Раймонд Чандлер. Человек, который любил собак

     <i>Перевод Т. Бородай</i>
     <i>Детектив  США:  Сборник. Выпуск  7.  М.:  Издательство  "Ренессанс"  СП
"ИВО-СиД", 1992</i>

     Выдающийся  представитель  американской детективной  литературы Раймонд
Торнтон  Чандлер  (родился  в  1888  -  умер  в  1959  гг.)  был  не  только
непревзойденным мастером  короткой  детективной повести, не только  одним из
крупнейших  представителей  и  даже  основателей  так  называемого  "крутого
детектива",  но  и  самым  известным  его теоретиком.  В  своем  программном
теоретическом  произведении  - эссе "Простое  искусство убивать", вышедшем в
свет в 1949 г., - он обобщил личный опыт написания книг в новом стиле.
     При  всей   их  развлекательности   произведения   Чандлера   предельно
реалистичны, даже натуралистичны, а  их сюжеты некоторые критики возводят  в
ранг   достаточно  высоких  образцов  художественной   литературы.   Уровень
произведений   Чандлера  был  признан  удовлетворительным   даже  выдающимся
писателем,  лауреатом  Нобелевской  премии  Уильямом  Фолкнером:  по  роману
Чандлера "Долгий сон" он написал сценарий для фильма.

        1
     Перед дверью дома стоял новехонький серебристо-серый седан "де Сото". Я
обошел его и поднялся по трем белым ступенькам, очутившись перед  стеклянной
дверью, за  которой шли вверх  еще три  ступеньки, устланные ковром. Я нажал
кнопку звонка на стене.
     В  ту же  секунду  раздался такой лай,  что я думал,  крыша  обвалится.
Лаяли, выли и визжали не меньше дюжины собак, а я  разглядывал сквозь стекло
помещавшуюся в  нише  небольшую контору  с  письменным  столом и приемную  с
кожаными стульями и столиком,  какие бывают в миссионерских резиденциях.  На
стене  висели  три  диплома, столик был  завален  номерами  собаководческого
журнала.
     В   глубине  дома  кто-то   успокоил  собак,  потом  внутренняя   дверь
отворилась, и на  каучуковых подошвах  неслышно  вошел  маленький миловидный
человечек  в  рыжеватом халате,  с приветливой улыбкой  под прямой  ниточкой
усов. Он оглядел меня со всех сторон и даже заглянул мне под ноги, но собаки
не увидел. Улыбка его стала на пару градусов холоднее.
     -   Всякий  раз,  как  только  услышат   звонок,  они  начинают  ужасно
волноваться. Я пытался их отучать, но безуспешно. Им,  видите ли, скучно,  а
звонок - это значит посетитель.
     -  Ага, - сказал я и протянул ему свою карточку. Он внимательно  прочел
ее,  перевернул,  посмотрел  с обратной стороны, снова перевернул и  еще раз
прочел.
     - Частный детектив, - проговорил он негромко, облизывая сухие губы. - А
я - доктор Шарп. Чем могу служить?
     - Я ищу украденную собаку.
     Его  глаза  вспыхнули.  Мягкий  маленький  рот  сжался.  По  всему лицу
медленно разливалась краска. Я сказал:
     - Речь не о том, что вы украли собаку, док. Кто  угодно может поместить
животное в  подобное  заведение. Не станете же  вы  каждый  раз  ломать себе
голову, их собственное оно или нет, верно?
     - Однако предположение все равно малоприятное, -  ответил он холодно. -
Что за собака?
     - Овчарка.
     Он  долго тер тонкий ковер носком  ботинка,  разглядывая потолок в углу
комнаты. Краска сошла с его лица, и теперь оно почти сияло белизной. Наконец
он произнес:
     -  У меня  здесь  только одна  овчарка,  и я знаю  ее  хозяев. Так что,
боюсь...
     - В  таком  случае,  вы не будете возражать,  если я взгляну  на нее, -
вмешался я, направляясь ко внутренней двери. Доктор  Шарп не шевельнулся. Он
еще немного повозил ногой по ковру и сказал мягко:
     - Я не уверен, что сейчас это удобно. Может быть, сегодня попозже.
     - Для меня удобнее сейчас, - и я взялся за ручку двери.
     Он метнулся через всю приемную к своему маленькому письменному столику.
Маленькая ручка схватилась за телефон.
     - Я...  Я сейчас  позову полицию,  если  вы не прекратите хулиганить, -
крикнул он.
     - Отличная мысль, док, -  сказал я. - Спросите шефа полиции Фулвайдера.
Скажите ему, Кармади здесь. Я пришел как раз из его кабинета.
     Доктор  Шарп  убрал  руку с телефона.  Я,  катая  в  пальцах  сигарету,
ободряюще улыбнулся ему.
     - Идемте,  док,  - сказал я.  - Причешите  челочку, а то  она вам глаза
закрыла,  и пошли. Будьте  паинькой,  и  я,  может быть,  расскажу  вам  всю
историю.
     Он  пожевал  обеими  губами  по  очереди,  уставившись   на  коричневую
конторскую  книгу  на  столе, и,  погладив  ее уголок,  встал и  пошел через
комнату в своих белых мокасинах, открыл дверь  передо мной,  и  мы пошли  по
узкому серому коридору. Одна дверь сбоку была приоткрыта, и за ней был виден
операционный стол. Мы прошли дальше, в пустую комнату  с  цементным  полом и
газовой горелкой  в  углу. Рядом  стоял котел с водой.  Одну  стену  целиком
занимали два яруса клеток с тяжелыми дверцами из металлической сетки.
     Из-за  сетки  на  нас  молча,  выжидательно  глядели  собаки  и  кошки.
Миниатюрная чихуахуа  посапывала  под  огромным  рыжим  персидским  котом  в
кожаном  ошейнике.  Здесь  были скоч  с  презрительно-кислой  физиономией  и
собачонка  без шерсти на одной ноге,  шелковисто-серая ангорская  и сиамская
кошки, два ничем не примечательных пса и великолепный фокстерьер  с идеально
скошенной на последних двух дюймах мордой бочонком.
     Носы у них были мокрые, глаза блестели; им не терпелось узнать,  к кому
из них я пришел.
     Я еще раз оглядел их.
     - Но тут ведь одна мелочь, док. Я говорю об овчарке. Серая с черным, не
коричневая. Кобель. Девять лет. Призер по всем статьям, только хвост слишком
короткий. Хотите сказать, что я вам надоел? - проворчал я.
     Он посмотрел на меня и пробормотал:
     - Да, но... - вид у него был несчастный. - Ладно, пойдемте сюда.
     Мы вышли  из комнаты. Звери разочарованно глядели  нам вслед,  особенно
маленькая чихуахуа: она даже попыталась пролезть сквозь проволочную сетку, и
ей это почти удалось.  Мы вышли через заднюю дверь в мощеный  дворик с двумя
гаражами  напротив  дома.  Один  из  них  был  пустой.  Дверь  второго  была
приоткрыта. Внутри, в  полумраке, загремела  цепью большая собака,  лежавшая
мордой на старом ватном одеяле, которое служило ей постелью.
     - Осторожнее, - сказал  Шарп. - Он иногда бывает буйным. Я держал его в
доме, но он пугал остальных.
     Я направился к  гаражу. Пес зарычал. Я подошел к нему.  Он прыгнул,  со
звоном натянув цепь. Я сказал:
     - Привет, Фосс. Дай лапу.
     Он отошел и снова положил голову на одеяло. Уши слегка приподнялись. Он
лежал  очень тихо.  Глаза  у  него были волчьи, окруженные черными ободками.
Потом его изогнутый, слишком  короткий хвост начал тихонько ударять по полу.
Я протянул ему руку:
     - Дай лапу, приятель.
     Позади,  на пороге, маленький ветеринар  все  еще уговаривал  меня быть
поосторожнее.  Пес  медленно поднялся на  свои  толстые лапы, опустил  уши и
протянул мне левую лапу. Я пожал ее.
     Маленький ветеринар жалобно проговорил:
     - Это просто удивительно, мистер... мистер...
     - Кармади, - сказал я. - Может, и так.
     Я погладил  пса по  голове  и  вышел из  гаража. Мы  вернулись в дом, в
приемную. Сдвинув журналы, я уселся на край  миссионерского столика и смерил
миловидного коротышку взглядом.
     -  О'кей, - сказал я. - Выкладывайте. Как зовут  этих  людей и где  они
живут?
     Он с мрачным видом обдумал мой вопрос.
     - Их  фамилия  Фосс. Они отправились на  восток и  должны  прислать  за
собакой, когда устроятся там.
     - Остроумно, - сказал я. -  Собаку  назвали  в часть немецкого военного
летчика. А этих ребят назвали в честь собаки.
     - Вы считаете, я лгу? - вскипел коротышка.
     - Для жулика вы чересчур пугливы. Я думаю, кто-то  хотел  отделаться от
собаки.  Моя история  вкратце  такая.  Две  недели назад  из  своего  дома в
Сан-Анджело исчезла девушка  по имени Изабель Снейр. Она живет с  двоюродной
бабкой,  приятной старой леди, которая  одевается в серый шелк  и  отнюдь не
дура. Компания у девочки  была довольно сомнительная - ночные  бары, игорные
дома и все такое. Так что  старая леди почуяла скандал и в полицию не пошла.
Она вообще никуда не пошла,  пока  внучкина подружка случайно  не увидела  в
вашем заведении собаку. Она сказала  бабушке, а бабушка  наняла меня, потому
что,  когда  внучка укатила в своем "родстере" и не вернулась, собака была с
ней.
     Я  погасил сигарету о подошву и закурил следующую. Личико доктора Шарпа
было белее муки. На тоненьких усиках блестели капли пота.
     Я ласково добавил:
     - Полиция этим  пока  не занимается.  Насчет  Фулвайдера я  вас  надул.
Может, нам с вами следует решить это дело потихоньку?
     - Что... что мне, по-вашему, нужно сделать?
     - Допустим, вы еще услышите что-нибудь об этой собаке.
     -  Конечно,  - спохватился  он. -  Хозяин, мне кажется, очень любил ее.
Сразу видно прирожденного собачника. И собака была с ним очень ласкова.
     - Значит, он еще даст о себе знать,  - сказал я. - И  я бы хотел, чтобы
вы держали меня в курсе. Кстати, как он выглядел?
     - Высокий, худой, глаза черные, пронзительные. Жена его тоже  высокая и
худая. Порядочные люди, одеты хорошо.
     -  Эта девочка,  Снейр,  ростом не вышла, - сказал я. -  Между  прочим,
зачем вам нужна была вся эта секретность?
     Он разглядывал свои ботинки и ничего не ответил.
     -  О'кей, -  сказал я. - Бизнес есть бизнес. Принимайте мою игру, и  вы
избежите неприятной огласки. Как, договорились?
     - Хорошо,  я буду  играть с вами,  -  ответил  он  мягко и  вложил свою
маленькую, мокрую, как рыба, лапку в мою ладонь. Я очень осторожно, чтобы не
помять, пожал ее.
     Оставив ему свой адрес, я  снова вышел на залитую солнцем улицу, затем,
пройдя квартал вниз, влез в свой "крайслер" и выехал чуть-чуть вперед, ровно
настолько, чтобы из-за угла видеть серый "де Сото" и дверь шарповского дома.
     Просидел я  так с полчаса.  Потом из дома вышел  доктор  Шарп,  уже без
рабочего халата, и сел в "де Сото". Он завернул за угол  и выехал на  аллею,
которая шла позади его дома. Огибая квартал, я  услышал рычание,  лай, хрип.
Потом "де Сото" задом выехал из мощеного двора и направился в мою сторону. Я
удрал от него за ближайший угол.
     "Де  Сото" ехал на юг, к бульвару  Аргелло, потом свернул на восток. На
заднем сиденье была привязана цепью большая овчарка в  наморднике. Мне видно
было, как натягивалась цепь на ее шее.
     Я ехал следом за "де Сото".

        2
     Каролина-стрит находилась на самой окраине этого маленького приморского
городка.  Конец ее упирался  в старую заброшенную железнодорожную  ветку, за
которой тянулись  бесконечные японские огороды.  Последний  квартал  состоял
всего из двух домов, и  я спрятался за первым  из  них, что стоял  на  углу,
окруженный  заросшей  сорняками  лужайкой.  Перед  домом  высокая,  пыльная,
красно-желтая лантана переплеталась с кустами жимолости.
     Дальше шли два или три выжженных участка, из обуглившейся травы кое-где
торчали обгоревшие  стволы,  а за  ними  -  грязно-коричневая  развалюха  за
проволочной изгородью. "Де Сото" остановился перед ней.
     Хлопнула  дверца, доктор Шарп выволок  упирающегося  пса в наморднике с
заднего сиденья  и  потащил  его  в калитку и  дальше  по  дорожке. Большая,
похожая  на  бочку  пальма  загораживала от меня  крыльцо  и дверь  дома.  Я
развернул свой "крайслер", проехал вдоль углового  здания и еще три квартала
вверх  и  свернул  на  улицу,  параллельную  Каролина-стрит. Эта  улица тоже
упиралась в железнодорожную  насыпь. Рельсы заржавели  и заросли бурьяном, а
за  переездом,  с  той  стороны,  грунтовая  дорога  вела  вниз,  в  сторону
Каролина-стрит.
     Выехав на грунтовую  дорогу, которая  так  резко  спускалась  вниз, что
домов за насыпью не  было видно, я  отмерил  расстояние приблизительно в три
квартала, остановился, вышел, поднялся на насыпь и осторожно выглянул поверх
нее.
     Дом за проволочной оградой оказался  примерно в полуквартале  от  меня.
"Де Сото"  все еще стоял у калитки. Нагретый послеполуденный воздух задрожал
от громкого низкого лая. Я лег на живот в зарослях бурьяна и, не сводя  глаз
с развалюхи, стал ждать.
     Прошло  минут пятнадцать.  Ничего  не  происходило,  только  собака, не
умолкая,  лаяла.  Вдруг  лай  стал  громче и резче.  Кто-то закричал.  Потом
раздался отчаянный вопль.
     Я  выскочил  из  зарослей  и помчался  вдоль насыпи и  вниз,  туда, где
кончалась  улица. Подбегая к дому, я услышал  низкое, разъяренное рычание  -
так рычит собака, терзающая врага, - и громкую скороговорку женского голоса,
в котором слышалась скорее злость, чем страх.
     За проволочной калиткой  была полоска запущенной  лужайки  - в основном
одуванчики и  дьяволова трава. С бочкообразной пальмы свисал обрывок картона
- видимо, остатки таблички с  номером дома. Корни  пальмы испортили дорожку,
выворотив куски дерна, и заползли на ступеньки крыльца.
     Я вошел  в  калитку, по деревянным  ступенькам поднялся  к покосившейся
двери и постучал.
     В  доме все еще слышалось рычание, но женский голос перестал браниться.
Открывать никто не шел.
     Я нажал на ручку, отворил дверь и вошел. Сильно пахло хлороформом.
     Посреди  комнаты,  на разодранном ковре, раскинув руки  и ноги,  лежал,
распластавшись на  спине, доктор Шарп.  Сбоку из  его шеи  толчками хлестала
кровь. Большая  блестящая  лужа растеклась вокруг его головы. Собака, припав
на передние лапы  и плотно прижав  уши к голове, держалась поодаль; на Шее у
нее  болтались куски  разорванного намордника. Глухое  пульсирующее  рычание
вырывалось из ее глотки: пасть ощерена, шерсть на спине дыбом.
     Позади  собаки располагалась  распахнутая  настежь  дверь  в  небольшой
чуланчик, на полу  которого валялся здоровенный ком ваты.  От него  по  всей
комнате распространялись тошнотворные волны хлороформа.
     Красивая  темноволосая  женщина в  домашнем ситцевом платье держала под
прицелом большого автоматического пистолета собаку, но не стреляла. Животное
же  глядело на нее прищуренными в темных кругах глазами. Женщина через плечо
быстро взглянула  на меня и попыталась повернуться  в мою сторону. Я вытащил
свой люгер и держал его наготове в опущенной руке.
     Скрипнула половица, и в  двустворчатой  задней  двери появился  высокий
черноглазый мужчина в выцветшем синем комбинезоне, синей рабочей рубашке и с
обрезом двуствольного дробовика в руках.
     - Эй, ты! Брось пушку! - сказал он сердито.
     Я открыл было рот,  собираясь что-нибудь сказать. Палец черноглазого на
спусковом крючке напрягся. Моя пушка выстрелила -  честное слово,  я был тут
ни при чем - пуля ударила в ствол дробовика и  аккуратно  вышибла его из рук
мужчины. Ружье грохнулось на  пол, пес отскочил футов,  наверное,  на семь в
сторону и тут же снова присел.
     С выражением крайнего недоверия на лице мужчина поднял руки кверху.
     Я не мог упустить момент и сказал:
     - Бросьте и ваш, леди.
     Она облизала губы, опустила пистолет и отошла от распростертого на полу
тела. Мужчина сказал:
     - Черт, не стреляй в него. Я сам с ним управлюсь.
     Я  моргал,  ничего  не  понимая. Потом до меня дошло: он боялся, что  я
застрелю пса. За себя он не беспокоился. Я слегка опустил люгер:
     - В чем дело?
     - Этот... пытался хлороформом... его, боевого пса!
     Я сказал:
     - Угу. Может, если  у вас есть телефон, вызовете скорую?  С такой дырой
на шее Шарп долго не протянет.
     Женщина чуть слышно проговорила:
     - Я думала, вы из полиции.
     Я  ничего  не ответил.  Вдоль стены  она прошла к  заваленному  старыми
газетами подоконнику и протянула руку к стоящему с краю телефону.
     Я посмотрел вниз на маленького ветеринара. Кровь больше не текла из его
шеи. Лицо у него было белее всех лиц, какие я когда-либо видел.
     - Не надо  скорую, - сказал  я женщине. -  Звоните прямо  в полицейское
управление.
     Человек в комбинезоне опустил руки и, встав на одно колено и похлопывая
по полу, ласково заговорил с собакой.
     -  Спокойно, старина, спокойно. Мы  тут теперь  все друзья. Все друзья.
Спокойно, Фосс.
     Собака  зарычала  и  слегка  приподнялась   на  задних  лапах.  Человек
продолжал  говорить с ней. Собака перестала  рычать, и вздыбленная шерсть на
ее загривке улеглась. Человек  в комбинезоне продолжал тихонько  уговаривать
животное.
     Женщина у подоконника положила трубку и сказала:
     - Выехали. Думаешь, управишься, Джерри?
     - Безусловно, - ответил мужчина, не сводя с собаки глаз.
     Та легла теперь животом на пол, открыла пасть и высунула  язык. С языка
капала слюна - розовая слюна, - перемешанная с кровью. С одной стороны морды
вся шерсть была в кровавых пятнах.

        3
     Человек, которого звали Джерри, говорил:
     - Эй, Фосс. Эй, Фосс, дружок. Ты теперь в порядке. Ты в полном порядке.
     Собака  тяжело  дышала и не  шевелилась.  Человек  выпрямился, вплотную
подошел  к  ней  и потянул  за  ухо. Собака отвернулась и позволила  к  себе
прикоснуться.  Человек  погладил  ее  по  голове,   расстегнул  растерзанный
намордник и снял его.
     Он  встал, держа кусок оборванной цепи, собака послушно встала вслед за
ним и вместе с ним вышла через двустворчатую дверь в заднюю комнату.
     Я  слегка  подвинулся, чтобы не стоять напротив задней двери. У  Джерри
могли  быть еще дробовики. В  его  лице было  что-то,  что меня  беспокоило.
Словно я где-то раньше уже видел его, только довольно давно или, может быть,
на фотографии в газете.
     Я  взглянул  на  женщину.  Красивая брюнетка лет тридцати с  небольшим.
Дешевое ситцевое платье не подходило к ее изящно изогнутым  бровям и длинным
ухоженным рукам.
     - Как это случилось? - небрежно, словно это не имело большого значения,
спросил я.
     Она  отозвалась  хриплым, скрипучим голосом, как будто ей  больно  было
говорить:
     - Мы живем здесь уже  с неделю. Сняли  этот дом вместе с обстановкой. Я
была  на  кухне,  Джерри  во дворе.  Тут  к дому  подъезжает машина, и  этот
коротышка  топает к крыльцу так, будто он  живет  тут всю жизнь. Наверное, я
забыла  запереть  калитку.  Приоткрыв   заднюю  дверь,  я  увидела,  как  он
заталкивает собаку в чулан, и тут же почувствовала запах хлороформа. А потом
все произошло  так быстро,  что я успела только схватить  пистолет, крикнуть
Джерри из  окна и войти в комнату как раз в  тот момент, когда вломились вы.
Вы-то кто?
     - Когда вы вошли, все уже кончилось? Пес уже дожевывал Шарпа?
     - Да, если этого типа зовут Шарп.
     - Вы с Джерри его не знали?
     - Впервые вижу. Собаку тоже. Но Джерри любит собак.
     - Лучше смените пластинку. Джерри называл собаку по имени Фосс.
     Глаза ее стали жесткими, рот упрямо сжался.
     - Я думаю,  вы ошиблись, - голос  ее зазвенел  от  гнева. - И вы забыли
сказать, кто вы такой.
     - А кто такой  Джерри?  - спросил я. - Я  его где-то видел. Кажется, на
картинке. Откуда у него обрез? Вы что, не думаете о том, что  полиция сейчас
будет задавать те же вопросы?
     Она прикусила губу, потом внезапно поднялась и подошла к валявшемуся на
полу  дробовику.  Я,  следя,  чтобы  она  не хваталась за  собачку,  дал  ей
подобрать его. Она вернулась к подоконнику и засунула обрез под газеты.
     Потом обернулась ко мне.
     - О'кей, сколько вы хотите? - спросила она мрачно.
     Я сказал:
     -  Собака  краденая. Хозяйка ее пропала. Меня наняли ее разыскать. Шарп
сказал, что собаку  ему оставили люди,  очень похожие, судя по описанию,  на
вас  с  Джерри.  Их фамилия  была  Фосс.  Они  переехали на  восток. Слыхали
когда-нибудь про леди по имени Изабель Снейр?
     Женщина одними только губами беззвучно ответила:
     - Нет, - и уставилась на кончик моего подбородка.
     Человек в комбинезоне вернулся через заднюю дверь, утирая лицо  рукавом
синей рабочей  рубахи. Новых  дробовиков при  нем не  было. На  меня он едва
взглянул, без особого интереса. Я сказал:
     - Я мог бы  помочь вам распутаться с законом, если бы вы подбросили мне
какую-нибудь мысль насчет этой девочки Снейр.
     Женщина  глядела  на  меня,  поджав  губы.  Мужчина  же  снисходительно
улыбнулся,  словно  держал  на  руках  все  козыри.  Вдалеке  завизжали шины
огибающей на большой скорости какой-то угол машины.
     - Ладно, хватит играть в прятки, - сказал я быстро.  - Шарп струсил. Он
привез собаку туда, откуда  забрал ее. Наверное, он думал, что в доме никого
нет. Конечно, хлороформ не лучшая мысль, но малыш был перепуган до смерти.
     Они не издали ни звука, ни он,  ни  она. Просто  стояли, уставившись на
меня, и все.
     - О'кей,  - сказал я и  шагнул в угол комнаты, - я думаю, что вы - пара
порядочных  подонков. Если  сейчас приедет не полиция, я  буду  стрелять. Не
думайте, что я шучу.
     Женщина очень спокойно ответила:
     -  Позаботься  лучше о себе, советчик  вшивый. Машина  промчалась вдоль
улицы, затем по дорожке
     и резко затормозила у крыльца. Я быстро выглянул наружу, увидел красную
мигалку над ветровым  стеклом, буквы Д и П сбоку - "департамент полиции". Из
машины  вывалились  два  здоровых костолома  в  штатском.  Грохнула железная
калитка, топот по ступенькам. Тяжелый кулак забарабанил в дверь. Я крикнул:
     - Открыто.
     Дверь распахнулась,  и  два  фараона  с  пушками  наготове  ворвались в
комнату.
     Они тут же  застыли на месте, уставившись  на  то, что  лежало на полу.
Револьверы  были направлены  на  Джерри  и  на меня.  Меня  держал на  мушке
краснорожий верзила в мешковатом сером костюме.
     - Руки! Быстро! Бросить оружие! - рявкнул он густым басом.
     Я поднял руки, но не выпустил свой люгер.
     - Полегче,  - сказал я.  - Его прикончила собака, а  не пуля. Я частный
сыщик из Сан-Анджело. Я тут по делу.
     -  Да  ну?  -  он  тяжело надвинулся на  меня, воткнул свою пушку мне в
живот. - Может, и так, детка. Мы разберемся.
     Он  поднял  руку, вынул из  моих  пальцев  пистолет  и понюхал его,  не
отнимая от меня своего.
     - Только что стрелял, так? Прекрасненько! Кругом марш!
     - Но послушайте...
     - Поворачивайся кругом, детка.
     Я  медленно  повернулся.  Я  еще  поворачивался,  а он  уже сунул  свой
пистолет в боковой карман и потянулся к бедру.
     Я должен был сообразить, что это значит, но не успел. Может, я и слышал
свист дубинки.  Почувствовать-то ее я должен был наверняка. Но единственное,
что  я  помню, это внезапно  разлившееся  у  меня  под  ногами озеро тьмы. Я
окунулся в него и пошел ко дну... ко дну...

        4
     Когда  я  очнулся, комната была полна дыма. Дым висел в воздухе тонкими
вертикальными полосами, как занавеска из бус. Два окна в дальней  стене были
вроде бы открыты,  но дым стоял неподвижно. Комнаты этой я никогда раньше не
видел.
     Я  немного  полежал, размышляя, потом  разинул  рот  и  завопил  во всю
глотку:
     - Пожар!
     После  этого  я снова  повалился на  кровать и принялся  смеяться. Звук
моего  смеха  мне  не понравился. В  нем  было что-то  идиотское, это даже я
заметил.
     Где-то послышались  торопливые  шаги, звякнул  в  замке  ключ, и  дверь
отворилась. Человек в коротком белом  халате пристально посмотрел на меня. Я
немного повернул голову и сказал:
     - Извини, Джек. Это не в счет. Это так, вырвалось.
     Он  сердито  нахмурился.  Лицо   у   него   было  маленькое,   жесткое;
глазки-бусинки. Я его не знал.
     -  Может, опять  хочешь  смирительную рубашку?  - ухмылка  у  него была
издевательская.
     - Я в порядке, Джек, - сказал я. - В полном порядке. Я, пожалуй, сейчас
вздремну немножко.
     - Так-то лучше, - проворчал он.
     Дверь захлопнулась, в замке повернулся ключ, шаги удалились.
     Я  лежал тихо  и  смотрел на дым. Теперь-то я  знал, что  на самом деле
никакого дыма не было. Наверное, была уже ночь, потому что внутри фарфоровой
лампы, висевшей на трех цепях под потолком, горел свет. Кругом лампы по краю
шли, через один, маленькие разноцветные, оранжевые  и синие, выступы. Пока я
глядел на  них,  они вдруг раскрылись, как маленькие иллюминаторы, и  из них
высунулись маленькие,  похожие на кукольные, головки, только живые.  Там был
человек в спортивной кепке, и пышная, пьяная блондинка, и какой-то тощий тип
с  криво сидящей  бабочкой на шее,  пристававший  ко  мне с  одним  и тем же
вопросом:
     - Какой бифштекс вам угодно, сэр, с кровью или средней поджаристости?
     Я ухватился за край грубой простыни и  вытер пот с  лица. Потом  сел  и
спустил ноги на пол. Ноги оказались босыми. Одет я был во фланелевую пижаму.
     Сперва ноги мои ничего не чувствовали. Через какое-то время я попытался
встать, и тут в них впились тысячи иголок и булавок. Потом пол вдруг  ушел у
меня из-под ног, и мне пришлось схватиться за  спинку кровати. Но я все-таки
встал и пошел.
     Голос за моей спиной сказал:
     - У тебя белая горячка. У тебя белая горячка. У тебя белая горячка.
     Судя по всему, голос был мой собственный.
     На маленьком белом столике в простенке между двух окон я увидел бутылку
виски и  потихоньку направился туда. Бутылка оказалась  до половины  полная.
Это  был "Джонни  Уокер".  Я  взял ее, сделал длинный глоток  из: горлышка и
поставил на место.
     Вкус у виски был странный. Пока это до меня медленно  доходило, я успел
заметить  в  углу  помещения раковину. Я как раз вовремя доплелся до нее,  и
меня вырвало.
     Я вернулся к кровати и лег. После рвоты я почувствовал жуткую слабость,
зато  комната выглядела  теперь более правдоподобно. Фантастические  головки
исчезли.  Я разглядел железные решетки  на обоих окнах,  тяжелый  деревянный
стул.  Кроме   него  и  белого  столика  с   какой-то  подмешанной  в  виски
наркотической отравой,  никакой мебели  в комнате  не  было. Дверца стенного
шкафа  была закрыта, вероятно, заперта на замок. Кровать была больничная,  с
двумя  кожаными  петлями,  приделанными  с  обеих  сторон  там,  где  должны
находиться кисти рук лежащего человека. В общем, своего рода тюрьма.
     Я повернулся на бок и  сморщился от боли в левой руке.  Закатав широкий
рукав, я увидел пониже плеча десятка с полтора точек от уколов с черно-синим
ободком вокруг каждой.
     Видно,  меня,  чтобы  утихомирить,  здорово  накачали наркотиками,  вот
откуда  эти приступы белой  горячки.  Отсюда и дым,  и  говорящие головки на
лампе.  Так  что виски с подмешанной в него  дрянью предназначалось, видимо,
для лечения кого-то другого.
     Я снова встал  и  начал  ходить взад-вперед. Спустя  немного выпил воды
из-под крана, походил и  выпил еще. Полчаса методического повторения той  же
процедуры - и я был готов с кем-нибудь побеседовать.
     Дверца стенного  шкафа была заперта, а стул оказался  для меня  слишком
тяжелым. Я  стянул с кровати  белье и  спихнул  матрас на пол.  Под ним была
проволочная  сетка,  укрепленная  в  ногах  и  в  изголовье  двумя  тяжелыми
стальными пружинами дюймов  по девять длиной. Чтобы вынуть одну из  них, мне
пришлось потратить еще полчаса и приложить к этому неимоверные усилия.
     Я немного передохнул, попил холодной воды и подошел к двери.
     - Пожар! - заорал я во всю мощь своих легких. - Пожар!
     Ждать  пришлось недолго.  Снаружи в коридоре послышались быстрые  шаги,
ключ    ткнулся    в   дверь,   замок   щелкнул.   Маленький   человечек   с
глазами-бусинками, в коротком белом халате в бешенстве распахнул дверь, шаря
глазами по кровати.
     Я  стукнул  его  стальной  пружиной  в  челюсть,  а  потом,   когда  он
пошатнулся, опустил ее ему  на затылок.  Он  здорово  сопротивлялся,  и  мне
пришлось схватить его за горло и наступить коленкой  на лицо. Коленка у меня
заболела. Как чувствовало себя его лицо, он не сказал.
     Я  вытащил  у него  из заднего кармана  дубинку, вынул из двери ключ  и
запер  ее изнутри. В связке оказались и другие  ключи. Один из них подошел к
моему стенному шкафу. Я долго и тупо  глядел на свою одежду. Потом медленно,
кое-как шевеля негнущимися пальцами, оделся. Человек на полу не двигался.
     Я запер его и ушел.

        5
     Из  тихого широкого  коридора  с паркетным  полом  и ковровой  дорожкой
посередине белые дубовые перила, плавно изгибаясь, спускались в большой холл
первого этажа.  Там  было  несколько  закрытых дверей  -  больших,  тяжелых,
старомодных.  За  дверьми  ни  звука. Я  спустился по  ковровой  дорожке  на
цыпочках, держась за перила.
     Двери матового стекла вели из холла в  вестибюль, откуда  был выход  на
улицу.  Когда я  спустился,  раздался телефонный  звонок.  За полуотворенной
дверью,  из  которой в  полутемный холл падала  полоска света, мужской голос
заговорил по телефону.
     Я  подкрался  к  двери и,  заглянув внутрь, увидел за письменным столом
мужчину с  телефонной трубкой у уха. Я подождал,  пока он повесит трубку,  и
вошел.
     У него  было  бледное,  костлявое,  хмурое  лицо,  по бокам  вытянутого
длинного черепа вились зализанные вверх на лысину редкие каштановые  волосы.
Он вскинул на меня глаза, и рука его метнулась к кнопке на столе.
     Я осклабился и сказал:
     - Лучше не надо, начальник. Я человек отчаянный. Мне терять нечего, - и
показал ему дубинку.
     На  его  губах  застыла  улыбка мороженой  рыбы.  Длинные  бледные руки
шевелились над столом, как две больные бабочки. Одна  из них начала медленно
продвигаться к боковому ящику стола.
     Он с трудом заставил непослушный язык шевельнуться:
     -  Вы  были  очень больны,  сэр. Очень  серьезно больны.  Я  бы  вам не
советовал...
     Я резко  стукнул дубинкой  по его  руке,  подкрадывающейся к ящику. Она
сжалась, как слизняк на горячем противне. Я сказал:
     - Не  болен,  начальник Просто  нашпигован наркотиками почти до полного
маразма. Я хочу выйти отсюда и еще хочу нормального виски. Доставайте.
     Он перебирал пальцами по столу.
     - Меня зовут доктор Сандстрэнд, и здесь частный госпиталь, а не тюрьма.
     - Виски, -  заревел я.  -  Дальше объяснять  не надо.  Частный  дурдом.
Неплохая работенка. Виски.
     - В медицинском шкафу, - сказал он, одышливо ловя ртом воздух.
     - Руки за голову.
     - Боюсь, что вы об этом пожалеете.
     Я   перегнулся  через   стол,   открыл  ящик,   к  которому  безуспешно
подкрадывалась его рука, и достал оттуда автоматический пистолет. Я  отложил
дубинку и,  обогнув стол, открыл медицинский шкафчик на  стене. В нем стояли
пинтовая бутыль бурбона и три стакана. Я взял два.
     Разлив виски, я протянул ему стакан:
     - Вам первому, начальник.
     - Я... Я не пью. Я абсолютно не переношу алкоголя, - забормотал он.
     Я снова подобрал свою дубинку.  Он  быстро отхлебнул глоток. Я наблюдал
за ним. Кажется,  виски ему не повредило. Я понюхал свой стакан и  опрокинул
его в  глотку. Подействовало.  Я опрокинул и второй и сунул бутылку в карман
пиджака.
     - О'кей, - сказал я. - А  теперь колись: кто  засунул меня  сюда? Давай
быстрей, я тороплюсь.
     - По-полиция, разумеется.
     - Какая полиция?
     Плечи его глубже вжались в спинку кресла. Вид у него был больной.
     -  Человек по  имени Гэлбрейт подписался под жалобой как свидетель. Все
строго законно, уверяю вас. Он офицер.
     Я спросил:
     - С каких это пор  фараон имеет право подписывать жалобу для оформления
в психушку?
     Он ничего не ответил.
     - Кто колол мне наркотики до того, как меня привезли сюда?
     -  Этого я не  могу знать. Я  предполагаю,  что препарат действовал уже
довольно долго.
     Я потрогал подбородок.
     -  Два  дня.  Им бы  следовало  пристрелить  меня. Меньше возни.  Пока,
начальник.
     -  Если вы  выйдете отсюда, - сказал  он тонким  голосом, - вас  тут же
арестуют.
     - Ну, за то, что я просто вышел, еще не арестуют, - сказал я мягко.
     Когда я выходил, он все еще держал руки за головой.
     Дверь на улицу была заперта на  ключ, задвижку  и на цепочку. Но никто,
пока  я ее отпирал,  не пытался  остановить  меня.  Я  вышел  на старомодное
крыльцо,  спустился по  обсаженной  цветами широкой  дорожке.  В  темноте на
дереве запел пересмешник. От улицы  участок был  отгорожен  белым деревянным
забором. Это был дом на углу Двадцать девятой улицы и Дескансо.
     Я прошел  четыре квартала  на  восток до автобусной остановки. Никто не
поднимал  тревоги,  не  было видно и машины,  обшаривающей  фарами  дома.  Я
спокойно  дождался  автобуса  и  поехал в центр  города, а там отправился  в
турецкие бани: парилка, душ Шарко, массаж, бритье и остаток виски.
     После  этого  я  мог  есть.  Я  поел  и  пошел  не  в  свою  гостиницу,
зарегистрировался  не под своим именем. Местная газета,  которую я прочел за
следующей бутылкой виски и содовой, известила меня  о том,  что некий доктор
Шарп был  найден мертвым в  нежилом  меблированном  доме на  Каролина-стрит.
Полиция до сих пор ломает  голову над  этой неразрешимой загадкой,  никакого
ключа к разгадке найти пока не удалось.
     Дата  выхода газеты известила меня  о  том,  что  без  моего  ведома  и
согласия жизнь мою укоротили на сорок восемь часов с лишним.
     Я  лег в  постель, заснул, видел кошмарные сны  и просыпался в холодном
поту. Это были последние симптомы. Утром я встал здоровым человеком.

        6
     Шеф  полиции Фулвайдер был приземистый толстяк с беспокойными глазами и
рыжими волосами того оттенка, который на солнце кажется ярко-розовым. Он был
очень коротко  острижен,  и розовый  череп  его просвечивал  сквозь  розовые
волосы. На нем был желто-коричневый фланелевый костюм с накладными карманами
и  рельефными швами,  скроенный так, как не  всякий портной  сможет  скроить
фланель.
     Он  пожал  мне  руку,  повернулся  на стуле и  закинул  ногу  за  ногу,
демонстрируя мне французские  фильдеперсовые носки по три или четыре доллара
за  пару  и  толстые  английские башмаки  орехового  цвета,  ручная  работа,
пятнадцать-восемнадцать долларов, и то если по сниженным ценам.
     Я решил, что у него, наверное, жена с деньгами.
     -  А,  Кармади, - сказал  он, по стеклу на  столе подвигая  к себе  мою
карточку. - Через два "а", да? По делу к нам сюда приехали?
     - Мелкие  неприятности, -  сказал  я.  - Вы  можете это  уладить,  если
захотите.
     Он выпятил грудь, махнул розовой рукой и заговорил на полтона ниже:
     - Неприятности, -  сказал он.  - В нашем городке они случаются нечасто.
Город наш маленький, но очень, очень  чистый. Вот я смотрю из своего окна на
запад и  вижу Тихий океан.  Что может  быть  чище? Смотрю на север - бульвар
Аргелло и подножия холмов. На восток -  чудеснейший маленький деловой центр,
самый чистый в мире, а за ним райские кущи ухоженных домиков и  садов. На юг
-  если бы у меня  было южное окно - я бы увидел  самую  чудесную  маленькую
пристань для яхт, какая только возможна на свете.
     - Свои неприятности я  принес с  собой, - сказал я.  - Вернее,  часть -
другая  часть,  наверное; прибежала  раньше  меня. Девушка  по имени Изабель
Снейр удрала из дому в большом городе, а  ее собаку видели здесь. Я разыскал
собаку,  но  люди, у которых она была, решили пойти  на  любые неприятности,
лишь бы заткнуть мне рот.
     - Вот как? - спросил шеф с отсутствующим видом. Его брови  поползли  на
лоб. Я, честно говоря, уже не  очень хорошо понимал, кто  тут кого водит  за
нос - я его или он меня.
     - Повернуть бы ключик в двери, а?  - сказал  он. - Вы все-таки помоложе
меня.
     Я  встал, повернул ключ,  вернулся на место и достал сигарету.  За  это
время на столе  у шефа уже очутились бутылка, судя по виду, именно того, что
нужно, две стопочки и горсть кардамоновых зерен.
     Мы  выпили, и  он щелкнул в  зубах три или  четыре зернышка.  Мы жевали
кардамон и глядели друг на друга.
     -  Ну,  давайте выкладывайте,  -  сказал  он.  - Теперь  я в  состоянии
воспринимать.
     - Слыхали когда-нибудь про типа по прозвищу Фермер Сейнт?
     -  Слыхал  ли  я!  -  он  грохнул  кулаком по столу так,  что запрыгали
кардамоновые зернышки. - Да  на нем висит  чуть не сотня дел. Ведь  это тот,
который чистит банки?
     Я кивнул, стараясь как-нибудь незаметно заглянуть ему в глаза.
     -  Он  работает  вместе  с   сестрой  по  имени  Диана.  Они  одеваются
по-деревенски  и  обрабатывают государственные банки  в  маленьких городках.
Отсюда его прозвище - Фермер. За сестрой его тоже много чего есть.
     - Я безусловно  хотел бы  прибрать к рукам эту парочку, - твердо сказал
шеф.
     - Тогда почему же вы, черт побери, этого не сделали? - спросил я.
     Я совру, если скажу, что он стукнулся об потолок, но он разинул рот так
широко, что я испугался,  как бы его нижняя челюсть  не ударилась о коленку.
Глаза  вылупились,  как два  печеных яйца. Струйка слюны  потекла по  жирной
складке  в  уголке  рта.  Наконец он  захлопнул  рот с  изяществом  парового
экскаватора.
     Если это была игра, то он был великий актер.
     - Повторите еще раз, - прошептал он.
     Я вынул из кармана сложенную газету, развернул и показал ему колонку.
     -  Посмотрите это  сообщение об  убийстве  Шарпа.  Ваша местная  газета
работает  из  рук вон  плохо. Тут  говорится,  что  неизвестный  позвонил  в
департамент, ребята  выехали  туда  и нашли  труп в  пустом  доме. Это  чушь
собачья.  Я  там был. Фермер Сейнт с  сестрой там был. Ваши ребята были  там
вместе с нами.
     - Предательство! - завопил он вдруг. - Предатель в департаменте.
     Его лицо стало серым, как мышьяковая липучка для мух. Дрожащей рукой он
опрокинул еще две рюмки.
     Теперь была моя очередь щелкать кардамоновые семечки.
     Он  опрокинул  одним глотком еще стопочку и  нашарил  на столе  коробку
селектора. Я уловил фамилию Гэлбрейт. Я пошел и отпер дверь.
     Ждать нам  пришлось  не  очень долго, но шеф  успел  опрокинуть еще две
стопки. Цвет лица его заметно улучшился.
     Тут дверь открылась,  и через порог лениво переступили кожаные мокасины
того самого рослого рыжего полисмена, который оглушил меня дубинкой. В зубах
его торчала трубка, руки  в  карманах. Он прикрыл  плечом  дверь и  небрежно
прислонился к ней спиной.
     Я сказал:
     - Привет, сержант.
     Он  взглянул  на меня  так, словно хотел бы расквасить мне физиономию и
сделать это по возможности не торопясь.
     - Значок на стол! - заорал толстый шеф. - Значок! Вы уволены!
     Гэлбрейт подошел к столу, оперся на него локтем и наклонил лицо почти к
самому носу шефа.
     - Что за шуточки? - спросил он басом.
     - Фермер Сейнт был у вас в руках, и вы его упустили, - орал шеф. - Вы и
этот  кретин  Дункан.  Вы  позволили ему  ткнуть  вас дробовиком в  брюхо  и
смыться. Все. Вы уволены. У  вас теперь будет не больше шансов найти работу,
чем у маринованной устрицы. Давайте значок!
     -  Какого черта вы  лезете ко мне с  каким-то Сейнтом? Кто это такой? -
спросил Гэлбрейт равнодушно, выпуская дым в лицо шефу.
     - Он не знает! -  рыдающим голосом обратился шеф ко мне. - Он не знает!
Вот с каким человеческим материалом мне приходится работать.
     - В каком смысле работать? - небрежно поинтересовался Гэлбрейт.
     Толстый шеф вскочил, словно его  ужалила в нос пчела. Он сжал  мясистый
кулак  и  двинул  Гэлбрейта  в челюсть с сокрушительной, по  всей видимости,
силой. Голова Гэлбрейта откачнулась примерно на полдюйма.
     - Не надо, - сказал он.  -  А то надорвете пупок, и что  тогда будет  с
департаментом?
     Он оглянулся на меня и снова посмотрел на Фулвайдера:
     - Сказать ему?
     Фулвайдер  тоже  взглянул на меня, чтобы  проверить, какое  впечатление
произвел спектакль. Рот у меня был  разинут, а на лице столько же понимания,
сколько у деревенского мальчика на уроке латыни.
     - Ну скажи, - проворчал он, сжимая и разжимая кулак.
     Гэлбрейт закинул толстую ногу на угол стола, выбил трубку, потянулся за
бутылкой  и  налил  себе  виски  в  стакан  шефа.  Он  вытер  губы и  широко
осклабился. Рот у него был такой, что дантист мог бы засунуть туда по локоть
обе руки.
     -  Когда мы с Дунком сунулись в эту малину, -  сказал он спокойно, - ты
лежал  холодненький на полу, а над тобой стоял  долговязый тип  с  дубинкой.
Баба  стояла  у  подоконника возле кучи  газет. О'кей.  Долговязый  начинает
вешать нам какую-то  лапшу на уши, тут где-то позади начинает выть собака, и
мы оборачиваемся в  ту  сторону, а  баба в это время вынимает  из-под  газет
двенадцатикалиберный обрез  и  показывает  нам. Что нам  оставалось  делать?
Только постараться  быть  паиньками. Она не  могла промазать,  а мы могли. У
долговязого в штанах оказались еще пушки, и они связали нас как  миленьких и
запихали  в чулан,  а там было  достаточно хлороформа, чтобы успокоить  кого
хочешь без  всяких веревок.  Потом  мы  услышали, как  они  отчалили на двух
машинах.  Когда мы выбрались, жмурик валялся там один.  Так что нам пришлось
состряпать эту  штуку для газет попристойнее. Никаких новых концов мы до сих
пор не нашли. Ну как, вяжется с твоей историей?
     - Неплохо, - сказал  я. - Насколько я помню, эта женщина сама звонила в
полицию.  Но я, конечно, мог  ошибиться. Все остальное отлично увязывается с
тем, что я лежал оглушенный на полу и ничего больше про это не знаю.
     Гэлбрейт  посмотрел на  меня  довольно  злобно.  Шеф  разглядывал  свой
большой палец.
     - Я пришел в себя в частном дурдоме,  где лечат наркотиками и виски, на
Двадцать девятой улице, - сказал я. - Хозяина зовут Сандстрэнд. Они накачали
меня  до  такой  степени,