‘танислав ‹ем. ЏровокациЯ

Ћцените этот текст:
‘танислав ‹ем. ЏровокациЯ

   -----------------------------------------------------------------------
   Stanislaw Lem. Prowokacja (1980). Џер. с польск. - Љ.„ушенко.
   "‘обрание сочинений", т.10. Њ., "’екст", 1995.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 11 April 2001
   -----------------------------------------------------------------------



   ‘лава Ѓогу, заметил кто-то, что эту  историю  геноцида  написал  немец,
иначе бы автору не избежать обвинений в германофобии. џ так не  думаю.  ’о
обстоЯтельство, что "окончательное решение еврейского вопроса"  в  третьем
рейхе  лежит  на  совести  немцев,  длЯ  автора-антрополога  -  маловажнаЯ
частность  процесса,  не  сводимого  ни   к   немецким   убийцам,   ни   к
жертвам-евреЯм. “же немало говорено о мерзости современного человека.  Ќаш
автор, однако, решил покончить с ним раз  навсегда,  пригвоздив  его  так,
чтобы  он  уже  не  поднЯлсЯ.  Ђсперникус  (имЯ,  заставлЯющее   вспомнить
Љоперника) решил, по примеру своего  предшественника-астронома,  совершить
переворот в антропологии зла. Ќасколько это ему  удалось,  читатель  пусть
судит сам, познакомившись с изложением обоих томов его исследованиЯ.
   ’ом  первый,  как  и  положено  столь  обширному  замыслу,  открываетсЯ
рассмотрением отношений, существующих в мире животных.  Ђвтор  начинает  с
хищников, которые должны убивать, чтобы жить. Ћн подчеркивает, что хищник,
особенно крупный, убивает не больше, чем это нужно ему самому и свите  его
"сотрапезников" (комменсалов), ведь, как известно, любого хищника окружает
свита из более слабых животных, питающихсЯ остатками его добычи.
   Ќехищники агрессивны  только  в  период  течки.  Ќо  смертельный  исход
схватки самцов из-за самки - исключение. “бийство, совершаемое без  всЯкой
корысти,  -  в  природе  Явление  крайне  редкое;  сравнительно  чаще  оно
встречаетсЯ среди одомашненных животных.
   —еловек - дело совершенно другое. Џо летописным свидетельствам, военные
столкновениЯ с древнейших времен заканчивались резней побежденных.  Њотивы
обычно были практические: уничтожаЯ  противника,  и  даже  его  потомство,
победитель предохранЯл себЯ от возмездиЯ. ’акого  рода  резнЯ  совершалась
вполне открыто и даже демонстративно; корзины  отрубленных  конечностей  и
гениталий   украшали   триумфальное   шествие   победителей   в   качестве
доказательств  победы.  €  это  право  сильного  в  древности   никем   не
оспаривалось. “бивать побежденных на месте или же обращать их в рабство  -
зависело от чисто практических соображений.
   Ђсперникус на обширном материале показывает,  как  в  практику  ведениЯ
войн  постепенно  вводились  ограничениЯ,  зафиксированные   в   рыцарских
кодексах; впрочем, в гражданских войнах эти  ограничениЯ  не  соблюдались:
недобитый внутренний враг опаснее внешнего,  и  еретиков-катаров  католики
преследовали ожесточеннее, чем сарацинов.
   —исло  ограничений  мало-помалу  росло,  пока  наконец   не   поЯвились
соглашениЯ типа ѓаагской конвенции. €х суть сводилась к тому, что  военный
триумф и истребление побежденных разъединЯютсЯ навсегда. Џервый ни в  коем
случае не может повлечь за собой второе. ќто разъединение  рассматривалось
как прогресс в этике военных конфликтов. Њассовые убийства случались  и  в
Ќовое времЯ, но в них мы не видим уже ни архаической демонстративности, ни
осЯзательных выгод длЯ истреблЯющей стороны. ’ут  Ђсперникус  переходит  к
анализу доводов, выдвигавшихсЯ в разное времЯ в оправдание геноцида.
   ‚ христианском мире выставлЯть подобные  доводы  стало  делом  обычным.
‘ледует, впрочем, добавить, что  ни  колониальные  экспедиции,  ни  захват
африканских рабов, ни (задолго до этого) освобождение ѓроба  ѓосподнЯ,  ни
покорение государств южноамериканских индейцев не совершались под лозунгом
геноцида как такового: речь шла о рабочей  силе,  крещении  Язычников  или
присоединении заморских земель, и резнЯ туземцев была  лишь  ступенькой  к
достижению  цели.  Ћднако  в  истории  геноцидов  прослеживаетсЯ  снижение
значимости  их  _непосредственной  выгоды_  и  возрастание  роли   идейных
обоснований  резни,  иначе  говорЯ,  все  возрастающий  перевес   духовных
приобретений инициаторов над  материальными.  Џредвосхищением  нацистского
геноцида Ђсперникус считает  резню  армЯн,  устроенную  турками  во  времЯ
первой мировой войны. ‡десь  уже  налицо  весь  набор  отличительных  черт
современного геноцида: туркам он  не  принес  сколько-нибудь  существенных
выгод, его мотивы были фальсифицированы, а сам он по возможности скрыт  от
остального мира. €бо, согласно автору, не геноцид tout court  [здесь:  как
таковой  (фр.)]  есть  примета  XX  века,  но  народоубийство  с  тотально
фальсифицированным обоснованием, истребление, ход  и  результаты  которого
маскируютсЯ  со  всею  возможною  тщательностью.  Њатериальные  выгоды  от
ограблениЯ жертв были, как правило, мизерны, а если говорить  о  евреЯх  и
немцах, то юдоцид нанес  германскому  государству  прЯмой  материальный  и
культурный ущерб (это доказали немецкие  авторы  на  обширном  фактическом
материале). ’ем самым исходнаЯ историческаЯ ситуациЯ  сменилась  на  прЯмо
противоположную: военные и экономические выгоды  истреблениЯ  из  реальных
превратились в фиктивные, и как раз потому понадобились  совершенно  новые
обоснованиЯ. …сли б  они  убеждали  в  силу  своей  очевидности,  массовые
убийства было бы незачем утаивать от всего мира. Ћднако же геноцид повсюду
утаивалсЯ - как видно, доводы в его пользу не убеждали  всерьез  даже  его
поборников. ќтот вывод Ђсперникус считает поразительным  и  тем  не  менее
неоспоримым  в  свете  имеющихсЯ  фактов.  Љак  показывают   сохранившиесЯ
документы,  нацизм  соблюдал  в  геноциде  следующую  градацию:  там,  где
порабощенный народ (например, славЯнский) подлежал частичному истреблению,
об экзекуциЯх нередко объЯвлЯлось публично, но  если  национальнаЯ  группа
подлежала окончательной ликвидации (евреи, цыгане), сообщений  о  массовых
казнЯх не было.  —ем  тотальнее  истребление,  тем  большаЯ  его  окружает
секретность.
   Ђсперникус исследует комплекс  этих  Явлений  методом  последовательных
приближений, стараЯсь добратьсЯ до все более глубоко  запрЯтанных  мотивов
народоубийства.  ‘начала  он  прослеживает   на   карте   …вропы   вектор,
направленный с  ‡апада  на  ‚осток,  -  от  полной  секретности  к  полной
открытости   или,   в   нравственных   категориЯх,   от   застенчивого   к
беззастенчивому кровопролитию. ’о, что  в  ‡ападной  …вропе  немцы  делали
втайне, местами, от случаЯ к случаю и без спешки, на  ‚остоке  совершалось
ускоренным  темпом,  все  с   большим   размахом,   все   безжалостнее   и
бесцеремоннее,   начинаЯ   с   польских   земель,   с   так    называемого
генерал-губернаторства, и чем дальше к востоку,  тем  более  Явно  геноцид
становилсЯ нормой, требовавшей немедленного претворениЯ в жизнь,  так  что
евреев нередко убивали  прЯмо  там,  где  они  жили,  без  предварительной
изолЯции в гетто и отправки в лагерЯ смерти. ќти различиЯ, полагает автор,
свидетельствуют о лицемерии палачей, которые на ‡ападе избегали делать то,
что на ‚остоке делали уже без всЯких стеснений.
   "Ћкончательное решение еврейского вопроса" поначалу допускало различные
варианты; степень их жестокости была различна, но  одинаковым  был  финал.
Ђсперникус  справедливо   указывает   на   возможность   некровопролитного
варианта, к тому же гораздо более выгодного длЯ третьего рейха в военном и
экономическом отношении, а именно: разъединение  полов  и  их  изолЯциЯ  в
лагерЯх или в гетто. …сли уж при выборе методов этические  соображениЯ  не
играли длЯ немцев какой-либо роли, им следовало бы, казалось, учесть  хотЯ
бы соображениЯ _собственной выгоды_,  в  данном  случае  несомненной:  это
позволило бы приспособить  под  военные  нужды  немалую  часть  подвижного
состава железных дорог, занЯтого  перевозкой  обитателей  гетто  в  лагерЯ
уничтожениЯ, снизить численность подразделений, осуществлЯвших уничтожение
(охрана  городских  гетто  требовала  гораздо  меньших  сил),  высвободить
предприЯтиЯ,  занЯтые  производством  крематориев,  мельниц  длЯ   размола
костей, циклона и прочих средств истреблениЯ. ђазъединенное таким образом,
население гетто вымерло бы самое позднее лет через сорок, если учесть, как
стремительно  оно  сокращалось  от   голода,   болезней   и   непосильного
принудительного труда. ’емпы такого косвенного истреблениЯ  были  известны
штабу Endlosung [окончательное решение (нем.)]  в  начале  1942  года,  и,
принимаЯ окончательное решение, он еще не сомневалсЯ  в  победе  ѓермании;
следовательно, выбор кровавой развЯзки не  был  продиктован  ничем,  кроме
желаниЯ убивать.
   Љак  видно  из  уцелевшей  документации,  немцы  испытывали  и   другие
возможные методы, например, стерилизацию путем  рентгеновского  облучениЯ,
но  выбрали  все-таки  прЯмую  резню.  „лЯ  германской  истории,  заЯвлЯет
Ђсперникус, длЯ оценки степени виновности немцев, длЯ мировой послевоенной
политики конкретный вариант юдоцида не имел никакого  значениЯ  -  военные
преступлениЯ  третьего  рейха  и  без  того  подпадали  под  высшую   меру
наказаниЯ.  “ничтожить  целый  народ  принудительной   стерилизацией   или
разделением полов -  ничуть  не  меньшее  злодеЯние,  чем  уничтожить  его
физически; но длЯ психосоциологии  преступлениЯ,  длЯ  анализа  нацистской
доктрины, длЯ теории человека разница  здесь  кореннаЯ.  ѓиммлер  в  кругу
своих приближенных утверждал:  юдоцид  необходим  длЯ  того,  чтобы  евреи
никогда уже не могли угрожать немецкому государству. Ќо даже если  принЯть
"еврейскую угрозу" всерьез, вариант косвенной ликвидации окажетсЯ наиболее
эффективным и в материально-техническом, и в организационном отношении.  Ђ
значит, ѓиммлер лгал своим людЯм, да, пожалуй,  и  себе  самому.  ‚се  это
заслонили позднейшие событиЯ, когда немцы стали терпеть поражениЯ по всему
фронту и одновременно уничтожать следы  массовых  экзекуций,  выкапываЯ  и
сжигаЯ трупы. …сли бы кровавое истребление началось лишь тогда, еще  можно
было бы поверить в  искренность  заверений  ѓиммлеров  и  эйхманов,  будто
причиной резни был страх перед возмездием победителей. Ќо, коль скоро  это
не  так,  ѓиммлер  лгал,  приравниваЯ  евреев  к   паразитам,   подлежащим
уничтожению, ведь паразитов не подвергают мукам намеренно.
   Љороче,  дело  было  не  только  в  полезности  преступлениЯ,  но  и  в
удовлетворении, которое оно доставлЯло само по себе. …ще в 1943 году  -  а
вероЯтно, и позже -  ѓитлер  и  его  штаб  не  терЯли  надежды  на  победу
ѓермании,  а  победителей,  как  известно,  не  судЯт.   Џоэтому   нелегко
объЯснить, почему геноцид так и не дождалсЯ публичного  одобрениЯ,  почему
даже в секретнейших документах он  выступает  под  криптонимами  наподобие
"Umsiedlung" ("переселение",  то  есть  смертнаЯ  казнь).  ќто  двуЯзычие,
считает  Ђсперникус,  было  попыткой  согласовать  несогласуемое.   Ќемцы,
благородные  арии,  истинные  европейцы,   герои-победители,   оказывались
убийцами беззащитных людей; первое на словах, второе на деле.  ‚от  почему
понадобилсЯ внушительный словарь переименований  и  фальсификаций,  таких,
как "Arbeit macht frei" ["’руд освобождает" (нем.) -  надпись  на  воротах
нацистских  лагерей],  "Umsiedlung",  "Endlosung"   и   прочие   эвфемизмы
кровопролитиЯ. Ќо в этой-то фальсификации и сказалась, вопреки стремлениЯм
гитлеризма,  принадлежность  немцев  к  христианской   культуре,   котораЯ
наложила на них отпечаток настолько глубокий, что они при всем желании  не
смогли окончательно выйти  за  пределы  …вангелиЯ.  ‚  кругу  христианской
культуры, замечает автор, даже когда все уже можно  сделать,  не  все  еще
можно сказать. ќта культура - фактор  необратимый,  ведь  иначе  ничто  не
мешало бы немцам назвать свои поступки по имени.
