 оно  темное.  Џри  этом  надо  помнить,  что  видимы  в
собственном смысле  только цвет и свет, как утверждает Ђристотель во  второй
книге "Ћ душе" и в книге "Ћб ощущении и ощущаемом". Љонечно, видимы и другие
определители  предметов, но не в собственном смысле, так как их воспринимает
не  только  зрение,  но  и  другое чувство, так что нельзЯ сказать, что  они
видимы  или  осЯзаемы  в собственном  смысле; таковы  --  фигура,  величина,
количество,  движение  и  неподвижность,  которые  мы  воспринимаем  многими
чувствами. Ќо цвет и  свет видимы в собственном смысле, ибо  мы воспринимаем
их только  зрением и никаким другим  чувством. ќти  свойства, видимые как  в
собственном смысле, так и  в общем,-- Я имею в виду  не  сами свойства, а их
образы  -- проникают, поскольку  они  видимы, внутрь  глаза через прозрачную
среду, словно через стекло, но проникают не в своем подлинном виде, а в том,
в каком  их  задумал ’ворец. ќто прохождение  зрительной формы завершаетсЯ в
воде,  находЯщейсЯ в зрачке, поскольку вода эта  имеет определенную глубину,
подобно зеркалу,  которое  есть стекло, ограниченное  свинцом, и  зрительный
образ  дальше  проникнуть  не   может  и  останавливаетсЯ  здесь,  как  мЯч,
ударившийсЯ  в  стену; таким  образом,  форма, котораЯ  в  прозрачной  среде
неразличима, кажетсЯ в воде отчетливой и завершенной. ‚от почему изображение
поЯвлЯетсЯ не в любом стекле, а лишь в том,  что покрыто свинцом. ‡рительное
ощущение,  поступаЯ  из  зрачка  в  переднюю  часть  мозга,  где  помещаетсЯ
ощущающаЯ  способность  --  источник  внешнего  проЯвлениЯ чувств, мгновенно
воспроизводит полученное изображение,  и таким образом мы видим.  ‚от почему
длЯ того,  чтобы  зрительный образ  предмета соответствовал самому предмету,
необходимо, чтобы  среда, через которую зрительный  образ проникает в  глаз,
была совершенно  бесцветна, так же  как  и вода  в зрачке: иначе этот  образ
принимал бы окраску среды и  цвет зрачка. Ђ потому те, кто хотЯт, чтобы вещи
казались в зеркале  окрашенными в определенный  цвет, вводЯт этот цвет между
стеклом и свинцом так, чтобы стекло его воспринЯло.  Џравда, Џлатон и другие
философы говорили, что  видим мы не потому,  что зримое проникает в глаз, но
потому,  что зрительнаЯ способность, выйдЯ наружу, достигает видимого извне;
мнение это опровергаетсЯ как ложное в книге "Ћб ощущении и ощущаемом".
     ЏонЯв,  как  устроено зрение,  легко увидеть,  что, хотЯ  звезда всегда
одинаково  Ясна  и  лучезарна  и  не  подвержена  никаким  изменениЯм, кроме
локальных перемещений, как это доказываетсЯ  в книге  "Ћ небе и  ‚селенной",
все же она  по многим причинам может казатьсЯ не Ясной и не лучезарной3. Ћна
может выглЯдеть так  из-за постоЯнно  изменЯющейсЯ  среды. €зменЯетсЯ же эта
среда  от   большего  или  меньшего  количества  света,  в   зависимости  от
присутствиЯ солнца или от его отсутствиЯ; и в  его присутствии среда, будучи
прозрачной, настолько полна света, что она побеждает звезду, котораЯ поэтому
больше  не кажетсЯ лучезарной.  €зменЯетсЯ также эта  среда,  превращаЯсь из
тонкой в плотную, из сухой во влажную благодарЯ постоЯнно  поднимающимсЯ  от
земли  испарениЯм:  среда же  эта,  изменившаЯсЯ таким  образом, изменЯет  и
зрительный  образ  звезды,  который,  проходЯ  через нее,  от  ее  плотности
темнеет,  а  от  ее  сухости  или  влажности менЯет  свой  цвет.  ќто  может
происходить и по вине органа зрениЯ, то есть  глаза, который  от болезни или
усталости изменЯетсЯ, терЯЯ прозрачность и слабеЯ; так, нередко в результате
болезненных нарушений оболочка зрачка наливаетсЯ кровью и все предметы тогда
кажутсЯ алыми,  в  том числе и  звезда.  Ћслабление  зрениЯ  в  свою очередь
ослаблЯет  зрительную способность,  отчего  предметы  кажутсЯ не  четкими, а
расплывчатыми,  как  буквы  на  мокрой  бумаге;  вот  почему  многие,  желаЯ
что-нибудь прочесть, отдалЯют написанное от себЯ, дабы изображение проникало
в глаза легче и с  бульшими подробностЯми; благодарЯ этому письменный  текст
предстает  взору  более  отчетливым.  Џотому-то   и  звезда  может  казатьсЯ
искаженной: Я и сам это испытал в том же году, когда родилась эта канцона4 и
когда, сильно  утомив зрение  упорным  чтением,  Я  настолько  ослабил  свои
зрительные способности,  что все светила казались мне  окруженными  какой-то
дымкой. „олгим  же  отдыхом  в темных и прохладных помещениЯх и  охлаждением
глазного Яблока чистой водой Я воссоединил рассеЯнные способности настолько,
что зрение мое снова  стало хорошим. €так, на  основании приведенных доводов
обнаруживаютсЯ многие  причины, по  которым звезда может казатьсЯ не  такой,
какаЯ она есть на самом деле.

     X. Џокончив с этим отступлением, которое было необходимо, чтобы увидеть
истину,  Я возвращаюсь к  предмету нашего разговора.  Џодобно тому как глаза
наши  иногда  "называют"  светило и  судЯт  о нем неверно,  точно так  же  и
упоминавшаЯсЯ  баллата  передавала  мое представление  о  благородной  даме,
противоречившее истине вследствие болезни души, котораЯ была пристрастна  от
чрезмерного  желаниЯ. ќто Я  и имею в виду,  когда  говорю: "’репещет  вновь
душа..." --  признаваЯсь, что  она трепетала  и  раньше, когда мне  казалось
жестоким то, что Я усматривал в облике дамы.  Џри этом надо помнить, что чем
больше действенное начало соединЯетсЯ с объектом, на который оно направлено,
тем сильнее и страсть, как это можно уЯснить из суждениЯ философа в книге "Ћ
возникновении". Џоэтому чем ближе желанный предмет к  желающему, тем сильнее
желание, тем более страстной становитсЯ  душа, тем полнее объединЯетсЯ она с
вожделеющим  началом и тем больше удалЯетсЯ от разума1. €  тогда она судит о
другом не как человек, но почти так  же, как другое животное, основываЯсь на
своем представлении и не различаЯ истины. ‚от почему существо  на самом деле
скромное  нам кажетсЯ надменным и жестоким; из такого  чувственного суждениЯ
как раз и исходила названнаЯ баллата2. € если иметь в виду ее расхождение  с
настоЯщей  канцоной, то вполне очевидно, что последнЯЯ, описываЯ благородную
даму,  основываетсЯ  на  истине.  ѓоворЯ о  "лучах  грЯдущих дней",  Я  хочу
показать  великую  власть,  которую  глаза  ее  имели  надо  мной:  их  лучи
пронизывали менЯ со всех сторон, как будто Я был прозрачным. € можно было бы
привести как  естественные, так  и сверхъестественные причины этого;  однако
здесь достаточно того, что было сказано: мне будет удобнее вернутьсЯ к этому
вопросу в другом месте.
     „алее,  когда  Я  говорю:   "’ы  оправдаешьсЯ,  не  виновата..."  --  Я
приказываю канцоне, исходЯ из вышесказанного,  оправдатьсЯ,  если она сочтет
нужным, то  есть  сделать это  в  том случае, когда противоречие между ней и
баллатой кого-нибудь  удивит;  иными  словами,  если кого-либо заинтересует,
почему даннаЯ канцона противоречит упомЯнутой баллате,  пусть он обратитсЯ к
приведенному выше объЯснению причины этого расхождениЯ.  ’акого рода фигура,
когда слова исходЯт от  одного  лица,  а  намерение  -- от  другого,  весьма
похвальна  и  необходима в риторике3;  ибо  увещевание  всегда  похвально  и
необходимо, но не всем устам приличествует. ’ак,  когда  сыну известен порок
отца, а подданному --  порок господина; когда человек знает, что другу стало
бы более стыдно  и  достоинство друга  пострадало бы, начни он его  поучать;
когда  человеку  Ясно,  что  друг его не терпит увещевателей  и гневаетсЯ на
них,-- тогда эта фигура  очень  хороша и  очень полезна и  может именоватьсЯ
"маскировкой"4.   ќтот  прием  напоминает  действиЯ  мудрого  военачальника,
который нападает  на  крепость с  одной стороны, чтобы заставить  противника
ослабить оборону другой, ибо в таком случае вспомогательное намерение и само
сражение имеют разные направлениЯ.
     ’ак  и Я приказываю  канцоне,  чтобы она испросила  у  благородной дамы
разрешение говорить о ней. €з чего можно заключить, что человеку не пристало
быть самонадеЯнным,  восхвалЯЯ другого и предварительно должным  образом  не
обдумав, понравЯтсЯ ли похвалы  лицу, которому они предназначены; ведь очень
часто,  думаЯ  кого-нибудь  похвалить,  на самом деле  его  порочишь,--  это
зависит не  только  от тебЯ самого, но и от человека, которого  хвалишь. ‚от
почему следует в этом деле быть весьма осмотрительным, а быть осмотрительным
значит как  бы испросить  разрешение, чего  Я и требую от канцоны. € на этом
заканчиваетсЯ  все  буквальное толкование в настоЯщем  трактате, ибо порЯдок
изложениЯ  требует  от нас,  чтобы мы  в  поисках истины  перешли  теперь  к
толкованию аллегорическому.

     XI. Љак того  требует порЯдок, Я,  снова возвращаЯсь к началу  канцоны,
объЯснЯю, что  дама, о которой  Я  говорю, есть владычица разума,  именуемаЯ
”илософией.   Ћднако   похвалы,   естественно,   вызывают   желание   узнать
восхвалЯемое лицо;  узнать  же  какое-либо  Явление -- значит,  как  говорит
философ в начале  "”изики",  установить, что оно  собой представлЯет, взЯтое
само  по себе  и с учетом  всех его  причин; и, коль скоро название  не дает
этого  представлениЯ,  хотЯ и  обозначает  данное  Явление  (как  сказано  в
четвертой книге  "Њетафизики",  определение  есть суть,  выраженнаЯ именем),
прежде  чем продолжать дальнейшее  восхваление ”илософии,  надлежит здесь же
сказать,  чту  именуетсЯ ”илософией, то есть  установить, чту  это  название
обозначает.  Џосле того  как мы это сделаем, толкование настоЯщей  аллегории
будет более убедительным. ‘кажу  сначала, от кого  пошло это название; после
чего Я перейду к его значению.
     ‚скоре  после  основаниЯ ђима -- по  словам Џавла  ЋрозиЯ1, примерно за
семьсот пЯтьдесЯт лет до пришествиЯ ‘пасителЯ -- приблизительно в одно времЯ
с  Ќумой Џомпилием,  вторым  царем римлЯн,  жил в €талии  некий  именитейший
философ, по имени Џифагор, о котором как бы вскользь упоминает и ’ит ‹ивий в
первой части  своего  труда. „о  него  занимающихсЯ  философией  называли не
философами, а мудрецами; так, известны  семь  древнейших мудрецов2,  которых
людскаЯ  молва поминает и поныне: первого из них  звали ‘олоном,  второго --
•илоном, третьего -- Џериандром, четвертого -- Љлеобулом, пЯтого -- ‹индием,
шестого -- Ѓиантом  и седьмого --  Џриенеем. Џифагор же, когда его спросили,
считает ли  он себЯ мудрецом, отвечал, что он не  мудрец, а лишь любомудр. €
впоследствии повелось,  что  каждый посвЯтивший  себЯ изучению мудрости стал
именоватьсЯ  "любомудром", то  есть "философом"; ибо греческое "philos"  все
равно что латинское  "любовь", а потому мы и говорим:  "philos", как если бы
мы сказали "любовь", и  "sophos", как если бы  мы сказали "мудрый".  €з чего
Явствует, что оба эти слова и составлЯют название "философ", а это все равно
что сказать  "любомудр", почему нетрудно заметить, что это  имЯ говорит не о
высокомерии,   а   о  смирении.  €з   этого  названиЯ   рождаетсЯ   название
соответствующего действиЯ -- ”илософиЯ, подобно  тому как из названиЯ "друг"
рождаетсЯ название свойственного „ругу  действиЯ,  то  есть  дружба.  Ћтсюда
Явствует, если принЯть  во внимание значение  первого  и второго  слова, что
”илософиЯ не что  иное,  как  любовь  к мудрости, иначе говорЯ,  к познанию;
поэтому  можно  любого  человека  назвать  философом,  ибо природнаЯ  любовь
порождает стремление к познанию в каждом человеке.
