‚ладимир Ќабоков. ‘цены из жизни двойного чудища

Ћцените этот текст:
‚ладимир Ќабоков. ‘цены из жизни двойного чудища


---------------------------------------------------------------
 © 1950 Copyright by  Vladimir Nabokov
 © Copyright ‘ергей €льин, перевод

     ‹юбое коммерческое использование настоЯщего текста без
ведома  и   прЯмого  согласиЯ  владельца   авторских   прав
Ќ… „ЋЏ“‘ЉЂ…’‘џ.
     Џо  любым  вопросам, касающихсЯ   этого   произведениЯ
обращайтесь непосредственно к переводчику:
     ‘ергей Ѓорисович €льин, Email: isb@glas.apc.org
---------------------------------------------------------------

     Ќесколько лет назад доктор ”рике задал мне и ‹лойду вопрос,  на который
теперь    Я    попытаюсь   ответить.   Џогладив   с   мечтательной   улыбкой
ублаготворенного  ученого  соединЯющую   нас  толстую  хрЯщевую  свЯзку,  --
omphalopagus  diaphragmo-  xiphodidymus,  как  выразилсЯ   в  схожем  случае
Џанкоуст, -- он осведомилсЯ,  можем ли  мы припомнить самый  первый  случай,
когда один из нас  или мы оба  осознали необычайность  наших обстоЯтельств и
нашей судьбы. ‚се, что вспомнилось  ‹лойду, --  это как наш дедушка  €брахим
(или  Ђким,  или Ђхем --  неприЯтнаЯ груда мертвых  звуков на  наш  нынешний
слух!), бывало, гладил то, что погладил доктор, и говорил -- "золотой мост".
џ промолчал.
     Ќаше  детство прошло  в  доме дедушки  невдалеке  от Љараца, на вершине
тучного холма,  над —ерным  морем.  Њладшую  из  его дочерей,  розу ‚остока,
жемчужину седого Ђхема (коли так, старый прохвост мог бы приглЯдывать за нею
получше), обесчестил в  придорожном  саду  наш безымЯнный родитель,  и  едва
породив нас,  она  умерла  -- полагаю, единственно от ужаса  и печали.  Ћдна
сериЯ  сплетен  указывала  на   венгерского  коробейника,   другаЯ  отдавала
предпочтение  немецкому  коллекционеру  птиц  либо  кому-то  из  членов  его
экспедиции  --  скорее  всего,  таксидермисту.  ‘умрачные  тетки  в  тЯжелых
ожерельЯх,  в балахонистых платьЯх, пропахших  бараниной и розовым маслом, с
отвратительным  рвением  ухаживали   за  нами  в   пору  нашего  чудовищного
младенчества.
     ‚ окрестных деревнЯх скоро прознали о поразительной новости и принЯлись
засылать к  нам на двор разного рода  любознательных  чужаков. ‚ праздничные
дни мы видели,  как они карабкаютсЯ по склонам нашего холма, будто пилигримы
на  цветной картинке.  ‘реди  них был  пастух в  семь  футов  ростом и лысый
человечек в очках, и солдаты, и растущие тени кипарисов. Џриходили и дети --
во всЯкое времЯ, -- и наши ревнивые нЯньки  пинками гнали их прочь; но почти
ежедневно какой-нибудь черноглазый, коротко остриженный отрок в выцветших до
голубизны  штанах  с темными  заплатами  исхитрЯлсЯ  пролезть сквозь  кизил,
жимолость и сплетенные стволы иудиных дерев в мощеный  дворик  со стареньким
студеным фонтаном, где  под выбеленной  стеной  тихо сидели, посасываЯ урюк,
малютки ‹лойд и ”лойд  (в то  времЯ  мы носили иные  имена,  полные вороньих
придыханий,  -- ну да  не  важно). ’огда, внезапно, "†"  сталкивалась с "Љ",
римскаЯ двойка с единицей, ножницам ЯвлЯлсЯ нож.
