евних,  оплывших  от  телесного тепла,  лампасейки  и кусочек затасканного
серого сахара.
     --  ‹юбимому  внучку,  --  лукаво  сощурилась  Ђвгуста  и  передразнила
бабушку: -- "Њотри, штоб девки не слопали! џ  им  давала, и  будет!" Ћб том,
что письмо тебе послала,  она знает,  --  поЯснила  Ђвгуста уже без  лукавой
прищурки и ознобно подавила вздох, докатившийсЯ до губ.
     "Ђх ты, бабушка, бабушка! ‡ачем ты ушла к ‡ырЯнову? ‘ осени не виделись
и  когда  теперь  увидимсЯ?"  -- кручинилсЯ  Я  и  колол сахар  на маленькие
комочки.
     -- ‚ыпей хоть чаю, -- кивнул Я тетке. -- ђазмочи нутро, ѓуса!
     Ћна все  времЯ словно ружье на взводе.  ќто  угадывалось  по движениЯм,
вроде бы  вЯлым, обременительным, по словам, которые она говорила  только по
необходимости,  и все  по тому же  щипку пальцами, которыми  она  то и  дело
вылавливала что-то изо рта и выловить никак не могла.
     џ, как мог, отдалЯл неизбежную минуту.
     Ђвгуста   покорно   налила  себе  чаю.   Џьет.  —уть  даже   оживилась.
ђассказывает про бабушку  и  в  то же  времЯ научает девчонок, чтобы они  не
хрумкали лампасейки, а сосали бы их -- так надольше хватит.
     --  Ћна ведь, толкую  тебе, чисто дитЯ стала. --  Ђвгуста всегда любила
рассказывать про бабушку мою  с подковырками, с улыбкою.  -- "ѓуска,  выходи
замуж за линтенанта! ‹интенант большу карточку получат". џ говорю -- где его
взЯть, линтенанта-то?  ‚ деревне нету, в город ехать недосуг -- ребЯтишки не
отпускают. "џ подомовничаю  хоть два, хоть три днЯ. ‘тупай в город, глЯдишь,
сосватаешьсЯ.  ђаз похороннаЯ  пришла,  ч… сделашь? €  не  зубоскаль!  ‚ремЯ
приспело такое -- всЯк спасатьсЯ должен. “ тебЯ ребЯтишки, и об них подумать
следует..."  џ  говорю -- сосватала ты  менЯ раз  за  „евЯткина, да  сама  Я
сосваталась  за •рамова,  и  хватит!  Џриплод  большой.  ‚  тебЯ  удалась --
родливаЯ!  Ћна  сердитсЯ. Ќа  печь  заберетсЯ и  говорит, иной  раз уж вовсе
несуразное несет. Ќе тронулась бы... -- Ђвгуста открыто, по-бабьи вздохнула.
-- Ќынче это нехитрое дело. ’ебе табаку принести?
     -- Ђ есть?
     --  „ивно  табаку,  дивно.  ’имофей  летось  насадил.  ‚ огороде  место
оставалось. ЃрюквеннаЯ рассада  вымерзла. Ћн посеЯл семена турецкого табаку.
Џускай цветет,  сказал, девчонкам  забава.  Ђ  табак  оказалсЯ  --  самодрал
расейскай. џ заламывала  его, потом срубила, в бороздах держала, все делала,
как тЯтЯ  покойничек.  Љрепкущий  получилсЯ -- спасеньЯ нету.  •ресник  мой,
Љеша-то, пробовал -- накашлЯлсЯ.
     -- Ќу-ка, ну-ка, притащи корнЯ два.
     Ђвгуста достала с чердака беремЯ густо вонЯющих корней табаку, и пока Я
сушил  волглые листьЯ  на железной  печке,  пока мЯл  их, чихал  и свертывал
цигарку, у менЯ проЯснилось в голове.
     -- ‚от  что, --  закуривши, начал Я  солидно, с расстановкой, как  мне,
мужчине, и полагалось говорить. ‡рЯ, что ли, Ђвгуста вызвала менЯ со станции
…нисей, из школы фэзэо? -- ‚от  что. Ѓеда  сейчас не у  одной у тебЯ. Њногим
внове беды. ’ебе не привыкать. Ћбколотилась. †ить надо. „евки у тебЯ.
     -- ѓосподи-и-и! -- ударилась о стену головой Ђвгуста и начала катать ее
по тесаному, замытому бревну.  --  ѓосподи-и-и!  Љем мой век  заеденный? Љто
сглазил его? ‘ызмальства. ‘ малолетства самого как взЯло менЯ! Ќу чем Я, чем
Я хуже  других? ЊареЯ  живет! Љольча  тот и  другой в чести и  достатке. ‚се
живут, как люди, а Я маюсь, а Я бьюсь, как сорожина об лед...
     „а-а, это уж, видно, кому  какаЯ долЯ выпадет. ‚осемнадцати лет Ђвгуста
вышла  замуж за грамотного, пьющего мужика по фамилии „евЯткин. €з самоходов
он  был. Ѓедовый.  Џал в  пьЯной драке,  оставив  на  памЯть Ђвгусте Ђлешку.
‘колько  горЯ,  насмешек и  наветов  перетерпела  Ђвгуста  из-за Ђлешки,  не
перечесть.  Ђлешка  выдалсЯ в  отца драчливым  и в  мать  трудолюбивым.  Љак
подрос, хорошо начал  помогать матери  и поддерживать ее, но сейчас  он  уже
отрезанный  ломоть, учитсЯ  ремеслу. Ћн перворазрЯдник  шахматист, по  лыжам
бьет все рекорды в школе. Ќа селе про Ђлешку теперь говорЯт: "‚от те и на‚от
те и немтырь!.."
     …ще когда Ђлешка был невелик, свела Ђвгусту судьба с ’имофеем •рамовым.
ЃольшаЯ семьЯ  •рамовых  переселилась на  ‘лизневский  участок из  той самой
слободы,  которую вспоминал Я вчера, когда  топал по …нисею. ‘емьЯ  •рамовых
была тиха,  уважительна и работЯща. ‚семи она почиталась и на лесоучастке, и
в селе нашем, безалаберном и приветливом.  Ћднако и в  этой  семье выделЯлсЯ
мЯгкостью характера, какой-то юношеской застенчивостью старший сын  ’имофей.
Ћн из-за скромности характера так  долго  и не женилсЯ, должно быть. ’имофей
даже Ђлешку  как-то сумел к себе приручить, и тот от любви к нему, к отчиму,
от благодарности, что  ли,  выучил  и  с блаженной улыбкой повторЯл; "Џа-па!
Џа-па!"
     "Ћй,  война ты, война!" -- џ стиснул зубы, креплюсь.  ‘ейчас главное --
терпеть и ждать,  чтоб Ђвгуста выревелась,  напричиталась. €ного средства от
беды люди еще не придумали.
     ’етка все катала и катала свою голову по щелЯстому бревну.
     џ  старалсЯ  не  смотреть  на  ее  худую  шею с напрЯгшимисЯ жилами, на
скошенный  рот, в который ручьем бежали  слезы. ЊенЯ  и самого  душило, и  с
трудом Я держалсЯ, чтобы не  завыть. ‚ыдрать бы из головы горсть волос, если
б они были. €зрубить бы чего-нибудь в щепье!
     Ђвгуста рассказывала  мне свою жизнь. € хотЯ Я знал  ее  насквозь,  все
равно слушал -- она затем и позвала менЯ. Ѓольше ей теперь некому рассказать
о своей бабьей недоле-юдоли, некому пожаловатьсЯ на судьбу.
     Џотом   Ђвгуста   сидела,   безжизненно  свесив  руки,   волосы  у  нее
растрепались, лицо  опухло; засветились красные жилки в выплаканных  глазах,
губы и нос тоже распухли.
     --  •орошо, что  ты пришел,  -- через большое времЯ  слабо и  отрешенно
вымолвила  она. -- Ќадумала  Я удавитьсЯ. € веревку припасла -- дрова на ней
осенесь из  реки вытаскивала. Ђлешка при месте, теперь не пропадет. „евчонок
тоже приберут в детдом,  кормить,  одевать  станут.  Ђ то и мне смерть, и им
смерть... -- Ћна сказала об этом так, как прежде люди говорили, что дом надо
подрубать, кабы не завалилсЯ; что пора переходить с бадогов на другую работу
-- поЯсница отнимаетсЯ; что на Њанской  гриве рыжиков и брусницы  будет,  по
приметам, -- хоть коробом вози.
     џ   сжал  лицо  руками,  сдавил  обмороженные  щеки,  чтоб  мне  больно
сделалось, менЯ шатало.
     -- Џерестань! --  завыл Я и затопал ногами, боЯсь отнЯть от лица  руки.
-- Џерестань! -- еще громче закричал Я, хоть Ђвгуста ничего уже не говорила.
„евчонки затопотили  по  шатким  половицам  и затихли,  снова,  должно быть,
укрылись под кроватью.
     Џроснулась ‹идка. …е плач хлестко ударил по ушам.
     --  „а ты что?  -- размахивал Я руками и  горЯчим шепотом  орал: --  ’ы
понимаешь, ч… говоришь? ‘пЯтила! Ќе бабушка, ты спЯтила!
     ЊенЯ  колотило,  как прошлой  ночью  промерзшего  до костей  колотило в
шорницкой. ЏытаЯсь  побороть этот  сотрЯсающий все нутро озноб, Я  бегал  по
кути, махал кулаками, сбивалсЯ с шепота на крик и говорил,  говорил какие-то
слова о детЯх,  о войне, о фэзэо, о вчерашней  ночи, о том, как мне хотелось
жить!.. Џриводил исторические примеры.  ‚еликих людей вспоминал, мучеников и
мучениц, декабристок и декабристов; ссыльного ‚асю-полЯка и других ссыльных,
кои никогда не переводились в  нашем селе. Џришла на ум  недавно прочитаннаЯ
книга о ’оммазо Љампанелле.
     -- ‚он Љампанелла --  итальЯнец! -- громовым голосом вещал Я, бегаЯ  по
кути. -- ‚  крокодиловой Яме сидел! ‚ воде  по  горло! Ќа  колу сидел --  не
сдавалсЯ! „аже книжку сочинЯл.  "ѓород  солнца" называетсЯ. Џро  будущее про
наше. Љак все станут жить в радости и согласье...
     ’ут  Я обнаружил -- Ђвгуста  внимательно на  менЯ  смотрит  и  слушает.
„евчонки  тоже  вылезли  из-под кровати  и  внимают  с  открытыми  ртами.  џ
споткнулсЯ средь кути и конфузливо умолк.
     -- Љакой ты у нас умнай человек! Ћткуда ч… и беретсЯ? ‚от бы бабушка-то
послушала...  --  Ђвгуста  опЯть  что-то  поцеплЯла щепоткой  во рту,  затем
промакнула платком лицо и отстраненно вздохнула.
     Ћгонь прилил к моему и  без того пылающему лицу, и Я  поскорее принЯлсЯ
крошить ножиком  табак. ‹ийка  полезла  на  скамейку --  отрывать  очередной
листок календарЯ на цигарку.
     ’етка  еще  посидела,  затем  неторопливо   повЯзалась  платком.  ђовно
передышку  она сделала среди  трудного пути  и снова  снарЯдилась  в дорогу,
подготовилась к делам своим, вечным, миру не заметным.
     „олго  закуривал  Я,  обстоЯтельно  и  никуда не  мог  спрЯтать  глаза.
"Ћратор! --  изничтожал Я  себЯ.  --  Ћлух  царЯ  небесного!  …ще  стишки бы
почитал, песенки продекламировал..."
     --  ’абак  и в  самом деле крепкий,  --  буркнул  Я, засовываЯ  в печку
окурок. -- Ќадо Љешу позвать.
     Љеша парень хозЯйственный.  ‚месте  мы скорее  обмозгуем  обстановку  и
обЯзательно  что-нибудь придумаем,  хотЯ  и говоритсЯ: деревенскаЯ роднЯ что
зубнаЯ боль, да куда ж без нее? Џрипрет, так сразу о ней вспомнишь.


     <b>***</b>


     ‚ детстве  Љеша питалсЯ одним молоком, и оттого шеЯ у него была тонкаЯ,
голос еле слышен, а глаза, как у теленка, с тЯгучей, сонной поволокою. Ќрава
он  длЯ нашего села неподходЯщего.  „ратьсЯ не  умел  и не любил.  …сли  его
дразнили, обирали, тыкали -- молчал или  плакал,  и слезы  катились  по  его
незащищенному лицу так, что жалко становилось Љешу. Њы, его братьЯ, родные и
двоюродные,  почему-то  думали,  что  он больной,  и оборонЯли  наперешиб, и
однажды  Я  чуть было не утопил  парнишку, нагло отобравшего у Љеши игрушки,
что, впрочем, не мешало,  как Я  уже рассказывал, обчищать братана,  играЯ в
бабки или в чику.
     Љончилось  дело тем, что Љешу  задирать и дразнить перестали даже такие
оторвы,  как ‘анька левонтьевский, а он, довольный  таким  положением, играл
сам с собою, мастерил  из  ивовых  прутьев упрЯжь длЯ бабок,  рано  научилсЯ
плести корзины, потом вЯзать сети, плотничать, столЯрничать, огородничать.
     Љак-то  незаметно  длЯ  всех  Љеша  сразу  из  парнишки  превратилсЯ  в
мастерового, домовитого мужика,  и  пока мы  еще  лоботрЯсничали,  вытворЯли
разные штуки, не желаЯ разлучатьсЯ с детством, он уже вел хозЯйство, которое
охотно уступил ему  дЯдЯ ‚анЯ, склонный больше к рассуждениЯм насчет работы,
чем к самой работе.
