рабом
Љсанфа,&nbsp;-- просто «ЌостальгиЯ» получилась другою (кстати, хоть по иным
причинам, а столь же непечатною) и сейчас, вложеннаЯ в папку романа, оказалась
более чем на месте, однако потребовала и расставить точки над оставшимисЯ без
точек ё.<p>
Ђрсений задумываетсЯ, и в голову лезут воспоминаниЯ, сбивчивые, одно толкающее
другое, и пустЯки вдруг становЯтсЯ вровень с событиЯми судьбоносными, а те, в
свою очередь, проЯвлЯют себЯ совершенными пустЯками. ЏЯтое марта, день
провозглашениЯ смерти ‘талина: отец и вида не подает, какие надежды у него
возникают, он, пожалуй, даже более замкнут, чем всегда, только глаза
странные,&nbsp;-- и идут они за руку, Ђрсений с отцом, по селу, солнце жарит
вовсю, хоть зима еще в полной силе,&nbsp;-- и вот одно окно, другое,
третье,&nbsp;-- за ними живут тоже ссыльные, не друзьЯ&nbsp;-- друзей тут не
бывает&nbsp;-- знакомые отца,&nbsp;-- окна растворЯютсЯ настежь под треск
пожелтевших газетных оклеек, и сераЯ, пропыленнаЯ вата вываливаетсЯ на снег;
впрочем, лица ссыльных, что приветствуют отца из этих распечатанных не по
сезону окон, тоже замкнуты, сдержанны; и тут же, в тот же вечер, соседка по
дому, врачиха, латышка, с чьей больной полиомиелитом дочкою Ђрсений дружит,
делитсЯ с забредшим в гости семилетним Ђрсением: уж мы плакали, плакали, а тот,
неизвестно с чего, ибо назавтра вполне искренне напишет первые в своей жизни
стихи:<p>
“мер вождь народа,<p>
умер ‘талин наш.<p>
Љрепнет год от года<p>
наш рабочий класс,&nbsp;--<p>
и так далее, еще строев, кажетсЯ, пЯть,&nbsp;-- тот неизвестно с чего, ибо
неделю спустЯ станет со всем старанием трудитьсЯ над белоснежной оправою к
портрету покойного усатого генералиссимуса, аккуратно вырезанному овалом с
обложки «Ћгонька», смоченному, чтобы не прилип, и уложенному на дно блюдца:
заливать разведенным в кашицу гипсом, что отец специально принесет из больницы,
заправлЯть в полузастывшую массу петельку длЯ повешениЯ на стену,&nbsp;-- тот
неизвестно с чего вдруг проЯвлЯет диссидентские замашки: меньше, говорит
бабушкиной воспитательной присказкою, писать будете,&nbsp;-- и дома страхи,
скандал, но пЯтое марта&nbsp;-- это все же потом, это все же в конце, почти в
конце, хоть и норовЯт воспоминаниЯ именно о пЯтом марта, растолкав более
ранние, вылезти вперед,&nbsp;-- а задолго до пЯтьдесЯт третьего: конечнаЯ
станциЯ узкоколейки, почти в самом центре Њ-ска, пересадка в обшарпанный
трамвайный вагон, беленое четырехэтажное здание с намордниками, длинный,
пахнущий вчерашними скисшими щами и подгоревшей кашею, серо-зеленой маслЯной
краскою выкрашенный коридор, томительное, как у кабинета зубного врача,
ожидание, смысл которого едва четырехлетнему мальчику не уловить&nbsp;--
наверное, потому и плачет,&nbsp;-- и, наконец, небольшое квадратное окошко в
стене: что-то вроде кассового на провинциальном вокзальчике, только
зарешеченное,&nbsp;-- а за железными прутьЯми&nbsp;-- на мгновенье, пока мать
держит на руках,&nbsp;-- лицо отца: папа в командировке; и, видать по
контрасту, нужды нет, что два года спустЯ тот же мальчик, счастливый донельзЯ,
под ноль остриженный, на фоне разрЯженной елки фотографируетсЯ в форме старшего
лейтенанта ЊѓЃ, сбывшейсЯ своей заветной мечте: бабушка сшила из старого
обмундированиЯ коменданта&nbsp;-- они друзьЯ!&nbsp;-- который презентовал в
придачу и запасные своп погоны.<p>
„еревЯннаЯ ванна, бак, снабженный душевым раструбом, трехколесный велосипед,
(фотоаппарат «любитель» с трещиною, залитою жидким стеклом, два ульЯ на пасеке,
куда Ђрсений с отцом пошли как-то сами и без дымарЯ и откуда бежали стремглав,
уносЯ под сетками безжалостно жалЯщих пчел, самодельнаЯ коптильнЯ на огороде,
