ановилось  у  нас в эпоху Њэйдзи. ‘имволом этой  эпохи длЯ  менЯ ЯвлЯетсЯ
мост перед дворцом  императора. џ  не понимаю, зачем надо было строить  этот
европейский,  не очень  красивый  мост перед дворцом,  построенным  в  чисто
Японском стиле.  Ќаша  система восприЯтиЯ европейской  культуры очень  часто
была  безобразной.  …сли бы  у нас не было культуры  постройки мостов, тогда
другое дело, но  зачем  строить этот мост, который отнюдь не ЯвлЯетсЯ лучшим
длЯ …вропы, который нигде не  может служить образцом -  ни здесь, ни  там. Ђ
такое   копирование   отнюдь   не   лучших   образцов  европейской  культуры
превратилось у нас в џпонии в систему.

     џ  замечаю в ответ, что, очевидно, в  его словах есть долЯ  правды. Њне
случалось  бывать  в  Японских домах,  отмеченных высоким вкусом хозЯина,  в
домах,  где  все  Японские  вещи  превосходны  и  где  вдруг  увидишь  такую
европейскую картину, мимо которой хочетсЯ пройти молча и закрыв глаза.

     Љавасэ убежденно  заЯвлЯет: чтобы быть в  искусстве интернационалистом,
сначала  надо  быть  националистом.  —еловек  должен утвердить  вкус  своего
народа, прежде чем воспринЯть вкус других народов. Ћн должен служить  своему
народу, прежде чем служить всему миру.

     Њы некоторое времЯ спорим  вокруг пониманиЯ термина "национализм", но в
конце концов сходимсЯ на том, что во всЯком случае человек, который не любит
истоков своего родного искусства - пуст, как сухой бамбук!

     ђазговор  переходит  на Японскую деревню, как на  главную хранительницу
традиций  народных  искусств  и ремесел,  и Љавасэ  говорит, что он знает  в
префектуре ‘ига  одно село, где весь уклад крестьЯнской жизни и производство
фарфора  неразделимы.  ЉрестьЯне занимаютсЯ  там  одновременно  и  землей  и
фарфоровым ремеслом, поднимающимсЯ до уровнЯ искусства.

     џ говорю, что с удовольствием поехал бы в это село. Љавасэ соглашаетсЯ;
мы тут же договариваемсЯ о  дне поездки,  и наша затЯнувшаЯсЯ на четыре часа
встреча заканчиваетсЯ проводами у дверей дома. ‚ дверЯх, чуть-чуть помахиваЯ
мне рукой, стоит  старый седой Японец в домотканом комбинезоне, человек Явно
талантливый, путаный  и увлекающийсЯ, безмерно преданный народному искусству
и в то же  времЯ по-детски тщеславный.  Ќа протЯжении разговора Я  несколько
раз  замечал,  как  он, скосив  глаз, следит за тем, записываю Я или нет его
рассуждениЯ об искусстве.


     Њы въезжаем в деревню в точно назначенный день и час.  „ень на редкость
удачный длЯ Японской зимы - сухой и поначалу даже солнечный. ѓосподин Љавасэ
ждет  нас возле дома, одетый  по-европейски -  в  костюм, дорожное пальто  и
кепку. Љроме  нас с переводчиком  и Љавасэ, с  нами  отправлЯетсЯ в  поездку
американский лейтенант  ќмери.  ќто  очень  молодой,  очень  милый  и  очень
серьезный мальчик, немножко,  самую малость,  знающий  русский  Язык.  Ћн со
вчерашнего днЯ  прикреплен ко  мне по  моей  же  собственной инициативе.  ‡а
первую  неделю   жизни   в  Љиото  мне   изрЯдно   надоела  подозрительность
американской  военной администрации,  постоЯнно  расспрашивавшей,  зачем  мы
приехали, с кем хотим встречатьсЯ, о чем собираемсЯ писать и т. д. и т. п. Ђ
так  как  у менЯ  не было  никаких  злокозненных намерений,  то  Я, устав от
ежевечерних  расспросов, предложил: не хочет ли кто-нибудь сопровождать менЯ
в моих поездках по Љиото и вокруг него?

     ‚  результате  вчера  поЯвилсЯ  ќмери. ‡абегаЯ  вперед,  скажу, что  он
проездил со мной  три  днЯ,  а  на четвертый  исчез.  Ћчевидно, ему  удалось
убедить  свое  начальство,  что  Я  на  самом  деле  интересовалсЯ  народным
искусством,  а  не  атомной  бомбой, по  поводу  мнимого  похищениЯ  которой
русскими как раз тогда в американских газетах шла дикаЯ свистоплЯска.

     ‚ тот день, о котором идет речь, положение беднЯги ќмери  было особенно
тЯжелое. Ќе знаЯ ни  одного слова по-Японски,  он владеет  русским Языком  в
объеме тысЯчи  слов и сотни готовых фраз, а беседа с утра  до вечера идет об
искусстве, и оказавшийсЯ  в своей стихии Љавасэ  все времЯ воспарЯет духом в
самые высокие сферы.

     „орога в префектуру ‘ига очаровательна.  ќто старое императорское шоссе
из  Љиото  в  ’окио,  которым  уже  полстолетиЯ  перестали пользоватьсЯ  как
сквозной дорогой. ’еперь оно  служит только длЯ местных  сообщений. Ћно идет
от   городка  к  городку,  от   деревни  к  деревне,  красивое,  извилистое,
рассчитанное на неторопливых путников, которым  все равно предстоит на  этом
пути бесчисленное  количество ночлегов, и не все  ли равно  - на один меньше
или на один больше!

     Џо дороге возникают маленькие старые городки и такие же старые деревни.
Љавасэ  вдруг  останавливает машину, вылезает  и говорит; "џ  люблю вид этой
деревни!"  € мы  смотрим на деревню - ее маленькие,  запущенные, потрепанные
бедностью и войной домики действительно разбросаны на  фоне незабываемого во
красоте пейзажа.

     €ли мы останавливаемсЯ  на высоком горбатом деревЯнном мосту, и  Љавасэ
снова   вылезает  и  говорит:  "џ  люблю  этот  мост..."  €  мост,  один  из
стариннейших на этой дороге, оказываетсЯ действительно очень красивым.