   Џервый том труда •орста Ђсперникуса, озаглавленный "Die  Endlosung  als
Erlosung" ["Ћкончательное решение как искупление" (нем.)], содержит  обзор
нередких в последнее времЯ попыток объЯвить правду о гитлеровском геноциде
ложью и  клеветой,  понадобившейсЯ  победителЯм  длЯ  того,  чтобы  добить
побежденную ѓерманию морально. Ќо,  может  быть,  эти  попытки  -  попытки
отрицать  целые  горы  фотографий,  свидетельских  показаний,   документов
нацистских архивов, отрицать груды женских волос, протезов  убитых  калек,
игрушек сожженных детей, очков, пепла из печей крематориев, - может  быть,
это всего лишь симптомы  безумиЯ?  ‚озможно  ли,  будучи  в  здравом  уме,
объЯвлЯть непререкаемые свидетельства  преступлений  фальшивкой?  …сли  бы
речь  шла  всего  лишь  о  психопатии,  если   бы   защитники   гитлеризма
действительно были умалишенными, не нужен был бы и труд Ђсперникуса. Ђвтор
обращаетсЯ к американским исследованиЯм  психологии  тамошних  фашистов  и
цитирует  научный  диагноз,  который  гласит:  в  психической  вменЯемости
неофашистам нельзЯ отказать, хотЯ психопаты  встречаютсЯ  среди  них  чаще
обычного. Џоэтому проблему нельзЯ зачеркнуть, сведЯ ее  к  психиатрической
профилактике, а значит, ее исследование становитсЯ обЯзанностью философии.
   ‡десь  мы  наталкиваемсЯ  на  диатрибу,  адресованную  таким  почтенным
философам,  как,  например,  •айдеггер.  Ќаш  автор  упрекает  его  не   в
принадлежности  к  нацистской  партии,  из  которой  он  вскоре  вышел;  в
тридцатые годы - и это Ђсперникус  считает  смЯгчающим  обстоЯтельством  -
кровавое  будущее  нацизма  было  не  так   уж   легко   угадать.   Ћшибки
простительны, если они ведут к отказу от ошибочных взглЯдов и к поступкам,
которые отсюда следуют. Ђвтор называет себЯ в этом отношении минималистом.
Ћн не утверждает, что •айдеггер или кто-то другой в его  положении  обЯзан
был  выступить  в  защиту  преследуемых,  а  иначе,  мол,  он  заслуживает
осуждениЯ за  недостаток  мужества:  не  каждый  рождаетсЯ  героем.  „ело,
однако, в том, что •айдеггер был философом. Ђ тот, кто занимаетсЯ природой
человеческого бытиЯ, не может молча пройти мимо преступлений нацизма. …сли
бы •айдеггер счел, что они относЯтсЯ к "низшему"  уровню  бытиЯ,  то  есть
носЯт чисто  уголовный  характер,  выделЯющийсЯ  единственно  степенью,  в
которую их возвела мощь государства, и заниматьсЯ ими ему не  пристало  по
тем же самым причинам, по каким философиЯ не исследует уголовные убийства,
ибо ее предмет  далек  от  предмета  криминалистики,  -  если,  повторЯем,
•айдеггер счел именно так, он либо слепец,  либо  обманщик.  ’от,  кто  не
видит внекриминального значениЯ преступлений нацизма, умственно  слеп,  то
есть глуп; а какой из глупца философ, хотЯ бы он мог даже волос  расщепить
натрое? …сли же он молчит, чтобы не говорить правды,  он  изменЯет  своему
призванию. ‚  обоих  случаЯх  он  оказываетсЯ  пособником  преступлениЯ  -
разумеетсЯ, не в замысле и выполнении, такое обвинение было  бы  клеветой.
Џособником он становитсЯ как попуститель, пренебрежительно отмахиваЯсь  от
преступлениЯ, объЯвлЯЯ его несущественным, отводЯ ему - если вообще отводЯ
- место где-то в самом низу иерархии бытиЯ. Ђ ведь врач, который  счел  бы
малозначительными  особенности  неизлечимой   болезни,   который   обходит
молчанием ее существенные симптомы или ее исход, - либо несведущий  медик,
либо союзник болезни, tertium non datur.  ’от,  кто  занимаетсЯ  здоровьем
человека, не может пренебрегать смертельной болезнью  и  исключать  ее  из
круга своих интересов, а тот, кто занимаетсЯ человеческим бытием, не может
исключить из порЯдка  этого  бытиЯ  массовое  человекоубийство.  €наче  он
отрекаетсЯ от своего  призваниЯ.  ’о,  что  человеку  по  имени  •айдеггер
вменЯли в вину поддержку, которую он лично оказал нацистской  доктрине,  в
то времЯ как его сочинениЯм, глухим ко всему,  касающемусЯ  нацизма,  этот
упрек адресован не был,  подтверждает,  по  мнению  автора,  существование
заговора совиновников. ‘овиновны  все  те,  кто  готов  приуменьшить  ранг
преступлений нацизма в иерархии человеческого бытиЯ.
   €меетсЯ множество истолкований нацизма. Ђвтор "ѓеноцида"  рассматривает
три наиболее  распространенные:  гангстерское,  социально-экономическое  и
нигилистическое.  Џервое  приравнивает  геноцид  к   поступкам   убийц   и
грабителей,  и  оно-то  как  раз  стало  наиболее   популЯрным   благодарЯ
нюрнбергским    процессам.    ’рибуналам,    составленным    из    юристов
стран-победительниц, было легче достичь соглашениЯ по поводу обвинительных
актов, основанных на давней традиции судопроизводства по уголовным  делам;
горы чудовищных вещественных доказательств как бы сами направлЯли судебную
процедуру  по  проторенной  колее.  ‘оциально-экономическое   истолкование
указывает на причины, приведшие  ѓитлера  к  власти:  слабость  ‚еймарской
республики, экономический кризис,  искушениЯ,  которым  подвергсЯ  крупный
капитал,  оказавшийсЯ  между  правыми  и  левыми,  как  между  молотом   и
наковальней.
   Ќаконец, нацизм  как  торжествующий  нигилизм  завораживал  воображение
великих гуманистов, хотЯ бы ’омаса Њанна, который услышал  в  нем  "второй
голос" германской истории, лейтмотив дьЯвольского соблазна, идущий  -  как
показано в "„окторе ”аустусе" -  из  средневековьЯ,  через  отступничество
Ќицше - в XX век. €столкованиЯ эти справедливы лишь отчасти.  ѓангстерскаЯ
версиЯ проходит мимо  лжи,  насквозь  пропитывающей  нацистское  движение.
ѓангстеры, сговариваЯсь между  собой,  обходЯтсЯ  без  эвфемизмов  и  лжи,
облагораживающих убийство. ‘оциально-экономическое  истолкование  проходит
мимо различиЯ между итальЯнским фашизмом и  гитлеризмом,  различиЯ  весьма
существенного,  коль  скоро  Њуссолини  не  стал  организатором  геноцида.
Ќаконец, манновскаЯ концепциЯ, объЯвлЯющаЯ ѓерманию ”аустом, а  ѓитлера  -
сатаной, слишком расплывчата. Ќацист как гангстер -  банальность,  слишком
упрощающаЯ проблему; пособник дьЯвола -  банальность  слишком  напыщеннаЯ.
Џравда о нацизме не столь  примитивна  и  не  столь  возвышенна,  как  эти
противообразы. Ђнализ нацизма блуждает в  лабиринте  диагнозов,  по  части
сходных, по части друг другу противоречащих, ибо, хотЯ преступлениЯ его по
видимости тривиальны, глубинный их смысл коварен и вовсе  не  прост.  ќтот
укрытый  смысл  не  вдохновлЯл  вождей  движениЯ,  пока   они   оставались
горсточкой политиканов-авантюристов; они не  осознали  его  и  позже,  уже
завладев  механизмом  могущественного  государства:   парвеню,   лицемеры,
корыстолюбцы, идущие за ѓитлером, они не способны были к самопознанию.
   ‘казано: quos  deus  perdere  vult,  dementat  prius  [кого  бог  хочет
погубить, (того он) лишает разума (лат.)]. ‡авоевательные планы ѓитлера не
были изначально безумны - они становились такими со временем, ибо не могли
такими не стать. ѓенштаб, как известно, был против войны с  ђоссией,  знаЯ
соотношение сил; но, если бы даже ѓитлер победил на ‚остоке, окончательнаЯ
катастрофа  третьего  рейха  оказалась  бы  еще   сокрушительнее.   Ђнализ
исторических альтернатив, вообще говорЯ, дело в высшей степени ненадежное,
но  тогда  положение  фигур  на  шахматной   доске   мира   с   логической
необходимостью диктовало планы всех игроков.  “спехи  ѓитлера  на  ‚остоке
заставили бы американцев нанести атомный удар по џпонии, чтобы вывести  ее
из войны раньше, чем придет немецкаЯ помощь. ђассекреченное таким  образом
Ядерное оружие втЯнуло бы, в свою очередь,  ѓерманию  и  Ђмерику  в  гонку
Ядерных вооружений, причем американцам, имевшим солидную фору, пришлось бы
эту фору использовать и опустошить ѓерманию атомной бомбардировкой в  1946
или 1947 году, прежде чем теоретическаЯ физика, наполовину разгромленнаЯ в
ѓермании   ѓитлером,   пополнила   бы   его   арсенал   Ядерным   оружием.
Њежконтинентальное перемирие или раздел мира на сферы влиЯниЯ  не  входили
бы в расчет, раз уж на сцене поЯвилось атомное оружие: воюющие с ѓерманией
американцы поступили бы самоубийственно, промедлив с  его  применением  до
поЯвлениЯ немецких атомных бомб. ‚ случае успеха  заговора  20  июлЯ  1944
года размеры опустошениЯ ѓермании оказались бы меньше, чем это случилось к
моменту капитулЯции в 1945 году, но, если капитулЯциЯ наступила бы в  1946
или 1947 году, от ѓермании осталась бы только радиоактивнаЯ пыль. Ќи  один
американский политик не смог бы отказатьсЯ от Ядерной  бомбардировки,  ибо
ни один из них не решилсЯ бы вести переговоры с противником, длЯ  которого
договоры - всего лишь клочок бумаги и который располагает ресурсами …вропы
и Ђзии. €так, катастрофа  оказалась  бы  тем  ужаснее,  чем  больше  побед
ѓерманиЯ успела бы перед тем одержать. Љатастрофа таилась в планах ѓитлера
как нечто  предустановленное,  ведь  экспансиЯ  третьего  рейха  не  имела
реальных границ, и превращение эффективной  стратегии  в  самоубийственную
было только вопросом времени. €рониЯ судьбы заставила ѓитлера  изгнать  из
ѓермании физиков, ум и руки которых создали атомное оружие в ‘Ђ. ќто были
евреи или  же  "белые  евреи",  то  есть  люди,  которых  преследовали  за
противоречащие  нацизму  взглЯды.  Ћтсюда  видно,  что  расистскаЯ,  а   в
перспективе  -  палаческаЯ  составлЯющаЯ  гитлеризма   непосредственно   и
закономерно способствовала краху ѓермании; она-то и  сделала  гитлеровскую
экспансию самоубийственной. Ћпределив  таким  образом  место  геноцида  на
общем плане второй  мировой  войны,  Ђсперникус  вновь  обращаетсЯ  к  его
имманентной сущности.
   …сли, утверждает он,  преступление  из  спорадического  нарушениЯ  норм
превращаетсЯ в правило, господствующее над жизнью и смертью, оно  обретает
относительную самостоЯтельность, так  же  как  и  культура.  …го  масштабы
требуют производственной  базы,  особых  орудий  производства,  а  значит,
особых специалистов - рабочих и инженеров,  сообщества  профессионалов  от
смерти. ‚се это пришлось изобрести и построить на голом  месте  -  никогда
еще ничего подобного не  делалось  в  подобных  масштабах.  Њасштаб  резни
охватить  умом  невозможно.  Џеред  лицом  индустрии   смерти   совершенно
беспомощны привычные категории вины и кары, памЯти и прощениЯ, покаЯниЯ  и
возмездиЯ, и все мы втайне об этом знаем, пытаЯсь  представить  себе  море
смерти, в котором купалсЯ нацизм. Ќикто из убийц и точно так же  никто  из
невинных  не  в  состоЯнии  по-настоЯщему  проникнуть  в   значение   слов
"миллионы,  миллионы,  миллионы  убитых".  €  вместе  с  тем  найдетсЯ  ли
что-либо, доводЯщее до такого отчаЯниЯ, наполнЯющее нас такой  пустотой  и
такой  нестерпимой  скукой,  как  чтение  свидетельских   показаний,   где
несчетное количество раз повторЯетсЯ все тот же затертый мотив - все те же
шаги ко рву, к печи крематориЯ, к газовой камере, к Яме,  к  костру,  пока
сознание  наконец  не  отталкивает  от  себЯ  бесконечные  шеренги  теней,
увиденные в момент перед казнью, отталкивает, потому что это никому не  по
силам. Ѓезразличие наступает не из-за недостатка жалости,  нет  -  скорее,
это  состоЯние  полной  прострации,  вызванное  отуплЯющей   монотонностью
убиениЯ, между тем как убийство ни в чьем  представлении  не  должно  ведь
быть монотонным, размеренным, скучным,  привычным,  как  лента  заводского
конвейера. Ќет, никто не знает значениЯ слов "миллионы беззащитных убиты".
ќто стало тайной, как всегда, когда человек сталкиваетсЯ с  чем-то  таким,
что выше его душевных и  физических  сил.  €  все-таки  надо  идти  в  эту
страшную зону - не столько ради памЯти о погибших, сколько ради живых.
   ‡десь наш доктор-немец, историк и антрополог, предупреждает: "—итатель,
тебе угрожает опасность завЯзнуть в  мыслительной  колее.  ЊенЯ,  Я  знаю,
могут счесть моралистом. Ћн, мол, задумал взбудоражить  нашу  совесть,  не
позволить ей успокоитьсЯ, чтобы культура с  ее  инстинктом  самозащиты  не
замкнулась в  себе,  не  зарубцевалась  нечувствительным  к  боли  шрамом,
приличиЯ ради назначив юбилейные  дни  длЯ  траурных  воспоминаний;  итак,
проповедник-автор  решил  расцарапать  раны,  чтобы  не  допустить  нового
всесожжениЯ. Ќе столь уж, однако, Я экзальтирован и не столь уж  свЯт  длЯ
таких наивных иллюзий.
   ’роЯкой была  реакциЯ  немцев  после  разгрома.  Ћдни,  потрЯсенные  до
глубины души тем, что совершил их народ, полагали вместе с ’омасом Њанном,
что стена позора на тысЯчу лет отрежет ѓерманию от всего человечества.  ’о
был  голос  считанных  единиц,  преимущественно  эмигрантов.   Ѓольшинство
попыталось отмежеватьсЯ от преступлений,  прикрытьсЯ  каким-нибудь  алиби,
большей  или  меньшей  степенью  неучастиЯ,  несолидарности  с  геноцидом,
незнаниЯ,  а  те,  кто  честнее,  говорили  о  полузнании,  парализованном
страхом.  ‚се  это  пелось  на  ноту  "Ќ…":  не  знали,  не   желали,   не
соучаствовали, не могли, не умели - все  содеЯл  Љто-то  „ругой.  Ќаконец,
немногие ударились в  покаЯние,  в  замаливание  грехов,  дабы  раскаЯнием
заслужить прощение, хоть как-то возместить причиненное зло, побрататьсЯ  с
уцелевшими жертвами в убеждении - столь же отчаЯнном и благородном,  сколь
ошибочном, - будто тут вообще кто-то волен давать отпущение,  будто  какой
бы то ни было человек, организациЯ или  правительство  могут  выступить  в
роли посредника между немцами и их преступлением. ‚прочем, эта благороднаЯ
маниЯ передалась и кое-кому из уцелевших.
   Ђ что же стало с самим преступлением, пока одни клеймили его, другие от
него открещивались, а третьи пытались его искупить? Ћно так и осталось  не
исследованным до самого дна аналитической мыслью. ‘мерть  уравнивает  всех
умерших. †ертвы третьего рейха не существуют точно так же,  как  шумеры  и
амалекитЯне, ибо тот, кто умер вчера, и тот, кто умер  тысЯчу  лет  назад,
обратились в  одинаковое  ничто.  Ќо  массовое  человекоубийство  означает
сегоднЯ нечто иное, чем в те времена, а Я веду  речь  о  том  человеческом
смысле содеЯнного преступлениЯ, который не распалсЯ вместе с телами жертв,
который живет среди нас и который мы должны отыскать. ќто  было  бы  нашим
долгом, даже если бы никак  не  сказалось  на  профилактике  преступлениЯ:
человек обЯзан знать о себе, о своей истории и природе больше, нежели  это
ему удобно и выгодно в практических целЯх. €так, не к совести Я взываю, но
к разуму".
   ‡атем Ђсперникус переходит к неонацизму. …сли бы, говорит он, неонацизм
возрождалсЯ  на  базе  программ  совершенно  открытых  -  ныне,  в   эпоху
сверхлиберализма, попустительски равнодушного к любым эксцессам и к любому
иконоборчеству, тут в  конце  концов  не  было  бы  ничего  необычного.  ‚
экстремистских течениЯх и программах нет недостатка. € если маркиз де  ‘ад
в эпоху незыблемых норм в  одиночку  отважилсЯ  провозгласить  убийство  и
пытки  источниками  полноты  бытиЯ,  почему  бы   сегоднЯ   не   поЯвитьсЯ
группировке или крайней фракции, коллективно выдвигающей такую  программу?
Ќо геноцид не дождалсЯ публичного одобрениЯ. Ќикто почему-то не  заЯвлЯет,
что движение, которое  решено  создать,  собираетсЯ  достичь  совершенства
методом массового  истреблениЯ,  что  такие-то  и  такие  группы  людей  -
паразитов, подонков, эксплуататоров, неполноценных с  точки  зрениЯ  расы,
веры, доходов - решено переловить, изолировать, а после  сжечь,  отравить,
перерезать до последнего грудного младенца. ‚ нашем  мире,  со  всеми  его
экстравагантностЯми, от которых недалеко до безумиЯ, нет ни одной подобной
программы, провозглашаемой Явно. ’ем более никто не утверждает, что,  мол,
порабощение и убийство - занЯтиЯ, сами по себе доставлЯющие  удовольствие;
поскольку   же   удовольствиЯ   чем   больше,   тем   лучше,   хорошо   бы
усовершенствовать его технически  и  организационно  так,  чтобы  возможно
большее число жертв мучить возможно дольше. Ќи один анти-Ѓентам  [€.Ѓентам
(1748-1832) - английский философ, провозгласивший целью общества  возможно
большее  количество  счастьЯ  возможно  большего  количества   людей]   не
возвестил нам подобного лозунга. —то, однако, не  значит,  будто  подобные
побуждениЯ не зреют подспудно в чьих-то умах. Ќародоубийство (как и просто
убийство) совершаетсЯ ныне по видимости бескорыстно; не приносЯ  осЯзаемых
выгод, оно не может уже  обходитьсЯ  без  лицемериЯ.  ‹ицемерие  убивающих
имеет множество ипостасей;  следует  отыскать  ту  из  них,  котораЯ  была
присуща  третьему  рейху,  с  тем   чтобы   проследить   ее   проекции   в
современность.
   Ќацизм  был  в  политике  выскочкой,  нуворишем,  жаждущим  все   новых
подтверждений права на титулы, до которых дорвалсЯ; поскольку же никто  не
заботитсЯ о приличиЯх больше, чем нувориш, пока он на виду, именно  так  и
вел себЯ  неожиданно  преуспевший  нацизм.  ќто  заметно  по  его  главным
фигурам. ‚ правильном освещении, однако, их можно увидеть только  на  фоне
их преступлений. ѓитлер по должности был аскетом кровопролитиЯ, отрекшимсЯ
от  чувственных  радостей  власти,  вегетарианцем  и  любителем  животных,
анахоретом в ‘тавке, или, пожалуй, не столько был, сколько становилсЯ,  по
мере того как действительность все сильнее расходилась с  его  фантазиЯми.
Џо-настоЯщему он верил лишь в себЯ самого,  о  Џровидении  же  говорил  из
уважениЯ к условностЯм, от которого он, парвеню, так и не смог избавитьсЯ.
Ћн, впрочем, ЯвлЯл собой  редкостное  сочетание  черт:  потакаЯ  свинствам
своих прислужников, в то же  времЯ  брезговал  ими,  и  притом  совершенно
искренне; сам он и правда был  свободен  от  низких  страстишек  наподобие
интриганства, был чужд какой-либо чувственности и не находил  удовольствиЯ
в пакостЯх. Ќо таким, в меру порЯдочным человеком он был только  в  личном
кругу; в игре, где ставкой служила власть, и в развЯзанной им войне он был
лжецом, интриганом, шантажистом, садистом, убийцей, и  эта  несочетаемость
его личных и политических качеств остаетсЯ поныне камнем преткновениЯ  длЯ
биографов. Ћн и впрЯмь был добр к секретаршам, собакам, шоферам и  лакеЯм,
но своих генералов велел, как свиней,  подвесить  на  крючьЯх  и  миллионы
пленных позволил уморить голодом. € не настолько уж это  необъЯснимо,  как
полагают. Њы все представлЯем себе, каковы мы  и  на  что  каждый  из  нас
способен в отношениЯх с окружающими в тесном кругу обыденной жизни; но кто
знает, что было бы, окажись мы лицом к лицу с целым миром? ќто не  значит,
что в каждом из нас запрЯтан ѓитлер, а значит лишь  то,  что  перед  лицом
истории ѓитлер обыденную свою порЯдочность  отбрасывал  за  ненадобностью;
его порЯдочность была до крайности манерной, мещанской  -  и  в  политике,
следовательно, ни к чему не пригодной. ‡десь он  не  считалсЯ  ни  с  чем,
поскольку  обыденное  его  поведение  диктовалось   условностЯми,   а   не
принципами морали. ’аких принципов он не имел либо считал  их  мелочью  по
сравнению со своими грандиозными замыслами, которые оборачивались  у  него
все новыми горами трупов; впрочем, никто не показал этого так,  как  ќлиас
Љанетти ("ѓитлер глазами пеера").
   ѓиммлер  стал  школьным  учителем  душегубства,  постигнув  эту   науку
самоучкой, ведь в школьном курсе она  прежде  не  значилась.  Ћн  верил  в
ѓитлера, в руны, в приметы  и  предзнаменованиЯ,  в  тЯжкую  необходимость
юдоцида, в  разведение  крупных  блондинов-нордийцев  в  домах  Lebensborn
["ђодник жизни" (нем.) - созданнаЯ ѓиммлером  организациЯ,  целью  которой
было  содействовать  поЯвлению  на  свет  "высококачественных"  в  расовом
отношении внебрачных детей], в обЯзанность подавать личный пример  и  даже
родственника отправил на казнь, раз уж нельзЯ было иначе; он инспектировал
лагерЯ смерти, хотЯ при этом его мутило; решил ликвидировать  ѓейзенберга,
когда ему показалось, что это необходимо,  однако  потом  передумал.  ‹юди
такого  покроЯ,  в  общем-то  весьма  недалекие  и  циничные  (нередко  не
замечающие своего цинизма), люди из  социальных  низов,  вечно  на  заднем
плане,  без  определенных  способностей,  не  выделЯющиесЯ   ничем,   люди
посредственные, но не согласные  принЯть  это  к  сведению,  -  наконец-то
получили возможность попользоватьсЯ жизнью на славу. ‚от когда пригодились
почтенные  установлениЯ   более   чем   тысЯчелетнего   государства,   его
учреждениЯ,  кодексы,  зданиЯ,  административные  механизмы,  суды,  толпы
неутомимых чиновников, железный генштаб, и из всего этого они скроили себе
мундиры, шитые золотом, и взобрались так высоко,  что  убийство  оказалось
вдруг приговором исторической справедливости, грабеж - воинской доблестью;
любую мерзость, любую гнусность можно было оправдать и возвысить,  дав  им
иное название, и чудо такого пресуществлениЯ продолжалось двенадцать  лет.
Ќацизм, если бы  он  победил,  замечает  Ђсперникус,  стал  бы  "‚атиканом
человекоубийства", провозгласив догмат (который уже никто в целом мире  не
смог бы оспорить) своей непогрешимости в преступлениЯх.
   ‚от какое искушение окаменело на дне воронок  от  бомб,  где  похоронен
нацизм, - освобожденнаЯ от всЯкой узды голаЯ сила, сокрушеннаЯ еще большей
силой.  ’ам  -  и  в  пепле  на  колосниковых  решетках  печей  крематориЯ
запечатлелась  тень  редкостного  соблазна:  осуществлениЯ  самых  сильных
желаний, какие только возможны. ‚место лихорадочной дрожи  убийства  из-за
угла - убийство, ставшее добродетелью, свЯщенным долгом, работой  нелегкой
и самоотверженной, делом чести и доблести. ‚от  почему  исключались  любые
бескровные варианты "des Endlosung der Judenfrage" [окончательного решениЯ
еврейского вопроса (нем.)], вот почему нацизм не мог  пойти  ни  на  какие
переговоры, соглашениЯ, перемириЯ с  порабощенными  им  народами.  €  даже
послаблениЯ тактического порЯдка оказывались невозможными. €так, речь  шла
не "только" о "Lebensraum" [жизненном пространстве (нем.)], не "только"  о
том, чтобы славЯне  служили  завоевателЯм,  а  евреи  просто  исчезли  бы,
вымерли без  потомства,  ушли  в  изгнание.  “бийство  должно  было  стать
государственным принципом, орудием,  не  подлежащим  обмену  ни  на  какое
другое; должно было стать - и стало. Ќе хватило только  последнего  вывода
из общих фраз и грозных намеков, содержавшихсЯ в программе движениЯ, чтобы
теориЯ  пришла  в  полное  соответствие   с   практикой.   ќто   оказалось
невозможным, поскольку добро и зло асимметричны друг по отношению к другу.
„обро не ссылаетсЯ на зло в подтверждение  своей  правоты,  а  зло  всегда
выдает за свое оправдание то или иное добро. Џотому-то авторы  благородных
утопий  так  щедры  на  подробности,  и  у  ”урье,  например,   устройство
фаланстеров описано до мелочей, но ортодоксы нацизма в своих сочинениЯх не
проронили  ни  слова  об  устройстве  концлагерей,  о   газовых   камерах,
крематориЯх, печах, мельницах длЯ размола костей, о циклоне  и  феноле.  ‚
принципе, можно было обойтись без резни - так  утверждают  сегоднЯ  авторы
книг, долженствующих успокоить ѓерманию и весь остальной мир  заверениЯми,
что ѓитлер не знал,  не  хотел,  просмотрел,  не  успел  разобратьсЯ,  был
неправильно понЯт, забыл, передумал и,  что  бы  там  ни  мелькало  в  его
голове, о резне он, уж наверное, не помышлЯл.
   Њиф о добром тиране и его приближенных,  извративших  намерениЯ  вождЯ,
имеет прочные корни. Ќо если есть хоть какаЯ-то  свЯзь  между  намерениЯми
ѓитлера и положением, в котором он оставил …вропу, то он и хотел, и  знал,
и отдал приказ. ‚прочем, был он осведомлен о  всех  подробностЯх  геноцида
или нет, не имеет никакого значениЯ.  ‹юбой  широко  задуманный  проект  -
розовый он или  черный  -  отделЯетсЯ  со  временем  от  проектировщика  и
окончательный вид принимает в  результате  коллективных  усилий,  согласно
своей   внутренней   логике.   ‡ло   многообразней   добра.    ‚стречаютсЯ
идеологи-абстракционисты кровопролитиЯ, которые сами не обидЯт и мухи,  но
есть и практики-натуралисты, убивающие con amore [с удовольствием  (ит.)],
хотЯ и лишенные дара оправдывать  преступление.  Ќацизм  сплотил  в  своем
государстве тех и других, так как нуждалсЯ в  них  одинаково.  Ћн,  как  и
пристало современному инициатору человекоубийства, лицемерил  и  при  этом
держалсЯ на двух китах: _на этике зла и эстетике китча, безвкусицы_.
   ќтика зла, как уже говорилось,  не  занимаетсЯ  самопрославлением,  зло
всегда изображаетсЯ в ней орудием какого-нибудь добра. € пусть это добро -
всего лишь прикрытие, смехотворность которого  понЯтна  младенцу;  никакаЯ
программа без него невозможна. Њерзость лжи была узаконенным  наслаждением
нацистской машины человекоубийства, и злу было бы просто  жаль  отказатьсЯ
от  такого  источника  дополнительных  удовольствий.  Њы  живем  в   эпоху
политических доктрин. ‚ремена, когда власть обходилась  без  них,  времена
фараонов, тиранов, цезарей минули безвозвратно. ‚ласть без  идеологической
санкции уже невозможна. „октрина нацизма была ущербна еще в колыбели из-за
интеллектуальной немощи ее творцов,  бездарных  даже  как  плагиаторы,  но
психологически она была безошибочна. Ќаш век не  знает  иных  властителей,
кроме пекущихсЯ о благе людей. Ѓлагие  намерениЯ  победили  всесветно,  во
всЯком  случае,  на  словах.  „авно  уже  нет  —ингисханов,  и  никто   не
рекомендует себЯ "бичом божьим Ђтиллой". Ќо к  этой  официальной  благости
принуждают обстоЯтельства, кровавые поползновениЯ не исчезли и только ждут
подходЯщего случаЯ. ЉакаЯ-то санкциЯ им необходима: в наше времЯ лишь тот,
кто убивает на свой страх и риск, длЯ своей же  корысти,  может  позволить
себе молчать. ’акой  именно  санкцией  был  нацизм.  ‘воим  лицемерием  он
отдавал дань официальной человеческой  добродетели,  утверждаЯ,  будто  он
лучше, чем его изображают, хотЯ в действительности был хуже, чем сам  себе
признавалсЯ в узком партийном кругу.
   Ќаучный анализ, однако, должен идти до конца, до последней черты, как и
преступлениЯ, которые он исследует. Џолумеры тут не помогут. ‚  "120  днЯх
‘одома" де ‘ада герцог де Ѓланжи, обращаЯсь к детЯм  и  женщинам,  которым
предстоЯло быть насмерть замученными в оргиЯх, нашел -  с  полуторавековым
опережением - тот же тон, в  котором  были  выдержаны  обращениЯ  лагерных
комендантов к новоприбывшим узникам: герцог предвещал им тЯжелую долю,  но
не смерть, угрожаЯ ею как наказанием за проступки, а не  как  предрешенным
уже приговором. •отЯ третий рейх на практике именно так выносил приговоры,
нигде, ни в одном из его кодексов не найдем мы статьи, гласЯщей: "Wer Jude
ist, wird mil dem Tod bestraft" [каждый еврей  караетсЯ  смертью  (нем.)].
ѓерцог де Ѓланжи тоже не открыл своим жертвам что судьба  их  уже  решена,
хотЯ и мог это сделать, имеЯ над ними абсолютную власть. ђазница только  в
том,  что  де  ‘ад  наделил  чудовище-герцога  риторикой   гораздо   более
изощренной, нежели та,  на  которую  были  способны  эсэсовцы.  ќсэсовский
комендант, обращаЯсь к новоприбывшим, обманывал их, знаЯ, что они уцепЯтсЯ
за ложь, как утопающий за соломинку, если он даст им надежду  хоть  как-то
просуществовать, а значит, и выжить.
   ЏринЯто думать, что комедиЯ,  которую  сразу  после  этого  разыгрывали
палачи, направлЯЯ узников будто  бы  в  баню,  где  их  удушали  циклоном,
диктовалась  чисто   практическими   соображениЯми:   надежда,   вызваннаЯ
обещанием вполне естественного длЯ узников-новичков купаньЯ,  усыплЯла  их
подозрительность,  предотвращала  вспышки  отчаЯниЯ  и  даже  склонЯла   к
сотрудничеству с убийцами. ’ак  что  они  добросовестно  выполнЯли  приказ
обнажитьсЯ, понЯтный в инсценированной  охранниками  ситуации.  Ђ  значит,
выплескивавшиесЯ из железнодорожных составов потоки людей отправлЯлись  на
смерть нагими потому лишь, что так было  нужно  длЯ  маскировки  убийства.
ЋбъЯснение это представлЯетсЯ самоочевидным настолько,  что  все  историки
геноцида принимали его, даже не  пробуЯ  отыскать  иную  причину,  котораЯ
выходила бы за рамки понимаемого буквально обмана. €  все  же,  утверждает
Ђсперникус,  хотЯ  порномахиЯ  де  ‘ада   была   открытым   развратом,   а
гитлеровский геноцид, организованный на  индустриальный  манер,  до  самой
последней минуты  носил  личину  административного  пуританизма,  в  обоих
случаЯх жертвы отправлЯлись на смерть нагими - и сходство  это  отнюдь  не
случайно. Ќеправда? ’огда почему даже самые нищие из нищих, даже еврейскаЯ
голытьба из галицийских местечек, одетаЯ в заплатанные лапсердаки (а  если
дело было  в  лагере  и  зимой,  то  в  бумажные  мешки  из-под  цемента),
кутавшаЯсЯ в лохмотьЯ и отрепьЯ, все-таки должна была  раздеватьсЯ  догола
перед  смертью?  “ж  их-то,  сгрудившихсЯ  нагими  в  ожидании  автоматной
очереди, призрак  надежды  никак  не  мог  обмануть.  €наче  относились  к
заложникам и к партизанам, взЯтым с оружием в руках, - те падали в  ров  в
залитой кровью одежде. Ќо евреи над  могилой  стоЯли  нагими.  ЋбъЯснение,
будто немцы, бережливые по натуре, и в этом случае думали лишь об  одежде,
заведомо ложно, придумано задним числом. ђечь  шла  вовсе  не  об  одежде,
котораЯ, кстати сказать, сплошь и рЯдом истлевала  на  складах,  сваленнаЯ
там бесполезными грудами.
   …ще  удивительнее  другое:  евреев,  плененных  в   бою   -   например,
повстанцев, - не заставлЯли обнажатьсЯ перед расстрелом.  Љак  правило,  и
партизанам-евреЯм  позволЯлось  гибнуть  одетыми.  Ќагими  умирали   самые
беззащитные - старики, женщины, дети,  калеки.  Љакими  Явились  на  свет,
такими и шли они в мокрую глину. “бийство было здесь суррогатом правосудиЯ
- и любви. Џалач  представал  перед  толпой  обнаженных  людей,  ожидающих
гибели, наполовину отцом, наполовину возлюбленным; он должен был  покарать
их заслуженной смертью, как отец по заслугам наказывает детей розгой,  как
любовник, зачарованный наготой,  расточает  ласки.  Џолно,  да  разве  это
возможно? —то общего тут с любовью, пусть даже чудовищно  спародированной?
Ќе чистаЯ ли это фантасмагориЯ?
   —тобы понЯть, почему все было именно так, говорит Ђсперникус, мы должны
обратитьсЯ ко второй после этики зла кариатиде нацизма - китчу.  €наче  от
нас укроетсЯ самый последний, спрЯтанный глубже  всего  смысл  нацистского
человекоубийства.
   Ђсперникус так определЯет это понЯтие: не может  быть  китчем  то,  что
создаетсЯ впервые; китч - всегда подражание чему-то  такому,  что  некогда
излучало сиЯние подлинности, а после копировалось и вылизывалось, пока  не
опустилось на самое дно. ќто позднЯЯ версиЯ,  подобнаЯ  ремесленной  копии
знаменитого  полотна,  исправлЯемой  невежественными  эпигонами,   которые
уродуют рисунок и колорит оригинала, накладывают все больше краски и лака,
потрафлЯЯ все более  непритЯзательным  вкусам.  Ѓезвкусица  самодовольнаЯ,
кичливаЯ,  демонстративнаЯ  знаменует  обычно  конец  пути;  это  дешевка,
отделаннаЯ со всею старательностью,  до  мельчайших  деталей;  композициЯ,
окоченевшаЯ навсегда по заданной схеме (тоща как набросок по самому своему
существу не может быть китчем, оставлЯЯ за зрителем - в отличие от  твердо
уверенного в себе китча -  спасительную  возможность  доопределениЯ).  ’ак
называемый дурной вкус проЯвлЯетсЯ в  китче  как  непреднамеренный  комизм
серьезно-торжественных,  напыщенных  символов.  Ѓудучи  сутью  нацистского
стилЯ, китч проглЯдывает во всех начинаниЯх гитлеризма. ‚  архитектуре,  к
примеру, это монументализм с руками по швам, брюхатые на последнем  месЯце
пантеоны, зданиЯ,  шантажирующие  прохожего  своим  казенным  размахом,  с
дверЯми и окнами длЯ гигантов,  с  изваЯниЯми  голых  силачей  и  раздетых
богинь на вахте; весь этот китч должен  был  вызывать  если  не  ужас,  то
послушное восхищение по стойке "смирно"  и  потому  высокомерно  выставлЯл
себЯ напоказ, будучи совершенно полым внутри. Ђрхитектурные образцы  можно
было заимствовать из „ревней ѓреции, ђима, Џарижа эпохи ‚торой империи, но
в сфере человекоубийства этому стилю было непросто себЯ проЯвить.  €мелось
немало почтенных стилей, которые можно  было  раздуть  на  великодержавный
манер, но где было взЯть образцы длЯ человеческой бойни?  Ќа  первый  план
поэтому  выступила  техническаЯ  сторона  истреблениЯ;  индустриЯ   смерти
отличалась  функциональностью,  впрочем,  весьма  примитивной:  не  стоило
вкладывать крупные средства в технику, коль скоро всюду, где только можно,
ее  заменЯло  содействие  самих  убиваемых  -  те,  пока  еще  жили,  сами
обеспечивали транспортировку, обыскивание и раздевание трупов.  €  все  же
китч проник и в лагерЯ смерти, в их бараки и  крематории;  он  просочилсЯ,
хотЯ никто этого не замышлЯл, в драматургию конвейерного убийства.
   „е ‘ад, аристократ с деда-прадеда, не заботилсЯ о достойной оправе  длЯ
оргий,  которые  он  громоздил  одну  на  другую:   знатность   была   его
естественным  состоЯнием,  так  что  он  в  соответствии  со  своим  кредо
либертина отважно поносил и поганил  символы  традиционного  превосходства
аристократов над чернью, не допускаЯ возможности, что кто-то может  лишить
его наследственных прав; и если бы даже он кончил на гильотине, то и тогда
головы лишилсЯ бы не кто-нибудь, но маркиз „онат Ђльфонс ”ранциск граф  де
‘ад по отцу, а по матери - представитель побочной линии дома Ѓурбонов.  Ќо
нацистское   завоевание   ѓермании    было    делом    люмпенов,    черни,
унтер-офицерских  сынов,  помощников  пекарей  и  третьеразрЯдных   писак,
которые как манны небесной ждали приобщениЯ к элите; и  личное  участие  в
резне, да еще постоЯнное, могло, казалось бы, этому  помешать.  Љакому  же
образцу могли они следовать? Љак и кого изображать из себЯ, чтобы,  ступаЯ
по колени в крови, не потерЯть из виду своих возвышенных притЯзаний? Џуть,
наиболее доступный длЯ них, путь  китча,  далеко  их  завел  -  до  самого
ѓоспода Ѓога... разумеетсЯ, сурового Ѓога-Ћтца, а не слюнтЯЯ €исуса,  Ѓога
милосердиЯ и искуплениЯ, себЯ самого принесшего в жертву.
   Љак же должны предстать подсудимые на ‘трашном суде? Ќагими. € ‘трашный
суд  наступил  -   повсюду   была   долина   €осафата   [по   христианским
представлениЯм - место ‘трашного суда]. ђаздетым жертвам  отводилась  роль
осужденных в спектакле, где все было поддельным, от доказательств вины  до
беспристрастности судей, - все, кроме конца. Ќо ложь  оборачивалась  здесь
правдой, ведь им и вправду предстоЯло погибнуть.  Ђ  убийцу,  оказавшегосЯ
единственным вершителем  их  судеб,  переполнЯли  одновременно  палаческое
вожделение и ощущение божественного всемогущества.
   ђазумеетсЯ, если описывать все  именно  так,  нельзЯ  не  увидеть,  что
мистериЯ, котораЯ день за днем, год  за  годом  разыгрывалась  в  десЯтках
разбросанных  по  …вропе  мест,   была   тошнотворным   фарсом.   Љонечно,
неустоЯвшаЯсЯ драматургиЯ представлениЯ менЯлась, церемониЯ  приготовлениЯ
к казни упрощалась порой до крайнего минимума.  Џоистине,  исполнЯть  роль
Ѓога-Ћтца в этой пьесе - с ее отвратительными барачными декорациЯми  между
рЯдов колючей проволоки - было непросто; непросто было убивать миллионы  и
произносить перед их шеренгами речи - весной, летом, осенью,  целые  годы.
Ѓыло  бы  слишком  бессмысленно  и  безнадежно  исполнЯть  эту  роль   без
сокращений  и  отсебЯтины,  следовать  ей  чересчур  пунктуально;  убийцы,
пресыщаЯсь все больше, довольствовались уже немногими эпизодами  действиЯ,
скупыми  фрагментами  ‘трашного   суда,   генеральными   репетициЯми,   но
непременно с настоЯщим концом. “ровень исполнениЯ падал, трупы  не  желали
гореть, из могил после их утрамбовки сочилась кровь, летом смрад сжигаемых
трупов давал о себе знать даже в удаленных от крематориЯ домиках лагерного
персонала, но смерть, по крайней мере, всегда оставалась доподлинной.
   Џервый том "ѓеноцида" завершаетсЯ следующими словами: "џ знаю: тот, кто
не участвовал в этих событиЯх либо в  качестве  палача,  либо  в  качестве
жертвы, мне не поверит и все мои выводы сочтет чистой фантазией. ’ем более
что жертвы мертвы, а палачи, хотЯ прошло почти сорок лет, так  и  не  дали
нам ни единого, пусть анонимного, воспоминаниЯ о резне с  описанием  своих
впечатлений. —ем объЯснить такое  молчание  -  столь  абсолютное  и  столь
удивительное, если учесть естественное длЯ человека стремление запечатлеть
самые сильные или хотЯ бы только самые крайние ощущениЯ, какие не  всЯкому
выпадают на долю? —ем объЯснить совершенное отсутствие подписанных хотЯ бы
псевдонимами  исповедей,  которые  в  конце   концов   пришлось   заменить
литературными апокрифами? —ем, если не безразличием  актера  к  давно  уже
сыгранной роли? —итатель, мы  должны  с  тобою  условитьсЯ:  актерствовали
палачи бессознательно, и было бы  верхом  нелепости  полагать,  будто  они
понимали, что делают, будто  они  осознанно  воплощали  образ  ‚севышнего,
карающего  заслуженной  смертью.  ‚се  представление   было   грандиозным,
чудовищным китчем, а первый признак и первое условие китча - то,  что  длЯ
своих творцов он отнюдь не безвкусица; все они  свЯто  верЯт,  что  творЯт
настоЯщую живопись, подлинную  скульптуру,  первоклассную  архитектуру,  и
тот, кто в своем творении разглЯдел  бы  приметы  китча,  не  стал  бы  ни
продолжать его, ни заканчивать.
   џ утверждаю нечто совершенно иное, а именно: ни в одиночку,  ни  сообща
люди не могут и шагу ступить, не могут  перемолвитьсЯ  словом,  не  следуЯ
какому-нибудь образцу, или стилю,  или  примеру.  Ђ  значит,  какой-нибудь
стиль и какие-нибудь образцы не могли не  заполнить  беспримерную  пустоту
конвейерного  умерщвлениЯ,  и  ими  оказались  самые   расхожие   образцы,
усвоенные еще во младенчестве, - образцы и символы христианства; и,  хотЯ,
став нацистами, палачи от него отреклись, это не значит, будто им  удалось
вычеркнуть его из памЯти совершенно. Ќи в ‘‘, ни  в  ‘Ђ,  ни  в  партийном
аппарате не было  ведь  магометан,  буддистов,  даосистов;  не  было  там,
конечно, и верующих  христиан,  и  в  этом  кошмарном  отступничестве,  на
лагерных плацах, родилсЯ лишь кровавый китч. —то-то должно было  заполнить
пустоту, лишенную стилЯ, и ее заполнило то, что палачам  приходило  на  ум
мимовольно, почти инстинктивно, как раз потому, что "Mein Kampf",  и  "Њиф
XX века", и груды пропагандистских брошюр, всЯ литература под флагом "Blut
und Boden" [кровь и почва (нем.)] не содержали в себе  ни  единого  слова,
указаниЯ, заповеди, способных хоть чем-то  эту  пустоту  заполнить.  ‡десь
вожди предоставили исполнителей самим себе; так возник этот  кощунственный
китч. …го драматургиЯ была, разумеетсЯ, упрощена  до  предела,  словно  бы
списана из школьной шпаргалки; она питалась крохами смутных воспоминаний о
катехизисе,   заимствованиЯ   из   которого   оставались    неосознанными,
автоматическими;  уцелели  какие-то   обрывки   представлений   о   ‚ысшем
Џравосудии и ‚семогуществе, и притом скорее в виде картинок, чем текста.
   Њою  правоту  в  этом  дознании,  где  все  улики  -  лишь   косвенные,
подтверждает и то, что длЯ оккупационных властей не было дела важнее,  чем
представить убийство осуществлением справедливого  порЯдка  вещей.  Ћбычно
считаетсЯ - и сегоднЯ это общее мнение  историков  нацизма,  -  что  евреи
стали навЯзчивой идеей третьего  рейха,  идеей,  которой  ѓитлер  себе  на
погибель заразил сначала свое движение, а потом и немецкий народ; что  это
была маниЯ  преследованиЯ,  принЯвшаЯ  форму  агрессии,  сущаЯ  социальнаЯ
паранойЯ: все зло усматривали в евреЯх, а длЯ тех, кто заведомо к  ним  не
принадлежал и никак с ними свЯзан не был, изобрели этикетку "белый еврей",
применЯвшуюсЯ, при всей  ее  нелепости,  систематически.  Ћтсюда,  однако,
следует, что вопреки всем догмам нацизма  сущностью  "еврейства"  не  была
_раса_ - этой сущностью было _зло_; евреи же были признаны воплощением зла
в особенно высокой  его  концентрации.  Џоэтому  они  и  стали  длЯ  рейха
проблемой номер один, личным делом национал-социализма,  а  их  ликвидациЯ
оказалась исторической необходимостью и осуществлЯлась в качестве таковой.
‚  традиции  преследованиЯ  евреев  главное  место  занимают  погромы,  но
гитлеровцы сами почти не прибегали к ним, разве что непосредственно  после
прихода к власти, когда нужно было выйти на улицы, увлечь колеблющихсЯ,  а
рьЯным приверженцам предоставить возможность показать  себЯ.  Ќо  окрепший
нацизм, побеждающий на поле  сражений,  инициатором  погромов  был  крайне
редко; они случались - да и то не всегда, - когда  в  города,  оставленные
побежденными армиЯми,  входили  передовые  немецкие  части.  Ќадо  думать,
нацисты поступали так потому, что погромы - это ведь кровавые  беспорЯдки,
которым   сопутствуют   грабежи   и   стихийное   уничтожение    еврейской
собственности, то есть _уголовные преступлениЯ_; между  тем  преследование
евреев  мыслилось   не   как   преступление,   но   как   его   абсолютнаЯ
противоположность - осуществление высшего правосудиЯ. …вреев  должно  было
постичь то, что им полагалось по справедливости и по закону. ќто объЯснЯет
неодобрение, с которым немцы относились  к  погромам,  их  сдержанность  в
подобных случаЯх, но не объЯснЯет,  почему  гитлеровцы,  которые  были  не
прочь противопоставить русским  партизанам  завербованных  ими  пленных  и
дезертиров, к примеру власовцев, и которые повсюду  в  …вропе  формировали
части ‘‘ из "нордических добровольцев" - испанцев, французов,  голландцев,
-  никогда  не  использовали  иноплеменников  при  ликвидации  евреев,  за
исключением особых случае", вызванных непредусмотренными  обстоЯтельствами
или нехваткой на месте собственных сил. € в каждом подобном  случае  можно
документально доказать, что привлечение  негерманцев  к  делу  уничтожениЯ
было вынужденным. “же это Ясно показывает, до какой степени  окончательное
сведение счетов с еврейством рассматривалось  как  "личное  дело"  немцев,
передоверить которое нельзЯ никому. Ќаконец, если евреев  и  направлЯли  в
трудлагерЯ, то только в качестве прелюдии к полному их истреблению; лагерЯ
уничтожениЯ были созданы позже, и притом специально длЯ них.
   €звестно, что о намерениЯх инициаторов  чего  бы  то  ни  было  гораздо
вернее говорЯт материальные факты,  чем  заЯвлениЯ,  которые  этим  фактам
предшествуют, или толкованиЯ, которые даютсЯ им задним числом.  €з  фактов
же, взЯтых  в  отвлечении  от  нацистской  доктрины,  от  пропагандистских
стараний ѓеббельса и его прессы, неопровержимо следует, что "окончательное
решение еврейского вопроса" было  принЯто  в  своей  истребительной  форме
прежде,  чем  начали  рушитьсЯ  фронты  военных  сражений;  следовательно,
смертоубийственное ускорение не объЯснЯетсЯ одним лишь желанием  завершить
истребление раньше, чем кто-нибудь поспеет на помощь истреблЯемым; и  даже
с точки зрениЯ самих убийц геноцид вышел за провозглашенные ими  категории
возмездиЯ или расплаты и стал чем-то большим -  их  исторической  миссией.
—то же в конце концов значила эта миссиЯ? Ќикогда не называемаЯ прЯмо, она
мерцает  туманным  пЯтном,  в  котором  сквозь  технологию  и  социографию
геноцида  просвечивает  иудео-христианскаЯ  символика,  но   с   обратным,
убийственным знаком. Љак если бы, не будучи в состоЯнии убить Ѓога,  немцы
убили "богоизбранный народ", чтобы  занЯть  его  место  и  после  кровавой
детронизации ‚севышнего in effigie [в изображении (лат.), имеетсЯ  в  виду
средневековый обычай сжигать  изображение  преступника,  приговоренного  к
казни заочно] стать самозваными избранниками  истории.  ‘вЯщенные  символы
были не уничтожены, но перевернуты. €так, антисемитизм  третьего  рейха  в
самом последнем счете был только предлогом.  €деологи  не  были  настолько
безумны, чтобы буквально принЯтьсЯ за теоцид; в то же времЯ отрицаниЯ Ѓога
словом и статьЯми закона им было уже недостаточно, и, хотЯ  церковь  можно
было преследовать, уничтожить ее совсем было пока нельзЯ, времЯ длЯ  этого
еще не пришло. Џод боком, однако, имелсЯ народ, в лоне которого зародилось
христианство; уничтожить этот  народ  значило  бы  полЯми  казней  подойти
настолько близко к покушению на Ѓога, насколько это возможно длЯ человека.
   “бийство оказывалось Ђнти-€скуплением: оно  освобождало  немцев  от  уз
‡авета. Ќо освобождение должно было быть полным; не о том шла речь,  чтобы
из-под опеки ѓосподней перейти под опеку кого-то, противостоЯщего ѓосподу.
Ќе жертвоприношением кумиру сатанинского зла должен был стать геноцид,  но
мЯтежом, свидетельством абсолютной независимости от неба и от преисподней.
€ хотЯ во всей империи никто никогда этого ’ЂЉ не назвал, не выраженный  в
словах  надчеловеческий  смысл  свершавшегосЯ   был   паролем   негласного
смертоубийственного сговора. Ќенависть  к  жертвам  имела  обратной  своей
стороной привЯзанность; ее засвидетельствовал эсэсовский командир высокого
ранга, который, глЯдЯ  в  окно  поезда,  мчавшегосЯ  по  поросшим  чахлыми
соснами пескам своего округа, сказал спутнику: "Hier liegen  MEINE  Juden"
[здесь лежат ЊЋ€ евреи (нем.)]. ЊЋ€ евреи. …го свЯзала с  ними  смерть,  к
которой он был причастен. Ђ  исполнителЯм  на  самом  низу  трудно  бывало
понЯть, ради чего  с  матерЯми  должны  погибать  и  дети,  поэтому,  дабы
исправить немедлЯ столь фатальный недостаток вины, они  изобретали  ее  ad
hoc. Ќапример,  когда  мать,  только  что  прибывшаЯ  в  лагерь,  пыталась
отречьсЯ от собственного ребенка (знаЯ, что бездетных женщин направлЯют на
работы, прочих же - прЯмо в газовую  камеру),  за  подобное  отречение  от
материнства преступнаЯ мать каралась без промедлениЯ, а то, что детЯм,  за
которых вступалсЯ палач, предстоЯло погибнуть в тот  же  день,  ничуть  не
портило ему комедию праведного негодованиЯ. € пусть не уверЯют нас,  будто
среди охваченных праведным гневом убийц были  читатели  маркиза  де  ‘ада,
который за полтораста лет до того сочинил такие же точно комедии,  включаЯ
богоубийство in effigie, и что эсэсовцы были всего лишь его  плагиаторами.
‚ступаЯсь за младенцев,  черепа  которых  они  разбивали  несколько  минут
спустЯ, вступаЯсь за них в фарсе  справедливого  воздаЯниЯ,  шитом  такими
гнилыми нитками, что тот сразу же разлезалсЯ на куски, они,  не  осознаваЯ
того, доказывали свою верность так  и  не  выраженной  в  словах  сущности
геноцида как эрзац-экзекуции Ѓога".
   ‚  томе  втором  своего  трактата,  озаглавленном   "Fremdkorper   Tod"
["€нородное   тело   ‘мерть"   (нем.)],   наш    автор    решаетсЯ    дать
историософический синтез, выходЯщий за  рамки  фактографии  первого  тома,
хотЯ и  основанный  на  ней.  Ћн  выводит  понЯтие  "вторичной  утилизации
смерти".
   ‚  древности  истребление  целых  народов  или  этнических  групп  было
неотъемлемой частью правил  ведениЯ  войны.  •ристианство  положило  конец
резне, не имевшей иного обоснованиЯ,  кроме  одной  лишь  _возможности  ее
совершениЯ_. Ћтныне, чтобы убивать, надлежало  указать  вину  убиваемых  -
например,  иноверие,  и  в  средние  века  так  оно  чаще  всего  и  было.
‘редневековье осуществило род симбиоза со смертью как судьбой, уготованной
человеку волей ‚севышнего; четыре всадника Ђпокалипсиса, "плач  и  скрежет
зубовный", плЯски скелетов, "чернаЯ смерть" и "Hollenfahrt" [сошествие  во
ад (нем.)] стали естественными спутниками человеческого  существованиЯ,  а
смерть  -  орудием  ЏровидениЯ,  уравнивающего  нищих  с  монархами.   ќто
оказалось возможно как  раз  потому,  что  средневековье  было  совершенно
беспомощно перед смертью.
   Ќи   медицинской   терапии,   ни   естественно-научных    знаний,    ни
противоэпидемических конвенций,  ни  реанимационной  аппаратуры  -  ничего
этого не было; ничто не могло противостоЯть  напору  смерти  или  хотЯ  бы
позволить принЯть ее как удел всего живого, ибо христианство резкой чертой
отграничило человека от остальной природы. Ќо как раз высокаЯ  смертность,
непродолжительность жизни и примирили средневековье со  смертью  -  смерть
получила самое высокое место в культуре,  устремленной  к  потустороннему.
‘мерть была  ужасающей  тьмой,  только  если  смотреть  на  нее  _отсюда_;
созерцаемаЯ _с той стороны_, она оказывалась переходом к  вечной  жизни  -
через ‘трашный суд, который,  как  он  ни  страшен,  все  же  не  обращает
человека в ничто. ’акого накала эсхатологических чаЯний нам не  дано  даже
отдаленно себе представить; в памЯтных словах, принадлежащих христианину -
"“бивайте всех, ѓосподь узнает своих" [по  преданию,  эти  слова  произнес
папский нунций Ђмальрик Ђрно во времЯ одного из крестовых  походов  против
еретиков-альбигойцев (в XIII веке)],  -  которые  кажутсЯ  нам  изощренным
кощунством, нашла выражение глубочайшаЯ вера.
   ‘овременнаЯ цивилизациЯ есть, напротив,  движение  _прочь_  от  смерти.
‘оциальные реформы, успехи медицины, причисление проблем,  которые  прежде
были сугубо личной  заботой  (болезнь,  старость,  увечье,  нужда,  личнаЯ
безопасность, безработица), к разрЯду  проблем  общественных,  -  все  это
_изолировало_ смерть; по отношению к  ней  социальные  реформы  оставались
бессильными, и потому она становилась делом все более _частным_, в отличие
от прочих невзгод, которым общество хоть как-то могло  помочь.  ‘оциальное
обеспечение, особенно в "государстве всеобщего благосостоЯниЯ",  сокращало
область нужды, эпидемий, болезней, жизнь становилась все  комфортабельней,
но смерть по-прежнему оставалась смертью. ќто  выделЯло  ее  среди  других
составлЯющих человеческого бытиЯ и делало "лишней" с точки зрениЯ доктрин,
которые  ставили  целью  улучшение  жизни  и  которые  мало-помалу   стали
универсальной религией обмирщенной культуры. ’енденциЯ к отчуждению смерти
особенно  усилилась  в  XX  веке,  когда  даже  из  фольклора  исчезли  ее
"одомашненные персонификации" - Ђнгел ‘мерти, ЉурносаЯ или ѓость без лица;
по мере того как  культура  из  суровой  законодательницы  превращалась  в
послушную исполнительницу желаний, смерть, лишеннаЯ  всЯкой  потусторонней
санкции и не принимаемаЯ, как прежде, безропотно, становилась чужеродным в
культуре телом, обессмысливалась все больше и больше, поскольку  культура,
эта заботливаЯ опекунша и поставщик удовольствий, уже не могла наделить ее
каким-либо смыслом.
   Ќо смерть, публично приговореннаЯ к смерти, не  исчезла  из  жизни.  Ќе
находЯ себе уголка в системе культуры, низвергнутаЯ с прежних  высот,  она
стала наконец прЯтатьсЯ и дичать. ‚новь освоить  ее,  вернуть  ей  прежнее
место общество могло одним только способом: узаконив и регламентировав ее.
Ќо напрЯмик, в открытую, этого нельзЯ  было  объЯвить,  и  потому  убивать
следовало не во имЯ возвращениЯ смерти в культуру, а во имЯ добра,  жизни,
спасениЯ,  и  именно  этот   подход   был   возведен   нацизмом   в   ранг
государственной доктрины. Ђвтор напоминает здесь о горЯчих спорах, которые
в ‘оединенных татах вызвала книга •анны Ђрендт "ќйхман, или Ћ банальности
зла". “частники этой дискуссии утверждали, что "каждый человек  сознает  в
душе свЯтость  жизни"  (‘ол  Ѓеллоу),  а  "чудовищное  преступление  может
совершить лишь чудовище" (Ќорман Џодгорец) и  потому  нельзЯ  приравнивать
ужас нацизма  к  банальности.  Џо  мнению  Ђсперникуса,  заблуждались  все
дискутанты: сведЯ проблему к  делу  ќйхмана  как  квинтэссенции  злодеЯний
нацизма, они не могли ее разрешить. ќйхман,  подобно  большинству  креатур
третьего рейха, был исполнительным и усердным бюрократом геноцида,  но  до
этого его довела не только  сознательнаЯ  слепота  карьериста,  одного  из
партийных чиновников, соперничающих между собой  в  додумывании  до  конца
неконкретизированных указаний фюрера. „октрина, считает  Ђсперникус,  была
банальна, банальны могли быть ее исполнители, но не источники, лежащие вне
нацизма и вне антисемитизма. ‘пор  увЯз  в  частностЯх,  безразличных  длЯ
правильного диагноза народоубийства XX века.
   ЋбмирщеннаЯ  цивилизациЯ   направила   человеческую   мысль   по   пути
натуралистических поисков "виновников зла", притом  любого.  Џотусторонний
мир был аннулирован и на эту роль уже не годилсЯ, но отвечает же кто-то  -
_ибо кто-нибудь должен ответить_ - за  все  _мировое  зло_.  ‡начит,  надо
обнаружить и указать виновника. ‚ средневековье достаточно  было  сказать,
что евреи распЯли •риста; в XX веке этого уже не хватало - виновные должны
были отвечать за любое зло. „лЯ  расправы  с  ними  ѓитлер  воспользовалсЯ
дарвинизмом, учением, которое увидело последний, окончательный, выведенный
за пределы культуры смысл смерти  как  обЯзательного  условиЯ  эволюции  в
природе. ѓитлер понЯл это по-своему, искаженно и плоско,  как  заповедь  и
как образец, посредством которого  Џрирода  (он  называл  ее  Џровидением)
оправдывает и даже прЯмо предписывает выживание сильных  за  счет  слабых.
Ћн, как и многие примитивные умы до него, "борьбу за существование"  понЯл
дословно, хотЯ в действительности этот принцип не имеет  ничего  общего  с
физическим истреблением хищниками своих жертв (эволюциЯ возможна только  в
условиЯх  относительного  равновесиЯ  между  более  и  менее  агрессивными
видами: при полном истреблении  слабых  хищники  вымерли  бы  от  голода).
Ќацизм, однако, вычитал у „арвина то, чего жаждал, - сверхчеловеческое  (а
значит, все-таки не потустороннее) отождествление убийства с  самой  сутью
всемирной истории. ‚оспринЯтый в таком искаженном виде принцип  борьбы  за
существование  аннулировал  этику  как  таковую,  выдвинув  взамен   право
сильного, последним выражением которого служит исход борьбы не на жизнь, а
на смерть. —тобы сделать еврейство достаточно страшным  врагом,  надлежало
раздуть его мировую роль до абсурда; вот где лежат истоки  паралогического
мышлениЯ, которое привело к тотальной демонизации еврейства.
   ќто  потребовало  от  нацистов  поистине  немалых   усилий,   так   как
противоречило повседневному  опыту  немцев,  ведь  евреи  жили  среди  них
столетиЯми  и,  как  бы  ни  были  они  плохи  -   даже   если   допустить
обоснованность антисемитских  предубеждений,  -  все-таки  не  заслуживали
всесожжениЯ вместе с неродившимисЯ еще младенцами, не заслуживали костров,
рвов, печей и мельниц длЯ размола костей; это было бы не только чудовищно,
но к тому же совершенно абсурдно. ‚се  равно  как  если  бы  в  педагогике
поЯвилась теориЯ, предлагающаЯ убивать детей,  которые  прогуливают  уроки
или  крадут  у  товарищей.  €так,  даже  с  точки   зрениЯ   традиционного
антисемитизма  евреи,  безусловно,  не  заслуживали  полного  истреблениЯ.
ЏодтверждаетсЯ это и тем, что  возрождающиесЯ  неонацистские  движениЯ  не
только не включают в свою программу истребление евреев, но и не  признают,
что их предшественники  в  третьем  рейхе  задумали  и  осуществили  такое
истребление.  ќти  движениЯ  либо  ограничиваютсЯ  общими   антисемитскими
фразами,  либо  отводЯт  антисемитизму  второстепенное   место   в   своих
программах - в качестве "носителей мирового зла" евреи уже не  котируютсЯ.
‘огласно антисемитизму сорока- или пЯтидесЯтилетней давности  евреи  несли
вину "за все", от капитализма до коммунизма, от экономических  кризисов  и
нужды до упадка нравственности; теперь  каждый,  не  задумываЯсь,  назовет
множество бед, которых никто не объЯснЯет еврейскими происками (отравление
биосферы, перенаселение, энергетический кризис, инфлЯциЯ  и  т.д.).  €так,
антисемитизм "обесценилсЯ", он не  исчез,  но  утратил  былую  способность
объЯснЯть любые общественные беды. Ђсперникус во  избежание  недоразумений
подчеркивает, что антисемитизм терЯет свое значение не абсолютно, а только
в историософской перспективе: на роль козла отпущениЯ, отвечающего за все,
в послегеноцидную эпоху евреи уже не годЯтсЯ.
   —то же  стало  потом?  Џотом  разыскание  виновников  "всЯческого  зла"
вступило  в  фазу  окончательной   атомизации.   Џосле   утраты   веры   в
универсальную правду ‚севышнего, после крушениЯ веры в  универсальное  зло
мирового еврейства был сделан еще один шаг, последовательный и  последний.
ЃезапеллЯционность  в  установлении  виновников  зла  достигает   предела.
‚иновником может быть признан каждый.
   ‚ самом широком историософском плане, пишет  Ђсперникус,  мы  наблюдаем
многовековой процесс отчуждениЯ смерти в гедонистической, реформаторской и
прагматической культуре. ‘трах перед смертью, лишившейсЯ прав гражданства,
нашел выражение в законодательстве - в виде исключениЯ смертной  казни  из
уголовных кодексов тех государств, которые  дальше  всего  зашли  на  этом
пути. € еще - в противоестественной  и  лишь  на  первый  взглЯд  странной
медицинской практике, когда врачи отказываютсЯ отключать от реанимационной
аппаратуры умирающих, а фактически - трупы, внешние признаки жизни которых
поддерживаютсЯ благодарЯ перекачиванию в них крови. ‚ обоих случаЯх  никто
не желает принЯть на себЯ ответственность за смерть.  ‡а  декларациЯми  об
уважении к жизни кроетсЯ страх, причина которого - ощущение беззащитности,
беспомощности, а значит, ужасающей тщетности  жизни  перед  лицом  смерти.
ќтой беспомощности, этому страху перед  умерщвлением  соответствует  такое
возрастание  ценности  человеческой  жизни,  что  правительства   уступают
шантажу, если на карту поставлена жизнь заложников, кто бы  они  ни  были.
Џроцесс  зашел  далеко,  коль  скоро  правительства,  вменЯющие   себе   в
обЯзанность соблюдать закон, нарушают его, если это  дает  надежду  спасти
кого-либо от смерти; и процесс этот ширитсЯ, он затронул уже международное
право и даже свЯщенный с  незапамЯтных  времен  иммунитет  дипломатических
представительств.   Ђ    оптимизм    и    стремление    к    безграничному
совершенствованию жизни побуждают культуру, убежденную в своем техническом
всемогуществе, попытатьсЯ реализовать  воскрешение;  и  хотЯ  специалистам
известно, что "обратимаЯ витрификациЯ", то есть замораживание  человека  с
надеждой на его воскрешение в будущем, невозможна (по крайней мере, пока),
тысЯчи  богатых  людей  соглашаютсЯ   на   замораживание   и   консервацию
собственных трупов в жидком азоте. ‚се это, замечает  Ђсперникус,  примеры
чудовищной  юмористики  в  эсхатологии,  полностью  обмирщенной.  Ћбщество
охотно принимает к сведению, что человек сотворен  не  Ѓогом,  но  „обрыми
Љосмическими Џришельцами, что зародыш цивилизации хранило  не  Џровидение,
но ‡аботливые Џраастронавты со звезд, что  не  ангелы-стражи,  а  летающие
тарелки парЯт над нами, следЯ за каждым нашим шагом,  что  не  преисподнЯЯ
разверзаетсЯ под ногами проклЯтых, но Ѓермудский треугольник, - и  оно  не
менее радо услышать, что жизнь можно запросто продлевать в холодильнике, а
заботу о  приЯтной  и  долгой  жизни  следует  предпочесть  упражнениЯм  в
добродетели.
   € наконец, все больше делаетсЯ попыток так  подправить,  переиначить  и
подсластить сырую, необработанную смерть,  чтобы  ее  можно  было  освоить
неметафизически и сделать  пригодной  длЯ  потреблениЯ.  Ћтсюда  спрос  на
эффектную смерть, на убийство и на агонию, поданные крупным планом,  спрос
на акул-людоедок, на грандиозные землетрЯсениЯ и пожары,  на  оживление  с
экрана сцен реального геноцида  ("Holocaust"  [многосерийный  американский
телефильм о  геноциде  евреев  в  гитлеровской  ѓермании]),  отсюда  поток
садистской литературы и коммерческаЯ эксплуатациЯ сексуальных  извращений,
почти неотличимых от смертных мук, отсюда же цепи, кандалы  и  орудиЯ  длЯ
бичеваниЯ, весь этот реквизит псевдосредневековых застенков, популЯрный на
американском  потребительском  рынке,  отсюда,  наконец,  превращение  как
нельзЯ более реального риска смерти в ходовой товар - готовность героев на
час,  рискуЯ  жизнью,  заработать  на  жизнь.  €  отсюда  же  популЯрность
псевдонаучной литературы, наплодившей  тьму  книжек  с  экспериментальными
доказательствами посмертной жизни, да так,  что  эти  писаниЯ  вступили  в
конфликт с церковной ортодоксией, котораЯ не  очень-то  Ясно  представлЯет
себе, как быть со столь непрошеным  и  столь  сомнительным  подкреплением.
Џоследовательным этапам  изгнаниЯ  смерти  из  культуры  ‡апада  уделЯлось
меньше вниманиЯ, чем ее  коммерческому  освоению;  исследований  дождались
наивные  и  броские  ухищрениЯ  похоронной  косметики  и  сценографии,  но
скальпель аналитической мысли, временами на удивление  острый,  не  создал
целостной историософской картины пути, который прошла цивилизациЯ в  своем
противоборстве со смертью, - смертью, лишенной санкции свыше и загадочного
назначениЯ, некогда примирЯвшего ее с жизнью. Ќам непонЯтно  происхождение
таких современных Явлений,  как  терроризм  или  религиозное  сектантство,
поскольку эмпирические исследованиЯ, обычные  в  социологии  и  психологии
(включаЯ  психологию  веры),   будучи   наблюдениЯми,   по   сути   своей,
рациональными, довольствуютсЯ тем, что  можно  увидеть,  сфотографировать,
выжать из показаний свидетелей или  подсудимых,  и  потому  освещают  лишь
крохотные участки этих общественных бедствий.  “ткнув  нос  в  бумаги,  не
учуешь смысла написанного. …сли хочешь понЯть  Ќиагару,  повернись  к  ней
спиной и взглЯни на  солнце  -  это  оно  опЯть  поднимает  в  небо  воду,
низвергающуюсЯ со  скал.  €менно  здесь  автор  вводит  понЯтие  вторичной
утилизации смерти.
   ‚от уже сто тысЯч лет, как человек понЯл свою обреченность на смерть, о
чем свидетельствуют могилы, восходЯщие именно к этому времени. ’акой  была
перваЯ попытка ритуализации смерти, и сменЯвшие затем одна другую культуры
отводили  ей  высокое  место  в  иерархии  ценностей.   —ем   рациональнее
становилась цивилизациЯ, тем бесхознее становилась в ней смерть, с которой
нельзЯ уже было ни по-настоЯщему примиритьсЯ, ни реально отречьсЯ от  нее.
Ђ культура тем временем из самодержавной законодательницы  превращалась  в
послушную опекуншу, все нерешительнее оберегала собственную  ортодоксию  и
шаг за шагом позволЯла своим подопечным исполнЯть какие угодно прихоти, не
исключаЯ последней - выхода из культуры, отрицаниЯ ее норм. Ќо прежде  чем
хлынул поток субкультурных изобретений, одно чуднее  другого,  прежде  чем
„есЯть  заповедей  совершенно   истлели,   всеми   покинутую   территорию,
отведенную  смерти  в  средиземноморской  культуре,  смог   захватить   не
самовластный в  своих  желаниЯх  индивид,  но  лишь  такой  могущественный
суверен,  как   государство;   захватить,   чтобы   сделать   ее   орудием
самовозвеличениЯ. Ќо даже оно еще не могло решитьсЯ на это в мирное  времЯ
и совершенно открыто. ђазвЯзаннаЯ этим государством война стала прикрытием
и пособником геноцида, а за линией фронтов, отрезавших рейх от  остального
мира,  возникла  машина  массового  истреблениЯ.  ’аким  был  первый   акт
восстановлениЯ смерти в правах.
   ‚  годы  послевоенной   реконструкции   развелось   великое   множество
субкультур, особенно молодежных, оригинальных своей неоригинальностью; как
бы играЯ, не слишком всерьез, они обращались к  забытым  обычаЯм,  нравам,
одежде -  как  к  театральному  реквизиту  со  склада  истории.  ‡а  этими
"мЯгкими" изобретениЯми по части образа жизни рано или поздно должны  были
последовать "жесткие", ведь  люди  всегда  доводЯт  до  логического  конца
открывающиесЯ перед ними возможности. ‚озможность использовать смерть  как
отличительную примету такой субкультуры в наше сумбурное, крикливое  времЯ
казалась закрытой, и вот почему. Њожно играть в робинзонов и  дикарей,  но
не в убийц: играть в такую игру, если убийства требовались  настоЯщие,  не
дозволЯла даже вседозволЯющаЯ культура; и, что, пожалуй, еще существеннее,
убийство,  даже  бескорыстное,   превратило   бы   его   исполнителей   _в
уголовников_.
   Џрежнее место смерти в культуре было невоскресимо - невозможна была  ни
религиознаЯ демонстративность  костров  инквизиции,  ни  принесение  богам
человеческих  жертв,  как  у  инков,  ни  выставлЯемое  напоказ  бешенство
берсеркеров - кровожадное и оргиастическое. ќти пути были заказаны, канули
в небытие  вместе  с  верами,  наделЯвшими  смыслом  такую  смерть.  Ќо  и
внерелигиозное  убийство  было  недоступно  как   просто   убийство;   наш
промышленный век любой поступок встречает вопросом "‡Ђ—…Њ?", и каждый, кто
не  хочет  быть  причислен  к  душевнобольным,  должен  ответить  на  него
осмысленно и толково. Љоль скоро  новый  экстремизм  не  имел  религиозной
санкции смерти (можно выдумать религию по  заказу,  но  нельзЯ  в  нее  по
заказу уверовать),  а  убийство,  религией  не  освЯщенное,  поставило  бы
экстремистов на одну доску с  заурЯдными  головорезами,  оставалось  одно:
окрестить убийство _осуществлением правосудиЯ_. Ќо эту палаческую  формулу
третьего  рейха  невозможно  было   скопировать   вместе   с   _тайностью_
"окончательного решениЯ"; ведь тогда, в наш век освободительных движений и
войн, убийства экстремистов стали бы невидимы, как Ќиагара, погруженнаЯ  в
океан. Џоэтому то, что прежде могло совершать только государство и  только
тайно,  они  взЯлись  совершать  Явно.  Ђ  сходство  между  терроризмом  и
гитлеризмом в том,  что  убийцы  опЯть  провозгласили  себЯ  справедливыми
судьЯми. Ќо суд, каков бы он ни был, не от собственного имени действует, а
во исполнение воли высших инстанций; так что надо было создать _видимость_
верховной инстанции,  неподвластной  традиционным  нормам  -  религиозным,
психиатрическим или бандитским. ‘ледовало объЯвить  себЯ  орудием  чего-то
большего  и  более  высокого,  чем   они   сами;   это   Ясно   показывает
"_частичность_"  названий,  которые  все  они  дали   своим   группировкам
("”ђЂЉ–€џ Љрасной Ђрмии", а значит, не армиЯ в целом,  значит,  это  целое
существует само по себе; "ЏерваЯ  ‹иниЯ",  а  значит,  есть  еще  какие-то
линии, какие-то резервные части; "Љрасные Ѓригады", а  значит,  опЯть-таки
только подразделениЯ какой-то _большей_, чем они сами, армии).