     ЌельзЯ,  конечно, и  сравнивать этот познавательный толчок, каким бы ни
был он будоражащим, с  эмоциональным  ударом, постигшим мою  мать (и кстати,
сколько чистого блаженства в  таком намеренном  применении притЯжательного в
единственном числе!).  Њама  должна  была сознавать, что рожает  двойню,  но
узнав, как  она  несомненно узнала, что двойнЯ оказалась  спрЯженной, -- что
испытала  она   тогда?  Џри   той  несдержанной,  невежественной,   неистово
говорливой родне, что  нас окружала, вопль  домочадцев  должен был поднЯтьсЯ
прЯмо у ее  измЯтого  ложа, сразу  дав  ей  понЯть, что  случилась  какаЯ-то
страшнаЯ беда; да можно с уверенностью сказать  даже, что в горЯчке испуга и
состраданиЯ сестры показали ей двойное дитЯ.  џ не говорю, что мать не может
любить  такое сдвоенное существо -- и забыть в этой любви о темной росе  его
неблагого  зачатиЯ;  Я  только  думаю,  что   смесь  отвращениЯ,  жалости  и
материнской  любви  оказалась ей не по силам. Ћбе части  двойного комплекта,
возникшего   перед   ее  испуганным   взором,  были  здоровыми,  миловидными
маленькими   частЯми  с  шелковистым   светлым  пушком  на  лиловато-розовых
крохотных  головках, с хорошо  сформированными каучуковыми  ручками-ножками,
двигавшимисЯ  словно  щупальца  какого-то  диковинного  морского  животного.
ЉаждаЯ была  Явно нормальной,  но вместе они образовали чудовище.  € впрЯмь,
странно думать, что  простаЯ  полоска ткани,  ломоть плоти размером не более
печени Ягненка  способен превратить радость, гордость,  нежность, обожание и
благодарность перед ѓосподом в отчаЯние и ужас.
     ‚  собственном  нашем  случае все  было много  проще.  ‚зрослые слишком
отличались  от  нас  во  всех  отношениЯх,  чтобы  понуждать  к  какому-либо
сравнению,  но  первый  же  сверстник,  нас посетивший, Явил  мне  маленькое
откровение. Џокамест ‹лойд безмЯтежно созерцал пораженного жутью ребенка лет
семи  или  восьми,  который  глазел  на  нас из-под  горбатого  и  столь  же
глазастого инжира,  Я, помнитсЯ, вполне  уЯснил  существенное различие между
собой и  этим новым лицом.  Ћн  отбрасывал на землю короткую синюю  тень,  Я
тоже; но в добавление к этому схематичному, плоскому  и нестойкому спутнику,
которым и он,  и Я были  обЯзаны  солнцу, и который покидал нас в  пасмурную
погоду, Я обладал еще одной  тенью, осЯзаемым отражением моего  телесного Я,
бывшим всегда при  мне,  всегда  слева, тогда как  мой  гость  как-то  сумел
потерЯть свою тень или отстегнуть и оставить дома. ‘оединенные ‹лойд и ”лойд
были нормальны и полноценны, а этот -- ни то ни се.
     Ќо  может  быть длЯ того, чтобы проЯснить  этот предмет в  той полноте,
которой  он  заслуживает,  Я  должен  что-то  сказать  о  еще  более  ранних
воспоминаниЯх. Џожалуй,  -- если  только повзрослевшие чувства  не заслонили
более  ранних, -- Я мог бы  положительно засвидетельствовать воспоминаниЯ  о
легком отвращении.  ‚следствие  нашей  передней  спаренности  мы  изначально
лежали  лицом друг к  другу, соединенные  общим  пупом,  и в  те первые годы
нашего  существованиЯ  мое  лицо непрестанно терлось о  твердый нос и мокрые
губы моего двойника. …стественным следствием этих утомительных  соприкасаний
стала  у нас привычка откидывать головы и отстранЯть  по возможности  дальше
лица. ‡начительнаЯ гибкость соединЯвших нас уз позволила нам взаимно принЯть
более или менее боковую позицию, и научившись  ходить, мы так и ковылЯли бок
о бок, что могло представлЯтьсЯ требующим  гораздо больших  усилий,  чем оно
было на деле, думаю, мы походили на парочку  пьЯных гномов, подпиравших один
другого. ‚о сне мы еще долго возвращались в утробную позу; но всЯкий раз что
ее  неудобство  нас пробуждало, мы  вновь  с  отвращением  отвращали  лица и
разражались сдвоенным ревом.
     џ  утверждаю, что года в  три, в четыре  наши тела смутно невзлюбили их
неловкое  сопрЯжение,  хотЯ   сознаниЯ  и  не  задавались  вопросом  о   его
нормальности.  ‡атем, прежде чем наши  умы  уЯснили его недостатки, телеснаЯ
интуициЯ  обнаружила  средства умерить  их, после чего  мы вообще  о  них не
задумывались.  Љаждое  наше  движение   стало   сводитьсЯ  к  благоразумному
компромиссу общего  с  отдельным.  ђисунок действий, вызванных той или  этой
взаимной нуждой,  образовывал своего  рода серый,  гладкотканый, абстрактный
фон, по которому отдельный порыв, его или мой, следовал канве более Яркой  и
резкой, но (направлЯемый, так сказать,  изгибами основного узора) никогда не
шел поперек общего плетениЯ или же прихоти двойника.
     џ сейчас говорю  исключительно о  нашем детстве,  о поре, когда природа
еще не могла  позволить нам подорвать  нашу с  трудом  завоеванную живучесть
каким-то  взаимным конфликтом. ‚ поздние годы мне случалось пожалеть, что мы
не погибли  или не были разделены хирургически еще до того, как миновали эту
начальную  стадию,  на  которой только вечноприсущий ритм,  подобный дальним
ударам  там-тама в  джунглЯх общей нервной  системы, и отвечал за  настройку
наших движений. Љогда, например, один из нас почти наклонЯлсЯ, чтобы сорвать
цветочек,  а   другой  именно  в  это  миг  тЯнулсЯ  за  созревшим  инжиром,
персональный  успех  зависел  от  того,  чье  именно  движение  совпадало  с
сиюминутным биением нашего общего неуимчивого ритма, и тут же с кратким, как
при  виттовой плЯске, содроганьем, прерванный жест  одного близнеца утопал и
истаивал  в  обогащенной  им  зыби  завершенного  жеста  другого.  џ  говорю
"обогащенной", потому что  призрак несорванного цветка, казалось, тоже мрел,
трепеща между пальцами, охватившими плод.
     Њогли проходить недели,  а  то и  месЯцы, в которые направлЯющее биение
чаще принимало сторону ‹лойда, а  не мою,  потом наступал черед мне оседлать
гребень волны; но Я не  могу припомнить из нашего детства ни единого случаЯ,
когда  невезение  или  успех по этой части  возбудили  бы в  ком-либо из нас
негодование или гордыню.
     ‚прочем, где-то во мне, верно, сидела чувствительнаЯ клетка, дивившаЯсЯ
странной силе, вдруг относившей  менЯ  от предмета  случайного  вожделениЯ и
тащившей  к иным,  нежеланным вещам, которые  вталкивались в  круг моей воли
вместо того, чтобы ждать,  пока ее усики сознательно достигнут их и оплетут.
Џоэтому, следЯ  за  тем или  этим ребенком, следившим за ‹лойдом и мной,  Я,
помнитсЯ,  решал  двойную  проблему: во-первых, не больше  ли  преимуществ в
одиночной телесности, нежели в той, которой мы обладаем; и во-вторых, все ли
прочие  дети --  одиночки. ’еперь  мне приходит в  голову,  что очень  часто
проблемы,  которые  Я  пыталсЯ  решать,  были  двойными:  возможно  какие-то
помышлениЯ  ‹лойда  струйками  проникали в мой  разум, и одна из соединенных
проблем принадлежала ему.
     Љогда алчный дедушка Ђхем решилсЯ за деньги показывать нас посетителЯм,
в валом повалившей толпе всегда находилсЯ  мерзавец, желавший послушать, как
мы  беседуем. Љак часто  бывает у простоумных людей, ему  требовалось, чтобы
уши  подтвердили то, что видЯт глаза. Ќаша  роднЯ понукала нас удовлетворЯть
желаниЯ этого рода и никак  не могла уЯснить, что в них такого мучительного.
Њы могли  бы сослатьсЯ на  застенчивость, но правда  состоЯла в том,  что мы
никогда по-настоЯщему не говорили друг с другом,  даже наедине, ибо  краткое
отрывистое ворчание нечастой укоризны, каким мы обменивались порой (когда, к
примеру, один порежет  ногу и  только  ее  забинтуют,  как другому приспичит
плескатьсЯ  в  ручье),  врЯд ли могло сойти  за  беседу.  Џередачу  основных
простых ощущений мы осуществлЯли без слов: то  были опавшие листьЯ,  плывшие
по течению нашего общего  кровотока.  ЊыслЯм пожиже  тоже  удавалось кое-как
просочитьсЯ, и  они блуждали между нами. ’е, что побогаче, каждый держал при
себе, впрочем и тут случались ЯвлениЯ странные. ‚от почему Я подозреваю, что
‹лойд,  хоть  он  и был от  природы тише,  чем Я, боролсЯ с теми  же  новыми
сущностЯми, что  смущали  менЯ. Ћн многое  забыл,  когда  вырос.  џ не забыл
ничего.
     Џублика не только ждала от нас  разговоров, ей также было угодно, чтобы
мы вместе играли. Ћстолопы! €х едва карачун  не хватал, когда мы принимались
сражатьсЯ  в шашки  или в  "музлу". џ полагаю,  что  окажись  мы разнополыми
близнецами, они вынуждали  бы нас при них предаватьсЯ кровосмесительству. Ќо
поскольку  игры  друг с другом  были длЯ нас  не  привычнее  разговоров,  мы
испытывали  тайные  муки,  когда приходилось  неуклюже  перекидывать  мЯч на
уровне груди или  притворЯтьсЯ, будто  мы вырываем палку один у  другого. Њы
срывали бурные аплодисменты, обегаЯ кругом двор и держа руками друг друга за
плечи. Њы умели подпрыгивать и кружитьсЯ.
     ’орговец  готовыми  лекарствами,  плешивый   малый  в   нечистой  белой
косоворотке,  немного  знавший   по-турецки   и  по-английски,   обучил  нас
нескольким фразам  на этих Языках;  и  затем  пришлось демонстрировать  наши
таланты зачарованной  публике. ’е  распаленные  лица еще преследуют  менЯ  в
ночных кошмарах, ибо они ЯвлЯютсЯ всЯкий раз, когда у постановщика моих снов
возникает нужда в статистах. џ снова вижу гигантского бронзоликого пастуха в
разноцветных   лохмотьЯх,   солдат  из  Љараца,   одноглазого  и   горбатого
армЯнина-портного   (тоже  чудище  в   своем  роде),   хихикающих  девчонок,
вздыхающих старух, детей,  молодых  людей, одетых "по-западному" --  горЯщие
глаза,  белые зубы, черные раззЯвленные  рты; и разумеетсЯ, дедушку  Ђхема с
носом  желтой  слоновой   кости  и  в  серой  шерстЯной  бороде,  он  правит
представлением или считает засаленные  бумажки, облизываЯ большой-пребольшой
палец. џзыковед, тот самый, лысый, в вышитой косоворотке, обхаживает одну из
моих  теток, но  сквозь очки  в  стальной  оправе с завистью  поглЯдывает на
Ђхема.
     Љ  девЯти  годам  Я  совершенно  Ясно  осознал,  что  мы  с  ‹лойдом --
редкостные уродцы. ќто знание не возбудило во мне ни особенного восторга, ни
особенного стыда, но  однажды истеричнаЯ стрЯпуха -- усатаЯ женщина,  сильно
взлюбившаЯ  нас и сострадавшаЯ нашей участи, -- объЯвила со страшной божбой,
что сию  минуту и  не сходЯ  с этого места она нас вызволит, развалив надвое
блестЯщим ножом,  которым  она вдруг замахала  по воздуху (дедушка и один из
наших новоприобретенных дЯдьев быстро  ее скрутили), и  после этого случаЯ Я
часто утешалсЯ праздной мечтой, воображаЯ себЯ  неведомо как  отделенным  от
бедного ‹лойда, неведомо как оставшегосЯ чудищем.
     Џроисшествие с ножом не оставило  во мне сильного впечатлениЯ  да и как
бы там ни было, тонкости разделениЯ оставались длЯ менЯ весьма туманными; но
Я отчетливо  представлЯл,  как  тают мои оковы,  и  какое  за  этим  следует
ощущение  легкости  и  наготы.  џ  воображал,  как  перелезаю  ограду  --  с
выбеленными черепами  домашних скотов на  кольЯх -- и спускаюсь к берегу.  џ
видел, как прыгаю  с камнЯ  на камень и нырЯю в  мерцающее море, и выбираюсь
обратно на берег, и лечу вдоль него с другими голыми детьми. Њне это снилось
ночами, -- как  Я сбегаю от дедушки,  уносЯ с собой игрушку или котенка, или
маленького  крабика,  прижав  его  к  левому  боку. ‚о  сне Я  встречалсЯ  с
несчастным  ‹лойдом,   он  ковылЯл,  безнадежно  привЯзанный  к  ковылЯющему
двойнику, а Я привольно плЯсал вокруг и лупил их по согнутым спинам.
     €нтересно, навещали ль и ‹лойда такие видениЯ? „октора полагали, что мы
иногда  сливаем  во  сне  наши  сознаниЯ.  Ћдним голубовато-серым  утром  он
подобрал  с  земли  прутик  и нарисовал  в  пыли трехмачтовый корабль.  —уть
раньше, ночью, Я видел, как сам рисую такой же в пыли моего сна.
     ЏросторнаЯ чернаЯ бурка  покрывала  нам плечи, и когда  мы приседали на
корточки,  все,  кроме наших голов и руки ‹лойда, скрывалось в ее  спадающих
складках.  ‘олнце только  встало и  резкий  мартовский  воздух  стыл  слоЯми
сквозистого льда, по которым пурпурными пЯтнами плыло кривое иудино дерево в
буйном цвету. „линный белый дом спал за нашими спинами, наполненный  жирными
женщинами и  их  дурно  пахнущими мужьЯми. Њы ни о  чем не сговаривались, мы
даже не взглЯнули  один на другого, просто ‹лойд отбросил пруток, обнЯл менЯ
правой рукой  за плечо, как делал,  когда  хотел, чтобы мы шли  побыстрее, и
волоча среди мертвых трав  край нашего общего одеЯниЯ, мы стали спускатьсЯ к
берегу по дороге, обсаженной кипарисами, и камушки потекли из-под наших ног.
     ’о была перваЯ наша попытка приблизитьсЯ к морю, которое виделось нам с
вершины  холма  мЯгко  светЯщимсЯ  вдали  и  в ленивом  безмолвии  бьющим  о
лоснистые  скалы.  Њне  нет  нужды   напрЯгать  памЯть,  чтобы  свЯзать  это
спотыкливое  бегство с  решительным поворотом в нашей  судьбе. ‡а  несколько
недель до  того,  в наш двенадцатый день  рождениЯ, дедушку €брахима осенила
мысль отправить нас в обществе новейшего из наших дЯдьев в полугодовое турне
по селам и деревнЯм. –елыми днЯми  они препирались насчет условий, ссорились
и разок подрались, и Ђхем победил.
     „едушку  мы боЯлись,  а дЯдю  Ќовуса ненавидели.  ‚идимо,  мы  на  свой
туповатый  и жалкий манер (ничего не  знаЯ  о жизни, но смутно сознаваЯ, что
дЯдЯ  Ќовус  намерен  надуть  дедушку),  ощущали  необходимость  предпринЯть
что-то,  что  помешает  хозЯину балагана таскать нас по округе в  разъездной
тюрьме,  будто обезьЯн или  орлов;  а  может быть,  нас  просто подталкивала
мысль, что перед  нами  последний  шанс насладитьсЯ нашей  малой  свободой и
сделать  нечто  совершенно  запретное  -- выйти  за  пределы  некой  ограды,
отворить некую калитку.
     ќту хлипенькую  калитку мы отворили без затруднений; но не сумели снова
захлопнуть ее. ѓрЯзно-белый Ягненок с Янтарными глазками и карминовой меткой
на жестком и плоском лбу ненадолго увЯзалсЯ за нами, но отстал, заблудившись
в дубовой прорости. —уть ниже, но все еще высоко над долиной  нам предстоЯло
пересечь  дорогу,  охлестнувшую холм и  свЯзавшую  нашу усадьбу с  береговым
трактом. ‘тук копыт и  скрежет колес заслышались сверху, и мы  повалились  в
кусты, бурка и все остальное. Љогда  грохот утих, мы перешли дорогу и  стали
спускатьсЯ по травЯнистому склону. ‘еребристое море потихоньку скрывалось за
кипарисами  и  остатками  старых  каменных  стен. —ернаЯ  бурка  становилась
тЯжелой и жаркой,  но  мы  предпочли оставатьсЯ  под ее защитой,  боЯсь, что
иначе какой-нибудь прохожий может заметить нашу немощь.
     Њы вылезли на береговую дорогу в нескольких футах от звучного морЯ -- и
тут, под  кипарисами,  стоЯла в  ожидании знакомаЯ тележка,  род двуколки на
высоких  колесах,  и дЯдюшка Ќовус как  раз выбиралсЯ из кузова.  Љаверзный,
темный,  нахрапистый, бесчестный человечишка! Ќесколькими минутами раньше он
углЯдел нас с одной из  галерей  дедушкина дома  и не смог одолеть искушениЯ
выгадать на  нашем побеге,  чудесным образом позволЯвшем ему  завладеть нами
без каких бы то  ни  было криков и  драк.  ЏоносЯ  двух пугливых лошадок, он
грубо подсадил нас в  двуколку.  ѓоловы наши он затолкал пониже и пригрозил,
что побьет нас, если мы попробуем пикнуть под буркой. ђуки ‹лойда еще лежали
у менЯ на плечах,  но колыханьЯ  повозки их скоро  стрЯхнули.  Љолеса теперь
похрустывали и  вертелись.  Џрошло  какое-то времЯ, пока мы понЯли,  что наш
возница везет нас вовсе не к дому.
     „вадцать лет минуло с  того серого весеннего утра, но оно сохранилось в
моей памЯти  лучше многих  последующих событий. ‘нова и снова Я просматриваю
его,  словно   фильмовую  ленту,  --  подобно  великим   актерам,  изучающим
собственную  игру.  Џодобно  им, Я  озираю  все  вехи  и  обстоЯтельства,  и
случайные мелочи нашего прерванного побега -- первоначальную дрожь, калитку,
Ягненка, скользкий склон под  нашими  косными стопами. „лЯ  вспугнутых  нами
скворцов мы, наверное, ЯвлЯли редкое  зрелище -- чернаЯ бурка  и торчащие из
нее  две стриженные  головки.  ѓоловки  опасливо вертелись  туда-сюда, пока,
наконец, не добрались до прибрежного  тракта.  …сли бы в эту минуту на берег
соступил с кораблЯ,  вставшего на  Якорь в заливе, какой-нибудь чужестранный
искатель приключений, его, пожалуй, прохватил бы озноб древнего  волшебства,
столкнись  он  среди  кипарисов и  белого  камнЯ  лицом  к  лицу  с  кротким
мифологическим чудищем. Њожет быть, он поклонилсЯ бы нам и пролил бы сладкие
слезы. Ќо увы -- встретить нас оказалось некому, кроме  того  нервного вора,
нашего озабоченного  похитителЯ,  человечка  с  кукольным  личиком в дешевых
очках, одно из стекол которых было наспех подлечено пластырем.

     €така, 1950




Last-modified: Sun, 20 Jun 1999 07:24:37 GMT
Ћцените этот текст: