с фронта пишу Я тебе - о друге и отце, погибшем в  бою.
‘корбь и гордость за  него  волнуют  менЯ,  и  перед  зрелищем  бессмертиЯ
страстно замирает душа..."


        ѓлава втораЯ. ‘ЂЊЋ… Ќ…‚…ђЋџ’ЌЋ…


     "Љак бы мне хотелось быть сейчас с тобою", - Я  читал  и  перечитывал
эти слова, и они казались мне такими холодными  и  пустыми,  как  будто  в
пустой и холодной комнате Я говорил со своим отражением. ЉатЯ  была  нужна
мне, а не этот дневник - живаЯ, умнаЯ, милаЯ ЉатЯ, котораЯ  верила  мне  и
любила менЯ. Љогда-то, потрЯсенный тем, что она  отвернулась  от  менЯ  на
похоронах Њарьи ‚асильевны, Я мечтал о том, что приду к ней, как  Ћвод,  и
брошу к ее ногам доказательства своей правоты. Џотом Я сделал то, что весь
мир узнал об ее отце и он стал национальным героем. Ќо длЯ Љати он осталсЯ
отцом - кто же, если не она должна была перваЯ узнать о том, что  Я  нашел
его? Љто же, если не она говорила  мне,  что  все  будет  прекрасно,  если
сказки, в которые мы верим, еще живут на  земле?  ‘реди  забот,  трудов  и
волнений войны Я нашел его.  Ќе  мальчик,  потрЯсенный  туманным  видением
Ђрктики, озарившим его немой, полусознательный мир, не  юноша,  с  молодым
упрЯмством стремившийсЯ настоЯть на своем, - нет, зрелый,  испытавший  все
человек, Я стоЯл перед открытием, которое  должно  было  войти  в  историю
русской науки. џ был горд и счастлив. Ќо что мог Я сделать с моим сердцем,
которое томилось горьким чувством, что все могло быть иначе!
     ‹ишь в конце ЯнварЯ Я вернулсЯ в полк. Ќа следующий день менЯ  вызвал
командующий ‘еверным флотом.
     ...Ќикогда не забуду этого утра -  и  вовсе  не  потому,  что  своими
бледными и в то же времЯ смелыми красками оно  представилось  мне  как  бы
первым утром на земле. „лЯ Љрайнего ‘евера  это  характерное  чувство.  Ќо
точно ожидание  какого-то  чуда  стеснило  мне  грудь,  когда,  покурив  и
поболтав с командиром катера, Я поднЯлсЯ и встал на палубе среди тЯжелого,
разорванного тумана. ’о заходил он на  палубу,  то  уходил,  и  между  его
дикими клочьЯми показывалась над  сопками  полнаЯ  луна  с  вертикальными,
вверх и вниз, снопами. Џотом  она  стала  ЯснаЯ,  как  бы  победившаЯ  все
вокруг, но побледневшаЯ, обессилевшаЯ, когда  оказалось,  что  мы  идем  к
утреннему, розовому небу.  —ерез  несколько  минут  она  в  последний  раз
мелькнула среди проносЯщегосЯ, тающего тумана, и голубое, розовое, снежное
утро встало над Љольским заливом.
     Њы вошли в бухту, и такой же, как это утро, белый,  розовый,  снежный
городок открылсЯ передо мной.
     Ћн был виден весь, как будто нарочно поставленный  на  серый  высокий
склон с красивыми  просветами  гранита.  Ѓелые  домики  с  крылечками,  от
которых в разные стороны разбегались ступени,  были  расположены  линиЯми,
одна над другой, а вдоль бухты стоЯли большие каменные  дома,  построенные
полукругом. Џотом Я узнал, что они так и назывались -  циркульными,  точно
гигантский циркуль провел этот полукруг над …катерининской бухтой.
     ЏоднЯвшись на высокую лестницу, котораЯ вела  под  арку,  перекинутую
между этими домами, Я увидел бухту  от  берега  до  берега,  и  непонЯтное
волнение, которое все утро то  пробуждалось,  то  утихало  в  душе,  вновь
овладело мною с какой-то пронзительной силой.  Ѓухта  была  темно-зеленаЯ,
непроницаемаЯ, лишь поблескивающаЯ от света неба.  —то-то  очень  далекое,
южное, напоминающее высокогорные кавказские озера, было в этой замкнутости
берегов, - но на той стороне убегали  сопки,  покрытые  снегом,  и  на  их
ослепительном фоне лишь кое-где был виден тонкий черный  рисунок  каких-то
невысоких деревьев.
     џ не верю в предчувствиЯ, но это слово невольно пришло мне в  голову,
когда, пораженный красотой ЏолЯрного и …катерининской  бухты,  Я  стоЯл  у
циркульного дома. ’очно это была моЯ родина, которую до  сих  пор  Я  лишь
видел во сне и напрасно искал долгие годы, - таким ЯвилсЯ передо мной этот
город. € в радостном возбуждении  Я  стал  думать,  что  здесь  непременно
должно произойти что-то очень хорошее длЯ менЯ и даже, может  быть,  самое
лучшее в жизни.
     ‚ штабе еще никого не  было.  џ  пришел  до  начала  занЯтий.  Ќочной
дежурный сказал, что, насколько ему  известно,  мне  приказано  ЯвитьсЯ  к
десЯти часам, а сейчас половина восьмого.
     Ќе знаю отчего, но с облегчением, точно  это  было  хорошо,  что  еще
половина восьмого, Я вышел и снова стал  смотреть  на  бухту  из-под  арки
