  что домой скоро попадем, в
тепло.  Ќа  последнем крючке перемета, на  самом уж, самом  кончике болталсЯ
налимишка с огрызок карандаша. Њал, но жаден! “ду заглотил хватко, аж  глаза
у  него на лоб от натуги  вылезли. „ед пыталсЯ выковырЯть пальцем  крючок из
пасти налимишка -- не получаетсЯ. Ћн тогда глубже палец в рот рыбехе продел,
шаритсЯ там,  дергает  чего-то,  не  может вынуть  ничего,  руки коченеют  и
коченеют.  €  выскользнула,  усмыгнула  рыбеха  из  рук,  упала  в  мокро, к
раскисшим броднЯм деда, болтаетсЯ по отсеку, плавает вверх брюхом.
     -- ’ы почему не слушал  папу и маму? -- скорбно  спросил дед, глЯдЯ  на
мертвого плешивого налимишку, и загремел:  -- ‚ольничал, сатана! ‚ольничал?!
-- „ед шлепал  броднем,  целЯсь пЯткой угодить в налимишку, приступить его и
выдернуть с мЯсом уду.  €  он  зажал  наконец броднем птичкой  летавшего  по
отсеку налимишку, приступил да как изо всей-то силушки рванул, надеЯсь,  что
клочьЯ  полетЯт  от   рыбехи,  котораЯ  захапала  сдуру  крючок.   ђыбка  не
сдернулась, рыбка высмыгнула из-под раскисших бродней да  как шлепнетсЯ деду
в зрЯчий глаз!  Ћслепленный  слизью, задохнувшийсЯ от Ярости, дед  плевалсЯ,
утираЯсь, и зрит: налимишка как плавал, так  и плавает в кормовом  отсеке --
этакаЯ, усмиреннаЯ судьбой,  скорбнаЯ пучеглазка.  € тогда дед вздел руки  к
небу: "‚ стоса и в спаса!  ‚ печенки и в селезенки! ‚ бога и в богородицу! €
в деток ее, в деток! -- дед почти рыдал, -- в ангелочков бе-е-еленьких, если
оне там, курвы, е-э-эсть!.."
     џ упал с беседки ногами кверху, дрыгалсЯ и корчилсЯ на дне лодки.
     --  Ђ-а-а!  ‘меЯтьсЯ?! Ќад  дедушкой!  Ќад  родным  дедушкой!..  Ђ-а-а,
каторжнаЯ морда!  Ђ-а-а!.. -- Џока  Я забивалсЯ под беседку,  раза  два  дед
достал менЯ кормовым веслом. Ћн бы менЯ оттуда вытащил и  добавил,  да лодку
качало волной, деда валило с ног, он хваталсЯ  за борта. -- ‘ымаем! -- вдруг
рЯвкнул  он, на  ходу принЯв решение, неожиданное даже длЯ самого  себЯ.  --
‚се! ‚ынай Якорицы! ђежь наплава!
     џ поскорее, пока он не раздумал, за дело.
     ‘комканные  запутанные  переметы, веревки от  Якорниц, нитки, уды кучей
лежали  на дощатом  подтоварнике.  Џод  ними  ползали,  шевелились,  хлопали
хвостами налимы. ћркаЯ, прогонистаЯ щучонка все выпрыгнуть из лодки норовила
-- раскатитсЯ на брюхе по скользким плахам борта, аж до середины вздыметсЯ и
кувырк обратно! ‹ежит, дышит жабрами, сил набираетсЯ длЯ нового броска.
     Ќаплав,  заостренный  из  сухостоинки,  с  белым  клинышком  в  хвосте,
отрезанный  нами от перемета,  удалЯлсЯ, качаЯсь на волнах.  Њыс  острова  с
зарастельником на уносе рЯбил в белой завеси, голые кусты сделались похожими
на темные фигуры  одиноких рыбаков, согнувшихсЯ над удилищами.  ’ам их много
веснами торчит  -- таскают сигов и все того же безотказного  и боевого едока
-- налима. „икаЯ трава, дудки, кочевник, пырей, долго державшиесЯ в заветрии
берега, отемнились,  повисли над Яром, где и по глине растеклись.  Ќевидимые
уходили с севера припоздалые вереницы  гусей, неспокойным криком торопЯ друг
дружку. ѓрузной  тенью медленно  проплыл мимо нас темный, в рыжих  потеках и
выпрЯмленных вмЯтинах  борт  морского  парохода.  Џоследний.  ЋтцеплЯЯсь  от
морского  великана,  причальные  суденышки  "Њолоков" и  "Њосква"  прощально
свистнули, желаЯ проскочить лесовозу  Љарские  ‚орота, и потерЯнно болтались
на пустой воде --  работа  окончена, капитаны решают  вопрос  --  где и  как
отметить  завершение  навигации?  ’уловище лесовоза  относило  все  дальше и
дальше,  без  шума,  без  волны  провалилось судно  в  густую  наволочь.  €з
инопланетного вроде бы загробного морока и тишины донессЯ последний, длинный
гудок последнего морского гостЯ, и  стал слышен  шорох загустелого, на снегу
замешанного дождЯ.
     “молк мой бедовый  дед на корме. Њокра шапка на нем,  мокры усы, платок
на незрЯчем глазу обвис,  обнажив некрасивую, голую  щелку, потухла  трубка,
горбитсЯ старый дождевичишко на спине. џ скребу веслами по волнам, в которых
уже  не  расплавлЯетсЯ  жидкаЯ снежнаЯ  кашица.  ЏлешиваЯ  землЯ  с  кромкой
заберег,  взъерошенных волнами,  плывет нам навстречу,  начинает  проступать
пристань, за нею труба графитной фабрики, молчаливаЯ, бездымнаЯ, -- давно не
работает "графитка". ‡ато железнаЯ труба новой бани, увенчанной  праздничным
флагом, шурует  дым густо,  жизнерадостно,  вселЯЯ во всех  людей  и в нас с
дедом тоже  надежды на блаженство и негу под ее кровлей. € не так  уж пугает
длиннаЯ заполЯрнаЯ  зима. ‘ ранними  потайками,  с первым  шевелением  снега
охватит  менЯ  и деда беспокойство. Ќачнем мы  сучить тетивы длЯ  переметов,
вЯзать  на коленца уды, чинить старые сети, которые  по делу надо бы в утиль
уже сдать, но дед жметсЯ, думает их выгодно сбыть полоротым рыбакам, и будем
мы разговаривать, перебиваЯ друг дружку,  о том, как ловили рыбу и как будем
еще ловить и какой фарт принесет нам, не может не принести, грЯдущаЯ весна.


     <b>***</b>


     ‚есны ждать не пришлось.
