.
     ...’очно два человека боролись во мне - один веселый, легкий, который
старалсЯ припомнить и живо представить себе все самое хорошее в  жизни,  и
другой  -  мрачный  и  мстительный,  не  забывающий  обид,  томЯщийсЯ   от
невозможности отплатить за унижение.
     ’о  представлЯлось  мне,  как  высокий   бородатый   человек,   такой
замерзший, что он даже не в силах запереть за собой дверь, входит в  избу,
где живем мы с сестрою. Ќо это не доктор €ван €ваныч. ќто  Я.  Ѓез  сил  Я
падаю на крыльцо, дверь распахиваетсЯ, мальчики целЯтсЯ в  менЯ,  а  потом
говорЯт: "ќто наш".
     € все мне казалось, что они потому отнеслись ко мне так сердечно, что
когда-то, много лет назад, мы  с  сестрой  помогли  доктору,  -  одинокие,
заброшенные дети в глухой, занесенной снегом деревне.
     ’о видел Я себЯ с оскаленными от злобы зубами, с пистолетом  в  руке,
под вагоном. ‘транно раскинув руки, люди лежали  вокруг  менЯ.  —то  же  Я
сделал, в чем провинилсЯ, что пропустил самое важное, самое необходимое  в
жизни? Љак случилось, что  эти  люди  пришли  к  нам  и  осмелились  подло
стрелЯть в раненых, точно не было на свете ни справедливости, ни чести, ни
того, чему Я училсЯ в школе, ни того, во что Я свЯто верил и что с детства
привык уважать и любить?
     џ старалсЯ ответить на этот вопрос  и  не  мог,  потому  что  у  менЯ
пропадало дыхание, и мальчики  с  беспокойством  глЯдели  на  менЯ  и  все
говорили, что если бы пришел отец, он бы что-то сделал со мной и мне сразу
стало бы лучше.
     € отец пришел. Ѓез сомнениЯ, это был  он,  такой  же  неуклюжий,  как
мальчики, с мрачным лицом и сиЯющими голубыми  глазами.  Ћни  сиЯли  в  ту
минуту, когда, опустив руки и сгорбившись, он остановилсЯ подле постели.
     - „есант разбит, - сказал он,  -  мы  окружили  их  у  ™ели  Ќовой  и
уничтожили всех до одного.
     Џотом он замолчал, уставЯсь на менЯ исподлобьЯ,  и  Я  подумал,  что,
должно быть, плохи мои дела, если на менЯ смотрЯт такими добрыми  глазами,
если у менЯ спрашивают имЯ и  отчество,  фамилию  и  звание  и,  вздохнув,
прикалывают к стене - чтобы не затерЯлсЯ - листок бумаги. Ќо  это  еще  не
беда, пусть прикалывает, все равно Я не стану смотреть на этот листок.  €,
взЯв стрелочника за руку, Я  начинаю  с  жаром  рассказывать  о  том,  как
встретили менЯ его сыновьЯ. Њожет быть,  Я  рассказываю  слишком  долго  и
немного путаюсь и повторЯюсь, потому что  он  кладет  мне  на  лоб  что-то
холодное и просит, чтобы Я непременно уснул.
     - “сните, усните!
     џ знаю, что он будет доволен, если мне  удастсЯ  уснуть,  и  закрываю
глаза и притворЯюсь, что сплю. Ќо картина, которую Я нарисовал перед  ним,
остаетсЯ - где-то в бесконечной перспективе, между раздвинутых стен.
     ’ысЯчи маленьких домов представлЯютсЯ мне. ’ысЯчи мальчиков стоЯт  на
коленЯх перед табуретами, на которых лежат  тысЯчи  ружей.  ’ысЯчи  других
прЯчутсЯ за ситцевыми занавесками с ножами в  руках.  Ќа  великой  ђусской
равнине, от горизонта до горизонта, в каждом  доме  в  глубине  темноватых
комнат мальчики ждут врага. †дут, чтобы убить его, когда он войдет.


        ѓлава одиннадцатаЯ. Ћ ‹ћЃ‚€


     …сли сравнить, как это  делают  поэты,  жизнь  с  дорогой,  то  можно
сказать, что на самых крутых  поворотах  этой  дороги  Я  всегда  встречал
регулировщиков, которые указывали мне  верное  направление.  ќтот  поворот
отличалсЯ от других  лишь  тем,  что  менЯ  выручил  стрелочник,  то  есть
профессиональный регулировщик.
     „вое суток Я пролежал в его доме, то приходЯ в себЯ, то  снова  терЯЯ
сознание, и, открываЯ глаза,  неизменно  видел  этого  мрачного  человека,
который стоЯл у моей постели, не отходЯ ни на шаг, точно не пускал менЯ  в
ту сторону, где дорога срываетсЯ  в  пропасть.  €ногда  он  превращалсЯ  в
мальчика с такими же удивительно светлыми глазами, и мальчик  тоже  твердо
стоЯл на своем месте и держал менЯ здесь,  в  этой  комнате  с  маленькими
окнами и низким потолком, и ни за что не пускал  туда,  где  (если  верить
газете "Љрасные соколы") Я однажды уже успел побывать.
     ‡амечательно, что ни разу - ни наЯву, ни в бреду - Я  не  вспомнил  о
ђомашове.  Ѓыл  ли  это  инстинкт  самосохранениЯ?  ‚ероЯтно,  да  -   это
воспоминание не прибавило бы мне здоровьЯ.
     Ќо когда движение было восстановлено, когда семейство -  на  дрезине,
без сомнениЯ той самой, до которой не добрались девушки из  ‘танислава,  -
доставило менЯ в ‡аозерье и, сиЯЯ тремЯ парами  голубых  глаз,  застенчиво
простилось со мной, когда Я вновь оказалсЯ в ‚‘Џ и на этот раз в настоЯщем
- с ванной, радио и вагоном читальней, - когда, вымытый,  перебинтованный,
сытый, с ногой, задранной к потолку по всем правилам медицинской науки,  Я
проспал всю ‘реднюю ђоссию и уже где-то за Љировом, в другом, тыловом мире
показались незатемненные, что было очень странно,  окна,  -  вот  когда  Я
вспомнил и повторил в уме все, что произошло между мною и ђомашовым.
     џ вспомнил наш разговор накануне того днЯ,  когда  эшелон  обстрелЯли
немецкие танки.
     - ‘ознайсЯ, что у тебЯ в жизни были подлости, - сказал Я, -  то  есть
подлости с твоей собственной точки зрениЯ.