пахнет дымком, снова попахивает <i>ретро,</i> но тут же к воспоминаниЯм
примешиваютсЯ мысли, вопросы, недоумениЯ или, напротив, пониманиЯ: и про
польский Язык, которому отец, польский шпион, не то что не учил ЂрсениЯ&nbsp;--
о существовании которого никогда не заговаривал, строчечка <i>русский</i> в
метрике, после&nbsp;-- в паспорте, то, се, пЯтое, десЯтое и наконец: а что,
если б отец не загремел в лагерь? ‚оенный врач, он навернЯка оказалсЯ бы на
фронте и скорее всего там бы и погиб. Ќо зато, если бы не погиб, был бы, надо
полагать, и генералом, и профессором, и жили бы они давным-давно в Њоскве,
где-нибудь на Џесчаных, в пЯтикомнатной, с паркетом, с четырехметровыми
потолками квартире... ‚прочем, кто они? ‘ матерью бы отец тогда не
познакомилсЯ, и сын его, если допустить, что сын положен Ђрсениеву отцу
судьбою,&nbsp;-- сын оказалсЯ бы уже не Ђрсением, если бы даже и звали его
Ђрсений.<p>
„ва часа пролетают незаметно. ‹ист так и остаетсЯ чистым. ‚се это, конечно,
думает Ђрсений, не вполне семейные хроники, которыми Я, собственно, занимаюсь.
Ћтложим это куда-нибудь на потом.<p>
Ќо роман стремительно несетсЯ вперед, <i>потом</i> так и не наступает, вернее,
наступает, но значительно позже.
<h3>
<a name="RTFToC178">157.</a></h3>
‚ тюрьме, месЯца эдак с третьего, воспоминаниЯ о месте отцовой ссылки станут
посещать ЂрсениЯ все чаще, пока не преобразЯтсЯ в твердое намерение, едва
освободившись, съездить туда. Ќо, <i>едва освободившись,</i> разумеетсЯ, не
окажетсЯ денег, зато в избытке&nbsp;-- насущных проблем. ‚прочем, поездка,
пусть и с опозданием на несколько лет, все-таки состоитсЯ.<p>
Ђрсений, застав его нежилым и запустелым, с трудом узнает дом, где прошло
детство, будет бродить по полуразобранным полам под проломами в потолке и
пытатьсЯ хоть что-нибудь восстановить в памЯти. ‘амым поразительным окажетсЯ,
что ЂрсениЯ узнают и вспомнЯт и что об отце до сих пор здесь ходЯт легенды, как
о враче-чудодее, —еловеке ‘ ‹уны. <p>
€ тогда, вернувшись домой, Ђрсений напишет наконец о детстве большую повесть,
где дом деревенской ссылки сольетсЯ в одно с домом среди полей; где могучий
старик, срисованный с отца, каким тот неожиданно откроетсЯ Ђрсению при поездке,
встанет во весь свой недюжинный рост, напрочь затмив маленького, слабого сына,
которому Ђрсений безжалостно передаст многое от себЯ.<p>
Ќадежд на публикацию повести на ђодине будет немногим больше, чем в свЯзи с
романом, однако, в отличие от рукописи «„’Џ», Ђрсений не рискнет передать
рукопись трагедии за рубеж.<p>
€бо повесть получитсЯ <i>трагедией.</i>
<h3>
<a name="RTFToC179">158.</a></h3>
‚замен дЯди ЂнтониЯ (офицера польской армии) и дЯди ЂндреЯ (советского
композитора), погибших в лагере в конце тридцатых&nbsp;-- настоЯщих, кровных
дЯдьев ЂрсениЯ,&nbsp;-- ему предложили дЯдю Љостю: дЯдю не вполне настоЯщего,
друга отца с гимназической скамьи. Џока все шло относительно спокойно, дружба
их преодолевала расстоЯниЯ между Њосквой, где училсЯ, а потом и работал дЯдЯ
ЉостЯ, и Ћдессой, где училсЯ, Ќиколаевом, ‚оскресенском, ѓолтой и прочими
мелкими городками, где, отказавшись от ординатуры, приобретал врачебный опыт
Ђрсениев отец. Љогда же последнего, оттрубившего несколько лет в
„альневосточном военном округе <i>(на поле брани, под смертоносным дождем,
спасать людЯм жизни!..),</i> заслужившего орден и едва не защитившего
диссертацию, котораЯ сгорела при аресте, взЯли одновременно с Ѓлюхером и Љ°,
дЯдЯ ЉостЯ, естественно, с горизонта исчез. € то сказать: не лезть же ему на
рожон, не доказывать, рискуЯ, собственно&nbsp;-- прЯмо пренебрегаЯ! жизнью, что
лучший его друг отнюдь не польский, не Японский и не какой-нибудь там латинский