     ‘амо собой,  всЯ  наша роднЯ  и особенно бабушка ставили Љешу в пример,
восторгались его положительностью,  а он стеснЯлсЯ,  что  укором ЯвлЯетсЯ, и
всЯчески  выслуживалсЯ  перед нами. ‘лух  был  -- Љеша до  сих пор  попивает
вареное  молоко из нарЯдного детского сливочника, только тетЯ ”енЯ сливочник
ныне на ставит  на окно, скрывает  слабость сына, потому что зачастила в дом
девица с заречного подсобного  хозЯйства, тоже  положительнаЯ, с медицинским
образованием, умеющаЯ вЯзать носки и рукавицы, также строчить шторы.
     --  Љак живешь?  ‚се  молочишко попиваешь?  --  џ, как всегда, встретил
братана зубоскальством.
     -- Љорова стельна, -- как всегда, отбилсЯ Љеша. Ћн забросил рукавицы на
ночь, повесил на  гвоздь полушубок  и  прошел в передним угол.  Ќа  нем была
клетчатаЯ  рубаха  со  множеством  пуговиц,  аккуратно  подшитые  валенки  с
загнутыми голенищами. Љто-то лесенками постриг братана, оставив косую челку,
и под  корень  истребил косичку,  котораЯ,  сколь Я помню, всегда сусликовым
хвостиком свисала в желобок его худой шеи.
     Љеша  рассматривал менЯ,  как это только он умел делать, с нескрываемым
родственным  сочувствием,  и  никакие  мои фэзэошные  насмешки  на  него  не
действовали, всЯ его  любовь  ко мне и ко всем нам  жила  на его постноватом
лице.
     --  •оть  бы с  невестой  менЯ познакомил,  -- продолжал Я  подначивать
братана. -- Њастерица, говорЯт. Џальто бы мне зашила, по-свойски.
     --  ‹…лька успела наболтать! -- посмотрел  Љеша  в горницу, где убирала
постели Ђвгуста  и  делала вид,  будто  нас  не слышит. --  Љака  невеста? ‚
Ѓерезовку вызывали, в военкомат, на освидетельствование. Џризовут скоро.
     Њы  так давно и прочно приучили себЯ  дратьсЯ за Љешу, оборонЯть малого
от всЯких  напастей, охранЯть  уединенность его,  что  до менЯ не сразу,  не
вдруг дошло это сообщение. Ќо чем он лучше или хуже других, мой братан Љеша?
Ќикто  из нас длЯ войны  не рождалсЯ. ’акие  же, как он, мирные  люди топают
сейчас  в  запасных  полках,  колеют  на морозе,  голосЯ:  "‚ставай,  страна
огромнаЯ‚ставай на смертный бой!" -- и на фронт, воевать. ’олько трудно, ох,
трудно  будет  братану там,  в совсем  другой, непригодной длЯ него жизни, в
казарменной тесноте, вдали от отца-матери.
     € не заслонишь его собою.


     Њы  пилили  с Љешей  дрова, кололи чурки, Я нет-нет да  и поглЯдывал на
него, пытаЯсь  представить братана  в военной  форме, в строю, в сраженье, и
ничего  у менЯ  не получалось, а он угадывал мое  беспокойство  и непривычно
много говорил -- успокаивал не столько менЯ, сколько себЯ.
     -- Ќано нак. ‹юни ж там всЯкие нужны. Њожет, при мастерских устроЯт?
     Њы испилили дрова, нарубили  табаку, оставили  несколько вЯзанок корней
-- это уж на самый крайний случай. ’абаку-самосаду насеЯлось почти полмешка.
Ђвгуста  продаст  его перекупщикам,  которые  стаЯми  рыскали по деревнЯм  в
надежде  чем-нибудь поживитьсЯ. Ќа  вырученные  деньги тетка  прикупит сена.
…сли  удастсЯ отстоЯть  и вывезти сено  с  Њанской речки,  с нашего  давнего
покоса, который перешел Ђвгусте, корову она, пожалуй, до травы дотЯнет.
     Ђ если нет?
     ‡автра  мы  пойдем  с  Љешей отбивать сено,  если  там  есть  еще  чего
отбивать. ‡атем сено нужно вывезти.
     Ќа ком вывезти? Љогда? ‚опрос!
     ‹ошадь  на все  удалое село  сохранилась  одна --  у  дЯди ‹евонтиЯ. Ћн
по-прежнему  работал на бадогах, даже получил повышение -- не то бригадиром,
не то  десЯтником  стал.  Њного сейчас строилось  в  городе  и  возле города
казарм,  бараков  длЯ эвакуированных, заводы ставились, фабрики, свезенные в
‘ибирь с занЯтых фашистами земель, на известку возник небывалый спрос.


     <b>***</b>


     ‚ избе  дЯди  ‹евонтиЯ чисто и  просторно. ЏоЯвились в ней занавески на
окнах, половичок на сундуке, в переднем углу на столе -- филенка с расшитыми
по ней ниточными узорами; кровать, заправленнаЯ  одеЯлом; над кроватью кот и
кошка из цветной фольги,  заключенные в деревЯнную, отделанную соломкой раму
-- продукциЯ  эвакуированных, которую менЯют по деревнЯм на картошку. ’икают
часы  с гирькой.  ЊаЯтник  на месте, стрелки на месте,  гирька  на месте!  ‚
прежние времена  эти  часы разобраны были бы в  первый  же  день, если  не в
первый  час.  € котов этих распотрошили бы  орлы дЯди  ‹евонтиЯ, и  скатерку
филейную ножницами исстригли, и все бы перевернули вверх дном, кроме русской
печки разве. €  содомила бы тетка ‚асенЯ, раздаваЯ оплеухи направо и налево,
и гонЯлась бы за ‘анькой с железной клюкой.
     Ќеуютно в доме дЯди ‹евонтиЯ. ’ихо и неуютно.
     Џри  моем Явлении  тетка ‚асенЯ оживилась,  принЯлась  крестить менЯ  и
себЯ, но  креститьсЯ она  не умела, и Я от растерЯнности заухмылЯлсЯ, смутил
ее.  €  вот сидит тетка  ‚асенЯ на низком курЯтнике у  печки, петух просунул
голову меж планок, клюет  ее валенки,  а она не слышит. ‘мотрит тетка ‚асенЯ
на менЯ и тужитсЯ что-то вспомнить.
     --  Ќичего, тетка ‚асенЯ,  ничего! --  забормотал Я и лЯпнул:  -- „ержи
хвост дудкой!
     ’етка ‚асенЯ напрЯглась, собрала на переносье светленькие,  беспомощные
брови, старчески сунувшиесЯ к глазам.
     -- •вост? Љакой хвост? -- Ћна испуганно озиралась, шарила себЯ по юбке.
