  вместе
вселЯлись в конце двадцатых годов в эти первые рабочие квартиры.
   - Ќу, что скажешь? - спросил Џопков, глЯдЯ на Њашу и поглаживаЯ ладонью
свою бритую голову с  заметно  отросшим  вокруг  лысины  седым  ежиком:  в
квартире было холодно, и голова у него мерзла.
   - —то же Я скажу? - Њаша пожала плечами. - „умала, может,  вы  мне  что
скажете.
   - ‘казал бы, да нечего. Џустой твой Ящик, вчера выходил, глЯдел.
   Њаша вздохнула так, словно задула огонек.
   - —то вздыхаешь? - ворчливо сказал Џопков и  сам  глубоко  вздохнул.  -
Ќедели две Ящик твой не глЯдел - в больнице лежал с ущемлением грыжи, -  а
вчера поглЯдел. Џустой, - повторил он.
   - Ђ где ваши?
   - “ехали. ‡авод-то эвакуировали...
   - Ђ вы что же?
   - ѓоворю тебе, с грыжей  лежал!  Њалость  поподымал  лишнего  -  вот  и
нажил...
   Џопков вышел на пенсию еще три года назад, но с начала войны вернулсЯ в
цех.
   - —то же теперь, за ними поедете?
   Ќо старик покачал головой.
   -  †дать  да  догонЯть  -  хуже  нету.  ѓде-нибудь  тут  пристроюсь,  в
каком-нибудь оставшемсЯ заводишке, мины точить. ђаньше бы уехал, а  сейчас
душа не лежит. Ѓеглецов из Њосквы и без менЯ  многовато.  „а  ты  сама  по
улицам шла, видала. “тром вышел хлеба купить, поглЯдел на  это  бегство  и
плюнул: тьфу ты господи!..
   Џопков любил называть вещи своими именами.
   - Ќа дворе - стыдно сказать - матрацы  валЯютсЯ,  пух  летит,  как  при
еврейском погроме. Ќет, Я теперь из Њосквы ни  шагу,  из  принципа!  -  Ћн
закашлЯлсЯ, залез рукою под шубу и потер грудь.
   - ‚ы, по-моему, и сейчас нездоровы, ‡осима €ванович.
   - ’ак, простыл чего-то.  ’олько  выписалсЯ  и  разом  простыл.  Ћдно  к
одному... “ехал  завод  в  город  Њиасс.  …сть,  говорЯт,  такой  город  в
—елЯбинской области, сын приходил, говорил, когда Я в  больнице  лежал.  Ђ
где точнее - хрен его знает, по карте искал-искал, так и не нашел. ‚от  до
чего дошли! Љоренной завод наш, московский, в  такую  дыру  закинуло,  что
даже на карте ее нету... ’ы чего прибыла-то? - поднЯл он глаза на Њашу.  -
…сли за письмами, так Я - будут - отправлю. ‚ бега не ударюсь,  не  бойсЯ.
Љак в доске ржавый гвоздь, буду сидеть тут до победы  и  одолениЯ...  €ли,
думаешь, немец Њоскву возьмет?
   - —то вы, ‡осима €ванович! -  Њаша  даже  вскрикнула  от  неожиданности
этого вопроса, и старик понЯл, что мысль эта не приходила ей в голову.
   - Ђ что, очень даже просто, - радуЯсь ее уверенности,  но  по  привычке
поддразниваЯ,  сказал  Џопков.  -  ЏоглЯдела  бы,  как  сегоднЯ  днем  тут
некоторые ходу давали!  џ  одного  приостановил,  спросил  -  дюжий  такой
мужчина: "Ќа отъезд разрешение  имеешь?"  ’ак  он  за  все  карманы  сразу
схватилсЯ, бумажонками полтротуара засыпал. Ђ кто Я ему? Џочему испугалсЯ?
‡начит, нет у него ничего за душой, кроме дрожи в поджилках!
   ‘тарик вытащил из-за пазухи руку и сердито махнул ею по  столу,  словно
сгребаЯ невидимый глазу сор.
   - Ќу, а ты? Ќе за письмами, так что?
   - Ќа днЯх на фронт  нас  отправлЯют,  зашла  кое-какие  вещи  взЯть,  -
соблюдаЯ правила школы: ни с кем не делитьсЯ своими тайнами, сказала Њаша.
   - ‡начит, и вас на фронт? Ђ кто же вы есть такие?
   Њаша молча смотрела на него.
   - ‹адно, не отвечай, коли не вправе!  -  без  обиды  сказал  Џопков.  -
’олько в одном менЯ успокой: что же, у вас весь такой  батальон,  женский,
как при Љеренском? €ли и мужики есть?
   - …сть. - Њаша невольно улыбнулась.
   - Ќу и слава богу! ‡начит, до этого дело у нас не дошло еще.  -  Џопков
вздохнул и долго молчал, словно колебалсЯ, заговорить ли ему с  этой  мало
еще чего видевшей и знавшей в своей жизни девчонкой о том самом  длЯ  него
важном, о чем он неотступно думал все последнее времЯ. Ќо говорить об этом
сейчас, кроме Њаши, ему было не с кем, а молчать он больше не мог. -  џ  с
одним полковником в больнице лежал - хотЯ и с фронта, а не раненый,  тоже,
как у менЯ, грыжа просто. ЋказываетсЯ, это  и  на  фронте  не  отменЯетсЯ.
‘прашиваю Я его: "Ќу, скажи ты мне, что это за такаЯ за "внезапность"? ѓде
же вы были, Я ему говорю, - военные люди? Џочему товарищ ‘талин про это от
вас не знал, хотЯ бы за неделю, ну за три днЯ? ѓде же ваша совесть? Џочему
не доложили товарищу ‘талину?"
   - € что же он вам сказал? - Њаша сама уже много раз задавала себе  этот
мучительный  вопрос,  но  еще  никогда  не  задавала  вслух  так  прЯмо  и
бесстрашно, как это делал сейчас Џопков.
   - —его сказал? Ђ ничего не  сказал.  Ќагрубил  мне,  старику.  Ђ  тебе,
наверно, все понЯтно? - усмехнулсЯ Џопков. - ЊенЯ тут одна молодаЯ барышнЯ
с нашего двора в прошлом  месЯце  за  длинный  Язык  воспитывала:  все  ей
понЯтно было. Ђ сегоднЯ с чемоданом в  руках  так  через  двор  ударилась,
беднаЯ, аж ноги подламывались. …сли и тебе все про все понЯтно, тогда  бог
с тобой, лучше молчи.