     „ед вызнал  у кого-то или сам выдумал способ добывать  налимов  из-подо
льда. € снова  подпусками, но  подпуски эти --  всего-навсего о  четыре-пЯть
крючков,  однако и  пЯти уд хватало,  чтобы околеть до полной потери речи на
заполЯрных морозах, спешно набирающих  крепости. ‹ед день ото днЯ становилсЯ
толще и  толще, случалась и не одна уже поземка, но дед сражалсЯ со стихиЯми
и менЯ из сражениЯ не выключал.
     “ступами долбили  мы прорубь, выбрасываЯ звонкие глызины наверх, сачком
вычищали  крошево  шакши  и  опускали короткий  перемет во  вроде  бы  вовсе
безжизненную воду, конец перемета привЯзывали за горбылину, клали ее поперек
проруби, заваливали снегом отверстие и -- драла домой!
     Ћтошли,   отогрелись,   шевелить   губами   начали,   говорить   обрели
способность, и Я уж с вопросом к деду: какие его виды насчет улова? Ѓудет ли
ход поселенцу иль оцепенеет он от стужи, впадет в спЯчку?
     „ед  в окно посматривал, умственно усом шевелил.  "Ѓыть  страшному ходу
поселенца, -- давал заключение. --  ‹уна вызрела с  арбуз, в обруч ее взЯло,
значит, метель  вот-вот грЯнет,  пурга.  Ђ  перед пургой налим-то  хватокЋх,
хваток!"
     ’репещетсЯ, обмирает  во мне сердчишко: нутром своим, сладко  стонущим,
слышу Я, как  идет из глубины, рвет тетиву  из рук  грузный поселенец!  Ђ  Я
волоку! Ђ Я  волоку•охочу от счастьЯ и  волоку, брыкаюсь во сне, под столом,
брЯкаю ногами о перекладины.
     --  •-хосыподи!  --  креститсЯ бабушка из  ‘исима. --  Љак рематизнЯ-то
мучает человека! ‘овсем застудил парнишонку старый бес!...


     ‡имний  день в ‡аполЯрье с воробьиный  носок. Џри свете уличных фонарей
спешили мы  с  дедом  на протоку.  џ впереди семенил, он  сзади  покашливал,
трубочку  посасывал,  искрами  сорил.  Џо  обледенелому,  глезкому  взвозу Я
враскат спустилсЯ на подшитых валенках -- дратва трещала. „ед тоже устремлен
был вперед, но возраст и спесь не давали ему катнутьсЯ на валенках. Ћн  менЯ
поругивал за такую  ребЯчливость,  родители,  мол, не  шибко торопЯтсЯ одеть
тебЯ,  обуть,  а  у менЯ, мол, какие  капиталы? Ћх уж эти капиталы! Ѓудь они
неладны! ‘коль их человеку надобно и зачем?
     €з  потерпевшей когда-то  аварию,  вросшей в берег и снег  баржи  через
проломанную корму Я доставал пешню, сачок, железный крючок и топор.
     Џошла работа до большого пота! Ћтгребали снег, долбили лед попеременно,
вычищали  проруби.  ‚от  и  вода  затемнела,  глубокаЯ,  беззрачнаЯ. ‚  воду
веревочка обледенелаЯ  спускаетсЯ, к веревочке железЯка привЯзана и  на  дно
брошена,  дальше  сам подпуск идет. ‚зЯвшись за тетиву рукой, Я слушаю.  „ед
делает вид, что ему на все тут наплевать, да еще и высморкатьсЯ. "…-э-э-эсь!
„ергает!" -- выталкиваю Я шепот из сдавленной груди.
     „ед с притворной ленью кивает: давай, действуй.
     "Ћ, миг счастливый, сладкий!" -- пел в кино артист женщине, разрЯженной
в пух и прах, валЯсь перед нею на колени. Ќи шиша он, тот артист, не ведает,
не  понимает! Џорыбачил бы хоть раз, поводил бы рыбину на леске, вот тогда и
узнал бы, что такое настоЯщий  "миг"! Ќе  чудо ли?! Ќе  колдовство  ли! ‡има
кругом, стужа, снег толсто на льду  лежит, все обмерло, остановилось, а тут,
ровно  бы из преисподней, возникают  недовольные налимьи хари. „ед отцеплЯет
рыбин и  небрежно, даже с  сердцем  отшвыривает  их в снег. ‚озЯтсЯ пьЯно  в
снегу поселенцы, вымажутсЯ ровно бы в известке и  так, с непокорно  загнутым
хвостом, и остынут. Ђ тут возьми да еще событие наступи -- налим  в лунку не
пролезает!   ‘обытие   так   событие„ергать  подпуск   нельзЯ  --   оборвешь
фильдеперсовое  коленце,  но  отпускать  налимища  не хочетсЯ.  „ух  во  мне
занЯлсЯ. „ед всЯкую спесь утратил, бесом вокруг лунки крутитсЯ, хлопает себЯ
по коленЯм, отпнул менЯ  в сторону, на  брюхо  упал, руку в прорубь засунул,
изучаЯ "подходы", затем,  молодецки  ахаЯ,  раздалбливал прорубь.  џ  рыдал:
"„едонька,  миленький, не обрежь! Ќе обрежь!.." -- "Ќе  базлай под руку!" --
демонским огнем пылал глаз деда, того и глЯди завезет. џ отпрЯнул в сторону,
но  скоро  опЯть  плЯсал возле  лунки, отгребал голыми руками  лед,  не  чуЯ
никакого мороза, о чем-то молил деда, подавал  ему разные советы. ‹юбил ли Я
деда? Ќе знаю. Ќе берусь судить о  таком сложном  чувстве,  не под силу  мне
это. Ќо в тот счастливый миг, когда, не  обрезав  подпуска пешней, потЯнул и
выволок  дед огромного поселенца на  лед и сам в изнеможении сел  тут  же, Я
обожал деда, Я готов был его обнЯть, расцеловать и не знаю, что еще сделать.
Ќалим, изогнувшись  дугой, лежал брюхом  в снегу,  Яростно и устало  шевелил
жабрами, с недоумением тараща на нас  сытые, наглые круглЯшки глаз, белеющих
от мороза. Љак это  так? Џлавал-плавал  в полной безопасности,  подо  льдом,
икру  метал  иль молоками  икру поливал, терсЯ  брюхом  о  песок,  собиралсЯ
подзакусить  мелкой  рыбешкой  после  утомительного  труда  и  вот  попалсЯ!
Ќикакого, значит, спасениЯ нет нашему брату и подо льдом!
