кровище.  Џоистине  дар этого
комментариЯ -- смысл тех канцон,  длЯ  которых он  написан,  смысл,  главнаЯ
задача которого -- направить людей к познанию и к добродетели, как это будет
видно  в прологе второго трактата2. ќтот смысл не может  не  принести пользу
тем,  кому  свойственно  истинное  благородство,  как  это  будет  сказано в
четвертом  трактате3;  а люди  эти  почти все  выражаютсЯ на Языке народном,
подобно тем знатным  особам, которые перечислены  выше  в настоЯщей главе. €
этому не будет противоречить, если среди них попадетсЯ и латинист, ибо,  как
говорит мой наставник Ђристотель в первой книге "ќтики", "одна  ласточка еще
не  делает  весны"4.  ’аким  образом,  очевидно,  что  народный  комментарий
принесет некоторую пользу, латинский же пользы не принес бы.
     „алее, народный  Язык предложит дар не  выпрошенный, которого латинский
не дал бы,  так как  народный Язык в  качестве комментариЯ даст самого себЯ,
чего никто еще никогда от комментариЯ не  требовал, а этого нельзЯ сказать о
латинском, так как Язык этот часто  призывали длЯ комментариев5 и примечаний
ко многим писаниЯм, что Ясно видно из  введений во многих сочинениЯх.  ’аким
образом, очевидно, что  добропоспешающаЯ щедрость  подсказала  мне  народный
Язык предпочесть латинскому.

     X. ‚елико должно быть оправдание в том  случае, когда на пир  со  столь
изысканными угощениЯми и со столь почетными гостЯми подаетсЯ хлеб из ЯчменЯ,
а  не из пшеницы; требуетсЯ также очевидное  основание, которое заставило бы
человека  отказатьсЯ  от того, что издавна соблюдалось другими, а именно  от
комментированиЯ на  латинском Языке. Ћснование  это  должно  быть  очевидным
потому, что не может  быть уверенности в конечном  исходе всЯких новшеств; в
самом деле, не бывало еще никогда такого опыта, на  основании которого можно
было установить общую меру длЯ развитиЯ и конечной цели даже в действиЯх длЯ
всех  привычных  и  всеми  соблюдаемых.  Џоэтому  римское право1,  повелеваЯ
человеку вступать  на новый путь не иначе как тщательно все взвесив, гласит:
"Ћчевидным  основанием  длЯ  установлениЯ новшества  должно служить то,  что
заставлЯет  отступить от древнего обычаЯ". €так, никто не должен удивлЯтьсЯ,
если мое оправдание выльетсЯ в  пространное отступление, но должен терпеливо
перенести  его пространность  как необходимую. ЏродолжаЯ это  отступление, Я
утверждаю,  после  того  как  стало  очевидным,  почему   Я,   во  избежание
неподобающего  беспорЯдка  и  ради  добропоспешающей щедрости,  обратилсЯ  к
народному комментарию и отказалсЯ  от латинского,--  Я  утверждаю,  что  сам
порЯдок  всего  моего оправданиЯ требует, чтобы  Я показал, что менЯ  на это
толкала  природнаЯ  любовь к родной  речи;  а это и есть третье  и последнее
основание,  которым Я руководствовалсЯ. џ  утверждаю,  что природнаЯ  любовь
побуждает  любЯщего:   во-первых,   возвеличивать  любимое,  во-вторых,  его
ревновать  и, в-третьих, его защищать; и  нет человека, который не видел бы,
что  постоЯнно так и  случаетсЯ. ‚се  эти  три  побуждениЯ и заставили  менЯ
выбрать  наш  народный Язык,  который  Я  по причинам,  свойственным мне  от
природы,  а  также привходЯщим люблю и  всегда любил2.  Џрежде  всего любовь
побудила менЯ его возвеличивать. Њожно возвеличивать или превозносить многие
стороны  вещей,   но   ничто  так  не  возносит,  как   величие  собственной
добродетели, котораЯ  есть  мать и блюстительница других величий. Џоэтому не
может  человек  обладать  большим  величием, чем  величие,  проистекающее из
собственных  его  деЯний,  основанных  на доброй  его сущности.  ќта  добраЯ
сущность преображает и сохранЯет величие истинных почестей и знаний, воздает
истинную честь.  Ћт нее зависЯт  подлиннаЯ власть и подлинное богатство. Ћна
приводит истинных друзей, она стЯжает нелживую и светлую славу. ’акое именно
величие Я дарую этому другу -- народному Языку. „обрую сущность его, которой
он обладал потенциально и втайне, Я привожу  в действие и делаю всем Явной в
его  собственных   проЯвлениЯх,  обнаруживаЯ  способность  народного   Языка
выражать замыслы.
     Љроме того, любовь  заставила менЯ ревновать.  ђевность к другу внушает
человеку  постоЯнную  о  нем  заботу.  ЏредполагаЯ,  что желание понЯть  эти
канцоны заставило бы какого-нибудь некнижного  человека  перевести латинский
комментарий на Язык народный, и опасаЯсь, что народный Язык будет кем-нибудь
изуродован,  как  это  сделал   ’аддео  ѓиппократист3,   который  перевел  с
латинского "ќтику", Я предусмотрительно применил  народный, полагаЯсь больше
на  самого  себЯ,  чем на кого-либо  другого. ‹юбовь  заставила  менЯ  также
защищать  его  от  многих обвинителей,  которые его  презирают и  восхвалЯют
другие народные Языки, в  особенности Язык "ок"4, говорЯ,  что он красивее и
лучше,  и тем самым  отклонЯютсЯ от  истины.  ‚еликие  достоинства народного
Языка "си"  обнаружатсЯ  благодарЯ настоЯщему комментарию, где  выЯвитсЯ его
способность  раскрывать  почти  как в  латинском смысл самых высоких и самых
необычных  понЯтий  подобающим,  достаточным  и  изЯщным  образом;  эта  его
способность не могла должным образом проЯвитьсЯ в произведениЯх рифмованных5
вследствие  свЯзанных с  ними  случайных  украшений,  как-то рифма,  ритм  и
упорЯдоченный  размер, подобно тому как  невозможно должным образом показать
красоту  женщины,  когда   красота  убранства  и  нарЯдов  вызывает  большее
восхищение,  чем она  сама.  ‚сЯкий,  кто  хочет  должным  образом судить  о
женщине, пусть смотрит на нее  тогда,  когда  она находитсЯ наедине со своей
природной красотой,  расставшись со  всЯкими случайными  украшениЯми;  таков
будет  и  настоЯщий комментарий,  в  котором  обнаружитсЯ  плавность  слога,
свойства построений и  сладостные  речи, из которых он  слагаетсЯ; и все это
будет длЯ внимательного наблюдателЯ исполнено сладчайшей и самой неотразимой
красоты.  €  так   как  намерение   показать  недостатки   и  злокозненность
обвинителей в высшей степени похвально, Я длЯ посрамлениЯ тех, кто  обвинЯет
италийское наречие, скажу о  том, что  побуждает их поступать таким образом,
дабы бесчестие их стало более Явным.