   - Ќе знаю Я, ‡осима €ванович. Њы ведь полтора  года  прожили  почти  на
границе, в самом ѓродно, и кто же из нас не думал там о  войне?!  Љонечно,
все думали! Ђ потом как ослепление какое-то  перед  самой  войной  маму  с
’аней там оставить! џ не знаю, как другие, Я просто о себе и о муже думаю:
как же мы могли это сделать? Ќе знаю. „аже терЯюсь, когда думаю об этом.
   - Ђ теперь Я тебе скажу, как Я понимаю, - после долгого молчаниЯ строго
и даже торжественно сказал Џопков. - ЉакаЯ такаЯ была "внезапность", Я  не
знаю - не моего ума дело. Љогда за стенкой гости придут, на стол собирают,
и то людЯм слышно! Ђ как это так, чтоб под боком целое войско собрали -  и
не слыхать, не знаю! Ќо Я другое скажу. —то обсчитались мы, какаЯ у  немца
сила, - это верно. —то сила у него огромнаЯ, тоже верно. Џотому он и пошел
прЯмо с границы ломать нас. - Џопков положил руки перед собой  на  стол  и
всем телом подалсЯ к Њаше. - ’ы уже не маленькаЯ,  кое-что  помнишь  и  на
своем веку. ‘кажи мне хотЯ бы про свой век: как  ни  тЯжело  нам  было,  а
пожалели мы когда-либо чего-либо длЯ Љрасной Ђрмии? Ѓыло когда такое,  что
надо на Љрасную Ђрмию дать, а народ бы не дал? Ќет, ты отвечай! Ѓыло такое
или не было?
   - Ќе было, - сказала притихшаЯ Њаша.
   - Ђ теперь Я так понимаю, что не все у Љрасной Ђрмии  есть,  чему  надо
быть! Џодумать, сколько времени не можем фашиста остановить!  Ђ  теперь  Я
спрашиваю и прошу за это к ответу: а почему же нам не сказали? „а Я бы  на
самый крайний случай и эту квартиру отдал, в одной бы комнате прожил, Я бы
на восьмушке хлеба, на баланде,  как  в  гражданскую,  жил,  только  бы  у
Љрасной Ђрмии все было, только б она с границы не  пЯтилась...  Џочему  не
сказали по совести? Џочему промолчали? Џрав Я или нет?
   Њаша не знала, прав или не прав сидевший перед ней и  говоривший,  нет,
уже не говоривший, а кричавший все это Џопков. Ќо, несмотрЯ на всю  горечь
того, о чем он кричал ей, она чувствовала в его душе такую  силу,  котораЯ
заставлЯла ее и себЯ чувствовать сильной, готовой на все - на баланду,  на
восьмушку хлеба, - да что там на восьмушку хлеба! - на любой бой, на любую
смерть, только бы исправить, переделать все по-другому, чтобы не немцы шли
на нас, а мы на немцев!
   - Ќичего, ‡осима €ванович! - радуЯсь нахлынувшему на нее чувству, почти
весело сказала Њаша. - Њы еще свернем им шею.
   - ‘пасибо, разъЯснила старому дураку! - недовольно отозвалсЯ Џопков.  -
Љто в конце концов сверху будет, а кто под низом, не хуже тебЯ знаю! Ђ вот
почему сейчас уже какой месЯц под низом?..
   - Ќо почему, почему под низом? - сказала  Њаша,  даже  растерЯвшись  от
нового натиска старика. - €дут бои, конечно, тЯжелые...
   - —то идут бои, в сводках читаю, - продолжал гнуть свое Џопков. - ‡десь
их побили, тут пленили, там остановили... €  при  всем  том  третьего  днЯ
ЃрЯнск и ‚Язьму отдали! ’ак как же это выходит: сверху или под низом,  как
это по-вашему, по-военному? ’ы военнаЯ - вот и ответь!
   Њаша ничего не успела ответить  ему:  за  окном  разом  близко  ударили
зенитки.
   - Ђ Я думал: чего они сегоднЯ припоздали? - спокойно сказал  Џопков  и,
поглЯдев на старые, еще дореволюционные ходики, встал и спросил: - Џойдешь
в убежище?
   - Ђ вы?
   - Ђ ну его! ’ам как глухарь внутри котла сидишь,  а  сверху  молотит  и
молотит. ђешил: лучше дома быть... ’ак как, пойдешь или нет?
   - Ќет, Я тут с вами пережду.
   - ’огда  давай  свет  погасим,  а  штору  вздернем,  -  сказал  Џопков,
обрадованный тем, что Њаша осталась. -  џ  тут  в  прошлую  ночь  сидел  у
окошка, смотрел. €нтереснаЯ картина!
   Џрихватив у горла ворот шубы, он дошел до выключателЯ, погасил свет  и,
шаркаЯ в темноте ногами, поднЯл бумажную штору.
   Њаша присела на подоконник, рЯдом со стариком. Љвартира была на верхнем
этаже, дома кругом были невысокие, и перед глазами открывалось целое небо,
в котором все клокотало, гремело и стучало  тысЯчами  молотков.  ќто  небо
было словно одна громаднаЯ чернаЯ, натЯнутаЯ над  всем  городом  простынЯ,
котораЯ каждую секунду с треском лопалась в тысЯче мест, и всюду, где  она
лопалась, вспыхивали шарики зенитных разрывов.
   ‘овсем близко, за домом, раскатисто била зенитнаЯ батареЯ,  от  времени
до времени своим грохотом перекрываЯ  все  остальные  звуки,  а  между  ее
залпами, словно в испорченном радио, обрывками слышалось  высокое  гудение
самолетов. Ќесколько раз дом вздрагивал от разрывов бомб, где-то невдалеке
вспыхивали и погасали Языки пламени.
   Џотом Њаша услышала, как что-то звЯкнуло совсем рЯдом.
   - Ћсколок от снарЯда, - сказал Џопков. - Ћб балкон. - €, повернувшись к
Њаше, добавил: - Њожет,  отойдешь,  а  то  залетит,  как  бы  стеклами  не
порезало...
   Њаша, ничего не ответив, продолжала смотреть в небо.
   - „а, зенитнаЯ оборона серьезнаЯ, задаром сквозь нее не  пробьешьсЯ,  -
проговорил в один из  моментов  относительной  тишины  Џопков,  и,  словно
подтверждаЯ его слова, высоко в  небе,  между  желтыми  шариками  зенитных
разрывов, вспыхнуло большое, необыкновенно желтое пЯтно,  потом  сделалось
из бесформенного пЯтна желтым углом, потом полукрестом и, разваливаЯсь  на
маленькие гаснущие пЯтна, полетело вниз, в темноту.
   - ‘били! - закричал Џопков.
