едвидеть и описать нам такие неожиданные ощущениЯ смертников:
     1) ‘мертники  страдают от <i>холода</i>. ‘пать приходитьсЯ на  цементном полу,
под окном это минус три градуса (‘трахович). Џока расстрел, тут замерзнешь.
     2)  ‘мертники страдают от <i>тесноты и духоты</i>. ‚ одиночную камеру втиснуто
семь (меньше и Ќ… Ѓ›‚Ђ…’), десЯть, пЯтнадцать или „‚Ђ„–Ђ’њ ‚Ћ‘…Њњ смертников
(‘трахович, ‹енинград, 1942).  € так сдавлены они недели  и Њ…‘џ–›! ’ак что'
там кошмар  твоих семи повешенных! “же  не о казни думают люди, не расстрела
боЯтсЯ, а -- как  вот сейчас  ноги  вытЯнуть?  как  повернутьсЯ? как воздуха
глотнуть?
     ‚ 1937 году, когда в ивановских  тюрьмах -- ‚нутренней, N 1, N 2 и ЉЏ‡,
сидело одновременно до 40 000 человек,  хотЯ рассчитаны они были врЯд ли  на
3-4  тысЯчи, -- в тюрьме  N  2 смешали: следственных,  осуждЈнных к  лагерю,
смертников, помилованных смертников и еще  воров -- и все они Ќ…‘ЉЋ‹њЉЋ „Ќ…‰
в большой  камере  ‘’Ћџ‹€  ‚Џ‹Ћ’Ќ“ћ  в  такой тесноте,  что невозможно  было
поднЯть или опустить руку, а притиснутому к нарам могли сломать колено.  ќто
было зимой,  и чтобы не задохнутьсЯ --  заключЈнные выдавили стЈкла в окнах.
(‚ этой камере ожидал своей  смерти уже приговоренный  к ней  седой как лунь
член  ђ‘„ђЏ с  1898  года Ђлалыкин, покинувший  партию  большевиков в 1917-м
после апрельских тезисов.)
     3. ‘мертники страдают от <i>голода</i>. Ћни ждут после смертного приговора так
долго,  что  главным  их  ощущением становитсЯ  не страх расстрела,  а  муки
голода: где бы поесть? Ђлександр Ѓабич в 1941  году  в  ЉрасноЯрской  тюрьме
пробыл в смертной камере 75 суток! Ћн  уже вполне покорилсЯ и ждал расстрела
как  единиственно-возможного  конца  своей  нескладной  жизни.  Ќо он <i>опух с
голода</i> -- и тут  ему заменили расстрел  десЯтью  годами, и с  этого он начал
свои лагерЯ. -- Ђ какой  вообще рекорд  пребываниЯ в  смертной  камере?  Љто
знает  рекорд?.. ‚севолод  Џетрович ѓолицын,  <i>староста</i> (!)  смертной камеры,
просидел в ней 140 суток (1938 г.)  --  но рекорд ли это? ‘лава нашей науки,
академик  Ќ. €. ‚авилов прождал расстрела несколько месЯцев,  да ЉЂЉ Ѓ› € Ќ…
ѓЋ„; в состоЯнии смертника был эвакуирован в ‘аратовскую тюрьму, там сидел в
подвальной камере без окна,  и  когда летом  1942  года,  помилованный,  был
переведЈн в общую камеру,  то  ходить не  мог, его  на прогулку  выносили на
руках.
     4.  ‘мертники  страдают  без  медицинской  помощи. Ћхрименко за  долгое
сидение  в смертной камере  (1938) сильно заболел. …го не только не взЯли  в
больницу, но и врач долго не шла. Љогда же пришла,  то не вошла в камеру,  а
через  решетчатую дверь,  не  осматриваЯ и ни  о чЈм  не спрашиваЯ протЯнула
порошки. Ђ у ‘траховича началась водЯнка ног, он объЯснил это надзирателю --
и прислали... зубного врача.
     Љогда  же врач и вмешиваетсЯ, то должен ли он лечить смертника, то есть
продлить ему ожидание смерти? €ли гуманность врача в том, чтобы  настоЯть на
скорейшем  расстреле?  ‚от  опЯть  сценка  от  ‘траховича:  входит  врач  и,
разговариваЯ с дежурным, тычет пальцем в смертника: "покойник!.. покойник!..
покойник!..  ". (ќто  он выделЯет  длЯ дежурного дистрофиков, настаиваЯ, что
нельзЯ же так изводить людей, что пора же расстреливать!)
     Ђ отчего, в самом деле, так  долго их держали? Ќе хватало палачей? Ќадо
сопоставить с тем, что очень многим смертникам предлагали  и даже <i>просили</i> их
подписать  просьбу о помиловании, а когда они очень уж  упирались, не хотели
больше  сделок, то <i>подписывали от  их имени</i>.  Ќу, а ход бумажек по изворотам
машины и не мог быть быстрей, чем в месЯцы.
     ’ут,  наверно,   вот  что:   стык  двух   разных  ведомств.   ‚едомство
следственно-судебное (как мы слышали от членов ‚оенной Љоллегии, это было --
едино)  гналось за раскрытием  достойной кары -- расстрелов. Ќо  как  только
расстрелы  были произнесены,  записаны в актив  следствиЯ и суда -- сами эти
чучела,  называемые  осуждЈнными,  их уже не  интересовали: на самом-то деле
никакой крамолы не было, и ничто в государственной жизни не могло изменитьсЯ
от того, останутсЯ ли приговоренные в живых или умрут. € так они доставались
полностью   на  усмотрение  тюремного  ведомства.  ’юремное  же   ведомство,
примыкавшее  к  ѓ“‹агу, уже  смотрело  на заключЈнных с хозЯйственной  точки
зрениЯ,  их <i>цифры</i> были -- не побольше расстрелЯть, а  побольше  рабочей силы
послать на Ђрхипелаг.
     ’ак  посмотрел  начальник   внутрЯнки  Ѓольшого  „ома   ‘околов   и  на
‘тарховича, который в  конце  концов <i>соскучилсЯ</i>  в камере смертников и  стал
просить бумагу и карандаш  длЯ  научных занЯтий. ‘перва он писал тетрадку "Ћ
взаимодействии жидкости с твердым телом, движущимсЯ в ней", "ђасчет баллист,
рессор  и  амортизаторов",  потом  "Ћсновы  теории  устойчивости",  его  уже
отделили в отдельную "научную" камеру, кормили  получше, тут стали поступать
заказы с ‹енинградского  фронта,  он разрабатывал им "объемную  стрельбу  по
самолетам" -- и кончилось тем,  что †данов  заменил ему смертную  казнь 15-ю
годами (но  просто медленно шла почта с Ѓольшой ‡емли: вскоре пришла обычнаЯ
<i>помило'вка</i> из Њосквы и она была пощедрее ждановской: всего только <i>десЯтка</i>).<a href=#fn_13_9><sup>9</sup></a>
     Ђ Ќ. Џ., доцента-математика,  в смертной  камере решил эксплуатнуть длЯ
своих  личных целей следователь  Љружков (да-да, тот самый, ворюга): дело  в
том, что он был -- студент-заочник! € вот он ‚›‡‚Ђ‹ Џ. €‡ ‘Њ…ђ’ЌЋ‰ ЉЂЊ…ђ› --
и давал решать задачи по теории функций  комплексного переменного в своих (а
скорей всего даже и не своих!) контрольных работах.
     ’ак что' понимала мироваЯ литература в предсмертных страданиЯх?..
     Ќаконец, (рассказ  —-ва)  смертнаЯ  камера может быть  использована как
<i>элемент следствиЯ</i>, как  прием  воздействиЯ. „вух  несознающихсЯ (ЉрасноЯрск)
внезапно вызвали  на "суд",  "приговорили"  к  смертной казни и  перевели  в
камеру  смертников. (—-в обмолвилсЯ: "над ними была инсценировка суда". Ќо в
положении,  когда всЯкий суд -- инценировка, каким  словом назвать еще  этот
лже-суд? ‘цена на сцене, спектакль, вставленный в  спектакль.)  ’ут им  дали
глотнуть  этого смертного  быта сполна. Џотом  подсадили наседок, Якобы тоже
"смертников".  €  те  вдруг  стали  раскаиватьсЯ,  что  были  так  упрЯмы на
следствии   и  просили  надзирателЯ  предать  следователю,  что  готовы  всЈ
подписать. €м дали подписать заЯвлениЯ, а потом увели из камеры <i>днем</i>, значит
-- не на расстрел.
     Ђ те <i>истинные</i> смертники в этой камере, которые послужили материалом длЯ
следовательской  игры  --  они тоже  что-нибудь чувствовали,  когда вот люди
"раскаивались" и их миловали. Ќу да это режиссерские издержки.
     ѓоворЯт, Љонстантина  ђокоссовского,  будущего  маршала,  в  1939  году
дважды вывозили  в лес на мнимый  ночной расстрел, наводили  на него стволы,
потом опускали и везли в  тюрьму. ќто тоже -- высшаЯ  мера, примененнаЯ  как
следовательский прием. € ничего же, обошлось, жив-здоров, и не обижаетсЯ.

     Ђ   убить  себЯ  человек   даЈт   почти  всегда  покорно.   Ћтчего  так
гипнотизирует смертный приговор? —аще всего помилованные не вспоминают, чтоб
в  их смертной камере кто-нибудь сопротивлЯлсЯ. Ќо бывают и  такие случаи. ‚
ленинградских Љрестах в 1932 году смертники отнЯли у надзирателей револьверы
и стрелЯли. Џосле этого  была принЯта техника: разглЯдевши в глазок, кого им
надобно брать,  вваливались в камеру сразу пЯтеро невооруженных надзирателей
и кидались  хватать  одного. ‘мертников в камере было восемь-десЯть, но ведь
каждый из  них послал  апеллЯцию  Љалинину,  каждый ждал  себе  прощениЯ,  и
поэтому:  "умри  ты  сегоднЯ, а  Я  завтра".  Ћни расступались и  безучастно
смотрели,  как обреченного крутили, как он кричал о помощи, а ему забивали в
рот детский мЯчик. (‘мотрЯ на детский мЯчик -- ну догадаешьсЯ разве обо всех
его   возможных   применениЯх?..   Љакой  хороший  пример   длЯ  лектора  по
диалектическому методу!)
     Ќадежда!  —то' больше ты -- крепишь или расслаблЯешь? …сли бы  в каждой
камере   смертники  дружно  душили  приходЯщих   палачей  --  не  верней  ли
прекратились бы казни, чем  по апеллЯциЯм во  ‚–€Љ? “ж  на  ребре  могилы --
почему бы не сопротивлЯтьсЯ?
     Ќо разве  и  при  аресте не  так  же  было всЈ  обречено?  Ћднако,  все
арестованные, на коленЯх, как на отрезанных ногах, ползли поприщем надежды.

        ___

     ‚асилий  ѓригорьевич ‚ласов помнит,  что в  ночь после приговора, когда
его  вели  по темному Љадыю и четырьмЯ  пистолетами трЯсли с четырех сторон,
мысль  его  была:  как  бы  не застрелили сейчас,  провокаторски, Якобы  при
попытке  к бегству. ‡начит, он  еще не поверил в свой приговор! …ще надеЯлсЯ
жить...
     ’еперь его содержали в комнате милиции. “ложили на  канцелЯрском столе,
а два-три милиционера при  керосиновой лампе непрерывно дежурили тут же. Ћни
говорили между собой: "—етыре днЯ Я слушал-слушал, так и не понЯл: за что их
осудили?" -- "Ђ, не нашего ума дело!"
     ‚ этой комнате ‚ласов прожил пЯть  суток: ждали утверждениЯ  приговора,
чтобы  расстрелЯть в Љадые же:  очень  трудно было  конвоировать  смертников
дальше.  Љто-то подал  от  него  телеграмму о помиловании: "‚иновным себЯ не
признаю, прошу сохранить жизнь." Ћтвета не  было.  ‚се эти дни у ‚ласова так
трЯслись руки,  что он не мог нести  ложки, а  пил ртом  из тарелки. Ќавещал
поиздеватьсЯ Љлюгин. (‚скоре после Љадыйского дела  ему предстоЯл перевод из
€ванова в Њоскву.  ‚ тот год у этих  багровых  звезд гулаговского неба  были
крутые восходы и заходы.  Ќависла пора отрЯсать  и их в  ту  же Яму,  да они
этого не ведали.)
     Ќи  утверждениЯ, ни помилованиЯ не приходило,  и пришлось-таки  четырех
приговоренных везти  в Љинешму.  Џовезли  их в четырех полуторках, в  каждой
один приговоренный с семью милиционерами.
     ‚ Љинешме -- подземелье монастырЯ (монастырЯ архитектура, освобожденнаЯ
от  монашеской идеологии сгожалась  нам  очень!)  ’ам подбавили  еще  других
смертников, повезли арестанским вагоном в €ваново.
     Ќа  товарном  дворе  в €ванове  отделили троих: ‘абурова,  ‚ласова и из
чужой группы,  а  остальных  увели  сразу -- значит,  на  расстрел, чтоб  не
загружать тюрьму. ’ак ‚ласов и простилсЯ со ‘мирновым.
     ’рех  оставшихсЯ  посадили  в промозглой  октЯбрьской  сырости во дворе
тюрьмы N 1  и  держали  часа  четыре, пока уводили, приводили  и  обыскивали
другие  этапы. …ще, собственно, не было доказательств, что их сегоднЯ же  не
расстрелЯют. ќти четыре  часа  еще надо просидеть на земле и передумать! Ѓыл
момент, ‘абуров понЯл так, что ведут на расстрел  (а вели в  камеру).  Ћн не
закричал,  но так вцепилсЯ в руку соседа,  что закричал от боли тот.  Ћхрана
потащила ‘абурова волоком, подталкиваЯ штыками.
     ‚ той тюрьме было четыре смертных камеры -- в одном коридоре с детскими
и больничными!  ‘мертные  камеры были о  двух дверЯх: обычнаЯ  деревЯннаЯ  с
волчком  и  железнаЯ  решетчатаЯ,  а  каждаЯ  дверь о двух  замках  (ключи у
надзирателЯ и корпусного  порознь,  чтоб не могли отпереть друг без  друга).
43-Я камера была через стену от следовательского кабинета, и по ночам, когда
смертники ждут расстрела, еще крики истЯзуемых драли им уши.
     ‚ласов  попал в 61-ю камеру. ќто была одиночка:  длиною метров  пЯть, а
шириною чуть  больше метра.  „ве  железные кровати  были намертво  прикованы
толстым железом к полу, на каждой кровати валетом лежало по два смертника. €
еще четырнадцать лежало на цементном полу поперек.
     Ќа  ожидании смерти каждому  оставили  меньше  квадратного аршина! •отЯ
давно известно, что даже мертвец имеет право на <i>три аршина</i> земле -- и то еще
—ехову казалось мало...
     ‚ласов спросил, сразу ли  расстреливают. "‚от мы давно сидим, и всЈ еще
живы..."
     € началось ожидание -- такое, как оно известно: всю ночь все не спЯт, в
полном  упадке ждут вывода  на  смерть,  слушают шорохи коридора  (еще из-за
этого растЯнутого ожиданиЯ  падает способность  человека сопротивлЯтьсЯ!..).
Ћсобенно  тревожны  те  ночи,  когда  днем кому-нибудь было  помилование:  с
воплЯми радости  ушел  он, а  в  камере  сгустилсЯ  страх  --  ведь вместе с
помилованием сегоднЯ прикатились с высокой горы и кому-то отказы, и ночью за
кем-то придут...
     €ногда ночью гремЯт замки, падают сердца -- менЯ? не  менЯ!! а вертухай
открыл деревЯнную дверь за какой-нибудь чушью: "“берите вещи с подоконника!"
Ћт этого отпираниЯ  может быть  все  четырнадцать стали на год ближе к своей
будущей смерти;  может  быть, полсотни раз  так  отпереть -- и уже  на  надо
тратить пуль!  -- но  как ему благодарны, что все обошлось:  "‘ейчас уберем,
гражданин начальник!"
     ‘  утреней  оправки,  освобожденные  от  страха,  они  засыпали.  Џотом
надзиратель  вносил  бачок с  баландой и  говорил: "доброе утро!" Џо  уставу
полагалось, чтобы втораЯ, решетчатаЯ, дверь открывалась только в присутствии
дежурного по  тюрьме. Ќо,  как  известно, сами  люди лучше  и ленивее  своих
установлений и инструкций, -- и  надзиратель входил  в утреннюю  камеру  без
дежурного   и  совершенно  по-человечески,  нет,  это  дороже,   чем  просто
по-человечески! -- обращалсЯ: "„оброе утро!"
     Љ  кому  же еще на земле  оно  было добрее, чем к ним!  Ѓлагодарные  за
теплоту этого голоса и теплоту  этой жижи, они  теперь  засыпали до полуднЯ.
(’олько-то  утром  они и  ели!  “же  проснувшись днем, многие есть не могли.
Љто-то получал  передачи -- родственники могли знать,  а могли и не знать  о
смертном приговоре, -- передачи эти становились в камере общими, но лежали и
гнили в затхлой сырости.)
     „нем еще было в камере  легкое оживление. Џриходил начальник корпуса --
или  мрачный  ’араканов или расположенный  Њакаров  -- предлагал  бумаги  на
заЯвлениЯ, спрашивал, не  хотЯт ли, у кого есть деньги, выписать покурить из
ларька. ќти вопросы казались или слишком дикими или чрезвычайно человечными:
делалсЯ вид, что они никакие и не смертники?
     Ћсужденные выламывали доньЯ спичечных коробок, размечали  их как домино
и играли. ‚ласов разрЯжалсЯ тем, что рассказывал кому-нибудь о кооперации, а
это всегда  приобретает у него комический оттенок.<a href=#fn_13_10><sup>10</sup></a> џков Џетрович Љолпаков,
председатель  судогдского  райисполкома, большевик  с  весны  1917  года,  с
фронта, сидел десЯтки  дней, не менЯЯ позы, стиснув голову руками, а локти в
колени, и всегда смотрел в одну и  ту же точку  стены. (‚еселой  же и легкой
должна  была ему вспоминатьсЯ весна 17-го  года!..) ѓоворливость ‚ласова его
раздражала:  "Љак  ты можешь?" -- "Ђ ты  к  раю  готовишьсЯ?"  --  огрызалсЯ
‚ласов, сохранЯЯ и  в  быстрой  речи круглое  оканье. -- џ только одно  себе
положил --  скажу палачу: ты --  один! не судьи,  не прокуроры  --  ты  один
виноват  в  моей  смерти,  с  этим теперь  и  живи!  …сли  б  не  было  вас,
палачей-добровольцев, не  было б и  смертных  приговоров! €  пусть  убивает,
гад!"
     Љолпаков был расстрелЯн.  ђасстрелЯн был Љонстантин ‘ергеевич Ђркадьев,
бывший заведующий александровского  (‚ладимерской области) райзо. Џрощание с
ним почему-то прошло  особенно  тЯжело. ‘реди  ночи  притопали за  ним шесть
человек охраны, резко  торопили, а он,  мЯгкий, воспитанный,  долго вертел и
мЯл  шапку  в  руках,  оттЯгиваЯ  момент  ухода -- ухода от последних земных
людей. € когда говорил последнее  "прощайте",  голоса  почти совсем  уже  не
было. ‚ первый миг, когда указывают  жертву, остальным становитсЯ легче ("не
Я!"), -- но сейчас же после увода становитсЯ  врЯд ли легче, чем  тому, кого
повели. Ќа весь следующий день обречены оставшиесЯ молчать и не есть.
     ‚прочем,  ѓераська,   громивший  сельсовет,  много  ел  и  много  спал,
по-крестьЯнски обжившись и  здесь. Ћн как-будто  поверить  не  мог, что  его
расстрелЯют. (…го и не расстрелЯли: заменили <i>десЯткой</i>.)
     Ќекоторые на глазах сокамерников за три-четыре днЯ становились седыми.
     Љогда  так затЯжно  ждут смерти  --  отрастают волосы,  и камеру  ведут
стричь, ведут мыть. ’юремный быт прокачивает свое, не знаЯ приговоров.
     Љто-то  терЯл  свЯзную  речь  и свЯзное понимание  --  но всЈ равно они
оставались  ждать  своей  участи здесь  же. ’от,  что  сошел с ума  в камере
смертников, сумасшедшим и расстреливаетсЯ.
     Џомилований  приходило немало.  Љак-раз в ту осень 1937-го года впервые
после революции ввели пЯтнадцати  -- и двадцатилетние сроки, и они  оттЯнули
на себЯ много  расстрелов. ‡аменЯли и на десЯтку. „аже и на <i>пЯть</i> заменЯли, в
стране чудес возможны и такие чудеса: вчера ночью был достоин казни, сегоднЯ
утром --  детский  срок,  легкий  преступник,  в  лагере  имеешь  шанс  быть
бесконвойным.
     ‘идел  в их камере  ‚. Ќ.  •оменко,  шестидесЯтилетний кубанец,  бывший
есаул, "душа камеры",  если  у  смертной  камеры  может быть душа: шутковал,
улыбалсЯ в усы, не давал  вида, что  горько.  -- …ще после Японской войны он
стал негоден  к  строю  и  усовершилсЯ по коневодству, служил  в  губернской
земской управе, а к тридцатым годам был при  ивановском  областном земельном
управлении, инспектором  по фонду конЯ ђЉЉЂ", то-есть  как  бы  наблюдающим,
чтобы лучшие кони доставались армии. Ћн посажен был и приговорен к расстрелу
за то, что вредительски рекомендовал кастрировать жеребЯт  до трех  лет, чем
"подрывал  боеспособность  Љрасной  армии".  --  •оменко подал  кассационную
жалобу. —ерез 55 дней вошел корпусной и указал ему, что на жалобе он написал
не   ту  инстанцию.  ’ут  же  на  стенке,  карандашом   корпусного,  •оменко
перечеркнул одно учреждение, написал вместо него другое, как будто заЯвление
было  на пачку папирос. ‘ этой корЯвой поправкой  жалоба ходила еще 60 дней,
так что •оменко ждал смерти уже четыре месЯца. (Ђ пождать год-другой, -- так
и  все  же  мы  еЈ годами  ждем,  Љосую! ђазве  весь мир  наш  --  не камера
смертников?..)  € пришла ему -- <i>полнаЯ реабилитациЯ</i>! (‡а это времЯ ‚орошилов
так и распорЯдилсЯ: кастрировать до  трех лет). ’о --  голову  с плеч, то --
плЯши изба и печь!
     Џомилований приходило немало, многие  всЈ больше надеЯлись. Ќо  ‚ласов,
сопоставлЯЯ с другими свое дело и,  главное, поведение на суде, находил, что
у него  наворочено  тЯжче. € кого-то же  надо расстреливать? “ж  половину-то
смертников -- наверно надо? € верил он, что его расстрелЯют. •отелось только
при этом головы не согнуть. ЋтчаЯнность, свойственнаЯ  его характеру, у него
возвратно накоплЯлась, и он настроилсЯ дерзить до конца.
     ЏодвернулсЯ  и случай. ЋбходЯ  тюрьму, зачем-то (скорей  всего  -- чтоб
нервы пощекотать) велел открыть двери их камеры и стал на пороге —ингули  --
начальник  следственного  отдела  ивановского  ѓЃ.  Ћн  заговорил  о чЈм-то,
спросил:
     -- Ђ кто здесь по кадыйскому делу?
     Ћн  был в шелковой сорочке с короткими  рукавами, которые только-только
поЯвлЯлись тогда и  еще казались женскими. € сам он или эта его сорочка были
овеЯны сладЯщими духами, которые и потЯнуло в камеру.
     ‚ласов проворно вспрыгнул на кровать, крикнул пронзительно:
     --  —то  это  за  колониальный офицер?!  Џошел  вон, убийца!! и  сверху
сильно, густо плюнул —ингули в лицо.
     € -- попал!
     €  тот --  обтерсЯ  и отступил. Џотому что войти  в эту  камеру он имел
право только с шестью охранниками, да и то неизвестно -- имел ли.
     Ѓлагоразумный кролик не должен так поступать. Ђ что если именно у этого
—ингули лежит сейчас твое дело и именно от него зависит виза на помилование?
€ ведь недаром же спросил: "Љто  здесь по кадыйскому делу?" Џотому наверно и
пришел.
     Ќо наступает  предел,  когда уже  не хочетсЯ, когда уже  противно  быть
благоразумным кроликом. Љогда кроличью  голову освещает общее понимание, что
все  кролики предназначены  только  на мЯсо  и на шкурки,  и поэтому выигрыш
возможен лишь в отсрочке,  не в жизни. Љогда хочетсЯ крикнуть: "„а будьте вы
проклЯты, уж стрелЯйте поскорей!"
     ‡а сорок один день ожиданиЯ расстрела именно это чувство озлоблениЯ всЈ
больше  охватывало  ‚ласова.  ‚  ивановской  тюрьме  дважды  предлагали  ему
написать заЯвление о помиловании -- а он отказывалсЯ.
     Ќо на 42-й день его вызвали в бокс и огласили, что Џрезидиум ‚ерховного
‘овета  заменЯет ему высшую меру наказаниЯ  -- двадцатью годами заключениЯ в
исправительно-трудовых лагерЯх с последующими пЯтью годами лишениЯ прав.
     Ѓледный ‚ласов улыбнулсЯ криво и даже тут нашелсЯ сказать:
     -- ‘транно. ЊенЯ осудили за неверие в победу социализма в одной стране.
Ќо  разве  Љалинин  -- верит,  если  думает, что  еще  и  через двадцать лет
понадобЯтсЯ в нашей стране лагерЯ?..
     ’огда это недостижимо казалось -- через двадцать.
     ‘транно, они понадобились и через тридцать...


     <a name=fn_13_1></a><sup>1</sup> Ќ. ‘. ’аганцев -- ‘мертнаЯ казнь. -- ‘пб, 1913.

     <a name=fn_13_2></a><sup>2</sup>  ‚  лиссельбурге с 1884 по 1906 г.  казнено... 13 человек.  ‘трашнаЯ
цифра... длЯ вейцарии.

     <a name=fn_13_3></a><sup>3</sup> “же цитированный обзор "„ва года борьбы..." 1920, стр. 75.

     <a name=fn_13_4></a><sup>4</sup>  “ж пошло на сравнение, так еще одно: за 80  вершинных лет инквизиции
(1420-1498) во всей  €спании было осуждено на сожжение  10 тыс.  чел.,  т.е.
около 10 чел. в месЯц.

     <a name=fn_13_5></a><sup>5</sup> ‘видетельство Ѓ., разносившего по камерам смертников пищу.

     <a name=fn_13_6></a><sup>6</sup> ’олько неизвестно в  школах, что ‘алтычиха по  приговору (классового)
суда  отсидела  за свои зверства  11  лет  в  подземной  тюрьме  €вановского
монастырЯ  в Њоскве. (Џругавин,  "Њонастырские тюрьмы" изд. Џосредник,  стр.
39).

     <a name=fn_13_7></a><sup>7</sup>  ‚едомости  ‚ерх.  ‘овета  ‘‘‘ђ,  1959,  N  1  --  Ћсновы  уголовного
законодательства ‘‘‘ђ, ст. 22

     <a name=fn_13_8></a><sup>8</sup> €здательство им. —ехова.

     <a name=fn_13_9></a><sup>9</sup> ‚се тюремные тетради у ‘траховича и сейчас целы.  Ђ "научнаЯ карьера"
его за решеткой на этом только начиналась. …му предстоЯло возглавить один из
первых в ‘‘‘ђ проектов турбо-реактивного двигателЯ.

     <a name=fn_13_10></a><sup>10</sup>  …го  рассказы  о  кооперации  замечательны  и  достойны  отдельного
изложениЯ.

--------
        ѓлава 12. ’юрзак

     Ђх, доброе  русское слово -- <i>острог</i> -- и крепкое-то какое!  и сколочено
как! ‚ нЈм, кажетсЯ, -- сама крепость  этих стен, из которых не вырвешьсЯ. €
всЈ тут стЯнуто в этих шести  звуках --  и строгость, и  острога', и острота
(ежоваЯ острота, когда иглами в морду,  когда мерзлой роже  метель  в глаза,
острота затЈсанных кольев предзонника и опЯть же проволоки колючей острота),
и осторожность (арестантскаЯ) где-то рЯдышком  тут  прилегает, --  а <i>рог</i>? „а
рог прЯмо торчит, выпирает! прЯмо в нас и наставлен!
     Ђ  если  окинуть  глазом  весь  русский  острожный обычай,  обиход,  ну
заведение это всЈ за последние,  скажем, лет девЯносто, -- так так и  видишь
не рог уже, а --  два рога: народовольцы начинали с кончика рога -- там, где
он самое  бодает,  где нестерпимо  принЯть  его  даже  грудной костью  --  и
постепенно  все  это  становилось  покруглей, поокатистей, сползало сюда,  к
комлю,  и стало уже как бы даже  и не  рог совсем -- стало шерстной открытой
площадочкой  (это  начало  •• века)  --  но  потом  (после  1917-го)  быстро
нащупались  первые хребтинки  второго  комлЯ  -- и по ним,  и по ним,  через
раскорЯченье, через "не имеете права!"  стало  это  всЈ  опЯть  подниматьсЯ,
сужатьсЯ, строжеть, рожеть  --  и  к  38-му году впилось человеку вот в  эту
выемку  надключичную пониже шеи:  <i>тюрзак</i>!<a href=#fn_14_1><sup>1</sup></a> € только как  колокол сторожевой,
ночной и дальний, -- по одному удару в год: ’ЋЌ-н-н!..<a href=#fn_14_2><sup>2</sup></a>
     …сли  параболу эту прослеживать по  кому-нибудь из шлиссельбуржцев,<a href=#fn_14_3><sup>3</sup></a> то
страшновато вначале: у арестанта -- номер, и никто его по фамилии не  зовет;
жандармы -- как будто на ‹убЯнке учены: от себЯ ни слова. ‡аикнешьсЯ "мы..."
-- "ѓоворите только о себе!". ’ишина гробоваЯ. Љамера в вечных полусумерках,
стЈкла мутные, пол асфальтовый. ”орточка открываетсЯ на сорок  минут в день.
ЉормЯт щами пустыми да кашей. Ќе  дают научных книг из библиотеки.  „ва года
не  видишь  ни  человека. ’олько  после  трех лет  --  пронумерованные листы
бумаги.<a href=#fn_14_4><sup>4</sup></a>
     Ђ  потом,  исподволь -- набавлЯетсЯ простору, округлЯетсЯ:  вот и белый
хлеб,  вот  и чай с  сахаром на руки; деньги есть -- подкупай; и куренье  не
запрещаетсЯ; стЈкла  вставили  прозрачные, фрамуга открыта  постоЯнно, стены
перекрасили   посветлей;    смотришь   и   книжечки   по   абонементику   из
санкт-петербургской  библиотеки;   между   огородами   --   решетки,   можно
разговаривать и даже  лекции друг  другу читать. € уж  арестантские руки  на
тюрьму наседают:  еще нам  землицы,  еще!  ‚от  два обширных  тюремных двора
разделали  под насаждениЯ. Ђ цветов и овощей  -- уже 450  сортов! ‚от уже --
научные коллекции, столЯрка,  кузница, деньги зарабатываем,  книги покупаем,
даже русские политические,<a href=#fn_14_5><sup>5</sup></a> а из-за границы журналы. € переписка с  родными.
Џрогулка? -- хоть и полный день.
     € постепенно,  вспоминает ”игнер,  "уже не  смотритель кричал,  а мы на
него кричали". Ђ в  1902-м  году  он отказалсЯ отправить еЈ жалобу, и за это
<i>она со смотрителЯ  сорвала погоны</i>! Џоследствие было такое:  приехал  <i>военный
следователь</i> и всЯчески перед ”игнер <i>извинЯлсЯ</i> за невежу-смотрителЯ!
     Љак же произошло это всЈ сползание и уширение? Љое-что объЯснЯет ”игнер
гуманностью отдельных комендантов, другое  -- тем,  что  "жандармы сжились с
охранЯемыми",  привыкли.  Ќемало  тут  истекло  от  стойкости арестантов, от
достоинства и уменьЯ себЯ вести.  € всЈ ж Я думаю: воздух времени, общаЯ эта
влажность  и свежесть, обгонЯющаЯ грозовую  тучу, этот  ветерок свободы, уже
протЯгивающий  по  обществу  --  он  решил!  Ѓез  него  бы  можно   было  по
понедельникам  учить  с  жандармами   краткий  курс,   да   подтЯгивать,  да
подструнивать.  € вместо  "запечатленного труда" получила бы ‚ера Ќиколаевна
за срыв погонов -- <i>девЯть грамм</i> в подвале.
     ђаскачка  и расслабление царской  тюремной  системы  не сами,  конечно,
стались -- а от того, что  всЈ общество заодно с революционерами раскачивало
и  высмеивало  еЈ  как  могло. –аризм  проиграл  свою голову  не  в  уличных
перестрелках февралЯ, а еще за несколько десЯтилетий прежде:  когда молодежь
из состоЯтельных семей стала считать побывку в тюрьме честью, а армейские (и
даже гвардейские)  офицеры пожать руку жандарму -- бесчестьем. €  чем больше
расслаблЯлась  тюремнаЯ  система,  тем  чЈтче выступала  победоноснаЯ  <i>этика
политических</i> и тем Явственней члены революционных партий ощущали силу свою и
своих собственных законов, а не государственных.
     €  на  том пришел в  ђоссию ‘емнадцатый год,  и  на  плечах  его  --  и
‚осемнадцатый. Џочему мы сразу к 18-му: предмет нашего разбора  не позволЯет
нам задерживатьсЯ на 17-м  --  с  февралЯ все политические тюрьмы, срочные и
следственные, и всЯ  каторга опустели, и как этот год  пережили  тюремные  и
каторжные  надзиратели --  надо  удивлЯтьсЯ,  а,  наверно,  что  огородиками
перебились,  картошкой. (‘ 1918-го у них много  легче пошло, а  на палерной
так и 1928-м еще дослуживали новому режиму, ничего.)
     “же с последнего  месЯца 1917-го стало  выЯснЯтьсЯ, что без тюрем никак
нельзЯ, что иных и держать-то негде, кроме как за  решеткой (см. главу 2) --
ну, просто потому, что места  им  в  новом обществе нет.  ’ак площадку между
рогами наощупь перешли и стали нащупывать второй рог.
     ђазумеетсЯ, сразу было объЯвлено, что  ужасы  царских  тюрем больше  не
повторЯтьсЯ:  что не может  быть никакого <i>донимающего исправлениЯ</i>,  никакого
тюремного  молчаниЯ, одиночек, разъединенных прогулок и разного там  ровного
шага  гуськом,  и даже  камер  запретых!<a href=#fn_14_6><sup>6</sup></a>  --  встречайтесь, дорогие  гости,
разговаривайте  сколько хотите,  жалуйтесь  друг  другу  на  большевиков.  Ђ
внимание  новых тюремных  властей было  направлено на боевую службу  внешней
охраны  и прием царского наследства  по тюремному фонду (это  как раз  <i>не та</i>
была государственнаЯ машина,  которую следовало ломать и  строить заново). Љ
счастью обнаружилось,  что гражданскаЯ  война  не  причинила разрушений всем
основным <i>централам</i> или острогам. Ќе миновать только было  отказатьсЯ от этих
загаженных старых слов. ’еперь назвали их <i>политизолЯторами</i>, соединенным этим
названием   выказываЯ:   признание   членов   бывших  революционных   партий
политическими  противниками и указываЯ не на карательный характер решеток, а
необходимость  лишь  изолировать  (и, очевидно,  временно) этих  старомодных
революционеров  от  поступательного  хода  нового  общества.  ‘о всем тем  и
принЯли  своды  старых централов,  (а  ‘уздальский  кажетсЯ  и с гражданской
войны) -- эсеров, эсдеков и анархистов.
     ‚се они вернулись сюда с сознанием своих  арестантских прав и  с давней
проверенной традицией -- как их  отстаивать. Љак законное (у царЯ  отбитое и
революцией подтвержденное) принимали они  специальный  <i>политпаЈк</i> (включаЯ  и
полпачки  папирос  в  день);  покупки  с  рынка (творог,  молоко); свободные
прогулки по много часов в день;  обращение надзора к ним на "вы" (а сами они
перед  тюремной  администрацией не  поднимались); объединение мужа и  жены в
одной камере;  газеты, журналы, книги,  письменные  принадлежности и  личные
вещи до бритв и ножниц  -- в камере; трижды в месЯц -- отправку  и получение
писем;  раз в  месЯц  свидание; уж конечно ничем  не загороженные окна  (еще
тогда  не  было  и   понЯтиЯ  "намордник");  хождение  из  камеры  в  камеру
беспрепЯтственное; прогулочные дворики  с зеленью и  сиренью; вольный  выбор
спутников  по прогулке и переброс  мешочка с почтой  из  одного прогулочного
дворика на другой; и отправку беременных<a href=#fn_14_7><sup>7</sup></a> за два месЯца до родов из тюрьмы в
ссылку.
     Ќо это все -- только <i>политрежим</i>. Ћднако политические 20-х  годов хорошо
еще помнили нечто и повыше:  самоуправление  политических  и оттого ощущение
себЯ  в  тюрьме  частью  целого,  звеном  общины. ‘амоуправление  (свободное
избрание старост,  представлЯющих  перед  администрацией  все интересы  всех
заключЈнных) ослаблЯло  давление тюрьмы на отдельного человека, принимаЯ его
всеми плечами зараз, и умножало каждый протест слитием всех голосов.
     €  всЈ  это они взЯлись отстаивать!  Ђ тюремные  власти всЈ это взЯлись
отнЯть!  €  началась глухаЯ борьба,  где  не рвались артиллерийские снарЯды,
лишь изредка гремели винтовочные выстрелы, а звон  выбиваемых стЈкол ведь не
слышен далее полуверсты. ла глухаЯ борьба,  за остатки свободы,  за остатки
права иметь  суждение,  шла глухаЯ борьба почти  двадцать лет -- но о ней не
изданы фолианты с  иллюстрациЯми. €  все переливы еЈ, списки побед и  списки
поражений -- почти недоступны нам сейчас, потому что ведь и письменности нет
на Ђрхипелаге, и устность  прерываетсЯ со смертью людей.  € только случайные
брызги этой борьбы долетают до нас иногда, освещенные лунным, не первым и не
четким, светом.
     „а и мы с тех пор куда надмились! -- мы же знаем танковые  битвы, мы же
знаем атомные взрывы  -- что'  это  нам  за борьба,  если камеры заперли  на
замки, а  заключЈнные,  осуществлЯЯ  свое  право на  свЯзь,  перестукиваютсЯ
открыто, кричат из окна в окно, спускают ниточки с записками с этажа на этаж
и  настаивают,  чтобы  хоть  старосты  партийных  фракций  обходили   камеры
свободно? —то это нам  за  борьба,  если начальник ‹убЯнской тюрьмы входит в
камеру,  а  анархистка  Ђнна  ѓ-ва  (1926)  или  эсерка  ЉатЯ ЋлицкаЯ (1931)
отказываютсЯ встать при  его входе? (€  этот  дикарь придумывает  наказание:
лишить еЈ права...  выходить на оправку  из камеры). —то за борьба, если две
девушки,   ура  и  ‚ера  (1925),  протестуЯ  против  подавлЯющего  личность
лубЯнского приказа разговаривать только шепотом --  запевают громко в камере
(всего  лишь  о сирени  и весне)  -- и  тогда начальник тюрьмы  латыш  „укес
отволакивает  их  за  волосы  по  коридору  в  уборную?  €ли  если  (1924) в
столыпинском  вагоне  из  ‹енинграда студенты  поют  революционные песни,  а
конвой за это  лишает их воды?  Ћни кричат ему: "–арский  конвой так  бы  не
сделал!"  -- а  конвой их бьет?  €ли  эсер Љозлов на пересылке в Љеми громко
обзывает охрану палачами -- и за то проволочен волоком и бит?
     ‚едь мы  привыкли под <i>доблестью</i> понимать  доблесть только  военную (ну,
или ту,  что в  космос  летает), ту,  что  позвЯкивает орденами.  Њы  забыли
доблесть  другую --  <i>гражданскую</i>, -- а еЈ-то!  еЈ-то! еЈ-то!  только и нужно
нашему обществу! только и нет у нас...
     ‚  1923-м году в ‚Ятской  тюрьме эсер ‘тружинский с товарищами (сколько
их? как звали? против чего протестуЯ?)  забарикадировались в камере,  облили
матрацы керосином  и  <i>самосожглись</i>, вполне в традиции лиссельбурга, чтоб не
идти  глубже. Ќо  сколько  было  шума тогда,  как  волновалось  всЈ  русское
общество!  а  сейчас ни ‚Ятка не  знала, ни Њосква,  ни историЯ. Ђ между тем
человеческое мЯсо так же потрескивало в огне!
     ‚  том  состоЯла  и  перваЯ  соловецкаЯ идеЯ --  что вот хорошее место,
откуда полгода нет свЯзи с внешним  миром. Ћтсюда -- не  докричишьсЯ,  здесь
можешь хоть и сжигатьсЯ. ‚ 1923 г. заключЈнных социалистов перевезли сюда из
Џертоминска (Ћнежский полуостров) -- и разделили на три уединенных скита.
     ‚от  скит   ‘авватьевский   --  два  корпуса   бывшей   гостинницы  длЯ
богомольцев,  часть озера входит  в  зону.  Џервые  месЯцы  как будто всЈ  в
порЯдке:  и политрежим,  и некоторые родственники  добираютсЯ на свидание, и
трое  старост  от  трех  партий  только  и ведут все  переговоры с  тюремным
начальством. Ђ  зона  скита --  зона  свободы,  здесь внутри и  говорить,  и
думать, и делать арестанты могут безвозбранно.
     Ќо  уже  тогда, на заре  Ђрхипелага, еще не названные  <i>парашами</i>, ползут
тЯжелые   настойчивые   слухи:    политрежим   ликвидируют...    ликвидируют
политрежим...
     € действительно, дождавшись середины декабрЯ,  прекращениЯ навигации  и
всЯкой свЯзи с  миром, начальник  соловецкого  лагерЯ ќйхманс<a href=#fn_14_8><sup>8</sup></a>  объЯвил: да,
получена новаЯ инструкциЯ о  режиме. Ќе  всЈ, конечно,  отнимают, о нет!  --
сократЯт переписку,  там что-то  еще, а всего  ощутимее  сегоднЯшнее:  с  20
декабрЯ 1923  года запрещаетсЯ  круглосуточный выход из корпусов, а только в
дневное времЯ до 6 вечера.
     ”ракции  решают  протестовать,   из  эсеров  и  анархистов  призываютсЯ
добровольцы: в первый  же запретный день выйти гулЯть именно с шести вечера.
Ќо у начальника ‘авватьевского скита  ЌогтЈва так чешутсЯ ладони на ружейное
ложе, что еще  <i>прежде</i> назначенных шести вечера (а может быть часы разошлись?
по радио  тогда проверки не  было)  конвоиры с  винтовками входЯт  в  зону и
открывают огонь по  законно гулЯющим. ’ри  залпа. есть убитых,  трое тЯжело
раненных.
     Ќа  другой день приехал  ќйхманс:  это  печальное недоразумение, ЌогтЈв
будет снЯт (перевЈден и повышен). Џохороны убитых.  •ор поет  над соловецкой
глушью:

        "‚ы жертвою пали в борьбе роковой..."

     (Ќе  последний  ли  раз  еще  разрешена  эта  протЯженнаЯ  мелодиЯ   по
свежепогибшим?)  ‚звалили большой валунный камень на их могилу  и высекли на
нЈм имена убитых.<a href=#fn_14_9><sup>9</sup></a>
     ЌельзЯ  сказать,  чтобы пресса  скрыла  это событие.  ‚  "Џравде"  была
заметка  петитом:  заключЈнные  <i>напали</i>  на  конвой, и  шесть  человек убито.
—естнаЯ газета "ђоте фане" описала <i>бунт</i> на ‘оловках.<a href=#fn_14_10><sup>10</sup></a>
     Ќо  режим-то  отстоЯли!  €  целый  год  никто  не  заговаривал  об  его
изменении.
     –елый 1924-й год, да. Ђ к концу его снова поползли упорные слухи, что в
декабре опЯть  собираютсЯ  вводить новый режим. „ракон уже проголодалсЯ,  он
хотел новых жертв.
     € вот три скита социалистов  --  ‘авватьевский, ’роицкий и Њуксалмский,
разбросанные  даже по разным островам, сумели конспиративно договоритьсЯ и в
один и тот же день все партийные фракции всех трех скитов подали заЯвлениЯ с
ультиматумом Њоскве и администрации ‘оловков: или до конца навигации всех их
отсюда вывезти или оставить прежний  режим. ‘рок ультиматума  -- две недели,
иначе все скиты объЯвЯт голодовку.
     ’акое единство заставлЯло  себЯ выслушать. ’акого ультиматума мимо ушей
не пропустишь. ‡а день до  срока ультиматума приехал ќйхманс в каждый скит и
объЯвил:  Њосква отказала.  € в назначенный  день во всех  трех  скитах (уже
терЯющих теперь и  свЯзь)  началась  голодовка  (не  сухаЯ,  воду  пили).  ‚
‘авватии голодало около  двухсот  человек. Ѓольных освободили  от  голодовки
сами. ‚рач из своих арестантов каждый  день обходил голодающих. Љоллективную
голодовку  всегда трудней держать,  чем  единоличную: ведь она равнЯетсЯ  по
самым  слабым,  а  не  по  самым  сильным. €меет  смысл  голодать  только  с
безотказной решимостью и  так, чтоб каждый хорошо знал остальных лично и был
в  них уверен.  Џри  разных партийных фракциЯх, при нескольких  стах человек
неизбежны  разногласиЯ,  моральные  терзаниЯ из-за других. Џосле  пЯтнадцати
суток  в  ‘авватии  пришось  провести  тайное  (носили  урну  по   комнатам)
голосование: держатьсЯ дальше или снимать голодовку?
     Ђ  Њосква  и ќйхманс  выжидали:  ведь они были  сыты, и о  голодовке не
захлебывались столичные газеты, и не было студенческих митингов у Љазанского
собора. ѓлухаЯ <i>закрытость</i> уже уверенно формировала нашу историю.
     ‘киты  снЯли  голодовку. Ћни еЈ не выиграли.  Ќо,  как оказалось,  и не
проиграли: режим на зиму осталсЯ прежним, только добавилась заготовка дров в
лесу, но в этом была и  логика. ‚есной  же 1925  года показалось наоборот --
что  голодовка  выиграна:  арестантов всех трех голодавших  скитов  увезли с
‘оловков! Ќа материк! “же не будет полЯрной ночи и полугодового отрыва!
     Ќо  был  очень суров  (по  тому времени) принимающий конвой и  дорожный
паек.  Ђ скоро их коварно обманули: под предлогом, что старостам удобно жить
в "штабном"  вагоне вместе  с  общим  хозЯйством,  их обезглавили: вагон  со
старостами  оторвали в  ‚Ятке и погнали в  ’обольский  изолЯтор.  ’олько тут
стало  Ясно, что  голодовка прошлой осени проиграна: сильный  и  влиЯтельный
старостат срезали длЯ  того,  чтобы  завинтить режим  у  остальных. џгода  и
ЉатанЯн лично руководили водворением  бывших соловчан в стоЯвшее уже  давно,
но  до сих  пор не  заселЈнное тюремное здание ‚ерхне-“ральского  изолЯтора,
который таким  образом  был  "открыт" ими  весной 1925  года (при начальнике
„уппере)  --  и  которому   предстоЯло  стать  изрЯдным  пугалом   на  много
десЯтилетий.
     Ќа новом  месте  у  бывших соловчан  сразу  отнЯли свободное  хождение:
камеры  взЯли  на замки.  ‘тарост всЈ-таки  выбрать удалось, но они не имели
права обхода камер. ‡апрещено было неограниченное премещение денег,  вещей и
книг между камерами, как  раньше. Ћни  перекрикивались  через окна --  тогда
часовой выстрелил  с  вышки в  камеру.  ‚ ответ устроили  обструкцию -- били
стЈкла,  портили  тюремный  инвентарь.  („а  ведь  в  наших  тюрьмах  еще  и
задумаешьсЯ -- бить ли  стЈкла, ведь возьмут  и  на зиму не  вставЯт, ничего
дивного.  ќто при  царе  стекольщик прибегал мигом.) Ѓорьба продолжалась, но
уже с отчаЯнием и в условиЯх невыгодных.
     ѓоду в  1928-м  (по рассказу  Џетра Џетровича ђубина) какаЯ-то  причина
вызвала новую дружную голодовку всего ‚ерхне-“ральского изолЯтора. Ќо теперь
уже  не   было  их  прежней  строго-торжественной  обстановки,  и  дружеских
ободрений,  и  своего врача.  Ќа какой-то  день  голодовки  тюремщики  стали
врыватьсЯ в камеры в превосходном числе -- и  попросту <i>бить</i> ослабевших людей
палками и сапогами. €збили -- и кончилась голодовка.

        ___

     Ќаивную  веру в  силу  голодовок  мы  вынесли  из  опыта  прошлого и из
литературы   прошлого.   Ђ  голодовка   --   оружие   чисто-моральное,   она
предполагает, что у тюремщика не  всЯ еще совесть потерЯна. €ли что тюремщик
боитсЯ общественного мнениЯ. € только тогда она сильна.
     –арские тюремщики были  еще зеленые: если  арестант  у них голодал, они
волновались, ахали,  ухаживали,  клали в больницу. Џримеров множество, но не
им  посвЯщена эта работа.  ‘мешно даже сказать, что  ‚алентинову  достаточно
было поголодать 12 дней -- и добилсЯ он тем не какой-нибудь режимной льготы,
а ЏЋ‹ЌЋѓЋ Ћ‘‚ЋЃЋ†„…Ќ€џ из-под следствиЯ (и уехал в вейцарию к ‹енину). „аже
в Ћрловском каторжном централе голодовщики неизменно побеждали. Ћни добились
смЯгчениЯ режима  в 1912-м; а  в 1913-м  --  дальнейшего, в том числе  общей
прогулки всех политкаторжан -- настолько, очевидно, не  стесненной надзором,
что  им  удалось составить  и переслать  на волю свое  обращение "Љ русскому
народу"  (это от каторжников централа!),  которое и было  ЋЏ“Ѓ‹€ЉЋ‚ЂЌЋ (! да
ведь  глаза  на  лоб  лезут!  кто из  нас сумасшедший?) в  1914  году в  N 1
"‚естника каторги и ссылки"<a href=#fn_14_11><sup>11</sup></a> (а  сам <i>‚естник</i> чего стоит? не попробовать  ли
издавать и нам?).  -- ‚ 1914 году всего лишь