     џ похлопал поселенца по белому толстому пузу и сказал, что если мой дед
возьметсЯ за дело всерьез, то вашему брату и  ловитьсЯ не надо, вашему брату
только и  останетсЯ самому на берег выскакивать  и умолЯть, возьми, мол,  уж
сразу, живьем, пожалуйста,  Џал  џковлевич!  Њы  тебЯ боимсЯ!.. „ед  крЯкнул
одобрительно, высморкалсЯ,  набил  еще раз трубку махрой и нежно мне сказал:
"†иган, твою мать!.."
     џ продолжал толковать с поселенцем:
     -- Ђ  тебЯ мы с дедом изжарим и съедим,  хоть ты и  бухгалтером, может,
даже и директором средь налимов состоЯл. ‚он у тЯ  какаЯ авторитетнаЯ  пуза!
“Яснил?
     Ќалим разом покорно обвЯл весь, скорчилсЯ, окоченел. „ед довольнехонько
хохотнул, еще раз назвал менЯ жиганом и сей же час сделалсЯ суровым:
     -- •ватит баловать! ЌаживлЯй переметы!
     ‚  одной книге Я вычитал: "‡а каждую минуту наслажденьЯ мы платим мукой
и слезой"  иль  что-то в этом  роде.  ‡а рыбачьи  радости  мы платили такими
муками и  слезами, которые ведомы  лишь каторжникам  да рыбакам.  Ќакаленные
морозом  уды  припаивались  к пальцам и отдирались с кожей. ѓальЯны совсем в
руках не держались, выпавши в снег, тут же застывали и ломались спичками.
     --  —то из воды да по воде плывет -- то  Ѓог дает! ’ерпи давай,  терпи,
чадо Ѓожье! -- подбадривал менЯ дед, а у самого усы, что гальЯны, состылись,
того и глЯди  сломаютсЯ,  и  слова вроде бы как  по-иностранному звучали  --
свело губы морозом.
     Ќо  всему бывает  конец.  ‘бросали налимов в мешок,  инструмент в баржу
спрЯтали и бегом в гору, на Яр. ‘тучали налимы в мешке, визжали на полознице
мерзлые валенки. ‚летели мы  с дедом в барачную комнатенку, будто в царствие
небесное на белых облаках, и сразу к теплу, руки в огонь суем, молча оттираЯ
друг дружку от дверцы печи.
     --  ќко,  эко! ‘овсем пальнишшонку  извел,  чельт одноглазый! -- пилила
деда  бабушка из ‘исима. Ќалимы меж тем оттаЯли в лохани, наполненной водою,
заворочались, завозились, давай хвостами бить, брызгатьсЯ. ’от,  что в лунке
застревал, до того разошелсЯ, что из лохани вывалилсЯ, па пол шлепнулсЯ.
     -- ќту тварину, -- дед  ткнул пальцем в "бухгалтера",  -- на сковороду!
ќшь, прыткий какой! ќшь, разбушевалсЯ! ќшь, разгулЯлсЯ!  Њы вот тебе! -- „ед
набросил шапчонку на голову, метнулсЯ к двери.
     --  Људы?  --  притопнула  ногой  бабушка   из  ‘исима,  намере-  ваЯсь
остановить  деда,  но где  ж успеешь его перехватить,  моего  деда, если  он
устремлен к цели?
     „ед уже чешет от барака  в ближний магазин  за четушкой -- сказывал же,
объЯснЯл,  что после издевательского наказаниЯ, понесенной кары от сельского
попа, этого  долгогривого  служителЯ культа, повредилсЯ  у него желудок и не
приемлет налима без водки; кроме того, всем известно:  любаЯ  рыба,  пусть и
поселенец, посуху не ходит!


     <b>***</b>


     ’ою  же зимой случилось крушение семейного союза между папой и мачехой.
Ќе раз и не два будуг они потом расходитьсЯ  и сходитьсЯ. „етЯм, рождавшимсЯ
в моменты перемирий двух вроде бы совершенно ненавистных и все-таки страстью
влекомых  друг  к  дружке  людей,  от  их разладов, сбегов да разбегов будет
совсем не смешно.
     Ћтец заключил  договор  с  игарским рыбозаводом,  забрал менЯ из тесной
барачной комнатушки,  где  Я  уж поднадоел всем и  устал  выглЯдывать куски,
которыми дед Џавел иной раз не то чтобы корил менЯ, но  как-то так проклинал
отца с мачехой, что  получалсЯ и Я в прицепе, лишним везде себЯ  чувствовал,
особенно за столом.
     Љое-как одолел Я  четвертый класс, точнее,  менЯ "перетащили" из него в
пЯтый,  и  с  чувством исполненного  долга впервые  в  жизни  отправилсЯ  на
настоЯщую, промысловую рыбалку!
     Ќапарником отца  был  Ђлександр  ‚асильевич  ‚ысотин, мужчина  крупный,
бывалый.  ‘ ‚ысотиным плыло двое  сыновей, парнишек  крепких,  небалованных,
Џетька и ѓришка. Ћдержим рыбалкой, правда, один лишь ѓришка, этакий здоровый
уворотень. Џетька же был мастак по части игры в лапту, в чику и еще  здорово
плЯсал в школьной самодеЯтель- ности.
     ‘плоченной бригадой высадились мы  с  рыбосборочного бота  на пустынном
енисейском  берегу  между  поселками  Љарасино  и Џолоем, на добром, как нам
сказывали,  рыбном  угодье. ‘ берега по крутому  каменному  Яру  полузамытаЯ
тропинка  привела нас вначале  к бане,  вкопанной в  берег,  затем  к крепко
срубленной, тесом крытой  избушке с волоковым окном  в стене и крыльцом, над
которым был когда-то навес, но его сорвало  ветром, и он валЯлсЯ поблизости,
ощетинившись ржавым гвоздьем.
     €збушку  эту --  теремушку  срубили лет  пЯть  назад свЯзисты, тЯнувшие
телефонную  нить  на  Љрайний  ‘евер  до  самой €гарки.  ‚ избушке  бывали и
загадили  ее шальные охотники --  горожане,  Ягодники, грибники и рыбаки. Њы
взЯлись за дело,  все отскребли, вымыли  пол,  изладили десЯток мышеловок --
чурбаков. Њыши тучами  ходили, даже  по  стенам. “гоив  избушку, мы истопили
баню,  напарились  в  ней.  ‚ечером  мужики  выпили  по  случаю  высадки  на
незнакомый  берег  и  закреплениЯ  дружбы,  и  до  глубокой  ночи  из  жарко
натопленного становьЯ разносилось далеко по окрестным лесам: "Ћбнесен стеной
высокой Ђлександровский  централ". Џапа  кричал, зажав в  отчаЯнии головушку
ладонЯми, ‚ысотин басил, зажмурившись, мы в  три  мальчишеских горла звенели
поддужными колокольцами поверху.
     ЌачалсЯ тЯжелый  промысловый труд, и больше в то лето песен  мы не пели
-- не до  песен было.  „лЯ начала поставили  пЯток в пару свЯзанных становых
сетей-паромов, к которым  надо  две тЯжелые Якорницы да еще третью Якорницу,
что держит наплав. ЏЯток  сетевых ловушек -- только начало, чтобы "нащупать"
ход рыбы. Ћдин  паром попал на  уловистое место, остальные пришлось не раз и
не  два  переставлЯть,   добавлЯть  к   ним  несколько  паромов,  чтоб  сети
попеременке вынать и развешивать на починку и  просушку. Џлан нашей  бригады
был задан -- шестнадцать центнеров на сезон, добывать рыбы надо было больше:
на еду, на продажу, потому как сезонным рыбакам выдавали небольшой "аванец",
остальные деньги по договору выплатить должны были в конце путины.
     Њы и в самом деле попали на уловистое угодье: шла стерлЯдь, белаЯ рыба,
случались осетры, горбуша одно времЯ повалила -- это  на паромы и  переметы;
"по кустам" -- как здесь выражаютсЯ, по заливам, заостровкам и возле берегов
мы  "сшибали"  старыми  мережками  щуку,  окунЯ,  сорогу,  налима,   нет-нет
вытаскивали тайменей-подростков,  большие  таймени пластали в  клочьЯ старые
мережи,  вырывались, оставлЯЯ дыры, да такие, что мы, парнишки, пролазили  в
них, поражаЯ артель силою и размерами ускользнувшей рыбины.
     Ќа  сети выплывали  мы  часа  в четыре утра, без  завтрака,  заспанные,
вЯлые,  однако  на веслах,  в  труде разогревались,  разминались  и работали
дружно, порой даже весело, азартно. Њы с ѓришей орудовали гребЯми, Џетька на
корме,  мужики управлЯлись с  Якорницами и  сетЯми.  ‡а тетивы,  за  веревки
Якорниц и за весла без верхонок -- рукавиц мы не брались, но ладони наши все
равно покрылись красными мозолЯми и  трижды, если не четырежды, сошла кожа с
рук, пока  не огрубела,  не  закрепла,  как  обух топора,  и  больше руки не
прокалывало рыбьими колючками, не разъедало кожу солью.
     ‹ишь к полудню,  едва живые  от  усталости, мы медленно подскребались к
берегу. …ще в пути  от наплавов ‚ысотин, облюбовав  стерлЯдь килограммов  на
пЯть, грохал  ее сделанным наподобие  топорища крюком по костЯному черепу  и
начинал разделывать рыбину, полоскать  ее в воде, членить на куски.  Џока мы
раскидывали сети по вешалам, убирали  рыбу  в  бочки, выплескивали  воду  из
лодки и мыли склизкий подтоварник, на очаге, устроенном из камнЯ, уже кипела
в  противне,  согнутом  из толстого  железа, стерлЯдь.  Ќавешенный  на таган
ведерный  медный  чайник  начинал  посвистывать  и  бросать из  рожка  воду,
запаренную смородинником или белоголовкой.
     ‡десь же, на берегу, на рыбодельном  столе,  вкопанном в песок, мы ели,
если  не было ветра, и уминали за раз с моим худосочным папой буханку хлеба,
подбирали  жарево до  последнего хрЯщика, вымакиваЯ кусочками  приправленную
береговым  луком  жижицу, после чего опорожнЯли чайник и,  едва  переставлЯЯ
ноги, тащились в угор. Џервое времЯ мы, парнишки,  ладились падать на нары в
сырой одежде, но мужики нас пинали, заставлЯЯ сымать хоть верхнюю одежду.
     ‘пали до  вечера,  поднимались и какое-то  времЯ  сидели  на нарах,  не
понимаЯ, где мы, что  с нами, постепенно приходили в себЯ, привыкали  к миру
Ѓожьему,  включались  в  дела.  “починка сетей, разделка рыбы,  изготовление
Якорниц,  наплавов.  Ќадо было и в избушке прибиратьсЯ  хоть раз  в  неделю,
топить баню -- упаси Ѓог опуститьсЯ на промысле -- и простынешь, обветренные
губы  и  лицо полопаютсЯ,  ноги  от  сырости и  нечистых  портЯнок сотрутсЯ,
заослеешь, грЯзью зарастешь и, значит,  отдыха  хорошего  знать не будешь, а
нет отдыха -- и труда доброго ждать нечего.
     Љ  осени  попрели  у  нас  веревки,  сети,  Якорницы  часто обрывались,
следовало  запастись  дровами на пору  дождей и  холодов, набить ореха, Ягод
набрать, рыбы повЯлить, словом, работы день ото днЯ не убывало, а прибывало.
     ‘лучались,  однако, у нас  и  праздники  -- их  нам  сотворЯла природа:
поднималсЯ шторм, наваливалась непогода, на реку попасть невозможно, главной
заботы нет. Њы подымали высоко  на берег лодку, опрокидывали ее вверх килем,
сухие  сети свешивали в баню и на чердак избушки, бочки с рыбой, вкопанные в
берег,  плотно  закрывали  мешковиной  и   деревЯнными  крышками,  чтоб   не
захлестывало  песком;  мылись в бане,  подолгу, с  чувством. ‚спомнив старое
рукомесло, папа всех нас подрЯд стриг под "польку-бокс", стукаЯ ножницами по
башке парнишек, чтобы не вертелись лишку, и все удивлЯлсЯ, оболваниваЯ менЯ:
"ќтакаЯ головища, а пустаЯ!.."  џ тайком ощупывал свою башку, стучал кулаком
в лоб -- голова как голова,  ничего особенного, звучит в середке, вроде бы и
правда как в пустом котле.
     "‘еверЯк"  дыбил  …нисей  суток  по   пЯти,  случалось  и  по   неделе.
Ћтоспавшись, мы всей артелью отправлЯлись в лес за Ягодами, грибами, ближе к
осени -- за кедровыми шишками. ‚се это было тут же, вокруг  становища.  —уть
поодаль, па озерах, жили утки,  и мы  охотились на них. €ной  раз сшибали на
Ягодниках  глухарЯ,  возле беломошных болот били пестрого куропана, гонЯли и
путали молодых зайцев.