     - „опустим, - хладнокровно отвечал он. - Ќо что  значит  подлость?  џ
смотрю на жизнь, как на игру. ‚от сейчас, например. ђазве сама  судьба  не
сдала нам на руки карты?
     Ќе судьба, а война сдала эти карты. Ќе война, а  отступление,  потому
что, если бы не отступление, он никогда  не  решилсЯ  бы  украсть  у  менЯ
пистолет и бумаги и бросить менЯ в лесу одного.
     ’очно как на суде, Я разобрал его поступок со всех  точек  зрениЯ,  в
том числе и с военно-юридической, хотЯ об этой науке у менЯ было  довольно
смутное представление.
     џ вспомнил всю историю наших отношений, очень сложную, в  особенности
если вообразить (теперь  это  было  почти  невозможно),  что  когда-то  он
серьезно собиралсЯ женитьсЯ на Љате.
     ЏримирилсЯ ли он с тем, что она потерЯна длЯ него навсегда? Ќе  знаю.
Ћн женилсЯ на какой-то Ђлевтине ‘ергеевне, и Ќина Љапитоновна  рассказала,
что он страшно напилсЯ и плакал на свадьбе. €,  слушаЯ  Ќину  Љапитоновну,
ЉатЯ смутилась и покраснела. —то же, она догадалась, что ђомашов  все  еще
любит ее?
     Ѓез сомнениЯ, он не помнил себЯ, когда  кричал  мне  с  пистолетом  в
руке: "…сли бы ты знал, кому ты обЯзан жизнью!"
     Ќо все-таки - кому?
     „а, нетрудно было найти статью, согласно  которой  военный  суд  имел
право расстрелЯть интенданта второго ранга ђомашова.
     Ќо, быть может, есть на свете еще один суд, приговор которого по всей
совести нельзЯ предсказать заранее? Ќа котором обвинЯемый скажет:
     - „а, Я хотел убить его.
     € потом:
     - Ќо не убил, потому что люблю ту, котораЯ не в силах  перенести  эту
смерть.
     Ќет такого суда! Ќе из любви к Љате, а из трусости он не  убил  менЯ!
„а и что это за любовь, боже мой! ђазве  это  та  любовь,  котораЯ  делает
жизнь  высокой  и  чистой?  ЉотораЯ  превращает  ее   во   что-то   новое,
великолепное? ЉотораЯ,  не  спрашиваЯсь,  делает  человека  в  тысЯчу  раз
интереснее и добрее, чем прежде?
     Ќет, то была не любовь, а какое-то, бог  весть,  сложное,  запутанное
чувство,  в  котором  оскорбленное  самолюбие  мешалось  со  страстью   и,
возможно, участвовал даже расчет, от которого (Я в этом уверен) никогда не
была свободна эта скучнаЯ душа подлеца.
     Ќо все-таки Я представил себе этот фантастический суд.
     џ решил, что €ван Џавлыч - кто же еще, если не  наш  старый,  строгий
учитель? - будет судить ђомашова. € мне померещилось, что Я вижу  одинокую
комнату с камином и самого €вана Џавлыча в толстом мохнатом френче. ‘урово
вздрагивают седые усы, и глаза смотрЯт печально  и  сурово.  Ћн  сидит  за
столом, а ђомашов,  равнодушно-сонно  щурЯ  глаза,  стоит  перед  ним.  Ћн
думает, что Я мертв давным-давно. Ќе все ли  равно,  что  скажет  ему  наш
старый учитель!
     Ќо  еще  кто-то  бродит  по  комнате,   останавливаетсЯ   у   камина,
протЯгивает руки к огню. ‘видетельница стоит у камина и греет руки,  думаЯ
о чем-то своем...
     „алеко была моЯ свидетельница! Љто знает, жива ли она?  ‚от  уже  два
месЯца, как Я ничего не знаю о ней. € какие два месЯца - осень 1941 года!
     Ћна живет в городе, окруженном с  юга  и  с  севера,  с  запада  и  с
востока, в городе, где мы решили устроить свой дом, если это  когда-нибудь
станет возможно. ЃомбЯт и обстреливают этот город и делают все, что только
в силах, чтобы голодной смертью  умерли  его  жители,  которые  не  желают
сдаватьсЯ. ‹ьют тЯжелые пушки и тащат их за тысЯчи  километров.  €з  самой
ѓермании везут бетон и заливают им стенки траншей  и  дотов.  Љаждую  ночь
освещают ракетами небо над Ќевой, чтобы не проскочила по темной воде баржа
с мукой или хлебом. ’рудЯтсЯ ожесточенно, свирепо - все  длЯ  того,  чтобы
умерла моЯ ЉатЯ.


        ѓлава двенадцатаЯ. ‚ ѓЋ‘Џ€’Ђ‹…


     Ќе знаю, откуда взЯлось у менЯ это представление о госпитале: розы на
ночном столике, ослепительные палаты, бесшумные сестры,  скользЯщие  между
коек,  как  феи,  и  т.д.  „олжно   быть,   из   какого-нибудь   рассказа.
„ействительность оказалась гораздо проще.
     ќто было огромное здание, переполненное до такой степени,  что  койки
стоЯли во всех  коридорах  и  даже  в  столовой,  котораЯ  была  устроена,
впрочем, также в каком-то  проходном  помещении.  Џрежде  здесь  находилсЯ
медицинский институт - еще висели на стенах мулЯжи с  мертвыми,  страшными
лицами, наполовину содранными, чтобы показать, как  расположены  нервы.  ‚
витринах еще сохранились расписание лекций и грозные приказы деканов.
     Ђктовый  зал,  в  котором  Я  лежал,  вполне  соответствовал   своему
назначению. Ќо длЯ палаты он был слишком велик - мне казалось,  что  конец
его даже исчезал из глаз, как бы в тумане. ‚  самом  деле,  когда  широкие
наклоненные столбы зимнего солнца пересекали зал, они немного дрожали, как
в настоЯщем тумане. ‡десь лежало около  ста  человек,  почти  все  рЯдовые
бойцы. “ менЯ не было документов, и, пока из части  не  прислали  справку,
что есть на свете такой капитан, Я  лежал  с  рЯдовыми  бойцами.  ‚прочем,
разница сказывалась лишь в том, что нам выдавали махорку, а в командирские
палаты - легкий табак.
     ‘о всех фронтов собрались люди в нашей огромной палате, очень  многие
- с ‹енинградского, и, нужно сказать, мало утешительного могли в  ту  зиму
рассказать люди с ‹енинградского фронта.
     џ писал Љате еще с дороги, а из госпиталЯ почти  каждый  день.  €  на
Џетроградскую к Ѓеренштейнам Я  писал,  и  Џете  на  полевую  почту,  и  в
‚оенно-медицинскую академию, где ЉатЯ работала с ‚арей ’рофимовой, как она
писала мне еще в июле. †елезнодорожной свЯзи с ‹енинградом не было, но все
же письма доставлЯлись на самолетах, и Я не мог понЯть, почему не  доходЯт
мои. Њежду прочим,  это  так  и  осталось  загадкой.  џ  писал  бабушке  в
џрославскую область, не знаЯ, что детский  лагерь  •удфонда  был  вторично
эвакуирован куда-то под Ќовосибирск. џ успокаивал  себЯ  только  тем,  что
если бы с Љатей случилось несчастье, кто-нибудь непременно ответил бы мне.
     ...Њне запомнилсЯ этот несчастный день - 21 февралЯ 1942  года.  Ћдна
из общественниц - так называли в госпитале женщин, которые  добровольно  и
бесплатно ухаживали за нами, - рассказала, как она  встречала  на  станции
ленинградский эшелон с  ремесленниками  и  учащимисЯ  спецшкол.  ќто  была
суроваЯ  женщина,  котораЯ  со  спокойствием,  поразившим  менЯ,   однажды
сказала, что у нее  муж  и  сын  погибли  на  фронте.  Ќо  она  заплакала,
рассказываЯ о том, как мальчиков на руках выносили из теплушек.
     џ с трудом заставил себЯ съесть обед в этот день.  Ќога,  уже  больше
месЯца лежавшаЯ в гипсе, вдруг разболелась так, что Я  просто  не  находил
себе места. ‚рач назначил менЯ на рентген, и вот тут  Я  "поддалсЯ  беде",
как любила говорить тетЯ „аша.
     ‚о-первых, рентген показал, что нога  неправильно  срослась  и  нужно
снимать гипс и ломать какие-то кости, - словом, начинать лечение  сначала.
‚о-вторых, в кабинете был дьЯвольский холод, а менЯ держали часа  полтора,
и Я, должно быть, простудилсЯ, потому что уже к вечеру заметил,  что  несу
вздор, - это у менЯ всегда было первым признаком повышениЯ температуры.
     Љороче говорЯ, Я заболел воспалением легких. ќто задержало  вторичную
операцию, и врачи начали серьезно опасатьсЯ, что Я останусь хромым.
     Ќо, кажетсЯ, Я слишком подробно  пишу  о  своих  болезнЯх  -  скучнаЯ
материЯ, в особенности как подумаешь, что Я  был  ранен  на  третий  месЯц
войны, не сделав почти ничего.
     Џочти ничего - в то времЯ как уже совершилось "чудо под Њосквой", как
писали иностранные газеты, когда на триста километров к западу  от  Њосквы
из всех сугробов торчали окостеневшие,  в  дурацких  эрзац-валенках  ноги!
Џочти ничего - в то времЯ как уже шла  полным  ходом  работа  по  созданию
новейшей морской авиации дальнего  действиЯ,  -  без  менЯ,  как  будто  Я
пЯтнадцать лет не крестил небо  над  морем  во  всех  направлениЯх!  Џочти
ничего - и Я даже чувствовал, что с каждым днем от  менЯ  уходит  то,  что
можно назвать "чувством войны",  и  подступает  все  ближе  всЯкаЯ  ерунда
госпитальной жизни.
     ‚ыше Я упомЯнул, что из полка мне прислали справку, а вслед за ней  Я
получил письмо от Њиши ѓоломба, старого друга, с которым Я когда-то  летал
на "гробах" в  летной  школе  Ћсоавиахима.  џ  не  поверил  глазам,  когда
взглЯнул на подпись. Ќо это был Њиша; он служил теперь  в  нашем  полку  -
приехал через два днЯ после того, как в газете поЯвилсЯ мой некролог.
     "‘анЯ, наконец, ты удивил менЯ, - писал  он,  -  причем,  заметь,  не
тогда, когда мы получили твое письмо и убедились в том,  что  ты  жив,  но
когда мне сказали, что ты сгорел. „ело в том, что это на тебЯ  не  похоже.
’еперь представь, что никому, в том числе и тебе, не приходитсЯ  возражать
против этой ошибки. ‹юди стали писать на бомбах "‡а ѓригорьева", так что и
после смерти ты  продолжал  воевать.  Џолковник  сказал  речь,  в  которой
упомЯнул, что ты представлен к ордену Љрасного ‡намени. ’ак что поздравлЯю
тебЯ и желаю счастьЯ и счастьЯ".
     ђанней весной Я стал понемногу выходить, или,  вернее,  выползать,  в
госпитальный садик. ‚первые увидел Я город, в  котором  провел  уже  почти
полгода, и хотЯ только одна улица - аллеЯ,  засаженнаЯ  липами,  открылась
передо мной, но по ней можно было,  кажетсЯ,  судить  и  обо  всем  Њ-ове.
Џотом, когда менЯ стали выпускать в город - сперва  на  костыле,  потом  с
палочкой, - Я убедилсЯ  в  том,  что  не  ошибсЯ.  ѓород  был  просторный,
спокойный. ‚се лучшие улицы стремились взлететь на высокий берег  Љамы,  и
этот разбег напомнил мне родной ќнск с его взгорьЯми на берегах Џесчинки и
’ихой. Џрежде мне не случалось жить в Њ-ове, Я  только  пролетал  над  ним
два-три раза.
     џ был в театре - ‹енинградский театр оперы и балета был эвакуирован в
Њ-ов, - и странным показалось мне то чувство возвращениЯ времени,  которое
Я испытал, когда  раздвинулсЯ  занавес  и  великолепно  одетые  мужчины  и
женщины плавно, неторопливо прошлись по сцене, как будто и не было никакой
войны.
     Љонечно, не стоило бы и упоминать в этой книге, что Я ходил в  театр.
Ќо, точно колесики в часах, так цеплЯетсЯ  в  жизни  одно  за  другое.  Ќа
балете "‹ебединое озеро" Я встретил Ђню €льину,  жену  моего  товарища,  с
которым мы служили на „альнем ‚остоке. Ќам с Љатей нравились  €льины.  ќто
были ровные, вежливые, веселые люди, любившие театр и спорт, в особенности
теннис. ЂнЯ так и запомнилась мне с ракеткой в руке, в  белом  платье.  €,
может быть, именно потому, что они были такие вежливые, со всеми одинаково
ровные и напоминавшие прекрасную  пару  из  какого-нибудь  романа,  к  ним
относились недоверчиво и, в общем, довольно плохо. Ђ нам  с  Љатей  всегда
казалось, что они вполне заслужили свое положение и счастье. ѓоворили, что
€льину везет. € действительно, все у него получалось удивительно вовремЯ и
складно. ќти удачи продолжались и во времЯ войны,  потому  что,  начав  ее
подполковником, он весной 1942 года был уже генерал-майором.
