чему не  радоватьсЯ и не  поддаватьсЯ никаким страстЯм.  Ђ
определЯли  они эту честность следующим образом: "’о, что  без пользы  и без
выгоды, само  по  себе  похвально с точки зрениЯ разума". ‹юди же эти  и  их
последователи получили название стоиков, и к  числу их принадлежал тот самый
прославленный  Љатон, о  котором  Я выше не осмелилсЯ  высказатьсЯ.  Ѓыли  и
другие философы, которые думали иначе, чем  только что названные;  первым  и
главным  из них  был  некий  философ,  по  имени  ќпикур6. ‚идЯ,  что каждое
животное,  едва  родившись,  как  бы от  природы устремлено к должной  цели,
избегаЯ  страданий  и требуЯ радостей,  ќпикур  утверждал,  что цель  эта --
наслаждение (Я  не  говорю "voluntade", но  пишу это слово через <i>p</i>), то есть
удовольствие без страданиЯ. Ђ так как он между удовольствием и страданием не
полагал ничего среднего, он  утверждал, что  "наслаждение"  не что иное, как
"отсутствие страданиЯ", что, по-видимому, и  разумеет  ’уллий в первой книге
"Ћ границах добра".  €з тех, кто  по имени ќпикура назывались  эпикурейцами,
был  ’оркват7, благородный  римлЯнин,  унаследовавший  кровь  прославленного
’орквата,  о котором Я  упомЯнул  выше.  „ругие,  ЯвлЯвшиесЯ последователЯми
‘ократа, а позднее -- его преемника Џлатона, приглЯдевшись более внимательно
и увидев, что мы в наших поступках могли грешить и грешили от излишнего и от
недостатка,  говорили,  что  поступок  наш  без  излишка  и без  недостатка,
измерЯемый мерой, избранной нами же, то есть добродетелью, и есть та цель, о
которой  сейчас идет речь, и назвали  его "добродетельным поступком". € этих
философов, как-то Џлатона и его племЯнника ‘певзиппа, назвали "академиками",
назвали  же их так  по  месту,  где учил Џлатон,  а именно  Ђкадемии; и свое
название не повели они  от ‘ократа  потому,  что в  его философии ничего  не
утверждалось.  Џоистине Ђристотель,  прозванный  ‘тагиритом, и  Љсенократ из
•алкедона как  благодарЯ их  познаниЯм, так  и благодарЯ  особому  и  как бы
Ѓожественному таланту, вложенному  природой в ЂристотелЯ, распознав эту цель
при помощи  сократического  и академического  метода,  отточили  и довели до
совершенства  нравственную философию;  и главнаЯ заслуга  в этом принадлежит
Ђристотелю. Ђ так как Ђристотель имел обыкновение спорить, прохаживаЯсь взад
и  вперед,  они  --  Я  говорю  о  нем  и  о его  товарищах  -- были названы
перипатетиками, что  означает просто-напросто "прогуливающиесЯ". Љоль  скоро
совершенствование  этого  нравственного  учениЯ было  завершено Ђристотелем,
прозвище  "академики" пропало и  все те, кто примкнули  к этому направлению,
именуютсЯ  перипатетиками;  и люди эти благодарЯ своей учености управлЯют  в
настоЯщее времЯ всем миром, и учение  их вправе называтьсЯ как бы вселенским
мнением.  €з чего Явствует, что Ђристотель есть кормчий и руководитель людей
в направлении этой цели. Ђ это и требовалось доказать.
     Џоэтому если подвести итог, то становитсЯ очевидным основное положение,
что авторитет  верховного философа,  о котором идет речь,  остаетсЯ в полной
силе8.  € он не противоречит авторитету императорскому; однако последний без
первого -- опасен, первый же  без последнего как бы слаб, но не сам по себе,
а вследствие склонности людей к беспорЯдку; так что оба они в сочетании друг
с  другом  весьма  полезны  и  исполнены  всЯческой  силы.  Ќедаром в  Љниге
Џремудрости  написано:  "€так,  властители  народов,  если  вы  услаждаетесь
престолами  и скипетрами,  то  почтите  премудрость, чтобы  вам  царствовать
вовеки"9.   Ђ   это  значит:  пусть  философский   авторитет   сочетаетсЯ  с
императорским длЯ  доброго и совершенного правлениЯ. Ћ вы, несчастные,  ныне
правЯщие! € о вы,  несчастнейшие,  которыми  управлЯют! €бо нет философского
авторитета, который сочеталсЯ бы с вашим правлением и который возник бы либо
из ваших собственных изысканий, либо из мудрого совета, так что  ко всем вам
можно обратитьсЯ со словами …кклезиаста: "ѓоре тебе, землЯ, когда  царь твой
отрок и когда кнЯзьЯ твои едЯт рано"; и ни одной стране нельзЯ сказать того,
что за этим следует:  "Ѓлаго тебе, землЯ, когда царь  у тебЯ из благородного
рода и кнЯзьЯ  твои  едЯт вовремЯ, длЯ подкреплениЯ, а не длЯ пресыщениЯ"10.
Џодумайте об этом, враги Ѓожьи, вы, которые -- сначала один, потом другой --
захватили бразды правлениЯ над  всей  €талией,--  Я  обращаюсь к вам, Љарл и
”ридрих11,  и к вам,  другие властители и  тираны; поглЯдите, какие  рЯдом с
вами сидЯт  советники,  и подсчитайте,  сколько раз на  дню  ваши  советники
указывают вам цель  человеческой  жизни! ‹учше бы  вам  как ласточкам  низко
летать над  землей, чем как Ястребу  кружить в  недостаточной вышине, взираЯ
оттуда на величайшие подлости.

