ом,    чем   в   его
христианских чаЯниЯх.

        XCVIII

     Ѓезопасность  "маленького стада"  поистине достойна удивлениЯ.  ЌикакаЯ
добродетель не зажигает в нем своих ослепительных огней на  горных вершинах;
все пламЯ остаетсЯ в душе и в сердце. € мы  не видим в нем другого героизма,
кроме  героизма довериЯ,  искренности и любви,  которые  помнЯт  и терпеливо
ждут. …сть люди,  добродетель которых в известные  минуты  выходит  из  души
через  шумно  открывающиесЯ и закрывающиесЯ  ворота. Ќо есть и  такие, в ком
добродетель пребывает,  подобно молчаливой служанке,  никогда не  покидающей
дома, и те, которые приходЯт из  наружного холода, застают ее трудолюбивой и
внимательной у пылающего очага.
     Ѓыть может, прекраснаЯ жизнь нуждаетсЯ  не столько в героических часах,
сколько в серьезных, однообразных и чистых неделЯх. Ѓыть может,  душа прЯмаЯ
и безусловно правдиваЯ драгоценнее, чем душа нежнаЯ и преданнаЯ. •отЯ от нее
ждешь    меньше    увлечений,   меньше   восторженности   в   исключительных
обстоЯтельствах жизни, - зато  на нее можно положитьсЯ с большим  доверием и
уверенностью в  обстоЯтельствах обыкновенных.  Ђ кто  из  нас, какаЯ бы  его
жизнь ни была страннаЯ, мЯтежнаЯ и славнаЯ, в итоге не проводит ее почти всю
целиком среди  обстоЯтельств  самых  обыкновенных?  —то  значит, когда о них
подумаешь, и в особенности когда в них принимаешь участие, самые решительные
мгновениЯ  наиболее  Ярких  событий? ђазве мы не видим  с изумлением, что  в
великом вихре  самого  возвышенного  часа сохранЯютсЯ  все  привычки  и  все
размышлениЯ  самых  мирных  часов?  ‚сегда  приходитсЯ  возвращатьсЯ к жизни
нормальной. ’ам мы находим  твердую почву  и основной камень. Ќе каждый день
встречаетсЯ надобность спасать менЯ от смерти, от бесчестиЯ, от отчаЯниЯ, но
зато, быть может, необходимо, чтобы в каждый печальный час каждого днЯ Я мог
бы сказать себе, что где-то существует  душа, близко подошедшаЯ к моей душе,
молчаливаЯ,  вернаЯ,   нечувствительнаЯ  ко   всему  тому,  что  ей  кажетсЯ
несогласным с истиной, неизменнаЯ, непоколебимаЯ.
     •орошо, конечно, от времени  до времени совершать  поступок героический
или весьма великодушный, но еще похвальнее, - и это требует более постоЯнной
силы,  - никогда не уступать искушению  низкого помысла  и вести жизнь менее
горделивую, но более  верную. ЏостараемсЯ в наших размышлениЯх довести  нашу
жажду  нравственного совершенства до уровнЯ каждодневной  истины  длЯ  того,
чтобы признать, что легче совершать минутами добро, чем никогда не совершать
ни малейшего зла, что легче иногда вызвать улыбку, чем никогда не  причинЯть
слез.

        XCIX

     Ћни  имели  друг  в друге  и  главным образом каждый в самом себе  свое
убежище, свою  "твердую  скалу",  по выражению  ‘ен-‘имона,  и непоколебимаЯ
часть этой скалы была по своему протЯжению вполне равна безупречной части их
сердца.
     ”ундамент "твердой скалы" образуют тысЯчи сил, но  ее  верхнЯЯ площадка
не находитсЯ ли всегда там же, где пребывает то, что мы считаем в себе самым
безупречным? Џравда, что этот вкус безупречного часто бывает  весьма груб, и
что нет преступника, который каждый вечер на одну минуту не поднималсЯ бы на
кучу жалких обломков,  которые он  считает безупречными. Ќо Я здесь говорю о
добродетели,   несколько  возвышающейсЯ  над   строго-необходимой,  и  самый
обыкновенный  человек  отлично знает, что такое  необыкновеннаЯ добродетель.
ЌравственнаЯ  красота  наиболее  непредвиденнаЯ  имеет  ту  особенность, что
человек  самый  ограниченный не может искренно отговариватьсЯ тем, что ее не
понимает,  и поступок самый возвышенный есть в то же  времЯ  самый понЯтный.
Ѓыть может, не  всегда необходимо подниматьсЯ  на высоту  того, чем нам дано
восхищатьсЯ, но необходимо никогда не засыпать на дне того, чего мы не можем
не порицать.
     Ќо  вернемсЯ в убежищу наших мудрецов. ‚ жизни мы многими счастливыми и
несчастными  обстоЯтельствами обЯзаны случаю, но внутренний мир  никогда  не
зависит от случаЯ. …сть, Я знаю, души созидающие, есть другие - влюбленные в
развалины;  есть наконец и такие, которые всю жизнь  бродЯт, ища защиты  под
чужим  кровом.  Ќо  если и трудно переродить  инстинкт  души, то все  же  не
бесполезно,  чтобы  души  не созидающие отведали радость, которую испытывают
другие, кладЯ беспрестанно камни  на  камни. Њысли,  привЯзанности,  чувство
любви,  убеждениЯ,  разочарованиЯ  и  даже  сомнениЯ,  все  им  годитсЯ  длЯ
постройки, и то, что гроза ломает и отрывает,  становитсЯ еще  более удобным
материалом;  из  него  можно  легко возвести несколько поодаль  здание менее
пышное, но более приспособленное к потребностЯм жизни.
     Љакие печали, какие сожалениЯ,  какие разочарованиЯ  могут потрЯсти дом
того, кто, подбираЯ камни  длЯ своего жилища, воспользовалсЯ всем, что  есть
мудрого  и  крепкого  в  печалЯх,  сожалениЯх  и  разочарованиЯх?  €  затем,
пользуЯсь другим сравнением, разве нельзЯ сказать, что с корнЯми внутреннего
счастьЯ  бывает  то же, что с корнЯми больших  деревьев? „убы,  всего больше
терзаемые грозой,  пускают  наиболее  могучие и питательные  корни  в родную
вечную почву, а рок, который  несправедливо на нас обрушиваетсЯ, так же мало
знает о том, что  происходит в  нашей  душе, как ветер о том, что происходит
под землей.

        C

     ‹юбопытно отметить могущество и таинственную  силу притЯжениЯ истинного
счастьЯ.  Љогда  один  из  "маленького  стада"  проходит через  счастливую и
ликующую толпу, заполонившую мраморную лестницу и великолепные покои ‚ерсалЯ
своими интригами, поклонами, маленькими любовными приключениЯми и маленькими
победами,  то  в  буйном  рассказе  ‘ен-‘имона  внезапно  наступает какаЯ-то
тишина.  ЏолучаетсЯ  впечатление,   без   того,  чтоб   он  должен  был  это
подчеркнуть, что на одно  мгновение  все эти  худосочные тщеславиЯ,  все эти
Яркие,  но  мимолетные удовлетворениЯ,  все  эти  обманы,  говорЯщие громким
голосом, но  трепещущие в тени, вдруг измерЯют себЯ в сравнении с нормальным
уровнем  души спокойной и сильной.  Џроисходит  почти то  же,  что бывает  с
толпой  детей,  играющих  в  запрещенные  игры,  рвущих  или  мнущих  цветы,
собирающихсЯ воровать плоды, тайком мучащих  безобидное животное, когда мимо
них  в   раздумье   вдруг   проходит   свЯщенник  или  старик,  хотЯ  бы  не
намеревающийсЯ   их   попрекнуть.   €гры   внезапно   прерываютсЯ,   совесть
пробуждаетсЯ,  и  смущенный  взор  невольно  останавливаетсЯ  на  долге,  на
действительности, на истине.
     ‹юди  обыкновенно не  дольше,  чем  дети,  провожают  глазами  старика,
свЯщенника или удалившуюсЯ  мысль.  Ќо  это все  равно;  важно,  что они  их
видели,  ибо  душа  человеческаЯ  вопреки  глазам,  которые  слишком  охотно
отворачиваютсЯ  или   закрываютсЯ,   одарена  большим   благородством,   чем
большинство людей желало бы  длЯ своего спокойствиЯ; она без труда различает
все, что возвышаетсЯ над бесполезной минутой, которой люди стараютсЯ  занЯть
свое  внимание... ‘колько  бы ни  шептались вдоль дороги, по  которой прошел
мудрец,  он  помимо  своего  ведома  проложил  среди  заблуждений  тщеславиЯ
глубокую  борозду,  котораЯ сотретсЯ  не  так  быстро,  как  думают.  Ћна  в
особенности расцветет в неожиданные часы слез. „уша несколько более чистаЯ и
жизненнаЯ,  чем другие,  редко плачет  в рассказе ‘ен-‘имона, не отправлЯЯсь
выплакать свои слезы поблизости одного из тех, кто проходил  среди несколько
тревожного  молчаниЯ и почти  злорадного удивлениЯ, которые провожают в мире
шаги безупречной жизни.
     ‹юди  не  задумываютсЯ  над  счастьем в  те  дни,  когда  считают  себЯ
счастливыми. Ќо вот  наступает  миг  страданий,  и мы без  труда припоминаем
место,  где таилсЯ мир, независЯщий ни  от лучей солнца, ни  от отвергнутого
поцелуЯ женщины, ни от немилости королЯ. ’огда мы отправлЯемсЯ не к тем, кто
счастлив  нашим прошлым счастьем, ибо наконец  видим, что  остаетсЯ от этого
счастьЯ, когда случай сделал малейший знак нетерпениЯ. …сли вы хотите узнать
обитель,  где живет наиболее верное счастье, не терЯйте  из виду несчастных,
ищущих утешениЯ.  ‘траданиЯ  похожи на  волшебную  палочку,  которой некогда
пользовались искатели  кладов и  родников воды;  тому,  кто его  носит,  оно
указывает вход жилища, где дышит самый  глубокий мир. €  это  до того верно,
что мы должны были бы временами спрашивать самих себЯ, вправе ли мы верить в
совершенство  нашего  мира, в  искренность  нашего согласиЯ  принЯть великие
законы жизни, в устойчивость нашей радости, если  инстинкт страждущих еще не
заставил  их  стучатьсЯ в наши двери, если они еще не увидели  погруженным в
сон на нашем пороге прекрасный, твердый и мирный луч неугасимой лампады. „а,
только те вправе считать  себЯ в безопасности, к которым все плачущие хотели
бы прийти выплакать свои слеза. †ивут в мире люди, внутреннюю улыбку которых
мы  замечаем  лишь  с  той  минуты, когда  слезы,  омыв  наши  взоры  до  их
глубочайших родников,  научили  нас  различать присутствие счастьЯ,  которое
рождаетсЯ  не от благоволениЯ ли блеска минуты, а от всеобъемлющего принЯтиЯ
жизни.  €  тут  как и повсюду,  желание и нужда обострЯют  чувство. ѓолоднаЯ
пчела находит  мед,  скрытый в  самых  глубоких  пещерах,  и  плачущаЯ  душа
обретает  наконец  путь к радости,  скрытой  в самом  недоступном убежище  и
молчании.

        CI

     …два только сознание  пробуждаетсЯ и оживает в человеке, как начинаетсЯ
его судьба. џ говорю не о нищенском и пассивном сознании большинства душ,  а
о сознании деЯтельном, которое принимает всЯкое происшествие, какое  бы  оно
ни было, подобно тому, как царица, даже заточеннаЯ в тюрьму, умеет принимать
подносимый  ей дар.  …сли  даже с вами ничто не случаетсЯ, то  ваше сознание
может уже создать великое событие, точно отметив отсутствие всЯкого событиЯ.
Ќо, быть может, нет такого человека, с кем не случаетсЯ больше  событий, чем
это нужно длЯ того, чтобы питать самое жадное неутомимое сознание.
     “ менЯ перед глазами биографиЯ  одной из самых могучих и страстных душ,
мимо которой все  приключениЯ, создающие счастье или несчастье людей, как бы
прошли,  ни  разу не  взглЯнув ей в лицо. ђечь идет о несомненно  гениальной
женщине, необычайно  странной,  жившей  в первую половину XIX века -  ќмилии
Ѓронте. Ћна  оставила  после себЯ лишь  одну  книгу  под  странным заглавием
"Wutherings  Heights", которое  может  быть  переведено:  "Ѓурные  вершины".
ќмилиЯ была дочерью английского свЯщенника Џатрика Ѓронте, человека наиболее
ничтожного, неподвижного,  претенциозного, самолюбивого,  какого  лишь можно
вообразить.  „ве вещи  казались ему  наиболее  важными в жизни:  чистота его
греческого  профилЯ,  и правильность  его  пищеварениЯ. —то касаетсЯ  бедной
матери  ќмилии,  она кажетсЯ всецело была поглощена преклонением  перед этим
профилем   и  почтением  к  супружескому  пищеварению.   ‚прочем,  не  зачем
вспоминать об ее существовании, так как она  умерла  два года после рождениЯ
ќмилии. Џрибавим, тем не менее,  хотЯ бы  лишь с целью лишний раз  показать,
что в  посредственной жизни женщина  почти  всегда  выше  мужчины,  которого
должна  принЯть,  прибавим, что  долго после  смерти столь преданной супруги
тщеславного и  мирно  прозЯбавшего свЯщенника нашли свЯзку  ее писем; в  них
вечно молчавшаЯ  женщина чрезвычайно верно изобразила  равнодушие,  эгоизм и
фатовство  своего  мужа. Џравда,  что открывать  чужой недостаток  можно, не
будучи ему чуждым самому, между тем как необходимо, кажетсЯ, обладать самому
задатками  добродетели длЯ  того,  чтобы открыть  ее в  других. ’аковы  были
родители  ќмилии.  ‚округ  нее  четыре  сестры  и  брат проводили с  той  же
серьезностью  те  же однообразные часы. ‚сЯ семьЯ  жила  и всЯ жизнь  ќмилии
проходила  в  мрачной,  одинокой,  жалкой  и  бесплодной  деревушке ѓаворте,
посреди вересков ‰оркшира.
     ЌельзЯ  вообразить себе  детства  и юности  более предоставленных себе,
более печальных и  однообразных, чем детство  и  юность ќмилии  и ее четырех
сестер. €м не  дано  было  пережить ни  одного  из  тех  счастливых  и  хоть
несколько неожиданных происшествий, которые, преувеличенные и разукрашенные,
с течением  лет  образуют на дне души  единственное неисчерпаемое  сокровище
радостных  воспоминаний жизни. Ћт первого до последнего днЯ то же вставание,
те  же заботы по хозЯйству,  уроки,  рукоделье бок о  бок со  старой теткой,
обычные  трапезы,  прогулки  рука  об  руку,  среди  полного почти молчаниЯ,
серьезных  девочек по вереску, покрытому летом цветами, а зимой снегом. „ома
абсолютное равнодушие  со стороны отца, который редко показывалсЯ, завтракал
и обедал у себЯ в комнате и спускалсЯ в общую комнату лишь по вечерам, чтобы
вслух  читать о  скучнейших  парламентских  прениЯх.  Ђ  снаружи  молчаливое
кладбище, окружавшее дом, широкаЯ  степь,  лишеннаЯ  деревьев,  и холмы,  от
весны до зимы терзаемые ужасным северным ветром.
     ‘лучайности  жизни, - ибо нет такой  жизни, в которой случай не проЯвил
бы  своей силы,  -  оторвали  три или четыре раза  ќмилию  от  этой пустыни,
которую она научилась любить и считать единственным местом, где небо, землЯ,
растениЯ  настоЯщие и достойные удивлениЯ;  это бывает со всеми, кто слишком
долго  живет на одном месте. Џосле нескольких недель отсутствиЯ она начинала
томитьсЯ, ее прекрасные горЯчие глаза потухали, и одна из сестер должна была
быстро привозить ее обратно в одинокий пасторский дом.
     ‚ тысЯчу восемьсот сорок третьем году, - ей исполнилось тогда  двадцать
пЯть лет,  -  ќмилиЯ вернулась в этот дом, чтобы  больше  не покинуть его до
смерти. Ќи  одного происшествиЯ,  ни одной улыбки,  ни  малейшей надежды  на
любовь не  было во всей ее жизни  до этого  окончательного  приезда. Ќе было
даже  ни малейшего воспоминаниЯ об одном из тех несчастий или разочарований,
которые  слишком  слабым  или  слишком  мало-требовательным  существам  дают
иллюзию, что пассивнаЯ верность тому, что само собой разрушилось, составлЯет
акт добродетели, что бездействие  среди слез оправдывает это бездействие,  и
что они совершили все, что  могли, если они извлекли из страданий всю печаль
и  покорность, какую могли  в ней  найти.  ‚  девственной же  и  чистой душе
ќмилии, лишенной прошлого, не  было даже  места длЯ воспоминаний или чувства
покорности. Ќе  было  ничего до последней поездки, ничего после нее, если не
считать немногих печальных и жалких приключений, пережитых в качестве сестры
милосердиЯ, ухаживавшей за  братом,  жизнь  которого была  разбита  ленью  и
великой  несчастной   страстью,  братом  наполовину  безумным,  неисправимым
алкоголиком  и опиофагом. ‡атем, когда ей исполнилось двадцать девЯть лет, в
один декабрьский полдень, в выбеленной мелом гостиной маленького пасторского
дома,  когда  ќмилиЯ, сидЯ  у  топившегосЯ  камина, расчесывала свои длинные
черные волосы, гребень вдруг упал в огонь; у нее не было  сил поднЯть его, и
смерть,  еще более молчаливаЯ,  чем ее  жизнь, без  насилиЯ  вырвала  ее  из
бледных объЯтий двух сестер, оставленных ей судьбой.

        CII

     "џ не вижу длЯ тебЯ на просторном лоне судьбы ни одного знака любви, ни
одной искры  славы, ни одного  радостного часа", -  восклицает в  прекрасном
порыве печали мисс Њэри ђобинсон, оставившаЯ нам повесть  ее  жизни. ‚ самом
деле,  если  смотреть  извне,   то   нет  существованиЯ   более  сумрачного,
бесцветного, бесцельного и холодного, чем жизнь ќмилии Ѓронте.
     Ќо с какой стороны следует смотреть на чью-либо жизнь, чтобы открыть ее
истину, чтобы оправдать и полюбить  ее? …сли мы на минуту  отвратим взоры от
затерЯнного  среди  ланд  пасторского  домика и устремим  их на  душу  нашей
героини, мы  увидим  другое зрелище. ђедко  можно  так неожиданно разглЯдеть
жизнь заключенной в теле души, совершенно не знавшей приключений. Ќо гораздо
чаще,  чем это думают, душа может иметь  личную жизнь совершенно независимую
от приключений недели  или  года.  ‚  повести "Wuthering  Heights",  котораЯ
ЯвлЯетсЯ  картиной страстей, желаний,  свершений, размышлений и идеалов этой
души,  словом - ее истинной  летописью,  заключено больше энергии,  страсти,
приключений, огнЯ и любви, чем это  нужно  было бы длЯ того, чтобы оживить и
умиротворить двадцать героических жизней, двадцать счастливых или несчастных
судеб.
     Ќи одно  событие никогда не останавливалось у порога ее  жилища; но нет
такого событиЯ, принадлежавшего ей по праву, которое  не разыгрывалось бы  в
ее сердце с нравственной силой, красотой, точностью и полнотою.
     ‘ нею как  будто ничего не происходило, но разве  не все происходило  с
ней  более  лично  и  более  реально,  чем с  прочими  людьми,  ибо все, что
совершалось вокруг нее, все, что она замечала и слышала, претворЯлось  в ней
в  мысль,  в  страсть,  в снисходительную  любовь,  в  чувство  изумлениЯ  и
обожаниЯ.
     Ќе  все ли равно, спускаетсЯ  ли  событие на нашу кровлю или на  кровлю
соседа? ‚ода, проливаемаЯ облаком,  принадлежит  тому,  кто  ее  собирает, и
счастье,  красота,  спасительное беспокойство  и  мир,  которые  заключены в
каждом жесте случаЯ, принадлежат  лишь тому, кто научилсЯ размышлЯть. “  нее
не было  любви,  она ни разу не  слышала  на дороге сладостно звучащих шагов
возлюбленного  - и  тем  не  менее она,  умершаЯ девственницей  на  двадцать
девЯтом году жизни, знала любовь, говорила о любви и до того проникла во все
ее неизреченные тайны, что  те,  кто  всех больше любил,  иногда  спрашивают
себЯ, каким именем назвать свою страсть,  когда они  от  нее  узнают  слова,
порывы и тайны любви, рЯдом с которыми все кажетсЯ случайным и бледным.
     ѓде,  если  не  в собственном  своем  сердце,  она  могла скрывать  эти
несравненные  слова возлюбленной, говорЯщей со своей  нЯней о том, кого  все
вокруг нее преследуют и презирают и  кого лишь  одна  она боготворит? "Њоими
великими  бедствиЯми в этом мире  были его  бедствиЯ.  џ их  все наблюдала и
перечувствовала с самого  начала. ЊоЯ мысль,  когда Я  живу, претворЯетсЯ  в
него.  …сли  бы  весь  мир   погиб,  а  он  один  спассЯ,  Я  продолжала  бы
существовать. Ќо если  бы весь мир осталсЯ, а он один исчез, вселеннаЯ стала
бы длЯ менЯ бесконечной чужбиной, и  Я больше не  участвовала бы в ее жизни.
ЊоЯ  любовь  к  другому, о ком  ты  говоришь,  похожа на листву лесов; времЯ
видоизменит ее, как  зима менЯет вид  деревьев, но моЯ любовь к нему подобна
вечным ушедшим на землю утесом.  Ћна источник  немногих видимых радостей, но
она необходима. џ и он - одно. Ћн вечно, вечно живет в  моей мысли -  не как
радость, ибо и Я сама длЯ себЯ не всегда радость. џ люблю его не за  то, что
он мне кажетсЯ прекрасным, а потому,  что он более Я, чем Я сама, и из какой
бы  сущности  ни были  созданы  наши души,  его  душа и моЯ составлЯют  одну
душу..."
     Ћна  говорит о  внешних  реальностЯх  любви  с  невинностью,  способной
вызвать  улыбку.  Ќо  где  научилась  она  понимать  внутренние  реальности,
касающиесЯ  всего,  что есть в страсти самого глубокого, самого нелогичного,
неожиданного, неправдоподобного и  вечно-истинного?  Љазалось  бы, что нужно
было  прожить тридцать лет в самых пламенных цепЯх самых  пламенных объЯтий,
чтобы  знать  то,  что она  знает, чтобы  осмелитьсЯ  показать  нам  с такой
правдивостью,  с  такой безошибочной точностью, в безумии,  охватившем  двух
отмеченных  судьбою  возлюбленных  романа  в   "Wutherings   Heights",   все
противоречивые  движениЯ   нежности,  котораЯ  желает  причинить  страданиЯ,
жестокости,  котораЯ хотела бы  давать  счастье, блаженства,  которое жаждет
смерти,  отчаЯниЯ,  которое  цеплЯетсЯ за жизнь,  отвращениЯ,  которое горит
желанием,  желаниЯ,  пьЯного  от  отвращениЯ,  любви,  полной  ненависти,  и
ненависти, падающей под бременем любви.

        CIII

     €  однако  мы  хорошо  знаем, ибо  в  этой бедной жизни ничего не  было
скрытого,  что  она никого  не  любила  и  никто не  любил ее.  ‡начит,  что
последнее  слово жизни  есть то,  которое рок  произносит  шепотом  в  самых
глубоких  тайниках нашего сердца? ‡начит, правда, что есть внутреннЯЯ жизнь?
‡начит,  правда,  что  можно  жить  на  одном  месте,  что  можно  любить  и
ненавидеть,  никого  не отталкиваЯ и  не ожидаЯ?  ‡начит, правда, что  можно
довольствоватьсЯ одной душой, что на  известной  высоте всегда она  ЯвлЯетсЯ
решающей?  ‡начит,  правда,  что  обстоЯтельства  могут быть  печальными или
бесплодными лишь длЯ тех, в ком еще дремлет сознание?
     ‚се,  что  мы ищем на  больших  дорогах,  -  любовь, счастье,  красота,
приключениЯ, - не сходились ли они на свидание в сердце ќмилии? Ќи один день
не приносил ей ни одной из тех радостей, волнений  или улыбок, которые глаза
могут видеть и руки осЯзать, и однако судьба у нее была  полнаЯ, ничто в ней
не  дремало, всегда в ее сердце  жила Ясность, молчаливаЯ радость,  доверие,
любопытство, воодушевление и надежды.
     Ћна  была счастлива, и в этом  нельзЯ сомневатьсЯ. ЋткрываЯ перед  нами
свою душу, она  может показать нам ту  же нетленную  жатву, как и лучшие  из
людей, испытавших самое разнообразное, самое длительное, живое и совершенное
счастье... …сли у нее не было ничего того, что происходит в любви, в печали,
в  скорби,  в  страсти  и  в радости,  она  зато знала все,  что остаетсЯ от
человеческих чувств после того, как они прошли. Љого из двух следует считать
истинным владельцем волшебного замка, слепого ли, который  всегда в нем жил,
или же того, кто лишь раз вошел в этот замок, но вошел с открытыми глазами?
     "†ить,  не  жить".  Ќе  станем  обольщатьсЯ  словами.  ‚полне  возможно
существовать, не размышлЯЯ, но никак нельзЯ размышлЯть, не  живЯ. ‘частливаЯ
или несчастнаЯ сущность  событий заключаетсЯ  лишь в идее,  которую из  него
извлекают: длЯ сильных - в  идее, которую они сами извлекают, длЯ слабых - в
той, которую извлекают другие.
     ‚озможно,  что  тысЯча внешних событий  придут  к  вам навстречу  вдоль
вашего пути к могиле, и что ни одно из них не найдет  в вас необходимой силы
длЯ того, чтобы претворитьсЯ в событие духовное. ’олько тогда должен человек
сказать себе: "џ, быть может, не жил".

        CIV

     Џоэтому мы вправе утверждать, что внутреннее счастье нашей героини, как
и всЯкого другого, точно представлено ее моралью и ее воззрением на мир. ‚от
лужайка, которую всегда следует  измерЯть в конце жизни  в лесу случайностей
длЯ  того,  чтобы  узнать размеры  чьего-либо  счастьЯ.  €  кто  сможет  еще
проливать жалкие слезы каждодневных разочарований, тревог и печалей, которые
одни  только  болезненны,  ибо вместо  того,  чтобы освежить  взоры, они  их
ожесточают,  кто  сможет  еще проливать эти  слезы на  высотах  пониманиЯ  и
умиротворениЯ, на которые поднЯлась душа ќмилии Ѓронте?
     Ќачинаешь понимать, что она  плачет не как другие женщины, которые  всю
жизнь мечутсЯ от одних разбитых радостей к другим. ђазбитаЯ радость отЯгчает
плечи лишь того, кто с нею носитсЯ без толку, уподоблЯЯсь дровосеку, который
никогда  не  сбросил  бы свою вЯзанку хворосту.  Ќо хворосту не место всегда
оставатьсЯ  на плечах.  …го  назначение гореть, чтобы  превратитьсЯ  в Яркое
пламЯ. €, глЯдЯ на  пламЯ, вырывающеесЯ из души  ќмилии, перестаешь  думать,
как и  она  сама  никогда не думала,  о  жалком  хворосте. Ќет страданий без
горизонта,  нет  печали неисцелимой длЯ того, кто, страдаЯ  и скорбЯ, как  и
другие,  научаетсЯ из  глубины  печали  и  несчастьЯ  следовать  за  великим
указующим  жестом природы,  единственно  реальным. "Њудрец  никогда не может
безусловно утверждать, что он страдает, ибо он властвует над своей жизнью, -
писала  одна  удивительнаЯ женщина,  сама много страдавшаЯ: - он  судит ее с
птичьего полета, и если он еще ныне страдает, то это  значит, что он обратил
свою мысль на  несовершенную часть своей души". ЌарЯду с любовью, добротой и
честностью  ќмилиЯ  изображает  также  и  злобу,  ненависть,  самую  упрЯмую
мстительность и самое предусмотрительное вероломство; ей даже нет надобности
прощать их, ибо прощать значит еще понимать наполовину. Ћна видит, допускает
и  любит. Ћна допускает  и любит добро, как и зло, ибо в конце концов зло не
что  иное, как заблуждающеесЯ добро. Ћна показывает нам, - не в произвольных
формулах моралиста, но наподобие того, как времЯ и люди научают нас истинам,
которые мы в  силах постигнуть, - она  показывает нам конечное  бессилие зла
перед жизнью, умиротворение  всего в природе или  в смерти, "котораЯ есть не
что иное, как торжество жизни над одной из ее  частных форм". Ћна показывает
нам  бесполезность лжи, самой искусной,  полной силы и гениЯ, перед  истиной
наиболее  слабой  и  невежественной; она  показывает  нам  несостоЯтельность
ненависти, котораЯ, сама того не знаЯ, бросает семена счастьЯ  и любви в  то
будущее, которое хотела  опустошить. ‚ первый раз,  быть может,  она говорит
нам   о   великом   законе  наследственности,   чтобы   научить   нас   быть
снисходительными; и  когда  она в конце своего  произведениЯ отправлЯетсЯ на
деревенское  кладбище,   чтобы  посетить  вечный  сон  своих  героев,  трава
одинаково зеленеет на могиле палачей и их жертв,  и она удивлЯетсЯ, что люди
могут думать, будто мучительный сон еще  нарушает покой тех,  кто спит таким
образом на лоне равнодушной и мирной земли.

        CV

     џ знаю, что речь  идет о существе гениальном, но  такие существа лишь с
некоторой  большей Яркостью показывают  нам то,  что происходит,  что  может
происходить  во  всЯком  существе;  иначе  это  была  бы не  гениальность, а
чудачество  и безумие. —ем дальше мы подвигаемсЯ, тем  Яснее видим,  что нет
гениальности в необыкновенном,  и  что истинное  превосходство образуетсЯ из
элементов, которые  обыкновенные будни приносЯт  всем людЯм. Љ  тому же речь
теперь идет не о литературе. ќмилию утешает не ее литературнаЯ деЯтельность,
а ее внутреннЯЯ  жизнь, ибо бывает литература ослепительно-ЯркаЯ,  в которой
нет ни малейшей деЯтельности нравственной. …сли бы ќмилиЯ всю жизнь молчала,
если  бы она не держала в руках пера, в ней все же таилась бы та же сила, та
же  жизненность, та  же  щедрость любви, та же внутреннЯЯ  улыбка  существа,
знающего, куда оно идет, та же широкаЯ уверенность души, сумевшей  на высоте
заключить мир с  великими сомнениЯми и великими печалЯми  нашей жизни. Њы бы
только обо всем этом не знали, - вот и все.
     Њногому научает нас смиреннаЯ жизнь ќмилии. …два ли ее  следует ставить
в пример  тем,  кто по природе  склонен  к покорности.  Ћни могли бы неверно
понЯть ее. ‚сЯ ее жизнь как бы проходит в ожидании, а не все вправе ожидать.
ќмилиЯ умерла девственницей в двадцать девЯть лет, а  умирающие девственницы
не правы.  Ќе первый ли долг всЯкого человека предоставить своей судьбе все,
что может  быть предоставлено человеческой судьбе вообще? ‹учше неоконченное
произведение,   чем   неполнаЯ   жизнь.  •орошо  пренебрегать   суетными   и
бесполезными  радостЯми,  но  неразумно  почти добровольно  отказыватьсЯ  от
главных условий  человеческого  счастьЯ.  „уше  несчастной  не  возбранЯетсЯ
питать благородное  сожаление.  ироко обозревать печаль своей жизни  -  уже
значит испытывать в темноте  силу крыльев, которые когда-нибудь  помогут нам
воспарить над всей этой печалью.
     Ѓыть может, в жизни ќмилии недостает некоторого усилиЯ энергии. ‚  душе
ее  жили все дерзновениЯ, все  страсти, все независимые мысли; но в жизни ее
мы  видим всю робость,  все молчание, все бездействие, все  ограничениЯ, все
воздержаниЯ и все  предрассудки, которые она презирала в своей мысли. ’акова
слишком  часто повторЯющаЯсЯ историЯ  слишком  мечтательных душ. —резвычайно
трудно судить жизнь по ней самой, а что  касаетсЯ ќмилии Ѓронте,  то  многое
можно было бы сказать о преданности, с какой она пожертвовала лучшими годами
своей  молодости  недостойному  и  несчастному  брату.  Ћб  этом  приходитсЯ
говорить лишь в самых общих словах, но как длинен и тесен почти у всех людей
путь, ведущий от их  души  к их  жизни! ‘  нашими мыслЯми о  дерзновении,  о
справедливости, о честности и о  любви бывает то же, что с дубовыми желудЯми
в  лесу: тысЯчи  и  десЯтки  тысЯч  терЯютсЯ  и сгнивают во  мху прежде, чем
родитсЯ одно дерево. "“ нее была, - сказала о другой женщине та, чьи слова Я
недавно привел, - у нее была прекраснаЯ  душа, светлаЯ мысль, чувствительное
сердце; но все  это достигало ее жизни, лишь проходЯ через чрезвычайно узкий
характер.   џ    замечаю   у    нее   почти   всегда   тот   же   недостаток
предусмотрительности и в особенности то же отсутствие оглЯдки на самое себЯ.
Љогда  кто-нибудь   нам  желает  раскрыть   свою  жизнь,  он   прежде  всего
рассказывает  нам о  том, как  он ее видит, понимает, чувствует. Џеред  нами
тогда открываетсЯ благороднаЯ сущность души. Ќо  по мере того, как мы дальше
проникаем с ним в его  существование, он перечислЯет нам свои поступки, свои
печали и радости, и во всем этом не оказываетсЯ  и следа  души, которую мы в
одно  мгновение  прозревали сквозь его принципы  и идеи. Љак только ЯвлЯютсЯ
поступки,  сейчас  привходЯт  инстинкты, выступает  характер,  и душа,  т.е.
высшаЯ часть существа, кажетсЯ нам уничтоженной, подобной принцессе, котораЯ
предпочитала  бы  жить  в грЯзной  нищете,  чем  портить  свои  руки  грубой
работой".

        CVI

     “вы,  пока ничто  не  сделано, пока мы не  научились портить свои руки,
пока мы  не научились  превращать  золото  и серебро  своих  мыслей  в ключ,
открывающий не врата из  слоновой  кости наших сновидений, а  реальные двери
нашего дома,  -  в чашу,  содержащую не  только чудодейственную влагу  наших
мечтаний, а не дающую пролитьсЯ чрезвычайно реальной воде, падающей  на нашу
крышу,  -  в  весы,  не приблизительно  взвешивающие  то,  что  мы  намерены
совершить в будущем, а с  точностью  показывающие вес  того,  что мы сделали
сегоднЯ.  €деал самый  возвышенный  ЯвлЯетсЯ идеалом  временным,  покуда  он
интимно не  проникает  все  наши  члены, покуда  он, так  сказать, не  нашел
возможности  проскользнуть  до кончиков наших пальцев. …сть люди,  в которых
оглЯдка на себЯ приносит пользу лишь их мысли.  …сть и другие, в которых эта
оглЯдка   прибавлЯет  каждый  раз  нечто   к  их  характеру.  Џервые  бывают
прозорливы,  пока речь идет не о них  самих, пока не надо действовать. ѓлаза
других   проЯснЯютсЯ   главным   образом  тогда,   когда  надо   вступить  в
действительность, когда речь идет  о поступке. Њожно сказать, что существует
сознание интеллектуальное, вечно сидЯщее, вечно распростертое на неподвижном
троне и  сообщающеесЯ с  волей  лишь  при посредстве  неверных  и запоздалых
посланников; и есть  сознание  моральное, всегда стоЯщее  на  ногах,  всегда
готовое выступать в дорогу. Џравда, что это сознание находитсЯ в зависимости
от первого и,  быть может,  само есть не что  иное, как это первое сознание,
уставшее от долгого  покоЯ, научившеесЯ во времЯ  этого  покоЯ  всему,  чему
могло  научитьсЯ, и  решившеесЯ  наконец  поднЯтьсЯ,  сойти с  бездеЯтельных
ступеней, вступить в жизнь. ‚се это хорошо, лишь бы только оно не медлило до
того днЯ, когда члены откажутсЯ его носить.
     Љак  знать, не  предпочтительнее ли иногда  действовать наперекор своей
мысли,  чем  никогда  не  решатьсЯ действовать  согласно  со своими мыслЯми?
ЂктивнаЯ  ошибка редко  бывает  непоправимой;  обстоЯтельства  и  люди  сами
постараютсЯ выправить  ее;  но  что они  могут сделать с  ошибкой пассивной,
избегающей всЯкого  соприкосновениЯ  с  действительностью?  Ћднако из  всего
этого  не следует,  что нужно  умерЯть наше  интеллектуальное сознание и  не
слишком  развивать  его  в  ожидании  нашего  морального   сознаниЯ.  Ќечего
опасатьсЯ идеала слишком высокого длЯ того, чтоб его можно было приспособить
к жизни. Ќужна  целаЯ река  доброй воли длЯ того,  чтобы привести в движение
малейший поступок справедливости и любви. Ќеобходимо, чтобы наши идеи были в
десЯть раз выше нашего образа действиЯ,  длЯ того, чтобы наши поступки  были
только  честными.  Ќеобходимо бесконечно жаждать добра длЯ  того, чтобы хоть
несколько  избежать зла. ЌикакаЯ сила в этом мире не подвержена такой убыли,
как идеЯ, долженствующаЯ снизойти в  каждодневное существование. ‚от  почему
следует  быть героем  в  своих  мыслЯх длЯ  того, чтобы  быть  приемлемым  и
безобидным в своих поступках.

        CVII

     ЏриблизимсЯ в последний раз к судьбам темным. Ћни покажут нам, что даже
на  дне  великих  физических  несчастий  нет  ничего  непоправимого  и   что
жаловатьсЯ на рок всегда значит жаловатьсЯ на бедность своей души.
     ‚  римской  истории  повествуетсЯ  об  одном  галльском  сенаторе, ћлии
‘абине, который возмутилсЯ против императора ‚еспасиана и  был побежден. …му
легко  было бы бежать  к германцам, но, не имеЯ  возможности увести с  собой
свою молодую жену, по имени  ќпонину,  он не был в силах ее покинуть.  ‚ дни
печали  и  страданий мы  как  будто узнаем  наконец единственную и  истинную
ценность  жизни: он  решилсЯ  прекратить свою  жизнь. Ћн владел  виллой, под
которой  простирались  обширные  подземельЯ,  известные  только  ему и  двум
вольноотпущенным  рабам.  Ћн сжег эту виллу, и слух распространилсЯ, что  он
принЯл Яд, и что тело его погибло в огне. ‘ама ќпонина была обманута слухом,
говорит  Џлутарх,  чей  рассказ  Я  здесь  привожу,   пополненный  историком
Ђнтонином,  графом  ампаньи. € когда вольноотпущенный  Њарциал сообщил ей о
самоубийстве ее супруга, она  три днЯ  и три ночи осталась распростертой  на
земле, отказываЯсь от пищи. ‘абин, извещенный об  этой  печали, почувствовал
жалость и велел передать ќпонине, что он жив. Ћна из благоразумиЯ продолжала
носит траур по своем муже и всенародно оплакивать его в течение днЯ, а ночью
посещала  его  в  его  убежище.  ‚  течение  семи  месЯцев она  каждую  ночь
спускалась в  этот  ад,  чтобы  свидетьсЯ с  супругом. Ћна  даже постаралась
вывести его оттуда, сбрила ему бороду и волосы, окутала ему голову повЯзкой,
переодела его и в узле  платьев вывезла и привела в родной город. Ќо  вскоре
пребывание там показалось ей опасным,  и она вернулась с мужем в подземелье;
с тех пор она то оставалась в деревне, проводЯ ночи с мужем, то возвращалась
в город,  где  показывалась  подруге. Ћна забеременела,  но, благодарЯ мази,
которой она умащалась, ни одна  женщина, даже  в общих банЯх, не заметила ее
беременности.  Љогда  наступило времЯ  родов, она спустилась  в подземелье и
одна,  без  помощи повитухи,  подобно львице в  логовище,  разрешилась двумЯ
близнецами.  Ћна  кормила их своим молоком, вырастила и в течение девЯти лет
поддерживала  своего мужа  в  этом темном  убежище.  Ћднако  местопребывание
‘абина было  открыто, и его отвели в ђим. Ћн, конечно, мог  рассчитывать  на
милосердие ‚еспасиана. ќпонина,  представлЯЯ  императору своих двух сыновей,
взращенных ею в подземелье, сказала: "џ родила  их на свет  и  воспитала длЯ
того,  чтобы   мы  в  большем  числе  могли  умолЯть  о  твоем  милосердии".
Џрисутствующие при этой сцене плакали, однако цезарь оставалсЯ непреклонным,
и храбраЯ галльскаЯ женщина вынуждена была просить разрешениЯ умереть вместе
с мужем. "џ жила,  - сказала она, - вместе с ним  во мраке более счастливаЯ,
чем ты,  о,  цезарь,  когда-либо  перед лицом  солнца,  среди блеска  твоего
царства".

        CVIII

     —ье сердце  могло бы усомнитьсЯ, чье сердце не захотело бы любить среди
темноты,  озаренной такой  любовью?  Ѓез  сомнениЯ,  много часов страшных  и
жалких протекло длЯ них на  дне их логовища. Ќо кто же даже из  тех, которые
любЯт лишь маленькие удовлетворениЯ  жизни, не  предпочел бы любить с  такой
пламенностью на дне чуть ли не могилы, чем любить холодной любовью в лучах и
свете солнца? “дивительный ответ  ќпонины становитсЯ  криком  всех  тех, кто
знал любовь  и  чьЯ  любознательнаЯ душа  обрела в жизни цель, жажду истины,
надежду и долг. Ћгонь, воодушевлЯвший ее в глубине ее сумерек, был тем самым
огнем,  который  воодушевлЯет мудреца  в  глубине однообразных  часов жизни.
‹юбовь - это бессознательное  солнце  нашей  души;  но самые  чистые,  самые
жгучие и  постоЯнные лучи  этого  солнца  поразительно  похожи  на те  лучи,
которые стараетсЯ  в  себе  умножить  душа  страстно  влюбленнаЯ  в  правду,
величие, красоту и истину. € разве нельзЯ внедрить в каждое чистое сердце то
счастье,  которое случайно  родилось в  сердце  ќпонины?  ‚се, что было в ее
любви наиболее утешительного, самозабвение, превращение сожалений  в улыбки,
отречение от  удовольствий  во  имЯ счастьЯ,  которое сердце  делает вечным,
внимательность  к  бледным  лучам будней,  когда они освещают то, чему  душа
поклонЯетсЯ,  погружение себЯ в свет и радость, которые мы по  желанию можем
усилить, ибо  длЯ того нам достаточно лишь сильнее любить, - неужели все это
и тысЯча других кротких и столь же спасительных сил не могут найтись в самой
пламенной части нашего сердца, нашей души и нашей мысли? € не была ли любовь
ќпонины чем-то вроде непроизвольной, неожиданной, незаслуженной вспышки этой
жизни? ‹юбовь не всегда размышлЯет. —асто она не нуждаетсЯ ни в какой мысли,
ни в какой оглЯдке на себЯ длЯ того, чтобы насладитьсЯ  всем тем, что есть в
мысли. Ќо  все,  что есть  лучшего  в любви, от  этого  не  становитсЯ менее
похожим на  то, что есть  лучшего  в мысли. ќпонина, оттого, что она любила,
видела  лишь  озаренное   лицо  своих  страданий.  Ќо   размышлЯть,  думать,
заглЯдывать дальше своей  печали  и поступать  радостнее, чем это  требуетсЯ
согласно  общему порЯдку судьбы, не  значит ли  это совершать  добровольно и
уверенно  то,  что  любовь  делает  лишь без  своего ведома,  по  счастливой
случайности?   Љаждое  из  страданий   ќпонины  зажигало  факел  в   глубине
подземельЯ;  и  разве не таким  же  образом  длЯ души,  привыкшей  к  своему
убежищу, каждаЯ  печаль,  заставлЯющаЯ ее  вернутьсЯ  к самой себе, зажигает
великие утешениЯ? € так как  наша благороднаЯ ќпонина переносит нас  в эпоху
религиозных  преследований,  то  не  следует  ли сказать, что  такаЯ  печаль
подобна Языческому  палачу,  который под  влиЯнием  удивлениЯ или благодати,
посреди  причинЯемой им  пытки, вдруг  падает к ногам своей жертвы, нежно ее
ободрЯет,  жаждет страдать вместе с нею и  наконец, лобызаЯ, просит  указать
путь к ее небу?

        CIX

     Људа бы мы ни пошли,  везде поток жизни обильно течет под сводом небес.
Ћн проходит между  стен тюрьмы, хотЯ солнце не освещает его вод, так же, как
протекает у подножьЯ дворца, полного славы и счастьЯ. „лЯ нас имеет значение
не  ширина, не  глубина, не  сила потока,  принадлежащего  всем  и  текущего
всегда, а  чистота и  объем чаши, которую  мы в него погружаем. ‚се, что  мы
можем зачерпнуть от  жизни,  по необходимости принимает форму этой чаши. Ћна
же в  свою  очередь  вылита по  образу  наших чувств и мыслей, словом -  уже
сформована  на  груди  нашей  внутренней  судьбы,  подобно  тому,  как  чаша
скульптора  древности  была сформована на груди  богини. Њы  владеем  чашей,
которую сами  себе сделали. Њы  почти всегда имеем ту чашу, какую  научились
желать. Њы могли бы жаловатьсЯ на судьбу лишь за то, что она не  внушила нам
мысли   или  желаниЯ  иметь  более  широкую,  более  совершенную  чашу.  „а,
неравенство существует только  в желаниЯх. Ќо это желание становитсЯ длЯ нас
чувствительным  лишь в ту минуту, когда  оно начинает стиратьсЯ. ЏонЯть, что
наше желание  могло бы быть более  прекрасным, разве одно это  уже не делает
его прекраснее? ђазве одно это уже не поднимает  новым  дыханием грудь нашей
судьбы  и,  вследствие одного этого,  не расширЯет краЯ идеальной податливой
чаши, металл которой окончательно застывает лишь в холодный час смерти?
     ’ому  нечего  жаловатьсЯ,  кто   жаждет   более   пламенного  и   более
благородного чувства.  ’ому  нечего жаловатьсЯ, кто  ждет  желаниЯ несколько
большего счастьЯ,  несколько большей красоты,  несколько  большей правды.  ‘
этим  происходит   то  же,  что,  по  преданию,   происходит  с  блаженством
избранников. Љаждый из них  одет в радость и носит  ризы по своему росту. Ћн
не может желать большего блаженства,  чем то, которым он владеет,  ибо одним
тем, что  он пожелал  бы этого  блаженства,  он бы  уже приобрел его. …сли Я
благородно  завидую  счастью тех, кто может погрузить в более  светлое место
великого потока чашу более Яркую и тЯжелую, чем моЯ, то Я, сам того не знаЯ,
уже получаю превосходную часть в том, что они почерпнут, и уста мои прильнут
рЯдом с их устами к краЯм чаши.

        CX

     "Љого вы сможете полюбить?"- спросили женщину, как было написано, о чем
вы,  может быть, помните,  до  этих отступлений. ’от  же  вопрос можно  было
предложить  ќмилии  Ѓронте и  многим  другим.  Ќемало  на свете  было  таких
благородных  душ,  которые  терЯют  лучшие  годы любви,  предлагаЯ себе  эти
вопросы об ожидающем их сердце будущем.
     ‚прочем, в области рока почти все жалобы, сожалениЯ, праздные ожиданиЯ,
суетные страхи и несоразмерные  надежды почти всегда вращаютсЯ вокруг образа
любви. ‚о  всем  этом много  гордости, ложной поэзии и лжи. ‚ообще непонЯтые
души всего чаще встречаютсЯ среди тех,  которые  делали  всего менее усилий,
чтобы быть понЯтыми. ’от  идеал следует считать  наиболее  хрупким, узким  и
произвольным,  который  всего  больше  питаетсЯ  страхами,  разочарованиЯми,
претензиЯми  и мелким