     Љилометров через  десЯть мы переваливаем через хребет окружающих  Љиото
невысоких лесистых холмов. Љавасэ снова останавливает машину.

     -  ‚от  здесь,-  говорит  он  и вылезает.-  ‡десь  оставались родные  и
знакомые, провожавшие людей, двинувшихсЯ в дальний путь, в северную столицу.
ђодные провожали  их до  этого места  и  здесь прощались.  € здесь же стоЯла
полицейскаЯ застава, проверЯвшаЯ всех, кто хотел попасть в Љиото, и ловившаЯ
разбойников.

     ‚  следующий  раз мы останавливаемсЯ километров  за тридцать  от Љиото,
посредине большой  деревни,  и  вылезаем  из машины  перед старым  массивным
придорожным  зданием. ЋказываетсЯ, это  стараЯ аптека, сохранившаЯсЯ точно в
таком виде, как она стоЯла здесь сотни лет назад.

     - ќто здание построено в середине эпохи ’окугавы,- говорит Љавасэ.- ќто
дорожнаЯ  аптека,   одна   из  аптек   на  шоссе  ’окио   -  Љиото.  Џутники
останавливались  здесь  и  пили чай.  ‚от  там, напротив  аптеки,  по другую
сторону шоссе, они привЯзывали своих коней, и все это осталось так, как было
в прежние времена.

     џ спрашиваю, были ли в те времена врачи.

     -  Ќет, здесь  не было врачей,  но здесь продавали лекарство от болезни
живота.

     Њы  осматриваем аптеку.  ќто  деревЯнный дом,  старый, покосившийсЯ  от
времени.  Ќа  площадке  стоит  огромный  медный  чайник  с  резьбой.  ‚орота
железные, с резьбой по меди. ‡десь была  не только  аптека, но  и гостиница.
„айме и сопровождавшие их  самураи и слуги  могли  останавливатьсЯ здесь  на
ночь. ‚ то же времЯ это было место, где всем продавали  лекарство и где  все
спутники могли отдохнуть и выпить чаю.

     Џосреди  аптеки устроено нечто вроде  алтарЯ. Ќа деревЯнной  с  резьбой
большой доске  крупными  иероглифами  синей  облупившейсЯ от времени краской
написано название  лекарства, которое здесь  продавали. ђЯдом с доской стоит
громаднаЯ машина, вроде типографского деревЯнного пресса, при помощи которой
изготовлЯли это лекарство.

     “ другой стены аптеки стоЯт весы и большой Ящик с  частыми  поперечными
планками, сделанными как жалюзи. ‚ него через отверстиЯ между планками клали
деньги;  положить  можно, а вынуть нельзЯ!  Љрыша аптеки  покрыта  фигурной,
круглой,  мощной  черепицей,  похожей  на  броню,  под  нее  уходЯт  могучие
деревЯнные балки. Ќапротив аптеки - коновЯзь  и каменный  столб с  надписью,
гласЯщей, что здесь четыре раза останавливалсЯ император Њэйдзи.

     ѓлубокаЯ старина.  Ђ среди всей этой  старины  на камнЯх  старого шоссе
стоит Љавасэ в круглых черных очках, в сером английском костюме, в клетчатом
пальто и надвинутой  до бровей кепке.  ‘тоит, объЯснЯЯ  нам  эту  старину, и
кажетсЯ мне перерЯженным  старым  аптекарем, которого стоит  только одеть  в
кимоно,  в лакированную черную деревЯнную шлЯпу - и трудно будет представить
себе человека более подходЯщего к этому дому и этому пейзажу.

     Њы  отъезжаем от аптеки,  и  Љавасэ заговаривает  о  смысле  и  красоте
искусства. ђазговор начинаетсЯ с того, что он вспоминает, как мы, выезжаЯ из
Љиото,  зашли  на  самой окраине  в  маленький  магазинчик купить деревЯнный
совок,  а совок этот понадобилсЯ нам  длЯ того, чтобы во  времЯ разговоров в
машине класть мою тетрадку на что-нибудь твердое. Љавасэ говорит, что  он не
впервые в этом крошечном магазинчике. Ћднажды он зашел туда и увидел звонок.
ќтот звонок висел  среди прочего старьЯ  на грЯзной веревке, но  у него была
очень красиво, очень искусно сделаннаЯ ручка.

     Љогда Љавасэ купил звонок, принес домой, почистил и вытер его, он долго
любовалсЯ этой ручкой и думал  о том, что этот звонок по своему назначению -
звонок собирателЯ  мусора. Љогда тот  ходит по  дворам,  собираЯ  мусор,  он
звонит  в такой  звонок,  и, когда этот  звонок  принадлежит  мусорщику,  он
выполнЯет свою  прЯмую функцию. Љогда же он  попадает в  руки художника  или
ценителЯ искусства, то  художник  смотрит на этот  звонок уже совсем другими
глазами,  длЯ  него  этот  звонок  выступает  в  новом  качестве  -  не  как
необходимаЯ принадлежность  профессии собирателЯ мусора, а как  произведение
искусства. € от этого ощущениЯ художник испытывает удовлетворение.

     Ќо когда  тот  же  самый звонок  находитсЯ  в  руках собирателЯ мусора,
мусорщик,  обращаЯсь  с   ним  именно  как  со  звонком,   тоже   испытывает
практическое удовлетворение - звонок помогает  ему собирать мусор. ќто вовсе
не значит, что один человек может понЯть красоту звонка,  а другой  нет, это
просто значит, что у  звонка есть разные функции. Ђ главное, это значит, что
какую бы вещь ни делали руки мастера, они должны сделать ее хорошо,  ибо эта
вещь  может  понадобитьсЯ  и  человеку,   собирающему  мусор,  и   человеку,
любующемусЯ искусством.

     - Џрофессиональный художник, когда он пишет картину, пишет ее длЯ того,
чтобы другие признали, что он художник. Ќе правда ли?

     Љавасэ внимательно смотрит на менЯ сквозь свои круглые очки. џ отвечаю,
что это не всегда правда, но бывает и так.

     - Ќу,  хорошо,-  говорит  Љавасэ,-  не будем  спорить. џ привел это длЯ
того, чтобы  построить  антитезу. —еловек, создающий  произведениЯ народного
искусства, и  не помышлЯет  о том, чтобы все признавали его  художником, и в
этом заключаетсЯ красота и ценность народного искусства. Њногие  современные
народные  художники,  живущие в  деревнЯх  џпонии, достойны  того,  чтобы их
ценили, хотЯ  они не думают о том, чтобы их  оценили,  в то времЯ как многие
нынешние художники пишут именно длЯ того,  чтобы их оценили, хотЯ они  вовсе
не заслуживают того, чтобы их ценили.

     Љавасэ продолжает развивать свои мысли, сводЯщиесЯ к противопоставлению
народного искусства современной профессиональной Японской живописи.

     - џпонцы любЯт простоту,- говорит он.-  ‚ещи, в которых видна простота,
они ценЯт. Љроме того,  настоЯщее произведение искусства должно  выходить за
пределы  личности. Ћно не должно  носить  на  себе  отпечаток  личности  его
создателЯ, и оно должно быть понЯтно длЯ всех...

     Ћн напоминает, что  не ответил  мне,  когда Я в  прошлый  раз, будучи у
него, спросил, почему он не подписывает свою фамилию на своем фарфоре. ’огда
он не ответил на это потому, что мы были  далеки и, по его  мнению, могли не
понЯть друг друга, но сейчас мы стали ближе, и он надеетсЯ, что Я пойму его.
Ћн  не  подписывает  свои  произведениЯ  потому,  что  он  не   относитсЯ  к
произведениЯм  искусства как к чему-то личному, некоторые из своих  вещей он
очень  любит,  но  он  чувствует  любовь к  ним именно как  к  произведениЯм
искусства, уже отделившимсЯ от  него,  поэтому он  и  не ставит на них своей
фамилии. ќто его принцип.

     Ќаконец мы приезжаем в  префектуру ‘ига, где в нескольких расположенных
неподалеку  друг  от  друга  деревнЯх  крестьЯне,   не  порываЯ  с  сельским
хозЯйством, дважды в год, в сравнительно свободные от полевых работ периоды,
занимаютсЯ гончарным производством.

     ‘начала мы заглЯдываем в маленькую хижину с соломенной кровлей и окном,
заклеенным грЯзной бумагой. ЌесмотрЯ на полдень и хорошую погоду, внутри все
равно темно,  и  гончары работают при свете маленькой  электрической  лампы.
Њотор  приводит  в  движение небольшой круг,  на котором  формуетсЯ глинЯнаЯ
посуда.

     ‡аметив,  что  здесь  уже  работает  "новое  тело  человека",  то  есть
электричество,  а  в  соседней  деревне работает  еще "старое  тело" - ноги,
Љавасэ выходит  из избушки и ведет нас к гончарной печи. Џечь расположена на
склоне холма  и похожа на несколько громадных  футлЯров длЯ швейных машинок,
поставленных впритык один к другому, все выше и выше, вверх по холму.  ‚сего
печь  имеет девЯть камер, и длЯ того,  чтобы  истопить ее, надо сорок часов.
Ћна начинает растапливатьсЯ  снизу соломой, топитсЯ еловыми дровами и в силу
своего наклонного положениЯ сама себе служит трубой.

     Ќам  дает  объЯснениЯ  деревенский  мальчик  лет  шестнадцати  в  синей
курточке, синих штанах и  деревЯшках на босу ногу. џ спрашиваю,  ЯвлЯетсЯ ли
это  производство  наследственным. ЋказываетсЯ, да,  гончарным производством
занимались  и его отец  и  его дед, но именно эту печь  они поставили только
десЯть лет тому назад,  переехав сюда из  другой деревни. Ћколо печи выситсЯ
целаЯ гора  осколков  битой глинЯной посуды: крышки без чайников и чашки без
крышек,  горшки, миски,  тарелки...  Ќа  одной  из  недобитых  мисок  Я вижу
какой-то странный  неЯсный рисунок,  слегка  изогнутую  линию  с причудливым
крючком на конце.

     - ‚ы часто  будете  встречатьсЯ с  этим,-  говорит  Љавасэ.- Љогда-то у
рисунка  было значение,  но уже несколько поколений  повторЯют его только по
традиции...

     џ  поднимаю из кучи  черепков шершавое  глинЯное  блюдце,  утыканное по
всему  дну  маленькими  глинЯными  колючками.  ЋказываетсЯ, это  деревенскаЯ
терка.  Џо краю блюдца вьетсЯ  темнаЯ полоска. Ћна проведена  только с одной
стороны. Љавасэ объЯснЯет:  обычно в кухне, где работает женщина,  готовЯщаЯ
обед, полутемно, а эта линиЯ на краю терки показывает даже в темноте, как ее
держать, чтобы натирать свеклу вдоль или поперек.

     ‚ыбрав из кучи лома, мы  берем с собой две такие терки, а мальчику даем
несколько  иен.  Ћн в первую секунду  как  будто несколько смущаетсЯ,  потом
берет.

     Ќо  когда  мы через пЯтнадцать  минут,  пройдЯсь  по деревне, на другом
конце ее садимсЯ в машину, к нам  подходит  пожилой крестьЯнин и вручает нам
огромную  миску,  облитую  коричневой  глазурью.  Ћн  передает нам  миску  и
возвращает Љавасэ обратно те  иены,  которые мы дали мальчику.  ЋказываетсЯ,
когда мальчик рассказал,  что мы взЯли из битой глины две бракованные терки,
крестьЯнин понЯл это так, что нам нужна их терка и  что мы за этой  теркой и
приехали,  и  принес  нам в  подарок самую хорошую и  самую большую  из всех
произведенных здесь терок.

     „но миски изборождено  тонкими перекрещивающимисЯ линиЯми  и напоминает
глубоко нарезанный  напильник. Њы оба с Љавасэ не знаем, что  делать  с этой
прекрасной  гигантской теркой,  однако отказатьсЯ уже невозможно, и мы берем
ее в машину.

     Џроехав еще два километра, мы заглЯдываем в другую деревню, осматриваем
еще  две или  три  маленькие  гончарные  мастерские  -  здесь "второго  тела
человека" нет и круг гонЯют ногами или руками.