-- “-у, озорник! --  погрозила она мне пальцем облегченно и поправила платок
на голове. --  Ћх,  какие  вы с  ‘анькой были! Ћх, какие!..  Ђ  ‘анька-то  в
антилеристах! ѓде,  отец, ‘анька-то? ‚ какой местности? Ћн так все прописал,
так прописал...  Ќу-ко, отец,  расскажи-ко.  --  ’етка  ‚асенЯ  поерзала  на
курЯтнике,  изготовилась слушать со вниманием, хотЯ,  по всем видам, слышала
‘анькино письмо много раз и все знала наизусть.
     --  „а  ведь  ты же  знаешь, какой  он,  ‘анька, Ђлександра-то  наш, --
заговорил неторопливо, уважительно дЯдЯ „евонтий, окуталсЯ дымом и поджидал,
чтоб Я подтвердил, какой он человек, ‘анька-то, мол, о-го-го. Ђ сам подумал:
"‚о  бы  послушал  ‘анька,  с  каким  почтением  о нем, клЯтом-  переклЯтом,
руганном-переруганном,  вспоминают  родители, которым  он  испортил  столько
крови, что уж дивоватьсЯ приходитсЯ, как они еще живы".
     -- Џисьмо, вишь ли, пришло, --  рассказывал дЯдЯ ‹евонтий. -- ‚се честь
по чести прописано, поклоны всем, здоровьЯ пожеланиЯ. ‘кладно  так. Ђ дальше
закавыка! "Ћ  местности, где Я нахожусь, написать не могу, хотЯ вы  просите,
потому что военнаЯ тайна. Ђ чем тЯтЯ бадоги колет?" ‚се понЯтно, што военнаЯ
тайна, што  нельзЯ, стало быть, сообчать местонахож- денье.  Ќо пошто ‘анька
вопрос такой  задал?  Ћн  же  знает  все  про бадоги!  ‘ам на  них рабливал.
Љолотушка  деревЯннаЯ,  топор,  клин!  --  вот и  весь  прибор.  ѓадали мы с
матерью, гадали, аж в голове загудело. Ќичего не отгадали.
     --  Ќе отгадали, не отгадали, бестолочи! --  подтвердила тетка  ‚асенЯ.
‹ицо и глаза ее светились радостной нетерпеливостью. Ћна поднЯла руку, будто
школьница, собираЯсь вступить в разговор.
     -- Џогоди, мать, -- остановил  ее дЯдЯ ‹евонтий. -- ‚от на смену вышел,
тогда Я  еще на рЯдовой работе состоЯл, -- важно  заметил дЯдЯ  ‹евонтий, --
колю бадоги, а  вопрос  ‘анькин  не идет  у  менЯ  из  башки.  џ  вечером  в
сельсовет. Џокрутили там, повертели письмо Ђлександра. Ћбормот,  говорЯт, он
был, ваш ‘анька,  обормотом и осталсЯ -- не мог уж  без  фокусов отцу-матери
написать.  ’огда  Я сказал сельсоветским  кое-што! € к  учительше. Ћна дрова
пилит,  усталаЯ,  ничего не соображает.  Џомог Я  ей дрова напилить,  в избу
снес, а  там у  ей сестра с Љубани, эвакуированнаЯ, больнаЯ, и, скажи ты мне
на милость,  вмиг она мне все и  разобъЯснила,  остолопу.  Љлин!  Џонимаешь,
Љли-и-ин! -- ‹ицо дЯди ‹евонтиЯ сиЯло  таким  восхищением, тетка ‚асенЯ  так
хорошо по-куричьи квохтила  на  курЯтнике, что порешил  Я продлить  маленько
ихнее ликование.
     -- Љакой клин?
     -- „а город! ѓо-о-ород, оказываетсЯ,  есгь такой на свете! -- простонал
дЯдЯ ‹евонтий и утер выступившие на глазах слезы. -- Љак он их, а?!
     -- Њозговитай, ох мозговитай! -- причитала тетка ‚асенЯ.
     -- Ќ-ну  ‘анька! Ќу-у ‘анька! -- ахнул Я. -- ‚от ушлый  так ушлый! -- €
чтоб  совсем уж  ублаготворить  дЯдю ‹евонтиЯ  и тетку ‚асеню,  прибавил: --
Љто-кто, а такой человек, как ‘анька, и на войне не пропадет!
     —то  иногда значат длЯ людей слова, обыкновенные слова! “ дЯди ‹евонтиЯ
и грудь, как в молодые, морЯцкие годы, колесом сделалась.
     -- „а.  Ђлександра наш, он уж  такой! Ћн  уж так: либо голова в кустах,
либо грудь в крестах! -- гордо заЯвил дЯдЯ ‹евонтий  и  туг же  укорил тетку
‚асеню: -- ’ы  ч… это, мать,  сидишь-то?  Ќапой, накорми  человека,  после и
вестей проси.
     ’етка  ‚асенЯ всполошилась, тетерей себЯ обругала и загремела заслонкой
печи. Ђ дЯдЯ ‹евонтий трудно закрЯхтел и сказал, как будто оправдываЯсь:
     -- ‘овсем  она  у менЯ потерЯлась,  совсем. ’око весточками  от ребЯт и
жива, -- и покачал седой, ровно бы мохом обросшей  головой. -- ќ-эх, ребЯта,
ребЯта, матросы мои...
     Џереломившись  в поЯснице, он  начал сосредоточенно  крутить  цигарку и
сорил табаком на брюки,  и все,  что было за словами, читалось  на его лице:
как жили-то,  дружно, весело, артелью непоборимой! Ќу  и  што, што не всегда
досыта едали?  Ќе  плакались! Ќу  и што,  што гонЯл семейство по  пьЯнке?  ‘
дурака какой спрос! Ќу и што, што дрались  и пластались меж  собой братьЯ  и
сестры? ‡ато чужому было никому их не тронуть. Ћрлы! „руг за  дружку стеной.
ђастилишшут любого врага, в клочьЯ разорвут!..
     „ЯдЯ ‹евонтий  начал  было прЯтать  кисет  в  стеженые  брюки, но вдруг
приостановилсЯ, подумал и  протЯнул мне кисет: кури,  дескать, возраст  твой
подошел.
     ‘кобленый  пол, тетка ‚асенЯ  без  сажи под носом;  дом  без ребЯтишек;
слова "отец"  и  "мать"  и скорбно сочувствующий взглЯд  дЯди  ‹евонтиЯ, его
степенность. Џолно, уж в тот ли дом Я попал?
     ’етка  ‚асенЯ и  дЯдЯ ‹евонтий,  сколько мне  помнитсЯ, псегда называли
друг  друга "он" и  "она". „ЯдЯ ‹евонтий чаще:  "размазнЯ",  "тетерЯ". ’етка
‚асенЯ: "мордоплюй", "костолом", "рестант"  и в самые уж обиходные  дни,  то
есть в дни получек: "сам" или "хозЯин".
     Ќадо сказать, что дЯдЯ ‹евонтий хотЯ и был "пролетарьей", в колхоз, как
производственный кадр, не записалсЯ и в актив комбеда не вошел, а попивать с
Ѓолтухиным, ‚ершковым, Њитрохой и  прочей властью свЯзалсЯ и  сразу  же стал
прЯтатьсЯ  от  людей,  в  первую  голову от  дорогой соседушки" --  Љатерины
Џетровны,  но еще  не  нашлось  во  всей  округе человека, который бы от нее
спрЯталсЯ.
     -- —…  отец-то не заходит? -- спрашивала у  ‘аньки  бабушка.  -- ‘тыдно
роже-то, видать?
     ‘анька виновато молчал и отворачивалсЯ к окну.
     -- ѓоворЯт, оне домнинских описали и продают да пропивают добро?
     -- Ќе знаю. Ќаверно.
     “глЯдев в  окно  или со двора, что  развеселаЯ компаниЯ  с барахлом под
мышкой, с бутылками  в карманах вваливалась в домишко дЯди ‹евонтиЯ, бабушка
повЯзалась платком, подобралась, поджала губы  и с черемуховым своим батогом
пошла через дорогу.
     “видев ее в своем жилище, дЯдЯ ‹евонтий засуетилсЯ, залебезил:
     -- …катерина  Џетровна!  …катерина  Џетровна! Њилости  просим.  Њилости
просим...
     -- ‘Ядь! -- строго  приказала  бабушка, не  проходЯ  от дверей.  € дЯдЯ
‹евонтий, как нынче говорЯт, слинЯл и даже отрезвел разом.
     -- “ тебЯ сколько детей нажито?
     -- Њного.
     --  ‘чету  не знаш! -- Ѓабушка  говорила  только  с дЯдей ‹евонтием, ни
взглЯдом, ни словом не удостаиваЯ сидЯщую за столом компанию.
     ’етка  ‚асенЯ,  что  современный  сталевар  на   картинках  современных
уральских художников, стоЯла возле полыхающей мартеновской печи, опершись на
железную клюку, и всем своим  видом показывала, что она  вечно была, есть  и
будет в  союзе с бабушкой Љатериной и больше ни с кем, что бы та  ни делала,
ни  говорила --  все правильно и верно, лучше  нее  никто  не  сделает  и не
скажет. „аже  брови насупила тетка ‚асенЯ и клюку  сжала рукой, будто  перед
страшным боем -- двиньсЯ с места хоть муж, хоть кто -- зашибет.
     -- ’ы сопьешьсЯ, сдохнешь. ђебЯта без тебЯ, такого заботливого папы, не
пропадут. Ќе дадим мы имЯ и ‚асене  пропасть,  последнюю крошку разделим. Ќо
эти твои дружки-приЯтели.  --  Ѓабушка потыкала батогом  в  каждого  гостЯ в
отдельности, и  они перестали лыбитьсЯ, почесыватьсЯ,  строить рожи. Њитроха
начал было: "‘таруха..." -- но дЯдЯ ‹евонтий придавил его взглЯдом: "Њолчи!"
-- Љак пропьют ђасею, деревню, себЯ и портки последние -- имЯ страшный Ѓожий
суд будет и проклЯтье от людей, имЯ и детЯм ихним проклЯтье и презрение, дак
за что же твои ребЯта  страдать-то будут? Ћне  детства не знают, жизни сытой
не видели, от папы имЯ  одно беспокойство, матерщина, гонение да насмешки от
людей. „ак  хочешь, чтоб,  и вырастут когда, люди  их оплевывали, пальцем на
них показывали, как на шпану: "... вот, оне,  лиходеи, лоскутники,  пьЯницы:
разорители..." ‘анька, ты хочешь, штабы так было?
     ‘анька встал, будто в школе,  оправил рубаху на животе и,  глЯдЯ в пол,
дрожащим голосом произнес:
     -- Ќе-эт.
     -- —его нет? -- объЯсни дорогому родителю. Ћн все плават по морЯм да по
чужим  застольЯм, сраму  не  имет, седин своих  не  стыдитсЯ.  —его  нет-то,
Ђлександра?
     -- —тоб нас просмеивали... чтоб плевали на нас.
     ’етка ‚асенЯ кивала головой каждому ‘анькиному слову, лицо ее еще более
посуровело, но под  конец  ‘анькиной речи поднЯла фартук  к глазам  и начала
было подвывать, однако бабушка остановила ее.
     --  Џогоди,  ‚асенЯ, погоди. Ћб тебе речь ишшо  будет, и сичас Я  робЯт
спрошу. ђебЯта, вы с Ђлександром согласные?
     ђебЯта, загнанные на печь, на полати, в замешательстве начали прЯтатьсЯ
в глубь жилища, но хотЯ и разрозненно, оттуда раздались голоса:
     -- ‘огласные. --  Ђ  потом орлы пришли в себЯ и  три раза четко, как на
пионерском  сборе,  повторили за  ’анькой  следом: --  ‘огласные! ‘огласные!
‘огласные!
     --  € откуда у  такого  обормота разумницы  такие родЯтсЯ?! -- вскользь
заметила бабушка и громче продолжала: -- Ђ  раз согласные,  значит,  громилу
своего  и  забулдыгу  пьЯного  домой  не пущайте. Ќеча в добром  дому  таким
бродЯгам  делать.  Џущай  со  своим  советчиком  и  наставником   Ѓолтухиным
запиваетсЯ и под  забором валЯетсЯ. ’от обоссаннай, вшивай, и  этот такой же
станет. Ћба и околеют в канаве, как псы бездомныЯ...
     -- Ќо ты знаш... но ты знаш! -- начал хорохоритьсЯ и пробовал поднЯтьсЯ
из-за  стола  затЯжелевший  Њитроха.  Ѓолтухин  уже  спал,  уронив  на  стол
безвинно-детскую голову, стриженную лесенками. имка ‚ершков очухалсЯ, снова
ерзал, похохатывал и глаза закатывал.
     --  ’ьфу на  вас,  на срамцов!  --  плюнула бабушка и,  бацкнув дверью,
величественно удалилась, но дома заперлась в горнице, и оттуда донесло запах
мЯтных сердечных капель.
     ‚асенЯ, откуда что и взЯлось,  всю компанию из дома выдворила, барахло,
что они принесли, на улку выбросила,  дЯдю ‹евонтиЯ на известковый загнала и
неделю домой не пускала.
     --  Џока прошшеньЯ тебе от людей и  от бабушки Љатерины не  будет, глаз
бесстыжих не кажи!
     ‘ тех пор дЯдЯ ‹евонтий от "властей" отбортонулсЯ,  а бабушка еще долго
здоровалась с ним вежливо и в особенные, душевные разговоры не вступала.
     Њного в  доме дЯди ‹евонтиЯ было народу, велика команда, и потому будет
здесь много горЯ и слез. Ћдна похороннаЯ уже пришла. ‘тарший, тот самый, что
водил  когда-то нас  по Ягоды,  погиб на  границе.  „вое удались  в отца  --
морЯками воюют под Њурманском,  во флоте. ‘анька -- истребитель-артиллерист.
’атьЯна, мне так и было сказано -- ’атьЯна, а не ’анька, Я даже суп перестал
хлебать, -- учитсЯ в городе на швею. …ще двое в ремесленном, в —еремхове, на
шахтеров  обучаютсЯ.  ЋсталсЯ самый  младший, да  и тот зимой не при доме, в
школе на “сть-Њане -- десЯтилетки в нашем селе нет.
     џ хлебал  суп, хороший,  наваристый  суп  с костью, но уж  лучше бы как
прежде  --  хлеб  с водой, чем  пирог с  бедой. ’етка ‚асенЯ подливала мне и
глЯдела,  глЯдела  на  менЯ,  с  жалостью,  с  испугом,  и  Я  угадывал   ее
бесхитростные  бабьи  печали: "Њожет, и тебЯ  последний раз потчую..." Њне и
неловко было,  но не было сил отказатьсЯ от  еды,  ранить душу тетки ‚асени,
лицо которой одрЯбло, как прошлогоднЯЯ овощь. Ђ было  всегда это простоватое
лицо то в закопченности, то в саже и сердито понарошко.
     Џо врожденной ли доброте,  из-за бесхарактерности ли ее,  воспринимал Я
тетку ‚асеню раньше, да и бабушка  моЯ, и все наши соседи, -- как доверчивое
дитЯ, способное одновременно и плакать, и смеЯтьсЯ, и всех пожалеть.
     „ругое  дело теперь. ‚он слеза выкатилась, запрыгала по морщинам, будто
по ухабам, упала на стол -- такое горе, и такаЯ беспомощность.
     -- „а будет, будет, -- с досадливостью махнул на жену дЯдЯ ‹евонтий. --
…ст же человек, кушает, а ты мокренью брызгаешь!
     ’етка  ‚асенЯ  торопливо утерлась передником, сидит, опершись на  стол,
тупаЯ, послушнаЯ. ‚ позе,  в  лице, в движениЯх ее такаЯ  неизбывнаЯ, дна не
имеющаЯ тоска, что и сравнить  ее  не  с чем,  потому что не  длЯ горЯ-тоски
рождалсЯ этот человек, и оттого это горе-тоска раньше других баб размоют ее,
разорвут,  как  злаЯ вешнЯЯ  вода рыхлую  пашню. „ЯдЯ ‹евонтий, мне кажетсЯ,
понЯл это, боитсЯ за жену.
     -- ђовно  пустаЯ кадушка рассохлась, --  дЯдЯ ‹евонтий  проговорил  это
так, будто и нет тетки ‚асени рЯдом, будто она уже его и не слышала.
     Ћна и в самом деле не  слышала ничего. …й все безразлично оттого, что в
доме ее пусто, нет  гаму и шуму, не рубЯт ничего,  не  поджигают, все ей тут
кажетсЯ чужим, и хочетсЯ попасть обратно в ту жизнь, которую она клЯла денно
и нощно, вернутьсЯ в тот дом, в ту семью, от которой она не  раз  собиралась
броситьсЯ в реку. ‚от теперь бы она никого из ребЯт пальцем не тронула, сама
бы не съела, все им отдала, все им, им...
     „ЯдЯ  ‹евонтий   подтЯнулсЯ,  построжел.   Ћдежда  на  нем  застегнута,
прибрана, постирана  -- тетка ‚асенЯ ублажает его  вместо  ребЯт. €з рубахи,
как всегда  малой,  длинно  высунулись большие, ширококостные  руки.  Ѓритые
скулы на обветренном, длинном лицо  отчего-то маслЯнисто  блестЯт. Ћн  курит
казенную  махорку и пепел стрЯхивает в жестЯную банку.  Џротив осенней поры,
когда мы выкатывали  вместе лес,  он заметно  ожил,  зарплату ему прибавили,
паек  дополнительный  идет. Ќе  признать в  нем  никак  того  разболтанного,
безалаберного мужика, который прежде куролесил и чудил так, что даже в нашем
разгульном селе считалсЯ персоной особенной и на веки вечные пропащей.
     ‚спомнить  только  получку  дЯди  ‹евонтиЯ!   ‘тол   ломитсЯ  от  Яств,
объевшиесЯ ребЯтишки бегают с прЯниками, конфетами, наделЯЯ всех гостинцами,
хохот, плЯски -- окошки, потолки, бревна в избе дрожат и вот-вот рассыплютсЯ
от  хора, рЯвкнувшего песнь  про  "малютку  облизьЯну". ‘анька-мучитель. Ѓез
потехи не вспомнишь, как пьЯный дЯдЯ ‹евонтий таблице умножениЯ его учил:
     "‘колько  пЯтью  пЯть?"  €  сам  себе: "’ридцать  пЯть!" --  "то такое
жисть?"
     Ќе задает любимые вопросы дЯдЯ ‹евонтий. Ќекому и некогда.
     --  —…  ж  Ђвгуста  чуждаетсЯ?  Џочему  не  обратитсЯ?  --  укоризненно
пробубнил дЯдЯ ‹евонтий, прощаЯсь. -- Љонешно, конишко занЯтой, уезженный до
ребер, но в наших же руках! Ћбеспечим,  коли надо, вдову Ћтечественной войны
всем довольствием. Ќаш такой долг, работников тыла...
     ‘  открытым ртом внимал Я дЯде ‹евонтию. Ћн приосанилсЯ  во времЯ речи,
преобразилсЯ, и понЯл Я,  что должность у дЯди ‹евонтиЯ не меньше десЯтника,
а то и выше хватай.
     Ѓыть  может,  Я  чего и сморозил  бы в ответ на речь хозЯина, но  тетка
‚асенЯ так расплакалась, когда Я стал уходить, так рыхло и сиротливо  сидела
на  курЯтнике возле  печи,  где  она  теперь,  видать, сидит  все  дни,  так
по-детски,  совершенно по-детски зажимала глаза тыльной стороной руки, что Я
заторопилсЯ на улицу.


     <b>***</b>


     џ стоЯл перед бабушкиным домом, промаргивалсЯ. ‘тавни закрыты. Ќа трубе
снег шапкою, будто  на  пне. “  ворот не притоптано, даже  в железном кольце
ворот полоски снега. ‘нег, снег, везде снег, белый, нетронутый. Њне хотелось
снЯть фэзэошную  шапку,  вцепитьсЯ  зубами  в ее потную подкладку.  „вижимый
каким-то мучительным чувством, с Ясным сознанием, что делать этого не  надо,
Я  все-таки  решительно  перелез через заплот  и  оказалсЯ  во  дворе  моего
детства.
     Ќе совладал с собой.
     ‚сюду снег, внезаправдашно белый,  пухлый, и ни одного  следочка! Џодле
навеса  в  беспорЯдке набросаны  крестики  птичьего следа, но и те несвежие.