   ‡енитный огонь начал затихать, желтые шарики лопались все реже и  реже,
а скрещенные  на  куполе  неба  руки  прожекторов  стали  одна  за  другой
отваливатьсЯ к горизонту.
   - Ћдна волна прошла. - Џопков продолжал смотреть  в  окно.  -  ‚от  так
ночью кажетсЯ - ‘одом и ѓоморра, а утром выйдешь на улицу - только кое-где
куритсЯ. ‡десь дом, там дом, а Њосква цела!
   Џри этих словах Џопков опустил штору, и они на минуту остались в полной
темноте.
   - Ќу ладно, война - это преходЯщее, - сказал Џопков  и  зажег  свет.  -
Њожет, чаю с тобой попьем?
   Њаша поблагодарила и отказалась. ЌюсЯ ждет и, наверное, даже волнуетсЯ.
Ќадо скорей захватить вещи и идти к ней ночевать.
   - ‘пасибо, ‡осима €ванович! џ в другой раз как-нибудь!
   - Ђ когда в другой раз? - строго спросил старик.
   Ћна пожала плечами:
   - Ќе знаю.
   - ‹адно, иди! - Џопков захлопнул за Њашей дверь и загремел цепочкой.
   Њаша снова пересекла  двор  и  вошла  в  свой  подъезд.  „ул  ветер,  и
распахнутые створки дверей с  подсунутыми  под  них  кирпичами  терлись  и
сиротливо скрипели.
   € Њаша подумала: а вдруг там, наверху,  на  втором  этаже,  в  почтовом
Ящике на дверЯх их квартиры,  за  круглыми  дырочками,  лежит  и  ждет  ее
пришедшее не вчера, а только сегоднЯ письмо, но это письмо не от  ‘инцова,
а о том, что он убит?..
   Ћщупью, держась за перила, она поднЯлась по темной лестнице, достала из
кармана гимнастерки ключ и стала нащупывать замочную скважину. Ќо рука  ее
наткнулась  на  что-то  неожиданно  звЯкнувшее.  Ћна  вздрогнула,  сначала
отдернула руку, а потом нащупала проволочное  кольцо  со  свЯзкой  ключей.
Ћдин ключ торчал в замочной скважине.
   Њаша  потЯнула  за  дверную   ручку,   и   незапертаЯ   дверь   пугающе
приоткрылась. Њаша  минуту  неподвижно  простоЯла  в  тишине,  холодеЯ  от
необъЯснимого страха перед этой дверью с ключами, и, рассердЯсь  на  себЯ,
резко распахнула дверь и вошла в квартиру.
   ‘начала ей показалось, что все тихо, но потом она услышала доносившеесЯ
из второй комнаты прерывистое дыхание. Ћна перешагнула  порог  спальни  и,
вспомнив о фонарике, вытащила его из кармана шинели.
   Ќа кровати, на голом тюфЯке, ничком,  свесив  голову,  спал  ‘инцов,  в
ушанке, ватнике и рваных сапогах.  Ћн  спал  мертвым  сном,  не  шевелЯсь,
тЯжело, простуженно дыша.
   Ћкно не было  затемнено.  Џогасив  фонарик,  Њаша  на  ощупь  бросилась
опускать бумажные шторы в обеих комнатах, потом побежала в кухню, опустила
штору и там, выбежала на лестницу, вытащила из двери свЯзку ключей,  снова
вошла, закрыла за собой дверь и, щелкаЯ подрЯд всеми выключателЯми, зажгла
две оставшиесЯ лампочки - в передней и в кухне.
   ’олько после этого она вернулась в спальню.  —ерез  открытые  двери  из
передней падал слабый свет. ‘инцов по-прежнему лежал ничком, свесив голову
с тюфЯка. Ћпустившись на колени, Њаша приподнЯла голову мужа и  переложила
ее на подушку. €з-под крепко надвинутой на голову ушанки виднелсЯ  краешек
грЯзного бинта, и Њаша побоЯлась снЯть ее.
   ‘инцов не просыпалсЯ. Њаше показалось, что он в жару.  Ћна  приложилась
губами к его виску, но висок был не горЯчий, а влажный, в капельках пота.
   ’огда Њаша с лихорадочной быстротой сбросила с себЯ  ушанку  и  шинель,
снЯла сапоги, словно могла  их  громыханием  разбудить  этого  без  памЯти
спавшего человека, побежала в кухню, зажгла газ, еле-еле, слабым лиловатым
светом мерцавший в горелке, снЯла с гвоздЯ большой жестЯной таз, налила  в
него воды и поставила на плиту.
   Џотом она открыла ключом шкаф  в  столовой,  достала  белье,  простыни,
одеЯло, снова подошла к кровати и только тут,  всем  телом  потЯнувшись  к
мужу, обнЯв его плечи и прижавшись грудью к его спине, горько и  счастливо
заплакала.


        12

   ’аким мертвым, беспробудным сном, каким спал  ‘инцов,  мог  спать  лишь
человек, дошедший до последней степени изнеможениЯ.
   Ћн пришел сюда и заснул, повалЯсь на голый тюфЯк, незадолго до  прихода
жены.
   Њежду той минутой, когда он заснул, и той минутой, когда он, высаженный
из машины ‹юсиным, осталсЯ один на шоссе, в двадцати километрах от Њосквы,
прошло восемь часов, и эти восемь часов дорого ему стоили.
   Ћставшись один на шоссе, он пожалел, что сдержалсЯ и не ударил  ‹юсина.
—то ему было делать теперь? Ќаверное, несмотрЯ ни на что, правильнее всего
было идти на ЉЏЏ и пробовать объЯснить, как он тут оказалсЯ и  куда  идет.
Ќо люди не всегда делают то, что правильнее.
   ‘тоЯ один на шоссе, ‘инцов одновременно и проклинал  себЯ  за  то,  что
поехал с ‹юсиным, и уже не хотел отступать. ђаз Њосква рЯдом, он все равно
дойдет теперь до своей бывшей редакции, дойдет вот с этого места, где  его
бросил товарищ ‹юсин.
   ‚ том состоЯнии отчаЯниЯ и бешенства, в котором  ‘инцов  находилсЯ,  он
запальчиво решил, что попробует добратьсЯ до редакции, минуЯ  все  ЉЏЏ.  Ђ
если не удастсЯ, если его задержат раньше, разница невелика - и так и  так
ему придетсЯ доказывать одно и то же: что он не дезертир и не собиралсЯ им
быть!
   …му почти навернЯка не удалось бы пройти в Њоскву ни за день до  этого,
ни днем позже. Ќо именно в этот день - 16 октЯбрЯ, сойдЯ с шоссе  и  минуЯ
контрольно-пропускные пункты, он добралсЯ до хорошо  знакомой  окраины,  а
потом, так никем и не задержанный, дошел до самого центра Њосквы.
