еще более полная, одетая в халат небесно-голубого цвета, вышла из другой двери и с подозрением разглядывала пришедших. - Моя мать, - представил Антонио. - Она почти не говорит по- французски. Видно, никогда уже не научится. Квартира выглядела просторной, удобной, но обставлена была той непритязательной мебелью, что продается в универсальных магазинах. - А где ваша младшая сестра? - поинтересовался Мегрэ, оглядываясь. - С малышкой. Сейчас придет. - Как вы все это объясняете, господин комиссар? - спросила Марина; акцент у нее был меньше, чем у брата. Ей было лет восемнадцать-девятнадцать, когда Буле встретил ее. Сейчас ей двадцать пять-двадцать шесть, и она еще очень красива - матовая кожа, темные глаза. Сохранила ли она былую кокетливость? При таких обстоятельствах судить об этом трудно, но комиссар мог бы поспорить, что она уже не заботилась ни о фигуре, ни о нарядах, а просто счастливо жила в окружении матери, сестры, детей и мужа, и ничто в мире больше не волновало ее. Едва войдя в квартиру, Мегрэ потянул носом и почувствовал запах, который витал здесь и напоминал ему запах итальянских ресторанов. Антонио явно держался как глава семьи. Не был ли он им в какой-то степени еще при жизни Эмиля Буле? Не у него ли бывший помощник метрдотеля должен был просить руки Марины? Все еще держа сандвич в руке, Антонио спросил: - Вы что-нибудь выяснили? - Я хотел бы знать, когда во вторник вечером ваш зять ушел из дома и был ли у него с собой пистолет? Антонио посмотрел на сестру, та, поколебавшись минуту, торопливо прошла в другую комнату. Дверь осталась открытой, и через нее можно было увидеть столовую, Марина пересекла ее и вошла в спальню. Там она открыла ящик комода и вернулась с темным предметом в руке. Это был пистолет, она держала его осторожно, как человек, который боится оружия. - Он лежал на месте, - сказала Марина. - Ваш муж не всегда носил его при себе? - Нет, не всегда. В последнее время - нет... Антонио вмешался: - После смерти Мазотти и отъезда его банды на Юг у Эмиля отпала необходимость носить оружие. Это было показательно. Значит, выходя из дома во вторник вечером, Эмиль Буле не ожидал никакой опасной или неприятной встречи. - В котором часу он вас покинул, сударыня? - Без нескольких минут девять, это его обычное время. Мы пообедали в восемь часов. Перед уходом он, к