Ђмбар снесен, стайки тоже, осталсЯ  лишь этот старый, дощаной навес. Џод ним
стоЯл толстый,  истюканный  чурбак,  на котором  заржавели  зубцы  держалки.
„едушка всегда чего-нибудь  мастерил на  этом чурбаке.  ‘нег слежалсЯ  в его
морщинах.  ‘тарые,  порыжелые веники висели  под навесом.  ‚ углу прислонены
серые от пыли и оттого, что  ими давно никто не  пользовалсЯ, черенки  вил и
граблей. Њеж досок засунуто сосновое удилище  с оборванной кудельной леской.
‚ершинка у него  не окорена  --  это мое удилище. џ всегда оставлЯл  кору на
вершине, чтоб крупнаЯ рыба не сломала. ‘только лет хранилось!
     Ќеслышно пошел Я  по  мЯгкому снегу к избе. Ќа ступеньках крыльца лежал
припорошенный  полынный  веник,  на  высунувшемсЯ  из-под крыльца  метловище
надета продырЯвленнаЯ подойница. џ смел веником снег с крыльца. ‘металсЯ  он
легко. Ќе  удержалсЯ,  заглЯнул  в  сердечко, вырезанное в кухонной  ставне.
‘начала ничего не  увидел, но постепенно глаз  привык к  темноте и обнаружил
давно  не  беленный  шесток  печи,  на  нем  синЯЯ  большаЯ  кружка.  ‚  эту
эмалированную кружку  с беленькими цветочками  наливала мне бабушка  молоко.
Џока выпьешь  до  дна,  устанешь,  и  брюхо сделаетсЯ  тугое-тугое.  Ѓабушка
пощелкает по нему  ногтем  либо щекотнет: "‘амый  раз  на  твоей  пузе  блох
давить!"
     „но  у  кружки  однажды продырЯвилось. „едушка  вставил вовнутрь кружок
фанерки, и в  кружке  держали соль. Ћна и сейчас стоит с  солью? Ќет, кружка
опрокинута.  €  соль  у  бабушки  вывелась. Ќынче  она стоит немалых  денег.
‘колько Я ни напрЯгалсЯ, сколько ни вытЯгивал  шею, увидеть больше ничего не
смог.
     ‡а желтым  наличником  торчали раскрошившиесЯ пучки зверобоЯ и мЯты.  џ
пошарил под травами -- ключа там не оказалось -- бабушка никого не  ждала. €
сама дома не живет -- нечем отапливать такой большой дом.  „а без людей хоть
сколько топи -- выстывает жилье.
     џ стоЯл, глЯдел на желтую дверь, на скобу. †елтое в ней осталось лишь в
сгибах.  Ћгромный, тоже  крашенный желтым  замок. †елтый  дверной  косЯк,  в
центре  которого  один  на  одном  крестики,  углем  и  мелом  начертанные к
какому-то свЯтому празднику.
     Њучительно, словно это было сейчас главное, пыталсЯ вспомнить, почему в
нашем доме все окрашено желтой краской.
     ‚спомнил! Ќезадолго до  смерти дедушки поЯвилсЯ  у нас с  двумЯ ведрами
чумазый моторист с  буксира, подвалившего к берегу, и  о  чем-то таинственно
шепталсЯ с  бабушкой. ‚едра с краской  остались  у  нас, а моторист, спрЯтав
что-то под рубаху, ускользнул со двора.
     ‚от тогда-то,  дорвавшись до дармовой,  как утверждала бабушка, краски,
она и перекрасила в один цвет все -- от пола до коромысла. Љраска сохла чуть
ли  не все  лето,  ходить  в  избу  надо  было  по  доскам,  ни  к  чему  не
прислонЯтьсЯ. ‘колько колотушек  добыл Я  в то  лето --  не  перечесть. ‡ато
когда  высохло,  бабушка нахвалитьсЯ  не  могла  красотою  в  избе  и  своею
хозЯйственной предприимчивостью.
     "†елтый цвет -- измена! Љрасный цвет -- любовь‡еленый  цвет -- ..." —то
ж означает зеленый цвет в ’анькиной, в ’атьЯниной песне?
     ЋпЯть какие-то пустЯки. ‘плошные пустЯки в голову лезут.
     Ќадо уходить.
     € Я побрел со двора, в котором отшумело мое  детство. ‡десь было все: и
игры,  и  драки.  ‡десь менЯ приучали  к  труду: заставлЯли  огребать  снег,
выпроваживать весенние ручьи за  ворота. ‡десь Я пилил дрова, вертел точило,
убирал навоз,  ладил трактор  из  кирпичей,  садил первое в  жизни  деревце.
‡десь,  среди двора, ставилась летом железнаЯ  печка. Ќа ней бабушка  варила
варенье.  Ђ  Я  жарилсЯ подле,  с  терпеливой и  твердой  верой: бабушка  не
выдержит характера  и даст  мне пенок  с вареньЯ или хотЯ бы ложку облизать.
‡десь, под  навесом, лежала утопленница мать, менЯ не допускали к ней,  но Я
все равно пробралсЯ, посмотрел, и  потом она долго приходила ко мне сонному.
ЊенЯ  лечили  травой,  опрыскивали свЯтой водой. Ћтсюда  же, из-под  навеса,
унесли на кладбище моего дедушку. Ќа этом дворе,  покрытом белым, нетронутым
снегом, меж сланей  летами торчали  иголки травы,  по ней  валЯлсЯ арик.  ‚
стайке  вздыхала корова, на  амбаре  кричали курицы, исполнивши свое дело, и
громче их, будто тоже хотел  снестись, но Яичко никак не пролезало, базланил
петух. Ѓабушка держала петухов красных, драчливых, и руки у нее всегда  были
до  крови  исклеваны.  ‚орота заложены  гладким  бастригом,  превращенным  в
заворину,   тем  самым  бастригом,  который  забросил   когда-то  в  крапиву
забунтовавший дед. џ подпрыгнул, крепко ухватилсЯ за верхние бревна заплота,
подтЯнулсЯ  и сел. —его  еще жду? Ћкрика: "Ђ ворот  тебе нету, окаЯннаЯ твоЯ
душа! ‚ылезло  тебе!  ‚орота  не  видишь,  разъЯзвило бы  тебЯ  в душу  и  и
печенки!.."
     Ќикто менЯ не окликнул.
     џ спрыгнул в сугроб, наметенный подле забора, подошел к палисаднику. ‡а
тонкими  осиновыми частоколинами краснела калина. Ѓабушка  не собрала  ее на
зиму,  чтобы сварить пользительной и  сладкой кулаги.  € птицы  почему-то не
склевали Ягоды, а калина из тех Ягод, которые они склевывают раньше других и
охотней других.
     ‚идать, и птицы покинули забедованную землю.


     <b>***</b>


     Ќад Њанской  речкой луна, полнаЯ и прозрачнаЯ до того, что на ней видны
проточины и темные лоскутьЯ, должно быть, лунные горы и земли.
     ‡арод сена,  в  котором  затаились  мы  с Љешей, высвечен луною, и  нет
ощущениЯ ночи. Њы как бы попали в другое царство, где все  околдовано  сном,
все призрачно и до  звонкости остыло. ‡арод сметан на бугре,  отодвинувшем в
сторону  речку и  клубЯщиесЯ ольшаники. Ѓугор  гол, и  зарод поставлен  так,
чтобы  продувало  его  со  всех  сторон.  ‘ено  сметано  рыхло,  на  шалашом
составленном  решетиннике.  ‡арод  хорошо  зачесан  сверху  и  даже  прикрыт
пластушинами корьЯ.  Ќо  все равно сено в нем осенью согрелось, подопрело, и
не будь оно посолено, так и вовсе пропало бы.
     ‚округ зарода пестреет козьЯ топанина, снег усыпан черными шариками. Ќе
один табун пасетсЯ здесь. € пасетсЯ Явно давно. ‡арод  поддерган  и сделалсЯ
наподобие кулича.
     Њы с  Љешей одеты в  собачьи дохи, раздобытые на  селе.  Ћба в подшитых
больших  валенках, меховых шапках и рукавицах-мохнашках. “ менЯ еще замотаны
пуховой шалью лицо и уши, оставлены  только  глаза, и смотрю Я пристально па
снег, истоптанный козами, на ближний, прореженный лес с коротко подобранными
под себЯ тенЯми. ‹уна стоит почти над головою.
     џ сжимал  дЯди ‚анину двустволку,  Љеша  --  дробовик, взЯтый  у  тетки
Ђвдотьи, недавно лишившейсЯ мужа -- ’ерентиЯ. Ћн без вести пропал  на войне.
’ак-таки и  пропал, утерЯлсЯ ’ерентий.  ‚ плен его лешаки унесли, героем  ли
погиб?
     ‘  удивлением  смотрел  Я на оцепенелый, отрешенный мир, залитый светом
луны, на белую полЯну покоса в  бесконечных пересверках. Ќакатывал морок  на
луну, выплывало невесть откуда взЯвшеесЯ облачко,  и тогда  бугор темнел, по
нему  чешуистыми рыбинами  плавали  тени.  ‹ес  за покосом делалсЯ  плотнее,
смыкалсЯ  бесшумно.  Ќо Яснела  луна, переставали бродить  по снегу  тени, и
окутанный мохнатой дремою лес покоилсЯ  на своем месте. Љосмы  берез обвисли
до  белой земли, и  хотЯ  много их, этих крупных, несрубленных берез, все же
кажутсЯ они одинаковыми. ‚довьей грустью наносит.
     Ћт луны  четко  пропечатались далекие утесы.  „еревьЯ в вышине,  словно
обгорелые былинки, и все это: и горбатые выгибы перевалов,  и темные  скалы,
ровно бы  приклеенные к окоему, и деревьЯ, как  будто с детской небрежностью
нарисованные, ближние ельники, увЯзившие ветки в снегу, и спутанные в ржавые
клубки лозины, черемушники, ольшаники по извилистой речке -- весь этот край,
убаюканный  тысЯчеверстной  тишиною,  никак  не давал поверить,  что  где-то
сейчас гремит война и люди убивают людей.
     Ќикакой войны нет.
     ‚  древнем,  завороженно-сонном  царстве, среди заснеженных  лесов,  за
этими  дальними,   волшебно  светЯщимисЯ  перевалами,   люди  пьют  вино  за
новогодними столами, поют песни и целуют любимых женщин. ‚се они желают друг
другу счастьЯ, никто из них не таит в сердце зла. ‡ла не должно быть в таком
прекрасном, в таком тихом и чистом мире!
     Љак обворожительно подвиден лес. ‡имний лес!
     •очетсЯ  забытьсЯ,  доверитьсЯ ему, закрыть  глаза  и  остатьсЯ  в  нем
навсегда,  глубоко  погрузитьсЯ в мЯгкую  вековечную дрему.  ќто  так легко!
Ћсторожно  поднимаю руку,  стЯгиваю шаль с  одного  уха.  Ќичего  не слышно.
Ќичего!
     Љакие тут могут быть козы? —то тут вообще может быть живое?
     Ѓезуспешно  пытаюсь  Я  уверить  себЯ  в  том,  чего нет:  Ђвгуста спит
спокойно, бабушка моЯ, гордаЯ и шумливаЯ, не ходит по людЯм и не выглЯдывает
куски, на  всей  земле моей  тишина, -- но  впасть в самообман не удаетсЯ --
даже  в этом лесу, в  горах  этих.  окутанных младенчески-тихим сном, таитсЯ
ощущение тревоги.  €ли тревога  намертво въелась  в мою  душу, как въедаетсЯ
пыль в легкие силикозников?
     Ћстрой занозой входит в сердце беспокойство.  ђовно бы  опухает оно. Ќе
раз, не  два будет потом вот  так  же  боЯтьсЯ  и болеть  сердце, непрощенно
станут вонзатьсЯ в него какие-то  недобрые предчувствиЯ, и такое уж свойство
нехороших предчувствий, что ли, -- они обЯзательно сбудутсЯ.
     Ќаверно,  в  ту  минуту,  когда  погибла  фэзэошница ЉатЯ, та самаЯ,  с
косами, в  беретке,  которой  собиралсЯ Я  сочинить  письмо с  эпиграфом, --
заныло,  стиснулось  во мне  сердце. ‡а отсутствием  сцепщика  она  пыталась
перецепить  паровоз у  пригородного  поезда,  на котором проходила практику.
’акаЯ же,  как  она,  соплюха,  прошедшаЯ за пЯть  военных  месЯцев  путь от
кочегара до машиниста, расплющила девушку буферами.
     џ не застану  ее, но узнаю, что звали ее не Љатей, а ѓруней,  ѓрушей, и
что схоронили ее  в  братской могиле вместе с  умершими в соседнем госпитале
бойцами.
     Њного  лет прошло. „евушку ѓруню  небось  забыли  все на свете, а Я вот
отчего-то  помню. ‘даетсЯ мне,  что она-то  и была бы моей  первой  любовью.
‚прочем, Я  много раз в жизни придумывал себе любовь, придумал, должно быть,
и эту.
     -- Њне грустно и легко, печаль моЯ светла...
     --  ’ы ч…  шепчешь? Њолитвы или  наговоры?  --  Љеша уставилсЯ на менЯ,
смотрит, рот открывши. ђесницы его  густо  обросли бахромой, бородка и  усы,
едва пробившиесЯ, тоже.
     -- Ќаговоры.  -- џ шевелюсь в сене и  любопытствую: -- Љеша, есть такие
страны, где люди ходЯт сейчас босиком и без штанов. ‚еришь?
     -- Ќе-а.
     -- Ђ что война идет?
     Љеша  туго  думает,  затем поводит плечами,