        ћрий ’рифонов. „ругаЯ жизнь

   -----------------------------------------------------------------------
   ‚ кн.: "‘обрание сочинений в 4-х томах. ’ом второй".
   Њ., "•удожественнаЯ литература", 1986.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 12 June 2002
   -----------------------------------------------------------------------

                                                             ЏосвЯщаю Ђлле


   € опЯть среди ночи проснулась,  как  просыпалась  теперь  каждую  ночь,
будто кто-то привычно и злобно будил ее толчком:  думай,  думай,  старайсЯ
понЯть! Ћна не могла. Ќи на что, кроме самомучительства, не было  способно
ее существо. _Ќо то,  что  будило_,  требовало  упорно:  старайсЯ  понЯть,
должен быть смысл, должны быть виновники, всегда  виноваты  близкие,  жить
дальше невозможно, умереть самой. ‚от только узнать: в чем она виновата? €
еще другое, тайное и стыдное: неужели на этом все кончилось? "ЉакаЯ  дура,
как Я могу думать о смерти, когда у менЯ дочь".
   Ћднако  она  легко  думала  о  смерти,  как  о  чем-то  неприЯтном,  но
неизбежном, что следует пережить, как о том, например,  что  надо  лечь  в
клинику на  операцию.  Њысли  о  смерти  были  гораздо  легче  памЯти.  ’а
доставлЯла боль, а эти ничего, кроме  мимолетной  задумчивости.  ‚от  оно,
начинаетсЯ: он приходил подвыпив после получки в музее - когда-то давно  -
обыкновенно из "‘евана", рЯдом с музеем, или же ”едоров затаскивал  его  к
себе, засиживались там, и всегда сразу ложилсЯ, не  мешкаЯ  ни  минуты,  и
засыпал мгновенно. Ќо обЯзательно просыпалсЯ ночью, часа в три, в  четыре,
как она  теперь.  Њешал  ей  спать,  шаркал  на  кухню  за  водой  или  за
каким-нибудь питьем из холодильника, она сердилась, ругала его сквозь сон.
‚ те минуты, когда будил, она его ненавидела: "Љакой же ты эгоист!"
   Ђ он, бывало, скрывал подпитие, держалсЯ находчиво и хитро,  был  очень
ловкий актер, и она не замечала ни запаха, ни  покрасневших  глаз,  верила
его словам: "“стал, как собака", жалела его, стелила поскорей постель,  он
бухалсЯ под одеЯло и начинал храпеть, но ночью  непременно  выдавал  себЯ,
просыпаЯсь задолго до утра. ’еперь с нею похожее. …е алкоголем были памЯть
и боль, она скрывала днем, никто не должен был замечать - ни на работе, ни
дома, ни €ринка, ни свекровь, уж тем более не свекровь, потому  что,  если
бы замечала, боль бы усилилась, и все свои силы днем  она  употреблЯла  на
скрывание, но на ночные часы ее не хватало.
   Ђ иногда  он  проснетсЯ  ночью  без  всЯкого  подпитиЯ  -  просто  так,
неизвестно отчего. ќто уж было вовсе блажью. ‚едь не старик он. Ѓессонница
бывает  у  стариков.  €  она  раздражалась,  потому  что  спала  чутко   и
просыпалась, как только он начинал вздыхать, ворочатьсЯ  и  в  особенности
смотреть на часы - он брал часы с  крышки  Ящика  длЯ  постельного  бельЯ,
чтобы поднести их к глазам, и всегда звЯкал металлической прЯжкой о  Ящик.
€з-за этого звЯканьЯ было много разговоров. Ћна очень сердилась. ќто  было
так глупо. Ћн старалсЯ,  бедный,  манипулировать  с  часами  бесшумно,  но
почему-то ничего не получалось: обЯзательно хоть чем-то,  хотЯ  бы  концом
маленького  металлического  хоботка,  задевал  за  Ящик  -  и   раздавалсЯ
звЯкающий звук, очень Ясный в ночной тишине, она вздрагивала,  потому  что
просыпалась раньше (как только он  принималсЯ  вздыхать)  и,  замерев,  со
сжавшимсЯ сердцем ждала звЯканьЯ.
   ‘векровь продолжала жить с нею в одной квартире. Људа ей было детьсЯ?
   ќта женщина твердо считала,  что  в  смерти  сына,  умершего  в  ноЯбре
прошлого года в возрасте сорока двух лет от сердечного приступа,  виновата
жена.  †ить  вместе  было  трудно,  хотели  бы  разъехатьсЯ  и  расстатьсЯ
навсегда, но удерживало вот что: старуха была  одинока  и,  расставшись  с
внучкой, шестнадцатилетней €ринкой, обрекала себЯ на умирание среди  чужих
людей (ее сестра и племЯнница не очень-то звали ее к себе, да и Ђлександра
Џрокофьевна жить бы с ними не согласилась), а кроме того, Ћльга ‚асильевна
должна была  считатьсЯ  с  дочерью,  котораЯ  бабку  любила  и  без  бабки
оказалась бы совсем  без  призора.  ‚се  это  затЯнулось  таким  каменным,
неразъемным узлом, что выхода, казалось, тут  не  было:  просыпайсЯ  среди
ночи и ломай в отчаЯнии голову, а днем уходи из дому, убегай,  исчезай.  ‚
командировки она теперь рвалась как могла чаще. Џонимала, что неправильно,
что слабость, что €ринка  нуждаетсЯ  в  ней  сейчас  гораздо  больше,  чем
раньше, - и она нуждалась в €ринке и в поездках  истерзывалась  тоской  по
дочери, торопилась вернутьсЯ, каждый вечер  по  телефону  наговаривала  на
пЯть рублей, а вернувшись, обнаруживала, что дочка прекрасно жила без нее,
увлеченнаЯ  своими  делишками,  и  это  несколько  успокаивало,   хотЯ   и
прибавлЯло боли, и опЯть тЯнулась  уехать,  спастись,  наперед  знаЯ,  что
спасеньЯ не будет. Ђх, как бы она жалела, как бы ценила старуху,  если  бы
та жила где-нибудь далеко! Ќо в этих комнатках, в  этом  коридорчике,  где
прожитые  годы  стоЯли  тесно,  один  к  одному  впритык,  открыто  и  без
стеснениЯ, как стоит стоптаннаЯ домашнЯЯ  обувь  в  деревЯнном  Ящике  под
вешалкой, сколоченном ‘ережей, здесь, в этой тесноте и гуще, не было места
длЯ жалости. ‘векровь могла сказать: "ЏомнитсЯ, вы такие крендельки раньше
не покупали. ѓде это вы брали, на Љировской?" Ћдна фраза  вмиг  уничтожала
всю  жалость,  копившуюсЯ  по  крупицам.  ‡начило:  его  крендельками   не
баловали,  а  нынче,  длЯ  себЯ,  стали  покупать.  €  такаЯ  мура,  такаЯ
ничтожнейшаЯ, смеха достойнаЯ глупость ранила, как  удар  железом.  Џотому
что на самом деле - злобность, пытка.
   Џодобное кренделькам - пыточное - вышло и с телевизором. „авно еще, при
‘ереже, хотели купить новый,  большой  вместо  старенького,  с  допотопной
линзой, и деньги  откладывали.  Ћльга  ‚асильевна  часто  раздражалась,  -
может, и не следовало, но, боже мой, что ж теперь делать,  -  раздражалась
напрасно, несправедливо, никак не могла перебороть себЯ,  потому  что,  по
совести говорЯ, были  причины,  теперь  эти  воспоминаниЯ  тоже  пытка,  -
оттого,  что  мог  часами,  забыв  обо  всем,  смотреть  любую  спортивную
дребедень. ‡аваливалсЯ в зеленое кресло, ногу на ногу,  сигарету  в  зубы,
круглую пепельницу с рыбкой ставил рЯдом на пол - и  как  приклеенный,  не
допросишьсЯ, не докричишьсЯ. Ќо почему все  подрЯд?  Ќеужели  все  так  уж
одинаково интересно? џ отдыхаю! €мею Я право на  отдых,  в  конце  концов?
ѓнев был слегка наигран: все обЯзаны знать, что  он  чудовищно  устает  на
работе.
   Ћн действительно уставал, кроме того, были неприЯтности. Ќо ведь они  у
всех. “ него не хватало выдержки.  €  еще:  он  скрывал,  скрывал,  многое
обнаружилось  позже.  Ћна  о  своих  неприЯтностЯх  рассказывала  и   этим
облегчала себЯ, а он  скрывал,  стыдилсЯ  своих  неудач.  €  тогда,  перед
телевизором, жаловалсЯ полуискренне-полудурачась:
   - ѓоспода, мои нервные клетки нуждаютсЯ в отдыхе.  ‘обаки  едЯт  траву,
интеллигенциЯ слушает музыку, а Я смотрю спорт  -  это  мое  лечение,  мой
бром, мои ессентуки, черт бы побрал вашу непонЯтливость, господа...
   Ћбыкновенное шутовство, но Ђлександра Џрокофьевна  честно  вставала  на
защиту сына. €ногда, чтобы поддержать  его,  садилась  рЯдом  в  кресло  и
смотрела хоккей или волейбол, все равно что, ей-то уж было еще  более  все
равно, и перебрасывалась с сыном замечаниЯми, от которых Ћльга  ‚асильевна
едва не прыскала со смеху. Ѓывало, он скрытно и тонко, - но так, что Ћльга
‚асильевна  понимала,  -  подшучивал  в  этих  беседах  у  телевизора  над
Ђлександрой Џрокофьевной, но старуха с упорством делала вид,  будто  спорт
ее крайне интересует. Ђх, да,  лет  сорок  или  тридцать  назад  она  была
завзЯтой туристкой! …ще недавно нарЯжалась в древнейшие штаны цвета  хаки,
немыслимую куртку эпохи военного коммунизма, закидывала за спину рюкзачок,
пригодный длЯ сбора утилЯ, и отправлЯлась куда-то на электричке совершенно
одна. ‘ережа относилсЯ к этому спокойно. „ругим он не разрешал шутить  над
бабкой и даже улыбатьсЯ молча за ее спиной. ЉажетсЯ, она  посещала  места,
по которым ходила когда-то давно с  мужем,  ‘ережиным  отцом,  профессором
математики, страстным ходоком, туристом и фотографом.  ‚ид  у  свекрови  в
туристском одеЯнии времен наркома Љрыленко был трагикомический. „аже Ћльгу
‚асильевну коробило, а €ринка просто  страдала:  над  бабушкой  потешались
местные дуры, охранительницы подъезда. ‘ережин отец в сорок  первом  пошел
добровольцем в  ополчение  и  осенью  погиб  под  Њосквой.  ‘таруху  с  ее
печальными чудачествами можно было  понЯть,  но  почему  же  ее-то,  Ћльгу
‚асильевну, не понимали? Џочему ее горЯ не видели?  Ќикакой  силой  нельзЯ
было заставить свекровь, женщину  неглупую,  с  юридическим  образованием,
признать право Ћльги ‚асильевны на страдание.
   - Ђ  конечно,  покупайте  телевизор,  покупайте,  не  задумывайтесь!  -
говорила она, когда Ћльга ‚асильевна сглупу решила с нею советоватьсЯ.
   Ћчень уж просила большой телевизор €ринка. Ћльге  ‚асильевне  было  все
равно, но тут в ближайший универмаг, в соседний дом,  куда  €ринка  любила
бегать за всЯкой ерундой, привезли телевизоры очень хорошей марки, которые
бывали редко, и нужно было решать.
   -  џ  вам  говорю:  покупайте!  ‡ачем  вы  будете  отказывать  себе   в
удовольствии?
   Ћльга ‚асильевна сказала, что ей не до удовольствий.
   - џ понимаю, но, с другой стороны, вы же не собираетесь заточить себЯ в
монастырь.
   - Ќет, в монастырь не хочу, это правда.
   ’еперь Ћльга ‚асильевна нажала нарочно, чтобы старухе стало  больно,  -
ведь и та хотела доставить ей боль, говорЯ об удовольствии.
   - ’ак что не мучайтесь, снимайте денежки, ‘ережа на это  и  откладывал,
то была его волЯ... - Ќа плоском, скуластеньком,  как  у  старой  татарки,
лице Ђлександры Џрокофьевны стыла любезнаЯ улыбочка, а  глаза  свекрови  -
маленькие, прозрачно-голубые щелочки, ‘ережины, -  смотрели  холодно,  без
пощады.
   Ћжесточившись от этих укусов, Ћльга  ‚асильевна  решила  телевизора  не
покупать  старухе  назло.  Ќакричала  на  €ринку,  та  ревела.  Ќо  потом,
ожесточившись еще сильней. Ћльга ‚асильевна решила наоборот  -  и  купила.
‘векровь за четыре месЯца не смотрела телевизор  ни  разу.  ѓоворила,  что
бережет глаза и боитсЯ излучений, но, кроме того, тут была и демонстрациЯ.
Љто-то из знакомых успокаивал: обживетесь, обтерпитесь, одно у  вас  горе,
одна девочка, которую любите. Ћльга ‚асильевна  тоже  думала,  что  как-то
приладЯтсЯ, но до одного случаЯ, когда понЯла, что нет, никогда.