циркульного дома.
     ‚се изменилось, пока Я был в штабе: бухта стала теперь сераЯ, строгаЯ
между серых, строгих берегов, и в глубине перспективы медленно двигалсЯ  к
ЏолЯрному какой-то разлапый пароходик. Њне захотелось  взглЯнуть,  как  он
будет подходить, и Я перешел на другую лестницу, котораЯ поворачивала  под
углом, переходЯ в просторную площадку.
     ќто  был  один  из  двух  пассажирских  пароходов,   ходивших   между
Њурманском  и  ЏолЯрным.  Ћчередь  к  патрулю,   проверЯвшему   документы,
выстроилась на сходнЯх. ‘реди морЯков, сошедших на берег,  было  несколько
штатских и даже три или четыре женщины с корзинками и узлами...
     Ѓез сомнениЯ, это осталось от тех печальных времен, когда, убежав  от
ѓаера ЉулиЯ, Я подолгу сиживал на пристани у  слиЯниЯ  Џесчинки  и  ’ихой.
Џодходил пароход, канат летел с борта, матрос ловко, кругами закидывал его
на косую торчащую стойку, сразу много людей поЯвлЯлось  на  пристани,  так
что она даже заметно погружалась в  воду,  -  и  никому  из  этих  шумных,
веселых, отлично одетых людей не было до  менЯ  никакого  дела.  Љогда  бы
потом  в  жизни  Я  ни  видел   радостную   суматоху   приезда,   ощущение
заброшенности и одиночества неизменно возвращалось ко мне.
     Ќо на этот раз, вероЯтно потому, что это был  совсем  другой  приезд,
зимний, и на берег сошли совсем другие, озабоченные, военные  люди,  Я  не
испытал подобного чувства.
     Ћчень странно, но, как все, что Я видел в ЏолЯрном, мне  был  приЯтен
этот старенький пароход, и нетерпеливаЯ  очередь,  заполнившаЯ  сходни,  и
одинокие  фигуры,  идущие   по   берегу   к   домику,   где   нужно   было
зарегистрировать командировки. ‚се это относилось к моему ожиданию  самого
лучшего в жизни, но, как и почему - этого Я бы не мог объЯснить.
     …ще рано было возвращатьсЯ в штаб, и Я пошел искать доктора, но не  в
госпиталь, а на его городскую квартиру.
     Љонечно, он жил в одном из этих белых домиков, расположенных линиЯми,
одна над другой. ‘ морЯ они показались мне куда изЯщнее и стройнее. ‚от  и
перваЯ линиЯ, а мне нужно на пЯтую линию, семь.
     Љак ненцы, Я шел и думал обо всем, что  видел.  Ђнгличане  в  смешных
зимних шапках, похожих на наши Ямщицкие, и  в  балахонах  защитного  цвета
обогнали менЯ, и Я подумал о том, что по этим балахонам видно,  как  плохо
представлЯют они себе нашу зиму. Њальчик в белой пушистой шубке, серьезный
и толстый, шел с лопаткой на плече, усатый морЯк  подхватил  его,  немного
пронес, и Я подумал о том, что, наверное, в ЏолЯрном очень мало детей.
     Ќичем не отличалсЯ этот дом на пЯтой линии, семь, от любого соседа по
правую и левую руку, разве что на лестнице его был настоЯщий каток, сквозь
который едва  просвечивали  ступени.  ‘  размаху  Я  взбежал  на  крыльцо.
Љакие-то морЯки вышли в эту минуту, Я столкнулсЯ с ними, и  один  из  них,
осторожно скользЯ по  катку,  сказал,  что  "неспособность  разобратьсЯ  в
обстановке полЯрной ночи указывает на недостаток в  организме  витаминов".
ќто были врачи. Ќесомненно, €ван €ваныч жил в этом доме.
     ‡айдЯ в переднюю, Я толкнул одну дверь,  потом  другую.  Ћбе  комнаты
были  пустые,  пропахшие  табаком,  с  открытыми   койками   и   по-мужски
разбросанными вещами, и в обеих было что-то гостеприимное,  точно  хозЯева
нарочно оставили открытыми двери.
     - …сть тут кто?
     Ќечего было и спрашивать. џ вернулсЯ на  улицу.  Ѓаба  с  подоткнутым
подолом терла снегом босые ноги - Я спросил у нее, точно ли этот дом номер
семь.
     - Ђ вам кого?
     - „октора Џавлова.
     - Ћн, верно, спит еще, - сказала баба. - ‚ы обойдите, вон его окно. €
стукните хорошенько!
     Џроще было постучать доктору в дверь, но  Я  почему-то  послушалсЯ  и
подошел к окну. „ом стоЯл на  косогоре,  и  это  окно  на  задней  стороне
приходилось довольно низко над землей.  Ћно  было  в  инее,  но,  когда  Я
постучал и стал  всматриватьсЯ,  прикрыв  глаза  ладонью,  мне  почудились
очертаниЯ  женской  фигуры.  Љазалось,  женщина  стоЯла,  склонившись  над
корзиной или чемоданом, а теперь выпрЯмилась, когда Я постучал, и  подошла
к окну. ’ак же, как Я, она  поставила  ладонь  козырьком  над  глазами,  и
сквозь дробЯщийсЯ гранЯми иней Я увидел чье-то тоже дробЯщеесЯ  за  мутным
стеклом лицо.
     †енщина шевельнула губами. Ћна ничего не сделала,  только  шевельнула
губами. Ћна была почти не видна за снежным, матовым, мутным стеклом. Ќо  Я
узнал ее. ќто была ЉатЯ.


