Андрей Цимко. Мои армейские истории
---------------------------------------------------------------
© Copyright Андрей Цимко
Email: andrew@tvel.spb.su
WWW: http://zhurnal.lib.ru/a/andrej_cymko/
Date: 27 May 2001
Origin: http://itogi.ru/Forum1.nsf/Forum/Forum_2000_12_07_111947_92CC.html
---------------------------------------------------------------
МОИ МАЛЕНЬКИЕ АРМЕЙСКИЕ ИСТОРИИ
Вообще-то, в жизни везло мне на это дело. Я имею ввиду всякие истории,
в которые я не то чтобы постоянно, но довольно частенько попадал или
становился их невольным зрителем. Колхозы, стройотряд, какие-то кампании,
застолья... Ну и, конечно, она, родимая, школа жизни, тут уж сам бог велел.
Память - она ведь штука такая: сегодня есть, а завтра нет. Жалко пропадающий
материал! Да вот и иных уж нет, а те далече (да еще как далече). Посему,
выношу на суд читателя мои первые рассказы и прошу его (читателя) не быть
особо взыскательным - пианист играет, как умеет. Предупреждаю, что всякие
совпадения считаются случайными. Был я тогда сержантом...скажем, Огурцовым.
Итак начну, пожалуй.
1. СОН РАЗУМА РОЖДАЕТ ЧУДОВИЩ
Незадолго до дембеля, один из моих любимых нарядов - помощник дежурного
по части стал постоянным: сутки через сутки. Связано это было с различными
учениями, тревогами, перманентно преследовавшими нас тогда. Организм брал
свое, и в ночное время, когда было положено бодрствовать, сидя за пультом
дежурного по части и отвечая на возможные телефонные звонки с нескольких
телефонов, я, сидя за этим пультом, мягко выражаясь, спал (грешен), положив
голову на фуражку (форма одежды - парадная). А если в этой позе поспать эдак
с часок, или больше, то по всем законам медицины, нижняя часть тела затекает
абсолютно - какие-то сосуды пережимаются, кровь застаивается, и т.д. Как
назло, накануне, один из телефонов сломался, и вместо него поставили, тот,
какой был под рукой - вертикальный, на стенку, в нескольких шагах от стола,
что и сыграло со мной злую шутку.
Каюсь, заснул я тогда крепко. И, когда глубокой ночью зазвонил этот
телефон, то . . .
Тиха украинская ночь в ЛенВО. Все крепко спят. И только в окне дежурки
части N горит свет. Там несет службу пом.дежурного по части. Заглянем в
окно. Что там? В парадной форме, с повязкой на рукаве и штык-ножом на ремне
он, как Мересьев без ног, изо всех сил ползет по полу в сторону висящего на
стене телефона, разрывающегося от непрерывных звонков. Ну же, ну! Быстрее!
Быстрее!
Да, это был я. Каким образом я достал до трубки я уже не помню.
Недовольно-злорадный голос произнес в ней:
-- Солдат спит - служба идет?
К счастью, это был капитан Д., и мы друг друга давно знали. Я
облегченно сполз по стене на пол, и, как положено по уставу (сначала -
приветствие, потом - представиться), и еще не совсем проснувшись, машинально
отвечаю:
-- Здравия желаю, товарищ капитан. Никак нет, не солдат спит. Сержант
Огурцов...
А в это время...
А в это время в том же здании штаба части на посту N 1 у знамени части
и флага ВВС стоял солдат. Солдат как солдат, по армейской классификации -
молодой, из тех, кто прослужил три недели, кто зашуган и запуган до смерти
дедами, командирами, уставом, бессонными ночами, из тех кто не всегда помнят
свое имя и фамилию.
И вот его ... приперло. По нужде. Причем по большой. Вызвать дрыхнущего
в караулке деда-разводящего у него не хватило мужества, и он сделал то, что
сделал, и да простит его бог. Он снял с ноги портянку, сделал все это туда
(пардон), и, аккуратно плотно все завернув, засунул в щель под стеклянную
тумбу, причем, отдаю ему должное, выбрал не тумбу с флагом, а тумбу со
знаменем части. На что он рассчитывал - я не знаю, может на то, что после
него сменятся другие часовые, а может у него было безвыходное положение.
В общем, к утру, аккурат к прибытию в штаб командира части, по штабу
распространился недвусмысленный запах. Была создана оперативная группа из
дежурного по части и дневального по штабу с целью выполнить приказ:
определить источник запаха, и она немедленно приступила к работе. Вскоре все
выяснилось, но докладывать буквально Товарищ полковник, попахивает-то ...
того... от знамени части... никто долго не решался...
Что сделали с тем бойцом, я не знаю. Только вскоре после этого у нас
появился новый замполит.
Новый замполит, интеллигент, закончивший гражданский ВУЗ, за дело
взялся круто. Укрепление дисциплины, борьба с дедовщиной, - все это
перестало быть для нас пустым звуком. По большому счету, он делал правильные
вещи, но одно его начинание коснулось меня самым неожиданным образом.
...Когда морозным февральским днем наша рота, как всегда, гурьбой
ввалилась в столовую, и начала быстро растекаться между столами, на полпути
меня остановил дежурный по столовой и сообщил: по приказу замполита, с
сегодняшнего дня каждого, у кого день рождения (а у меня в тот день было
именно так), командование части поздравляет и предлагает специальное меню.
Ошарашенного, он подвел меня к отдельному столику, где красовались: борщ со
сметаной, котлетки, жареная картошка, масло, яйцо, еще бог знает что, и
оставил меня наедине со всем эти великолепием. Настоящий день рождения! -
подумал я и с удовольствием начал все уплетать, мысленно поблагодарив
замполита.
Через какое-то время, однако, я почувствовал некоторое беспокойство.
Вместо обычного обеденного гвалта в столовой стояла почти полная тишина. Я
поднял глаза. Несколько сот человек молча поглядывали на меня, пережевывая
свое обычное меню. Последовательность взглядов при этом была у всех
одинакова: сначала на меня, потом на содержимое моих тарелок, потом, уже
более красноречиво, опять на меня. В них читалось: заблатовал, сволочь! Даже
за общий стол садится брезгует!
Напряжение возрастало. Я продолжал давиться армейскими деликатесами,
сгорая от стыда. Господи, да за что же мне это! После обеда в казарме я
сразу почувствовал отчужденность. Мои попытки кое-кому все объяснить помогли
мало: все поздравляли, сочувственно жали руку, отводя при этом в сторону
глаза. Я уныло слонялся по казарме. Впереди еще был ужин...
На следующий день уже я сам с сочувствием наблюдал за прилюдными
мучениями такого же несчастного как и я. Конечно, скоро всем все стало
известно, но продержалось это замполитское новшество недолго. Видимо, он,
хоть и с опозданием, понял очевидную истину: в столовой и бане все равны.
Правда, позже, судьба посмеялась и над ним...
Вторник и четверг - дни политзанятий, дело святое. Должен сказать, что
обставлено все это было очень торжественно. Построение на плацу, затем под
Встречный марш оркестра навстречу друг другу двигались через весь плац
дежурный по части и командир, чуть сзади него - замполит, после короткого
доклада дежурного - привествие личному составу, затем постановка командирами
задач по подразделениям, и, наконец, под Прощание славянки - торжественный
марш всего полка мимо стоявших навытяжку под козырек командиров. Особенно
эффектно завершал все оркестр, уходивший уже без музыки, под барабанную
дробь. У некоторых, не отличающихся особой крепостью нервов, бывало,
прошибало слезу.
В тот день все начиналось как обычно, за исключением одного: замполита,
к несчастью для него, не было (почему - не помню, это бывало).
Командир полка, пройдя навстречу дежурному первые десяток шагов,
почувствовал неладное, однако продолжал печатать шаг. В строю зашевелились,
кое-кто в задних шеренгах согнулся в поясе. Оркестр понемногу начал
фальшивить. Интуитивно, он наконец, обернулся назад и, - о, ужас! - в трех
шагах сзади от него и в шаге слева, в строгом соответствии с протоколом,
вместо отсутствующего замполита... трусил, радостно помахивая хвостом
невесть откуда взявшийся полковой пес Дембель. Мгновенно побраговев,
командир мужественно продолжал идти под похрюкивающие звуки оркестра мимо
шеренг, с трудом удерживающих себя в положении смирно...
Политзанятия в тот день прошли на большом душевном подъеме. Жаль
только, что после случившегося свои политзанятия Дембель проводил на привязи
за старой заброшенной казармой среди кучи всякого хлама, в которой валялся
сломанный стенд с полуистертыми словами песни замполиты...политруки...а
по-прежнему - комиссары!
Четвертый взвод в нашей роте был настоящим сборищем разных уникумов.
Повар, художник, свинарь, фотограф, писарь, киномеханик..., - вот его
неполный перечень. Некоторые из них подчинялись непосредственно замполиту
полка или начальнику штаба, а то и самому командиру, чем, естественно,
пользовались на полную катушку и безо всякого зазрения совести.
(Должен сказать, что нигде, пожалуй, кроме как в армии, тогда не было
такой тяги к прекрасному; стоило командирам узнать о чьих-то художественных
наклонностях - все, приговор окончательный: круглосуточная, вплоть до самого
дембеля, работа в какой-нибудь художке ему была обеспечена.)
Большинство злачных мест в части принадлежали им, и использовались в
ночное время в их личных, сугубо мужских, целях. На вечерней поверке из
списочного состава взвода в двадцать два человека присутствовало, в лучшем
случае пять-семь; остальные отсутствовали на самых законных основаниях, что
иногда очень раздражало нашего ротного. Среди них, например, был ефрейтор
Д., как раз в 22.00 по распорядку разводивший караульных овчарок по дальним
углам гарнизона, где на привязи они несли свою ночную службу, и фраза из
переклички ефрейтор Д! - собак разводит! стала у нас избитой шуткой.
В тот вечер я был дежурным по роте. Доложил, как положено, о построении
роты; старшина, в присутствии ротного начал перекличку. Дошла очередь до
четвертого взвода. Я почувствовал, как ротный напрягся, напоминая сжатую
пружину. Рядовой К.! - Я! - Рядовой М! - работает в фотолаборатории! -
Ефрейтор Л! - работает в штабе! - Рядовой П.! - работает в столовой! -
Ефрейтор Д! - собак разводит! - Ефрейтор С!
Молчание. Ефрейтор С., свинарь, не отзывался. Пружина продолжала
сжиматься.
-- Ефрейтор С!
Молчание. Наконец, кто-то прервал затянувшуюся паузу:
-- Свиней разводит...
Раздался гогот. Пружина лопнула.
-- Молчать!!! Смирно!!! Огурцов, - обратился ко мне ротный, - пойдем-ка
посмотрим, сколько он там свиней развел.
Кажется, сейчас будет еще одна история, подумал я, потому что знал, что
в гостях у ефрейтора С. была одна особа из ближайшей деревни. Мы подошли к
свинарне. Ротный, на секунду прислушавшись к звукам, доносившимся изнутри и,
видимо, удовлетворенный ими, привычным ударом ноги вышиб запертую якобы
снаружи дверь и быстро вошел внутрь. Навстречу, в абсолютном неглиже, закрыв
собой свою гостью, метнулся ефрейтор С., и, как положено по уставу,
вытянулся перед ротным навытяжку. Полотно известного художника завершала
маленькая деталь: по стойке смирно у него было еще кое-что. И вот тут у него
наступил момент, ради которого он и уединился со своей подружкой. Слегка
подергиваясь, он старательно пытался сохранить положение смирно. Я отскочил
в сторону, а вот ротный, к сожалению, не успел...
Слухи о начинающемся старческом маразме командира части ходили давно.
То, вдруг, в одночасье вдоль дорожек на территории гарнизона появляются
знаки дорожного движения. Главная дорога, уступить дорогу, остановка
запрещена, - все, как положено в настоящем городе (мы с нетерпением ждали
появления светофоров). То часть в полном составе раскрашивает дорожные
бордюры в красно-белую зебру, и вся территория становится одним большим и
длинным шлагбаумом. То, напротив штаба, у памятника известному полководцу
Достоевскому, за одну ночь кранами убирают ставшими вдруг ненужными угловые
мраморные тумбы (правда, ходили слухи, что их потом видели у него на даче).
Нет, я не хочу сказать, что нам приходилось красить зеленкой траву, но вот
перелопачивать прошлогодний снег - было дело. Для тех, кто не служил,
поясняю: по весне снег становится грязно-серым, и иногда по утрам, одной из
рот приходится его перелопачивать - тот, что внутри сугроба, белый, -
наружу, грязный - наоборот поглубже внутрь. Становится красиво, и
боеготовность личного состава полка повышается. Так, по крайней мере,
видимо, думал его командир.
А еще он очень любил цветы. За огромной клумбой перед КПП денно и нощно
наблюдал один из дневальных и не дай бог, если количество цветков по
каким-либо причинам уменьшилось! В журнале приема-передачи наряда по КПП
записи тогда выглядели, например, так: На выезде - столько-то машин, система
открывания ворот - в норме, состояние помещения КПП и прилегающей территории
в порядке, за исключением: из 165 цветов клумбы завяли - 2, растоптано ночью
неизвестным - 1, похищено ночью неизвестной - 1. Наряд не принят. Где потом
доставал недостающие цветы сдающий наряд дежурный - бог весть, но наказание
за подобные недостатки следовало самое суровое.
...Накануне, на вечерней поверке, старшина предупредил нас: завтра, как
всегда неожиданно, в 12.00 будет учебная тревога. На следующий день, в
назначенное время, мы в ожидании тусовались возле оружейной комнаты.
Прозвучал сигнал, мы похватали автоматы, противогазы, и т.п., и бросились,
каждый по своему боевому расчету по местам. Я выскочил из казармы. Невдалеке
задумчиво прохаживался командир, ощупывая рыхлую землю, согретую весенними
лучами солнца.
-- Стой! Ты кто? -- Сержант Огурцов, товарищ командир! Согласно боевого
расчета по тревоге заменяю помощника дежурного по части! -- Отставить! Дуй
ко мне в кабинет, там два ящика рассады, посади все перед штабом со стороны
плаца.
Я стоял, переваривая полученный приказ. Он гаркнул, разозлившись:
-- Бегом!
Что ж, приказы не обсуждают, их выполняют. Есть такая профессия -
Родину защищать!
И я стал сажать цветы.
Задумчиво, со знанием дела, я прикидывал, куда лучше посадить вот эту
большую луковку, а куда вот эту, поменьше. В одной руке у меня была лейка,
которой я поливал каждую посадку, в другой - штык-нож, им я раскапывал ямки,
потом аккуратно присыпал землицей. Для каждой луковки я старательно размечал
места, чтобы, когда они зацветут, на газоне был правильный геометрический
рисунок. Немного мешали: автомат за спиной, противогаз на левом боку,
подсумок с магазинами для патронов - на правом, но помогало осознание
важности приказа. Из окна с опаской на меня посматривал дежурный по части.
А в это время всюду стояла обычная кутерьма - носились солдаты, орали
друг на друга офицеры, на полпути к воротам КПП заглох ЗИЛ с радиостанцией и
все остальные машины уперлись ему в зад, разворачивались палатки, стоял
топот пробегавших мимо меня взводов... На плацу, в двух шагах от меня,
началось построение. Спиной я чувствовал озадаченные взгляды. Вот застыл
батальон в строю. Причем, кажется, застыл он в буквальном смысле этого
слова...
Тревогу наша рота тогда завалила полностью. В нормативные сроки некто
не уложился, вся техника ломалась в самый ответственный момент. В приказе
командира части по результатам тревоги нам был поставлен неуд. В числе
нескольких, кому за успешное выполнение своих боевых задач была объявлена
благодарность, была и моя фамилия.
Маразм крепчал...
7. ПО ЗАЯВКАМ РАДИОСЛУШАТЕЛЕЙ
Чтобы было понятно, что произошло на этот раз, утомлю читателя
некоторым необходимым вступлением.
Как я уже говорил, дни политзанятий начинались торжественным маршем под
звуки оркестра. Но кроме этого, ежедневно, в пять часов вечера, на плацу
происходили более скромные построения нового суточного наряда части под
музыку записанного на магнитофонную ленту марша, который транслировался
через наружный динамик. В это время я находился в небольшой специальной
комнате на втором этаже штаба и моя задача заключалась в следующем: когда
начальник караула и дежурный по части начинали движение навстречу друг
другу, я включал на магнитофоне встречный марш, они подходили ближе,
останавливались - я нажимал кнопку паузы - следовал доклад начкара о
построении наряда, он делал шаг в сторону, уступая дорогу дежурному, в этот
момент я отпускал кнопку паузы и они вместе под музыку продолжали движение
по направлению к наряду. Затем следовал инструктаж, проверка готовности, и
так далее.
В комнате были и другие записи моих любимых рок-групп, которые я
иногда, вечерами, в отсутствие офицеров, слушал через наушники. Ничего бы не
произошло, если бы какой-то умник не спроектировал Ноту-400-...какую-то
таким образом, что кнопка переключения дорожек находилась буквально в
миллиметре от кнопки паузы.
...Начкар и дежурный сделали первые шаги навстречу, я включил марш. Все
шло своим чередом. Остановились. Я, засмотревшись, на ощупь, нажал вместо
кнопки паузы кнопку переключения дорожек и, когда начкар открыл рот для
доклада... территория огласилась истошными криками Яна Гилана из группы Deep
Purple, записанной на параллельной дорожке. Все оцепенели. Я судорожно искал
кнопку паузы. Начкар продолжал доклад под вопли Гилана из композиции Child
in time . Наконец, в полнейшей прострации, я нашел злосчастную кнопку паузы
и остановил пленку. Начкар сделал шаг в сторону, вдвоем с дежурным они
шагнули вперед, я отпустил кнопку паузы, и - о б о г и! - я ведь так и не
переключил обратно дорожку! Они пошли дальше под завывания, продолжившиеся с
удвоенной силой: композиция Child in time заканчивалась. Я выдернул шнур из
сети и лента, плавно замедляясь, остановилась, напоследок переведя высокий
надрыв Гилана в леденящий кровь рык, завершив все звуком, похожим на хорошую
послеобеденную отрыжку.
Я вытер пот со лба. Рядом в автопарке, все задрали головы вверх,
побросав работу. Кое-кто, из имеющих восточный разрез глаз, с тревогой
погядывал на темнеющий неподалеку ельник.
...До позднего вечера я скрывался от офицеров в сушилке. Ночью я
незаметно пробрался в роту и, быстро раздевшись, залез под одеяло. Рядом
переговаривались. Сема, слышал днем кто-то вопил? похоже на новую серию про
Холмса Баскервиль жив! - Да не причем тут он. Просто это был прямой репортаж
из гауптвахты. - А началось все, когда ротного вызвали в штаб для разборок -
Да нет, это Огурцова отпуска лишили...
Они продолжали хохмить, а мне было не до смеха. Я со страхом ждал
наступления утра...
Боги услышали меня. На следующий день в часть прибыла какая-то комиссия
из штаба округа, началась беготня, и все очень быстро забыли про вчерашнее.
Правда, свои режиссерские обязанности по распоряжению начальника штаба я
передал ефрейтору Л. по кличке Лом, что сделал с большим облегчением. Он
принял их с явной неохотой, но у нас были дружеские отношения, хотя по
призыву он был на полгода младше меня. Я подробно проинструктировал его,
настоятельно порекомендовав стереть все лишнее, по крайней мере, с
параллельных с маршами дорожек. В ответ он заявил, что сделает это с большим
удовольствием, потому, что не любит рок, а любит Розенбаума. Что ж,
Розенбаум, так Розенбаум. Только будь осторожнее, Лом!
Прошло несколько месяцев. Лом выполнял свои обязанности безукоризненно
(правда, однажды поздно вечером, слушая через наушники своего Розенбаума, он
забыл отключить наружную трансляцию и над штабом зазвучало Гоп-стоп! Мы
подошли из-за угла..., но, кажется, пронесло). Как-то вечером я заглянул к
нему.
- Буду кончать усилитель, - заявил он, увидев меня.
- Как кончать? - обалдел я, - Зачем?
- Понимаешь, надоело, честно говоря. Каждый день в пять часов, как на
привязи. А он уже хрипит, между прочим. К тому же недавно я видел, как
командир морщился, когда слушал эту какофонию. Так что, самое время. Пока
будут чинить, то да се... А оно уже и не надо!
-- Жалко, - сомневался я, - ему, наверно, больше лет, чем нам обоим.
- Вот именно. Пора бы и на покой.
Он выдернул шнур трансляции, снял крышку усилителя и включил его.
Замерцали лампы. Затем достал отвертку и, немного подумав, ткнул ее куда-то
вглубь. Вспыхнуло голубым, сразу завоняло. Некоторые лампы погасли,
остальные продолжали мерцать. Лом ткнул еще раз, опять вспыхнуло, посыпались
искры, отвертка осталась внутри: видимо, к чему-то приварилась. Раскачав в
разные стороны, он отодрал ее и вопросительно посмотрел на меня.
- Сунь еще сюда, в блок питания, - посоветовал я, - таких ламп они еще
долго не достанут.
Он сунул, опять заискрило, но уже желтоватым цветом, и тут же погасло.
Все было кончено. Перед нами была груда радиотехнического мусора. Завинтив
крышку, мы поставили усилитель на место. Лом набрал на телефоне номер
дежурного по части и доложил:
- Товарищ майор, ефрейтор Л. Усилитель совсем сдох. Да. Не работает.
Нет, магнитофон работает. Проверял. Усилитель - нет.
Он положил трубку. Мы пошли на ужин.
После ужина, на выходе из столовой, Лома остановил командир радиороты
Ф. Он был зол, однако сохранял видимость спокойствия.
- Ефрейтор Л! Слушай боевой приказ. Завтра начинается юбилей полка.
Музыка нужна кровь из носу. Вот тебе помощник, и чтобы к утру все работало
как часы. И только попробуйте не починить! Отпусков обоим не видать как
своих ушей! Проведете их на губе! И запомните: завтра, к восьми-ноль-ноль!
Сзади, поверх его фуражки, играя желваками, на Лома недобро глядел
помощник - известный по причине особой жестокости к любому, прослужившему
меньше хотя бы на полгода, дед-беспредельщик по кличке Озверин...
В нашей части, как и в любом большом коллективе, конечно же были и
рыжие (не по жизни, а по цвету волос). По разному они относились к своей
особенности: кому-то это было до лампочки, кто-то брился наголо, пытаясь
скрыть этот факт, кое-кто, наоборот, подчеркивал свою исключительность,
подбирая в тон х/б песочного цвета. В батальоне по соседству рыжим был
командир 3-й роты, вечный капитан Н., который, судя по всему, чрезвычайно
переживал по этому поводу и, кажется, видел в этом единственную причину
десятилетней остановки в своем служебном росте.
В нашей роте рыжим был каптерщик (каптерка - небольшой склад ротного
барахла, прим.авт.), младший сержант Т. Звали его, само собой, Рыжим. Это
был доброжелательный, добродушный парень, он абсолютно не обижался на наши
шутки, отвечая на них детской улыбкой. Была у него немного странная мечта:
когда пройдет необходимый срок службы, поступить в военное училище и стать
офицером. Кумиром для него был наш комбат, майор Д. и Рыжий частенько, в
минуты откровения, делился с нами сокровенным: буду таким же как комбат -
строгим, но справедливым майором, мол, службу я знаю, солдат знаю.
Его любили. И вот когда подходил его день рождения, накануне, мы решили
по-дружески разыграть его. Ночью, после отбоя, под благовидным предлогом его
вызвали из казармы. Мы принялись за дело. На кусках ватмана мы написали
всякие хохмы, из резиновых перчаток надули шары, кто-то притащил тыкву, из
нее сделали чучело и все это развесили в его каптерке. Попрыгав в койки, мы
стали ждать.
Рыжего долго не было. Наконец, на лестнице послышались шаги, в казарму
открылась дверь, и появился... дежурный по части. Тот самый рыжий капитан Н.
Мы замерли. Он немного походил по коридору, заглянул в ленинскую комнату, в
бытовку, прошелся между коек (все спали) и направился к выходу. Мы
облегченно выдохнули. Но вдруг, о чем-то вспомнив, он остановился, подошел к
каптерке, потянул за ручку и вошел. Дверь закрылась.
Что происходило в каптерке, можно только догадываться. Наверно, сначала
он увидел плакатик, висевший прямо у входа: Рыжему - привет от брюнетов!.
Затем - воздушные шары с надписями: Тебе до дембеля - 10 000 дней! . На
столе стоял наш подарок Рыжему - открытая бутылка водки, а рядом с ней -
записка: Чего на нее смотреть-то! Наливай да пей!. Завершался весь этот
балаган вырезанным из тыквы чучелом с фуражкой и майорскими погонами, между
ног которого кто-то напоследок вставил маленькую пистолетную гильзу. В руке
чучело держало картонку с надписью: Станешь майором - не забудь налить!. Из
перечисленного, пожалуй, это было наиболее изощренное издевательство...
Как положено в таких случаях, за надругательство над офицером СА в
особо циничной форме трое суток гауптвахты получил дежурный по роте.
В ту ночь им был Рыжий. Свой день рождения он отпраздновал уже на губе.
В начале своей службы, будучи рядовым, я несколько раз попадал в состав
патруля. Состоял он из одного офицера (или прапорщика) и двух патрульных.
Патрулирование проводилось в нескольких небольших поселках, входящих в
территорию нашего гарнизона, куда получали увольнительные не только мы, но и
ребята из соседней строительной части. Надо сказать, что они нас
недолюбливали за нашу интеллигентность в шляпе - ВВС, голубые погоны, да еще
связь, мы их, чернопогонников, в ответ - тоже. Патрули назначались
поочередно то от них, то от нас, а так как в поселках всегда можно было
найти самовольщиков или с увольнительной, но навеселе, то мы с азартом,
также поочередно и ловили друг друга. Иногда, правда, в целях объективности,
патруль был смешанным - начальник - наш, патрульные - их, или наоборот.
В тот апрельский вечер было именно так. Я и мой напарник из соседней
роты - патрульные, старший - прапорщик-строитель. Мы немного походили по
парку, зашли в магазин, на почту, и вышли на привокзальную площадь.
Невдалеке, у пивного ларька, я сразу отметил знакомую фигуру. Фигура,
заметно покачиваясь, что-то живо обсуждала со своими, также покачивающимися,
собеседниками. Это был рядовой Г. из нашей роты, по прозвищу Гуля.
Я попытался отвлечь прапорщика каким-то вопросом, но было поздно. Мы
приближались. Гуля, наконец, заметил нас, и, сунув кому-то недопитую кружку,
бросился бежать. Взять его, - скомандовал прапорщик, - бегом!.
Началась погоня. Сообразив, что нужно делать, я вырвался вперед и стал
командовать Гуле:
- Поворачивай налево! Да быстрее давай, сейчас догоним! Да не в туалет,
дурень! И не в женский!
Гуля быстро бежал, но туго соображал. Мы оторвались от напарника и
прапорщика. Я орал на ходу:
- Давай в этот двор! Да не в этот, идиот, там тупик!
Рядом на автобусной остановке, кто-то успел посоветовать: лучше вон
туда, ребята! Остальные с некоторым недоумением провожали взглядом несущуюся
цепочку: Гуля, я с матюками, затем напарник, затем начальник патруля. Гуля,
пропустив, нужный поворот, еще раз свернул налево, и мы опять выскочили на
площадь. У пивного ларька его собутыльники начали скандировать Гу-ля ! Гу-ля
!. Шутники, вашу мать...
Погоня продолжалась. Появилась остановка. Я продолжал орать:
- Гуля, за остановкой - во двор! Он проходной, а ты - за забор!
Он, наконец, с треском перепрыгнул за забор, зацепившись шинелью за
какой-то гвоздь, и скрылся на захламленном пустыре среди нескольких старых
сараев. Я, не заметив побежал дальше, выскочил на следующую улицу и
остановился. Подбежали остальные.
- Ушел, - тяжело дыша доложил я с горечью, - Быстро бегает, зараза.
Прапорщик с подозрением посмотрел на меня:
- Это из ваших что ли был?
- Никак нет, товарищ прапорщик. Наши так не бегают.
- Бегают, и еще как, - заметил он. - Ладно, пошли.
Мы продолжили патрулирование. Вышли на площадь. Невдалеке, у пивного
ларька, покачиваясь, стоял ефрейтор Б. из нашего взвода по прозвищу Батон...
В нашей роте, как и в других, была установлена система тревожного
оповещения, т.е. тревоги. Этакий небольшой ящичек, установленный наверху, у
самого потолка. Находился он в нескольких шагах от тумбочки дневального с
одной стороны, и недалеко от входа в роту - с другой. Для отключения сирены
был предусмотрен изящный деревянный молоток на длинной ручке, покрытый
серебрянкой, и напоминал он скорее кувалду. Им дневальный и должен был
нажать соответствующую кнопку под потолком.
В тот день проводилась очередная инспекция части. Дневальным был совсем
молодой солдат, из тех, кто прослужил три недели, кто зашуган и запуган до
смерти дедами, командирами, уставом, бессонными ночами, из тех кто не всегда
помнят свое имя и фамилию (прошу прощения за собственное цитирование),
придавленный грузом свалившейся на него ответственности. Я возвращался в
роту после какого-то задания. Впереди шел ротный с проверяющим - каким-то
важным чином в звании полковника. Ротный оживленно рассказывал ему: рота
наша отличная по всем показателям, дедовщины нет, коллектив дружный... Они
подошли к входной двери; внутри казармы послышался звук включившейся сирены
тревоги. Ротный, продолжая гостей мы любим, вам у нас понравится..., открыл
дверь, пропуская полковника вперед, тот вошел, и, опешив от увиденного,
попятился назад.
Прямо на него (как выглядело со стороны), с выпученными от страха
глазами, размахивая высоко поднятой кувалдой, несся выключать сирену
дневальный...
Last-modified: Sun, 27 May 2001 17:24:46 GMT