     ‘клонный к вольнодумью,  шатанью,  порой и к созерцательности, пугавшей
бабушку  Љатерину Џетровну  и других пристальных людей, считающих -- раз  от
бурности Я  мигом перехожу в  недвижимость, замкнутость, стало быть,  блажен
есть и ох как худо могу  кончить по этой причине земной путь; отколовшись от
артели, Я  бродил по  лесу или сидел на обдуве у  реки, бросал камни в воду,
глЯдел  в заречные дали, думал о  всЯкой всЯчине,  напевал  что-нибудь, чаще
просто так сидел, слушал шум кедров за спиной,  смотрел,  как безостановочно
катЯтсЯ белЯки по …нисею,  как дымит  пароход в волнах,  как бегут  по  небу
растеребленные  облака, как мотает ветром чаек, и они, взойдЯ в  высоту,  не
шевелЯт крыльЯми, а, вытаращив  круглые  глаза, лишь  подергивают  вытЯнутой
шеей, ровно  бы глотками схлебываЯ  воздух. „озором  ЯвитсЯ на  реку парочка
гагар,  полетают возле берега, покружатсЯ-разведаютсЯ, повернут "домой" -- к
лесным озерам, возмущенно  крЯкаЯ, и, плюхнувшись на  воду, застонут в лесу,
жалобно извещаЯ, что непогода продлитсЯ еще не один день.
     Ќикакие  мысли  не  томили  менЯ,  не  обуревали  заботы.  ‚  такую вот
бездельную пору Я неожиданно отыскал озерцо  и  замер, обвороженный. ‘о  дна
озерца струил  холодную воду кипун, шлифуЯ его круглое зеркало. Ћбметанное у
берегов  стрелолистом, кугой,  расцвеченное  экономно  и  красиво  лилиЯми и
кувшинками,  озеро так ловко  прЯталось в гуще  самосевной травы, стлаников,
вербача и ольхи,  что его не угадать было, а из-за гнуса в  сросшийсЯ вертеп
никто не совалсЯ. ‚ какие-то далекие-предалекие времена был страшный ледоход
на реке, может, тогда еще  и  названиЯ не имевшей, натолкало на мыс каменные
глыбы, запрудило родник, и, пока он искал выхода, пока точил себе  щель, его
забросало песком, меж каменьев проросли  дудки высоких пиканников,  ползучие
нити  пыреЯ,  цепкой  осоки,  меж собой  спеленывались  лозы  тальника, нити
повилики и всЯкой ползучей твари довершили дело, сделали непролазной забоку,
скрыли  наполненную водой лагуну. ‚ парной теплыни  напревал комар,  мухота,
мизгири, метлЯчки, блошка  леснаЯ,  нужнаЯ  птице и  рыбам. Џтицы занесли  в
лагуну рыбью икру, семена  водЯных  цветов, и  украсилась жучками-водомерами
лагуна, сделалась живым  озером, вокруг которого в  камнЯх и зеленых  крепЯх
охотно селились птички. Ћтороченное с тундрЯной стороны  поЯском  белых мхов
озеро, и без того нарЯдное, еще  и  форс  какой-то легкий, глаз не  режущий,
имело: краснаЯ брусника, сизый гонобобель рассыпались по поЯску мхов; листьЯ
осинников, еще  только чуть подрумЯненные первыми иньЯми, гонЯло от берега к
берегу по высветленной до дна воде.
     Ќалюбовавшись  вдосталь  озерцом,  Я  перешел  к  земным,  практическим
размышлениЯм: "‚ таком озере должна быть  тьма  рыбы!" --  и  тотчас заметил
едва заметные кружки в  "окнах" меж  листьев  лилий, кувшинок и в прибрежных
водорослЯх. ’акие кружки бывают от малой рыбехи -- гальЯна. Ќо в прибрежном,
да  еще таком светлом озерце гальЯну  несдобровать -- приест его  рыба, да и
любит  северный гальЯн воду, густую от тины и торфа,  где много корма и худо
его видать. Ћбмозговав все  это, Я  хотел уж подаватьсЯ домой, заказав  себе
молчать согласно старорежимному правилу: нашел -- не показывай,  потерЯл  --
не  сказывай, да на грех и беду  мою, подле круглых листьев еще так  недавно
светло сиЯвшей кувшинки  мЯгко чмокнуло,  расплылсЯ кружок, пузыри вспухли в
середко  его,  как  у подкипевшего на сковороде блина, и  долго  плавали, не
лопаЯсь.
     "Љарась!  Љарась  сплавилсЯ!"  --  так вот,  чмокнув  мЯсистыми губами,
плеснув неповоротливым боком, выдохнув пузырьками воздух, плавитсЯ карась. џ
присел на камень, утих  --  по всему озеру запричмокивало,  чудилось:  всюду
лопались вешние  почки.  ‡еркало  озера  сплошь  покрылось тонкими кружками,
ровно  бы   какой-то  забывшийсЯ  ученик,  балуЯсь,  легко,  быстро  рисовал
карандашом кружки на  чистом листе, и только пузырьки, прозрачные  пузырьки,
катающиесЯ по воде,  мгновенно возникающие  и  так  же  мгновенно  гаснущие,
свидетельствовали о том, что в воде  идет жизнь, играет там и кормитсЯ рыба,
много рыбы карасЯ. џ, наверное, мог бы просидеть возле того  озера сутки, да
зараза-то, комар-то,  разве позволит? ‚ытурил, выжал менЯ на берег, на обдув
от так украдчиво и  красиво живущего в  заувее озерца, которое сделалось мне
чем-то родным.
     "ќх, нету дедушки! ‚от бы уж половили мы тут карасиков!"
     „авно ведомо:  добро  надо  искать, а  худо само найдетсЯ иль прикатит.
’олько  Я подумал насчет деда -- тут же вместо  одной нашей лодки  увидел --
две,   во  второй   лодке  тонкой  былкой  торчала  паруснаЯ  мачта.   ‹одку
захлестывало волнами. Џодле нее будоражилсЯ невысокий человек, узкаЯ полоска
светилась на его лице. "„ед!" -- обрадовалсЯ Я, поспешил скорее к лодке, без
приветствий и объЯтий включилсЯ в  дело, помогаЯ деду  выбрасывать на  берег
манатки, весла и длЯ начала был тут же обруган за допущенные оплошности.
     Ћт избушки  спустились мужики,  подали руку  с головы  до ног мокрущему
деду.
     -- Ќосит тебЯ, комуху, в такую погодку! “тонешь!..
     -- ‘корее сами утонете! -- „ед Џавел  кивнул на  скомканную трЯпку.  --
Џод  парусом,  будто  архангел  по  небеси!  Џерло! ’ого глЯди в Љарско море
выкинет! ‡а весло поймалсЯ, трубку зажечь моменту нет -- во катил!..


     <b>***</b>


     устрЯга  дед  ЯвилсЯ не  без  умысла!  Џод крылышком  рыбаков, ведущих
законный промысел по договору, ему никакой рыбнадзор нестрашен. —тоб  рыбаки
были к  нему благосклонней, привез  дед  спирту.  „авно  "не  причащавшиесЯ"
мужики  посулили деду всЯкое содействие в промысле, поменЯли его одрЯхлевшие
сетчонки -- длЯ  отчета годилась и рухлЯдь, --  на  что  дед,  само собой, и
рассчитывал.  џ  видел, как дед спрЯтал под баней литр  спирта, чтобы  после
"под  магарыч"  обменЯть черную  рыбу:  налима, окунЯ, щуку  на  стерлЯдей и
осетра.
     ‚ыкинув мережки  близ берега, по заливам, дед мало-мало ловил мелочишку
и черную рыбу, а Я  подбивал его поставить сети на открытом мною  озере. „ед
россказнЯм моим не верил. "ЋтвЯжись, хлопуша!"  --  кричал  даже и  топал па
менЯ ногами. Ќо сопротивление его  постепенно слабело, потому что ловилось в
его мережки плохо -- лето перешло за середину, вода укатилась "в трубку", то
есть межень  наступила.  ђыба отваливала  в прохладные глуби. ‘тавить паромы
дед не умел и не смог бы их один поставить. Ђртель ему  помогать не могла --
некогда, и дед начал делать крен  в сторону озерного лова, а, как  известно:
"’елушка стоит  полушку,  да перевоз  дорог"  -- вытаскивать с озер рыбу  по
болотистому вертепу, да еще в пору самого лютого гнуса -- адова работа.
     Ќо  не все горе  горевать и понапрасну  ждать фарта -- случилась у деда
удача. ђаззудил его на ту  удачу опЯть  же Я, ничего,  кроме  добра, деду не
желавший. ‘правлЯЯ какое-нибудь дело на берегу, замечал  Я в тихую погоду на
реке, за  ближним  каменистым  мыском,  движение  и  тень  огромной  рыбины,
осторожно  скользЯщую в  глуби воды,  пробитой закатным  светом.  ЃлазнитсЯ,
думалось поначалу. ‚овлек в союзники ѓришку. Ћн чуть ума  не решилсЯ, увиден
"водЯного". ‚ один  из вечеров  залегла всЯ  бригада за  лодкой, высматриваЯ
чудище речное. ’ерпеньЯ у степенных мужиков мало,  гордости и дел много. Ћни
собрались было отругать нас с ѓришкой за понапрасну погубленное  времЯ, но в
тот миг топлЯком легла на дно рыбина и  принЯлась трепать набросанные в воду
лоскутьЯ потрохов, рыбью обрезь, прелых заглотышей.
     -- Bo-oн оно че-о-о-о! -- присвистнул ‚ысотин, поднимаЯсь из засады.
     ђыбина  не метнулась  в  реку, она неторопливо скатилась в нее,  как бы
вжалась в глубь и растворилась в ней.
     -- ‚ековелаЯ щука! €мать  добычу не  может. Ђ выть по туше ой-ей какаЯ,
должно! ‚от на дохлЯтину и переметнулась...
     „ед Џавел не признавал удочек, называл удильщиков  дачными полудурками,
но,  прослышав про  "водЯного",  не  устоЯл,  сотворил жерлицу --  удилище в
оглоблю,  леску  в мизинец толщиной,  на  конце вдвое проволока и  уда,  что
поддевный крюк. Ќа уду дед  вздел  сорожину, навалил на удилище кучу пудовых
валунов и с берега удалилсЯ.  ‚есь вечер мужики подначивали деда, измывались
над его жерлицей, но какое изумление охватило всех нас, когда, спустившись к
…нисею наутре, мы увидели леску с рогульки  снЯтой и туго-натуго  натЯнутой.
„ед  раскатал  каменьЯ, схватилсЯ  за  удилище  и  туг же  с  берега  исчез:
бултыхаетсЯ у приплеска, ругатьсЯ пробует, удилище из руки упустил!
     -- „о-го-нЯ-а-а-ай! —его рты раззЯвили!
     Њы в лодку, дед за нами. Њужики бранитьсЯ: на сети плыть пора! „а где ж
им совладать с артелью, к  тому же в такой задор вошедшей! „алеко от  берега
догнали мы удилище,  то  уходившее под воду,  то вехой поЯвлЯвшеесЯ наверху.
‘хватили жердину, сгорЯча пробовали вываживать рыбину, и она шла, умореннаЯ,
послушнаЯ,  но,  как завидела лодку,  мокрого одноглазого деда, такого козла
сделала, что лодка черпанула бортом, и мы едва не высыпались из нее.
     --  Њате-ораЯЯз-зва!  -- стучал  зубами дед  и,  поразмыслив,  выбросил
удилище за борт: -- Џущай повозит! Џущай уторкаетсЯ!
     ђаз пЯть  подводили мы рыбину к лодке, пока изловчились  всадить  ей  в
грудное  раскрылье поддевный кованый крюк. Џеревалив щуку за борт, мы  сдуру
принЯлись ее лупить чем попадЯ, дед ссадил до крови кулак о шучью башку.
     Њужики злились, клЯли нас и деда за ребЯчество  -- погодье на  реке так
же  дорого,  как  в  страду  на  пашне.  ‚се  же  упросили  мужиков взвесить
"водЯного", и они завалили его на весы --  тридцать три  кило с гаком! ‹ежит
щука  на  рыборазделыюм столе, пастью шевелит,  морда ее  источена пиЯвками,
червЯками и водЯными клопами. Ќа широком и уже  тупом носу  что-то вроде мха
наросло, кость повсюду остраЯ выступала.
     --  Ћт  дак  чуду заловили!-- удивлЯлись мужики. ЏеребиваЯ друг дружку,
орали, чего  да как было. „ед  Џавел  штаны отжимал,  простуженно пошмыгивал
носом, умственно  шевелил усами, и  не  зрЯ шевелил. ‚ечером  он вынул из-за
бани литр спирта  и  выморщил у мужиков двух  осетров, по весу  равных одной
щуке. —тоб мужики не передумали, он той же ночью собралсЯ  улизнуть в город.
Ќо удача, она же страшнаЯ зараза! Ћна же слепит, разжигает ту самую выть, то
есть  аппетит,  о  которой поминал ‚ысотин. ‚спомнив,  что карась  в  особом
почете в семье  доктора  Џитиримова, да и  переселенцы из среднерусских мест
ценЯт  его, костлЯвого,  тиной вонЯющего,  вровень со стерлЯдью,  дед  решил
черпануть и карасЯ на мной открытом  озере. …сли карасЯ доплавить  свежим  в
город,   соображал   дед,  да   загнать   потихонечку,  глЯдишь,  разживетсЯ
деньжонками  хорошо, "сЯмой"  отвалит  и  еще раз, совсем уж  последний раз,
попытает счастьЯ в картах...
     Љ  поре встречи нашей артели с  дедом заметно  смЯгчилсЯ он характером,
гармошку  в  руки  почти  не  брал,  разве что  по самым большим праздникам,
пыталсЯ  принародно  не  материтьсЯ, спиртное принимал лишь  на  реке -- длЯ
сугрева, стал шибко маЯтьсЯ грудью, кашлЯл  от табаку, однако трубку бросить
не  мог, на это его сил не хватало, и  не мог он в  себе  побороть, отринуть
навсегда тЯгу к  картам, хотЯ пережил из-за  пагубной  страсти много сраму и
внугренние противоречиЯ терзали его тЯжко. ђедко,  совсем уж редко ускользал
дед  Џавел  на   мерклый   свет   заветного  окна,  кралсЯ,   точно   старый
прелюбодей-снохарь к молодой невестке, трепеща непокорным и грешным сердцем.


     <b>***</b>


     Ћзеро  деду сразу  поглЯнулось. Ћн усиленно задымил трубкой, забегал по
шараге,  соскользаЯ с камней, покрытых  слизью водорослей, воротил  здоровый
глаз в сторону, чтоб не выткнуло, но все же ахнулсЯ меж камней, ушиб локоть,
ободрал колено.
     -- ’эк-тэк-тэк-с! --  бормотал дед,  потираЯ колено и примачиваЯ слюной
снесенную с локтЯ кожу. -- …-е-эсь тут рыбка, е-э-э-эсь!.. €шь, какое озерцо
-- зеркальце“прЯталось, понимаешь, в  ар…мнике. Ђх ты!  Ђх ты! ‚от и не верь
тут "сЯмой" насчет Ѓога. …сть ч…-то, есть! ЏрЯчет от нас, поганцев, экую вот
невидаль. Ђ то ить захаркаем.
     € хвалил же  менЯ дед, востротолым называл, сулилсЯ,  если будет удача,
купить мануфактуры на рубаху.
     --  ‘атинету, ‚итька! ‘атинету!...  Ђх ты,  ах  ты!  Ќу, озерцо!  Ќ-ну,
озерцо!  џ ли не перевидел на своем  веку чудес. Ќо экой алмазинки  и во сне
зрить не доводилось.  ‘частлив  ты, однако,  парнишшонка.  Ќе участью-долей,
душой счастлив.  Љрасивое да доброе видеть, может, в этом-то счастье и есть?
Љто знает.
     Џосле  таких дедовых  слов Я  готов был  в  лепешку  разбитьсЯ,  крушил
топором  лесишко,  выискивал  сухарины на плот, таскал сети  к озеру,  шесты
вырубал и все времЯ слышал на себе кожано шуршащую рубаху, даже видел себЯ в
ней, угольно-черной, с белыми пуговками в два рЯда. Љак Явлюсь Я в сатиновой
рубахе  в  школу,  да  как  сЯду  за парту,  да  как глЯну  вокруг!  Ћх  ты,
едрит-твою, распроедрит твою!
     Ћсобо-то Я не давал  полету  мечте, глушил ее в себе, наученный горьким
опытом, --  посулЯт чего, а  после  проруха  в расходах, либо в  обнове-то в
бочажину угодишь, испатраешь, как на пути к “сть-Њане новые штаны. ‘уеверный
Я стал в этих делах. ’ут еще сомнение накатило на менЯ: много утки снималось
всЯкий раз с воды, когда Я поЯвлЯлсЯ у озерца, утки нырковой, чернЯти...
     ‡атаилсЯ Я в себе,  ни гугу деду. Ћчень уж мне хотелось фарта рыбацкого
изведать на "моем" озере.
     ‚  поздний  час светлой ночи перегородили мы  озерцо  двумЯ  свЯзанными
мережками, приткнули плот шестом к берегу и полюбовались своей работой: сети
стоЯли  --  лучше некуда! ЃерестЯные  наплавки Янтарными  бусами  висели  на
светлой  груди  озерца,  и,  пока мы  стоЯли,  помстилось  нам  с  дедом  --
сколько-то наплавков затонуло -- влЯпалсЯ карась-дурило.
     Ђх ты,  душа  рыбацкаЯ, саможертвеннаЯ!  ‘пЯт ѓришка и  Џетька. ‚ысотин
спит. Џапа спит. ‘коро  уж  на реку плыть, работу  тЯжелую делать, а  у менЯ
сердчишко тыкаетсЯ в грудь.  ѓромко говорим мы с дедом обо всем, согласие  у
нас с  ним  такое, какого  еще  свет не видывал. —аю  мы  с ним согрели, дед
отвалил  мне  комок  конфеток с  выдавленным  из них  повидлом,  облепленных
табаком и крошками. Љонфеты Я не съел, чай не допил, пал на полуслове и, мне
показалось, через минуту был разбужен и безжалостно водворен в лодку.
     ‘ наплавов  артель вернулась  в полдень. „ед нажарил  рыбы, сварил трех
уток --  из  дробовика он  их подшиб  на  озерце. Ќе вытерпел  дед, все-таки
сбегал к сетЯм и сообщил: едва ли поднЯть сети -- ни одного наплавка на воде
не видно, рыбой снасть одавило. Њужики убайкались на паромах, еле живы были,
но  все  ж  подшучивали над  дедом,  "карасиной  погибелью"  его называли и,
покурив, отправились  в  становье  спать,  благодарные  деду за  то, что  он
постоловал  артель  и дымокуром  выдворил  комаров из  избушки.  џ  упал  на
постель, и  чего видел  во сне,  не ведаю; что-то колыхалось,  мельтешило  в
глуби сна, точно  в  мереже-мелкоперстке, тьма карасинаЯ, не иначе! ‚ другой
раз  не  добудитьсЯ  бы  менЯ,  но тут, лишь  тронул  дед  за плечо,  Я враз
подскочил. "Ђ?" -- сказал и очнулсЯ.
     Ќе  тревожа  храпЯщую  артель, мы подались с дедом смотреть  сети.  „ед
колесил впереди, ширкаЯ  голенищами  отогнутых бродней,  взбиваЯ  просеЯнный
ветром песок, Я едва поспевал  за ним, однако стрЯхнул с  себЯ сон, душа  во
мне затрепыхалась, и Я на рысЯх опередил деда.
     „ед вслух плановал: если карасЯ попалась такаЯ же тьма, что привиделось
внуку, с мережками в  приозерной шараге не возитьсЯ -- комар загрызет. ‘тало
быть,  просить  мужиков придетсЯ  выволочь сети на берег, посулив  им за это
спирту, на  обдуве и  выпутывать  рыбу,  потому как боек, ох, боек  стервоза
карась  в  таких  вот  светловодных озерцах,  но  телом хлипкий, изнеженный,
потому  стоит,  пожалуй,  присолить  жирного  барина,  кабы  не  тронуло его
запашком.  Ћно,  конечно,  и ветерок  гулЯет, и дело к ночи,  стало  быть, к
холодку  клонитсЯ,  но все  же  шут  его  знает,  этого карасЯ,  тварь  мало
изученнаЯ, возьмет и подпортитсЯ.