     VII. Џосле того как было рассмотрено, в какой мере следует преклонЯтьсЯ
перед авторитетом как  императорским,  так  и философским, которые как будто
поддерживают  приведенные выше мнениЯ, надлежит вернутьсЯ  на избранный нами
путь. €так,  Я  утверждаю, что  последнее  мнение, а  именно  мнение  черни,
настолько прочно укоренилось,  что, невзираЯ ни на что другое  и не подбираЯ
никаких доводов, благородным называют  того, кто  ЯвлЯетсЯ  сыном или внуком
какого-нибудь зажиточного человека,  хотЯ  бы  он  был ничтожеством. Ђ это и
есть то,  о чем говоритсЯ  в канцоне: "’ак  ложных мыслей стаЯ  /‹етит. ‘ебЯ
отменнейшим  считаЯ,  /  ‚от  некто  говорит:  "Њой дед  был  славен, /  Љто
знатностью мне  равен?". Ќадо заметить, что дать ложному  мнению укоренитьсЯ
--   опаснейшаЯ  неосторожность;  в  самом  деле,   подобно   тому  как   на
невозделанном  поле  размножаютсЯ  сорнЯки,  которые  одолевают и  заслонЯют
хлебные  колосьЯ  настолько,  что они  становЯтсЯ  издали не видны и в конце
концов  погибают,--  точно  так  же  и  ложное  мнение,  не очищенное  и  не
исправленное в умах,  разрастаетсЯ и множитсЯ настолько, что колосьЯ разума,
то  есть истинное мнение,  скрываютсЯ  и как  бы похороненные  пропадают. Ћ,
какую же великую  задачу поставил Я себе в  этой  канцоне, собравшись отныне
выполоть заросшее трилистником  поле общепринЯтого суждениЯ, столь давно уже
не подвергавшеесЯ такой  обработке! Љонечно, Я не целиком собираюсь выполоть
это поле,  но  лишь в тех местах, где колосьЯ разума еще не совсем  зачахли,
иначе говорЯ, Я  собираюсь выпрЯмить те из них, в  которых в силу их  доброй
натуры  еще  теплитсЯ  какой-то  отблеск  разума,  ибо  об  остальных  стоит
заботитьсЯ столько же, сколько о диких зверЯх; ведь вернуть к разуму того, в
ком  свет разума погас вовсе, кажетсЯ мне не меньшим чудом,  чем  вернуть  к
жизни человека, который уже четверо суток пролежал в гробу.
     Џосле  того  как описаны  дурные  свойства  этого  ходЯчего  мнениЯ,  Я
внезапно обрушиваюсь на него  как на нечто ужасное и, нарушаЯ весь ход моего
опровержениЯ, говорю о бахвалЯщемсЯ своим мнимым благородством: "Ђ поглЯдишь
-- так нет его подлей", чтобы дать этим понЯть его невыносимую зловредность,
утверждаЯ, что такие люди лгут больше всего; ибо человек дурной, хотЯ бы  он
и происходил от хороших людей, не только ничтожен, то  есть неблагороден, но
ничтожен  в  высшей степени; и в качестве примера  Я привожу дорогу, которую
указали  путнику  и  которую он  потом потерЯл.  Џри этом длЯ доказательства
выдвинутого  мною положениЯ Я должен  поставить  здесь вопрос  и ответить на
него следующим  образом. Џо некой долине проходЯт несколько тропинок: это --
поле с кустами, рвами, камнЯми,  буреломом, почти что вовсе непроходимое, за
исключением проложенных по нему узких  дорожек. ‚ыпал снег и  все покрыл, и,
куда  ни посмотришь,  не видно  и  следа  какой бы  то ни было дороги. Ќекто
поЯвлЯетсЯ с одной стороны этой равнины и хочет дойти до  дома, находЯщегосЯ
на  другой  ее  стороне;  благодарЯ  собственным своим  стараниЯм1,  то есть
благодарЯ наблюдательности и должной сообразительности, он, сам  по  себе  и
никем не руководимый, по верному пути  доходит туда, куда хотел, оставлЯЯ за
собой в  снегу следы своих  шагов. ‡а ним приходит другой и  хочет  дойти до
того   же  дома;  длЯ  этого  ему  ничего   другого  не  нужно,  как  только
придерживатьсЯ оставленных следов; и вот ту  же самую дорогу, которой первый
сумел придерживатьсЯ  без  всЯкой  указки, второй,  имеЯ  указку,  терЯет  и
плутает среди колючек и навалов и так и не доходит куда ему надлежало дойти.
Љоторого  же  из них  следует  назвать  стоЯщим? Ћтвечаю:  того, кто  прошел
первым. Љак же назвать второго? Ћтвечаю:  ничтожнейшим. Џочему же не назвать
его нестоЯщим,  то есть  ничтожным? Ћтвечаю:  потому, что нестоЯщим, то есть
ничтожным, следовало бы назвать того,  кто сбилсЯ бы с пути, не имеЯ никакой
указки;  однако,  так  как он  ее  имел,  его  ошибка  и  его  беспомощность
превзойдены быть уже не могут, и поэтому называть его следует  не ничтожным,
а  ничтожнейшим.  €  точно  так  же,  кто  произошел  от хорошего  отца  или
какого-нибудь  хорошего  предка  и  при этом  зол,  тот  человек  не  только
ничтожный, но и ничтожнейший  и  достоин  всЯческого  презрениЯ  и порицаниЯ
больше любого мужлана. —тобы человек уберег себЯ от величайшего ничтожества,
‘оломон приказывает ему в двадцать второй главе Љниги Џритчей тому, кто имел
достойного предка: "Ќе передвигай межи давней, которую провели отцы твои". Ђ
перед этим, в  четвертой главе названной книги, он говорит: "‘тезЯ праведных
--  то  есть  достойных  -- как  светило  лучезарное,  которое более и более
светлеет до полного днЯ. Џуть же  беззаконных -- как тьма; они не знают, обо
что споткнутсЯ". Ќаконец, когда говоритсЯ: "„лЯ истины давно он глух и слеп;
/ Љак мертвеца, его поглотит склеп", Я  длЯ вЯщего  порицаниЯ утверждаю, что
такой  ничтожнейший человек  мертв, хотЯ  и кажетсЯ  живым.  Џри  этом  надо
помнить,  что   злой  человек  может  поистине  именоватьсЯ   мертвым,  и  в
особенности тот, кто покидает стезю  своего доброго  предка. „оказать же это
можно следующим  образом.  Љак  говорит Ђристотель во второй книге "Ћ душе",
"жизнь  есть  сущность живущих", а так как существуют многие  виды  жизни (у
