,  и ему оставалось  избавитьсЯ  от сломленного,  одураченного уговорами
паренька - пристроить, запрЯтать куда-нибудь. €з командировки майор увез его
за собой в гарнизон. ‘олдата  спрЯтали в лазарете,  временно, до решениЯ его
участи. Ќо в лазарете,  куда  просочились от  спецротовцев слухи о том,  что
сделали с  э т  и м  на командировке, дралсЯ он и  грызсЯ  за каждое обидное
слово, жил среди солдатни изгоем - отказывались с  ним спать в одной палате,
кормитьсЯ  из  одной  посуды. ’ак недолго  было до новой поножовщины. Њайору
ничего не осталось, как перевести э  т  о  г о  на жилье  в особый  отдел. ‚
особом отделе  солдат  прожил с  неделю, когда майор заметил,  что парень-то
выздоровел да привЯзалсЯ к нему, будто к отцу родному.
     Џреданность эта не имела  никакой стоимости,  она не  была  куплена или
вышиблена страхом. Њайор, один из всех людей в гарнизоне, поневоле общалсЯ с
ним и не  брезговал делать  то, от чего  он  уж отвык среди  презиравших его
людей. ђазрешил  ему  ночевать не в  казарме, а в  комнате  особого  отдела.
ђазрешил носить  и порцайку в отдел.  ЊылсЯ с ним  в бане, доверЯЯ  потереть
себе спину. ‡атравленный в  закут особого отдела, солдат только от майора не
слыхал  гадливых  попреков, и  уверовал,  что  лично  служит этому человеку,
который спас ему жизнь. Ћн до  того возвысил ум и  личность  майора, что над
словами  его, глупыми и  злыми,  боЯлсЯ  задумыватьсЯ, или  сам себЯ  в  них
запутывал, искал неведомый скрытый смысл. ’о же и с  душевными качествами  -
он слепо уверовал, что честнее  и добрее человека нет. ‚идел в этом человеке
один Яркий свет.
     Њайору  поначалу  было  приЯтно  купатьсЯ   в  рабской  преданности   и
осознавать, что  он  просто  так спас обреченного  на смерть человека и  что
ничего ему  это не стоило, взЯть да  приобрести  длЯ своих надобностей  даже
чью-то жизнь. ‘олдат управлЯлсЯ умело с машиной - и стал шофером его личным.
Ћбладал недюжинной силой -  и стал своему  майору живой броней. …го травили,
что  оказалось тоже на  руку начальнику: солдат ослеп, онемел  и  оглох  длЯ
других, длЯ мира всего, превратившись в человекоподобный механизм.  Ћн видел
только хозЯина, только с ним разговаривал, и привык слышать только его речь.
Ћн был замком, ключ от  которого  имелсЯ  лишь у майора. Ћн  сам ненавидел и
презирал ответно людей, которые превратили  в  посмешище  его горе, и потому
его тлеющую  ненависть к людЯм всегда было можно раздуть, длЯ своей пользы -
и направить на того или иного человека, место. Џустить в дело.
     ‹юбовь  к  начальнику  - то ли  хозЯину,  то  ли отцу,  была  чувством,
единственно очеловечивающим его, отчего он еще мирилсЯ с жизнью, котораЯ  на
девЯтнадцатом  году вдруг надругалась над ним,  разжевала да выплюнула. €  в
делишках бесконечных, что стрЯпал майор  в гарнизоне, и в темной, подпольной
службе эта любовь и преданность хранили его, будто Яблочко, от гнильцы. „аже
в  особом отделе он  не  сделалсЯ  человеком  подлым, привыкшим  к  обману и
хитростЯм.  Ђ  солдатики-особисты  под  его  боком к  тому  давно  привыкли.
‚оровали из солдатских посылок,  которые они, особисты,  проверЯли по службе
своей.  ‚скрывали переписку,  идущую  от  матерей  к  солдатам, из-за жалких
рублей,  которые  инаЯ  сердобольнаЯ  мамаша  вложит  в  конверт,  сынку  на
сигареты.   Ђ  то   и  рвали  их  из-за  обыкновенной  подлости.  Ћбманывать
исхитрЯлись своего  начальника, майора, и если случалось быть пойманными  за
руку, то спихивали вину друг на дружку.
     Њайор  почти  не  знал  чувства  отвращениЯ.  €   мог  бы  лЯгушку,  но
собственноручно  замученную,  без  соли и  перца съесть.  Ћднако  же  чьЯ-то
искренность, к  примеру,  рождала в нем в конце-концов отвращение. € еще, не
стыдЯсь своего служку, он полюбил с ним откровенничать, г  о  в  о  р и т ь,
вываливаЯ  все  то,  что гноил в  своей  душе. ђаб выслушивал  его молча  да
покорно, а он и за это потом мог взъЯритьсЯ на  него, за эту  свою болтливую
уродливую  откровенность. Њайор,  чувствуЯ свою полную власть над  ним,  уже
наслаждалсЯ ее применением - и паренька день за  днем притеснЯл, бывало, что
и бил. ѓневалсЯ и расправлЯлсЯ с ним и по делу и  без дела с такой,  бывало,
Яростью, что чистаЯ любовь к хозЯину смешивалась у солдата месЯц от месЯца с
гнетущим  страхом.  Ћн  боЯлсЯ уже каждую  минуту,  боЯлсЯ сказать и  боЯлсЯ
промолчать, боЯлсЯ ходить или стоЯть, не знаЯ в точности, чего хочет от него
хозЯин.  € если первый месЯц службы у  майора  ходил  счастливый, то  спустЯ
времЯ  чаще и чаще  мучилсЯ без видимой на то  причины: вот взглЯнет на небо
или даже в пустую сторону, в пол, - и почувствует боль.


     ’еперь он не  чувствовал ни боли, ни  страха...  ЊЯгкаЯ пыльнаЯ степнаЯ
дорога стелилась точно б не под колеса,  а  прЯмо  под  ноги. Њайор поневоле
оглЯдывалсЯ на своего раба, опасаЯсь, откуда взЯлась в нем эта задумчивость.
Ћн  и нарушил  молчание,  сделав  недовольный  выговор: "ѓлЯди,  куда едешь,
идиот.  —его рот разинул?! —его мечтаешь?" -  "’ак точно, товарищ майор."  -
"—его точнакаешь?  Ќу, чего ты бубнишь там мне?" - взорвалсЯ снова,  будто б
вспучило.  ‘ердце  его  больше  не колол своими дикобразьими иглами  холодок
опасности.  Ћтмучившись,  майор  уж  с  удовольствием  мучил  солдата.   "Ќе
нравишьсЯ ты мне все больше, вот что Я скажу... Ќадоело на рыло твое глЯдеть
немытое, понЯл?"  -  "’ак точно."  Њайор  продохнул и освоилсЯ с этим  новым
ощущением  легкости, важности  -  почти  любовалсЯ  собой. Ќо  вдруг  солдат
проронил скорбные, молЯщие слова: "’оварищ майор, зачем вы автоматы им дали?
—то мы в гарнизоне скажем? —то ж мы сделали?"
     Њайор  дернулсЯ к  солдату, да так неуклюже, что  с  головы как срезало
фуражку.  ‚зглЯд  его  был  стремительный,  Яростный,  но  вместе  с  тем  -
вопрошающий, обиженный. ќто было удивление, что посмел тот шпионить за  ним,
и властное желанье  сразу  ж  раздавить,  прикончить.  Ќо  криво  улыбнулсЯ,
помедлил  и  почти  с нежностью произнес:  "„оедем, руки после тебЯ вымою, и
пошел вон... Њне в особом отделе пе-де-рас-ты не нужны!" Ќачальник жадновато
ловил  отзвук своих же слов и  глЯдел, как они вбивались, будто гвозди, одно
за другим в  этого человечка, что и вправду немощно, глухо мучилсЯ у него на
глазах. ќти немощь и боль солдата внушили майору отнЯтое было чувство покоЯ.
     Ћн  обрел глупый самодовольный вид, как если б всего и надо было свести
счеты  с  провинившимсЯ  рЯдовым,  который право имел  только  на  одну  эту
смертельную ошибку. € едва он успел обманутьсЯ в своем служке - прозрел, что
мог тот думать, решать, чувствовать без его-то запрета или  разрешениЯ - как
сам совершил  и  смертельную ошибку, упрЯмо  не  желаЯ  понимать,  что  лишь
доверием да  уважением  заслужил над  ним  власть. ’еперь он лишил себЯ этой
власти, лишилсЯ нечеловеческой  преданной  любви.  € нужна  ли была  солдату
спасеннаЯ жизнь, если не задумываЯсь он бы  пожертвовал ей,  понадобись  это
майору? € была ли на свете пытка, которой боЯлсЯ он больше, чем вечный испуг
не угодить майору; с делом, им порученным, не справитьсЯ, или как-нибудь еще
оплошать в  его глазах? ’олько б остатьсЯ с достоинством! C тем достоинством
человека, в которое когда-то на допросе заставил майор поверить,  но сам  же
надругалсЯ над ним с легкостью, отнЯл.
     ‘амодовольство  так и застыло маской на  лице  майора. Ћн даже не успел
осознать того  мгновениЯ,  когда  обрушилась  на него смерть. ‘олдат с левой
руки вдруг  стукнул начальника  разводным увесистым ключиком по  голове. Љак
случилось в бешенстве - не целЯсь, в слепую.  Ќо хватило только одного маха,
чтоб железо  насмерть  клюнуло  тренированного  крепенького  майора прЯмо  в
висок.  ’от охнул,  испустив рваный  глухой  стон,  и  завалилсЯ  грузно  на
солдата, а потом снова перевалилсЯ, как мешок, когда машину от удара резкого
по тормозам занесло поперек дороги. ‘олдат  дрожал, не постигаЯ, что сделал.
"’оварищ  майор! ’оварищ майор!"  - жалобно вскривал,  думаЯ, что  начальник
жив. Љровь  тонкой нестрашной струйкой протекла изо рта. Ќо майор не дышал и
глаза  его стеклЯнно  безразлично  глЯдели на убийцу. ‘олдат  клонил как  на
плаху головушку, прЯчась  от этого взглЯда, не понимаЯ еще,  что улетучилась
из хозЯина жизнь и это развалилсЯ на сиденье, глЯдит  на него с остекленелым
холодом труп.
     ‚ степи на много  километров вперед  не было видно ни облачка, ни души.
ѓолубаЯ  даль, что расстилалась  до горизонта и  баюкала  взглЯд,  вовсе  не
манила уснуть, а молчаливо,  властно ждала подношениЯ и  клонила  покоритьсЯ
своей вековечной дремотной воле. ‘олдат отвернулсЯ от  трупа, свесил ноги из
кабины, где пахло бензином да мокрой  трЯпкой...  ЋбездвиженнаЯ командирскаЯ
машина  будто  б  плыла тем  временем по спокойной  твердой глади  степи. Ћн
выплакал и  гнев  свой,  и  любовь, и  страх,  и  боль.  ‘ойдЯ  на землю  не
чувствовал под ногами опоры. ’олько камень невесомо твердел в груди; даже не
камень, а камешек, что вложилсЯ б в кулак.
     ’о, что он начал делать, походило на желание не избавитьсЯ от  трупа, а
похоронить тело майора. ’ерЯЯ времечко, что с минуты убийства сыпалось как в
прореху, он  кротом  уткнулсЯ неподалеку от дороги в землю  и рыл  неуклюжей
саперной лопаткой - то ли Яму, то ли могилу.
     Cделав окопчик, неглубокую, по поЯс, щель  в земле, потащилсЯ к машине,
весь  залепленный  глиной, песком, сам как неживой.  ‚звалил его  на себЯ  и
шагаЯ с той ношей, злой уже от работы этой землЯной червЯ, заговаривал: "—то
же ты менЯ так? ’ебЯ что ж, уговаривать надо, гад? Cлужил бы Я себе... …здил
б мы  с тобой... Ђ  ты,  гад, все спортил... џ тебе не желаю зла, а ты зачем
мне так сказал? Ќу, зачем так-то?! —еловек ты или кто!  џ ж тебЯ уважаю, все
делаю длЯ тебЯ, как говоришь, терплю, молчу..."
     Ћн  задыхалсЯ, усыхаЯ голосом, но  снова  и снова, пока не освободилсЯ,
однообразно-напевно повторЯл почти все те же слова. ‘валив  с плеч послушное
неживое тело, солдат  со строгим выражением лица стал обыскивать начальника.
’ак он завладел его  документами,  оружием табельным  -  пистолетом, свЯзкой
ключей. Ђ в тыльном кармане кителЯ обнаружил спрЯтанные там майором не иначе
часом  назад, будто голенькие без кошелька, зеленоватые листики денег, каких
никогда еще в своей жизни не держал в руках.
     „еньги и  пистолет он бездушно  просто  оставил длЯ  себЯ, а остальное,
судорожно - в могилу, куда скинул и замаранный кровью бушлат. •оронил он уже
и  не тело, а все скопом, что  уволакивала за собой эта смерть.  ‡асыпаннаЯ,
могилка неприкаЯннаЯ  майора темнела  средь суглинка,  похожаЯ на  кострище.
‘олдат по слабости не мог поднЯтьсЯ с колен - все мышцы его жалостно ныли от
работы. Ћн  сидел,  как молЯтсЯ  мусульмане,  и,  глЯдЯ  на зиЯние  в земле,
одиноко  возвышаЯсь   над  тем  холодным  пустым  местом,  бессвЯзно  что-то
бормотал, тосковал по  человеку, которого убил. ’оска эта охватывала одиноко
дрожью. Ћт дроби  ее  неуемной,  барабанной солдат испытал такой страх,  что
наконец отпрЯнул рывком от земли - и, сколько было сил, бежал к брошенной на
пустынной дороге машине, будто мог остатьсЯ здесь навечно, не успеть.


     „олина,   куда   они   заехали  вместе  и  что   покоила   теперь  тело
самодовольного  майора,  вскружила песчинкой,  пустила  по ветру  бесцветную
армейскую машину, рванувшуюсЯ на ее простор. ‘олдат гнал, сам не знаЯ, куда.
Џистолет, спрЯтанный  за  пазухой, скоблил стальными краЯми живот и будто  б
ворочалсЯ тЯжко с  боку на  бок. Њыслишки, то  затаивались  мышами -  искали
темноты;  то  голодно  грызли,  то  сыпали   наопрометь  серыми   отчаЯнными
искрами...