   …ще им требовалсЯ противник -  чем  могущественнее,  тем  лучше;  иметь
нешуточного  врага  -  уже  нешуточное  отличие.  Ћтдельные  представители
капитала были противником  недостаточно  видным,  к  тому  же  требовалась
мишень более четкаЯ, нежели социально-экономическаЯ система,  размытаЯ  по
целому  свету.  ‚от  почему  их  выбор  пал  на  государство,  но  не   на
материальные его институты, и не в качестве ниспровергателей  таковых  они
выступили, ведь  речь,  напомним,  шла  о  том,  чтобы  убивать,  а  не  о
разрушении неодушевленных  символов  либо  центров  государственности.  Ќо
только однажды им удалось добратьсЯ до  наивысшего  рангом  политика  -  в
€талии;  а  затем,  после  усилениЯ  охранительных   мер,   когда   столпы
государственной   власти   стали   длЯ   них    недосЯгаемы,    террористы
удовлетворЯлись   второстепенными   жертвами,   только   бы   можно   было
инкриминировать им причастность,  хотЯ  бы  косвенную,  к  государственной
власти, а если  нет,  то  какое-либо  -  безразлично  какое  -  участие  в
руководстве чем бы то ни было или в защите существующего порЯдка, на худой
конец, причастность к системе всеобщего образованиЯ,  которую  тоже  можно
заклеймить  как  одну  из  опор  государства.  €так,  если   исходить   из
предпосылок терроризма, заданных исторической ситуацией, не  забываЯ,  что
речь шла об убийстве под маской долга, самопожертвованиЯ  и  справедливого
гнева, то логика рассуждений, независимаЯ от  фактографии  убийств,  ведет
нас именно к ней  вместе  с  такими  ее  тактическими  подробностЯми,  как
стремительное снижение высоких поначалу палаческих притЯзаний,  выбор  все
более скромных по своему социальному рангу жертв.
   —то же до идеологии, она была изготовлена  из  того,  что  нашлось  под
рукой. € даже названиЯ, о которых шла речь, украдены у левых течений.  ’ак
как  революциЯ  была  окружена  возвышенным  ореолом,  героем   днЯ   стал
бескомпромиссный революционер, его образ, словарь и  жесты  присвоили  те,
кто  сделал  своим  орудием  смерть.  ‘мерть,  ставшую  в  гедонистической
цивилизации чужеродным телом. –инизм, вторичность и  ЯвнаЯ  смехотворность
этих кое-как сострЯпанных обоснований террора заметны лишь с точки  зрениЯ
исследователЯ-наблюдателЯ. ‘амо движение не ощущало себЯ ни  циничным,  ни
лицемерным, ни, самое главное, Џ…ђ…Ћ„…’›Њ  в  одежды  истинного  борца  за
переустройство мира. Џравда, своему противнику - государству - оно вменЯло
в вину фашистскую сущность, гестаповские приемы и гитлеровские традиции, а
себЯ помещало слева от коммунистов, полагаЯ себЯ plus  catholique  que  le
pape [правовернее папы римского (фр.)]; вот что особенно сбивало  с  толку
наблюдателей,  которые  принимали  всерьез  если  не  обоснованность  этих
обвинении, то, во всЯком случае,  их  искренность.  Ќу  что  же,  движение
отличалось от своего предшественника по бескорыстным убийствам,  поскольку
действовало в иных условиЯх. Ћно не унаследовало нацистского китча, ведь в
подполье нет парадов, зданий, канцелЯрий,  официального  церемониала;  все
это     возмещалось,      однако,      ореолом      могущества      вокруг
террористов-подпольщиков, который поспешили создать вопЯщие  истерическими
голосами  газеты,  радио,  телевидение.  ‚прочем,  если  уж  стремитьсЯ  к
генеалогической точности, нацизм, предшественник терроризма,  не  был  его
источником; источник и того, и другого гораздо глубже: смерть, причинЯемаЯ
с холодной  решимостью,  отождествленнаЯ  с  долгом,  благодарЯ  процедуре
вторичной утилизации возвращала себе почетное место в культуре; отлученнаЯ
от нее, она вернулась опЯть.
   ‚  тоталитарном  государстве,   где   все   человеческие   дела   стали
государственным делом, только верховнаЯ власть имела право выбора  жертвы.
‚ государстве огромных личных свобод самозваные ликвидаторы зла свободны в
его распознании и преследовании. ’акаЯ зависимость объЯснЯет родство обоих
Явлений: их роднит отпущение  убийцами  собственных  грехов.  €  тотальное
подчинение  авторитетам,  и   тотальное   отрицание   всЯкого   подчинениЯ
сбрасывают со счетов совесть, по-разному приводЯ все  к  той  же  кровавой
развЯзке.
   Ќо сходство между ними, показывает Ђсперникус, этим не  ограничиваетсЯ.
’ерроризм, длЯ которого главное - не революциЯ, а экзекуциЯ, заимствует  у
левых лишь то, что может  ему  пригодитьсЯ  в  качестве  фигового  листка,
вычеркиваЯ и опускаЯ все, что затруднЯет или исключает убийство как способ
существованиЯ. Ѓудущее, которое требует человеческих жертв, длЯ него такаЯ
же охраннаЯ грамота, какой длЯ  нацизма  была  идеЯ  тысЯчелетнего  рейха.
’еррористы, вышедшие из движениЯ и утратившие организационную свЯзь с ним,
одновременно  утрачивают  понимание  мотивов  своей  Яростной  многолетней
активности, и слушателЯм, которые с затаенным дыханием  ожидают  сенсаций,
сообщают горсточку сплетен о лидерах,  сплетен  не  менее  заурЯдных,  чем
откровениЯ  о  скудоумных  "Tischgesprache"  [застольные  беседы   (нем.)]
ѓитлера в кругу его ближайших соратников. "Ќо  ѓитлер,  -  замечает  здесь
автор, - покончил самоубийством  до  ареста".  ЋжиданиЯ  тех,  кто  жаждет
посвЯщениЯ в тайну, напрасны: как передать состоЯние духа, в котором можно
со  спокойной  совестью  убивать?  ‚едь  тайна  кроетсЯ  в   дозволенности
убийства, а не в умах убийц. Џоэтому все здесь может  быть  тривиальным  и
сметанным на скорую руку; пример тому - стараниЯ (нацистов и  террористов)
избегать экзекуций  на  месте,  поскольку  убийство  на  месте  -  типично
уголовный обычай,  а  речь  шла  об  убийстве  санкционированном.  Џоэтому
обреченных  на  смерть  везли  к  месту  казни,   если   только   они   не
сопротивлЯлись, что казнЯщим очень не  нравилось:  сопротивление  означает
неуважение к правосудию, а террористы даже  больше  нацистов  заботЯтсЯ  о
формах законности в судопроизводстве и вынесении приговора - им,  лишенным
авторитета государственной власти, приходитсЯ самим утверждать собственный
авторитет. Ќо выбранные ими жертвы ни разу не были  судимы  по-настоЯщему,
самаЯ тЯжкаЯ их виновность всегда известна заранее. ‚ этой  непогрешимости
терроризм не уступает ‚атикану человекоубийства, каким хотел стать нацизм.
Ќикакие  убеждениЯ  и  призывы,  никакие   мольбы,   никакие   ссылки   на
человеческую солидарность, на  любые  смЯгчающие  обстоЯтельства,  никакие
просьбы о милосердии, никакие доказательства бессмысленности или  хотЯ  бы
практической неэффективности убийства не собьют палачей с толку, ведь в их
распорЯжении  имеетсЯ   машина   длЯ   доказательств,   согласно   которой
умеренность и милосердие - вещи не менее  подлые,  чем  антиэкстремистское
законодательство   и   охранительные   репрессии.   ЊотивационнаЯ    бронЯ
террористов достигает предела непробиваемости, при котором любое поведение
противной стороны лишь  подтверждает  ее  виновность.  ’олько  этим  можно
объЯснить   и   превосходное   самочувствие,   которое   бывшие   эсэсовцы
демонстрируют на своих  ежегодных  съездах,  и  веру  уцелевших  гайанских
сектантов  в  харизму  их  чудовищного  пророка,  веру,  не  поколебленную
кошмаром самоистреблениЯ секты [имеетсЯ  в  виду  секта  "Ќародный  храм",
основаннаЯ   в   ‘ан-”ранциско   проповедником   „.„жонсом;   впоследствии
переселилась в ѓайану; в 1978 году почти все члены секты, включаЯ  „жонса,
покончили с собой или были убиты  телохранителЯми  „жонса;  из  более  чем
тысЯчи в живых осталось несколько человек].
   ‹юбое оппозиционное  движение,  внешне  похожее  на  псевдополитический
экстремизм,  пусть  даже  оно  имеет  все  основаниЯ  длЯ  борьбы   против
совершенно реального угнетениЯ или эксплуатации, невольно играет  на  руку
фальсификаторам, преподносЯщим убийство как орудие борьбы за правое  дело,
- поскольку усиливает путаницу в оценке событии и мешает (а то и просто не
позволЯет) отличить вину-предлог от настоЯщей вины; впрочем, кто и  где  в
этом мире невинен безусловно, как ангел?  ’ак  начинаетсЯ  соревнование  в
мимикрии,  поражающее   своей   эффективностью.   ‚ымышленное   оправдание
неотличимо от подлинного, и причиной тому  не  столько  совершенство  игры
актеров-имитаторов, сколько не вполне чистаЯ совесть общества, породившего
послевоенный терроризм.
   ‚ конечном счете убийственную агрессию отражают убийственные репрессии,
полициЯ сперва стрелЯет,  а  уж  потом  идентифицирует  личность  убитого;
демократиЯ, защищаЯсь, в какой-то степени вынуждена отказыватьсЯ  от  себЯ
самой,  так  что  экстремизм   с   его   мистифицированными   оправданиЯми
провоцирует наконец такую реакцию, котораЯ  превращает  фальсифицированное
обвинение в обоснованное. Џрагматически зло оказываетсЯ эффективней добра,
коль скоро добро должно изменЯть себе, чтобы сдержать зло. ‚ыходит, в этом
противоборстве  нет  непогрешимой  победной   стратегии,   и   добродетель
побеждает постольку, поскольку уподоблЯетсЯ противостоЯщему ей пороку.
   €так, урок, преподанный нашей эпохе нацизмом,  не  забыт.  Њожно  силой
сокрушить преступное тоталитарное государство,  как  был  сокрушен  третий
рейх, и тогда вина испарЯетсЯ, рассыпаетсЯ как песок, обличенные виновники
съеживаютсЯ и исчезают - кроме горстки главных  конструкторов  геноцида  и
наиболее  рьЯных  исполнителей,  забрызганных  кровью;  но   этот   посев,
рассыпаЯсь, не гибнет, Џроцесс  непрестанного  расширениЯ  круга  виновных
нашел свое логическое завершение. ќсхатологический цикл XX века от лагерей
насильственных мук дошел до лагерЯ  добровольного  самоубийства.  Ќа  этом
последнем этапе казнЯщие слились с казнимыми,  тем  самым  доказываЯ,  что
виновен  каждый;  исходнаЯ   ситуациЯ   беспомощности   повторилась,   ибо
воплощенное в этих побегах зла  наследие  былых  преступлений  уже  нельзЯ
побороть способом столь беспощадно простым, как свержение тирании. €сторик
и антрополог •орст Ђсперникус, доктор философии, имЯ  которого  заставлЯет
вспомнить другого •орста [•орста  ‚есселЯ,  героЯ  нацистского  гимна],  в
заключение  своего  труда  не  предлагает  нам  панацеи   против   эндемии
нигилизма; он считает, что выполнил  свою  задачу,  вскрыв  ужасную  свЯзь
между  злокачественной  опухолью  геноцида  и  ее   метастазами   в   лоне
европейской цивилизации. Љак бы  ни  были  спорны  его  выводы,  какое  бы
сильное сопротивление ни вызывали они, нельзЯ пройти мимо них  равнодушно.
Ѓоюсь,  что  эта  попытка  включить  нацизм  в  систему  средиземноморской
культуры, отказ видеть в нем диковинное исключение  и  сплошной  кошмарный
эксцесс,  войдет  в  канон  знаний  о  современном  человеке,  даже   если
подвергнутаЯ патологоанатомическому  исследованию  чума  дождетсЯ  наконец
своих терапевтов.
   ‚опрос, которому посвЯтил свой двухтомный  труд  Ђсперникус,  это,  как
говорит он сам, вопрос о месте смерти  в  культуре.  Џредвидеть,  как  оно
будет менЯтьсЯ в дальнейшем и к чему  такие  изменениЯ  приведут,  труднее
всего; циклический процесс завершил свой круг:  зло  побывало  везде,  где
только можно вообразить, и нигилистическаЯ  игра,  начавшаЯсЯ  с  паранойи
нацизма, дошла до логического конца, до мании коллективного  самоубийства.
—то остаетсЯ еще человечеству в  области  зловещих  свершений?  Љакие  еще
придумает оно игры со смертью - то  прЯчущей  свое  лицо  под  вуалью,  то
завлекающей кровавым стриптизом? ќтот вопрос без ответа завершает "€сторию
геноцида".
Last-modified: Wed, 11 Apr 2001 20:45:01 GMT
Ћцените этот текст: