Оцените этот текст:



     ---------------------------------
     выпуск 15
     переводчик неизвестен
     Издательский центр "Гермес" 1996
     OCR Сергей Васильченко
     ---------------------------------



     Уолдо  Хаммерсмит  был твердо уверен, что ничто хорошее в этой жизни не
дается бесплатно.  Все  имеет  свою цену.  Приходится  платить за  все,  что
получаешь.  Иногда  приходится   платить  дважды,  а  иногда  ты  ничего  не
получаешь, но все равно платишь дважды.
     Так он всегда говорил.  Но если  бы Уолдо  Хаммерсмит  и  в  самом деле
доверился  этой  житейской мудрости  вместо того,  чтобы  плакать над своими
жизненными невзгодами, очень  может статься, что ему бы не  пришлось однажды
смотреть с  очень  близкого  расстояния  в дуло  полицейского  кольта  38-го
калибра.
     Кольт  будет в руках  у полицейского. И  этот полицейский скажет  Уолдо
Хаммерсмиту,  что  он  должен   сделать  что-то  противозаконное.  И   Уолдо
Хаммерсмит ему не поверит.
     - А, бросьте, - скажет Уолдо. - Это какая-то шутка, розыгрыш.
     Потом он увидит яркую вспышку. И у него не  будет времени не поверить в
то,  что его  убивают,  потому что  тот анатомический  сектор  человеческого
организма, который отвечает за веру и неверие,  будет тонким слоем покрывать
стену позади него, наполовину уцелевшего затылка.
     Для Уолдо было уже слишком поздно.  Все  было слишком поздно для Уолдо,
потому что  его разыграли как по нотам,  словно  бы  кто-то  где-то начертил
схему, диаграмму его  души  и нажал все нужные кнопки, чтобы  заставить  его
сделать то, что ему было предписано.
     Все это началось  однажды зимним утром,  когда  Уолдо Хаммерсмит  вдруг
начал верить, что он получает что-то, не давая взамен ничего.
     Оно  пришло  с  почтой.  Обычно  Уолдо вскрывал конверты  со счетами  в
последнюю очередь.  Но  на  этот раз он  начал с  них. Счет за бензин в этом
месяце  дошел  до ста долларов. Он  дважды  возил  свою жену Миллисент  к ее
матери. Теща жила далеко - аж на Лонг-Айленде, а Хаммерсмиты жили в Бронксе.
Уолдо поворчал над счетом, но  потом подумал, что худа без добра не  бывает.
Когда  он покажет счет  жене,  то, может быть, они придут к выводу,  что  не
стоит наносить визиты ее мамаше так часто.
     Были и  другие счета. Был  счет за отопление  - очень уж большой. Уолдо
думал,  что ему удалось  чуть-чуть  попридержать расходы  в этом  месяце, но
счета  навалились все разом, да  еще  вместе со старыми, о  которых  он  уже
забыл. Была арендная плата, и частичное погашение медицинской  страховки - и
все  это  вместе  взятое на  двадцать  пять долларов  превышало то,  что  он
официально заработал за этот месяц.
     Уолдо Хаммерсмит  жил в постоянном страхе перед Налоговым управлением -
он боялся,  что компьютеры этого ведомства  когда-нибудь  сопоставят эти две
цифры. Он работал шофером  такси, и  хотя  он сообщал в налоговую  службу об
обычных чаевых, но все же утаивал то, что помогало ему держать нос чуть-чуть
над водой, -  те пятерки и  десятки,  которые  он получал за  то, что  возил
пассажиров  туда,  где   они  могли   получить   все  мыслимые   сексуальные
удовольствия.
     И это было настоящей причиной, того почему  он работал  в международном
аэропорту имени Кеннеди.  Он  получал  и чаевые  от  пассажира, и  небольшие
комиссионные от борделя. Так ему удавалось путем ежедневных нарушений закона
кое-как справляться. Если, конечно, Миллисент не потеряет работу.
     Уолдо просмотрел счета с видом человека, ожидающего обнаружить  раковую
опухоль в теле своей личной  экономики  - что-то такое,  что в конце  концов
должно было стать неизбежным, но что пока удавалось  держать под  контролем,
благодаря  странным   прихотям   пакистанцев   и  нигерийцев,  размахивающих
сотенными бумажками и желающих хорошо провести время.
     Счет  из  своего  банка он оставил  напоследок.  Банк  предоставлял ему
кредит, носивший  название  "Инста-чардж",  но сам Уолдо  называл  его своей
"нерушимой гарантией" он мог выписать чек на сумму, превышающую ту, что была
у него на счету, и банк рассматривал этот перерасход как льготный кредит.
     Когда он распечатал конверт, то обнаружил в нем заверения банка, что он
может  продолжать  пользоваться  кредитом.  Уолдо  Хаммерсмит  полагал,  что
исчерпал его два месяца назад, да к тому же он и после этого срока выписывал
чеки снова и снова.
     В конце  концов,  это  всего  лишь  кредит,  один  из  тех,  за которые
сорокадвухлетнему Уолдо Хаммерсмиту приходилось постоянно расплачиваться. Со
стороны могло показаться, что Уолдо в своем маленьком такси обслуживает весь
большой финансовый мир. И ему никак не удается расплатиться сполна.
     Потом он развернул листок  от "Инста-чардж",  чтобы посмотреть, во  что
ему обойдется попытка расплатиться за перерасход прошлых месяцев по кредиту,
которого  на самом деле  не было.  Цифра была  названа  точно. Почти полторы
тысячи долларов. Но знак перед  цифрой был неправильный. Они поставили плюс,
а должен быть минус.
     Они  быстро  спохватятся,  сказал  он себе.  Такие  хорошие ошибки  еще
никогда  не выпадали на  долю Уолдо Хаммерсмита. Он  немного засомневался  -
сообщить в банк, или пусть сами обнаружат ошибку.
     Нет, он оставит это без внимания. Он притворится, что ничего  такого не
произошло.
     Но  на следующий день он проезжал мимо филиала банка и подумал, а вдруг
банк допустил такую ошибку, которую никто никогда не заметит. Такое время от
времени случается. И тогда  он припарковал свою  машину у тротуара и вошел в
банк.
     Дрожащими руками он достал карточку "Инста-чардж", протянул ее кассирше
и спросил,  сколько  денег у него на  счету. И ему сообщили, что  на счету у
него 1485  долларов. Добавьте к этому  льготный кредит на полторы  тысячи, и
тогда получится, что Уолдо Хаммерсмит может  выписать  чек на  сумму почти в
три тысячи долларов.
     Когда он выходил из банка, пот с него катился градом.  Он тут же поехал
в другой филиал этого же банка, и другая кассирша сообщила ему те же хорошие
известия. Он мог получить почти три тысячи долларов сразу.
     Банк  ошибся.  Может  быть,  они  обнаружат  свою  ошибку,  но  ошибка,
разумеется,  произошла не по его  вине,  и  он не  собирался отправляться  в
тюрьму из-за  этого. Поэтому  он расплатился  по счетам. Он сводил Миллисент
поужинать в  ресторане.  Имея на  руках  три тысячи долларов, он прожил этот
месяц, беззаботно посвистывая.
     Потом  пришло  новое  банковское  извещение.  Уолдо Хаммерсмит  не  мог
поверить в то, что насчитал компьютер. У него на счету было почти три тысячи
долларов, а в целом, если добавить льготный кредит, получалось, что он может
воспользоваться четырьмя с половиной тысячами долларов.
     Он выписал чек на четыре тысячи долларов. Он стоял у окошка, за которым
сидела  кассирша, а она  удостоверилась в  том,  что  он - тот, за кого себя
выдает, потом подошла к управляющему филиалом, потом вернулась. Уолдо сквозь
окошко видел ее  непроницаемое лицо - такие лица вею  его жизнь говорили ему
"нет".
     - Как вы хотите их получить, сэр? - спросила кассирша.
     - Все равно как - так, как вы их обычно выдаете.
     - Десятками, двадцатками, пятидесятками, сотнями? - спросила она.
     - Сотнями, - ответил Уолдо.
     Это слово  чуть не задушило  его. Он  пытался  выглядеть  спокойным. Он
пытался  выглядеть  как человек,  которому  не привыкать  снимать  по четыре
тысячи долларов со своего банковского счета.
     - Уолдо, откуда у тебя столько денег? - спросила Миллисент.
     Эта женщина была похожа на маленький, толстенький пожарный гидрант. Она
носила  ситцевые платья и шляпки  с украшениями  в виде фруктов. У Миллисент
был, как считал Уолдо, ненасытный сексуальный аппетит. Раз в  месяц - это уж
вынь да положь.
     И Уолдо вынимал, потому что Миллисент стала бы просто невыносимой, если
бы вообще не имела доступа к  мужским услугам. Одно время он очень надеялся,
что она найдет кого-нибудь на  стороне,  но в конце концов  пришел к выводу,
что единственный тип  мужчины,  который  может ее  возжелать,  - это  слепой
пьяный   семнадцатилетний  юнец,  накачавшийся  таблетками,   стимулирующими
потенцию. Нет, слепота тут не поможет, потому  что руками можно ощутить, как
много жировых складок на теле у Миллисент.
     На улице Уолдо  безошибочно определял, где находится голова  Миллисент,
потому что на ней всегда  была самая уродливая шляпка. В спальне это никогда
не было таким легким делом.
     - Я тебя спросила, откуда у тебя деньги, Уолдо.
     - Не твое дело.
     - Это противозаконно, Уолдо? Скажи мне хотя бы это. Ты нарушаешь закон?
     - Ты права, черт тебя подери.
     - Продолжай в том же духе.
     В следующем месяце Уолдо Хаммерсмит приобрел новую машину и расплатился
чеком.  Еще  месяц  спустя он  купил  свое  собственное  такси  с  фирменной
лицензионной  табличкой, которая обошлась  ему в  пять раз дороже, чем  сама
машина. Еще через месяц он купил еще два такси и нанял шоферов.
     В следующем месяце он  продал эти две машины,  потому что  единственный
способ общения  с шоферами  такси,  который  ему нравился, -  это давать  им
указания с  заднего сидения.  Это, конечно, только  в  том  случае, если его
собственный шофер болен. У Уолдо было  уже так много денег, пришедших к нему
со  все возрастающего счета  "Инста-чардж", что он переехал  из  Бронкса  на
Парк-авеню.
     Миллисент удовлетворилась разводом с приличными отступными. Она забрала
детей,  и Уолдо стал  жить один в  квартире, где все шкафы были забиты новой
одеждой, новыми  видеоиграми  и  телевизорами, которые он покупал  так,  как
раньше покупал сигареты. Очевидно, произошла компьютерная ошибка, и никто не
собирался  ее  исправлять, потому что о  ней знал только  компьютер.  Его не
волновало, откуда  берутся эти деньги - со счетов  других  вкладчиков или из
каких-то особых компьютерных запасов, или еще откуда-то.
     К концу  года это уже был не дар  и не ошибка, но  естественное  право.
Уолдо считал нормальным, что каждый раз, когда он  тратил все деньги, бывшие
у него на счету, они возвращались в удвоенном или утроенном количестве.
     А  потом  деньги перестали расти. Он  чуть было не позвонил в банк и не
пожаловался.  В следующем месяце счет иссяк. А  потом был первый  телефонный
звонок.
     Женский голос, нежный и ласкающий.
     - Нам  очень жаль, что ваши фонды иссякли.  Не могли бы вы  нанести нам
визит?
     - Мои фонды не иссякли. Все прекрасно, - солгал он. - А в чем дело?
     -  Да  ни  в чем. Мы просто хотим  поговорить  с вами. Может  быть, вам
пригодится еще немного денег?
     - Да нет, у меня все в порядке, - снова солгал Уолдо. - А кто говорит?
     Сердце его ушло в пятки. Они обнаружили ошибку. Это было  неизбежно,  и
теперь  это  случилось. Теперь они все знают, и Уолдо Хаммерсмит  -  человек
конченый.
     -   Уолдо,  -   произнес  голос,  прелестный,   как   звон   серебряных
колокольчиков.  -  Не играй со мной. Если есть  в этом  мире  что-то, что  я
ненавижу,  так это люди, которые пытаются со мной играть. Уолдо, приходи,  и
мы достанем для тебя еще денег.
     - А кто вы?
     -  Уолдо, ты присвоил один миллион  четыреста  семьдесят тысяч, которые
тебе не принадлежали.
     - Так много? - удивился Уолдо.
     Он мог бы поклясться, что взял не больше  нескольких сотен тысяч, но он
уже перестал считать. Зачем продолжать считать, если у тебя есть все деньги,
какие ты только пожелаешь?
     - Так много, Уолдо.
     Женский голос оставался все таким же мягким. Как масло. Слишком мягкий,
подумал Уолдо. Почти неестественный.
     - Я не знал, что так  много, - пробормотал Уолдо. - Клянусь, я не знал,
что так много.
     Пришло время отвечать  за все взятые деньги. По адресу, который назвала
женщина,  располагалась контора без вывески.  Дверь  была не заперта. Внутри
стоял один-единственный стул и  больше ничего - только голые стены. Это само
по себе уже было похоже на тюремную камеру.
     - Привет, Уолдо, - произнес все тот же прелестный голос.
     Но самой женщины в комнате не было.
     - Перестань искать громкоговоритель, Уолдо, и слушан меня. Жизнь твоя в
последнее время была очень хороша, не так ли?
     - Не плоха, - отозвался Уолдо.
     На самом деле она была просто  великолепна. Он почувствовал, что у него
вспотели ладони, и подумал, как  много ему придется вкалывать, чтобы вернуть
почти полтора миллиона.
     - Она не обязательно должна кончиться, Уолдо.
     -  Хорошо. Хорошо. Я  не  виноват. Понимаете,  я ведь на  самом деле не
знал, насколько велик перерасход. Начинаешь  с тысячи четырехсот и доходишь,
скажем, до миллиона, а потом сбиваешься со счета. Вроде того. Понимаете, что
я  хочу  сказать? Все  просто  ускользает.  Ради Бога,  сжальтесь надо мной.
Пожалуйста. Я сознаюсь. Я сделал это. Пожалуйста!
     Уолдо рыдал, стоя на коленях.
     -  Я  все сделаю.  Все  что угодно. Я  буду вкалывать в Гарлеме. Я буду
подбирать черных на улицах в три часа ночи. Все что угодно.
     - Очень  хорошо, Уолдо,  - мелодично  пропел голос. -  Хотя, сказать по
правде, мне бы хотелось, чтобы ты был чуть более стоек.
     - Конечно. Я  буду стоек. Что я  должен сделать? Не отправляйте  меня в
тюрьму.
     - Пошарь у себя под стулом, - сказал голос.
     - Рукой?
     - Рукой.
     Он  долго возился, пытаясь  просунуть руку  под деревянный стул. Он так
старался,  что  даже  посадил  занозу  под  ноготь большого пальца. Снизу  к
сиденью стула клейкой лентой была прикреплена фотография, и он дернул ее так
резко, что оторвал уголок.
     На  фотографии  была изображена симпатичная  молодая  женщина  с  живым
лицом,  обрамленным  светлыми  волосами.  На вид  ей  было  лет  двадцать  с
небольшим.
     - Это Памела Трашвелл.  Ей  двадцать четыре года, она  приехала сюда из
Англии.  Работает  в  Международном  центре  по  развитию и  распространению
компьютерных   технологий  в  Нью-Йорке.   Будем  называть  его   просто   -
компьютерный центр.
     - Я никогда никого не убивал, - сказал Уолдо.
     - Не надо делать поспешных выводов.
     - Не волнуйтесь. Все что надо - я сделаю, - пообещал Уолдо.
     -  Хорошо,  потому  что  тебе  это понравится.  Как тебе  кажется,  она
красива?
     - Да.
     - Тогда слушай внимательно. Ты прийдешь в  компьютерный центр в деловой
части  Манхэттена,  найдешь  Памелу  Трашвелл,  подойдешь  к  ней  и  слегка
полапаешь.
     - Извините, мне показалось, вы сказали, что я должен ее полапать?
     - Верно, - подтвердил голос.
     - Эй, да ну бросьте! -  воскликнул Уолдо. - Что все это значит? Что это
за игра?
     Уолдо почувствовал,  как начинает злиться из-за того, что голос требует
от него такое.
     - Ты вовсе не обязан делать это, Уолдо. Никто тебя не заставляет.
     - Я хотел бы сотрудничать.
     -  Я  очень  на это надеюсь.  Один миллион  четыреста  семьдесят  тысяч
долларов - это очень много.
     - Вы можете предложить что-нибудь разумное? - спросил Уолдо.
     -  Мне  кажется,  полтора миллиона монет  за то,  чтобы просто полапать
девушку, это более чем разумно, Уолдо.  У меня  нет времени. Делай, что тебе
говорят, или я вызываю полицию.
     - Какую грудь? - спросил Уолдо.
     - Любую.
     Уолдо сунул фото  в карман.  Он не знал точно, как ему лучше поступить:
пойти ли  в компьютерный центр, протянуть руку  и  просто выполнить задание,
или пригласить ее куда-нибудь на ужин - неяркое освещение, быть может, бусы,
несколько  поцелуев для начала, а потом его  рука  нежно-нежно погладит  ее,
достигнет груди,  и -  дело сделано,  задание  выполнено, можно возвращаться
домой, в пентхаус на Парк-авеню, и продолжать наслаждаться жизнью.
     Памела Трашвелл все решила за него. Если  ему нужна помощь в том, чтобы
разобраться  во  всех  хитросплетениях  мегафреймовых  минибайтовых  рабочих
анализаторов  и объемно-графических режимов, Памела Трашвелл будет счастлива
быть ему полезной. Но она приехала сюда,  благодарю вас, не для того,  чтобы
ходить на свидания, развлекаться  или позволять незнакомым людям придавать к
ней.
     Еще  раз благодарю  вас,  мистер Хаммерсмит. Нет,  нет и нет, благодарю
вас.
     - Так вы отказываетесь встретиться со мной?
     - Да.
     - Тогда можно мне вас просто полапать?
     - Простите?
     - Просто чуть-чуть полапать. Я дам вам тысячу долларов.
     - Ну и наглость! Пошел ты. Да как ты смеешь! - произнесла мисс Трашвелл
с таким шершавым британским акцентом, что о него можно было затачивать ножи.
     - Пять тысяч.
     - Я сейчас вызову полицию.
     Уолдо Хаммерсмит закрыл  глаза и принялся, не глядя, шарить рукой, пока
не  наткнулся  на  что-то  мягкое.  Он  слегка  стиснул  это  и  выбежал  из
компьютерного центра, а люди что-то кричали ему вдогонку.
     Полы  его пиджака развевались  на ветру. Его  ноги, не  привыкшие  ни к
чему, кроме как  к восхождению  на кровать или походам от дома до  лимузина,
отчаянно пытались  поддерживать скорость  движения. Все  происходило  как во
сне. Ноги говорили, что они продолжают бежать, но тело, казалось, оставалось
на месте.
     Уолдо  схватили за  шиворот  на оживленной нью-йоркской улице на виду у
целой  толпы  народа,  для  которого унижение, испытываемое  другими, всегда
несколько  смягчает тоску  и  уныние собственной  повседневной  жизни. Уолдо
Хаммерсмита буквально схватили за шиворот. Полицейский  схватил его за ворот
дорогого  пиджака и отвел обратно  в компьютерный  центр,  как  непослушного
ребенка,  не желающего  идти  домой обедать.  Бледные британские черты  лица
Памелы Трашвелл были окрашены краской стыда и гнева.
     - Это он? - спросил полицейский.
     Уолдо старался смотреть на потолок.  Или на пол. Куда угодно, только не
на мисс Трашвелл. Если бы он только  мог, он постарался бы притвориться, что
не знает самого себя.
     -  Это и есть  тот  самый  человек,  который  пытался  вас  полапать? -
повторил полицейский.
     Уолдо  с радостью встретил бы смерть,  только не это  унижение.  Почему
голос не потребовал от него, чтобы он ограбил магазин? Его бы арестовали  за
вооруженное  ограбление,  что менее  стыдно, чем это. Полапать девушку! Сама
фраза - до чего же она унизительна! Уолдо  Хаммерсмит  совершил преступление
на  сексуальной  почве.  Сердце  его  разрывалось  на  части,  а  толпа  все
прибывала. Он возвел глаза вверх, уставился в потолок и понял, что недостоин
даже  молиться.  Он  видел,  что  все  телекамеры  нацелены на  стол  Памелы
Трашвелл. Все случившееся приковало  к себе даже  их  внимание. Они оставили
компьютерный центр без присмотра. Их немигаюшие глаза пристально смотрели на
Уолдо. а ему хотелось крикнуть им, чтобы занимались делом и просматривали бы
все пространство центра.
     - Мне бы очень хотелось, чтобы вы убрали его отсюда, - сказала Памела.
     - Это не так легко, - возразил полицейский. - Вы выдвигаете официальное
обвинение, или я его отпускаю?
     - А не могли бы вы просто вышвырнуть его отсюда?  - Она обвела взглядом
людей, столпившихся вокруг ее стола. - Все это так стыдно.
     -  Послушайте, леди, этот парень вас полапал.  За какую  сиську он  вас
схватил?
     Уолдо вперился главами в пол. Памела закрыла лицо руками.
     - Уходите! - выдохнула она.
     - Вот за эту?  - спросил полицейский. Словно пробуя,  крепок ли  спелый
помидор, он положил  свою огромную  волосатую  лапу  на  левую грудь  Памелы
Трашвелл.
     Она отбросила его руку и потребовала, чтобы он предъявил свой значок.
     -  Если вы и в  самом деле полицейский, то я  имею право потребовать от
вас, чтобы вы вывели посетителей из помещения центра.
     - На каком основании? - спросил полицейский.
     - На том основании, что он нарушил порядок.
     - Послушайте, леди, не заноситесь так. Когда вы будете давать показания
на  открытом  судебном  процессе,  вам  придется отвечать на такие  вопросы.
Вероятно,  присяжные захотят взглянуть  на ваши сиськи и убедиться, было  ли
вам  нанесено тяжкое  или  легкое  телесное повреждение.  Итак,  этот парень
схватил вас. Вы его не поощряли?
     - Безусловно, нет.
     - А может быть, вы первая схватили его?
     -  Я слышала о том,  что полицейские любят  издеваться  над женщинами в
моем положении, - холодно произнесла Памела. - Но это просто смешно.
     - Послушайте, я  поймал на улице человека, который к вам  приставал. Вы
собираетесь предъявить  ему  официальное обвинение?  Чего  вы вообще хотите,
леди?
     В огромном зале  компьютерного центра,  отделанном  хромом и освещенном
ярким  светом  неоновых  ламп, наступила тишина.  Уолдо слышал, как кто-то в
задних рядах спросил, что произошло.
     - Он попытался схватить вон ту молодую  женщину на виду у всех. Полапал
ее.
     - Он знал, кого выбрать.
     Памела выпрямилась и одернула юбку. Ее сверкающие глаза впились в Уолдо
Хаммерсмита.
     -  Сэр,  если вы уйдете отсюда  по своей собственной воле  и пообещаете
никогда больше  сюда  не  возвращаться,  я  не  стану  выдвигать  против вас
официальное обвинение, - сказала она.
     Уолдо взглянул на полицейского.
     - Пошли, - сказал тот.
     Он  вышел  из здания  центра вместе  с  Уолдо, а  когда Уолдо попытался
удалиться, полицейский пошел вместе с ним вдоль по улице.
     - У тебя неприятности? - спросил он.
     Голос был ровный, в нем сквозила озабоченность.
     - Нет, я просто хотел... э-э... ну, сделать это, - ответил Уолдо.
     - Ты не похож на таких, - сказал полицейский.
     - Спасибо, - отозвался Уолдо, от стыда низко опустив голову.
     - Кто-то тебя заставил?
     - Нет-нет.  Боже, да  кому такое  придет в голову? Я хочу сказать, кому
придет в голову заставлять меня совершать такой идиотский поступок?
     Полицейский пожал  плечами. Потом  сунул  руку в карман  брюк и  достал
карточку.
     - Если у тебя будут неприятности, позвони мне.
     На тисненой карточке было написано: "Лейтенант Джозеф Кейси".
     -Я Джо  Кейси.  У тебя есть  мой домашний  телефон.  У  тебя  есть  мой
служебный телефон. Если понадобится помощь, звони.
     - Со мной все в порядке, спасибо.
     - Так говорят  все, когда увязнут  по  уши в дерьме, - сказал лейтенант
полиции Джо Кейси и дружелюбно протянул руку. Уолдо пожал ее.
     Он  сунул карточку в жилетный карман, а  потом, дома,  аккуратно,  так,
чтобы  не попасться на глаза  своему  новому дворецкому,  спрятал карточку в
маленьком  ларчике из  слоновой  кости. Когда он получил новое  извещение от
"Инста-чардж", там было напечатано новое компьютерное сообщение. На этот раз
ему надо было прийти по новому адресу.
     Это оказалась еще одна пустая комната в пустой конторе в Манхэттене. На
этот раз голос сказал ему:
     - Залезь под юбку мисс Трашвелл.
     Уолдо вспомнил чувство унижения, которое он испытал. Вспомнил,  как ему
хотелось умереть.
     Он сидел  в темноте, куря гаванские сигары, надолго задумавшись. Он мог
снова пойти в компьютерный центр и сунуть руку под юбку Памеле Трашвелл. Или
он мог проследить за ней и сделать это на улице или  в метро. Может быть, на
этот раз ему это сойдет с рук, и он только испытает чувство унижения.
     Но что будет в следующий раз? Что еще потребует от него голос?
     Он достал  карандаш  и попытался подсчитать,  сколько  стоит  его образ
жизни. Он думал,  что  может  обойтись  парой тысяч  в неделю, но, к  своему
полному изумлению, обнаружил, что тратит в неделю двенадцать тысяч долларов,
и это не считая расходов на еду.
     Хватит. Он забирает деньги и исчезает.
     Он  посмотрел на  цифру в  банковском извещении и выписал  чек на  семь
миллионов долларов.
     Он направился в банк. Кассирша спросила, не шутит ли он. Он сказал, что
не шутит. Подошел управляющий филиалом. Он связался с головным отделением. В
головном отделении рассмеялись. У Уолдо на счету  было  всего полторы тысячи
долларов - и это только благодаря льготному кредиту на случай перерасхода.
     На следующее утро Уолдо  притаился в подъезде  одного  из домов рядом с
компьютерным  центром.  Когда Памела приехала  на работу, он  подбежал к ней
сзади  и  быстро-быстро сунул ей  руку  под  юбку. Она  завизжала.  Какая-то
женщина с очень тяжелой сумочкой преградила ему путь к отступлению, какой-то
мужчина  закричал: "Насильник!",  но  Уолдо  упал на  колени  и на корточках
выбрался  из  толпы.  Он  оглянулся  через  плечо  и  увидел,  что  охранные
телекамеры нацелены на улицу. Он чувствовал, как они хохочут над ним.
     Еще  несколько дней спустя он с утренней почтой подучил новое извещение
из банка. В нем содержался приказ появиться по новому адресу.
     Все тот же нежный женский голос звучал и в этой конторе. Он произнес:
     - Отшлепай Памелу Трашвелл веслом.
     Уолдо понял, что  в следующий раз ему прикажут убить. Веслом тоже можно
убить. Он позвонил лейтенанту Джо Кенси.
     Они встретились на темной набережной реки Гудзон,  напротив Нью-Джерси.
Уолдо выбрал это место за его пустынность. Он был уверен, что тот, кто стоит
за всем этим, - кто бы или что бы это ни было - может видеть почти всюду. Он
хотел убежать,  убежать  от всех и всякие компьютеров, убежать отовсюду, где
есть телекамеры, фиксирующие любое его движение. Но  все-таки больше всего -
прочь от компьютеров. Компьютер начал все это,  изменив сумму остатка на его
счету. И Памела Трашвелл  работала в компьютерном центре. Слово  "компьютер"
вызывало у Уолдо только одну ассоциацию: "бежать".
     - У меня неприятности, - сказал Уолдо полицейскому.
     И рассказал ему, как банковская ошибка привела к тому,  что уровень его
жизни  постоянно  повышался  и  повышался,  и  теперь   он  попал  в  полную
зависимость от денег. Он нуждался  в деньгах. Но  его страшило  то, что ему,
может быть, придется сделать ради них.
     -  У меня  такое чувство, будто мною играют, -  пожаловался он. -  Я не
могу  обналичить  чек в банке и  получить реальные деньги, но  я по-прежнему
могу  купить  все что угодно на  свою  кредитую карточку. Поэтому все, что я
могу получить, - это товары.
     - Ну, и на какую сумму в год? - поинтересовался Кейси.
     - Полмиллиона или около того, - ответил Уолдо.
     - Хорошие деньги, - присвистнул Кейси.
     - Но куда все это ведет? - недоумевал Уолдо.
     - Полмиллиона за то,  чтобы  полапать девушку? Залезть к  ней под юбку?
Отшлепать?  Слушай, Уолдо, я  простой полицейский. Мне платят куда меньше за
куда более неприятную работу.
     - Что вы хотите сказать?
     -  Я хочу  сказать,  что  за полмиллиона я  бы отшлепал самого  Папу, -
сказал Кейси.
     - Но чем все это кончится?
     - А тебя это волнует? - удивился Кейси.
     - Что вы хотите сказать? - удивился Уолдо.
     - Отшлепай девчонку - вот что я хочу сказать.
     Уолдо  покачал  головой.  Что-то  внутри  говорило  ему:  нет.  Хватит.
Понемногу,  шаг  за шагом,  став игрушкой  в чужих  руках, он растерял всего
себя. Он понял, что  если продолжать и дальше, то он  потеряет все. Уж лучше
вернуться к Миллисент. Он выходит из игры.
     -  Нет, -  твердо  сказал он.  -  Я хочу  сдать того  человека  или  ту
штуковину - что бы это там  ни  было. Мне все  это надоело. Я зашел  слишком
далеко.  Думаю,  и  в самом деле надо платить за все,  что получаешь.  И мне
придется сполна расплатиться за все.
     - Ты это твердо решил? - спросил лейтенант Кейси.
     - Да, - ответил Уолдо.
     - Ты  все расскажешь? Вплоть до  мельчайших деталей? Все-все? Ты хочешь
открыть все?
     Уолдо кивнул.
     - Послушай  меня, приятель. Я тебе говорю как другу. Почему  бы тебе не
шлепнуть легонько эту девку по заднице и не забрать свои денежки?
     - Черт побери, Кейси,  это противозаконно, и я больше  не собираюсь это
делать. Есть некоторые вещи, которые я  не стану делать и  за деньги. Даже и
за большие деньги.
     Лейтенант полиции Джозеф Кейси  достал свой кольт  38-го калибра, ткнул
им в лицо Уолдо Хаммерсмиту и отстрелил значительную его часть.
     Не  повезло  Уолдо,  подумал  Кейси.  Но  человек  привыкает  к большим
деньгам. И  выходит  так, что пойдешь и на убийство - только бы приток денег
не прекратился.

     В Немонтсетте, штат Юта, подполковник, командующий базой баллистических
ракет  "Титан" с ядерными боеголовками, купил  себе два новых  "мерседеса" и
расплатился за них чеком. Он  зарабатывал меньше половины этой суммы в  год.
Но чек был принят.
     Интересно, подумал он, а  не придется ли  мне когда-нибудь вернуть  все
эти деньги? Но  он  не думал об этом слишком  долго.  Он  был на работе, и в
течение ближайших восьми часов в его обязанности входил надзор над двадцатью
четырьмя ракетами,  нацеленными  на  Советский Союз, угрожающими ему  мощью,
равной миллионам тонн тринитротолуола.



     Его звали Римо. Иранское солнце этой  зимой почти совсем не грело,  тем
более, что он  был  одет только в тонкую черную майку с короткими рукавами и
легкие хлопчатобумажные брюки.
     Кто-то когда-то сказал ему, что зима в Иране такая же, как в Монтане, и
что в древние времена,  до прихода ислама, жители  этого края верили,  что в
аду холодно. Но потом они  отреклись от религии зороастризма и  приняли веру
пустыни, веру пророка Мохаммеда, который жил там, где солнце выжигает всякую
жизнь  на  раскаленном  песке, и в  конце концов,  как и  последователи всех
религий, чьи пророки начинали свой путь в пустыне, они начали верить, что  в
аду жарко.
     Но иранский холод не волновал  Римо, а адово пекло не  волновало людей,
за  которыми  Римо  следил,  потому  что все  они  были твердо  уверены, что
отправятся  прямо  в рай,  когда  придет  их время.  Их  спины были  покрыты
толстыми  шерстяными одеялами, а  руки протянуты  к теплым желтым  мерцающим
языкам пламени, а голоса их что-то негромко распевали на фарси.
     Часовые, расставленные в нескольких футах друг от друга, вглядывались в
черную  тьму  и  говорили себе,  что  тоже  обретут  рай, хотя  и  не  столь
гарантированно, как те люди, что сидят вокруг огня.
     Римо видел,  что часовые  напрягают  мышцы,  чтобы  уменьшить  ощущение
холода, - они и понятия не имели,  что  если  и  есть худший способ  согреть
себя, так именно этот.
     Холод  был  реален - всего три  градуса  выше  нуля,  а ветер стремился
выдуть из-под одежды последние остатки тепла человеческих тел,  но  Римо был
вне этого холода, вне этого ветра.
     Он дышал медленнее,  чем любой из людей у огня, он вбирал в себя меньше
холода  и  выпускал меньше  тепла  с  выдыхаемым воздухом  - тонкая  былинка
человеческого спокойствия, страдающая от холода не больше, чем высокая трава
вокруг,  доходящая ему  до бедер. Он стоял так спокойно  и  неподвижно,  что
обломок скалы привлек бы больше внимания в непроглядном мраке этой ночи.
     Люди, сидящие вокруг костра, пытались приглушить собственные ощущения и
тем самым  победить чувство холода. Римо выпустил  свои ощущения на свободу.
Он  чувствовал,  с  каким  трудом   растет  трава,  цепляющаяся  корнями  за
каменистую, пыльную почву, из которой  все питательные вещества вымывались в
течение многих тысяч лет. Он чувствовал, как дрожит часовой, прислонившись к
стволу  сухого дерева,  он чувствовал,  как его  дрожь  уходит в землю через
подошвы тяжелых сапог, а по земле доходит до него, Римо. Он чувствовал запах
мяса и лимонов, исходящий  изо рта людей, пообедавших тем и другим несколько
часов  назад. А из маленького костра  до  него доносились звуки лопающихся и
обращающихся в пламя и дым мельчайших клеточек дерева.
     Пение прекратилось.
     - Теперь будем говорить  по-английски, о  возлюбленные, - донесся голос
предводителя.  -  Мы отдаем  свои жизни, жертвуем  ими во имя борьбы  против
Верховного Сатаны,  и потому мы должны говорить языком Верховного  Сатаны. В
Соединенных Штатах нас  ждут тысяча кинжалов и тысяча  сердец, готовых войти
во врата рая.
     - Тысяча кинжалов и тысяча сердец, - эхом отозвались голоса.
     - Мы все жаждем завершить наш  жизненный путь на  земле и обрести жизнь
вечную. Мы не боимся ни  пуль, ни  самолетов, ни каких-либо иных изобретений
Верховного Сатаны. Наши братья ушли раньше  нас и взяли с собой много жизней
неверных. Теперь и мы тоже пустим кровь  Верховному Сатане. Но нам  дарована
более  высокая честь, ибо  мы  пустим самую  важную, самую ценную кровь.  Мы
целимся в голову змея. В президента. Мы понимаем, что никто и ничто не может
избегнуть гнева Аллаха.
     - Аллах Акбар! - пропели молодые люди, сгрудившиеся вокруг костра.
     - Мы организуем группы из студентов, а потом,  подобно волне праведного
гнева, мы понесем с собой бомбы, которые поразят  Верховного Сатану  прямо в
голову. Мы понесем бомбы в толпе. Мы устроим взрывы на  улицах. Мы превратим
всю страну Верховного Сатаны в обитель его собственной смерти.
     - Аллах Акбар! - снова пропели молодые люди. - Господь велик!
     И  тогда  во мраке  иранской  ночи,  среди завываний неистового  ветра,
раздался голос, ответивший им по-английски.
     - Господь велик, но вы, тряпичные головы, вы - ничтожны.
     Молодые люди в плотных шерстяных  одеялах огляделись  по  сторонам. Кто
сказал это?
     -  Настало время игры  в  высшей лиге,  вы  - пожиратели ягнят, - вновь
раздался голос во мраке  ночи.  - Хватит  разогреваться  песнями  и убеждать
себя, что  можете врезаться на  грузовиках, начиненных взрывчаткой,  в дома,
где спокойно спят мирные  люди. Настало время настоящих мужчин, работающих в
ночи. В одиночку.
     - Кто это сказал?
     Голос оставил этот вопрос без внимания. Вместо ответа он произнес:
     - Сегодня  ночью вам не будет позволено лгать самим себе. Сегодня ночью
прекращаются  ваши  песнопения. Драка  Микки  Мауса  с  Али-бабой  окончена.
Сегодня вы играете в высшей лиге и  играете один  на один. Вы и  я. Забавно,
правда?
     - Стреляйте! - заорал предводитель.
     Часовые,  онемевшие  от  холода,  ничего  не видели.  Но  им  приказали
стрелять. Тишину  ночи  прорезал треск очередей из стволов  "Калашниковых" -
невежественные крестьянские парни исполняли немудреную работу: жали пальцами
на спусковые крючки.
     После   резкого   грохота   наступившая   тишина  показалась   особенно
звеняще-непроницаемой.  Все  слышали треск  выстрелов, но  никто  не  слышал
голоса человека, говорившего во мраке.
     Предводитель почувствовал, что может потерять  свою власть над группой,
и громко провозгласил:
     - Трусы прячутся во мраке? Любой дурак умеет говорить.
     Молодые  люди рассмеялись.  Предводитель  понял,  что они  снова в  его
власти.  Он уже многих  отправил  туда, где  их ждал конец,  и  знал:  чтобы
заставить  человека врезаться  на грузовике, начиненном динамитом, в здание,
надо  быть рядом  с этим  человеком  вплоть до того самого момента, когда он
садится за баранку.  Ему надо  непрестанно твердить про  райское блаженство.
Ему надо помочь  накинуть на плечи покрывало,  какое  надевают  правоверные,
когда решают отдать  жизнь во имя Аллаха, а потом  надо  поцеловать его  - и
этим  поцелуем доказать, что все правоверные любят его.  А потом надо быстро
отойти в сторону, как только он нажмет на газ.
     Предводитель уже многих,  отправил  прямой дорогой в рай, и они взяли с
собой многих врагов благословенного имама, великого аятоллы.
     - Выходи  из темноты, ты, трус! -  крикнул он  снова. - Дай нам на тебя
посмотреть.  -  Его последователи вновь рассмеялись.  Он обратился к  ним: -
Видите, благословенные! Только те, кто несет поцелуй рая на устах и Аллаха в
глазах, могут оценить меру мужества  в этом мире. Вы непобедимы. Вы одержите
верх.
     Последователи закивали. В этот  момент каждый из них ощущал, что ему не
нужен даже жар огня - так переполняла их пламенеющая сила правого дела.
     - Я скажу вам, что этот голос  вполне мог быть голосом самого Сатаны. И
взгляните, насколько он беспомощен.  А вспомните,  каким грозным  он казался
вам, когда прозвучал во мраке.
     Молодые люди снова закивали.
     Предводитель продолжал:
     - Мы один сильны в этом мире. Сатана только кажется сильным, но он, как
и этот шум в ночи, лишен всякого смысла. Власть Сатаны - это  лишь  иллюзия,
такая же непрочная вещь, как и стремление неверных к миру. Мир есть только в
раю. А мир на земле - это победа ислама во всем мире.
     - Не-а, я так не думаю.
     Голос был тот же, но на этот раз  он сопровождался видением. У видения,
явившегося в холоде ночи, было бледное тело, высокие скулы и темные глаза. У
него  были широкие запястья, а из одежды - только майка с короткими рукавами
и легкие брюки. Оно не дрожало ни от холода, ни от страха.
     Оно заговорило:
     - У меня для вас плохие новости, ребятки. Я - реальность,  присланная к
вам из Америки без наилучших пожеланий.
     - Исчезни, видение! - возгласил предводитель.
     Римо рассмеялся. Он вышел туда, где свет  огня осветил его получше. Все
глаза  следили за  ним. Потом он  протянул руку, ухватил одного  из иранских
фанатиков за  подбородок, оттащил его от огня и исчез  вместе с ним во мраке
ночи.
     - Видите, - произнес предводитель. - Видение. А теперь оно исчезло.
     Но все услышали негромкий щелчок - словно бы треснула тонкая стеклянная
трубка.
     - Оно исчезло, - стоял на своем предводитель.
     Из мрака ночи по направлению к костру прикатилось, подскакивая, что-то,
немногим  больше  футбольного мяча;  оно оставляло  за собой  темный влажный
след. Оно было с волосами.
     Молодые  люди  сначала  посмотрели  на   этот   предмет,  потом  -   на
предводителя. Они поняли теперь,  что это был за треск. Это был треск шейных
позвонков. К ним из мрака ночи вернулась голова.
     Но в  тот момент, когда они посмотрели на предводителя, он  вдруг исчез
вместе с прошлым видением во мраке ночи.
     Римо  чувствовал,  как  его  жертва  дергается  под  толстым  шерстяным
одеялом, и сделал так, чтобы одеяло из средства  защиты превратилось в путы,
мешающие  предводителю двигаться. Он  играючи пронес  своего  спутника  мимо
часовых, слегка пошлепывая  его, -  с такой  же легкостью,  с какой искусный
повар раскручивает над головой тесто для пиццы.
     Отойдя подальше от  костра и от часовых,  Римо опустил предводителя  на
землю.
     -  Добрый вечер,  - вежливо поприветствовал он его.  - У меня  для  вас
сообщение. В Белый Дом посторонним вход воспрещен.
     - Мы не несем зла американцам. Мы не несем им никакого зла.
     - Лгать нехорошо, - укоризненно произнес  Римо. - Лгуны лишаются теплой
одежды.
     Он сорвал с плеч предводителя  шерстяное  одеяло, а заодно  сломал  ему
руку.  Он  знал, что  рука у  парня  сломана, потому что теперь тот  пытался
согреться, орудуя только одной рукой.
     -  А  теперь уясни  для  себя одно:  в  Белый  Дом  - посторонним  вход
воспрещен. К президенту Соединенных Штатов - посторонним вход воспрещен.
     Предводитель кивнул.
     - А почему к нему вход воспрещен? - терпеливо спросил Римо.
     - Потому что он не Верховный Сатана? - предположил иранец.
     -  Мне наплевать  на  то, что  происходит под  этими тряпками,  которые
покрывают ваши головы. Называйте  его Всеверховнейшим  Сатаной, если вам так
нравится.  Черт  побери, можете называть  его  Бичом Божьим,  если  вам  так
хочется. Но уясни для себя одну вещь, и пусть она прочно угнездится у тебя в
мозгу. Вы не станете убивать американского президента. Знаешь почему?
     Иранец покачал головой Римо снял с него рубашку.
     - Скажи почему. Скажи почему. Скажи почему! - в отчаянии  крикнул тот и
потянулся за рубашкой.
     - Потому что, - ответил Римо. - Вот почему.
     Он подержал рубашку на вытянутых руках, потом накинул ее собеседнику на
плечи. За рубашкой последовало шерстяное одеяло.
     - А теперь послушай  вот еще что. Никакие  вы не  представители Бога на
земле. Вы  - ничтожные  людишки  и  были  такими тысячу  лет. Со всеми этими
вашими разговорами  о  богоизбранности  вы  наткнулись на нечто  такое,  что
сумело обнаружить ваш лагерь в вашей стране, чего не коснулись ни пули ваших
часовых, ни холод вашей зимы. Передохни немного. Ты знаешь старые легенды?
     - Некоторые из них, - ответил иранец.
     Он крепко вцепился в одеяло, надеясь, что больше его не отнимут.
     - Ты когда-нибудь слышал о Синанджу?
     - Новый американский самолет?
     - Нет, Синанджу - это нечто старое. Очень старое.
     - Люди шаха? - спросил иранец.
     -  Теплее,  -  сказал  Римо. -  Но не  последнего  шаха, Старого  шаха.
Давным-давно. Раньше Мохаммеда.
     -  Ах, старые шахи. Синанджу - слуги смерти. Но они все ушли. Они  ушли
давным-давно. Кир, Дарий. Люди Синанджу ушли вместе  с великими императорами
древности.
     - Синанджу по-прежнему здесь, - сообщил ему Римо.
     - Ты - Синанджу?
     - Итак, ты слышал? - спросил Римо.
     - Старинная легенда гласит, что люди из Синанджу были самыми великими в
мире убийцами-ассассинами, и они защищали шахов в древности. Ты - Синанджу?
     Римо не ответил. Он позволил иранцу  убедиться, что холод не мешает ему
носить майку с  короткими  рукавами. Он позволил  иранцу  почувствовать, как
всего  одна тонкая рука поднимает его в  воздух. Он  позволил  иранцу  найти
ответ на свой вопрос в своих собственных ощущениях.
     - Но Синанджу на Востоке. А ты с Запада.
     - Неужели ты  такой  дурак?  -  нараспев спросил Римо. - Неужели  ты не
видишь, что холод  не  причиняет вреда  моему телу? Неужели ты не видел, как
ночь вернула  вам оторванную  голову? Неужели ты не видишь, как один человек
держит тебя на весу? Как ребенка.
     - Так ты Синанджу? - с присвистом повторил иранец.
     - Уж будь уверен, ты, задница в шерстяном одеяле, - заверил его Римо.
     Этой  фразе не хватало  ритма, но  ему эта страна ужасно не нравилась и
хотелось  отсюда поскорее убраться. Вот наконец он своими глазами увидел эту
сказочную  страну  Персию,  а она  жутко воняет. В  этой  стране канализация
никогда не работала как следует.
     - Синанджу возвращается,  -  произнес  предводитель фанатиков  -  А шах
вернется?
     - Это  меня не  касается,  - ответил  Римо.  - Я тебе  сказал.  Меня не
волнует,  во что  вы верите.  Но вы не станете  пытаться убить американского
президента. Слышишь? Вход воспрещен. Повторяй за мной. Вход воспрещен.
     - Вход воспрещен.
     -  Можете  найти  себе  другого  Верховного Сатану, если  вам так этого
хочется. Меня это не волнует. Бегайте по своим улицам и вопите во все горло.
Бегайте вокруг собственных посольств и взрывайте их. Делайте все что хотите,
но Америка - это ни-ни.
     - Ни-ни, - повторил иранец.
     - Хорошо, - удовлетворенно произнес Римо. - Каждой группе, с которой ты
будешь говорить, каждой группе, которую вы намереваетесь послать в Штаты, ты
передашь предостережение Синанджу.  Американский  президент  - это ни-ни.  А
если вы  не  послушаетесь, то Синанджу вернется, и мы подвесим ваши  головы,
как в давние времена подвешивали цветы.
     - Что?
     - Головы, как ягоды, - сказал Римо.
     - Не понимаю, - отозвался предводитель.
     -  Головы, как грибы,  - Римо пытался  подыскать  нужное слово. - У вас
что, нет легенды о том, как мы подвешиваем ваши головы, как грибы?
     -  Разбрасываете  их по  земле, как дыни по бахче, - подсказал иранский
предводитель.
     - Точно! - обрадовался Римо. - Точно. Как дыни по бахче.
     И он на короткое время подвесил иранца вниз головой, держа его за ноги,
чтобы лучше дошло. Разумеется,  иранец помнил эту  легенду  лучше, чем Римо.
Римо, как правило, пропускал мимо ушей легенды и сказки Персии - той Персии,
которая потом  стала Ираном,  -  потому  что  у него,  как правило,  не было
никакого  желания сюда приезжать. И он,  разумеется, как правило, был прав в
этом своем нежелании.  Иран  воняет. Персия,  вероятно, тоже воняла. Легенды
обычно  представляются  более красивыми, когда их  рассказывают,  чем  когда
видишь их воочию.
     Предводитель вернулся к костру, получив дальнейшие указания.
     Всю ночь, пока молодые иранские богомольцы-добровольцы ежились, пытаясь
согреться в своих шерстяных и меховых одеждах, пытаясь не допустить до своих
тел холод,  они думали  о нем - о том, кому  не нужна одежда.  Они  думали о
голосе во мраке ночи. Они думали о голове, разлучившейся с телом.
     Просто смерть - это одно. Но смерть, притаившаяся во мраке  ночи, - это
совсем другое. Их научили  не бояться смерти. Тысячи их друзей  погибли  как
камикадзе во время  войны с  Ираком. Разумеется, их друзья  кричали  и пели,
несясь  навстречу смерти.  Но то,  с чем встретились они  сегодня, - это  не
славная смерть. Это  ночь. И она знает все.  Она  здесь. Всегда  здесь.  Она
приходит в свое время, и она придет за ними.
     Они шепотом  говорили себе,  что это Верховный Сатана, и  хотя все  они
горели желанием погибнуть в борьбе с Верховным  Сатаной, встреча с настоящим
Верховным Сатаной - это что-то совсем иное.
     Утром предводитель негромко  обратился к ним. Он  говорил шепотом, и их
уши  напряженно вслушивались в этот тихий шелест слов  над  остывшими углями
костра. Он сказал,  что вовсе не Верховный Сатана -  владыка прошедшей ночи.
Это  был  тот,  кто  явился  из времен  шахов  древности, из  времен  раньше
Мохаммеда, тот,  чьим основным  занятием была смерть -  такая  смерть, когда
головы катятся по  земле, как  дыни по  бахче,  как  это случилось прошедшей
ночью.
     Один из  преданных, родом из  Кума, слышал  о  людях,  творящих  смерть
именно таким образом. Но это люди с Востока, а видение было белым.
     -  Синанджу,  -  негромко  произнес предводитель.  -  Видение  было  из
Синанджу.
     И  он  стал говорить дальше.  Он сказал, что  есть только  один  способ
спастись  от этого видения, а именно: не причинять вреда и даже не  думать о
том, чтобы причинить вред американскому президенту. Они не поедут в  Америку
и  не  станут  сколачивать  банды  героев-самоубийц, которые нанесут удар  в
змеиную  голову  Верховного  Сатаны.  Вместо  этого  они  нанесут   удар  по
какому-нибудь  другому Верховному Сатане. Быть может, соседи-арабы это более
удобная мишень.  В Бейруте  всегда можно покончить  с собой,  взорвав бомбу.
Кувейт - это просто  жемчужина  для тех, кто желает убить  кого-нибудь,  кто
подвернется под руку.  А в  Эр-Рияде,  в Саудовской  Аравии,  полно  богатых
арабов, которых можно  зарезать, забить до смерти и, конечно же, взорвать  в
их собственных спальнях, и даже в Мекке - в святыне из святынь.
     Предводитель  обвел взглядом молодые лица вокруг догоревшего костра. Ни
один  голос  не  возвысился, чтобы  призвать  к  возобновлению войны  против
Верховного Сатаны, живущего в Вашингтоне, округ Колумбия, США.
     Кроваво-красное солнце освещало иссохшее утро, и прямо из этого  солнца
раздалось посвистывание.
     -  Доброе  утро, -  произнес  человек,  появившийся  прямо  из-за линии
горизонта.
     Это  был человек,  но его лицо было лицом  видения  прошедшей ночи.  Он
улыбался, и хотя на нем была лишь майка с короткими рукавами и легкие брюки,
казалось, он не замечает холода.
     Если бы хоть один из них бросился бежать, они  бы все пустились наутек.
Но они сидели у костра, как пригвожденные к месту.
     -  Вы, милашки, будете сопровождать  меня до Тегерана, а там вы вручите
мне  один  из  ваших  идиотских пластиковых цветочков,  скажете мне,  что  я
отправляюсь  в рай,  а потом  впихнете  меня  в самолет  компании  Пэн-Эм  и
отправите меня отсюда к черту.
     Это было лучшее из всего того, что они  услышали за это утро. Римо тоже
подумал, что у него получилось неплохо. Особенно про "отсюда к черту".
     К  восходу  следующего  дня  он уже  был  в  Атланте, в пентхаусе отеля
"Пичтри  Плаза",  и  все  пытался  вспомнить  мелодию,  которую  насвистывал
накануне в иранской пустыне.
     Он  решил, что неплохо  справился  с заданием.  Ему  понравилась та его
часть, в  которой  он  прибег  к мистике.  У  него всегда бывали  проблемы с
мистикой, но на этот раз, кажется, сработало.
     - Ну? -  донесся  скрипучий  голос из самой большой комнаты просторного
гостиничного номера.
     - Прошло чудесно,  - откликнулся Римо. - Как по волшебству.  Все как ты
говорил.
     Он услышал легкий свист выдыхаемого воздуха, а потом:
     - Конечно, все прошло хорошо.
     Римо вошел в комнату. Тщедушный хилый человечек сидел посреди комнаты в
мерцающем и переливающемся желтом утреннем кимоно. Жидкие пряди белых волос,
как  нимб, обрамляли  желтое азиатское  лицо,  обтянутое кожей, напоминающей
пергамент. Косматая борода колыхалась в такт движению губ.
     -  Я сказал тебе, что надо делать,  -  произнес  старик. -  Я выразился
ясно. Разве что-то было неясно?
     - Ага, точно, - подтвердил Римо. - Ты выразился ясно. Но, понимаешь, ты
все  время называл  Иран  Персией и говорил  о шахах  древности и о том, как
чтили они Дом Синанджу, ну и, сам знаешь.
     - Может быть, я и  не знаю, но я выясню, - сказал Чиун, правящий Мастер
Синанджу,  наставник  Римо,  в  очередной раз  уловивший  первый  дымок огня
неблагодарности.
     - Ты был прав, - сказал Римо. - Легенды там все еще живы - о Синанджу и
о шахах древности. Все еще живы.
     - А почему бы им не быть там до сих пор живыми? - спросил Чиун.
     Голос его был ровным и холодным, кик первый лед, сковавший пруд.
     - Правильно, - попытался успокоить его Римо. - Ты был прав.
     -  Совсем  не  правильно, - отпарировал Чиун.  - Ты совсем не  прав.  Я
лучшие  годы  своей  жизни  ассассина  посвятил  тому,  чтобы  обучить  хоть
чему-нибудь  белого человека, а он  все-таки удивляется,  что то,  что я ему
говорю, обстоит так,  как я  говорю. Удивляется! Разве тебя удивляет, что на
тебя не действует холод или что мир может  начать двигаться медленнее у тебя
перед  глазами? Разве тебя удивляет, что руки твои обладают той силой, какую
вселенная предначертала иметь человеку?
     - Нет, папочка, - негромко подтвердил Римо.
     -  И тем не менее слава  Синанджу,  то, что в былые времена великий Дом
ассассинов  пользовался  должным  уважением  среди  цивилизованных  народов,
удивляет тебя. Персы  помнят своих ассассинов.  Американцы не помнят ничего,
им даже незнакомо чувство благодарности.
     - Я очень благодарен тебе, папочка, за все, чему ты меня обучил.
     - Ты - худший из белых.
     - Когда дело  доходит  до знания что есть,  чего нет, то  тут  никто не
может с тобой сравниться,  -  сказал  Римо. -  Я  никогда  не подвергал  это
сомнению. Ни разу.
     - Французы вполне приемлемы, хотя они и не моются. Итальянцы - да, даже
итальянцы вполне приемлемы, хотя у них изо рта плохо  пахнет. Даже британцы.
И тем не менее я обречен  судьбой на то, чтобы у меня был ученик-американец.
Гибридный белый, результат смешения кровей. И все же я дал ему все, не жалея
сил и не жалуясь. Твое сумасшедшее правительство заключило со мной контракт,
а потом всучило мне  что-то вроде  вот этого, - он ткнул пальцем в Римо, - и
потребовало, чтобы  я  превратил  это в ассассина.  Мне следовало  тогда  же
вернуться домой.  Меня бы никто не осудил. Я мог бы просто сказать, что этот
бледный кусок  свиного уха  слишком уродлив,  чтобы я мог находиться  в  его
присутствии, а  потом мне надо было просто уйти от тебя и навсегда  покинуть
эту  страну идиотов. Но вместо этого я остался и начал тебя обучать. И что я
получаю в ответ? Неблагодарность. Удивление,  что  то, что  я говорю, - есть
истина.
     - Все, что я хочу сказать, -  попытался объяснить Римо, -  это то,  что
старые легенды  со  временем, ну,  как  бы это сказать - окутываются ореолом
славы.
     - Конечно. А как иначе можно относиться  к  грозному величию славы Дома
Синанджу? - вопросил Чиун.
     Римо  сел прямо перед Чиуном. Старик слегка развернулся  внутри  своего
кимоно - теперь он смотрел в противоположную сторону.
     -  Папочка,  -  обратился  Римо  к чиунову  затылку.  - Я  почитаю  Дом
Синанджу, потому что  и сам я - часть Синанджу. Я  его неразрывная составная
часть. Но весь  остальной мир не  придерживается столь же  высокого мнения о
наемных убийцах.  И то,  что Синанджу помнят в Иране спустя  много столетий,
мне воистину доставило удовольствие... да, доставило удовольствие.
     Римо понравилась эта  фраза  Он  решил,  что очень ловко  вывернулся из
столь щекотливого положения.
     Чиун некоторое время сидел тихо. Потом он снова повернулся и  посмотрел
на Римо. Сработало! Римо так удивился, что даже не смог припомнить, было  ли
еще когда-нибудь так, чтобы до Чиуна дошли его объяснения и извинения.  Надо
бы запомнить, как именно у него это сегодня получилось. Он почувствовал себя
увереннее и улыбнулся.
     - А ты не забыл сказать им про головы, валяющиеся на земле, как дыни на
бахче, или ты просто сказал "фрукты"? - задал вопрос Чиун.
     - Я дошел до дынь, - ответил Римо.
     -  Ты  забыл про дыни! -  воскликнул  Чиун, и костлявый палец с длинным
заостренным  ногтем  вылез  из-под  кимоно  и  уставился  вверх,  в  потолок
многокомнатного пентхауса в отеле "Пичтри Плаза".  Чиун хотел придать особую
значимость своим словам.
     -  Если  бы ты слушал меня внимательнее, то не забыл бы про дыни. Ты бы
вспомнил про головы,  разбросанные  по земле, как дыни по бахче. Ты бы лучше
выполнил  свое  задание. Но  с  какой  стати  кто-то  должен  меня  слушать?
Невозможно ничему научить человека, который думает, что знает все.
     - Конечно же, я не знаю всего, - запротестовал Римо.
     - А я знаю, - отрезал Чиун.
     И  на этой ноте он  закончил свою речь  утверждением,  что Римо  должен
слушать все,  что ему  говорят, в будущем - так, как должен был бы слушать в
прошлом.

     Чиун  представлял  собой  не  единственную  проблему,  с  которой  Римо
пришлось  столкнуться  после   исполнения  иранского  задания.  У  портье  в
гостинице  его  ждало  сообщение. Ему  звонила тетя Кэтрин.  А  значит, Римо
должен был позвонить по известному ему номеру -  такому, звонок по  которому
автоматически включал кодирующее устройство, исключавшее подслушивание.
     На  его звонок ответили  далеко  к северу от того места, где он  сейчас
находился. Трубку сняли в санатории, стоявшем на берегу  залива Лонг-Айленд.
В штаб-квартире.
     - Где вы пропадали? Римо, Белый  Дом в отчаянии.  Мы обещали обеспечить
его охрану  в  течение  ближайшего, самого  критического  месяца, а потом вы
вдруг взяли и пропали.
     - Они имеют охрану, - ответил Римо. - Лучшую охрану, какую только можно
вообразить.
     -  Римо. Белому  Дому  пришлось окружить все здание,  перегородить  все
подходы к нему  бетонными баррикадами, чтобы  не дать  подъехать грузовикам,
начиненным взрывчаткой.  А это значит, что  они  публично перед  всем  миром
признали  свою слабость. Но мы знаем,  что есть группы добровольцев, которые
готовы расстаться с собственной жизнью, но убить президента США. Мы не можем
остановить их, используя обычные силы наших спецслужб. Вы  заверили нас, что
президент будет в безопасности. Где вы сейчас?
     - Дома. Точнее, в таком месте, которое служит мне домом на этой неделе.
     - А как насчет охраны президента?
     - У президента самая лучшая охрана, какая  только может быть, - ответил
Римо.
     - Но он ее не видит. Где охрана?
     - Если он ее не может видеть, это еще не значит, что ее нет.
     -  Пожалуйста, не  становитесь корейцем, когда разговариваете со  мной,
Римо. У нас проблемы с иранскими камикадзе, поклявшимися убить президента.
     - Смитти, - с величайшим терпением произнес Римо. - Не волнуйтесь вы об
этом, ладно? Об этом уже позаботились.
     Доктор  Харолд  В. Смит,  говоря  с  Римо,  видел  перед  собой  только
телефонный аппарат. Раз Римо сказал, что об этом позаботились, то значит, об
этом  позаботились и  говорить  не  о  чем, и  теперь  Смит  хотел побыстрее
прервать разговор. Если говорить по этой линии дольше, чем это действительно
необходимо,  то  увеличивается  риск  подслушивания, не взирая  ни на  какие
шифровальные  устройства,  а  в  последние  дни Смит  все  больше  и  больше
беспокоился о сохранении секретности своей организации, КЮРЕ.
     За те годы, что Харолд В. Смит руководил КЮРЕ, он очень постарел.  Рука
была уже не столь тверда, да и движения не столь проворны. Даже широта мысли
немного притупилась. Но что на  самом  деле постарело -  так это его дух. Он
устал.
     Может быть,  причина была  в  том, что когда организация  только-только
создавалась,  с ней  было  связано  так  много надежд.  Секретное агентство,
которое должно было работать вне рамок конституции борясь с врагами Америки.
В  один  прекрасный  день  общество  должно  было  полностью  избавиться  от
преступников.  Это  была  великая цель,  но  ее  так и не  удалось  достичь.
Неустанная борьба КЮРЕ  позволяла держаться с преступным миром на равных,  а
когда для усиления в борьбу был  введен Римо, который должен был  наказывать
тех, кто тем  или  иным  образом избежал  законного наказания,  то какого-то
принципиального улучшения  все равно не произошло. Лодка  тащила много воды.
Это было не движение вперед,  а просто вопрос  выживания, - и все это вместе
взятое  превратило Смита в  усталого  старого  человека,  который  слишком о
многом беспокоится.
     Но за все эти годы  еще ни разу не  было так, чтобы Римо сказал, что  о
чем-то позаботились, если об этом не позаботились.
     - Хорошо, - сказал Смит. - Я сообщу ему.
     Он положил трубку и выглянул в окно - окна санатория Фолкрофт позволяли
видеть то, что происходит снаружи, но не позволяли снаружи заглянуть внутрь.
Вода в заливе Лонг-Айленд пенилась, темные тучи клубились в небе, а яростные
порывы  ветра  прижимали  неразумные  парусники  к берегу  -  туда,  где  им
следовало бы быть уже  час  назад. Во рту у Смита пересохло. Он посмотрел на
свою руку. Она была в пятнах - это от старости. Наставник Римо тоже стар, но
на вид совершенно не  стареет. И Римо,  похоже, не  стал  старше  ни на один
день. А он, Смит, состарился. Но  волновало его не старение  тела, а то, что
сознание стареет быстрее. Он уже не надеялся на себя.
     Он выдвинул  ящик  стола,  снял трубку  маленького красного телефона  и
принялся  ждать. Он  узнал  голос. Так, как  узнало  бы  его  и  большинство
американцев. Это был голос президента.
     - Сэр, - сказал Смит. - Обо всем позаботились.
     - Но где он? Я его не видел.
     -  О  деле позаботились.  Эти  бетонные  баррикады, воздвигнутые против
грузовиков, больше не нужны.
     - Предполагалось, что вы пошлете его сюда, чтобы он охранял меня. Я его
не видел, - повторил президент.
     - Он справился с делом, сэр.
     -  Я понимаю, что это  звучит  глупо,  но  он  что,  может  становиться
невидимым?
     -  Я не знаю.  Он  может  предугадать направление  взгляда,  но  ничего
определенного я сказать не могу, - ответил Смит.
     - А старик - тот еще лучше, так?
     Президент часто задавал этот вопрос. Ему нравилось слышать, что есть на
свете  человек,  которому   но  меньшей  мере  восемьдесят  лет  и   который
превосходит по своему  мастерству  ужасного ассассина-убийцу, состоящего  на
службе у Смита. Президент даже  не знал, что  ассассина  зовут  Римо, а  его
наставника - Чиун.
     - Во многих отношениях старик лучше, - подтвердил Смит.
     - Ему не меньше восьмидесяти, так?
     - Да, сэр.
     - И вы говорите, что мы в безопасности?
     - Вам не угрожают грузовики,  начиненные  взрывчаткой,  и люди, которые
готовы пожертвовать своей жизнью, чтобы убить вас.
     -  Ну,  ладно. Это  меня устраивает. А  старик тоже говорит,  что  мы в
безопасности?
     - Я не уверен, что он участвовал в этом деле, - признался Смит.
     -  А он  регулярно занимается  спортом?  Я  -  регулярно. У  него  есть
какой-нибудь свой  комплекс упражнений, чтобы  оставаться в такой чертовской
форме?
     - Есть, но это что-то такое, о чем мы с вами не знаем. Они тренируют не
мускулы.
     - Они творят чудеса, черт побери. Знаете, самое трудное  в  этом деле -
это никому не проболтаться о них.
     - Знаем только вы и я, - напомнил  ему Смит.  - Представляете, что было
бы, если бы стало известно, что правительство взяло на  службу эту  парочку?
Представляете,  что  будет,  если  станет  известно  о  существовании  моего
агентства?
     На другом конце телефонной линии раздался смешок.
     - Да, представляю, что сделала бы пресса! Уж они бы пустили нам кровь и
безумно бы этим насладились.
     Президент повесил  трубку, а Смит  отметил про себя,  что,  по  крайней
мере, человек в Белом Доме не изменился. Он не таил зла против журналистской
братии, для  которой нет лучшего лакомства, чем президентская печенка,  даже
если ради того, чтобы до нее добраться, придется развалить всю страну.
     Смит убрал телефон и снова взглянул в окно на залив Лонг-Айленд.
     Никто не изменился. Ни Римо, ни Чиун, ни президент.
     Только Смит.  Мрачный  молодой  человек с  кислым  и желтым, как лимон,
лицом и достижимой целью превратился в  мрачного старика с кислым и  желтым,
как лимон, лицом и достижимой целью.



     Абнер Бьюэлл дождался, пока последняя  актриса и  ее  нагловатый  агент
покинут вечеринку. Они задержались слишком  уж долго для людей, собирающихся
заручиться  его   финансовой  поддержкой  для  съемок  нового  фильма.   Они
засиделись за его новой  трехмерной игрой "Зайлон", ее версией для взрослых,
где зайлонская дева бегает по  экрану, периодически теряя одежду, а чудовище
Оргморк гоняется за ней, выставив вперед огромных размеров половой член.
     Игра предназначалась для двоих - мужчины и женщины. Женщина должна была
провести  девушку  сквозь лабиринты  электронных препятствий так, чтобы  она
потеряла как можно меньше одежды и в конце концов оказалась в безопасности в
замке.  А  мужчина, управляющий  движениями  Оргморка, должен был  догнать и
схватить  девушку,  сохраняя  при этом половой  орган в, как это называлось,
"указательном  положении",  хотя,  на  самом  деле,  его  угол  подъема  был
значительно выше, чем, скажем, у стрелок дорожных указателей.
     Кульминационный момент  игры  -  тот,  ради  которого  ее  покупали,  -
наступал  тогда, когда чудовище  догоняло  девушку  и насиловало  ее.  Очень
натурально, вплоть до визгов.
     В детской версии  игры оно ее просто разрывало на части, и  кроме того,
как девушка, так и Оргморк - оба были одеты. Эта игра была гвоздем сезона, а
Абнеру Бьюэллу она наскучила за два дня. Он сам ее создал.
     Он также создал "Зонкмэна" - там вспыхивающий на экране  рот под музыку
пожирал голубоватый гамбургер, и Бьюэлл уверенно и быстро набрал в этой игре
максимальный  счет. Прыщавым юнцам,  которые  могли  набрать  в  этих  играх
крупный счет, полагались небольшие призы, но Абнер Бьюэлл  знал, что ни один
из них и близко не подойдет к его результату.
     Но, будучи изобретателем, компьютерным гением, породившим все эти игры,
он никогда  не  дал  бы миру понять,  что лучшие  из  игроков  не  наберут и
половины тех очков, которые может набрать он. Это разрушило  бы образ игры -
эти  юнцы,  у  которых  из  внутренностей - или откуда там? -  исходит запах
жевательной резинки,  должны быть уверены, что они  в этом  деле - лучшие  в
мире.
     А  они  таковыми   быть  не  могли,  и  именно  потому,  что  они  были
недооформившимися юнцами. Абнер Бьюэлл изобретал для них эти игры затем, что
в процессе этого сложного творчества  он на какое-то время спасался от того,
что мучило его с той самой поры, как он окончил Гарвард с наивысшим отличием
в возрасте десяти лет.
     Скука. Ужасающая серость нескончаемой скуки жизни.
     В  двенадцать  лет  он  уже  имел  докторскую  степень по  математике и
подумывал о  том, чтобы получить еще  одну -  по английской  литературе,  но
вовремя понял, чти и это не поможет. Тогда он задумал и осуществил идеальное
ограбление  банка, и это  развлекло его,  как минимум, на двадцать минут, но
возбуждение прошло,  как только он понял,  что  у  полиции нет  ни  малейшей
надежды поймать его.
     Сейчас ему было  двадцать три года, он не мог сосчитать, сколько у него
денег,  он владел семью  домами и только что с мрачным  видом  просидел весь
вечер, ужиная  с  самыми, как это называлось, изумительными  людьми  на всем
побережье. Из его  дома  в  Малибу открывался вид на  то,  что  осталось  от
берега.   Он   барабанил   пальцами   по   шелковой   скатерти,   а   агент,
"раскручивавший"  актрису, расписывал ему  все  чудеса,  которые  творит его
подопечная. Бьюэлл  видел, как она стреляет в  его сторону глазами, и видел,
как все остальные гости уходят.
     Он сказал что-то непристойное, и актрису это очень позабавило. Он начал
оскорблять  ее.  Она сказала, что это  ее возбуждает. Он сказал, что она его
утомляет. У нее был ответ и на это. Он сорвал с нее одежду. Она сказала, что
всегда мечтала сыграть в одну из его видеоигр обнаженной.
     - Твой агент здесь, - напомнил ей Абнер Бьюэлл.
     - Он уже видел, как я снималась в кино обнаженной.
     - Я помогу, - с готовностью вызвался агент. - Хотите, я тоже разденусь?
Сниму с себя все до конца.
     -  Если  хоть  один  из  вас  через  двадцать  одну  секунду  еще будет
находиться в моем доме, то я прекращаю финансирование фильма, - сказал Абнер
Бьюэлл.
     В конце концов это помогло.
     Как только дверь за  ними закрылась, кривая улыбка пересекла его  лицо.
Обычно лицо  его ничего не выражало. Не  лицо, а  пластиковая маска  - такое
выражение   лица   любят   напяливать   на   себя   фотомодели.   Даже   его
неопределенно-коричневатые  волосы  казались продуктом переработки какого-то
углеводородного  сырья. Абнера Бьюэлла не волновало, как он выглядит,  он об
этом даже  не думал. Какое отношение  имеет внешность к действительности?  А
самая  действительная  действительность  -  это  та,  которой  Абнер  Бьюэлл
собирался развлечься сегодня ночью. Как минимум, полчаса.
     Затянувшаяся допоздна вечеринка кончилась, и солнце уже начало всходить
за Скалистыми горами. В Нью-Йорке уже было девять часов утра. Бьюэлл включил
панель,   составленную   из  нескольких  телевизионных  экранов,   и  набрал
нью-йоркский номер.
     - Будьте добры,  попросите Памелу  Трашвелл, - попросил  он дежурную по
компьютерному центру.
     Он не только слышал  ее  голос, но видел ее на экране. Сначала он хотел
было воспользоваться модулятором и изменить свой  голос на женский, но потом
отказался от этой затеи.
     - Она еще не пришла, - ответила дежурная.
     - Попросите ее позвонить.
     - По какому номеру, сэр?
     - Она знает, - сказал Бьюэлл.
     Ожидая  звонка, он  нажал  несколько  клавиш и  вызвал  из компьютерной
памяти  на экран повторение начала игры. Вот он,  первый игрок. Его  ввели в
игру просто деньги - он привык к ним, как к наркотику, и его удалось довести
до той черты, до какой только было можно. Впрочем, Бьюэлл был вполне уверен,
что  Уолдо  Хаммерсмита можно-таки было  заставить  нанести  Памеле Трашвелл
тяжкие телесные повреждения. Но  он не был уверен, что смог бы заставить его
совершить  убийство.   На  то  был  полицейский.  Полицейский  обошелся  ему
относительно недорого.
     Абнер  так построил  эту  игру, что  денежные средства, которыми он мог
пользоваться,  были достаточно  ограничены, и он  не мог ввести в игру новые
суммы,  пока  не  получит  то, что  он называл  "суперсчет".  Суперсчета  он
добивался  тогда,  когда  ему удавалось  буквально  развернуть  какую-нибудь
личность на сто восемьдесят градусов. Если Бьюэллу  это удавалось, тогда  он
мог увеличить фонд игры стократно.
     Но оставаться в рамках бюджета игры - это не  самое  главное. Настоящий
фокус заключался в том, чтобы не потерять ни одного игрока. За потерю игрока
полагался штраф - десять тысяч очков.
     Ожидая звонка, Абнер  Бьюэлл  прокрутил видеопленку. Вот он, маленький,
коренастый,  элегантно одетый  Уолдо Хаммерсмит - Уолдо, сверхподозрительный
шофер такси, благодаря которому  Абнер  Бьюэлл  получил  тысячу  очков в тот
момент, когда Уолдо не  стал задавать вопрос, откуда на него свалилась такая
удача.
     Потом  на экране появился Уолдо, нервно дергающийся и потеющий в пустой
комнате.  А потом  пошел  очень  удачный  кусок.  Памела  Трашвелл  -  такая
подчеркнуто-вежливая - и Уолдо Хаммерсмит, шарящий рукой вслепую и хватающий
девушку за грудь.
     Абнер чуть ли не рот раскрыл от удовольствия.
     - Здорово, - негромко произнес он.
     Эта сцена принесла Абнеру пять тысяч призовых очков.
     А  потом  экран  показал  полицейского,   догоняющего   Хаммерсмита   и
хватающего его за шиворот. Хорошо, что краски такие яркие  - вот  он, бывший
шофер  такси мужчина  средних лет, перепуганный  и густою  покрасневший, как
юная  девица.  Такие  детали составляют непременный антураж  хорошей игры  -
вроде визга зайлонской девы, которую насилует  Оргморк, или  как музыкальное
сопровождение в более ранних играх.
     Вот  сцена, в которой Хаммерсмит хочет умереть  от  унижения,  а Памела
Трашвелл  готова  забыть все, лишь  бы только положить этому конец, - за эту
сцену очки не  полагались, но следить за ней  было одно удовольствие. Бьюэлл
даже чуть было не улыбнулся.
     Как  он залез под юбку -  это тоже было здорово.  Памела выглядела так,
будто ее укололи  шилом. Он  остановил  пленку  и прокрутил  ее назад, чтобы
снова увидеть  лицо  Памелы. Назад,  и  снова вперед, а  потом  опять назад.
Широко  распахнутые глаза на круглом  красивом  лице, обрамленном белокурыми
локонами.
     Отважная британка, подумал Бьюэлл. Надо бы создать новую игру и назвать
ее  "Отважный британец".  Пусть пять  фигурок в красной  униформе  маршируют
сквозь джунгли мимо аллигаторов. И пусть аллигаторы  сожрут  двоих из них, а
потом выплюнут косточки. Это будет вариант для детей.
     Бьюэлл  увидел, как лейтенант Кейси беседует  с Хаммерсмитом,  а  потом
стреляет ему  в голову. Бьюэллу это не  понравилось. Потеря игрока  обошлась
ему в десять тысяч штрафных очков. Он смотрел, как тело бывшего шофера такси
корчится на старом нью-йоркском пирсе, а жизнь покидает его.
     Нераскрытое   преступление.   Он   покачал   головой.   За  нераскрытое
преступление никаких очков не  полагалось.  Это был вынужденный ход - просто
чтобы спасти игру.
     Очки   полагались  только  за  реальные  достижения.  Заставить   Уолдо
Хаммерсмита  забыть  весь  свой  здоровый  пролетарский  скептицизм  -   это
достижение.  Но  заставить  Кейси  его убить -  вовсе нет. Кейси  был плохим
полицейским, он всю жизнь занимался  мелким рэкетом, и сделать его чуть-чуть
богаче  - значило  просто подтолкнуть его чуть-чуть вперед по той  скользкой
тропинке, на которой он и так уже находился.
     Его раздражало, что из-за Кейси он получил десять тысяч штрафных очков,
и он  вызвал  на  экран картинку, показывающую Кейси в данный момент. Иногда
такая картинка не появлялась вовсе, а иногда она показывала только ногу, или
только руку,  или  потолок. Абнер Бьюэлл  никогда не мог  предугадать,  куда
Кейси  положит  то,  что,  как  он  полагал,  было  секретным   переговорным
устройством,  но что,  на  самом  деле,  было  видеокамерой,  работающей  на
автономном  питании, сигнал от  которой  воспринимался спутником и  мог быть
ретранслирован в любую точку земного шара.
     Впервые  он задействовал Кейси  тогда,  когда  один  из служащих  банка
обнаружил ошибку в счетах "Инста-чардж". Бьюэлл вызвал на экран этот эпизод.
Вот  он,  Джо  Кейси, стреляющий  в  банковского  служащего  из  движущегося
автомобиля. Ноль очков.
     В следующий раз он задействовал  Кейси тогда,  когда  под  ногами начал
путаться  другой полицейский. Его Кейси застрелил с крыши здания из винтовки
с оптическим прицелом. Ноль очков.
     Абнер Бьюэлл  выглянул из окна на гладь Тихого океана, тронутую первыми
утренними лучами. Он был недоволен собой. Да, в этой игре обычное мастерство
ему изменило  - всякий  раз,  когда ему не удавалось заставить людей сделать
правильный ход,  он убивал их. Такое в компьютерной игре  было  не положено,
такого не было даже в первых версиях "Зонкмэна"
     На экране  возникло  размытое  изображение рукоятки  пистолета - просто
темное пятно. Кейси опять таскает переговорное  устройство в кармане.  Абнер
Бьюэлл проверил джойстик. Джойстик  у Бьюэлла и коробочка у лейтенанта Кейси
работали  согласованно.  Рядом  с  рычагом  джойстика  находилась  маленькая
красная кнопка. Бьюэлл привет ее в состояние готовности.
     На экране появилась надпись.
     "ВСЕ ГОТОВО КО ВЗРЫВУ".
     - Что это такое? - раздался детский голос с экрана.
     - Это мой пистолет, а это мое особое переговорное устройство, - ответил
Кейси.
     Экран стал светлее. В  углу показалось  проволочное ограждение. Внизу -
бетон. Кейси находился  во дворе какой-то школы. Возможно, вокруг него много
детей.
     Бьюэлл мгновенно все просчитал. За детей никаких очков не полагалось. В
то же время, он не заложил в  программу и никаких штрафных очков за убийство
ни в чем не повинных людей. Надо сделать это прямо сейчас. Абнер Бьюэлл ввел
в память  компьютера пятьсот очков  минус  за каждую  невинную жизнь и вдвое
больше  -  тысячу - за жизнь ребенка, если он окажется убит в ходе игры.  На
какое-то мгновение он  заколебался, а не слишком ли это жестоко по отношению
к нему  самому - не  слишком  ли велик штраф,  но потом великодушно позволил
себе оставить именно это количество очков.
     Бьюэлл нажал кнопку переговорного устройства.
     - Послушайте, Кейси, сколько сейчас вокруг вас детей?
     - Около десяти, устройство, - ответил Кейси.
     Кейси   всегда  называл  голос,   с  которым  он  разговаривал,  просто
"устройство". Он, впрочем, и не знал  ничего  больше  - только то, что голос
доносится из устройства.
     - Вы не могли бы перебраться куда-нибудь, где  мы сможем поговорить без
посторонних?
     - Дети понятия не имеют, о том что происходит, - сказал Кейси.
     - Куда-нибудь подальше от людей, даже и от детей.
     Детские  голоса  раздавались совсем близко. Им тоже хотелось что-нибудь
сказать в "устройство".
     -  На другой стороне улицы еще больше народу, - донесся голос  Кейси. -
Сейчас в Бронксе час пик.
     - Сколько людей на другой стороне улицы?
     - Двадцать, - доложил Кейси.
     И вдруг  замигала  голубая сигнальная точка на  соседнем  экране  - вся
стена была  превращена  в  настоящую  экранную  мозаику  ради  осуществления
игровых идей Бьюэлла. Это вышла на связь Памела Трашвелл,  а потом появилось
и  ее  лицо.  Бьюэллу надо  было  принять решение немедленно.  На  экране  с
изображением Памелы  начали расти очки, которые  она отнимала у него за  то,
что он медлит с ответом. В таких делах фактор времени значит  очень много  -
иначе игра не  была бы такой  захватывающей. В игре  должны существовать две
вещи: что-то, что вы должны приобрести, и что-то, что может  вас уничтожить.
А  оставлять  ту или иную фишку без  внимания означало самое  страшное:  это
уменьшало  количество денег, которые Бьюэлл мог использовать для продолжения
игры.
     Он принял решение.
     Абнер Бьюэлл нажал красную кнопку на джойстике.
     На другом  краю континента, в школьном дворе в  Нью-Йорке, взорвавшееся
переговорное устройство разнесло на клочки грудную клетку  коррумпированного
полицейского и  убило, разбросав  веером  смертоносные кусочки металла,  еще
семерых детей.
     Абнер Бьюэлл потерял на этом семь тысяч очков. Чтобы восполнить потерю,
ему придется теперь полностью изменить чью-нибудь личность, развернуть ее на
сто восемьдесят градусов и заставить сделать то, что этот человек никогда бы
не  сделал  при  других  обстоятельствах. В  противном случае  Бьюэлл  может
проиграть  игру разгромным  счетом.  Он уже был  близок к тому, что скоро на
экране высветится надпись: "Игра окончена".
     - Доброе утро, мисс Трашвелл.
     - Это опять вы? - отозвалась она.
     Камеры, установленные  под  потолком  компьютерного  центра,  давали ее
отчетливое изображение  на экране  у  Бьюэлла.  Щеки  Памелы Трашвелл начали
покрываться краской гнева.  Она подавала  знаки кому-то из сослуживцев.  Она
написала на листе бумаги: "Это он".
     Сослуживец прочитал записку и подозвал менеджера.
     - Не повезло вам на днях, а? - сказал Бьюэлл. - Сначала кто-то  пытался
вас пощупать. А потом еще залез под юбку.
     - Вы гнусный извращенец.
     - Памела, детка, как вы думаете, что я хочу вас заставить сделать?
     - Думаю,  вам нужны  какие-нибудь  гнусности. Я думаю,  вы больны и вам
нужна помощь.
     - Памела, я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали.
     Бьюэлл увидел на  экране, как менеджер протянул Памеле  записку: "ПУСТЬ
ГОВОРИТ ПОДОЛЬШЕ".
     - Наверное, какую-нибудь гадость, - сказала Памела.
     - Это зависит от того, как вы сами на это посмотрите. Я хочу, чтобы  вы
сделали что-то такое, что в  обычной ситуации вы делать не  станете.  Что-то
ужасное.
     - Я не сделаю ничего ужасного, благодарю вас. Меня так воспитали.
     - Скажите, что вы считаете ужасным, - попросил Бьюэлл.
     - Много чего, - ответила она.
     Абнер  Бьюэлл нажал  клавишу "Сложность-А" на клавиатуре компьютера  На
экране появилось имя с пояснением: "Ближайшие родственники в США"
     - Я хочу, чтобы вы убили свою тетю Агнес. Вы ведь с ней  живете, так? -
сказал Бьюэлл.
     Памела Трашвелл хмыкнула. Он увидел, как улыбка четче обозначила ямочки
у нее на щеках.
     - Дайте задание посложнее, Джек.
     - Что вы хотите сказать?
     - Вы ведь не встречались с моей тетей Агнес, правда?
     - Значит, вы это сделаете?
     - Разумеется, нет. Я ничего такого не  сделаю. Послушайте, Джек, почему
бы вам не  сделать одолжение  себе самому и  не сходить  к психиатру промыть
мозги? Это пойдет вам на пользу.
     -  Я хочу  посмотреть,  как  вы  убьете тетю Агнес. Я  хочу,  чтобы  вы
облизали  пожарный  гидрант  в  полдень  на  Таймс-сквер. Я  хочу, чтобы  вы
совокупились с диким зверем на Сент-Питерс-сквер,  я  хочу,  чтобы вы дали в
нос Ее Величеству, я хочу, чтобы вы лягнули герцога Эдинбургского по яйцам и
швырнули фунт крем-брюле в лицо принцу Чарлзу и леди Диане.
     - Звучит заманчиво, любимый, - рассмеялась Памела.
     Бьюэлл  ее  видел. Сучка хохочет.  Ее  веселье стоило  Бьюэллу штрафных
очков.  Она  не   относилась   к  нему  серьезно.  Ей  все   это  доставляло
удовольствие.
     К  ее  столу  подошел  сослуживец  и  протянул  записку.  Бьюэлл  сумел
прочитать. Там было написано. "МЫ ЕГО ЗАСЕКЛИ".
     Бьюэлл  наблюдал  за  тем,  как  в зале  компьютерного центра поднялось
возбуждение.  Появился менеджер,  а  кто-то  в задних  рядах шепотом сообщил
кому-то, что удалось определить номер телефона этого извращенца. Абнер ждал,
пока возбуждение достигнет кульминации.
     - Памела, чему вы так радуетесь? - поинтересовался он.
     - Слушай, ты гомик поганый. Мы тебя засекли!
     - Пусть ваш менеджер позвонит мне, если вы меня засекли.
     - Линия будет занята - вы ведь на ней висите.
     - Набирайте номер, - велел Бьюэлл. - Пусть менеджер наберет номер, если
вы такие умные.
     Он  увидел,  как  Памела  махнула  рукой  менеджеру  и что-то  шепнула.
Менеджер  кивнул, подошел к  соседнему аппарату  и набрал  номер. На  экране
номер семь у Бьюэлла замигала лампочка. Дозвонились.
     Абнер  нажал команду ВЗРЫВ.  У менеджера  вылетели глаза, словно кто-то
изнутри головы выстрелил ими из рогатки. Рот раскрылся от боли, и он выронил
трубку  из  рук.  Все  в  зале  повскакали с  мест  и  прикрыли  уши руками.
Высокочастотный сигнал сработал.  Бьюэлл заработал  триста очков. Лучше, чем
ничего.
     Памела швырнула трубку и  побежала  на помощь менеджеру, и  Бьюэлл тоже
отсоединился.
     Сучка.
     Надо сделать так, чтобы ее уволили из компьютерного  центра. Бьюэлл был
его владельцем, хотя  никто об этом не знал. Уволить ее - это для него проще
простого. Надо было сделать  это уже давно,  когда она  только-только начала
создавать для него проблемы.
     Она одна  из всех, кто получал дополнительные выплаты по "Инста-чардж",
добросовестно сообщила в банк об ошибке и продолжала  стоять  на своем, пока
банк ошибку не признал. Это привело к тому, что было начато расследование, и
оно продолжалось до тех пор, пока  Бьюэлл не взял  на содержание  лейтенанта
полиции Джо Кейси.
     И  с  того  самого дня  Памела  Трашвелл  стала  объектом  пристального
внимания со стороны Бьюэлла - его девочкой для битья, козой отпущения. Но до
сих пор ей все время удавалось обыграть его. Чертова отважная британка.
     Но тут он подумал, что  с  британцами  у него всегда  бывали  проблемы.
Около  года  тому назад  ему удалось проникнуть в  компьютеры, обслуживающие
правительство Великобритании, и он чуть было  не  заставил  правительство Ее
Величества выйти из НАТО и подписать договор о дружбе с Советским Союзом. Но
британцы   обнаружили   неполадки   в   самый   последний   момент,   начали
расследование,   и  Бьюэллу  пришлось   убираться   восвояси.  Он  не  любил
проигрывать, но те проблемы, которые он создал для британцев,  позволили ему
считать, что эту игру он не проиграл. В своем реестре он записал: "Ничья", К
игре можно будет еще вернуться.
     Абнер Бьюэлл  прошел в спальню, надеясь  уйти  от скуки,  забывшись  на
несколько часов сном, но как только он лег в постель, в мозгу у него молнией
вспыхнул замысел новой игры.
     Зачем тратить  время, дергать за ниточки, заставляя маленьких ничтожных
людишек или  малые  нации  совершать бессмысленные  действия? Они же все  не
имеют  никакой  ценности.  Можно  сделать  что-то грандиозное. Самое великое
действо.
     Ядерная война.
     Игра "Конец света".
     То-то будет треск!
     Он  лежал в постели  и думал. Конечно, если  разразится мировая ядерная
война, то он  тоже погибнет. Он немного поразмышлял об  этом, потом во мраке
спальни изрек свой вердикт по этому вопросу;
     - Ну так что же?
     Всем суждено рано или поздно умереть, а лучше погибнуть в огне  ядерной
войны, чем сдохнуть от скуки.
     Вот, наконец-то, игра под стать его таланту.
     Объекты: Соединенные Штаты и Советский Союз.
     Цель: заставить одну из этих стран развязать Третью мировую войну.
     Он заснул с улыбкой на устах и умиротворенностью в сердце.
     По  крайней мере, если ему удастся начать Третью  мировую войну, то эта
отважная британская сучка, Памела Трашвелл, тоже получит свое.



     Обычно Харолд  В.  Смит  давал Римо поручения  по  закрытой  телефонной
линии, для  чего  использовалась разветвленная система  связи со  множеством
секретных номеров.  В  прошлом для  этой  цели  использовались телефоны,  по
которым  можно  было  послушать   молитву,  сделать  ставки  у  нью-йоркских
букмекеров,  и даже  телефон  мясоперерабатывающего  завода  в  Рейли,  штат
Северная Каролина.
     Когда же  Римо  получил у портье своего отеля сообщение, что тетя Милли
заболела,  он  удивился,  потому  что  это  послание  означало:  он   должен
оставаться на месте, Смит сам к нему приедет.
     В тот же вечер Смит добрался до роскошного пентхауса в отеле в Атланте,
и сразу же почувствовал  какой-то холодок в  отношениях между Римо и Чиуном,
хотя  директор  КЮРЕ  и  не  был  абсолютно  в этом  уверен.  У  него  часто
создавалось  впечатление,  что  между  ними  происходят  какие-то  небольшие
стычки, но его никогда не посвящали в детали.
     В тех редких случаях, когда  Смит заикался об этом, Римо грубо отвечал,
что это не его ума дело. А Чиун вел  себя так, будто в мире есть только одна
действительно значимая вещь - это счастье Смита, а всякие трения между ним и
Римо - это "ничто". Но это внешнее  раболепие Чиуна  на самом деле было лишь
дымовой  завесой  - куда более  непроницаемой, чем фраза Римо "не вашего ума
дело".
     На этот раз речь почему-то шла о дынях. Чиун был уверен, что Римо забыл
про  дыни,  и  Смит заключил, что Римо забыл их купить. Впрочем, Смит весьма
сомневался, что они едят дыни. Ему казалось, что они вообще ничего не едят.
     Смит раскрыл свои тонкий кожаный "дипломат", внутренности которого были
выложены  свинцом,  чтобы предохранить содержимое  от  любого  просвечивания
рентгеновскими лучами. На небольшой клавиатуре он набрал какой-то код.
     - Ваши пальцы исполнены грации, о император Смит, - произнес Чиун.
     - Они стареют, - ответил Смит.
     - Возраст  - это мудрость. В  цивилизованных странах старость  уважают.
Старость  почитают. Когда  старшие  рассказывают  о  своих  традициях, к ним
относятся с должным почтением, по крайней мере - люди цивилизованные.
     Смит кивнул. Он  заключил, что  Римо  каким-то образом не уважил  и  не
почтил Чиуна. Но директор КЮРЕ не стал задавать никаких вопросов.
     Римо  лениво развалился  на  диване.  Он  был  одет в  майку, слаксы  и
шлепанцы на  босу ногу. Он наблюдал, как Смит что-то набирает на компьютере.
Однажды Смит предложил и ему обзавестись таким же компьютером, умещающимся в
"дипломате", добавив при этом, что любой  может научиться им пользоваться. В
нем  можно  хранить  информацию,  которая  пригодится  Римо,  им  не  сможет
воспользоваться  никто посторонний,  потому  что  система  надежно  защищена
паролями и кодами, и кроме того, через телефон  компьютер можно подсоединить
к компьютерной системе Фолкрофта, где хранились все архивы КЮРЕ. Смит назвал
это последним словом  компьютерной технологии. Римо  несколько  раз отклонил
предложение Смита. Смит  продолжал настаивать. В конце  концов, как-то  раз,
когда они встретились на  берегу реки в Литтл-Силвер, штат  Нью-Джерси, Римо
принял  предложение.  Четвертью  мили  ниже  по  течению  реки  он  разодрал
"дипломат", как бы сдирая кожуру с  банана, раскрошил содержимое и  бросил в
реку, где все это и затонуло, не оставив и следа.
     - Зачем вы это сделали? - спросил тогда Смит.
     - Не знаю, - ответил Римо.
     - И все? Просто не знаете?
     - Точно.
     С  той  поры  Смит  больше  не   предлагал  Римо  обзавестись  никакими
техническими устройствами.
     Сейчас Смит закрыл "дипломат" и через комнату посмотрел на Римо.
     - То, с чем мы столкнулись сейчас, - это сложный головоломный узор. Это
тот узор, который  выводит нас на  что-то столь пугающее,  что  мы  не можем
понять, что к чему.
     - Ну и что в этом для нас нового? - съязвил Римо.
     - Любая опасность трону есть великая опасность, - изрек Чиун.
     Римо знал, что Чиун не преминет раздуть любое  слово  Смита до проблемы
ужасающих  масштабов,  исходя  из  концепции,  что  в   безмятежном  царстве
ассассины умрут с голоду.  Подобно  современным юристам, Мастера Синанджу на
протяжении многих веков уяснили,  что если миру не грозит никакая опасность,
то надо, не жалея сил, представить дело так, будто бы угроза существует.
     -  Мы стоим перед опасностью всеобщего  ядерного уничтожения, - поведал
Смит.
     -  Это  длится  вот уже сорок лет, - отмахнулся  Римо. -  И все, что мы
имеем,  - лишь мелкие локальные  войны.  Ядерное  оружие, как  ничто другое,
способствует сохранению мира.
     -  Может быть,  больше нет,  -  возразил Смит.  - Похоже, кто-то вносит
элемент нестабильности в ситуацию, но мы не можем точно сказать, кто и как.
     - А откуда у вас такие сведения? - поинтересовался Римо.
     - Да  просто какие-то обрывки информации,  которые попали в поле зрения
наших компьютеров. Кто-то ищет подходы к людям, имеющим отношение к ядерному
оружию в Америке и в России. Кто-то  или что-то подключается к линиям связи,
проникает  сквозь  кодовую  защиту  и внедряется  в  базы  данных.  Все  это
напоминает картинку из точек. Каждая точка сама по себе ничего не значит, но
все вместе они складываются в картину.
     - Угрожающую картину, - с готовностью поддакнул Чиун.
     - А что вы хотите от меня? - спросил Римо.
     - Выясните, что происходит.
     - Я ненавижу машины. Я перед ними пасую. Я даже не знаю, как обращаться
с этим скремблером, который вы мне всучили, чтобы кодировать наши телефонные
разговоры.
     - Там всего две кнопки, - заметил Смит.
     - Точно, - согласился Римо. - Две кнопки, а я никак не могу  запомнить,
какая для чего. Мне все это не нужно.
     - Римо, весь мир может взлететь на воздух, - гнул свое Смит.
     - А-й-и-и! - возопил Чиун. - Судьба мира в наших  руках, о император, -
добавил он.
     Его  длинные пальцы, направленные  в потолок  пентхауса,  были символом
неотвратимости рока.
     - Даже Чиун понимает, что происходит, Римо.  Это может оказаться концом
света.  Мы послали  одного агента, потом  другого,  потом третьего, -  и все
сотрудники  всех этих агентств вдруг перестают работать. Их выводят из игры.
Их  убивают. Их  подкупают. Они сходят с ума. Это чудовищная сила,  и вполне
возможно, что уже начался отсчет последних секунд до начала войны.
     - Отсчет секунд? Это ничего не значит. Когда вам понадобится остановить
того, кто собирается нажать на кнопку, то позовите меня, - ответил Римо.
     - Катастрофа, -  заунывно  пропел Чиун. - Рок  навис  над миром  и  над
империей!
     - Римо, Чиун понимает.
     - Точно, -  отозвался  Римо, повернулся на другой бок и улегся спиной к
Смиту.
     С видом чрезвычайной важности Чиун обратился к Римо по-корейски:
     - Глупец, разве ты не знаешь,  что каждый чих императора означает конец
света? Так думают все императоры на земле. Они похожи на молодых женщин, для
которых любой  пустяк  означает,  что  мир  находится на краю  гибели.  Если
императору  не  нравится  поданный  ему на обед  десерт  -  это конец света.
Запомни навсегда. Никогда не следует говорить правду императору. Он не будет
знать, что ему с  ней делать, и очень вероятно, сильно обидится. Сделан так,
чтобы он верил, что все, что он говорит, - это очень важно.
     Римо отвечал ему тоже по-корейски - он неплохо выучил этот язык:
     - Все совсем не так, Чиун. Смит обычно не волнуется по пустякам. Дело в
том,  что меня  это больше не волнует. Мы  постоянно стоим на пороге большой
войны,  каждый  день  мы  слышим, как  нам  твердят об  этом,  но ничего  не
происходит.
     - Притворись, что все это важно, - настаивал Чиун. - Этот сумасшедший -
император.
     -  Никакой он  не император,  -  отмахнулся  Римо.  -  Если  ты на него
работаешь, это еще не означает,  что  он император. Он  наемный работник,  и
работает на президента, а я ненавижу ему лгать.
     -  Ассассин, который не хочет лгать императору, - это ассассин, который
хочет, чтобы его деревня голодала.
     - Синанджу не голодает вот уже целых три столетия, - ответил Римо.
     Синанджу, небольшой  поселок в  Северной Корее, был  родиной  Чиуна.  В
течение многих столетий лишь  труды Мастеров Синанджу поддерживали  жителей.
Мастера Синанджу были создателями всех боевых  искусств и величайшими в мире
убийцами-ассассинами. Чиун был последним в ряду Мастеров Синанджу.
     - Синанджу не голодает потому, что Мастера Синанджу служат своей родине
верой и правдой, - выпалил  по-корейски Чиун. - Ты имеешь дело не с какой-то
там  страной,  история  которой насчитывает  всего двести  лет и  на которую
случайно набрели твои предки. Ты защищаешь не что иное как Синанджу!
     -   Папочка,  я  видел  Синанджу.  Эго  грязная  деревня.  Единственная
ценность, которую породила  эта помойка, - так это ассассины, поддерживающие
своими трудами жителей. А сами жители - ленивые неумелые тупицы. Если бы они
такими не были, ты бы не взялся обучать меня.
     - И такая  неблагодарность срывается с языка  человека, который даже не
может запомнить про дыни на земле!
     - Сколько мне еще слушать это?
     -  Пока не запомнишь, - изрек Чиун и обратился  к  Смиту:  -  Он уяснил
теперь, насколько все это серьезно.
     -  Надеюсь, Римо, что это так, потому что мы не знаем, что предпринять.
У нас есть только вы.
     Римо  снова повернулся на  другой бок  и  глубоко вздохнул. Взглянув на
Смита, он произнес:
     - О'кей. Не могли бы вы все это еще раз повторить?
     Смит описал систему советских и американских вооружений в самых простых
терминах - как в детской книжке.  У двух ядерных держав есть большие  пушки,
готовые бабахнуть. Это -  ядерное  оружие. Оно очень-очень  опасно. Если его
применить, то  начнется такая война, которая уничтожит весь мир, потому что,
в  отличие от  мечей и  ружей, такое оружие  может  погубить  и того, кто им
воспользуется. А значит, две великие державы должны иметь что-то такое,  что
не даст  этим большим  пушкам просто так взять и бабахнуть. И,  конечно  же,
нужны какие-то устройства, которые приводят в  действие эти пушки. Вроде как
спусковые крючки и предохранители.
     И  вот теперь  кто-то дурачится,  играет  этими  спусковыми крючками  и
предохранителями. Ясно?
     -  Еще  бы. Теперь  покажите мне эти  спусковые крючки,  я  выясню, кто
держит на них палец, и прикончу его.
     -  Ну, это не так-то  просто, - возразил Смит. - Это вовсе не похоже на
спусковой крючок пистолета.
     - Я и  не думал,  что  это так просто. С вами никогда ничего  не бывает
просто. Куда мне отправляться?
     -  В  деловой  части  Нью-Йорка  есть  компьютерный центр. Он  каким-то
образом связан с  этим делом. Похоже, что  оттуда каким-то  образом  исходят
деньги,  а  иногда он становится передаточным  звеном  какой-нибудь цепочки,
которую нам удается перехватить.
     -  Ладно, -  с  отвращением  произнес Римо. - А  где этот  компьютерный
центр?
     Смит  назвал  адрес и опять  растолковал проблему в таких словах, будто
говорил о стеллажах, забитых  консервными банками, которые стоят  высоко над
миром на очень легких опорах. Эти опоры  одновременно запрограммированы и на
то, чтобы рухнуть, и на то, чтобы не рухнуть.
     - И  кто-то пытается  обрушить опоры, которые запрограммированы  на то,
чтобы не рухнуть, - догадался Римо.
     - Наконец-то до вас дошло! - обрадовался Смит.
     -  Не совсем, - возразил  Римо.  -  Все это скорее работа  для Эббота и
Костелло.
     - Он просто шутит, - поспешил  вставить Чиун. - Вам вовсе не надо брать
на работу этого Аббата и Котлетто. Римо  готов исполнить  ваше задание. Тот,
кого обучил  Мастер Синанджу,  нуждается только  в  одном - чтобы  император
изложил  ему  свое желание.  И  тогда  он доставит императору  все,  что тот
пожелает.
     - Это так, Римо?
     - Откуда мне знать, черт побери! - огрызнулся Римо.
     Он потерял записанный минуту назад адрес компьютерного центра. Он знал,
что куда-то его  засунул.  А  может быть, он его  порвал.  С адресами  такое
случается.
     Перед  уходом Смит  поинтересовался, в чем  именно  заключается система
охраны президента от грузовиков, начиненных бомбами и иранцами-самоубийцами.
     -  Лучшая защита от нападения находится в  голове у нападающего. Это не
сама защита, а то, что он считает своей защитой, - объяснил Римо.
     -  Не понимаю. За  рулем  грузовиков сидят самоубийцы. Как смерть может
напугать человека, который хочет лишить себя жизни?
     - Как бы  вам это  объяснить?  Вы  понимаете их движущие мотивы, только
думая о том, что  пугает вас. Да, конечно, они  готовы убить себя, но только
при  определенных  обстоятельствах, а  я изменил эти  обстоятельства.  -  Он
разглядел выражение полного недоумения на лице Смита и добавил: - Давайте, я
попытаюсь объяснить вам  это так: чем грознее оружие, тем более оно уязвимо.
Чем острее лезвие, тем оно тоньше, верно?
     - Да.  Кажется, так. Но какое  это имеет отношение к охране президента,
которую вы обеспечили?
     - То, что  заставляет этих людей желать смерти, одновременно составляет
и их слабость. Надо проникнуть в их мысли, в их веру и заставить ее работать
против них. Понятно?
     - Вы убедили их, что это дурно с моральной точки зрения?
     -  Нет.  Послушайте.  Может  быть,  в  какой-нибудь  дурацкой  школьной
аудитории  такие слова не приветствовались бы, но там,  в Иране, жизнь стоит
дешево. Они вовсе не ценят человеческую жизнь так,  скажем, высоко, как  мы.
Для них жизнь  - это просто  констатация факта, что они живут. Черт  побери,
половина детей там умирает, не дожив и до восьми лет, а если бы и дожили, то
их все равно нечем было бы кормить.
     - Что вы хотите сказать, Римо?
     - Я хочу сказать, что напугал их так, что они обделались.
     Он  пытается сказать, о император, - поспешил вставить свое слово Чиун,
-  что  вы сделали мудрый выбор,  избрав  именно нас на  роль ассассинов,  и
теперь ваш  президент может не  опасаться  этих ничтожных  червяков, которые
осмелились угрожать столь славной личности.
     - Похоже,  это означает,  что  он  и  в самом деле  в  безопасности,  -
заключит  Смит, тщетно, хотя  и очень  тщательно,  пытавшийся проследить всю
логику.
     - Ага.  Точно. Он  в безопасности. Они больше не будут пытаться до него
добраться.
     - Ну, если это ваше слово, - произнес Смит.
     -  Он  в безопасности настолько, насколько вы  этого  желаете, - сказал
Чиун с улыбкой змея-искусителя на лице.
     Он никогда не забирал назад своего предложения. Если Смит захочет стать
президентом, ему надо только сказать одно слово, и нынешний обитатель Белого
Дома  просто прекратит свое существование. Римо знал, что Чиун до сих пор не
может  до  конца поверить, даже  спустя столько лет, что  Смит не  замышляет
свержение президента  с тем, чтобы  самому стать им.  В конце  концов, зачем
прибегать  к  услугам  Мастера  Синанджу  ради  такого  глупого  дела,   как
безопасность страны? В истории  Дома Синанджу страны и  народы  всегда  были
чем-то имеющим весьма малое значение. Только император - он платил за услуги
- имел значение.
     - Я хочу, чтобы он был в безопасности, - сказал Смит.
     - Как пожелаете, - отозвался Чиун.
     Он услышал совсем иное. "Пока еще  нет. Я дам вам знать, когда наступит
подходящее время, чтобы убрать президента".
     - Ну вот,  - вздохнул Римо. - Еще одно задание, и никто ничего и никого
не понимает.
     - Мы понимаем друг друга очень хорошо, - сказал Смит и кивнул Чиуну.
     Чиун тоже кивнул Некоторые  из этих белых иногда  бывают очень и  очень
себе на уме.

     Чиун настоял на том, что он должен сопровождать Римо в Нью-Йорк, потому
что, как он выразился, у него "там кое-какие дела"
     -  Согласно  контракту, ты  не имеешь права служить  никому  другому  в
Америке, - напомнил ему Римо.
     - Я  не предаю своих повелителей.  Но  есть иные сферы интеллектуальной
деятельности, которой я занимаюсь.
     Они сидели в номере нью-йоркского отеля.
     У Чиуна в  руках был большой  толстый  конверт - около фута  в  длину и
девять дюймов в ширину. Чиун бережно прижимал его к груди.
     Римо догадывался: Чиун  хочет, чтобы он спросил, что это такое. Поэтому
он не стал спрашивать.
     -  Я  обошелся с тобой лучше, чем ты того заслуживаешь,  - сказав Чиун,
указывая на пакет.
     - Это книга?
     - Могут у меня быть кое-какие сугубо личные дела? - спросил Чиун.
     - Конечно.
     - Это книга, - сказал Чиун.
     Но Римо не стал расспрашивать,  что за книга. Он знал, что однажды Чиун
попытался  опубликовать   в  Нью-Йорке   свои  поэтические  произведения  на
корейском и  получил отказы из  двух издательств. Один из издателей сообщил,
что стихи понравились, но они не вполне соответствуют профилю  издательства;
другой  ответил,  что,  по  его  мнению,  стихи  еще  не вполне  готовы  для
публикации.
     Римо никак  не мог понять, каким образом издатели могли  прийти к этому
заключению, ибо стихи Чиуна были написаны на таком варианте корейскою языка,
который знал, насколько  Римо  мог судить,  только  Чиун. Возможно, Римо был
единственным в  мире, кроме  Чиуна,  человеком,  который мог  бы  понять эти
стихи, потому что некоторые наставления Чиуна, касающиеся дыхания, содержали
в  себе ритмы  этого  языка. Римо узнал, что этот диалект  - очень  древний,
только тогда,  когда  какой-то  ученый, занимающийся  историей Кореи, указал
ему, что нет в мире  человека,  который владеет этим языком, потому  что  он
вышел из употребления за четыре столетия до того, как Рим стал городом.
     Чиун был раздосадован, что Римо не  спрашивает о  его  новой книге.  Он
сказал:
     -  Я никогда не дам  тебе  прочитать мою новую книгу, потому что ты  не
сможешь ее оценить. И вообще - ты так мало в мире ценишь.
     - Я прочитаю ее, когда мы вернемся, - пообещал Римо.
     - Оставим это, - отозвался Чиун.
     - Я обещаю, что прочитаю твою книгу.
     - Я  не хочу, чтобы ты ее читал, - заявил Чиун. - Твое мнение  не имеет
никакой цены.
     - Ладно, - согласился Римо.
     - Я оставлю для тебя экземпляр.
     Римо вышел из отеля  в  таком  настроении,  что готов был  разнести  по
камешку стены всех попадавшихся ему навстречу домов. Достукался - теперь ему
придется читать чиунову рукопись! Не то плохо, что он пообещал ее прочитать,
а то,  что теперь ему в  течение  долгих месяцев придется отвечать на разные
вопросы,  касающиеся мельчайших деталей  произведения,  а если он не  сможет
правильно  ответить, то для Чиуна это будет лишним доказательством, что Римо
на все наплевать.
     Так  было не  всегда.  Раньше  было время, когда Римо  ощущал,  что  он
свободен от подобных чувств, свободен от необходимости постоянно доказывать,
что ему не  наплевать, доказывать, что  он  достаточно хорош, что он достоин
чести  стать преемником Чиуна.  Он знал,  что  достоин. Он знал, что ему  не
наплевать. Так почему он должен снова и снова доказывать, что это так?
     - Почему?  -  спросил  Римо у  пожарного  гидранта,  стоявшего  в  этот
прохладный денек на углу Таймс-сквер,  а пожарный  гидрант, не сумевший дать
правильный ответ,  вдруг  обнаружил,  что  в  самой  его середине  находится
человеческая рука, расколовшая его до основания.
     Пожарный гидрант ответил  мощной струей воды, взметнувшейся вверх между
двух его половинок, раскинувшихся в стороны, как лепестки цветка.
     - Боже мой! -  воскликнула  какая-то женщина, выходящая с  покупками из
соседнего магазина. - Он расколол пожарный гидрант!
     - Вы лжете, - сообщил ей Римо.
     - Как скажете, - согласилась женщина. Это - Нью-Йорк. Кто знает? Может,
этот  парень  -  член  какой-то  новой  секты  убийц, поклоняющихся пожарным
гидрантам.  А может,  он работает  на новую  муниципальную программу,  целью
которой  является  испытание  пожарных  гидрантов  на прочность. -  Все  что
пожелаете, - добавила она.
     А Римо, увидев, что женщина испугана, сказал:
     - Мне очень жаль.
     -  Ах, ему очень  жаль! -  возмутилась женщина. Он выказал слабость,  а
нью-йоркцы обучены нападать на  слабых. - Это был совершенно  новый пожарный
гидрант.
     - Да нет, я хотел сказать, мне жаль, что я напугал вас.
     - Да что вы, не стоит, - сказала женщина.
     В Нью-Йорке не  следует доводить людей до  такого состояния, когда  они
начинают задыхаться от чувства собственной вины.
     - Мне не нужно ваше прощение, - заметил Римо.
     - Иди ты в задницу! - положила конец диалогу женщина.
     В Нью-Йорке, если  все остальное не срабатывало, всегда  оставалась эта
фраза как последнее средство.
     Когда Римо добрался до  компьютерного центра, он вовсе не был  настроен
на  оптимистически-доброжелательно-британское присутствие женщины,  табличка
на столе которой гласила, что она - мисс Памела Трашвелл.
     - Вас интересует наша последняя модель? - спросила Памела.
     Ее обширная  грудь была покрыта ангорским свитером, а улыбка  открывала
ряд безупречно-белых зубов в обрамлении очень красных губ.
     - А она лучше, чем старая модель? - спросил Римо.
     - Она  удовлетворит все ваши  потребности,  - сказала Памела. -  Все до
одной.
     При этом она широко улыбнулась, а Римо отвернулся - ему было скучно. Он
знал, что так действует на многих женщин. Поначалу это возбуждало, но теперь
он знал,  что это  - лишь то,  что есть на  самом деле: проявление того, что
женщины  находят  его  вполне пригодным и поддаются врожденному инстинкту  -
желать продолжения рода от  наиболее пригодного для этой  цели представителя
своего  биологического вида. Именно в этом всегда и заключалась суть красоты
и   привлекательности  -  проявление  столь   же  глубинной  функции  живого
организма,   как  дыхание,   еда  или   сон.  Именно  это  всегда  позволяло
человеческому  роду  продолжать  свое   существование,  а  продолжение  рода
человеческого больше не входило в число вопросов, интересующих Римо.
     - Продайте мне компьютер. Вот и все.
     - Ну, компьютер должен быть для чего-нибудь нужен, - ответила она.
     -  Ладно, - уступил Римо. -  Дайте подумать. Он  нужен мне затем, чтобы
начать Третью  мировую  войну.  Я  хочу проникнуть  в компьютерную  систему,
обслуживающую   правительство,  с  тем,  чтобы  подорвать  валютную  систему
иностранного  государства.  Я хочу,  чтобы  банки  раздали  деньги  нищим  и
разорились. Я хочу вызвать взрыв ядерных боеголовок.
     - И все? - поинтересовалась Памела.
     - Ну, и он, конечно, должен играть "Янки Дудл", - добавил Римо.
     - Посмотрим,  что мы можем сделать,  - сказала Памела  и отвела Римо  в
уголок, где находился  целый каталог компьютерных  программ,  умевших делать
все что угодно -  они могли рассчитать конструкцию здания, а могли и сыграть
в игру "Меткий стрелок".
     Исполняя  свои   служебные  обязанности,  Памела  принялась  объяснять,
принципы  работы  компьютера.   Она   начала  с  простого  образа:  калитка,
реагирующая на элементарную команду "да - нет". По команде  "нет"  - калитка
закрывается, по команде "да" - открывается. Потом, она увлеклась и принялась
взахлеб  рассказывать, как  эти  "данет" приводят  компьютер в  действие, и,
разъясняя всю  эту неудобоваримую дребедень, она приветливо улыбалась Римо -
так, будто кто-то вообще смог бы проследить за ходом ее мысли.
     Римо позволил ей  нести эту чушь,  пока не начал  засыпать,  и тогда он
сказал.
     -  Вы знаете,  мне вовсе не требуется подсчитать,  на какую сумму я еще
могу выписывать  чеки.  У  меня вообще  нет  чековой книжки. Я  просто  хочу
развязав Третью мировую войну. Помогите мне в этом. Что у вас есть из оружия
массового поражения?
     Прежде чем  она  успела ответить, кто-то  подозвал ее к  телефону.  Она
сняла  трубку  на  соседнем  столе и  начала  густо  краснеть  Римо  заметил
телекамеры, установленные на  потолке. До того  они  вращались  из стороны в
сторону,  держа в  поле зрения все помещение компьютерного центра, но теперь
они замерли  и  все  дружно уставились  на  Памелу Трашвелл. Он посмотрел на
Памелу и увидел, как  выражение  смущения  на ее покрасневшем лице сменилось
выражением гнева, она выпалила:
     - Пошел ты, ублюдок поганый! - и швырнула трубку.
     Пока   трубка   летела  от  руки  Памелы  до   аппарата,  Римо   уловил
ультразвуковые колебания, исходящие из трубки. Если  бы Памела не отняла  ее
от уха, то ее перепонки лопнули бы.
     Она  этого не  заметила. Она разгладила юбку,  подождала, пока  румянец
немного отхлынет, и вернулась к Римо  - само воплощение идеальной британской
продавщицы.
     - Как я понимаю, это не был друг, - заметил Римо.
     - Это человек, который меня достает вот уже несколько месяцев.
     - А кто это? Почему вы не сообщили в полицию?
     - Я не знаю, кто это, - сказала Памела.
     - А кто управляет этими камерами? - спросил Римо, показав на потолок.
     - Никто. Они автоматические, - ответила Памела.
     - Ничего подобного.
     - Извините, сэр, но они автоматические.
     - Нет, - твердо сказал Римо.
     - Это наше оборудование, и мы знаем, как оно работает, так  что если вы
будете  так добры  и  сосредоточите свое  внимание, я объясню  вам  принципы
работы простейшего компьютера, - сказала Памела.
     - Этими камерами кто-то управляет, - упрямо твердил Римо. - Вот  сейчас
они за вами следят.
     - Это невозможно, - возразила Памела и подняла взор вверх.
     Когда, несколько мгновений спустя, она опять  взглянула на камеры,  они
по-прежнему были направлены на нее.
     - Это  место  определенно спроектировано  с  какой-то особой  целью,  -
заметил  Римо.  -  Вы можете проследить,  откуда  к  этим камерам  поступают
команды?
     - Я боюсь, - призналась Памела.  - На прошлой неделе мне удалось засечь
номер этого телефонного хулигана. Наш менеджер взял трубку, и у него лопнули
барабанные перепонки. Я не знаю, что делать. Я подала заявление в полицию, а
они  сказали, забудьте об этом. Но как можно об  этом  забыть,  если  кто-то
заставляет людей врываться в офис, хватать вас, трогать, дергать и все такое
прочее? Я знаю, что этот ненормальный, который звонит, - именно он  стоит за
всем этим.
     - И вы не знаете, кто он? - уточнил Римо.
     - Нет, а вы?
     Римо покачал головой.
     - А почему бы нам вместе это не выяснить? - предложил он.
     - Извините, но я вас не знаю, и я вам не доверяю, - сказала Памела.
     - А кому вы хотите доверять?
     - Я не доверяю полиции.
     - Ведь именно я показал вам, что за вами следят, - напомнил Римо.
     -  Я не знаю, кому  теперь  можно доверять. Мне  звонят в  любое время.
Звонящий, похоже, знает, чем  я занята. Странные люди подходят  ко мне среди
бела дня и  делают очень  странные вещи. Звонящий это знает.  Он  всегда все
знает. Я вам не доверяю. Извините.
     Римо наклонился к ней поближе и  дал  ей почувствовать его присутствие.
Ее голубые глаза заморгали.
     - Мне в настоящий момент вовсе не  требуется романтическое увлечение, -
произнесла она.
     - Я-то подумывал о грубом сексе.
     - Животное,  -  заявила Памела  Трашвелл,  но  глаза ее  при этом  ярко
вспыхнули, а ямочки на щеках обозначились четко-пречетко.
     - Хотите, я покажу вам, как начать ядерную войну?
     - Конечно,  -  с готовностью согласился  Римо. - А я вам покажу, как мы
оба взлетим в сиянии славы.
     Она отвела  его в заднюю комнату компьютерного центра. Там был огромный
экран,  а прыщавый молодой человек с сильно расширенными зрачками  висел над
клавиатурой, как  окорок в коптильне - так же  неподвижно. Только, в отличие
от окорока, у него шевелились пальцы.
     Памела велела ему  подвинуться.  Он  подвинулся, но пальцы его остались
все в том же положении. Ему потребовались добрых две минуты, чтобы осознать,
что он больше  не сидит за машиной. Когда это до него, наконец,  дошло, и он
ошарашенно огляделся по сторонам, Памела велела ему сходить пообедать.
     - Покурить, покурить, - отозвался он. - Мне надо перекурить.
     - Хорошо, - одобрила она. - Пойди покури.
     Когда   он   ушел,   она    объяснила   Римо,   что   этот   юноша    -
программист-самоучка,   специализирующийся   на  проникновении  в  различные
засекреченные компьютерные системы.
     - Он даже отыскал способ проникнуть в компьютерную систему Министерства
обороны, - добавила она.
     Римо кивнул, а она продолжала:
     - Видите эти цифры?  Мы можем вызвать их на экран в  любое время, когда
только  захотим.   Первая   цифра  означает  Министерство  обороны,   вторая
показывает,   что  это   Военно-воздушные   силы,  третья   -   Командование
стратегической  авиации, а четвертая - ракетная база. Пятая сообщает уровень
активности  русских,  шестая говорит, где мы  сейчас  находимся,  то  есть в
Нью-Йорке, а седьмая - что происходит в Нью-Йорке.
     Римо ничего не понял, но посмотрел на цифры. Пятая и седьмая цифры были
нули,  что  означало,  что  русские не  делают ничего, догадался  он,  и что
Нью-Йорк по-прежнему стоит на месте.
     - Ну и какая от всего этого польза? - спросил Римо.
     - Ну, вообще-то  мы получили  контроль  пока еще не  над всеми данными.
Понимаете, мы  этим  занимаемся  в  чисто  исследовательских целях  -  чтобы
выяснить, как далеко простираются возможности компьютеров.  Но  Харолд - это
тот  парень, который только  что вышел,  - он полагает,  что сможет  глубоко
внедриться в систему компьютеров Военно-воздушных Сил и заставить их нанести
ракетный удар, если он этого захочет.
     -  Будем надеяться, что  никто  его не сведет с ума, - заметил  Римо. -
Надеюсь, он найдет что покурить на улице.
     На экране вдруг бешено и беспорядочно замелькали буквы и цифры.
     - Что происходит? - удивился Римо.
     Он  заметил,  что пятая цифра  -  активность  русских  -  подскочила до
девяти.
     - О Боже! - ахнула Памела.
     - Что происходит? - повторил Римо.
     - По-моему, русские нанесли по нам ядерный удар, - сообщила Памела.
     Седьмая  цифра - состояние  города Нью-Йорка тоже перескочила с нуля на
девять.
     Римо ткнул в эту цифру.
     - А это что значит?
     - Это значит,  что мы только что были уничтожены в результате  ядерного
удара, - поведала Памела.
     - А это не так плохо, как я раньше думал, - сказал Римо. - Я  ничего не
чувствую.
     -  Наверное, в систему  закралась ошибка. Цифра  девять означает полное
уничтожение, - сообщила Памела.
     -  Значит,  компьютер ошибся, - сказал Римо.  -  Ну что  ж, на то он  и
глупая машина.
     Третья и четвертая цифры на экране сменились.
     - А это что означает? - спросил Римо.
     -  Это  означает,  что  Командование  стратегической  авиации  получило
сообщение об этом мнимом нападении и теперь занимается проверкой.
     Третья цифра снова вернулась к нулю.
     Римо сказал:
     - Это означает, что они все проверили и беспокоиться не о чем.
     Памела кивнула.
     - Но посмотрите на четвертую цифру, - сказала она.
     Это была цифра девять.
     - А это что означает? - спросил Римо.
     - Это означает, что  где-то в Соединенных Штатах есть ракетная  база, и
ее командование полагает, что все мы уничтожены. И, вероятно, они собираются
нанести по русским ответный ракетный  удар.  - Она  отвернулась от  экрана и
посмотрела на Римо. - По-моему, началась Третья мировая война.
     - Вот приключение на мою задницу, - заметил Римо.
     Но  Памела  Трашвелл его не слышала.  Она  подумала  о Ливерпуле, своем
родном Ливерпуле,  о том,  что  ее родная Англия взлетела  на воздух в  огне
ядерной войны. Она подумала  о десятках миллионов гибнущих людей, и  тогда -
вероятно, это была типично британская инстинктивная реакция на мировую войну
- она потянулась к молнии на брюках Римо.

     Подполковник Армбрюстер Нейсмит заступил на  дежурство в своем  бункере
ровно в восемь часов утра, за несколько секунд до этого припарковав  один из
двух своих "мерседесов" перед зданием штаба базы.
     Было  около  полудня,  когда  ему приказали уничтожить все  в России  к
востоку от  Москвы  и  к западу  от  Владивостока. Чтобы  сделать  это,  ему
достаточно  было  повернуть  ключ.  Он  повернет   один  ключ,  его   первый
заместитель  повернет  другой,  совершенно  независимый,  потом он  подождет
окончательного подтверждения, а потом нажмет на кнопку.
     - Тревога вполне похожа на настоящую, - заметил Нейсмит.
     - Это  не тревога, - возразил его  первый  зам. -  Нью-Йорк  уничтожен.
Полное разрушение.
     - Надеюсь, это несерьезно, - сказал Нейсмит.
     - Сэр?
     - Ну, мы ведь не знаем точно, начало ли это войны. Этого мы не знаем.
     - Это  сигнал  "Браво  Красные", -  заявил  первый  зам.  -  Мы  должны
повернуть наши ключи.
     - Не надо спешить, - ответил Нейсмит.
     -  Ситуация  требует немедленных действий,  -  настаивал первый.  -  Мы
должны привести в действие все средства.
     - Да знаю я, черт побери! Я ведь командир.
     - Так чего же мы ждем?
     - Я ничего не жду. Я хочу убедиться, что мы поступаем правильно. Ладно.
Нью-Йорка  больше  нет. Это, конечно,  трагедия. Но  начало  ли это  военных
действий? Может  быть, нашим  ответом будет эмбарго на поставки зерна. Может
быть,  наша команда не поедет на Олимпиаду. Мы не знаем.  Мы же не принимаем
решения. Итак,  мы потеряли Нью-Йорк. Многие  страны в  истории  теряли свои
города.  Нам не следует  поступать  опрометчиво. Мы  всегда  можем направить
жесткую ноту по этому поводу.
     - Я думаю, дело зашло намного дальше, сэр, - сказал первый заместитель.
- У меня есть мой ключ. Я вижу приказ. Я вижу ваш ключ. Свой ключ я вставил,
но не могу повернуть его до тех пор, пока вы не повернете свой, сэр.
     - Я  здесь не для того,  чтобы совершать  полоумные  поступки, - твердо
заявил Нейсмит. - Я  занимаю ответственный пост, и я намерен исполнить  свой
долг.
     - Приказ - вставить ключ, - твердил свое первый.
     - Я вижу.
     - Ну, и?
     - Я это сделаю. Вот, я делаю это.
     Подполковник  Нейсмит снял ключ с цепочки, висевшей  у него  на шее,  и
вставил  его в  специальное гнездо.  Потом  посмотрел  на  зеленый  экран. В
бункере  было  жарко,  в  нем  набралось  довольно  много  народа.  Нью-Йорк
разрушен. Бостон  взлетел на  воздух. Атланта охвачена  пламенем. На  экране
снова вспыхнула и замигала команда "Браво Красные".
     Потом на экране появилось новое сообщение.
     Оно гласило, что если Нейсмит немедленно  не повернет ключ, то он будет
объявлен  нарушившим  приказ.  И  тут  подлинный ужас военной службы  дохнул
Армбрюстеру Нейсмиту прямо в лицо: если Америка переживет ядерную войну, ему
предстоит лишиться пенсии.
     А может быть, что-то и похуже.
     Нейсмиту хотелось  выбежать из бункера,  забраться в свой "мерседес"  и
уехать  куда-нибудь, лучше  всего  в аэропорт, а потом  - в свой особняк  на
одном из Карибских островов.
     Предупреждение  о  санкциях  за  нарушение  приказа  снова замигало  на
экране.  Первый заместитель уже собрался вынуть свой ключ и  сообщить в штаб
командования, что бункер бездействует из-за того, что столкнулся с кадровыми
проблемами. Но тут вдруг Нейсмит вставил свой ключ в гнездо и повернул его.
     Ракеты   были  готовы  взлететь.   Нейсмит  вымученно   улыбнулся.  Его
подчиненные посмотрели на него,  каждый со своего поста. Во  взгляде первого
зама сквозило подозрение.
     - Вы ужасно долго медлили, сэр.
     - Мне не хотелось торопить события.
     - Да, сэр, - сказал первый.
     Но в своем  блокноте сделал  пометку,  что  подполковник должен  пройти
"Психо-семь",  недельное  психотерапевтическое  обследование  для  персонала
ракетных баз  с целью удалить  все, кроме базовой ванили. "Базовая ваниль" -
так  на  армейском жаргоне  именовался идеальный тип  офицера, служащего  на
ракетной  базе.  Во-первых, он никогда не должен  паниковать. Во-вторых,  он
никогда не должен паниковать. В-третьих, он никогда не должен паниковать.
     Прочие семь требований были  идентичны. Идеальный офицер-ракетчик - это
такой  человек, который при наступлении конца  света  не  забудет проверить,
заперта  ли  входная дверь. Они все  были  счастливо  женаты, у них неплохие
счета  в  банке,  уютные  дома,  относительно  новые  -  два года  -  машины
американского  производства, которые они  чинят сами, один-два ребенка, пьют
они в меру,  никаких проблем с  пищеварением,  и большинство из них  бросает
курить, получив заключение своего лечащего врача.
     Об Армбрюстере Нейсмите всегда говорили, что он не только  запрет дверь
при  наступлении конца света, но  и аккуратно сохранит  ключ на  тот случай,
если род человеческий снова возродится.
     Краткий вывод  - это был не такой человек, который станет медлить, если
надо  нанести  ракетный удар. Это не такой  человек, который будет  дрожать,
ожидая приказа "Огонь".
     Он видел, что его подчиненные смотрят на него.
     - В конце концов, это всего лишь Нью-Йорк, - произнес он.
     - А также Бостон и Атланта, - добавил первый заместитель.
     - Ну, если вам нравится придираться по мелочам...
     Крестьяне, подумал про  себя Нейсмит. Еще несколько месяцев  тому назад
он  вел  бы  себя  точно так же, как и  они, с их уставным бельем, уставными
ботинками,  простенькими   автомобилями,  женами  в   ситцевых   платьях   и
бифштексами с кукурузой на обед. Наслаждался ли кто-либо из них когда-нибудь
великолепным суфле, вином с настоящим букетом,  утром на Карибском побережье
тогда, когда в Дейтоне штат Огайо, идет снег?
     Когда-то он был таким же, как они. Базовая ваниль. Он думал, что живет,
думал, что живет хорошо и достойно, но каким же он был идиотом!
     Вэлери открыла ему на  это глаза.  Вэлери с  ее смехом и шампанским,  и
любовью к  жизни.  Он  теперь  знал, как  наслаждаться  жизнью  и ловить  ее
бесценные  мгновения. Что такое все  остальные? Маленькие дышащие механизмы,
которые по приказу нажмут на кнопку. Или не нажмут - какой будет приказ. Они
сами были похожи на беспилотные самолеты.
     Он смотрел на экран, не обращая внимания на подчиненных. Теперь, что бы
ни случилось, он знал,  что насладился жизнью сполна. Он воспользовался этим
великолепным несчастным случаем, который  произошел с его банковским счетом,
и теперь, что бы ни случилось, он был рад этому.
     Он вспомнил, как впервые на его счету оказалась куда более значительная
сумма,  чем должна бы  быть. Он  вспомнил,  как  оставил  это без  внимания,
уверенный,  что  ошибку скоро обнаружат.  Когда в следующем месяце ошибка не
была обнаружена, он позвонил в банк и  сообщил, что они ошиблись - и не один
раз,  а два. Они  не сумели обнаружить  ошибку. Сумма  все  росла. Это стало
семейной  шуткой -  как он скоро  станет миллионером, пока  где-то  какая-то
маленькая деталь компьютера не станет работать должным образом.
     А потом он повстречал Вэлери,  смеющуюся  Вэлери, темноволосую  Вэлери,
любившую  шампанское и  хорошие автомобили,  и  Карибское  море,  Вэлери,  у
которой  случайно спустила шина и  которая  не  хотела  принимать помощь  от
какого-то там офицера ВВС.
     - Послушайте, я не хочу, чтобы вы меня подвозили. У меня спустила шина.
     - Я не  отношусь к числу людей,  которые подвозят незнакомых  женщин, -
ответил подполковник Армбрюстер  Нейсмит. - Я  хочу помочь,  но я не сажаю к
себе незнакомых женщин.
     - Как хорошо вы это сказали, - восхитилась она.
     У  нее  был  сочный калифорнийский  акцент - слова словно  бы  случайно
слетали с ее губ вместе  с нежной мелодией голоса - как бы оседлав музыку ее
индивидуальности.
     -  Не  люблю  шины,  -  заявила  она.  - Не  люблю  ничего  грязного  и
механического.
     - А зачем тогда вы наклоняетесь так близко? - спросил он.
     Духи у нее были такие, что вы вдыхали их аромат не носом, а всей кожей.
     - Потому что я люблю мужчин, которые разбираются в механике, - ответила
она.
     Нейсмит  потянулся  за  гаечным ключом.  Рука его  наткнулась на что-то
мягкое. Что-то слишком  мягкое, чтобы быть ключом. Это было  бедро. Ее звали
Вэлери,  и  бедро  она не убрала. Она  не  убрала  его  ни после  первой его
просьбы, ни после второй. Он не стал просить в третий раз.
     Они встретились в мотеле за  пределами штата - там, где его подчиненные
не  могли  его  увидеть.  Чтобы  остаться  вне  всяких  подозрений,  Нейсмит
воспользовался частью своих, как он это называл, компьютерных денег - денег,
которые  поступили  на  его  банковский счет  в  результате  сбоя  в  работе
компьютера.
     Все  это  должно  было  стать  мимолетным страстным  увлечением,  сиять
внезапно  возникшее  неконтролируемое  всеподавляющее  влечение, а  потом он
вернулся бы  домой,  к жене.  Если и было  что мимолетное,  так  только  сам
процесс.
     Он начал было извиняться за то,  что оказался таким незрелым, но Вэлери
ни  словом его не попрекнула. Уж такая она  была, Вэлери Красивая и  юная, и
все понимающая - так,  как жена  подполковника никогда его не могла  понять.
Его жену раздражал его храп, и она на  ночь  вставляла в уши затычки. Вэлери
называла  это  сном  мужчины. Ей надоели мальчишки,  она  хотела  настоящего
мужчину.  Но  ей  не нравились мотели. Ей хотелось романтического уикенда  в
Чикаго. Ей хотелось номеров люкс в лучших отелях.
     К концу месяца подполковник истратил почти все  свои добавочные фонды и
уже подумывал о том, чтобы продать ценные  бумаги, когда его банковский счет
сотворил чудо. На нем появилось столько дополнительных  денег, что эта сумма
покрыла все его  расходы.  Это  был первый маленький  шаг к паре  одинаковых
"мерседесов",  к недвижимости на Карибских островах, к  Вэлери и  к жизни. К
жизни превыше всего.
     Он хотел уйти в отставку, но Вэлери настояла на том,  чтобы  он остался
на службе. Посещения  бункера превратились в пытку.  Скучные  люди в скучной
униформе, со  скучным кругозором. Он  хотел купаться  и  парить в  солнечных
лучах,  а  все, чего хотели они,  - это  чтобы все  системы  функционировали
нормально.
     Он хотел вдыхать запах свежей  травы. Вэлери научила его этому. Вдыхать
запах свежей  травы.  Всем прочим нос нужен только для  того,  чтобы уловить
запах горелой проводки. Они пьют пиво и едят бифштексы,  а кукуруза с маслом
для них настоящее лакомство. Зачем они живут? Подполковник Нейсмит много раз
задавал себе этот вопрос, но больше чем когда-либо он спрашивал себя об этом
в  тот  момент,  когда ракетная  база была  поднята  по тревоге,  а  от него
требовалось повернуть ключ и ввести в действие всю систему.
     И если бы не пенсия как  источник дополнительных поступлений в будущем,
он никогда не стал бы поворачивать ключ.
     И когда он его наконец повернул, - экран вспыхнул и беззвучно закричал:
     "ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ ПОДТВЕРЖДЕНИЕ. ОГОНЬ. ОГОНЬ. ОГОНЬ.  ПОДТВЕРЖДАЮ. ОГОНЬ.
ОГОНЬ. ОГОНЬ".
     Война началась.
     Нейсмиту  оставалось  только  набрать  кодовую команду,  приводившую  в
действие кнопку "Огонь".  Шифр  был трехзначный, и он  не сразу нажал первую
цифру. Война началась. От большей части Америки ничего  не останется. А сама
база - она уцелеет? Он давал присягу. Он нажал первую цифру, потом вторую, а
над третьей его рука дрогнула. Он  почувствовал, как у него свело в желудке,
а рукам стало жарко. Он  и не  знал, что  кончики  пальцев  могут потеть. Он
вытер руки о брюки.
     Эта задержка аннулировала команду, и ему пришлось начинать все сначала.
Он нажал первые две цифры. Во рту он ощущал вкус соли. Он подумал о жизни  и
о  Вэлери,  и  представил себе,  как стартуют  ракеты. На  экране  появилось
смеющееся  лицо  Вэлери.  Он видел ее прекрасное  тело. Он видел  так  много
всего.
     Когда  его  забрали  из  бункера,  рука  его  все еще была занесена над
последней цифрой шифра. Кнопка так и не была нажата. Подполковника доставили
в госпиталь при базе. Там его навестили жена и дети, и психиатр  сообщил им,
что,  может статься, их муж и отец  никогда не выйдет из транса. Как полагал
психиатр, подполковник испытал шок,  вызванный ситуацией труднейшего выбора.
Им   с   такой   жестокостью   манипулировали,   что   его  сознание   стало
просто-напросто полем  боя двух могучих  противоположно направленных  сил. И
единственной реакцией большинства людей на такую ситуацию бывает жуткий шок.
И лишь немногие выздоравливают.
     В штабе Командования стратегической авиации в недрах Скалистых гор были
очень благодарны офицеру за то, что он испытал такой сильный психологический
удар. Благодаря тому, что ужас  парализовал Нейсмита во время его дежурства,
едва-едва  удалось избежать начала  Третьей мировой войны.  Каким-то образом
система   оповещения  вышла  из   строя,  и  на  базу  поступала  совершенно
неправильная  информация и  ложные  приказы. Нью-Йорк вовсе не был разрушен.
Русские не  наносили  никаких ракетных  ударов, и лишь  благодаря счастливой
случайности, Америка не стерла с лица земли большую часть Советского Союза.
     Командование    стратегической   авиации   назначило    комиссию    для
расследования причин случившегося.
     А  в Малибу,  на Калифорнийском побережье, Абнер Бьюэлл дал себе десять
тысяч очков за Нейсмита и пятнадцать тысяч за то, что ему удалось так близко
подойти  к началу ядерной  войны.  Он  был раздосадован  тем, что  война  не
началась, но не стал снимать очки за это. Он сказал себе, что его целью было
развернуть людей на сто восемьдесят градусов и проверить работу систем, а  в
следующий  раз  он  испытает русских, а потом  начнет Третью  мировую войну,
когда  настанет его  собственное  доброе  новое время.  Он решил сделать это
ночью, когда вспышки от ядерных взрывов будут видны лучше.
     Он вышел из игры "Ядерная война", а компьютер сообщил ему, что он  стал
объектом преследования.
     Оно исходило  от Памелы Трашвелл.  Преследователь  обратил  внимание на
телекамеры  в   компьютерном   центре  в   Нью-Йорке  и,  похоже,  он  сумел
зафиксировать каждое  их  движение.  Компьютер  выдал  видеозапись того, как
Памела Трашвелл  бросает  свое  обильное  тело к ногам  преследователя.  Тот
оказался молодым человеком,  белым, с темными волосами  и глазами, и с очень
широкими запястьями.
     Абнер  Бьюэлл,  вся  скука  которого  на  время  улетучилась,  принялся
наводить  справки  о человеке, оказавшемся  рядом с  Памелой  Трашвелл.  Это
оказалось даже более захватывающим делом,  чем он думал. С крышки стола мисс
Трашвелл были сняты отпечатки пальцев, но не  было  никаких признаков  того,
что эти отпечатки хоть где-нибудь зарегистрированы.
     Меня преследует секретный агент, решил Бьюэлл. Настолько секретный, что
даже его отпечатки пальцев нигде не зарегистрированы.
     Может быть, они работают вместе.
     Если так, то он сможет до него добраться через Памелу Трашвелл.
     Это может быть забавно, подумал Бьюэлл.
     Так  мало  случалось  в  эти  дни.  В  эти  последние  несколько  дней,
оставшихся миру.



     -  Ты что, совсем  ничего  не ешь? -  спросила  Памела, надев  халат  и
направляясь на кухню перекусить.
     - Ага, - ответил Римо. - Расскажи мне еще  раз,  почему вам  не удалось
выяснить, чей это номер, по которому тебе звонил твой телефонный ухажер.
     -  Мы  попытались  позвонить  один раз,  и  у нашего  менеджера лопнули
перепонки.  Потом мы позвонили еще раз, и телефонная  компания сообщила нам,
что такого номера  не  существует.  И никогда не существовало. А почему тебя
это так волнует?
     - Потому что я работаю в телефонной компании,  и мы пытаемся  выяснить,
что происходит.
     -  А у вас в телефонной компании, все так же хороши, как ты? - спросила
она.
     Хороши? Римо  попытался сообразить,  о чем это она. Хороши?  Ах,  секс.
Римо даже почти и не заметил, как они сошлись в задней комнате компьютерного
центра. Он разрешил ей воспользоваться его телом для ее собственных нужд,  и
ей  пришлось окликнуть его, когда она  кончила.  Он  был слишком занят -  он
думал. Ее половая жизнь, наверное, ужасна, если она считает, что то что было
- это хорошо.
     Он спросил:
     - А эти камеры у вас в центре  - они всегда следят за тобой, когда тебе
звонят? Ты не знаешь, кто ими управляет?
     - Я при тебе  проверила схему сегодня днем. Они движутся автоматически.
Наверное, это было простое совпадение, что все они оказались нацеленными  на
меня, - сказала Памела.
     -  Это  исключено,  -  заявил Римо. - И  это последнее слово телефонной
компании по данному вопросу. Разве мы станем лгать?
     - Хочешь чаю? Печенье? Сосиски?
     - Я не стал бы это предлагать и таракану, - вежливо отказался Римо.
     - Ты что-то малость нахален. Ты ведь все-таки у меня дома.
     - А желудок у меня - мой собственный, - возразил Римо.
     Квартира  произвела  на  него   впечатление  -  новые  модные  ковры  и
прекрасный вид на  Ист-ривер. Он и не знал,  что  продавцы  компьютеров  так
хорошо зарабатывают. На туалетном  столике  Памелы  стояли  три  фотографии:
мама, папа и молодой человек в военной форме. А еще в альбоме с фотографиями
дома в Ливерпуле лежала изящная "Беретта" 25-го калибра.
     - Ах,  это,  - произнесла Памела, когда Римо показал  на пистолет. -  Я
просто держу его  в целях  самообороны.  Америка - это, понимаешь  ли, очень
опасное место. Или ты считаешь, что у меня мания преследования?
     - Нет, вовсе  нет. Особенно если принять  во внимание, что  у  тебя  на
подоконнике  сидят  четверо очень  крупных мужчин - здоровенные,  с волосами
очень странного цвета, - успокоил ее Римо.
     Окно вылетело, как под действием взрывной  волны. Четверо  ввалились  в
комнату,  один бросился  на  Памелу, трое  других  -  на  Римо.  Он отбросил
пистолет  подальше, чтобы не путался под ногами. Трое парней,  набросившихся
на него, пахли одеколоном, а  волосы  их излучали неоновое мерцание. Лица их
были размалеваны, на парнях были черные кожаные куртки, а у одного через ухо
была пропущена цепь.  У другого  цепь была вместо пояса.  Третий  размахивал
топором.
     Первое, что Римо попытался сделать, - это не подцепить микробов. Второе
-  не допустить до своего  тела ту краску, которой  были  размалеваны парни.
Этого  он  добился  тем,  что  завернул их всех  троих в стеганое постельное
покрывало и  затянул  потуже.  Тот,  который  умер  последним, перед смертью
сообщил ему, откуда он получал  приказы. Римо затянул свой узелок еще потуже
и услышал, как звякнули цепи. И тут его поразила ужасная мысль. Он развернул
покрывало, тела выкатились на пол, но было уже поздно. Их волосы оставили на
покрывале грязные пятна.
     - Извини, - обратился он к Памеле.
     Она  работала  не  покладая  рук,  осыпая  градом   ударов   последнего
оставшегося в живых мускулистого парня. Часть черепа у  него  была  выбрита,
отчего он  был похож на большую стрелку, указывающую в потолок. Конец стрелы
был окрашен в лиловый цвет и заткан зеленым бисером.
     - Не прикасайся  к волосам, - предупредил Римо  Памелу.  - Краска очень
непрочная.
     -  А почему бы тебе не помочь мне? - отозвалась она и со  всего размаху
заехала металлической рамкой для фотографии по бритой части черепа.
     Рамка оставила на черепе вмятину.
     -  Да  ты  вроде  и  без  меня  неплохо  справляешься,  -  отклонил  ее
предложение Римо.
     Памела нанесла парню в горло удар каратэ и тем на какое-то время вывела
его из строя.  Потом она схватила  его за  руку,  перекинула  через плечо  и
начала бить ногами в лицо.
     - Что ты делаешь? - воскликнул Римо.
     - Я хочу его прикончить, мать его.
     -  Ты  измажешь свои  домашние тапочки. Я  же  тебе сказал, что  краска
непрочная.
     - Если бы ты был джентльмен, ты бы мне помог.
     - Я никогда тебе не говорил, что я джентльмен. Держись подальше от  его
волос. Бей его в грудь.
     - У него там цепи.
     - Тогда бей в пах.
     - У него там шипы или еще что-то, - поделилась открытием Памела.
     - Ну, тогда сломай ему лодыжки. Или не знаю что.
     - А ты-то что сделал?
     - Я их завернул, прежде чем убить, - сообщил ей Римо.
     - Во что ты их завернул?
     - В покрывало.
     - В мое чудесное новое покрывало?
     - В то, которое было на кровати, - пояснил Римо.
     - Если оно испачкалось, я тебя убью, Римо.
     -  Я ничего не мог поделать, -  отозвался Римо и,  дабы  искупить  свою
вину, прикончил  многокрасочное чудище  тем,  что отправил  ребро  прочно  и
навеки в бьющееся сердце, которое с той поры биться перестало.
     - Почти вовремя, - сказала Памела. - Мог бы помочь мне и пораньше.  А с
теми тремя ты неплохо справился. - Она вздохнула. - Теперь, как  я  полагаю,
настало  время  разбирательства  с  полицией.  Бумажная  волокита  и  прочие
прелести. Твою мать!
     - Ну, пока, - сказал Римо.
     - Ты что, уходишь и оставляешь меня со всем этим?
     - Кто-то всегда  забирает трупы,  -  ответил  Римо. - Раньше  меня  это
немного  беспокоило. Но  мне еще  ни разу не  доводилось видеть, чтобы  тело
лежало  неубранным слишком долго и отравляло бы атмосферу. Не знаю, впрочем,
как будет с этими ребятами. Возможно, это будет первый случай.
     - Это панки.  Они думают,  что это  красиво, так я полагаю,  - заметила
Памела. - Пошли. Оставим их тут.
     - Я иду один, - сообщил ей Римо.
     -  Ты  меня не оставишь.  Я  не несу ответственности  за твои  трупы, -
заявила она.
     - Я тебя спас, - напомнил ей Римо.
     - Я бы  сама их сделала, - возразила она. - А кроме того, ты нуждаешься
во мне. Я разбираюсь в компьютерах. А ты даже не знаешь, что такое режим.
     - Мне плевать на режим.
     - Так вот, тебе надо знать это, если ты собираешься выследить тех,  кто
за  этим скрывается. Тебе надо знать очень много таких  вещей, которых ты не
знаешь.  Или  тебе  нужно,  чтобы  рядом с  тобой  был  кто-то, кто  в  этом
разбирается.  Я и  есть этот кто-то, -  сказала Памела и ткнула себя большим
пальцем правом руки в большую левую грудь.
     - А тебе-то что до этого? - удивился Римо.
     - Извините,  сэр. Четверо психов врываются в  мою  квартиру и  пытаются
меня убить. На моих глазах у нашего менеджера лопаются барабанные перепонки.
Ко мне пристают,  меня преследуют,  голос  по телефону надо мной издевается.
Мне нужен этот человек, кто бы он ни был. Я его безумно хочу.
     Она уже выскользнула из халата и через голову натянула платье. Подобрав
с полу пистолет, она так мастерски  спрятала его под платьем, что со стороны
совсем ничего заметно не было.
     - А это тебе зачем? - спросил Римо, указывая на пистолет.
     - Когда мы  их найдем, я собираюсь  отстрелить им гениталии.  Теперь ты
знаешь все. Ты счастлив?
     - А если это окажутся женщины? - допытывался Римо.
     - Им тоже есть куда стрельнуть, - ответила Памела Трашвелл.
     Но когда они пришли по адресу, который назвал им умирающий панк, Памела
слабо застонала.
     - Я так и думала. Они опять нас надули.
     - Это то самое место, - сказал Римо. - Он не врал.
     Римо  огляделся по  сторонам. На углу никого не было. Два часа  ночи, а
улочка столь гнусная  и  столь  пустынная,  что  даже  местные  хулиганы  не
осмеливались  сюда  заглядывать. Полицейские разъезжали в  машинах по  двое,
держа на коленях пушки со взведенными курками.
     За  спиной у Римо и Памелы было  крохотное отделение  какого-то  банка.
Банк  был  закрыт  на  ночь, и единственный звук,  который раздавался в этом
пустынном  районе, -  это  был  топот  лапок  крыс,  покинувших свои дома  в
канализационных трубах и теперь перебегавших от одного мусорного  контейнера
к другому.
     -  Он говорил,  что всегда мог выйти на связь.  Всегда. Я заключил, что
это означает - двадцать четыре часа в сутки, - сказал Римо.
     - Он опять надул нас, - повторила Памела.
     - Откуда ты знаешь, что это он? У  меня есть только номер. Двести сорок
два. Откуда ты знаешь, что двести сорок два - это он?
     - Пока я  не увижу ее, это будет он, - заявила Памела. Она хотела  было
сказать что-то еще, но осеклась и в волнении посмотрела на Римо. - Он здесь,
- сказала она, кивком головы указав на банк.
     Римо  заглянул  внутрь,  но не  уловил  ни  малейшего  признака  жизни.
Впрочем, в  этом  не  было ничего необычного  - порой случалось так, что  он
испытывал аналогичное чувство, когда в банке было полно служащих.
     - Где? - спросил он.
     Памела   опять  кивнула.  На  этот   раз   она   указала  на   автомат,
обналичивающий  кредитные  карточки,  -  серый металлический ящик,  накрепко
вмонтированный в фасад здания.
     - Набери номер, - велела она. - Ну, давай!
     Римо набрал  2-4-2. Экран зажегся. На сером фоне возникли яркие зеленые
цифры. Цифры помигали, помигали, и их место заняли буквы. Послание гласило:
     "ПОЗДРАВЛЯЮ С УСПЕШНЫМ ВЫПОЛНЕНИЕМ ЗАДАНИЯ. ПОЖАЛУЙСТА,  СООБЩИТЕ,  КАК
ВСЕ БЫЛО".
     - Ну, вперед, - Памела подтолкнула Римо локтем.
     - Мы убили мужчину и женщину, - сообщил Римо.
     На экране вспыхнула новая надпись:
     "ВЫ УВЕРЕНЫ?"
     - Уверены. Он умер  хорошо, - ответил Римо. - А женщина наделала  много
шума.
     "ЧТО ЗА ШУМ?" - спросил экран.
     - Хороший шум, - ответил Римо, посмотрел на Памелу и пожал плечами. Что
тут еще можно сказать?
     "ТЫ ЛЖЕШЬ", - заявил экран.
     - Откуда ты знаешь?
     "ПОТОМУ ЧТО Я  ВИЖУ ТЕБЯ.  Я  ВИЖУ ТЕБЯ И  ЭТУ  НАДОЕДЛИВУЮ БРИТАНКУ  С
БОЛЬШИМИ  СИСЬКАМИ.  СКАЖИ  ЕЙ, ЧТО  Я  ХОЧУ, ЧТОБЫ  ОНА  ОБЛИЗАЛА  ПОЖАРНЫЙ
ГИДРАНТ".
     - Сходи прогуляйся, - посоветовал Римо.
     "КТО ТЫ? МНЕ НЕ УДАЛОСЬ ВЫЯСНИТЬ, КТО ТЫ ТАКОЙ".
     - Тебе и не полагается это знать, - ответил Римо.
     Автомат  выдвинул  из  себя  маленький  ящичек.  В  нем  лежала   пачка
стодолларовых банкнот толщиной в дюйм.
     - Это зачем? - удивился Римо.
     "ЭТО ТЕБЕ. КТО ТЫ?"
     Римо достал деньги, потом снова впихнул их в ящичек и захлопнул его.
     "ЧЕГО ТЫ ХОЧЕШЬ?" - возникла надпись на экране.
     - Уничтожить тебя, - сообщил Римо. - Я приду к тебе и убью.
     Автомат снова замигал, словно бы выражая полнейший восторг, и на экране
появилась невообразимая мешанина  бука и цифр. Потом он успокоился, и  буквы
сложились в связное сообщение:
     "ПОЗДРАВЛЯЮ КТО БЫ ТЫ НИ БЫЛ, ТЫ СТОИШЬ 50000 ОЧКОВ".
     Экран погас и своей чернотой слился с мраком ночи.
     - Ушел. Мать его, он ушел! - воскликнула Памела.
     - Может, нам удастся его засечь, - сказал Римо.
     - Надеюсь. Я хочу отстрелить ему яйца, - заявила Памела.
     - Ты злобная маленькая девочка, да?
     -  Это не я  обработала тех троих придурков в моей квартире, знаешь ли.
Да к тому же еще - использовав для этого мое новое покрывало. Это ты злобный
и агрессивный. Потому что ты - американец. А я  британка. Я делаю только то,
что необходимо для поддержания хоть какого-то порядка в этом мире.
     - Ну так вот  что сделай  для поддержания порядка,  - попросил  Римо. -
Сообрази,  как можно выяснить, кто  контролирует  компьютерную систему этого
банка.
     - Это невозможно, - сказала Памела.
     - Почему?
     - Потому что компьютеры стоят в головном отделении банка на Уолл-стрит.
А  базы данных  хранятся  за  стальными  дверями,  которые  не откроет никто
посторонний и сквозь которые не проникнет никакой чужой компьютер.
     - Но люди туда входят, - возразил Римо.
     - Там часовые с пушками, и  стены с  маленькими  дверцами, и  все такое
прочее. Правда-правда - это невозможно.
     - Ага, ага, - кивнул Римо. - Ну что, ты идешь со мной?
     - Ах, так значит, я стала тебе нужна? - спросила Памела.
     - Мне нужен кто-то, кто объяснит мне,  что мы нашли. Если мы  влезем во
всю  эту  компьютерную  китайскую грамоту,  сможем  ли  мы,  в конце концов,
добраться до того, кто стоит за всем этим?
     - Шанс есть, - сказала Памела.
     - Тогда пошли.
     Они без особых хлопот сумели пробраться мимо стражей, а  также  собрать
компанию людей, знавших нужные  комбинации кодов и имевших необходимые ключи
к  засекреченным  базам данных.  Все,  что  пришлось  сделать  Римо.  -  это
разбудить их  и  сообщить, что в них есть  нужда. Он делал это очень просто,
держа  за  щиколотки  и высунув из окон  их  собственных квартир.  Все  они,
разумеется, оказались вице-президентами банка.
     - Послушайте, - внушал им Римо. - И у вас, и у  меня возникли проблемы.
Вам не хочется увидеть, как мостовая вдруг  рванется вам навстречу, а мне не
хочется ждать всю ночь возле вашего  главного хранилища данных. Не  могли бы
мы прийти к какому-нибудь взаимопониманию?
     Да,  согласились все пятеро вице-президентов -  они, конечно, могли бы.
Путь  переговоров  всегда  предпочтительнее,  чем  путь  конфронтации.  Тот,
который не хотел  участвовать  в  переговорах, жил на первом этаже. Но когда
ему втолковали, что он  может  врезаться по пояс в мостовую головой вперед с
такой  же  силой,  как  если  бы  упал с  двадцатого  этажа,  он тоже  решил
присоединиться   к   команде   управляющих,   которой   предстояло   открыть
компьютерное отделение в головном отделении банка.
     Все пятеро прибыли к головному отделению, облаченные в нижнее  белье, в
пять часов десять минут утра и велели сторожу открыть дверь.
     - Что-то случилось? - удивился сторож.
     - Нет, - успокоил его Римо. - Просто у нас званый ужин. Форма  одежды -
пижама.



     Источники в разведслужбах Запада утверждали, что в Советском Союзе есть
пять основных ракетных соединений, держащих под прицелом Соединенные  Штаты.
Так было потому, что Центральное разведывательное управление больше верило в
технологические способности русских, чем Кремль.
     На  самом деле, у  Кремля было двадцать основных ракетных  соединений и
три дюжины вспомогательных. Так  много нужно  было потому, что, в отличие от
активистов-пацифистов,  кремлевские  стратеги вовсе  не рассчитывали, что их
ракеты приземлятся  точно в центре того  города, где  выступал тот или  иной
пацифист-активист.
     Кремль  знал,  что   война  -   это  система  превратностей   судьбы  и
всевозможных неполадок. Кремль знал, что войны выигрываются остатками армий,
а  не теми армиями, с которыми страна начинает войну. Коммунизм - куда более
передовой строй, чем на Западе: благодаря коммунизму, русские уже знали, что
ничто в этом мире не работает как должно. Запад еще только постигал это.
     На  этих двадцати  главных  базах  ракеты были  оснащены самыми мощными
боеголовками, какие только есть на этом свете, - каждая из них была способна
разнести пол-Америки. Суммарной ядерной  мощи,  направленной  на Соединенные
Штаты, было достаточно,  чтобы уничтожить  Америку  двести семьдесят  девять
раз.
     Кремль надеялся, что сначала одна-две ракеты все-таки достигнут цели, а
потом надо просто продолжать и продолжать.
     У Кремля не было проблем с людьми, марширующими по  улицам и требующими
от властей уничтожить свои вооружения.  Впрочем, люди по улицам маршировали.
Они маршировали стройными шеренгами, неся в руках знамена и транспаранты. На
транспарантах  были  призывы к руководству  страны  крепить  мир,  наращивая
военную мощь Советского  Союза. Любой репортаж с любого парада показывал эти
транспаранты  -  обычно  их  несли  прямо  перед  или  прямо  за самоходными
ракетными установками.
     Не было дураков  протестовать против советских  ракет,  где  бы  они ни
базировались. Протесты против ядерного  оружия начинались по  другую сторону
Берлинской стены, а если бы Советам удалось передвинуть ее  немного к западу
-  может  быть,  во  Францию,  - тогда,  наверное,  всякие  протесты  против
присутствия  ядерного   оружия  в  Западной  Германии  прекратились  бы.   А
прекратились бы они потому, что протестующие осознали бы, что лучше  жить по
соседству с ракетами и даже иметь  пусковую установку у себя во  дворе,  чем
быть расстрелянным, повешенным или посаженным в тюрьму.
     А  те,  кто  когда-то  протестовал против  западного  ядерного  оружия,
органично  вольются в подлинное движение за мир  в странах Восточного блока.
Они мирно  выстроятся  в  шеренги там,  где им прикажут, мирно  промаршируют
туда,  куда им прикажут, мирно остановятся тогда,  когда им прикажут и мирно
разойдутся  по  домам, когда им прикажут, -  главным образом для того, чтобы
напиться до помрачения и помочиться в собственной спальне.
     Таков был типичный  маршрут  типичного  советского борца за мир. Иногда
американские  священники  и активисты  пацифистского  движения стояли  вдоль
маршрута и махали  ручкой.  Один  из  активистов  очень доставая  участников
марша,  все  время  заявляя,  что хочет "познакомиться с  настоящим русским,
лучше узнать своих русских братьев".
     Но он допустил маленькую оплошность. Тот настоящий русский, которого он
хотел  получше узнать,  вовремя не появился, а другого  настоящего русского,
которого ему предстояло получше узнать,  пришлось искать очень  срочно, и  у
него  почти не было времени  запомнить все  правильные ответы на все трудные
вопросы. Этим ответам настоящих русских обучали в КГБ,  а потом  выпускали в
объятия  американских  священников,  которые  возвращались  домой  и  писали
газетные  статьи  о  "Настоящей  советской  России"  и  в  этих   статьях  с
возмущением  опровергали  все лживые измышления о советской  жизни, которыми
были полны все средства массовой информации.
     Это была одна из самых  привлекательных  должностей в  Советском Союзе.
Быть "настоящим  русским"  для  американского священника  или -  если таково
будет решение - для  среднего английского журналиста. Впрочем, с английскими
журналистами было еще проще: им не нужны были  "настоящие русские" для того,
чтобы написать  статью  о "Настоящей советской  России".  Все  что  надо они
узнали  еще к Великобритании  от своих профессоров-марксистов.  Для англичан
настоящим русским даже не надо было  скрывать факт мочеиспускания в спальне.
Ибо если английский журналист  вознамерился дать реалистическую картину, его
пыл ничто не охладит. Даже мокрые ноги.
     Средних  русских - тех, которые маршировали  по  улицам, -  никогда  не
допускали в окрестности  ракетных баз. Советскому  руководству не только  не
приходилось сталкиваться с протестами против размещения ракет в том или ином
месте,  но  и более  того -  если им не  нравились города, в  которых;  было
предназначено  разместиться  ракетам,  они их  переносили  в  другое  место.
Города, а не ракеты.
     На каждой  ракетной  базе был  запас  продовольствия,  рассчитанный  на
полгода, свои склады, школы, госпитали. Каждая база была словно бы небольшим
городом, во главе которого стоял маршал.
     У  каждого  маршала   были  наивысшие  привилегии,   доступные  русским
коммунистам. Каждый  маршал жил как  маленький капиталист, и его нельзя было
прельстить никакими материальными благами, потому что уровень его жизни мало
чем отличался  от уровня жизни представителей высшего слоя  среднего  класса
Америки.
     Только рядовые на этих базах ели русскую пищу или пользовались русскими
товарами  - да и  то  лишь  в порядке  наказания.  И  это было  единственное
возможное наказание, ибо их нельзя  было сослать в  Сибирь, потому что они и
так уже  находились в Сибири. А в силу этих причин дисциплина там была очень
высока -  они были последним  бастионом  того  мира,  в котором американский
автомобиль или любой американский механизм считается превосходным.
     У них даже были американские видеоигры.
     И именно таким путем Абнер Бьюэлл, решив, что  он уже  порядком устал и
пора покончить с этим миром, вознамерился проникнуть в компьютерную систему,
обслуживающую ракетные  войска Советского Союза, и подвести  их  вплотную  к
началу Третьей мировой войны.
     Маршал Иван Мищенко  считал  себя  дамским угодником и  непревзойденным
шахматистом. К  жизни он относился как  к  игре, а  свое  восхождение к чину
маршала ракетных войск считал выигрышем в этой игре. И мало было в этом мире
чего-то такого, чего он не достиг, пока не сыграл в "Зорка-мстителя", быстро
став лучшим игроком  на базе, несмотря на то, что его подчиненные просто  из
кожи вон лезли, а у него был литр водки в желудке и женщина на коленях.
     Мищенко запросил  таблицу  лучших  результатов среди игроков Советского
Союза в "Зорка-мстителя", "Людоеда" и "Ракетную войну".
     Во  всех  этих  играх результат  маршала  Мищенко неизменно  оказывался
вторым в мире. Он был вторым в "Зорке-мстителе", вторым в "Людоеде", а когда
дело дошло до "Ракетной войны", то,  к своему крайнему изумлению и стыду, он
обнаружил, что и в этой игре он занял второе место. Он занимал второе  место
во всех этих играх, а первым везде был игрок, обозначенный просто инициалами
АБ.
     Мищенко  был  уверен,  что  либо  АБ  жульничает,  либо  его  вовсе  не
существует,  и что  создатели игры  просто  заявили столь невероятно высокий
счет, чтобы русские  не могли  выиграть.  Он поделился своими подозрениями с
КГБ. Он довел до их сведения информацию о том, что советский маршал проиграл
"Ракетную войну".
     -  К  чему вы  клоните, товарищ Мищенко?  - спросил его  офицер  КГБ, с
которым он поделился своим беспокойством.
     -  В этом  мире опаснее всего казаться  слабым. Занять  второе  место в
"Ракетной  войне"  - пусть  даже  все  признают,  что  это  только  игра,  -
недостойно, второе место есть второе место. И кому проиграть! Американцу.
     - Это же всего-навсего игра, товарищ маршал.
     - Я это знаю,  и вы это знаете. Но кто знает,  что могут сказать всякие
болваны?
     - Кого волнует, что могут сказать болваны? - удивился офицер КГБ.
     - В таком случае,  выходит, что  нас не волнует мнение девяноста девяти
процентов населения земли, - заявил Мищенко.
     В течение  суток маршал Мищенко уже располагал всей информацией,  какую
хотел знать. АБ и в самом деле существовал, но никто  не мог сказать, кто он
и где обитает. Тем не менее, было известно, что АБ предложил пятьдесят тысяч
долларов тому,  кто  победит  его в  "Ракетной  войне".  Ему  уже  поступило
примерно  столько  же заявок,  сколько он предложил долларов, но АБ отклонил
все эти предложения, заявив, что претенденты недостойны его внимания.
     Мищенко  послал  вызов,  но ответа  не  получил. Дело так  и повисло, и
маршал пребывал в  неведении несколько месяцев, пока  наконец ему не  пришло
сообщение, что АБ будет играть с ним.
     На   некий  адрес   в   Швейцарии   АБ   прислал  джойстик,  специально
сконструированный для парной игры КГБ забрало его и переслало маршалу.
     Первую игру они сыграли через спутник, сигналы от которого поступали на
ретранслятор  в  Цюрихе. Мищенко, великолепно сохранив свою ударную  ядерную
мощь и точно  нанося  удары  на поражение, выиграл  эту грандиозную схватку.
Едва-едва. Вторую игру АБ выиграл  так, словно против него  играл ребенок. А
затем  настало время  третьей  игры,  и вскоре  после ее начала Мищенко  уже
проигрывал  220000 очков, время и огневая мощь у него  были на  исходе и ему
оставалось   только  одно.  Он  запряг   лучшие  умы  Советского  Союза.  Он
воспользовался американскими компьютерами, которые обслуживали  его  ракеты.
Он ввел их в игру и выиграл.
     Он не знал, что далеко  за океаном некий американец с инициалами АБ,  -
Абнер Бьюэлл - только что дал себе пять тысяч призовых очков.
     Они сыграли  еще семь  раз, иногда посылая  через  спутник  вызовы друг
другу,  иногда  по  ходу  игры  обмениваясь  разными  пустяковыми вопросами.
Однажды во время такого непринужденного разговора, когда речь зашла о лучших
марках коньяка, маршалу Мищенко из Москвы поступил приказ: "Огонь". Началась
Третья мировая война.
     Мищенко посмотрел  на приказ, чувствуя, что желудок хочет выйти  наружу
через прямую кишку. Отмены  приказа  не поступало,  и лишь его  американский
соперник АБ задавал очередной дружеский вопрос.
     Мищенко  решил  окончательно  удостовериться.  Он  позвонил  в  Москву.
Телефон не ответил. Москва, решил маршал Мищенко, лежит в руинах.
     Он передал американскому партнеру свои извинения и попрощался с ним.
     Он  не  мог  знать, что Абнер  Бьюэлл  отчаянно пытается  предотвратить
русский  ракетный  удар.  Бьюэлл   воспользовался  игрой   для  того,  чтобы
проникнуть в компьютерную систему маршала Мищенко, и это он отдал ему приказ
нанести ракетный  удар. Ему нужно было только сделать первый шаг, проверить,
как функционирует система, а потом Москва должна была отменить приказ.
     Но теперь он обнаружил,  что компьютеры русских  больше не воспринимают
его команды.
     Было только краткое "прощайте" маршала Мищенко.
     Абнер Бьюэлл ошибся в своих расчетах.  Мир был обречен  - и к тому  же,
раньше намеченного срока.
     - Ну, поехали, - сказал Абнер.
     -  Куда  поехали?  - переспросила его  партнерша  на нынешний  вечер  -
восхитительная  рыжая фотомодель из  Европы, учившаяся  тому,  как выглядеть
дурочкой, когда рекламируешь губную помаду.
     - Увидишь, - уклончиво ответил Бьюэлл.
     На лице ею играла вялая улыбка.
     - Что я увижу? - не отступалась девица.
     - Ты любишь грибы?
     - Жевать, но не есть, - ответила она.
     -  Хорошо.  Скоро  ты  увидишь,  как со  всех сторон  вырастет огромное
количество  грибов.  Очень  эффектное зрелище.  Облака,  расцвеченные  всеми
красками радуги. Восходы тысяч солнц.
     Рыжая девица втянула носом щепотку белого порошка. У Абнера Бьюэлла был
лучший кокаин на всем побережье. Сам он никогда им не пользовался - скучно.
     - Попробуй, - предложила фотомодель. - Это славная мама Кока.
     - На это не будет времени, - отказался Бьюэлл.
     Он  был  уверен,  что им удастся  увидеть,  как военно-морская  база  в
Сан-Диего взлетит на воздух, обратившись в ярко-оранжевый огненный шар.
     На ракетной  базе, которой  командовал  маршал Мищенко, Третья  мировая
война  шла своим чередом.  Все  нужные кнопки были  нажаты одна  за  другой,
приводя  в  действие  все  системы,  сжимая  их  в  единый  могучий  русский
ракетно-ядерный кулак. Пусковые установки первой и второй  очереди сработали
автоматически, их  смертоносный груз  был  готов  к  отправке. Мищенко велел
налить каждому из  своих подчиненных по чарке водки и наконец нажал  кнопку,
дающую окончательную команду.
     Он поднял  тост за  Родину-мать.  Он выпил за народ  великой страны. Он
выпил за коммунистическую партию. Он выпил даже за былых царей.
     Потом вдруг заговорил сержант.
     - А разве мы не должны были почувствовать,  как затрясется земля, когда
стартуют ракеты?
     -  Я ничего не чувствую, - ответил лейтенант.  -  Я  перестал  что-либо
чувствовать после первого тоста.
     - Но, товарищ лейтенант, я помню, как  это было,  когда  мы  направляли
учебную ракету в район Тихого океана.
     - Это та, которая приземлилась в Антарктиде?
     - Да, товарищ лейтенант. Та, которую мы целили в район Тихого океана.
     - Да, помню.
     - Ну, тогда земля затряслась, - напомнил сержант.
     - Да, земля тряслась. Наши ракеты-носители очень мощные. Советский Союз
- могучая страна.
     - Но мы только что выпустили все наши ракеты, а  земля не затряслась ни
капельки, - испуганно пролепетал сержант.
     Лейтенант отвесил ему оплеуху.
     - Ты что, хочешь сказать, что мы не исполнили свой долг? Что мы предали
Родину-мать?
     - Нет, товарищ лейтенант. Мы не предали Родину-мать.  Жиды предали нас,
немцы предали нас.
     Так   ответил   сержант,    вспомнив,   что    говорилось   на   уроках
партполитпросвета  по  поводу  любого  русского,  у  которого  есть  примесь
еврейской или немецкой крови. Считалось, что такие люди недостойны оберегать
Родину-мать. Только чистокровные русские могли служить в ракетных войсках.
     - Это возможно, - согласился лейтенант.
     - Ракеты не взлетели, - прорычал маршал Мищенко. - Они не взлетели.
     Он снова попытался связаться с Москвой. На этот раз  ему ответили. Нет,
по Москве не было нанесено никакого удара, и нет, никакого  приказа  "Огонь"
не отдавалось. А что? Какие-нибудь ракеты ушли на цель?
     Мищенко послал офицеров к шахтам пусковых  установок.  Они заглянули  в
каждую.
     - Нет,  ни одна ракета  не ушла на цель, -  сумел наконец отрапортовать
Мищенко.
     И ни с одной из остальных девятнадцати баз ни одна  ракета не поднялась
в воздух.
     Ужас всего случившегося наконец дошел до руководства.
     Система   стратегических   ракетных  вооружений  Советского  Союза   не
сработала.
     И  теперь  перед  стратегами  в  Кремле   встал  вопрос  принципиальной
важности.
     В  свое  время,  прежде  чем  сбить корейский  пассажирский  самолет на
Дальнем  Востоке,  ему  четырежды  посылали  сигналы предупреждения.  Четыре
разные  радиолокационные станции  приказывали  самолету  покинуть  воздушное
пространство СССР. К сожалению, на всех четырех станциях стояло оборудование
советского  производства,  и  только  после  того,  как  самолет  был  сбит,
советское руководство осознало, что корейцы  вовсе не ослушались приказа они
его просто-напросто не получили.
     И  тогда   перед  Советским  Союзом   встала  дилемма:  либо   признать
собственную  технологическую  отсталость,  либо  вызвать  гнев  и  осуждение
мирового  сообщества.  Вопрос  был прост, и Кремль  без  долгих  размышлений
решил:  пусть весь мир полагает,  что мы хладнокровно  и без всякого  повода
скинули с небес на землю три сотни гражданских лиц.
     Но на этот раз вопрос был потруднее.
     Можно было так и оставить ракеты -  пусть себе сидят в своих  шахтах  и
пусть  весь  мир продолжает  верить,  что  СССР  в любой  момент  может  ими
воспользоваться.
     Или же их  можно  наладить. Если  начать их  налаживать,  то американцы
могут  догадаться,  что тут что-то не  так.  Но если  их не  налаживать,  то
американцы  опять-таки могут  обо  всем догадаться, и тогда  прощай, внешняя
политика.
     Было решено ракеты наладить.
     И в этот кризисный  момент понадобились люди, прекрасно разбирающиеся в
краденой американской  технологии. Таких  людей  можно  было  найти только в
одной стране.
     Уже  к  полуночи  триста японских специалистов были  в  Москве.  Они не
только могли гарантировать, что ракеты сработают как надо, но даже вызвались
реконструировать пусковые установки так, чтобы они  стали дешевле, и к  тому
же обогатить ядерные заряды так, чтобы при выпадении  радиоактивных  осадков
на Америку обрушились такие смертоносные яды, что там бы на целых двести лет
не осталось никакой, даже растительной, жизни.
     Они  настаивали  на  том,  чтобы русские  дата незамедлительный  ответ,
потому  что  руководителям делегации надо  было срочно возвращаться в Японию
для участия  в подготовке  Дня памяти жертв Хиросимы, чтобы выразить протест
против использования  американцами  ядерного оружия, которое  те  применили,
чтобы кончить войну, развязанную Японией.
     И прежде чем американская разведка пронюхала  о неполадках с  ракетами,
японцы уже починили их так, что они  стали работать лучше, чем когда-либо, и
плюс к этому открыли на ракетной базе маршала Мищенко пункт по продаже своих
автомобилей, причем значительная часть прибыли шла маршалу.
     Как-то  так  получилось, что это  были  единственные  машины, способные
нормально функционировать в условиях сибирских морозов.

     Когда никаких облаков в форме грибов не появилось, а город  Сан-Диего -
где-то там, дальше по побережью  -  так и не осветился ярким пламенем, Абнер
Бьюэлл понял, что что-то не заладилось. Он решил перепроверить все программы
и  обнаружил  неполадки в русских ракетах раньше самих  русских. Конструкции
ракет и пусковых установок были в порядке, но за ракетами плохо ухаживали, и
в  условиях  суровой  сибирской  зимы   все  металлические  части  оказались
подверженными  коррозии.  Русские  ракетные  генералы  жали  на  бесполезные
кнопки.
     Рыжеволосая  фотомодель -  ее звали Марсия - все  еще была  в его доме.
Когда  он  занимался  своим  компьютером,  она  низко  склонилась  над  ним,
прижавшись к его плечу, а когда он сказал  ей, что мир не будет разрушен так
скоро,  она показалась ему  расстроенной,  и Абнер  Бьюэлл  подумал, что он,
возможно, влюбился.
     - Что тебя так разочаровало? - спросил он.
     - То, что я не увижу взрывы и много-много трупов.
     - А зачем тебе это?
     - Затем, что все остальное мне надоело.
     - Ты бы тоже погибла.
     - Дело того стоит.
     - Раздевайся, - велел он.
     Потом он  долго пытался  решить,  кого он  хотел бы  заставить  нанести
первый удар - русских или американцев.
     Он никак не мог  прийти к окончательному  решению, и  просто для  того,
чтобы скоротать время, решил покончить с нью-йоркской проблемой. Ему  ужасно
надоела Памела Трашвелл  и этот ее новый  телохранитель - тот, чьи отпечатки
пальцев  не  были  нигде зарегистрированы,  тот, который  отказался  принять
деньги   от   банковского   автомата.   Может   быть,  сгодится   что-нибудь
элементарное, подумал Бьюэлл. Может быть, драка со смертельным исходом.
     Он  обернулся к  Марсии.  Ее  одежда  лежала на полу - там, где она  се
бросила.
     - Хочешь  посмотреть,  как  я жутким  образом  прикончу  эту парочку? -
спросил Бьюэлл.
     - Больше всего прочего в этом мире, - ответила Марсия.
     - Хорошо.

     В компьютерном отделении банка на Уолл-стрит Памела Трашвелл взвизгнула
дважды. Один раз от восторга, что им удалось добраться до баз данных; второй
- от ужаса,  когда  она увидела,  как  все  записи  исчезают у них  прямо на
глазах.
     Пока она занималась поиском источника команд, управляющих базами данных
и  денежными  расчетами,  все  записи начали  буквально испаряться. Источник
защищал себя и уносил с собой всю память банковских компьютеров.
     С  двоими  из  вице-президентов   случились  сердечные  приступы.  Трое
оставшихся  пытались  вскарабкаться на  Памелу и хоть  как-то  добраться  до
клавиатуры, чтобы постараться сохранить хоть часть записей.
     - У вас что, нет дубликатов? - разгневанно спросила Памела.
     -  Вот он,  дубликат.  Исчезает  у  нас на  глазах, -  ответил бледный,
дрожащий вице-президент.
     - Боже мой, нам снова придется вести учет на бумаге - простонал другой.
     - А что это такое - бумага? - спросил третий.
     - Это что-то вроде того, на чем напечатаны наличные доллары, только она
не зеленая и на ней делают пометки.
     - Чем?
     - Не знаю. Чем-то Ручками, карандашами. Палочками.
     -  А  как  мы  узнаем,  что   кому  принадлежит?  -   спросил  один  из
вице-президентов, и все они с осуждением уставились на Римо и Памелу.
     Памела сидела перед огромным экраном, а вереница  имен и чисел мелькала
перед ней со скоростью молнии, направляясь в вечное компьютерное небытие.
     Потом появилась последняя запись. Она на какое-то мгновение задержалась
на экране:
     "ВСЕ ЗАПИСИ ЧИСТЫ. ДОБРОЙ НОЧИ, МАЛИБУ".
     А потом машина отключилась.
     Те из вице-президентов, которые еще стояли на ногах, застонали.
     - Похоже, это мы натворили, - произнесла Памела.
     - Будет достаточно просто извиниться? - спросил Римо.
     Трое банкиров, избежавших  инфаркта миокарда при виде исчезновения всех
банковских записей в череде  маленьких  зеленоватых  вспышек, тупо  покачали
головами.
     - Мы разорены,  -  пробормотал один. - Полностью разорены. Тысячи людей
лишились работы. Тысячи людей - банкроты. Разорены, все разорены.
     - Я же сказал, извините, - буркнул Римо. - Что вам еще от меня надо?

     В штабе  Командования стратегической авиации, располагавшемся глубоко в
толще  Скалистых  гор,  во всех  отчетах службы безопасности содержался один
зловещий вывод: ядерная война неизбежна, потому что что-то или кто-то проник
в систему управления как русскими,  так и американскими ракетами и - другого
слова не было - играет.
     Президент  выслушал  дискуссию  членов кабинета  по  поводу  возникшего
кризиса и не произнес ни  слова. Потом по красному телефону, стоящему у него
в спальне, он связался с доктором Харолдом В. Смитом.
     - Как наши дела с этим...  этой штукой, связанной с атомными бомбами? -
спросил он.
     - Мы занимаемся  этой  проблемой, - ответил  Смит и  посмотрел на  свою
левую руку.
     Рука онемела  и плохо  его слушалась. Он все еще  пребывал в  состоянии
шока,  потому что  всего  несколько  минут  назад ему  позвонили  из  одного
нью-йоркского  издательства  и  попросили  подтвердить  сведения  о том, что
санаторий Фолкрофт является местом подготовки тайных убийц-ассассинов.
     Смит заставил себя рассмеяться.
     - Это приют для душевнобольных, - ответил он. - Судя по вашему вопросу,
вы недавно беседовали с одним из наших пациентов.
     - Да, все  это похоже на  бред.  Люди, чьим основным занятием в течение
тысяч  лет  было  только  убийство,  приезжают  в  Америку,  и  им  поручают
подготовить  тайного   ассассина.  Впрочем,  это  был  очень  милый  пожилой
джентльмен. Так, значит, он ваш пациент?
     - Вполне возможно, - ответил Смит. - А он не говорил, что он Наполеон?
     - Нет. Просто Мастер.
     -  У  нас  таких  -  девять,  - сообщил  Смит.  -  А  еще  четырнадцать
Наполеонов, если  это  вам чем-нибудь поможет. Хотите,  чтобы я  поговорил с
ним?
     - Он  ушел.  Впрочем,  он оставил свою рукопись. Совершенно потрясающая
штука.
     - Вы собираетесь ее издать? - спросил Смит.
     - Пока не знаем, - ответил редактор.
     - Мне бы хотелось ее прочитать, - сказал  Смит,  мобилизовав  все силы,
чтобы казаться  спокойным.  - Разумеется,  вы понимаете,  что  нам  придется
подать на вас в суд, если вы упомянете название нашего заведения.
     - Мы думали об этом. Поэтому-то мы вам и позвонили.
     Именно тогда  у  Смита отказала левая рука.  Мир  собирался взлететь на
воздух в облаке  атомной  пыли,  а  он  не  мог  установить  контакт с Римо,
который, возможно, вообще не  понял, в чем заключается задание,  а теперь он
не  мог установить  контакт  и с  Чиуном,  который смог  бы  понять,  в  чем
заключается задание, но который не  собирался  беспокоить себя  этим, потому
что в данный момент он пытался опубликовать историю своей жизни.
     Автобиография  Чиуна.  А  всего  несколько  месяцев назад  именно  Чиун
пытался  создать организацию общенациональных масштабов под лозунгом  "Долой
ассассинов-любителей".
     Так или иначе, но во всех  случаях КЮРЕ  оказывалась скомпрометирована.
Единственная  утешительная мысль состояла  в  том,  что, вероятно, скоро  не
останется никого,  кого  может взволновать вопрос о том, существовала  ли на
свете  маленькая  команда, пытавшаяся  спасти  Америку  от  падения во  мрак
пропасти, где цивилизацию ждет  конец. Нельзя быть скомпрометированным, если
нет никого, кто об этом может узнать.
     Смит взглянул  на залив за окнами  кабинета. Несмотря на  то,  что окна
были  из темного  стекла, мир казался  невероятно солнечным -  таким  живым,
таким ярким. С какой стати  мир  должен быть таким прекрасным  именно в этот
момент? С какой стати он, Смит, должен это замечать?
     А больше ему ничего  и  не оставалось - только замечать. Как и  во всем
остальном. Он сидел во главе самого мощного, самого осведомленного агентства
в истории человечества, и на службе у него были два ассассина, превосходящие
любое  изобретение Запада, и  тем не менее - он  был беспомощен. На какое-то
мгновение ему  пришла  в голову мысль  о цветах,  запах которых ты ощущаешь,
когда проходишь мимо. Такой совет дал ему однажды партнер по гольфу, нюхайте
цветы, когда проходите мимо.
     Он  редко следовал  этому совету. Вместо этого он  посвятил  свою жизнь
обеспечению безопасности цветов для других проходящих мимо.
     Смит помассировал  онемевшую руку.  У него  есть таблетка.  У него есть
таблетки от всех болезней.
     Тело его увядает, и миру тоже предстоит увянуть.
     Смит еще  раз  попытался  разыскать Римо или  Чиуна по  всем  возможным
контактным  телефонам. Единственное место, куда  ему  удалось дозвониться, -
это отель в Нью-Йорке, но и там ему ответили лишь  гудки в  так и не  снятой
трубке телефона в пустой комнате.
     Нюхайте  цветы. Ему  никогда не  нравилось нюхать  цветы. Ему нравилось
добиваться  успеха.  Ему  нравилось,  что  его  страна  в  безопасности. Ему
нравилась его работа. Он даже не  допускал никаких цветов у себя в кабинете.
Пустая трата денег. Цветам место где-нибудь в поле. Или в вазе.
     - Где вы, Чиун? - пробормотал он. - Где вы, Римо?
     И тут, словно его молитва дошла до неба, зазвонил телефон.
     - Смитти, - раздался голос Римо. - Я  не  могу ничего понять  - концы с
концами не сходятся.
     - Концы чего? Где вы? Где Чиун? Что происходит?
     Римо свистнул, как судья на поле.
     - Попридержите, попридержите. Время вышло. Я первый.
     - Ладно, - вздохнул Смит. - Что у вас?
     - Этой ночью  мы начали было приближаться к тому, кто забавляется этими
компьютерами и все  такое прочее, а он взял да и стер у меня  на глазах  все
банковские записи. А напоследок оставил послание "Доброй ночи, Малибу".  Как
вы думаете, что бы это значило?
     - Малибу - как в Калифорнии? - уточнил Смит.
     - Точно. Просто: "Доброй ночи, Малибу". Есть какие-нибудь идеи?
     -  Вы полагаете, что человек, который стоит  за всем  этим, находится в
Малибу? - спросил Смит.
     - Это возможно, - ответил Римо. - Я не знаю.
     - В какое время это было? В какое время это случилось? - спросил Смит -
Постарайтесь припомнить поточнее.
     - Ровно в пять часов  пятьдесят две минуты утра, - отрапортовал Римо. -
Думаете, что-то можно сделать?
     - Я хочу попытаться.
     -  Хорошо, -  сказав Римо  и  оставил  Смиту  свой  нью-йоркский  номер
телефона, по которому  до  него можно  дозвониться. - Постарайтесь дать  мне
какую-нибудь зацепку.
     - Ладно,  - согласился Смит. - Я попытаюсь с этим что-нибудь сделать. А
вы не знаете, где Чиун?
     - Вероятно, вернулся в гостиницу. А может быть,  в Центральном  парке -
убирает обертки от конфет. О нем  никогда ничего  нельзя сказать  заранее. А
что?
     - А то, Римо... что... в общем,  черт побери, он пытается  опубликовать
свою автобиографию, - сказал Смит срывающимся от напряжения голосом.
     -  Будем надеяться, что все мы останемся живы и сможем ее  прочитать, -
отреагировал Римо и повесил трубку.



