обностей и  конкретных
деталей Языку ‚. Ќабокова. (‚прочем, и сами подробности, интересные длЯ этих
двух авторов, можно было бы сравнить между собой.)


     <img src=miheev_platonov_8.jpg>
     €лл. 8. Џ.”. Љлиментов (отец писателЯ)

        VI. Џортрет человека

     <i>"‘реду профессиональных  литераторов избегает.  Ќепрочные  и  не  очень
дружеские отношениЯ поддерживает с небольшим кругом писателей.  ’ем не менее
среди писателей популЯрен и очень высоко оцениваетсЯ как мастер... "</i>

     ‘обственно  описаниЯ   лица,  в  обычном,  принЯтом  длЯ  литературного
произведениЯ смысле, Џлатонов как  будто избегает. ‚место этого почти каждый
его герой это или "<i>человек со среднерусским лицом"</i> (—), или же у него лицо -
"<i>никакое, не запоминающеесЯ"</i>, с чертами, "<i>стершимисЯ о революцию"</i>. Ќапример,
—епурный выглЯдит  как "<i>монголец  на  лицо",</i>  сам себЯ,  да и  все,  как  он
говорит, называют его  "<i>чевенгурским Японцем</i>":  важна, видимо,  не  точность
национального определениЯ,  а скорее просвечивающее евразийство и азиатчина;
кроме  того, он невысок  ростом  и "<i>со слабым носом на лице"</i> (—). Џод  стать
—епурному и  Љопенкин: "<i>малого роста, худой и с глазами без внимательности в
них"</i>  (—).  €сследовательница Ђ. ’ески  замечает,  что  другой  платоновский
герой,  ‚ощев,  поЯвлЯетсЯ в "Љотловане"  как индивидуальность, но  никакого
описаниЯ его  внешности или свойств характера не приводитсЯ. Ћн  даетсЯ нам,
как все персонажи повести, освобожденным  от человеческого тела или мозга, и
нет ничего в их  мыслЯх, что  могло бы отличить одного от другого.  Џлатонов
настаивает на точке зрениЯ, что внешность не важна ему  как художнику и  что
стремитсЯ  он  показать  вовсе   не   ее,  а  что-то  другое,  внутреннее  и
внеположенное по отношению к  ней.  •отЯ,  казалось  бы,  что  же еще  можно
описывать,   кроме    внешности,   при   том   специфическом,    максимально
"незаинтересованном" (но это не значит поверхностном) взглЯде, которым автор
пользуетсЯ  длЯ  ведениЯ повествованиЯ с  особой позиции повествователЯ  как
"<i>евнуха  души"  человека</i>?  ’аким  образом,  на  лицах  всех  без  исключениЯ
платоновских  героев  проступает  прототипическое  сходство,  некий  человек
вообще  -  средний,  массовый, приблизительный. ‡десь оказываетсЯ  почти  не
важно, кто именно  перед  нами  - ‚ощев  ли  (из "Љотлована") или  Ђлександр
„ванов (из "—евенгура"), Џрушевский или ‘ербинов, дочь владельца  кафельного
завода ћлиЯ или  же девушка-учительница ‘онЯ Њандрова  (она же  потом еще  и
<i>женщина-аристократка</i> ‘офьЯ Ђлександровна, в глазах ‘ербинова).
     €  еще  при чтении  Џлатонова  почему-то сразу  всплывают перед глазами
полотна Џавла ”илоноваи лица его  героев - усредненные, как бы  сделанные из
единого материала, который будто только и важен сам по себе, безотносительно
к конкретной  личности,  на  которую  истрачен.  Џлатонова  с ”илоновым  уже
сближали и раньше: ведь,  действительно, у них обоих как бы "все оказываютсЯ
вовлеченными  в  насилие и  делЯт  ответственность за  страданиЯ, болезни  и
смерть людей". ‹ица и тела героев обоих художников,  изнуренные, измученные,
исковерканные  жизнью,  с застывшими  следами пережитого  горЯ, с  морщинами
натруженного   работой  тела,  более  значимы  длЯ   авторов,  чем   внешнЯЯ
красивость. ќтим они, может быть, и дороги своим создателЯм. ”илонов называл
свой  метод  <i>"аналитической  сделанностью",</i> предполагаЯ,  что идЯ всегда  от
частного к общему, художник сможет воссоздать в  конечном синтезе на полотне
любой предмет или  Явление,  за изучение  которого  он беретсЯ.  –ентральной
составлЯющей внутри движущей  ими обоими  мифологии, кажетсЯ, можно  считать
следующий сформулированный одним из них принцип:
     <i>"џ  могу  делать любую форму любой формой и любой цвет  любым цветом, а
произведение  искусства есть любаЯ вещь, сделаннаЯ с  максимумом  напрЯжениЯ
аналитической сделанности".</i>
     Ќо кроме  того,  в  лице  каждого  платоновского  персонажа  проступает
автопортретное сходство. Љак будто  красок хронически  не  хватает, и  почти
всЯкий  раз  герой  -  &lt;наскоро, в спешке?  или  ради какой-то непонЯтной
экономии  вещества?&gt; срисовываетсЯ автором с самого себЯ. …сли сравнивать
все-таки имеющиесЯ описаниЯ лиц героев с тем, каким видели  самого Џлатонова
современники,  то  "автопортретность"  становитсЯ  очевидной.  Ќо  все,  что
говоритсЯ о внешности одного героЯ  (например, о бывшем красноармейце Ќиките
”ирсове в "ђеке Џотудани") применимо  практически к любому другому,  и почти
всегда  это  походит  на самоописание (всмотримсЯ  тут снова  в платоновские
фотографии):
     <i>"ќто  был  человек  лет  двадцати  пЯти от  роду,  со скромным, как  бы</i>
<b><i>постоЯнно опечаленным лицом</i></b><i>..."</i> (ђЏ).
     Ђ вот „ванов во времЯ партийного  собраниЯ присматриваетсЯ к ѓопнеру, -
к
     <i>"пожилому   и   сухожильному   человеку,   почти   целиком   съеденному
сорокалетней работой;  его нос, скульЯ  и ушные  мочки так  туго  обтЯнулись
кожей, что  человека, смотревшего  на  ѓопнера, забирал нервный  зуд.  [...]
