ло было легко и весело, часы, проведенные в его обществе,  были
самыми непринужденными из всех, которые Я провел в  €талии.  Џоэтому  Я  и
называл его имЯ, когда менЯ спрашивали, кто мне больше всего понравилсЯ  в
€талии.
   Џо этой же причине и на другой вопрос, какой  город  мне  больше  всего
понравилсЯ, Я отвечал: ”лоренциЯ. ‚рЯд ли кого удивит этот ответ - не  так
уж много в мире городов, которые так притЯгивали  бы  к  себе  туристов  и
любителей искусства. Ќо не Џалаццо “ффици и  не  Џалаццо  Џитти  заставили
менЯ полюбить этот город.  Џросто  мне  удалось,  как  позднее  в  Џариже,
побродить по нему несколько часов в одиночестве.
   ‡а день до этого мы осматривали  город  по-туристски.  „лЯ  этого  было
отведено полднЯ, до часу, когда, по итальЯнским правилам, пусть под  тобой
хоть землЯ разверзнетсЯ, а надо идти  обедать.  ‘кажу  прЯмо  -  это  были
ужасные полднЯ. Ћт  девЯти  до  часу,  за  четыре  часа,  мы  должны  были
осмотреть то, на что по-настоЯщему надо потратить  по  меньшей  мере  дней
десЯть, если не больше. ‡а четыре  часа  мы  осмотрели  (какое  чудовищное
слово!) галерею “ффици, Њузей Ѓарджелло, Џалаццо ‚еккио и ‘ан-‹оренцо.  Џо
плану предполагалось побывать еще в Џалаццо Џитти, но это было  уже  свыше
наших сил.
   „а,  это  были  ужасные  четыре  часа.  Њы  носились  по  залам,  боЯсь
что-нибудь пропустить, поминутно смотрели на часы, боЯсь куда-то опоздать,
лихорадочно покупали каталоги, чтоб потом, на досуге, разобратьсЯ  в  том,
что же мы в конце концов видели.
   ‚ообще, на  мой  взглЯд,  музеи  -  страшнаЯ  вещь.  €х  всегда  "надо"
посетить. ‚ ‹енинграде ќрмитаж, в Њоскве ’ретьЯковку,  в  Џариже  ‹увр,  в
ђиме ‚атикан, во ”лоренции “ффици и т.д. и т.п. € это "надо"  убивает  то,
ради чего ты их посещаешь. ’еоретически считаетсЯ, что, прежде чем пойти в
музей, необходимо подготовитьсЯ к этому - почитать книги,  ознакомитьсЯ  с
художниками; не следует осматривать музей целиком, надо выбрать  отдельные
залы и спокойно, не торопЯсь, знакомитьсЯ с тем, что  там  выставлено.  Ќо
разве когда-нибудь так получаетсЯ? Ѓегаешь, задыхаЯсь,  по  залам,  что-то
еще соображаЯ в первых, преимущественно читаЯ таблички в последующих и уже
ничего не соображаЯ в последних.
   Ќет, так искусство не поймешь. ќто только длЯ того, чтоб сказать потом:
"Ђ Я вот видел настоЯщего „жотто..." Ђ разве Я  его  видел?  Ќичего  Я  не
видел. ‘тоЯл перед ним, и все...
   Љак же и где воспринимать искусство?
   ќто Я понЯл на следующий день, когда бесцельно (нет, не бесцельно  -  в
этом и была цель!) бродил по  ”лоренции.  Џоходив  по  узеньким  и  кривым
уличкам (одна из них оказалась ‚иа дель Љорно, та самаЯ,  которую  мы  так
полюбили, прочитав "Џовесть о бедных влюбленных"), Я неожиданно  длЯ  себЯ
оказалсЯ на площади ‘иньории. Ѓыло солнечное, прозрачное утро.  ‘уроваЯ  и
воинственнаЯ,  такаЯ  знакомаЯ   по   бесчисленным   изображениЯм,   четко
вырисовывалась на голубом небе квадратнаЯ башнЯ Џалаццо ‚еккио.  “вешаннаЯ
флагами по случаю пасхи, она  казалась  сейчас  не  такой  воинственной  и
неприступной, как обычно.  ‚ечером  Я  увидел  ее  другой.  ‘низу  доверху
освещеннаЯ неверным, колеблющимсЯ светом мигающих плошек, поставленных  на
окнах и карнизах, она приобрела какой-то сказочный средневековый  вид.  Џо
площади проходили отрЯды чего-то вроде гвардии с развевающимисЯ  знаменами
в пестрых полосатых костюмах времен расцвета и могущества ”лоренции, и  от
этого дворец-крепость казалсЯ еще сказочнее, еще средневековее. Ќо сейчас,
освещенный солнцем, расцвеченный флагами, он как-то повеселел и  подобрел.
‚есело было и вокруг. …ще не заполнили площадь туристы - было совсем рано,
- пустовали кафе, но уже расставлЯли свои столики продавцы  открыток,  уже
поЯвились первые гиды, которых к полудню будет не меньше, чем туристов.
   џ присел на ступени лоджии „еи ‹анци, громадной аркады, замыкающей одну
из сторон площади. —уть правее, на  серо-коричневом  фоне  гранитных  стен
Џалаццо   ‚еккио,   сиЯл   белым   мрамором   с    желтоватыми    потеками
микеланджеловский „авид. Џравее его - геркулес Ѓандинелли, немного дальше,
у самого угла  дворца,  фонтан  -  могучий  Ќептун  Ђмманати  в  окружении
бронзовых коней и наЯд, а за моей спиной, в тени лоджии,  -  прославленный
Џерсей Ѓенвенутто —еллини, "Џохищение сабинЯнок" „жованни ди ЃолоньЯ.
   € все эти творениЯ замечательных мастеров жили не в  тесных,  замкнутых
пространствах музейных залов, а под  открытым  небом,  озарЯемые  солнцем,
обвеваемые ветром, свободные и  вольные,  среди  людей,  длЯ  которых  они
созданы.
   € именно здесь, на ступенЯх орканьевской лоджии, Я  понЯл  всю  красоту
„авида. Ќет, тысЯчу раз неправ ‚ельфлин, писавший  в  своем  "Љлассическом
искусстве", что  скульптура  эта  "изумительна  каждой  деталью,  поражает
упругостью тела, но, говорЯ откровенно, безобразна". „а,  голова  у  этого
юноши, может быть, несколько и великовата, и кисти рук тоже, но сколько  в
этой мальчишеской несоразмерности красоты, изЯщества, грации!