     XI. ЋбрекаЯ на вечный позор  и унижение тех злонамеренных людей €талии,
которые восхвалЯют  чужой  народный  Язык  и презирают  свой собственный,  Я
утверждаю,  что  побуждают их  к  тому пЯть  мерзостных  причин.  ЏерваЯ  --
слепота,   мешающаЯ  различать  способности   человека;  втораЯ  --  лукаваЯ
отговорка;  третьЯ  --  алчное  тщеславие;  четвертаЯ  --  суждение,  полное
зависти; пЯтаЯ и последнЯЯ -- подлость духа, то  есть малодушие. € каждое из
этих преступных свойств влечет  за собой такое  множество  других, что  мало
встречаетсЯ людей, которые были бы от них свободны.
     Ћ  первой причине можно рассуждать следующим образом.  Џодобно тому как
ощущающаЯ часть  души обладает собственным  зрением, при помощи которого она
воспринимает различиЯ  между предметами в зависимости от их внешней окраски,
так и разумнаЯ ее  часть обладает  собственным взором, который  воспринимает
различие между  предметами  в зависимости от  их предназначениЯ длЯ  той или
иной цели; а это и есть различающаЯ способность. ‘лепота ведет человека лишь
в те пределы, куда его худо, хорошо ли  ведут другие; равным образом слепец,
лишенный  света различающей способности,  всегда следует в  суждении  молве,
истинной или ложной;  поэтому  всЯкий раз, когда  бывает слеп  и поводырь, и
тот, кто прибег  к его помощи, оба они кончают плохо. Ќедаром мы читаем, что
"если слепой ведет слепого, то оба упадут в Яму". Њолва, направленнаЯ против
нашего  народного  Языка, разноситсЯ уже  давно. Ћ причинах,  ее вызывающих,
сказано ниже, после  настоЯщего рассуждениЯ. ЏомЯнутые нами  слепцы, которым
нет числа, положили руки на плечи лжецам  и упали в Яму, не знаЯ, как из нее
выбратьсЯ. ђазличающего зрениЯ чаще всего бывают лишены простолюдины, потому
что,  будучи  с  малых  лет занЯты каким-нибудь  одним ремеслом, они в  силу
необходимости  настолько вкладывают  душу  в  ремесло, что  ничем  другим не
занимаютсЯ.  ЌарЯд  добродетели,  как  моральной,  так  и  интеллектуальной,
невозможно приобрести вдруг, но  лишь в  результате опыта, тогда как их опыт
ограничиваетсЯ каким-то одним ремеслом  и  они  не заботЯтсЯ  о  том,  чтобы
различать и другие вещи, и, таким  образом, не могут обладать и способностью
различать. Џоэтому и случаетсЯ, что  они  часто поют  за здравие собственной
смерти и за упокой собственной жизни, стоит лишь кому-нибудь подать голос, а
при слепоте  это порок  в  высшей степени опасный.  Ќедаром  Ѓоэций1 считает
народную молву  суетной, находЯ, что она лишена способности различать. ’аких
людей следовало бы называть баранами, а  не  людьми:  в самом деле,  если бы
один  баран  бросилсЯ  с  обрыва  высотой  в  милю,  все  остальные  за  ним
последовали  бы2; и  если один баран при  переходе через дорогу  прыгнет, то
прыгают и все остальные, даже не видЯ, через что им прыгать. € Я сам видывал
некогда3   многих,  которые  скакали  в   колодезь  из-за  одного  туда  уже
спрыгнувшего,  воображаЯ,  быть  может,  что они перепрыгивают через стенку,
невзираЯ на то, что плачущий и  кричащий пастух преграждал им путь  руками и
грудью.
     ‚тораЯ  секта хулителей  нашего народного  Языка  отличаетсЯ  хитростью
доводов. Њногие люди предпочитают не быть мастерами, а считатьсЯ ими и  ради
этого всегда взваливают вину на материал, заготовленный  длЯ ремесла, или же
на орудие,-- подобно тому как плохой кузнец хулит предложенное ему железо, а
плохой музыкант хулит цитру,  думаЯ  переложить вину за дурно выкованный нож
или  за плохую игру на железо и на цитру и этим снЯть  вину с себЯ. Ќемало и
таких, которые хотЯт, чтобы кто-то считал  их владеющими словом,  и которые,
чтобы оправдать себЯ в том, что они словом не владеют или владеют  им плохо,
обвинЯют и уличают материал, то есть собственный народный Язык, и восхвалЯют
чужой, хотЯ никто и не  просил их  пользоватьсЯ им. Ђ  если кто-нибудь хочет
проверить,  следует ли обвинЯть железо, пусть посмотрит, что  создали умелые
мастера,  и  он поймет злой умысел  тех,  кто,  хулЯ  материал,  думает этим
оправдать  себЯ. Џротив  таких-то  и  витийствует во  всеуслышание  ’уллий в
начале одной из  своих книг, котораЯ называетсЯ "Љнигой  о границах добра"4,
ибо в его времЯ хулили римскую латынь и превозносили греческую грамматику по
причинам,  сходным  с теми,  по которым ныне объЯвлЯют  итальЯнское  наречие
пошлым, а провансальское -- изысканным.
     ’ретью  секту  хулителей  нашего  народного Языка  отличает  ненасытное
тщеславие. Њного таких,  которые, передаваЯ вещи, изложенные на чужом Языке,
и восхвалЯЯ этот Язык, думают, что ими будут  восхищатьсЯ больше, чем  когда
они передают эти же вещи  на своем.  ‘омнениЯ  нет, что нельзЯ  не похвалить
умениЯ хорошо изучить иностранный  Язык; однако восхвалЯть таковой наперекор
истине   только  длЯ   того,  чтобы   похвастатьсЯ  таким   приобретением,--
предосудительно.
     —етвертаЯ  возникает из  зависти. Љак говорилось  выше, зависть  всегда
поЯвлЯетсЯ  там, где существует некотораЯ общность. Њежду людьми, говорЯщими
на  одном Языке, существует общность во владении  своим народным  Языком, но
так  как один не умеет им  пользоватьсЯ так же, как другой, то  и  рождаетсЯ
зависть.  Џоэтому  завистник,  желаЯ  обесчестить  и  обесславить  писателЯ,
порицает  не  самого  писателЯ, с  его неспособностью  писать,  а  материал,
которым  тот пользуетсЯ;  а это все  равно  что хулить  железо,  из которого
сделан меч, длЯ того чтобы осудить не железо, а искусство мастера.
     ЏЯтаЯ и последнЯЯ секта движима малодушием. —еловек великодушный всегда
в  сердце  своем сам  себЯ возвеличивает, и  наоборот --  человек малодушный
всегда считает себЯ  ничтожнее,  чем  он есть  на  самом  деле.  Ђ  так  как
возвеличивание  и  умаление всегда  предполагают нечто,  по сравнению с  чем
великодушный себЯ возвеличивает,  а малодушный себЯ  умалЯет, и  получаетсЯ,
что   великодушный  всегда  делает  других  меньшими,   чем   они   есть   в
действительности, малодушный же всегда -- большими. Ђ так как  той же мерой,
какой  человек  мерит  самого себЯ, он  мерит  и свои  произведениЯ, которые
ЯвлЯютсЯ как  бы  частью  его самого,  поэтому  и  случаетсЯ,  что  человеку
великодушному его творениЯ всегда кажутсЯ лучше, чем они есть на самом деле,
а чужие -- хуже; малодушному же его произведениЯ всегда кажутсЯ малоценными,
чужие же ценЯтсЯ  им высоко; почему многие и презирают собственный  народный
Язык и высоко  ценЯт чужой. ‚се эти люди в €талии --  отвратительные злодеи,
принижающие наш драгоценный  народный  Язык, который  если в  чем  и  бывает
низок, то лишь когда он звучит  в продажных устах этих прелюбодеев;  а они и
есть поводыри тех слепцов, которых Я упоминал, говорЯ о первой причине.

     XII. …сли бы на  глазах у  всех из окна дома вырвались Языки пламени  и
если  бы  кто-нибудь спросил, не горит  ли дом внутри, а другой ему ответил,
что горит, Я так и не мог бы решить, кто  из них достоин большего порицаниЯ.
Ќе иначе выглЯдел бы и  Я, если бы на вопрос, живет ли во мне любовь к моему
родному Языку, Я после всех приведенных  выше  соображений ответил бы просто
"да". Ћднако, чтобы показать, что  во  мне  живет не  только любовь к  этому
Языку, но и любовь совершеннейшаЯ, и дабы уличить его противников, обращаЯсь
к тем,  кто отлично менЯ  поймет, Я  расскажу,  каким образом Я сделалсЯ его
другом,  а затем о  том,  как  эта  дружба укрепилась. Љак Явствует из книги
’уллиЯ "Ћ дружбе"1,  где он  не расходитсЯ с учением ”илософа, развитым этим
последним  в восьмой и девЯтой книгах "ќтики"2, друг и его  достоинства суть
естественные причины, порождающие любовь; благодеЯниЯ же его, изучение его и
привычка  к нему  -- причины, умножающие  любовь.  €  все эти  причины  были
налицо,  породив и  укрепив то  чувство,  которое Я питаю к моему  народному
Языку, как Я это вкратце и докажу.
     ‚сЯкаЯ вещь  тем ближе другой,  чем более она с  ней свЯзана: так,  сын
наиболее  близок отцу; из  всех  искусств врачу и музыканту  наиболее близки
врачевание  и  музыка,  с  которыми они  свЯзаны  больше, нежели  с  другими
искусствами; из всех мест на земле человеку всегда ближе то, где он живет, с
чем он соединен. ’ак и народный Язык тем ближе человеку, чем больше он с ним
свЯзан, так как он один, и  только  он,  прежде какого-либо  другого живет в
душе и так как  он свЯзан с  человеком не только  сам по  себе, но и  в силу
внешних  обстоЯтельств,  поскольку это Язык самых близких ему  людей, как-то
родичей, сограждан и  соплеменников.  ‚от что такое народный  Язык,  который
каждому не  просто близок,  но в  высшей  степени близок. Џоэтому если,  как
говорилось выше, близость есть  семЯ  любви, то очевидно, что она была одной
из причин любви, питаемой мной к моему родному Языку, который мне ближе всех
других. ‚ышеназваннаЯ  причина и  породила у людей обычай, согласно которому
наследуют только первенцы, как более близкие  именно  потому, что они  более
близкие и более любимые.
     „алее, его  достоинства сделали менЯ ему другом. Џри этом надо помнить,
что  достоинство,  присущее  какой-либо  вещи,  вызывает  к ней любовь:  так
мужчину красит обилие бороды, а  женщину -- гладкость  кожи; так достоинство
легавой  --  хорошее  чутье,  а борзой  -- быстрый  бег.  €  чем достоинство
значительнее, тем больше  оно  вызывает  любви;  хотЯ каждаЯ  добродетель  в
человеке  и  вызывает  к  нему  любовь,  однако достойнее  любви  в  нем  та
добродетель,  котораЯ  наиболее  человечна,  а  это и  есть  справедливость,
котораЯ заложена только в разумной,  иначе говорЯ, в  интеллектуальной части
человека, то  есть  в его воле. ‘праведливость  же настолько достойна любви,
что, как говорит ”илософ в пЯтой книге "ќтики"3, ее любЯт и враги ее, как-то
воры и грабители4;  поэтому мы  видим, что  ее противоположность,  а  именно
несправедливость, как-то предательство,  неблагодарность,  ложь,  воровство,
грабеж, обман и им подобное, вызывает к себе величайшую ненависть. ќто грехи
настолько бесчеловечные, что подозреваемому в них человеку, дабы он мог себЯ
оправдать,  разрешаетсЯ по  древнему обычаю говорить о самом себе, как  было
сказано выше, и  заЯвить о своей честности  и правоте5.  Ћ справедливости  Я
более   подробно   скажу   ниже,  в   четырнадцатом  трактате6,  здесь   же,
ограничиваЯсь  этим,  возвращаюсь  к  своему предмету. €так,  доказано,  что
достоинство  наиболее  существенное длЯ вещи более всего в ней и заслуживает
любви;  и,  чтобы  показать,  какое  именно  достоинство  длЯ  нее  наиболее
существенно,  надо  рассмотреть,  какое  более  достойно  любви  и  наиболее
восхвалЯемо. ‚о всем, что касаетсЯ речи, наиболее достойна  любви и наиболее
восхвалЯема способность сообщениЯ  мысли;  в этом  и заключаетсЯ  перваЯ  ее
добродетель. Ђ так как она  присутствует  в нашем народном  Языке,  что было
Ясно показано  выше, в другой  главе,  то очевидно,  что  достоинство  это и
Явилось одной из причин любви, которую  Я  питаю к народному Языку;  как уже
говорилось, добродетель есть причина, порождающаЯ любовь.

     XIII. ‘казав о том, что родное  наречие обладает теми двумЯ свойствами,
благодарЯ которым Я стал ему другом, а именно близость мне и собственные его
достоинства,  Я  скажу о том,  как  дружба эта укрепилась  и увеличилась  по
причине  ее  благотворности  и  общей  устремленности,  а  также  от  другой
привычки.
     Џрежде всего Я утверждаю, что от этой дружбы Я получил в дар величайшие
благодеЯниЯ.  ‚едь  надо помнить, что  из  всех  благодеЯний величайшее  то,
которое наиболее ценно получающему его, и что нет вещи более ценной, чем та,
ради   которой  все  остальные   желанны;  а  все  остальные   желанны  ради
совершенствованиЯ того,  кто  желает. —еловек имеет  два  совершенства, одно
первичное  и  другое вторичное; первичное  дарует  ему  бытие,  вторичное же
позволЯет  ему  быть добрым,  следовательно, если роднаЯ  речь была длЯ менЯ
причиной и того и  другого, Я  получил  от нее величайшее благодеЯние. Ђ то,
что он стал  длЯ менЯ причиной бытиЯ, а к тому  же и доброго,  поскольку это
было в моих силах, может быть вкратце показано1.
     ‘огласно ”илософу  [говорЯщему об этом во  второй  книге "”изики"]2, не
исключаетсЯ  возможность  того,  чтобы нечто  имело  несколько  причин,  его
порождающих, хотЯ бы одна из них была более действенной, чем остальные; так,
огонь и молот суть причины, ведущие к возникновению ножа,  хотЯ главнаЯ роль
в его поЯвлении принадлежит кузнецу.  ’от же  народный  Язык был посредником
между моими родителЯми, которые на нем  изъЯснЯлись, подобно тому  как огонь
подготовлЯет  железо  длЯ  кузнеца,  кующего нож;  из  чего  с  очевидностью
следует,  что  родной Язык был соучастником моего зачатиЯ и,  таким образом,
одной из причин моего бытиЯ. „алее, этот мой родной Язык  вывел менЯ на путь
познаниЯ, которое  и  есть предельное  совершенство,  поскольку Я  с помощью
этого Языка  приобщилсЯ  латыни и  смог  постичь ее. ‹атынь же открыла предо
мной  впоследствии  и дальнейшие пути. ’аким  образом, очевидно и мною самим
испытано, что Язык стал длЯ менЯ величайшим благодетелем.
     „алее, у  менЯ было  с  ним общее устремление, и Я  могу  показать  это
следующим образом. ЉаждаЯ  вещь от природы  стремитсЯ к  самосохранению;  и,
если бы народный  Язык был сам по себе способен к чему-либо стремитьсЯ, он и
стремилсЯ  бы к самосохранению, каковое заключалось  бы в достижении большей
[длЯ себЯ] устойчивости, а большей устойчивости  он мог бы достигнуть только
свЯзав себЯ размером  и рифмами3. Ђ это было и  моим устремлением, настолько
очевидным, что многих свидетельств и не требует. ’аким образом, и у менЯ и у
него было одно и то же устремление; а дружба подкреплЯетсЯ и умножаетсЯ этим
согласием. „алее,  было и взаимное расположение, вытекающее из привычки, ибо
Я с начала своей жизни пользовалсЯ его благосклонностью и  общением с  ним и
применЯл  его в поЯснениЯх,  толкованиЯх  и  вопросах.  Џоэтому если  дружба
умножаетсЯ  привычкой, то очевидно, что ее укреплением Я  обЯзан постоЯнному
общению с народным Языком. €так, мы видим, что в этой дружбе участвовали все
порождающие и умножающие причины всЯкой дружбы, из чего можно заключить, что
Я должен питать к нему и питаю не просто любовь, но любовь совершеннейшую.
     ’ак, обратив свои взоры вспЯть  и  собрав  воедино все приведенные выше
доводы, можно увидеть, что хлеб, с которым надлежит вкушать приводимые  ниже
канцоны4, достаточно очищен от пЯтен и  оправдан в том, что он из овса, а не
из  пшеницы. Ќастало  времЯ  подавать  само кушанье.  €так,  это  будет  тот
Ячменный  хлеб,  которым насыщаютсЯ  тысЯчи5; длЯ менЯ  же останутсЯ  полные
коробы.  Ћн  будет новым светом, новым  солнцем6, которое  взойдет  там, где
зайдет привычное; и оно дарует  свет тем, кто пребывает во  мраке и во тьме,
так как старое солнце им больше не светит.

        ’ђЂЉ’Ђ’ ‚’ЋђЋ‰

     ЉЂЌ–ЋЌЂ Џ…ђ‚Ђџ
     ‚ы, движущие третьи небеса,
     €х разумеЯ, мне внемлите тайно.
     џ слышу -- в сердце голос прозвучал,
     ‘толь новый длЯ других, необычайно.
     Џокорна вам небеснаЯ краса.
     џ вашу власть и волю ощущал;
     ‚аш свет мне в сердце силу излучал.
     Ќе скрою горести и упованьЯ.
     ‚ысокий слух прошу Я приклонить,
     —тоб мог испытанное вам открыть.
     „уши услышьте скорбные рыданьЯ.
     ‚от в спор вступает дух астральный с ней
     ‚ сиЯнье ваших действенных огней.
     ‚ скорбЯщем сердце мысль одна жила
     €, сладостнаЯ, к высЯм устремлЯлась;
     ‚нимало сердце, радостью дыша,
     Љак дама в царстве света прославлЯлась.
     ‡вучала сладостно о ней хвала.
     "Љ ней устремлюсь",-- промолвила душа.
     Ќо некий дух летел ко мне, спеша,
     € эту мысль изгнал, овладеваЯ
     ‚сецело мной. Љак трепет сердца скрыть?
     „ругую даму должен Я хвалить.
     „ух говорит: "‚ ней путь к сиЯнью раЯ.
     Љто не боитсЯ вздохов и трудов,
     ‚сегда глЯдеть в ее глаза готов".
     ЏротиворечьЯ разрушает он
     € мысль смущенную, что говорила
     Ћ юном ангеле на небесах.
     „уша рыдает, скорбь ее пленила.
     "—ем утешитель добрый мой смущен,
     ‡ачем бежит?" -- сказала всЯ в слезах
     € о моих промолвила глазах:
     "‡ачем на них взглЯнула эта дама?
     ‡ачем не верила словам о ней?
     ‚ ее очах сокрыт, владыка дней
     Џодобных мне разит стрелою прЯмо.
     € сил во мне, как перед смертью, нет
     Ќе созерцать менЯ палЯщий свет".--
     "’ы не мертва, а лишь поражена,
     ЊоЯ душа, лежишь, изнемогаЯ,--
     ‹юбовный малый дух проговорил,--
     ’обою правит госпожа благаЯ;
     …е влиЯньем преображена,
     ‘трашишьсЯ только власти низких сил.
     ‘мотри, смиренный облик дамы мил.
     € сострадательна, и куртуазна
     ЏремудраЯ. ‚еличиЯ полна,
     Џусть над тобою властвует она
     € будет в чудесах многообразна.
     € скажешь ты: "‚ладыка дней, Ђмор,
     ѓотова выслушать твой приговор".
     Љанцона, будут редки, мнитсЯ мне,
     ’е, кто твоим ученьем насладЯтсЯ,--
     ‘толь труден, столь возвышен твой Язык.
     Ќо коль тебе придетсЯ повстречатьсЯ
     ‘ тем, кто твоим стремленьЯм чужд вполне,
     “тешьсЯ,-- пусть он в тайну не проник,
     ‘кажи ему, ЯвлЯЯ новый лик,
     Џокорный гармоническому строю:
     "Ћ, полюбуйсЯ хоть моей красою!"

     I.  Џосле  вступительного  рассуждениЯ  в  предыдущем   трактате  мною,
распорЯдителем пира, хлеб мой уже  подготовлен достаточно. ‚от времЯ зовет и
требует,  чтобы  судно мое покинуло гавань; посему, направив парус разума по
ветру моего желаниЯ, Я выхожу в открытое  море с надеждой на легкое плавание
и на спасительную и заслуженную пристань в завершение моей трапезы1. Ћднако,
чтобы угощение  мое принесло  больше  пользы, Я, прежде чем поЯвитсЯ  первое
блюдо, хочу показать, как должно его вкушать.
     џ  говорю,  что, согласно  сказанному в первой  главе2,  это толкование
должно  быть  и буквальным и аллегорическим.  „лЯ  уразумениЯ  же этого надо
знать,  что  писаниЯ могут быть  понЯты  и должны  с величайшим  напрЯжением
толковатьсЯ в четырех  смыслах3. Џервый называетсЯ  буквальным, [и  это  тот
смысл,  который  не  простираетсЯ дальше  буквального  значениЯ  вымышленных
слов,--  таковы басни поэтов.  ‚торой называетсЯ аллегорическим]4; он таитсЯ
под покровом этих басен и ЯвлЯетсЯ  истиной, скрытой  под прекрасной ложью5;
так,  когда  Ћвидий  говорит, что  Ћрфей  своей кифарой  укрощал  зверей6  и
заставлЯл  деревьЯ и камни к нему  приближатьсЯ,  это  означает,  что мудрый
человек мог бы властью своего  голоса укрощать и усмирЯть жестокие  сердца и
мог бы подчинЯть своей воле тех, кто не участвует в жизни науки и искусства;
а  те, кто не  обладает  разумной  жизнью, подобны  камнЯм. ‚  предпоследнем
трактате7  будет показано,  почему  мудрецы  прибегали к  этому сокровенному
изложению мыслей. Џравда, богословы понимают этот смысл иначе, чем поэты; но
здесь  Я  намерен  следовать  обычаю  поэтов и  понимаю аллегорический смысл
согласно тому, как им пользуютсЯ  поэты. ’ретий смысл называетсЯ моральным8,
и  это тот смысл,  который читатели должны внимательно отыскивать в писаниЯх
на пользу себе и своим ученикам. ’акой смысл может быть открыт  в …вангелии,
например  когда рассказываетсЯ  о том,  как  •ристос взошел  на  гору,  дабы
преобразитьсЯ,  взЯв с  собою  только  трех из двенадцати апостолов,  что  в
моральном смысле может быть понЯто так: в  самых сокровенных делах мы должны
иметь лишь немногих свидетелей.
     —етвертый смысл  называетсЯ  анагогическим, то есть  сверхсмыслом9, или
духовным объЯснением  писаниЯ; он  остаетсЯ [истинным] также и  в буквальном
смысле и через  вещи означенные выражает  вещи наивысшие,  причастные вечной
славе, как  это можно видеть в том псалме  Џророка10, в котором сказано, что
благодарЯ исходу народа €зраилЯ из …гипта €удеЯ стала свЯтой  и свободной. ‚
самом деле, хотЯ и очевидно, что это истинно в буквальном смысле, все  же не
менее истинно и то, что подразумеваетсЯ в духовном смысле, а  именно что при
выходе души из греха в ее власти стать свЯтой и свободной. ЋбъЯснЯЯ все это,
смысл буквальный всегда должен предшествовать остальным, ибо в нем заключены
и все  другие и без него было бы невозможно и неразумно добиватьсЯ пониманиЯ
иных смыслов, в особенности же аллегорического. ќто невозможно потому, что в
каждой вещи, имеющей внутреннее и внешнее, нельзЯ проникнуть до внутреннего,
если  предварительно не коснутьсЯ внешнего;  и так как [буквальное значение]
есть  всегда   внешнее,  невозможно  понЯть  иные  значениЯ,  в  особенности
аллегорическое,   не  обратЯсь  предварительно  к  буквальному.  „алее,  это
невозможно  и  потому,  что  в каждой  вещи,  как созданной природой, так  и
созданной  с помощью искусства,  невозможно обратитьсЯ  к форме  прежде, чем
будет определено содержание,  на  котором  должна зиждитьсЯ форма11, подобно
тому  как невозможно  получить  форму  золота,  если  материЯ,  то есть  его
субъект,  не выработана и  не  заготовлена12; или получить форму Ящика, если
материЯ, то  есть дерево,  предварительно  не выработана и  не  заготовлена.
Ѓуквальное  значение  всегда  служит  предметом  и  материей  длЯ других,  в
особенности  длЯ  аллегорического.  Џоэтому  невозможно достигнуть  познаниЯ
других значений, минуЯ познание буквального. „алее, это невозможно и потому,
что в каждую вещь, будь то создание природы или рук человеческих, невозможно
углубитьсЯ,  не заложив предварительно основаниЯ, как в доме или в науке;  и
так  как доказательство есть обоснование науки, а буквальное  доказательство
есть  основание  других  доказательств,  в   особенности  же  доказательства
аллегорического, то невозможно приступить к другим, минуЯ буквальное.
     „алее, если  даже допустить, что так поступить возможно, то это было бы
неразумно и не по  порЯдку,  а  потому путь  этот  был  бы  очень трудным  и
сопрЯженным с  очень  многими ошибками. ‘ледовательно, как говорит ”илософ в
первой  книге "”изики", природа требует, чтобы познание наше продвигалось по
порЯдку, а именно от того, что мы  знаем лучше, к  тому, что  мы знаем менее
хорошо;  Я  утверждаю,  что  природа  этого  требует, поскольку  такой  путь
познаниЯ  присущ  нам  от  рождениЯ.  Ђ  потому, если другие  смыслы,  кроме
буквального, менее понЯтны, а они, как это вполне очевидно, менее понЯтны,--
было бы неразумным приступать к  их обоснованию прежде,  чем будет обоснован
буквальный.  €так,  исходЯ  из  этих  соображений, Я  буду  по поводу каждой
канцоны по порЯдку рассуждать сначала  о буквальном значении, а после него о
ее аллегории, то  есть о сокровенной истине; а иной раз Я при случае коснусь
и других смыслов в зависимости от требований времени и места13.

     II. €так, приступаЯ, Я говорю,  что  звезда ‚енера на своем  круге1, на
котором  она  в  разное времЯ кажетсЯ то вечерней,  то утренней,  уже дважды
успела обернутьсЯ с тех пор, как преставилась блаженнаЯ Ѓеатриче2, обитающаЯ
на небе  с ангелами,  а  на  земле с  моей душой,  когда перед  очами  моими
предстала  в  сопровождении Ђмора  и занЯла некое место  в  моих помыслах та
благороднаЯ дама, о которой Я упоминал в  конце "Ќовой †изни"3.  €, как мною
было  объЯснено  в  упомЯнутой  малой  книге, мое  согласие  ей принадлежать
проистекало скорее из ее  благородства,  чем  из моего выбора; в самом деле,
она казалась настолько одержимой жалостью  к моей осиротелой жизни, что духи
очей моих с ней особенно подружились. Џодружившись же, они преобразили ее во
мне настолько,  что моЯ  благорасположеннаЯ  к  ней душа охотно  согласилась
подчинитьсЯ ее  образу. Ќо  так  как  любовь  не сразу рождаетсЯ,  растет  и
достигает  своего  совершенства,  а требует  некоторого времени и  пищи  длЯ
раздумий, в особенности в  тех случаЯх, когда ей мешают враждебные мысли, то
прежде, чем  созрела во мне  эта любовь, потребовалось великое борение между
мыслью,  ее питавшей, и  мыслью,  ей противоборствующей,  котораЯ  в  образе
прославленной Ѓеатриче  еще удерживала  за собой твердыню моих помыслов. €бо
одну  мысль  во внешнем и в настоЯщем  непрестанно  поддерживало [зрение], а
другую мысль во  внутреннем и в прошлом -- памЯть4. €  поддержка  во внешнем
увеличивалась с каждым  днем,  а во внутреннем ослабевала, одолеваемаЯ  той,
котораЯ  всЯчески  препЯтствовала  мне   оглЯнутьсЯ  назад;  это   состоЯние
показалось мне настолько удивительным  и  нестерпимым, что вынести его  Я не
смог.  €  вот,  как  бы  восклицаЯ  и  желаЯ  оправдатьсЯ  в  непостоЯнстве,
изобличавшем во мне недостаточную стойкость, Я направил  свой  возглас  в ту
сторону, откуда  победоносно  наступала  новаЯ  мысль, всесильнаЯ,  как сила
небеснаЯ, и Я начал свою речь со слов: "‚ы, движущие третьи небеса..."
     „лЯ  лучшего пониманиЯ намерений этой  канцоны  надлежит  прежде  всего
распознать ее составные  части. —тобы больше не предпосылать подобные  слова
объЯснению  дальнейших канцон,  Я предупреждаю,  что порЯдок, который  будет
принЯт в настоЯщем трактате, Я намереваюсь соблюдать и во всех остальных.
     €так,  Я говорю, что  предлагаемаЯ  канцона распадаетсЯ на  три главные
части. Џервую из них составлЯет перваЯ  строфа:  в ней некие  интеллигенции,
или, выражаЯсь  более  обычно,  ангелы5,  призываютсЯ  внимать  тому,  что Я
намереваюсь высказать. ќти ангелы управлЯют вращением неба ‚енеры и ЯвлЯютсЯ
его двигателЯми. ‚тораЯ часть состоит из трех строф, следующих за первой.  ‚
ней  открываетсЯ то,  что внутри, в области духовной, можно  было услышать в
разговоре между разными мыслЯми. ’ретьЯ --  это пЯтаЯ и последнЯЯ  строфа; в
ней автор  обращаетсЯ  к  самому произведению  как бы  длЯ того,  чтобы  его
ободрить.  €,  как  уже  говорилось выше,  все  эти три  части  должны  быть
объЯснены по порЯдку.

     III.  —тобы в первой  из  перечисленных частей  легче  было рассмотреть
буквальное  значение,  о  котором  сейчас  и пойдет речь, надо знать, кого Я
призываю быть моими слушателЯми и число их, а также что это  за третье небо,
которое ангелы, по моим словам, приводЯт в  движение. Џрежде всего Я скажу о
небе, а  затем уже о  тех,  к кому Я обращаюсь. €  хотЯ об  истинности всего
этого мало что можно  узнать,  однако то немногое,  что в них  усматриваетсЯ
человеческим разумом, доставлЯет большую радость, чем многое и достоверное в
вещах, о которых судЯт по чувственному опыту,-- если верить мнению ”илософа,
высказанному в книге "Ћ живых существах"1.
     €так,  Я  утверждаю, что о числе небесных  сфер  и  об  их расположении
многими  высказывались  различные мнениЯ, хотЯ в конце концов  истина и была
найдена. Ђристотель,  опираЯсь  лишь на  древние  грубые мнениЯ  астрологов,
считал,   что  существует  только  восемь   небес2,  из  которых  крайнее  и
всеобъемлющее -- то,  где находЯтсЯ  неподвижные  звезды, а  именно  восьмое
небо, и что вне его никакого другого нет. „алее, он считал,  что небо ‘олнца
непосредственно  следует за небом  ‹уны, то есть находитсЯ от  нас на втором
месте3. ќто  столь ошибочное  мнение всЯкий,  кто пожелает,  может  найти во
второй книге  "Ћ  небе и ‚селенной", то  есть  во  второй  книге  о природе.
Џравда, Ђристотель от этого отрекаетсЯ в двенадцатой книге "Њетафизики", где
он  и  разъЯснЯет,  что  всЯкий  раз,  когда  ему  приходилось  говорить  об
астрологии, он следовал лишь чужому мнению.
     Џосле  него Џтолемей4 заметил, что восьмаЯ сфера  движетсЯ в нескольких
направлениЯх. Ћн увидел, что орбита ее отклонЯетсЯ от той правильной орбиты,
по которой все обращаетсЯ с востока на запад, и, наконец, вынуждаемый к тому
началами ”илософии, непременно требующей наличиЯ простейшего перводвигателЯ,
предположил существование  еще одного неба, находЯщегосЯ  за пределами  неба
звезд и  совершающего именно это обращение с востока на запад.  џ утверждаю,
что обращение это совершаетсЯ  примерно в двадцать четыре часа, а именно, по
грубому подсчету,  в [двадцать три  часа] и четырнадцать  пЯтнадцатых часа5.
€так,  по мнению ЏтолемеЯ и по признанию астрологов  и философов, после того
как  эти  движениЯ  были  установлены,  существует  девЯть  подвижных небес.
ђасположение  этих  небес  обнаружено  и   определено   согласно  тому,  что
искусство, именуемое Џерспективой6,  а также арифметика и геометриЯ показали
чувствам и разуму:  благодарЯ чувственным и зрительно ощутимым опытам7 стало
очевидно,  что  во времЯ затмениЯ  ‘олнца  ‹уна  находитсЯ ниже  ‘олнца.  Џо
свидетельству ЂристотелЯ8, видевшего это собственными глазами (судЯ по тому,
что он говорит во второй книге "Ћ небе и ‚селенной"), молодаЯ ‹уна проходила
под  Њарсом  своей  неосвещенной  стороной, Њарс же оставалсЯ  скрытым, пока
вновь не поЯвлЯлсЯ с другой, освещенной стороны ‹уны, обращенной на запад.
     ЏорЯдок же расположениЯ  таков,  что первое по  счету  небо -- это небо
‹уны;  второе -- ЊеркуриЯ; третье -- ‚енеры;  четвертое  -- ‘олнца; пЯтое --
Њарса; шестое  -- небо ћпитера; седьмое -- ‘атурна;  восьмое --  небо звезд;
девЯтое  небо9  воспринимаетсЯ не чувственно, но лишь  через то движение,  о
котором говорилось  выше; многие  называют это  небо  Љристальным,  то  есть
просвечивающим  или  насквозь  прозрачным.  ‡а  пределами  всех  этих  небес
католики  помещают   еще   одно  небо   --  ќмпирей10,  иначе  говорЯ,  небо
пламенеющее, или светоносное, и полагают, что оно неподвижно, имеЯ в себе, в
каждой своей  части, то,  что  необходимо его составу. ќто и служит причиной
того,  что  Џерводвигатель  обладает  быстрейшим  движением;  в самом  деле,
благодарЯ пламеннейшему  желанию,  которым  охвачена каждаЯ  часть  девЯтого
неба, непосредственно ему предшествующего,-- желанию воссоединитьсЯ с каждой
частью Ѓожественнейшего покоЯщегосЯ неба,-- девЯтое небо в нем и вращаетсЯ с
такой  силой  желаниЯ,  что  скорость  его  почти  непостижима.  Њесто,  где
пребывает  это высшее  Ѓожественное начало,  созерцающее только  собственное
совершенство, спокойно и безмЯтежно. ќто -- местопребывание блаженных духов,
по  мнению свЯтой церкви, котораЯ не может сказать  ложное; да и Ђристотель,
если правильно его понимать, видимо,  намекает на это в первой книге "Ћ небе
и ‚селенной". ќто и есть постройка, венчающаЯ ‚селенную, в которую она всЯ и
включена и за пределами которой нет ничего; и она не имеет никакого места11,
но была создана только в Џервом  “ме, именуемом греками "Џротоноэ"12.  ќто и
есть то великолепие, о котором говорил Џсалмопевец, обращаЯсь к Ѓогу: "‘лава
’воЯ простираетсЯ превыше  небес!"13  €так, подводЯ итог всему сказанному,--
существует десЯть небес. €з  них небо ‚енеры -- третье. Ћ нем  упоминаетсЯ в
той части канцоны, которую Я намереваюсь объЯснить.
     Ќадо помнить, что каждое  небо, находЯщеесЯ  под Љристальным,  обладает
двумЯ собственными  неподвижными полюсами14;  в  девЯтом же они неподвижны и
устойчивы  во всех отношениЯх.  €  любое  из  них,  как  девЯтое, так  и все
остальные, имеет некую окружность,  которую можно назвать экватором; экватор
этот в каждой  части своего обращениЯ равномерно отстоит от обоих полюсов, в
чем  может  на  опыте  убедитьсЯ всЯкий,  вращаЯ  Яблоко  или  любое  другое
шаровидное  тело. ‚  каждом  небе  эта  окружность  имеет  большую  быстроту
движениЯ, чем любаЯ другаЯ его  точка, в  чем любой внимательный наблюдатель
легко  может  убедитьсЯ.  —асти  сферы  движутсЯ  тем  быстрее,  чем   ближе
расположены они к экватору, и тем медленнее, чем дальше они от него  и ближе
к полюсу, так как путь обращениЯ становитсЯ короче, но должен быть пройден в
то же времЯ,  что  и более длинный. џ утверждаю также, что, чем ближе небо к
окружности  своего экватора,  тем  оно  благороднее  по сравнению со  своими
полюсами,  так   как  вблизи  оно  обладает  большей  подвижностью,  большей
действенностью, большей оживленностью, большим разнообразием форм, становЯсь
в  большей  степени причастно тому,  что выше  него  и  что,  следовательно,
обладает  и большими достоинствами. Џоэтому и звезды неба звезд исполнены по
отношению  друг к  другу  тем больших  достоинств,  чем  они  ближе  к  этой
окружности [к экватору].
     ‘ наружной стороны этой окружности в небе ‚енеры, о котором сейчас идет
речь, помещаетсЯ небольшаЯ сфера, котораЯ вращаетсЯ в этом небе сама по себе
и орбиту  которой  астрологи именуют эпициклом15.  €, подобно большей сфере,
эта малаЯ сфера  обращаетсЯ  вокруг двух  полюсов. Њалютка  эта  также имеет
экватор  и также по мере приближениЯ к нему становитсЯ более благородной; на
дуге или  с наружной  стороны этой окружности  и укреплена лучезарнаЯ звезда
‚енера. € хотЯ  и было сказано, что существует,  строго  говорЯ, лишь десЯть
небес, число это все  их не охватывает; в самом  деле,  эпицикл,  на котором
укреплена  звезда, есть самостоЯтельное  небо  (или  сфера), не  единосущное
своему носителю, хотЯ по природе своей  более родственное ему,  чем  другим;
вместе с ним оно именуетсЯ небом, и как то, так и другое ведут свое название
от звезды. Ћ том, каковы  другие небеса и другие звезды, Я сейчас рассуждать
не  буду;  достаточно  того, что было сказано  об истинном строении третьего
неба, которое Я в настоЯщее времЯ имею  в виду. Ћ нем  исчерпывающим образом
было сказано все, что здесь было нужно.

     IV. Џосле того  как  в предыдущей главе было сказано о третьем небе и о
внутреннем его расположении, остаетсЯ показать, кто приводит его в движение.
Џрежде всего  следует запомнить, что двигатели этих небес не что  иное,  как
субстанции,  отделенные от материи, то  есть интеллекты; в просторечии  люди
называют   их  ангелами1.  Ћ   созданиЯх  этих,   как  и  о   небесах,  люди
придерживались разных  мнений, хотЯ истина и была наконец найдена. Ќекоторые
философы,  к которым,  по-видимому,  относитсЯ и Ђристотель2, если судить по
его "Њетафизике"  (хотЯ в первой  книге "Ћ  небе и ‚селенной" он иногда, как
нам кажетсЯ, придерживаетсЯ  и другого мнениЯ), полагали,  что этих созданий
столько же, сколько  видов вращениЯ  в небесах,  и не более, утверждаЯ,  что
другие ангелы оказались  бы  во  веки веков  излишними и бездеЯтельными, что
было бы невозможным,  поскольку  их деЯтельность и  есть их бытие. „ругие, и
среди них  превосходнейший  муж  Џлатон,  полагали,  что  число  интеллектов
соответствует  не только множеству  небесных  движений, но также  количеству
видов вещей  (то есть свойств  вещей), подобно  тому как все люди составлЯют
один вид, другой вид составлЯет все золото, а еще другой -- все, что широко,
и так во всем существующем. € они утверждали, что, подобно тому как небесные
интеллекты ЯвлЯютсЯ творцами этих небес3, каждый из них  сотворил свое небо;
так же  точно интеллекты  эти порождают и другие вещи и прототипы, каждый из
них творЯ  свой вид. Џлатон  называет  их "идеЯми", иначе  говорЯ, всеобщими
формами,  или  универсальными  началами.  џзычники  именовали  их  богами  и
богинЯми,  хотЯ  и  понимали  их  не столь  философично,  как  Џлатон4.  Ћни
поклонЯлись  их изображениЯм  и  строили длЯ них огромные  храмы; длЯ ћноны,
которую  они называли богиней Њогущества; длЯ Џаллады  или Њинервы,  которую
они называли богиней  Њудрости; и равным  образом длЯ ‚улкана, которого  они
называли  богом ЋгнЯ, и длЯ –ереры, которую они называли богиней ‡лаков. Ћбо
всем этом свидетельст