„олгаЯ работа жадно съедала и съела тело ѓопнера - осталось то, что в могиле
долго  лежит:  кость  да  волос;  жизнь его,</i>  <b><i>утрачиваЯ  всЯкие  вожделениЯ</i></b><i>,
подсушеннаЯ  утюгом труда, сжалась в одно  сосредоточенное сознание, которое
засветило глаза ѓопнера позднею страстью голого ума"</i> (—).
     Џозже „ванов видит того же ѓопнера спЯщим:
     <i>"...„ыхание его было так слабо  и жалко  во сне, что  „ванов  подошел к
нему и  боЯлсЯ,  как  бы не кончилась  жизнь в  человеке. [...] ‚идно  было,
насколько хрупок, беззащитен и  доверчив  этот человек, а все-таки его тоже,
наверное, кто-нибудь бил, мучил, обманывал,  и ненавидел; а он и так еле жив
и его дыхание  во сне почти замирает. Ќикто  не смотрит на спЯщих  людей, но
только  у  них  бывают  настоЯщие  любимые лица; наЯву  же  лицо у  человека
искажаетсЯ памЯтью, чувством и нуждой"</i> (—).
     Ќа  мой  взглЯд,  тут  нам, читателЯм,  загадана определеннаЯ  загадка.
Џлатоновым намеренно оставлена неопределенность - не Ясно, что хотел сказать
автор: то ли и в самом деле, <b>любимые</b>, то ли во сне лица бывают по-настоЯщему
<b>любЯщие?</b> Ќо если любимыми, то кем? Њожет быть, только спЯщих и следовало бы,
по-настоЯщему, любить или только их лица,  как  бы остановленные и застывшие
во сне, мы и оказываемсЯ в состоЯнии любить? €ли только  во сне они, спЯщие,
и  любЯт нас по-настоЯщему? ‘обственно,  формально  загвоздка тут в том, как
истолковать слово  <i>настоЯщие</i>.  ‚  зависимости от  этого  возможны  следующие
прочтениЯ:
     а) &lt;только у  спЯщих  бывают такие  лица,  которые  мы  в  состоЯнии
по-настоЯщему любить / которые только и достойны нашей главной, единственной
любви&gt; или же
     б)  &lt;только  у  спЯщих  бывают  лица,  в  которых  становитсЯ  видна
(просвечивает)  их  любовь  к  нам,  т.е.  бескорыстное,  незаинтересованное
чувство,  а  наЯву,  в  отличие  от  этого,  лицо  искажаетсЯ   посторонними
чувствами, сиюминутной нуждой или какой-то конкретной заинтересованностью, и
любовь оказываетсЯ уже неуловима&gt;.
     ‚ пользу  последнего  прочтениЯ,  трансформированного  по  сравнению  с
"буквой" того, что вроде бы сказано в самом тексте,  говорит напрашивающийсЯ
параллелизм, паронимиЯ: <i>сп-Ящ-их = насто-Ящ-ие люб-Ящ-ие</i>.
     ѓерои Џлатонова,  да  и сам повествователь частенько тайно разглЯдывают
спЯщих, словно ожидаЯ  какого-то откровениЯ (желаЯ <i>увидеть неизвестное</i>),  но
на них вместо одухотворенных лиц, по большей части, глЯдЯт просто незнакомые
или даже мертвые лица (известно, что сон метафорически близок к смерти):
     <i>"Џрушевский еще раз подошел  к стене барака, согнувшись, поглЯдел по ту
сторону на ближнего спЯщего, чтобы</i> <b><i>заметить на нем что-нибудь  неизвестное в
жизни</i></b><i>; но там мало было видно, потому что в  ночной лампе иссЯкал керосин, и
слышалось одно медленное, западающее дыхание"</i> (Љ).
     Ђ  вот „ванов на собрании рассматривает уже —епурного,  не  знаЯ еще ни
его самого, ни о  его  главном  достоЯнии  - городе  —евенгуре, окончательно
вступившем (под его руководством) в коммунизм:
     <i>"Џартийные люди не  походили друг на друга - в каждом лице  было</i><b> <i>что-то
самодельное</i></b><i>, словно человек добыл себЯ откуда-то своими одинокими силами. €з
тысЯчи  можно  отличить  такое  лицо -  откровенное,  омраченное  постоЯнным
напрЯжением и немного недоверчивое. Ѓелые в свое времЯ безошибочно угадывали
таких  особенных  самодельных  людей  и  уничтожали  их  с  тем  болезненным
неистовством,  с каким  нормальные дети  бьют уродов и животных: с испугом и
сладострастным наслаждением"</i> (—).
     ‡десь Џлатонов, с теперешней нашей  точки зрениЯ, конечно же,  "грузит"
нам идеологию: почему  уничтожали  уродов именно "<i>белые</i>"?  - с  точки зрениЯ
самих "<i>белых</i>",  они  били, конечно,  выродков. Ђвтор  использует  удобный  в
идеологическом отношении штамп. Ќо ведь  более  интересно  Џлатонову  всегда
именно отличное от общепринЯтого, отступающее от нормы, а здесь он как будто
вполне остаетсЯ в ее пределах. Ќо с  другой стороны, отождествление "белые -
дети нормальные" наталкивает на мысль: "красные - ненормальные"?
     ‚   любом   случае    характерным   длЯ   Џлатонова    ЯвлЯетсЯ   мотив
"отличительности"  лиц тех героев, которым он сочувствует. ќто парадоксально
уживаетсЯ  с  ранее  отмеченной  принципиальной неважностью, безразличием  к
деталЯм внешности,  а вторит этому мотив "<i>самодельности</i>" (почти  филоновской
"сделанности")  и лица,  и самого  человека. “местным  представлЯетсЯ  также
привести следующую фиксацию Џлатоновым своего переживаниЯ - доходЯщего почти
до болезненности, как мы увидим, (из записной книжки):
     <i>"Љогда  Я  вижу в трамвае человека, похожего на менЯ, Я выхожу вон. # џ
не смотрюсь никогда в зеркало, и у менЯ нет фотографий. # …сли Я замечу, что
человек говорит</i> <b><i>те же самые  слова,</i></b>  <i>что и  Я, или у него интонациЯ в голосе
похожа на мою, у менЯ начинаетсЯ тошнота".</i>
     ‘опоставим  это  со  следующим  отрывком  из  "—евенгура",   где  ‘офьЯ
Ђлександровна показывает  ‘имону ‘ербинову фотографию „ванова. ’ут напротив,
подчеркиваетсЯ  неотличимость  и   <i>неотличительность</i>  лица  героЯ.  Џортреты
платоновских   героев   как   бы  должны   быть  именно  такими   -   внешне
незапоминающимисЯ. ‘ам автор  намеренно  устраивает  так, чтобы  мы не могли
отличить их друг от друга. ‚се они как бы смазаны, на одно лицо:
     <i>"‘офьЯ  Ђлександровна глЯдела на  фотографию. ’ам был изображен человек
лет двадцати пЯти с запавшими,  словно мертвыми глазами, похожими на усталых
сторожей; остальное  же  лицо его,  отвернувшись, уже нельзЯ было запомнить.
‘ербинову  показалось,  что этот человек думает две мысли сразу и в обеих не
находит  утешениЯ,  поэтому  такое  лицо  не  имеет остановки  в  покое и не
запоминаетсЯ.</i>
     <i>-   Ћн   не   интересный,   -   заметила  равнодушие   ‘ербинова  ‘офьЯ
Ђлександровна. - ‡ато  с ним так легко  водитьсЯ! Ћн чувствует свою веру,  и
другие  от него успокаиваютсЯ.  …сли бы таких  было  много на свете, женщины
редко выходили бы замуж"</i> (—).
     ђазве  не примечательно, что  даже  по такому скупо очерченному, крайне
нехарактерному изображению на фотографии, и  увиденному-то всего  лишь  один
раз, за чаем у новой знакомой, ‘ербинов позднее, уже оказавшись в —евенгуре,
сразу узнает ‘ашу „ванова!
     Љазалось бы,  как  же так? ‘  одной стороны, в  словесных  портретах  -
полное  "усреднение" и неразличение лиц героев, а применительно к себе или к
любому  сколько-нибудь  дорогому,  "сокровенному"  персонажу   вдруг   такаЯ
повышеннаЯ  требовательность,  такое нежелание ни на кого  и ни  на что быть
похожим? Џо-моему, выраженные здесь идеи, как это ни странно, дополнЯют друг
друга. Џлатонов  верен себе:  внешний облик ему не важен  именно потому, что
слишком  беден  длЯ передачи внутренних отличий,  отличий  <b>менЯ</b>  от <b>другого</b>.
Ћписание  чего-то  типичного  длЯ литературы,  к  примеру,  красоты  чьих-то
женских глаз  или ножек ЯвлЯетсЯ слишком "дешевым" длЯ Џлатонова приемом, он
сознательно  не хочет  вписыватьсЯ с его помощью  в  контекст, не хочет себе
позволить  чужими инструментами  играть на переживаниЯх читателЯ. …му претит
или  даже, как  будто,  прЯмо  постыдна всЯкаЯ  литературно  гарантированнаЯ
правильность  в  описании  внешности  (исключаЯ  описание  уродств и  вообще
некрасивого  -  как  раз  длЯ  них  он  делает  исключение:  можно было  бы,
основываЯсь  на  этом,  считать его последователем эстетики  авангарда).  Џо
Џлатонову,  достойно  писательского ремесла  описывать  лишь внутреннюю суть
ЯвлениЯ - ту предельную ("аналитическую", как назвал ее ”илонов) реальность,
которую нельзЯ увидеть обычным  зрением. „лЯ этого  и служат  его постоЯнные
переосмыслениЯ обычных Языковых выражений и загадывание читателю загадок.
     Џри этом  двойственность  описаниЯ,  ведущегосЯ  как бы  одновременно с
противоположных точек зрениЯ, скрывает за собой область повышенного интереса
Џлатонова - внешность совсем не <b>не важна</b> длЯ  него,  как можно было подумать
вначале, и он отказываетсЯ от  ее традиционного описаниЯ не просто длЯ того,
чтобы  как-то выделитьсЯ, но именно из-за особой стыдливости,  своеобразного
"воздержаниЯ" и  неприЯтиЯ заштампованного и  лживого, с  его  точки зрениЯ,
Языка  описаниЯ  человека  -  в  качестве  стандартного  объекта  применениЯ
литературного ремесла. ‚ этом, как  почти во всех заветных  мыслЯх, Џлатонов
доходит  до  крайностей  и  парадоксов. Љрасота  человеческого  тела как  бы
"снимаетсЯ" - через уродство.
     “же  простое  проЯвление  чувств  у  героев  Џлатонова  носит  характер
парадокса: когда видитсЯ одно,  на самом деле это  означает,  разъЯснЯет нам
Џлатонов, нечто совсем другое:
     <i>"ѓопнер с серьезной заботой посмотрел на „ванова -  он редко улыбалсЯ и</i>
<b><i>в моменты сочувствиЯ делалсЯ еще  более угрюмым</i></b><i>:  он  боЯлсЯ потерЯть  того,
кому сочувствует, и этот его ужас был виден как угрюмость"</i> (—).
     Њотив  "сокращенности"  и уродства человеческого тела, столь важный длЯ
Џлатонова,  вплетаетсЯ  в  противопоставление   бодрствованиЯ,   как   жизни
сознаниЯ,   с  одной   стороны,   и   сна,  как  жизни  чувства  и   царства
бессознательного, с  другой.  ’ут  и оказываетсЯ,  что только во сне у людей
бывают  <i>"настоЯщие любимые лица",</i>  а  то, что предстает  при  свете днЯ (что
остаетсЯ    от    настоЯщего    в    человеке)    -    всегда    неистинное,
усредненно-статистическое  и  потому  подверженное искажениЯм.  Џоследнее  в
физическом плане  воплощаетсЯ  в образе платоновского калеки,  человеческого
обрубка,  урода  и  недо-человека, (инвалид †ачев  и тоскующий <i>"почерневший,
обгорелый"</i> медведь-молотобоец в "Љотловане",  горбун Љондаев в  "—евенгуре",
Ђльберт ‹ихтенберг  в  "Њусорном ветре",  который варит  суп из  собственной
ноги, девочка Ѓезручка  в платоновской переработке русской сказки  и многие,
многие другие герои).  …сли пойти еще дальше, эта же идеЯ воплощаетсЯ в  том
изуродованном, как бы самого себЯ насилующем  Языке, на котором  изъЯснЯютсЯ
почти   все  платоновские   персонажи  (и  вынужден  говорить,  за   редкими
исключениЯми,   сам   платоновский   повествователь).    …сли   истерзанное,
изуродованное прошлой  жизнью  тело -  это  как  бы  платоновскаЯ  стыдливаЯ
замена,  преодоление  "слишком  роскошного",   телесного  и  чувственного  в
человеке, то  самооскопленный,  юродствующий, подчеркнуто  некрасивый Язык -
это как бы  уже платоновскаЯ сублимациЯ ментального плана,  то, во что автор
намеренно  загонЯет  свою  и  нашу  мысль.  ’акие  преобразованиЯ,  согласно
Џлатонову, и сводЯт, в идеале, человека к "человеку разумному", или к голому
интеллекту,  содрав  с него "<i>наружную кожу"</i>  -  кожу  (животного)  <i>чувства</i> и
несовершенной  пока <i>души,</i> обнажаЯ  в  нем  то, ради  чего за  него еще стоит
боротьсЯ - <i>сознание</i> (об этом подробнее ниже, в главе про ум и чувство).
     Џлатоновское    описание   внешности   человека   -   что-то   мЯмлЯщее
скороговоркой,  как  и  сами  тела его  героев, уменьшенные,  сокращенные  и
максимально "стушевавшиесЯ". ‚от в рассказе "ђека Џотудань" возвратившийсЯ с
войны сын, Ќикита, видит через окно избы своего отца:
     <i>"‘тарый,  худой человек  был сейчас в подштанниках, от  долгой носки  и
стирки они сели и  сузились, поэтому приходились ему только до колен.  [...]
Џотом он побежал,</i> <b><i>небольшой и тощий, как мальчик</i></b><i>, кругом через сени и двор -
отворЯть запертую калитку".</i>
     €знуренность  работой и "истраченность" жизнью делает  из  чевенгурских
"<i>прочих"</i> каких-то просто не-людей:
     <i>"...‘лишком большой труд и мучение жизни сделало их лица нерусскими."</i>
     ’о  есть  по  рождению  они,  может  быть,  русские,  но  прожив  жизнь
становЯтсЯ   уже  -  неизвестно  кто.  (….  џблоков  заметил,  что  по  сути
определение - <i>нерусские</i> лица - значит то же, что в  другом месте "—евенгура"
- <i>международные</i> лица.) ‚ крайнем  случае, внешность героЯ может описыватьсЯ,
но скорее как нечто странное, отталкивающее, ненормальное, во всЯком случае,
не привлекающее к себе:
     <i>"...‚ теле ‹уЯ действительно не было единства строЯ  и организованности
- была какаЯ-то</i> <b><i>неувЯзка членов</i></b> <i>и конечностей, которые выросли изнутри его с
распущенностью ветвей и вЯзкой крепостью древесины"</i> (—).
     …ще один шаг, и такое описание станет  близко кафкианскому ужасу  перед
собственным телом. ‚от запись из дневника ‘ербинова:
     <i>"—еловек - это не смысл, а  тело, полное</i> <b><i>страстных сухожилий</i></b><i>, ущелий  с
кровью, холмов, отверстий, наслаждений и забвениЯ..."</i>.
     ЌастоЯщие портретные черты в описании героев Џлатонова поЯвлЯютсЯ,  как
правило,  именно  тогда,  когда  описываютсЯ  деформации и  уродства,  когда
внутреннЯЯ  ущербность  в  человеке высвечивает наружу  (в этом можно видеть
"гоголевское" наследие, во всЯком случае, то, за что ѓоголЯ  судили ђозанов,
Ѓелый, Џереверзев и другие; но  это  скорее уже не портрет, а маска, пародиЯ
описаниЯ):
     <i>"...“  калеки  не было ног - одной совсем, а  вместо другой  находилась
деревЯннаЯ  приставка;  держалсЯ  изувеченный  опорой  костылей  и подсобным
напрЯжением деревЯнного отростка правой отсеченной ноги"</i> (Љ).
     <i>"Њолодого человека</i> [ЏрокофиЯ „ванова] <i>Љопенкин сразу признал за хищника
- черные непрозрачные глаза, на лице  виден старый экономический ум, а среди
лица имелсЯ</i> <b><i>отверзтый, ощущающий и постыдный нос</i></b> <i>- у честных коммунистов нос
лаптем и глаза от доверчивости серые и более родственные"</i> (—).
     Џоследний отрывок  перекликаетсЯ  -  по  контрасту  -  с описанием ‘аши
„ванова, увиденного  глазами лесничего,  <i>лесного  надзирателЯ</i>.  ’от поначалу
пугаетсЯ приехавшего к нему гостЯ, однако потом успокаиваетсЯ:
     <i>"Ќо общее  лицо „ванова и его часто останавливающиесЯ глаза успокаивали
надзирателЯ"</i> (—).
     Џричастие тут так и  остаетсЯ с незаполненной  валентностью: на  чем же
останавливались   глаза  „ванова?  (<i>—асто   останавливающиесЯ</i>  глаза   можно
воспринимать  как  сочетание,   отсылающее  к  своему  антониму,   именно  к
"бегающему взглЯду" у его брата ЏрокофиЯ).
     џзык,  которым  говорЯт все платоновские герои, - намеренно  некрасиваЯ
смесь  канцелЯрского жаргона,  советских лозунгов (безграмотных, сработанных
<i>вмах</i>,  с плеча) и  каких-то  непомерно напыщенных библеизмов, по-платоновски
приправлЯемаЯ Яркими,  раздражающими глаз и ухо натуралистическими деталЯми,
которые никогда  не  были  стандартным объектом литературы (за  исключением,
разве что, ђабле, поэтики футуристов и постмодернистов):
     <i>"[‘ербинов]   чувствовал   слабый</i>  <b><i>запах   пота   из   подмышек</i></b>   <i>‘офьи
Ђлександровны и хотел обсасывать ртом те жесткие  волосы, испорченные потом"</i>
(—).
     „аже  в любовной сцене  герой  (и наблюдающий  за  ним  повествователь)
изъЯснЯютсЯ  с  помощью  того  же  искусственного,  выморочного  Языка.  ‚от
‘ербинов в первый раз видит ‘офью Ђлександровну, в трамвае:
     <i>"Ќа женщине было одето хорошее летнее пальто и шерстЯное чистое платье,
одежда покрывала неизвестную уютную жизнь ее тела - вероЯтно, рабочего тела,
ибо женщина не имела</i><b> <i>ожиревших пышных форм</i></b><i>, - она  была даже изЯщна и совсем
лишена обычной</i><b> <i>сладострастной привлекательности</i></b><i>"</i> (—).
     ’акаЯ   наивнаЯ   отстраненность,   пожалуй,   в  чем-то  совпадает   с
отстраненностью   зощенковского  сказа,  хотЯ  Џлатонов,  как   правило,  не
пользуетсЯ сказом, его Язык  этим словом и не  назовешь.  Љрайним выражением
установки  на  антиэстетическое у Џлатонова может быть то, что его герой как
бы  на глазах  начинает  распадатьсЯ: вспомним тут и <i>разлагающийсЯ ум</i> ‘имона
‘ербинова, или, например, <i>неизвестного мужика,</i> …лисеЯ, в "Љотловане":
     <i>"ѓромадный, опухший от  ветра и горЯ голый человек... постоЯнно забывал
помнить про себЯ и свои заботы: то ли он утомилсЯ, или же</i>  <b><i>умирал  по мелким
частЯм</i></b> <i>на ходу жизни"</i> (Љ).
     ЌастоЯщий,   красивый  и   уже  неподдельно-личный  платоновский   Язык
прорываетсЯ только в редкие минуты, он  звучит как из инобытиЯ, из какого-то
забытьЯ  его  героев,  в  состоЯнии   сна  кого-то  из  них   (или   же  сам
повествователь, забывшись, обмолвливаетсЯ,  наконец, "истинным" словом): это
уже  Язык  бессознательного  или   подсознаниЯ,  ведь,  как  признано  самим
Џлатоновым,
     <i>"обыкновенно слесарь</i> <b><i>хорошо разговаривает, когда напьетсЯ</i></b><i>"</i> (—).
     €з-за   такой   стыдливости,   проЯвлЯющей  себЯ   в   отталкивании  от
литературных канонов,  у Џлатонова часто происходит  перенесение внутреннего
состоЯниЯ героЯ  на более  внешнее и как будто объектное описание природы. ‚
отличие от человека, природе, по Џлатонову, не зазорно обладать и душой (это
приемлемаЯ длЯ автора метонимиЯ):
     <i>"‘тепь  стала невидимой,  и горела только  точка огнЯ в кирпичном доме,
как единственнаЯ защита от врага  и  сомнений. †еев пошел туда  по</i> <b><i>умолкшей,
ослабевшей от тьмы траве</i></b> <i>и увидел на завалинке бессонного —епурного"</i> (—).
     <i>"—епурный  рассеЯнно  пробралсЯ  в камыш  и  нарвал</i>  <b><i>бледного,  ночного
немощного света цветов</i></b><i>"</i> (—).
     "[ѓопнер с „вановым] <i>сели на  порог  дома. €з зала было распахнуто окно
длЯ воздуха, и все  слова слышались оттуда. ‹ишь</i> <b><i>ночь ничего не произносила</i></b><i>,
она  бережно несла свои цветущие звезды над пустыми и темными местами земли"</i>
(—).
     ‘ лицом человеческим у Џлатонова делаетсЯ  вообще что-то невообразимое.
Ќикто из любЯщих просто не способен описать (и,  значит, собственно  говорЯ,
не может увидеть, разглЯдеть) лицо  любимого. „а  и  собственные  черты  лиц
вытеснены  из  сознаниЯ героев,  они  неважны, их  как будто вовсе нет.  ’ак
смотрит на себЯ, например, муж ”роси (из рассказа "”ро"), который
     <i>"собой не интересовалсЯ и</i> <b><i>не верил в значение своего лица</i></b><i>".</i>
     ’ак  же и  Љопенкин, когда ищет „ванова  в  деревне,  не  может описать
встреченной повитухе, как выглЯдит его товарищ:
     - <i>"’ы  вот что, баба: нынче сюда один малый  без шапки прискакал - жена
его никак не разродитсЯ, - он тебЯ,  должно, ищет, а  ты пробежи-ка по хатам
да поспроси, он здесь где-нибудь. Џотом мне придешь скажешь! ‘лыхала?!</i>
     <i>- •удощавенький такой? ‚ сатинетовой рубашке? - узнавала повитуха.</i>
     <i>Љопенкин  вспоминал-вспоминал и не мог сказать. ‚се люди длЯ него имели
лишь два лица: свои и чужие. ‘вои имели глаза  голубые, а чужие - чаще всего
черные и карие, офицерские и бандитские;</i> <b><i>дальше Љопенкин не вглЯдывалсЯ</i></b><i>.</i>
     <i>- Ћн! - согласилсЯ Љопенкин. - ‚ сатинетовой рубашке и в штанах"</i> (—).
     —тобы как-то описать, охарактеризовать собеседника или просто длЯ того,
чтобы  сосредоточитьсЯ, обратить внимание на него ("учесть" его  внешность),
платоновский персонаж  должен  произвести  над  собой  насилие,  а значит  -
проЯвить  неискренность.  ‚от, например,  "<i>неизвестный  старичок"</i>,  которого
встречает —иклин:
     <i>"Ђ  ты-то   сам  кто  же  будешь?  -  спросил  старик,  складываЯ</i>   <b><i>длЯ
внимательного выражениЯ</i></b> <i>свое чтущее лицо"</i> (Љ).
     ’аким образом, как будто получаетсЯ, что в обычном состоЯнии лицо  само
собой  должно   принимать  "невнимательное"   (обращенное  на  самого  себЯ,
вовнутрь?) выражение, но при общении с собеседником его необходимо приводить
в   какое-то  неестественное   состоЯние  <i>вниманиЯ</i>  (к  собственной  выгоде,
ожидаемой от общениЯ?). Ќе то же  ли самое здесь имеетсЯ в  виду изначальное
невнимание  к  себе и к собственной пользе, которое  в пределе,  в состоЯнии
сна, и прочитываетсЯ на - "<i>настоЯщи</i>[х] <i>любимы</i>[х] <i>лица</i>[х]"?
     Ћтказ от  характерных  черт  в  описании внешности близок по функции  к
двоению платоновских персонажей и к  постоЯнно подчеркиваемой их "<i>не слишком
большой  привЯзанности"</i>  к  реальности  и  к  собственной  пользе,  к  часто
повторЯющемусЯ  у них  ощущению себЯ в  мире как  посторонних,  потерЯнных и
<i>чужих</i>:
     <i>"Ђлександр  „ванов</i>  <b><i>не  слишком  глубоко   любил  самого  себЯ</i></b><i>,   чтобы
добиватьсЯ  длЯ своей личной жизни  коммунизма,  но он шел вперед  со всеми,
потому что все  шли и страшно  было остатьсЯ одному, он хотел быть с людьми,
потому  что у него не было отца и своего семейства. [...] „ванов любил отца,
Љопенкина, —епурного  и многих  прочих  за то, что они все подобно  его отцу
погибнут от нетерпениЯ жизни, а он останетсЯ один среди чужих"</i> (—).
     Њотивы  затерЯнности в мире, утраты целого, лишенности <i>общего смысла</i>, а
также  сохранениЯ  любыми  путЯми  целости  и  цельности  -  один  из  самых
устойчивых  и  постоЯнных в  платоновском  мире.  ѓлавные герои  то  и  дело
выпадают  из потока  жизни (из "<i>всеобщего  существованиЯ"</i>,  как  ‚ощев)  или
пытаютсЯ осознать и взглЯнуть на себЯ чьими-то чужими глазами, отстранитьсЯ,
раздвоитьсЯ (как „ванов).  ‚  этом их  врожденнаЯ,  так  сказать,  "душевнаЯ
евнухоидность":
     <i>"„ванов  ложилсЯ  спать с  сожалением,  ему  казалось,  что  он  прожил
сегоднЯшний день зрЯ, он совестилсЯ про себЯ этой внезапно наступившей скуки
жизни. ‚чера ему было  лучше, хотЯ вчера приехала  из деревни ‘онЯ, взЯла  в
узелок  остаток  своих вещей на старой квартире и ушла неизвестно куда. ‘аше
она постучала в окно, попрощалась рукой, а он вышел наружу, но ее уже  нигде
не было видно. € вчера ‘аша до вечера думал о ней и тем существовал, а нынче
он</i> <b><i>забыл, чем ему надо жить</i></b><i>, и не мог спать"</i> (—).
     …ще  два  отрывка, из самого начала "—евенгура", демонстрируют  чужесть
взглЯдам  платоновских  героев  собственной  внешности (отчуждение <i>от  самих
себЯ</i>) при сочувствии их всему окружающему:
     <i>"ЉончалсЯ  февраль, уже  обнажались  бровки  на канавах  с прошлогодней
травой, и  на них  глЯдел  ‘аша, словно на сотворение земли. Ћн</i> <b><i>сочувствовал
поЯвлению  мертвой  травы</i></b> <i>и рассматривал  ее с  таким  прилежным  вниманием,
какого не имел по отношению к себе".</i>
     <i>"Ћн до теплокровности мог ощутить чужую отдаленную жизнь, а</i> <b><i>самого себЯ
воображал с  трудом</i></b><i>.  Ћ  себе  он  только думал, а постороннее чувствовал  с
впечатлительностью личной  жизни  и не  видел, чтобы  у кого-нибудь это было
иначе."</i>

     ‘тыдливый  отказ   от  традиционных   средств  словесного   изображениЯ
человеческого  лица,  постоЯнное  подчеркивание  <i>самодельности,</i> уникальности
человека,  с  Явным  предпочтением,  отдаваемым  эстетике  "некрасивого",  в
отличие от стандарта и образца  красоты,  задаваемых  культурой,  стремление
живописать <i>внутреннего,  сокровенного</i>  человека,  отвлекаЯсь при этом и даже
отталкиваЯсь  от внешнего, -  все эти средства лежат  в  русле  платоновских
поисков собственного Языка длЯ выражениЯ невыразимого.


     <img src=miheev_platonov_9.jpg>
     €лл. 9. ”ото ћриЯ ‘юганова

        VII. Ќарод и историЯ
        ЌеорганизованнаЯ масса и навал событий

     "<i>Ќарод весь мой бедный и родной. Џочему, чем беднее, тем добрее.</i>"
     (Ђ.Џлатонов. ‡аписнаЯ книжка, 1937)
     <i>"...Љогда  люди  -  многоразличные  пиздюки,  не  поддающиесЯ   никакой
коллективности..."</i>
     (Ђ.Џлатонов. ‡аписнаЯ книжка, 1934)

     Џлатоновскому понЯтию `народ' оказываютсЯ по-разному  противопоставлены
"личность",  "организованнаЯ  масса",  "класс",   "государство",  а  понЯтию
`историЯ' соответственно противостоЯт  "отточеннаЯ линиЯ"  (или "генеральнаЯ
линиЯ / линиЯ партии"), "пЯтилетний план", "промфинплан", "план треста"...
     Љонтексты платоновских - на мой взглЯд основных, а именно,  довоенных -
произведений,  в  которых  писатель  употреблЯет  слова  <i>народ</i>  и   <i>историЯ</i>,
показывают, что под первым из этих понЯтий писатель, по большей части, имеет
в виду просто некий
     &lt;недифференцированный остаток, <i>прочих</i> людей, как  это в "—евенгуре";
что  Явно означает "первых встречных", того, кого, собственно,  и заповедано
было в …вангелии звать на пир  после того, как на него не Явились "званые" и
"избранные"; или иначе, того <i>ветхого человека</i>, тело которого обречено гибели
длЯ упразднениЯ греха (Џосл.  Џавла к  ђимл.  6,6). €ными  словами,  все это
человеческий сор, деклассированные элементы общества,  а на российский манер
-  люди   без  определенных  занЯтий,  какие-то  <i>бывшие</i>  люди,   мещане  или
чиновники-бюрократы, сокращенные "совслужащие",  одним словом те,  кто живут
<i>на опушках провинциальных городов</i> и занЯты неизвестно  чем, которые  поэтому
всегда готовы на любой эксперимент с ними, производимый властью&gt;. ‚от как
выглЯдит это со слов героЯ "Љотлована" бригадира строителей ‘афронова:
     <i>"Џоставим вопрос: откуда взЯлсЯ русский народ? € ответим:</i> <b><i>из буржуазной
мелочи!</i></b> <i>Ћн бы и еще откуда-нибудь родилсЯ, да больше места не было".</i>
     Џо сути, мне представлЯетсЯ,  в этой сентенции отчасти отражена позициЯ
всех  платоновских героев,  если не самого  автора. „о этого  в произведении
говорилось,  что  ‘афронов  только  что  заступил  на место  замолкшего,  по
непонЯтной  причине,  <i>радиорупора</i>,  то есть он вслед за  механизмом  как  бы
продолжает вдалбливать в мозги людей идеологию. Ќи в этом произведении, ни в
других данному голосу  сколько-нибудь  существенно  не  противостоит никакой
другой; да  платоновской поэтике вообще близка  самоуничижительнаЯ, юродиваЯ
позициЯ  - он словно  говорит нам: надо  стать самым презираемым  существом,
принЯв на себЯ грЯзь этого мира, чтобы иметь право что-то в нем менЯть.
     Џонимаемый  таким образом  народ  -  это бывшие  мещане (не будем здесь
забывать,   что   отношение   Џлатонова   к  этому  слову,   в  отличие   от
общеупотребительного, парадоксально положительно, вплоть до восторженности -
достаточно вспомнить слова  отца ”роси, старого механика из рассказа "”ро").
€ли же, как в повести "„жан", народ есть сборнаЯ  солЯнка людей всех наций и
племен - тут и таджики,  и узбеки,  и  киргизы,  и каракалпаки, и русские, и
даже человек из какого-то, бог знает, существующего  ли вообще, скорее всего
мифического,  <i>племени  йомудов</i>  -  то  есть,  по-видимому,  просто  те,  кто
"народились и живут" в данной местности.
     ’акой  народ  суть  люди,  не объединенные  никакой историей  и никаким
совместным  действием  (или  чувством), не имеющие  ни <i>пролетарского таланта
труда</i>, как сказано в "Љотловане", ни какого-то героического  прошлого,  и не
могущие  испытывать  поэтому никакой гордости,  а скорее только стыд, оттого
что живут они единолично, неорганизованно, "хищнически", ради одних себЯ или
только  ради  своих семей (подобно зверЯм). “  Џлатонова народ -  это просто
"разнокалиберные" людишки, негодные без единого Ядра  ни на какое совместное
действие.  Ѓез надзора  они сразу  же разбегаютсЯ  в  разные стороны, как  и
происходит,  например,  в  "…пифанских шлюзах".  ‘амо  существование  такого
народа лишь только теплитсЯ еле-еле,  он вынужден доживать  свой срок где-то
на задворках<i>,  выкинутым  из  истории</i>  или же  бывает занЯт  тем,  что  <i>свое
имущество  ждет</i>, как  в "Љотловане", где крестьЯне требуют вернуть им  назад
<i>мертвый   инвентарь</i>,  то   есть   заранее   заготовленные   длЯ   себЯ,   но
реквизированные у них пролетариЯми гробы.
     Ќа  уровне   художественных  и  уже  скорее   подсознательных   образов
платоновский народ может быть уподоблен сельдЯм в бочке, как в отрывке ниже:
     <i>"‚ большом доме Ћрганизационного „вора  была  одна громаднаЯ горница, и
там все спали  на полу благодарЯ холоду. ‘орок или пЯтьдесЯт  человек народа</i>
<b><i>открыли рты и дышали вверх</i></b><i>,  а под  низким потолком висела  лампа  в  тумане
вздохов, и она тихо качалась от какого-то сотрЯсениЯ земли"</i> (Љ)<i>.</i>
     ’ут люди, работавшие до этого днем на рытье котлована, а теперь спЯщие,
на мой взглЯд, напоминают рыб. Ђ в отрывке ниже народ похож на слетевшихсЯ в
одно место мух:
     <i>"Ћрганизационный „вор</i> <b><i>покрылсЯ сплошным народом</i></b><i>"</i> (Љ)<i>.</i>
     €ной раз  народ это будто бы даже некие пресмыкающиесЯ, как в следующем
месте из "‘окровенного человека":
     <i>"ѓолод до того заострил разум у  простого  народа, что он</i> <b><i>полз</i></b> <i>по всему
миру, ища пропитаниЯ и перехитрив законы всех государств".</i>
     €ли же это некое  мифическое  животное,  тварь,  способнаЯ  приобретать
образ, <i>оборачиватьсЯ буквально</i> кем угодно:
     <i>"Ќарод,</i> <b><i>обратившийсЯ в нищих</i></b><i>, лежал на асфальтовом перроне и с надеждой
глЯдел на прибывший порожнЯк".</i>
     ’акже  народ может  представать и  некой <i>гущей</i>,  то  есть  уподоблЯетсЯ
чему-то вроде супа (есть у автора сравнениЯ еще и с <i>кулешом</i>):
     <i>"—иклин долго глЯдел</i> <b><i>в ликующую гущу народа</i></b> <i>и чувствовал покой  добра в
своей груди"</i> (Љ)<i>.</i>
     €ли народ  у Џлатонова  - это  &lt;непроходимые заросли&gt;.  Џоследний
образ напрашиваетсЯ при чтении "‘частливой  Њосквы", где ослабевший солдат в
<i>старосолдатской шинели</i>, укравший на базаре булку у торговки и избитый за это
всегда готовым  на любые  услуги  и неизвестно откуда  поЯвившимсЯ "<i>кочующим
хулиганом"</i>, вскочив -
     <i>"с энергией силы, непонЯтной  при его молчаливой кротости, исчез</i> <b><i>в гуще
народа</i></b><i>,</i> <b><i>как в колосьЯх ржи</i></b><i>".</i>
     Ќо   здесь   же   народ   -   это   и  какое-то   сельскохозЯйственное,
агротехническое понЯтие, из парадигмы <i>при-род- /  до-род</i> (или  <i>не-до-род</i>)  <i>/
за-род- /  у-род-итьсЯ</i>, или попросту  то,  что "бог  дал",  что собралось  в
качестве  урожаЯ,  выросло, <i>народилось</i> в  данных (всегда бедных у Џлатонова)
климатических условиЯх. ‚от, уже в "„жане":
     <i>"Џрошло  уже  около десЯти лет, как народ джан пришел  сюда и</i> <b><i>рассеЯлсЯ</i></b>
<i>среди влажных растений".</i>
     ’акой народ  попросту  <b>сеетсЯ</b>, как  семЯ,  в землю, и вырастает на  той
почве,  куда  был заронен рукой  сеЯтелЯ.  Џри этом, кажетсЯ, длЯ  Џлатонова
более интересна судьба  народа,  который посеЯн в  каменистую, неплодородную
почву и даже помещен в нечеловеческие условиЯ (писатель много раз, все времЯ
по-своему, обыгрывает евангельскую притчу о  сеЯтеле).  …му почему-то важнее
свободнаЯ случайность  народившегосЯ, а  не  качество исходных семЯн. (Њожет
быть, тут некий рефлекс  отвержениЯ генетики как буржуазной науки?) Џлатонов
перетолковывает  образ  народа  и   в  иных  контекстах.  ‚от   отрывок   из
"Љотлована":
     <i>"Ќу  как же  будем, граждане?  -- произнес  активист в вещество народа,
находившегосЯ пред ним. -- ‚ы  что ж -- опЯть  капитализм сеЯть  собираетесь
иль опомнились?.."</i>
     ‚  данном месте народ - некаЯ  безличнаЯ,  сплошнаЯ масса, что-то вроде
теста, в  которое обЯзательно надо подмешивать необходимые длЯ приготовлениЯ
какого-то  блюда ингредиенты - будь  то соль, сахар  или  специи, иначе  оно
окажетсЯ пресным и даже несъедобным: нужны дрожжи, - ср. евангельские притчи
о соли и о закваске.
     ‚ "„жане" народ - просто  скопище людей, случайно оказавшихсЯ  вместе и
объединенных лишь общим горем:
     <i>"‚округ  собрались  все</i>  <b><i>бывшие тогда  люди</i></b><i>, так что  получилась</i> <b><i>толпа</i></b><i>,
может быть, в  тысЯчу человек, вместе  с матерЯми  и  детьми.  Ќарод шумел и
радовалсЯ; он решил идти в •иву, чтобы его  убили там сразу весь, полностью,
и  больше не жить.  •ивинский  хан  давно уже томил  этот</i> <b><i>рабский, ничтожный
народ</i></b> <i>своей властью.  [...] он велел брать всех  тайных и безвестных  людей,
чтобы жители •ивы, видЯ их казнь и муку, имели страх и содрогание".</i>
     ‚ажно,  что  народ - всегда  лишь  объект  оперированиЯ  с  ним  власти
(государства или личности). ‘ам он полностью  бесправен и безличен, а чье-то
лицо в  нем неразличимо, ведь лицо - это то, что выделЯетсЯ на общем  фоне и
что  поэтому  народу  по  сути  своей   <b>ино-родно</b>   (не  даром,   видимо,  у
платоновского человека лицо похоже <i>на сельскую местность</i>).
     ‚  "Љотловане"  смысл  понЯтиЯ  народ  раскрываетсЯ также  в  разговоре
—иклина с попом. ќтот бывший  (надо понЯть, что и будущий?) служитель культа
теперь <i>зарабатывает стаж</i>, чтобы быть принЯтым в <i>кружок безбожиЯ:</i>
     <i>" -- Ђ Я свечки народу продаю -- ты видишь, всЯ зала горит! ‘редства же
скоплЯютсЯ в кружку и идут активисту длЯ трактора.</i>
     <i>-- Ќе бреши: где же тут богомольный народ?</i>
     <i>--</i>  <b><i>Ќароду  тут  быть не может</i></b><i>,--  сообщил  поп.-- Ќарод  только свечку
покупает и ставит ее Ѓогу, как сироту, вместо своей молитвы, а сам сейчас же
скрываетсЯ вон.</i>
     <i>—иклин Яростно вздохнул и спросил еще:</i>
     <i>-- Ђ отчего ж народ не креститсЯ здесь, сволочь ты такаЯ?</i>
     <i>Џоп  встал  перед  ним  на ноги длЯ  уважениЯ,  собираЯсь  с  точностью
сообщить.</i>
     <i>-- ЉреститьсЯ, товарищ, не допускаетсЯ:  того  Я записываю скорописью в
поминальный листок...</i>
     <i>-- ѓовори скорей и дальше! -- указал —иклин.</i>
     <i>-- Ђ Я  не прекращаю  своего слова,  товарищ бригадный, только Я темпом
слаб, уж вы стерпите менЯ... Ђ те листки с обозначением человека, осенившего
себЯ рукодействующим крестом либо склонившего свое тело пред небесной силой,
либо совершившего другой акт почитаниЯ подкулацких  свЯтителей, те листки  Я
каждую полуночь лично сопровождаю к товарищу активисту".</i>
     ‡десь важен комментарий к данному месту  изданной рукописи "Љотлована",
приведенный в примечании,  но к нему следовало  бы,  на мой взглЯд, добавить
следующее  предположение:  &lt;единственное,  что  попу  "светит"  в   плане
трудоустройства,   это  место  преподавателЯ  в   <i>"кружке   безбожиЯ",</i>  т.е.
перспектива быть  ниспровергателем  того, чему он только что поклонЯлсЯ&gt;.
ќто есть  крайне характернаЯ  длЯ Џлатонова логика, балансирующаЯ где-то  на
грани  между  верноподданничеством  и  ерническим осмеЯнием.  Џродажа  попом
народу  свечек в приведенном отрывке  оправдываетсЯ будто  бы  тем, что  все
вырученные за них деньги  пойдут на благую цель - покупку трактора в колхоз,
молитва  же как  самоцель,  то  есть обращение  к  Ѓогу,  выходит за  рамки,
допустимые внутри этой чисто экономической теории денежно-товарных отношений
и  караетсЯ по всей строгости. ’от, кто осмеливаетсЯ "<i>осенить себЯ крестом"</i>,
ЯвлЯетсЯ уже не безликим народом (чье благо по определению  есть трактор), а
самостоЯтельной  личностью (так  как хочет личного спасениЯ), такой сразу же
попадает  к  попу  в  <i>"поминальный листок"</i>  и на заметку  к  активисту, а  в
дальнейшем без сомнениЯ будет препровожден <i>"на плот и далее"</i> - т.е. вместе с
кулаками сплавлен вниз по реке в ‹едовитый океан. ’аким образом, народ - это
масса,  которую  можно   мЯть  по   своему  усмотрению,  и   котораЯ  потому
предпочтительнее  длЯ  власти  перед  отдельной  личностью (каждой  личности
грозит опасность самому угодить в эту сминаемую массу).  ‚ той мере, в какой
народ длЯ Џлатонова  положителен, как собрание личностей, а не просто масса,
он конечно  противоположен  обхождению с ним власти, принЯтому в истории, но
это  оказываетсЯ глубоко скрыто за голосами рассказчиков  и прЯмо никогда не
высказываетсЯ.
     •арактерно,  кроме  того, что  понЯтие  народ по Џлатонову  практически
лишено  этнических и этнографических  признаков, а  например,  то,  чем один
народ отличаетсЯ от другого, оказываетсЯ неуловимым. ‚от в "„жане" читаем:
     <i>"все  мелкие племена, семейства и  просто  группы</i><b> <i>постепенно  умирающих
людей</i></b><i>, живущие в  нелюдимых местах  пустыни, Ђмударьи  и “сть-“рта, называют
себЯ  одинаково  - джан. ќто их общее  прозвище, данное