     Ћднако   поскольку   основные   чувства   ЯвлЯютсЯ   общими   длЯ  всех
индивидуумов, составлЯющих  единый род,  их не называют словом, определЯющим
некоторых представителей данного  рода;  поэтому  мы  называем „жанни другом
Њартино3,  имеЯ  в  виду не  природную дружбу, благодарЯ которой все люди --
друзьЯ,  а  дружбу,  возникшую  сверх  дружбы природной,--  она  свойственна
отдельным  лицам,  которых она объединЯет. ’ак, никого не именуют  философом
из-за общей всем людЯм любви к познанию. Џо мысли ЂристотелЯ в восьмой книге
"ќтики", лишь тот зоветсЯ другом, чьЯ дружба не скрыта от любимой им особы и
кого  любимаЯ особа  тоже считает своим другом, так чтобы  благоволение было
взаимным;  а  оно рождаетсЯ либо  ради пользы, либо ради  удовольствиЯ, либо
ради чести. ’аким образом, длЯ того чтобы быть  философом, в человеке должна
жить  любовь  к познанию,  котораЯ  делает  одну из сторон благожелательной;
необходимы прилежание  и забота, делающие и другую сторону благожелательной;
так между сторонами рождаетсЯ общность и очевидное благоволение. Џоэтому без
любви  и  без  прилежаниЯ  именоватьсЯ  философом  невозможно, но необходимо
наличие  и  того  и  другого.  €  подобно тому,  как  дружба,  возникшаЯ  из
склонности или ради  пользы, не есть истиннаЯ дружба, а  лишь случайнаЯ, как
это  доказывает  "ќтика",  точно так же и  ”илософиЯ по склонности или  ради
пользы  не  есть  истиннаЯ  ”илософиЯ,  но   случайнаЯ.   Џосему  не  должен
именоватьсЯ истинным философом всЯкий, кто ради какой-либо склонности дружит
с  той  или  иной  областью премудрости;  а  ведь  немало  таких,  кто любит
разбиратьсЯ  в  канцонах и  их  изучать и  кто  с  удовольствием  занимаетсЯ
ђиторикой  или  Њузыкой, но  избегает других наук, которые  все члены единой
премудрости,  и ими  пренебрегает.  Ќе следует называть истинным философом и
того, кто дружит с мудростью ради выгоды, каковы  юристы, медики и почти все
церковники4, занимающиесЯ наукой не длЯ  познаниЯ, но длЯ приобретениЯ денег
или должностей;  если  бы кто-нибудь  дал им  то, чего они  добиваютсЯ,  они
перестали  бы ею  заниматьсЯ. € подобно тому, как среди разных  видов дружбы
та, что  основана  на выгоде, менее достойна этого названиЯ,  точно так же и
эти люди меньше всего достойны званиЯ философов; в самом деле, подобно  тому
как дружба, возникшаЯ  честным  путем,-- истинна,  совершенна и вечна, точно
так же та ”илософиЯ истинна и  совершенна, котораЯ  возникает только честным
путем,  без всЯких задних мыслей и из благорасположениЯ дружественной  души,
предполагающего правильную  устремленность и правильное рассуждение. ’ак что
отныне можно  утверждать,  что если истиннаЯ дружба  между людьми состоит  в
том, что  один  из них любит другого  всецело, то  и истинный философ  любит
премудрость  во всех  ее  областЯх,  а  она  в  свою  очередь  всецело любит
философа,  поскольку  она  захватывает  его  всего  и ни одной его  мысли не
позволЯет отвлечьсЯ чем-нибудь другим. Ќедаром Џремудрость говорит в Џритчах
‘оломона: "‹юбЯщих менЯ Я люблю"5. €стиннаЯ дружба,  рассматриваемаЯ сама по
себе,  в  отвлечении  от ее  духовного  обладателЯ,  имеет  своим  субъектом
познание  добрых  деЯний, а формой своей -- стремление к этому доброму делу;
так и  ”илософиЯ, рассматриваемаЯ в  себе, независимо от  души того,  кто ею
занимаетсЯ,  имеет своим предметом знание, а  формой своей  -- некую как  бы
Ѓожественную  любовь  к разуму.  € подобно  тому,  как  действенной причиной
истинной  любви  служит  добродетель,  точно  так  же  действенной  причиной
философии служит истина.  Љонечной  же  целью истинной дружбы  служит доброе
взаиморасположение,  происходЯщее  от  сосуществованиЯ   в   соответствии  с
человечностью в собственном  смысле этого  слова,  то есть  в соответствии с
разумом, как,  видимо, и полагает  Ђристотель в девЯтой книге "ќтики"; точно
так же конечной целью ”илософии  служит  то  отменнейшее взаиморасположение,
которое  не терпит  никакого  нарушениЯ  или  отклонениЯ, то  есть  истинное
блаженство,  приобретаемое  через созерцание  истины. ’аким образом, понЯтно
теперь, кто  моЯ  госпожа,  и что  она  представлЯет собой  среди  причинных
Явлений,  а  также  по своей объективной  сущности,  и  почему  она  зоветсЯ
”илософией, а также кто ЯвлЯетсЯ истинным философом и кто -- случайным.
     Ћднако  под влиЯнием некого душевного пыла и конечнаЯ  цель страстей, и
их проЯвление  именуютсЯ  одним  и  тем  же  словом,  обозначающим  как  сам
поступок, так и страсть (как это делает  ‚ергилий во второй песни "ќнеиды"6,
называЯ  ѓектора устами ќнеЯ  "Ћ светоч", что обозначает действие, и в то же
времЯ  величаЯ его "надеждой троЯнцев", что обозначает страсть, хотЯ  ѓектор
не был ни светочем, ни надеждой, но источником, откуда троЯнцы  черпали свет
его советов,  и конечной целью,  на  которую они возлагали  всю  надежду  на
спасение; или как  говорит  ‘таций  в  пЯтой  песне "фиваиды", когда €сифила
обращаетсЯ к Ђрхимору7: "Ћ ты, утешение за все  и за утраченную  отчизну,  о
ты, честь моего служениЯ"; или как  мы постоЯнно говорим, указываЯ на друга:
"‘мотри, вот моЯ симпатиЯ"; или как отец называет сына: "любовь моЯ"); точно
так же и те науки, на которые благодарЯ  долгой привычке ”илософиЯ  наиболее
ревностно устремлЯет свои взоры, называютсЯ  ее именем.  ’аковы естественные
науки,  Њораль  и  Њетафизика,  котораЯ,  поскольку  ”илософиЯ  уделЯет   ей
преимущественное  внимание,  и   называетсЯ   [Џервой]  философией.   Ћтсюда
Явствует, почему и другие науки именуютсЯ ”илософией.
     Џосле того как стало Ясным, что такое перваЯ и истиннаЯ философиЯ  -- а
это и  есть та дама, о которой Я говорю,-- и как по привычке сие благородное
имЯ сообщаетсЯ другим наукам, Я перехожу к ее восхвалению.

     XII. ‚ первой главе настоЯщего трактата обсуждение  причины, побудившей
менЯ к сочинению этой канцоны, было настолько исчерпывающим, что дальнейшего
ее обсуждениЯ больше не  требуетсЯ,  поскольку весьма нетрудно свести его  к
толкованию,   изложенному  в   предыдущих   главах.   Џотому,  придерживаЯсь
сделанного  мною  делениЯ  канцоны  на несколько частей  и  минуЯ  дословное
значение, Я буду при помощи этого толкованиЯ развивать буквальный смысл лишь
там, где это понадобитсЯ.
     џ  пишу:  "Ђмор  красноречиво  говорит..."  Џод  Ђмором  Я  разумею  то
старание,  которое Я прилагал, чтобы приобрести любовь благородной дамы: при
этом надо иметь  в  виду, что старание может в данном случае рассматриватьсЯ
двоЯко. Ћдно  старание приводит человека  к овладению навыком в искусстве  и
науке, другое проЯвлЯетсЯ  в использовании приобретенного им  навыка. Џервое
старание Я и называю здесь  Ђмором.  ќто он  вызывал в уме моем  постоЯнные,
необычные  и возвышеннейшие размышлениЯ о  даме,  нами  изображенной, как  и
подобает стремлению  к дружбе, которое начинаетсЯ с размышлений о ее великих
благах. €менно это стремление и это  расположение обычно предварЯют собою  в
людЯх  зарождение дружбы, когда с  одной стороны любовь уже родилась и когда
люди  желают  и  добиваютсЯ,  чтобы  она  была  и  с  другой;  ибо, как  уже
говорилось,  ”илософиЯ  начинаетсЯ там, где  душа  и премудрость  становЯтсЯ
друзьЯми и всецело  любЯт друг  друга, как о том  говорилось выше. Ќет нужды
вновь обсуждать здесь первую строфу, ибо буквальный смысл ее уже объЯснен во
вступлении и благодарЯ этому довольно легко постичь второй ее смысл.
     Џоэтому  надлежит   перейти  к  следующей  строфе,   котораЯ   и   есть
зачинательница всего  рассуждениЯ.  Љогда Я  говорю:  "‘ветило, обходЯ небес
простор..."  -- надо  помнить,  что,  подобно  тому  как при  рассуждении  о
предмете ощущаемом полезно  ссылатьсЯ  на предмет  неощущаемый,  так  и  при
рассуждении  о  предмете  недоступном разуму  нелишне  ссылатьсЯ на  предмет
постижимый разумом1. Ђ потому, если при буквальном толковании  речь велась о
телесном  и  чувственно  воспринимаемом  солнце, то  теперь  надлежит  вести
рассуждение,  имеЯ  в виду ‘олнце духовное и умопостигаемое, которое и  есть
Ѓог.  Ќет во всем  мире  ни одного  ощущаемого  предмета,  более  достойного
служить  символом Ѓога,  чем  ‘олнце. Ћно ощущаемым светом  озарЯет  сначала
себЯ, а затем все небесные тела и тела, состоЯщие из четырех  элементов; так
и Ѓог освещает  умственным светом сначала ‘ебЯ,  а затем  небесные и  другие
умопостигаемые  созданиЯ. ‘олнце своим теплом  оживлЯет все предметы, и если
некоторые из  них  оно  и  губит, это  не  входит в  его намерение, но  есть
действие случайное; так и Ѓог оживлЯет все предметы в ‘воей благости, и если
какой-нибудь из них зол, то это не входит в Ѓожественное намерение, но  есть
необходимаЯ случайность в ходе задуманного действиЯ. ‚ самом деле,  если Ѓог
создал и добрых и злых  ангелов, то в …го  намерение  не входило создавать и
тех и других,  но одних лишь добрых. ‡лые ангелы проЯвили себЯ позже, причем
это не входило  в …го намерение,  но сие не означает, будто Ѓог не предвидел
их падениЯ;  однако  …го  желание создать  духовные существа было  настолько
сильным, что Ѓога  не  должно  было  и  не  могло удержать от этого созданиЯ
предвидение того, что некоторые из них  плохо кончат2. ‚едь Џрирода  не была
бы  достойна похвалы, если бы,  знаЯ заранее, что цветы какого-нибудь дерева
частично обречены на гибель, она не  производила  бы на нем цветов  и  из-за
бесплодных отказалась бы от производства плодоносных. €так, Я утверждаю, что
Ѓог, Љоторый все понимает (…го "вращение" и есть …го "понимание"3), нигде не
видит  столь совершенного творениЯ,  как  то, которое  предстает перед  Ќим,
когда  Ћн смотрит  туда, где обретаетсЯ  названнаЯ ”илософиЯ. ‚  самом деле,
хотЯ  Ѓог, созерцаЯ  ‘амого ‘ебЯ, видит сразу все,  тем  не менее, поскольку
различение вещей -- в  Ќем ‘амом, подобно тому как действие -- в причине, Ћн
отчетливо  видит их различиЯ. ’аким образом,  безусловно, от  Ќего  не может
укрытьсЯ  это  благороднейшее  из  всех   творений,   ибо   Ћн   видит   его
совершеннейшим  образом в ‘ебе  и  в  ‘воей  сущности. ‚едь, если  вспомнить
сказанное  выше, ”илософиЯ  есть  любовное  пользование  мудростью,  которое
преимущественно свойственно Ѓогу, так  как в  Ќем ‚ысшаЯ Њудрость,  и ‚ысшаЯ
‹юбовь, и ‚ысшаЯ „ейственность; и коль скоро оно имеет место где-нибудь еще,
то  лишь  постольку,  поскольку  проистекает  из  Ќего  же.  ’аким  образом,
ЃожественнаЯ философиЯ причастна Ѓожественной сущности потому, что в Ѓоге не
может быть  ничего, что было  бы  добавлено к  …го  сущности; и ”илософиЯ  в
высшей степени  благородна, ибо  ЃожественнаЯ сущность благородна  в  высшей
степени; и она пребывает в  Ѓоге совершенно и истинно, словно навеки она …го
супруга.  „ругим  разумениЯм  она  свойственна в  меньшей  степени:  длЯ них
”илософиЯ как  бы подруга, от которой ни один  любовник  не получает  полной
радости, а удовлетворЯет  свое вожделение лишь глЯдЯ на нее. Џоэтому и можно
утверждать, что Ѓог не видит, то  есть не знает ничего, что было бы столь же
совершенно,  как  ”илософиЯ:  Я говорю "ничего" потому, что,  как отмечалось
выше,  Ћн  видит  и различает  все на свете, ощущаЯ  ‘ебЯ причиной  всего. Ћ
благороднейшее  и  исключительнейшее  сердце, коим  должна  обладать супруга
Ќебесного ‚седержителЯ,  Љоторому она приходитсЯ  не  только  супругой, но и
возлюбленнейшей сестрой и дочерью!4

     XIII. Ћтметив в  начале ее восхвалений  тонкий намек  на то, что она  в
своей  первозданности  сопричастна  Ѓожественной  субстанции,  нам  надлежит
проследовать  далее   и   отметить,  что   Я,  во-вторых,  причислЯю   ее  к
обусловленным разумениЯм.  €так, Я говорю: "‚селенских духов восхищенный хор
/ Ќа дольнюю взирает..."; при этом надо помнить, что Я называю ее "дольней",
имеЯ  в  виду, что  таковой  она  ЯвлЯетсЯ  длЯ  Ѓога,  Љоторый  только  что
упоминалсЯ;  а тем самым  Я  исключаю те разумениЯ,  что  изгнаны из горнего
отечества и не способны  философствовать, так как любовь  в них окончательно
угасла,  а  длЯ философствованиЯ, как уже  говорилось, необходима любовь. €з
чего Явствует, что  адские  разумениЯ  лишены  лицезрениЯ этой прекраснейшей
дамы. Ђ так как  она  есть блаженство  ђазума, участь тех, кто лишен  ее,  в
высшей степени горька и полна всЯческой скорби. „алее, когда Я говорю: "...и
в любЯщих  ее  --  благоволенье..."  --  Я показываю, как  она  проникает  в
человеческое  сознание;  далее  Я  в  своем   комментарии  перехожу  к  этой
человеческой  философии  и  ее  восхвалЯю.  €так,  Я  утверждаю,  что  люди,
влюблЯющиесЯ  в нее здесь, то есть в  этой  жизни,  воспринимают  ее в своей
мысли не всегда, но лишь тогда, когда Ђмор  даст им воспринЯть  нечто от его
мирного  блаженства. Џри этом надо иметь в виду  три обстоЯтельства, которых
касаетсЯ  настоЯщий текст. Џервое:  когда говоритсЯ,  что  люди влюблЯютсЯ в
нее, чем,  видимо,  проводитсЯ какое-то различие  между людьми. ‚ проведении
такого  различиЯ есть необходимость,  ибо, коль скоро несходство между  ними
очевидно  и его  предполагаетсЯ  обсудить в следующем  трактате, подавлЯющее
большинство людей живет,  следуЯ  скорее чувству,  чем разуму; тем  же,  кто
живет,  следуЯ намеренно  чувству, влюбитьсЯ в эту  даму невозможно, так как
такие люди не  способны  понЯть  ее. Џерехожу  к  второму обстоЯтельству.  ‚
словах:  "...когда любовь Ђмором им дана", как видно, проводитсЯ различие во
времени.  ќто  также  должно  быть  сделано, ибо, хотЯ  ангельские разумениЯ
созерцают эту жену постоЯнно, разум человеческий на  это не способен; дело в
том,  что   человеческаЯ  природа  --  помимо  созерцаниЯ,  удовлетворЯющего
потребности разума,-- нуждаетсЯ во многом  длЯ  своего поддержаниЯ.  Џоэтому
наша   мудрость  бывает   иной  раз  только   привычной,  пассивной,  но  не
действенной, в  отличие  от  других  разумений,  которые  совершенны  только
благодарЯ  своей  разумной природе.  ‚от  почему,  когда  душа  наша  лишена
способности созерцать, можно утверждать, что она  действительно погружена  в
”илософию лишь постольку,  поскольку душа имеет к ней привычку и мудрость; и
потому  обладатель  этой  души  не  всегда входит  в  число  людей,  которые
влюблЯютсЯ в ”илософию. ’ретье  обстоЯтельство заключаетсЯ в указании  часа,
когда люди общаютсЯ с ”илософией,  который начинаетсЯ с того,  что Ђмор дает
им  вкусить от своего мирного  блаженства; в это  времЯ человек находитсЯ  в
состоЯнии активного созерцаниЯ, ибо прилежание даст  нам вкусить от  мирного
блаженства благородной дамы не иначе как в процессе действенного созерцаниЯ.
€так, мы видим, что дама эта в первую очередь причастна Ѓогу, а во вторую --
другим отрешенным  от материи разумениЯм,  которые непрерывно ее  созерцают;
человеческий  же разум свЯзан  с  ней  посредством  лицезрениЯ прерывистого.
Џоистине всегда должно  именовать  философом того  человека, который видит в
этой даме  свою госпожу, даже  если  он  не все  времЯ пребывает в состоЯнии
высшей философской активности, ибо человека следует именовать так или  иначе
прежде  всего в  зависимости  от  его  склонностей.  Ќапример,  мы  называем
человека добродетельным не только потому, что он поступает добродетельно, но
потому,  что  он   имеет  призвание  к  добродетели;  и   называем  человека
красноречивым  также  не за  то, что он красиво говорит,  а потому,  что  он
обладает  призванием  к  красноречию, то есть  умением  хорошо  говорить.  €
дальнейшие хвалы, имеющие целью показать, что большаЯ часть философских благ
предоставлена человеческой природе, будут обращены к ”илософии именно  в той
мере, в какой человеческий разум причастен ей.
     €так, Я  говорю ниже, что она столь  любезна ’ому, Љто подарил ей жизнь
(то есть ’ому, от Љого она ведет  свое начало как от первоисточника), что Ћн
превосходит наше бытие, неизменно даруЯ ей силы -- силы, которые делают нашу
природу прекрасной и добродетельной. ‚от почему, хотЯ некоторые  и достигают
того, что  приобретают  склонность к  ”илософии, никто  не может  достигнуть
этого настолько,  чтобы  можно было  ее  назвать  склонностью в  собственном
смысле слова, ибо изначальнаЯ любознательность, то есть та самаЯ, из которой
рождаетсЯ  эта  склонность,  не  может  привести  к  совершенному  обладанию
премудростью. €  тут становитсЯ очевидным,  насколько  смиренна обращеннаЯ к
ней хвала; в самом деле,  совершенна ли ”илософиЯ или несовершенна, но слово
"совершенство" неизменно  свЯзано с ней.  €  в силу этой ее бесконечности  и
говоритсЯ, что душа  ”илософии "ЯвлЯет милость в облике земном", то есть что
Ѓог всегда вкладывает в  нее  долю ‘воего света.  ‚ свЯзи с этим хотелось бы
освежить  в памЯти  сказанное выше о том, что форма  ”илософии есть  любовь,
котораЯ поэтому и называетсЯ здесь ее  душой. ‹юбовь же эта обнаруживаетсЯ в
лике премудрости, на котором  она  запечатлевает дивные  красоты,  а  именно
радость при любых жизненных обстоЯтельствах и презрение к тем вещам, которые
другие превращают в  своих господ. Џочему  и случаетсЯ, что  те  несчастные,
которые не имеют отношениЯ к благородной даме, лицезреЯ ее, задумываютсЯ над
своим убожеством и впадают в уныние, испускаЯ многотрудные воздыханиЯ; о чем
и говоритсЯ в канцоне: "€, уЯзвленные ее огнем, / лют вестников возвышенных
желаньЯ, / —то превращают воздух в воздыханьЯ".

     XIV.  Џодобно  тому как мы в буквальном толковании  после  общих похвал
переходили к частным, начав с области души и  перейдЯ  затем к области тела,
так и сейчас  текст наш после  общих  прославлений намереваетсЯ обратитьсЯ к
частным. Љак говорилось выше,  материальным предметом ”илософии служит здесь
мудрость,  формой  --  любовь, а созерцание  -- сочетанием того  и  другого.
Џосему в следующей рассматриваемой  нами строфе, котораЯ начинаетсЯ словами:
"‚  нее  нисходит благодать ’ворца..." -- Я и  намереваюсь прославить любовь
как одну  из  составных частей ”илософии.  Џри  этом  надо иметь в виду, что
нисхождение  свойства одной вещи в другую есть не  что иное, как превращение
второй  в  подобие  первой, что мы  с  очевидностью  наблюдаем  у  природных
агентов, которые, сообщаЯ свои свойства другим вещам, превращают последние в
меру  их  восприимчивости в  свое подобие. ‚от почему  мы видим, как солнце,
посылаЯ  лучи на землю,  превращает вещи  в свое  светоносное подобие в  той
мере,  в какой они в силу собственного  предрасположениЯ способны воспринЯть
его свет. ’ак Я говорю,  что Ѓог  превращает  вышеупомЯнутую  любовь  в ‘вое
подобие,  насколько  она способна …му  уподобитьсЯ. Љаким образом происходит
это превращение,  показывают слова: "...как в  ангела, что  Ѓога созерцает".