     џ соглашалсЯ с дедом:  стоит подсолить карасЯ, стоит после прополоскать
его в  холодной воде, еще лучше в тузлуке промыть -- и он сойдет за свежего.
„ед воззрилсЯ на менЯ жизнерадостным глазом, дал совершенно уж твердое слово
насчет рубахи, посулил обдумать вопрос  и  о  штиблетах. ‘плавает  в €гарку,
сбудет рыбу,  оформит неотложное кое-что (в карты поиграет),  прикатит вновь
и, коли Я стану ему помогать в ловле карасЯ так  же, как теперь, -- штиблеты
считай что на ногах. Љожаные! Љоричневого цвету! ‡аработал  парень? Џолучай!
„еду Џавлу ничего не жалко.


     <b>***</b>


     Ќачало спаренных сетей не сулило никакой беды,  хотЯ ни одного наплавка
не  было  на воде и тетивы  до звона натЯнуты. "•орошо,  закрепить охвостины
догадались!"  „ед выколотил трубку  о бревно плотика  и чего-то  подзамЯлсЯ.
‘ердца моего коснулсЯ холодок беспокойства, заныло в затылке,  мне отчего-то
захотелось  домой, в избушку.  Ќо куда  же деватьсЯ  -- поставили сети, надо
смотреть. Њы скоро перебирались с дедом  по верхней  тетиве сети,  мелькнула
пара, будто широкие листьЯ,  прилипших карасей,  затем  вразброс Явилось еще
несколько штук, измученных, правда, истасканных, забитых. Ќаперебой твердили
мы  друг  дружке,  что  если уж возле берега напуталсЯ карась,  то дальше  и
подумать страшно, сколь его...
     ‘тарый  и  малый  хитрили, обманывали себЯ,  руками,  сердцем чуЯ, да и
глазами уже  видЯ: надежды рухнули, влЯпались  мы с дедом, попали в проруху,
но так не хотелось с этим соглашатьсЯ. Ђ уж пошла сеть свитой, перепутанной,
из глубин  черной головешкой возник успокоенный  нырок. „олго сопротивлЯлсЯ,
горемыка,  собрал на себЯ почти  всю сеть, запуталсЯ так, что нечего  было и
братьсЯ вынимать его из сети, резать полотно мережи -- один-разъединственный
способ достать утку  эту  разнесчастную, почти что никому,  кроме  себЯ,  не
нужную. …сли  бы в  мережку угодил  один нырок -- делов-то: часок посидеть с
деревЯнной  иглою  в избушке  -- и дыры  как не бывало! Ќо к  середине озера
ничего  разобрать  уже нельзЯ:  где  кибасьЯ, где  наплавки,  где  Ячеи, где
тетивы, где сеть вообще длиной сажен двадцать? Љомок из водорослей, листьев,
голых стеблей кувшинок  и  лилий, из ниток,  веревок, в  которые  запеленаты
тушки уток, -- все  увЯзано  в крепкие узлы, и длЯ насмешки,  длЯ полного уж
изгальства,  в  путанице  мережи и в  тине  реденько шевелились, пошептывали
чего-то квашеными ртами караси.
     ЏриближалсЯ берег  озера, тундрЯной, дальний, в краснобоких от брусники
кочках, с реденьким лесочком, в котором и думать нечего скрытьсЯ. Њы с дедом
стоЯли до колена в воде  на разных концах плота,  полузатонувшего  от мокрых
тЯжелых сетей. Ќи дрыгатьсЯ, ни махатьсЯ нельзЯ -- вывалимсЯ.
     „ед Џавел зловеще помалкивал.
     Ћхвостку на другой стороне озера  отвЯзывагь  мне,  так  как Я стоЯл на
переду плотика. Ќе дожидаЯсь команды, Я плюхнулсЯ на берег, как бы ненароком
оттолкнул плот ногой.  Ќе терЯЯ времени  на отвЯзывание охвостки,  Я потЯнул
веревку -- слабый корень  ольхи подалсЯ из  камней. “першись ногой, Я рванул
изо всей силы --  и готово дело, выкорчевал деревце, швырнул все хозЯйство в
воду -- выкорчеванную ольху с веревкой, привЯзанную к  ней сеть и... помогай
Ѓог!..  ‚се еще грузный от  мокрых сетей,  но без  менЯ чуть  поднЯвшийсЯ из
воды,  плот медленно  уходил  от берега. „ед  разгадал  наконец мой  маневр,
топнул ногой, шестом разбил вдребезги зеркало озерца.
     --  Ђ-а,  прокудник!  Ђ-а,  каторжнаЯ морда!  “ш-шо-о-о-ол!  Ћт менЯ не
уйде-о-о-ошь! Ћт менЯ еще никто не уходил!..
     Џлот стремилсЯ  мне наперехват.  Ќо Я,  не щадЯ себЯ, продиралсЯ сквозь
шарагу, царапаЯ лицо  о  шипичник,  пластаЯ  одежонку  о  кореньЯ  и  сучки,
устремившись к …нисею, -- на ровном берегу деду ни в жизнь менЯ не догнать.
     Њы выскочили на берег разом.
     -- ‘той! -- сказал дед и двинулсЯ ко мне. џ на мгновенье замер, будто в
параличе, но тут же  опомнилсЯ и хватанул во все лопатки. Љакое-то времЯ дед
гналсЯ за мной, поднЯв над головой шест, но скоро начал сдавать. -- ЃродЯга!
-- неслось мне вслед. -- ‚се ишщет чего-то! ЃлуднЯ!.. атун!..
     ‘ловами-то  хоть какими, хоть сколько Џоливай! —его мне  слова? џ их не
боюсЯ! џ и похлеще кой-чего слышал.


     <b>***</b>


     ‘крывалсЯ Я от деда  на чердаке избушки. Љомары менЯ  там заедали, но Я
терпел. Ќе найдЯ менЯ, дед Џавел  в сердцах переругалсЯ с мужиками и отбыл в
город. ‚ щель меж тесин  крыши  Я наблюдал, как  уходила лодка за мыс. Њерно
взмахивающий  веслами дед Џавел и лодчонка его  становились  меньше, меньше,
поднимались над водою, и уже не на веслах, на крылах возносились в небо  дед
и лодка, ломалась былка  мачты. Џочему-то защемило сердце, одиноко мне вдруг
сделалось.  Ќе  знал  Я,  да  и не мог тогда  знать, что рыбачил  с  дедом в
остатний раз.
     ‚есной  выманит  дед  Џавел  из соседнего  барака