ин; говорил  он одни  только  истины, и
таким  тоном, точно  министр:  "Ћбразование  необходимо,  но длЯ  народа оно
преждевременно",  "телесные наказаниЯ  вообще вредны, но в некоторых случаЯх
они полезны  и незаменимы". Ђ по вечерам  он с жадностью ел кислый,  но зато
свой собственный, не купленный крыжовник и  все повторЯл: "Љак вкусно!.. Ђх,
как вкусно! ’ы попробуй!"
     (*195)  "џ  соображал:  как, в  сущности, много  довольных,  счастливых
людей! ЉакаЯ это подавлЯющаЯ сила! ...‚се  тихо, спокойно, и протестует одна
только  немаЯ статистика: столько-то  с ума  сошло, столько-то ведер выпито,
столько-то детей погибло от недоеданиЯ... €  такой порЯдок, очевидно, нужен;
очевидно,  счастливый чувствует себЯ  хорошо  только потому, что  несчастные
несут свое бремЯ молча, и без этого молчаниЯ счастье было бы невозможно. ќто
общий гипноз. Ќадо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека
стоЯл  кто-нибудь с молоточком и постоЯнно  напоминал бы  стуком,  что  есть
несчастные, что как бы он ни был счастлив, жизнь рано или поздно покажет ему
свои  когти,  стрЯсетсЯ  беда  - болезнь, бедность,  потери,  и его никто не
увидит и не услышит, как теперь он не видит и не слышит других".
     "...Ќе успокаивайтесь, не давайте усыплЯть  себЯ! Џока молоды,  сильны,
бодры, не уставайте делать добро! ‘частьЯ нет и не должно его быть, а если в
жизни есть смысл и цель, то смысл этот  и цель вовсе не в нашем счастье, а в
чем-то более разумном и великом. „елайте добро!"
     Ќо   призыв,   обращенный   рассказчиком   к   собеседникам,   остаетсЯ
неразделенным.  "ђассказ  €вана €вановича  не  удовлетворил ни  Ѓуркина,  ни
Ђлехина".  "Ћднако   пора  спать,-  сказал  Ѓуркин,  поднимаЯсь.-  Џозвольте
пожелать вам спокойной ночи". Ќе спал только €ван €ванович, да "дождь стучал
в окна всю ночь"...
     ‚ рассказе "Ћ  любви"  живое, искреннее,  таинственное чувство  губитсЯ
самими  любЯщими  сердцами, приверженными к "футлЯрному"  существованию. Ћни
боЯтсЯ всего,  что  могло  бы открыть их тайну им  же самим.  ѓероинЯ боитсЯ
нарушить покой безлюбовного семейного существованиЯ, "футлЯром" которого она
дорожит. ѓерой не может порвать с будничной  жизнью преуспевающего помещика,
бескрылой и скучной: "Људа бы Я мог увести ее?  „ругое дело, если бы у  менЯ
была красиваЯ, интереснаЯ жизнь, если б Я, например, боролсЯ за освобождение
родины или был  знаменитым ученым, артистом, художником,  а то ведь из одной
обычной, будничной обстановки пришлось  бы увлечь  ее в другую такую же  или
еще более будничную".
     ‚ мире усеченного существованиЯ нет  места "таинству  великому",  каким
ЯвлЯетсЯ любовь.  € лишь когда наступила разлука, со  жгучей болью  в сердце
герой понЯл, "как ненужно, мелко и как обманчиво было" все то, что им мешало
любить. ‹юди "маленькой трилогии"  многое понимают. Ћни осознали безысходный
тупик "футлЯрной"  (*196)  жизни.  Ќо  их  прозрениЯ  чуть-чуть запаздывают.
€нерциЯ беликовского существованиЯ  держит в плену  их  души,  за праведными
словами  не приходит черед праведных дел: жизнь никак не менЯетсЯ, оставаЯсь
"не  запрещенной  циркулЯрно,   но  и  не  разрешенной   вполне".  ЏоказываЯ
исчерпанность и несостоЯтельность всех старых устоев русской жизни, —ехов не
скрывает  и  трудностей,  которые  подстерегают  ђоссию  на  пути  обретениЯ
духовной свободы.
     <b>Ћт  ‘тарцева  к  €онычу</b>.  ‘трашное  зло  омертвениЯ  человеческих  душ,
погруженных  в тину  обывательщины, обнажаетсЯ  —еховым  в рассказе "€оныч".
‘емьЯ ’уркиных, слывущаЯ  в городе ‘. "самой  образованной  и  талантливой",
олицетворЯет  мир, потерЯвший  красные кровЯные  шарики,  уже  обреченный на
бесконечное  повторение  одного  и  того  же,  как  заиграннаЯ  граммофоннаЯ
пластинка. Ћтец семейства "все  времЯ говорил на своем необыкновенном Языке,
выработанном  долгими  упражнениЯми  в  остроумии  и,  очевидно,  давно  уже
вошедшем  у  него  в  привычку:  большинский,  недурственно,  покорчило  вас
благодарю". ЏризрачнаЯ, жутковатаЯ  имитациЯ  юмора,  мертвый скелет  его...
Њать,  ‚ера €осифовна,  сочинЯющаЯ бездарные  опусы о том, чего не  бывает в
жизни.  „очь,  Љатерина,  по   воле  родителей  перекрещеннаЯ  в  мещанского
"Љотика",  играющаЯ  на  роЯле  так,  как  будто упорно  стараетсЯ вколотить
клавиши  внутрь  инструмента...  ‹ишь иногда, откуда-то издалека,  залетит в
этот фальшивый, подражающий  жизни мир отголосок жизни  истинной.  ‡апоет  в
саду  соловей,  но  его песнЯ  тут  же  вытеснитсЯ  стуком  ножей на  кухне,
предвещающих обильный ужин. „онесетсЯ порой "‹учинушка" из городского сада и
напомнит о том, чего нет в этой семье, в романах ‚еры €осифовны и что бывает
в жизни.
     Ќе свободен  от призрачного  существованиЯ  и  молодой  гость в  семье.
’уркиных  доктор  „митрий  €онович  ‘тарцев.  "Џрекрасно!  превосходно!"   -
восклицают  гости, когда Љотик заканчивает  греметь на роЯле, грубо имитируЯ
музыку. "Џрекрасно! - скажет и ‘тарцев, поддаваЯсь общему увлечению.- ‚ы где
учились музыке?.. ‚ консерватории?"
     “вы,  и  длЯ   ‘тарцева  все   происходЯщее  в  доме  ’уркиных  кажетсЯ
"весельем", "сердечной простотой",  "культурой".  "Ќедурственно",-  вспомнил
он, засыпаЯ, и засмеЯлсЯ".
     ‚Ялой имитацией живого, молодого чувства становитсЯ и любовь ‘тарцева к
…катерине €вановне. Ѓеспомощные порывы ее все времЯ наталкиваютсЯ на внешнее
и внутреннее  сопротивление.  ѓероинЯ  совершенно  глуха к тому, (*197)  что
проснулось в душе ‘тарцева. "—то вам угодно? -  спросила  …катерина €вановна
сухо, деловым  тоном".  Ќо  и ‘тарцев глух к  ней, когда видит  в избраннице
"что-то   необыкновенно  милое,  трогательное  своей  простотой  и   наивной
грацией". "Џриближалась  осень,  и в старом  саду было  тихо, грустно  и  на
аллеЯх   лежали  темные   листьЯ.  “же  рано  смеркалось".  Њотив  увЯданиЯ,
сопровождающий  эту  неполноценную  любовь, тут  не  случаен. ‚едь и в самом
‘тарцеве что-то жесткое, косное и  тупое тЯнет вниз, к обывательскому покою,
не дает  взлететь на  крыльЯх  любви. Њгновение душевного подъема, пережитое
лунной ночью на  кладбище  у  памЯтника „еметти, сменЯетсЯ чувством страшной
усталости:   "Ћх,   не   надо   бы   полнеть!"  ’ревоги  первого   признаниЯ
сопровождаютсЯ раздумьЯми  иного свойства: "Ђ  приданого  они дадут,  должно
быть, немало".
     Ќи любви, ни искусства  в истинном  смысле этих слов в рассказе нет, но
зато  в избытке  имитациЯ  того  и другого. ‘тарцев,  только  что получивший
отказ,  выходит  на  улицу  и  "вздыхает  полной  грудью",  а  потом  лениво
потЯгиваетсЯ и говорит: "‘колько хлопот, однако!"
     —ерез емкие детали передаетсЯ в рассказе процесс превращениЯ ‘тарцева в
€оныча,   заскорузлого  собственника,   пересчитывающего  желтые  и  зеленые
бумажки, кладущего их на текущий счет. ‘начала он ходит пешком,  потом ездит
на  паре  лошадей с  собственным  кучером.  "Џрошло четыре года.  ‚ городе у
‘тарцева была уже большаЯ практика. Љаждое утро он спешно принимал больных у
себЯ в „Ялиже, потом уезжал к городским больным, уезжал уже не на паре, а на
тройке  с  бубенчиками,  и  возвращалсЯ  домой  поздно  ночью.  Ћн пополнел,
раздобрел и неохотно ходил пешком, так как страдал одышкой". € вот печальный
финал:  "Џрошло еще  несколько  лет.  ‘тарцев  еще больше  пополнел, ожирел,
тЯжело дышит и  уже ходит, откинув  назад голову. Љогда он, пухлый, красный,
едет  на  тройке  с  бубенчиками  и  Џантелеймон, тоже пухлый  и красный,  с
мЯсистым затылком, сидит на козлах, протЯнув вперед прЯмые, точно деревЯнные
руки, и кричит встречным "Џрррава держи!", то картина бывает внушительнаЯ, и
кажетсЯ, что едет не человек, а Языческий бог".
     € когда  с глубокого жизненного дна,  куда опустилсЯ €оныч, автор снова
бросает взглЯд на  семейство ’уркиных,  нотки трогательной  жалости  к  этим
людЯм вдруг окрашивают повествование. €х  семьЯ  действительно выделЯетсЯ на
фоне города  ‘., но если они - вершина, то как  же низко пала эта нескладнаЯ
жизнь!
     (*198) <b>ЋбщаЯ  характеристика  "новой драмы"</b>.  —ехову  не  суждено  было
написать  роман,  но  жанром,  синтезирующим   все  мотивы  его  повестей  и
рассказов, стала "новаЯ драма". €менно  в ней  наиболее полно  реализовалась
чеховскаЯ концепциЯ жизни, особое ее ощущение и понимание.
     —еховские  драмы пронизывает атмосфера всеобщего не благополучиЯ. ‚ них
нет  счастливых людей. ѓероЯм их, как правило,  не везет  ни в большом, ни в
малом: все  они в той или  иной мере  оказываютсЯ  неудачниками.  ‚ "—айке",
например, пЯть историй  неудачной  любви,  в "‚ишневом саде"  …пиходов с его
несчастьЯми - олицетворение общей нескладицы жизни, от которой страдают  все
герои.
     ‚сеобщее неблагополучие осложнЯетсЯ  и  усиливаетсЯ ощущением всеобщего
одиночества.  ѓлухой   ”ирс  в  "‚ишневом  саде"  в  этом  смыслу  -  фигура
символическаЯ. ‚первые поЯвившись перед зрителЯми в  старинной  ливрее  и  в
высокой шлЯпе,  он проходит по  сцене, что-то говорит сам с собой, но нельзЯ
разобрать ни одного слова. ‹юбовь Ђндреевна говорит ему: "џ так рада, что ты
еще  жив",  а  ”ирс отвечает: "Џозавчера". ‚ сущности, этот  диалог - грубаЯ
модель общениЯ между всеми героЯми чеховской драмы. „унЯша в "‚ишневом саде"
делитсЯ с приехавшей из Џарижа Ђней  радостным событием: "Љонторщик …пиходов
после ‘вЯтой  мне  предложение сделал", ЂнЯ  же в  ответ:  "џ растерЯла  все
шпильки".  ‚  драмах  —ехова  царит  особаЯ   атмосфера  глухоты  -  глухоты
психологической.  ‹юди   слишком  поглощены   собой,  собственными   делами,
собственными  бедами и неудачами, а  потому  они  плохо  слышат  друг друга.
Ћбщение   между   ними   с  трудом   переходит  в   диалог.   Џри   взаимной
заинтересованности и  доброжелательстве они  никак не могут пробитьсЯ друг к
другу, так как больше "разговаривают про себЯ и длЯ себЯ".
     “ —ехова особое ощущение  драматизма  жизни. ‡ло в  его пьесах  как  бы
измельчаетсЯ, проникаЯ  в  будни,  растворЯЯсь  в повседневности.  Џоэтому у
—ехова очень трудно найти Явного виновника, конкретный источник человеческих
неудач.  Ћткровенный  и  прЯмой  носитель  общественного  зла  в его  драмах
отсутствует. ‚озникает ощущение,  что в  нескладице отношений между людьми в
той или  иной  степени  повинен каждый герой в  отдельности и все  вместе. Ђ
значит, зло скрываетсЯ в самих основах жизни  общества, в самом сложении ее.
†изнь в  тех  формах, в каких она  существует сейчас, как бы  отменЯет самое
себЯ, бросает тень обреченности и неполноценности на всех людей.
     Џоэтому  в  пьесах  —ехова   приглушены  конфликты,  отсут-(*199)ствует
принЯтое в классической  драме  четкое деление  героев  на  положительных  и
отрицательных.  „аже "пророк  будущего"  ЏетЯ  ’рофимов  в  "‚ишневом  саде"
одновременно  и  "недотепа" и  "облезлый  барин",  а  выстрел  дЯди  ‚ани  в
профессора  ‘еребрЯкова -  промах  не только  в  буквальном,  но  и  в более
широком, символическом смысле.
     <b>€сторические истоки "новой драмы"</b>. Ќа первый взглЯд, драматургиЯ —ехова
представлЯет  собою какой-то исторический  парадокс. € в самом деле, в 90  -
900-е  годы,  в  период  наступлениЯ  нового  общественного подъема, когда в
обществе назревало предчувствие "здоровой  и сильной  бури",  —ехов  создает
пьесы,   в   которых  отсутствуют   Яркие   героические  характеры,  сильные
человеческие страсти,  а  люди  терЯют  интерес  к взаимным столкновениЯм, к
последовательной и  бескомпромиссной  борьбе. ‚озникает  вопрос:  свЯзана ли
вообще драматургиЯ  —ехова с этим бурным, стремительным временем, в него  ли
погружены ее исторические корни?
     €звестный знаток драматургии —ехова Њ.  Ќ. ‘троева так отвечает на этот
вопрос.  „рама —ехова  выражает  характерные  особенности  начинавшегосЯ  на
рубеже веков в  ђоссии общественного пробуждениЯ. ‚о-первых, это пробуждение
становитсЯ массовым и вовлекает в себЯ самые широкие слои русского общества.
Ќедовольство существующей  жизнью охватывает всю  интеллигенцию от столиц до
провинциальных глубин. ‚о-вторых, это  недовольство проЯвлЯетсЯ в скрытом  и
глухом  брожении, еще не осознающем ни четких  форм, ни  Ясных путей борьбы.
’ем не менее совершаетсЯ неуклонное нарастание, сгущение этого недовольства.
Ћно копитсЯ,  зреет, хотЯ  до грозы еще далеко. ’о здесь, то  там вспыхивают
всполохи бесшумных зарниц,  предвестниц грЯдущего грома. ‚-третьих, в  новую
эпоху существенно изменЯетсЯ само понимание  героического: на смену героизму
одиночек   идет   недовольство   всех.  Ћсвободительные   порывы  становЯтсЯ
достоЯнием  не   только  Ярких,   исключительных  личностей,  но  и  каждого
здравомыслЯщего  человека.  Џроцесс   духовного  раскрепощениЯ  и  прозрениЯ
совершаетсЯ  в душах людей обыкновенных,  ничем среди прочих  не выдающихсЯ.
‚-четвертых,  неудовлетворенность своим  существованием  эти  люди  начинают
ощущать не только в исключительные минуты обострениЯ своих взаимоотношений с
миром, но ежечасно, ежесекундно,  в самих буднЯх  жизни. ’омление, брожение,
неуспокоенность становЯтсЯ фактом повседневного существованиЯ людей.
     €менно на этих общественных дрожжах, на новой исто-(*200)рической почве
и  вырастает  "новаЯ  чеховскаЯ  драма"  со  своими  особенностЯми  поэтики,
нарушающими каноны классической русской и западноевропейской драмы.
     <b>Ћсобенности  поэтики  "новой  драмы"</b>.  Џрежде  всего   —ехов  разрушает
"сквозное  действие",  ключевое   событие,  организующее  сюжетное  единство
классической драмы.  Ћднако драма  при этом не рассыпаетсЯ, а  собираетсЯ на
основе иного, внутреннего единства. ‘удьбы героев, при всем их различии, при
всей их сюжетной самостоЯтельности, "рифмуютсЯ", перекликаютсЯ друг с другом
и сливаютсЯ в общем "оркестровом звучании". €з множества разных, параллельно
развивающихсЯ жизней, из множества голосов различных героев вырастает единаЯ
"хороваЯ  судьба",  формируетсЯ  общее  всем  настроение.  ‚от  почему часто
говорЯт  о "полифоничности"  чеховских драм и даже называют их  "социальными
фугами", проводЯ аналогию с  музыкальной  формой,  где звучат  и развиваютсЯ
одновременно от двух до четырех музыкальных тем, мелодий.
     ‘  исчезновением  сквозного  действиЯ  в  пьесах  —ехова устранЯетсЯ  и
классическаЯ   одногеройность,  сосредоточенность  драматургического  сюжета
вокруг главного, ведущего персонажа. “ничтожаетсЯ привычное  деление  героев
на положительных и отрицательных, главных  и  второстепенных,  каждый  ведет
свою партию, а целое, как в хоре без солиста, рождаетсЯ в созвучии множества
равноправных голосов и подголосков.
     —ехов  приходит   в  своих  пьесах  к  новому  раскрытию  человеческого
характера. ‚ классической драме герой выЯвлЯл себЯ в поступках  и действиЯх,
направленных  к  достижению  поставленной цели.  Џоэтому классическаЯ  драма
вынуждена была, по словам Ѓелинского, всегда спешить, а затЯгивание действиЯ
влекло за собой неЯсность, непрорисованность характеров, превращалось в факт
антихудожественный.
     —ехов  открыл  в  драме  новые возможности  изображениЯ  характера.  Ћн
раскрываетсЯ не в борьбе за достижение  цели,  а  в <i>переживании</i> противоречий
бытиЯ.  Џафос  действиЯ  сменЯетсЯ  пафосом  раздумьЯ.  ‚озникает  неведомый
классической драме  чеховский "подтекст", или "подводное течение". ‚ чем его
суть?
     Ћстровского  не  случайно  называли  реалистом-слуховиком, герои у него
целиком и полностью реализуютсЯ в слове, и слово это лишено двусмысленности,
твердо  и  прочно,  как  гранит. “ героев  —ехова,  напротив,  смыслы  слова
размыты,  люди  никак в слово  не умещаютсЯ и  словом исчерпатьсЯ  (*201) не
могут. ‡десь важно  другое:  тот скрытый  душевный подтекст,  который  герои
вкладывают в слова. Џоэтому призывы трех сестер "‚ Њоскву! ‚ Њоскву!" отнюдь
не означают Њоскву  с  ее конкретным  адресом.  ќто  тщетные, но настойчивые
попытки героинь прорватьсЯ в иную жизнь с иными отношениЯми между людьми. ’о
же в "‚ишневом саде". ‚о втором акте пьесы в глубине сцены проходит …пиходов
- живое воплощение нескладицы и несчастьЯ. ‚озникает такой диалог:
     <b>‹юбовь Ђндреевна</b> <i>(задумчиво)</i>. …пиходов идет...
     <b>ЂнЯ</b> <i>(задумчиво)</i>. …пиходов идет...
     <b>ѓаев</b>. ‘олнце село, господа.
     <b>’рофимов</b>. „а.
     ѓоворЯт об …пиходове и о заходе солнца, но лишь формально об этом, а по
существу о другом. „уши героев  через обрывки слов  поют о  неустроенности и
нелепости всей своей несложившейсЯ, обреченной жизни. Џри внешнем разнобое и
нескладице   диалога  есть   внутреннее   душевное   сближение,  на  которое
откликаетсЯ  в  драме  какой-то космический  звук: "‚се  сидЯт,  задумались.
’ишина.  ‘лышно  только, как тихо бормочет ”ирс. ‚друг раздаетсЯ  отдаленный
звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный".
     ‚  драме  —ехова  умышленно стушевана  речеваЯ  индивидуализациЯ  Языка
героев. ђечь их индивидуализирована лишь настолько, чтобы она не выпадала из
общей  тональности драмы. Џо той же причине  речь  героев  —ехова мелодична,
напевна, поэтически напрЯженна:  "ЂнЯ. џ спать пойду. ‘покойной ночи, мама".
‚слушаемсЯ в эту фразу: перед нами ритмически организованнаЯ речь, близкаЯ к
чистому Ямбу. ’акую  же  роль играет  в  драмах и столь часто  встречающийсЯ
ритмический  повтор: "Ќо оказалось все равно, все равно".  ќта ослабленность
излюбленной   у   Ћстровского   речевой   индивидуализации   и   поэтическаЯ
приподнЯтость  Языка  нужны   —ехову   длЯ   созданиЯ   общего   настроениЯ,
пронизывающего  от  начала до конца его  драму и сводЯщего  в художественную
целостность царЯщий на поверхности речевой разнобой и абсурд.
     Ђктеры,  воспитанные  на  Языке  драм  Ћстровского,  не  сразу  уловили
особенности чеховской поэтики. € потому перваЯ  постановка  "—айки" на сцене
Ђлександрийского театра  в  Џетербурге  в  1896  году  потерпела  провал. Ќе
овладев искусством интонированиЯ,  "подводного  течениЯ",  актеры  играли на
сцене абсурд, вызвавший шум, шиканье  и крики возмущениЯ в  зрительном зале.
’олько  актеры вновь орга-(*202)низованного в Њоскве •удожественного  театра
под руководством Љ. ‘.  ‘таниславского и ‚. €. Ќемировича-„анченко  постигли
тайну "новой  чеховской драмы" и в 1898 году с  триумфом  поставили "—айку",
ознаменовавшую рождение нового театра с эмблемой чайки на занавесе.
     ‚ таланте чувствовать потаенный драматизм  будней жизни —ехову помог во
многом  русский  классический  роман, где  жизнь  раскрывалась  не  только в
"вершинных"  ее  проЯвлениЯх,  но  и  во  всей  сложности  ее   вседневного,
неспешного течениЯ. —ехова тоже интересует не итог, а сам процесс медленного
созреваниЯ драматических  начал  в повседневном потоке жизни. ќто не значит,
конечно, что в  его пьесах нет столкновений и событий. € то и другое  есть и
даже в большом количестве. Ќо особенность чеховского мироощущениЯ в том, что
столкновениЯ,  конфликты отнюдь не разрешают глубинных противоречий жизни  и
даже не всегда касаютсЯ их,  а  потому и не подводЯт итогов,  не развЯзывают
тугие жизненные узлы. ‘обытиЯ в драмах —ехова можно назвать лишь репетицией,
лишь  проверкой   или   предварительной   подготовкой  к  тому  решительному
конфликту,  которому   пока  разыгратьсЯ  не  дано,  но  который   навернЯка
произойдет  в будущем. Ђ  пока идет лишь  медленное накопление драматических
сил, к решительным поединкам они еще не готовы.
     ‘  таким  ощущением  жизни свЯзаны  особенности  сценического  движениЯ
чеховских  драм.  €звестный  специалист  по  истории  "новой  драмы"  ’.  Љ.
ах-Ђзизова  так  характеризует   динамику  четырехтактного  их  построениЯ,
напоминающего своеобразную "драматическую симфонию":  "Џервый акт начинаетсЯ
с  относительно  медленного  вступлениЯ, как  бы  экспозиции  к  действию...
„вижение  первого   акта  довольно   быстрое,   бодрое,  с  последовательным
наращиванием количества происшествий и действующих лиц, так что к концу акта
мы уже знаем всех персонажей с  их радостЯми и  горестЯми,  карты открыты  и
никакой "тайны" нет.
     ‡атем второй акт - замедленный,  анданте,  движение и общаЯ тональность
его приглушены, общий характер - лирическое раздумье, даже элегиЯ, как тихий
вечер у Џрозоровых, беседы,  рассказы о  себе.  ‚  этом акте  психологически
подготавливаетсЯ  кульминациЯ - развиваютсЯ,  усиливаютсЯ намеченные вначале
настроениЯ   и    стремлениЯ   действующих   лиц,    приобретающие   оттенок
нетерпеливости, потребности что-то решить, что-то изменить длЯ себЯ.
     ’ретьи  акты у  —ехова обычно  кульминационные. ‚ них всегда происходит
нечто важное... „вижение этого акта (*203) вообще  оживлено и происходит  на
фоне захватывающих всех событий...
     Џоследний акт необычен по характеру развЯзки. „вижение его замедлЯетсЯ.
"ќффект последовательного нарастаниЯ  заменЯетсЯ  эффектом последовательного
спада".  ќтот  спад  возвращает  действие после  взрыва в  обычную  колею...
Ѓудничное  течение  жизни  продолжаетсЯ.  —ехов  бросает  взглЯд  в будущее,
развЯзки как завершениЯ человеческих судеб у него нет... Џоэтому  первый акт
выглЯдит как эпилог, последний - как пролог ненаписанной драмы".
     <b>Ћ  жанровом  своеобразии комедии  —ехова  "‚ишневый  сад"</b>. —ехов назвал
"‚ишневый сад" комедией.  ‚  своих  письмах  он  неоднократно  и  специально
подчеркивал это.  Ќо современники  воспринимали  его новую  вещь  как драму.
‘таниславский писал: "„лЯ  менЯ  "‚ишневый  сад"  не комедиЯ,  не  фарс -  а
трагедиЯ в первую очередь".  € он поставил  "‚ишневый сад"  именно  в  таком
драматическом ключе.
     Џостановка,  несмотрЯ  на  шумный   успех  в   Январе  1904  года,   не
удовлетворила  —ехова: "Ћдно  могу сказать: сгубил мне пьесу ‘таниславский".
Љак  будто  бы  дело  Ясное: ‘таниславский  ввел в комедию  драматические  и
трагедийные   ноты   и   тем  самым   нарушил   чеховский  замысел.   Ќо   в
действительности  все  выглЯдит  гораздо   сложнее.  Џопробуем  разобратьсЯ,
почему.
     Ќе  секрет, что  жанр комедии вовсе не исключал у  —ехова серьезного  и
печального. "—айку", например, —ехов назвал комедией, но это пьеса с глубоко
драматическими судьбами людей. „а  и в "‚ишневом саде" драматург не исключал
драматической тональности: он заботилсЯ, чтобы звук  "лопнувшей  струны" был
очень печальным,  он  приветствовал грустный  финал  четвертого акта,  сцену
прощаниЯ героев, а в письме к актрисе  Њ. Џ. ‹илиной, исполнЯвшей  роль Ђни,
одобрил слезы при словах: "Џрощай, дом! Џрощай, стараЯ жизнь!"
     Ќо в то  же  времЯ,  когда  ‘таниславский обратил внимание, что в пьесе
много  плачущих, —ехов сказал:  "—асто у  менЯ  встречаютсЯ ремарки  "сквозь
слезы", но это показывает  только  настроение лиц, а не слезы". ‚  декорации
второго  акта  ‘таниславский хотел ввести  кладбище, но  —ехов поправил: "‚о
втором акте кладбища нет, но  оно было очень давно. „ве, три плиты,  лежащие
беспорЯдочно,- вот и все, что осталось".
     ‡начит, речь шла не о том, чтобы устранить из "‚ишневого сада" грустный
элемент, а о том, чтобы смЯгчить (*204)  его оттенки. —ехов подчеркивал, что
грусть  его  героев часто  легковесна,  что  в их слезах  подчас  скрываетсЯ
обычнаЯ  длЯ слабых  и  нервных  людей  слезливость.  ‘густив  драматические
краски,  ‘таниславский,  очевидно,  нарушил  чеховскую  меру  в  соотношении
драматического с комическим, грустного со смешным. Џолучилась драма там, где
—ехов настаивал на лирической комедии.
     ‹итературовед Ђ. Џ. ‘кафтымов обратил внимание, что все герои чеховской
пьесы  даютсЯ в  двойственном освещении. ЌельзЯ не заметить, например, ноток
сочувственного  отношениЯ автора к ђаневской  и  даже ѓаеву.  Ћни  настолько
очевидны, что  некоторые исследователи драматургии —ехова  стали  говорить о
поэтизации  автором  уходЯщего  дворЯнства,  называли его певцом  дворЯнских
гнезд и даже упрекали в "феодально-дворЯнской романтике". Ќо ведь сочувствие
—ехова   к  ђаневской  не  исключает  скрытой  иронии  над  ее  практической
беспомощностью, дрЯблостью характера, инфантилизмом.
     Ћпределенные сочувственные ноты есть  у —ехова  в изображении ‹опахина.
Ћн чуток и  добр,  у него руки интеллигента, он  делает все возможное, чтобы
помочь  ђаневской  и ѓаеву  удержать  имение в своих  руках. —ехов дал повод
другим исследователЯм  говорить  о  его "буржуазных  симпатиЯх". Ќо  ведь  в
двойном чеховском освещении ‹опахин далеко не  идеален:  в  нем есть деловаЯ
прозаическаЯ бескрылость, он не способен увлекатьсЯ и любить, в отношениЯх с
‚арей  ‹опахин, подобно  „митрию ‘тарцеву, комичен и неловок. Ќаконец, он  и
сам недоволен своей жизнью и судьбой.
     ‚ советское времЯ  большинство исследователей и режиссеров  усматривали
единственные авторские  симпатии  в  освещении  молодых героев пьесы -  Џети
’рофимова  и  Ђни.  ЏоЯвилась  даже  традициЯ,   не  изжитаЯ  до  сих  пор,-
представлЯть их "буревестниками революции", людьми будущего, которые насадЯт
новый сад. Ќо комическое снижение касаетсЯ и этих действующих лиц.
     ’аким образом, все  герои даютсЯ у —ехова  в двойном освещении; автор и
сочувствует некоторым сторонам их характеров, и выставлЯет напоказ смешное и
дурное - нет абсолютного носителЯ добра, как нет и абсолютного носителЯ зла.
„обро  и зло  пребывают в пьесе  в  разреженном  состоЯнии, они растворены в
буднЯх жизни.
     <b>‘воеобразие  конфликта и  его  разрешение в "‚ишневом саде"</b>.  Ќа первый
взглЯд, в "‚ишневом саде" дана классически четкаЯ расстановка социальных сил
в  русском  обще-(*205)стве  и  обозначена перспектива  борьбы  между  ними:
уходЯщее дворЯнство (ђаневскаЯ и  ѓаев), поднимающаЯсЯ  буржуазиЯ (‹опахин),
новые  революционные силы,  идущие  им  на смену  (ЏетЯ и ЂнЯ).  ‘оциальные,
классовые  мотивы  встречаютсЯ  и  в  характерах  действующих  лиц:  барскаЯ
беспечность ђаневской  и  ѓаева,  практическаЯ  их беспомощность; буржуазнаЯ
деловитость  и  предприимчивость  ‹опахина  со свойственной  этой  прослойке
душевной ограниченностью; наконец, революционнаЯ  окрыленность Џети  и  Ђни,
устремленных в "светлое будущее".
     Ћднако  центральное с виду  событие  - борьба  за вишневый сад - лишено
того значениЯ, какое отвела бы ему классическаЯ  драма и какое, казалось бы,
требует   сама  логика  расстановки  в  пьесе  действующих  лиц.   Љонфликт,
основанный на противоборстве  социальных  сил,  у —ехова приглушен. ‹опахин,
русский  буржуа,  лишен хищнической хватки  и  агрессивности по отношению  к
дворЯнам  ђаневской и  ѓаеву,  а дворЯне  нисколько  не сопротивлЯютсЯ  ему.
ЏолучаетсЯ так, словно бы имение  само плывет ему в руки, а он как бы нехотЯ
покупает вишневый сад.
     ‚  чем  же  главный  узел  драматического  конфликта?  ‚ероЯтно,  не  в
экономическом  банкротстве  ђаневской  и  ѓаева.  ‚едь уже  в  самом  начале
лирической комедии у них есть прекрасный вариант экономического процветаниЯ,
по  доброте сердечной предложенный тем же ‹опахииым: сдать сад в  аренду под
дачи. Ќо  герои от него отказываютсЯ. Џочему? Ћчевидно, потому, что драма их
существованиЯ более глубока, чем  элементарное разорение, глубока настолько,
что деньгами ее не поправишь и угасающую в героЯх волю к жизни не вернешь.
     ‘  другой стороны, и покупка вишневого сада ‹опахиным тоже не устранЯет
более  глубокого  конфликта  этого  человека  с  миром.  ’оржество  ‹опахина
кратковременно, оно быстро сменЯетсЯ чувством уныниЯ и грусти. ќтот странный
купец  обращаетсЯ к ђаневской со  словами укора и упрека: "Ћтчего же, отчего
вы менЯ не  послушали? ЃеднаЯ моЯ, хорошаЯ, не  вернешь теперь".  € как бы в
унисон со всеми героЯми пьесы  ‹опахин произносит со слезами  знаменательную
фразу:  "Ћ, скорее бы все  это прошло, скорее бы изменилась как-нибудь  наша
нескладнаЯ, несчастливаЯ жизнь".
     ‡десь  ‹опахин   впрЯмую  касаетсЯ  скрытого,  но  главного   источника
драматизма:  он  заключен не в  борьбе  за вишневый сад,  а  в  субъективном
недовольстве  жизнью, в равной мере,  хотЯ и по-разному,  переживаемом всеми
без  исклю-(*206)чениЯ  героЯми  "‚ишневого   сада".  †изнь  идет  нелепо  и
нескладно, никому не приносит она ни радости, ни ощущениЯ счастьЯ. Ќе только
длЯ  основных героев  несчастлива эта жизнь, но и длЯ арлотты,  одинокой  и
никому не нужной со своими  фокусами,  и  длЯ …пиходова  с  его  постоЯнными
неудачами, и длЯ ‘имеонова-Џищика с его вечной нуждою в деньгах.
     „рама  жизни  заключаетсЯ  в  разладе  самых существенных, корневых  ее
основ.  €  потому  у  всех  героев  пьесы есть ощущение  временности  своего
пребываниЯ  в мире,  чувство  постепенного  истощениЯ и отмираниЯ  тех  форм
жизни, которые когда-то казались незыблемыми и вечными. ‚  пьесе все живут в
ожидании  неотвратимо  надвигающегосЯ  рокового  конца.  ђаспадаютсЯ  старые
основы жизни и  вне и в  душах людей, а новые  еще не  нарождаютсЯ, в лучшем
случае они  смутно предчувствуютсЯ, причем не только молодыми героЯми драмы.
’от же ‹опахин говорит: "€ной раз, когда не спитсЯ, Я думаю: ѓосподи, ’ы дал
нам громадные леса, необъЯтные полЯ,  глубочайшие горизонты, и, живЯ тут, мы
сами должны бы по-настоЯщему быть великанами".
     ѓрЯдущее  задает людЯм  вопрос, на который они,  по своей  человеческой
слабости, не  в состоЯнии дать ответа. …сть в самочувствии чеховских  героев
ощущение какой-то обреченности  и призрачности  их  существованиЯ. ‘  самого
начала перед нами люди, тревожно прислушивающиесЯ к  чему-то  неотвратимому,
что грЯдет  впереди. ќто дыхание конца вноситсЯ в самое начало пьесы. Ћно не
только в известной  всем  роковой дате 22 августа, когда  вишневый сад будет
продан за долги. …сть в этой дате и иной,  символический смысл - абсолютного
конца целого тысЯчелетнего уклада русской жизни. ‚ свете  абсолютного  конца
призрачны их разговоры,  неустойчивы и капризно-переменчивы  отношениЯ. ‹юди
как бы выключены на добрую половину своего существованиЯ из набирающего темп
потока жизни.  Ћни живут  и чувствуют  вполсилы, они  безнадежно опаздывают,
отстают.
     ‘имволична и кольцеваЯ  композициЯ пьесы, свЯзаннаЯ с мотивом опозданиЯ
сначала к приходу,  а потом к  отходу поезда.  —еховские герои  глуховаты по
отношению друг  к  другу не  потому,  что они  эгоисты, а  потому, что в  их
ситуации полнокровное  общение  оказываетсЯ  попросту невозможным. Ћни бы  и
рады  достучатьсЯ друг до  друга, но что-то постоЯнно  "отзывает" их.  ѓерои
слишком    погружены    в    переживание   внутренней   драмы,   с   грустью
оглЯ-(*207)дываЯсь  назад   и  с  робкими  надеждами   всматриваЯсь  вперед.
ЌастоЯщее остаетсЯ вне  сферы главного  их  вниманиЯ, а  потому  и на полную
взаимную "прислушливость" им просто не хватает сил.
     ђусский  театральный  критик  Ђ.  ђ.  Љугель  в   начале  XX  века  так
охарактеризовал  основную атмосферу  "‚ишневого сада": "‚се, вздрагиваЯ и со
страхом озираЯсь, чего-то ждут... ‡вука лопнувшей струны,  грубого поЯвлениЯ
босЯка, торгов,  на которых продадут вишневый сад. Љонец идет, приближаетсЯ,
несмотрЯ  на вечера с фокусами  арлотты €вановны,  танцами  под  оркестр  и
декламацией. Ћттого смех не смешон, оттого фокусы арлотты €вановны скрывают
какую-то внутреннюю пустоту.  Љогда  вы  следите за импровизированным балом,
устроенным  в  городишке,  то  до  очевидности  знаете,  что  сейчас  придет
кто-нибудь с торгов и  объЯвит о том, что вишневый сад продан,- и потому  вы
не можете отдатьсЯ безраздельно  во власть весельЯ. ‚от прообраз  жизни, как
она  рисуетсЯ   —ехову.   Ќепременно  придут  смерть,  ликвидациЯ,   грубаЯ,
насильственнаЯ,  неизбежнаЯ,   и  то,  что  мы  считали  весельем,  отдыхом,
радостью,-  только  антракт  в  ожидании  поднЯтиЯ  занавеса  над  финальной
сценой... Ћни  живут,  обитатели "‚ишневого сада", как в полусне, призрачно,
на границе реального и мистического. •оронЯт жизнь. ѓде-то "лопнула струна".
€ самые  молодые из  них, едва расцветающие, как ЂнЯ, словно  принарЯжены во
все белое, с цветами, готовые исчезнуть и умереть".
     Џеред лицом надвигающихсЯ перемен  победа  ‹опахина  - условнаЯ победа,
как поражение ђаневской - условное поражение. “ходит времЯ длЯ тех и других.
…сть  в "‚ишневом  саде" что-то  и  от чеховских инстинктивных  предчувствий
надвигающегосЯ на него рокового конца: "џ чувствую, как здесь  Я  не живу, а
засыпаю или  все  ухожу,  ухожу куда-то без остановки,  как  воздушный шар".
—ерез всю пьесу  тЯнетсЯ  этот мотив  ускользающего  времени. Љогда-то мы  с
тобой,  сестра,  спали  вот в этой самой комнате, а теперь мне уже пЯтьдесЯт
один год, как это ни странно",-  говорит ѓаев. "„а, времЯ идет",- вторит ему
‹опахин.
     ‚ремЯ идет! Ќо кому суждено быть творцом новой жизни, кто насадит новый
сад? †изнь не дает пока ответа на этот вопрос. ѓотовность  есть как будто бы
у Џети и Ђни. € там, где  ’рофимов  говорит о неустроенности жизни  старой и
зовет к жизни новой, автор ему  определенно  сочувствует.  Ќо в рассуждениЯх
Џети нет  личной силы, (*208) в  них  много слов, похожих  на  заклинаниЯ, а
порой   проскальзывает   и   некаЯ    пустопорожнЯЯ    болтливость,   сродни
разговорчивости ѓаева. Љ тому же  он "вечный студент",  "облезлый барин". Ќе
такие люди овладевают жизнью и становЯтсЯ творцами и хозЯевами ее. Ќапротив,
жизнь  сама  Џетю  изрЯдно  потрепала.  Џодобно всем недотепам  в  пьесе, он
нескладен  и  бессилен  перед   нею.  Њолодость,  неопытность  и   жизненнаЯ
неприспособленность подчеркнуты  и в Ђне. Ќе случайно же  —ехов предупреждал
Њ. Џ.  ‹илину:  "ЂнЯ  прежде всего ребенок,  веселый,  до конца  не  знающий
жизни".
     €так,  ђоссиЯ, как  она виделась —ехову  на рубеже двух веков,  еще  не
выработала  в  себе  действенный идеал  человека. ‚ ней  зреют  предчувствиЯ
грЯдущего переворота,  но  люди  пока  к  нему  не  готовы.  ‹учики  правды,
человечности и красоты есть в  каждом из героев "‚ишневого сада". Ќо они так
разрозненны  и раздроблены,  что не  в силах  осветить  грЯдущий день. „обро
тайно светит  повсюду,  но  солнца  нет - пасмурное,  рассеЯнное  освещение,
источник  света  не сфокусирован. ‚ финале пьесы  есть  ощущение,  что жизнь
кончаетсЯ длЯ всех, и это не случайно. ‹юди "‚ишневого сада" не поднЯлись на
высоту,  которой  требует  от  них  предстоЯщее  испытание.  Ђ  —ехов  писал
"‚ишневый сад" в преддверии революции 1905 года.
     ќто была его последнЯЯ драма.  ‚есной 1904 года здоровье писателЯ резко
ухудшилось, предчувствиЯ не обманули его. Џо совету врачей он  отправилсЯ на
лечение в курортный немецкий  городок  Ѓаденвейлер. ‡десь 2  (15)  июлЯ 1904
года Ђнтон Џавлович —ехов скоропостижно скончалсЯ на сорок пЯтом году жизни.
     ‚опросы  и  заданиЯ: Љак  повлиЯла  на  мироощущение  —ехова эпоха 80-х
годов? Љаковы существенные особенности реализма —ехова? Љак  относилсЯ —ехов
к труду самовоспитаниЯ?  Љакие  впечатлениЯ детских лет  оказали  влиЯние на
формирование его личности и  художественного таланта? —то отличало —ехова от
его братьев? Љакое влиЯние на творчество —ехова оказала учеба на медицинском
факультете  Њосковского  университета  и  последующаЯ  практика  врача?  —ем
отличаютсЯ ранние  чеховские  рассказы от  юмористической беллетристики  его
современников?  Љаковы особенности юмора раннего —ехова? Љак переосмысливает
—ехов  традиционные темы русской классической  литературы?  —то изменЯетсЯ в
творчестве —ехова  второй половины 80-х годов?  ЋбъЯсните, почему  —ехову не
удалось написать  роман. ‚ чем своеобразие народной темы в творчестве —ехова
второй половины  80-х годов?  Џочему —ехова  привле-(*209)кает  мироощущение
ребенка? Џочему повесть  "‘тепь"  считают итоговой в  творчестве —ехова 80-х
годов? Љакие новые мотивы поЯвлЯютсЯ в творчестве —ехова 90-х  годов? Џочему
—ехов предпринЯл путешествие на остров ‘ахалин? ‚ чем своеобразие  обращениЯ
—ехова  к  общественной  проблематике?  ђаскройте широкий  обобщающий  смысл
героев и сюжета  повести —ехова "Џалата No 6". —то  нового  внес —ехов  90-х
годов в изображение народной  жизни? Љакие  перемены  происходЯт в  реализме
позднего  —ехова  (на материале  "маленькой трилогии")? Љак изображает —ехов
процесс  духовного  оскудениЯ человека  (на  примере рассказа  "€оныч")? —ем
отличаетсЯ "новаЯ  драма" —ехова  от  классической европейской  драмы? ‚ чем
жанровое  своеобразие "‚ишневого  сада"?  Џокажите  на  конкретных  примерах
двойственное освещение  всех  действующих  лиц пьесы.  —то привлекает и  что
настораживает вас  в  старых  хозЯевах  вишневого сада?  Њожно ли  видеть  в
‹опахине  истинного хозЯина  жизни? Љакой  глубинный конфликт,  переживаемый
всеми героЯми без исключениЯ, приглушает их борьбу за вишневый сад?
     <B>Ћ Њ€ђЋ‚ЋЊ ‡ЌЂ—…Ќ€€ ђ“‘‘ЉЋ‰ ‹€’…ђЂ’“ђ›</B>
     Љ  концу  XIX  века русскаЯ литература  обретает мировую известность  и
признание. Џо  словам  австрийского  писателЯ  ‘тефана  –вейга, в  ней видЯт
пророчество  "о <i>новом</i>  человеке и его рождении из лона русской души". ‘екрет
успеха русской классики заключаетсЯ в том, что она преодолевает ограниченные
горизонты  западноевропейского  гуманизма,   в  котором,  начинаЯ   с  эпохи
‚озрождениЯ,  человек осознал себЯ венцом природы и целью творениЯ, присвоив
себе божественные функции. Ќа раннем этапе  гуманистическое сознание сыграло
свою  прогрессивную роль.  Ћно способствовало  раскрепощению творческих  сил
человеческой  личности  и  породило  "титанов  ‚озрождениЯ".  Ќо  постепенно
возрожденческий гуманизм стал обнаруживать существенный изъЯн. Ћбожествление
свободной   человеческой   личности   вело   к   торжеству   индивидуализма.
ђаскрепощались  не  только  созидательные,  но  и  разрушительные  инстинкты
человеческой природы. "‹юди совершали самые дикие преступлениЯ и  ни  в коей
мере в них не каЯлись и поступали  они так потому,  что последним  критерием
длЯ   человеческого   поведениЯ  считалась   тогда   сама   же  изолированно
чувствовавшаЯ себЯ -личность",- замечал известный русский ученый Ђ. ”. ‹осев
в труде "ќстетика ‚озрождениЯ".
     ђусскаЯ классическаЯ литература  утверждала в европейском сознании идею
нового  человека  и  новой  человечности. Ђ. Ќ. Ћстровский  еще на заре 60-х
годов  отметил  самую  существенную  особенность  русского   художественного
сознаниЯ:  "...‚  иностранных  литературах (как нам  кажетсЯ)  произведениЯ,
узаконивающие оригинальность типа, то есть личность, стоЯт всегда на  первом
плане, а  карающие личность -  на  втором  плане  и часто в тени; а  у нас в
ђоссии  наоборот. ЋтличительнаЯ черта  русского народа, отвращение от  всего
резко   определившегосЯ,  от   всего  специального,   личного,  эгоистически
отторгшегосЯ  от общечеловечес-(*211)кого,  кладет  и на  художество  особый
характер;  назовем его характером обличительным.  —ем  произведение изЯщнее,
чем оно народнее, тем больше в нем этого обличительного элемента".
     †изнь  личнаЯ, обособленнаЯ от жизни народной,  с точки зрениЯ русского
писателЯ,  чрезвычайно  ограниченна  и   скудна.   "‘олдатом  быть,   просто
солдатом",-  решает  Џьер Ѓезухов,  ощущаЯ  в  душе своей  "скрытую  теплоту
патриотизма",  котораЯ  объединЯет   русских  людей  в  минуту  трагического
испытаниЯ и сливает капли человеческих индивидуальностей в живой действующий
коллектив,  в одухотворенное  целое, укрупнЯющее  и укреплЯющее каждого, кто
приобщен к нему.
     €  наоборот.  ‚сЯкое стремление обособитьсЯ от  народной  жизни, всЯкие
попытки   индивидуалистического   самоограничениЯ   воспринимаютсЯ   русским
писателем как  драматические,  угрожающие человеческой  личности  внутренним
распадом.  „остоевский  показывает,  какой  катастрофой  оборачиваетсЯ   длЯ
человека  фанатическаЯ  сосредоточенность   на  идее,  далекой  от  народных
нравственных   идеалов,   враждебной   им.   Њы  видим,  как   скудеет  душа
ђаскольникова, все более замыкающаЯсЯ в себе, в тесные пределы своей идейной
"арифметики", как терЯютсЯ одна  за другой живительные  свЯзи  с окружающими
людьми, как разрушаетсЯ в  сознании героЯ главное Ядро человеческой общности
- семейные  чувства. "’юрьмой" и  "гробом" становитсЯ  длЯ ђаскольникова его
собственнаЯ душа,  похожаЯ на  усыпальницу.  Ќеспроста  возникает  в  романе
параллель со смертью и воскрешением евангельского ‹азарЯ из ‚ифании.  ’олько
самоотверженнаЯ  любовь  ‘онечки  Њармеладовой пробивает  брешь  в  скорлупе
раскольниковского одиночества, воскрешает его умирающее "Я" к новой жизни, к
новому рождению.
     ’аким образом,  понимание  личности в  русской классической  литературе
второй  половины  XIX  века  выходило  за  пределы  ограниченных  буржуазных
представлений о ценности индивида. ‚ "Џреступлении и наказании" „остоевского
опровергалась арифметически  однолинейнаЯ  альтернатива,  провозглашеннаЯ  в
середине  XIX  века  немецким  философом  Њаксом  тирнером:  "Џобедить  или
покоритьсЯ  - таковы  два  мыслимых  исхода  борьбы.  Џобедитель  становитсЯ
властелином, а побежденный превращаетсЯ в подвластного; первый  осуществлЯет
идею величества и "права суверенитета", а второй почтительно и верноподданно
выполнЯет    "обЯзанности    подданства".    ЏроходЯ     через     искушение
индивидуалистическим  своеволием,  герои  „остоевского  (*212)   приходЯт  к
открытию, что "самовольное, совершенно сознательное и  никем не принужденное
самопожертвование  всего себЯ  в  пользу  всех есть...  признак  высочайшего
развитиЯ  личности,  высочайшего  ее могущества,  высочайшего самообладаниЯ,
высочайшей  свободы собственной