Џри этом опЯть-таки надо  помнить, что  одни  предметы получают исходЯщую от
первого агента,  то есть от Ѓога, благодать в виде направленных прЯмо на них
лучей,  другие -- в виде отраженного  сиЯниЯ:  так, разумениЯм  Ѓожественный
свет передаетсЯ непосредственно лучами, а разумениЯ в  свою очередь отражают
его на  окружающие предметы. Ћднако, коль скоро  здесь  упоминались  свет  и
сиЯние, Я длЯ более совершенного пониманиЯ покажу различие этих слов, следуЯ
мнению  Ђвиценны1.  “ философов принЯто называть "светом" то,  что светитсЯ,
находЯсь в своем первоисточнике; называть свет "лучом", когда он находитсЯ в
промежуточной среде между своим первоисточником и первым телом, в которое он
упираетсЯ; называть его "сиЯнием", когда он  отражаетсЯ на другом освещенном
теле.   €так,  Я  утверждаю,  что  ЃожественнаЯ  благодать   непосредственно
уподоблЯет упомЯнутую  выше любовь  себе.  € это  Явствует  в особенности из
того, что, подобно  тому  как ЃожественнаЯ  любовь вечна,  так  и  объект ее
должен  по необходимости  быть вечным,  ибо вечно то,  что  любимо  Ѓогом. €
любовь  к премудрости Ѓог  уподоблЯет  ‘воей любви,  так как премудрость  --
вечна. Ќедаром она сказала о себе2: "џ создана от начала  прежде всех веков,
и  в грЯдущем веке менЯ  не убудет". Ђ в Љниге Џритчей  ‘оломона Џремудрость
говорит:  "Ћт  века  Я помазана"; в начале  же …вангелиЯ от  €оанна можно  с
очевидностью усмотреть ее предвечность. € всюду, где сиЯет  эта любовь,  все
другие виды любви меркнут и как бы потухают, в то времЯ как вечный ее объект
решительно побеждает  и  одолевает все другие  предметы.  Ћб этом,  как  нам
известно,  с   очевидностью   свидетельствуют  примеры  наиболее  выдающихсЯ
философов, которые  пренебрегли  всем,  кроме мудрости.  Ќедаром  „емокрит3,
презираЯ заботы о собственной  особе, не стриг себе ни бороды, ни волос,  ни
ногтей;  царское  достоинство  Џлатона4,  не заботившегосЯ  о земных благах,
проЯвлЯлось в том, что он не обращал вниманиЯ на свое царское происхождение;
Ђристотель, пренебрегавший друзьЯми не философами, спорил со своим лучшим --
после  мудрости  --  другом,  каким  был  длЯ  него  Џлатон.  € разве  кроме
вышеупомЯнутых философов  мы не встречаем  многих других, таких, как ‡енон5,
‘ократ или  ‘енека, которые ради  высоких мыслей презирали все  остальное? €
потому  очевидно, что  ЃожественнаЯ  благодать,  как в  ангелов,  нисходит в
людей, исполненных любви к премудрости, и, дабы можно было проверить это  на
опыте, канцона  предлагает: "Љто  этому  поверить не  дерзает, / Џусть с ней
идет и  зрит ее дела". Џредложение относитсЯ к  благородной душе,  мудрой  и
свободной в своем  собственном могуществе,  иначе говорЯ, к разуму. ќта душа
--  благороднаЯ госпожа, в отличие  от  других душ, что остаютсЯ служанками,
ибо существуют не  длЯ  себЯ,  а  длЯ других;  ”илософ же  во  второй  книге
"Њетафизики" говорит,  что  свободно  то  творение,  которое  существует  по
собственной, а не по чужой причине.
     ’екст  гласит: "...пусть с ней идет и зрит ее дела",  то  есть советует
взЯть себе  в  спутники эту любовь  и  посмотреть,  что она несет в  себе. €
отчасти сам текст касаетсЯ ее деЯний, говорЯ:  "Џромолвит слово -- чувствуют
сердца,  / Љак дух стремитсЯ к нам..."; иными словами,  туда, где  ”илософиЯ
проЯвлЯет  себЯ,  нисходит  небеснаЯ мысль, согласно которой  ”илософиЯ есть
некое  сверхчеловеческое  действие; и этот небесный  "дух" свидетельствует о
том,  что не  только  сама ”илософиЯ,  но  и мысли,  с которыми  она дружит,
отвлечены от вещей низменных и земных. „алее говоритсЯ о  том, как ”илософиЯ
укреплЯет  и зажигает любовь  всюду,  где бы она ни поЯвилась, сладостностью
своих  действий, поскольку все ее проЯвлениЯ -- целомудренны, нежны и далеки
от  всЯких  излишеств.  €  дабы  предложение  благородным дамам взЯть  ее  в
спутницы  звучало более убедительно,  текст канцоны гласит:  "’ы даму назови
/‹ишь ту благой, в которой отразила / Ћна свой лик, и лишь ее краса / ‡емную
красоту  преобразила..."  €  добавлЯет:  "—то  ниспослали  смертным небеса";
причем надо  помнить, что лицезрение этой благородной дамы было даровано нам
щедро не  только затем, чтобы мы могли любоватьсЯ ее обращенным к нам ликом,
но длЯ того, чтобы мы возжелали приобщитьсЯ к тем благам, которые она от нас
скрывает. ЃлагодарЯ ”илософии многое из того, что без нее казалось бы чудом,
воспринимаетсЯ разумом  и, став разумным, перестает быть чудесным. ЃлагодарЯ
ей веришь, что  любое  чудо  может  иметь  объЯснение,  а  следовательно,  и
существовать в более высоком разуме. Ћтсюда и возникает наша уверенность, из
которой  проистекает  надежда, как жажда  предвиденного;  а от  этой надежды
рождаетсЯ  действеннаЯ  любовь   к  ближнему.  —ерез  эти   три  добродетели
поднимаешьсЯ  к  философствованию,  в  те   небесные   Ђфины,  где  стоиков,
перипатетиков  и  эпикурейцев,  озарЯемых  светом  вечной истины, объединЯет
единаЯ жажда6.

     XV. ‚ предыдущей главе преславнаЯ эта жена восхвалЯлась применительно к
одной из частей, из которых составлено ее название, а именно применительно к
любви. ’еперь же,  в  настоЯщей  главе,  в которой Я  намереваюсь  толковать
строфу, начинающуюсЯ со  слов: "‚  ее  Явленье  радость всех  времен..."  --
надлежит вести рассуждение, восхвалЯЯ вторую  составлЯющую ее часть, то есть
мудрость. €так, текст гласит, что на лике ее видны черты,  свидетельствующие
о  райском  блаженстве, и указывает места,  где отражаетсЯ это блаженство,--
глаза и улыбку. Џри  этом следует иметь  в виду, что глаза мудрости суть  ее
доказательства,  при  помощи   которых  можно  с  наибольшей  достоверностью
усмотреть истину; улыбка  же  ее -- это ее  убеждениЯ,  в которых  под неким
покровом  обнаруживаетсЯ  внутренний  свет мудрости;  и в этих  двух  местах
угадываетсЯ высшаЯ  радость1,  котораЯ  есть величайшее райское  благо.  ќта
радость  доступна  лишь  тому  на  земле, кто смотрит в  эти глаза и  на эту
улыбку. € вот почему: так как каждое творение от природы стремитсЯ к  своему
совершенству,   человек  не  может,  не   достигнув  его,  чувствовать  себЯ
удовлетворенным,  то есть  не  может  быть  счастливым; ибо,  чего  бы он ни
добилсЯ,  он, не  добившись совершенства, никогда не избавилсЯ  бы  от жажды
его; блаженство же исключает эту жажду, представлЯЯ собой нечто совершенное;
тогда как желание --  нечто неполноценное;  ведь ни  один человек не  желает
того, что он имеет, но жаждет  того,  чего  он не имеет  и в  чем как  раз и
заключаетсЯ неполноценность данного человека.  ‹ишь  в лицезрении очей и уст
благородной   дамы   приобретаетсЯ   человеческое   совершенство,   то  есть
совершенство разума, от которого всЯ наша сущность главным образом  зависит;
все  же  другие  виды нашей  деЯтельности, свЯзанные с  процессами ощущениЯ,
питаниЯ и прочее, подчинены  исключительно разуму,  тогда  как он существует
только длЯ себЯ; так что, если совершенен разум, совершенна и наша сущность,
то есть совершенна настолько, насколько человек,  оставаЯсь человеком, видит
осуществление каждого своего желаниЯ и таким образом достигает блаженства. Ђ
потому  в  Љниге  Џремудрости  и  говоритсЯ,  что  "презирающий  мудрость  и
наставление несчастен"2,  то есть лишен возможности быть счастливым. ЋбладаЯ
мудростью,  человек,  по  мнению  философа, становитсЯ счастливым,  то  есть
довольным. €так, мы видим, почему в облике  Џремудрости запечатлено  райское
блаженство.  ‚  той  же  Љниге Џремудрости  можно  о ней прочесть: "Ћна есть
отблеск вечного света и чистое зеркало Ѓожьего величиЯ".
     „алее,  когда в канцоне говоритсЯ: "Ќаш скудный разум ею превзойден", Я
прошу извинениЯ за то, что мало могу сказать  об этом блаженстве  по причине
его необъЯтности. Ќужно отметить, что ее райские черты  в  какой-то  степени
ослеплЯют  наш  разум,  поскольку  не  все  доступно  взору  нашего  разума:
например, Ѓог, вечность или первоматериЯ  несомненнейшим образом видимы и мы
полностью  верим в их существование, но  сущности  их познать  не  можем;  и
только  отрицаЯ  некоторые  их  свойства,  мы  способны  приблизитьсЯ  к  их
постижению, но  не иначе. Џоистине  кое-кто может здесь  сильно усомнитьсЯ в
том, способна ли мудрость сделать человека счастливым, не будучи в состоЯнии
показать ему решительно все;  ведь человек от природы стремитсЯ к познанию и
не может достигнуть блаженства, не удовлетворив своего желаниЯ. Ќа что можно
Ясно ответить,  что природное стремление к чему-либо соразмерно возможностЯм
того, кому оно принадлежит,--  иначе желание  противоречило  бы самому себе,
что невозможно, и природа породила  бы  его  втуне,  что  также  невозможно.
†елание  противоречило  бы  самому  себе  потому,  что,  стремЯсь  к  своему
совершенству, оно стремилось бы к своему несовершенству, ибо оно  стремилось
бы к тому, чтобы всегда оставатьсЯ желанием, и к тому, чтобы  стремление его
никогда не осуществилось (в эту ошибку впадает проклЯтый скупец, не замечаЯ,
что  жаждет  вечной жажды  в  погоне  за  недостижимой суммой).  Џрирода  же
породила бы такое желание  потому втуне,  что оно не  было  бы  направлено к
определенной цели.  ‚от  почему человеческие желаниЯ в этой жизни соразмерны
пониманию  того, что может быть  здесь достигнуто,  и если выходЯт  за  этот
предел,  то  лишь  в силу заблуждениЯ,  не предусмотренного  природой.  Њера
желаниЯ  предусмотрена  и ангельской природой и ограничиваетсЯ той  степенью
мудрости, котораЯ доступна природе каждого существа. Џотому-то  свЯтые  друг
другу  и  не  завидуют3, ибо любой  из них достигает цели своего стремлениЯ,
которое соразмерно благодати, отпущенной  ему  природой.  € так как познание
сущности  Ѓога,   да  и  не  только  Ѓога,  нашей  природе  недоступно,  мы,
естественно, и не стремимсЯ ее познать. ’аким образом, сомнение рассеЯно.
     „алее,  говорЯ: "‚от  мечет пламЯ  огненный  покров  /…е  красы..."  --
канцона переходит к  другой  райской  радости,  а  именно  -- от  вторичного
блаженства к первичному, проистекающему из красы нашей благородной дамы. Џри
этом надо помнить, что нравственные принципы  и есть краса  ”илософии;  ведь
подобно  тому,  как красота телеснаЯ ЯвлЯетсЯ  результатом должной  гармонии
членов,  так  и  красота  мудрости, котораЯ, как  говорилось,  и  есть  тело
”илософии, получаетсЯ от согласованности нравственных сил, которые и придают
ей такую привлекательность. Ђ потому Я и говорю,  что ее  краса, то  есть ее
нравственные  принципы,  источает пламЯ,  иными  словами, чистое вожделение,
порождаемое радостЯми, основанными  на нравственности; к  тому же вожделение
это отрывает нас  от природных пороков,  не говорЯ уже о  других. Ђ отсюда и
возникает  то  блаженство,  которое  Ђристотель определЯет  в  первой  книге
"ќтики" как состоЯние, согласное с добродетелью в совершенной жизни. Ђ когда
канцона говорит: "‚едь гордаЯ краса не длЯ  сердец  / ‚озвышенных..." -- она
продолжает прославлЯть благородную даму, призываЯ людей за  ней следовать  и
возвещаЯ  им ее благодеЯниЯ, которые сделают каждого, кто  последует за ней,
лучше. Џоэтому канцона  и говорит:  "Џусть взглЯнут на смиреньЯ образец!" --
желаЯ  тем самым сказать: пусть та  душа,  котораЯ слышит, как красоту нашей
благородной дамы  порицают за то, что красота ее кажетсЯ не такой, какой она
должна была бы казатьсЯ,-- пусть такаЯ душа взглЯнет на этот образец.
     Џри этом надо помнить, что душу украшают нравы, то есть те добродетели,
к