Њамонт. „ва рассказа

Ћцените этот текст:
Њамонт. „ва рассказа

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Њамонт
     Email: mamon@aha.ru
     Date: 3 apr 99
     Date: 6 may 99
---------------------------------------------------------------

ѓеометриЯ €нь



     Љогда ‚орохову было 15 лет, он ощущал себЯ вполне взрослым человеком.
     Ћн уже знал все.
     Ќе  то, чтобы он проведал  это из опыта или из книг, но просто ‡ЌЂ‹,- и
когда воочию видел то и  это, хорошее  и  дурное - не удивлЯлсЯ  ничему. ‚се
казалось ему знакомым,- и когда прошлым летом упал с велосипеда, сломал руку
и  катилсЯ  по  траве,  сжимаЯ  запЯстье -  с  болью и страхом,  но каким-то
несерьезным страхом, словно боль происходила не наЯву.
     €  так же несуразны были  радости,  приготовленные длЯ  ‚орохова в виде
мороженого или нового букварЯ;  да и  все  книги  вокруг были -  букварь или
расписание поездов. Џо  утрам родители ‚орохова  уходили на  работу, где  не
совершали ничего  полезного  (‚орохов знал),-  но  к вечеру спешили домой  и
приносили сумки, и в сумках лежали  разные нужные и полезные вещи, сделанные
неизвестно кем.
     € как  родители  были  бесполезны в  этой жизни, так  же и ‚орохов  был
бесполезен и неумел; он мог есть и спать и  ходить в школу,- и он делал это,
хотЯ иногда ему казалось, что кто-то делает это вместо него.

     ‡лодеи в школе  водились  ненастоЯщие, оперетточные - ублюдки-хулиганы,
вредные  троечники,  дураки;   по   улицам   сновали   милиционеры,  толстые
ненастоЯщие  фальшивые  мамаши с колЯсками, работЯги и  пьЯные  подростки  -
словно то был не город, а пьЯный лес.
     „а,  то была леснаЯ игра - игра в  звуки и  судьбы, но ‚орохов не  умел
играть  (он даже  шахматы  и  шашки  не  признавал), и  только  со  странным
‘’Ђ’€‘’€—…‘Љ€Њ  интересом  наблюдал,  как  умирает   человек  или  терзаетсЯ
болезнью,  как  пролетает  самолет,  трогает  поезд, плывут облака,  женщина
протЯгивает руки из постели; да, когда позже он узнал женщин, оказалось, что
они представлЯют собой именно то, что он думал - ничего необычного не было в
том, что люди ищут любви - чего же им искать еще?
     €ногда  ‚орохов  понимал,  что  похож  на  старика,-  но он  знал  все,
свЯзанное с болезнью, старостью и смертью, а смерти перестал боЯтьсЯ в самом
далеком детстве.
     Ђ и что было боЯтьсЯ ее?- смерть была скучной и  формальной процедурой,
неприЯтной длЯ тех, кто оставалсЯ жить.
     Ѓудто что-то менЯлось к лучшему с годами в мире!

     „ни плыли, подобные глицериновым облакам, и  вмещали мириады  маленьких
сущностей:  взглЯд исподлобьЯ, снегирь на снегу, колесо автомашины, царапина
в парте, хриплый глас пьЯницы ЏьЯнкова с четвертого этажа.
     Џо вечерам зажигалсЯ  синий свет  телевизора,  сосед  за стеной  слушал
песню про  “ч-кудук; взрослые люди постепенно старели,  и ‚орохов  подрастал
постепенно.
     “м его искал  знаний, а находил звон будильника  на столе, портфель или
нервический лик учителЯ пениЯ по прозвищу ‚еник.

     Џуст был двор  и класс, где только тени пробегали у парт. ‚орохов любил
книги, хотЯ  никогда  не  читал  запойно,  - но неспешно пролистывал  тома и
титулы; любил смотреть в окно. ‚се было  старое  в старом мире под березой,-
там  дворовые дружки его  палили костер из Ящиков, и  от помойки  приносилсЯ
едкий дух человеческой жизни.
     ‚ книгах ‚орохов искал упоминание о новом, неизвестном ему - и находил,
как находил это в  стерильном взглЯде сквозь  оконное стекло: ватный  мир за
окном был  чудный, поскольку был лишен  звуков - особенно ‘’Ђђ›•, так же и в
книгах мир представал, пропущенный через авторский фильтр. ‚се это был сущий
обман, иллюзиЯ, но и то, что ощущал ‚орохов вокруг с  запахами и звуками - и
это не казалось ему особенно реальным.
     …сли  откровенно, ‚орохов  жил очень трудной жизнью, но терпел  и ждал.
‚еличавое времЯ протекало мимо,  и  тикал песочный  механизм на стене, ронЯл
песочную  пыль.  ‚орохов  вставал   и  ложилсЯ,  ложилсЯ   и  вставал,  шел,
возвращалсЯ, ехал, смотрел.
     Ђ  случалось  -  налетала с неба  тоска,  рушилсЯ  потолок, подточенный
тишиной,  наступала  длиннаЯ,  длиннаЯ, длиннаЯ... - что-то похожее на рвоту
было с  ним дважды или трижды, только мучительные спазмы  эти исходили не из
желудка, а из какого-то другого главного органа: в темноте, на дороге, вдали
от людей - он падал, подкошенный, и даже слез не ЯвлЯлось  в глаза, но некаЯ
невидимаЯ и бесплотнаЯ субстанциЯ прорывалась из него  - из сосуда ненужного
греха и ненужного знаниЯ.
     Ђ так все было тихо и пристойно.
     ‚орохов  производил  на  всех  очень хорошее впечатление,-  он молчал и
боЯлсЯ помешать людЯм жить той жизнью, какой они жили всегда.
     ‚орохов  понимал, что нет  смысла  объЯснЯть людЯм, какой старой жизнью
они живут.  „а он и  сам жил  как они - только что тревожилсЯ этим, а иногда
тосковал сильно,- но в другое времЯ не подавал вида.
  ’ак он дожил до 15 лет и жил дальше, но кое-что случилось с ним именно тогда, на излете августа.

     ЌастоЯщее  горЯчее лето уже отгорело, и дожди неделю полосовали скучную
зелень леса. Ћсень дышала из ворот,- отпускнаЯ публика поспешно разъезжалась
с  турбазы,  увозЯ  грибы   в  эмалированных  ведрах,   большие   рюкзаки  и
простуженных детей, но  ‚орохов - он только прибыл из города, один в большом
холодном автобусе.
     Ћн приезжал сюда каждый год,- прежде с родителЯми, а ныне сам по себе -
какой  же  родитель  тронетсЯ в  такую  погоду за  город?  ЉажетсЯ, ‚орохова
признали взрослым (это он знал, что давно взрослый, а другие не догадывались
об этом).

     ‚ деревне, где  кончалсЯ асфальт, ‚орохов пересел с автобуса на чумазый
армейский грузовичок.
     "‚се оттуда, а ты, значит - туда?"- сказал шофер.
     "’уда"- сказал ‚орохов и забросил в кузов рюкзак, влез сам.
     ѓрузовичок рычал и хлюпал, падал в лужи, вращал колесами; в лесу острые
ветки хлестали по  стенкам кузова, и сквозь  брезент ‚орохов чувствовал, что
хлещут - его. Ћн  вцепилсЯ в деревЯнное сиденье, держал рюкзак - думал, свет
перевернетсЯ.
     €з трудной лесной колеи машина выбежала в поле, прибавила  ход. ‚орохов
смотрел назад и  вбок - и  разглЯдел  за рекой  маленькую знакомую церковную
голову.

     Ћн стал жить в финском домике с плоской крышей,- стены дома  были густо
крашены олифой  и к  ним липла мошкара и лесной сор.  ‚  доме были  кровати,
холодильник, плитка и радио на стене -  войдЯ, ‚орохов  немедленно  выключил
радио из розетки.
     ‚сюду витал  запах,  любимый  ‚ороховым,  составленный  из  струганного
дерева, грибов, травы, вЯленой рыбы,- годами запахи сходились и настаивались
здесь.  „ом  принадлежал  лесному  миру,  а  людей  было слишком мало, чтобы
осквернить  лес.  ‚ других местах их было  больше, и они превращали полЯну в
футбольное мусорное  поле, и овраг -  в канаву длЯ сточных вод. Ќо здесь  их
было слишком мало.

     ‚орохов сложил продукты в шкаф, пару книг сунул в тумбочку у кровати. ‚
шкафу нашел катушку черных ниток и  деревЯнную ложку. ‚ышел на веранду - там
сильно пахло рыбой, и веревочки так и висли, на одной болталась  сухаЯ рыбьЯ
голова.
     •олодильник  пробудилсЯ,  зарокотал. ‚орохов  открыл дверцу и  бросил в
светЯщеесЯ нутро шмат сала, завернутый в трЯпицу.

     ‘ерое  небо  накрыло  мир  плотно,  прочно,  словно   куполом,  и  даже
ветер-бегун не спешил, не шевелил лес. ’ихо было.
     Џотом на полЯне за домом заревел грузовик,- он ревел долго, переваливаЯ
через ручей, уходЯ  вверх по глинистому склону,  где прежде блуждало коровье
стадо и мычало, боЯсь ручьЯ и строений на том берегу.

     ‚орохов осталсЯ один. Ћн вышел из  дома  -  по длинной лестнице, стуча,
сбежал к реке, заглЯнул в  желтую,  вЯзкую  от  дождей  воду; течение  несло
разный  мусор, притЯгивало к причалу  ветки, листы. €з желтой толщи  всплыла
уклейка,  развела  на  поверхности  круг, ушла вглубь.  € еще две-три мелких
рыбки проскользили наверху воды.  ‚орохов вспомнил,  что он рыболов, и решил
сегоднЯ же выставить донки.
     Ќадо  сказать, что ‚орохов был плохим  рыболовом, и ловил  рыбу  только
когда она ловилась.  €стинный любитель делает это  независимо  от  успеха  и
погоды.

     ‹одки лежали на берегу, на их бортах чернели смолЯные заплаты.  ‚орохов
присмотрел себе  узкую и длинную посудину, проверил дно, перевернул, потЯнул
в воду.
     —то он помнил? -  громкий  гулкий  стук о борт, утренний звон  уключин,
пока  первые рыбаки спускаютсЯ к реке, и он - неспЯщее дитЯ - идет с удочкой
за ними, а у причала его ждет чудо в виде плывущих рыб. ‚орохов  помнил, что
тогда они казались ему  больше, это теперь они стали уклейки, а тогда парили
под сходней, как настоЯщие речные акулы.

     ‚орохов заглЯнул в пустой клуб, неизвестно зачем построенный (зимой там
прЯтали  лодки), сунул  нос в  большую  финскую баню  с заросшим  бассейном.
Џоходил по дорожкам, набрал воды из родника, вернулсЯ, стал варить макароны.
     ’ихо было, очень тихо - ‚орохов не мог нарадоватьсЯ, что осталсЯ совсем
один, без людей.
     Ћн хорошо  переносил  одиночество,  - в  каком-то  смысле это было  его
нормальное состоЯние, а переносить приходилось людей.


     ‚ действительности на базе оставались люди, кроме ‚орохова -  начальник
базы,  шофер, какой-то сумрачный дЯдька с большим животом, не выпускавший из
рук  удочку. Ќо они существовали сами по себе, как сосны и песок. ‚орохов не
беспокоилсЯ их судьбой;  он встречал  их редко и всегда  удивлЯлсЯ, что  они
есть и живы.

     ’ак потЯнулись дни.

     …сли ‚орохов выходил  на  крыльцо,  мимо  пробегала  красиваЯ собака по
имени Ђйна, а в  другой  раз никто не  пробегал,  не  пролетал;  даже  птицы
молчали к осени.
     ‘ухаЯ  пасмурнаЯ  погода  удержалась недолго.  Љак-то  раз  ‚орохов  не
захотел просыпатьсЯ и лежал  в холодном доме; он не сразу понЯл,  что держит
его в постели. Ђ это дождь пришел  - прозрачный  сын неба  - и поставил свое
длинное тело вертикально у окна, и приплЯсывал на крыше и в лужах.
     ‚орохов все же встал, оделсЯ теплее, приготовил завтрак.
     €дти было некуда,  да ‚орохов  и не хотел никуда  уходить.  Ћн закурил,
полистал какую-то книгу, но в книге говорилось о вещах  городских и скучных,
и он не стал читать.
     ‚есь день он провел  в  кресле на веранде, глЯдЯ вниз, с холма на  луг.
Ћтложив книгу, он перестал скучать. ’ысЯчи голосов говорили с ним, долетаЯ с
крыши или от мокрых берез.
     "’ы юнец,- говорили ему,- ты  ничего не знаешь,  ты даже не слышал крик
кораблекрушениЯ, не видел утренних глаз женщины  рЯдом, не пробовал черствый
хлеб!"
     "џ ничего не знаю,- согласно кивал ‚орохов,- но Я все знаю."
     "ћнец, щенок, мальчишка!"- стучал дождь.
     Ќо куда было спешить ‚орохову от злой судьбы?
     …ще многое  должно было ЯвитьсЯ  ему, испугать или доставить радость. ‚
мысленном  блокноте  он записал первые  опыты,  и  опыты эти не были слишком
горьки или слишком сладки,- они были, но вкус их показалсЯ ‚орохову знакомым
- так пахли школьные тетради и задачи о бассейне с трубами.
     Ћн  догадывалсЯ, что дальше  повторений  станет больше,  и  дни  станут
одинаковы, плоски,  и  сольютсЯ  в один нескончаемый плоский поток, уносЯщий
вещи и тела.
     € ближе к краю  совсем  исчезнет времЯ, измерЯемое суетой,  и  настанет
полнаЯ  хрустальнаЯ Ясность, -  и Ясность  эта  не  сулила  ничего  хорошего
ничтожному смертному человеку. ЌельзЯ сказать, что это наполнЯло его добрыми
чувствами; он старалсЯ сохранЯть добро, но не ждал ниоткуда добра.
     Џожалуй,  он  был  мудр,  этот  ‚орохов,  когда  бы  не  был  щенком  и
мальчишкой.

     € в чем была его вина?- он  жил как  родилсЯ,  и в  каком  подлом месте
родилсЯ, там и жил.
     Ћн  догадывалсЯ  слишком  о  многом,-  но  многое  ли  узнает  юноша  с
подмосковного полустанка, если не сумеет догадатьсЯ?
     ‚сюду  был круг  неба, и  везде землЯ простиралась,-  серый глаз  дождЯ
смотрел, не мигаЯ,  и шелестел мир  кругом, покойный  и  живой. ‚ этом покое
было сокрыто высшее беспокойство, особаЯ сила шелеста и дождЯ, - так, словно
бы мир ожидал пробуждениЯ спЯщего дракона.

     Џод вечер ‚орохов захотел уйти из  дома - одел армейский плащ, сапоги и
ушел. Ћн запер дверь на оборот, а ключ оставил в замке.

     Џо мостку ‚орохов перешел ручей и поднЯлсЯ  на стриженный холм. †есткаЯ
короткаЯ  солома проросла из земли. Љое-где были свалены  некрасивые  стога,
уже потемневшие.  ЏолЯ молчали  сурово, река убегала  в  берегах,  петлЯла в
кущах. €з-за горы торчали крыши и заборы, и другаЯ деревнЯ чуть виднелась  в
сизой дали.
     Ќи души  не было вкруг,-  а и откуда взЯтьсЯ людЯм  в дождливый  мокрый
вечер, в осень?

     ‚сегда  живаЯ  река сверху  была  неживой,  и стихли  водовороты,  и  с
переката  не приносилсЯ  свежий речной  дух.  €з  воды  проскользила  чернаЯ
ласточка  - она  еще была здесь, еще не  скрылась  в  жаркие краЯ; и ‚орохов
отчего-то  вспомнил  дорогу - путь  через равнинный  простор и через  слабые
леса, готовые к зиме, и через деревни, где на завалинках сидели старики.
     ’ак он ехал в пустом холодном автобусе и даже задремывал.
     ’ак  он  ехал и дремал,- не  всЯ ли таинственнаЯ жизнь  проносилась над
ним?
     Ђвтобус задержалсЯ в маленьком  городке. ‚орохов не  захотел  вылезать,
осталсЯ,  пока  шофер покупал  сигареты и хлеб.  Ћн  смотрел  в  окно: всюду
неухоженные церкви возвышали головы, большие провинциальные  дома стоЯли над
кривыми провинциальными улицами.
     ‚ каждом  окне было  по  цветку, на  каждом заборе  -  номер.  ‘трашный
железный  памЯтник  на площади  означал  эпоху, и  большаЯ толпа у молочного
магазина означала эпоху.
     —то  за  люди  шли  по  улицам, топтались у  киоска, наполнЯли  грЯзный
рынок?- муравьи на теле мертвого льва, мародеры в ђиме - случайными и чужими
они были здесь.
     ‚орохов пожалел их, хотЯ никто из них не пожалел  бы его, случись нужда
- но ‚орохов пожалел.

     ‘олнце вспыхнуло на миг, сходЯ  за  лес - осветило косо  мокрый  мир  и
фигуру ‚орохова на холме, в  мокром дождевике. € сразу пропало,- и  небеснаЯ
каша заварилась гуще, и все потемнело кругом.
     ‚орохов  вернулсЯ  домой,  в  вечер, похожий на другие  вечера. ‘бросил
грЯзные сапоги, поставил чайник. …му  вдруг  захотелось  услышать что-нибудь
ЏЋ‘’ЋђЋЌЌ……, и он включил радио - осторожно, словно выпускал змею,- но радио
молчало.
     ’огда ‚орохов  выпил чай, съел  кусок  подсохшего хлеба и лег спать,- и
уснул сразу.

     ‚озможно, это был вовсе не сон,- сны вообще приходили ‚орохову  редко и
всегда  были  черно-белыми,  немыми, как старое кино, состоЯли  из  отрывков
мыслей,  так  что  наутро ‚орохов помнил,  —’Ћ думал во сне и  ЉЂЉ видел, но
никогда там не  совершалось  ничего  такого,  что  можно было  бы принЯть за
знамение или саму Явь.
     ’еперь же ‚орохов видел Ясно, в цвете: некий мир, некий парк, вероЯтно,
больничный,  поскольку  следом  Явилась  больница  - большое старое  здание,
желтое, в четыре этажа, с фальшивыми колоннами.
     € он поднЯлсЯ по лестнице - широкой  мраморной  лестнице с  кольцами  в
ступенЯх -  и  где-то шел  еще, сворачивал мимо прозрачных дверей  и матовых
стен, и пришел к нужной двери - она была непрозрачнаЯ, глухаЯ.
     ‚орохов толкнул дверь и увидел светлую комнату с кроватью, и на кровати
сидел некто,  знакомый ему - да, ‚орохов  Ћ—…Ќњ хорошо знал  этого человека,
можно сказать, что это был  самый главный человек в его  жизни, без которого
никакой жизни быть не могло.  —еловек был словно магнит, и великаЯ магнитнаЯ
сила влекла ‚орохова сюда, в комнату.
     ‚се  было ничтожно  вокруг, все вопило  болезненно и  нетерпеливо, пока
‚орохов  шел  в  парке  и  поднималсЯ по  мраморной лестнице,  и  блуждал  в
коридорах. Ћднако, при всем тЯготении, ‚орохов не мог сказать определенно  -
Љ’Ћ этот человек,  не мог даже объЯснить,  мужчина  это или женщина,- да, не
знал ни рода, ни года, ни племени, и сам утратил имЯ и возраст.
     Ћтчего-то это было несущественно, и во сне ‚орохов обходилсЯ без форм -
формы были,  но ничего  не означали,- и  так одни  глаза стоЯли  перед ним -
серые, серые, как небо в осень, родные, бездонные - и в  этой бездне ‚орохов
утопал и пропадал.
     € снова он шел  в парке, поднималсЯ по лестнице. Ћн понимал, что прошло
времЯ  - неделЯ, месЯц, но  могучаЯ  сила  несла его  дальше, вталкивала  за
дверь, и  там  было  то  же  -  серые, серые  глаза, исчезновение,  сладость
небытиЯ.
     €  снова  он  шел  в  парке  - так  и месЯц минул, и год, но  все  было
по-прежнему, и любовь была прежней...

     „ни  были темны и высоки, как храмы,  а ночи - светлы и  плоски, словно
бумажные листы.
     ‚орохов догадалсЯ,  что  вкруг него разворачиваетсЯ новый свиток мира -
чистый и непорочный,  на котором еще предстоит  оставить богохульные слова и
грЯзные пЯтерни.
     ‡а миг он открывал больше, чем за целые века, и называл это - течение к
водопаду, зеленаЯ змейка, свет...
     €  он был счастлив,  - не удивительно ли, что  в  течении к водопаду он
узнавал прежде неведомое счастье?
     „ождь  стучал  в крышу,  а  ‚орохов улыбалсЯ во тьме,  словно  искатель
опиума,  словно  малЯр,  словно  царь. “лыбалсЯ  тревожно,  потому что  чуЯл
приближение конца,  порог, где  вода обрываетсЯ  книзу,- и не мог,  не  умел
удержать времЯ...

     Ћн открыл дверь, и за дверью никого не было.
     Ћн увидел, что  кровать  застелена  свежим  больничным  бельем  - самый
аккуратизм  показалсЯ  ‚орохову зловещим  -  так  застилают  кровати,  когда
умирает человек.
     Џалата  была пуста, и в окно  сиЯло солнце - солнце  зиЯло,  как чернаЯ
дыра наоборот.
     ‚орохов  заплакал, обращаЯ  лицо  к пустоте; и плач его был  - пустота,
непостижимаЯ уму, безголосаЯ, безлицаЯ, длиннаЯ, длиннаЯ...
     Ћн догадалсЯ, что это - ‚‘…, что больше ничего не будет никогда, нигде.
     € он проснулсЯ в слезах, всхлипываЯ - ему  было пЯтнадцать лет, и в эту
ночь  он  прожил самую  главную  часть жизни, самую сильную  и  добрую часть
жизни,  после  которой  не  могло случитьсЯ  решительно  ничего,  достойного
памЯти.

     ‚орохов вышел на веранду, не замечаЯ холода, смотрел на лес и реку -  и
не увидел реки, не услышал тонкого птичьего писка.
     ‘тоЯл и думал,- и в  мыслЯх его были ночные слова, и слова обнимали лес
и  поле,  круг неба  и квадрат  земли  - все  обнимали, все делали простым и
сложным.


     Ђ думал он примерно так:

     "Џчела летит на Яд цветка, сквозь цветы и травы плачет.
     ‘олнце сушит мокрый цвет,
                                                     а слезы не сохнут, не проходЯт. 
     Њаленькие свинцовые дети бегут впереди.
     ЊаленькаЯ собачка кричит, ветер уносит короткие звонкие крики.
     ‘олЯные столбы - это мертвые боги.
     „ожди размывают соль, текут соленые слезы.

     ѓнездо вороны указует на слабое место в кроне.
     ‘амаЯ слабаЯ тень - инь.
     ѓнездо встреч.
     …сли что-то происходит слишком долго - значит, оно вовсе не
     происходит.
     ‘лова соединЯютсЯ как тела.
     Ќет входа, нет выхода.
     Ќичем хорошим это быть не может.
     Ќичего плохого не может быть.
     “ходить нельзЯ, нельзЯ возвращатьсЯ.

     Џир ‹уны.
     €нь..."
                                                                                                   1992г.


Љадаши

     ‘тарик ’ук любил Љадаши,- и любил наступать в прорву талого
снега на разрушенной дороге, и пробегать по тонкому льду тротуаров.
Ћн ходил здесь ночью и днем: по вечерам направлЯлсЯ в контору -
сторожить и дремать на жестком топчане, утром шел домой,
пробужденный уборщицей за полчаса до поЯвлениЯ первых трудовых
посетителей. Љонтора, можно сказать, дышала на ладан, денег не
платили уже третий месЯц, но ’ук держалсЯ, хранил верность топчану
и желтому телефону, молчавшему по ночам, но незримо соединЯвшему
’ука со всем людским миром. ‚ доме у ’ука, в коммуналке на
Ћрдынке, телефон отключили полгода назад,- а до того он трезвонил
неумолчно, но спрашивали соседкину дочь или пьЯненького ‚асилиЯ
из соседней комнаты,- никто не спрашивал ’ука, словно его и не было
на свете.
     Џо утрам ’ук возвращалсЯ в свою коммуналку, повесив нос и
моргаЯ отЯжелевшими  веками,- он так и не научилсЯ высыпатьсЯ как
следует на жестком ложе, да и спал недолго - читал книги и молчал, а
иногда включал радиоприемник и слушал голоса, прилетавшие с
‡апада и ‚остока, и ему казалось, что он понимает их.
     Ќочью переулки вымерзали до хруста, а днем горЯчее солнце
топило льды и снег,   и все растекалось и падало с крыш,-  казалось,
сами крыши таЯли и расползались на сучьЯ и углы. •удаЯ собака
выбегала из ворот, брехала, птицы кричали звонко,  а ’ук шел, качаЯ
чугунной головой,-  дома он пил кофе и оживал ненадолго,  и наступал
день - еще один день в череде, в кольце, в камне дома под весенним
счастливым небом.
     —то еще было нужно ему - одному в городе?-  город и сам был
одинокой  географической клЯксой сбоку планеты, а планету никто не
мог увидеть сразу и сразу обнЯть взором всю, до единого ’ука.
     ‡ато по вечерам  демон-фонарь провожал его, уходЯщего на работу,-
фонарь качалсЯ от ветра, и с ним качалась всЯ улица. €ногда летел
мокрый злой снежок, и фонарь бесновалсЯ сильней. ’ук поплотнее
заматывал шарф и поднимал воротник,- так он и ступал, то по лужам,
то во льду, но и в самом позднем дыме находил дверь, за которой был
топчан и желтый телефон.
     ‚ тот вечер ’ук вышел пораньше, собираЯсь купить хлеба,- но
булочнаЯ на ЏЯтницкой была закрыта, и ’ук поехал к Ѓольшому „ому.
Ћн купил хлеб, поглЯдел равнодушно в афишу кинотеатра, постоЯл на
мосту через канал, над которым в ту пору вздымалсЯ пловучий кран-
великан. ’ак шел и думал, и вдыхал сладкий дымок из труб
кондитерской фабрики.       ‘тарик ’ук любил Љадаши, и любил шагать
во тьме по неубранным переулкам. ‹ед и пламень были здесь: лед
лежал большой серебристой рыбой и ждал ‹уну, а пламень горел в
сердце человека;  у всЯкого горел свой пламень, и ’ук не сумел бы
объЯснить, что сжигает его сердце. Ћкна контор и стены заводиков,-
город был словно короб, вывернутый наизнанку и распластанный на
семи безлесых холмах.
     ’ам, возле глупой афиши, ’ук встретил ‹исичку - чуть подросшую,
пЯтнадцатилетнюю ‹исичку: она покупала мороженое и несла
торжественно, словно холодный белый факел, и на плечах ее был
маленький рюкзачок,- и всЯ она легко исчезла во глуби двора; ‹исичка
жила где-то здесь, рЯдом, и ’ук обрадовалсЯ, почти рассмеЯлсЯ, хотЯ
это не имело к нему никакого отношениЯ. Ћн последил за ней - как
она шла с мороженым в руке и быстро таЯла, когда тень двора лизнула
ее острым Язычком.
     ’ук пересек ЏолЯнку, мимо умершей татарской чайной, свернул в
‘таромонетный - и по переулку, словно птица, пустилсЯ быстро, и
ветерок с набережной прилетел, догнал, раздул полы плаща. € ’ук
снова увидел ее - ‹исичку - впереди на сотню шагов, с тем же
рюкзачком, с тем же мороженым в руке,- она шла поспешно к
’ретьЯковке, - и ’ук шел сюда, и еще прибавил шаг; он не очень
понимал, зачем спешит за ней, но шагал быстро по пустынному
темнеющему переулку - мимо домов, полумертвых контор, неведомых
заборов. Ќо когда свернул за угол и не увидел ‹исички - удивилсЯ - и
куда она могла скрытьсЯ? - скрытьсЯ ей было некуда.
     ’ук миновал ’ретьЯковку, покосилсЯ на домик напротив, с
балкончиком наверху, где в лучшие времена можно было бы пить чай и
вообще жить,- да, ’ук любил старые странные дома, только в таком
доме он мог жить и пить чай по-настоЯщему.
     Ћднако ‹исичка исчезла - и Ѓог с ней;  она могла идти быстрее, чем
’ук  рассчитывал, могла все же свернуть куда-нибудь - в писательский
дом или в суриковское училище. „а Ѓог с ней,- старик ’ук не умел
подолгу думать о женщинах, тем более абстрактных. Ћни были нужны
ему, но с ними нельзЯ было иметь дела. Ђ женщинам и вовсе не нужен
был ’ук, он был слишком странным, слишком неудобным, чужим. ’ук
был  сюцай,- но приобретенные им знаниЯ и искусство речи - это было
никому не нужно, этого никто не мог испытать и понЯть.’ук был
очень беден и жил эфемерной, невидимой жизнью;  несомненно, что
он относилсЯ к тем отверженным сынам города, что лежат век на печи
и уходЯт в дворники. „а он и был дворником, пока не получил от
судьбы огромную комнату с огромными окнами на Љадаши. Љомната
была пуста, пркрасна, -  ’ук сколотил себе ложе из досок, покрыл
одеЯлом, сделал стол и стул и полки длЯ книг. Ђ прочее место
оставалось восхитительно свободным - ’ук танцевал бы там, если бы
умел танцевать и если бы  не соседи за стеной,- да, у ’ука были
паскудные соседи, но они скоро привыкли к нему, допустили жить
рЯдом (’ук не шумел по ночам и всегда выключал свет в коридоре).
‘оседи не первый год сидели на чемоданах и ждали, когда их выселЯт
в Ѓутово или  Ѓибирево. Ћдин ’ук не сидел на чемоданах, а сидел на
подоконнике - и смотрел на любимые Љадаши. „а и как он мог жить
где-то еще?- он все равно возвращалсЯ бы сюда - сном и духом, а
может, и самой смертью. € проходил десЯть и двадцать раз, и если бы
под ногами была землЯ, а не стылый асфальт, его ноги протоптали бы
множество извилистых тропинок, похожие на лесные тропы к
водопою.
     ’ак и сегоднЯ он кружил, не шел прЯмо,- и ‹исичка была нужна,
чтобы подольше побродить, покружить,- потерЯв ее маленький силуэт
впереди, ’ук только убавил шаг. ‚ошел во двор громадного серого
дома, служившего тюрьмой длЯ писателей, во дворе было пустынно,
как и на улице;  ’ук постоЯл, посмотрел в окна - где освещенные
мертвенным светом, где черные, глухие;  да, теперь здесь была не
тюрьма, здесь было что-то иное,- возможно, это иное было хуже
тюрьмы. ’ук еще постоЯл, почесал бороду - и вдруг свистнул громко,
пронзительно, и свист заметалсЯ в колодце двора, загромыхал в
водосточных трубах. ’ук подумал, что мог бы разрушить этот дом,
именно этот дом, угрюмой серой башней нависший над Љадашами.
     Њимо руин ’ретьЯковки, вдоль заборов, сквозь помойку,- после
двором, где обычно скучал сизый милиционер, ‚ этот раз ’ук не
увидел милиционера, должно быть тот уснул в своей вертикальной
каморке, обнЯв ружье;   ’ук прошел калитку и оказалсЯ в переулке,
чуть освещенном двумЯ-тремЯ фонарЯми. ‚сюду было пусто и
безлюдно,- да, прелесть Љадашей во многом заключалась в почти
прифронтовом отсутствии жителей,- людей выселЯли в новые районы,
а дома занимали разнообразные конторы и конторки. Љонторы
наступали, словно воины-инородцы, а жители отступали, и с ними
уходили пьЯные вопли, шум детей, гром популЯрной музыки и прочаЯ
житейскаЯ  дребедень.  ‚ечерами Љадаши погружались во тьму,- одни
уличные фонари проливали свет, да и фонарей с годами делалось
меньше, словно жители увозили их с собой. € наступала тишина -
почти кладбищенскаЯ благаЯ тишина. Љое-какие чудаки еще
держались, но их оставалось совсем немного. Ћдну уцелевшую
квартиру на первом этаже ’ук приметил, и случалось, простаивал под
окнами долгие минуты, наблюдаЯ сокровенную жизнь обитателей. ’ам
жило семейство небольших, плотных людей, чем-то похожих на
бобров:  папа-бобер, мама-бобер и сынок их, двадцатилетний оболтус-
бобер. Њама торчала на кухне, готовила еду или что-то ела, папа
смотрел телевизор, а сынок в своей комнате паЯл какие-то
электронные штуки и слушал музыку. …ще иногда они ужинали на
кухне. Њожет, в другие времена они делали что-то другое,  но по
вечерам, когда ’ук проходил перед окнами, они всегда делали именно
это.  Ќадо сказать, шторы на окнах были, но никогда не закрывались,
несмотрЯ на близость улицы. ‚озможно, эти люди находили какую-то
особенную радость плевать на всех проходЯщих, может даже они были
эксгибиционисты или иные, неизвестные врачам извращенцы.  ’ук
наблюдал за ними регулЯрно,- сначала ему было неудобно, что он вот
так подглЯдывает в чужие окна, но потом он решил, что раз люди
хотЯт, что бы на них смотрели, значит, кто-то должен смотреть;  а
кроме того изобрел версию, что не просто подглЯдывает, но предаетсЯ
наблюдениЯм с некоей важной, почти научной целью, словно
энтомолог или терапевт. Љак бы то ни было, несколько раз в неделю,
проходЯ переулком, ’ук останавливалсЯ у окон и смотрел на
медленный быт бобриного семейства.
     € в этот раз он заглЯнул сюда, в стекло, желаЯ убедитьсЯ, что все
идет как надо:   мама толчетсЯ на кухне, папа читает газету или
смотрит телевизор, а сынок сидит с паЯльником.  ’ук должен был
увидеть это, чтобы вновь поверить в неколебимость и неразумность
мира, кружившего вкруг него. —еловеческий мир был бесполезен  длЯ
’ука, а ’ук был не нужен миру, но жил в миру и не знал, что думать о
нем,   признать его добрым или злым, иллюзорным или прочным,
поэтому старалсЯ не думать о нем вообще. ’а часть существа ’ука,
котораЯ что-то любила или не любила, была не очень-то и важна, ’ук
не занималсЯ ее умерщвлением, подобно монаху, он просто понимал,
что она не важна, и когда придет срок, отпадет сама собой, подобно
луковой шелухе. Њир же вокруг был очень прочен и сух, как мертваЯ
кость, но временами ’ук замечал, что стены мира совершают
непонЯтные колебаниЯ, и землЯ под ногами делалась вЯзкой,
податливой, и качалась волнами - словно он шел по воде и грезил о
городе и Љадашах, о людЯх и деревьЯх:  да, ’ук жил не просто
эфемерной жизнью, он жил Ћ—…Ќњ эфемерной жизнью, оттого
нуждалсЯ в людЯх, живших как-то более устойчиво и несомненно.
     Ћттого он приходил сюда и заглЯдывал в окна, и теперь заглЯнул - и
поначалу даже не понЯл, что случилось.
     Џо всей квартире горел свет, но мама и папа куда-то пропали. ‡ато
сынок их расхаживал по комнате - не в старой линЯлой футболке, из
которой торчали худые руки, а в красивой клетчатой рубашке,
причесанный, умытый  и не очень похожий  на оболтуса. ’ам же в
комнате ’ук увидел вино, сверкающие фужеры, салат  в прозрачной
салатнице, цветы - даже цветы. € от блеска вина и фужеров все
жилище просиЯло, переменилось, как-то правильно переменилось;
нет, то не была обычнаЯ неопрЯтнаЯ вечеринка неопрЯтных людей, тут
было другое,- что именно, ’ук еще не понимал, но смотрел
внимательно.
     ‚ дверь позвонили (даже ’ук услышал), хозЯин метнулсЯ вглубь
квартиры и скоро поЯвилсЯ не один. ‘ ним была ‹исичка - да-да, та
самаЯ ‹исичка, за которой ’ук шел неотступно, и котораЯ так легко
исчезла от него, и возникла в переулке, и снова исчезла, и вновь
объЯвилась - здесь, в бобрином доме. ’ук почесал бороду. Ћн был
нежадный, особенно на ‹исичек. Ћн только смотрел, как она ходит по
квартире, скрываетсЯ в ванной, выходит, изучает вещи и книги на
полке.  ’ук подумал, что в его дом она никогда не вошла бы, никогда
не прошла от пустой стены к другой, не смотрела бы с ним в большие
окна на Љадаши. Ќе то, чтобы ’ук совсем не был совместим с
женщинами, совместим (на некоторое времЯ), но с ‹исичкой он не
мог иметь никакого дела,- она была слишком легкаЯ, слишком
тоненькаЯ, слишком  молоденькаЯ, слишком глупенькаЯ. —то ей была
за радость от ’ука, если ’ук молчал всегда или читал "‹е-цзы"?  „аже
когда ’ук был моложе, у него не было ‹исички. € он не очень-то
старалсЯ с ней познакомитьсЯ. Ќо все-таки любил ее и думал о ней -
один, сидЯ в огромной пустой комнате, когда демон-фонарь за окном
качалсЯ от ветра, и сыпал едкий холодный снег. Ђ иногда она
приходила к нему в  снах и была с ним. Ќо в снах  старик ’ук был
совсем другой, совсем непохожий на себЯ - да и все там было иначе. €
он просыпалсЯ и снова делалсЯ тем ’уком, каким был наЯву. € наЯву
стоЯл под окнами и смотрел в окна, где молодые люди пили вино и
болтали  о чем-то своем, неведомом ’уку, и неумело курили сигареты,
и смеЯлись, и слушали глупую популЯрную музыку.  ‘ловно сама
зазноба-жизнь плЯсала перед ’уком в окне,- бессмысленнаЯ радостнаЯ
жизнь до первого похмельЯ, подобнаЯ древесному бытию деревьев и
трав. ‘ тех пор, как ’ук полюбил похмелье больше вина - что было ему
делать здесь, под окном и везде на свете? ’ук видел красоту глазами,
но видел кое-что еще.  Љрасота - они ничего не объЯснЯла, молодые
люди за окном были красивы, и дом был красив, и переулок, и город...
’ак вину топили в вине, а наутро приходил страх и красота умирала.
‘ловно какаЯ-то порча была наслана свыше или создана людьми: люди
были как ангелы, но жили странно, страшно...ђитуал был нарушен
сотни лет назад, и ком ошибок нарастал,  как снежный ком, хотЯ об
этом не думал никто, даже ’ук думал редко. ‚от и евреи рассеЯны, как
мыши, вот и династиЯ Њин пала, вот и русский царь убит - какие еще
нужны знаки?  Ќужно, чтобы гора ‘умеру перевернулась кверху
низом...
     ‘тарик ’ук был сюцай - и опустил ширму, чтобы без помех
постигать правильное знание. € не было пути наружу, кроме пути
наверх. Ќо разве он был лишен сердца?- нет, сердце было в нем и звало
идти, шагать, смотреть. ‘овершенные превзошли сердце, глупцы не
имели сердца, один ’ук обладал сердцем в груди и слышал его жаркий
стук, быстрый бег, стремительный полет.
     ’ук увидел, как молодой человек вышел из комнаты, погасил свет
на кухне. ‹исичка сидела на кровати и теребила пуговку у шеи,- и на
лице ее установилось странное, задумчивое выражение. ‚друг она
поднЯлась, подошла к окну и стала смотреть за окно, прЯмо на ’ука,-
’ук вздрогнул, хотЯ понимал, что она не видит его в темноте переулка.
Ќо она смотрела прЯмо на него, и ’ук уловил в ней - мольбу, просьбу о
помощи, вопрос?  —то происходило за этим небольшим красивым
лицом, о чем думала она так сильно, приложив лоб к холодному
стеклу?-  ’ук не знал,  но смотрел на нее. Ђ она смотрела на ’ука и не
видела его.
     Љогда погас свет, ’ук повернулсЯ и зашагал домой, и лужи под
ногами хрустели звонко, и зима уходила, приходила весна,- хотЯ могла
показатьсЯ, что зима всегда была здесь, и ’ук всегда шел по переулку.
€ всегда был снег, были Љадаши.
     1994 г.

Last-modified: Thu, 06 May 1999 08:20:14 GMT
Ћцените этот текст: