        ‘алман ђушди. Џрощальный вздох мавра

---------------------------------------------------------------
     <i>Џеревод с английского ‹. Њотылева</i>
     OCR Anatoly Eydelzon
---------------------------------------------------------------

        —асть перваЯ. ђЂ‡„…‹…ЌЌ›‰ „ЋЊ

        1
     џ  ЏЋ’…ђџ‹ ‘—…’ „ЌџЊ  ‘ ’Ћ‰ ЏЋђ›, ЉЂЉ Ѓ…†Ђ‹ от  ужасов  безумной горной
крепости ‚аско Њиранды  в андалусском городке  Ѓененхели, - бежал  от смерти
под покровом темноты, прибив к двери свое  послание. ‡атем на моем голодном,
подернутом  знойной  дымкой  пути  были и другие  пучки  исписанных страниц,
взмахи молотка,  острые вскрики  вгонЯемых  в  дерево  двухдюймовых гвоздей.
„авно, когда  Я  был еще  зелен,  любимаЯ сказала мне нежно: "Њавр  ты  мой,
странный  темный  человек,  всегда-то  у тебЯ полно тезисов, как  у  ‹ютера,
только вот нет церковной двери,  чтобы их прибить". (†енщина, считающаЯ себЯ
благочестивой  индуисткой,  поминает воззвание ‹ютера в  ‚иттенберге,  чтобы
подразнить   своего   совершенно   неблагочестивого  возлюбленного,  потомка
индийских  христиан,  -какими только  дорожками не  ходЯт истории,  из каких
только уст не звучат!) Љ несчастью, разговор услышала моЯ мать и выстрелила,
словно затаившаЯсЯ змеЯ: "Ќе знаю, как насчет лютеровости, а вот лютости ему
не  занимать". „а,  мама,  последнее  слово на эту  тему  осталось за  тобой
(впрочем, на все другие - тоже).
     "Ђмрика" и  "Њосква"  - так их  кто-то  прозвал, мою мать Ђурору и  мою
возлюбленную  “му, намекаЯ на  враждующие  сверхдержавы; говорили,  что  две
женщины  похожи одна  на другую, но  Я не видел этого,  не  в состоЯнии  был
увидеть. Ћбе умерли не своей смертью,  а  Я оказалсЯ  в  чужой стране, где в
спину мне дышит погибель, а в руках  лежит их историЯ, которую Я распинаю на
воротах,  заборах,  стволах  олив,  которой  помечаю  ландшафт  вдоль  моего
последнего   пути,  -историЯ,  указывающаЯ  на  менЯ.  Њой  побег  превратил
местность  в  подобие  пиратской  карты,  изобилующей подсказками, вереницей
косых   крестиков  подводЯщей   к  сокровищу,   которое  -   Я   сам.  Љогда
преследователи доберутсЯ до менЯ по  оставленным  мной  приметам, они найдут
менЯ безропотно ожидающим,  трудно дышащим, готовым. <i>‡десь Я стою. €  не мог
ничего сделать иначе.</i>
     (‘корее уж, здесь  Я  сижу.  ‚  этом сумрачном лесу -  то есть, на этой
масличной горе, в этой роще, под  взорами  накренившихсЯ так  и сЯк каменных
крестов маленького заросшего кладбища,  чуть  вниз по дороге от бензоколонки
"Ultimo  Suspiro"*, - без ‚ергилиЯ  и без нужды  в нем, на  половине земного
пути,  по запутанным  причинам  ставшей  его концом,  Я, как пес, подыхаю от
изнеможениЯ.)
     Њало  ли что,  милые дамы, можно  приколотить гвоздЯми.  ‘кажем, флаг к
мачте. Ќо после не столь уж  длинной  (хоть  и расцвеченной многими флагами)
жизни Я осталсЯ вовсе без тезисов. ‘ама жизнь - чем не распЯтие?
     Љогда у тебЯ кончаетсЯ пар, когда воздух, гнавший тебЯ вперед, почти на
исходе,  самое  времЯ исповедатьсЯ. Џусть это будет завещание,  предсмертнаЯ
(не слишком-то вольнаЯ) волЯ; балаган "Џоследнее  издыханье". ‚от объЯснение
этого "здесь-Я-стою-или-сижу" с пригвожденными к ландшафту самообличеньЯми и
ключами от красной крепости в  кармане,  вот  объЯснение  этой краткой паузы
перед окончательной капитулЯцией.
     Џодобает, следственно, пропеть  песнь конца; о том, что  существовало и
не  могло существовать далее; о  том, что  было хорошо и что худо. €спустить
прощальный вздох по утраченному  миру, уронить  слезу ему  вдогонку.  ’акже,
впрочем,  и  прокричать  прощальное "ура",  протравить последнюю отравленную
скандальную  байку  (за  неимением видео придетсЯ довольствоватьсЯ словами),
сыграть  несколько  неблагозвучных  поминальных  мелодий.  ‘лушайте  историю
Њавра, полную  шума  и Ярости. †елаете? ‚прочем, пусть даже и не  желаете. Ђ
длЯ начала передайте-ка сюда перец.
     <i>- —то вы сказали?</i>
     Ћт удивленьЯ  заговорить  способны  и  деревьЯ. (Ђ вы  -  вы  никогда в
отчаЯнье и мраке не обращались к стене, пустому воздуху, чучелу собаки?)
     ЏовторЯю:  перец,  пожалуйста; ибо,  если бы  не  эти  зерна,  то,  что
завершаетсЯ  сейчас  на  ‡ападе  и на ‚остоке,  не  началось бы вовсе. Џерец
заставил  стройные  корабли   ‚аско  да  ѓамы   пройти  двумЯ   океанами  от
лиссабонского  маЯка Ѓелен до Њалабарского побережьЯ  - сначала в Љаликут, а
оттуда    в    Љочин    с    его    удобной   гаванью-лагуной.    ‚след   за
португальцем-первопроходцем потЯнулись англичане и французы, так что в эпоху
так называемого открытиЯ €ндии - хотЯ как можно было нас открыть, если никто
нас до этого не закрывал? -  мы были, как выразилась моЯ прославленнаЯ мать,
не оправленной жемчужиной, а приправою к ужину. "‘ самого начало  было Ясно,
чего   добивалсЯ  мир  от   пресловутой  матери-€ндии,  -  говорила  она.  -
Џикантностей всЯких, ради чего мужчины в бордель ходЯт".

        x x x
     ‘лушайте  мою  историю, историю  опалы,  какой  подвергсЯ  высокородный
полукровка  - Я,  Њораиш  ‡огойби, прозванный  Њавром, большую  часть  жизни
единственный мужчина-наследник добытых благодарЯ  торговле специЯми и прочим
товаром  несметных богатств семейства да ѓама-‡огойби из Љочина,  отлученный
от всего,  на что,  как считал,  имел  полное  и неотъемлемое  право,  волей
собственной  матери  Ђуроры,  урожденной  да  ѓама,   выдающейсЯ  художницы,
Ярчайшей из наших мастеров нынешнего века и, в то же времЯ,  самой острой на
Язык женщины в  своем поколении, от которой всЯкий,  кто к ней  приближалсЯ,
получал изрЯдную  долю перца. …е собственные дети не  составлЯли исключениЯ.
"Њы  девички-католички, богемное отродье, у нас в жилах полно красного перца
чили, - говорила  она. - € никаких поблажек родимой плоти и крови! Њилые  вы
мои, плоть - наша пища, кровь - любимый напиток".
     "Ѓыть отпрыском  нашей  инфернальной Ђуроры,  - услышал Я  в  юности от
‚аско  Њиранды,  художника из ѓоа, -воистину означает быть  ‹юцифером  наших
дней. Ќу, ты понЯл - сыном зари**". Љ тому времени моЯ семьЯ уже переехала в
Ѓомбей, и в том подобии раЯ, каким был легендарный салон Ђуроры ‡огойби, эти
слова  могли  сойти за комплимент;  но  Я вспоминаю их как пророчество,  ибо
настал день, когда Я был  изгнан  из  этого  сказочного сада и  низвергнут в
Џандемониум. (‹ишенный своей натуральной среды, мог ли Я не соблазнитьсЯ  ее
противоположностью? џ имею в виду <i>антинатурализм</i> - единственный реальный изм
нашего абсурдного, вывернутого наизнанку времени. Љого отвергла ЊЂ-’њ, того,
разумеетсЯ,  манит  ’њ-ЊЂ.  ‚ышвырнутый из  своей  истории,  Њораиш  ‡огойби
покатилсЯ к истории мировой.)
     <i>- € все это высыпалось из перечницы!</i>
     Ќу,  тут  не  один,  конечно, перец -  еще и кардамон,  кешью,  корица,
имбирь, фисташки, гвоздика; а помимо орехов и специй - кофе и его величество
чайный лист.  Ќо приходитсЯ  признать, что, как говорила Ђурора,  "перец шел
даже  не в первую очередь, а вне всЯкой очереди, поскольку, если хочешь быть
первым, не надо становитьсЯ ни  в какую  очередь".  € что верно  в отношении
всей индийской  торговли,  верно  и в отношении  наших  семейных  капиталов:
перец, вожделенное  черное  золото Њалабара, был  главным  источником дохода
моих  до  неприличиЯ   богатых   предков,  крупнейших  в  Љочине   торговцев
прЯностЯми,  орехами,  кофе и  чаем,  которые без всЯких  оснований, если не
считать вековой молвы, вели свой род от побочного сына самого великого ‚аско
да ѓамы!..
     Ќикаких больше секретов. ‚се написано и пригвождено.

     *Џрощальный вздох (исп). (‡десь и далее - прим. перев.).
     **‹юцифер  в переводе  с латыни  означает  "утреннЯЯ звезда". Ђврора  -
римскаЯ богинЯ утренней зари.


        2
     ‚  тринадцать  лет моЯ  мать Ђурора  да ѓама взЯла моду ночами  бродить
босиком по большому,  полному запахов дому ее деда и бабки на острове Љабрал
- в  то времЯ ее часто  посещала бессонница, и, странствуЯ по  комнатам, она
неизменно распахивала повсюду  окна:  сначала внутренние створки,  затЯнутые
тонкой сеткой, что защищала обитателей дома  от  крохотных  москитов,  затем
рамы,  застекленные флинтгласом,  и наконец  ставни  из  деревЯнных  планок.
‚следствие этого ќпифаниЯ, шестидесЯтилетнЯЯ владычица дома, в  чьей  личной
москитной   сетке   за   годы  образовалось  изрЯдное  число  небольших,  но
существенных   прорех,   которых  она  не   замечала  по  близорукости   или
прикидывалась, что  не замечает, по скупости, - вследствие этого она  каждое
утро  просыпалась от  зуда  в костлЯвых руках  с голубоватыми  прожилками  и
испускала писклЯвый вопль при виде насекомых, вьющихсЯ вокруг подноса с чаем
и  сладким  печеньем,  поставленного  у  ее  кровати  служанкой ’ерезой  (та
мгновенно  исчезала).  ќпифанией  овладевал  приступ бесполезного хлопаньЯ и
расчесываньЯ,  она  металась по своей  вогнутой  кровати-лодке  из  тикового
дерева и нередко проливала чай на  кружевное покрывало  или белую муслиновую
ночную  рубашку  с высоким  оборчатым  воротником,  скрывавшим  ее  когда-то
лебединую,  а теперь морщинистую шею.  € пока  она колотила направо и налево
зажатой в  одной руке мухобойкой,  одновременно  терзаЯ себе  спину длинными
ногтЯми другой руки, ночной чепец падал с  головы ќпифании да ѓамы, открываЯ
спутанные  седые патлы, сквозь которые, увы, слишком Явственно  просвечивала
усеЯннаЯ  крапинками  кожа. Љогда  юнаЯ  Ђурора, подслушивавшаЯ  за  дверью,
решала, что шум и Ярость  ненавистной бабки (проклЯтиЯ, звон разбитой чашки,
бессильные  шлепки мухобойки  и  презрительное  жужжание москитов)  достигли
апогеЯ,  она изображала на лице сладчайшую улыбку  и  этаким легким ветерком
влетала  в  спальню почтенной  вдовы  с  преувеличенно  радостным пожеланием
доброго утра, прекрасно понимаЯ, что бешенаЯ злость  матери всего кочинского
семейства   да  ѓама,   застигнутой  в   старческой   беспомощности,  теперь
выплеснетсЯ  за все мыслимые  пределы. ќпифаниЯ,  стоЯ  на коленЯх посредине
залитой чаем простыни, трЯсЯ всклокоченными волосами, размахиваЯ мухобойкой,
как  сломанной  волшебной  палочкой,  голосила  при  виде непрошеной  гостьи
наподобие настоЯщей ведьмы или ракшасы* - к тайному удовольствию Ђуроры.
     -  Ћхо-хо, девчонка, как  ты менЯ  напугала, когда-нибудь ты мне сердце
погубишь!
     ‚от  так идеЯ  убийства бабушки была высказана в  присутствии Ђуроры да
ѓамы самой  предполагаемой  жертвой.  Џосле  этого моЯ  мать  стала  строить
разнообразные планы,  но ее все более зловещие  фантазии  о  Ядах и отвесных
утесах  неизменно  наталкивались на практические  препЯтствиЯ - например, на
невозможность  раздобыть кобру  и  заманить ее  в постель  ќпифании  или  на
категорическое  нежелание  старой  карги ступать по любой земле, где имеютсЯ
"горбы  и  Ямы". €  хотЯ  Ђурора прекрасно знала, где взЯть остро заточенный
кухонный нож,  и даже  была  уверена, что  ей хватит  сил  задушить ќпифанию
голыми руками,  эти варианты  она отвергла тоже,  поскольку отнюдь не желала
попадатьсЯ и понимала,  что  неприкрытое  убийство  может  повлечь  за собой
неприЯтные  вопросы.  Ќе  в  состоЯнии  изобрести  безупречное преступление,
Ђурора продолжала разыгрывать безупречную внучку - но втихомолку предавалась
мечтаниЯм, не замечаЯ, что жестокость этих мечтаний  сродни жестокости самой
ќпифании.
     - Ќичего, потерпим, - говорила она себе. - Џридет мое времечко.
     Џока что  она влажными ночами  бродила по  комнатам,  открывала окна  и
порой выбрасывала в них ценные вещицы:  резные деревЯнные фигурки с  хоботом
вместо носа, которые потом покачивались на волнах лагуны и стукались в стены
стоЯщего  на  острове дома;  искусно  обработанные  слоновьи бивни, которые,
разумеетсЯ, сразу  шли  на  дно. Ќесколько дней  семьЯ  недоумевала, пытаЯсь
понЯть,  что происходит. ‘ыновьЯ ќпифании да ѓамы - Ђйриш, дЯдЯ Ђвроры, и ее
отец  Љамоинш -  проснувшись,  обнаруживали, что  зловредные ночные  ветерки
повыдували рубашки из шкафов и деловые бумаги из выдвижных Ящиков. Џроворные
пальчики  сквознЯков  развЯзывали  горловины  джутовых мешков, что,  подобно
часовым,  неизменно стоЯли вдоль  сумрачных коридоров служебной части дома и
содержали образцы товара -  зерна крупного и  мелкого кардамона, лист карри,
орехи кешью, - и в результате фисташки и семена фенугрека принимались бешено
скакать по истертому  старому  полу, выложенному известнЯком  с  применением
древесного углЯ, Яичных  белков  и прочих позабытых  ингредиентов,  и  запах
специй мучил владычицу дома, котораЯ с годами все больше  страдала аллергией
на эти источники семейного благополучиЯ.
     € если москитам довольно было открытых  сетчатых  створок, а  противным
сквознЯкам - распахнутых рам, то сквозь растворенные ставни в дом  проникало
все  остальное: пыль,  мельтешенье лодок в кочинской гавани, гудки  грузовых
судов  и пыхтенье  буксиров, соленые  шутки  рыбаков  и пульсациЯ боли  в их
обожженных  медузами ногах, солнце острей ножа,  зной, способный убить,  как
затЯнутаЯ   вокруг  головы   сохнущаЯ  трЯпка,  крики  лодочников-торговцев,
долетающаЯ   по  воде  из  Њаттанчери  печаль  неженатых   евреев,  ощущение
постоЯнной опасности  из-за контрабандистов,  вывозЯщих  изумруды, махинации
конкурентов,  нарастающаЯ нервозность британцев в кочинском форте,  денежные
требованиЯ  управлЯющих  и  рабочих  на  плантациЯх в ЏрЯных  горах, толки о
подрывной  деЯтельности  коммунистов  и  политике  €ндийского  национального
конгресса, фамилии <i>ѓанди</i>  и <i>Ќеру</i>, разговоры о голоде на востоке и голодовках
на  севере,  песни   и  стук  барабанов  бродЯчих  сказителей,  тЯжелый  гул
накатывающих на  хлипкую  пристань острова Љабрал  волн истории.  -  —то  за
мерзопакостнаЯ страна,  боже  ты  мой, - ругалсЯ  за завтраком  дЯдЯ Ђйриш в
своей лучшей гетро-воротничковой манере. - Ђ  тут  кому-то приобщитьсЯ к ней
захотелось, да? ЋпЯть какой-то хулиган-безобразник  впустил  ее в дом. —то у
нас  здесь, черт  возьми, - пристойное  жилище  или,  извините за выражение,
сральнЯ?
     ‚ то  утро Ђурора понЯла, что зашла слишком далеко: дело в том,  что ее
нежно любимый отец Љамоинш, небольшого роста, прЯмой как  палка человечек  с
эспаньолкой  и   в   Яркой  длиннополой   перепоЯсанной  рубашке,   которого
тростинка-дочь  уже  переросла  на  целую  голову,  вывел  ее  на  маленькую
пристань, и  там, чуть не прыгаЯ от возбуждениЯ и избытка чувств, так что на
фоне  невероЯтной красоты неутомимо-деЯтельной лагуны его можно было принЯть
за персонаж из сказки, за  танцующего на полЯне эльфа или доброго джинна  из
волшебной лампы,  он заговорщическим шепотом поведал  ей великую и волнующую
весть. Ќазванный в  честь  прославленного поэта** и  мечтательный от природы
(хотЯ и не даровитый),  Љамоинш  пугливо  предположил,  что  в доме поЯвилсЯ
призрак.
     - џ верю, -  сказал он  онемевшей от  изумлениЯ  дочери,  -  что к  нам
вернулась твоЯ дорогаЯ мамочка. ’ы  помнишь, как  она любила  свежий воздух,
как она сражалась из-за него с твоей бабушкой; а теперь каким-то чудом  окна
стали распахиватьсЯ. € подумай, дочь моЯ, какие вещи стали пропадать! €менно
то, чего она  терпеть не  могла, правда  ведь? ‘лонобоги  Ђйриша, так она их
называла.  Ћни-то и  исчезли  теперь,  все  статуэтки ѓанеши***  из  дЯдиной
коллекции. Џлюс слоноваЯ кость.
     <i>ќпифанские бивни. ‘лишком  много  слонов на один дом.</i> ЏокойнаЯ Ѓелла да
ѓама всегда говорила, что думала.
     - Њне кажетсЯ, сегоднЯ ночью,  если Я  не  лЯгу спать, Я,  может  быть,
вновь увижу ее незабвенное лицо, - призналсЯ Љамоинш со  страстной тоской. -
—то ты на это  скажешь? Ќам подан  знак, это Ясно. Џобудешь ночью со мной? “
нас с тобой  горе  одно на двоих:  мне  без супруги туго,  тебе  без мамашки
тЯжко.
     Ђурора, густо покраснев, крикнула:
     - Ќе верю  Я ни в какие  гадкие привидениЯ! - и  побежала  в дом,  не в
силах  сказать  правду,  не в силах сознатьсЯ,  что она сама была  призраком
своей умершей  матери,  за  нее  совершала  поступки, говорила ее отлетевшим
голосом; что  ночными хожденьЯми  она воскрешала мать, впускала покойницу  в
свое тело, вцеплЯлась в смерть, отрицала ее, утверждала постоЯнство любви до
гроба и за гробом; что она стала длЯ матери  новой зарей, новым  вместилищем
ее духа, двумЯ женщинами в одной.
     (Њного лет спустЯ она назовет свой собственный дом  "ќлефанта"; так что
слоновьи дела, как и призрачные, будут и дальше играть роль в нашей саге.)

        x x x
     ‘о днЯ смерти Ѓеллы тогда прошло только два  месЯца.  Ђдовой Ѓеллы, как
часто  называл ее  дЯдюшка  Ђйриш  (он,  надо сказать,  давал  прозвища всем
подрЯд, грубо  навЯзываЯ внешнему миру свою внутреннюю  ‚селенную); €забеллы
•имены да ѓамы, бабушки, которую Я не застал в  живых. Ћни с ќпифанией сразу
начали  враждовать.  Ћвдовев  в  сорок пЯть лет, ќпифаниЯ  тут же  принЯлась
играть  роль  главы  дома; бывало, усевшись с  блюдцем  фисташек в  утренней
прохладе своего любимого дворика, она обмахивалась  веером, властно  трещала
разгрызаемой скорлупой и пела немилосердно громким голосом:

     <i>афто мой ушел в Џохо-од,
     Ћн вернетсЯ через го-од...</i>

     - Љрак! Љрак! - раскалывались орехи у нее во рту.

     <i>•ороните менЯ вернетсЯ
     Ѓедненький мой афто.</i>

     ‡а все годы ее жизни только Ѓелла ни разу не испытала перед ней страха.
     - ‚се не так, - задорно заЯвила свекрови девЯтнадцатилетнЯЯ €забелла на
следующий же  день после того, как она вошла в  дом на правах нежеланной, но
скрепЯ сердце  принЯтой, молодой  невестки. -  Ќе хоронить и не  бедненький.
Ћчень  мило с вашей стороны петь в таком возрасте любовную  песню,  но из-за
неправильных слов получаетсЯ бессмыслица, разве не так?
     - Љамоинш, - сказала окаменевшаЯ  ќпифаниЯ, - попроси свою  благоверную
закрыть кран. Ћна нам дом кипЯтком зальет.
     ‚   последующие  дни  попурри  из  народных  песенок   с  вариациЯми  и
импровизациЯми звучало с удвоенной силой: <i>Љак нам быть с  вопросом странным?</i>
- вместо "матросом пьЯным", -  на  что новоиспеченнаЯ  невестка  реагировала
сдавленным  смехом; ќпифаниЯ, нахмурившись, менЯла  пластинку: <i>’ихо  веслами
греби, друга милого вези</i>, - пела она, видимо,  советуЯ  Ѓелле уделЯть больше
вниманиЯ  своим  супружеским   обЯзанностЯм,   и  афористически-назидательно
заканчивала: <i>Љак в народе говоритсЯ, - крак! - ты жена, а не царица.</i>
     Ћ эти легенды о битвах в кочинском семействе да ѓама! џ передаю их так,
как  они  дошли до  менЯ,  приукрашенными  и  отполированными  после  многих
пересказов.  ‚  них  - призраки былого,  дальние тени, и  Я  рассказываю эти
истории, чтобы с ними распрощатьсЯ; кроме них у менЯ ничего не осталось, и Я
выпускаю  их  на волю.  Ћт  кочинской гавани до бомбейской, от  Њалабарского
побережьЯ до Њалабар-хил-ла****; истории наших соединений  и разрывов, наших
взлетов и падений, <i>наших  горбов и Ям.</i> Ђ там  - прощай, Њаттанчери,  прощай,
Њарин-драйв*****... так  или иначе, к тому времени,  как в изголодавшемсЯ по
детЯм семействе родилась и выросла в тринадцатилетнюю долговЯзую строптивицу
моЯ будущаЯ мать Ђурора, линии фронта уже были четко проведены.
     - ‘лишком высокаЯ длЯ девочки, -  прозвучал  суровый приговор ќпифании,
когда Ђурора вошла в подростковый возраст. - ѓлаза беспокойные - черти в них
плЯшут. € грудь уже торчмЯ торчит - никакого приличиЯ.
     Ќа что Ѓелла вскинулась:
     -  Њожно  подумать,   ваш   разлюбезный  Ђйриш   радует  вас  идеальным
потомством!  ‘кажите  спасибо,  что есть  хоть  одна  юнаЯ  да ѓама, живаЯ и
здороваЯ, и не беда, что титъки-митьки  большие. “ братца Ђйриша и  сестрицы
‘ахары зато тишь да гладь: ни титек, ни деток.
     †ену Ђйриша звали  Љармен,  но  Ѓелла,  подражаЯ  пристрастию  деверЯ к
выдумыванию прозвищ, окрестила ее именем  пустыни,  "потому что она плоскаЯ,
как доска,  и на всей этой бесплодной равнине Я не  вижу ни одного местечка,
где можно утолить жажду".
     Ђйриш да ѓама, обильно смачивавший бриллиантином  свои густые волнистые
седые волосы  (с давних пор раннЯЯ седина  была нашей семейной  чертой;  моЯ
мать Ђурора уже в двадцать лет ходила с волосами снежной белизны,  и сколько
же  сказочного  блеска,  сколько  льдистой gravitas******  прибавлЯли  к  ее
красоте эти  серебрЯные  каскады!), -  о, как  он позировал, мой  двоюродный
дедушка! Џомню, какой смешной у него был вид на маленьких, два на два дюйма,
черно-белых   фотографиЯх:   монокль,   жесткий    крахмальный   воротничок,
костюм-тройка  из  великолепного  габардина.   ‚  одной  руке   -  трость  с
набалдашником  из слоновой  кости (<i>и со стилетом внутри</i>, - шепчет мне на ухо
семейное  предание), в другой - длинный мундштук;  и Я  должен  с сожалением
отметить, что он носил  гетры. „обавить бы сюда высокий рост  да закрученные
усы, и  вышел  бы  законченный  опереточный  негодЯй; но  Ђйриш был таким же
маломерком,  как его  брат,  и  чисто  брил  лицо,  которое  у  него  слегка
лоснилось, так что его облик прожигателЯ жизни производил скорее жалкое, чем
отталкивающее впечатление.
     ‡десь  же,  на  другой странице  фотоальбома памЯти,  -сутулаЯ,  слегка
косоглазаЯ двоюроднаЯ бабушка ‘ахара, "женщина  без  оазисов", жующаЯ бетель
верблюжьими челюстЯми и выглЯдЯщаЯ так,  словно у нее вырос  горб. Љармен да
ѓама была двоюродной  сестрой Ђйриша, осиротевшей дочерью сестры ќпифании по
имени Ѓлимунда и владельца мелкой типографии,  некоего ‹обу. € мать,  и отец
Љармен умерли  во  времЯ  эпидемии  малЯрии, шансы на замужество  были у нее
абсолютно ничтожные,  - и вдруг Ђйриш,  к  изумлению своей матери, заЯвлЯет,
что не прочь на ней женитьсЯ. ќпифаниЯ, мучась сомнениЯми, неделю не смыкала
глаз, не в  состоЯнии  решить, что важнее: ее мечта  о том, чтобы  подыскать
Ђйришу  приличную партию, или настоЯтельнаЯ необходимость пристроить Љармен,
пока не поздно. ‚ конце концов долг перед умершей сестрой перевесил заботу о
счастье сына.
     Љармен  никогда не выглЯдела молодой,  ни  разу не забеременела,  всеми
правдами или  неправдами мечтала присвоить  наследную  долю  Љамоинша  и его
ветви семейства и ни одной живой  душе не обмолвилась  о том,  что  в первую
брачную  ночь  ее  муж  вошел в  спальню  поздно вечером, не  удостоил  даже
взглЯдом  лежащую  в  постели  и  охваченную  девственным  трепетом  молодую
костлЯвую  невесту, с неторопливым тщанием разделсЯ догола,  затем столь  же
аккуратно  облачилсЯ (будучи одного  с ней роста)  в  ее подвенечное платье,
которое,  как символ их союза, служанка оставила  красоватьсЯ на портновском
манекене,  и  вышел  наружу  через  дверь уборной. ‘  воды до Љармен донессЯ
свист, и, стоЯ у  окна в простынном саване меж  тем,  как тЯжкое предвидение
будущего  наваливалось  ей  на  плечи  и  пригибало  их книзу,  она  увидела
мерцающее  в лунном свете  свадебное платье и молодого гребца, увлекающего и
платье,  и  одетого  в  него  человека вдаль,  навстречу  тому, что  у  этих
загадочных существ зоветсЯ наслаждением.
     €сториЯ  костюмированной эскапады  Ђйриша, оставившего  мою  двоюродную
бабушку ‘ахару в холодных барханах не запЯтнанных кровью простынь, дошла  до
менЯ  вопреки  ее молчанию.  „аже в обычных  семьЯх  секреты  большей частью
выходЯт  наружу;  а в  нашем  далеко не обычном клане многое  из  того,  что
хранилось в  глубокой  тайне,  рано или  поздно писалось маслом по холсту  и
вывешивалось  на  стенах  галерей...  но  тогда, опЯть-таки,  возможно, весь
инцидент был выдумкой, семейной  легендой, сочиненной,  чтобы шокировать, но
не  слишком, чтобы сделать более  приемлемым - то  есть  более экзотическим,
более  <i>красивым</i>  - гомосексуализм Ђйриша?  €бо при  том, что Ђурора да  ѓама
впоследствии изобразила эту сцену - на ее холсте мужчина  в освещенном луной
платье сидит очень прЯмо, глЯдЯ на блестЯщий от пота обнаженный торс гребца,
- двойной портрет, несмотрЯ на всю богемную репутацию художницы,  вполне мог
быть  приукрашивающей  жизнь  фантазией, лишь в меру скандальной,  и историЯ
эта,  как она писалась красками и рассказывалась словами,  может быть, имела
единственной  целью набросить на  тайный  порок Ђйриша изЯщную вуаль, скрыть
член и задницу, кровь и  сперму, боЯзливую решительность  малорослого денди,
выискивающего крепких  телом  партнеров в кишащем  крысами порту,  восторг и
ужас покупных объЯтий, наслаждение на темных задворках и в бедных  лачугах с
плечистыми грузчиками, мускулистые  Ягодицы молодых велорикш  и  малокровные
губы базарных мальчишек;  ведь  она, эта историЯ,  умалчивала о  реальностЯх
капризной,  изобиловавшей  ссорами  и   весьма  далекой  от  верности  <i>amour
fou</i>******* - многолетней свЯзи Ђйриша с ночным гребцом, которого он окрестил
Џринцем   ѓенрихом-мореплавателем********...  короче,   она   показала   нам
принарЯженную  истину, быстренько отослала ее за кулисы и стыдливо  опустила
глаза.
     Ќет, господа. Ђвторитет картины  неоспорим. —то  бы ни  случилось потом
между ними тремЯ - о странной  близости на склоне лет между Џринцем ѓенрихом
и Љармен  да ѓамой будет рассказано  в  свой черед,  - эпизод  с подвенечным
платьем лежит у истоков всего.
     Ќагота  под присвоенным  свадебным  нарЯдом,  лицо  жениха  под  вуалью
невесты  - именно это соединЯет  мое  сердце с  памЯтью  о  моем чудаковатом
двоюродном дедушке. Њногое в нем мне противно; но в этом  царственно-женском
образе, в  котором многие у менЯ на родине (и не  только на родине) способны
увидеть только ущербность, Я вижу и отвагу, и величие - да, величие.
     -  Ќо если  это  не член  в  заднице,  - говорила о  жизни с  нелюбимым
дЯдюшкой  Ђйришем   моЯ  дорогаЯ  мама,   унаследовавшаЯ  от   своей  матери
бесстрашный Язык, - то, милый мой, уж точно кость в горле.

        x x x
     …сли мы хотим копать всерьез, если хотим добратьсЯ до корнЯ  всех наших
семейных  раздоров,  преждевременных  смертей,  попранных  любовей,  бешеных
страстей,  слабых  грудей,  соблазнов  власти  и  денег, наконец, еще  более
нравственно  сомнительных соблазнов и тайн  искусства  - не забудем же того,
кто заварил всю  кашу, кто первым покинул  свою естественную среду и утонул,
чьЯ смерть в пучине выбила чеку колеса, краеугольный камень, положила начало
постепенному упадку  семьи,  завершившемусЯ  моим  низвержением;  не забудем
”рансишку да ѓаму, покойного супруга ќпифании.
     „а, и ќпифаниЯ была когда-то  невестой.  Ћна происходила из старинного,
но сильно обедневшего торгового клана Њенезишей из Њангалуру. ќпифаниЯ  дала
немалую пищу зависти, когда  после  случайной встречи на свадьбе в  Љаликуте
отхватила самый  жирный кусок, - вопреки  всЯкой справедливости,  рассуждали
многие  разочарованные  мамаши,  ибо столь  богатому  человеку следовало  бы
погнушатьсЯ  тощими   банковскими  счетами,  поддельными  драгоценностЯми  и
дешевыми нарЯдами пришедшего в  безнадежный упадок семейства этой  маленькой
авантюристки.  ‚ начале столетиЯ на  нравах  супруги моего прадеда ”рансишку
она  поЯвилась   на   острове  Љабрал,  который   стал  первой   из  четырех
обособленных, змеиных, эдемско-преисподних приватных  ‚селенных той истории.
(‘алон моей  матери на Њалабар-хилле был второй из них; поднебесный сад отца
-  третьей;  диковиннаЯ цитадель  ‚аско Њиранды,  его  "ЊалаЯ  Ђльгамбра"  в
испанском  городке  Ѓененхели  была,  есть   и  останетсЯ  в  моем  рассказе
последней.) ’ам она увидела величественный старый лом в традиционном стиле с
восхитительной вЯзью внутренних двориков, с зацветшими водоемами и заросшими
травой  фонтанами,  с резными деревЯнными  круговыми  галереЯми,  с высокими
потолками комнат, образующих настоЯщий лабиринт, с крутой черепичной крышей.
Џодлинный  рай  длЯ  богатого  человека среди тропической  растительности  -
именно то,  что нужно, решила  про себЯ ќпифаниЯ, ибо, хотЯ  в девичестве ее
жизнь была относительно  скудной,  она всегда  считала,  что  имеет талант к
роскошеству.
     Ћднако в один прекрасный день, через несколько лет после рождениЯ двоих
сыновей, ”рансишку да ѓама привел в дом неприлично молодого и что-то слишком
обходительного французика,  некоего  арлЯ †аннере, считавшего  себЯ  гением
архитектуры, хотЯ ему  едва сравнЯлось двадцать  лет. ќпифаниЯ и  глазом  не
успела  моргнуть,  как  легковерный  муженек  подрЯдил  нахального  юнца  на
возведение даже не  одного, а сразу двух новых домов в ее драгоценных садах.
€  что за  безумные  вышли  строениЯ!  Ћдно  -  из  каменных  плит, странной
угловатой  формы, причем  сад проникал в интерьер настолько прихотливо,  что
иной  раз  трудно  было понЯть, снаружи  или внутри ты находишьсЯ, а мебель,
казалось, была предназначена длЯ больницы  или  уроков геометрии,  сЯдешь на
что-нибудь - и  непременно напорешьсЯ на  острый угол;  другое  -  карточный
домик из дерева и бумаги, "в Японском стиле", объЯснил архитектор охваченной
ужасом  ќпифании, чрезвычайно хрупкий и готовый вспыхнуть от малейшей искры,
с раздвижными пергаментными  ширмами вместо стен, где в комнатах можно  было
только стоЯть  на  коленЯх, потому  что  сидеть было не  на  чем,  где спать
следовало  укладыватьсЯ  на  расстеленные  по  полу тюфЯки,  подкладываЯ под
головы  деревЯнные  чурки,  <i>словно  мы  слуги  какие-нибудь</i>,  где  все  было
настолько  у  всех на виду и на  слуху, что,  как заметила однажды ќпифаниЯ,
"тут по  крайней мере всегда  знаешь, у  кого  из домашних  болит  живот,  -
стены-то в уборной из туалетной бумаги сделаны".
     Ќо это еще  полбеды;  куда хуже,  что, когда оба  сумасшедших дома были
готовы,  ”рансишку  частенько стало надоедать их роскошное  старое жилище, и
тогда он  за завтраком  хлопал  рукой по столу и объЯвлЯл, что  они едут "на
‚осток"  или  "на ‡апад", после  чего  домочадцам ничего не оставалось,  как
перебиратьсЯ со всем хозЯйством  и  скарбом в один  или другой архитектурный
каприз француза,  и  никакие  протесты  не помогали.  Џрожив  там  несколько
недель, они опЯть снимались с места.
     ”рансишку да  ѓама  не только оказалсЯ неспособен жить,  как  все люди,
оседлой  жизнью;  вдобавок, к ужасу ќпифании, он возомнил себЯ  покровителем
искусств.  Ћрды пьющих ром  и виски,  потреблЯющих  наркотики, возмутительно
одетых личностей  низкого  пошиба  начали совершать длительные набеги на оба
французских дома, наводнЯЯ их режущей слух музыкой, поэтическими марафонами,
обнаженными моделЯми, марихуанными окурками, карточной игрой  на всю  ночь и
прочими  проЯвлениЯми своего во всех отношениЯх  нетрадиционного  поведениЯ.
Ќаезжали заграничные художники и скульпторы, после которых оставались висеть
странные конструкции, шевелЯщиесЯ от легкого ветерка и напоминающие огромные
вешалки  длЯ одежды, да еще изображениЯ женщин-дьЯволиц  с обоими глазами по
одну сторону носа и гигантские холсты, где словно  случилась какаЯ-то беда с
красками, и все это безобразие ќпифаниЯ должна была терпеть на стенах комнат
и во двориках  своего милого  дома и каждый день на него  любоватьсЯ, словно
это невесть как красиво.
     -  Ћт  твоего  художества-убожества,  ”рансишку,  -  сказала  она  мужу
Ядовито, - Я скоро ослепну. Ќо никакие Яды на него не действовали.
     - ‘тарой красоты недостаточно,  - заЯвил он.  - ‘колько можно  строить,
жить, верить по  старинке? Њир сдвинулсЯ с места, и теперь красота проЯвлЯет
себЯ по-новому.
     ”рансишку обладал  героическими задатками,  был рожден длЯ  дерзаний  и
подвигов  и ладил с домашним укладом  не лучше  „он-Љихота. Џри  дьЯвольской
красоте он  был  адски  даровит и  на  крикетных  площадках,  которые  тогда
покрывали волокном кокосовой пальмы, демонстрировал коварную крученую подачу
слева  и   элегантный  прием  мЯча.  ‚  колледже  он   был  самым  блестЯщим
студентом-физиком  на  своем  курсе,   но   рано  осиротел  и  после  многих
размышлений решил пожертвовать  научной карьерой, исполнить семейный  долг и
войти  в  бизнес.  ‚озмужав,  ”рансишку  в  совершенстве   овладел   вековым
искусством  рода  да  ѓама  превращать  прЯности и орехи  в золото.  “  него
развилось тончайшее чутье на деньги, он мог повести носом и сказать, прибыль
ожидаетсЯ или убыток; но  при этом он был еще  и филантропом - давал  деньги
приютам длЯ сирот, открывал бесплатные  поликлиники, строил школы в деревнЯх
по  берегам  лагун,  финансировал  исследованиЯ болезней  кокосовой  пальмы,
защищал от  истреблениЯ  слонов,  что  водились в  горах над его плантациЯми
прЯностей, и учредил  ежегодный конкурс сказителей,  приурочив его к Ћнаму -
празднику урожаЯ.  ‘толь  щедрым потоком изливалась его благотворительность,
что ќпифаниЯ не раз ударЯлась в бесплодные причитаниЯ:
     - ’ы же так все по ветру пустишь, дети побиратьсЯ пойдут!  —то мы тогда
кушать будем - <i>антропологию?</i>
     Ћна билась с ним за каждую пЯдь и проиграла все битвы, кроме последней.
Џодлинный  прогрессист,  постоЯнно вперЯвший взор в будущее,  ”рансишку стал
последователем  сначала  Ѓертрана  ђассела  ("ђелигиЯ   и   наука"  и  "‚ера
свободного человека" - вот были две его безбожные Ѓиблии), затем - все более
и более  национально ориентированного ’еософского  общества,  возглавлЯемого
госпожой  Ђнни  Ѓезант. Ќе нужно забывать, что Љочин,  ’раванкур,  Њайсур  и
•айдарабад  формально не входили в Ѓританскую €ндию - это  были кнЯжества со
своими местными  махараджами.  Љочин,  к примеру,  по  уровню  образованиЯ и
грамотности намного  опережал  районы,  напрЯмую  управлЯвшиесЯ  британцами,
однако, скажем, в •айдарабаде существовало то, что  Ќеру называл "абсолютным
феодализмом",  а  в  ’раванкуре даже  €ндийский  национальный  конгресс  был
объЯвлен вне закона; но не будем смешивать (”рансишку не смешивал) видимость
и сущность; фиговый листок - он фиговый и есть. Љогда Ќеру  поднЯл в Њайсуре
национальный  флаг,  местные  (индийские)  власти,  едва он  покинул  город,
уничтожили не только  флаг, но и флагшток, лишь бы не прогневались  истинные
владыки... ‚скоре после того, как в тридцать восьмой день рождениЯ ”рансишку
началась перваЯ мироваЯ война, что-то у него внутри сдвинулось.
     - Ѓританцы должны уйти, - торжественно провозгласил он за обедом,  сидЯ
под портретами чопорных предков.
     - Ћ ѓосподи,  куда  они  уходЯт?  - забеспокоилась  ќпифаниЯ, не совсем
верно его понЯв. - Ќеужели в такое тЯжелое времЯ они бросЯт  нас на произвол
судьбы, на растерзание этому негодЯю ‚ильгельму?
     ’ут ”рансишку  взорвалсЯ - двенадцатилетний  Ђйриш  и одиннадцатилетний
Љамоинш так и приросли к стульЯм.
     - Ќас уже бросили на растерзание! - грохотал он. - Ќалоги удвоены! Ќаши
юноши гибнут  в британских мундирах! Ќациональное богатство вывозитсЯ - люди
голодают, а  британским томми  подавай  нашу муку, рис, джут и  кокосы. ЊенЯ
принуждают сбывать товар дешевле  себестоимости. Ћни опустошают наши недра -
забирают селитру, слюду, марганец. Љакого черта! Ѓомбейские богачи жируют, а
народ нищенствует.
     - ’ы задурил себе голову учеными книжками! - возмутилась ќпифаниЯ. - Њы
самые что ни на есть дети €мперии. Ѓританцы дали нам все, все - цивилизацию,
закон, порЯдок,  тебе мало? € прЯности твои,  которыми пропах весь дом,  они
покупают у  тебЯ  из милости, чтобы  твои дети  были сыты и одеты. ’ак зачем
нести околесицу и пачкать детские уши безбожной клеветой и изменой?
     Џосле  этого днЯ они мало что могли  друг другу сказать. Ђйриш  в  пику
отцу  взЯл  сторону  матери;  они  с   ќпифанией  стоЯли  за  Ђнглию,  Ѓога,
филистерство, традиции, тихую жизнь.  ”рансишку был  весь  - пыл и  энергиЯ,
поэтому Ђйриш  сделалсЯ  подчеркнуто  праздным  и  нарочно бесил  отца своим
ленивым роскошеством. (Џо  иным причинам Я в юности тоже отдал дань лени. Ќо
это  не  было никому  в пику  -просто  Я тщетно пыталсЯ противопоставить мою
медлительность ускоренному  бегу ‚ремени.  Ћб  этом тоже будет рассказано  в
надлежащем месте.) ‡ато ”рансишку нашел союзника в младшем сыне, Љамоинше  -
мальчик  заразилсЯ  от  него   идеЯми  национальной  независимости,  разума,
искусства, новизны и,  что  было  в ту  пору главным,  - протеста. ”рансишку
разделЯл тогдашнее  презрение Ќеру к  €ндийскому национальному  конгрессу  -
говорильне длЯ местных", - и Љамоинш вдумчиво соглашалсЯ.
     - Ђнни то, ѓанди се, - дразнила сына  ќпифаниЯ. - Ќеру, ’илак,  всЯ эта
банда с севера. „авай-давай, действуй! Џлюй на родную мать! ‚ тюрьму, видно,
решил угодить.
     ‚  1916 году  ”рансишку  да  ѓама  примкнул к  кампании  Ђнни  Ѓезант и
Ѓалгангадхара ’илака за самоуправление, присоединив  свой голос к требованию
учредить  в  €ндии  независимый парламент,  который определил бы  будущность
страны.   Љогда  госпожа  Ѓезант  попросила   его  создать  в   Љочине  ‹игу
самоуправлениЯ  и  у него хватило смелости включить  в нее, нарЯду с местной
буржуазией, портовых грузчиков, сборщиков чаЯ, базарных кули и рабочих с его
же собственных плантаций, ќпифаниЯ пришла в ужас.
     -  Њассы и классы в одном клубе! ‚от стыдоба-то!  ќтот  человек лишилсЯ
рассудка, - провозгласила она слабым голосом, обмахиваЯсь веером, после чего
подавленно умолкла.
     —ерез  несколько  дней  после  учреждениЯ  ‹иги  в  припортовом  районе
ќрнакулама*********  произошли  уличные  столкновениЯ;  несколько   десЯтков
воинственно  настроенных  членов  ‹иги  одолели  маленькое  легковооруженное
воинское подразделение и рассеЯли его, отобрав у солдат оружие. Ќа следующий
день  ‹ига  была  официально  запрещена, а за ”рансишку  да ѓамой  на остров
Љабрал пришел моторный катер, и его взЯли под арест.
     ‚ последующие полгода он то выходил из тюрьмы, то  снова в нее попадал,
чем снискал презрение старшего сына  и непреходЯщее восхищение младшего. „а,
герой, чего уж там. ќти периоды отсидки  и бешенаЯ политическаЯ деЯтельность
на свободе, когда, следуЯ указаниЯм ’илака, он во многих случаЯх сознательно
навлекал на себЯ арест, принесли ему  репутацию человека с будущим,  того, к
кому стоит присмотретьсЯ, за кем идут люди, - репутацию звезды.
     ‡везда может зайти за тучу;  у героЯ может зайти ум за разум; ”рансишку
да ѓама не исполнил своего предназначениЯ.

        x x x
     ‚ тюрьме у него нашлось времЯ длЯ работы, котораЯ погубила  его. Ќикому
не  удалось выЯснить, где, на какой  умственной  свалке  подобрал мой прадед
”рансишку "научную" теорию, котораЯ превратила его из потенциального героЯ в
посмешище всей  страны; так или  иначе, в те годы она чем дальше, тем больше
его  занимала,  постепенно оттеснЯЯ на  второй  план  даже идею национальной
независимости.  ‚озможно,  былой интерес к теоретической физике соединилсЯ у
него в  голове с  новыми  увлечениЯми: теософией  госпожи  Ѓезант,  призывом
Њахатмы  к  единению  населЯющих  €ндию  крайне  разношерстных  миллионов  и
характерными длЯ индийских интеллектуалов-модернистов того времени  поисками
некоего   внерелигиозного  определениЯ  духовной  жизни  и  такого  стертого
понЯтиЯ, как душа;  словом, в  конце 1916  года  ”рансишку отпечатал частным
образом  статью,  которую затем  разослал всем  ведущим научным  журналам  и
которую назвал "Љ  предварительной теории  трансформационных полей  сознаниЯ
(’Џ‘)".  ‚  ней  он выдвинул  гипотезу  о существовании  повсюду вокруг  нас
невидимых   "динамических    духовно-энергетических   сетей,    сходных    с
электромагнитными полЯми" и предположил, что эти "полЯ сознаниЯ" суть не что
иное,  как  хранилище  памЯти  людского  рода  -  как  практической,  так  и
нравственной - и  что  они представлЯют собой, по  сути дела, то  самое, что
джойсовский ‘тивен********** (в недавней публикации  журнала "ќгоист") желал
выковать в кузнице своей души, - извечно сущее сознание человечества.
     Ќа низшем уровне  своего воздействиЯ ’Џ‘ы  облегчают  процесс познаниЯ:
то, что где-либо кем-либо на ‡емле  уже познано,  становитсЯ тем самым легче
познаваемо  длЯ любого  другого человека в любом  другом месте; но  в статье
также  утверждалось, что  на  самом  высоком  уровне  - разумеетсЯ, наиболее
трудноуловимом - полЯ оказывают этическое воздействие, влиЯЯ на наш выбор  и
испытываЯ, в  свой черед, его влиЯние, укреплЯЯсь  от всЯкого  нравственного
решениЯ  и,  соответственно, слабеЯ от всЯкого  подлого  деЯниЯ; поэтому,  в
теории, переизбыток  дурных поступков  может непоправимо  нарушить структуру
полей  сознаниЯ,  и "человечество тогда  столкнетсЯ  с ужасающей реальностью
безнравственной  (и,  следовательно,   бессмысленной)  ‚селенной  вследствие
разрыва этической ткани, своего  рода страховочной сетки, котораЯ всегда нас
оберегала".
     ”актически  в статье  ”рансишку  хоть  с  какой-то  долей  убежденности
говорилось  лишь   о   низших,  познавательных  функциЯх  полей,  а  об   их
нравственной  роли упоминалось  в  порЯдке  предположениЯ  и  только в одном
сравнительно  коротком  пассаже. ’ем  не менее на  автора  обрушилась мощнаЯ
волна издевательств. ЊадрасскаЯ  газета "•инду"  в редакционной  статье  под
заголовком "ѓромы и  молнии добра и зла" высмеЯла  его  жесточайшим образом:
"ЏереживаниЯ  господина  да ѓамы  по  поводу  нашего  нравственного будущего
сродни  страхам какого-нибудь безумного метеоролога,  который  уверовал, что
наши поступки  влиЯют на погоду и что если мы будем вести себЯ плохо, то нас
ожидают беспрерывные грозы и  ураганы". Ђвтор сатирической колонки в "Ѓомбей
кроникл"  под  псевдонимом  "Љусака"  (главный  редактор  газеты   •орниман,
си