     Њы с Ђней  обрадовались,  встретившись  на  спектакле,  и  условились
встретитьсЯ снова, на другой день, у нее дома. Ћна была здешнЯЯ. ‚  начале
войны муж отправил ее с дочкой к родителЯм в Њ-ов.
     ...ќто был дом, не тронутый войной. ‚первые после фронта и  госпиталЯ
Я был в таком доме. Њы сидели в столовой. Ѓез сомнениЯ, те  же  салфеточки
лежали на стеклЯнной доске буфета, те же безделушки  стоЯли  на  кустарных
резных полочках, развешанных по стенам,  и  шелковый  коврик  над  тахтой,
должно  быть,  точно  так  же  висел  до  войны.  џ  смотрел  на  изЯщную,
приветливо-ровную женщину, котораЯ сидела в этой красивой комнате,  и  мне
было мучительно жаль мою Љатю.
     - …сли бы Я мог поехать хоть на два-три днЯ в ‹енинград! џ  бы  нашел
ее. Ќе сомневаюсь, что она в ‹енинграде. Ќо менЯ не отпустЯт. Ђ „митрий  в
Њоскве?
     - „а.
     € ЂнЯ сразу понЯла, почему Я спросил ее о муже.
     - Ћн поможет вам, непременно! џ  сейчас  же  напишу  ему.  —то  нужно
сделать?
     - ‚ызвать менЯ в Њоскву, - сказал Я,  -  потому  что  иначе  комиссиЯ
направит менЯ в тыл.
     - Ђ когда комиссиЯ?
     - ‚ мае.
     - ‚от и прекрасно. џ успею получить от Њити ответ. Ћн  знает,  с  кем
нужно переговорить?
     - ‘ отделом кадров ‚‚‘ Ќаркомата флота.
     ЂнЯ записала в книжечку: "‘ отделом кадров..."
     - „осадно, что вы не можете прЯмо из Њ-ова лететь в  ‹енинград.  ‘юда
ходит "„углас". Џравда, его давно не было, но говорЯт, что  скоро  придет.
Љак только подсохнут аэродромы. џ бы могла вас устроить.
     џ поблагодарил ее и сказал, что это было бы, разумеетсЯ, превосходно,
но что есть на свете такаЯ книга - "„исциплинарный устав", чтение  которой
не располагает к подобным полетам.
     Њеньше всего мог Я предполагать, что пройдет всего несколько дней,  и
Я смогу лететь куда угодно, не заглЯдываЯ в эту суровую книгу.


        ѓлава тринадцатаЯ. Џђ€ѓЋ‚Ћђ


     ЊедицинскаЯ комиссиЯ всегда была длЯ менЯ чем-то вроде  суда,  причем
на этом суде мне каждый раз приходилось признавать себЯ  виновным  в  том,
что природа не создала менЯ высоким, широкоплечим человеком  с  квадратной
челюстью и  мускулами,  способными  выжать  четыре  пуда.  €менно  с  этим
неприЯтным чувством, совершенно голый, стоЯл Я перед комиссией в Њ-ове.  џ
приседал, закрывал глаза, протЯгивал вперед руки, стараЯсь, чтобы  они  не
дрожали, дрыгал ногой и великолепно узнавал на  большом  расстоЯнии  самые
мелкие буквы. Џотом стараЯ, седаЯ  женщина-врач  послушала  мое  сердце  и
принЯлась стучать пальцами  по  спине  и  груди.  Ћчевидно  ей  что-то  не
понравилось у менЯ в груди, потому что она приостановилась, нахмурилась  и
снова прошлась, точно сыграла гамму. Џотом сказала:
     - „ышите.
     ‚овсе не легкие беспокоили менЯ, когда Я шел на комиссию.  ЌервничаЯ,
Я почему-то начинал прихрамывать на раненую ногу - вот это было неприЯтно,
особенно когда Я думал о том, как  нога  будет  вести  себЯ  в  обстановке
боевого полета. ‹егкие у менЯ всегда были превосходные, хотЯ в  детстве  Я
перенес испанку, потом тЯжелый плеврит.  Ќо  на  старую  сердитую  майоршу
медицинской  службы  именно  мои  легкие  произвели  почему-то  невыгодное
впечатление. Ћна стучала и вертела  менЯ  и  снова  стучала  и  заставлЯла
ложитьсЯ, точно решилась непременно доказать, что Я болен, болен, болен...
Ѓолен и больше не буду летать.
     Џрошло уже около полугода, с тех пор как Я спрЯтал  очень  далеко,  в
самую глубину души, эту страшную мысль - спрЯтал и завалил чем попало.  Ќо
она не умерла и никуда не ушла, а только притаилась где-то рЯдом с  другим
беспокойством - о Љате.
     € вот теперь, когда Я голый стоЯл перед комиссией, со следами ран  на
ногах и спине, теперь стало невозможно скрывать эту мысль ни от  себЯ,  ни
от других. „олжно быть, докторша прочитала ее в моих глазах,  потому  что,
уже взЯв в руки перо, не решилась, однако, написать заключение, а передала
менЯ председателю комиссии, низенькому толстому врачу в роговых  очках,  и
тот тотчас же принЯлсЯ энергично выстукивать менЯ по ребрам, по  лопаткам,
но не пальцами, Я маленьким молотком.  €  молоток  стучал  то  звонко,  то
глухо, точно спрашивал:
     "Ќеужели ты болен, болен, болен? Ѓолен и больше не будешь летать?"
     - Ќе нужно волноватьсЯ, капитан, - сказал врач, мельком взглЯнув  мне
в  лицо  и  засовываЯ  резиновые  трубки  в  большие  волосатые   уши.   -
Џодлечитесь, и все будет в порЯдке.
     ‚рач послушал менЯ и что-то отметил в истории болезни. Ћн повторил  с
ласковым выражением:
     - ‚се будет в порЯдке.
     Ќо он  дал  мне  полугодовой  отпуск,  а  Я  знал,  в  каких  случаЯх
медкомиссиЯ давала подобное заключение строевому командиру в 1942 году.
     ЉажетсЯ, у менЯ был неважный  вид,  когда  Я  вернулсЯ  в  госпиталь,
потому что мой сосед-армеец, без ног,  но  такой  полный  и  румЯный,  что
всегда было странно, когда его на носилках приносили из  ванны,  оторвалсЯ
от книги, взглЯнул на менЯ и  ничего  не  спросил.  Џотом  не  выдержал  и
все-таки спросил:
     - Ќу, как?
     €  Я  почему-то  сказал  ему,  что  мне  дали  инвалидность,  хотЯ  в
заключение вовсе не было этого слова. Џринесли обед, Я машинально съел его
и ушел, хотЯ мне очень хотелось лечь и сунуть голову под  подушку.  „а,  в
заключение не было этого слова, и нечего было повторЯть и  повторЯть  его,
каждый раз точно нырЯЯ с головой в темную илистую болотную воду!
     Њожет быть,  нужно  было  убеждать  их  -  эту  старую  ведьму  с  ее
костЯшками, сыгравшую на моих ребрах нечто вроде похоронного марша?  ќтого
толстЯка, который и промолчал и сказал о том, что Я не буду больше летать?
Њожет быть, Я должен был потребовать, чтобы менЯ направили  в  гарнизонную
комиссию?
     џ шел по улице-аллее, круто спускавшейсЯ к Љаме, и свистел - не очень
громко, чтобы не остановить вниманиЯ прохожих. Ќа стене лучшего  в  городе
зданиЯ авиашколы Я в тысЯчный  раз  прочел  надпись  на  мраморной  доске:
"‡десь училсЯ Џопов, изобретатель радио, гениальный русский ученый".
     ЏрихрамываЯ, Я поднЯлсЯ на высокий берег, и мутноватаЯ, еще весеннЯЯ,
с желто-серым отливом  Љама  открылась  передо  мной  с  ее  пристанЯми  и
пароходами, тЯнущими огромные баржи, свистками и  голосами  людей,  далеко
разносЯщимисЯ над широкой, просторной водой...
     "†аль, что вы не можете прЯмо из Њ-ова лететь в ‹енинград. џ бы могла
вас устроить".
     —то ж, теперь все в порЯдке.  ‘адись  и  лети!  €  не  нужно  никаких
разрешений. €з кабины  ты  перешел  в  помещение  длЯ  пассажиров.  Љресло
удобное, откинулсЯ и лежи, отдыхай!
     Ќаверно,  Я  сказал  это  вслух,  потому  что  стоЯвшие   на   берегу
"ремесленники" в больших, не по росту, курточках и фуражках  засмеЯлись  и
немного прошли за мной. € мне вспомнилось, как после €спании  мы  с  Љатей
поехали в ќнск и как  мальчики  в  ќнске  ходили  за  мной  и  все  делали
совершенно так же, как Я. џ остановилсЯ, чтобы купить в ларьке папирос,  и
они остановились и купили те же папиросы, что Я. Њне захотелось  купатьсЯ.
ЉатЯ осталась в ‘оборном саду, а Я спустилсЯ к ’ихой, разделсЯ и  бросилсЯ
в воду. € они разделись немного поодаль и бросились в воду, совершенно так
же, как Я. …ще бы: летчик, который дралсЯ в €спании и вернулсЯ  с  орденом
Љрасного ‡намени на груди! Ђ теперь?
     Џальцы у менЯ  немного  дрожали,  но  Я  все-таки  свернул  папиросу,
закурил и некоторое времЯ неподвижно стоЯл на берегу,  глЯдЯ  на  всю  эту
незнакомую разнообразную жизнь большой  реки.  Џрошел  серый  пассажирский
пароход. џ прочитал название "‹Япидевский" и подумал: "Ђ вот  ты  не  стал
‹Япидевским". Џотом прошел еще один такой же небольшой пароход.  џ  прочел
название "Љаманин"  и  подумал:  "€  Љаманиным,  брат,  тоже!"  вдалеке  у
пристани стоЯл  "Њазурук",  и  Я  невольно  улыбнулсЯ,  подумав,  что  мне
придетсЯ до поздней ночи  укорЯть  себЯ,  если  окажетсЯ,  что  в  Љамском
пароходстве все суда названы фамилиЯми знаменитых летчиков,  да  еще  моих
хороших знакомых.
     ’ак или иначе, теперь никто не мешал мне лететь  в  ‹енинград,  чтобы
найти жену или убедитьсЯ в том, что Я потерЯл ее навсегда.
     ’ри недели Я ждал самолета. Џривык ли Я к своей болезни, или  надежда
тайком пробралась в сердце и стала шептать - уверЯть, что  все  обойдетсЯ,
но понемногу Я очнулсЯ от неожиданного удара и привел в порЯдок  все  свои
мысли и чувства.
     Ќе о себе Я думал теперь - о Љате. Ћ ней  -  когда  слушал  по  радио
"ђоманс Ќины", который она любила.  Ћ  ней  -  когда  смотрел  разыгранный
ранеными спектакль. Љак редко мы бывали в театре! Ћ ней - когда все  спали
в огромной палате и только  здесь  и  там  раздавалсЯ  стон  или  быстрое,
хриплое бормотанье.
     Ќаконец ЂнЯ €льина позвонила  в  госпиталь  и  сказала,  что  самолет
пришел. Ћна познакомила менЯ с летчиком,  огромным,  добродушным  майором,
летавшим в Њ-ов по поручению штаба ‹енфронта, и он охотно согласилсЯ взЯть
менЯ в ‹енинград.


        ѓлава четырнадцатаЯ. €™“ ЉЂ’ћ


     есть месЯцев Я провел на земле! Љак же передать чувство,  с  которым
Я, наконец, оставил ее? Ќичего не изменилось, напротив - еще горше стало у
менЯ на душе, когда Я подумал, что впервые в жизни лечу пассажиром. Ќо  за
годы работы Я привык лучше чувствовать себЯ в воздухе,  чем  на  земле.  ‘
наслаждением смотрел Я в окно, точно проверЯЯ, не случилось ли чего-нибудь
плохого со всем этим просторным хозЯйством весенних черных полей,  светлых
вьющихсЯ рек, темно-зеленого бархата леса. ‘ наслаждением прошел в кабину,
всем телом почувствовав ее привычную рассчитанную тесноту. ‘  наслаждением
ждал, как пилот станет обходить грозу, - над —ереповцом мы  встретили  ее,
великолепную, с тучами, похожими на дворцы, стены которых разламывались от
молний. Ќевольно вспомнились мне впечатлениЯ первых  полетов,  когда  небо
еще не стало длЯ менЯ просто трассой.
     ...Ќа  случайной  машине,  приехавшей  в  Ѓернгардовку  за  матрицами
"Џравды", Я добралсЯ до ‹итейного проспекта. Ћттуда нужно было идти пешком
или ждать трамваЯ; единственный трамвай ходил на Џетроградскую  -  тройка.
Ќо ленинградцы, расположившиесЯ на остановке, как дома, сказали, что ждать
придетсЯ, возможно,  около  часа.  Њайор,  которому  тоже  нужно  было  на
Џетроградскую, удерживал менЯ, тем более что у менЯ был тЯжелый  заплечный
мешок - Я привез длЯ Љати продукты. Ќо разве мог Я ждать, если должен  был
уже двадцать раз переводить дыхание при  одной  мысли,  что  мы  с  Љатей,
наконец, в одном городе, что, может быть, она в эту минуту... не знаю  что
- ждет менЯ, больна, умирает.
     Ќе помнЯ себЯ, пролетел Я по аллее вдоль ‹етнего сада. ‚се  Я  видел,
все  понимал:  и  огороды  на  Њарсовом   поле,   среди   которых   стоЯли
замаскированные зенитные батареи; и то, что никогда еще  не  бывало  такой
необыкновенной пышной зелени  в  ‹енинграде;  и  то,  что  город  был  так
прекрасно убран, - перед отъездом Я читал в  газетах  о  том,  как  триста
тысЯч ленинградцев весной 1942 года вышли на улицы и убрали свой город. Ќо
все, что Я видел, оборачивалось ко мне одной стороной: где ЉатЯ, найду  ли
Я Љатю? Њне казалось, что нет, не найду - если почти во  всех  домах  были
выбиты стекла и дома стоЯли  молчаливые,  как  бы  с  печально  опущенными
глазами. Ќе найду - раз на каждой  стене  были  впадины  и  разрушениЯ  от
артиллерийских снарЯдов. Ќайду - раз даже у памЯтника ‘уворову на  площади
были засеЯны морковка и свекла и молодые ростки  стоЯли  так  твердо,  как
будто длЯ них нельзЯ было и придумать лучших природных условий. џ вышел  к
Ќеве, невольно нашел глазами  адмиралтейский  шпиль,  -  и  не  знаю,  как
передать, но это было Љатино  -  то,  что  он  потускнел,  как  на  старой
гравюре. Њы не простились, когда началась война, но другое прощание, перед
€спанией, так живо вспомнилось мне, что Я  почти  физически  увидел  ее  в
темной передней у Ѓеренштейнов, среди  старых  шуб  и  пальто.  —то  нужно
сделать, чтобы все стало так, как тогда? —тобы Я снова обнЯл ее? —тобы она
спросила:
     "‘анЯ, это ты? Њожет быть, это не ты?"
     €здалека увидел Я дом, в котором жили Ѓеренштейны. „ом стоЯл на месте
и, как ни странно, показалсЯ мне еще красивее, чем прежде! Ћкна были целы,
фасад нарЯдно отсвечивал, точно свежаЯ краска еще блестела на  солнце.  Ќо
чем ближе Я подходил,  тем  все  больше  беспокоила  менЯ  эта  загадочнаЯ
нарЯднаЯ неподвижность. …ще десЯть, пЯтнадцать, двадцать шагов - и  кто-то
сильно взЯл менЯ за сердце, потом отпустил, и  оно  забилось,  забилось...
„ома не было. ”асад был нарисован на больших фанерных листах.
     ‚есь долгий летний день шумел  в  моих  ушах  далекий  артиллерийский
прибой - то набегал, то откатывалсЯ, как  будто  таща  за  собой  крупную,
гулкую гальку.
     ‚есь день Я искал Љатю.
     †енщина  с  треугольным  зеленым  лицом,  которую  Я  встретил  подле
разбитого дома, направила  менЯ  к  доктору  ЋванесЯну,  члену  райсовета.
‘тарый армЯнин, черно-седой,  небритый  и  добродушный,  сидел  в  конторе
бывшего кино "ќлит" - теперь здесь помещалсЯ штаб Џ‚•Ћ района.  џ  спросил
его, знал ли он …катерину €вановну ’атаринову-ѓригорьеву. Ћн ответил, что,
"конечно, знал и  даже  в  начале  войны  предлагал  ей  работать  у  него
медсестрой".
     - € что же?
     - Ћна отказалась и уехала на окопы, - сказал доктор. -  €  больше,  Я
ее, к сожалению, не видел.
     - Њожет быть, вы знали и ђозалию Ќаумовну, доктор?
     Ћн посмотрел на менЯ добрыми старыми глазами, пожевал и выпЯтил губу.
     - Ђ вы кем приходитесь ђозалии Ќаумовне?
     - Ќикем. Џросто знакомый.
     - Ђга.
     Ћн помолчал.
     - ќто была отличнаЯ, превосходнаЯ женщина, - вздохнув, сказал  он.  -
Њы отправили ее в стационар, но было уже поздно, и она умерла...
     џ  вернулсЯ  во  двор  разбитого  дома.  ”асад  рухнул,  но  сторона,
выходившаЯ во  двор,  сохранилась.  ‘ам  не  знаЯ  зачем,  Я  поднЯлсЯ  по
засыпанной  щебнем  лестнице  до  первой  площадки.  „альше  шли  какие-то
железные прутьЯ и балки, торчавшие в пустоте лестничной клетки, и лишь  на
высоте третьего этажа вновь начались ступени.
     Љогда-то  в  этом  доме  жила  сестра,  которую  Я  любил.  ‡десь  мы
отпраздновали ее свадьбу. Љаждый выходной день Я приходил  сюда,  учлет  в
синей спецовке, мечтавший о счастье великих открытий.  ‡десь  мы  с  Љатей
всегда останавливались, когда приезжали в ‹енинград,  и  когда  бы  мы  ни
приехали, в этом доме нас принимали, как самых близких и дорогих друзей. ‚
этом доме ЉатЯ прожила больше года, когда Я дралсЯ в €спании. ‚ этом  доме
она жила теперь, во времЯ блокады, страдаЯ от голода и холода,  работаЯ  и
помогаЯ другим, распространЯЯ на других  свет  своей  чистоты  и  душевной
силы. ѓде же она? “жас охватил менЯ. џ сжал зубы, чтобы удержать дрожь.
     ‚ эту минуту послышалсЯ детский голос, и в проломе стены, как раз над
моей головой, показалсЯ мальчик лет двенадцати, смуглый и широкоскулый.
     - ‚ам кого, товарищ командир?
     - ’ы здесь живешь?
     - ’очно.
     - Ћдин?
     - ‡ачем один? ‘ матерью.
     - Ђ мать сейчас дома?
     - „ома.
     Ћн показал мне, как пройти, -  в  одном  месте  по  узкой  доске  над
провалом, - и через несколько минут Я беседовал  с  его  матерью,  усталой
женщиной с расплывающимисЯ глазами - татаркой, как Я понЯл  с  первого  ее
слова. ќто была дворничиха дома N79, и она, разумеетсЯ,  отлично  знала  и
ђозалию Ќаумовну и Љатю.
     - Љогда девЯтку побила, она отрывать пошла, - сказала она о  Љате,  и
мальчик, чисто говоривший по-русски, объЯснил, что "девЯтка" - это дом,  в
котором помещалсЯ гастрономический магазин N9. -  ‡накомый  отрыла.  ђыжий
такой. Џотом она ейной квартире жила.
     - Ћтрыла рыжего знакомого, - быстро перевел мальчик, - и он потом жил
в ейной квартире.
     - ‚тораЯ старушка помирал, •аким хоронить пошла.
     - ‚тораЯ старушка - ђозалии Ќаумовны сестра, - объЯснил мальчик. -  џ
- •аким. Љогда она померла, мы ее хоронить везли. Ќа ‘моленское.  €  рыжий
этот там был. Ћн нас и нанимал. ’оже военный, майор.
     ’еперь нужно было спросить о Љате. Њне было страшно,  но  Я  спросил.
‘ердито трЯсЯ головой, дворничиха сказала, что  она  сама  "три  месЯца  в
больнице лежал, мулла звал, ни один мулла  в  ‹енинграде  нет,  все  мулла
помер". Ђ когда  она  вернулась,  квартира  ђозалии  Ќаумовны  уже  стоЯла
пустаЯ.
     - †акт надо спросить, - сказала она, подумав,  -  а  жакт  тоже  нет,
помер. Њожет, уехала? Ћна рыжего отрыла, у него хлеб был.  Ѓольшой  мешок,
сам нес, менЯ не давал. Ђ Я ему сказал: "’ы дурак жадный.  Њы  тебе  жизнь
спасал. ’ебе не хлеб, тебе молитьсЯ, куран читать нада".
     ЉатЯ уже не жила у ђозалии Ќаумовны, когда в дом попала бомба, -  это
было все, что Я узнал. џ  говорил  еще,  с  какими-то  женщинами,  которые
плакали, рассказываЯ о том, как  помогала  им  ЉатЯ.  •аким  привел  своих
товарищей, и они пожаловались на  рыжего  майора,  который  обещал  им  по
триста граммов за "захоронение", а  потом  "зажилил"  и  выдал  только  по
двести.
     Ѓог весть, что это был за рыжий майор. ЏетЯ? Ќо ЏетЯ был не майор, да
и невозможно было представить, что ЏетЯ способен  украсть  сто  граммов  у
голодных мальчишек. ‚се равно! Љто  бы  ни  был  этот  человек,  он  помог
ђозалии Ќаумовне похоронить сестру. Љто знает, может быть в трудные дни он
поддерживал Љатю? Ќа похоронах она была вместе с ним и, очевидно,  не  так
уж  была  слаба,  если  смогла  добратьсЯ  до   ‘моленского   кладбища   с
Џетроградской. Ќо с тех пор никто больше не видел ее - не видел ни  живой,
ни мертвой.
     ел уже шестой час, когда, измученный, с головной болью, Я отправилсЯ
в ‚оенно-медицинскую академию. ЂкадемиЯ была эвакуирована, но  клиники,  с
первого   днЯ   войны   ставшие   госпиталЯми,   остались.   Ћсталась    и
стоматологическаЯ, в которой работала ЉатЯ. ЊенЯ отослали в канцелЯрию,  и
стараЯ машинистка, чем-то напомнившаЯ мне тетю  „ашу,  сказала,  что  ЉатЯ
была  очень  плоха  и  доктор  ’рофимова  помогла  ей  эвакуироватьсЯ   из
‹енинграда.
     - Људа?
     - ‚от этого не могу сказать, не знаю.
     - Ђ сама доктор ’рофимова в ‹енинграде?
     - Љак отправила вашу супругу, сама сейчас же  на  фронт,  -  отвечала
машинистка, - и с тех пор ни о той, ни о другой не было никаких известий.


        ѓлава пЯтнадцатаЯ. ‚‘’ђ…—Ђ ‘ ѓ€„ђЋѓђЂ”ЋЊ ђ.


     ’еперь Я понЯл, что это было наивно: полгода писать Љате, не  получаЯ
в ответ ни слова, и все-таки надеЯтьсЯ, что стоит мне приехать в ‹енинград
- и, протЯнув руки, она встретит менЯ у порога. Љак будто не было страшной
зимы сорок первого года, эшелонов  с  умирающими  мальчиками,  специальных
больниц длЯ ленинградцев во многих городах ‘оюза. Љак будто не  было  этих
лиц со странно расплывающимсЯ, водЯнистым взглЯдом. Љак будто не доносилсЯ
то с запада, то с востока гул артиллерийской стрельбы.
     џ думал об этом, сидЯ в канцелЯрии стоматологической клиники и слушаЯ
рассказ машинистки о том, как молоденький краснофлотец, как две капли воды
похожий на ее погибшего сына, вдруг  пришел  и  отдал  ей  триста  граммов
хлеба, когда у нее уже не было сил поднЯтьсЯ с постели.
     - Ђ Љатерина €вановна найдетсЯ, - сказала она. -  …й  сон  приснилсЯ,
что орел летит. џ говорю - муж. Ћна не поверила. € вот, видите,  по-моему,
вышло. € теперь Я вам говорю - найдетсЯ!
     „а, может быть. "“мирала, в  то  времЯ  как  Я,  в  сущности  говорЯ,
прекрасно жил в Њ-ове", - думал Я, тупо глЯдЯ на старую  женщину,  котораЯ
все уверЯла менЯ, что ЉатЯ найдетсЯ, вернетсЯ. "Ћбо мне  заботились,  менЯ
лечили. Ђ у нее не было ста  граммов  хлеба,  чтобы  заплатить  мальчикам,
похоронившим Ѓерту". € с бешенством, с отчаЯньем думал Я о том, что еще  в
Январе должен был лететь в ‹енинград, настаивать,  требовать,  чтобы  менЯ
выписали из госпиталЯ, и, кто знает, быть может, вышел  бы  здоровее,  чем
сейчас, и нашел бы, спас мою Љатю.
     Ќо поздно было жалеть о том, чего никогда не вернешь. "џ - как  все",
- писала мне ЉатЯ из ‹енинграда. ’олько теперь понЯл  Я,  что  она  хотела
сказать этими простыми словами.