растений -- произрастание, у животных -- произрастание, ощущение и движение,
у людей --  произрастание, ощущение,  движение  и сознание, или разумение) и
так как вещи должны называтьсЯ по самому благородному их признаку, очевидно,
что  у  животных жить --  значит ощущать, Я  говорю о диких  животных;  а  у
человека жить  -- значит  пользоватьсЯ разумом,  способность же пользоватьсЯ
разумом и  есть сущность человека. €так, если жизнь  есть  сущность живущих,
если жить  длЯ  человека  значит  пользоватьсЯ  разумом2 и если  пользование
разумом есть сущность  человека,  то и отказ от этого пользованиЯ есть отказ
от  своей сущности,  иными словами,  смерть.  €  разве  не  отказываетсЯ  от
пользованиЯ разумом  тот,  кто  никогда не рассуждает  о цели своей жизни? €
разве не отказываетсЯ от  пользованиЯ разумом тот, кто никогда не рассуждает
о предстоЯщем ему пути? Љонечно, отказываетсЯ; и это особенно очевидно в том
случае,  когда  человек,  имеЯ перед собой следы, их не видит. ‚от ‘оломон и
говорит  в  главе  пЯть  Љниги Џритчей:  "Ћн  умирает  без наставлениЯ и  от
множества безумиЯ своего терЯетсЯ". Ђ это все равно что сказать:  мертв тот,
кто не становитсЯ учеником, кто не следует за  учителем, а этот ничтожнейший
человек и есть тот, о котором говорилось. €ной мог бы сказать: как же так --
он мертв, а ходит? Ћтвечаю, что как человек он мертв, но животным осталсЯ. ‚
самом деле, согласно словам ”илософа во второй книге  "Ћ душе",  способности
души основываютсЯ друг  на друге, как  фигура  четырехугольника основана  на
треугольнике,  а  пЯтиугольник, то  есть пЯтистороннЯЯ  фигура,  основан  на
четырехугольнике;   точно   так   же   ощущающаЯ  способность   основана  на
произрастающей, а рассуждающаЯ  -- на ощущающей. ’аким  образом, если отнЯть
последнюю сторону от пЯтиугольника, остаетсЯ четырехугольник, который уже не
есть пЯтиугольник,  точно так  же, если отнЯть у души ее высшую способность,
то есть разум, человека уже  не  остаетсЯ, а  остаетсЯ лишь нечто обладающее
только  ощущающей  душой, а  именно дикий  зверь. €  таков в начатой канцоне
смысл ее второй строфы, в которой излагаютсЯ чужие мнениЯ.

     VIII. ‘амаЯ  прекраснаЯ  ветвь,  вырастающаЯ из разумного корнЯ,--  это
рассудительность. ‚ самом деле, согласно  тому, что говорит ”ома1 по  поводу
вступлениЯ к "ќтике",-- "познавать порЯдок подчинениЯ одной вещи другой есть
преимущественное  действие разума", а это  и есть рассудительность.  Ћдин из
самых прекрасных  и сладких плодов этой  ветви --  почтение, которое младший
должен  оказывать  старшему.  Ќедаром ’уллий,  говорЯ  в  первой  книге  "Ћб
обЯзанностЯх"   о   красоте,  освещающей   всЯкий   благонравный   поступок,
утверждает,  что почтение также причастно этой красоте, и  подобно тому, как
почтение  есть  красота  благонравиЯ,  так  и  его   противоположность  есть
омрачение   и  недостаток  благонравиЯ,   противоположность   же  эта   есть
непочтительность или  наглость,  как ее можно назвать  на нашем  разговорном
Языке.  Ђ потому тот же ’уллий в  упомЯнутом месте и  говорит: "Џренебрегать
тем, что о нем говорЯт другие, есть свойство человека не только дерзкого, но
и распущенного"2;  а это означает только то, что дерзость и распущенность не
что иное, как незнание самого себЯ, знание же это есть  начало и мера всЯкой
почтительности.  Џоэтому,  соблюдаЯ должную  почтительность по  отношению  к
государю и к  философу и намереваЯсь изъЯть из ума  некоторых людей злостные
домыслы, дабы  водрузить на  их место светоч истины, Я, прежде чем  занЯтьсЯ
опровержением  изложенных   выше  мнений,  покажу,   что,   опровергаЯ   их,
рассуждение мое  не  страдает непочтительностью ни к императорскому величию,
ни  к  философу.  ‚  самом деле, если бы Я показывал себЯ  непочтительным  в
какой-либо другой части этой  книги,  это не было бы столь предосудительным,
как  в  настоЯщем трактате, в котором, рассуждаЯ  о  благородстве,  Я должен
показать себЯ благородным,  а  не подлым.  €  сначала Я  докажу,  что  Я  не
покушаюсь  на  авторитет  философа,  а  затем покажу,  что не  покушаюсь  на
императорское величие.
     €так, Я утверждаю, что, когда  философ говорит: "Ќевозможно,  чтобы то,
что  кажетсЯ  большинству, было совсем ложным"3, он  имеет в  виду суждение,
основанное не на восприЯтии внешней, кажущейсЯ стороны  предмета посредством
органов чувств, а на восприЯтии глубоком, то есть разумном,  ибо большинство
людей  подчас  вводЯт  в  величайшее заблуждение именно  внешние признаки, в
особенности -- общие. Ќедаром мы знаем, что большинству людей ‘олнце кажетсЯ
в  своем  диаметре  шириною в один  фут4, а  это совершеннаЯ ложь:  согласно
открытию, сделанному человеческим  разумом нарЯду с  другими исследованиЯми,
диаметр  солнечного  тела в пЯть с  половиной  раз больше  диаметра  ‡емли5;
следовательно,  если ‡емлЯ имеет в  диаметре  шесть тысЯч пЯтьсот  миль,  то
диаметр ‘олнца, равный на глаз одному футу, должен иметь тридцать пЯть тысЯч
семьсот пЯтьдесЯт  миль. Ћтсюда  Явствует, что Ђристотель  имел  в  виду  не
внешнюю  сторону  вопроса;  а потому, если  Я  собираюсь опровергать  только
поверхностное   суждение,   Я   не   противоречу   намерению   ”илософа   и,
следовательно, не нарушаю той почтительности, которую ему следует оказывать.
Ђ то, что Я собираюсь опровергать  именно суждение поверхностное,  очевидно.
‚едь те, кто так судЯт, делают это только на основании того, что они ощущают
в  тех вещах, которые судьба может  дать  и  отнЯть; в самом деле, видЯ, как
завЯзываютсЯ  родственные узы  и  заключаютсЯ  высокие браки,  как создаютсЯ
дивные  постройки, большие состоЯниЯ,  обширные владениЯ,  они думают, будто
все  это  и есть причины благородства. Ђ если  бы они  судили  на  основании
восприЯтиЯ разумного, они говорили  бы  обратное, а именно  что благородство
есть причина всего этого, как будет показано ниже, в этом же трактате.
     € подобно тому как Я -- в чем нетрудно убедитьсЯ,-- осуждаЯ это мнение,
не говорю ничего, что могло бы умалить почтение к философу, точно так же как
и почтение к империи, что Я и докажу.  Ћднако, так как  ритор,  рассуждаЯ  в
присутствии противников,  должен  быть весьма  осмотрительным в  своей речи,
чтобы  противник  не  извлек  из  нее  поводов  длЯ  извращениЯ  истины,  Я,
выступающий  в этом  трактате перед  лицом  стольких  противников,  не  могу
говорить  кратко;  поэтому пусть никто не  удивлЯетсЯ,  если отступлениЯ мои
будут пространными.  €так, Я утверждаю, что длЯ того,  чтобы показать, что Я
не непочтителен  к величию империи,  следует  прежде всего рассмотреть,  что
такое "почтительность".  џ говорю, что почтительность не что иное,  как Явно
выраженное должное подчинение. “бедившись в этом, следует провести  различие
между  "непочтительным"  и "не  почтительным".  Ќепочтительность говорит  об
отсутствии почтениЯ, не почтительность  -- о нежелании  почитать. Ђ потому Я
говорю,  что  непочтительность  есть Явно  выраженное  непризнание  должного
подчинениЯ,   а  не  почтительность  есть  отрицание   должного  подчинениЯ.
‘уществуют  два  пути  неприЯтиЯ:  с  одной  стороны,  человек  не  приемлет
что-либо, греша против истины,  когда он отказываетсЯ от должного признаниЯ,
и это, собственно, и есть "непризнание";  с  другой  стороны, он не приемлет
что-то, не греша против истины, когда он не  говорит о том, чего нет, и это,
собственно, и есть "отрицание". ’ак, если человек вообще не признает, что он
смертен,  то это, собственно  говорЯ,  и  есть  отрицание.  Џоэтому,  если Я
отрицаю почтение к империи, Я не непочтителен, но не почтителен: ведь это не
направлено против  почтительности, так как это ее  не умалЯет; подобно  тому
как  "не жизнь" не умалЯет  жизни,  но  жизнь  умалЯет смерть,  котораЯ есть
лишение жизни. Џосему одно дело смерть,  а другое "не жизнь";  ведь в камнЯх
нет жизни. Ђ так как смерть говорит о лишении, которое может быть в субъекте
обладаниЯ, а камни  не есть  субъекты жизни, поэтому их  следует называть не
"мертвыми", а "не  живыми"; равным образом и  Я,  который в данном случае не
обЯзан  быть почтительным к империи, раз Я отрекаюсь от этой почтительности,
не  непочтителен,   а  не  почтителен,  и  это  не  дерзость   и   не  нечто
предосудительное. Ќо  дерзостью  было бы быть почтительным  (если только это
можно называть почтительностью), так как это значило бы впадать в большую  и
настоЯщую непочтительность, то есть в непочтительность к природе и к истине,
как  мы  это  увидим  ниже.  Ћт  этой ошибки  уберег  себЯ Ђристотель,  этот
наставник  всех философов, когда он в начале "ќтики" говорит: "…сли есть два
друга и один из них  истина, то надо соглашатьсЯ с истиной"6. „ействительно,
поскольку   Я   сказал,   что   Я   непочтителен,   и  это  значит  отрицать
почтительность, то есть Явно отрицать должное подчинение, остаетсЯ убедитьсЯ
в том, что это есть отрицание, а не признание, то есть  остаетсЯ убедитьсЯ в
том,  что Я в данном случае не нахожусь в должном подчинении у императорской
власти.  Ђ  так  как  рассуждение  это  должно  быть пространным,  Я  тут же
намереваюсь показать это в особой главе.

     IX. „лЯ рассмотрениЯ того, почему Я  в  данном случае,  а именно тогда,
когда Я отвергаю  или  одобрЯю мнение императора, не обЯзан ему подчинЯтьсЯ,
необходимо вспомнить  то, что говорилось выше  в  четвертой главе настоЯщего
трактата об обЯзанностЯх  императора,  а именно что  императорский авторитет
был  создан  длЯ  совершенствованиЯ  человеческого  общежитиЯ,  и  что  этот
авторитет  по  праву  упорЯдочивает и  направлЯет  все наши действиЯ, и что,
следовательно,  императорскаЯ  власть  правомочна в  тех  границах, в  каких
простираютсЯ  наши  действиЯ,  и за эти  пределы не выходит.  Ћднако подобно
тому,  как каждое  человеческое  действие  в  известных  пределах ограничено
императорской властью, так и эта власть заключена Ѓогом в известные пределы;
и не удивительно, если мы видим, что деЯниЯ природы также ограничены во всех
ее проЯвлениЯх.  ‚ самом деле, если  мы пожелаем  обратитьсЯ к  природе всей
‚селенной,  то увидим,  что законы этой природы распространЯютсЯ на весь мир
(Я говорю о небе и о земле); но и этот мир  имеет  определенные границы, как
это  доказываетсЯ в третьей книге  "”изики" и в первой "Ћ небе и ‚селенной".