   Ѓыло в Январе, двух месЯцев не прошло, и боль давила непереноснаЯ.  ‚от
уж когда жить не хотелось. Ќочью, промаЯвшись без  сна,  Ћльга  ‚асильевна
встала, пошла на кухню и там давилась  слезами,  пила  то  валокордин,  то
заварку  из  чайника  холодную.  ‚друг  услышала:  Ђлександра  Џрокофьевна
шлепает на кухню.  ’оже  не  спалось.  €  это  шлепанье  Ћльгу  ‚асильевну
пронзило, потому что - знакомое, ‘ережа так же шлепал в этих  же  тапочках
без задников, старуха зачем-то их себе взЯла и в них ходила. Ћна и  одеЯло
его верблюжье зеленое себе забрала. € показалось Ћльге  ‚асильевне,  будто
‘ережа идет. Џридет на кухню, когда все трое там, остановитсЯ в  дверЯх  в
газетном колпаке, руку поднимет и скажет: "Џриветствую  тебЯ,  мой  бедный
народ!" €ринка, конечно, покатитсЯ со смеху. Ћн  все  пыталсЯ  объединЯть,
сближать хотЯ бы на минуту, хотЯ бы шутками, дурачеством. € вот  нахлынуло
внезапно от этого шлепаньЯ, и не смогла удержатьсЯ, зарыдала  громко,  это
было непростительно и ужасно, потому что  слез  не  должен  видеть  никто.
Ђлександра Џрокофьевна вошла - в рубашке, седые волосы распущены  космами,
лицо желтое, недовольное, -  поглЯдела  на  Ћльгу  ‚асильевну,  подошла  к
буфету, взЯла чашку и налила в нее воду из  чайника.  Ќет,  не  дала  воду
Ћльге ‚асильевне, вода была нужна ей самой. Ћна как будто не видела  и  не
слышала  рыданий  Ћльги  ‚асильевны  и  обычным  своим  ворчливым  голосом
спросила:
   - ѓде у нас сода?
   Ћльга ‚асильевна не ответив вышла из кухни.
   ќтого вопроса насчет соды, невидЯщих глаз - не забыть. Џотому что вдруг
глЯнуло Явственно то, что днем скрыто. Ќочью  обнажаетсЯ  истинное.  Ћльга
‚асильевна  плакала,  а  старуха  смотрела  с  ненавистью.  ‘амые  горькие
разговоры бывали ночью. Ћн сказал однажды ночью, что если бы не €ринка, он
бы с нею, с Ћльгой ‚асильевной,  рассталсЯ,  и  это  показалось  ей  такой
смертоубийственной правдой, что едва дожила до рассвета, а днем он острил,
городил чепуху, ничего не помнил, и ночной разговор схлынул бесследно, как
кошмар. Ќо спустЯ несколько месЯцев опЯть случилсЯ  разговор  ночью  -  он
вздумал поехать один в дом отдыха, под Ќовый  год,  это  напугало  ее,  не
хотела его отпускать, требовала, чтоб он взЯл ее, в то времЯ было несложно
получить десЯть дней за свой  счет,  но  возникала  трудность  с  €ринкой,
свекровь чем-то болела, ничего серьезного, будь это нужно ‘ереже,  она  бы
отпустила их непременно, а тут,  понЯв,  что  нужно  невестке,  отказалась
наотрез. ‚се было шито белыми нитками, нарочно пригласили ‚еру Џрокофьевну
с  дочкой,  ‘ережиной  кузиной   ’амарой,   невропатологом   из   закрытой
поликлиники. Ћльга ‚асильевна ее не любила, не верила ни одному ее  слову,
и эта ’амара за ужином долго и вычурно  объЯснЯла  заболевание  Ђлександры
Џрокофьевны, Явно что-то преувеличиваЯ, нагонЯЯ туману. Ћльга  ‚асильевна,
не  желаЯ  обострЯть  разговор,  промолчала,  смирилась,  хотЯ   тут   был
возмутительный сговор, но  ночью  все  же  не  удержалась,  разбудила  его
вопросом - и опЯть испытала  то  кошмарное  состоЯние,  когда  все  кругом
закачалось, землЯ пошла из-под ног.
   - ЏризнайсЯ, у тебЯ кто-то есть, с кем ты хочешь побыть вдвоем?
   - „а, есть, есть, - заговорил он шепотом, мгновенно проснувшись. - ќтот
кто-то - Я сам. џ хочу побыть вдвоем с собой. •очу отдохнуть  от  вас,  от
тебЯ, от матери, от всех, всех...
   ‚  первую  секунду  верила,  как  привыкла  верить  всегда,  но   затем
недоумение: разве он нуждаетсЯ в одиночестве? …й казалось, не было никаких
причин, по которым следовало бежать одному за сто верст от Њосквы. Џоэтому
хоть и поверила и слегка успокоилась, но  не  до  конца.  ‚  глубине  души
терзалась загадкой, вызывавшей одну тошнотную мысль: "“ него кто-то есть!"
   …му нравились маленькие блондинки. Ћднажды она случайно  это  выЯснила.
’Януло к миниатюрным женщинам, которых можно баюкать,  держать  на  руках.
Љак-то сказал Ћльге ‚асильевне с нежностью:
   - Љак жаль, что ты грузна, матушка. Њне бы хотелось  поносить  тебЯ  на
руках.
   ‚се его женщины были крупные. Џросто совпадение, так получилось, он сам
рассказывал. “ него было пЯть женщин. —етыре до нее и  пЯтаЯ  она.  Њожет,
были еще, даже навернЯка, не могло не быть, но про тех четырех  она  знала
точно, а про других могла лишь догадыватьсЯ и подозревать.  ‡ато  про  тех
четырех  выведала  все  подробности,  называла  их  по  именам  -  ‚алька,
‘ветланка - и не упускала случаЯ как-то кольнуть их и его заодно,  сказать
о них что-нибудь злое, глумливое. Ћна их ненавидела, этих  мерзавок,  этих
шлюх, две из которых были старше его, учили его всЯким  безобразиЯм,  одна
была его ровесница, мнившаЯ себЯ высокой интеллектуалкой, а на самом  деле
распутнаЯ тварь, мечтавшаЯ женить его на себе любым способом, но он, слава
богу, не поддалсЯ на ее уловки и поступил с нею  решительно,  хотЯ,  может
быть, не совсем благородно, но так ей и надо, твари, и была  еще  какаЯ-то
бело-розоваЯ, пастознаЯ, с которой он работал в музее, манернаЯ  дура,  но
очень красиваЯ, она все времЯ куда-то  убегала  от  него,  а  он  догонЯл.
Ћднажды ему надоело - она побежала от него из дому, где они встречались, а
он не стал догонЯть, и все кончилось. ќта четвертаЯ,  пастознаЯ,  несмотрЯ
на свой истеризм, была могучего сложениЯ, и  он  называл  ее  Ѓрунгильдой.
ѓоворил, что груди у нее тЯжелые и  круглые,  как  супные  тарелки.  Ћльга
‚асильевна ненавидела ее  особенно.  Ћна  ненавидела  их  и  теперь,  всех
четверых, потому что ‘ережа все еще мучил ее, продолжал ее мучить. €  вот,
думала она, у него никогда не было маленьких блондинок, и  поэтому,  может
быть, его тЯнуло к таким. Ћн уехал в какое-то Џересветово  по  ѓорьковской
дороге на двенадцать дней. …й казалось: простить нельзЯ. „аже  не  потому,
что непременно изменЯет ей в Џересветове, а потому, что уехал,  перешагнул
через ее мольбы, отчаЯнье. Ќо спустЯ три днЯ пришла  телеграмма:  "Џривози
€ринку здесь прекрасно". Ћна взЯла на работе  отгульный  день,  поехала  с
€ринкой в Џересветово, и, конечно, он  был  прощен,  катались  на  финских
санЯх с гор, а утром, провожаЯ ее на электричку, он бормотал: "ЉакаЯ же ты
глупаЯ, глупаЯ женщина!" -  и  тыкалсЯ  ей  в  рот  небритым  лицом.  ‚едь
недавно, когда брали курортную карту, врач написал: "Џрактически  здоров".
‚се было ничего, анализы, сердце, давление. —то же случилось за это времЯ?
Ќикто не может понЯть. ЌепонЯтно: как жить без него? € как удалось  -  вот
уже пЯть месЯцев и двадцать пЯть дней! Ћна и сама не понимала: как-то  все
длилось бессмысленно, тЯнулось, жилось...
   Ѓудильник  позвонит  в  семь.  …ще  полтора  часа  она  будет   лежать,
погруженнаЯ в забытье - не в забытье сна, а в забытье исчезнувшей жизни, -
потом медленно встанет, наденет стеганый нейлоновый халат, ‘ережин подарок
ко дню рождениЯ, а то и без халата, в одной рубашке, нечесанаЯ, теперь она
не следит за  собой,  побредет  на  кухню  и  поставит  на  плиту  чайник,
кастрюльку с водой длЯ каши  и  другую  длЯ  Яиц,  вынет  из  холодильника
творог, кефир, чтобы, пока они с €ринкой  моютсЯ  и  одеваютсЯ,  творог  и
кефир немного согрелись  в  теплом  воздухе  кухни.  ‚ключит  репродуктор,
который стоит на верху буфета. € все времЯ, что бы ни делала, о чем бы  ни
думала, она будет чувствовать пустоту и холод за спиной.


   Ѓыл  такой  ‚лад,  очень   добрый,   хороший,   скучный,   безнадежный,
талантливый, с широким рЯбым лицом и глазами слегка навыкате,  выражавшими
серьезность и преданность. Ћн носил очки в черепаховой  оправе.  Љогда  он
смеЯлсЯ - что случалось редко и всегда  неожиданно,  -  он  прикрывал  рот
рукой, ибо верхнЯЯ губа задиралась немного больше, чем нужно. ќто не  была
настоЯщаЯ заЯчьЯ губа, но какой-то намек на заЯчью губу. Ћдин из давнишних
приЯтелей,  острЯк,  назвал  ‚лада  зло  "полузаЯц",   обшучиваЯ   фамилию
Џолысаев. ‚лад был студентом мединститута, и еще тогда ему прочили большую
судьбу в медицине. Њать Ћльги ‚асильевны, длЯ которой всЯкаЯ _внешность_ -
будь то человека, пальто, шкафа, портьеры и даже букета цветов - не  имела
ровно никакого значениЯ, а важно было лишь то достаточно спорное, что  она
определЯла внутренним оком и называла _сутью_, очень  хотела,  чтобы  дочь
вышла замуж за ‚лада. Ќо Ћльга ‚асильевна никак не могла на это  решитьсЯ,
хотЯ и не хуже матери понимала, какой хороший человек ‚лад. Ћднако  -  всю
жизнь видеть перед собой мощное рЯбое лицо со скифскими скулами...
   € все это продолжалось, полувЯлое ухаживание, полудетскаЯ  дружба,  без
надежды длЯ ‚лада, без радости длЯ Ћльги ‚асильевны, в  течение  лет  двух
или трех (одновременно с ‚ладом  нагонЯл  скуку  еще  один  ухажер,  некий
ѓендлин, инженер, совсем никудышник, хотЯ мать к нему  тоже  благоволила),
пока не наступила роковаЯ пора, завершенье учебы,  начало  самостоЯтельной
жизни, школа на  Џалихе,  двадцать  четыре  года,  отступать  некуда,  все
подруги, проклЯтые, замужем, и вдруг ‚лад приходит  с  молодым  человеком,
недавним знакомцем, сошлись зимою в ‡венигороде, в студенческом лагере,  и
мгновенно сдружились. ‚лад вообще был восторженный гуманист. Ћн  увлекалсЯ
людьми, хотЯ, надо сказать, разбиралсЯ в них  не  блестЯще.  Њать  ‘ергеЯ,
например, он считал благороднейшей  женщиной,  трепетал  перед  ней,  даже
заискивал, и все лишь потому, что Ђлександра Џрокофьевна что-то там делала
на фронте во времЯ гражданской  войны,  в  политотделе  армии  стучала  на
машинке. Ќо это уж было после. Ђ до ‘ергеЯ он приводил какого-то  летчика,
то чемпиона по  борьбе,  похожего  на  обезьЯну,  то  книжного  барышника,
торговавшего детективами  столетней  давности,  знатока  всего  на  свете,
говоруна  и  морфиниста.  Ќовый  знакомый  ‚лада  был   историк,   недавно
окончивший,  работал  в  каком-то  невидном  учрежденьице  не   по   своей
специальности.  Љроме  того,  как  представил  его  ‚лад,  был  абсолютным
чемпионом ‡венигородского района по "балде" и чтению слов наоборот.
   € правда, в первый же вечер он  поразил  Ћльгу  ‚асильевну  потрЯсающим
искусством.  ‚лад  кричал  восторженно:  "‘толоваЯ!"  €   гость   отвечал:
"џаволотс".  "Џортфель!"  -  восклицал  ‚лад.  €   немедленно   следовало:
"‹ефтроп". "‡емлетрЯсение!" - коварно  предлагал  ‚лад,  втайне  ликуЯ  от
неминуемого победоносного ответа своего  друга.  €  верно,  тот,  лишь  на
мгновенье запнувшись, отвечал: "…инес...  Яртелмез".  "Љак,  как,  как?  -
кричал ‚лад. - Џовтори, пожалуйста! Ќадо проверить!" ЏроверЯли,  все  было
точно. Џроизвело огромное впечатление. ‚лад подбавлЯл жару: "„а что там  -
гений! ‘амый обыкновенный гений..." Ћн был тогда худ, строен,  пышноволос,
пружинисто двигалсЯ, весело и странно говорил, был не похож ни на кого  из
знакомых. Ћна почувствовала: что-то произошло. € тоже,  поборов  волнение,
спросила: "‚зглЯд?" - "Ћ! - закричал ‚лад.  -  ќто  очень  трудно!"  ѓость
посмотрел на нее одну секунду, будто соглашалсЯ -  да,  это  трудно,  -  и
негромко, но твердо сказал: "„Ялгзв..."
   ‡агадочное слово пронзило ее, как игла. ’ут был, может быть, произнесен
пароль, определивший жизнь. Ќикогда нигде не слышанное, не читанное, дикое
слово -  "дЯлгзв".  Ќо  оно  было  зеркальным  отражением  другого  слова,
истинного, в которое она бесконечно верила,  -  "взглЯд".  ќта  игра,  это
смешное, бессмысленное знакомство и дикословие под водку и шпроты остались
в памЯти намертво, потому что было внутреннее ошеломление  и  предчувствие
перемены судьбы. € было еще: начало весны, той тревожной, неЯсной, которую
еще предстоЯло разгадать, как слово  "дЯлгзв",  когда  все  кругом  затаив
дыхание чего-то ждали, предполагали, шептались и спорили. Ќо  матери  этот
гость, изобретавший слова, не  понравилсЯ  тем,  что  в  первый  же  вечер
побежал за водкой. “знав его лучше, Ћльга ‚асильевна догадалась,  что  тут
была вульгарнаЯ стеснительность и особаЯ, чрезмернаЯ нервность,  толкавшаЯ
на нелепейшие поступки, но вовсе не страсть к  спиртному.  Њать  не  могла
забыть ‘ережиного faux pas много лет. "Ђ ты помнишь, - говорила она, когда
зЯть в чем-нибудь провинЯлсЯ, - как  он  в  первый  же  вечер  побежал  за
водкой?" Њать, котораЯ так стремилась к пониманию сути, не  в  силах  была
уразуметь, что этот смешной  поступок  совершенно  не  выражал  сути.  Ћна
твердо считала, что более других дочери подходит ‚лад: в этом  и  состоЯла
суть. ЃеднаЯ мать, при всей ее любви к  дочери  она  не  могла  преодолеть
свойственного ей наивного эгоизма - наивного потому, что ей даже в  голову
не приходило усмотреть в своем  поведении  какие-либо  следы  эгоизма,  ей
казалось как раз обратное, будто она окутана облаком альтруизма, живет длЯ
других, ради других, это  походило  на  правду,  хотЯ,  если  приглЯдетьсЯ
внимательно, "другими" оказывалсЯ один человек, ѓеоргий  Њаксимович,  -  и
она полагала, что заботитсЯ о дочери, настаиваЯ на том, что ‚лад  длЯ  нее
лучше, а на самом деле заботилась о себе, ибо ‚лад был лучше длЯ нее. € ей
не нравились игры в слова и рассказ ‘ережи о том, как он с ‚ладом ходил  в
психиатрическую  клинику.  Ђ   ‘ережа   рассказывал   гениально!   ѓеоргий
Њаксимович, который зашел из мастерской попить чайку, тоже смотрел сурово.
   “  матери   с   ѓеоргием   Њаксимовичем   всегда   была   замечательнаЯ
синхронность.  Њать  высказывала  суждениЯ,  а  ѓеоргий  Њаксимович  кивал
подтверждающе, сопровождаЯ кивки  фразами  вроде  "пожалуй  что  так"  или
"боюсь, что ты права". ђодной отец умер давно, когда Ћльге ‚асильевне было
шесть лет. Њать в эвакуации познакомились  с  ѓеоргием  Њаксимовичем,  они
работали на одном заводе: мать в плановом отделе, а ѓеоргий  Њаксимович  в
клубе, художником. Ћн был старый художник, училсЯ до революции у какого-то
знаменитого грека, ездил за границу, участвовал в выставках, за что-то его
громили, перевоспитывали, оттеснЯли, постепенно он счах и сник, и  к  тому
времени, когда попал в  эвакуацию  в  маленький  уральский  городишко,  из
художника он превратилсЯ в полуголодного  мазилу  и  зарабатывал  на  хлеб
рисованием лозунгов и плакатов. Ћднако потом, когда он вернулсЯ в Њоскву с
новой семьей, с матерью  и  Ћльгой  ‚асильевной,  ему  дали  мастерскую  и
комнату в доме художников, стали его привечать, упоминать в печати, давать
ему договора и заказы, потому что в эвакуации, как выЯснилось, он  времени
зрЯ не терЯл, работал как вол, ибо искусство делают волы,  по  утверждению
ђенара, любимого писателЯ ѓеоргиЯ Њаксимовича, создал  галерею  тружеников
тыла под названием "“ральскаЯ сталь", эти  рисунки  выставлЯлись  не  раз,
были репродукции, даже почтовые открытки, - и в жизни ѓеоргиЯ  Њаксимовича
наступил своего рода ренессанс, втораЯ молодость, или, как  он  выражалсЯ,
"мой розовый период", и все бы шло хорошо и ладно, если бы как  раз  в  те
годы, в конце сороковых, ѓеоргий  Њаксимович  не  стал  болеть.  —то-то  с
головой, потом с глазами, запрещали работать, он уезжал в санаторий, потом
начались сердечные неприЯтности, и незадолго до поЯвлениЯ ‘ергеЯ  случилсЯ
инфаркт. ‘колько ему было тогда? „а уж очень  порЯдочно.  Њать  моложе  на
семнадцать лет. Ђ ей было в то времЯ, когда поЯвилсЯ  ‘ергей,  сорок  три,
значит, ѓеоргию Њаксимовичу было шестьдесЯт.
   Ћн еще ходил прЯмо, руку пожимал крепко и,  знакомЯсь  с  людьми,  имел
обыкновение упорно и зорко вглЯдыватьсЯ человеку в лицо, обшаривать его  с
бесцеремонностью. Ќовых людей это коробило. ‘ережа  призналсЯ  потом,  что
перваЯ встреча с ѓеоргием Њаксимовичем его слегка озадачила.
   - Ћн смотрел на менЯ так, будто Я что-то украл.
   Џравда, у ѓеоргиЯ Њаксимовича была еще и другаЯ привычка: изучив нового
человека досконально, он сообщал, что у того "интересное лицо" и  что  его
"очень  интересно  написать".  ‚  этом  звучала  покровительственнаЯ  нота
человека искусства, стоЯщего над остальными людьми, и в то же  времЯ  была
невиннаЯ лесть, приЯтнаЯ всем.  Ќо  ‘ереже  ѓеоргий  Њаксимович  этого  не
сказал. Ќастороженность была с первой минуты. ‚прочем, ѓеоргий  Њаксимович
был тут несамостоЯтелен,  он  лишь  улавливал,  подобно  чуткой  мембране,
настроение матери. „а, они очень подходили друг  другу.  Ќу  и  прекрасно,
слава богу. Ћльга ‚асильевна не  ревновала,  отца  едва  помнила,  ѓеоргий
Њаксимович относилсЯ к матери хорошо, по-видимому, любил  ее,  а  уж  она,
беднаЯ, его обожала, и с  годами  у  них  образовались  одни  вкусы,  одни
взглЯды на людей, на живопись, на книги, на деньги, на все. Њать постоЯнно
была погружена в его дела и болезни. …е просто не хватало на чью-то другую
жизнь. Љогда родилась €ринка, мать поначалу разрывалась  между  внучкой  и
мужем, ей хотелось быть  нужной,  вездесущей,  но  сил  не  стало,  и  она
сдалась, уступила  место  другой  бабке.  Ћльга  ‚асильевна  ее  простила.
Ќекоторое времЯ жили с матерью и ѓеоргием Њаксимовичем на  ‘ущевской,  где
была мастерскаЯ, в квартире с соседЯми, потом у свекрови случилось горе  -
умерла дочь, незамужнЯЯ, какаЯ-то невезучаЯ, больнаЯ,  свекровь  ее  очень
любила, - и решили переехать к ней в двухкомнатную квартиру на  аболовку.
’ут прошло ‘ережино детство. ‚се ему было тут мило, близко, и  хотЯ  Ћльга
‚асильевна сразу почувствовала, что жить со свекровью будет  несладко,  но
‘ережа очень хотел, и старухе, - впрочем, какой старухе,  она  была  тогда
шумливой, суетной пожилой женщиной, - надо было пойти навстречу.  „ать  ей
хотЯ бы внучку. ѓрустно было уезжать от матери. Ќо  ничего  поделать  было
нельзЯ. ‚се это двигалось своим ходом и началось в  тот  вечер,  когда  он
пришел, лохматый, в ковбойке, в пиджаке с накладными  плечами,  и  говорил
слова наоборот.
   Ђ  после  того  вечера:  весна,  дворы,  подворотни,  подъезды,   кафе,
забегаловки, начало лета, ничего не понимавший ‚лад, поиски денег,  вагоны
на юг, жара, прохлада, освобождение. ‚четвером: Ћльга ‚асильевна с  ђитой,
подругой тех лет, сгинувшей потом бесследно, и ‚лад с ‘ережей. “ ‚лада был
знакомый, вернее - знакомый его отца, генерала медслужбы, владелец дома  в
ѓаграх. Ћн обещал  снЯть  комнаты.  Ќужны  были  две:  длЯ  ђиты  и  Ћльги
‚асильевны и длЯ ‘ережи с ‚ладом. Џочему-то в доме доброго знакомого  жить
было нельзЯ. ‹ето пылало, в  ѓаграх  стоЯла  одурЯющаЯ  духота.  Ћтчего-то
вышло так, что знакомый ‚лада - некий, кажетсЯ,  Џорфирий  Ќиколаевич,  то
ли,  может  быть,  Џарфентий  Њихайлович,  невнЯтный  человек,  работавший
когда-то в Њоскве в ответственном учреждении, а теперь пенсионером, живший
в ѓаграх в собственном особнЯчке, - снЯл  только  одну  комнату,  довольно
паршивую, далеко от морЯ, на горе, и еще предложил летнюю хибарку в  своем
саду. Љомнату отдали ребЯтам, а девушки поселились в хибарке  -  у  самого
плЯжа. ќто было легкое сооружение вроде  шалашика  или  того,  что  теперь
называетсЯ "бунгало" и вошло в  моду  по  всему  —ерноморскому  побережью.
‚начале все было восхитительно, но затем обнаружились неудобства. ‡а водой
и в туалет ходили через весь сад в дом. Љроме того, постоЯльцы  особнЯчка,
родные, близкие и дальние  знакомые  ЏорфириЯ  Њихайловича,  которых  было
множество  и  приезжали  на  машинах  все  новые,  жили  какой-то  шумной,
утомительной жизнью. …жедневно там пили, гулЯли, горланили песни, заводили
громко радиолу и танцевали на веранде, жарили шашлыки в саду,  а  вечерами
толпою ходили на море купатьсЯ: спускались тропкой через калитку в  заборе
на каменистый плЯж. „ом стоЯл на берегу.
   ‚есельчаки из дома ЏарфентиЯ Ќиколаевича зазывали в свою компанию ‚лада
с ‘ережей и девушек, ребЯта не отказывались,  денег  у  всех  в  обрез,  в
ѓаграх дороговизна, да и ничего не достать, а там угощали щедро, хванчкары
и чачи сколько душе  угодно,  и  ђита,  невзрачненькаЯ  хитруша,  прибитаЯ
московским одиночеством, тоже рвалась к этому водовороту, казавшемусЯ хоть
и опасным, но обольстительным.
   Ќо Ћльга ‚асильевна твердо: "Ќет!" ‘реди людей, бродивших  вечерами  по
саду, попадались хамы, и раза два кто-то ломилсЯ поздним часом в  хибарку,
дверь трещала, глупаЯ ђита хихикала, но Ћльга ‚асильевна догадывалась, что
ђита им не нужна.  "ќй,  гордаЯ!  -  кричали  снаружи.  -  Џойдем  с  нами
купатьсЯ!" Ћльга ‚асильевна суровым голосом грозила милицией.
   Ќаутро жаловались  ‚ладу,  тот  бежал  в  дом,  оттуда  приходила  жена
ЏорфириЯ Џарфентьевича, статнаЯ дама, всегда  в  белом,  черные  волосы  с
проседью, на пальцах золото,  в  ушах  золото,  и  когда  улыбалась  синим
большим ртом, обнаруживалось много золота во рту: "„евочки, простите  моих
хулиганов. Ћни дети юга. “ них  солнце  в  крови...  ‘олнце  делает  людей
безумными..."
   ‘ережа здорово плавал, нырЯл, прыгал  с  вышки.  Ћн  и  ђита  заплывали
далеко за буйки, а Ћльга ‚асильевна с ‚ладом полоскались у берега.  ‚ообще
‘ережа, такой неумелый и робкий в житейских делах, в отношениЯх с людьми и
самим собой, обладал большой физической смелостью. Џоговорить с  Џорфирием
о  том,  сколько  нужно  заплатить  за  хибарку,  и  одновременно   насчет
водопровода, который жители особнЯчка  часто  перекрывали,  ставЯ  ђиту  и
Ћльгу ‚асильевну в затруднительное положение, он никак не решалсЯ - боЯлсЯ
обидеть, малодушно тЯнул, но и не отказывалсЯ от хванчкары  и  сидениЯ  на
веранде с гостЯми, и она с досадой угадывала что-то  шаткое,  немужское  в
этом характере, - и он же мог с  легкостью  ввЯзатьсЯ  в  любую  драку  на
плЯже, мог прыгнуть шутЯ с десЯтиметровой вышки. € с каждым днем  она  все
отчетливей сознавала, что пропадает.
   Ќикогда  раньше  она  не  испытывала  такого  безысходного,  отчаЯнного
пропаданиЯ. Џрекратилась всЯкаЯ другаЯ жизнь. Џропали  все  другие  мысли.
‚едь прошло лишь несколько дней - что же могло изменитьсЯ? -  а  казалось,
что изменилось все вокруг: цвет неба, запах морЯ, вкус шашлыков. €  в  ней
самой сдвинулась какаЯ-то стрелка. ‚се внутри завертелось гораздо быстрее,
чем раньше. ‚озникло что-то тревожащее  и  новое  в  ней  самой,  какаЯ-то
постороннЯЯ тЯжесть, доставлЯвшаЯ неудобства и мучениЯ. Ќапример:  она  не
могла теперь вынести, когда он заходил в дом ЏорфириЯ и  задерживалсЯ  там
надолго. ЉакаЯ, подумать, ерунда. Ђ она терзалась: зачем он  там?  с  кем?
чей смех доносилсЯ с веранды? Њужской смех задевал так  же,  как  женский,
одинаково чувствительно. ‡начит, там ему слаще, милей, чем здесь,  с  нею.
ќто  были  странные  мучениЯ,  изолированные  от  рассудка,  подчинЯвшиесЯ
наитию: ведь он  не  был  мужем,  они  еще  не  были  близки,  только  еще
намечалось, мечталось втайне, и, однако, ее ощущениЯ и  муки  были  такие,
будто все уже произошло. Љак-то она не  утерпела,  поднЯлась  на  веранду,
чтобы позвать его. Ћн унес шахматы, а тут собрались на плЯж -  она  начала
учитьсЯ играть в шахматы, ей хотелось делать все то же, что  делал  он,  и
однажды,  поборов  страх,  даже   прыгнула   с   трехметрового   трамплина
солдатиком, - и, открыв стеклЯнную дверь, увидела, как несколько  человек,
мужчины и женщины, сидели вокруг стола с закусками и  глЯдели  на  ‘ережу,
который стоЯл чуть в стороне,  чтобы  быть  на  виду,  и  изображал  нечто
мимическое. Ћн умел эти мимические штуки делать отлично. Ћсобенно "старого
аптекарЯ" и "динамовского болельщика". ‚ообще в нем было  много  талантов,
он ведь и рисовал, и пел хорошо, и самоучкою выучилсЯ на гитаре.
   ’огда, на веранде,  она  почувствовала  вдруг  бурное  отвращение,  как
приступ тошноты, - и к нему, и к людЯм за  столом,  глазевшим  на  него  с
веселым, пьЯным дружелюбием, как в ресторане. Љак же она  разозлилась!  ’е
аплодировали, кричали: "Ѓраво!", "Ђллаверды к тебе, ‘ерго!", тЯнули к нему
рюмки, а она сказала зло:
   - Ќу, а  теперь  прочитай  какое-нибудь  слово  наоборот,  -  например,
"шутовство", - и скажи "до свиданьЯ". Ќас на плЯже ждут.
   Ћн с изумлением уставил на нее узкие синие глаза и  даже  рот  раскрыл,
чтобы что-то сказать - то ли возразить, то ли прочитать слово  "шутовство"
наоборот, - но она взЯла его за руку, он молча подчинилсЯ, и они вышли.
   Џо  дороге  на  плЯж  она  ему  внушала,  испытываЯ  при  этом   острое
наслаждение оттого,  что  он  молчал,  а  она  его  пилила  с  материнской
строгостью:
   - Џойми, ведь это стыдно, это мерзко, ты себЯ унижаешь,  ты  был  шутом
перед пьЯными рожами. ’ы, интеллигентный человек,  потешал,  этих  господ,
этих прощелыг...
   Џотом он стал защищатьсЯ довольно добродушно:
   - ’ы уж слишком максималистка... €мей в виду, максимализм до  добра  не
доводит, говорю тебе как историк...
   Ќо ему как будто все это нравилось: и то, что она вела его за  руку,  и
то, что была оскорблена за него. €менно тогда, может быть, возникла  в  ее
сознании модель, что в  течение  долгих  лет  представлЯлась  единственной
благодатью, к которой следовало стремитьсЯ всеми  силами,  а  он,  хитрец,
делал вид, что подчинЯетсЯ, но на деле был далек и безучастен: _вести  его
за руку_ и поучать с болью, с сокрушением сердца. Ђ на  плЯже  разгорелась
дискуссиЯ. ‚лад, услышав ее нападки, ринулсЯ  товарища  защищать:  "’ы  не
знаешь местных обычаев. ‡десь нельзЯ отказыватьсЯ, когда тебЯ угощают".
   € ђита, давно уже скрытно раздраженнаЯ, - она соображала своим умишком,
что ни ‚лад, ни ‘ережа  ею  не  интересуютсЯ,  и  начала  понемногу  Ћльгу
‚асильевну ненавидеть, - сказала, что Ћльга по своему  обыкновению  делает
из мухи слона. —то касаетсЯ ЏарфентиЯ и его гостей, то,  по  мнению  ђиты,
они  люди  добрые,   простые,   не   надо   их   презирать...   "Ќе   надо
высокомерничать" - ее фраза. Ќо чем они занимаютсЯ,  бог  ты  мой?  Ћткуда
средства длЯ такой сказочной щедрости? Ќеприлично  считать  чужие  деньги,
это дурной тон. ‚едь не жулики они. Џотому что иначе сидели бы в тюрьме, а
они прекрасно живут. ’акова была логика этой  глупышки,  с  которой  Ћльга
‚асильевна  загадочным  образом  сошлась  на  короткое  времЯ.  ђита  была
худощаваЯ рыжеватаЯ блондинка с белой конопатой кожей, голубыми глазами  и
острым носиком. “ нее не иссЯкала твердаЯ вера в то, что она красавица,  и
годы проходили в негаснущем недоумении: почему никто этого не замечает?
   Ѓыла какаЯ-то страннаЯ  жизнь  вчетвером.  Џовсюду  ходили  вместе:  на
базар, в кино, в дымную чебуречную,  где  толстЯк  с  маленькой  головкой,
„атико,  угощал  молодым  вином  и  прыскающими   жиром   чебуреками,   по
набережной, по главной улице, где слонЯлась вЯлаЯ белаЯ толпа, и  вечерами
на теннисный корт, где играли классные игроки, а ‘ережа и ‚лад глЯдели  на
них с ненасытной жадностью, потом им самим  разрешали  немного  попрыгать,
они оба еще только учились, тренер Ћтто џнович давал  указаниЯ,  ‚лад  был
бездарен, но у ‘ережи получалось хорошо, с каждым вечером  все  лучше,  он
мог при желании стать настоЯщим теннисистом - с  его  талантом  мог  стать
настоЯщим  кем  угодно,  настоЯщим  пловцом,  музыкантом,   рисовальщиком,
Ядерным физиком! - и Ћтто џнович говорил, что "прыгучесть прекраснаЯ",  но
не было ни мЯчей, ни ракеток,  все  стоило  дорого,  экономили  деньги  на
обратную дорогу, а Ћльга и ђита сидели на длинных скамейках в тени тополей
и смотрели на игроков. € когда она смотрела на ‘ережу в тельнЯшке, в белой
шапочке с козырьком, на его загорелое худое лицо, на его  немного  полные,
тЯжеловатые ноги в вЯзаных носках, которые он вез  из  Њосквы,  специально
чтоб надевать под кеды, - правда,  он  не  знал,  что  займетсЯ  теннисом,
думал, что будет играть в волейбол, был заЯдлым  волейболистом,  -  у  нее
как-то ломко, счастливо падало сердце. Ћна наслаждалась, глЯдЯ на  него  и
видЯ все его страсти, напрЯжение, досады, радости, все было обнажено, а он
не видел ее.  Ћднажды  Ћтто  џнович,  бородатый  гномик,  сунул  незаметно
записку. Ћна  развернула  осторожно,  чтоб  ђита  не  увидела,  и  прочла:
"Џриходите завтра к девЯти утра. џ буду вас учить совершенно  бесплатно  и
сколько угодно". ѓномик брал порЯдочные деньги  за  час  и,  говорЯт,  был
богатым человеком. Ћна улыбнулась ему  и  покачала  головой.  Ћтто  џнович
скорчил гримасу, означавшую глубокое горе. Ђх, много их было  в  то  лето,
стремившихсЯ учить ее совершенно бесплатно и сколько угодно!
   ‚ерно, она была тогда хороша. …ще не располнела. ‚се у нее было в меру,
все ладно, гибко, плотно, и хоть не умела плавать, но бегала легко, играла
в волейбол, делала без труда мостик. ‘ейчас - попробуй! Ђ  тогда  хоть  бы
что. „есЯть раз подрЯд без натуги. Њужчины на плЯже на нее пЯлились. ‚  те
годы она очень ровно и быстро загорала - потом это свойство  почему-то  ее
покинуло. Ќо ведь лежала на солнцепеке  часами,  не  жалеЯ  сердца,  такаЯ
дура. ‚олосы носила  по  тогдашней  моде  растрепанными  до  плеч.  ‘ережа
говорил:  "ѓолова  Њедузы".  Ђ  ей  очень  шло.  ’акаЯ   пышнаЯ,   густаЯ,
темно-русаЯ чаща, а лоб весь  открыт,  круглый,  чистый,  еще  без  единой
морщины. Ќаверно, то был лучший год  всей  ее  жизни,  год  расцвета.  Ћна
замечала это по взглЯдам мужчин, по тому, как кавказцы,  глЯдЯ  на  нее  -
когда она выходила из морЯ, - нахально цокали Языками и причмокивали.  Ќу,
и приставали, конечно, бессовестно. ЌавЯзывались в друзьЯ, в  собеседники,
в партнеры по кингу,  по  волейболу.  ‘ережа  и  ‚лад  жили  в  постоЯнном
ожидании драки.
   Ѓыли какие-то ленинградцы, какой-то капитан, какой-то гость ЏорфириЯ по
фамилии –накис, какие-то обгорелые дочерна эстрадники, с одним из  которых
‘ережа затеЯл скандал и даже  ударил  его  резиновым  надувным  дельфином,
нанесЯ легкое повреждение типа царапины, отчего был  шум,  крики,  Явилась
милициЯ, и ‘ережу спас от беды Џорфирий. Ђ тот, что пристал в лесу,  когда
ездили на озеро ђица? Ѓыл еще  смешной  человечек,  пожилой,  с  оливковым
лицом, тоже из гостей ЏорфириЯ, который ухаживал одновременно за  ђитой  и
Ћльгой, где выгорит, был деликатен, услужлив,  ходил  поутру  на  базар  и
приносил зелень, кислое молоко и Ягоды,  к  ‚ладу  и  ‘ереже  относилсЯ  с
отеческой  благожелательностью  и,  кажетсЯ,  не  считал   их   серьезными
соперниками длЯ себЯ, увЯзывалсЯ на плЯж и донимал нудными разговорами, не
знали, как от него отделатьсЯ, уж очень был хорошо воспитан. Ќо однажды он
под  секретом,  потребовав  сохранениЯ  тайны,  показал  ђите  медицинскую
справку, где говорилось: такой-то, обладаЯ нормальной  половой  потенцией,
лишен  способности  к  деторождению,   что   подтверждает   главный   врач
поликлиники имЯрек. ђита, разумеетсЯ, поделилась  новостью,  весельЯ  было
много. Ћливковый человечек куда-то исчез, пропал навсегда.
   ‘ережа учил ее плавать. €м так нравилось это учение!  Ѓыло  бы  скучно,
если бы она умела плавать так же хорошо, как он. Ћн держал  ее  на  руках,
она барахталась, висла у него на шее, хохотала, тонула, слепла от брызг  и
все времЯ чувствовала его руки, которые были очень  смелые  в  воде.  ‚лад
поглЯдывал на них, напрЯгаЯ зрение - в море он был без очков,  -  стараЯсь
разглЯдеть, что же