     Правящий  Мастер,  Слава  Дома  Синанджу,  Защитник  Деревни,  Носитель
Мудрости, Вместилище Величия, Чиун,  собственной  персоной  вошел в  кабинет
старшего  редактора  издательства "Бингем  паблишинг", а  затем  потребовал,
чтобы его проводили отсюда.
     - Я сказал "старший редактор", -  заявил  Чиун,  с презрением оглядывая
тесное пространство, где на всех  стульях лежали стопки  рукописей, а в углу
была одна-единственная пластмассовая скамейка. Тут  и стоять-то было трудно,
а не то что передвигаться.
     Во времена первого великого Мастера Синанджу, Ванга Доброго, служившего
одной  из величайших династий в Китае,  провинившихся  чиновников в  порядке
наказания переводили из их кабинетов в тесные каморки, где стоит сделать шаг
в   любую  сторону,  как  тут  же  упрешься  носом  в  стену.  Некоторые  из
последователей Конфуция предпочитали лишить  себя жизни,  чем  подвергнуться
такому унижению.
     - Мистер Чиун, - вежливо обратилась  к  нему  приятная женщина с  таким
тягучим южным выговором, что его можно было намазывать на хлеб. - Это и есть
кабинет старшего редактора.
     Чиун  осмотрелся  по  сторонам  еще  раз  -  очень  медленно,  с  очень
нескрываемым презрением.
     - Если это - кабинет старшего редактора, то где работают рабы?
     - Боже,  да  мы все тут рабы  и есть, - расхохоталась женщина и позвала
еще  несколько  своих  коллег, чтобы послушали, что говорит этот, совершенно
замечательный, пожилой джентльмен.
     Все нашли  это забавным.  Все  нашли этого,  совершенно  замечательного
пожилого джентльмена, забавным. Все находили книгу совершенно замечательной.
Особенно - старший редактор. У нее было несколько замечательных предложений,
касающихся этой замечательной рукописи. Просто замечательной.
     Она говорила так, как говорят все эти юные женщины с помпонами, которых
Чиун перевидал  немало.  Масса энтузиазма. Вероятно,  столько энтузиазма  не
было в этом мире с той самой поры, как Чингиз-Хан впервые в жизни встретился
с войском Запада, одолел его за час и решил, что вся Европа - у его ног.
     Среди редакторов была даже одна, которая разрыдалась, когда прочитала о
том,  каким  неблагодарным  оказался  первый  белый,  обучившийся  искусству
Синанджу, и как Чиун его простил, и как много Чиуну пришлось пережить.
     - Я мало кому  рассказывал, -  произнес Чиун в  спокойствии собственной
правоты,  довольный  тем,  что вот, наконец-то,  спустя  столько лет, полный
отчет обо  всех несправедливостях,  причиной которых  был Римо, будет  явлен
миру, и весь  мир увидит,  как  великодушно  Чиун простил своего  ученика. В
прошлом  основная сложность в деле прощения Римо заключалась в том, что Римо
очень часто просто не мог  или не  хотел понять,  что  поступил не  так, как
должно.
     Теперь  ему  придется это  понять. История  Синанджу и правления  Чиуна
будет напечатана.
     Старший  редактор, колотя  кулаками воздух, все никак не могла прервать
свои  излияния  по поводу  того, как ей понравилась эта замечательная книга.
Она  ей  так понравилась, что  она  даже  и  заснуть не  могла.  Книга  была
замечательная, и у нее было лишь несколько замечательных предложений.
     - У Саба Райтса есть замечательное предложение, как нам повысить спрос,
-  сказала  старший  редактор.  -  А  не  превратить  ли  нам  ассассинов  в
убийц-маньяков, свалившихся в  этот мир  неизвестно откуда и  убивающих всех
подряд? Это будет еще более замечательно.
     Очень неторопливо Чиун объяснил, что Дом Синанджу сумел  сохранить себя
на протяжении  многих  веков  именно  потому,  что  Мастера  Синанджу  -  не
маньяки-убийцы.
     - Боже  мой!  -  воскликнула старший редактор,  нанеся по воздуху такой
удар, словно она была  руководителем группы поддержки баскетбольной команды.
-  У  вас больше пятидесяти ассассинов, и все они  ужасно милые. Надо, чтобы
было несколько плохих ассассинов. Несколько настоящих негодяев. Кто-то, кого
читатель мог бы ненавидеть. Понимаете?
     - Зачем это? - не понял Чиун.
     - Потому что у вас слишком много хороших парней. Слишком много.  Нам не
нужны все ассассины. Пусть будет один. Сфокусируем на нем все наше внимание.
Один ассассин, и он маньяк. Пусть он будет нацистом.
     Красный карандаш порхал над рукописью.
     - Теперь у  нас есть убийца-нацист,  и надо, чтобы какой-нибудь хороший
парень  преследовал его. Пусть  он  будет английским сыщиком.  Давайте также
сфокусируем наше внимание и на  одном  каком-нибудь месте.  Что  вы  скажете
насчет Великобритании? Пусть все будет сбалансировано. Вторая мировая воина.
Если  у нас  есть нацист, то должна быть  и Вторая  мировая война. - Красный
карандаш снова запорхал. - Бог ты мой, это великолепно.
     - Но Великобритания - это не Синанджу, - резонно заметил Чиун.
     - А  мы назовем ее Синанджу. Маленькая сонная  английская деревушка под
названием Синанджу.  Мы просто  делаем  это  для  того,  чтобы  книга  лучше
разошлась. Нельзя, чтобы было больше пятидесяти поколений ассассинов.  Дайте
нам немного передохнуть, мистер Чиун. Я не хочу навязывать вам свои взгляды.
Можете  делать  все,   что  хотите.   Это  ваша  книга.  И  она   совершенно
замечательная.
     - А останется тут  та часть, в которой рассказывается о неблагодарности
белого человека? - спросил Чиун.
     -  Конечно.  Я была в восторге от этой части. Мы все просто влюбились в
эту часть. Кстати,  а не внести ли нам в книгу какие-нибудь любовные мотивы?
У Бипси  Бупенберга из отдела переплетов возникли кое-какие сомнения, потому
что в книге нет сильного женского  персонажа. Итак,  у  нас есть нацист  для
Саба Райтса и  женщина для  отдела переплетов. Сильная  женщина.  Пусть  она
живет  на  острове. Вместе  со своим мужем-инвалидом.  И  она  с  ним  плохо
уживается.  А убийца-нацист влюбляется в нее,  и она  понимает,  что  должна
остановить его, пока он не передал информацию, скажем,  Гитлеру. А почему бы
и  не  Гитлеру?  У  нас  ведь  Вторая мировая война, так?  Бог ты  мой,  это
замечательно!
     - А  вы оставите ту  часть, где  говорится  о  черной неблагодарности и
белых?
     - Безусловно. А вот у  Дадли  Стардли из бухгалтерии возникли кое-какие
сомнения.  Ему  книга ужасно понравилась, но ему не понравилось начало - про
корейскую  рыбацкую  деревушку, жители которой  не  могли  себя  обеспечить,
отчего самые  сильные, самые лучшие мужчины  начали наниматься  на  службу в
качестве ассассинов, и это  стало традицией, идущей еще от зари человеческой
истории. Давайте идти в ногу с требованиями современности. Пусть у нас будет
нацист,  его разоблачает английская  домохозяйка, он ее  убивает, и  с этого
начинается вся книга.
     - А мне нравится заря человеческой истории, - заметил Чиун.
     -  Мне тоже. Все  это  чертовски поэтично. - Воздух получил новый  удар
кулака. - Но бухгалтерия говорит, что это не привлечет читателя. У вас же не
книга стихов. Это история Дома ассассинов.
     - А вы оставите ту часть, где говорится о неблагодарности белых?
     - Без сомнения, - сказала старший редактор. - Мы от нее в восторге.
     - Ладно, - со вздохом согласился Чиун.
     -  И давайте придумаем новое название. "История Синанджу"  - это что-то
не  слишком  броское. А  что  если  нам  в  названии  как-то обыграть  слово
"смерть"?
     - Никогда. Мы не убийцы. Мы ассассины.
     -  Понимаете,  у  вас Синанджу  проходит через  всю  книгу.  Так ли  уж
обязательно оставлять это название и на обложке? Вы хотите, чтобы вашу книгу
покупали?
     Чиун на мгновение задумался.
     - Ладно, - уступил он.
     -  Вы  можете  предложить  какое-нибудь  хорошее название?  -  спросила
редактор.
     -  Если там не будет  упоминаться Синанджу, то мне все равно, - ответил
Чиун.
     - Мне хотелось  бы что-то мистическое, - мечтательно произнесла старший
редактор. - Как вам понравится такое. "Ни острие иглы"?
     - А разве нет уже книги белого автора с похожим названием?
     - Что-то такое есть, - ответила  его  собеседница -  И  разошлась книга
великолепно. Нельзя идти наперекор успеху. Вот уже много лет мы чутко следим
за тем, какие книги пользуются успехом.
     Она умолчала о том, что когда у ее издательства была возможность купить
права на  издание  книги  "Игольное  ушко", издательство отвергло ее на  том
основании,  что это - не "Унесенные ветром". "Унесенных ветром" они отвергли
на  том основании, что  это не "Гекльберри Финн".  А "Гекльберри Финна" - на
том основании, что это - не "Бен Гур".
     Ни  одной из этих книг издательство не опубликовало,  но сразу же после
их выхода в свет опубликовало подражания.
     Издательство  "Бингем  паблишинг"  каждым год выпускало больше книг, не
пользующихся спросом и не приносящих прибыли, чем любое другое издательство.
Когда по итогам финансового года  издательство выясняло, что понесло убытки,
тогда принималось  решение покрыть эти убытки за счет увеличения тиражей. От
этого убытки росли еще больше. Кто-то предложил выпускать поменьше книг. Его
сразу  же уволили за  тупость. Все знали, что  издательство  может  добиться
успеха только одним способом - издавая  все больше  и больше книг, даже если
все они - убыточные.
     Однажды  издательство   "Бингем"   опубликовало  справочник   городской
телефонной сети  Нью-Йорка пятнадцатилетней давности, поточу  что телефонная
компания заявила, что это самая покупаемая книга всех времен.
     Издательство  "Бингем"  выпустило  книгу со  свастикой на  обложке  под
названием "Гнездо похоти незнакомца" -  секс  хорошо идет - разослало четыре
миллиона  экземпляров  по книготорговой  сети  и  искренне  удивилось, когда
3999999 экземпляров были возвращены непроданными.
     - Я хорошо разбираюсь в этом бизнесе, - сказала старший редактор Чиуну.
- Перед нами - замечательная  книга. Все, что нам надо сделать, - это внести
в нее несколько замечательных изменений.
     - А вы оставите неблагодарность белого человека по отношению к  учителю
из Синанджу? - спросил Чиун.
     - Конечно. Если это подойдет.
     - Если? - переспросил Чиун.
     - Ну, понимаете, нельзя  просто так взять  и ввести  азиата в книгу про
нацистов.
     - А вы уже добивались успеха с книгами про нацистов? - спросил Чиун.
     - Вообще-то нет.  Мы - нет.  Но  другие добивались.  Огромного  успеха.
Замечательного успеха.
     - Если вы не добивались успеха с книгами про нацистов, почему бы вам не
опубликовать что-то совсем иное? - спросил Чиун.
     - И пойти наперекор читательскому спросу?
     Редактор  покачала головой  в полном изумлении. Красный карандаш застыл
над бумагой.
     Тонкая  рука  с  длинными  ногтями  протянулась  через  стол и  изящным
движением забрала рукопись.
     - Дом Синанджу не продается, - заявил Чиун.
     А затем его ногти, ритмично  подрагивая,  счистили все красные пометки,
сделанные белой женщиной.
     - Подождите, подождите. Мы могли бы оставить некоторые из ваших мыслей,
если они вам так дороги.
     Но Чиун уже поднялся. Он знал, что  и так уже недопустимо  далеко зашел
по пути  компромиссов.  Самая большая его  уступка  заключалась  в том,  что
произведение было написано  не  на  ханмуне  - языке классической  корейской
поэзии. Больше компромиссов не будет.
     Он сунул рукопись под  мышку. К  выходу его проводила женщина помоложе,
по пути поделившаяся с Чиуном своей мечтой тоже стать старшим редактором. Но
ей еще  предстояло преодолеть  одно препятствие на этом пути.  Она все время
высказывалась в том  смысле, что издательству "Бингем" следовало бы покупать
книги, от чтения которых получаешь наслаждение.
     - Ну, и? - спросил Чиун.
     -  Ну,  и мне было сказано,  чтобы я не давала волю своим эмоциям. Если
книга до смерти утомит высыхающую краску, если в содержание книги не поверит
ни один человек старше четырех лет, и если в книге каждый  половой акт будет
рассматриваться как  поворотный  момент  человеческой истории, тогда  мы  ее
купим. А во всех прочих случаях - нет.
     - А вы читали "Историю Синанджу"? - поинтересовался Чиун.
     Девушка кивнула.
     - Я  в восторге от этой книги. Я начала что-то понимать  про историю, и
про то, как человеческое тело может служить своему хозяину, и как люди могут
возвыситься над собой, если захотят научиться. Я не могла оторваться.
     - Так вы посоветовали им купить книгу? - спросил Чиун.
     - Нет, я проголосовала против. Я хочу получить повышение.
     - Вы сама себе противоречите, - заметил Чиун.
     - Авторы всегда ведут себя неразумно, - раздраженно  сказала девушка. -
Вы все забываете, что книгопечатание - это бизнес.
     - Из вас получится замечательный старший редактор,  - заявил Чиун. - Вы
получите кабинет размером с телефонную будку.
     - Вы правда так думаете? - засмущалась девушка.
     - Вне всякого сомнения.
     - Откуда вы знаете? Почему вы так думаете?
     - Потому что на вашем фоне они будут казаться умными, - изрек Чиун.
     Римо оставил в отеле  записку для Чиуна: "Вернусь через несколько дней,
если мир еще будет стоять на месте".
     Чиун повертел записку в руках. Какое грубое послание. Как это похоже на
Римо.
     Он  подошел к одному  из  своих  сундуков  и достал,  оттуда  несколько
длинных листов рисовой бумаги, старинную перьевую ручку и чернильницу.
     И садясь на пол, чтобы  записать этот  последний случай неблагодарности
по отношению  к  Мастеру Синанджу, он  подумал:  а  может, телесериал?  Если
кому-то   пришло  в  голову   показать  представление,  в   котором  кто-то,
изображающий   мастера-ниндзя,  среди  бела  дня  разгуливает  по  улицам  в
смехотворном черном  костюме, думая, что от этого он делается  невидимым, то
значит, на телевидении могут снять все что угодно.  У того фильма было очень
хорошее название. Интересно,  подумал  Чиун, а продюсеры обо мне слышали? Он
был уверен, что слышали.

     - Они идут, - сказал Абнер Бьюэлл.
     Марсия  улыбнулась. На рыжеволосой красавице была прозрачная  кружевная
пелерина.
     - Хорошо, - сказала она. - Я хочу увидеть, как они умрут.
     - Увидишь, - пообещал Бьюэлл.
     Эта женщина ему определенно нравилась.
     - А потом - весь мир? - уточнила она.
     - Да.
     Ах, как она ему нравится!
     Они были очень похожи друг на друга, хотя и очень  разные. Бьюэлл, став
взрослым,  стал вместе  с тем и создателем игр, и игроком. Марсия - тоже, но
для своих  игр  она  пользовалась  собственным  телом  и одеждой,  и из всех
женщин,  которых  Бьюэлл  когда-либо   встречал  на  своей  веку,  она  одна
возбуждала его. Это само по себе делало торт превосходным,  а еще добавьте к
этому глазурь - то, что она была так же жестока, ей было так же наплевать на
других людей, как и самому Бьюэллу.
     - На сегодняшний вечер у меня есть игра, - сообщила Марси.
     - Что за игра? - поинтересовался Бьюэлл.
     - Увидишь, - пообещала Марси.
     Она   оделась,  и  они  вдвоем  отправились  на  одном  из   спортивных
"мерседесов" Бьюэлла  в Лос-Анджелес. Там они припарковали машину на боковой
улочке, выходящей на бульвар Сансет недалеко от стриптиз-клуба "Сансет".
     Они вышли на бульвар, остановились  на углу, и Марсия принялась бросать
взоры направо и налево, внимательно разглядывая поток опухшего человечества,
прокладывающий себе путь, огибая парочку.
     - Чего мы ждем? - спросил Бьюэлл.
     - Подходящего человека в подходящее время, - ответила Марсия.
     Прошло полчаса, и она взволнованно прошептала:
     - Вон он идет.
     Бьюэлл взглянул туда, куда она указывала, и увидел парня лет двадцати с
небольшим,  бредшего,  шатаясь,  по  улице.  В обоих ушах  у  него болтались
металлические серьги, а на голой груди был кожаный жилет.  Ремень был утыкан
хромированными ромбами. При ходьбе он шатался, а глаза его были полуприкрыты
опухшими веками - то ли пьяный, то ли наколотый.
     - Свинья, - произнес Бьюэлл. - А зачем он нам?
     - Дай ему денег. Сто долларов, - велела Марсия.
     Когда парень с ними поравнялся, Бьюэлл остановил его и сказал:
     - Возьми, - и всунул ему в ладонь стодолларовую бумажку.
     - Что ж,  давно пора  было Америке дать мне хоть что-нибудь, - процедил
парень и зашагал прочь, не удосужившись даже сказать "спасибо".
     Бьюэлл обернулся к Марсии,  чтобы спросить ее,  каков  следующий ход  в
игре, но Марсии рядом не  было. Потом, в полуквартале от себя, он ее увидел.
Она  разговаривала  с  полицейским.  Бьюэлл видел,  как Марсия  показывает в
направлении того места, где стоит он, и  вдруг полицейский покинул Марсию  и
побежал в сторону Бьюэлла.
     Марсия засеменила вслед за ним.
     Но полицейский, не останавливаясь, пробежал мимо Бьюэлла. Догоняя парня
в кожаном жилете, он вытащил из кобуры пистолет.
     Марсия подбежала к Бьюэллу.
     - О'кей,  пошли,  - и потащила его прочь с бульвара туда, где стояла их
машина.
     - Что ты сделала? - спросил Бьюэлл.
     -  Я  сказала легавому, что  нас с тобой  только  что, угрожая оружием,
ограбил этот  дегенерат. Что  у него  заряженный пистолет  и что он грозился
убить нас или любого,  кто попробует его  остановить. Что он взял у нас  сто
долларов.
     Она захихикала.
     Они как раз  открывали двери  машины,  когда  раздались выстрелы. Один.
Второй. Третий.
     Марсия снова хихикнула.
     - По-моему, он оказал сопротивление при задержании.
     Они  сели в машину и  выехали  на бульвар  Сансет. Проезжая мимо  места
действия, они увидели  полицейского,  который стоял, все  еще с пистолетом в
руках, склонившись над трупом парня, которому Бьюэлл дал сто долларов.
     - Великолепно, - сказал Бьюэлл.
     Марсия улыбнулась, млея от его похвалы.
     - Чудесная игра, - продолжал восхищаться Бьюэлл.
     - Я ее обожаю, - сказала Марсия. - Сыграем еще?
     - Завтра, - отказался он. - А сейчас поехали домой и займемся любовью.
     - О'кей, - с готовностью согласилась она.
     - Ты можешь одеться ковбоем, - предложил он.
     - Оседлай меня, ковбой, - пропела она.
     И снова захихикала.
     Он любил ее.



     Его  звали  Хамута,  и  он  продавал  оружие,  но  не  каждому  первому
встречному. У него был небольшой магазин  в Паддингтоне, районе Лондона, где
перед кирпичными домами были разбиты аккуратные садики. Это было очень тихое
местечко,  и  никто  из  жителей  района не  задавал  себе  лишних  вопросов
касательно личностей посетителей  мистера Хамуты, хотя  порой  соседи бывали
уверены, что некоторых из них они узнали.
     У генералов и герцогов, графов и членов королевской фамилии лица обычно
вполне  узнаваемы, но хотя многих интересовало,  в самом ли деле  Такой-то и
Такой-то  выходят  из  магазина  мистера  Хамуты, никто не  задавал  никаких
вопросов.
     У мистера Хамуты нельзя было просто взять и заказать  себе винтовку или
пистолет.  Сначала надо было  попить чаю с мистером Хамутой, если,  конечно,
вам удастся  раздобыть приглашение.  Человек, чье  происхождение и связи для
этого  годились,  сначала  как  бы  невзначай  говорил  нескольким отставным
офицерам, что он не имеет ничего против того, чтобы попасть на чай к мистеру
Хамуте. Потом его  подвергали проверке  -  более тщательной, чем та, которую
проходят кандидаты  на работу  в британской  Секретной службе.  Конечно, это
мало о чем говорит. К кандидатам на  получение кредита в компании по продаже
бензина предъявляются  куда  более суровые требования,  чем  к кандидатам на
должность агента британской  разведки.  Что  же  до мистера Хамуты,  то  тут
кандидаты должны  быть безусловно способными держать язык за  зубами, что бы
им ни довелось увидеть. Какое бы отвращение все увиденное ни вызвало. Как бы
ни хотелось им  закричать: "Сжальтесь!  Осталось  ли еще  милосердие  в этом
мире?"
     И если человека сочтут подходящим, то ему назовут дату и время, и тогда
ему нужно быть в  нужном месте с  точностью  до секунды. В  предписанный час
дверь магазина мистера Хамуты откроется  ровно на пятнадцать секунд. Опоздал
на секунду - найдешь дверь запертой, и  ни  на  звонки, ни на  стук никто не
отзовется.
     В витрине магазина  мистера Хамуты на фоне черного бархата стояла белая
ваза, и каждый  день в ней  была свежая белая хризантема. Вывески у магазина
не было, и порой сюда пытались зайти люди, желающие купить  цветы. Но  и  им
приходилось убедиться, что дверь заперта.
     Однажды  какие-то   взломщики,  уверенные,   что  в  магазине  хранятся
драгоценности, проникли в дом. Их  полуразложившиеся тела были найдены месяц
спустя  на  городской  свалке.  Первой мыслью  Скотланд-Ярда  было,  что это
продукт очередной  разборки между бандами,  но так было  только до  тех пор,
пока судебный эксперт  не осмотрел  их  черепа. Черепа  были  покрыты  сетью
маленьких отверстий - словно изъедены червяки.
     - Слушай, Ральф, - обратился эксперт к своему коллеге, тоже работавшему
в морге. - Как тебе кажется, это ходы, прогрызенные червями?
     Второй патологоанатом взял увеличительное стекло и внимательно осмотрел
затылок черепа.  Нос и  рот  эксперта были закрыты  маской,  поскольку запах
разлагающейся  человеческой плоти  - это,  пожалуй, самый  въедливый  запах,
который может достичь ноздрей человека живого. Если просто  подойти близко к
гниющему  трупу,  то  вонь  пропитает  одежду.  Вот  почему  патологоанатомы
надевают легко стирающиеся  синтетические халаты. Из  шерсти запах смерти не
вымоешь ничем.
     - Слишком они  прямые, - произнес  наконец Ральф. - Червь  вгрызается в
череп, словно роет норку. Он извивается и движется туда-сюда.
     - Дай-ка мне взглянуть, Ральф.
     Ральф  передал  ему увеличительное  стекло,  его  коллега  посмотрел  и
кивнул:
     - Похоже на какую-то машину, - сказал он.
     -  Точно. Только  эти  дырочки  разбросаны  по  черепу  без  какой-либо
системы. Они даже накладываются друг на друга.
     - Как ты думаешь, в них что-то швырнули?
     - Нет. Очень ровные бороздки, - возразил Ральф.
     - Пули?
     - Маловероятно.
     - И все-таки давай проверим на наличие свинца.
     Свинец они не нашли, но обнаружили платину.
     Какой-то  круглый в сечении платиновый предмет с  невероятной точностью
пробил черепа жертв, обнаруженных среди городских отбросов.
     В конце концов, их опознали по зубам, которые были великолепно вылечены
на деньги  британских налогоплательщиков в награду  за  то, что  этих  ребят
арестовали по обвинению  в ограблении домов британских налогоплательщиков, а
потом  благополучно отправили в  теплые  тюремные камеры.  Это были  рядовые
преступники, никто особо не переживал по их поводу, их похоронили и забыли.
     Но их не забыли те  люди, которые зарабатывают себе на жизнь кражами со
взломом.  Они  поняли  предназначавшееся  им  послание.  Не  надо  входить в
неприметный  магазин  в  Паддингтоне  - тот, в витрине  которого стоит белая
хризантема.
     В   дом  можно  войти  только   по   приглашению  и  только  тем,  кому
посчастливилось и их  признали годными для приобретения оружия, сработанного
мистером Хамутой.
     Таким,  как  пожилой  британский  лорд  и  его  друг,  которые  однажды
повернули ручку двери магазина и  к своему восторгу обнаружили, что дверь не
заперта.
     - Повезло, да? - сказал лорд.
     - Возможно, - уклончиво ответил его друг, уже купивший оружие у мистера
Хамуты. - Надеюсь, ваш желудок вас не подведет.
     - Никогда не было никаких проблем  с желудком, - безапелляционно заявил
лорд.
     Закрыв  за собой  дверь, они  услышали лязг металла о металл -  дверной
замок намертво  защелкнулся. Пожилой лорд хотел было обернуться и проверить,
накрепко ли заперта дверь и смогут ли они с другом выбраться наружу, но друг
покачал головой.
     Посреди зала стоял низенький черный лакированный столик, рядом с ним на
полу  лежали три  маленьких соломенных коврика.  Двое вошедших  сняли шляпы.
Увидев,  что его друг опустился на колени на одну из циновок, лорд сделал то
же самое. В зале было тихо, неяркий свет лился  сверху -  через застекленную
крышу. Спустя некоторое время у лорда заболели колени. Он взглянул на друга.
Ему хотелось встать и выпрямиться, но друг опять покачал головой.
     И когда лорду стало уже казаться,  что  его затекшие  колени  никогда и
ничего  не  будут  чувствовать,  в зал вошел коренастый человек  с  глазами,
черными,  как  глубины вселенной,  и  тоже  опустился на колени возле стола.
Волосы  его  были  белы, он  был  стар.  Он  посмотрел  на  лорда, желающего
приобрести  оружие.  Казалось,  что  глаза его  способны обнажить  душу того
человека, на которого он смотрит.
     -  Итак,  вы полагаете, что достойны  права убивать,  - произнес мистер
Хамута.
     -  Ну, я собирался купить оружие. Должен признаться,  я был в восторге,
когда вы согласились меня принять. Так сказать. Вы понимаете?
     - Итак, вы полагаете, что достойны права убивать? - повторил Хамута.
     Друг кивнул, чтобы лорд сказал "да", но лорду было нужно только оружие.
Он не  был  уверен,  что хочет убивать - даже животных.  Он-то  подумывал  о
чем-то, что украсило бы  каминную  доску. Что-нибудь  дорогое, конечно, ведь
цена -  это  составная  часть красоты. А может быть, через  несколько лет он
снял  бы оружие со стены и пошел  на охоту.  На какую-нибудь  крупную  дичь,
наверное. Но он не думал об оружии в таких словах. Скорее он думал об оружии
как о детали интерьера.
     Друг  опять  кивнул  ему,  на  этот раз лицо его  приобрело  сердитое и
напряженное выражение.
     - Да, да, - поспешил сказать лорд.
     Хамута  хлопнул в ладоши. В зал, мелко семеня ногами,  вошла женщина  в
черном кимоно, неся в руках резной поднос с чайными чашками.
     Когда она подала чай, Хамута спросил:
     - А ее вы бы убили?
     - Я ее не знаю, - ответил лорд. - У меня нет причин ее убивать.
     - А если я скажу вам, что она подала вам яд?
     - Это правда?
     - Да бросьте, -  сказал Хамута с плохо  скрываемым  презрением. - Я  не
хочу,  чтобы  мою жену убили,  и я  не  подаю яд.  Я делаю оружие, но  такое
оружие,  которое  нужно затем, чтобы  убивать,  а не затем, чтобы  висеть на
стене. Достойны ли вы оружия Хамуты?
     - Я подумывал о крупнокалиберном.
     - Он достоин права убивать, - оборвал его друг.
     Хамута улыбнулся и поднялся. Друг  подтолкнул лорда локтем:  вставайте.
Лорд с трудом встал на ноги, его покачивало, кровообращение в затекших ногах
восстановилось  не  сразу.  Оба  друга,  прихрамывая,  заковыляли  вслед  за
Хамутой, а  он  повел их  вниз  - три  пролета  по  лестнице, и наконец  они
оказались глубоко под улицами Паддингтона, в самой толще британской земли.
     Огромное длинное  помещение, длиной,  наверное,  не уступающее  главной
бальной  зале Букингемского дворца.  Помещение  тускло освещалось  мерцающим
огнем свечей.  Лорд  смотрел на поднимающийся от свечей дымок.  Дымок слегка
отклонялся вправо - там вентиляционные устройства.
     - Итак, вы полагаете, что достойны права убивать,  - повторил Хамута  и
рассмеялся.
     - Думаю, да. Да, достоин, - ответил лорд.
     Конечно же,  он достоин. Разве не он  свалил лося в Манитобе  три  года
назад и носорога  в Уганде за год до того? Хороший был выстрел. Точно в шею.
Ведь если  попасть носорогу куда-нибудь еще, то хлопот  не оберешься, потому
что тогда он не рухнет. Итак, да. Он безусловно достоин права убивать.
     - Хорошо, - произнес Хамута.
     Он  снова  хлопнул в ладоши,  и  тотчас же появилась все та же женщина,
держа в руках однозарядное малокалиберное ружье.
     Он  не станет приказывать мне  убить эту  женщину, подумал лорд.  Я  не
собираюсь этого делать.
     - Ну, и кого бы вы убили? - спросил Хамута.
     - Разумеется, не эту женщину. Так?
     - Разумеется, нет. Женщина недостойна быть убитой оружием Хамуты.
     Он вложил ружье в руку лорда. Лорду никогда еще не доводилось держать в
руках столь  великолепно сбалансированное  оружие, обладавшее,  по-видимому,
исключительной точностью боя.
     - Оно великолепно, - сказал он.
     Хамута кивнул.
     - Ваш вкус достоин его.
     Он еще раз хлопнул в ладоши, и женщина  вернулась, неся в руках  поднос
со свежими листьями азалии. На листьях лежали пять пуль. Хамута взял пули  и
насухо  вытер  их.  Гильзы были из отполированной латуни,  а пули серебристо
поблескивали.
     -  Это  серебро?  -  поинтересовался  лорд.  - Это пули  с  серебряными
наконечниками?
     - Серебро - слишком мягкий металл.  Свинец - тот еще мягче. Медь лучше,
но тоже не годится. Только платина достойна совершенного оружия. Достойны ли
вы его?
     - Да, клянусь Юпитером. Я достоин.
     Хамута кивнул.
     Лорд опять взглянул на ружье, которое держал в руках.
     - Это  очень простенькое  ружье, -  сказал  он.  -  Никакой  серебряной
отделки. Никакой резьбы.
     - Это оружие, англичанин. А не чайная чашка, - ответил Хамута.
     Лорд кивнул, сунул руку в жилетный  карман, достал  бархатный мешочек и
протянул Хамуте. Оружейник развязал его и высыпал содержимое себе не ладонь.
На ладони у него оказались три крупных рубина и средних размеров бриллиант -
все  чистейшей  воды. Как  было известно,  Хамута принимал в  уплату  только
драгоценные камни чистой воды. Один из рубинов он вернул лорду.
     - Это хороший рубин, - сказал лорд.
     - Да, хороший, - согласился Хамута. - Но это слишком много.
     - Это безмерно любезно с вашей стороны, - сказал лорд.
     - Вот  ваше ружье,  ваши пули. Теперь  надо испытать оружие, -  заметил
Хамута, и лорд кивнул.
     Хамута опять хлопнул в ладоши, и в противоположном конце  длинного зала
открылась  дверца.  За  дверью  был  столб, а  к  столбу был привязан  нищий
бродяга.
     - Убейте, - велел Хамута.
     - Я не стану убивать человека, привязанного к столбу, - отказался лорд.
- Я не палач.
     - Как пожелаете, - милостиво согласился Хамута.
     Улыбнувшись, он легким движением  руки взял ружье из рук лорда, зарядил
его  и  выстрелил.  Ружье было  столь  великолепно, все детали подогнаны так
точно,  что  даже без глушителя выстрел  прозвучал  просто как легкий вздох,
Узел на одной из веревок, стягивающих бродягу, лопнул.  Бродяга встряхнулся,
сбрасывая веревки на пол, вскрикнул, а Хамута вернул ружье лорду.
     - Боже милостивый, - произнес лорд.
     Тот, который только что получил свободу, был крупным небритым мужчиной,
а глаза его были налиты краской безумия.
     -  Он -  убийца,  - сообщил  Хамута. - И я думаю, он хочет отнять у вас
ваши драгоценности и вашу жизнь, старина. Так говорят англичане? "Старина"?
     Хамута рассмеялся. Лорд неловко вставил патрон в ружье и выстрелил.  На
животе  разъяренного убийцы появился маленький  след от попадания  пули.  Но
пуля оставила лишь крохотную красную  отметинку. По своему охотничьему опыту
лорд  знал,  в чем ошибка.  Платиновая  пуля  была столь тверда, что  прошла
сквозь тело, как острая  тонкая  игла. Пуля должна попасть в мозг или задеть
какой-то жизненно важный орган, иначе человека не свалить.
     Но в руках у  него больше не было ружья.  Это  злобное животное, Хамута
забрал  его. Он смеялся. Зарядил,  выстрелил  и снова  рассмеялся. И  в этот
момент  лорд понял,  зачем  ему  нужно  было  иметь крепкий  желудок.  Одним
выстрелом  Хамута  раздробил левую лодыжку бродяги,  вторым  правую. Бедняга
повалился  навзничь, он  визжал от боли, и  тогда Хамута  всадил  пулю ему в
позвоночный  столб, и  ноги перестали дергаться.  И  лорд прочитал выражение
боли и страха в глазах жертвы.
     Но пуль больше не было.
     Лорд отвернулся и сердито воззрился на своего друга.
     - Как могли вы допустить, чтобы я видел такое?
     - Вы сказали, что вам нужно оружие Хамуты.
     - Да, но не такой ценой.
     - Вы сказали, что у вас нет проблем с желудком.
     - Да, конечно. Но такого я не ожидал.
     Стоны жертвы смешивались с хохотом Хамуты. Оружейник смеялся столько же
над англичанином, сколько и над истекающей  кровью фигурой, распростертой на
полу.
     - Вы никому ничего не расскажете, - предупредил лорда друг.
     - И как долго все это будет продолжаться? - спросил лорд.
     - Пока мистер Хамута не насладится сполна.
     Лорд покачал головой. Они слушали стоны и визги более пятнадцати минут,
а  потом Хамуте принесли коробку с платиновыми пулями, и выражение презрения
на лице лорда сменилось выражением восторга и восхищения.
     Пули, пущенные рукой Хамуты, попадали в цель с точностью хирургического
скальпеля. Сначала Хамута положил конец визгам, слегка зацепив череп жертвы,
как раз достаточно, чтобы жертва потеряла сознание.
     -  Я хотел, чтобы вы меня слышали, -  пояснил он лорду.  - Сначала  - в
череп.  Потом разбить  адамово  яблоко.  Потом -  мочку левого уха, потом  -
правого, а потом  -  вниз  по  телу до коленных  чашечек. Прощайте, коленные
чашечки.
     Его пули еще дважды скользнули по черепу  жертвы, а  потом Хамута велел
лорду закончить акт убийства.
     Ружье чуть  не  выскользнуло из  пальцев  лорда - так они вспотели.  Он
слышал, как бешено колотится его сердце.
     Прости, бродяга, подумал он, и сделал один-единственный выстрел - прямо
в  сердце,  и  тем  положил конец всему этому  жалкому зрелищу,  не  обращая
внимания на то, что Хамута продолжает насмехаться над ним.
     Хамута  счел   ниже  своего  достоинства   сообщать   лорду,  что  тот,
фактически, заставил его скомкать весь процесс продажи оружия. Ему надо было
срочно отправляться в Калифорнию. Там для него была приготовлена  совершенно
замечательная мишень, и ему было велено поторапливаться.
     - Это будет для вас настоящее испытание, - сказал поставщик мишени.
     - Для меня не бывает испытаний, - ответил Хамута. - Только развлечение.
     -  Что  ж,  тогда  мы  оба  позабавимся,  -  сказал  поставщик  мишени,
американец Абнер Бьюэлл,  человек, который воистину знал, как дать людям то,
чего они хотят.



     Все они привыкли к роскошному образу жизни, к роскошным  автомобилям  и
роскошным домам,  к  роскошным женщинам и  роскошным  курортам,  и  к  самой
роскошной штуке  в этом мире  - к возможности покупать  все,  что угодно, не
озадачивая себя вопросом, сколько это стоит.
     А  потом  деньги иссякли,  и  Берни  Бондини,  кассиру в  супермаркете,
купившему собственную бакалейную лавку, и Сташу Франко, банковскому кассиру,
ставшему биржевым маклером, и Элтону Хабблу,  автомеханику, ныне  владевшему
двумя магазинами по продаже автомобилей, весь последний месяц пришлось очень
и  очень  напрягаться,  чтобы  сохранить  свой  неизмеримо возросший уровень
жизни.  И поэтому,  когда все они получили открытку, на которой  был написан
вопрос "Что бы вы НЕ стали делать для того, чтобы вернуть деньги?", а  также
был назван  адрес в Малибу и время, все  трое  пришли в  назначенное место в
назначенное время.
     Это  оказался великолепный дом с  колоннами  и с видом  на океан,  и на
участок песчаного пляжа, о который мерно плескались волны Тихого океана. Дом
стоил не  меньше  трех миллионов, и уже одним этим мог настроить их сознание
на нужный лад, дав почувствовать, что они могут потерять.
     Рыжеволосая красавица безмолвно впустила  их  в дом и так  же безмолвно
провела на широкий  балкон,  выходивший  на океан.  Когда  она развернулась,
чтобы уйти, Бондини спросил.
     - Мисс, что нам надо сделать?
     Рыжая красавица ответила:
     -  Поразмышляйте над  тем, что было  написано на открытках, которые  вы
получили.
     Они поразмышляли над этим  и  обсудили. Есть кое-что такое, что они  не
станут делать даже и за деньги.  Нет-нет. Есть некоторые незыблемые принципы
и нормы морали, которые  они не нарушат  ни при каких обстоятельствах, - это
те нормы, которые и отличают человека от животного.
     Они понаблюдали за тем как  внизу под ними, по  пляжу,  строем проходят
прекрасные  купальщицы,  с  надеждой  поглядывая  на  дом,  и наконец  Хаббл
заставил себя отвернуться и вяло промямлил:
     - Мне наплевать. Есть кое-что такое, что я не стану делать за деньги.
     - Я тоже, - поддакнул Бондини.
     - Например? - спросил Франко.
     - Я бы  не стал  убивать маму палкой, - сказал Бондини. - Никогда. Я ни
за что не стал бы это делать. Меня не настолько интересуют деньги.
     Хаббл согласно кивнул.
     - Да, думаю, это действительно могло бы быть ужасно. Но если она совсем
уж старая и больная, как  моя. Я хочу сказать: иногда  смерть лучшее решение
жизненных проблем, чем продолжение жизни.
     - Но палкой!  - воскликнул Бондини. -  Никогда. Я не стану убивать маму
палкой.
     -  Но, может, большой палкой,  чтобы быстрее, -  предположил  Хаббл, но
Бондини стоял на своем:
     - Никогда, - повторил он.
     - Ну а я стал бы, - заметил Франко. Это был человек небольшого роста, с
жесткими волосами  песочного цвета.  Вот уже тринадцать месяцев непостижимым
образом  деньги поступали ему на счет "Инста-чардж", и это вдохновило его на
то,    чтобы   бросить   тупицу-жену   и   расстаться    со   своими   двумя
лентяйками-дочерьми.  - Я  помню свою жену, - сказал он.  -  Я бы  убил свою
мать. И твою тоже. Все лучше, чем возвращаться к моей жене.
     - Я не верю, - упрямо заявил Бондини.  - Должно быть что-то такое,  что
ты  не  стал бы  делать. И вы оба. Есть что-то такое, что  вы  не  стали  бы
делать.
     Хаббл,  покинув  смотровую  яму и перебравшись в кабинет  управляющего,
отрастил бороду. Сейчас он ее задумчиво погладил и произнес:
     - Я не стал бы сниматься в порнофильме. - Он снова задумался и добавил.
- С животным. Я не стал бы сниматься в порнофильме с животным.
     Он  несколько раз кивнул головой,  словно бы  подтверждая свои  твердые
жизненные принципы. Здесь он проводил черту, и осознание этого радовало его.
     - Бывают очень милые животные, - заметил Бондини.
     -  Нет. Никогда, -  заявил  Хаббл.  -  Никаких  порнофильмов и  никаких
животных. А ты, Сташ?
     Франко поднят взор, как бы удивляясь, что кто-то с ним заговорил. Потом
он снова посмотрел на океан и тихо произнес:
     - Я не стал бы трахаться с трупом.
     - Почему? - удивился Бондини.
     Удивление его казалось искренним - надо же, какие нежности.
     -  Ты  не видел  мою  жену,  -  ответил  Франко. - Это  все  равно, что
трахаться с ней. Я не смог бы этого сделать.
     - Ну,  тебе лучше знать свою жену, чем нам, - заметил Хаббл. - Но я  не
думаю, что  это так уж плохо. Бывают очень симпатичные мертвецы.  Может быть
тебе достанется именно такой.
     Франко снова покачал головой.
     -  Нет,  здесь  я провожу черту. Никакого секса с  мертвецами.  Как это
называется? Есть какое-то особое слово.
     - Ага, - подтвердил Бондини, но вспомнить не смог.
     - Это слово происходит от слова со значением "смерть" - произнес Хаббл.
- Что-то такое я припоминаю.
     - Ну, и что за слово? - спросил Бондини.
     - Не знаю. Просто оно означает "смерть", - ответил Хаббл.
     - Труп, - сказал Бондини. - Может, что-то вроде: трупофобия.
     - Да, вроде  похоже, - согласился  Франко.  - Наверное, так оно и есть.
Трупофобия. Я где-то слышал это слово.
     Рыжеволосая красавица, впустившая их в дом, снова появилась на балконе.
Она была абсолютно голая. У нее были полные груди с заостренными сосками. На
ней  были лишь  туфли на высоких каблуках, еще более подчеркивающие длину  и
стройность ее  конечностей  танцовщицы.  Кожа ее  была  покрыта  маслом  для
загара,  а  сам  загар  был   абсолютно  безупречен  -  ни  малейшего  следа
купальника.
     Она спросила, что  они хотят выпить. Оглядев их всех  троих по очереди,
она облизала губы. Губы были пухлые, ярко-красные - верхняя такая же полная,
как и нижняя.  А  когда  каждый  из  них сделал  свой заказ, она неторопливо
удалилась,  но даже ее походка  была  эротическим  действом - зад,  покрытый
нежной, как у ребенка, кожей, похотливо ходил из стороны в сторону.
     -  Ну, может, если большой палкой, -  произнес Бондини. - Так, чтобы  я
мог покончить дело одним ударом.
     Хаббл разговаривал сам с собой, не в силах  оторвать взгляд от двери за
которой рыжая красотка скрылась в доме.
     -  Да  есть  очень  милые  животные,  -  пробормотал он. -  Зря  я  так
предубежден  против  животных  только  потому,  что  они   животные.  Милые,
симпатичные животные. Что в этом плохого?
     Франко  их не слушал. Он думал, хотя вслух  он этого  и не сказал,  что
среди  трупов  и  в  самом деле попадаются очень привлекательные.  Например,
красивые женщины, умершие от передозировки наркотиков. К ним не придерешься,
как  бы  внимательно вы их ни разглядывали. А если  взять  такую сразу после
наступления смерти, тогда,  черт  побери,  она  еще даже не  успеет  остыть.
Конечно,  они вам  мало что дадут,  но кто сказал,  что мужчина  обязательно
должен  что-то  получать в  ответ?  А  если вам  нужен  шум  и крики,  тогда
пожалуйста, когда деньги к вам вернутся, найдите себе женщину, которая умеет
славно шуметь. Иногда человеку приходится делать то, чего ему не хочется, но
что на самом деле необходимо. Теплый симпатичный труп - что ж,  о'кей. Мысль
о трупе нравилась ему больше, чем мысль о трупофобии.
     - У меня нет трупофобии, - заявил Франко. - И со мной все всегда было в
полном порядке. Не пытайтесь приписать мне болезни, которых у меня нет.
     И он с грозным видом огляделся по сторонам.
     Выпивку им  так и не подали. Вместо этого на балкон вышел Абнер Бьюэлл,
облаченный в брюки и рубашку цвета хаки - слишком хаки, чтобы это можно было
назвать домашней одеждой.  На  ногах у него были  толстые  шерстяные носки и
дешевые  кроссовки без шнурков. А волосы его, как всегда, были в безупречном
порядке, и как всегда, казались пластиковыми.
     Он предстал перед ними и заглянул в свой блокнот.
     Наконец он поднял взор и обратился к Бондини:
     - Ты. Я хочу, чтобы ты забил свою мать до смерти.
     - Один удар большой палкой, - отозвался Бондини.
     -  Маленькой палкой. И медленно-медленно, - заявил Бьюэлл. Не дожидаясь
ответа, он обратился к Хабблу: -  А  ты сыграешь главную роль  в порнофильме
"Моя любовь к горным козами. Тебе придется трахнуть трех овец. - И  опять он
не стал ждать ответа и вперил  взгляд своих жестких глаз в Сташа Франко. - Я
хочу, чтобы ты вступил в половую связь с обезглавленным трупом, скончавшимся
три недели назад.
     Он опустил блокнот и, не торопясь, оглядел всех троих своих гостей.
     -  Я хочу, чтобы вы знали  что я  передал вам троим в  общей  сложности
шестьсот двенадцать тысяч долларов  за последние двенадцать месяцев. С чисто
формальной  точки  зрения  эти  деньги  вы присвоили мошенническим  путем. А
теперь  вы  сделаете  то, о чем я  вас прошу,  или вы  не только перестанете
получать деньги, но и не позднее сегодняшнего вечера в вашу дверь постучится
полисмен. У вас есть шестьдесят секунд, чтобы решить какова будет ваша линия
поведения.
     Он направился в дом а когда дверь за ним закрылась, Бондини спросил:
     - Как вы думаете?
     Это была скорее мольба о помощи, чем вопрос.
     - Не знаю, - ответил Хаббл. - А ты как думаешь?
     -  Я  думаю,  я  не  так уж сильно  люблю свою мамашу. Меня  в  детстве
постоянно кормили печенкой. Как можно любить человека, который  пичкает тебя
печенкой? Маленькая палка - это не так уж плохо.
     Хаббл сказал:
     - Мне всегда нравились овцы. Они очень приветливы. Да, вроде того.
     - Я могу закрыть глаза, -  заявил Франко. - И задержать дыхание. Трупы.
Они все одинаковы в темноте. Я всегда так говорил.
     Бьюэлл  вернулся  ровно через одну минуту. Он стоял  перед ними,  молча
ожидая ответа. Наконец Бондини выпалил:
     - Мы сделаем это.
     - Все вы? - уточнил Бьюэлл.
     - Да, - подтвердил Бондини. - Мы сделаем это. Все мы.
     - Хорошо, - произнес Бьюэлл. - Это по десять тысяч очков за каждого.  А
теперь - вам не придется это делать.
     - Что? - не понял Хаббл.
     - Вам не придется это делать. Я просто испытывал вас, - пояснил Бьюэлл.
     Хаббл охнул.
     - Я хочу, чтобы вместо этого вы убили человека, - сказал Бьюэлл.
     - Кого именно? - поинтересовался Франко.
     - Это имеет какое-нибудь значение? - удивился Бьюэлл.
     - Нет, - ответил Франко. - Это не имеет никакого значения.
     - Никакого, - подтвердил Бондини.
     - Совсем никакого, - поддакнул Хаббл.
     Все трое испытывали огромное облегчение оттого, что им предстояло всего
лишь убить человека. И какая разница, кого именно.

     Машина  надрывно хрипела,  а  стрелку  термометра  прочно зашкалило  на
красное. Машина  ехала  вниз  по  извилистой дороге,  петляющей среди гор  в
направлении  калифорнийского  побережья.  Римо  выключил газ, перевел  рычаг
скорости в нейтральной положение и позволил машине свободно катиться вниз по
дороге.
     - Что ты делаешь? - удивилась Памела Трашвелл.
     - Пытаюсь добраться до места, - ответил Римо. - Помолчи, если не хочешь
идти пешком.
     Машина, предоставленная сама  себе, набирая  скорость, неслась вниз  по
склону  каньона,  с ревом  проносясь  мимо магазинчиков  размером  с дверную
коробку,  где была  выставлена рассада  четырнадцати разновидностей бобовых,
мимо длиннозубых хиппи в  очках в металлической оправе и мимо  женщин лет за
сорок,  все еще  носивших  замшевые юбочки  с бахромой и мокасины  на мягкой
подошве. Один из поворотов машина проехала на двух колесах.
     - Ты едешь слишком быстро, - сказала Памела.
     - С чего ты это взяла? - удивился Римо.
     Она возвысила голос,  чтобы  перекричать скрежет колес  и свист  ветра,
врывавшегося в открытое окно.
     - Потому что это долбаное авто сейчас перевернется! - крикнула она.
     - Не перевернется, если ты сдвинешься чуть-чуть влево, - ответил Римо.
     Она с трудом сдвинулась к середине  переднего  сиденья,  а  Римо вписал
машину в левый поворот. На какое-то мгновение машину занесло, она поехала на
двух правых колесах и опасно зависла в таком положении. Римо  схватил Памелу
за плечи,  притянул  ее к  себе, и машина  вновь  опустилась  на все  четыре
колеса.
     - Следующий поворот я проеду с закрытыми глазами, - пообещал Римо.
     - Пожалуйста, замедли ход, - взмолилась Памела.
     - Ладно, -  согласился  Римо  и  нажал на тормоз.  - Меня  не  волнует,
доберемся мы до места вовремя, чтобы  спасти мир от  ядерной катастрофы, или
нет.
     - Что? - не поняла Памела.
     - Ничего, - невозмутимо ответил Римо.
     - Ты что-то сказал про ядерную катастрофу, - напомнила Памела.
     - Я думал про машину, - сказал Римо.
     - Неправда. Ты говорил о чем-то другом.
     - Я забыл, - отмахнулся Римо.
     - Нет, ничего ты  не  забыл. - Памела  скрестила руки  на  груди.  - Ты
просто не хочешь мне сказать. Ты вообще ничего мне не говорил с тех пор, как
мы выехали из Нью-Йорка. За всю поездку ты мне и трех слов не сказал. Я даже
не знаю, как ты выяснил, что нам надо ехать в Малибу.
     -  Слушай,  я  работаю на телефонную  компанию.  Откуда  мне знать  про
ядерную  катастрофу?  - спросил Римо.  - И моя  контора  сообщила мне,  куда
ехать, а если мама говорит, поезжай туда-то, я туда и еду.
     -  Тут совсем  другое.  С  какой стати нью-йоркская телефонная компания
посылает тебя искать телефонного хулигана в Калифорнии? Эй! В чем дело?
     - Ну, это не совсем нью-йоркская телефонная компания, - ответил Римо.
     - Нет? А что же это?
     -  Это  часть  нашей новой  телефонной системы.  Если  у тебя  ломается
телефонный  аппарат,  то ты  кого-то вызываешь. А  если столбы  с  проводами
падают  в  бассейн к твоим соседям и варят их  там  заживо, то  ты вызываешь
кого-то  другого. Ну, так вот, я работаю на другую компанию. Это наше  новое
АО Александр Грэм Динь-Динь  и Ко.  Служба  охраны от телефонных  хулиганов.
Дайте нам время, и мы так наладим телефонною систему Америки, что она станет
не хуже иранской.
     - И  все-таки я не  верю, что  ты работаешь на телефонную  компанию,  -
упрямо повторила Памела.
     - А я не верю, что ты проделала весь этот путь, чтобы отомстить кому-то
за то, что он тяжело дышит и  хватает тебя за грудь,  так почему  бы  нам не
оставить эту тему?
     - Я хочу поговорить, - сказала Памела.
     Римо выпустил руль из рук, заложил руки за голову и откинулся на спинку
сидения.
     -  Ну,  валяй. Говори,  -  смилостивился он. - Говори  быстрее. Впереди
ограждение.
     Памела ухватила его за руки и вернула их на место, на рулевое колесо.
     - Ладно,  ладно,  -  поспешила  она  сказать.  -  Веди  машину. Не надо
разговаривать.
     - Благодарю вас, - поклонился Римо.
     - Всегда рада услужить.

     Римо  никогда  не бывал в Малибу, и городок его разочаровал. Он  ожидал
увидеть особняки с извилистыми подъездными путями, с  флигелями для  слуг, а
все, что он увидел,  -  лишь цепочка маленьких  домишек,  плотно упакованных
между шоссе и океанским побережьем. Обособленность домов охранялась высокими
деревянными заборами, и Римо подумал, что  все  это смотрится  не лучше, чем
Белмар, штат Нью-Джерси, что в трех  тысячах  миль  отсюда, на атлантическом
побережье.
     Памела тоже была разочарована.
     - Не вижу никаких кинозвезд, - пожаловалась она.
     - Они все на пляже - наблюдают  за процессом эрозии почвы Калифорнии, -
пояснил Римо.
     Дом, который они  искали,  качественно превосходил  все окрестные дома.
Владение  занимало целых сто пятьдесят футов  береговой линии, а  со стороны
дороги  оно  было  спрятано  за  толстой  каменной  стеной  в  которую  была
вмонтирована массивная  металлическая дверь.  Сбоку от двери  была крохотная
кнопка  переговорного  устройства  и табличка, на  которой не значилось  имя
владельца, а только номер дома.
     Римо протянул руку к кнопке, но Памела схватила его за локоть.
     -  А  не лучше ли нам  попытаться проникнуть внутрь  тайком? - спросила
она.
     - Нет, если нас к этому не вынудят. Зачем понапрасну  себя утруждать? -
сказал Римо и нажал на кнопку.
     Ответа не последовало, и он нажал еще раз.
     Ему ответил голос, донесшийся из небольшого репродуктора, спрятанного в
стене над дверью.
     - Кто там? - спросил голос.
     - Как зовут хозяина этого дома? - спросил Римо.
     - Мистер Бьюэлл. - ответив голос. - А кто спрашивает?
     - Я, - честно сообщил Римо.
     - А кто вы? Чего вы хотите?
     - Я пришел затем, чтобы убить мистера Бьюэлла. Он дома?
     - Уходите, или я вызову полицию.
     Репродуктор щелкнул и замолк.
     - Великолепно! - восхитилась Памела. - Мы попрежнему на улице, а теперь
еще нам скоро составит компанию полиция - и  она в отчаянии лягнула стальную
дверь.
     - Об этом не беспокойся, - остановил ее Римо.
     Он цепко ухватил пальцами ручку запертой двери, всей кожей ощущая тепло
стали. Очень  нежно  он принялся вращать  ручку  туда-сюда  и  наконец почти
услышал  ответное  гудение металла,  дрожащего под  его  рукой. Он  увеличил
скорость вращения,  и металл в  ответ задрожал сильнее. Римо не знал, как он
делает то, что делает. Это было преподано ему когда-то, но так давно, что он
уже забыл,  что же такое он тогда узнал. Но он  помнил, как добиться нужного
результата.
     Когда  он на ощупь определил, что металл дрожит  с подходящей частотой,
он основанием  ладони другой руки ударил по металлу  как раз  над  замком, и
стальная  пластина, щелкнув,  вылетела  вместе с замком  к его  ногам.  Римо
толкнул калитку правым мизинцем, и она распахнулась.
     - Как это у тебя получилось? - удивилась Памела.
     - Да я как-то заказал по почте  брошюрку из серии "Как стать богатым" -
"Станьте  взломщиком  по  переписке". Это  все,  чему  я  научился  по  этой
книжонке, - объяснил Римо. - Когда я понял, что это меня богатым не сделает,
я пошел на работу в телефонную компанию.

     Внутри дома Бондини отложил в сторону микрофон и сказал товарищам:
     - По-моему, он сейчас придет. Все помнят, что нам надо сделать?
     Хаббл и Франко  кивнули.  Они сидели, пригнувшись  за креслами, нацелив
ручные пулеметы на  входную дверь. У Бондини был "Магнум" 44-го калибра. Все
они держали  непривычное им оружие  очень боязливо, словно опасаясь, что оно
может в любой момент выстрелить само по себе.
     - О'кей, -  сказал  Бондини. - А как только мы  их  убьем, так сразу  -
прочь отсюда.
     - Точно, - согласился Франко.
     - Есть какие-нибудь проблемы? - поинтересовался Бондини.
     - Все лучше, чем трахаться с овцой, - заверил его Хаббл.

     Почти  в  трехстах милях от этого  места,  в  гигантском,  как  мамонт,
каменном доме,  построенном на мысу, далеко выдающемся  в Тихий океан, Абнер
Бьюэлл  сидел,  внимательно  вглядываясь  в  телеэкран,  и  следил за  тремя
мужчинами, притаившимися  в гостиной его  дома  в Малибу. Рядом  с  Бьюэллом
сидел мистер Хамута.
     -  Я  что-то  не вполне  понимаю,  -  проговорил мистер Хамута.  -  Мне
казалось, вы вызвали меня, чтобы...
     - У вас еще будет возможность, - заверил его Бьюэлл.
     - Но эти трое?
     - У вас будет возможность, - повторил Бьюэлл.
     Он щелкнул пальцами,  и  Марсия,  безмолвно  стоявшая в  углу  комнаты,
подскочила к нему и наполнила его чашку лечебным чаем из трав с мандариновым
ароматом.  Она проделала  это молча, потом  вернулась на  место,  не отрывая
взора от телеэкрана.

     Памела  подошла  к парадной  двери дома. Рука ее  потянулась к  дверной
ручке, но тут Римо остановил ее:
     - Ты и в самом деле собираешься это сделать?
     - А почему  бы и нет? Ты же  всем вокруг растрезвонил, что мы тут.  - В
другой  руке  она   держала  маленький  револьвер.  -  Или  ты  думаешь,  мы
кого-нибудь можем застать врасплох?
     - Нет, но  я думаю,  что они собираются застать врасплох тебя, когда ты
войдешь в дверь. Ты что, не умеешь распознавать ловушки?
     - Мне кажется, они, вероятно, думают, что отшили нас, - сказала Памела.
     - На это нет шансов. Они нас ждут.
     - Ты все время  говоришь "они", - заметила Памела. - Почему  они? Через
переговорное устройство с нами разговаривал только один голос.
     - Это они. Их трое, - поведал Римо.
     - Откуда ты знаешь? - удивилась Памела.
     - Я их слышу.
     Памела прижалась ухом к двери.
     - Я ничего, не слышу, - прошептала она через некоторое время.
     -  Причина  в остроте  твоего слуха, а не  в интенсивности  их шума,  -
объяснил Римо. - Их трое. У одного из них астма или что-то вроде, потому что
дышит он странно.
     Памела  Трашвелл улыбнулась. Она  хорошо  умела  распознавать  дурацкие
розыгрыши.
     - А другие двое? - мило спросила она.
     -  Они дышат нормально. Нормально для белых людей. Но они нервничают. У
них очень  короткие вдохи  и  выдохи. Я  думаю,  они вооружены, но они плохо
умеют обращаться с оружием.
     - Такой чуши мне в жизни слышать не доводилось, - заявила Памела.
     - Будь по-твоему. - Римо не стал спорить. - Входи через эту дверь, если
тебе так хочется. - И добавил, возвысив голос: - А я зайду сзади и  проникну
в дом со стороны океана.
     Он пошел  прочь и некоторое время  спустя услышал топот  ее ног. Памела
бегом догоняла его.
     - Подожди меня! - крикнула она ему вдогонку.
     - Хорошо. - Он наклонился к ней пониже и прошептал: - Сейчас мы по этим
шпалерам поднимемся на второй этаж.
     - Я... - начала были Памела, но Римо зажал ей рот ладонью.
     - Говори шепотом, - приказал он.
     - Мне казалось, мы собираемся зайти с тыла.
     - Ты малость глуповата, да?  - сделал открытие Римо. - Я это сказал для
них - для тех, которые внутри.
     - А зачем?
     Он ткнул пальцем в сторону входной двери.
     - У них тут повсюду микрофоны и телекамеры. Я не хочу, чтобы они знали,
что мы предпринимаем.
     - Уж не хочешь ли ты сказать, что боишься? - удивилась Памела.
     - Не за себя, - ответил Римо.
     Она задумалась, потом кивнула:
     - Ладно. Я буду следовать за тобой.
     Окно второго этажа было открыто,  и Римо пропустил Памелу  вперед себя.
Они оказались в спальне для гостей, в  которой все  стены, мебель, покрывало
на кровати, ковер на полу и занавески на окнах были выдержаны в ярко-красных
тонах.
     -  Эта  комната выглядит  так, будто тут кого-то  пронесло  с кровью, -
заметил Римо.
     - А мне она вроде как нравится, - возразила Памела.
     - Замечательное  место  для  того,  чтобы  умереть  от потери  крови, -
согласился  Римо.  - Если они тебя  заденут,  я принесу тебя сюда,  чтобы ты
умерла тут.
     - Благодарю вас. Я буду вам весьма признательна, - сухо сказала Памела.
     Дверь  спальни, как  и  двери  всех комнат  второго этажа,  выходила на
внутреннюю  галерею, откуда открывался  вид  на огромный зал первого  этажа,
служивший и гостиной и столовой.
     Римо знаком велел  Памеле  молчать и подвел ее  к  ограждению  галереи.
Внизу он увидел троих мужчин, прятавшихся за  диванами  и креслами, сжимая в
руках оружие, нацеленное  на  раздвижные стеклянные двери, за  которыми  был
виден   дворик,   а   за   ним   -   песчаный   пляж.   Океан   сегодня  был
зеленым-презеленым. Он напомнил Римо о Карибском море.
     - Давай я их пристрелю, - нежно прошептала Памела ему на ухо.
     - Зачем это?
     - Затем,  чтобы  убить  их до того,  как они  убьют нас. У  них стволов
больше, тем у нас.
     - Боже правый, ты даже мыслишь как Джеймс Бонд.
     -  Ну не  можем  же мы  тут стоять и  ждать, пока  они  все  заснут,  -
прошептала Памела.
     Римо поднял руку, пытаясь заставить ее замолчать.
     - Предоставь это мне, - сказал он.
     Он легко  перемахнул через ограждение и пролетел вниз пятнадцать футов.
Приземлившись на  диванные  подушки,  он перекувырнулся назад  через  спинку
дивана,  приземлился  на  ноги между двумя из трех несостоявшихся стрелков и
рывком выдернул у них из рук пулеметы.
     Тот,  который  прятался за креслом, услышал шум и  обернулся,  медленно
подняв руку с "магнумом". Но прежде, чем он успел что-то сделать, Римо вынул
"магнум"  из  его  руки. Римо  стоял  между тремя мужчинами,  держа в  руках
пистолет и два  пулемета. Держать три пушки одновременно неудобно, понял он.
Он попытался  взять  в  каждую  руку  по  пулемету,  а пистолет  зажать  под
подбородком, но это тоже было неудобно.
     - Кто ты? Что тебе надо? - спросил человек, прятавшийся за креслом.
     - Попридержи коней, - посоветовал ему Римо.
     Разговаривать с пистолетом под подбородком было очень трудно.
     Он  сунул оба пулемета под мышку,  а пистолет взял в руку, но  пулеметы
стали выскальзывать. Сейчас они упадут, выпалят сами  по  себе и кого-нибудь
заденут, подумал Римо.
     - Ты в порядке? - крикнула Памела сверху.
     -  Чудесно, чудесно,  чудесно, просто великолепно, -  отозвался Римо. -
Ну-ка, ребятки, погодите-ка минутку.
     В конце  концов  он признал свое поражение и  отшвырнул  оружие  в угол
комнаты.
     - Послушайте, - обратился он к парням. - Я положил пушки в углу, но это
не  означает,  что  вам  в  голову  должна  прийти мысль  броситься  туда  и
попытаться ими завладеть, потому что тогда я буду вынужден убить вас.
     Памела  спустилась  по  лестнице. Она держала  всех троих под  прицелом
своего маленького  пистолета.  Римо  обратил внимание на то, что  она держит
пистолет низко, рядом с  бедром, как держат  оружие опытные профессионалы, а
не на вытянутых руках перед собой - в таком положении оружие ничего не стоит
выбить из рук.
     - А ну, не двигаться! - грозно крикнула она.
     -  Они   вовсе   и  не  собирались  никуда  двигаться,   мисс  Бонд,  -
саркастически заметил  Римо. - А теперь отверни эту  штуку  от меня. -  И он
снова обратился к троим парням. - О'кей, ну и как вас зовут?
     - А кто спрашивает? - отозвался тот, который прятался за креслом.
     Римо  перевернул латунный кофейный столик,  стоявший  возле  дивана,  и
скрутил одну из его ножек так, что она стала похожа на штопор.
     - Еще вопросы? - спросил он.
     - Бондини, - ответил парень. - Берни Бондини.
     Римо перевел взгляд на  других двоих - они все еще стояли на коленях на
полу, а пистолет в руке Памелы пристально глядел прямо на них.
     - Хаббл.
     - Франко.
     -  Кто-нибудь  из  них похож на голос,  который тебе звонил? -  спросил
Римо.
     - Я не могу сказать - они просто назвали свои имена, - ответила Памела.
- Пусть поговорят побольше.
     - Кто вы? - спросил Бондини.
     - Ты перестанешь наконец задавать этот вопрос? - разозлился Римо. - Ну,
ладно. Давайте по  очереди. Сначала один, потом другой, потом третий. Ну-ка,
давайте:   "Четырежды   двадцать   и  сколько-то  тому  назад  наши   предки
породили..."
     - Неправильно, - оборвал его Бондини.
     - Да излагайте как хотите, - отмахнулся Римо. - Я никогда не утверждал,
что хорошо знаю историю.
     - "Четырежды двадцать и семь лет назад наши отцы произвели на свет..."
     - Хорошо, - похвалил его Римо. - Ты это помнишь со школы?
     - Да, - ответил Бондини.
     - А я вот никогда  не мог запомнить, - признался Римо. - Я всегда путал
отцов и предков. Я должен был декламировать это в День Поминовения, но я все
время спотыкался.
     - Стыдно, - упрекнул его Бондини.
     - Ага.  Тогда вместо меня они  выпустили Ромео Рокко. Вот было  гнусное
зрелище. Он  зачитал  это  так,  как  будто  читал по  телевизору  рекламные
объявления. В  середине речи  он  обмочился, но  успел закончить раньше, чем
моча дотекла до пола.
     Римо обернулся к Памеле.
     - Он? - спросил он.
     Она отрицательно покачала головой.
     - Ладно, теперь ты, - сказал Римо, ткнув  пальцем в  бородатого мужчину
на полу. - Как тебя?
     - Хаббл.
     -  О'кей.  Ну-ка  выдай  мне  обращение Линкольна  к  армии  северян  в
Геттисберге.
     - Я не знаю, как позвонить Линкольну в Геттисберг, - ответил Хаббл.
     - Очень остроумно, - заметил Римо. - А сломанная шея тебе не поможет?
     - "Четырежды двадцать и семь  лет назад наши отцы кого-то там произвели
на свет", - протараторил Хаббл.
     - Он? - спросил Римо Памелу.
     - Нет, - ответила она.
     - Остаешься ты, - обратился Римо к Франко. - Валяй.
     - "Четырежды  двадцать и семь лет назад наши отцы произвести на свет на
этом континенте новую нацию, зачатую в..."
     - Достаточно, - остановил его Римо.
     - "...в свободе  и приверженную идее,  что  все люди  созданы  равными.
Сегодня  мы  ведем великую  гражданскую  войну,  чтобы  проверить..." - Сташ
Франко выпрямился, -  "может ли эта нация или любая нация, так же зачатая  и
тому же  приверженная, выдержать испытание  временем.  Мы  сошлись  на  поле
величайшего сражения..."
     Римо зажал Франко рот ладонью.
     -  Если  я что-то в  этом  мире  и  ненавижу  так  это  людей,  которые
выпендриваются.
     Он взглянул на Памелу, и она опять отрицательно покачала головой.
     - Я  тебя  отпускаю, - сказал Римо Сташу  Франко. - Если ты  пообещаешь
говорить только тогда, когда к тебе обращаются. Обещаешь?
     Франко кивнул и Римо отпустил его.
     - "...в этой войне. Мы пришли сюда, чтобы выделить часть..."
     Римо распрямил ножку латунного столика, отломил ее и обернул вокруг шеи
Франко -  достаточно туго, чтобы  испугать его,  но не настолько туго, чтобы
причинить ему вред.
     - Я буду вести себя тихо, - смиренно сказал Франко.
     - Что вам нужно? - спросил Бондини.
     - Кто такой Бьюэлл? Хозяин?
     - Мы  видели его только один  раз, -  сообщил  Бондини. - Абнер Бьюэлл.
Похож на гомика, а волосы пластмассовые. Я его совсем не знаю.
     Римо посмотрел на других двоих. Те покачали головами.
     - Зачем же вы тогда собирались нас убить? - спросил Римо.
     - Потому что я не хотел убивать маму палкой, - объяснил Бондини.
     - А я не хотел трахаться с овцой, - сказал Хаббл.
     - А я с трупом, - заявил Франко.
     Римо потребовалось некоторое время, чтобы во всем  этом разобраться, но
в конце концов, с помощью Памелы, ему удалось выяснить,  что эти трое парней
рассчитывали  получить  кое-какие деньги от хозяина этого  дома, а кто такой
Римо,  они не знали.  Он был рад этому, потому что это означало,  что ему не
придется их убивать.
     - А как вы должны были сообщить Бьюэллу, что мы мертвы? - спросил Римо.
     - Он этого не сказал.
     Римо обернулся к Памеле.
     - Это значит, что дом прослушивается или просматривается.  Наверное,  у
него тут кругом микрофоны и телекамеры.
     Потом он снова обернулся к троим парням.
     - Ладно. Можете идти.
     - Так вот? - удивился Бондини.
     - Ты не собираешься нас сдать? - удивился Хаббл.
     - Только не я, дружище. Идите с миром.
     Франко  промолчал. Он некоторое время  задумчиво глядел на океан, потом
сказал:
     - Вот еще что.
     - Что такое?
     - Этот тип, хозяин этого дома. Я слышал, как он сказал, что у него есть
что-то  вроде  этого  в  Кармеле и  что  он ждет гостей. Это тебе чем-нибудь
поможет?
     - Да, - ответил Римо. - Спасибо.
     -  Все лучше, чем трахаться  с трупом, - заявил  Франко и  направился к
двери. В дверях он задержался.
     - И еще, - сказал он.
     - Что? - спросил Римо.
     -  "...  этого поля  для  последнего  успокоения тех,  кто  отдал..." -
продекламировал он,  а  когда Римо  сделал движение в его сторону,  пустился
наутек.

     В Кармеле, к северу от Малибу вдоль по побережью  Тихого океана, Бьюэлл
выключил телевизор и обратился к Хамуте:
     - Готовьтесь. Он скоро будет здесь.
     - Я всегда готов, - отозвался Хамута.
     - Это вам не помешает.
     Хамута вышел, и в комнату вошла Марсия. Бьюэлл одарил ее одной из своих
частых улыбок,  начисто лишенной каких бы  то  ни  было  чувств. На ней  был
комбинезон  машиниста  паровоза, но  брючины были  отрезаны  почти  у  самой
промежности, и кроме того, на ней  не было рубашки, и груди под комбинезоном
прыгали вверх-вниз.
     - Он выкрутился, этот Римо? - спросила она.
     - Да.
     - Кто это может быть?
     - Какой-нибудь правительственный агент. Не знаю, - отозвался Бьюэлл.
     - Плохо, что ему удалось спастись.
     - Вовсе нет. Как ты помнишь, так и было задумано. Я просто хотел, чтобы
он был начеку, когда прибудет сюда. Чтобы Хамуте пришлось немного попотеть.
     - А если Хамута потерпит неудачу? - спросила Марсия.
     - У него не бывает неудач.
     - А все-таки? - не отступала рыжая красавица.
     Бьюэлл провел рукой по лакированным волосам.
     - Это не имеет значения - ответил  он. - Весь мир  все равно взлетит на
воздух. Ба-бах!
     - Мне  не  терпится это  увидеть,  -  облизнулась Марсия.  -  Ужасно не
терпится.



     - Он сорвался с крючка, Смитти, - сообщил Римо. - Но я знаю, кто это.
     - Кто? - спросил  Смит. Его компьютеры смогли обнаружить  дом в Малибу,
но так и не смогли выяснить имя его владельца.
     - Абнер Бьюэлл.
     - Тот самый Абнер Бьюэлл? - удивился Смит.
     - Просто, - ответил Римо.
     - Просто?
     - Он просто Абнер Бьюэлл. Вот все, что я знаю. Я не знаю, тот самый  ли
он Абнер  Бьюэлл. Я даже не знаю, кто  такой  тот самый Абнер Бьюэлл. Просто
Абнер  Бьюэлл.  Но, по-моему, я знаю,  куда  он отправился. Мы идем вслед за
ним.
     - Мы?
     - Я и девушка, которая со мной.
     - Она знает, кто вы?
     - Нет. Она думает, что я работаю на почте. Нет, в телефонной компании.
     - Избавьтесь от нее.
     - Она знает голос Бьюэлла.
     - А вы знаете его имя. Я уверен, что вы во всем разберетесь сами, когда
его повстречаете. Избавьтесь от нее.
     - О'кей.
     - И где сейчас Бьюэлл? - спросил Смит.
     - По-моему, у него дом в Кармеле. Это в Калифорнии.
     -  Посмотрим, смогу  ли я  его найти,  - произнес  Смит и  начал играть
клавишами  компьютера. -  А знаете, как мне удалось обнаружить его  адрес  в
Малибу?
     - Нет, - сказал Римо.
     - Хотите узнать? - предложил Смит.
     - Ни капельки, - отказался Римо.
     Смит фыркнул.
     - Вот адрес в Кармеле. Скорее всего, это он и есть.
     - Что ж, попробуем, - сказал Римо, и Смит назвал адрес.
     -  Кстати,  Римо.  У   Бьюэлла  очень  интересная  биография.  Вас  это
интересует?
     - Нет.
     - Прошу прощения, - сказал Смит.
     - Не стоит, - ответил Римо.
     - Что не стоит?
     - Послушайте. Вы спросили меня, интересует ли меня биография Бьюэлла. Я
сказал, нет. Надо ли еще больше усложнять?
     - Думаю, нет, - помолчав, ответил Смит.
     - Ну, значит, решено, - сказал Римо.
     - Запомните хорошенько. Этот человек способен развязать  третью мировую
войну.  Он к этому  приблизился почти вплотную за последние  несколько дней.
Ситуация требует принятия крайних мер, - сказал Смит.
     - Вы хотите сказать, чтобы я сделал из него паштет?
     - Я хочу сказать, что вы должны гарантировать,  что он никогда этого не
сделает.
     - Это одно и то же, - заметил Римо. Всего хорошего.

     Памела Трашвелл была недовольна.
     - Прости, пожалуйста, - твердо произнесла она со своим самым  хрустящим
британским акцентом, - но я еду с тобой.
     - Нет не едешь. Я справлюсь один.
     - Нет, благодарю вас покорно. Но я сказала: я еду.
     - А я сказал: не едешь, - ответил Римо.
     -  Тогда я  созову журналистов и расскажу  им обо всем, что происходит.
Как тебе это понравится?
     - Ты не станешь этого делать.
     - А как ты собираешься меня остановить? Убьешь?
     - Это мысль, - согласился Римо.
     - А как это понравится твоему начальству? - поинтересовалась Памела.
     - Когда ажиотаж немного уляжется, они поднимут цену  на почтовые марки.
Они всегда так поступают.
     - Ты говорил, что работаешь в телефонной компании, а не на почте.
     - Я хотел сказать, цену за телефонные переговоры, - поправился Римо.
     - Ладно, - сказала  Памела. - Поезжай. Ты мне не нужен. Я найду попутку
и поеду сама по себе.
     Римо  вздохнул. И  почему в последнее время  все стали такими упрямыми?
Куда подевались женщины, во всем с вами соглашающиеся и поступающие так, как
вы этого хотите?
     - О'кей. Можешь ехать со мной. Это, похоже, единственный способ не дать
тебе вляпаться в беду.
     - Только веди машину поосторожнее, - предупредила его Памела.
     - Обязательно. Обещаю, - сказал Римо.
     А еще он пообещал самому себе, что когда настанет  подобающее для этого
время и он прикончит Бьюэлла, тогда  он просто  оставит Памелу где-нибудь на
обочине и навсегда распрощается с ней.
     Когда  они выехали из Малибу и поехали на север вдоль побережья, Памела
спросила:
     - Почему ты передумал?
     - У тебя симпатичная попка.
     - Какая идиотская причина.
     - Вовсе нет, если ты - любитель попок.
     - А кому ты звонил? - допытывалась Памела.
     - Маме, - ответил Римо. - Она всегда волнуется, когда я  уезжаю из дома
надолго. Она переживает  о том, как дождь,  и  снег, и мрак  ночи мешают мне
вовремя разнести все письма.
     - Ты опять про почту, - заметила Памела.
     - Не придирайся, - отмахнулся Римо.

     Мистер Хамута остался один в доме в Кармеле. Дом стоял  между океаном и
живописным прибрежным шоссе, растянувшимся через город на четырнадцать миль.
Добраться  к  дому  от  массивных  запертых  ворот можно  было  по  длинному
извилистому подъездному пути.
     Когда Бьюэлл и Марсия уезжали, рыжеволосая красавица спросила:
     - А не оставить ли нам ворота открытыми?
     - Нет, - ответил Бьюэлл.
     - Почему нет?
     - Потому что  ворота запертые или не запертые -  его не  остановят.  Но
если  мы  оставим их незапертыми,  он может  заподозрить ловушку. Вы со мной
согласны, мистер Хамута?
     - Всей душой, - поклонился Хамута.
     Разговор  происходил  в  комнате  второго  этажа.  Огромные  окна  были
открыты, Хамута сидел в глубине комнаты, укрывшись от яркого дневного света.
Снаружи его  видно не  было, но он  прекрасно видел  и дорогу,  и ворота,  и
дорожку от ворот к дому.
     - А если он проникнет в дом со стороны океана? - спросила Марсия.
     -  В доме есть  телекамеры,  а  перед мистером Хамутой стоит монитор, -
ответил Бьюэлл. - Он может увидеть все, что происходит и со стороны океана.
     Он указал  на маленький телевизор, который незадолго до этого установил
в комнате. На экране была видна панорама участка тихоокеанского побережья.
     -  Все  это меня  вполне устраивает,  - сказал Хамута. Он был облачен в
строгий костюм-тройку.  Жилет был  застегнут  на  все  пуговицы,  рубашка  -
белоснежная, галстук завязан безупречно, а узел заколот золотой  булавкой. -
Вы не желаете остаться здесь и получить удовольствие?
     -  Там, куда мы отправляемся,  установлены телемониторы, подключенные к
здешним камерам. Мы все увидим на экране.
     - Очень хорошо.  Запишите для меня на видеопленку, - попросил Хамута. -
Я буду наслаждаться этим зрелищем, когда вернусь в Великобританию.
     - Вы обожаете кровь, да, мистер Хамута? - спросил Бьюэлл.
     Хамута   не  ответил.  Честно  говоря,  он  считал,  что  этот  молодой
американец слишком невежествен и  слишком  вульгарен, чтобы удостаивать  его
словом. Кровь. Что он знает  о крови? Или о  смерти?  Этот юный янки создает
игры, в которых механические существа умирают десятками тысяч. Разве испытал
он когда-нибудь  что-то похожее на то возбуждение, которое  наступает тогда,
когда  идеально нацеленная  пуля  валит  живую  цель на  землю затем,  чтобы
последующие  пули,  столь  же идеально  нацеленные,  нашпиговали  тело,  как
рождественского гуся?
     Держал  ли  когда-нибудь  Бьюэлл палец на  спусковом крючке, смотрел ли
вдоль  ствола  идеального  оружия, и  в  тот момент  когда  палец с  силой в
мельчайшие доли унции давит на спусковой крючок, испытывал  ли ощущение, что
перестаешь быть смертным, а становишься богом, наделенным властью над жизнью
и  смертью?  Что знает это ничтожное существо  о подобных вещах - он, с  его
детскими видениями, воплощенными в фантастических играх?
     Мистер Хамута думал обо всем  этом про себя, но вслух ничего не сказал.
Он молча наблюдал за тем, как Бьюэлл и женщина - странная женщина, далеко не
такая глупая,  как кажется, - прошли по длинной извилистой  дорожке к шоссе,
где стояла машина.
     Хамута  был рад, что остался  один,  ему хотелось  в тишине насладиться
предвкушением того, что будет, хотелось обдумать, как и куда он всадит пули.
Мужчина - более значимая цель, так что с мужчины он и начнет. Он всадит пулю
в колено.  Нет, в  бедро. Ранение в  бедро  более болезненно и более надежно
остановит мужчину. Потом он  одним выстрелом просто уберет женщину, вернется
к  мужчине  и  нашпигует  его  пулями.  Так  гораздо  увлекательнее.  Бьюэлл
ошибается. Смерть  ради смерти Хамуту не интересует. Его интересует убийство
ради убийства. Сам акт убийства чист и драгоценен.
     Когда вечерние тени начали удлиняться, Хамута достал  оптический прицеп
из шкатулки, изнутри обитой бархатом, и аккуратно приладил его к винтовке. С
помощью увеличительного стекла он тщательно подогнал едва заметные  черточки
на прицеле  к  таким  же пометкам  на  самой  винтовке -  теперь он мог быть
уверен, что прицел его не  подведет. Это было  специально  сконструированное
оптическое устройство, способное подавать даже плохо освещенные предметы так
отчетливо, как если бы они были освещены ярким полуденным солнцем.
     Установив прицел на место,  Хамута снова сел, положив винтовку на руки,
как ребенка, и принялся ждать.
     Сначала мужчину. Вне всякого сомнения, сначала мужчину.

     В  трех  тысячах  миль  оттуда  Харолд В. Смит  проглядывал распечатку,
выданную компьютером в ответ на запрос об Абнере Бьюэлле.
     Великолепен. Несомненно великолепен.
     Но неустойчив. Несомненно неустойчив.
     Компьютер выдал список объектов, которыми владел  Бьюэлл, и компаний, в
которых  он  был  инвестором.  Длинный  список, скрывающий суть жизни  этого
человека, а суть его жизни - скука, подумал Смит.
     В конце распечатки содержался один маленький пунктик.  Он  гласил,  что
некоторое  время   тому   назад   в  компьютерной   системе,   обслуживающей
правительство    Великобритании,   произошел   сбой,   в   результате   чего
Великобритания едва не объявила о  своем выходе  из НАТО и едва не подписала
договор  о дружбе с Советским Союзом. В отчете также говорилось, что сигналы
на британские компьютеры поступали через  спутник с  территории  Соединенных
Штатов.  Вероятность  того,  что в  деле  замешан  Бьюэлл, - шестьдесят  три
процента.
     Псих, подумал Смит.  Псих,  уставший играть  в  игры-игрушки  и готовый
начать Третью мировую войну - самую грандиозную из всех игр в мире.
     Смит очень надеялся, что Римо успеет остановить его.

     Римо   попытался  бросить   ее  на  обочине  дороги,  остановившись   у
бензоколонки и объявив, что ему надо в туалет. Как он и  ожидал,  она тут же
сказала, что ей  тоже надо Он направился в мужской туалет, сразу же  вылетел
обратно, вскочил в  машину и поехал прочь. Но у  него было какое-то странное
ощущение, и  он сообразил в чем дело, как раз за секунду до того, как Памела
высунула голову из-за спинки переднего сиденья - она  притаилась на полу под
задним сиденьем.
     - Еще одна такая попытка, янки, - заявила она, - и я тебя пристрелю.
     И вот теперь они стояли  перед запертыми  воротами  поместья Бьюэлла  в
Кармеле. Римо выбил замок и распахнул ворота. Они раскрылись беззвучно  - ни
малейшего скрипа, смазаны отлично.
     - Тебе не следует заходить внутрь, - сказал он.
     - Это еще почему?
     - Это может быть опасно.
     - Мы в Калифорнии. Ты полагаешь, что сидеть в машине  на обочине дороги
- менее опасно? Я иду с тобой, - заявила она.
     - Ладно. Но веди себя осторожно.
     - У меня пистолет.
     - Поэтому-то я и прошу  тебя вести  себя осторожно. Я не хочу, чтобы ты
меня случайно подстрелила.
     - Если  я  тебя  подстрелю,  то уж  никак не случайно,  -  презрительно
фыркнула Памела Трашвелл  и спустилась вслед за Римо по короткой лестнице на
ведущую к дому мощеную дорожку.

     Идеально.
     Они  спустились  с  лестницы  и  ступили  на дорожку, и  Хамута  поднял
винтовку. Оптический прицел позволял в тусклом свете ясно видеть фигуры двух
людей, направляющихся к дому.
     Идеально.
     Сначала - мужчина. Пуля в  бедро, чтобы свалить его  на землю и не дать
двигаться дальше. Потом - женщина. Потом - вернемся к мужчине.
     Идеально.

     -  Не поднимай взгляд, - шепнул  Римо. - В комнате второго этажа кто-то
есть.
     Памела подняла было  взор, но Римо схватил ее за  запястье и притянул к
себе.
     - Я же сказал, не поднимай взгляд.
     - Я там никого не вижу, - сказала Памела.
     - Тебе и не полагается. Иди себе спокойно.
     Он отпустил ее запястье. Сделав еще несколько шагов, Римо остановился и
снова схватил ее за руку.
     - Какого?..
     - Т-с-с, - прошипел он.
     Он чувствовал, как на него накатываются какие-то волны. Он не знал, что
это  такое и каким образом он  это ощущает, но он чувствовал какое-то слабое
давление, оно обволакивало его, незримо касаясь - поглаживание опасности.
     - Нас поджидает вооруженный человек, - шепнул он.
     - Откуда ты знаешь?
     - Знаю, вот и все. Окно второго этажа. Подожди. Подожди. Пора!
     Он оттолкнул ее почти одновременно  с тем, как раздался треск выстрела.
Памела упала  на  мягкую  траву и, перекувырнувшись  по земле, спряталась за
огромным камнем, украшавшим цветник перед домом.
     Римо проделал в воздухе сальто. Выстрел был нацелен ему в правое бедро.
Он знал это,  не  зная, откуда он  это знает,  и всей тяжестью  своего  тела
грохнулся на каменные плиты, которыми была вымощена дорожка.
     - Римо! - крикнула Памела и начала приподниматься.
     Римо лежал, распластавшись на камнях дорожки.
     - Заткнись и не двигайся, - прошипел он. - Что бы ни случилось.

     Хамута улыбнулся. Белый мужчина лежал на земле,  лежал неподвижно,  его
правое бедро торчало вверх под странным, неестественным  углом. Хамута знал,
что попал точно в сустав - именно так, как он этого и хотел.
     Но эта чертова женщина. Она ускользнула и спряталась за камнем.
     Он подождал немного, не опуская  винтовку, потом покачал головой. Он не
любил,  когда  приходилось на  ходу менять  планы,  но сейчас  придется. Ему
придется сначала разделаться с мужчиной, а потом приняться за женщину.
     Он снова посмотрел на Римо.
     Может, на этот раз - левое бедро.

     Римо ощутил второй выстрел раньше, чем услышал звук.
     За долю доли секунды до того, как пуля достигла цели, он  прочувствовал
направление ее полета, скорость, точку, в которую она должна была вонзиться,
и в самый  последний  момент  резким рывком  оторвал  тело  от  земли.  Пуля
ударилась о  каменную плиту у него под левым  бедром, и он почувствовал, как
мелкие  осколки камня  брызнули  вверх и дождем  осыпали его. Он вернулся на
место,  дернулся и застонал. Он слышал,  как где-то сзади  пуля, отскочив от
камня, со свистом летит прочь наискосок через дорожку.
     - О нет! - простонала Памела.
     Римо еще раз дернулся.

     У Хамуты  промелькнула мысль,  а  не убрать  ли  мужчине мочки ушей, но
потом он решил этого не делать. Это совсем не увлекательно - лучше и быстрее
просто  всадить  пулю  в  сердце. Потом - вниз по лестнице, найти  женщину и
убрать ее тоже. Это может оказаться более увлекательно.
     Он навел прицел на грудь Римо и нажал на курок.

     Памела  Трашвелл смотрела на  дом и увидела вспышку, вылетевшую из дула
ружья  в  глубине  комнаты  второго  этажа. Потом  она  услышала треск.  Она
повернулась  налево  и увидела, как тело Римо словно  бы  сложилось пополам.
Потом Римо дернулся,  отскочил на три фута назад, перекувырнулся вокруг себя
и упал ничком, раскинув руки.
     Хамута  не любил  совершать  лишних  телодвижений, но  даже его любимое
оружие  не могло прострелить огромный камень, за  которым скрывалась молодая
женщина. Он вышел из дома и посмотрел туда, где неподвижно лежало тело Римо.
Хамута  был разочарован  -  он рассчитывал, что  мужчина доставит ему больше
удовольствия.  Три  выстрела - два  в  бедра  и один в сердце  -  этого было
недостаточно даже для  того,  чтобы подогреть  его  аппетит.  Это было очень
незрелищное, неудовлетворительное убийство, и теперь  ему хотелось побыстрее
покинуть эту  варварскую страну и вернуться в цивилизованные края, туда, где
даже смерть осуществляется по правилам, и джентльмены их соблюдают.
     Он  пошел по дорожке, держа  винтовку в свободно опущенной правой руке.
Женщина, возможно,  вооружена,  мелькнула  мысль.  Впрочем,  это  не  важно.
Женщины безнадежно  бездарны  в  обращении  с  оружием.  Никакой  угрозы она
представлять не может. И состязания не получится.
     Немного  не доходя  до тела молодого  белого, он  сошел с  дорожки и по
прямой  направился  к  огромному камню.  Он двигался совершенно бесшумно  по
хорошо подстриженной  траве, а дойдя до камня, он остановился и прислушался.
Дыхание ее было слышно очень отчетливо, и он слегка улыбнулся.
     Он  нагнулся и поднял с  земли маленький камешек,  мокрый  от  влажного
ветра с Тихого океана. Он бесшумно сдвинулся  вправо, к  той стороне  камня,
которая была ближе к дорожке, и перекинул камешек через глыбу.
     Камешек с легким шелестом пролетел сквозь цветущий куст азалии. И сразу
же Хамута сдвинулся еще вправо и обогнул камень.
     Его встретила спина Памелы Трашвелл. Памела  была готова выстрелить, но
смотрела не на  Хамуту, а  в  противоположную сторону, туда, откуда  донесся
звук падения камешка.  Не успела она и шевельнуться, как Хамута шагнул к ней
и выбил из рук пистолет.
     Она  развернулась  и увидела  элегантно одетого невысокого  человека  с
винтовкой в руках. Он улыбался ей.
     - Это еще что за гомик? - спросила она.
     Хамута  снова улыбнулся, услышав ее шершавый британский акцент.  Что ж,
женщина,  похоже, боевая, и это  хорошо.  Это может компенсировать ту скуку,
которую пока принес ему этот день.
     - Я  дам  тебе  шанс  спасти  свою жизнь,  -  произнес Хамута. - Можешь
бежать.
     - И получить пулю в спину?
     -  Я не  стану стрелять,  пока ты не отбежишь минимум  на двадцать пять
ярдов, -  сказал Хамута.  - Даю  тебе двадцать пять ярдов форы.  -  Он опять
улыбнулся. - Мы же оба британцы.
     - Нет.
     - Тогда я пристрелю тебя прямо здесь.
     Глаза Памелы косили туда, где лежал ее пистолет.
     - Ты  его не  успеешь поднять -  я выстрелю  раньше,  - предупредил  ее
Хамута.
     Он отошел чуть-чуть назад и теперь стоял в пяти футах от нее, чтобы она
не  могла  ненароком  дернуться и  дотянуться  до  винтовки  раньше,  чем он
выстрелит и пуля воткнется ей в мозг.
     Памелу  объял внезапный приступ  страха. Казалось,  она никак  не может
решиться  - бежать ей или рискнуть и броситься за пистолетом в  надежде, что
ей повезет и она убьет этого типа раньше, чем он ее. Казалось, Хамута читает
ее мысли. Он сказал:
     -  Беги,  и у тебя есть шанс. Слабый шанс, но все-таки  шанс.  Попробуй
достать пистолет, и шансов у тебя никаких. А теперь беги.
     И тут  раздался другой  голос,  прозвеневший  над лужайкой.  Он донесся
сзади.
     - Не так скоро, масляная задница.
     Хамута резко  развернулся. На дорожке, всего в каких-нибудь  пятнадцати
футах, стоял Римо и в упор смотрел на него. Глаза у молодого американца были
темные, взгляд холодный, а удлиняющиеся вечерние тени расчертили его лицо на
угловатые грани.
     У Хамуты от удивления отвисла челюсть.
     - Как? Откуда ты? - спросил он скорее самого себя, чем Римо.
     - У меня царапины быстро заживают. С детства так было. Памела,  это тот
голос?
     Она онемела - так потрясена она была, что язык ей не повиновался.
     - Я спросил, это тот голос? - повторил Римо.
     - Нет, - наконец прохрипела она.
     -  Я так и думал,  О'кей. Где Бьюэлл?  - обратился  Римо  к человеку  в
костюме-тройке.
     Хамута уже пришел в себя. Невероятно, но он промахнулся. Но не на такой
же дистанции. Он еще позабавится с этим американцем.
     - Я с тобой разговариваю, сальная башка, - сказал Римо.
     Он сделал шаг вперед,  и Хамута, улыбаясь, медленно поднял винтовку. Он
совершенно забыл про  Памелу, которая  теперь  оказалась у него за спиной  и
потихоньку продвигалась к пистолету. Она услышала, как Хамута произнес:
     - Сначала - правое плечо.
     Памела бросилась  к пистолету. Быть может, ей  удастся прикончить этого
своего  соотечественника  раньше, чем  он  убьет Римо.  Но тут  она услышала
выстрел, прозвучавший как щелчок хлыста.
     Памела подняла  взор. Римо  стоял,  как  стоял.  Он улыбался,  его тело
слегка изогнулось, левое плечо подалось чуть вперед, в направлении Хамуты.
     - Как это? Как это? Как это? - заикаясь, выговорил Хамута.
     Он не  мог поверить  глазам  - как это  он промахнулся. Не верила своим
глазам и Памела.
     Хамута снова  нажал  на  спусковой  крючок - на этот раз со злостью. Он
целился  точно в  центр  корпуса Римо,  который  находился от него  всего  в
нескольких футах.  Памела пристально смотрела  на Римо. Его тело сначала как
бы закрутилось вокруг своей оси, потом расправилось. Это  было  вращательное
движение, лишенное какого  бы  то ни было ритма, оно было  непредсказуемо, а
когда  Римо был всего в  восьми футах,  Хамута выстрелил  снова, но Римо все
продолжал свое  движение  вперед.  Пуля,  похоже, опять пролетела  мимо.  Но
Памела  знала,  что ее  соотечественник не может мазать  бесконечно на таком
близком  расстоянии,  поэтому  она,  пальцами обеих  рук  обхватив  рукоятку
пистолета, прицелилась ему точно в голову.
     Она уже нажимала на спусковой крючок, когда услышала как Римо закричал:
     - Нет!
     Но было  уже  поздно. Пистолет рявкнул,  затылок  Хамуты  взорвался,  и
гражданин Великобритании грохнулся ничком на траву. Кровь разливалась вокруг
его головы. Винтовка лежала под ним. Римо взглянул на Памелу.
     -  Какого  черта  ты увязалась  за мной, и  на  фига ты это сделала?  -
спросил он.
     - Он мог тебя убить.
     - Если бы он мог меня убить, то  сделал бы это уже  полдюжины выстрелов
назад, - прорычал Римо. - А теперь  он мертв, и я  не  знаю, кто он,  и  где
Бьюэлл, и вообще ничего не знаю. И все это по твоей милости.
     - Хватит распускать сопли, - огрызнулась Памела.
     - Я знал, что совершаю ошибку, когда позволил тебе ехать со мной.
     - Мне в жизни не приходилось выслушивать такую благодарность за то, что
я попыталась спасти человека, - заявила Памела.
     -  Побереги силы для Красного  Креста, - посоветовал ей Римо. - Мне это
не нужно.
     - Ты и  в самом деле неблагодарный негодяй, - сделала вывод Памела. - Я
думала, он тебя убил. Если он тебя даже и не ранил, так чего же ты так долго
ждал?
     - А того, мисс Длинныйязык, что мне надо было проверить, есть ли у него
сообщники.  Если  бы  я  отправился  по  его  душу,  то  кто-нибудь  из  его
сообщников, если бы  они у него  были, мог  бы зацепить тебя. И  вообще  - я
хотел сохранить  тебя в живых, хотя один Господь знает, зачем.  Ты обладаешь
удивительной  способностью  действовать на  нервы - не одним  способом,  так
другим.
     Памела  на  мгновение  задумалась,  и  уже   собиралась  было   сказать
"спасибо", но хмурое выражение лица Римо разозлило ее, и она заявила:
     - Можешь стоять здесь и сетовать на судьбу, а я пойду в дом.
     - Бьюэлла там нет.
     - Откуда ты знаешь?
     - Потому что дом пуст.
     - А это ты откуда знаешь?
     - Просто знаю.
     - Я все-таки проверю, - стояла на своем Памела.
     Дом  был пуст. Римо прошел в дом вслед  за Памелой, поднялся в  комнату
второго  этажа  и  на экране  монитора  увидел панораму подходов к  дому  со
стороны океана.
     -  Готов поспорить,  этот  ублюдок видит  все, что происходит в доме, -
сказал Римо.
     - Может быть.
     - Точно. Он - тот  самый Абнер Бьюэлл. Сдается мне, он какой-то большой
телемаг  или  что-то  в  этом  роде.  Он  все  видел.  Он  знает,  что  этот
Тубби-игрок-на-тубе мертв. За домом  в Малибу он, вероятно, тоже следил. Так
он и узнал, что мы направляемся сюда.
     - Может быть, - повторила Памела.
     -  Взгляни-ка,  -  Римо  показал  на  потолок.  - Вот.  И вон там.  Это
телекамеры. - Он вышел в коридор. - Все  точно! - крикнул он оттуда. - Они у
него тут  везде понатыканы. А  сам он сейчас сидит где-нибудь и наблюдает за
нами.
     Рука  Памелы  инстинктивно  потянулась к  вороту  блузки  и  застегнула
пуговицу.
     Римо подошел к одной из камер, в упор посмотрел в объектив и произнес:
     - Бьюэлл, если ты меня слышишь. Терпение телефонной компании иссякло, и
тебе больше не удастся доставлять нам хлопоты. Я  иду за тобой. Понял? Я иду
за тобой.
     Римо сорвал телекамеру со штатива и еще раз повторил:
     - Я иду за тобой. Если ты меня видишь.