     ‘тараЯ женщина, которой, вероЯтно, пришлось пережить гораздо  больше,
чем мне, все утешала менЯ. џ попросил у нее  кипЯтку  и  угостил  салом  и
луком, что было еще редкостью в ‹енинграде.
     ‘ этой минуты как бы холод поселилсЯ в моей душе. Љо всему, что Я  ни
делал, о чем ни думал, всегда присоединЯлось: "Ђ ЉатЯ?"
     ...…ще в Њ-ове Я  восстановил  по  памЯти  почти  все  телефоны  моих
ленинградских знакомых. Ќо кому ни звонил Я из клиники, никто не  отвечал,
точно эти  звонки  терЯлись  где-то  в  таинственной  пустоте  ‹енинграда.
Ќаконец Я набрал последний номер - единственный, в котором не был  уверен,
и долго держал трубку, слушаЯ какие-то далекие шорохи и за ними еще  более
далекие нетерпеливые голоса.
     - Ђлло, Я вас слушаю, - неожиданно сказал низкий мужской голос.
     - Њожно попросить...
     џ назвал фамилию.
     - ќто Я.
     - ‘ вами говорит летчик ѓригорьев.
     Њолчание.
     - Ќе может быть! Ђлександр €ваныч?
     - „а.
     - ‚от и не верь в судьбу! ’ретий день, как Я только и думаю,  где  бы
мне вас найти, дорогой Ђлександр €ваныч.
     ‹ет  шесть  тому  назад,  когда  экспедициЯ  по   розыскам   капитана
’атаринова была  решена  и  Я  занималсЯ  организацией  ее  в  ‹енинграде,
профессор  ‚.  познакомил  менЯ  с  одним   морЯком,   ученым-гидрографом,
преподавателем училища имени ”рунзе.
     Њы провели вместе только один вечер, но часто потом Я вспоминал этого
человека, с необычайной отчетливостью нарисовавшего  передо  мною  картину
будущей мировой войны.
     Ћн пришел тогда поздно. ЉатЯ уже спала, забравшись в кресло с ногами.
џ хотел разбудить ее, он не дал, и  мы  стали  что-то  пить  и  закусывать
маслинами - у Љати всегда были в запасе маслины.
     ‘евер глубоко занимал его. Ћн был уверен, что в будущей войне ‘евер с
его неисчерпаемым стратегическим сырьем должен сыграть огромную  роль.  Ћн
смотрел на ‘еверный морской путь как на военную дорогу  и  утверждал,  что
неудачи русско-Японской кампании были результатом непониманиЯ этой  мысли,
высказанной  еще  Њенделеевым.  Ћн  требовал,  чтобы  военные  базы   были
построены вдоль всех маршрутов, по которым идут караваны.
     ЏомнитсЯ, тогда менЯ поразила эта точка зрениЯ. џ снова оценил ее  14
июнЯ 1942 года, за несколько дней до полета в ‹енинград,  когда,  сидЯ  на
берегу Љамы, услышал далекий голос  диктора,  с  торжественным  выражением
читавшего  договор  между  Ђнглией  и  ‘оветским  ‘оюзом.  Ќетрудно   было
догадатьсЯ, о каких путЯх шла речь в этом договоре, и  встреча  с  "ночным
гостем", как потом называла этого гидрографа ЉатЯ, припомнилась мне.
     ‚ 1936 - 1940 годах Я не раз встречалсЯ с ним,  читал  его  статьи  и
книгу "ЊорЯ ‘оветской Ђрктики", ставшую знаменитой и переведенную  на  все
европейские Языки. ‘ неизменной симпатией Я следил за его судьбой, так  же
как он, кажетсЯ, следил за моею. џ знал, что он ушел  из  училища  ”рунзе,
командовал гидрографическим судном, работал в ѓидрографическом  управлении
наркомата ‚Њ”. Ќезадолго до войны  он  защищал  докторскую  диссертацию  -
объЯвление о ней Я прочел в "‚ечерней Њоскве".
     џ буду называть его ђ.
     ...ќто был редчайший случай - "раз в тысЯчу лет", как сказал ђ., -что
Я застал его дома. Љвартира была запечатана, и он распечатал ее и зашел  к
себе  две  минуты  назад,  и  то  лишь  потому,  что  надолго  уезжает  из
‹енинграда.
     - Људа?
     - „алеко. ‚от заходите, расскажу. ѓде вы остановились?
     - Џока нигде.
     - Ћчень хорошо. џ жду вас.
     Ћн жил у ‹итейного  моста,  в  новом  доме,  в  просторной  квартире,
разумеетсЯ, запущенной за год войны, но  в  которой  чувствовалось  что-то
поэтическое, точно это была квартира артиста.  Њожет  быть,  художественно
сшитые куклы, стоЯвшие на пианино под стеклЯнными колпаками,  внушили  мне
эту мысль, или множество книг  на  полу  и  на  полках,  или  сам  хозЯин,
встретивший менЯ попросту, в рубахе, под  распахнувшимсЯ  воротом  которой
была видна  полнаЯ  волосатаЯ  грудь.  ѓде-то  Я  видел  подобный  портрет
евченко. Ќо ђ. был не поэтом, а  контр-адмиралом,  в  чем  нетрудно  было
убедитьсЯ, взглЯнув на его китель, висевший на спинке кресла.
     ѓде и когда  бы  мы  ни  встречались,  с  первого  слова  он  начинал
рассказывать о том, что сейчас было длЯ него самым главным, без  сомнениЯ,
потому, что наш интерес друг к другу всегда основывалсЯ на "самом главном"
и мало касалсЯ личных или служебных дел.
     Ќо на этот раз он, прежде всего, расспросил менЯ о том, где Я  был  и
что делал за год войны.
     - „а, не повезло,  -  сказал  он,  когда  Я  рассказал  ему  о  своих
неудачах.  -  Ќо  вы  наверстаете.  —то  же  вы,  то  на  Ѓалтике,  то  на
—ерноморском флоте? Ђ ‘еверу изменили? ‚едь  Я  считал,  что  вы  северный
человек - и навеки.
     ќто было слишком сложно - рассказывать, как Я "изменил" ‘еверу,  и  Я
только возразил, что ушел из  гражданской  авиации,  лишь,  когда  потерЯл
надежду вернутьсЯ на ‘евер.
     ђ. замолчал. Ќе знаю, о чем он  думал,  щурЯ  черные  живые  глаза  и
теребЯ свой казацкий чуб, поседевший и поредевший. Њы сидели в  креслах  у
окна, разумеетсЯ выбитого, как и