   “ нас почему-то сейчас забыто это слово - грациЯ,  грациозность,  -  но
ведь без этого слова просто  немыслимо  говорить  о  Њикеланджело.  ‚  его
фигурах - и в скульптуре и в живописи - мощь, движение, страсть, мысль; но
сколько в их позах, поворотах, изгибах, сколько в них изЯщества и  грации!
џ не говорю уже об Ђдаме, или ђабах ‘икстинской капеллы, или о „жулиано  и
‹оренцо Њедичи, но взглЯните на мраморных Џленников, предназначавшихсЯ длЯ
надгробиЯ папы ћлиЯ II и вы поймете,  что  не  было  на  земле  художника,
умевшего показать силу  не  в  силе  покорЯющей,  побеждающей,  а  в  силе
могучей, но не грубой, не  напрЯженной,  спокойной,  хотЯ  слово  это  как
будто, на первый взглЯд, и не вЯжетсЯ с Њикеланджело. ’аков и „авид.  Ќет,
он не изображен здесь перед боем, как это многие  считают.  џ  никогда  не
метал камни из пращи и не знаю, как ее держат до и после боЯ, но, глЯдЯ на
бесконечно спокойную фигуру „авида, на его  слегка  задумчивое  прекрасное
лицо, Я не обнаружил в нем ни напрЯжениЯ бойца, готовЯщегосЯ к схватке, ни
торжества победителЯ. …сли он и победитель, то не ликующий. Ђ может, это и
не „авид? Њожет, это просто юноша, флорентийский юноша XVI века...
   џ  сидел  на  ступенЯх  и  смотрел  на  „авида,  и  менЯ  нисколько  не
раздражало, что у ног его суетЯтсЯ и бегают люди, не  возмущал  и  парень,
бесцеремонно развалившийсЯ и дремавший у постамента ЏерсеЯ. ‚се это так  и
должно быть. Ќе  специально  ходить  и  смотреть  на  „авида,  ЏерсеЯ  или
"Џохищение сабинЯнок", а жить вместе с ними и, может быть, иногда даже  не
замечать. €, главное, чтоб не было возле  тебЯ  экскурсовода,  в  руках  -
путеводителЯ, а рЯдом с тобой людей,  записывающих  что-то  в  блокноты  и
пришедших сюда только потому, что так положено, иначе нельзЯ...
   Џлощадь  постепенно  оживлЯлась,   наполнЯлась   людьми.   Љак   всЯкий
чужестранец, впервые попавший на нее, Я конечно же думал о том, что вот по
ней, по этой самой площади, почти  такой  же,  какаЯ  она  сейчас,  ходили
когда-то „анте,  ‘аванарола,  ‹еонардо,  Њикеланджело  (на  стене  Џалаццо
‚еккио показывают высеченный в граните его профиль, который он  Якобы  сам
высек, отвернувшись от стены и держа за спиной молоток и резец), проезжали
в каретах грозные Њедичи, а позднее бродил одинокий „остоевский (здесь, во
”лоренции, он написал своего "€диота"), гулЯл в  перерывах  между  работой
над "Џиковой дамой" —айковский.
   ‚споминалось мне и другое - более близкое и в  то  же  времЯ  длЯ  менЯ
далекое. Ќаши жаркие споры в заставленных досками институтских  чертежках.
Ѓыло это давно, четверть века тому назад, когда в архитектуре безраздельно
господствовал конструктивизм  -  стиль,  искавший  красоту  в  полезности,
экономичности и рациональности. Њы были  молоды,  полны  веры  в  себЯ,  в
конструктивизм и его бога - ‹е Љорбюзье. € по поводу  всего  спорили  -  с
азартом, пылом, неукротимостью. Ћсобенно жарко - о  синтезе  искусства,  о
месте, которое должны в архитектуре занимать  живопись  и  скульптура.  Ќе
найдЯ решениЯ, написали письмо  самому  ‹е  Љорбюзье.  €  получили  ответ,
подробный ответ на шести страницах. Ћни хранЯтсЯ у менЯ до  сих  пор,  эти
странички, приведшие нас тогда в неописуемый, бурный восторг.
   ‹е Љорбюзье писал:
   "џ не признаю ни скульптуру, ни живопись как украшение. џ допускаю, что
и то и другое может вызвать у зрителЯ глубокие эмоции, подобно  тому,  как
действуют на нас музыка и театр, - все зависит от качества произведениЯ, -
но  Я  определенно  против  украшениЯ.  ‘  другой  стороны,   рассматриваЯ
архитектурное произведение и, главным образом, площадку,  на  которой  оно
воздвигнуто, видишь, что некоторые  места  самого  зданиЯ  и  вокруг  него
ЯвлЯютсЯ  определенными  интенсивными  математическими  местами,   которые
оказываютсЯ как бы ключом к пропорциЯм произведениЯ и его окружениЯ.  _ќто
места наивысшей интенсивности_, и именно в этих местах может осуществитьсЯ
определеннаЯ цель архитектора - то ли в виде бассейна, то ли глыбы  камнЯ,
то ли статуи. Њожно сказать, что в этом месте соединены все условиЯ, _чтоб
была произнесена речь_. ђечь пластического  характера  со  всем  тем,  что
пластика может проЯвить возвышенного и субъективного".
   „а, ‹е Љорбюзье прав, когда говорит о  местах,  созданных  как  бы  длЯ
произнесениЯ речи. ќлементарнейший пример  -  ЂлександровскаЯ  колонна  на
„ворцовой площади в ‹енинграде. Ќе будь  ее,  площадь  распалась  бы.  ќто
безусловно  верное,  но,   в   общем,   довольно   простое,   само   собой
напрашивающеесЯ  решение.  Џринцип  организации  пространства  на  площади
‘иньории куда сложнее. € принцип этот если и не опровергает, то, во всЯком
случае,  значительно  расширЯет   положениЯ   ‹е   Љорбюзье.   ‡десь   нет
определенного узла, созданного длЯ произнесениЯ речи, здесь  всЯ  площадь,
все ее дворцы, лоджии, фонтаны и как будто случайно (а в этой  случайности
и таитсЯ великаЯ закономерность) расставленные скульптуры, всЯ она - речь,
песнЯ. € то, что скульптура так прочно вошла в архитектурный ансамбль  (то
есть ЯвлЯетсЯ составной частью его и в  то  же  времЯ  воспринимаетсЯ  как
нечто самостоЯтельное), - это и делает эту площадь прекраснейшей  в  мире,
если не считать афинского ЂкрополЯ.
   € все-таки даже эта площадь бледнеет,  если  говорить  о  синтезе  двух
искусств, перед самым совершенным произведением в этой области -  капеллой
Њедичи в церкви ‘ан-‹оренцо. ‡десь в одном лице слились великий архитектор
и великий скульптор. €, вероЯтно, именно поэтому  даже  такие  рискованные
приемы, как несоразмерность и неустойчивость фигур "„нЯ", "Ќочи", "“тра" и
"‚ечера", которые, кажетсЯ, вот-вот скатЯтсЯ с крышек  саркофагов,  и  то,
что головы их бесцеремонно пересекают карниз стены, - даже  это  не  может
нарушить  общую  гармонию,  а  может  быть,  наоборот,   и   создает   ее.
Њикеланджело не суждено было завершить это свое творение - капелла обЯзана
своим теперешним лицом ‚азари, - и, возможно, доведи он ее собственноручно
до конца [в "Џисьмах" Њикеланджело  упоминаетсЯ  о  четырех  фигурах  рек,
которые должны были лежать на земле и тем самым, очевидно,  остановили  бы
скольжение фигур на саркофагах (прим.авт.)], она стала бы еще прекраснее и
законченное. Ќо и в нынешнем своем виде капелла Њедичи ЯвлЯет  собой  одно
из величайших свЯтилищ искусства, бесконечно  радостного  по  совершенству
своих форм и бесконечно грустного по мысли - ведь  это  памЯтник  не  двум
великим полководцам, ‹оренцо и „жулиано Њедичи, какими они,  увы,  никогда
не были, это памЯтник горю и страданию истерзанной €талии, страшным  годам
тирании  Њедичи,  о  которых  великий  художник  сказал  в  четверостишии,
написанном от имени "Ќочи":

   Ћтрадно спать, отрадней камнем быть?
   Ћ, в этот век, преступный и постыдный,
   Ќе жить, не чувствовать - удел завидный.
   Џрошу, молчи, не смей менЯ будить.

   ‚ ‘ан-‹оренцо Њикеланджело - архитектор  и  скульптор  -  создал  нечто
совершенное. ‚рЯд ли можно найти пример более полного слиЯниЯ  архитектуры
и скульптуры. ’ем поразительнее ‘икстинскаЯ капелла, где Њикеланджело убил
архитектуру.
   ’рудно понЯть, что руководило художником, когда он приступил к  росписи
потолка. €звестно,  что  он  долго  отказывалсЯ  от  этой  работы.  "џ  не
живописец, Я скульптор", - говорил  он.  €  все-таки,  вероЯтно  благодарЯ
полной свободе, которую предоставил ему в этой работе ћлий II, он принЯлсЯ
за этот титанический труд.
   Ќе существует в истории  искусства  произведениЯ,  столь  трудного  длЯ
восприЯтиЯ. ‘мотреть его - мука. Ћт обилиЯ  повернутых  в  разные  стороны
фигур и картин мельтешит в глазах, невыносимо болит шеЯ, так как все времЯ
приходитсЯ задирать голову кверху. Ќо  муки  эти  стократ  искупаютсЯ  тем
наслаждением, которое ты, преодолев их, испытываешь.
   Ќо  какой  ценой  это  достигнуто?  –еной   сознательного   умерщвлениЯ
архитектуры.
   ‚ своем письме ‹е Љорбюзье писал:
   "‚ы обладаете в Њоскве наиболее прекрасной монументальной живописью,  о
какой можно только мечтать. ќто великие иконы XI, XII, XIII и  XIV  веков.
Ћни независимы от архитектуры, они заключают эмоциональную энергию в самих
себе и могут быть приставлены к стене любой эпохи. Љак чистые произведениЯ
искусства, они живут сами по себе и сами собою.
   ‚ы имеете в Њоскве, в кремлевских церквах (и  в  других  местах  ‘‘‘ђ),
великолепные  византийские  фрески.  ‚  редких  случаЯх  они   не   вредЯт
архитектуре. џ не уверен, что они прибавлЯют что-нибудь к ней.  ‚  этом  и
таитсЯ драма фрески. џ  допускаю  фреску  не  длЯ  того,  чтобы  увеличить
ценность стены, а, наоборот, как средство бурного ее уничтожениЯ,  отнЯтиЯ
у нее всЯкого представлениЯ о стабильности, весе и т.д.
   џ  признаю  "‘трашный  суд"   Њикеланджело   в   ‘икстинской   капелле,
уничтожающий стену, признаю и  потолок  в  той  же  капелле,  уничтожающий
самого себЯ.
   „илемма проста - если хотите сохранить форму стены ‘икстинской  капеллы
и форму ее потолка, не надо было расписывать их фресками. ђасписав  же,  у
них отнЯли навсегда их архитектурное происхождение и сделали из них  нечто
другое, что тоже допустимо.
   „лЯ чего же  расписали  стены  капеллы,  убив  тем  самым  архитектуру?
Џреследовалась  другаЯ  цель  -  _рассказать  проходЯщей  толпе  историю_,
написать книгу Языком живописи.
   џ с трудом допускаю, что эти истории можно рассказать Языком  станковой
живописи, и, напротив, Я убежден, что стены зданий могут, _приносЯ себЯ  в
жертву_,  принЯть  на  себЯ  фрески,  если  эти   последние   представлЯют
существенный интерес с точки зрениЯ рассказываемой истории. _Ќадо  только,
чтобы они были хорошо написаны_".
   „а, глЯдЯ на потолок и стены ‘икстинской капеллы, нам нисколько не жаль
архитектуры. €стории, рассказанные Њикеланджело, оказались сильнее ее.
   Џочему?
   Ќе только потому, что они "хорошо" написаны, а потому, что они написаны
кровью сердца. ќто невеселые истории. € истории  не  только  о  сотворении
мира и предках •риста, начинаЯ с сыновей  ЌоЯ.  ‚глЯдываЯсь  в  печальные,
задумчивые, настороженные фигуры пророков и сивилл, вглЯдываЯсь в жанровые
картинки люмьеров над окнами, которым приданы  библейские  имена,  но  длЯ
которых до сих пор тщетно ищут в библии соответствующих текстов, мы читаем
другую историю. €сторию замученной,  залитой  кровью  страны,  от  которой
четыре года художник фактически был оторван. —етыре  года  он  пролежал  с
кистью в руках на высоких лесах. Ќо ни на минуту не забывал он о народе, о
стране, раздираемой войнами и  междоусобицами.  Џотому  так  невеселы  его
сивиллы и пророки - они думают о том же. € о том, что это-то и есть жизнь.
’ЯжелаЯ, жестокаЯ, безрадостнаЯ. Ћб этом и рассказал Њикеланджело.
   Ќо не только об этом. …сли б только об этом, мы вправе были бы  отнести
его гениальное произведение к разрЯду наиболее пессимистических в  мировом
искусстве. Ќо это не так. ‚ творчестве Њикеланджело нет пессимизма. ‚  нем
трагедиЯ. —еловек и жизнь... ђожденный длЯ жизни Ђдам и нагие юноши вокруг
него  (нет,  не  рабы,  тысЯчу  раз  не  рабы!)  -  это  хвала   человеку,
прекрасному, сильному, гордому, перед которым открыто все, все пути!
   €, сидЯ с задранной головой на  скамейке,  забыв  о  том,  что  у  тебЯ
невыносимо болит шеЯ, ты прощаешь художнику смертельный  удар,  нанесенный
им архитектуре, прощаешь и то, что рЯдом, на алтарной стене, уже на закате
своей жизни, он позволил себе изобразить "‘трашный суд" - фреску,  котораЯ
не может существовать по соседству с плафоном. ‚се  это  ты  прощаешь  ему
потому,  что  перед  тобой  творение   великого   художника,   гражданина,
гуманиста, который в жизни бывал и робок, и завистлив, но в искусстве, как
и должно художнику, всегда был смел, правдив и непоколебим.
   џ  прошу  прощениЯ  у  читателЯ.  џ  несколько  отклонилсЯ  в  сторону,
заговорил о том, о чем гораздо полнее и с большим знанием дела написано  в
обширной литературе об итальЯнском ‚озрождении. Ќо  что  поделаешь,  если,
увидев раз Њикеланджело, нельзЯ о нем не  говорить.  Ђ  заговорив,  трудно
остановитьсЯ. Љ этому принуждает его искусство.
   Њысли мои об искусстве были прерваны  маленьким,  сухоньким  старичком,
который подошел ко мне и вежливо поздоровалсЯ.
   - џ позавчера присутствовал на вашей лекции в Џалаццо Џарте ѓвельфе,  -
сказал он на ломаном французском Языке. -  Њне  было  очень  интересно.  €
сейчас мне хочетсЯ поблагодарить и приветствовать вас и,  если  разрешите,
показать достопримечательности нашего города. ќто моЯ специальность. „енег
Я с вас не возьму.
   џ был тронут и в то же времЯ несколько  раздосадован  -  мне  вовсе  не
хотелось знакомитьсЯ сейчас с достопримечательностЯми города. Ќо  отказать
было неловко.
   ‘ профессиональной бойкостью, засыпаЯ менЯ  именами  и  годами,  старик
стал водить менЯ от статуи к статуе, отнюдь не избегаЯ  в  своем  рассказе
пикантных подробностей, касающихсЯ их авторов. ‘разу стало скучно.
   Ћбошли всю площадь.  ‘тарик  ринулсЯ  было  в  открытые  двери  Џалаццо
‚еккио, но Я вовремЯ удержал его за локоть.
   - Ђ не выпить ли нам по стаканчику винца?
   ‘тарик даже не попыталсЯ сопротивлЯтьсЯ.
   - ’олько не здесь, только не здесь... - сразу как-то оживилсЯ он.  -  ‘
нас здесь шкуру спустЯт. џ знаю где.
   Ћн повлек менЯ куда-то, и через несколько минут мы оказались на площади
у ‘ан-‹оренцо. ‡а столиком, который мы занЯли в узенькой, похожей на щель,
траттории, зажатой между двумЯ лавчонками, торгующими сандалиЯми, сразу же
поЯвилось сначала два,  потом  четыре,  а  потом  бог  его  знает  сколько
человек. Џришлось сдвинуть несколько столиков.
   ‘тарик не умолкал ни на секунду.
   - ‡накомьтесь. ќто мой друг, замечательный русский писатель.  ‘критторе
совьетико. ’ы читал его книги? Ќет? € тебе не стыдно? ЋбЯзательно  прочти,
обЯзательно. Ќу разве так можно?
   ‘тарик, как потом выЯснилось, не  прочел  ни  одной  строчки  из  наших
писателей  -  ни  старых,  ни  новых,  но  сейчас  он  говорил   с   такой
убежденностью и азартом, что на первых порах Я даже  поверил.  Џоверили  и
устыдились своей неосведомленности и  остальные  -  вытащили  блокноты,  и
начались обмен адресами и запись русских книг, которые надо прочесть.
   Џочти сразу, как и везде в €талии, разговор с литературы перескочил  на
что-то другое. Ќа что, Я никак не мог уловить, так как ничего не  понимал,
а собеседники мои,  с  милой  итальЯнской  непосредственностью,  увлекшись
спором, совсем забыли обо мне. ’олько стакан мой не забывали наполнЯть,  и
времЯ от времени кто-нибудь хлопал менЯ по плечу и весело подмигивал:
   - Љаро! Љаро руссо!
   € опЯть мне было легко и весело. џ сидел, чуть хмельной, смотрел сквозь
открытую дверь на ободранный фасад ‘ан-‹оренцо (у папы не хватило денег, и
так эта церковь и стоит  четыреста  лет  без  фасада),  и  все  как-то  не
верилось, что Я сижу вот здесь, а если захочу,  встану,  пересеку  залитую
солнцем площадь и окажусь перед мраморной мадонной с  младенцем,  который,
оседлав колено матери, повернулсЯ и тЯнетсЯ к ее груди. ‘он или не сон?
   ‚се вдруг как-то хором встали и заторопились. ‚стал и Я.  Ќо  это  было
еще не все. ‘обеседники мои,  в  основном  владельцы  крохотных  лавчонок,
которыми впритирку друг к другу окружена площадь ‘ан-‹оренцо, заЯвили, что
у каждого из них Я должен что-нибудь купить.
   - Ќе  бойтесь,  они  сделают  скидку,  -  успокоил  менЯ,  заговорщицки
подмигиваЯ, мой старик. - „лЯ русского обЯзательно...
   џ мерил туфли, сандалии, пиджаки,  брюки,  плащи.  ‚округ  менЯ  кипели
страсти. —ьи-то руки натЯгивали, застегивали и обдергивали на мне пиджаки,
потом срывали, бросали на прилавок,  натЯгивали  другие.  ЊенЯ  заставлЯли
приседать, наклонЯтьсЯ, вытЯгивать руки, крутитьсЯ на одном месте, а  они,
мои новые друзьЯ,  толкаЯсь  и  ни  на  минуту  не  умолкаЯ,  отходили  на
несколько шагов, наклонЯли головы, щурились, подносили к глазу кулак,  как
это делают, рассматриваЯ картину, и с азартом плевались или хором кричали:
"Њанифико!" ("‚еликолепно!")
   Ќи одну из покупок, даже самых мелких, взЯть в руки мне не позволили.
   ‚ечером Я обнаружил их все  аккуратно  сложенными  на  кровати  в  моем
номере.
   Љончилось все тем, что мы опЯть хлопали друг друга по плечам и спинам и
долго трЯсли друг другу руки. ‘легка подвыпивший и  возбудившийсЯ,  старик
старалсЯ затЯнуть менЯ к себе домой - "совсем близко отсюда, три квартала,
а какаЯ внучка у менЯ...",  -  но,  что  поделаешь,  моЯ  "увольнительнаЯ"
кончилась, пора было приступать к работе.


   ‚се это происходило в  страстную  субботу,  день,  когда  во  ”лоренцию
съезжаютсЯ тысЯчи туристов, специально чтобы  присутствовать  на  "‘коппио
дель Љарро" ("‘ожжение колесницы"), традиционном пасхальном празднестве.
   …ще днем, проходЯ мимо „уомо, купол и кампанилла которого  господствуют
над всем городом и запечатлены на тысЯчах открыток, мы видели, как снимают
троллейбусные провода и воздвигают деревЯнные трибуны у входа в собор.
   ‚ечером мы сидели  на  одной  из  них.  Џопасть  туда  оказалось  делом
нелегким.  ‚се  прилегающие  к  площади  улицы  на  протЯжении  нескольких
кварталов забиты были плотной, плечо к плечу, кричащей, веселЯщейсЯ, мерно
раскачивающейсЯ толпой.
   - Ѓерегите карманы  и  часы,  -  шепнул  мне  „жордже,  один  из  наших
флорентийских друзей, очень славный парень, русский  по  происхождению.  -
‘егоднЯ во ”лоренцию съехались все воры €талии. Ђ они свое дело знают.
   Ќе  менее  получаса  пробивались  мы  сквозь  сплошную   массу   людей.
Џротиснулись, размахиваЯ пригласительными  билетами,  сквозь  два  кордона
полиции и один солдатский, взобрались на заполненную до предела трибуну  и
устроились в одном из последних рЯдов у подножиЯ башни „жотто.
   Џеред нами  была  оцепленнаЯ  солдатами  площадь  с  черно-зелено-белым
Ѓаптистерием - гордостью ”лоренции - посредине. "Њой милый  ‘ан-„жованни",
- прозвал эту крестильную церковь, древнейшую в городе,  „анте.  ’ончайшие
рельефы Џизано и ѓиберти украшают ее  бронзовые  двери.  ‘ейчас  они  были
раскрыты,  и  перед  центральным  входом  возвышалось  какое-то   странное
сооружение, нечто среднее между повозкой и храмом, которое и было  центром
сегоднЯшнего  праздника.  Ћт  него  внутрь  собора  тЯнулась  по   воздуху
проволока, и по ней ровно в  полночь  должен  был  пролететь  механический
голубь, зажечь ракеты, вставленные со всех сторон в "карро",  и  вернутьсЯ
обратно. …сли голубиное путешествие пройдет благополучно,  это  -  хорошее
предзнаменование, если нет - жди каких-нибудь неприЯтностей.
   Љак выполнил свою миссию наш голубь, Я так и не понЯл. “видеть его  нам
не удалось.  Њы  только  услышали  крики:  "Љоломбо!  Љоломбо!"  ("ѓолубь!
ѓолубь!") - и увидели, как застрелЯла  во  все  стороны  нелепаЯ  "карро".
‘трелЯла она недолго и довольно вЯло, а потом  вдруг  вспыхнула.  ‘тоЯвшие
вокруг пожарные бросились тушить. ’олпа была в восторге.  ’щетно  пытались
солдаты, взЯвшись за руки,  удержать  ее  -  она  прорвалась,  захлестнула
площадь и с чисто  итальЯнской  экспансивностью  стала  помогать  пожарным
тушить пылающую "карро" под мощный гул пасхальных колоколов.
   Ќапрасно пыталсЯ Я узнать потом, насколько удачно справилсЯ  голубь  со
своей задачей и что нас ждет  -  счастье  или  горе,  никого  это  уже  не
интересовало. "‘коппио дель Љарро", весь этот, в  общем,  довольно  бедный
фейерверк, был просто предлогом, чтобы собратьсЯ на площади,  потолкатьсЯ,
пошутить, завести новые знакомства. ђелигиозного в этом не было ничего.  €
это напомнило мне русскую заутреню,  где  тоже  в  толпе  много  молодежи,
пришедшей просто так - развлечьсЯ и повеселитьсЯ в теплую апрельскую ночь.
   ‚прочем, не надо  преуменьшать.  ‚еселье  весельем  -  итальЯнцы  народ
веселый, - но религиЯ религией. ‚  €талии  церковь  еще  очень  сильна  не
только на сельскохозЯйственном юге, но и на промышленном севере. Љрохотное
государство  ‚атикан,  занимающее  площадь  в  сорок  четыре   гектара   и
охранЯемое двумЯ сотнЯми крепких молодцов, одетых в шлемы и панцири времен
ћлиЯ  II,  во  много  раз  сильнее  и   влиЯтельнее   иного   государства,
вооруженного пушками и танками. Ќебольшие мраморные и бронзовые таблички у
роскошных подъездов с надписью "Ѓанко  ди  ‘анто-‘пирито"  ("Ѓанк  свЯтого
духа"), которые мы видели во всех городах, говорЯт об этом  с  достаточной
убедительностью. ѓазеты, журналы, радио, кино  (папа  понЯл  всю  силу  их
воздействиЯ) - все брошено на то,  чтобы  удержать  свою  власть  в  мире,
далеко не  таком  покорном,  как  когда-то.  ‘одействует  этому  и  партиЯ
крупного капитала - христианско-демократическаЯ, котораЯ и сейчас осталась
у власти.
   Ќа  улицах  итальЯнских  городов,  особенно   ђима,   поражает   обилие
служителей церкви, Ћсобенно монахов. ‚ черных, коричневых, белых  сутанах,
подпоЯсанные  широкими  поЯсами  или  простой  веревкой,  в  ботинках  или
сандалиЯх на босу ногу, молодые и старые, толстые и  поджарые  -  все  эти
францисканцы, доминиканцы, иезуиты,  паулины,  бенедиктинцы,  картезианцы,
бернардинцы, кармелиты, цистерцианцы, камальдулы, марианы,  премонстранты,
госпитальеры  св.ЂнтониЯ  и  св.€оанна,   августинские   братьЯ,   минимы,
капуцины, реколлекты (а всего в €талии свыше восьмидесЯти орденов)  -  все
эти монахи всех цветов кожи (Я видел среди них много  негров,  китайцев  и
Японцев) заполнЯют улицы,  трамваи,  автобусы,  правЯт  машинами,  несутсЯ
стремглав на мотороллерах. Ћсобенно забавно, когда  на  таком  мотороллере
восседает  монашенка.  ‚  громадном,  похожем  на  парус,   накрахмаленном
головном уборе, она лихо  обгонЯет  мужчин  и  так  же  лихо  тормозит  на
перекрестках, упершись ногами в землю. ‚ здоровом теле здоровый дух - так,
что ли?
   Љстати, о спорте. Ћн тоже взЯт папой на вооружение.
   Љак-то,  улучив  свободную  минуту,  мы  отправились  посмотреть   ”оро
Ћлимпико, в  прошлом  ”оро  Њуссолини,  грандиозный  спортивный  комплекс,
сооруженный длЯ предполагавшейсЯ в ђиме, но не  состоЯвшейсЯ  из-за  войны
олимпиады. Ћ нем еще будет речь впереди, сейчас же - не о нем, а о  некоем
молодом пловце. Њы невольно залюбовались им, глЯдЯ, как он четко и красиво
прыгал с вышки в воду. ‹асточкой, сальто, со стойки  на  руках,  стройный,
хорошо сложенный, мускулистый, он  врезалсЯ  в  воду  бассейна,  почти  не
подымаЯ брызг. Ћдин раз мы даже зааплодировали, и он, вылезаЯ из бассейна,
улыбнулсЯ и, слегка смутившись, поклонилсЯ нам.
   Џотом мы зашли в ресторанчик перекусить. —ерез несколько минут быстрым,
легким  шагом  зашел  в  ресторан  и  наш  прыгун.  Ќа  нем  была  светлаЯ
коротенькаЯ замшеваЯ курточка, в  руках  спортивный  чемоданчик.  Ќе  знаю
почему - может, потому, что мы ему похлопали, - он подсел к  нам,  заказал
ризотту. “ него было  очень  приЯтное,  открытое,  интеллигентное  лицо  с
высоким лбом, живыми глазами и тонкими ироническими губами. Ћн  прекрасно,
почти без всЯкого акцента, говорил по-французски, что итальЯнцам далеко не
всегда даетсЯ. ‚ообще впечатление производил он очень приЯтное - вежливый,
сдержанный,  внимательный.  Љаково  же  было  мое  удивление,   когда   из
дальнейшего нашего разговора  выЯснилось,  что  он  принадлежит  к  ордену
иезуитов.
   џ не верил своим глазам.  ‚от  этот  вот  молодой,  здоровый,  красивый
парень - иезуит? џ задал несколько вопросов, но он, очевидно, узнав, что Я
русский (так, во всЯком случае, мне кажетсЯ), от ответа уклонилсЯ.
   - “ нас настолько различное с вами мировоззрение, - мЯгко  улыбнувшись,
сказал он, - что за те пЯтнадцать - двадцать минут,  которые  мы  проведем
вместе за этим столиком, врЯд ли нам удастсЯ до чего-нибудь  договоритьсЯ.
„авайте лучше поговорим о спорте.
   Ћказалось, что, кроме плаваниЯ и прыжков  в  воду,  он  занимаетсЯ  еще
греблей, гимнастикой, а зимой лыжным спортом. ‘обиралсЯ выступать  даже  в
Љортино д'Ђмпеццо, но не добилсЯ нужных результатов. Ќезаметно  Я  перевел
разговор на литературу, не сообщив ему, правда,  своей  профессии,  и  был
поражен, узнав, что он неплохо знает ’олстого, ’ургенева,  „остоевского  -
то, что было переведено на итальЯнский Язык; читал Ѓлока, много  слышал  о
…сенине, но, к  сожалению,  мало  его  знает.  €з  советской  прозы  читал
ќренбурга (на французском  Языке,  старые  его  вещи),  первые  две  части
"’ихого „она",  который  ему  не  очень  понравилсЯ  ("„ело,  очевидно,  в
переводе", - деликатно сказал он), и "‚олоколамское шоссе" Ѓека.
   ‚опросов он почти не задавал, спрашивал  преимущественно  Я.  Ќо  перед
тем, как расстатьсЯ, он все-таки спросил менЯ, правда ли, что  где-то  под
Њосквой есть монастырь и духовнаЯ семинариЯ. џ сказал, что  правда,  и  не
только под Њосквой, но, например, и в Љиеве есть монастырь, даже, кажетсЯ,
два - мужской и женский, - и духовнаЯ семинариЯ.
   - Ћчень интересно, - сказал он, вставаЯ и протЯгиваЯ мне руку. - …сли у
вас будет свободное времЯ и желание, Я к вашим услугам. ‚от  мой  телефон.
Ѓыл бы рад с вами поговорить не только на спортивные и литературные  темы.
„умаю, что они нашлись бы...
   Њы пожали друг другу руки - ладонь у  него  была  жесткаЯ,  мозолистаЯ,
очевидно от весел и турника, - и, взЯв свой чемоданчик, он тем же быстрым,
спортивным шагом направилсЯ к двери.
   ќто был  первый  и  пока  последний  иезуит,  с  которым  мне  пришлось
разговаривать.
   ’ак вот они, оказываетсЯ, какие, члены этого важнейшего и  страшнейшего
католического ордена,  учрежденного  более  четырех  столетий  тому  назад
€гнатием ‹ойолой,  призвавшим  их  на  борьбу  против  "адских  чудовищ  и
порождений сатаны", на служение богу, на свершение подвигов,  "ad  maiorem
Dei gloriam" ("к вЯщей славе  божьей").  ‚от,  значит,  они  какие,  члены
"общества €исуса", волЯ,  сила  и  совесть  которых  переданы  в  руки  их
генерала, "черного папы", на которого они должны смотреть, "как на  самого
•риста, должны повиноватьсЯ ему, как труп, который можно переворачивать во
всех направлениЯх, как палка, котораЯ повинуетсЯ всЯкому движению, как шар
из воска, который можно видоизменЯть, растЯгивать во всех направлениЯх".
   —етыреста двадцать четыре  года  существует  этот  орден,  возведший  в
добродетель  взаимный  шпионаж,  лицемерие,  подозрительность,  ханжество,
подобострастие  к  старшим,  разрешающий  своим  членам   все   -   донос,
клЯтвопреступление, лжесвидетельство, - все, вплоть до "смертного  греха",
если прикажет старший.
   €езуит отрекаетсЯ от всего - от своих родителей, от собственных мыслей,
желаний,  воли,   отрекаетсЯ   от   имущества,   отрекаетсЯ   от   родины.
Ѓеспрекословное  подчинение  начальству.  Ќи   одного   письма   без   его
разрешениЯ. Ќи единого сочинениЯ без иезуитской  цензуры.  ‚се  помыслы  и
искушениЯ должны быть раскрыты перед духовником. Ћбо  всем  подмеченном  у
собрата по ордену  немедленно  докладывать  начальству.  ‚о  всем  суровое
обезличение. ‚се индивидуальные  стремлениЯ  и  силы  подчинены  интересам
целого. –ель оправдывает средства.
   ’ак гласЯт правила ордена, которые не  помешали,  а,  может,  именно  и
помогли ему сосредоточить в своих руках несметные богатства и основать  во
всех странах банкирские конторы и торговые дома.
   —етыреста  двадцать  четыре  года  существует  этот  орден,  миссионеры
которого проникли во все страны света. …го  поддерживали  и  возвеличивали
папы, потом запрещали и разгонЯли, снова  разрешали,  опЯть  поддерживали.
‘отни учебных коллегий во всех странах развращали молодые головы и  сердца
юношей,  развиваЯ  в  них  честолюбие  и  тщеславие,  убиваЯ  товарищескую
солидарность взаимными доносами и слежкой, превращаЯ их в жестокое,  немое
орудие. € все это сохранилось до сих  пор.  Ћколо  двадцати  восьми  тысЯч
иезуитов рассеЯно сейчас по всем концам света. ‚ …вропе,  Ђзии,  Ђфрике  -
всюду  расставлены  их  сети  лжи,  обмана  и  лютой  ненависти  ко  всему
передовому, прогрессивному,  свободомыслЯщему.  ’рудно  поверить,  но  это
так...
   џ глЯдел из окна ресторана на быстро удалЯющуюсЯ высокую и такую ладную
фигуру только что сидевшего здесь пловца и задавал себе вопрос: неужели  и
он, этот  двадцатитрехлетний,  так  мило  улыбавшийсЯ  молодой  человек  в
замшевой курточке, а вовсе не в черной сутане (потом Я узнал, что иезуитам
разрешаетсЯ ходить в  любом  одеЯнии  и  даже,  если  хотЯт,  не  посещать
богослужениЯ), неужели и он труп, палка, восковой шар? ‘трашно подумать. Ђ
если да, то что его толкнуло на это? € много ли таких, как он? Ћткуда  они
берутсЯ? € кто он сам? Љ какой из степеней  ордена  относитсЯ?  ‚ыжидающих
(indifferentes), испытуемых (novitii) или  уже  схоластиков,  давших  обет
бедности, целомудриЯ и послушаниЯ? Љоадъютором он еще не может  быть,  ему
нет тридцати лет, тем более профессором - тем, кто достиг  высшей  степени
посвЯщениЯ и дал, кроме обычных трех монашеских обетов, еще и четвертый  -
особого повиновениЯ папе.
   “ менЯ был его телефон. џ мог  ему  позвонить.  €  тогда,  возможно,  Я
многое узнал бы. Ђ если и не многое, то хотЯ бы кое-что. Ќо Я не  позвонил
- на следующий день Я уехал в Ќеаполь.
   Ќеаполь, ЏомпеЯ,  Љапри...  ќто  была  уже  увеселительнаЯ  поездка.  ‚
награду, так сказать, за труды.
   Џоехали мы туда вместе с ћрием Љрайским. Џознакомились мы с ним за день
до  этого  в  римском  отделении  общества  "€талиЯ  -   ‘‘‘ђ".   ‚ысокий,
сутуловатый, в очках, спокойный  и  уравновешенный,  он  мне  сразу  очень
понравилсЯ. ђусский по происхождению, он  попал  в  €талию  еще  ребенком,
потом объездил полсвета, жил некоторое времЯ в  Ѓразилии,  затем  вернулсЯ
назад, в €талию. —лен €тальЯнской компартии и общества  "€талиЯ  -  ‘‘‘ђ",
журналист, пишет по вопросам театра, кино. Љогда ему предложили поддержать
мне компанию длЯ  поездки  в  Ќеаполь  (академик  и  переводчик  уехали  в
‘оветский ‘оюз, Я осталсЯ один), он охотно согласилсЯ. € Я был  очень  рад
его обществу, нам не скучно было друг с другом.
   ‚ыехали мы после полуднЯ. ‡а час сорок пЯть минут, покрыв без остановки
расстоЯние  в  двести  двадцать  километров,   пЯтивагонный   электропоезд
"рапидо" доставил нас в Ќеаполь. Џоезда в €талии ходЯт  быстро  и  хорошо.
„лЯ менЯ даже слишком быстро. Џочти всю дорогу Я металсЯ от окна  к  окну,
пытаЯсь  сфотографировать  живописно  громоздившиесЯ   по   уступам   скал
городишки и селениЯ, но ничего путного из этого не получилось. Ќа обратном
пути Я уже и не пыталсЯ.
   ‚ три мы были в Ќеаполе. Љто не мечтал побывать в  этом  городе  песен,
синего морЯ и жаркого солнца,  городе  рыбаков,  торгующих  на  набережной
"фрутти ди маре" - плодами морЯ: всевозможными креветками, каракатицами  и
прочей  морской   живностью,   городе   знаменитого   "дольче   фарниенте"
("блаженного ничегонеделаниЯ"), - уже давно, к сожалению, не блаженного: в
€талии сейчас  более  двух  миллионов  безработных,  -  в  городе  шумном,
веселом, крикливом, удивительно грЯзном и неправдоподобно красивом? ‚  нем
бы пожить,  погулЯть,  потолкатьсЯ  по  рынкам,  познакомитьсЯ  с  героЯми
фильмов ќдуарде де ”илиппе. Ќо в нашем распорЯжении два  днЯ,  всего  лишь
два днЯ. Ђ тут еще ЏомпеЯ, Љапри... Ћ ‘орренто и не мечтай.
   Џервый день, вернее полднЯ,  мы  просто  бродили  по  городу.  Џрошлись
сначала по центру, потом попали на грЯзные, пыльные окраины, после которых
пришлось немедленно прибегнуть к услугам чистильщика башмаков. ‡анЯтие это
мне очень  понравилось  -  сидишь  на  величественном  золоченом  троне  с
львиноголовыми  подлокотниками  и  слушаешь  неаполитанского  "айсора"   -
очередную историю о делах местного синдика, фашиствующего  градоначальника
‹ауро или захватывающий рассказ о таинственном убийстве на ‚иа  Љарачиоло.
Џотом, усевшись в маленький дребезжащий  трамвайчик,  мы  поехали  на  эту
самую ‚иа Љарачиоло. ирокаЯ, с тенистым бульваром,  залитаЯ  огнЯми,  она
плавно изгибаетсЯ вдоль залива. ‡а нею ђивьера  ди  —иана  -  бесчисленные
отели, один роскошнее и дороже  другого,  мигающие  рекламы  (в  ђиме  это
запрещено, как у нас гудки, чтобы не раздражать), залитые светом  витрины,
вереницы  лимузинов,  молча  застывших  у  мраморных  подъездов.  ‚се  это
производит сильное впечатление. Ѓогатство, роскошь, красота...  Ћт  витрин
оторватьсЯ невозможно. ‘деланы они с таким вкусом и  умением,  что  просто
обидно за художников, которые этим занимаютсЯ.
   ‚итрины  не  загромождены  товаром,  но  вещи  на   них   разложены   и
преподнесены  так,  что  тут  же,  немедленно,  хочетсЯ  войти  и  купить.
Ћстанавливают обычно  только  маленькие  этикетки,  прикрепленные  к  этим
вещам: на них столько нулей, что ноги сами несут тебЯ от этой витрины.
   ђеклама. ЃроскаЯ, лаконичнаЯ, остроумнаЯ, запоминающаЯсЯ.  Ќа  дорогах,
на крышах,  на  стенах.  Џокрышки  Џирелли,  кондитерские  изделиЯ  Њотто,
—инзано  (настойки,  ликеры),  пишущие  машинки  Ћливетти,  и  везде,   от
предгорий Ђльп до скалистых берегов крохотной Џантеллерии: "елл! елл!" -
Ярко-желтый призыв заправить  машину  американским  бензином.  €  все  это
кричит, мигает,  требует  себЯ  запомнить  и  -  запоминаетсЯ.  Ќадоедает,
раздражает, но запоминаетсЯ. € в этом есть логика. ЉонкуренциЯ.  Џокупайте
у Њотто, а не у такого-то, покупайте у Џирелли,  а  не  там-то...  џсно  и
просто.
   Ќо бог с ней, с рекламой. ќто не самое интересное, не самое характерное
длЯ €талии.
   Љогда Я вернулсЯ домой, не было человека, который не спросил  бы  менЯ:
"Ќу как там, в €талии, поют?" € Я вынужден был отвечать: "Ќет, не слышал".
   „а, как это ни странно, но  €талиЯ  не  поет.  „аже  Ќеаполь  -  город,
родивший неаполитанскую песенку. Ќе знаю, может, мне просто не повезло, но
Я не слышал песен. ‚прочем, вру. Ћдин раз слышал. „аже два раза, и  оба  в
Ќеаполе. Ќо от песен этих мне стало только грустно.
   Њы возвращались - Я, Љрайский и Џаоло ђиччи, художник, о котором Я  уже
говорил, - поздно  вечером  после  длительного  блужданиЯ  по  тупичкам  и
закоулкам  "Љуорпо  е'Ќаполи".  “сталые  и  голодные,  вышли  на  какую-то
площадь. Ќа противоположной ее стороне виднелась толпа.  „оносились  звуки
гитары.
   - Ћ! ќто интересно, - оживилсЯ ђиччи. - ќто теперь не часто увидишь.
   Њы подошли. ‚ небольшом кругу людей стоЯли  трое.  Ќевеселые,  бледные,
потрепанные. Ћдин, высокий, в  черном  свитере,  пел,  держа  перед  собой
микрофон. „ругой играл на гитаре. ’ретий сидел на Ящике и  курил.  ‡рители
молча, не улыбаЯсь, слушали.
   Џел человек в свитере неплохо, скорее говорил под музыку,  хриплым,  но
приЯтным  голосом.  Љогда  он  кончил,  раздались  жидкие  хлопки.   Џевец
непринужденно раскланЯлсЯ и, взЯв кружку, пошел по кругу. ‡рители  бросали
в нее монеты вЯло и неохотно. ’огда  с  натужно-бодрым  видом,  потрЯхиваЯ
кружкой, он сказал:
   - …сли соберем еще столько же, Џьетро нам станцует. Џравда,  Џьетро?  Ђ
он умеет это делать, поверьте мне.
   € опЯть пошел по кругу. ‚ кружку упало еще  несколько  монет.  €х  было
совсем мало, но Џьетро встал - невысокий, рыхлый, очень бледный -  и,  так
же не улыбаЯсь,  как  и  зрители,  затанцевал.  ќто  был  странный,  очень
пластичный и неприЯтный танец. Џьетро изображал женщину -  вилЯл  бедрами,
изгибалсЯ, делал волнообразные движениЯ руками. €  от  всего  этого  -  от
молчаливой публики, от  микрофона  в  руках  певца,  от  его  песни  и  от
женоподобного рыхлого танцора - стало как-то тЯжело и грустно.
   Ђ потом, когда мы зашли в кафе, нас услаждал там пением -  и  тоже  под
гитару - еще один певец. “ этого не было ни голоса, ни слуха, и,  хотЯ  он
пыталсЯ петь бодрые и веселые песенки, нам стало еще  тоскливее.  Ђ  может
быть, мы просто устали...
   Ќо не  все  неаполитанцы  такие.  “тром  того  же  днЯ  нам  встретилсЯ
настоЯщий неаполитанец, такой, какими мы себе их и представлЯем. ‡вали его
очень звучно - „анте-Ѓуонаротто. Ћн подошел к  нам,  когда  мы,  спугнутые
толпами нахлынувших туристов, распрощались с  Џомпеей  и  шли  к  вокзалу.
‘портивного вида, лет двадцати с небольшим, очень смуглый, в накинутом  на
плечи пиджаке, в расстегнутой рубахе  и  с  маленьким  золотым  крестиком,
поблескивающим   на   крепкой   загорелой   шее,   он   с   очаровательной
бесцеремонностью взЯл менЯ за  локоть,  отвел  в  сторону  и  из-под  полы
пиджака показал какой-то альбомчик-гармошку.
   - „ве тысЯчи лир...
   ‚ альбомчике оказались фотографии по