     - ... если ты меня видишь.
     Абнер Бьюэлл видел его. Последнее, что  он увидел, - это как  рука Римо
потянулась вверх к скрытой камере, а потом экран погас.
     До сих пор все это было игрой, но теперь, неожиданно  для  самого себя,
он на  какое-то  мгновение  почувствовал,  как волосы у  него на  руках и на
загривке  встают дыбом. Ибо он заглянул в  телевизионный  образ  темных глаз
Римо и ощутил, будто заглянул в бездны ада.
     Рядом  с ним был еще один  телеэкран, и как только  первый экран погас,
второй зазвенел, по  нему прошествовали  крохотные  разноцветные  рисованные
человечки  а  потом  их  сменило  аккуратное и очень  жизненное  изображение
лежащего на  земле человека в безупречном костюме-тройке. Человек был мертв,
и это был мистер Хамута.
     Компьютер выдал послание, адресованное Бьюэллу:
     "Цель Римо стоит теперь пятьсот тысяч  очков.  Последний защитник  пал.
Варианты  игры:  1) сдаться  и сохранить  жизнь;  2) продолжать сражаться  в
одиночку. Шансы на успех: 21 процент".
     -  Кто  тебя спрашивает, черт  тебя подери? - рявкнул Бьюэлл и выключил
экран.
     Марсия, стоявшая у него за спиной, спросила:
     - Дела идут не слишком хорошо, а Абнер?
     Он  развернулся на  сто  восемьдесят градусов.  На  Марсии  был  костюм
горничной-француженки. Специальный корсет  еще сильнее подчеркивал полноту и
сладострастность се грудей. На  ногах у  нее были черные  чулки  в  сеточку,
доходившие  до самого верха ее белых бедер и резинками крепившиеся к черному
поясу. Маленький черный фартук с белыми кружевными оборками довершал костюм.
     - Не слишком хорошо? - переспросил Бьюэлл. - Я даже еще и не начал. Что
может знать этот чертов компьютер.
     Он опять взглянул на ее костюм так, словно видел его впервые.
     - Мне больше нравится, когда ты в восточных шароварах. Надень их, а под
них  - ничего. И маленькую  газовую  жилетку. Мне  нравится ощущать  себя  в
гареме. И не застегивай жилетку.
     - Как пожелаешь,  Абнер, - ответила она, но ушла  не сразу. -  А что ты
собираешься делать теперь?
     - С чего это вдруг ты сегодня стала задавать так много вопросов? Хочешь
отнять  работу  у  Барбары  Уолтерс?  Не лучше  ли тебе  вернуться к  работе
фотомодели?
     - Меня интересуешь ты, - просто сказала она. - Ты - самый замечательный
человек из всех, кого я когда-либо знала, и я хочу понять, как работает твой
мозг.
     Бьюэлл снова повернулся к компьютеру, произнеся при этом:
     - Блестяще. Блестяще.
     Он опять включил компьютер и, ссутулившись, склонился над  клавиатурой.
Марсия довольно долго смотрела на его спину,  но когда поняла, что он ничего
больше не скажет, пошла переодеваться.
     Бьюэлл  не слышал, как она  ушла.  Он работал с компьютером - составлял
программу  и вводил в нее необходимую информацию с такой  скоростью, с какой
профессиональная машинистка печатает на машинке.
     Первой его мыслью было выяснить, каким образом этот Римо - кто бы он ни
был -  сумел  выследить его  и  в Малибу, и  в Кармеле.  Неужели Бьюэлл  сам
каким-то образом облегчил его задачу?
     Но ведь ни один из домов не зарегистрирован на его имя. Ни один из  его
соседей в Кармеле - а соседи по обе стороны жили довольно далеко  - не был с
ним знаком и даже,  насколько Бьюэлл  мог судить, никогда его не видел. Если
бы Римо  просто  приехал в Кармел  и  спросил,  где живет Абнер Бьюэлл, то в
ответ не получил бы ничего, кроме удивленных взглядов.
     Как ему удалось так легко узнать адрес?
     Бьюэлл сидел за компьютером, задавал ему самые разные вопросы и получал
ответы,  которые  его  не  удовлетворяли. Он ждал,  что  компьютер  разрешит
возникшую задачку, но компьютер этого не делал. А потом, во время  одного из
приступов   интуиции,  которые,  как  знал  Бьюэлл,  всегда  будут  отличать
человеческий интеллект от машинного, он задал вопрос:
     - А как со счетами за коммунальные услуги?
     Компьютер   не   понял.   На  экране   высветилась   длинная   вереница
вопросительных знаков.
     - Какой частный  дом в Малибу потребляет больше всех  электроэнергии? -
переформулировал вопрос Бьюэлл.
     Ответ компьютера гласил:
     "Ждите. Подключаюсь к компьютерной системе электрической компании".
     В  ожидании  ответа Бьюэлл барабанил пальцами по  краю консоли.  Прошло
меньше минуты, и компьютер выдал ответ. Собственный адрес Бьюэлла в Малибу.
     Бьюэлл улыбнулся.  Может  быть,  подумал  он. Может быть. И  он  набрал
следующий вопрос:
     - Какой  частный дом является крупнейшим потребителем электроэнергии  в
Кармеле?
     Машина  опять  попросила  подождать,  а  потом  выдала адрес  Бьюэлла в
Кармеле.
     Бьюэлл  щелкнул  пальцами  и  вскрикнул  от  радости. Нашел! Этот  Римо
обнаружил его  адрес, узнав,  кто в обоих  городах  потребляет  больше  всех
электроэнергии.  Было вполне логично  ожидать, что  Бьюэлл, со всеми  своими
компьютерами,   и  камерами,   и  прочим  электротехническим  оборудованием,
возглавит оба списка.
     Таков был след, по которому смог пройти этот Римо, кто бы он ни был.
     Но следы ведут в оба конца.
     Бьюэлл понимал,  что  Римо  действует не  сам по себе. Он  работает  на
кого-то, на какое-то агентство, которое встревожено деятельностью Бьюэлла за
последние несколько месяцев.
     След,  приведший  агентство  к  Бьюэллу,  может привести  и  Бьюэлла  к
агентству, если только Бьюэлл сумеет просчитать его. Но как это сделать?
     Он долго молча сидел над компьютером, глубоко  задумавшись. Компьютер -
никогда не скучающий, никуда не торопящийся - ждал его указаний.
     Наконец Бьюэлл пошевелился.  Он  велел  компьютеру снова подключиться к
электрической компании и  выяснить, кто кроме него самого подключался к ней,
пытаясь узнать адреса крупнейших потребителей электроэнергии.
     Компьютер  выдал список  всех, кто наводил подобные  справки  в Малибу.
Спустя несколько минут он выдал аналогичный список и по Кармелу.
     Бьюэлл  ввел  в компьютер  команду: "Выдай список повторов".  Компьютер
моментально ответил, что только  одно название  повторяется в обоих списках.
Маленькая компьютерная лаборатория в Колорадо.
     Бьюэлл приказал компьютеру подключиться к этой лаборатории в Колорадо и
выяснить,  исходили ли  эти запросы непосредственно от  нее  или она  просто
служила передаточным звеном.
     Пока он ждал  ответа,  в  комнату вошла Марсия,  но он  ее  не заметил.
Компьютер с готовностью замигал  и выдал  ему название  чикагской  компании,
поставляющей печатное  оборудование.  Именно от нее исходил  запрос.  Бьюэлл
улыбнулся. Он  понял, что находится  на верном пути.  Какое  отношение имеет
компания,  снабжающая печатным  оборудованием Средний  Запад,  к  счетам  за
электричество в двух прибрежных калифорнийских городах? Никакого. Компания в
Чикаго служит лишь крышей.
     И снова  он приказал компьютеру подключиться к  компьютерам  в Чикаго и
проследить, откуда исходит запрос.
     На все ушло два часа.  Из Чикаго след вел в Сикакус, штат Нью-Джерси, к
фирме,  поставляющей  автозапчасти.  Затем в  Сенека-Фолс, штат Нью-Йорк,  к
компании,  производящей продукты азиатской  кухни, а оттуда - к ресторану на
Западной Двадцать шестой улице в Нью-Йорке.
     Оттуда компьютер проследил путь запроса до компании, торгующей деталями
старых тракторов и располагающейся в городе Рай, штат Нью-Йорк.
     И там след оборвался.
     - Продолжай отслеживать, - скомандовал Бьюэлл.
     "Дальнейшего следа нет", -  высветил компьютер. - "Запрос о потреблении
электроэнергии исходит из г. Рай, штат Нью-Йорк".
     Бьюэлл  уставился на  экран. Марсия,  которую  он  не видел и о которой
совершенно забыл, сидела в углу комнаты и  тихонько за ним наблюдала. На ней
было  облачение гурии, и хотя она  гордилась своим телом, она знала, что это
не  вызовет у Бьюэлла никакого  интереса. Не сейчас.  Не во  время работы. А
кроме и превыше всего прочего она хотела, чтобы он продолжал работать.
     Она услышала,  как Бьюэлл хихикнул, и догадалась, что он затеял гнусную
шутку.
     -  Найди крупнейшего потребителя  электроэнергии  среди  частных  лиц в
городе Рай, штат Нью-Йорк, - сказал он.
     Компьютер бесшумно работал всего пятнадцать секунд и выдал имя и адрес.
Доктор Харолд В.Смит.
     - Информация на Смита, - потребовал Бьюэлл.
     Через несколько минут компьютер выдал ответ:
     "Директор санатория Фолкрофт в г. Рай, штат Нью-Йорк".
     - Характер санатория Фолкрофт, - набрал Бьюэлл.
     "Частное   лечебное  учреждение  для   пожилых  пациентов,   страдающих
психическими расстройствами", - ответил компьютер.
     -  Сопоставимы  ли ежемесячные  счета  за  электроэнергию  в  санатории
Фолкрофт  со  счетами  за  электричество  в  аналогичных  частных   лечебных
учреждениях? - спросил Бьюэлл.
     Машине  потребовалось  пятнадцать  минут, чтобы  сформулировать  ответ.
Наконец на экране компьютера высветилось:
     "Нет. Потребление электричества значительно больше".
     - Свидетельствует ли это об использовании мощной  компьютерной системы?
- спросил Бьюэлл.
     "Да", - ответила машина почти мгновенно.
     Бьюэлл  выключил  компьютер. Он  был удовлетворен тем, что  ему удалось
докопаться до истины.  Чтобы отыскать его дома в Малибу и  в  Кармеле, нужна
мощная компьютерная система, и эта система  располагается в городе Рай, штат
Нью-Йорк.  Вполне  логично,  что  человек,   управляющий  ею,  должен  иметь
компьютеры, подключенные к  ней, и дома  тоже. Отсюда чрезмерное потребление
электроэнергии дома у доктора Харолда В.Смита.
     А этот  санаторий  Фолкрофт,  возглавляемый Смитом. Он  тоже потребляет
слишком   много   электроэнергии    для   простого   лечебного   учреждения.
Следовательно, тут работают мощные компьютеры.
     Этого  Римо послал Смит.  И этот Смит, кто бы  он ни  был,  возглавляет
что-то очень важное. Что-то  важное для  Соединенных  Штатов, но опасное для
Абнера Бьюэлла.

     Была   уже  поздняя  ночь,  и  Харолд  Смит  собирался  покинуть   свой
погруженный во  тьму кабинет в Фолкрофте. Его  секретарша  ушла  много часов
тому назад, и он знал,  что  ужин будет ждать  его, когда он вернется домой.
Какое-нибудь  мясо,  тушенное в  каком-нибудь  безупречном красно-коричневом
липком кетчупе.
     Он  уже  дошел до двери  кабинета,  когда зазвонил  один  из его личных
телефонов. Римо. Должно быть, Римо, подумал Смит и быстро засеменил по ковру
к телефону.
     Но голос, отозвавшийся на его "алло", не принадлежал Римо.
     - Доктор Смит? - спросил голос.
     - Да.
     - Это Абнер Бьюэлл. По-моему, вы меня искали.



     Смит смотрел  на  ледяные  воды  залива  Лонг-Айленд,  которые всего  в
двухстах ярдах от него плескались о прибрежные скалы отгораживающие залив от
аккуратно подстриженных лужаек Фолкрофта, чахнущих на соленом ветру.
     Останки старого развалившегося причала  торчали  из  воды, согнутые под
странными углами,  напоминая скрюченные  артритом пальцы. Боже, как это было
давно! Это  тот самый причал, к которому Смит и другой бывший сотрудник ЦРУ,
умерший  давным-давно,  привязали   свою  лодку,  когда  впервые  прибыли  в
Фолкрофт, чтобы создать КЮРЕ. Сколько лет прошло с тех пор!
     И сколько было разочарований.
     Они   были  преисполнены  радужных  надежд  на  успех  своей  секретной
организации, а она потерпела неудачу. Ей удавалось выигрывать отдельные бои,
отдельные мелкие стычки, но крупным преступникам, воротилам и авторитетам, -
всем  им  удавалось  отвертеться  от  наказания  за преступления потому  что
судебная система пасовала перед богатством и властью. Успешно доведенный  до
конца судебный процесс - это цепочка со  множеством мелких звеньев, и ничего
не стоило  подкупить или как-то еще  ослабить  одно  из этих  звеньев, чтобы
порвалась вся цепочка.
     Смит уже  был готов распустить КЮРЕ, признать свое поражение, вернуться
в Нью-Хэмпшир  и дожить  свой век в роли  профессора колледжа. Но тут  ему и
возглавляемой им организации, КЮРЕ,  было позволено взять  на службу  одного
человека - всего одного, - задачей которого должно было стать исполнение тех
приговоров, которые не могла и  не  хотела  вынести и привести в  исполнение
официальная судебно-пенитенциариая система.
     Этим человеком стал Римо Уильямс.  Смит  все  подстроил  так,  что этот
полицейский, не  имевшим родных и близких,  был обвинен в убийстве, которого
он  не  совершал.  Смит  видел,  как  его  приговорили  к смертной казни  на
электрическом стуле, который не сработал, а потом Римо привезли в Фолкрофт и
начали его подготовку. Десять  лет  тому назад. И  все эти десять  лет часто
бывало  так, что  только  Римо,  обученный Чиуном  и  поддерживаемый Смитом,
отстаивал честь Америки в борьбе против всех ее врагов.
     А все это началось тогда, когда они привязали моторную лодку к  ветхому
старому причалу.
     Так много лет тому назад.
     Так много смертей тому назад.
     Конрад  Макклири, тот самый бывший  сотрудник ЦРУ, напарник  Смита, был
мертв  вот  уже много  лет, и Смит уныло отметил про себя, что и  он  тоже в
каком-то  смысле мертв.  Разумеется,  того Смита,  который  прибыл  сюда для
создания КЮРЕ, Смита, преисполненного оптимизма и радужных надежд, больше не
существовало.  Того  Смита  сменил  человек,   каждодневная  диета  которого
состояла  из постоянного нервного напряжения, человек который надеялся не на
то, чтобы стереть с лица земли преступников и преступления, а просто на  то,
чтобы удержаться с ними на равных. Молодой Харолд Смит был мертв - все равно
как если бы лежал в могиле.
     А теперь настала очередь Римо.
     Римо или Америка. Вот та цена,  которую запросил  Абнер Бьюэлл,  и Смит
понимал, что заплатит эту цену.
     Сначала Смит решил, что разговаривает с  сумасшедшим, потому что Бьюэлл
беспрестанно твердил,  что цена Римо в  очках все возрастает и возрастает по
мере того, как становится все труднее и труднее его уничтожить.
     Он,  конечно,  сумасшедший,  но он к тому  же  и блестящий  специалист,
знаток своего  дела, он умен и опасен. Он рассказал Смиту  о  несостоявшемся
пуске американских ракет, о том, что мир тогда стоял на расстоянии плевка от
начала Третьей мировой  войны, он рассказал и  об аналогичном происшествии в
Советском  Союзе,  о котором  Смит только-только начал получать  информацию.
Бьюэлл  с  гордостью  заявил,  что  за  обоими  этими  событиями  стоит  он.
Информация,  которой он располагал, была слишком надежна, чтобы Смит ему  не
поверил, и  у Смита свело в желудке, когда Бьюэлл сказал,  что может все это
повторить, если захочет.
     А он захочет. Если не снять с доски Римо.
     - Подумайте об этом, доктор Смит, - сказал Бьюэлл - Избавьтесь от этого
Римо. Или я начну ядерную войну.
     - Зачем  вам это?  -  вкрадчиво спросил Смит. - Вы ведь, вероятно, тоже
погибнете, если начнется мировая ядерная война.
     Бьюэлл захохотал. Это был смех сумасшедшего.
     - Может быть, да, а может быть, нет. Но это  будет моя война. Я выйду в
ней победителем, потому что я начну ее и тем самым достигну своей цели. Пять
миллионов  призовых  очков  за  начало  ядерной войны.  Или  Римо,  или это.
Решайте!
     - Мне придется подумать.
     Смит решил  потянуть  время,  чтобы  компьютеры  Фолкрофта  проследили,
откуда исходит телефонный звонок.
     -  Тогда  я  позвоню вам  завтра, - сказал Бьюэлл.  - Да,  кстати. Ваши
компьютеры не смогут засечь, откуда я звоню.
     - Почему? - спросил Смит.
     - У них было недостаточно времени. Все, что они выяснят, -  это то, что
я нахожусь к западу от Миссисипи, и это так. Всего хорошего.
     Это было час  назад, и Смит до сих  пор смотрел сквозь затемненные окна
на залив. Соединенные Штаты или Римо. Может быть, весь мир или Римо.
     Когда вопрос ставится так прямо, могут ли  быть какие-нибудь сомнения в
том, каким будет ответ Смита? Вздохнув, он снял трубку и позвонил Чиуну.

     Марсия  попыталась заставить  его съесть ужин, но Бьюэлл  резко ответил
ей, что занят.
     Третья мировая война - пять миллионов очков.
     Римо - пятьсот тысяч очков.
     Памела Трашвелл - пока пять тысяч очков.
     А теперь еще этот доктор Смит. Сколько очков дать ему?
     Он вызвал на  экран таблицу игровых результатов и  принялся внимательно
изучать  столбцы  цифр. Смит, вероятно,  бюрократ  и, вероятно,  глуп.  И он
наугад решил дать Харолду В.Смиту всего десять тысяч очков.
     До последующего перерасчета.

     В  самом центре  гостиничного номера  сидел  на полу  Чиун, обложившись
стопками подколотых бумаг.
     Смит  молча  ждал,  пока  Чиун   обратит  на  него  свое  внимание,  но
старик-кореец  был  страшно  занят.   Смит  видел,   как   Чиун  вычеркивает
машинописные строчки и вписывает  новые, пользуясь  для  этой  цели перьевой
ручкой,  обмакивая ее в старинную чернильницу, стоящую рядом на полу.  Самый
кончик  его  языка торчал из угла рта, что должно  было  свидетельствовать о
том, насколько он сосредоточен. Руки его летали по бумаге с такой скоростью,
что Смиту казалось, будто их очертания расплываются в тусклом свете. В конце
концов Чиун вздохнул и положил ручку рядом с чернильницей. Движение было как
бы  самым обыкновенным,  но  в  то  же  время  чрезвычайно грациозным,  и  в
результате перо и чернильница стали  смотреться так, словно  они вырезаны из
цельного куска черного камня.
     Не поднимая взор, Чиун произнес:
     - Приветствую вас, о император. Ваш  слуга  извиняется  за  свои дурные
манеры.  Если бы я только знал, что вы здесь, все прочее было  бы  отброшено
как несущественное. Чем я могу служить вам?
     Смит,  знавший, что  извинения Чиуна - вздор,  поскольку  старик-кореец
узнал бы  его  по  звуку шагов, еще когда он шел по ковру  в противоположном
конце коридора, посмотрел на кипы бумаги на полу.
     - Вы что-то пишете? - поинтересовался он.
     - Слабое произведение, но искренняя попытка. Вы сможете этим гордиться,
о император.
     - Это  не  одно  из  ваших  воззваний  против  ассассинов-любителей?  -
осторожно полюбопытствовал Смит.
     Чиун покачал головой.
     - Нет. Я решил, что  еще не  пришло время  для  того,  чтобы развернуть
общенациональное движение, имеющее целью  искоренение некачественной работы.
Когда-нибудь,  но  не  сейчас.  - Он  помахал рукой с  длинными ногтями  над
бумагами. - Это роман. Я пишу роман.
     - Зачем?
     - Зачем? Затем, что мир нуждается  в красоте. И  кроме того, это  очень
достойный способ  занять  свое  время  - рассказать людям обо всем,  чему ты
научился, и тем самым облегчить тяжесть бремени для последующих поколений.
     - Роман не о вас, надеюсь? Не о нас?
     Чиун улыбнулся и покачал головой:
     - Нет, император. Я прекрасно знаю вашу страсть к секретности. Роман не
и мест никакого отношения ник кому из нас.
     - О чем же он тогда? - спросил Смит.
     -  Он  о  благородном  старом  ассассине  родом   из  Азии,   последнем
представителе своего рода,  и  о  неблагодарном белом, которого  он пытается
обучить,  и о секретном  агентстве, которое берет  их обоих на службу.  Так,
пустячок.
     И  вдруг Смит  припомнил  тот странный  звонок  от  какого-то издателя,
решившего, что Фолкрофт - место подготовки наемных убийц.
     - Вы ведь, кажется, сказали, что роман не о нас, - замелел он.
     - А он и не о нас, - невозмутимо подтвердил Чиун.
     -  Но  благородный старый ассассин из Азии. Его белый ученик. Секретное
агентство. Мастер Синанджу, это о нас, - сказал Смит.
     - Нет, нет.  Никакого даже  внешнего  сходства, - возразил  Чиун.  -  К
примеру,  ассассин-азиат, о котором я пишу, очень почитаем в  той  стране, в
которой он  поселился и  на которую работает. Совершенно  не похоже  на  мою
ситуацию.  А белый ученик, ну, в моем романе он не всегда неблагодарен. И он
способен  кое-чему  научиться. Очевидно, что  это не имеет  ничего  общего с
Римо.
     - Но секретное агентство, - пробормотал Смит.
     -  Ни разу не  упоминаю я про Конституцию и про то, как мы работаем вне
ее рамок, чтобы все остальные могли жить при конституционном режиме. Как  мы
нарушаем ее, чтобы она работала. - Он лукаво улыбнулся Смиту. - Хотя, должен
признаться, у меня  была  мысль  использовать  в романе такой  поворот, но я
понял, что никто этому не поверит. Это слишком смехотворно, чтобы люди этому
поверили.
     - И все же  это  очень похоже на нас, - не унимался Смит. -  По крайней
мере, внешне.
     -  Вам  нет   нужды   беспокоиться   об   этом,   император.   Издатель
порекомендовал  мне  внести в роман кое-какие изменения,  и они  развеют все
ваши страхи. Этим-то я и занимаюсь, пока Римо отсутствует.
     - Какого рода изменения? - поинтересовался Смит.
     -  Совсем немного.  Все  в восторге от  моего произведения. Мне  только
нужно внести несколько изменений для Бипси Бупенберга из отдела переплетов и
для Дадли Стардли из бухгалтерии.
     - Какого рода изменения? - повторил Смит.
     -  Они уверяют меня,  что если я  внесу эти  изменения, то  сразу стану
знаменитым, а моя книга станет бестселлером. "На острие иглы", автор - Чиун.
Мне надо переделать ассассина-азиата в  шпиона-нациста. Белому ученику места
нет. Вместо секретной организации в Америке у меня будут нацистские шпионы в
Англии. И время действия - Вторая  мировая воина.  И еще мне  нужна женщина,
которая спасает  мир от  уничтожения, запланированного этим  сумасшедшим  со
странными  усиками.  Вот все,  что  они  хотели  изменить.  И тогда  я стану
богатым.
     -  Вы и  так  богаты, Мастер  Синанджу,  если говорить  о  материальных
благах.
     - Вы всегда добры, император. Но  в Синанджу есть  старинная поговорка:
доброта смягчает душу, но не наполняет желудок.
     Смит  решил не  развивать  дальше  тему  нового  романа,  поскольку  он
почувствовал,  что  это  лишь  уловка  со  стороны  Чиуна  с  целью добиться
повышения платы за  подготовку  Римо. И кроме  того,  Чиун  постоянно что-то
писал  и  никогда  не  публиковал написанное,  и не  было никаких  оснований
полагать, что судьба этой книги будет в чем-то отлична.
     А к  тому же, может статься,  что все это скоро не будет иметь никакого
значения. Что толку  беспокоиться об этом сейчас, когда вполне возможно, что
завтра или еще несколько завтра спустя никого из них не будет в живых и не о
чем будет беспокоиться.
     - Понимаю, - просто сказал Смит. - Мастер, я пришел поговорить с вами о
деле огромной важности.
     - Таком же важном, как мой роман? - спросил Чиун.
     - Да.
     - Назовите свою просьбу. Она будет исполнена, - поклонился Чиун.
     - Я рад это слышать от вас, Чиун. Можно мне сесть?
     Чиун грациозно взмахнул рукой и указал на диван.
     - Прошу вас. Располагайтесь поудобнее.
     Ему понравился этот жест и  он повторил  его.  Этот  жест он использует
тогда, когда корреспондент  журнала  "Тайм" будет брать  у  него  интервью и
фотографировать  на  обложку. Чиун  -  Новый Великий Писатель.  Он пригласит
корреспондента сесть именно  таким жестом,  элегантным и царственным, и в то
же  время  радушным. Он подаст газетчикам чай.  И  он будет декламировать им
классическую  корейскую  поэзию, чтобы  показать, что его душа  -  это  душа
настоящего художника. И  он  не  подпустит  к  ним  Римо,  потому  что  Римо
совершенно невыносим, не имеет ни малейшего  понятия о правилах поведения  и
он, конечно, отпугнет  журналистов.  Или,  по самой меньшей  мере, он кончит
дело   тем,  что   начнет  заявлять,  что  и  он  играет  какую-то  роль   в
повествовании. Чиун уже смертельно устал от общения  с  людьми, полагающими,
что  Римо имеет  какое-то  значение,  хотя на самом  деле любой мало-мальски
здравомыслящий человек должен понимать, что значение имеет только он, Чиун.
     Интересно, чем Смит расстроен сейчас, спрашивал себя Чиун. Как вытянуто
его лицо,  а подбородок  словно  хочет встретиться  с ботинками. Что же есть
такого в белых, а особенно в американцах, что они любую малость принимают за
конец света?  В  то  время  как  мир вертелся и будет вертеться бесчисленное
множество  столетий.  Надо,  как  обычно,  отшутиться,  сказал  себе   Чиун,
избавиться от Смита и вернуться к переписыванию романа.
     - Что давит столь тяжким грузом на ваш дух? - спросил Чиун.
     - Помните, как вы явились  к нам  впервые, когда мы только-только брали
вас на службу? - вопросом ответил Смит.
     - Воистину  я помню, -  сказал Чиун. -  Вы ни разу не задержали выплату
денег, сколь бы малыми ни были эти выплаты.
     -  Вашей  основной  задачей  была  подготовка  Римо  в качестве  нашего
исполнителя.
     - Ассассина. Я должен был сделать из него ассассина, - поправил Чиун.
     - Да, - подтвердил Смит.
     -  Не  следует   давать  прекрасным  вещам   отвратительные   названия.
Исполнитель - это ужасное название, - наставительно изрек Чиун.
     Он полагал,  что  оказывает Смиту  величайшую услугу, куда большую, чем
тот заслуживает. Когда в будущем  он решит поместить  объявление о приеме на
работу новых людей на место Римо, что за люди  явятся к нему по объявлению о
найме "исполнителей"? Но если  он даст  объявление, что требуются ассассины,
тогда он получит лучшие  умы, тогда величайшие и благороднейшие мыслители со
всего  света  явятся  ко  двору  Смита. И  Чиун  почувствовал удовлетворение
оттого, что дал Смиту этот добрый совет и ничего  за него не запросил. Время
от времени полезно  оказывать любезности  императору, просто чтобы напомнить
ему,  насколько  он,  в  сущности,  беспомощен без вашей  мудрости  и  ваших
суждений.
     - Вы всегда с величайшим благородством исполняли свою часть  контракта,
-  продолжал Смит. - То,  что  вы сделали с Римо,  превзошло все  наши самые
смелые надежды.
     - Он белый.  Я сделал все что  мог, чтобы преодолеть этот недостаток, -
милостиво произнес Чиун.
     - Но в контракте  было еще одно условие, - сказал Смит  невыразительным
низким голосом.
     - Да?
     -  Вы обещали, что если  настанет день,  когда никто из нас  не  сможет
пользоваться услугами Римо, тогда вы... вы устраните его по нашей просьбе.
     Чиун сидел молча. Смит видел, как напряглось его старческое лицо.
     Наконец Чиун произнес.
     - Продолжайте.
     - Это время настало. Римо должен быть устранен.
     - Какие у вас для этого причины, император? - медленно выговорил Чиун.
     -  Это  довольно  сложно, -  ответил Смит. -  Но  если  позволить  Римо
остаться в живых, тогда мир может оказаться на пороге ядерной войны.
     - Ах, это.
     Брови  Чиуна поползли  вверх,  показывая,  сколь малое  значение  имеют
подобные пустяки.
     - Погибнут сотни миллионов, - мрачно заявил Смит.
     -  Не  волнуйтесь, император.  Римо  и я  - мы не дадим  ничему плохому
случиться с вами.
     -  Чиун,  речь не  обо мне. Речь  обо всем человечестве. Весь мир может
взорваться. Римо должен умереть.
     - А я? Я должен убить его? - спросил Чиун.
     - Да. Это ваше обязательство по контракту.
     - И все ради того, чтобы спасти жизни скольких-то миллионов  человек? -
недоумевал Чиун.
     - Да.
     - А  вы  знаете  что-нибудь  об этих  миллионах  человек?  -  продолжал
допытываться Чиун.
     - Я...
     - Нет, не знаете, - ответил Чиун за Смита. - Ну так вот, я расскажу вам
о них. Многие из них стары  и так или иначе  готовы умереть. Большинство  из
них отвратительны на вид. Особенно если  они белые. Еще большее число из них
глупы. Зачем приносить  Римо в жертву  ради  всех этих людей,  которых мы не
знаем?  Римо -  это не  так  уж много, но это кое-что. Все остальные  -  это
просто ничто.
     - Чиун, я знаю, что вы должны чувствовать, но...
     - Нет, вы ничего не знаете о том, что я чувствую, - оборвал его Чиун. -
Я взял Римо из ничего и сделал  из него что-то. Еще  каких-нибудь десять лет
тренировок, и мы с вами оба могли бы очень и очень гордиться им. А теперь вы
говорите: Чиун, все  время, которое ты потратил на него, пропало даром,  все
твои  усилия пошли  прахом, потому  что кто-то собирается взорвать множество
толстых  людей. Я понимаю, что у императоров бывают свои  капризы,  но это -
просто грубость, и она не лезет ни в какие ворота.
     - Мы говорим о конце света, - раздраженно заметил Смит.
     - Похоже,  мы постоянно говорим о конце света, - отмахнулся Чиун. - Кто
угрожает нам? Это один человек?  Римо и я найдем и уничтожим  его. Его никто
никогда больше  не  увидит. У него  не  останется  потомков, а те, что есть,
умрут. Друзья его тоже сгинут. И все это - к вящей славе императора Смита  и
Конституции.
     - Мастер Синанджу. Я призываю вас чтить контракт.
     Наступила долгая тишина, нарушаемая только дыханием Смита. Наконец Чиун
спросил:
     - Другого пути нет?
     - Если бы был, я бы им воспользовался, - ответил Смит. -  Но его нет. Я
знаю, что Мастера Синанджу свято чтят контракты, а условия  вашего контракта
именно  таковы.  Вы  обещали  по моей просьбе  убить Римо. И  вот  теперь  я
обращаюсь к вам с этой просьбой.
     -  Теперь покиньте меня, - произнес Чиун таким ледяным тоном, что Смиту
показалось, словно он обморозил щеки.
     В дверях директор КЮРЕ задержался.
     - Каково ваше решение?
     - Все, что важно для вас, есть мое задание, - ответил Чиун. - Контракты
созданы  для  того,  чтобы  их чтить. Именно  так  поступали  мои  предки  в
бесконечной череде столетий.
     - Вы исполните свой долг, - сказал Смит.
     Чиун кивнул один раз, очень медленно, а  затем его голова упала ему  на
грудь. Смит ушел, неслышно затворив за собой дверь.
     А  Чиун  подумал: белый идиот.  Неужели ты  думаешь, что Римо - простая
железка и его можно выбросить по пустой прихоти, как какую-нибудь машину?
     Он  сделал  из Римо ассассина, но Римо стал больше чем ассассином.  Его
тело  и  сознание восприняли  учение Синанджу лучше  и полнее,  чем  тело  и
сознание  кого-либо  другого  кроме  Чиуна.  Римо  и  сам уже  был  Мастером
Синанджу, а когда-нибудь, после смерти Чиуна, Римо станет правящим Мастером.
     И  когда  он займет  это место, тогда исполнится  пророчество, вот  уже
много веков хранимое Домом Синанджу. О том, что станет когда-нибудь Мастером
белый человек, умерший и вернувшийся к жизни, и будет он величайшим Мастером
всех времен,  и  скажут  о  нем, что  он  - воплощение  великого  бога Шивы.
Шива-разрушитель. Дестроер. Римо.
     И вот теперь Смит хочет, чтобы все это  пошло прахом только потому, что
какие-то идиоты вознамерились взорвать других идиотов.
     И тем не менее,  контракт - свят. Это - краеугольный камень, на котором
стоит Дом Синанджу.  Слово Мастера - слово, данное при заключении контракта,
- нерушимо.  Ни  один из  Мастеров прошлого еще ни  разу не нарушил  условия
контракта, и Чиун, за плечами  которого стояли  многие тысячелетия традиции,
не мог позволить себе стать первым.
     Он все так же сидел на полу. Очень медленно  он поднял руки и кончиками
пальцев прикоснулся к вискам.
     В комнате стемнело, настала ночь,  а  он все  не шевелился, но воздух в
комнате дрожал, вторя звукам смертной муки, срывающимся с губ Чиуна.



     - Почему мы решили остановиться в мотеле? - спросила Памела.
     -  Потому что  я жду  звонка,  -  ответил  Римо. - А ты что, не  хочешь
остаться со мной? Ну, тогда беги и садись на ближайший самолет, и он отвезет
тебя к твоим лилипутам.
     - К лилипутам?
     -  Из Ливерпуля. Так  зовут  жителей Ливерпуля.  Лилипуты,  - терпеливо
втолковал ей Римо.
     - Ничего подобного.
     Очень много подобного. Я сам читал. "Битлз" были лилипутами.
     - Ливерпульцами, - сказала Памела Трашвелл.
     - Ничего подобного.
     - Очень много подобного.
     - Я не собираюсь  сидеть тут с тобой  и учить  тебя правильно  говорить
по-английски, - заявил Римо. - Отправляйся домой. Кому ты нужна?
     Это больше,  чем  что-либо другое,  убедило  ее  остаться,  хотя  она с
нескрываемым отвращением рассматривала мрачную комнату, похожую на множество
других, в которых Римо провел так много ночей. Мебель можно было бы  назвать
практичной, но  куда  больше  оснований  было назвать  ее уродливой.  Стены,
некогда белые пожелтели от дыхания множества курильщиков. На полу был ковер,
но впечатление было такое, что он  последние двадцать лет использовался  как
покрытие не просто тротуара, а  мостовой в тоннеле Линкольна. Он  был затерт
до основы, и если она не  просвечивала, так только потому, что  была покрыта
толстым слоем глубоко въевшейся грязи и пыли.
     В унитазе была темная  полоска на уровне воды, горячий кран умывальника
не работал, а  единственный  предмет роскоши в  номере - электрокофеварка  в
ванной - тоже  не работала. В номере витал слабый запах аммиака - так пахнут
некоторые чистящие составы, но никаких указаний на то, что хоть какая-нибудь
уборка тут когда-нибудь производилась, не было.
     - Так зачем ты тут остановился? Какого еще звонка ты ждешь?
     - Я хочу обнаружить место, где сейчас находится Бьюэлл, - ответил Римо.
     - Лучше я пойду и попытаюсь отыскать его сама, - заявила Памела.
     - Почему бы тебе не попытаться? - с надеждой спросил Римо.
     - Потому что ты без меня такой беспомощный. Ты еще поранишься, а я буду
испытывать  угрызения  совести,  что  стала  тому причиной.  Потому  что  не
осталась рядом с тобой и не уберегла тебя.
     - Я не стану являться тебе в ночных кошмарах, - пообещал Римо.
     -  Ты  что-то  слишком  уж   настырный   для  человека,  выслеживающего
телефонного хулигана, - заметила Памела.
     -  Ты  тоже -  для  девушки, которую ущипнули за сиську,  - отпарировал
Римо.
     - Это грандиозно. Я остаюсь.
     - Делай что хочешь, - махнул рукой Римо.
     Уж  лучше еще какое-то  время терпеть ее присутствие, подумал он, чем с
ней спорить. И  все же он  до сих пор не мог  понять, почему она  так  хочет
остаться.
     Абнер Бьюэлл знал это.
     Неподалеку  от  городка Эрнандес в Центральной Калифорнии есть странное
вулканическое  образование  -  скала, на пятьдесят футов  возвышающаяся  над
окрестной,  поросшей  редким кустарником,  равниной.  Абнер Бьюэлл  приобрел
здесь  недвижимость  и  пятьдесят акров прилегающей территории,  а когда  он
увидел  эту  скалу,  то выдолбил  ее изнутри и  там, за  стенами  толщиной в
пятнадцать футов, отгораживающими его от внешнего мира, соорудил свои личные
апартаменты и лабораторию.
     И  вот теперь он сидел  там, за  клавиатурой компьютера - такого, какие
стояли во всех его домах, разбросанных по всему земному шару.
     До звонка доктору Смиту  оставалось  еще несколько  часов,  и  он решил
занять себя  тем, чтобы  еще раз перепроверить и  заново подтвердить  всю ту
информацию, которую он ввел в компьютеры советских Вооруженных Сил.
     Воспользовавшись  спутниковой  связью,   он   подключился  к  советским
компьютерам  и позабавил  себя тем, что узнал истинную численность советских
войск  в  Афганистане.  Потом  он запросил  список  всех  русских шпионов  в
советском представительстве в ООН. Список оказался таким длинным, что Бьюэлл
дал компьютеру задание попроще:
     -  Сколько сотрудников советского  представительства в  ООН не являются
шпионами?
     Компьютер выдал список из трех имен: глава миссии, второразрядный шофер
и повар по имени Петр.
     Ему  вспомнилась Памела Трашвелл, и, повинуясь интуиции, он подключился
к  компьютерам  КГБ и  запросил информацию о том, сколько  советских шпионов
работает в Великобритании.
     - Лимит времени на чтение списка - пять минут, - добавил он.
     Компьютер ответил:
     "Список слишком велик. Граждане СССР, являющиеся шпионами? Или граждане
Великобритании, работающие на советскую разведку?"
     Бьюэлл задумался на мгновение и так сформулировал вопрос:
     - Сколько сотрудников британской Секретной службы состоят на содержании
КГБ в качестве двойных агентов?
     Машина моментально - строка за строкой - начала  выдавать столбцы имен.
Список,  подаваемый  в  алфавитном порядке,  уже дважды  заполнил собой весь
экран, а все еще шли фамилии на букву А.
     Бьюэлл  вспомнил, что не  установил предельное количество имен, которое
может выдать машина. Он отменил команду и задал такой вопрос:
     -  Сколько  сотрудников  британской  Секретной  службы  не  состоят  на
содержании КГБ?
     На  экране моментально высветилось  три имени. Один  -  зам.  директора
Секретной  службы, второй - седьмой по рангу сотрудник британской разведки в
Гонконге. Третьей оказалась Памела Трашвелл, компьютерный аналитик.
     Бьюэлл  в удивлении откинулся  на спинку кресла и воззрился на это имя.
Итак, Трашвелл -  агент  британской разведки. Это объясняло, почему  она так
вцепилась в этого Римо и так настырно пыталась выследить Бьюэлла.
     Наверное, она пытается выследить его со времени его шутки с британскими
компьютерами,  когда  он чуть  было не заставил правительство Великобритании
подписать договор о дружбе с СССР. Памела Трашвелл, видимо, получила задание
заткнуть дыру, через которую произошла утечка информации.
     Шпионка! А он-то  считал  ее просто  смазливой  блондинкой  со  смешным
акцентом и восхитительной грудью. Вот что значит недооценивать женщин.
     Марсия вошла в  комнату и  принесла поднос  с едой. На  рыжей красавице
была длинная  белая накидка  из тонкой прозрачной ткани. Под накидкой ничего
не было, и Бьюэлл почувствовал слабое шевеление желания, что с ним случались
не так уж часто. Он протянул руку  и  положил ее Марсии на  правую  ягодицу.
Марсия улыбнулась ему, взмахнула рыжими волосами и  кивнула в сторону экрана
монитора.
     - Что это за список? - спросила она.
     - Это тебе не интересно, - ответил он.
     - Мне интересно все, что связано  с тобой, - возразила  она.  - В самом
деле, что это такое?
     -  Это имена  трех агентов британской разведки, которые не  работают на
русских.
     Марсия  улыбнулась,  ее  пухлые  губы  раздвинулась,  обнажив  длинные,
ровные, жемчужные зубы.
     - Всего трое? - спросила она.
     Он кивнул.
     -  Эти  трое  не работают  на русских. Не знаю, может, они работают  на
кого-то еще. Хоть  на Аргентину. - Он помял пальцами ее ягодицы. - По-моему,
я тебя хочу, - сообщил он.
     - Я всегда хочу  тебя,  - отозвалась  она.  -  Я здесь  для того, чтобы
служить тебе.
     - Я хочу, чтобы ты пошла в спальню, надела майку и ждала меня.
     - Только майку?
     - Да. Мокрую майку. Я хочу чтобы она была мокрая и прозрачная.
     Она покорно кивнула и снова посмотрела на экран.
     -  А  это  имя:  Памела.  Разве  не  так  зовут  женщину,  которая тебя
преследует?
     - Так, - подтвердил он.
     - А это не опасно? То, что она разыскивает тебя вместе с американцами?
     - Это  не имеет  никакого  значения.  Я избавлюсь от всех них, - заявил
Бьюэлл.
     - И от нас тоже, - улыбнулась Марсия. - Ты обещал. И от нас тоже.
     - Я сдержу свое обещание, - сказал  Бьюэлл. - Когда весь мир взлетит на
воздух, мы взлетим вместе с ним.
     - Ты великолепен, - заявила Марсия.
     - В жизни ничего не осталось, - заметил он. - Я сыграл уже во все игры.
Не осталось никого, кто мог бы соперничать со мной.
     Марсия кивнула.
     - Пойду и надену мокрую майку, - сказала она.
     - Быстрее. Пока не прошло настроение, - поторопил ее Бьюэлл.

     Уже давно стемнело, когда в кабинете Смита зазвонил телефон.
     - Это Бьюэлл. Вы решили?
     - Да, - ответил Смит. - Я уступаю нашему требованию.
     - Так просто? Вы не станете торговаться? Не ставите никаких условий?
     - Разве мне есть с чем торговаться?
     - Нет. И я  рад, что  вы это понимаете. Это  одно  из немногих  хороших
качеств у  вас,  бюрократов,  -  заметил Бьюэлл. -  Вы  никогда не пытаетесь
предотвратить неотвратимое.
     Смит ничего не ответил, и тишина повисла в его кабинете, как  маленькое
облако дыма.
     В конце концов Бьюэлл сказал.
     - Я хочу, чтобы вы выполнили кое-какие мои условия.
     - Например?
     - Я хочу видеть, как все  это будет исполнено, и убедиться, что это  не
какой-нибудь фокус с вашей стороны. В конце концов, этот ваш Римо докучал не
кому-нибудь, а мне. Я имею право увидеть, как он умрет.
     - Сформулируйте ваши требования, - попросил Смит.
     - В Калифорнии есть  небольшой городок. Называется  Эрнандес,  -  начал
Бьюэлл  и  дал Смиту  координаты  той равнины, на которой  Римо  должен  был
умереть. - Завтра ровно в полдень.
     - Хорошо, - согласился Смит.
     Он подавил улыбку,  хотя  и чувствовал, что заслужил  право улыбнуться.
Бьюэлл допустил ошибку.
     - Как вы это сделаете? - спросил Бьюэлл.
     - Руками, - ответил Смит.
     - Не думаю,  что у вас это получится, - заметил Бьюэлл. - Я видел этого
парня. Его так просто не побьешь.
     - Я побью его, - пообещал Смит.
     - Я поверю вам, когда увижу все собственными глазами.
     - Вы увидите это завтра в полдень, - заверил его Смит.
     - Как я вас узнаю? Как вы выглядите? - спросил Бьюэлл.
     - Я стар. На мне будет расписное кимоно.
     - Вы - азиат? По фамилии Смит?
     - Да, - коротко ответил Смит. - До завтра.
     И повесил трубку.
     И тогда он позволил себе улыбнуться.
     Римо умрет. Этого не избежать.  Но умрет и  Абнер  Бьюэлл.  А мир будет
спасен.
     Он  сказал  себе,   что  на  такую  сделку   он  пошел  бы   при  любых
обстоятельствах.



     После первого  звонка телефона Римо  запихал Памелу  Трашвелл в ванную.
После второго звонка  он  сломал замок,  чтобы  она  не могла открыть дверь.
После третьего звонка он снял трубку.
     - Вы выяснили, где он? - спросил Римо.
     - Я выяснил, где он будет, - лаконично ответил Смит.
     - О'кей. Когда и где?
     Римо заткнул свободное ухо пальцем, чтобы не слышать стук, доносившийся
из ванной.
     - Есть небольшой городок, называется Эрнандес. Римо, вы один?
     - Не совсем, - ответил Римо.
     - Выпусти меня! - взвизгнула Памела. - Я вызову полицию. Я...
     Римо швырнул в  дверь ванной  настольную  лампу.  Памела  на  мгновение
затихла.
     - Эта девушка? - спросил Смит.
     - Да.
     - Избавьтесь от нее. Я вам уже говорил.
     - Хорошо, хорошо, обязательно, - пообещал Римо.
     - Ей нельзя ехать с вами. И это последнее слово.
     - Я же сказал, что я об этом позабочусь, так? Ну, где и когда?
     Смит дал ему указания, полученные от Абнера Бьюэлла.
     - Завтра в полдень, - сообщил он. - Чиун будет вас там ждать, - добавил
он как бы между прочим.
     -  Постойте-ка, - не понял Римо. - Чиун будет меня ждать? Мне казалось,
вы сказали, что со мной никого не должно быть.
     - Чиун не очень-то похож на докучливого зеваку, - заметил Смит.
     - Он таким бывает, - возразил Римо. - А кроме того, у него на меня зуб.
     Смит  вздохнул.  Римо  представил себе его  в  этот  момент  -  как  он
указательным пальцем вдавливает стальную дужку очков в переносицу.
     - Мне казалось... Это  достаточно важно... Я подумал,  что будет лучше,
если вы там оба будете.
     Памела снова начала визжать, а больше ламп под рукой не было.
     - Ладно, - уступил Римо. - Буду искать там Чиуна. Если он там, мы будем
работать вместе. Если нет - я справлюсь один.
     - Ровно в полдень, - повторил Смит. - Чиун будет там.
     Римо показалось,  что голос у Смита  какой-то  хриплым и скрипучий,  но
телефон щелкнул и отключился прежде, чем он успел это проверить.

     Смит  еще некоторое время просидел  за  столом, держа  в руке  смолкшую
трубку телефона. Потом, чувствуя себя совсем старым и разбитым, он подошел к
запертому  шкафу  и  достал   из  него  "Барсгод"  -  пистолет  голландского
производства,  стреляющий  разрывными  пулями.  Ближайшим  пятнадцати  часам
предстояло  стать самым печальным  периодом в его жизни, но кто  сказал, что
работа по спасению мира - это сборник анекдотов?
     Охранник у ворот Фолкрофта спросил:
     - Домой наконец, доктор Смит?
     И Смит чуть было не ответил. "Нет. Спасать мир", но промолчал.
     Как всегда бывало  в его жизни,  только мертвые тела  расскажут, где он
был и что он делал.

     - Наконец-то, - сказала Памела Трашвелл, когда Римо открыл дверь ванной
и выпустил ее. - Кто это был? Президент?
     - Ошиблись номером, -  пробурчал Римо.  - Когда я закончу свою работу с
телефонными хулиганами, меня переведут на ошибки в соединении.
     - Ошиблись номером, а ты с ними проболтал десять минут?
     - Ладно, ладно. Это была моя тетя Милли. Она любит поговорить.
     - Вот как? - насмешливо сказала Памела. - Ну и о чем вы говорили?
     - Она сказала, что в Батлере, штат Пенсильвания, хорошая погода.
     - И ей на это понадобилось десять минут?
     - Да, -  ответил Римо.  - Для  Батлера это очень  значительное событие.
Есть о чем поговорить.
     - Я не верю, что это была твоя тетя Тилли, - заявила Памела и накрутила
на палец прядь черных, как смоль, волос Римо.
     - Милли, - поправил он.
     -  Ну, тетя Милли.  - Памела  потерлась носом о  его шею.  - Спорим,  я
заставлю тебя сказать,  с кем ты на самом деле разговаривал? -  промурлыкала
она.
     - У тебя нет ни малейшего шанса, - ответил Римо. - Я неподкупен.
     - Посмотрим, - заявила Памела.
     Она уложила его на кровать и занялась молнией его брюк.
     Римо  позволил  ей раздеть его, а когда ее  руки принялись гладить  его
тело, он сказал:
     - Совратительница! Тебе же будет хуже.
     Давным-давно, на самом  раннем этапе обучения, Чиун разъяснил Римо, что
есть  тридцать   семь   стадий,  тридцать  семь  шагов,  как   дать  женщине
наслаждение. Начинается с  внутренней  стороны левого запястья, а  кончается
тем, что женщина визжит в экстазе, хотя редкая женщина не завизжит в экстазе
уже  на седьмой  или восьмой стадии.  Это было воплощение мужской  мечты, но
вместе  с  тем для  Римо это превратило секс в скучное,  утомительное, чисто
механическое действие, и он теперь редко об этом думал.
     - Тебе нравится  повиноваться женщине?  -  спросила Памела, оседав  его
верхом.
     - Это для меня - как острый шип в глазу, - отозвался Римо.
     Она  еще  поиграла его  телом, лаская  его  пальцами  и  языком,  потом
прервала свое занятие.
     - Ну как, ты еще не готов мне все рассказать?
     - Не скажу, если ты перестанешь меня ласкать, - ответил Римо.
     - А я перестану, если ты мне не скажешь, - пригрозила она.
     - Не надо переставать, - попросил Римо.
     - Перестану. Клянусь тебе, перестану.
     - Ой ли? - воскликнул Римо.
     Он развернулся  и прикоснулся  к внутренней стороне ее запястья. Он уже
забыл, в  каком порядке идут  эти  стадии, но,  начав с  запястья, перешел к
локтю, оттуда - к точке на правом бедре, затем - к нервному узлу у основания
позвоночного столба.
     С каждой  последующей стадией она стонала все громче и громче. Груди ее
вздымались, она вся дергалась  и билась в конвульсиях. Римо удовлетворил  ее
желание, держа ее за руки, а тело ее сотрясалось в лихорадочном припадке.
     Кончив, она без сил повалилась на кровать и лежала там  -  изможденная,
вся  покрытая потом.  Римо  прикоснулся  к нервному  центру у нее на  горле,
слегка поиграл им, и она закрыла глаза и уснула.
     Он нежно дотронулся до ее лица.
     - Может быть, мы еще увидимся, - негромко сказал он, выходя из комнаты.
     Но каким-то образом - не зная,  как и почему, - он чувствовал, что вряд
ли.

     Он уже  был на пути в Эрнандес, когда вдруг понял, и столь  потрясающим
было  это  открытие,   что  ему   пришлось  съехать  на  обочину  и  немного
поразмыслить.
     Смит  лгал,  когда говорил  о том,  что Чиун будет ждать Римо. Римо  не
сомневался в этом, но не смог сразу сообразить, что к чему. Теперь он понял.
     Ему, Римо, суждено умереть.
     Это  было одним  из  условий  контракта, заключенного  между  Чиуном  и
Смитом. Римо знал это. Золото непрерывно поступало в деревню Синанджу, но  к
этому  золоту  было привязано  одно  дополнительное  условие: Чиуну придется
убить Римо, когда Смит отдаст приказ.
     Но  почему? Он  не  сделал  ничего  такого,  что  могло бы  подвергнуть
опасности его организацию или всю страну. Почему? Ответа  у него не было, но
где-то  в  самых глубинах сознания  он  знал, что Смит отдал этот  приказ  и
где-то еще глубже он знал, что Чиун этому приказу повинуется.
     Он  чувствовал  жар  собственного  дыхания  и посмотрел  на свои  руки.
Костяшки пальцев, вцепившихся в рулевое колесо, побелели. Ему было страшно.
     Сколько времени  прошло  с  тех  пор, как он в последний раз  испытывал
страх? Он не мог вспомнить. Но на сей раз это был не тот страх, что бьет под
дых, и рвет горло, и увлажняет глаза. Это было чувство печали, а печаль была
чиста и ужасающа.
     У  Римо никогда  не  было никого из родных.  Его  воспитали  монахини в
сиротском  приюте. Ребенком  он  пытался  думать о своих  родителях, пытался
представить   себе  их  лица,  но  в  душе   своей  не  находил  ничего.  Ни
воспоминаний,  ни образов. Кто бы ни  зачал и ни родил его, ни он, ни она не
оставили ни малейшего следа в его сознании.
     У  него не  было отца, пока  он  не стал  совсем взрослым  и  пока Чиун
впервые  не  вошел  в  его  жизнь.  Чиун   научил   его,  как  дружить,  как
повиноваться, как верить, как любить. И теперь  Римо знал,  что эта дружба и
это повиновение, эта вера и эта любовь были  такими же ненастоящими и быстро
проходящими как мелкий дождик в летний день.
     Он  сильнее вцепился  в руль.  Ладно, сказал он себе. Пусть попытается.
Он, Римо,  был хорошим учеником. Он тоже  Мастер Синанджу  и многое из того,
что умеет делать Чиун он умеет делать не хуже. Он будет драться со стариком.
Чиун - великий Мастер, но более восьми десятков лет его жизни пришли и ушли.
Римо может победить. Если он нападет первым, он может...
     Он закрыл  лицо  руками. Никогда он не  сможет напасть на  Чиуна. Ничей
приказ не заставит его сделать это. Никакая причина.
     Но он может убежать. Эта мысль ракетой  пронеслась у него  в мозгу.  Он
может нажать на  газ и  на огромной  скорости  укатить прочь,  добраться  до
атлантического побережья, пробраться  на корабль и  спрятаться  где-нибудь в
горах,  в какой-нибудь  неприметной стране.  Он может бежать и  прятаться, и
снова бежать дальше, бежать, пока  в мире не останется места, где он мог  бы
приткнуться.
     Ракета потускнела и с легким шипением погасла. Римо не готовили  к роли
беглеца.  Он  провел  десять лет  рядом  с  Мастером  Синанджу,  и  ему тоже
предстояло стать Мастером, а Мастер не убегает.
     Альтернативы нет. Чиуну придется убить Римо, ибо он обязан это сделать.
     В  конце  концов, подумал  Римо, все  это  не  имеет никакого значения.
Наиболее существенная часть его и так уже мертва.
     Он  снова  включил мотор, выжал педаль  газа  до  упора  и направился в
сторону Эрнандеса.



     В  кромешной  тьме  безоблачной ночи,  незадолго  до  того,  как первые
предвестники зари осветят  небо,  Харолд Смит поднес  к глазам  инфракрасный
бинокль. Местность в  районе  Эрнандеса была  равнинной и пустынной  -  лишь
жесткая трава да редкий чахлый кустарник.
     Бьюэлл  будет здесь, чтобы  своими глазами увидеть схватку.  Смит  знал
это. А единственное  место,  откуда это можно увидеть  наверняка, -  вершина
скалы,  возвышающейся  над  равниной.  Там, наверху, у  Бьюэлла  выгодная  и
безопасная  позиция.  Смит отложил прибор  ночного  видения  и  направился к
скале.  Его  функции заключаются в том, чтобы позиция Бьюэлла перестала быть
безопасной.
     Он  медленно  обошел  вокруг огромной скалы. Когда он покончил  с этим,
первые  персты зари  уже  пощекотали  небо.  Он может  влезть  наверх.  Если
приложить максимум усилий, то он сможет  вскарабкаться наверх и добраться до
Бьюэлла.
     Но  он  не  сможет вскарабкаться туда достаточно  быстро, чтобы  спасти
Римо.
     Смит вернулся к  себе в гостиничный номер  и проверит  свой  "Барсгод".
Гильзы  были  размером  с  гильзы  от   охотничьего  ружья,  а  само  оружие
предназначалось для партизанской войны. Один выстрел - не  обязательно прямо
в  Бьюэлла,  а  просто  где-то рядом - и  количества летящей  шрапнели будет
достаточно,  чтобы  убить  его.  И  такое  преимущество,  которое давал этот
пистолет, вполне устраивало Смита.
     Он сунул пистолет и гильзы под подушку и попытался уснуть. Он знал, что
может  воспользоваться  этими несколькими часами отдыха. Он  уже  немолод, и
какие  бы  преимущества ни  предоставлял ему  "Барсгод", все это  могло быть
сведено на нет тем, что рефлексы у него уже довольно замедленные.
     Но,  прокряхтев  и  проворочавшись   около  часа,  он  понял,  что  это
бесполезно.  Он  не  уснет. Может быть,  он больше никогда  не  сможет спать
спокойно.  То, что он собирается сделать с Римо Уильямсом,  навеки лишит его
права на спокойный и безмятежный сон.
     Как все это случилось? Он задавал себе этот вопрос  снова и снова. Смит
не был ассассином.  Он  - честный и уважаемый человек. И тем не менее,  все,
что  он сделал с Римо, - преступление. Он избрал  Римо для работы  на  КЮРЕ,
потому что у Римо не было никого и ничего. И он отнял у Римо его собственное
"я", его мечты,  его жизнь, и  вынудил его  служить, и начал, не раздумывая,
посылать  его от  одной опасности к другой только  потому, что  Римо получил
соответствующую подготовку. Он пристально  следил  за, тем, чтобы все, с кем
Римо сошелся слишком близко, уничтожались ради обеспечения секретности КЮРЕ.
А теперь  он дал приказ  не просто уничтожить самого  Римо  Уильямса,  но  и
окончательно унизить  его. Он  приказал ближайшему  из  всех друзей, которые
когда-либо были у Римо, убить его.
     Как это случилось? Как? Когда Римо перестал быть для Смита человеком, а
превратился просто в инструмент в  руках его организации? Когда  Смит забыл,
что  Римо,  да и все прочие - это живые люди, а не тупой скот, который можно
погонять кнутом?
     Но он знал ответ на эти вопросы. Живые люди перестали что-либо для него
значить в тот день, когда он,  Смит,  взвалил на себя ответственность  перед
Соединенными Штатами Америки. Если взглянуть на дело широко, то жизнь Римо -
небольшая цена за безопасность мира.
     Предрассветную   серость   сменило   яркое   солнце,   расцветшее   над
Калифорнией, а Смит так и не уснул. Он подумал было о Чиуне, но Чиун и сам -
человек одного склада со  Смитом. Чиун знает,  в чем заключается его долг, и
он  исполнит его  и вернется в  Синанджу,  и  будет  доживать  свои  век как
почитаемый старейшина родной деревни.
     И он тоже, вне  всякого  сомнения,  до  конца своих дней будет мучиться
бессонницей, думая о Римо.
     Смит вздохнул,  сел на кровати  и провел руками по лицу.  Долг - глупое
слово,  дурацкое  понятие.  Смит  всю  жизнь  ненавидел  всяких  идеологов и
фанатиков и  никогда не думал, что ему придется принести в  жертву  друга во
имя идеи, пусть даже такой возвышенной идеи, как мир во всем мире.
     И сколько  продлится такой мир, сердито спросил  он себя. До той  поры,
пока не  явится еще  какой-нибудь  маньяк,  обладающий  силами и  средствами
развязать мировую войну? До той поры, пока еще какая-нибудь группа фанатиков
не решит принести человечество в жертву очередной бредовой идее? И так ли уж
ценен долг, если он вынуждает вас стать убийцей?
     Он подошел к окну. Все его страдания не имеют никакого смысла, как пыль
на  ветру. Ему  не  обязательно  называть  это  долгом.  Это  можно  назвать
психическим здоровьем или патриотизмом,  или  милосердием,  или жертвой, или
даже убийством. Не имеет значения, как. Единственное, что  имеет значение, -
так только  то, что это должно быть  исполнено, а он, Смит,  -  тот человек,
которому предстоит это исполнить.
     В своем отчаянии Смит находил  даже какое-то успокоение. Он прожил  всю
свою жизнь, делая  то, что должен был делать, и он будет и дальше делать то,
что должен,  вплоть  до  самого последнего своего дня.  И именно в этом, как
понимал Смит, и состояла причина того, почему его  жизнь была столь пуста  и
скучна.
     Осознав  это,  он смог  наконец  заснуть. Последней  его  мыслью  было:
интересно, а где сейчас Чиун?

     Чиун,  незримо для Смита, провел ночь на  месте  предстоящего сражения.
Облаченный  в  траурное  белое  одеяние,   старик  опустился  на  колени  на
бесплодную землю и зажег свечу.
     Было прохладно, но он не чувствовал холода. Он поднял глаза и уставился
в беззвездное кобальтовое небо. Он молил богов  подать ему знак. Он молил об
этом всех богов Востока и Запада, он умолял их избавить  его  от обязанности
убить собственного сына. Ибо Римо для старика  значил не меньше, чем  родной
сын, наследник всего того  знания, и любви, и силы, которые Чиун накопил  за
свою долгую жизнь.
     - Помогите мне, о боги, - произнес он хриплым шепотом.
     И стал ждать.
     Он  думал о  Римо и  о старинной легенде, которая свела их,  -  сказка,
хранящаяся в  памяти  Синанджу и гласящая,  что  настанет день, когда Мастер
Синанджу вернет  к жизни мертвого ночного тигра,  ходящего по земле в облике
белого человека, но на самом деле являющегося инкарнацией Шивы, разрушителя.
Человек  - Римо - был лишь внешней оболочкой, скрывающей священный дух. Чиун
мог  убить  человека,  но  кто из  смертных - пусть  даже Мастер  Синанджу -
осмелится убить Шиву?
     - Помогите мне, о боги, - повторил Чиун.
     Свеча погасла.
     Он снова  зажег ее.  Слово  Мастера,  данное  при заключении контракта,
столь же свято  и нерушимо,  как  и надпись на камне. Он дал слово  Смиту  в
обмен  на такое  количество  золота,  что  Синанджу  не  будет  голодать  до
скончания века.
     Но Смит  не знал,  о  чем он просит. 0и не знал легенду о  Шиве.  Люди,
подобные Харолду  Смиту, не верят в такие вещи. Они верят  только тому,  что
слово Мастера Синанджу крепко.
     - Помогите мне, о боги, - сказал Чиун в третий раз.
     Порыв ветра опять задул свечу. Других знаков не было.
     Чиун не стал  зажигать  свечу снова.  Он  сидел в  темноте -  одинокий,
безмолвный.
     Он плакал.



     Марсия, сидя внутри полой скалы, в перископ рассматривала внешний мир.
     - День  сегодня чудесный,  -  заметила она и хихикнула.  - Великолепный
день для наступления конца света.
     Бьюэлл кивнул и пригладил свои зализанные назад волосы.
     - Но  мне не  хотелось бы чтобы ты это  сделал просто так, - продолжала
Марсия.
     - Что ты имеешь в виду?
     -  Я не хочу чтобы  ты сам  все  сделал, а  потом  сказал мне, что  все
готово.  Я хочу видеть все. Шаг за  шагом,  -  пояснила она. - Я хочу видеть
все, что ты делаешь, и понимать, что ты делаешь.
     - Хорошо, - согласился Бьюэлл. - Начнем сейчас же. Пошли.
     Он встал из-за столика, за которым пил  свой травный чай,  и подошел  к
одному  из  компьютерных   терминалов,  стоявших  вдоль  стен  в  его  жилых
апартаментах.
     Он щелкнул выключателем, нажал на  какие-то клавиши и разделил экран на
две половинки.
     -  Так, сначала слева, -  сказал  он. - Это  номер один. - Он налил еще
какие-то  клавиши, и на левой половине экрана зажглась надпись "Готово". Это
-  ракеты  русских,  -   объяснил  Бьюэлл.  -  Я  уже  внедрился  в  систему
компьютеров, которые ими управляют. А теперь номер два...
     Он нажал еще несколько клавиш,  и вскоре слово  "готово" появилось и на
правой половине экрана.
     - Номер  два  -  это Соединенные Штаты.  Теперь ракеты обоих государств
готовы нанести удар.
     - А как ты их приведешь в движение?
     - Чтобы  запустить русские  ракеты, я  просто  наберу  команду  "Один -
огонь" и шифр. Вот и все что нужно. А чтобы запустить американские, я наберу
"Два - огонь" и шифр. Они уже запрограммированы и готовы взлететь.
     - А откуда ты знаешь, куда они полетят? - спросила Марсия.
     -  С  этим  мне  вообще   ничего  не   надо   делать.  Русские   ракеты
запрограммированы  на  то,  чтобы  поразить  цели   на  территории   США,  а
американские нацелены на СССР. Я просто оставил все как есть.
     - Во всем этом мне никогда не разобраться, - вздохнула Марсия.
     - Ты  что, мне не веришь? -  возмутился Бьюэлл.  -  Я-то  давно во всем
разобрался. Если  бы  я захотел перенацелить  все  эти  ракеты, например, на
Южную Африку, я бы просто написал на экране: "один", потом ввел бы  широту и
долготу  Южной Африки,  потом  дал  бы команду "огонь". И ракеты полетели бы
туда, куда я приказал.
     -  А  американские  ракеты ты бы так же перенацелил? - поинтересовалась
Марсия.
     Бьюэлл кивнул.
     -  Просто ввести широту и  долготу - вот и  все. Они сами наведутся  на
цель после запуска. Я уже разобрался со всеми координатами.
     - Ты великолепен, Абнер. Просто великолепен.
     - Верно, - согласился Бьюэлл.
     - Ты сказал, что для запуска тебе нужен шифр. Какой он?
     - Он у меня где-то  в  голове, - ответил Бьюэлл. - Когда понадобится, я
его вспомню.
     - А координаты? - продолжила допытываться Марсия.
     Бьюэлл  махнул рукой в сторону  одного  из  компьютерных терминалов, на
котором в беспорядке были навалены стопки бумаги.
     - Они у меня где-то записаны. Где-то там. Я же сказал тебе, что они нам
не нужны.
     - Да-да. Конечно, - отозвалась Марсия.
     Она  отошла от Бьюэлла, как бы ненароком задела локтем стопку бумаг,  и
они разлетелись.
     - Какая ты неуклюжая, - проворчал Бьюэлл.
     - Извини.
     Она нагнулась и  принялась  подбирать бумаги.  Найдя листок со  списком
городов  и двумя столбиками  цифр, она сунула  его под  рукав блузки;  потом
вернула стопку бумаг на место.
     Бьюэлл этого не заметил: он вызывал на компьютер какие-то новые данные.
В конце концов он  вернулся к поделенному надвое экрану с  надписью "Готово"
на обеих половинках.
     - Ну вот,  все готово для большого тарарама,  - удовлетворенно произнес
он.
     - Очень хорошо, - одобрила Марсия.
     - Но сначала  у  нас  будет небольшое развлечение на  открытом воздухе.
Пошли наверх, - сказал Бьюэлл.
     - Я поднимусь через минуту,  - отозвалась  Марсия.  -  Сначала  немного
приведу себя в порядок.
     - И переоденься. Надень что-нибудь симпатичное, когда пойдешь наверх, -
велел он. - Может, костюм пещерной девушки?
     - Обязательно, - пообещала Марсия.
     Услышав,  что  дверь,  ведущая  наверх,  захлопнулась, Марсия  вытащила
из-под рукава список с координатами и села за компьютер. Она работала быстро
и  уверенно и скоро перепрограммировала все американские ракеты, перенацелив
их с  Москвы и  других городов СССР  на Нью-Йорк, Вашингтон.  Лос-Анджелес и
Чикаго. Программы, управляющие  полетом русских ракет, она трогать не стала:
они по-прежнему оставались нацеленными на Соединенные Штаты.

     Харолд  Смит  был  готов.  Распластавшись за крупным камнем,  он  ждал,
наведя бинокль на вершину плато возвышавшегося над местом предстоящей битвы.
     Около полудня  одинокая фигура появилась  на  плато, подошла к краю  и,
подобно  полководцу,  обозрела  окрестности.  Смит  вжался  в  землю,  потом
украдкой выглянул  и увидел, что этот человек сидит в шезлонге на самом краю
скалы.  Это  был Абнер  Бьюэлл. Смит по-пластунски пополз  к противоположной
стороне скалы.
     Добравшись  до ее  подножия, он  ощупал лежащий  в  кармане  "Барсгод".
Тяжесть оружия дала ему  чувство извращенного  удовлетворения. Сегодня умрет
Римо,  а  Чиун начнет готовиться к отъезду в Корею, а Харолд Смит вернется в
санаторий Фолкрофт  и,  вероятно, никогда не  выйдет  оттуда  живым, а КЮРЕ,
вероятно, прекратит свое  существование.  Но, благодаря  "Барсгоду",  Бьюэлл
тоже умрет.
     А весь остальной мир будет продолжать жить.
     Да будет так, подумал Смит.

     Солнце стояло высоко и светило ослепительно-ярко,  когда  Римо вышел на
открытую  поляну и приблизился к тщедушной  фигурке,  облаченной  в белое  и
стоящей неподвижно, как статуя. Когда  Римо подошел поближе, Чиун поклонится
ему.
     Римо  не ответил на  поклон. Он стоял,  как человек, прошагавший тысячу
миль,  неся на  плечах  мешок камней. Плечи  его  были ссутулены, и глубокая
складка пролегла между покрасневшими глазами.
     - Я не думал, что когда-нибудь дойдет до этого, - негромко произнес он.
     Лицо Чиуна ничего не выражало.
     - А что такое "это"?
     -  Не играй со мной словами, па... - Римо осекся на полуслове. Губы его
скривились в горькой усмешке. - Папочка, - договорил он и плюнул на землю.
     Веки Чиуна дрогнули, но он ничего не сказал.
     -  Ты пришел  затем,  чтобы  убить  меня, - заявил Римо.  Голос  его не
обвинял, в нем звучала только мрачная и скорбная покорность судьбе.
     - Мне так было приказано, - произнес Чиун.
     - Ах да, контракт, - усмехнулся  Римо. - Верно. Деньги для Синанджу. Не
забудь про деньги, Чиун. Надеюсь, тебе заплатили вперед. Твои предки никогда
тебе не простят, если тебя надуют. Великий бог Синанджу. Деньги.
     - Ты жесток, - негромко сказал старик-кореец.
     Римо рассмеялся. Смех его прозвучал грубо и резко в полуденном зное.
     - Точно, Чиун. Повторяй про себя эту  фразу. Когда будешь убивать меня,
неотрывно думай о том, насколько я жесток.
     - Быть может, я не смогу убить тебя, - заметил Чиун.
     - Еще как сможешь. Но я не стану облегчать твою задачу, - ответил Римо.
- Я не стану драться.
     - Ты будешь стоять покорно, как жертвенный баран? - спросил Чиун.
     - Пусть будет баран,  если  тебе так нравится, но будет  по-моему. Тебе
придется убить меня там, где я стою.
     - Тебе дозволено драться, - сказал Чиун.
     - Но  мне также дозволено и не драться. Извини, Чиун. Это мне предстоит
умереть. Я свободен в выборе способа собственной смерти.
     - Не подобает ассассину так вести себя, - заметил Чиун.
     - Ассассин! Это ты  - ассассин. Чиун  - великий ассассин.  - Глаза Римо
наполнились  слезами.  -  Так  вот,  я  хочу  дать  тебе  что-то  такое, что
напоминало бы тебе обо мне. Подарок память от сына. Когда  ты будешь убивать
меня, Чиун, то ты не будешь  никаким ассассином. Ты будешь мясником. Вот мой
подарок. Унеси его с собой в могилу.
     Он разорвал ворот рубашки и поднял подбородок, обнажая горло.
     -  Ну,  вперед, - скомандовал он, не  сводя наполненных слезами глаз со
старика. - Приступай к работе и покончим с этим.
     - Ты мог бы устроить здесь на меня засаду, - произнес Чиун. - Ты мог бы
убить меня, когда я сюда прибыл.
     - Я этого не сделал, - отозвался Римо.
     - Почему ты не хочешь драться со мной?
     - Потому что, - ответил Римо.
     - Обычный  глупый ответ  бледного куска  свиного уха, - выпалил Чиун. -
Что ты хочешь сказать этим своим "потому что"?
     - Просто потому что, - упрямо повторил Римо.
     - Потому что тебе невыносима мысль, что ты можешь причинить мне боль, -
сказал старик.
     - Вовсе нет, - заявил Римо.
     - Это правда. Ты знал, в чем заключается мое задание. Ты мог бы напасть
первым.
     Римо в ответ только отвернулся.
     - Сын мой, - упавшим  голосом сказал Чиун. - Неужели ты не  видишь, что
другого пути нет?
     - Я люблю тебя, папочка, - ответил Римо.
     - Да, - согласился Чиун. -  И именно потому ты  будешь драться со мной.
Мы не должны разочаровывать зрителей.
     Он выпрямился во весь рост, затем поклонился своему противнику.
     На этот раз Римо ответил на поклон.

     Они  все говорили  и  говорили,  и  раздражение Бьюэлла  росло.  Хватит
болтать, деритесь, посылал он  им мысленные команды. Он  оттолкнул шезлонг и
сел на краю скалы, свесив ноги вниз.
     Старик-азиат,  подумал  Бьюэлл,  совсем не смотрится  как какой-то  там
доктор Смит. Но  Римо  -  это тот самый Римо,  которого  он видел на экранах
мониторов, тот самый, который преследовал его,  Бьюэлла, в течение последних
нескольких дней. Вплоть до нынешнего дня, когда он умрет.
     Бьюэлл увидел, как  старик-азиат поклонился, и  Римо ответил на поклон.
Интересно, подумал Бьюэлл, а знает Римо,  что с  ним сейчас будет? Вероятно,
нет. Римо  слишком  самоуверен, и  Бьюэлл  тешил  себя мыслью  о  том, какое
наслаждение доставит ему сцена убийства Римо.
     Азиат нанес удар первым.  Он был маленький, но  проворный,  как  белка.
Казалось,  что он оторвался  от земли, на  мгновение завис в воздухе и нанес
резкий рубящий  удар с такой свирепостью и силой, что мог бы отрубить голову
лошади.
     Первый удар цели не достиг - Римо увернулся, тоже  двигаясь так быстро,
что его очертания  смазались. Затем он с двойным разворотом взвился в воздух
и пошел на снижение, поджав обе ноги. В последний  момент  он резко выбросил
ноги вперед, и  они  врезались старику в  живот. Фонтан алой крови брызнул у
старика-азиата  изо  рта. Доктор  Смит, пошатываясь,  отступил на  несколько
шагов, пытаясь сохранить равновесие, но Римо набросился на него.
     - Ну же, давай, доктор Смит, - негромко произнес Бьюэлл.
     На какое-то короткое мгновение  показалось,  что  Римо  победил. Старик
пятился назад и едва не упал. Но в самый последний момент, вместо того чтобы
падать,  он  распрямился, как  пружина, при  этом  руки его рассекли воздух,
подобно остро отточенным лезвиям. Голова Римо, резко  дернувшись, откинулась
назад. Он попытался увильнуть, но азиат сделал еще один выпад руками, и Римо
не успел и голову повернуть,  как  старик уже схватил его за  горло и  резко
дернул. Раздался звук - словно заплакал ребенок, но тут же оборвался. И Римо
опустился на колени. И в тот же момент старик высоко поднял руку. В ней была
какая-то пузырящаяся кровавая масса, вынутая им из горла Римо.
     Бьюэлл издал вопль торжества и вскочил на ноги.
     - Я победил! - заорал он.
     Его  совсем  не  заботило  то,  что победитель в схватке, старик-азиат,
зашатался, уронил  на землю кровавую  массу,  которую держал в руке,  и  сам
повалился бесформенной грудой. Тонкая струйка крови,  вытекающая у него  изо
рта, ярко блестела в лучах ослепительно сверкающего солнца.
     - Чо-орт, - пробормотал Бьюэлл сквозь зубы. -  Ну и боец же этот доктор
Смит.
     - Это был не Смит, - раздался негромкий голос за спиной у Бьюэлла.
     Бьюэлл  резко  развернулся. На противоположном краю плато  стоял  седой
человек средних лет, в  очках в стальной  оправе  и костюме-тройке. В правой
руке он держал пистолет размером с электродрель.
     - Что вы сказали? - не понял Бьюэлл.
     - Я сказал, что он - не Смит. Смит - это я.
     На губах у Бьюэлла заиграла неуверенная улыбка, но когда он увидел, что
ствол огромного пистолета не дрожит, улыбка погасла. Человек с пистолетом не
собирался  шутить, а  в  глазах за стеклами  очков  в  металлической  оправе
застыло выражение  отчаяния  -  того  самого  отчаяния,  которое  превращает
обыкновенных людей в убийц.
     - Что вы хотите сказать?
     Бьюэлл с трудом проглотил комок в горле.
     Глаза  Смита  на  долю  секунды стрельнули в сторону двух мертвых  тел,
неподвижно распростертых внизу на равнине.
     - Я хочу сказать, что пора положить конец безумию, - проскрипел он.
     - Да ладно... - начал было Бьюэлл, но Смит оборвал его:
     -  Я знаю, что психическое  здоровье не  играет  никакой  роли  в вашей
жизни, - сказал он. - Не может быть  психически нормальным человек, решивший
взорвать мир, потому что для него это - просто новая игрушка. Кое-кто из нас
полагает, что безопасность мира - это  не  игра. И следовательно, кое-кто из
нас готов убивать ради этого. - Он снова глянул вниз. - И даже умереть  ради
этого.
     - Если вы - Смит, То кто же эти двое?
     - Они работали на меня, - ответил Смит. - Ладно, хватит разъяснений.
     Указательный палец  Смита напрягся,  но  прежде чем он  успел нажать на
спусковой крючок, горло  его  обвила чья-то сильная рука, а в висок ткнулось
дуло пистолета.
     - Пока еще нет, - произнес женский голос. - А ну, брось пушку.
     Смит услышал щелчок взводимого курка. Так Бьюэлл, оказывается, не один.
Бьюэлла  он  мог  убить, но эта  женщина убьет его, и конец  света все равно
наступит  по  расписанию. Придется  подождать. Надо попытаться разделаться с
ними обоими.
     Он опустил "Барсгод" и отшвырнул его в сторону Бьюэлла.
     - Ты  и  в самом деле обладаешь массой всевозможных талантов, Марсия, -
восхитился Бьюэлл, а Марсия отпустила шею Смита. - Эй, я же сказал, пещерный
костюм.
     Смит повернул голову и увидел женщину в джинсах и белой блузке.
     - Я  думаю, пора похерить  всю эту  фигню с сексапильными  кошечками, -
резко ответила она Бьюэллу.
     Смит  сделал несколько шагов в сторону  от женщины. Бьюэлл сначала было
удивился, потом пожал плечами и направился  к упавшему на землю  "Барсгоду".
Из  пистолета  ТТ советского  производства, находившегося  в руке женщины по
имени Марсия, вылетела пуля и сделала вмятину в вулканической породе как раз
рядом с тем местом, где лежал пистолет Смита.
     - Не трогай  его,  Бьюэлл,  -  приказала Марсия и  направила ТТ точно в
грудь Бьюэллу. Мне  нужен шифр,  позволяющий ракетам взлететь, - проговорила
она. Смит подумал, что глаза  у нее такие же темные и такие же жестокие, как
у акулы.
     - Что такое? - изумился Бьюэлл. - Ты что, работаешь на него?
     Марсия улыбнулась.
     - Я  работаю  на Комитет  государственной  безопасности Союза Советских
Социалистических Республик, - с гордостью заявила она.
     - Ты - русская? КГБ? - опешил Бьюэлл.
     - А  с какой бы стати  я решила провести так много  времени и  обществе
такого,  как ты?  - скривив губы, сказала Марсия. -  Я  бы  хотела напомнить
тебе,  Абнер, что время поджимает. А у меня в руках пистолет. Будь так добр,
сообщи мне шифр.
     - Но ракеты нацелены и на Москву, - заметил Бьюэлл.
     -  Больше  нет.  Американские ракеты  уже  перенацелены.  Все  до одной
американские ракеты упадет на американские города.
     -  Тогда  подумай  о себе.  -  Бьюэлл  предпринял  последнюю  отчаянную
попытку. - Если  все они  взорвутся в этой  стране,  ты  тоже погибнешь.  Ты
сгоришь заживо.
     -  И Советский Союз будет  править  миром,  -  заявила  Марсия.  -  Это
небольшая цена - умереть ради такого славного дела.
     - Так заплати эту цену сейчас, - раздался еще чей-то голос.
     Смит обернулся  и увидел, что  на плато  вылезла еще  одна человеческая
фигура. Это была светловолосая  женщина,  говорившая  с британским акцентом.
Она прицелилась и, не раздумывая, выстрелила в русскую.
     Но еще  не  раздался  звук  выстрела из пистолета Памелы Трашвелл,  как
Марсия  выстрелила  тоже.  Обе женщины отлетели назад, словно две гигантские
руки сбили  их с  ног. У Памелы был разорван живот -  красное  пятно крови и
внутренностей. Некогда прекрасное лицо русской изменилось до неузнаваемости,
превратившись в кровавое месиво. Ее ноги рефлекторно слегка дернулись. Всего
один раз, и она замерла.
     Смит сделал  шаг  в сторону Бьюэлла, но худощавый молодой  человек  уже
держал в руках "Барсгод".
     - Эти женщины нуждаются в помощи, - сказал Смит.
     - Они получат помощь на небесах, - заметил Бьюэлл. - Да и все мы тоже -
мы там очень скоро окажемся.
     - Вы сумасшедший, - заявил Смит.
     - Нет, я просто устал, -  возразил Бьюэлл. Его  гладкое лицо  пересекла
кривая ухмылка.  - А знаете, по-моему, я не стану  убивать вас  после  всего
этого.  По-моему,  я оставлю  вас при себе, и мы вместе станем ждать, пока в
небе не появится огромный огненный шар. Как вам это понравится?
     - У вас нет шансов, - заметил Смит.
     - Почему нет?
     Смит  сделал несколько осторожных шагов  в сторону Марсии.  Ее пистолет
лежал рядом с ее трупом.
     - Потому что  вам не удастся помешать  мне  сделать то, что  я  хочу, -
сказал Смит. - Пистолет не заряжен.
     - Это мы сейчас проверим, - заявил Бьюэлл и направил пистолет в землю.
     Смит внимательно следил за ним. Бьюэлл нажал на курок. Грохнул выстрел,
пуля ударилась о поверхность  скалы, и Смит юркнул за труп  Марсии. Раздался
оглушительный взрыв, пуля разорвалась,  и осколки веером разлетелись во  все
стороны. В  ярком  солнечном  свете все это напоминало звездный дождь. Тело,
которым прикрылся Смит, содрогнулось, когда в него впились осколки шрапнели.
     Один  из осколков  срикошетил  и  вонзился  в  мозг Бьюэлла. Он выронил
"Барсгод" и  медленно  опустился на  колени.  Тело  его  дернулось, а  потом
раздался еще один приглушенный взрыв - сам осколок  тоже  разорвался  внутри
головы Бьюэлла. Бьюэлл  повалился ничком, ткнулся лицом в землю  и больше не
шевелился.
     Смит  медленно поднялся с земли. Он был  просто  изумлен,  что  остался
невредим  и  что  все  осколки   шрапнели  пролетели  мимо.  Голова  Бьюэлла
напоминала  какую-то жуткую  святочную  маску.  Глаза лопнули.  Зубы усыпали
землю вокруг него, как  жареные  кукурузные  зерна. Зализанные  волосы  были
спутаны, измазаны  кровью и заляпаны  мягким серым веществом, выплеснувшимся
из черепа через зияющую дыру в самой макушке.
     Смит выпрямился.  Его  била  сильная дрожь. Не  упусти  победу  сейчас,
сказал он  себе. Он был  готов к смерти,  но смерть прошла мимо.  Теперь ему
надо было  переключить свои мысли на другие  проблемы. Такие,  как  демонтаж
компьютеров  Бьюэлла. Такие, как прекращение игры, которая могла привести  к
тому, что Россия и Америка обе нанесут ракетный удар в самое сердце Америки.
Это надо сделать в первую очередь.
     Это его долг. Это его долг перед многими людьми. Перед Римо и Чиуном.
     Он прикрыл глаза ладонью  от солнца и посмотрел вниз, на  равнину. Тела
Римо и Чиуна исчезли.
     Кто мог их унести?
     Он обшарил  глазами горизонт, чувствуя, как в груди у  него поднимается
какое-то странное чувство.  Почему-то  потеря тел  показалась  ему столь  же
трагичной, как и потерн самих Римо и Чиуна. Они оба были  принесены в жертву
благороднейшему делу. Даже  в свой последний  день, когда ему  суждено будет
отправиться в  ад,  Смит  сможет сказать это  в свою защиту. Но потерять  их
тела...
     Его  переполняло  чувство  стыда, и  он  не  нашел ничего лучшего,  как
опуститься  на  землю  в  окружении   трех  гротескно  изуродованных  тел  и
заплакать, словно потерявшийся ребенок.
     Он плакал о Римо - невинном  человеке, которого он так легко предал, он
плакал о  Чиуне - старике,  которого он заставит убить собственного сына; он
плакал о себе - об  усталом,  разочарованном человеке,  которому  больше  не
снятся сны, а вся жизнь превратилась в один сплошной кошмар наяву.
     Он не слышал звука приближающихся шагов.  Да и сами  шаги были неслышны
для человеческого уха.
     - Никогда не жалел, что у тебя нет фотоаппарата?
     Это был голос Римо.
     Смит поднял глаза, и Чиун чуть свысока усмехнулся. Оба они стояли перед
Смитом, живые и невредимые.
     - Вы живы, - выговорил он.
     - Вы очень  проницательны, о  император, -  раболепно  произнес Чиун  и
низко поклонился.
     - Я.. - Смит осекся, встал и быстро  вытер глаза рукавом.  - Мне что-то
попало в  глаз. Я никак не мог достать. -  И  не ожидая ответа, он указал на
кровь на руках Чиуна. - Я видел, - сказал он. - Вашу схватку.
     Чиун  охнул, увидев  на  руках  кровь, и  быстро спрятал руки в  рукава
кимоно.
     - Простите меня, о  наблюдательнейший,  -  произнес он. - Я так спешил,
что забыл смыть сок куриной печенки.
     Он повернулся  к Смиту спиной, поплевал на  руки  и  энергично потер их
друг о друга.
     Смит перевел взгляд на Римо, но Римо исчез.
     Подавив крик, Римо перебежал на другой конец площадки, туда, где лежала
Памела, и склонился над ее телом. Смит увидел, что он щупает ей пульс, потом
к нему присоединился  Чиун и оторвал полоску от  кимоно. Он  свернул из  нее
тампон,  чтобы  промакнуть  кровь,  но  за  несколько  секунд ткань насквозь
пропиталась кровью. Чиун покачал головой.
     - Зачем ты пришла, ты, приключение на мою задницу? - задыхаясь, спросил
Римо.
     Мышцы ее лица напряглись. Огромным усилием она раскрыла глаза.
     - Не надо говорить, - сказал Римо.
     -  Надо, -  еле выговорила она. Кровь  пенилась в  углу рта. - Мы убили
его?
     -  Мы  убили его, - ответил Римо. - Тебе не надо  было  приходить  ради
меня.
     - Не ради тебя. Ради Англии. Это моя работа. Мы спасли мир?
     - Да, Памела, - ответил Римо. - Мы молодцы. Как ты меня нашла?
     - Подкупила клерка в мотеле. Подслушал твой телефонный разговор. Сказал
мне, где. -  Она попыталась  улыбнуться, и изо рта потекла струйка крови.  -
Всегда знала, что ты лгун.
     Римо  стиснул зубы.  Кожа вокруг ее век уже начала бледнеть.  Она скоро
умрет.
     - Спасла жизнь твоего друга, - поведала Памела.
     Жаль, что я не могу спасти твою, подумал Римо. Но только кивнул.
     - Мы  сделали  это,  -  произнесла Памела. Голос  ее становился  совсем
неразличим. Римо наклонился к ней пониже, и она сказала - Римо.
     - Что?
     - Сделай это еще раз, пожалуйста.
     - Что сделать?
     Медленно, руками  слабыми,  как  у  ребенка,  она  взяла Римо за руку и
поднесла ее к своему левому запястью. Он едва прикоснулся  к ее коже, как ее
глаза погасли.
     Римо  выпрямился. Глаза у него повлажнели. Он, не отрываясь, смотрел на
тело, и Смит услышал, как он бормочет:
     - Вот так-то, дорогая.

     Римо и Чиун вместе со Смитом прошли в подземную крепость Бьюэлла, чтобы
убедиться, что там больше никто не прячется.
     Подземные  апартаменты  были пусты а компьютеры привели Смита в  полный
восторг.
     -  Боже мой! - воскликнул он.  - Тут  хранится информация о  мельчайших
деталях оборонительных систем Советского Союза и Америки.
     Он  подпрыгнул  от радости  и принялся что-то набирать  на  клавиатуре,
время от времени издавая возгласы удивления и восторга.
     Потом он снял трубку телефона.
     - Зовете на помощь? - поинтересовался Римо.
     Смит посмотрел на него с отсутствующим выражением лица.
     -  Звоню  в  Фолкрофт.  Я тут  все  настроил  так, что  мои  компьютеры
перепишут и усвоят всю информацию, какая тут есть.
     - Мы вам больше не нужны? - спросил Римо.
     - Нет, я сам справлюсь. Вы можете идти.
     -  Хорошо, - обрадовался  Римо. Уже  стоя в  дверях, перед  выходом  на
вершину плато, он обернулся и спросил: - Смитти, а почему вы плакали?
     - Я же сказал вам, - ответил Смит. - Мне что-то попало в глаз.
     Он отвернулся и занялся компьютером.

     - Так  ты  убил бы  меня? -  спросил Римо Чиуна,  когда  они пересекали
поросшую жесткой травой поляну у подножия скалы.
     - Склюет ли дрозд червяка на земле?
     - Что это значит? - не понял Римо.
     - Это значит, предаст ли прилив луну, направляющую его к земле?
     - А?
     - Тебя ничему невозможно научить, - заявил Чиун.
     Они поднялись на небольшой пригорок, с которого было видно шоссе.
     - Так ты бы убил меня?
     - Разевай пошире свою большую пасть и узнаешь, - ответил Чиун.
     Они оба сели в машину Римо.
     - Не думаю, что ты меня убил бы, - сказал Римо и завел мотор.
     Чиун фыркнул.
     - Потому что ты меня любишь, - продолжал Римо.
     Чиун фыркнул.
     - Ты ведь любишь меня.
     Старик возвел глаза к небу.
     - Так ведь? - настаивал Римо.
     -  Ква-ква-ква! -  крикнул Чиун  и запрыгал  на сиденье. - Ты  -  самое
шумное белое существо, которое когда-либо жило на этой земле. Люблю тебя? Да
нужно невероятное усилие воли, чтобы просто терпеть тебя.
     Римо улыбнулся и выехал на шоссе.

Last-modified: Tue, 23 Jan 2001 16:36:24 GMT

Оцените этот текст: