Нет необходимости доказывать, что и здесь отражен один из моментов возвращения. В этих случаях своеобразный этикет требовал, чтобы вернувшийся "забыл" свое имя, своих родителей, свой дом. Он -- новый, другой, переродившийся, умерший и воскресший человек с другим именем. С другой стороны, и родители делали вид, что не узнавали сына, а если отсутствие продолжалось несколько лет, то и действительно они могли не узнавать его.
15. Плешивые и покрытые чехлом.
С мотивом неузнанного прибытия часто связан мотив покрытой или, наоборот, непокрытой, безволосой головы. Уже в приведенном примере мы видели: "а свое лицо закрой, не кажи". Герой часто надевает на голову какой-нибудь пузырь, или кишку или тряпку. "Тогда выбрал требушину, взял кишки, вымыл как следует, надел на голову -- образовалась шляпа у нево, а кишками руки оммотал" (ЗП 2). Или: "Иван купеческий сын отпустил коня на волю, нарядился в бычью шкуру, на голову пузырь надел и пошел на взморье" (Аф. 295). "Купила она три кожи воловьих. Сработал он себе кожан, так что человек и не видно, и хвост пришил сажени в две" (Сев. 47).
Мы видим, что герой в этих случаях почему-то прячет свои волосы, прячет голову. Этот мотив покрытой головы странным образом часто связан со своей противоположностью -- с мотивом открытой, плешивой, лысой головы. Часто этот мотив связан с "Незнайкой". "Пошел на бойню, где бьют скот, взял пузырь, надел его на голову. Пришел к царю за милостыней. Царь и спрашивает: "Как тебя зовут?" -- "Плешь!" -- "По отечеству? -- "Плешавница!" -- "А откуда родом?" -- "Я прохожий, сам не знаю откуда"" (Худ. 4). Здесь герой, покрывший голову, называет себя
226
плешивым. По-видимому, кишки или пузырь должны скрыть волосы, вызвать впечатление плешивости. Совершенно то же имеем и в дунганской сказке. "Некогда жили три брата... Младший на голове носил шапку, сделанную из бараньего желудка, и потому все называли его "плешивый"" (Сказки народов Востока 27). ""А чему он у тебя платком закрыт?" -- царь его спрашивает. -- "А он у меня плешивой. Так худо смотреть"" (Сев. 91).
С другой стороны, герои сказки часто называются плешивыми. "Что бы тебя ни спрашивали, говори "Лысенький-Плешивенький"" (Ж. ст. 334). Ответ этот в свете приведенных материалов означает: "Разве ты не видишь по моему головному убору, откуда я иду, и что на мне лежит запрет слова". Именно плешивый разрешает иногда задачу царевны (481). "Мои три загадки решил этот плешивый. Хоть он и плешивый, а я пойду за него", -- говорит царевна в узбекской сказке. "Жили семеро глупых лысых и один хитрый растрепа" -- так начинается халха -- монгольская сказка (Сказки народов Востока 33, 40). Этот растрепа напоминает немецкого Grindkopf -- героя с колтуном в волосах. В чем здесь дело? Откуда такая распространенность, такая устойчивость этой частности*?
В обряде инициации не было, пожалуй, ни одной части человеческого тела, которая не подвергалась бы каким-нибудь манипуляциям. Даже внутренности, как мы видели, считались вынутыми и замененными. Особым манипуляциям подвергались и голова и волосы. Манипуляции с волосами были двоякие: или их обрезали, опаляли, или, наоборот, давали
им расти, но в таком случае их прятали под особый головной убор, который нельзя было снимать.Свидетельства об этом мы имеем со всех материков, но больше всего с островов Тихого океана. На Соломоновых островах могут жениться только те члены мужских союзов, кто обладает длинными волосами, и кто в отрочестве, т. е. во время полового созревания, носил особого вида головной убор, имевший вид конуса. Волосы врастают в эту шляпу, так что ее невозможно снять. Неверман говорит: "Ему никогда нельзя показываться женщинам без "шляпы" даже вначале, когда волосы еще коротки. Женщина, увидевшая его без шляпы, немедленно была бы предана смерти, все равно как если бы она вступила в место сборищ союза" (Nevermann 139). Юноши за время от обряда до вступления в брак здесь носят название матазезен. Позже шляпы снимаются вместе с волосами (Ср: Parkinson 658; Loeb 256). Таким образом, эта шляпа -- знак будущего жениха. Неверман считает, что рост волос способствует увеличению потенции. "С ростом волос мальчик развивается в мужчину и путем
______________
* Ср. плешивость пророка Елисея (IV книга Царств Ветхого завета Библии II, 23).
227
ношения "брачной шляпы" он приобретает сексуальную потенцию" (Nevermann 160). Это -- одно из десятков возможных объяснений. Волосам приписывается сила -- на это здесь можно только указать, напомнив хотя бы историю Самсона и Далилы. Из приведенных материалов не видно, чтобы шляпа делалась из кишек или пузырей животных, как это показывает наша сказка. Но в Африке такая форма, по-видимому, существовала. "На
Гамбии новообрезанные носят... шапку странной формы с парой бычьих poг" (Frobenius 1898a, 146). Мы понимаем теперь также, почему в американских мифах проглоченные и вновь извергнутые китом выходят из желудка кита без волос.Все эти материалы позволяют и данный мотив, мотив безволосого жениха или жениха с покрытыми волосами, поставить в генетическую связь с обрядом инициации.
16. Муж на свадьбе жены.
Эти детали дают некоторые дополнительные штрихи для рассмотрения мотива "мужа на свадьбе жены". Однако этот случай существенно отличается от мотива "жены на свадьбе мужа". Там герой встречает суженую вне дома, возвращается, уже собирается вступить в другой брак и т. д. Здесь дело происходит иначе. Герой женат (иди женится) с начала сказки, затем уже уходит из дому, узнает, что жена собирается вступить в новый брак, "за другого хочет замуж выходить" (См. 135) и спешно возвращается, поспевая к свадьбе жены.
В этом случае мы имеем дело с браком, который был совершен до посвящения, мы имеем, далее, уход мужа "в лес", длительное отсутствие его и попытку к новому браку оставшейся дома жены.
Но не противоречит ли это предположение тому порядку вступления в брак, при котором посвящение было одним из условий вступления в брак? Мы здесь имеем не противоречие, а более позднюю форму. По мере вымирания этого обычая обряд совершался все реже и реже, иногда с перерывами в 10 и более лет. И у Шурца и у Вебстера можно найти достаточно примеров этому. Тем временем юноши подрастали, вступали в брак, не дожидаясь посвящения, а посвящению подвергались задним числом, так что бывали случаи, когда посвящению подвергались мужчины лет сорока, вместе с едва достигшими зрелости мальчиками (Schmidt 1029-1056; Codrington 71; Nevermann 18, etc).
Мотив "мужа на свадьбе жены" исследован И. И. Толстым (Толстой 1934). Проф. Толстой не ставит себе целью исследовать происхождение этого мотива. Но в его работе собран материал, который позволяет дать ответ на очень важный для нас вопрос:
где же пребывает муж в то время, как жена его ожидает? Толстой очень убедительно показывает, что "герой уходит в обитель смерти". В вятской сказке пребывание у лешего длится 12 лет, пролетающих как 12 дней, "обычный в сказке мотив быстротеч-
228
ности времени в стране смерти, где год проходит для сознания человека, как один день" (Толстой 1934, 66). В архангельской сказке "Ивана щука-рыба заглонула и вынесла к берегу и выблевала. Иван купеческий сын и пошел" (Онч. 35; Толстой 1934, 66) и т. д. Пребывание в животном как способ посвящения нам уже известно. Есть и другие детали, приводящие к тому же. "Муж возвращается изменившимся; ни жена, ни близкие не узнают его". Совершенно правильно замечает Толстой: "Заслуживает внимания то обстоятельство, что меняется наружность только у мужа: об изменении наружности жены за время разлуки сказка умалчивает" (66).
Наконец, если он, по наблюдениям проф. Толстого, "приходит обросшим волосами, в запущенном, грязном виде, оборванным странником" (516), то и здесь мы имеем верный признак возвращения "из леса".
17. Запрет похвальбы
Перечисленными мотивами не исчерпывается связь сказки с "большим домом". Здесь выбраны только наименее гипотетические, наиболее ясные случаи связи. В плане гипотезы может быть поставлен вопрос и о связи с комплексом "дома" еще некоторых запретов, в частности мотива запрещения похвальбы и мотива запретного чулана.
Возвращающийся должен хранить глубокое молчание обо всем, что он видел и слышал. "Джобсон видел мальчика, который в предыдущую ночь вышел из "чрева". Он никак не мог побудить его открыть рот, мальчик держал палец на губах" (Frobenius 1898a, 146). Мы легко узнаем здесь столь распространенную в сказках "немоту". Как указывает Фробениус, эта немота иногда имеет определенные сроки: она длится столько дней, сколько длился обряд.
В немецких сказках девушка, возвращающаяся из лесного дома, не говорит и не смеется до определенного срока (Гримм, 9). Эту немоту мы имеем и в наших материалах. "Когда парень пробудился и встал, он оказался без языка -- не может ничего говорить" (3П 107).
Запрет этот касается всего, что было увидено и узнано в лесу. Нарушение запрета грозит смертью. "Будешь разуметь теперь, что всякая тварь говорит; только никому про то не сказывай, а если скажешь -- смертью помрешь" (Аф. 248).
В частности, особой глубокой тайной обставлено обладание помощником или волшебным предметом, талисманом, полученным в лесу. Вот почему сказочный помощник перед тем как герой возвращается домой, запрещает ему хвастать им. "Смотри же, никому не хвались, что ты на мне верхом ездил; а похвалишься -- раздавлю тебя!" (242). Формула "что ты на мне верхом ездил" есть просто более художественное выражение, чем
229
"что ты обладаешь мной". "Что ты знаешь, не сказывай никому; а как скажешь -- двух минут не проживешь, помрешь!" (Худ. 38). "Не хвались ты мною; не хвались, что за едину ночь дом построили с тобой" (Аф. 313). "Если ты мною похвастаешься, тогда я тебя не пожалею -- съем" (ЗП 13).
Связь этих запретов с тайной помощника совершенно очевидна. Менее ясны запреты в сказках типа "верный слуга". "А кто это слышит, да ему скажет, тот по колена будет каменный" (Аф. 158). Изучение запретов в сказке могло бы составить предмет особого исследования. В частности, необходимо изучить не только запреты, но и их нарушение.
18. Запретный чулан.
Другой запрет, состоящий в связи с мотивом "большого дома", это -- мотив запретного чулана. В сказке "Чудесная рубашка" (209) рассказывается, как герой сперва живет в лесу, питаясь кореньями и ягодами, а затем попадает в дом, с обычными аксессуарами этих лесных домов. Здесь и комнаты, и пустота, и приборы и пр
. Здесь живут 3 брата в животном облике -- орел, сокол и воробей. Они могут обращаться в молодцов и принимают его "за родного братца". Ему дается служба -- собирать на стол. Орел "отдал ему ключи, позволил везде ходить, на все смотреть, только одного ключа, что на стене висел, брать не велел". Иван, конечно, отпирает чулан запретным ключом и за дверью видит коня. После этого он засыпает и спит беспробудным сном целый год. Это повторяется 3 раза. После третьего раза братья дарят ему коня, и он уходит.В этой сказке все совершенно ясно, и она показывает нам, что в данном случае в запретной комнате находится будущий помощник героя. Она интересна еще тем, что нарушение запрета не создает никакого конфликта. Исторически оно именно так и должно было происходить. Запрет на помощника должен был действовать только до известного момента, до "беспробудного сна", после чего запретное для посвящаемого становится дозволенным.
Запретный чулан не раз исследовался. Гартленд честно признает, что "изучение народных сказок еще не сделало достаточных успехов, чтобы дать нам возможность возвести эти мифы к общему источнику и удовлетворительно объяснить их значение" (Hartland 1885). Кирби дает чисто бытовое объяснение, основываясь на том, что в запретной комнате иногда находится женщина. Он находит, что "плоские крыши восточных домов в соединении с изоляцией женщин должны были создать такое положение почти обычным на востоке" (Kirby). Такое сближение более чем рискованно.
Между тем материалы, которые приведены выше, приводят к предположению, что и запретный чулан восходит к комплексу "большого дома". Чтобы решить, так это или нет, мы должны выяснить, имелись ли такие запретные помещения в этих домах.
230
Далее мы должны поставить вопрос, что в них хранилось. Сопоставляя полученные результаты с материалом сказки, мы должны будем спросить себя, во-первых, какова обстановка этих запретных чуланов и, во-вторых, что в них находится.
Но здесь мы наталкиваемся на одну трудность: на недостаточно полное описание этих домов в этнографии. Тем не менее на наличность таких запретных помещений указывает целый ряд деталей. Мы знаем, например, что на острове Фиджи в пределах ограды находилась другая, меньшая, включающая "святыню святых" (das Alterheiligste) (Schurtz 387). Что там находилось, не сообщается. Однако мы знаем, что такие явления имелись не только на острове Фиджи. Известно, что в мужских домах хранились святыни племени, запрещенные для непосвященных. Паркинсон сообщает: "На определенном месте острова находилось место, куда всем непосвященным строжайше запрещено входить. Внутри этой запретной площади (District) имелось 12 отделений, и каждое из них обладало святым домом. Два из этих домов были настолько святы, что никто не входил в них и даже не приближался к ним. В этих домах стояли вырезанные из дерева птицы, рыбы, крокодилы, акулы, а также изображения людей, солнца и месяца" (Parldnson 666).
Итак, мы имеем сообщение, что имелись специальные, запретные помещения, в которых находились вырезанные из дерева животные. Это уже перекидывает некоторый мост к животным -- помощникам, находящимся в запретном чулане в сказке. Далее, там хранятся изображения солнца и месяца. На этом еще придется остановиться.
Тайные помещения клубных домов упоминаются Боасом. У квакиутл посвящение производилось в особом тайном помещении (secret room) мужских домов. Там подолгу сидел неофит, там, по-видимому, над ним производились все полагающиеся операции (Boas 1897, 613). "Ты подходишь близко к тайной комнате, великий волшебник, ты был внутри тайной комнаты", -- так поется об
одном из посвященных (573). Очевидно, пребывание в этой комнате делает волшебником. Это подтверждается другим сообщением. Во время обряда в доме производится пляска. Посвящаемою учат плясать. В доме есть потайная комната, на передней стороне которой изображен ворон. Ворон открывает клюв, туда ввергается посвящаемый, а через некоторое время (срок не указан) он выхаркивается (404). Это сообщение показывает, что в некоторых случаях мы имеем не избушку и большой дом, как мы видели выше, а большой дом, с особым помещением для инициации. Это и есть "тайная комната". Название "тайная" комната не совсем удачно. Она представляет тайну только для неофита до совершения обряда, после чего перестает быть тайной.231
Обратимся теперь к сказке и спросим себя, где находится запретный чулан? Здесь можно установить несколько случаев:
1) В огромном большинстве случаев он находится в "большом доме". Один пример уже приведен выше. Приведем еще два-три примера. "Идут братья путем-дорогой и подходят: дом стоит огромной-преогромной". Хозяин этого дома -- Ворон. "Сичас обоех убил и в подвал опустил и закопал, наспиртовал, чтобы как живые". Через несколько лет сюда же приходит третий брат. Его не убивают. "Ну, -- говорит, -- вот тебе ключи, всюду ходи, а не ходи только в первую конюшню, а в верхнем этажу в задню комнату" (См. 11). "Стоит в лесу дом, большущий дом. Заходит в этот дом, видит золотые ключи, а одна комната заперта" (См. 316). Здесь невозможно выписать все случаи. Достаточно указать, что данное явление в сказке есть и встречается очень часто. Оно показывает связь запретного чулана с большим домом.
2) Запретный чулан имеется в доме разбойников. Так, в белозерской сказке герой попадает в дом разбойников. Старуха его прячет в особый чулан. Он слышит, что они хотят его съесть. На полу комнаты он видит щит и подымает его. Там подполье, подполье полно мертвых тел (Ск. 15). Здесь, правда, нет запрета, но есть особая комната с мертвыми телами. Интересный случай такой особой комнаты имеем в тобольской сказке. Девушка попадает в дом разбойников. Старик ведет ее в подземелье. Там хрустальный пол. Там же три амбара. Один полон золота, другой -- серебра, третий -- трупов. "Здесь твоя смерть будет" (См. 344). Разбойники здесь имеют зеленые липа. Что разбойничий дом есть разновидность большого дома, мы уже видели выше. Таким образом и эти случаи подтверждают связь мотива запретного или особого чулана с "большим домом".
3) Типичным, необходимым мотивом запретный чулан является в сказках типа "Синяя Борода". Та форма, которая имеется у Перро, в русском фольклоре неизвестна. Лесной жених здесь имеет животный вид. В вятской сказке он медведь. Медведь говорит: "В две горницы ходи, а в третью не ходи -- лыком заперта которая" (3В 16). В запретной горнице в этих случаях обычно (в русских сказках) кипит смола. Девушка опускает в нее палец, "он и отпал у ней" (Худ. 58). Русский материал не дает надежных выводов для суждения об этой сказке. Но по материалам Гартленда и Кречмера и для этой сказки можно собрать целый ряд деталей, указывающих на ту же связь, что и в вышеприведенных случаях. Тут кроме потерянного пальчика мы находим и птичий вид героини, и лицо, вымазанное сажей, и разрубленные тела, и оживление мертвых. Характерной чертой этой сказки является также то, что жилище жениха находится в глубине леса. Кречмер видел в Синей Бороде властителя смерти.
232
4) Реже мотив запретного чулана встречается в сказках типа "Хитрая наука". В пермской сказке отец приводит сына в ученье в дом, где живет старик 500 лет. В доме 7 комнат. В седьмую сыну не ведено ходить. Запрет этот нарушается (3П 1). О мотиве "хитрой науки" говорилось выше (гл. III, § 23).
5) Запретный чулан часто встречается на том свете (Гримм 3). В немецких сказках легендарного характера тот свет прямо назван небом, в русских герой попадает в церковь или в большой дом к крестному, и только постепенно выясняется, что он попал к богу, что его крестный отец управляет миром (См. 28). Крестный отец говорит: "По всем комнатам ходи, а в одну не заглядывай".
Все данные 5 типов явно родственны друг другу и так или иначе могут быть возведены к кругу явлений, связанных с большим домом. На небесах точно так же, как в разбойничьем доме, теряется, а чаще -- золотится, пальчик. Девушка, возвращенная с того света за нарушение запрета на землю, до известного срока теряет дар речи, и т. д. Однако это еще не означает, что мотив запретного чулана как таковой непременно возводится к комплексу лесных домов. Есть формы, которые явно не имеют ничего общего с этим комплексом. Эти формы следующие:
6) Запретный чулан имеется с самого начала сказки в родительском доме. Тайна этой комнаты хранится до самой смерти отца героя. Умирая, отец передает сыну или верному слуге ключи от всех комнат, завещая не открывать одной из них. Там герой видит портрет необычайной красавицы (Гримм 6).
7) Иногда мотив запретного чулана следует за мотивом женитьбы. В этом случае в чулане помещается змей или Кощей. Он улетает и уносит с собой жену героя (Аф. 159).
Здесь приведены только наиболее важные, часто встречающиеся группы. При специальном исследовании (особенно, если выйти за русский материал) можно будет установить еще некоторые группы. Тем не менее картина уже выясняется. Историчность последних двух случаев пока не может быть доказана, и остается предположить, что они -- результат художественного творчества, выражающегося в переносе мотива на другое место, к началу сказки, и в использовании его в качестве мотивировки для завязки: видя портрет, герой отправляется в поиски. Начало сказки, в особенности мотивировка, очень неустойчивая часть ее. То же можно сказать о горнице в дворце жены. Нарушение запрета освобождает змея, тот уносит жену, и этим вызваны поиски ее героем, т. е. создается осложнение, новая завязка, создается исчезновение жены и поиски ее. Однако это -- лишь предположение. Возможно, что здесь кроется нечто иное, связанное с брачными запретами, подобными запретам в "Амуре и Психее".
Мы рассмотрим теперь вкратце другую сторону дела, а именно
233
-- содержимое комнат. Между типом этой горницы со стороны ее локализации и между ее содержимым не всегда имеется стабильная связь, и эта сторона должна быть рассмотрена отдельно. Привлекая материалы Гартленда, можно составить предварительный список того, что обнаруживается в этом чулане.
Кроме животного-помощника (обычно коня, собаки, орла, ворона) в чулане находятся скованный змей, всяческие ужасы, разрубленные тела, полуживые люди (не вполне убитый атаман разбойников), кости, отрубленные руки и ноги, кровь, кровавый таз, плаха и топор и т. д. В сказках легендарного типа эти ужасы превращаются или в муки грешников (герой видит свою мать на огненном колесе и пр.) или в муки божества (живой распятый). Возможно, что огонь, солнце, небесная троица, которые иногда видит герой, также имеют большую древность. Мы видели, что в мужских домах в запретных помещениях хранились изображения солнца и луны. Все же остальное нам уже известно. Связь обряда посвящения с мотивом разрубания нами уже рассмотрена. Кстати укажем, что разрубленные в этих случаях часто оживляются, так как в чулане одновременно находятся мази.
Наконец, особую группу представляют чуланы, в которых находятся женщины (красавицы, лишенные крыльев, или платьев, связанные, просящие пить, или просто красавицы или портрет). Никакой непосредственной связи с мужскими домами здесь пока установить нельзя, так как нет соответствующих этнографических материалов. Однако напомним, что, по материалам Фрэзера, женщины в мужских домах находились в особых помещениях, куда мужчины не входили. Здесь могут быть отражены еще не вполне изученные брачные запреты. Обычно герой, обнаруживший в запретном чулане женщину, вступает с ней в брак. Временный запрет на брак кончается вступлением в брак. Таким образом этот случай, хотя и не подтверждает гипотезы о связи сказочного мотива запретного чулана с институтом мужских домов, но и не противоречит ей.
19. Заключение.
Как мы видим, совпадение между обрядом посвящения и пребывания в мужском доме и тем, что делается в лесной избушке и "большом доме", поразительно. Сказка здесь может оказаться весьма ценным историческим материалом. Она сохранила часть внутреннего механизма этого обряда.
Читателю, незнакомому с подобного рода обрядами, может даже показаться, что. совпадение здесь слишком полное, подозрительно полное. Не следует ли это сходство отнести больше за счет изложения, чем за счет сходства по существу? Не выбраны, не выхвачены ли здесь некоторые черты обрядов посвящения со специальной целью сделать их похожими на сказочные мотивы? Такое подозрение вполне уместно, когда сходство слишком вели-
234
ко. Однако совпадение здесь касается не деталей, оно касается самой сути процесса обряда посвящения и его внешних атрибутов и аксессуаров.
Но, конечно, сказка и обряд не вполне покрывают друг друга. Так, в сказке есть некоторые частности, которые не находят себе объяснения в данном обряде. К таким частностям относится мотив: герой меняется местом с дочерью яги или людоеда, вследствие чего она принимает на себя смертельный удар, а герой бежит. Другой необъяснимой деталью является мотив молчания девушки, чем возвращается юноше человеческий облик.
С другой стороны, обряд, конечно, шире, чем сказка, и сказка здесь также отразила не все. Так, например, сказкой как будто совершенно не отражена та политическая роль, которую некогда играли мужские союзы. Однако надо сказать, что там, где уже выработалась
роль вождя, мужские союзы играли уже только служебную роль и не имели власти как организация. Здесь сказка опять-таки дает исторически правильную картину. В сказке кроме "братьев" (политически бессильных) имеется еще "царь", т. е. положение, имевшееся и исторически.Несомненно, что здесь еще не все связи найдены, не все еще обнаружено. Однако найдено направление, в котором надо продолжить поиски, и эти поиски могут дать еще богатый сбор.
II. Загробные дарители
20. Умерший отец.
Мы рассмотрели весь комплекс явлений, связанных с институтом посвящения и мужских домов.
Но, конечно, неправильно будет предполагать, что данный институт -- единственная база для создания сказки. Институт этот отмирал, а образование сюжета продолжалось. Изменившаяся историческая обстановка вносила изменения и в жизнь создающегося сюжета.
Яга -- древнейший, но далеко не единственный даритель сказки. Вместе с дарителем меняются и предмет и обстановка передачи. Но тем не менее связь все еще не окончательно утеряна. Это сказывается, во-первых, в том, что и новые дарители дают тот же дар, что и яга: они дарят помощника -- но уже не лесное животное, а коня, что затем задним числом приписывается и яге. Во-вторых, и новые дарители имеют связь с царством смерти, с миром предков.
Даритель -- лесной дух становится уже непонятным. На смену ему приходит мужской даритель и предок. Что и яга уже связана с тотемными предками, мы видели. Но тотемный предок, часто связанный еще, как мы видели, с преемственностью по женской линии, с переходом на мужскую преемственность, заменяется отцом, дедом и прадедом. Так, на смену яги приходит
235
мертвый отец, который уже не в лесу, не в избушке, а из могилы дарит герою коня. С другой стороны, меняется и объект дара. Настоящая, подлинная яга распоряжается лесными зверями. Она -- отражение охотничьего быта и строя. Это мы видим в сказке:
она кличет волков, медведей, птиц, она дает их в помощники герою. На смену лесным зверям приходят другие и прежде всего то животное, которое и в быту начинает играть такую большую роль в жизни воина -- конь. Так, яге приписывается награждение конем. Но конь -- моложе яги. Он детище не леса, он -- детище открытого поля, где не из-за кустов во врага стреляют, а в открытом бою встречаются богатыри-воины с мечом в руках.
Можно обнаружить, что у сына с отцом глубокая, таинственная связь. Таинственность этой связи сказывается в том, что прочна и необходима для Ивана связь не с живыми родителями, а связь с родителями умершими или умирающими. Живые родители играют в сказке довольно жалкую роль. Их бессилие и заставляет отправляться Ивана. Тем могущественнее в сказке фигура умершего отца.
Ярче всего эта фигура отложилась в сказке "Сивко-Бурко". Здесь говорится: "Отец стал умирать и говорит: "Дети! Как я умру, вы каждый поочередно ходите на могилу ко мне спать по три ночи" -- и умер. Старика схоронили. Приходит ночь; надо большому брату ночевать на могиле, а ему кое лень, кое боится, он и говорит малому брату: "Иван-дурак! Поди-ка к отцу на могилу, ночуй за меня. Ты ничего же не делаешь!" Иван-дурак собрался, пришел на могилу, лежит; в полночь вдруг могила расступилась, старик выходит и спрашивает: "Кто тут? Ты большой сын?" -- "Нет, батюшка! Я, Иван-дурак". Старик узнал его и спрашивает:
"Что же больш-от сын не пришел?" -- "А он меня послал, батюшка!" ~ "Ну, твое счастье!" Старик свистнул, гайкнул богатырским посвистом: "Сивко-Бурко, вещий воронко!" Сивко бежит, только земля дрожит, из очей искры сыплются, из ноздрей дым столбом. "Вот тебе, сын мой, добрый конь! А ты, конь, служи ему, как мне служил!" Проговорил это старик, лег в могилу" (Аф. 179).
В чем же добродетель героя или в чем состоит услуга, оказанная мертвецу? За что он дарит коня? Сказка здесь явно чего-то не досказывает, здесь выпало какое-то звено, и для полного понимания этого мотива это звено надо восстановить.
Здесь могут быть два предположения, которые, однако, друг друга не исключают, а дополняют. Оба предположения подтверждаются материалами. Дело, конечно, не просто в "сиденьи". Это -- слишком бесцветный акт заупокойного культа, чтобы быть исконным. Сказка здесь отбросила некогда имевшиеся обряды жертвоприношений и возлияний. Впрочем -- отбросила, но не совсем. Так, в одной сказке (См. 306) читаем: "После матери
236
братьям досталось каждому по корове. Иван-дурак взял свою корову и повел в лес к тому месту, где была схоронена мать. Привел и говорит: "Мать, нужно тебе корову?" -- "Нужно, -- говорит мать, -- привязывай"". Этот случай явно очень архаичен. Во-первых, здесь все еще фигурирует лес, во-вторых, герой приходит на могилу матери, и этот-то архаический случай сохранил нам и цель его прихода: он приносит на могилу матери корову.
В свете этих материалов и тех, которые приводились раньше, просьба отца может быть расшифрована так: "Ходите ко мне на могилу и совершайте на ней положенные жертвоприношения".
Но этим дело еще не исчерпано и не объяснено. Для чего мертвецу нужны жертвоприношения? Если не совершать жертвоприношений, т. е. не утолять голода умершего, он не будет иметь покоя и вернется на свет живым привидением. Это то, чего боятся живые и мертвые, на этом основан страх перед мертвецами. Мы видим, что старшие братья действительно боятся идти на могилу, боятся мертвеца. Отсюда второе предположение: что сиденье на могиле есть некоторая форма апотропеического акта. Такое предположение подтверждается некоторыми сказочными, подтверждается оно и этнографическими материалами, очень близкими к нашей сказке. В белуджской сказке говорится: "Дети, если я умру, вы три ночи оберегайте мою могилу". Отец выходит из могилы страшной змеей, герой его убивает, раскапывает могилу н находит там лошадь, меч и ружье (Белуджские сказки 198). В русском сказочном репертуаре есть случаи, когда завет заупокойной службы не соблюдается, и мертвец возвращается (Онч. 45). "Был-жил крестьянин на пустом месте;
было у него два сынка: в зыбке, и годовой, и доцька трех лет. Он сказал хозяйке: "Я завтра помру, повали меня под образа и трое сутки кади". Мужик помер, жона двои суток кадила, а третьи -- забыла. Ходит девушка трехлетняя и говорит. "Маминька, маминька, отец-от ожил, сел!" --
"Што ты, дика кака -- сел, помер ведь!" Хозяйка зглянула -- муж на лавке сидит, зубы брусом тоцит. Хозяйка схватила двух робешков и на пець заскоцила, осталась девушка на полу. Покойник схватил из зыбки пеленки и съел, и девушку съел".На этом основано христианское отчитывание мертвеца. Отчитываемый мертвец и в сказках всегда пытается вернуться к жизни (ср. "Вий"). В нашей сказке герой также иногда приходит на могилу читать.
К этому же приводят этнографические материалы. На могилу ходят "сидеть", чтобы вернуть покойника, если он встанет, в могилу. Это наблюдается уже с очень ранних пор. Так, фон ден Штейнен рассказывает, что у индейцев паресси родственники пребывают на могиле в течение шести дней после смерти, во
237
время которых соблюдается строжайший пост. "Если мертвец до шести дней не стал вновь живым, то дольше уже не сидят, тогда он прибыл на тот свет" (Steinen 434). То же известно из Папуасского залива в Южной Новой Гвинее. Там старший шурин умершего караулит на могиле пять дней и пять ночей. Время от времени он поднимается, размахивает руками по воздуху и поднимает вой, чтобы отогнать от трупа дух умершего. По истечении пятого дня приходят родственники. Дух -- если предполагается, что он все еще здесь, -- отгоняется общим криком (Кунов 115).
Апотропеический характер этих "сидений" ясен. Исходя из этого, можно предположить, что и предложение отца ходить на его могилу должно обеспечить ему потусторонний покой.
Наконец, если мертвец дарит коня, то и здесь есть историческая основа -- представление о предках, которые сильны в силу того, что они находятся в ином мире, откуда идут все начала. Живой уже не пытается сам проникнуть туда, как это происходит в обряде инициации. Волшебного помощника дает мертвец. Зачатки такой веры мы имеем на очень ранних стадиях. В упомянутом нами случае из Южной Новой Гвинеи, после того как труп разложился, череп раскрашивается и хранится в доме. К нему обращаются с просьбами. На островах Гильберта за могилой ухаживают, но иногда берут кости и делают из них рыболовные крючки или другие инструменты (Frazer 1928, 47). Чтобы заставить умершую мать помочь в рыбной ловле; индеец ложится на могилу матери, спит на ней и постится несколько дней (Haeberlin, Gunther 1924, 59). В этих случаях ясна производственная основа этих представлений. Отсюда уже один шаг до того, что мертвец дает волшебный предмет или сам помогает -- с этим мы еще встретимся в мотиве о благодарных мертвецах. В Северной Америке "охотник в начале охотничьего сезона идет на могилу отца или дяди со стороны отца, очищает ее от сорняков и молится приблизительно следующим образом: "Я очистил твою могилу. Я завтра иду в лес на охоту... Лес -- это не селение, это место смерти. Дай, чтобы я имел успех в охоте или чтобы вернулся цел и невредим"" (Frazer 1933, 80).
Мы рассмотрели отца, дарующего коня из-за могилы. Но можно наблюдать, что отец -- не единственный мертвый даритель. Мы рассмотрим еще несколько подобных случаев, причем приведем сперва только сказочный материал по разновидностям, не приводя исторических параллелей для каждой группы, а затем постараемся дать кое-какие объяснения ко всей группе мертвых дарителей.
Мотив передачи сыну волшебного средства иногда окрашен в реальную, бытовую обстановку. Отец оставляет детям наследство. "Пришло время старику помирать, стал он деньги делить: старшему дал сто рублей, и среднему сто рублей, а дураку и давать
238
не хочет, -- все равно даром пропадут" (Аф. 216). Но дурак выпрашивает свою долю и также получает ее. На эти деньги он покупает кошку и собаку, которые оказываются волшебными помощниками. Таким образом и здесь волшебный помощник добыт, хотя и косвенно, при помощи умирающего отца.
21. Умершая мать.
Соответственно в тех сказках, где героем является девушка, этого помощника передает мать. "умирая, купчиха призвала к себе дочку, вынула из-под одеяла куклу, отдала ей и сказала: "Слушай, Василисушка! Помни и исполни последние мои слова. Я умираю и вместе с родительским благословением оставляю тебе вот эту куклу; береги ее всегда при себе и никому не показывай; а когда приключится тебе какое горе, дай ей поесть и спроси у нее совета. Покушает она и скажет тебе, чем помочь несчастью"" (104).
Эта фигурка -- волшебный помощник девушки. Очень часто мать помогает из-за могилы. В сказке "Свиной чехол" отец влюбляется в свою дочь и хочет на ней жениться. "Она пошла на кладбище, на могилу матери, и стала умильно плакать". Мать и говорит ей: "Вели купить себе платье, чтоб кругом были часты звезды". Девушка это выполняет, но отец еще сильнее влюбляется в нее. Потом она советует потребовать платье с солнцем и месяцем. "Матушка, отец еще пуще в меня влюбился". Тогда она советует ей потребовать, чтобы ей сделали свиной чехол. "Отец плюнул на нее и прогнал из дому" (290). Известно, что в сказке о Золушке девушке также помогает ее мать из-за могилы.
Также и в "Эдде* в песне о Свипдагре герой обращается к матери:
"Гроа, проснись! Пробудись ты, родимая!
В мире у мертвых услышь меня, мать!
Вспомни, как мне ты велела за помощью
На курган твой могильный идти" (Эдда).
Она дарит своему сыну десять заклинаний.
22. Благодарный мертвец.
Наконец, всякий мертвец, которому оказана услуга, может выполнять ту же функцию. В абхазской сказке, например, рассказывается, как герой попадает на похороны: "Покойника несли уже на кладбище. И вот он видит, что некоторые волокли покойника веревкой за шею, другие же из сопровождавших и шедших за ним длинными хворостинами били покойника". Купеческий сын узнает, что покойник умер, не заплатив долгов. Герой расплачивается с кредиторами (Абхазские сказки 151). Это, однако, несомненно более поздняя рационализованная трактовка мотива. В русских сказках герой просто хоронит мертвеца и завоевывает себе в нем помощника. Этот мотив исследован в работе Лильеблада (Liljeblad). К сожалению, однако, выводы этой работы неправильны уже потому, что "сказок о благодарных мертвецах" не
239
существует. Лильеблад объединяет несколько типов и пытается изучить этот материал как нечто цельное. Ошибка получилась потому, что автор исходит из ложной предпосылки, что каждый сказочный мотив первоначально прикреплен к какой-нибудь одной сказке. На самом же деле огромное большинство мотивов равного морфологического значения взаимно заменимы. Так взаимно заменимы и все дарители. Лильеблад нашел всего 8 русских "сказок о благодарных мертвецах". На самом деле благодарный мертвец встречается значительно чаще и в самых разнообразных сказках. Ни один из приведенных ниже случаев не приведен Лильебладом, хотя я привожу лишь незначительную часть фактического материала. К тому же Лильеблад ограничивается сопоставлением только текстов и в проблему благодарных мертвецов не входит вообще.
В одном из вариантов сказки о молодильных яблоках яга советует герою: "Поди же ты, Иван-царевич! Вот здесь есть село, около села есть гора, на этой горе валяется богатырь заместо собаки; возьми ты, спросись у попов: можно ли похоронить этого богатыря? Есть у богатыря конь за двенадцатью дверьми железными, за двенадцатью замками медными". Иван-царевич действительно хоронит богатыря и устраивает ему роскошные поминки. "И гласит ему мертвый богатырь: благодарю тебя, млад Иван-царевич, что похоронил меня в честности, и дарю тебе своего коня" (Аф. 176). Есть сказки, когда могильщики спорят и ругаются, не хотят хоронить мертвого. Герой платит им, и они хоронят мертвеца. Этот мертвец потом становится помощником героя (См. 86). В одном из вариантов "Сивки-Бурки" вместо отца выступают три богатыря. Эти богатыри -- предшественники Ивана. Они не допрыгнули до окна царевны, и с них были сняты головы. Иван хоронит их и получает от них трех коней: медного, серебряного и золотого (9).
23. Мертвая голова.
К этому же разряду относится случай, когда герой хоронит мертвую богатырскую голову. "Шел и запнулся за мертвую богатырскую голову. Взял да и толкнул ее ногой. Та и говорит: "Не толкай меня, Иван Туртыгин! Лучше схорони в песок"". Иван действительно хоронит голову в песке, и та указывает ему, где взять волшебные ягоды, которые по ходу действия ему нужны (Сад. 2). Этот случай, может быть, бросает некоторый свет на мертвую голову, которую встречает Руслан. В народных сказках она не торчит из земли, а лежит. "Лежит га-лава, ну он к ней слес и сел на нее и говорит: "Какая же эта га-лава лежит?"". Между головой и Русланом завязывается любопытный диалог: ""Галова, щто мне тебя, аживить?" -- А ана ему и говорит: "Если я буду памирать апять, то меня не аживай, а если я буду вещна жыть, то меня ажыви"" (См. 220). Услуга захоронения здесь заменена услугой оживления. То же в вогуль-
240
ской сказке (Чернецов 87).
В сказке о Еруслане Лазаревиче голова всегда лежит. Это -- голова мертвеца. Однако в лубочных картинах голова торчит из земли. Трудно сказать, какое представление первичное. Как указывает Вазер (Waser), на античных геммах часто можно встретить изображение бородатых голов, как вырастающих из земли. Эти головы вещают, так как над
ними обычно изображена склоненная слушающая фигура, а рот головы несколько приоткрыт. Автор