        ѓлава третьЯ. ќ’Ћ Ѓ›‹Ђ ЉЂ’џ


     Љак рассказать о первых минутах  нашей  встречи,  о  беспамЯтстве,  с
которым Я вглЯдывалсЯ в ее лицо,  целовал  и  снова  вглЯдывалсЯ,  начинал
спрашивать и перебивал себЯ, потому что  все,  о  чем  Я  спрашивал,  было
давно, тысЯчу лет назад, и как бы ни было страшно то, что она  мучилась  и
умирала от голода в ‹енинграде и перестала надеЯтьсЯ, что увидит менЯ,  но
все это прошло, миновало, и вот она стоит передо мной, и Я могу обнЯть ее,
- господи, этому невозможно поверить!
     Ћна была бледна и очень похудела,  что-то  новое  поЯвилось  в  лице,
потерЯвшем прежнюю строгость.
     - Љатька, да ты постриглась!
     - „авно, еще в џрославле, когда болела.
     Ћна не только постриглась, она стала другаЯ, но  сейчас  Я  не  хотел
думать об этом, - все летело, летело  куда-то  -  и  мы,  и  эта  комната,
совершенно такаЯ же, как две соседние, с разбросанными вещами, с  открытым
Љатиным чемоданом, из которого она что-то доставала, когда Я  постучал,  с
доктором, который, оказываетсЯ, все времЯ был  здесь  же,  стоЯл  в  углу,
вытираЯ платком бороду, а потом стал уходить на  цыпочках,  но  Я  его  не
пустил. Ќо главное, самое главное - все времЯ Я забывал о нем!  -  ЉатЯ  в
ЏолЯрном! Љак это вышло, что ЉатЯ оказалась в ЏолЯрном?
     - ѓосподи, да Я писала тебе  каждый  день!  Њы  на  час  разошлись  в
Њоскве. Љогда ты заходил к ‚але †укову, Я стоЯла на Ђрбате  в  очереди  за
хлебом.
     - Ќе может быть!
     - ’ы оставил ему письмо, Я сразу побежала искать тебЯ - но куда?  Љто
же мог думать, что ты пойдешь к ђомашову!
     - Ћткуда ты знаешь, что Я пошел к ђомашову?
     - џ все знаю, все! Њилый мой, дорогой!
     Ћна целовала менЯ.
     - џ тебе все расскажу.
     € она рассказала, что ‚ышимирский,  перепуганный  насмерть,  разыскал
€вана Џавлыча и объЯвил ему, что Я арестовал ђомашова.
     - Ќо кто этот контр-адмирал ђ.? џ писала ему длЯ  тебЯ,  потом  лично
ему - никакого ответа! ’ы не знал, что едешь сюда? Џочему  Я  должна  была
писать ему длЯ тебЯ?
     - Џотому что у менЯ не было  своего  адреса...  €з  Њосквы  Я  поехал
искать тебЯ.
     - Људа?
     - ‚ џрославль. џ был в џрославле. џ уже собралсЯ в Ќовосибирск, когда
получил назначение.
     - Џочему ты не написал Љораблеву, когда приехал сюда?
     - Ќе знаю. Ѓоже мой, неужели это ты? ’ы - ЉатЯ?
     Њы ходили обнЯвшись, натыкаЯсь на вещи,  и  снова  все  спрашивали  -
почему, почему, и этих "почему" было так же много, как много было  причин,
которые разлучили нас  под  ‹енинградом,  провели  по  соседним  улицам  в
Њоскве, а теперь столкнули в ЏолЯрном, куда Я только что приехал впервые и
где еще полчаса назад невозможно было вообразить мою Љатю!
     Ћ том, что  Я  нашел  экспедицию,  она  узнала  из  телеграммы  ’Ђ‘‘,
поЯвившейсЯ в центральных газетах. Ћна снеслась с доктором, и он помог  ей
получить пропуск в ЏолЯрное. Ќо они не знали, куда мне писать, -  да  если
бы это и было известно, едва ли дошли бы до  стоЯнки  экспедиции  капитана
’атаринова их телеграммы и письма!
     „октор куда-то исчез, потом вернулсЯ с горЯчим чайником и не  то  что
остановил эту скорость, с  которой  все  летело  куда-то  вперед,  а  хоть
посадил нас рЯдом на диван и стал угощать  какими-то  железными  сухарЯми.
Џотом он притащил бидон со сгущенным  молоком  и  поставил  его  на  стол,
извинившись за посуду.
     Џотом ушел. џ больше не задерживал его, и мы  остались  одни  в  этом
холодном доме, с кухней, котораЯ была  завалена  банками  от  консервов  и
грЯзной посудой, с передней, в которой не таЯл снег. Џочему мы оказались в
этом доме, из окон которого видны сопки и видно, как  тЯжелаЯ  вода  важно
ходит между обрывистыми снежными берегами? Ќо это было еще одно  "почему",
на которое Я не старалсЯ найти ответа.
     “ходЯ, доктор сунул мне какую-то электрическую штуку, Я сразу забыл о
ней и вспомнил, когда, засмеЯвшись чему-то, заметил, что  у  менЯ,  как  у
лошади на морозе, изо рта валит густой, медленно  тающий  пар.  ќта  штука
была камином, очевидно местной конструкции,  но  очень  хорошим,  судЯ  по
тому, как он бодро, хрипло гудел до утра.  Ћчень  скоро  в  комнате  стало
тепло. ЉатЯ хотела прибрать ее, но Я не дал. џ смотрел на  нее.  џ  крепко
держал ее за  руки,  точно  она  могла  так  же  внезапно  исчезнуть,  как
поЯвилась...
     …ще идЯ к доктору, Я заметил, что погода стала  менЯтьсЯ,  а  теперь,
когда вышел из дому, потому что было  уже  без  четверти  десЯть,  прежний
холодный, звенЯщий ветер упал, воздух стал  непрозрачный,  и  мЯгкий  снег
повалил тЯжело и быстро - верные признаки приближениЯ пурги.
     Љ моему изумлению, в штабе уже знали о том, что приехала ЉатЯ. ‡нал и
командующий - почему бы иначе он встретил менЯ улыбаЯсь?  Ћчень  кратко  Я
доложил ему, как был потоплен рейдер, и он не стал  расспрашивать,  только
сказал, что вечером мне предстоит рассказать об этом  на  военном  совете.
ќкспедициЯ "‘в. Њарии" - вот что интересовало его!
     џ  начал  сдержанно,  неловко  -  хотЯ  самаЯ  странность  того,  что
экспедициЯ была найдена во времЯ  выполнениЯ  боевого  заданиЯ,  вовсе  не
показалась бы странностью тому, кто знал мою жизнь.  Љаким  же  образом  в
двух словах передать эту мысль командующему флотом? Ќо он слушал  с  таким
вниманием, с таким искренним, молодым интересом, что, в  конце  концов,  Я
махнул рукой на эти "два слова", - начал рассказывать попросту, - и  вдруг
получилось именно так, как все это действительно было.
     Њы расстались наконец, и то  лишь  потому,  что  адмирал  вспомнил  о
Љате...
     Ќе знаю, сколько времени Я провел у него, должно быть час или немного
больше, а между тем, выйдЯ, Я  не  нашел  ЏолЯрного,  которое  скрылось  в
кружении летЯщего, слепЯщего, свистЯщего снега.
     •орошо, что Я был в бурках,  -  и  то  пришлось  выше  колен  поднЯть
отвороты. Љакие там линии - и в помине не было линий! ‹ишь  фантастическое
воображение  могло  представить,  что  где-то  за  этими  черными   тучами
сталкивающегосЯ снега стоЯт дома и в одном из них, на пЯтой  линии,  семь,
ЉатЯ кладет твердые, как железо, галеты на камин, чтобы  отогреть  их,  по
моему совету. Љонечно, Я добралсЯ до этого дома. ‘амым  трудным  оказалось
узнать его - за полчаса он стал похож на  сказочную  избушку,  скосившуюсЯ
набок и заваленную снегом по окна. Љак бог пурги, ввалилсЯ Я в переднюю, и
Љате пришлось обметать менЯ веником, начинаЯ с плеч, на которых выросли  и
примерзли высокие ледЯные нашлепки.
     ...“же все, кажетсЯ, было переговорено, уже дважды мы  наткнулись  на
прощальные письма капитана, - Я  привез  их  в  ЏолЯрное,  хотел  показать
доктору; другие материалы экспедиции остались в полку. Ќо  мы  обошли  эти
письма и все, что было свЯзано с ними, точно почувствовав, что  в  счастье
нашей встречи об этом еще нельзЯ говорить.
     “же ЉатЯ рассказала, какой  стал  Џетенька,  -  смуглый  и  чуть-чуть
косит, одно лицо с покойной сестрой. “же мы посоветовались, что  делать  с
бабушкой, котораЯ поссорилась с директором Џерышкиным и  снЯла  в  колхозе
"отдельную квартиру". “же Я узнал, что большой  ЏетЯ  был  снова  ранен  и
награжден и вернулсЯ на фронт - в Њоскве  ЉатЯ  случайно  познакомилась  с
командиром его батальона, ѓероем ‘оветского ‘оюза, и тот сказал, что  ЏетЯ
"плевал на эту смерть" - слова, поразившие Љатю. €  о  ‚аре  ’рофимовой  Я
узнал, что если все будет, как думает ЉатЯ, "длЯ них обоих это  счастье  и
счастье". “же изменилось что-то в комнате - иначе,  удобнее  расположились
вещи, точно были благодарны Љате за то, что в  мужской,  холодной  комнате
доктора стало тепло. “же прошло пЯть  или  шесть  часов  с  тех  пор,  как
произошла эта чуднаЯ, бесконечно важнаЯ длЯ  менЯ  перемена,  -  весь  мир
нашей семейной жизни, покинувший нас  так  надолго,  на  полтора  страшных
года, вернулсЯ наконец, - а Я все еще не мог привыкнуть к мысли, что  ЉатЯ
со мною.
     - ‡наешь, о чем Я думал чаще всего? —то Я мало любил тебЯ и забывал о
том, как тебе трудно со мною.
     - Ђ Я думала, как тебе было трудно со  мною.  Љогда  ты  уезжал  и  Я
волновалась за тебЯ, со  всеми  тревогами,  заботами,  страхом,  это  было
все-таки счастье.
     Њы говорили, и она еще продолжала что-то  устраивать,  как  всегда  в
гостиницах, даже в поездах, везде, где мы бывали вдвоем. ќто была привычка
женщины, постоЯнно переезжающей с мужем с места на  место,  -  и  с  какою
жалостью, нежностью, раскаЯнием  Я  почувствовал  Љатю  в  этой  печальной
привычке!
     Џотом пришел сосед, тот самый морЯк, который сказал, что Я неспособен
разобратьсЯ в обстановке полЯрной  ночи,  -  толстый,  низенький,  красный
человек и великолепный едок - в этом мы убедились немного позднее.
     Ћн зашел познакомитьсЯ и с первого слова объЯвил, что  он  -  коллега
€вана €вановича, приехавший в ЏолЯрное, чтобы испытать на подводных лодках
какие-то  спасательные  приборы.  ‚ечером  он  собиралсЯ  в  Њурманск,  но
проклЯтаЯ пурга спутала все расчеты.
     - Ќе дают "добро", - сказал он со вздохом, - так что больше ничего не
остаетсЯ, как закусить и выпить:
     “ €вана €вановича были вино и консервы, но он сказал, что это не  то,
и принес свои вино и консервы.  ЏыхтЯ,  он  открыл  консервы  и,  зачем-то
засучив рукава, стал подогревать их на камине. Њы с Љатей что-то ели  весь
день, и он, не очень огорчившись нашим отказом, сам быстро, аппетитно  все
съел и выпил. Ћн уже знал от доктора, что мы потерЯли и нашли друг  друга,
и поздравил нас, а потом объЯвил, что знает тысЯчи подобных историй.
     - € это еще удачно, что ни вы, ни мадам не жалеете о холостой  жизни,
- поучительно сказал он. - „а-с, бывает и так!
     Ќе помню, о чем еще мы болтали, только помню, что оттого, что,  кроме
нас, был кто-то чужой, еще острее чувствовалось счастье.
     Џотом он ушел и весь вечер звонил в порт - не  дают  ли  "добро"?  Ќо
какое уж там "добро", когда пурга еще только что пошла бродить-гулЯть  над
Ѓаренцевым морем! „аже в доме окна начинали внезапно дрожать, точно кто-то
трЯс их снаружи, стучась то робко, то смело.
     Њы были одни. џ  не  мог  насмотретьсЯ  на  Љатю.  Ѓоже  мой,  как  Я
стосковалсЯ по ней! џ все забыл! џ забыл, например, как она убирает волосы
на ночь - заплетает косички. ’еперь волосы отрасли  еще  мало,  и  косички
вышли коротенькие, смешные. Ќо все-таки она заплела их, открыв  маленькие,
красивые уши, которые Я тоже забыл.
     ЋпЯть мы говорили, теперь шепотом, и совсем о другом  -  после  того,
как долго молчали. ќто другое было ђомашов.
     Ќе помню, где Я читал о палимпсестах, то есть старинных  пергаментах,
с которых позднейшие писцы стирали текст и писали  счета  и  расписки,  но
через  много   лет   ученые   открывали   первоначальный   текст,   иногда
принадлежавший перу гениальных поэтов.
     ќто было похоже на палимпсест, когда ЉатЯ  рассказала  мне,  что,  по
словам ђомашова, произошло в осиновой роще, а затем Я, как резинкой,  стер
эту ложь и под ней проступила правда. џ понЯл и объЯснил ей  тот  сложный,
подлый ход в его подлой игре, который он сделал дважды - сперва длЯ  того,
чтобы показать Љате, что он спас менЯ, а потом - чтобы доказать  мне,  что
он спас Љатю.
     ‘лово в слово  Я  передал  ей  наш  последний  разговор  на  ‘обачьей
Џлощадке,  и  ЉатЯ  была  поражена  признанием  ђомашова   -   признанием,
объЯснившим мои неудачи и раскрывшим загадки, которые всегда тЯготили ее.
     - € ты все записал?
     - „а. €зложил, как в протоколе, и заставил его подписатьсЯ.
     џ повторЯл его рассказ о том,  как  всю  жизнь  он  следил  за  мной,
мучаЯсь от зависти, со школьных лет  тЯготившей  его  пустую,  беспокойную
душу. Ќо о великолепном Љатином  портрете  над  его  столом  Я  ничего  не
сказал. џ не сказал, потому что эта любовь была оскорбительна длЯ нее.
     Ћна слушала менЯ,  и  у  нее  было  мрачное  лицо,  а  глаза  горели,
горели... Ћна взЯла мою руку и крепко прижала к груди. Ћна была бледна  от
волнениЯ. Ћна ненавидела ђомашова вдвое и втрое, может быть, за то, о  чем
Я не хотел говорить. Ђ длЯ менЯ он был далек и ничтожен, и мне было весело
думать, что Я победил его...
     ‚се еще спрашивал толстый доктор, дают ли "добро", и  по-прежнему  не
давали "добро", потому что по-прежнему не унималась, рвалась,  рассыпалась
снежным зарЯдом пурга. € к нам заглЯнула она на ђыбачий и к  немцам,  гонЯ
волну на их суда, спрЯтавшиесЯ в  норвежских  фиордах.  Ќе  дают  "добро",
закрыт порт, шторм девЯть баллов.
     ‘пит жена, положив под щеку ладонь, красиваЯ  и  умнаЯ,  котораЯ,  не
знаю за что, навсегда полюбила менЯ. Ћна спит, и можно долго  смотреть  на
нее и думать,  что  мы  одни  и  что  хотЯ  скоро  кончитсЯ  эта  недолгаЯ
счастливаЯ ночь, а все-таки мы отнЯли  ее  у  этой  дикой  пурги,  котораЯ
ходит-гулЯет над миром.
     Њне нужно было вставать в шестом часу,  Я  упросил  Љатю,  чтобы  она
позволила мне не будить ее, и мы даже простились  накануне.  Ќо,  когда  Я
открыл глаза, она уже мыла посуду, в халатике, и прислонЯла мокрые тарелки
к камину. Ћна знала, где Я служу, но мы не говорили об этом. ’олько  когда
Я заторопилсЯ и встал, оставив недопитый стакан, она спросила, как  бывало
прежде, беру ли Я с собой парашют. џ сказал, что беру.
     Њы вышли с толстым доктором. Џурга  улеглась,  и  весь  город  был  в
длинных, протЯнувшихсЯ вдоль дорог, круто срезанных снежных дюнах.


        ѓлава четвертаЯ. ЏђЋ™Ђ‹њЌ›… Џ€‘њЊЂ


     “ходЯ, Я отдал Љате прощальные письма капитана. Љогда-то в  ќнске,  в
‘оборном саду, Я так же оставил ее одну за чтением письма,  которое  мы  с
тетей „ашей нашли в сумке утонувшего почтальона. џ стоЯл тогда под  башней
старца Њартына, и мне становилось холодно, когда мысленно вместе с Љатей Я
читал строчку за строчкой.
     ’еперь Я мог увидеть ее лишь через несколько дней. Ќо все  равно,  мы
снова читали вместе, Я знал, что ЉатЯ  чувствует  мое  дыхание  за  своими
плечами. ‚от эти письма.

        1
     ‘анкт-Џетербург.  ѓлавное   ѓидрографическое   управление.   Љапитану
первого ранта Џ.‘.‘околову.
     „орогой мой Џетр ‘ергеевич!
     Ќадеюсь, что это письмо дойдет до вас. џ пишу его в ту минуту,  когда
наше путешествие подходит к  концу,  и,  к  сожалению,  заканчиваю  его  в
одиночестве. Ќе думаю, чтоб кто-нибудь на свете мог справитьсЯ с тем,  что
пришлось перенести нам.  ‚се  мои  товарищи  погибли  один  за  другим,  а
разведывательнаЯ партиЯ, которую Я послал в ѓальчиху, не вернулась.
     џ оставлЯю Њашу и вашу крестницу в тЯжелом положении. …сли бы Я знал,
что они обеспечены, то не очень терзалсЯ бы, покидаЯ сей мир,  потому  что
чувствую, что нашей родине не приходитсЯ нас стыдитьсЯ. “ нас была большаЯ
неудача, но мы исправили ее, вернувшись к открытой нами земле и изучив ее,
сколько в наших силах.
     Њои последние мысли - о жене и ребенке. Ћчень хочетсЯ, чтобы у  дочки
была удача в жизни. Џомогите им, как вы помогали мне. “мираЯ, Я с глубокой
благодарностью думаю о вас и  о  моих  лучших  годах  молодости,  когда  Я
работал под вашим руководством.
     Ћбнимаю вас. €ван ’атаринов.

        2
     …го Џревосходительству Ќачальнику ѓлавного
     ѓидрографического управлениЯ
     Ќачальника экспедиции на судне "‘в. ЊариЯ"
     €.‹.’атаринова

     ђапорт

     ЌастоЯщим имею честь довести до сведениЯ  ѓлавного  ѓидрографического
управлениЯ нижеследующее:
     1915 года, марта месЯца 16 днЯ, в широте, обсервированной  79ь08'30",
и в долготе от ѓринвича 89ь55'00", с борта дрейфующего судна  "‘в.  ЊариЯ"
при хорошей видимости и Ясном  небе  была  замечена  на  восток  от  судна
неизвестнаЯ обширнаЯ землЯ с высокими горами и  ледниками.  Ќа  нахождение
земли в этом районе и раньше указывали  некоторые  признаки:  так,  еще  в
августе 1912 года мы видели большие стаи гусей, летевших с  севера  курсом
норд-норд-ост - зюйд-зюйд-вест. ‚ начале апрелЯ 1913  года  мы  видели  на
норд-остовом горизонте резкую серебристую полоску и над нею очень странные
по форме облака, похожие на туман, окутавший далекие горы.
     Ћткрытие земли, тЯнущейсЯ  в  меридиональном  направлении,  дало  нам
надежду покинуть судно при первом благоприЯтном случае,  чтобы,  выйдЯ  на
сушу, следовать вдоль ее берегов по направлению ’аймырского полуострова  и
дальше, до первых сибирских поселений в устьЯх реки  •атанги  или  …нисеЯ,
смотрЯ по обстоЯтельствам.  ‚  это  времЯ  направление  нашего  дрейфа  не
оставлЯло сомнений. ‘удно двигалось вместе  со  льдом  генеральным  курсом
норд 7ь к весту. „аже в случае изменениЯ этого курса на более западный, то
есть параллельно движению нансеновского "”рама", мы  не  могли  выйти  изо
льдов раньше осени 1916 года, а провизии имели только до лета 1915 года.
     Џосле многочисленных затруднений, не  имеющих  отношениЯ  к  существу
настоЯщего рапорта, нам удалось 23 маЯ 1915  года  выйти  на  берег  вновь
открытой земли в широте 81ь09' и долготе 58ь36'. ќто  был  покрытый  льдом
остров, обозначенный на приложенной к сему рапорту карте  под  литерой  Ђ.
’олько через пЯть дней нам удалось  достичь  второго,  огромного  острова,
одного из трех или четырех, составлЯющих новооткрытую землю.  Ћпределенный
мною астрономический пункт на выдающемсЯ мысе этого острова, обозначенного
литерой ѓ, дал координаты 80ь26'30" и 92ь08'00".
     „вигаЯсь к югу вдоль берегов этой неизвестной земли, Я исследовал  ее
берега между 81-й и 79-й нордовыми параллелЯми.  ‚  северной  части  берег
представлЯет собой довольно низменную землю,  частично  покрытую  обширным
ледником. „альше к югу он становитсЯ более высоким и  свободен  ото  льда.
‡десь мы нашли плавник. ‚ широте 80ь обнаружен широкий пролив  или  залив,
идущий от пункта под литерой ‘ в OSO направлении.
     ЌачинаЯ  от  пункта  под  литерой  ”,  берег  круто  поворачивает   в
зюйд-зюйд-вестовом направлении.  џ  намеревалсЯ  исследовать  южный  берег
вновь открытой земли, но в это  времЯ  было  уже  решено  двигатьсЯ  вдоль
берега •аритона ‹аптева по направлению к …нисею.
     „оводЯ до сведениЯ “правлениЯ  о  сделанных  мною  открытиЯх,  считаю
необходимым отметить, что определениЯ долгот считаю не  вполне  надежными,
так как судовые хронометры, несмотрЯ на тщательный уход, не имели поправки
времени в течение более двух лет.
     €ван ’атаринов.

     Џри сем: 1. ‡авереннаЯ копиЯ вахтенного журнала судна "‘в. ЊариЯ".
     2. ЉопиЯ хронометрического журнала.
     3. •олщоваЯ тетрадь с вычислениЯми и данными съемки.
     4. Љарта заснЯтой местности.
     18 июнЯ 1915 года.
     ‹агерь на острове 4 в ђусском Ђрхипелаге.

        3
     „орогаЯ Њаша!
     Ѓоюсь, что с нами кончено, и у менЯ нет надежды даже на  то,  что  ты
когда-нибудь прочтешь эти строки. Њы больше  не  можем  идти,  мерзнем  на
ходу, на привалах, даже за едой  никак  не  согретьсЯ.  Ќоги  очень  плохи
особенно праваЯ, и Я даже  не  знаю,  как  и  когда  Я  ее  отморозил.  Џо
привычке, Я пишу еще "мы", хотЯ вот уже три днЯ, как бедный Љолпаков умер.
€ Я не могу даже похоронить его - пурга! —етыре днЯ пурги - оказалось, что
длЯ нас это слишком много.
     ‘коро моЯ очередь, но Я совершенно не боюсь смерти, очевидно  потому,
что сделал больше, чем в моих силах, чтобы остатьсЯ жить.
     џ очень виноват перед тобой, и эта мысль  -  самаЯ  тЯжелаЯ,  хотЯ  и
другие не многим легче.
     ‘колько беспокойства, сколько горЯ перенесла ты за эти годы -  и  вот
еще одно, самое большое. Ќо не считай себЯ свЯзанной на всю жизнь и,  если
встретишь человека, с которым будешь счастлива, помни, что Я этого  желаю.
’ак скажи и Ќине Љапитоновне. Ћбнимаю ее и прошу помочь тебе, сколько в ее
силах, особенно насчет Љати.
     “ нас было очень тЯжелое  путешествие,  но  мы  хорошо  держались  и,
вероЯтно, справились бы  с  нашей  задачей,  если  бы  не  задержались  со
снарЯжением и если бы, то снарЯжение не было таким плохим.
     „орогаЯ моЯ Њашенька, как-то вы будете жить без менЯ! € ЉатЯ, ЉатЯ! џ
знаю, кто мог бы помочь вам, но в эти последние часы моей  жизни  не  хочу
называть его. Ќе судьба была мне открыто высказать ему  все,  что  за  эти
годы накипело на сердце. ‚ нем  воплотилась  длЯ  менЯ  та  сила,  котораЯ
всегда свЯзывала менЯ по рукам и ногам, и горько мне думать о всех  делах,
которые Я мог бы совершить, если бы мне не то что помогли, а  хотЯ  бы  не
мешали.  —то  делать?  Ћдно  утешение  -  что  моими  трудами  открыты   и
присоединены к ђоссии новые обширные земли. ’рудно мне оторватьсЯ от этого
письма, от последнего разговора с тобой, дорогаЯ  Њаша.  Ѓереги  дочку  да
смотри, чтобы она не ленилась. ќто - моЯ  черта,  Я  всегда  был  ленив  и
слишком доверчив.
     ЉатЯ, доченька моЯ! “знаешь ли ты когда-нибудь, как много Я  думал  о
тебе и как мне хотелось еще хоть разок взглЯнуть на тебЯ перед смертью!
     Ќо хватит. ђуки зЯбнут, а мне еще писать и писать. Ћбнимаю  вас.  ‚аш
навеки.


        ѓлава пЯтаЯ. ЏЋ‘‹…„Ќџџ ‘’ђЂЌ€–Ђ


     Њне не хотелось, чтобы ЉатЯ оставалась в комнате доктора, тем  более,
что это была комната даже и не доктора, а одного погибшего командира. ‚ещи
и мебель принадлежали ему. ‚друг остановившаЯсЯ жизнь была видна во всем -
в  робких,  неоконченных  акварелЯх,   изображавших   виды   ЏолЯрного   и
симметрически висевших на стенах, в аккуратной стопочке специальных  книг,
в фотографиЯх, которых здесь было очень много -  все  девушка  с  длинными
косами, в украинском костюме, и она же постарше, с голым толстым младенцем
на руках.
     ђазные, совершенно ненужные мысли сами  собой  рождаютсЯ  в  подобных
комнатах, и женщине, у которой муж  служит  в  авиации,  не  всегда  легко
прогнать подобные мысли. Ќо ЉатЯ решила остатьсЯ.
     - —то ж такого! - сказала она. - ќто самаЯ обыкновеннаЯ вещь.
     џ не настаивал, тем более, что мог приезжать в ЏолЯрное  сравнительно
редко, и мне было приЯтно  знать,  что  ЉатЯ  живет  подле  доктора  €вана
€вановича и видит его каждый день. ‘разу же она стала работать - сперва  в
госпитале медицинской сестрой, а потом в ‘таром ЏолЯрном,  где  у  доктора
был амбулаторный прием. Љогда через две недели Я опЯть приехал,  она  была
уже полна интересами своей новой жизни. “дивительно быстро вошла она в эту
жизнь.
     €з этих мест уходили суда, чтобы на дальних и ближних морских дорогах
встречать союзные и топить германские конвои, и  все,  что  происходило  в
городке, так или иначе было свЯзано с  этой  борьбой.  ‹юбимых  командиров
знали по именам. ‚прочем, многих из них давно уже  знает  по  именам  весь
‘оветский ‘оюз.
     ЌеобычайнаЯ близость тыла и фронта, поразившаЯ менЯ в Ќ., здесь  была
еще заметнее, потому что сама жизнь в  ЏолЯрном  была  гораздо  сложнее  и
богаче. Ќе "случалась" эта жизнь, а шла - по всему было видно,  что  люди,
от командующего до любого краснофлотца, прочно  расположились  среди  этих
диких скал и будут воевать до победы. €менно потому, что это  было  ровное
напрЯжение, оно и проникало  так  глубоко  в  любую  мелочь  повседневного
существованиЯ.
     ‚споминаЯ зиму 1942 - 1943 года в ЏолЯрном, Я вижу, что это была едва
ли не самаЯ счастливаЯ семейнаЯ зима в нашей жизни. ќто  может  показатьсЯ
странным, если представить себе, что почти через день Я летал на  бомбежку
германских судов. Ќо одно было летать, не знаЯ, что с Љатей, и  совершенно
другое - знаЯ, что она в ЏолЯрном, жива и здорова и что на днЯх Я увижу ее
разливающей чай за  столом.  ‡еленый  шелковый  абажур,  к  которому  были
приколоты чертики, искусно вырезанные €ваном €вановичем из плотной бумаги,
висел над этим столом, и все, что радовало нас с Љатей в ту памЯтную зиму,
рисуетсЯ мне в светлом кругу, очерченном  границами  зеленого  абажура,  а
все, что заботило и огорчало, прЯчетсЯ в далеких, темных углах.
     џ помню наши вечера, когда после долгих, напрасных попыток  свЯзатьсЯ
с доктором Я ловил первый попавшийсЯ катер, ЯвлЯлсЯ в ЏолЯрное, и  друзьЯ,
как бы ни было поздно, собирались в этом светлом кругу. —то ночь, и днем -
ночь!
     ’олстый  доктор-едок   выползал   из   своей   комнаты   в   огромной
шубе-кухлЯнке и занимал за столом если не наиболее видное, то,  во  всЯком
случае, наиболее  шумное  место.  ‘амый  его  вид  нетерпеливого  ожиданиЯ
чего-то хорошего или хотЯ бы  веселого,  казалось,  производил  шум.  „аже
когда он молчал, слышно было, как он пыхтит, жует или просто громко дышит.
     ‡а ним - если считать по шуму - очевидно, следовал Я. ‚  самом  деле,
никогда Я еще так много не говорил, не пил, не смеЯлсЯ! Љак будто чувство,
которое овладело мною, когда Я увидел Љатю, так и осталось в  душе  -  все
летело, летело куда-то... Људа? Љто знает! џ верил,  что  к  счастью.  —то
касаетсЯ доктора €вана €ваныча, который  чувствовал  себЯ  совсем  больным
после гибели сына, то и он оживал на наших вечерах и все чаще цитировал  -
главным образом по поводу международных проблем - своего  любимого  автора
Љозьму Џруткова.
     Ќаконец на последнее место - если считать по шуму -  нужно  поставить
моего штурмана, который вообще не говорил ни  слова,  а  только  задумчиво
сдвигал брови и, вынув трубку изо рта, выпускал шары дыма. џ любил  его  -
кажетсЯ, Я уже упоминал об этом - за то, что он был превосходным штурманом
и любил менЯ - черта, котораЯ всегда нравилась мне в людЯх.
     Ђ ЉатЯ хозЯйничала. Љак у нее получалось, что это  наш  дом,  что  мы
принимаем гостей и от души стараемсЯ, чтобы они  были  сыты  и  пьЯны,  не
знаю. Ќо получалось.
     Љонечно, не было бы этих вечеров, этого счастьЯ встреч с Љатей, когда
на утро она провожала менЯ и робкое, молодое солнце,  похожее  на  детский
воздушный шар, солнце начала полЯрного днЯ,  как  будто  нарочно  длЯ  нас
поднималось над линией сопок... не было бы этого душевного подъема или  он
был бы совершенно другим, если бы радио каждую ночь не приносило  известий
о наших победах. ќто был общий подъем,  который  с  одинаково  нарастающей
силой чувствовалсЯ не только здесь, на  ‘евере,  где  был  крайний  правый
фланг войны и где на диком,  срывающемсЯ  в  воду  утесе  стоЯл  последний
солдат сухопутного фронта, но и на любом участке этого фронта.
     “же отгремели последние выстрелы  в  ‘талинграде,  черные  от  копоти
бойцы вылезли из водосточных люков и, щурЯсь от света, от снега,  смотрели
на испепеленный отвоеванный город, - среди гранитных сопок ЏолЯрного гулко
отозвалось эхо этой великой победы. ЉажетсЯ,  мы  сделали  все  возможное,
чтобы оно  покатилось  и  дальше  -  вдоль  берегов  Ќорвегии,  туда,  где
осторожно крадутсЯ от чужой страны к чужой стране немецкие караваны, туда,
где они выгружают чужое оружие и берут на борт чужую руду и  везут,  везут
ее в настороженной, полной загадочных шумов ночи Ѓаренцева морЯ...
     ‚се свободное времЯ мы - доктор, ЉатЯ и Я -  тратили  на  изучение  и
подбор материалов экспедиции "‘в. Њарии".
     Ќе знаю,  что  было  сложнее  -  проЯвить  фотопленку  или  прочитать
документы  экспедиции.  Љак  известно,  снимок  с   годами   слабеет   или
покрываетсЯ вуалью - недаром на футлЯрах всегда  указываетсЯ  срок,  после
которого фабрика не ручаетсЯ за отчетливость изображениЯ.  ќтот  срок  длЯ
пленки "‘в. Њарии" кончилсЯ в феврале 1914 года. Љроме того, металлические
футлЯры были полны воды, пленки  промокли  насквозь  и,  очевидно,  годами
находились в таком состоЯнии. ‹учшие фотографы ‘еверного  флота  объЯвили,
что это "безнадежнаЯ затеЯ" и  что  если  бы  даже  они  (фотографы)  были
божественного происхождениЯ, то и в этом случае им не удалось бы  проЯвить
эту  пленку.  џ  убедил  их.  ‚  результате  из  ста  двенадцати  снимков,
просушенных  с  бесконечными  предосторожностЯми,  около  пЯтидесЯти  были
признаны "достойными дальнейшей работы". Џосле  многократного  копированиЯ
удалось получить двадцать два совершенно отчетливых снимка.
     ‚ свое времЯ Я прочитал дневники штурмана Љлимова, исписанные мелким,
неразборчивым, небрежным почерком, залитые тюленьим жиром. Ќо все  же  это
были отдельные странички в  двух  переплетенных  тетрадках.  „окументы  же
’атаринова, кроме прощальных писем, сохранившихсЯ лучше других бумаг, были
найдены в виде плотно  слежавшейсЯ  бумажной  массы,  и  превратить  ее  в
хронометрический или вахтенный журнал, в  карты  и  данные  съемки  своими
силами  Я,  конечно,  не  мог.  ќто  также  было  сделано  в   специальной
лаборатории, под руководством опытного человека. ‚ этой книге не  найдетсЯ
места длЯ подробного рассказа о том, что было прочтено в холщовой тетради,
о  которой  капитан  ’атаринов  упоминает,  перечислЯЯ  приложениЯ.  ‘кажу
только, что он успел сделать выводы из своих  наблюдений  и  что  формулы,
предложенные им, позволЯют вычислить скорость и направление движениЯ льдов
в любом районе ‘еверного ‹едовитого океана. ќто кажетсЯ почти невероЯтным,
если вспомнить, что сравнительно короткий дрейф "‘в.  Њарии"  проходил  по
местам, которые, казалось бы, не дают данных длЯ таких широких итогов.  Ќо
длЯ гениального прозрениЯ иногда нужны немногие факты.
     "’ы прочел жизнь капитана ’атаринова, - так  говорил  Я  себе,  -  но
последнЯЯ ее страница осталась закрытой".
     "…ще ничего не кончилось, - так Я отвечал. - Љто знает,  быть  может,
придет времЯ, когда мне удастсЯ открыть и прочесть  эту  страницу".  ‚ремЯ
пришло. џ прочел ее - и она оказалась бессмертной.


        ѓлава шестаЯ. ‚Ћ‡‚ђЂ™…Ќ€…


     ‹етом 1944 года Я получил отпуск, и мы с Љатей  решили  провести  три
недели в Њоскве, а четвертую в ќнске - навестить стариков.
     Њы приехали 17 июлЯ - памЯтнаЯ дата! ‚ этот день через Њоскву  прошли
пленные немцы.
     “ нас были легкие чемоданы, мы решили доехать до центра на метро - и,
выйдЯ из Ђэропорта, добрых два часа не могли  перейти  дорогу.  ‘перва  мы
стоЯли, потом, утомившись, сели на чемоданы, потом снова встали. Ђ они все
шли. “же  их  хорошо  бритые,  с  жалкими  надменными  лицами,  в  высоких
картузах, в кителЯх с "грудью"  генералы,  среди  которых  было  несколько
знаменитых мучителей и убийц, находились, должно быть, у Љрымского  моста,
а солдаты все шли,  ковылЯли  -  кто  рваный  и  босой,  а  кто  в  шинели
нараспашку.
     ‘  интересом  и  отвращением   смотрел   Я   на   них.   Љак   многие
летчики-бомбардировщики, за всю войну Я вообще ни  разу  не  видел  врага,
разве что пикируЯ на цель, - позициЯ, с которой не много  увидишь!  ’еперь
"повезло" - сразу пЯтьдесЯт семь тысЯч  шестьсот  врагов,  по  двадцати  в
шеренге, прошли передо мной, одни дивЯсь на Њоскву, котораЯ была  особенно
хороша  в  этот  сиЯющий  день,  другие  потупившись,   глЯдЯ   под   ноги
равнодушно-угрюмо.
     ќто  были  разные  люди,  с  разной  судьбой.  Ќо  однообразно-чужим,
бесконечно далеким от нас был каждый их взглЯд, каждое движение.
     џ посмотрел на Љатю. Ћна стоЯла, прижав сумочку к груди, волновалась.
Џотом вдруг крепко поцеловала менЯ. џ спросил:
     - Џоблагодарила?
     € она ответила очень серьезно:
     - „а.
     “ нас было много денег, и мы снЯли самый  лучший  номер  в  гостинице
"Њосква" - роскошный, с зеркалами, картинами и роЯлем.
     ‘перва нам было немного страшновато. Ќо оказалось,  что  к  зеркалам,
коврам, потолку, на котором были нарисованы цветы и амуры, совсем нетрудно
привыкнуть. Ќам было очень хорошо в этом  номере,  просторно  и  чертовски
уютно.
     Љонечно, Љораблев ЯвилсЯ в  день  приезда  -  нарЯдный,  с  аккуратно
закрученными усами, в свободной вышитой белой рубашке, котораЯ очень шла к
нему и делала похожим на какого-то великого русского  художника  -  но  на
какого, мы с Љатей забыли.
     Ћн был в Њоскве, когда летом 1942 года Я  стучалсЯ  в  его  лохматую,
обитую войлоком дверь. Ћн был в Њоскве и чуть не сошел с  ума,  вернувшись
домой и найдЯ письмо, в котором Я сообщал, что еду в џрославль за Љатей.
     - Љак это вам понравитсЯ! ‡а Љатей, которую  Я  накануне  провожал  в
милицию, потому что ее не хотели прописывать на ‘ивцевом-‚ражке!
     - Ќе беда, дорогой €ван Џавлыч, - сказал Я, - все хорошо, что  хорошо
кончаетсЯ. ‚ то лето Я был не очень счастлив, и мне даже нравитсЯ, что  мы
встретились теперь, когда все действительно кончаетсЯ хорошо. џ был черен,
худ и дик, а теперь вы видите перед собой нормального, веселого  человека.
Ќо расскажите же о себе! —то вы делаете? Љак живете?
     €ван Џавлыч никогда не умел рассказывать о себе. ‡ато мы узнали много
интересного о школе на ‘адово ’риумфальной, в  которой  некогда  произошли
такие важные событиЯ в моей и Љатиной жизни. Њы кончили  школу,  с  ка