     ‚ этом районе џпонии наиболее свободное от полевых работ времЯ - август
-  сентЯбрь  и февраль  - март,  так что как раз сейчас  мы попали  к самому
началу зимнего гончарного цикла. Ћсмотрев мастерские, мы под конец заходим в
один из  крестьЯнских домов,  к старому знакомому Љавасэ - его зовут Њансаку
ЉобаЯси. ќто  уже сильно пожилой человек,  пожалуй, старше Љавасэ, с жидкими
седыми усами и желтым, усталым, необычайно неподвижным лицом. „аже  когда он
говорит, мускулы его лица почти не двигаютсЯ.

     •озЯин дома, по словам Љавасэ,  да потом мы  и сами убеждаемсЯ в этом,-
прекрасный мастер  традиционной народной Японской глины. Љавасэ хочет, чтобы
мы остаток днЯ провели именно в этом доме, потому что это старый дом, потому
что мы  в нем будем пить  и чай и сакэ из старой хорошей глинЯной посуды,  и
все  это, вместе  взЯтое, будет предрасполагать нас к разговору о том, среди
чего мы находимсЯ,- о народном искусстве!

     џ  уже  привык  к  тирадам господина  Љавасэ,  в  которых  выспренность
сочетаетсЯ  с искренностью,  а  торжественно-приподнЯтый  голос все-таки  не
вполне отрываетсЯ  от  земли, ибо в  то же самое времЯ старые  глаза  Љавасэ
весело и по-земному поблескивают за очками.

     Њы входим в дом, не особенно большой,  не бедный  и не  богатый,  очень
старый,- по словам Љавасэ,  ему столетьЯ  полтора, может  быть, даже два,- с
раздвижными  стенами  превосходной  работы  из  темного  полированного,  как
зеркало, дерева.  Њы входим, снимаем ботинки  и  рассаживаемсЯ  на циновках.
•озЯин,  поставив два  или три больших глинЯных хибати с углЯми, сам садитсЯ
рЯдом с нами. —ерез  полураздвинутую стену соседней комнаты  видны остальные
члены  семьи,  сидЯщие   там   вокруг  хибати,  тоже  глинЯного,  но  такого
громадного, что в нем, пожалуй, можно принЯть по-Японски сидЯчую ванну.

     Џока  мы  разговариваем с  Љавасэ,  хозЯин  изредка  поглЯдывает  в  ту
сторону. ’ам вместе со взрослыми  сидит  мальчик лет шести, очень серьезный,
как  почти все Японские  дети, когда  они  оказываютсЯ в  кругу  взрослых. ‚
течение нескольких часов, пока длилась наша беседа, мальчик ни разу не сошел
с  места,  не  произнес ни  одного слова,  ни разу  не  улыбнулсЯ;  он сидел
совершенно  неподвижно,  как   фарфоровый  истуканчик,  на  корточках  около
огромного хибати, держа над ним свои смуглые ручонки. —ерные блестЯщие глаза
его, не отрываЯсь, смотрели на нас через раздвинутые двери, смотрели пытливо
и  внимательно,  но  на  его  нежном  матовом  лице   нельзЯ  было  прочесть
свойственного  ребЯтам любопытства. Њальчик при всей  своей крохотности  был
величав и неподвижен. ‚сЯ внутреннЯЯ работа его детской души была безнадежно
скрыта от нас.

     Њы  длЯ начала, как  водитсЯ, пьем  чай,  потом перекусываем и тем, что
взЯто с  собой  из  Љиото, и тем, что  предлагает  нам  хозЯин,  и  немножко
выпиваем вместе с ним. Љавасэ  разогрелсЯ, разгорЯчилсЯ и сейчас в особенном
ударе. Ѓеседа перескакивает с одного на другое с такой быстротой, что, когда
Я на следующий день заглЯдываю в  свой блокнот, где Я  кое-что записывал длЯ
памЯти,  мне в  первую минуту кажетсЯ,  что Я  непонЯтным образом  перепутал
страницы.

     - …сли бы на  чашках не  было рисунка,- говорит Љавасэ,- то посуда была
бы бессловесной. …сли вы заметили, а если не заметили, то заметите,- когда в
Японском доме вас угощают:  чаем, то хозЯин подает вам чашку, взЯв ее правой
рукой  и поворачиваЯ  рисунком  к  вам. Ћн  не  хочет,  чтобы эта чашка была
бессловесной,  он хочет, чтобы  она вам что-то сказала... € если даже многие
рисующие на глине уже сами не знают сейчас, что означают их рисунки,- ну что
ж,  пусть они это не знают, но у посуды все равно остаетсЯ свой старый Язык.
ќто  все равно  как  мы не  знаем, что  говорит  сейчас эта  кошка,-  Љавасэ
показывает пальцем на  смирно сидЯщую в углу кошку,- но мы знаем, что у  нее
есть Язык. ’ак и Язык посуды.

     Џотом мы начинаем смотреть посуду, находЯщуюсЯ в доме  и в разное времЯ
сделанную хозЯином. ќто не коллекциЯ  посуды,  это просто  посуда,  в разное
времЯ оставленнаЯ в доме длЯ нужд дома:  чашки  длЯ  чаЯ, чайники, маленькие
чашечки  длЯ  сакэ, бутылки длЯ сакэ, чашки  длЯ  еды, чашки длЯ переливаниЯ
сакэ из бочонков в бутылки.

     - ‚от  смотрите,- говорит Љавасэ, берЯ в  одну  руку длинную узкогорлую
глинЯную  бутыль длЯ сакэ, на  которой во всю высоту по пепельно-серому фону
нарисован  черный  ирис,- вот смотрите,  какаЯ она легкаЯ. € смотрите, какаЯ
эта  тЯжелаЯ чашка,- ‚ другой  руке  он  держит  темно-серую, очень  тЯжелую
толстую, глинЯную  чашку  с  непонЯтным мрачноватым черным  орнаментом.- ‚от
этой чашкой  переливаетсЯ сакэ из  бочки в бутылки. ќто  могут сделать раз в
день. …е  недолго держать  в  руках, ее  можно сделать  тЯжелой,  а  бутылка
сделана легкой.  €х делал один и тот же мастер: толстую, тЯжелую  и  тонкую,
легкую, но  это не вопрос техники производства, это вопрос целесообразности.
Ѓутылку длЯ  сакэ  надо держать в  руках  целый праздничный вечер, все времЯ
наливаЯ из нее гостЯм,-  поэтому она легкаЯ. Љроме того, ее ставЯт в горЯчую
воду  длЯ того, чтобы сакэ было подогретым, и стенки сделаны  у нее тонкими,
длЯ того чтобы она могла быстро нагретьсЯ.

     Љавасэ ставит чашку  длЯ переливаниЯ сакэ и, взЯв в  обе руки  бутылку,
любуетсЯ ею.

     - ‘мотрите, какаЯ она легкаЯ и как удобно ее держать в руках. ‘мотрите,
какой  на  ней легкий  и тонкий рисунок... Ћна очень  проста, но в ней  есть
нечто праздничное. Ћна дает представление о Японской деревенской душе. Љогда
урожай хороший, крестьЯне имеют  возможность собратьсЯ отпраздновать  его. ‚
этой комнате раздвигаютсЯ  стены слева и справа, комната становитсЯ большой,
кушаньЯ подают вволю, по-праздничному,  и эта легкаЯ большаЯ бутыль ходит из
рук в руки. ќто очень красивые минуты в крестьЯнской жизни!

     Љавасэ даже сам тронут своей речью, глаза его влажнеют.

     - Ђ  вот эти  большие хибати, которые нам  поставили,- это  не  здешнее
производство.  ЉрестьЯне их не делают, они слишком  большие длЯ  того, чтобы
делать  их на крестьЯнском гончарном круге. ќто фабричнаЯ  работа, их делает
маленькаЯ фабричка возле Љиото,  и крестьЯне покупают их там, потому что они
дешевле других хибати. ‚ этих хибати есть  что-то ненатуральное,- продолжает
Љавасэ,- и вообще  настоЯщаЯ народнаЯ глина рождаетсЯ  там, где она делаетсЯ
между делом, где она растет два раза в год, так же как тыква растет на поле.
‘ельское  хозЯйство ближе  к  жизни  и  потому правдивее.  ќту  глину делают
правдивые руки, они делают ее как  предмет первой необходимости, и поэтому в
ней  есть  правда  жизни  и  красота искусства. Љак невозможно вырастить  на
крестьЯнском поле  тыкву в десЯть раз  больше обычной,  так  невозможно и  в
крестьЯнской гончарной печи  сделать такую огромную  посуду, как эти хибати,
которые неправдивы ни по своим размерам, ни по своей форме.

     …ще  несколько   минут  порассуждав  на  свою   излюбленную  тему  -  о
ненатуральности   городской   культуры   -   и   вдруг    заметив   поневоле
проскользнувшую  на  моем лице улыбку, Љавасэ замолкает, с  минуту, кажетсЯ,
колеблетсЯ - стоит  ли обидетьсЯ или  нет -  и,  решив, что не стоит,  снова
берет в руки полюбившуюсЯ ему бутылку.

     - ‚от эта бутылка - простаЯ глина,  она стоит всего  две  иены, но  она
необыкновенно  тонкаЯ,  она  волнует  менЯ  своеобразной  красотой  и  очень
приЯтно, что такие вещи живут и продолжают жить. ќту вещь делают как живую и
используют как живую,  и она стоит не как мертваЯ вещь на полке антиквара, а
существует как живаЯ вещь в доме крестьЯнина.

     ‘колько  бы мы ни говорили о высоте культуры,  в  основе ее должны быть
простые  правдивые   вещи.   ‚ысокаЯ  культура  не  может  существовать  без
восприЯтиЯ  простоты  и  правдивости  произведений  народного искусства, без
того,  чтобы были  сохранены и  продолжали  производитьсЯ  такие правдивые и
простые  вещи,  как  эта бутыль,  но некоторые круги нашей интеллигенции,  к
сожалению, отрицают это!

     Љавасэ от возмущениЯ даже всплескивает руками.

     - …сть  люди, которые  умеют очень хорошо говорить, но не умеют сделать
такой вещи, как эта бутыль, а такие вещи, как эта бутыль, делают неговорЯщие
поэты,  которые могли  бы, наверное, очень  многое  сказать,  если бы  умели
выразить свою мысль не только созданием этой бутылки, но и словами.

     ђазговор вдруг перебрасываетсЯ на кукольный театр, в котором есть очень
интересный актер по фамилии Њондзюро. Љавасэ знает его и непременно советует
мне его посмотреть. Љавасэ вообще  любит кукольный  театр. “ хорошего актера
кукла двигаетсЯ так, как если бы  сама человеческаЯ душа могла двигатьсЯ, то
есть кукла  двигаетсЯ  так,  как бы двигалось человеческое тело, если бы оно
точно передавало все движениЯ души. „вижениЯ куклы в кукольном театре - это,
конечно,  не движениЯ человеческого тела, но, когда  за куклой стоит хороший
актер,  это  движениЯ  человеческой  души.   Ќепременно  пойдите  посмотрите
Њондзюро,- заключает Љавасэ,- непременно.

     € он снова берет в руки все ту  же бутыль с нарисованным на ней ирисом;
каждое ее новое поЯвление  в его руках как бы означает  собой начало  нового
круга беседы.

     - ‚от видите, здесь  нарисован всего с одной стороны и всего один ирис,
это во-первых. ‚о-вторых,  хотЯ у этой бутыли очень красиваЯ форма, но, если
вам предложить  сделать  ее  еще  проще,  чем  она  есть,  хотЯ  бы с  целью
производить эту  бутыль на иену  дешевле,  вы  можете битьсЯ целые сутки, но
более простой, утилитарной  формы  все равно не придумаете, хотЯ эта форма в
то  же  времЯ  ЯвлЯетсЯ  самой  красивой.  “  Японцев  существует  выражение
"ваби-саби"; в разных переводах оно толкуетсЯ по-разному, да и собственно на
Японском Языке  это понЯтие  имеет тоже разные толкованиЯ. „ва или  три года
назад моЯ дочь  вернулась  из школы  и  стала  спрашивать менЯ,  что  значит
"ваби-саби". Ћна расспрашивала менЯ, потому что учительница объЯснила им это
понЯтие  такими трудными, непонЯтными словами, что  они все  равно ничего не
понЯли. "Ђ как ты это объЯснишь?" - спросила менЯ  дочь. Ђ Я вот так же, как
сейчас, выпил  немножко сакэ  и так же,  как сейчас,  был склонен  быстро  и
решительно отвечать  на все вопросы. "Ћчень просто,- ответил Я,- ваби-саби -
это  красота простоты". ‚от и эта бутылка тоже ваби-саби. Ћна прекрасна тем,
что  в ней нет ничего лишнего, и, быть  может,  это самый  дорогой  из  всех
принципов искусства.  Џо дороге  в  машине  Я  рассказал  Љавасэ о  том, как
присутствовал  в Љиото при чайной церемонии и как беседовал с учителем школы
чайных  церемоний, который  показалсЯ  мне почти  фокусником. …го  дело было
хорошо поставленным  предприЯтием с  телефоном, рекламой,  с книгами об этом
чайном  домике,  изданными  на английском Языке,  в сопровождении  планов  и
чертежей. ‘ейчас Љавасэ вдруг вспоминает об этом.

     - —айнаЯ церемониЯ когда-то тоже несла в себе принцип ваби-саби. џ  при
первом  свидании не хотел вам заранее говорить об  этом, но в душе  Я меньше
всего  хотел, чтобы  вы  тратили времЯ на то, чтобы слушать рассказы учителЯ
чайных  церемоний,  ‚  свое  времЯ  смысл  возникновениЯ   чайных  церемоний
заключалсЯ в том,  что пресыщеннаЯ верхушка общества, чувствуЯ суетливость и
пустоту своей жизни, искала  простоты  и в этих поисках провозгласила высшей
красотой времЯпровождениЯ  то, что в минуты отдыха делали крестьЯне,- сидели
и  в молчании  пили свою чашку  чаЯ. ‚  подражание этому  и возникла  чайнаЯ
церемониЯ, в которой не должно быть  ничего лишнего -  ни лишней роскоши, ни
лишней еды, ни лишней посуды,- в которой само  место, где  это происходило,-
чайный  домик  - должно было нести в себе принципы  ваби-саби, там  тоже  не
должно было находитьсЯ ничего лишнего.

     …сть  рассказ  о  старом учителе чайных церемоний ‘ео, которого однажды
пригласил его ученик, с тем чтобы угостить его чаем. Џригласил и сказал, что
просит его  полюбоватьсЯ  при  этом прекрасной вазой, которую он только  что
купил в лавке. ‘ео дал согласие, но, когда пошел в гости к ученику на чайную
церемонию,  взЯл в  рукав кимоно молоток.  Ћн видел в лавке ту вазу, которую
потом купил  его  ученик, и  она ему не  понравилась, потому что у нее  было
сделано длЯ красоты две ручки, хотЯ  по прЯмому назначению хватило бы одной.
‘ео взЯл молоток, чтобы, придЯ к ученику, отбить у вазы лишнюю ручку. Ћднако
когда он пришел к  ученику, то  увидел, что молоток не нужен, сам ученик уже
отбил вторую, ненужную ручку.

     -  Ђх, как много лишних ручек сейчас в  искусстве,- хохочет Љавасэ,-  и
как редко, идЯ в гости, мы решаемсЯ взЯть молоток.

     Њы оба смеемсЯ его приправленной горечью шутке, и Љавасэ, возвращаЯсь к
чайным  церемониЯм,  говорит,   что   нынешнЯЯ   чайнаЯ  церемониЯ   слишком
искусственна и поэтому неправильна.

     - Љогда  вы  заходите  в дом  к крестьЯнину вот  так,  как мы  заходили
сегоднЯ в несколько домов,  и когда хозЯева, раньше чем спросить вас, кто вы
и зачем пришли, молча  наливают  вам чашку чаЯ  -  вот это и  есть настоЯщаЯ
чайнаЯ церемониЯ; длЯ нее не нужно специальных учителей, она живет  в сердце
народа. Ћснова чайной церемонии - это  дружба, уважение и тишина, и хотЯ он,
Љавасэ, отрицает современные чайные церемонии, но сама их основа заслуживает
уважениЯ.

     ‚ Љиото мы возвращаемсЯ  уже в темноте. Њашина  тихо и быстро шуршит на
извилистых поворотах старой токийской дороги.

     „о моего  отъезда  из  Љиото мы еще несколько раз встречались с Љавасэ,
бродили с ним по тесным старым улочкам Љиото, сидели у него дома и спорили о
том самом кукольном  театре,  в  который  Я сходил  по  его совету, наконец,
просто сидели и ели  традиционное  Японское сукиЯки,  причем Љавасэ  заранее
ставил  на  поднос громадную  глинЯную  миску, в  которой овощи лежали,  кал
цветы,- красивые, свежие и душистые. Џри этом он говорил очень серьезно, что
любит сначала некоторое времЯ полюбоватьсЯ тем, что он будет есть потом.

     ‚  последний  вечер  жена и дочь  Љавасэ  пели старые  Японские  песни,
аккомпанируЯ себе на сЯмисэне и кото. Џесни были чем-то чуточку странные длЯ
слуха, непривычные и в то  же времЯ притЯгательные. ‘Ямисэн  по форме больше
всего похож  на мандолину,  только  с очень длинным грифом.  Ќа  нем  играют
костЯной палочкой, похожей на игрушечную секиру. Љото - своего рода Японский
роЯль, большой, лежащий на полу инструмент, темный, узкий и длинный, похожий
на маленькую, в человеческий рост пирогу. Ћн лежит, как лодка, вытащеннаЯ из
воды, и на нем играют, сидЯ перед ним на корточках.

     ђасставаЯсь  после этого  вечера Японской  музыки, Љавасэ  подарил  мне
несколько  глинЯных  вещей, сделанных им  самим.  Ћни  сделаны  по  принципу
ваби-саби: в них  нет  ничего лишнего или  бросающегосЯ в глаза и, наверное,
именно поэтому они  вот уже второй десЯток лет стоЯт у менЯ дома,  радуЯ мой
глаз своей  ненавЯзчивой, скромной красотой  и напоминаЯ старого фарфорового
мастера из  города  Љиото, человека,  с чьими  философскими взглЯдами подчас
трудно было согласитьсЯ,  но чьЯ  любовь к народному искусству своей  страны
была такой красивой, что украшала его самого.


        „ЋЊЂ € —ЂЉ€

     •олодным зимним утром седьмого марта Я вместе с  доктором  ‘иба, членом
общества содействиЯ народному искусству, выехал из ’окио в маленький городок
Њаско  на  северо-востоке  острова •онсю. Њаско  известен  своими  народными
фарфоровыми  изделиЯми.  Џроизводство фарфора  началось там  около  ста  лет
назад,  когда  туда  переехали  с  юга старые  фарфоровые  мастера.  ѓородок
сравнительно новый, но традиции производства фарфора  в  нем  самые древние.
‚добавок,  по  словам доктора  ‘иба, городок  расположен  в  глуши, вдали от
больших дорог, и поэтому приемы  старого народного гончарного мастерства там
не  затронуты почти  никакими  новшествами. ‚ этом  городке  живет  господин
џмада,  один из членов общества; доктор ‘иба  уже дал ему телеграмму о нашем
приезде, и теперь нам остаетсЯ только пораньше добратьсЯ до места.

     „орога  ведет нас прЯмо  на  север;  не доезжаЯ километров  тридцать до
центра префектуры - города “цуномиЯ, мы сворачиваем с шоссе и по проселочной
дороге    потихоньку    забираемсЯ   в   деревенскую    глушь.   Ђрхитектура
северо-восточного •онсю во  многом отличаетсЯ  от  южной и западной Японской
архитектуры.  „ома  построены прочнее и  тЯжеловеснее, они очень велики,  их
основаниЯ  срублены  из  гигантских,  прокопченных временем  бревен.  “  них
громадные крыши,  лезущие вверх,  как гора,  и  самой формой своей создающие
добавочное впечатление большой высоты.

     ‚  далекой  дымке  слева  на  горизонте  виднелись  контуры  знаменитой
”удзиЯмы, очень  похожие  на  контуры  крыш здешних  крестьЯнских  домов.  џ
спросил у доктора ‘иба, что он думает относительно влиЯниЯ формы ”удзиЯмы на
формы крыш этих старинных крестьЯнских  домов  здесь, в  этих местах,  где в
Ясные дни зимой и летом ”удзиЯма всегда маЯчит на горизонте.

     „октор  ‘иба, выслушав  этот вопрос, внимательно  посмотрел  на менЯ  и
сначала сказал: "со дэска", что значит: "вот как!" Џотом помолчал и, добавив
еще одно "о", повторил немножко протЯжнее "соо дэска!", что значит примерно:
"вот  как  оно, стало  быть".  Џотом  опЯть помолчал  и,  сказав  уже совсем
протЯжное "сооо дэска", окончательно замолчал на целых полчаса. Џотом  через
полчаса, когда мы проехали на  своем  "джипе" километров пЯтнадцать,  доктор
‘иба повернулсЯ  ко мне и сказал, что над подобным предположением есть смысл
задуматьсЯ.

     ‚ глазах доктора ‘иба отсутствовала ирониЯ,  из  чего Я заключил,  что,
кажетсЯ, не  сказал особенной  глупости. —то же  касаетсЯ  длины той  паузы,
котораЯ  предшествовала ответу  доктора  ‘иба, то она  менЯ не  удивила.  Њы
знакомы с ним несколько дней, и Я уже выЯснил меру его неразговорчивости.

     Њы  едем  по проселку от деревни к деревне, и то  там, то здесь снова и
снова  видим  старые  дома  с  крышами, по форме напоминающими  ”удзи, и  со
старинными  мощными  стенами,  каркасы   которых   между  темными   бревнами
оштукатурены белым, как в старых английских домах XVI-XVII веков.

     ќти дома напоминают  мне самое красивое, что  есть в Японских дворцах,-
окружающие их широкие, крытые черепицей, мощные белые стены, которые, в свою
очередь, похожи на бесконечно растЯнутый в длину старинный крестьЯнский дом.
ќто  сходство  еще усиливаетсЯ оттого,  что  в  традиции  здешних  мест  так
называемые дома-ворота. ‚ы  подъезжаете к дому богатого крестьЯнина и видите
не  один,  а  сразу  два дома: один, побольше, в глубине  двора,  и  второй,
поменьше,  на первом плане  - белый,  узкий, невысокий,  но с  очень высокой
крышей. ‚ середине такого  дома прорезаны  ворота, ведущие во двор и похожие
на глубокую квадратную  деревЯнную арку. ‚ обоих же  крыльЯх ворот живут, по
обычаю, отец и мать хозЯина. Љогда старый хозЯин и хозЯйка старЯтсЯ и уходЯт
от  дел, передаваЯ  хозЯйство и  дом в руки сына, они перед этим строЯт себе
вот такой дом-ворота перед домом сына и переходЯт туда жить.

     Ћни живут там как охрана крепости, как  стража, стерегущаЯ  своих детей
от  зла, как  те  два  вечных  воина,  которые  неизбежно стоЯт  у  входа  в
буддийские  храмы.  €  если старики умирают, а хозЯин в следующем  поколении
перестает  процветать, то  опустевший дом-ворота продаетсЯ. …го можно купить
на перенос, в џпонии это принЯто: мастера разберут его, перевезут и поставЯт
на  новом  месте. Ќе  спеша разберут,  не  спеша перевезут,  не спеша начнут
собирать, но зато  через год-полтора соберут все, как было: угол в угол, паз
в паз!

     Њаленький  городок  Њаско, до которого мы добрались  примерно через два
часа  после  того,  как  свернули  с  шоссе  на  проселок,  разбросан  среди
многочисленных  невысоких холмов. ќто не случайность; деревни и  городки,  в
которых производитсЯ фарфор, обычно стараютсЯ прилепитьсЯ к таким холмам. Ќа
это  есть свои  производственные  причины:  длинные печи длЯ обжига  фарфора
должны подниматьсЯ по диагонали, только тогда в них создаетсЯ нужнаЯ тЯга, а
значит,  и нагрев;  если  бы не удалось найти настоЯщих холмов,- пришлось бы
насыпать искусственные.

     ѓосподин џмада жил на самой  окраине города в большом прекрасном старом
крестьЯнском доме с домом-воротами, в котором жили его старики родители. ‘ам
џмада  -  маленький,  седеющий,  коренастый человек  в очках,-  был  одет  в
домотканые  крестьЯнские штаны и в  такую  же домотканую куртку; на голове у
него торчал  когда-то белый, а  сейчас  пегий войлочный колпак,  на  шее  по
случаю зимнего времени болталсЯ старый шерстЯной шарф.

     —ерез десЯть дней у џмады предстоЯла в ’окио годоваЯ выставка и продажа
его изделий,  у него был самый разгар работы, но тем  не менее по телеграмме
‘иба  он  сделал  длЯ  нас все:  организовал  еду  и  ночлег в  гостинице  и
сговорилсЯ с двумЯ старыми мастерами, с которыми  нам, по его мнению, стоило
побеседовать.

     Ќаскоро перекусив,  мы отправились па первую из этих встреч, а господин
џмада, извинившись, откланЯлсЯ и торопливо пошел к своим  печам, где  у него
как раз в это времЯ обжигалсЯ фарфор.

     Ќам предстоЯло  встретитьсЯ со старейшей здешней мастерицей  по росписи
фарфора. …е звали Њасу Љимура, она ходила по городку и окрестным деревнЯм из
дома  в дом и разрисовывала чашки и чайники, которыми славитсЯ  Њаско и  его
окрестности.  Њы застали ее во дворе одного из крестьЯнских домов.  ‘таруха,
как видно,  только  что закончила  работу  и, присев  на пенек,  грелась  на
солнце. Ћна была невысокаЯ, плечистаЯ, крупнаЯ, с тЯжелыми большими руками и
тЯжелой  большой  головой.  ‹ицо  ее  одновременно  и сохранЯло  следы былой
красоты и было почти уродливым, не от неправильности черт, а от очень резких
властных  морщин, перерезавших  его,  от  потемневших,  почти черных  губ  и
темной,  словно дубленой, кожи.  ‚о  всем ее облике,  в  ее  руках и  плечах
чувствовалась сила.

     Љогда менЯ  познакомили с  ней, она протЯнула мне  свою тЯжелую мужскую
руку  и  величественно  улыбнулась.  ‚ ответ на  просьбу показать,  как  она
работает,  она только молча кивнула  головой и так же молча подошла  к стене
дома, где  лежала  циновка,  а перед циновкой на камне  стоЯли  бутылочки  с
красками и лежали кисти.

     ‘тарухе  принесли гору чашек из сырой необожженной глины, и она, макнув
кисть  в  коричневую  краску,  стремительными  и  точными,  как  у  хирурга,
движениЯми нанесла на чашку несколько на первый взглЯд совершенно непонЯтных
штрихов. Џотом она  отложила в сторону кисть, взЯла  другую, обмакнула  ее в
зеленую  краску  и  такими  же  быстрыми  движениЯми сделала  еще  несколько
штрихов. Ќа чашке поЯвились ”удзи, лес и вода, нарисованные очень условно  и
в то же времЯ вполне очевидно.

     ’огда старуха взЯла  другую чашку и, обмакнув кисть в краску,  сказала,
что на первой чашке она сделала самый простой рисунок. ’аких рисунков, какой
она  сделала на  первой чашке, она может  сделать  за день шестьсот-семьсот.
’еперь на второй чашке она сделает более сложный рисунок.

     ђисунок на чашке вышел почти такой же, как на первой, но вода зарЯбила,
а лес стал отчетливее.

     Ћна взЯла третью чашку и, сказав о своем втором рисунке, что таких, как
он, она может сделать пЯтьсот в день, а таких, как третий, только четыреста,
сделала на  третьей  чашке  этот  третий рисунок.  Ќа горе  ”удзи  поЯвились
складки, а на воде квадратный парус.

     Џочти не  делаЯ паузы, старуха взЯла в руки четвертую чашку и  сказала,
что  на  ней  она сделает  четвертый, самый  сложный  рисунок. Ќа этой чашке
поЯвилось  все  то же,  что и на  предыдущих,  но на переднем  плане выросло
несколько сосен. ’аких рисунков,  как этот, она может сделать за день двести
пЯтьдесЯт, сказала старуха.

     Њы договорились, что вместе поужинаем в гостинице и там поговорим с ней
о ее мастерстве. ‘таруха  согласилась  охотно, мне  показалось, что она даже
была  довольна тем, что расспросы откладываютсЯ  до вечера.  •отЯ фигура  ее
дышала  силой, она,  кажетсЯ, все-таки порЯдочно устала  за день. Љак видно,
эти легкие взмахи руки с кисточкой, когда весь комплекс  их, необходимый длЯ
каждого  рисунка, повторЯетсЯ  в день триста, четыреста  или  шестьсот  раз,
все-таки тЯжелаЯ, если не каторжнаЯ работа.

     Ќам  до   наступлениЯ  темноты   предстоЯло  осмотреть   еще  небольшую
фарфоровую   фабричку,   работающую  с  участием   народных   мастеров,   но
поставленную уже на полупромышленную ногу. Џо дороге туда мы еще раз заехали
к  џмада.  Љогда  мы  подъехали,  навстречу нам  из  дома-ворот  вышел  отец
господина  џмада,  опирающийсЯ  на  посох,  иконописный  старец, в  Японском
понимании этого слова. ќто был высокий старик с темными, узкими, с хитринкой
глазами,  лысым,  как  бильЯрдный  шар, черепом  и седой  бородой,  узкой  и
длинной, как великий сибирский путь.

     Њы познакомились с отцом џмада и со вторым, тоже вышедшим нам навстречу
стариком,  знакомство с которым и было  целью  нашего  заезда сюда. ќто  был
старый народный архитектор, работавший сейчас  у џмада над  сборкой  нового,
перевезенного откуда-то дома.  ‘тарик был похож на старого солдата - у  него
был стриженый седой ежик волос и  упрЯмое, жесткое лицо. ѓлавное же сходство
с  солдатом  ему  придавал  защитного цвета, фуку  - френч и брюки,- костюм,
который   во  времЯ   войны  вводилсЯ   в   џпонии  в  качестве  всенародной
военизированной  одежды.  Њы  пригласили  старика  зайти  вечером  к  нам  в
гостиницу и поехали на фарфоровую фабрику.

     Ћпускаю  это  посещение,  которое,  вопреки  ожиданиЯм, не  представило
особенного интереса. ‚ гостиницу мы приехали к семи  часам, когда уже совсем
стемнело.  ‚ гостиничном  вестибюле, а  вернее  в  заменЯющей  его  комнате,
котораЯ служит одновременно и холлом и конторой, а если  гостиница полна, то
и  жильем хоз