   Џотом, когда все это осталось  в  прошлом  и  когда  кто-нибудь  в  его
присутствии с Ядом и горечью  заговаривал  о  16  октЯбрЯ,  ‘инцов  упорно
молчал: ему было  невыносимо  вспоминать  Њоскву  этого  днЯ,  как  бывает
невыносимо видеть дорогое тебе лицо, искаженное страхом.
   Љонечно, не только перед Њосквой, где в этот  день  дрались  и  умирали
войска, но и в самой Њоскве было достаточно людей, делавших все, что  было
в их силах, чтобы не сдать ее. € именно поэтому она и не  была  сдана.  Ќо
положение на фронте под Њосквой и  впрЯмь,  казалось,  складывалось  самым
роковым образом за всю войну, и  многие  в  Њоскве  в  этот  день  были  в
отчаЯнии готовы поверить, что завтра в нее войдут немцы.
   Љак всегда в такие трагические минуты, твердаЯ вера и незаметнаЯ работа
первых еще не была длЯ всех очевидна, еще  только  обещала  принести  свои
плоды, а растерЯнность, и горе, и ужас, и отчаЯние вторых  били  в  глаза.
€менно это было, и не могло не быть, на поверхности. „есЯтки и сотни тысЯч
людей, спасаЯсь от немцев, поднЯлись  и  бросились  в  этот  день  вон  из
Њосквы, залили ее улицы и площади сплошным потоком, несшимсЯ к вокзалам  и
уходившим на восток шоссе; хотЯ, по справедливости, не так уж многих людей
из этих десЯтков и сотен тысЯч была вправе потом  осудить  за  их  бегство
историЯ.
   ‘инцов шел по улицам Њосквы, где никому не было дела  до  него  в  этот
страшный московский  день,  когда  люди,  терЯЯ  друг  друга,  искали,  не
находили, ломились в запертые квартиры, отчаЯнно  ждали  на  перекрестках,
под остановившимисЯ часами, кричали и  плакали  в  водоворотах  вокзальных
площадей.
   ‹юсин давно  выскочил  из  головы  ‘инцова;  злоба  на  этого  человека
оказалась ничтожной и мелкой в том наводнении горЯ, которое  захватило  и,
как щепку, волокло ‘инцова по  московским  улицам.  Ћн  проклинал  уже  не
‹юсина, а себЯ; поступи он по-другому, пойди в  Ћсобый  отдел,  как  решил
сначала, быть может,  ему  уже  дали  бы  в  руки  винтовку  там,  за  сто
километров от Њосквы, где решалась ее судьба. Ќо, чтобы  получить  надежду
на это, надо было довести до конца начатое: попасть в редакцию.
   Ќаконец он свернул от Ќикитских  ворот,  забитых  сплошной  пробкой  из
машин и людей, в •лыновский тупик, к редакции "ѓудка", где бывал  когда-то
еще перед войной.
   ‚ тупике, так же как и повсюду, стоЯл запах гари, порывы ветра взвивали
с места и вертели в воздухе пепел сожженных бумаг.  ‚се  окна  в  редакции
были наглухо завешены изнутри маскировочными  шторами,  а  у  запертых  на
висЯчий  замок  дверей  сидел  на  табуретке  старик   вахтер   в   черной
железнодорожной шинели, с мелкокалиберной винтовкой  в  руках.  ‘идел,  не
обращаЯ вниманиЯ на суету бежавших мимо него по тупику людей с вещами.
   ‘инцов подошел к нему и, хотЯ отрицательный  ответ  был  уже  очевиден,
все-таки спросил, не приезжала ли сюда фронтоваЯ  редакциЯ.  ‚ахтер  молча
повел головой.
   - Ђ "ѓудок" что, уехал? - снова спросил ‘инцов,  хотЯ  было  Ясно,  что
"ѓудок" уехал.
   - Ђ вам чего? - только теперь, поднЯв голову, спросил вахтер.  -  Љакие
ваши документы будут? ЏредъЯвите!
   - Ђ зачем вам документы?
   - Ђ затем, чтобы знать,  положено  вам  отвечать  или  не  положено!  -
сердито сказал старик.
   „а, "ѓудок" уехал, а  фронтоваЯ  редакциЯ  не  приехала  и  неизвестно,
приедет ли. ќто было Ясно. Ќо ‘инцов все еще топталсЯ в тупике  и  смотрел
на окна редакции, не знаЯ, что делать дальше.
   Ћн вдруг подумал о том, что раз в Њоскве нет редакции, то надо хотЯ  бы
найти ‘ерпилина; ведь его увезли в госпиталь именно сюда, в Њоскву...
   "Ќо как ты его найдешь?  -  спросил  другой,  трезвый  голос.  -  Љакой
госпиталь? Љто среди всего, что здесь творитсЯ, ответит тебе сегоднЯ,  где
‘ерпилин?"
   Ќедалеко отсюда, на Ђрбатской площади,  стоЯло  здание  ЏолитуправлениЯ
армии. Ћн вспомнил, как был там в  сороковом  году,  перед  назначением  в
ѓродно, и подумал: "Њожет, пойти туда? Ќо кто пустит туда без  документов?
„а и там ли оно сейчас? ‚рЯд ли... Ќо если не туда, то куда  же?  Људа  же
идти?.."
   ‚ голове у него опЯть мелькнула мысль,  которую  он  давно  отгонЯл  от
себЯ: "Ђ вдруг Њаша все-таки в Њоскве?" € эта несбыточнаЯ мысль,  хотЯ  он
все еще сопротивлЯлсЯ ей, потащила его из •лыновского тупика на  “сачевку,
в дом, из которого он уехал на войну.
   Џосредине пути он еще  раз  заставил  себЯ  не  думать  о  невозможном:
конечно, там, в квартире, никого нет. € он идет туда вовсе не потому,  что
на что-то надеетсЯ! …му просто надо хотЯ бы на час где-то присесть, прийти
в себЯ, хоть на  лестнице!  Џотом  он  встанет  и  пойдет...  Ђ  куда?  „а
просто-напросто в военкомат. Џойдет и  скажет,  не  вдаваЯсь  ни  в  какие
объЯснениЯ, что доброволец, просит записать... ‚едь формируетсЯ же что-то,
ведь бросают же людей прЯмо на фронт!.. Ђ там после первого боЯ  объЯснит!
’огда это будет уже не  важно,  важно  одно:  чтобы  сейчас  его  взЯли  и
отправили на фронт! „а, конечно, так!
   Ќо в самую последнюю минуту, когда он подошел к  дверЯм  дома  и  вдруг
вспомнил во всех подробностЯх, как Њаша в июне вон там, за этим  окном  на
втором этаже, собирала его на фронт, все мысли, кроме мысли о ней и о том,
что вдруг она здесь, вылетели у него из головы.
   „вери  в  подъезде  были  распахнуты  настежь,  под  створки  подложены
кирпичи, на тротуаре валЯлись обломки  кресла.  Џосле  всего,  что  ‘инцов
видел, проходЯ через Њоскву, это не могло удивить его;  отшвырнув  обломки
ногой, он поднЯлсЯ на второй этаж и ударил в дверь кулаком.
   “же давно понЯв, что за дверью никого нет, он все еще  бил  кулаками  в
дверь, прижимаЯсь к ней лицом, и в этом безнадежном, свирепом  стуке  была
всЯ сила переполнившего его отчаЯниЯ.
   Ќаконец он выпрЯмилсЯ, повернулсЯ и, махнув рукой, спотыкаЯсь, сошел  с
лестницы.
   €з  ворот  задом  выезжал  грузовик  с  домашним  скарбом  и   мешками,
нагруженными так высоко, что верхние цеплЯлись за низкую  арку  ворот.  Ќа
мостовой лихорадочно приплЯсывал какой-то человек, поводЯ в воздухе руками
и крича: "‹евей,  левей,  а  теперь  вывертывай,  вывертывай!.."  ѓрузовик
наконец выехал; приплЯсывавший  на  мостовой  человек  остановилсЯ,  вытер
рукавом драповой куртки потное лицо, и ‘инцов узнал его. ќто  был  здешний
управлЯющий домами, не то Џлюшкин, не то Љружкин, - ‘инцов знал его еще  с
тех пор, как ухаживал за Њашей, но не помнил его фамилии.
   - ‘лушайте! - крикнул ‘инцов. - ‘лушайте! -  повторил  он  погромче  и,
шагнув к управдому, схватил его за воротник куртки так, что та затрещала.
   - ‚ы  чего,  с  ума  сошли?  -  вырвавшись,  крикнул  управдом  и  даже
замахнулсЯ, но потом узнал ‘инцова. - ќто вы там ломились?
   - џ.
   - “ехала ваша жена!
   - Људа?
   - „а разве всех запомнишь! - “правдом полез на  грузовик.  -  Ђ  списки
пожгли, все сегоднЯ пожгли, телефонные книги и те пожгли.  ‚се  пожгли!  -
уже с грузовика повторил он даже с каким-то азартом. -  †ена  ваша  еще  в
июле уехала - в военной форме была.
   - Ђ где она? - крикнул ‘инцов, шагнув за уже трогавшимсЯ грузовиком.
   - ќй, эй, постойте! - вдруг закричал управдом и  замолотил  ладонью  по
кабине. - ќй! - позвал он ‘инцова, когда машина притормозила. - “ менЯ  же
ваш ключ, дубликат есть.
   Ћн рывком расстегнул  портфель,  вытащил  оттуда  согнутое  из  толстой
проволоки большое кольцо, на котором болталось десЯтка два ключей.
   - Љакой тут ваш? Ѓерите, только скорее.
   ‘инцов подошел и стал неуверенно перебирать ключи.
   - Ќу, ну! - торопил его управдом, озираЯсь на нетерпеливо высунувшегосЯ
шофера. - Ђ, да хоть все берите! - крикнул он и отпустил всю свЯзку.
   ‘инцов не удержал ее, и она со звоном упала на мостовую.
   - Ђ куда же вы? - спросил ‘инцов, когда борт  грузовика  проехал  перед
его глазами.
   - Људа все, туда и Я! - крикнул управдом. - џ член партии. —то же  мне,
немцев тут дожидатьсЯ, чтобы повесили?
   "ќх ты, член партии!" ‘инцов поднЯл ключи и со злостью вспомнил  только
что сжимавшую их, свесившуюсЯ с грузовика, крепкую, волосатую руку.
   ЏеребираЯ один за другим ключи, он вдруг подумал, что в квартире  может
лежать оставленнаЯ Њашей на всЯкий случай записка... € эта мысль о записке
так завладела им, что он бегом поднЯлсЯ по лестнице, отпер дверь и  вбежал
в квартиру, оставив снаружи в двери кольцо с ключами.
   ‡аписки не было. Ќи на обеденном столе, где стоЯла  знакомаЯ  кустарнаЯ
пепельница - деревЯннаЯ лодка  с  лебединой  головой,  ни  в  спальне,  на
кровати, где лежали только голый полосатый тюфЯк и подушка без  наволочки,
с торчащими перьЯми.
   каф был заперт на ключ. ‘инцов подергал за ручку - шкаф  не  открылсЯ.
Ќа всем - на полу, на стульЯх, на столе без скатерти - лежал толстый  слой
пыли. ‚ столовой подрагивала от ветра форточка с  треснувшим  стеклом;  он
прихлопнул ее и сел за стол, тЯжело бросив на него исхудалые руки.
   ‚се, через что и он и все, с кем он был,  с  такою  твердостью  прошли,
начинаЯ с Њогилева, имело смысл или  не  имело  смысла  в  зависимости  от
ответа на один простой вопрос: победим  мы  или  не  победим  в  этой  так
страшно начавшейсЯ длЯ нас войне?  Ќе  только  в  том  строевом  синодике,
который он, выйдЯ из первого окружениЯ, сдал под …льней макову, а прЯмо в
душе его был длинный список всех жертв, на которые на его глазах шли люди,
покупаЯ своими смертЯми победу. Ќо сейчас на его же  глазах  против  всего
этого кровавого списка здесь, в Њоскве, ставилсЯ огромный черный, как само
горе, знак вопроса.
   Ѓыть может, в другом состоЯнии  он  и  отделил  бы  в  уме  даже  самую
страшную возможность потерЯть Њоскву от бесповоротного поражениЯ  и  конца
всему. Ќо сейчас его душа напоминала лодку,  на  которую  одну  за  другой
грузили столько тЯжестей, что она в конце концов начала тонуть. € ко всему
еще эта молчащаЯ, пустаЯ квартира - ни жены, ни ребенка.
   …му швырнул ключ от этой квартиры человек, который  уезжал  из  Њосквы,
потому что назавтра - так думал этот человек  -  сюда,  в  Њоскву,  должны
прийти немцы. € этот человек  на  забитом  барахлом  грузовике  удирал  из
Њосквы - ‘инцов готов был  в  этом  поклЯстьсЯ,  -  навернЯка  удирал  без
приказа, со своей бычьей шеей и крепкими, волосатыми руками, которым бы  в
самый раз сжимать винтовку...
   Ќет, ‘инцов не завидовал этому спасавшемусЯ бугаю, но то,  что  у  него
самого не было партийного билета в кармане, то, что он не мог теперь пойти
через три улицы отсюда, в тот самый райком,  где  он  когда-то  вступал  в
партию, пойти и сказать: "џ, коммунист  ‘инцов,  пришел  защищать  Њоскву,
дайте мне винтовку и скажите, куда  идти!"  -  невозможность  сделать  это
угнетала его.
   Ћн думал об этом до тех пор, пока вдруг, именно вдруг,  как  это  порой
бывает с самыми важными решениЯми в нашей жизни, ему не пришло  в  голову:
"Ђ почему? Џочему Я не могу прийти  в  райком  и  сказать:  "џ,  коммунист
‘инцов, хочу защищать Њоскву"? —то  Я,  перестал  быть  коммунистом?  ќтот
бугай на грузовике коммунист, а Я перестал им быть? Џусть мне не поверили,
пусть еще кто-то не поверит, но Я-то знаю, кто Я такой. Џочему же Я  думаю
о том, чтобы идти в Ћсобый отдел, в редакцию, в военкомат, и боюсь пойти в
свой райком, где Я вступал в партию? Љто может  запретить  мне  это?  Љому
дали такое право?"
   Ћн встал из-за стола, и его покачнуло от слабости. Ћн пошел на кухню  и
в темноте  долго  шарил  на  полках,  пока,  на  свое  счастье,  не  нашел
полбуханки превратившегосЯ в сухарь хлеба.  Ћн  подошел  к  умывальнику  и
попробовал,  идет  ли  вода.  ‚ода  шла.  ЏрислонЯсь  к  стене,  он   стал
размачивать хлеб  под  краном  и  один  за  другим  жадно  жевать  мокрые,
расползавшиесЯ в пальцах куски.
   Ћн дожевывал последний кусок, когда за стенами дома грЯнули зенитки.  ‚
незатемненном окне метнулась полоса прожектора: разрыв бомбы колыхнул дом.
   ‘инцов закрыл кран и, слушаЯ стрельбу  зениток,  снова  подумал  о  том
самом страшном, о чем думал сегоднЯ уже несколько раз, перед чем даже  его
беда была совершенно ничтожной: "Ќеужели сдадим Њоскву?!"
   - ‘ейчас пойду! - шепотом сказал он сам себе, вспомнив о  райкоме,  но,
оторвавшись от стены, почувствовал, что нет, сейчас не дойдет:  ему  нужно
немного полежать. Џолежать, а потом идти. арЯ рукой по стене, он дошел до
спальни, ухватилсЯ за холодную  никелированную  спинку  кровати  и  плашмЯ
повалилсЯ на голый тюфЯк.
   - ‘ейчас полежу и пойду, -  неслышно  и  упрЯмо  шептал  он.  -  Џолежу
четверть часа и пойду...


   Љогда Њаша стала будить его,  он,  еще  не  проснувшись,  повернулсЯ  и
застонал, сначала грозно и хрипло, а потом так жалобно, что у Њаши чуть не
разорвалось сердце. ’еперь она была готова еще хоть час вот так сидеть над
ним, не пытаЯсь его разбудить,  но  он  уже  просыпалсЯ.  €з  глубины  его
усталого сознаниЯ поднималось  что-то  мешавшее  ему  спать.  ‚се  еще  не
просыпаЯсь, он пошевелилсЯ, раскинул руки, тЯжело, с двух  сторон  опустил
их на Њашины плечи, сжал их и вдруг, словно его ударили, открыл глаза -  в
них не было ни сна, ни удивлениЯ, только одно  счастье,  такое  безмерное,
какого ни до, ни после этого за всю Њашину жизнь ей не дано  было  увидеть
ни в чьих глазах.
   ‡аставь ‘инцова хоть целый век придумывать, какого бы счастьЯ он хотел,
он все равно бы не придумал  ничего,  кроме  этого  дорогого,  мокрого  от
хлынувших слез лица, неудобно прижатого к его щеке. ‚есь ужас многих  дней
и самого ужасного из них, сегоднЯшнего,  -  все  отодвинулось  куда-то  за
тысЯчи верст. Ћн снова ничего не боЯлсЯ.
   „ержа Њашу за плечи и приподнЯв ее лицо над своим, он улыбнулсЯ. “лыбка
была не страдальческой и не жалкой, она была самой  обычной,  прежней  его
улыбкой. € Њаша,  глЯдЯ  в  страшно  изменившеесЯ,  исхудалое  лицо  мужа,
подумала, что его вид, так испугавший ее в первую секунду, еще не означает
ничего плохого.
   ‘о всей нерассуждающей прЯмотой и Ясностью, на какую была  способна  ее
собственнаЯ чуждаЯ колебаний душа, она сама поспешила объЯснить  себе  все
случившеесЯ: он командовал партизанским отрЯдом, и его вызвали на самолете
в Њоскву. Џочему командовал и почему вызвали именно его и на самолете, она
не задумывалась: как раз вчера у них в школе рассказывали, что  недавно  в
Њоскву привезли  на  самолетах  из  немецкого  тыла  несколько  командиров
отрЯдов и прЯмо с аэродрома, в чем были, повезли на доклад.
   ѓде и кем только не был ‘инцов в ее мыслЯх за эти месЯцы! Ќо сейчас,  с
первой минуты именно так объЯснив себе поЯвление мужа, она уже не думала о
нем никак иначе.
   Ћтпустив ее. ‘инцов приподнЯлсЯ и привалилсЯ к стене.  „вижение  стоило
ему усилиЯ, на лице проступила бледность.
   - —то у тебЯ с головой? ’ы ранен?
   Ћн, напрЯгшись от ожиданиЯ боли, двумЯ руками снЯл ушанку. Ќо  на  этот
раз бинты не прилипли к ней, ему не было больно, и глЯдевшаЯ ему  в  глаза
Њаша поверила, когда он сказал, что это так, царапина.
   - Њожет, перевЯзать тебЯ?
   Ќо он сказал, что не надо. ’ретьего днЯ ему наложили  повЯзку  по  всем
правилам, и лучше ее не страгивать.
   - —то с мамой и ’аней? - спросил он и, прежде чем она  заговорила,  уже
прочел на ее лице ответ.
   Ћн больше ничего не спрашивал  -  да  и  что  спрашивать?  -  а  только
несколько минут молча держал ее за руки, так же как тогда, в последний час
их прощаниЯ через решетку, на Ѓелорусском вокзале...
   Њаша похудела, подстригла волосы короче, чем раньше, и в своей  военной
форме с немножко широким, не по шее, воротником  гимнастерки  вдруг  снова
превратилась из женщины в девушку, и даже не в ту, какой была перед  самым
замужеством, а в ту, которую ‘инцов провожал когда-то, шесть лет назад, на
„альний ‚осток.
   - ‚се-таки пошла на военную службу, - сказал он наконец.
   - Џошла.
   - џ так и считал. „аже и не думал, что встречу тебЯ здесь.
   - ‡начит, нас сам бог свел, -  порывисто  сказала  Њаша.  -  ЊенЯ  ведь
только сегоднЯ отпустили. џ уже месЯц не была здесь. € чтобы именно  ты  и
именно Я, в один день...
   - ‡начит, очень нужно  было  увидетьсЯ,  -  сказал  ‘инцов,  и  на  его
изможденном  лице  поЯвилась  так  хорошо  знакомаЯ  Њаше  добраЯ   улыбка
старшего, гораздо больше ее знающего человека. - Ќе удивлЯйсЯ. ‹учше  сама
расскажи: почему пришла, и почему месЯц не была, и что у тебЯ за служба, и
где?
   Њаша сделала слабую попытку возразить: все, что было с ней, не  так  уж
интересно. Ќо он, тихонько взЯв ее за руки у запЯстий, мЯгко,  но  властно
остановил ее.
   - џ все тебе расскажу, но это долгаЯ песнЯ. Ђ вот ты мне скажи сразу, в
двух словах: где ты служишь? Ќа фронте еще не была?
   Њаша посмотрела на его  худое,  усталое  лицо,  на  резкие,  незнакомые
складки у потрескавшихсЯ губ, заглЯнула ему в глаза, в которых  тоже  было
что-то такое, - она не могла уловить что, но что-то такое,  чего  не  было
раньше, - и понЯла, что ему надо или не говорить ничего, или говорить все.
‘купЯсь на слова, потому что ей казалось важней всего  поскорей  вымыть  и
уложить его, она коротко  рассказала  о  себе,  нарушаЯ  одним  махом  все
полученные в  школе  строгие  инструкции:  никому,  нигде,  ни  при  каких
обстоЯтельствах... Џо правде говорЯ, она даже не подумала сейчас об  этом,
потому что ни обстоЯтельства, в  которых  она  оказалась,  ни  человек,  с
которым она всем этим делилась, не могли быть  предусмотрены  ни  в  каких
инструкциЯх.
   ‘инцов слушал ее, по-прежнему держа за руки и каждый раз чувствуЯ,  как
они вздрагивают в его ладонЯх, когда Њаша по ходу рассказа хотела  сделать
какой-нибудь жест. Ћна рассказала ему все, кроме двух вещей: что ее  будут
забрасывать в ближайшие  дни  и  что  ровно  в  семь  утра  за  углом,  на
Џироговке, ее будет ждать грузовик.
   Ћн слушал ее, не менЯЯ выражениЯ  лица,  только,  кажетсЯ,  еще  больше
побледнев. …сли бы он услышал все это три месЯца назад,  а  тем  более  до
начала войны, наверное, он бы ужаснулсЯ тому, что предстоЯло Њаше,  и  так
бы прЯмо и сказал ей. Ќо сейчас, после всего пережитого, хотЯ  его  сердце
наполнилось тревогой за нее, он не чувствовал себЯ вправе  сказать  ей  ни
слова. Ћн видел в окружении женщин, делавших не меньше, чем то, что только
еще собиралась сделать Њаша. Џочему же она не имеет права на  это?  Џотому
что их он не любил, а ее любит?
   - Ќу что ж, - справившись с собой, сказал он, когда Њаша замолчала и  с
тревогой посмотрела ему в лицо,  -  может,  где-нибудь  там,  за  фронтом,
встретишь кого-нибудь из наших с тобой вЯземских знакомых.
   - Ђ ты думаешь, ‚Язьму не успели эвакуировать?
   - „умаю, что не успели, - сорвавшимсЯ голосом сказал ‘инцов;  при  этом
вопросе его передернуло от воспоминаний. - „умаю, не  успели,  -  повторил
он. - Љак и другие города. - Ћн приблизил свое лицо к ее лицу и, переменив
тон, сказал тихо и спокойно, как маленькой: - ’ы, наверно, вообще  еще  не
до конца себе это представлЯешь.
   - Ћчень устал? - спросила Њаша.
   ‘инцов закрыл глаза и снова открыл их.
   - ’рудно было?
   ‘инцов чуть заметно кивнул, - у него закружилась голова, и он  старалсЯ
овладеть собою.
   - Љогда прилетел в  Њоскву,  сегоднЯ?  -  тихонько  спросила  Њаша;  ей
показалось, что он, закрыв глаза, что-то вспоминает.
   € оттого, что она спросила так тихо, и оттого, что  он  боролсЯ  в  эту
секунду с головокружением, он не расслышал слова, которое бы его  удивило,
- "прилетел", а услышал только последнее слово "сегоднЯ"  и  слабо  кивнул
головой.
   - ‘ейчас Я тебЯ раздену, вымою и уложу спать, - сказала Њаша.  €,  сама
испугавшись слова "вымою", чтобы  ему  не  пришло  в  голову,  что  он  ей
неприЯтен и не мил такой грЯзный, какой он есть сейчас, - порывисто  взЯла
его тЯжелую, в ссадинах  и  кровоподтеках  руку  и  раз  за  разом  горЯчо
поцеловала ее.
   - ‚ымоемсЯ, хорошо? - спросила она, поднимаЯ глаза.
   —то ему было сказать?
   - „а, хорошо, конечно, хорошо! - —его он еще мог хотеть, как  не  того,
чтобы  эти  сильные,  нежные,  маленькие  руки,  которые  он  столько  раз
вспоминал, раздели его, вымыли, уложили в постель?
   - џ как только увидела тебЯ, сразу поставила греть на кухне воду.
   - ‘разу же и  поставила?  ‚он  ты  какаЯ  рассудительнаЯ,  -  улыбнулсЯ
‘инцов.
   - џ не рассудительнаЯ, а просто хочу тебе помочь, ты,  по-моему,  очень
ослабел.
   - „а, немного ослабел. - ‘инцов взЯл ее маленькую, чистую руку в  свою,
большую, грЯзную, и на секунду испытал желание до боли стиснуть ее.
   - џ совсем забыла. Њожет, ты хочешь есть? - спросила она.
   - Ќет, пока не хочу, - сказал он, с удивлением почувствовав,  что  и  в
самом деле не хочет сейчас есть. - €ди на  кухню,  а  Я  разденусь  тут  и
приду. - €, увидев через дверь брошенную на стол Њашину шинель, добавил: -
’олько дай мне шинель, Я ее накину.
   Ћн подождал, пока она принесла шинель  и  ушла,  проводив  ее  глазами,
спустил ноги на пол и стал стаскивать сапоги.
   Џотом он стоЯл на кухне в жестЯном тазу, а Њаша мыла  его,  как  матери
моют детей, как старые нЯни моют в госпиталЯх больных и раненых.
   Љогда Њаша стала мыть его, она сразу заметила у него два красных  рубца
на боку.
   - ђанили? - тихо спросила она, и он молча кивнул: да, ранили.
   - „ай мне, пожалуйста, кружку воды, - сказал ‘инцов,  когда  Њаша,  как
больного, обхватив под мышки и подпираЯ плечом, довела его  до  постели  и
усадила.
   Џока  Њаша  ходила  за  водой,  он  лег.  Џростыни   были   чистые,   с
неразгладившимисЯ  складками,  поверх  простынь  и  одеЯла  лежала  Њашина
шинель. Ћн потрогал пальцами надетую на себЯ после мытьЯ чистую полотнЯную
рубашку, потом понюхал ее - рубашка, несколько месЯцев лежавшаЯ  вместе  с
Њашиными вещами, пахла знакомым одеколоном. „ругаЯ такаЯ же  рубашка  была
надета на подушку вместо наволочки.
   Њаша принесла ему воды, пока он пил, закрыла дверь и  поднЯла  на  окне
штору, а потом, принЯв у него кружку, быстро разделась  и  легла  рЯдом  с
ним, зЯбко подоткнув под бок полу шинели.


   - Џочему ты не спишь? ’ы же так устал, Я чувствую.
   - “стал, а спать не могу.
   - ‡ачем ты садишьсЯ?
   - ’ак мне легче рассказывать. џ должен, Я хочу рассказать тебе...
   - Џотом. ‹учше лЯг. ’ы устал. џ просто боюсь за  тебЯ,  так  ты  устал.
Њожет, тебе мешают спать прожекторы? џ встану и опущу штору...
   - Ќичего мне не мешает.
   - Ќу, тогда накрой плечи. Ќа шинель. ’ебе будет холодно. ’ы  непременно
хочешь сидеть?
   - „а... ’ы даже не знаешь, что значит длЯ менЯ сегоднЯ увидеть тебЯ...
   - Џочему не знаю?
   - Ќет, не знаешь. Џока Я тебе не расскажу всего, что со мной  было,  ты
не  можешь  знать.  Љогда  расскажу,  тогда  будешь  знать.  ’ы  даже   не
представлЯешь себе, какую необыкновенную благодарность Я испытываю к  тебе
сейчас.
   - Ѓлагодарность? ‡а что?
   - ‡а то, что любишь менЯ.
   - ЉакаЯ чепуха! ђазве можно за это благодарить?
   - „а, можно благодарить.
   Ћна  почувствовала,  что  он  взволнован  еще  чем-то,  не  только   их
свиданием, но не могла понЯть: чем? Ћна сама была  полна  благодарности  к
нему за то, что он воевал, что был ранен и осталсЯ  жив,  за  то,  что  он
снова здесь, с нею... Ќо за что ему быть благодарным ей, она  искренне  не
понимала. Ќе за то же, что она целовала ему руки и мыла ноги, не за то же,
что любит его, как раньше или  еще  больше?..  ‚  конце  концов,  это  так
естественно, как же иначе?
   Ђ он и в самом деле испытывал огромную благодарность к ней за  силу  ее
любви и за то, что, вновь испытав эту силу,  он  был  теперь  в  состоЯнии
рассказать ей обо всем терзавшем его душу так, что казалось, эта душа  при
смерти.
   Ћн вздохнул и улыбнулсЯ в темноте, как бы простившись этой  улыбкой  со
всем тем добрым и нежным, что уже было между ними  за  эту  ночь.  Ћна  не
видела его улыбки, но почувствовала ее и спросила:
   - ’ы улыбаешьсЯ? —ему ты улыбаешьсЯ?
   - ’ебе.
   €, сразу став серьезным, сказал, что длЯ него всего на свете дороже  ее
вера и ее помощь в эту тЯжелую длЯ него минуту.
   - Џочему тЯжелую?
   - ’Яжелую, - повторил он. € вдруг спросил: -  ’ы  что  подумала,  когда
увидела менЯ вот так, в чужой гимнастерке, в ватнике? Ќаверное,  подумала,
что Я вернулсЯ из партизан? „а?
   - „а.
   - Ќет, дело гораздо хуже. - € повторил: - „а, гораздо хуже, гораздо!
   Ћна вздрогнула и напрЯглась. Ћн думал, что сейчас она спросит его,  что
это значит. Ќо она не спросила. Ђ только приподнЯлась и села.
   Џока он говорил, ее колотила внутреннЯЯ дрожь, а  он,  наоборот,  почти
вое времЯ говорил ровным, негромким голосом, который, если бы она немножко
меньше знала его, мог бы показатьсЯ ей спокойным.
   Љак ни трудно ему это было, но он говорил ей обо всем подрЯд, с  самого
начала, потому что иначе она не понЯла бы его.
   Ћн рассказал ей о ночи под Ѓорисовом, о сошедшем с ума красноармейце; о
Ѓобруйском шоссе и смерти Љозырева, о боЯх за Њогилев и двух  с  половиной
месЯцах окружениЯ. Ћн говорил обо всем,  что  видел  и  что  передумал:  о
стойкости и бесстрашии людей и о их величайшем изумлении  перед  ужасом  и
нелепостью происходЯщего, о возникавших у них  страшных  вопросах:  почему
так вышло и кто виноват?
   Ћн говорил ей все, не щадЯ ее, так же как его самого не  щадила  война.
Ћн обрушил на нее за эти два или три часа всю силу горечи  и  всю  тЯжесть
испытаний, которые на него самого обрушились за четыре месЯца, обрушил все
сразу, не соразмерив ни силы своих слов, ни величины  ее  неведениЯ,  мера
которого была очень велика, несмотрЯ на то что она знала войну по  сводкам
и газетам и что у нее были глаза, уши и свой  собственный  здравый  смысл,
подсказывавший ей, что все происходЯщее, наверное, еще тЯжелей, чем о  нем
говорЯт и пишут. Ќо все это было одно, а  то,  что  говорил  ‘инцов,  было
другое, несоизмеримо более страшное и потрЯсающее сознание.
   Њаша сидела на  кровати,  чтобы  унЯть  дрожь,  зажав  в  зубах  уголок
подушки, на которую вместо наволочки была надета рубашка мужа.
   …сли бы он мог видеть ее, то увидел бы, что она сидит  без  кровинки  в
лице, сцепив руки и прижав их