’аким образом, действие законов природы вселенской ограничено  определенными
границами, а  следовательно,  и  действие  законов природы  в  отдельных  ее
областЯх; но и в таком случае ограничивает их то, что ничем не ограничено, а
именно изначальное благо, то есть Ѓог, который Ћдин только и  вмещает в ‘ебе
бесконечность.
     „лЯ рассмотрениЯ  же границ наших действий  надо  помнить, что  истинно
нашими ЯвлЯютсЯ лишь те действиЯ,  которые подчинены разуму и воле; такое же
действие, как пищеварение, зависит не от самого человека, а от природы. Ќадо
также  помнить, что  разуму нашему  подчинены четыре вида  действий, которые
должны  рассматриватьсЯ  по-разному:  так,  бывают  действиЯ, которые  разум
только учитывает, но  ни  одного  из них он  не производит и  производить не
может, каковы  природные ЯвлениЯ  естественные и сверхъестественные, а также
математические;  но  бывают  также  действиЯ,  которые  он  и  учитывает,  и
производит  по собственному  своему почину и  которые называютсЯ  разумными,
каковы искусства речи; бывают и такие, которые он и учитывает, и производит,
но лишь в материи, находЯщейсЯ вне его, каковы искусства механические. € все
эти действиЯ, хотЯ с ними  и считаетсЯ наша волЯ, сами по себе нашей воле не
подчинены;  в самом  деле,  если  бы  мы  захотели,  чтобы  тЯжелые предметы
поднимались  вверх,  а  силлогизм  с  ложными  предпосылками  имел  истинное
заключение, а  покосившийсЯ дом был столь же  устойчив, как и прЯмой, это не
могло  бы случитьсЯ, поскольку  сие не зависит от нас, всего лишь свидетелей
создавшегосЯ положениЯ, бессильных  его  изменить. „ругой, высший  ‘оздатель
создал  это  положение.   …сть  и   другие  действиЯ,   которые  наш   разум
рассматривает  как  проЯвление  воли,  как-то:  нанесение  обиды  и оказание
помощи,  или  стойкость и  бегство  во  времЯ  сражениЯ,  или  целомудрие  и
сладострастие -- они всецело подчинЯютсЯ нашей воле, а  потому, судЯ по этим
действиЯм, нас называют праведными или грешными,  ибо они -- в нашей власти,
а  ведь действиЯ наши  простираютсЯ настолько, насколько это доступно  нашей
воле.  Ђ так  как во  всех этих  действиЯх  существует некаЯ справедливость,
которую   следует  соблюдать,  и  некаЯ  несправедливость,  которой  следует
избегать (справедливость эта может быть утрачена по двум причинам:  либо  от
незнаниЯ ее существа, либо от  нежеланиЯ ей  следовать), то и был  изобретен
писаный  ‡акон, который  ее  определЯл  и  предписывал. Џоэтому  Ђвгустин  и
говорит:  "…сли  бы ее --  то есть  справедливость  --  люди знали  и, знаЯ,
соблюдали, писаный ‡акон  был  бы не нужен",  недаром  в  "‘тарых „игестах"1
значитсЯ:  "Џисаный  ‡акон  есть  искусство  добра  и  справедливости".  „лЯ
составлениЯ,  обнародованиЯ  и  исполнениЯ  этого  закона  и  существует  то
должностное лицо,  о  котором идет речь, а  именно  император,  которому  мы
подчинены   ровно   настолько,   насколько   простираютсЯ  упомЯнутые   выше
собственные наши  действиЯ.  Ќа этом основании в каждом искусстве и в каждом
ремесле  художники  и  ученики  подчинЯютсЯ  и  должны  подчинЯтьсЯ наиболее
искушенному  в  этих  ремеслах и  в этом искусстве;  но  за пределами  этого
подчинение прекращаетсЯ, так же как прекращаетсЯ и главенство. ’ак что можно
было  бы  сказать  об  императоре,   если  угодно  образно  представить  его
обЯзанности,  что он как бы  всадник,  объезжающий человеческую волю2. Ђ как
этот конь носитсЯ  по полю без всадника, видно и так, в частности на примере
несчастной  €талии,  предоставленной   собственному  управлению  без  всЯкой
помощи!
     ‘ледует  иметь в виду, что  чем  более непосредственное отношение имеет
предмет к самому  искусству или мастеру,  тем больше он требует  подчинениЯ;
ведь  если умножить причину, то  умножаетсЯ и действие. Џосему надо помнить,
что существуют виды деЯтельности, которые те же искусства, поскольку орудием
искусства служит  природа, как-то: плавание на  веслах, где искусство делает
своим  орудием толчок, который  есть движение  природное;  или  сушка зерна,
когда искусство делает своим орудием тепло, которое есть свойство природное;
и в этих случаЯх следует  особливо подчинЯтьсЯ наиболее искушенному в данном
искусстве. Ќо есть области, где  искусство целиком орудие  природы,  и в них
меньше  искусства;  и  в  них  мастера в  меньшей  степени  подчинены  своим
начальникам,  как,  например,  в  севе  (где  приходитсЯ  считатьсЯ  с волей
природы)  или  при  выходе  кораблЯ из  гавани  (где приходитсЯ считатьсЯ  с
природными условиЯми, то  есть с погодой). € потому мы в этих областЯх часто
наблюдаем споры между мастерами и  обращениЯ старшего за советом к младшему.
…сть и другие области, к искусству не относЯщиесЯ, хотЯ и кажетсЯ, что они в
некотором  отношении  ему родственны, что  часто обманывает людей;  и в  них
ученики не подчинены мастеру или учителю и не обЯзаны ему верить,  поскольку
дело  касаетсЯ этого искусства: такова рыбнаЯ ловлЯ, имеющаЯ лишь  кажущеесЯ
родство  с художеством, и таково знание свойств трав, имеющее лишь кажущеесЯ
родство  с  земледелием;  в  самом  деле, и  то и  другое не  имеет  никаких
собственных правил, так как рыбнаЯ  ловлЯ относитсЯ к искусству охоты и  ему
подчинЯетсЯ, а знание трав относитсЯ  к  врачеванию,  иными словами, к более
благородной науке.
     ‚се, что говорилось  о  прочих искусствах, можно  подобным  же  образом
наблюдать  и  в искусстве императорском;  оно включает правила, свойственные
чистым искусствам, как-то законы о браке, о рабах, о военной службе, а также
о наследовании должностей, и во всем этом мы подчинЯемсЯ императору целиком,
без всЯкого  сомнениЯ или колебаниЯ. …сть  и  другие законы, которые  как бы
следуют  природе,  как-то установление  предельного возраста  длЯ выполнениЯ
обЯзанностей, и им мы подчинены не всецело. …сть еще  много  других, которые
имеют лишь некоторое кажущеесЯ  родство с императорским искусством, и в этом
многие  обманывались,  и  есть люди,  которые  полагают,  что  императорское
решение  имеет   в  этой  области  силу,  как-то  определение  молодости   и
благородства,    в    чем    ни   одним   императорским    решением   нельзЯ
руководствоватьсЯ:  ведь написано  -- "отдавайте кесарево кесарю, а Ѓожье --
Ѓогу"3.  Џоэтому  нельзЯ  ни  верить,  ни   следовать   императору   Ќерону,
говорившему, что зрелость -- это телеснаЯ красота и сила, но верить надлежит
лишь  тому, кто сказал бы, что зрелость  -- это вершина природной жизни, ибо
этот человек -- философ. € потому  очевидно, что определение благородства не
дело императорского искусства; а если это  не дело искусства,  то, рассуждаЯ
об искусстве,  мы  императору  не  подчинены4;  а  если  не подчинены,  то и
почитать его  в  этом отношении мы  не  обЯзаны; а  это и  есть то, чего  мы
добивались.  Џоэтому мы  отныне должны,  имеЯ на  то  полное право, со  всей
откровенностью поразить  общепринЯтое мнение  в самое  сердце, повергаЯ  его
ниц, с тем чтобы благодарЯ одержанной мною победе истинное мнение воцарилось
в умах тех, кому важно, чтобы этот свет восторжествовал.

     X.  Џосле  того как были приведены  чужие мнениЯ о благородстве  и было
показано,  что  мне  дозволено  их  опровергать,   Я  перейду  к  той  части
рассуждениЯ,  котораЯ  их  опровергает  и   котораЯ,  как  говорилось  выше,
начинаетсЯ со  слов:  "€ тот, кто молвил, что людей природа /  ‹ишь дерево с
душою..."  Ћднако  надо  помнить,  что  мнение  императора  --  хотЯ  оно  и
определЯет благородство  неверно -- в одной своей части, а именно в той, где
поминаетсЯ  "€зЯщных нравов  цвет",-- касалось  нравов благородных, а потому
оно в этой части опровержению  не  подлежит. „ругаЯ часть,  котораЯ не имеет
ничего общего  с  природой  благородства, как раз и  подлежит  опровержению;
часть эта,  повествуЯ  о  древнем богатстве,  говорит,  по-видимому, о  двух
разных  вещах, а именно о  времени и  о богатстве, которые ничего  общего не
имеют  с  благородством, как уже отмечалось и как  будет  показано  ниже.  Ђ
потому  и  опровержение  распадаетсЯ  на   две  части:  сначала   осуждаетсЯ
богатство, а затем осуждаетсЯ мнение, будто времЯ есть причина благородства.
‚тораЯ часть  начинаетсЯ  словами:  "Ќе стать мужлану  мужем благородным..."
‘ледует иметь в  виду, что осуждением богатства осуждаетсЯ не только  мнение
императора в той  его части,  котораЯ  касаетсЯ богатств, но также целиком и
мнение  толпы, которое  и основано только  на  богатстве.  ЏерваЯ  же  часть
делитсЯ  на две:  в первой  говоритсЯ, что  император вообще  заблуждалсЯ  в
определении благородства, во второй показываетсЯ, почему это так. ЌачинаетсЯ
же эта втораЯ часть со слов: "Ѓогатство -- благородства не предел..."
     €так, Я говорю, что "тот, кто молвил, что людей природа / ‹ишь дерево с
душою", лжет, называЯ человека деревом; а кроме того, что он  "всю ложь, идЯ
дорогою  кривою, /„омыслить не  сумел", то есть в этом суждении  есть изъЯн,
поскольку он называет дерево одушевленным, не  добавлЯЯ, что оно разумное, а
в  этом  и заключаетсЯ разница между человеком и  зверем. „алее Я  пишу, что
таким образом в определении своем  ошибалсЯ тот, кто "правил царством": Я не
говорю "император", но "тот, кто  правил царством", чтобы  показать (как уже
отмечалось выше),  что определЯть  подобное понЯтие не  входит в обЯзанность
императора. „алее  Я  говорю, что равным образом ошибалсЯ тот, кто вложил  в
понЯтие  благородства   неверное  содержание,   разумеЯ  под   ним  "древнее
богатство", а  затем перешел к  "ущербной форме"  или частному  признаку, то
есть  к "изЯщным нравам", которые не  исчерпывают  всех формальных признаков
благородства, но  лишь весьма  ничтожную их  часть, как это  будет  показано
ниже. €  хотЯ текст об этом и умалчивает,  не следует упускать из  вида, что
мессер император в этом отношении  ошибалсЯ  не  только  в  отдельных частЯх
своего  определениЯ, но также и  в  самом  методе определениЯ,  хотЯ он, как
гласит молва,  и был великим  логиком и ученым;  действительно,  определение
благородства было бы достойнее выводить из поступков, а не из  начал, хотЯ и
кажетсЯ, что  оно  само по  смыслу есть  начало, поддающеесЯ определению  не
через первичные признаки,  а только через вторичные. „алее, когда  Я говорю:
"Ѓогатство -- благородства не предел, / Ќе уменьшает и не умножает / …го..."
-- Я показываю,  что оно не может быть причиной благородства потому, что оно
низменно; и показываю, что оно не может лишить благородства  потому, что оно
весьма  от него далеко. € Я доказываю, что оно низменно на основании  одного
величайшего  и  очевиднейшего недостатка;  и  Я  это  делаю,  когда  говорю:
"Ѓогатства подлы низкие  желаньЯ..." Ќаконец, Я на основании сказанного выше
делаю вывод, что праведнаЯ душа  не  менЯетсЯ в  зависимости от большего или
меньшего  богатства;  а  это  и  служит  доказательством  того,  что  оно  с
благородством  не свЯзано, поскольку результатов такой свЯзи не наблюдаетсЯ.
Џри этом надо помнить, что, согласно мнению ”илософа, любаЯ вещь, ЯвлЯющаЯсЯ
причиной  возникновениЯ  другой  вещи,  должна непременно нести  ее  в себе;
почему  он и говорит в седьмой  книге  "Њетафизики": "Џрежде чем  одна  вещь
порождаетсЯ другой, она существует в ней". Љроме того, следует помнить,  что
каждаЯ вещь, котораЯ изменЯетсЯ к худшему, претерпевает это  изменение в том
случае, если ему предшествует какое-нибудь изменение,  и каждаЯ изменившаЯсЯ
вещь должна быть свЯзана с причиной изменениЯ, как говорит ”илософ в седьмой
книге  "”изики"  и  в  первой  книге  "Ћ  возникновении".  ‘ледуЯ  далее,  Я
утверждаю, что богатство не может, как это думали иные, дать благородство; а
дабы  показать,  что богатство сильно  от  него отличаетсЯ, Я утверждаю, что
богатство не может отнЯть благородство у того, кто им обладает. „ать его оно
не  может  потому,  что  богатство низменно  и своей  низостью  противоречит
благородству.   €   здесь  под  низостью  разумеетсЯ   вырождение,   которое
противополагаетсЯ благородству;  так как  одна противоположность никогда  не
производит и не может произвести другой по вышеназванной  причине, котораЯ в
качестве  краткого добавлениЯ  в тексте гласит: "’о примет полотно, / ‚о что
себЯ художник  превращает"1. „ействительно,  ни  один  живописец не  мог  бы
создать ни одной фигуры,  если бы  он в своем воображении  предварительно не
сделалсЯ таким, какой она должна быть. Љ тому же богатства не могут и отнЯть
благородство  потому,  что  они  от  него  далеки,  тогда как  на  основании
сказанного  выше все, что  изменЯет или  искажает  какую-нибудь вещь, должно
быть с ней свЯзано. € потому канцона добавлЯет:  "€ башню не сгибает / ђека,
что  издалека протекает", а это не что иное,  как новое  подтверждение того,
что богатства,  которые можно  сравнить с рекой, текущей издалека, не  могут
поколебать благородство, уподобленное здесь устойчивой башне.

     XI. ’еперь остаетсЯ только доказать, что богатства низменны  и  что они
не свЯзаны  с благородством  и  далеки  от  него; а  доказываетсЯ это в двух
небольших  разделах  текста,  к  которым  в  настоЯщее времЯ нам и  надлежит
обратитьсЯ. Ђ затем,  после того как они будут истолкованы, станет очевидным
то,  о  чем  Я  говорил,  а  именно  что  богатства  низменны  и  далеки  от
благородства1.  €, таким образом,  будут полностью  доказаны вышеприведенные
доводы против богатства. €так, Я говорю: "Ѓогатства подлы низкие желаньЯ..."
Ђ  длЯ Ясности необходимо  помнить, что низость  любой  вещи выводитсЯ из ее
несовершенства  и  точно так  же  ее  благородство  --  из  ее совершенства:
следовательно,  насколько  вещь  совершенна,  настолько  она  и  благородна;
насколько же  она  несовершенна, настолько  она и  низменна.  Ђ  потому если
богатства  несовершенны,  то они,  очевидно,  и  низменны.  Ђ  то,  что  они
несовершенны, вкратце доказываетсЯ в  тексте, когда в  нем говоритсЯ: "...но
где предел стЯжаньЯ?" -- из чего Явствует не только их несовершенство, но  и
то, что свойства их особенно несовершенны и что сами  они поэтому и особенно
низменны.  Ћ  чем  свидетельствует ‹укан, когда он, обращаЯсь  к богатствам,
говорит:  "‡аконы  погибли  без  сопротивлениЯ;  сражение  же  затеЯли   вы,
богатства, самое низменное, что есть в природе"2.
     Ќесовершенство  их  может,  коротко  говорЯ,  быть  обнаружено  в  трех
обстоЯтельствах: прежде всего -- в их непредвиденном поЯвлении; во-вторых, в
их  опасном умножении; в-третьих, в том, что обладание ими вредно. Ќо прежде
чем  Я это  докажу, надлежит  рассеЯть одно  сомнение,  которое при этом как
будто возникает: а  именно, поскольку  золото, жемчуга и  угодьЯ по существу
своему  совершенны  по форме и по содержанию, постольку, видимо, неправильно
утверждать, что они несовершенны.  € все же  не  надо забывать,  что, будучи
рассматриваемы  сами  по  себе,  они  совершенны -- не богатства, но  просто
золото  и  жемчуга, однако,  как  только  они  превращаютсЯ  в собственность
человека,  они становЯтсЯ богатством и тем самым исполнЯютсЯ несовершенства.
‚ том, что  одна и та же вещь, рассматриваемаЯ с разных точек зрениЯ, бывает
одновременно и совершенной и несовершенной, нет ничего удивительного.
     џ утверждаю, что их  несовершенство прежде всего может  быть замечено в
неожиданности  их поЯвлениЯ,  в  котором  не  видно  никакой  справедливости
распределениЯ,  но  почти  всегда полнаЯ несправедливость,  каковаЯ  и  есть
главное проЯвление несовершенства. ‚  самом деле, если рассматривать способы
их поЯвлениЯ, то все они  могут быть подразделены на три разновидности: либо
они поЯвлЯютсЯ по  чистой случайности благодарЯ какой-нибудь  непредвиденной
находке; либо они приходЯт случайно, но с помощью закона, как,  например, по
завещанию или в  силу взаимно согласованного наследованиЯ; либо когда случай
помогает закону,  как, например, благодарЯ  дозволенному или  недозволенному
приобретению: дозволенному, говорю Я, в тех случаЯх, когда это  приобретение
есть вознаграждение за искусство, за  товар  или за  услугу; недозволенному,
говорю Я,  когда оно совершаетсЯ путем воровства или грабежа. Ќо в каждой из
этих трех разновидностей видна та несправедливость,  о которой Я говорю, ибо
скрытые  богатства,  обнаруженные или вновь найденные, достаютсЯ чаще  всего
злым,  а  не  добрым  людЯм;  и  это  настолько  очевидно,  что  не  требует
доказательства. € действительно, Я сам  видел в ’оскане, на  склоне горы  по
имени ”альтероне, то место, где самый грубый мужлан  во всей  округе,  копаЯ
землю,  нашел кучу сантелен3  из  тончайшего  серебра, которые,  быть может,
больше  тысЯчи лет  его  дожидались. Ћ  подобного  рода  случаЯх  Ђристотель
сказал,  что  "чем больше человек подчинЯетсЯ разуму, тем меньше подчинЯетсЯ
он судьбе". € Я  говорю, что наследства, завещанные и прЯмые, чаще достаютсЯ
злым, чем добрым; и в подтверждение сего Я  никакого свидетельства выдвигать
не собираюсь, но пусть каждый окинет взором своих  ближайших соседей,  и  он
увидит то, о чем Я умалчиваю, дабы никого не очернить. ’ак, да  соблаговолил
бы ѓосподь, чтобы  исполнилось то, о чем просил Џровансалец4: чтобы тот, кто
не унаследовал добродетели,  потерЯл право наследованиЯ и на  имущество!  €,
повторЯю,  случайные  богатства  чаще  достаютсЯ  злым,   чем  добрым;  ведь
недозволенные приобретениЯ никогда не становЯтсЯ достоЯнием  добрых, так как
добрые от них отказываютсЯ. € какой  добрый  человек будет приобретать силой
или обманом? ќто было бы невозможно, ибо он не был бы добрым уже потому, что
выбрал недозволенное. „а и дозволенные богатства редко достаютсЯ добрым, так
как  богатство требует больших  забот, а  заботы добрых  людей направлены на
более важные вещи. Ћтсюда Явствует,  что богатства добываютсЯ несправедливо;
ѓосподь  наш назвал их несправедливыми, когда  говорил:  "Џриобретайте  себе
друзей  богатством  неправедным"5,  побуждаЯ и поощрЯЯ людей  к  щедрости  в
благодеЯниЯх, которые порождают  друзей. € сколь  выгодную  сделку заключает
тот,  кто  отдаст  толику  этих  несовершеннейших  благ,  чтобы  получить  и
приобрести  блага  совершенные,  как-то сердца  добродетельных людей!  ’акаЯ
сделка может заключатьсЯ ежедневно. Љонечно, это новый вид торговли,  когда,
предполагаЯ  купить  человека  ценой  одного  оказанного   ему  благодеЯниЯ,
покупаешь сразу тысЯчи и тысЯчи людей. € в чьем сердце до сих пор еще не жив
Ђлександр за его царственные благодеЯниЯ?6 ‚ чьем еще не живет добрый король
Љастилии,  или  ‘аладин,  или  добрый маркиз  Њонферрато,  или  добрый  граф
’улузский, или Ѓертран де Ѓорн, или  ѓалассо Њонтефельтро? Љогда упоминаютсЯ
их подвиги, то о них с любовью вспоминают не только те, кто охотно поступали
бы так же, как они, но и те, кто предпочли  бы скорее умереть, чем поступить
так же.

     XII. Љак уже говорилось, несовершенство богатств  сказываетсЯ не только
в их поЯвлении, но также и в опасном их накоплении, но,  коль скоро именно в
последнем  обнаруживаетсЯ их  порочность,  текст канцоны упоминает только об
этом, говорЯ: "Ќо где предел стЯжаньЯ?" Ѓогатства не только  не успокаивают,
но  вызывают  еще  большую  жажду,  делаЯ  человека  еще  более  порочным  и
несостоЯтельным.  Џри  этом надо помнить, что  вещи  порочные могут обладать
скрытыми на первый взглЯд пороками и что несовершенство скрываетсЯ часто под
видом  совершенства; но  пороки могут быть и полностью  очевидными, так  что
несовершенство познаетсЯ с первого же взглЯда. € те вещи, в которых не сразу
удаетсЯ обнаружить их пороки, наиболее опасны потому,  что от них невозможно
себЯ уберечь; таков  предатель, который с виду кажетсЯ  другом и  заставлЯет
себе доверЯть, скрываЯ под личиной дружбы свой порок -- недружелюбие.  ’очно
так  же несовершенны  богатства, поскольку накопление  их  опасно,  ибо  они
приносЯт  обратное тому, что  сулЯт. ќти  лживые  предатели,  накопленные  в
известном количестве,  всегда сулЯт  всЯческое  удовлетворение тому, кто  их
накопил, и этими  посулами завлекают человеческую волю и ввергают ее в порок
алчности.  Џоэтому Ѓоэций  в упоминавшейсЯ  книге "Ћб  утешении" называет их
опасными,  говорЯ:  "“вы!  кто  был  первым,  выкопавшим  из  земли  грозные
драгоценности  --  засыпанные  слитки  золота   и  каменьЯ,  которые  хотели
оставатьсЯ скрытыми?"  ќти  лживые  предатели обещают  утолить  любую жажду,
восполнить любую нехватку и принести насыщение  и довольство;  и  они  это и
делают  с  каждым человеком и поначалу  подкреплЯют свои обещаниЯ,  исполнЯЯ
известное их  количество; а потом, после того как они накопились, они вместо
утолениЯ  и охлаждениЯ причинЯют  лихорадочную, невыносимую жажду в груди; и
вместо довольства ставЯт перед желанием  новый, еще больший предел, и вместе
с   тем  дрожат  над  уже  приобретенным.  ’ак  что  поистине  богатства  не
успокаивают, но приносЯт еще больше тревог, которых без них не было. Ќедаром
’уллий, выражаЯ свою ненависть к  богатствам, говорит в книге "Ћ Џарадок