шпион и врЯд ли&nbsp;-- участник антисоветского военного заговора,&nbsp;-- тем
более что, во-первых, не доказал бы, во-вторых,&nbsp;-- вплоть до самого
пЯтьдесЯт шестого узнать, в чем обвинен Ђрсениев отец, было неоткуда,
в-третьих, в главных&nbsp;-- лучший друг <i>сам во всем созналсЯ.</i><p>
<i></i>‚прочем, надо отдать дЯде Љосте должное: едва …вгений Ћльховский,
отсидев положенные восемь лет, освободилсЯ и вышел за ворота зоны с
полугодовалым сыном на руках (последнЯЯ фигура&nbsp;-- риторическаЯ: мать
ЂрсениЯ, вольнЯшка, работала в лагере по найму, так что наш герой, хоть и
родилсЯ в лагерной больничке, где отец фактически начальствовал, мытарилсЯ
сравнительно легкими мытарствами первого круга&nbsp;-- младенчество провел все
же на воле), дЯдЯ ЉостЯ (он направлЯлсЯ с какою-то спецгруппою через
‚ладивосток в побежденную џпонию) разыскал и навестил одноклассника, сознаваЯ,
надо думать, при этом, что по тем временам общение с пусть и отбывшим
наказание, но все же врагом народа ничего хорошего принести не может, особенно
ему, выездному политэконому-ориенталисту. …стественно, возраст у ЂрсениЯ был не
тот, чтобы в первую встречу запомнить дЯдю Љостю: профиль ученого попугаЯ, его
очень сильные линзы очков, за которыми и глаз-то не разглЯдишь, сверхкоротко
остриженные по бокам и взбитые впереди коком рано седые, но при этом довольно
крепкие волосы,&nbsp;-- однако рассказаннаЯ и пересказаннаЯ умиленными
родителЯми историЯ дальневосточного свиданиЯ возбудила чувствительное
воображение настолько, что в конце концов Ђрсений обзавелсЯ собственным о ней
воспоминанием.<p>
‚тораЯ посадка и последовавшаЯ за нею ссылка отца еще раз отбросили дЯдю Љостю
за границы мира, доступного семье Ћльховских, и дЯдЯ ЉостЯ вновь пересек их
(вернее, они расширились, захватив его) почти сразу же после пЯтьдесЯт пЯтого,
не дожидаЯсь окончательных реабилитаций, которые шли волнами добрый десЯток
лет.<p>
’ак или иначе, а дружба отца с дЯдей Љостею казалась крепка и выдержала
испытание временем (не в философском или физическом смысле, а тем временем) и
до определенной поры воспринималась Ђрсением как нечто удивительно
романтическое, прочное, незыблемое, становилась объектом подражаниЯ и предметом
зависти, и только потом, много позже, ЂрсениЯ ошпарило неожиданное открытие: в
каком страшном мире они живут, если мужскаЯ дружба, отЯгощеннаЯ трусостью и
рЯдом полупредательств, не рассыпаетсЯ и даже представлЯетсЯ неким
древнеримским идеалом, причем не ему одному, а всем об этой дружбе
знающим,&nbsp;-- и перестал дЯдю Љостю навещать, хоть тому уже стукнуло
восемьдесЯт и никого, кроме ЂрсениЯ, в Њоскве у него не осталось. ‚прочем,
последнее следовало понимать фигурально: давнЯЯ домработница, разжиревшаЯ,
ощущающаЯ себЯ полной хозЯйкою, заботилась о дЯде Љосте в надежде на
наследство; вертелись вокруг всевозможные аспиранты и докторанты, готовые ради
положительного отзыва или белого шара терпеть до поры сентенции профессора, а
длЯ души шла интенсивнаЯ переписка и ежегодные встречи с другом детства, сын
которого вдруг проЯвил себЯ таким неблагодарным хамом.
<h3>
<a name="RTFToC180">159.</a></h3>
‚ыйдЯ из тюрьмы, Ђрсений обнаружит по отношению к себе в подавлЯющем
большинстве друзей и знакомых тот же нравственный пуризм, руководствуЯсь
которым перестал некогда навещать дЯдю Љостю. Џоследний к тому времени уже
умрет, так что поправить ничего будет нельзЯ. Љстати сказать, и домработнице
ненадолго удастсЯ пережить хозЯина, кроме которого, оказываетсЯ, не найдетсЯ у
нее родной души, и спустЯ какие-то полгода домработница буквально засохнет от
тоски, переселитсЯ вслед за дЯдею Љостею в эмпиреи, завещав похоронить бренное
свое тело рЯдом с телом хозЯина.
<h3>
<a name="RTFToC181">160.</a></h3>
ђазумеетсЯ, человек сам должен отвечать за то, каким получилсЯ, и ни одни
раскопки, даже с ошеломительно сенсационными результатами, ничего в его жизни
определить не могут, разве кое-что поЯснить. Џоэтому Ђрсений конечно уж не имел
права так налетать на беззащитную женщину, не имел права столь безжалостно
требовать от нее отчет в прожитой жизни,&nbsp;-- ей бы просто повернутьсЯ,
войти в лифт и захлопнуть тЯжелую металлическую дверь перед носом непрошеного
допросчика, а она на тебе: раскисла, захлюпала носом в надушенный кружевной
платочек, позвала к себе, стала угощать чаем из корниловских, словно папироснаЯ
бумага, прозрачных на свет чашечек и в конце концов все и выложила. Љак раз по
поводу этого чаепитиЯ дЯдЯ ЉостЯ с Ђрсением и разругались серьезно в первый
раз.<p>
—то же Ђрсений узнал в результате? —то эта подруга дЯди Љости, отставнаЯ певица
Њузыкального театра имени ‘таниславского, ЯвлЯетсЯ первой женою Ђрсениева отца?
Ђрсений и так давно подозревал о сем факте&nbsp;-- из разных недомолвок да из
взглЯдов, которыми награждала его женщина в каждую случайную (вполне ли
случайную?) их встречу у дЯди Љости,&nbsp;-- иначе не навЯзалсЯ бы провожать,
иначе не приступил бы к ней и с наглыми своими расспросами. —то в свое времЯ
познакомил их&nbsp;-- отца с певицею&nbsp;-- именно дЯдЯ ЉостЯ? ’ут тоже не
надо иметь семи пЯдей во лбу, чтобы догадатьсЯ. —то отец тогда, в тридцать
пЯтом, был ослепительно красив: молодой врач-офицер, приехавший в столицу
получать орден, многообещающий ученый, белый китель, четыре шпалы в двух
петлицах? Ђрсений знает, Ђрсений видел его фотографию. —то в те поры на
<i>душек-военных </i>существовала значительнаЯ мода, и по киноканонам как раз
юные певички или актриски более всего длЯ военных и подходили? —то женщина
отреклась потом от мужа, потребовала, чтобы их заочно развели? Ќо она же не
виновата! ее заставили! ее так пугали! Ћна до сих пор казнитсЯ, Ђрсений видит,
какаЯ она несчастнаЯ, какаЯ одинокаЯ. Ћна больше и замуж не выходила, и детей у
нее нету. џ так ошибсЯ! џ так наказан! промурлыкал Ђрсений под нос и
многозначительно оглЯдел великолепную квартиру на улице Ќемировича-„анченко:
беккеровский роЯль, хрусталь люстр и посуды, сплошные шпалеры книжных корешков,
подлинники на стенах, афиши с портретами хозЯйки. Ќапрасно казнитесь, сказал. “
вас бы не получилось ехать за ним к черту на рога. Њы свинью держали, корову,
овец. Ћгород. ‘ами хлеб выпекали. ‚ы все равно <i>не обрели бы с ним,
счастьЯ.</i> ’ут женщина прЯмо-таки разрыдалась, но Ђрсений молчал, не утешал,
не успокаивал, только смотрел с любопытством, тем невыгодно отличающимсЯ от
осуждениЯ, что исключает возможность оправданий.<p>
Ђ вот еще одни раскопки, еще одна встреча еще в одной московской квартире: уже
чуть подальше от центра, хрусталь не столь уж роскошен, фарфор современный,
<i>мадонны,</i> книжные переплеты попроще, и, разумеетсЯ, никакого роЯлЯ.
‘естра, проезжаЯ через Њоскву, случайно проговорилась Ђрсению, что отец получил
от ’авризЯна большое письмо с просьбою подтвердить какие-то там факты прежней,
лагерной жизни и что отец вроде бы отказалсЯ наотрез: <i>телефон</i> ’авризЯна
в тот же вечер разыскалсЯ через ноль-девЯть, а назавтра Ђрсений сидел в мЯгком
низком кресле, обшитом потрескавшейсЯ коричневой кожею, и потЯгивал крепкий,
сваренный по-восточному, в песке, кофе.<p>
Ђнушеван ѓеоргиевич ’авризЯн был одним из тех ссыльных, которые пЯтого марта
пЯтьдесЯт третьего открывали настежь законопаченные на зиму окна, когда Ђрсений
с отцом проходили мимо. ѓрузин армЯнского происхождениЯ, член партии с тысЯча
девЯтьсот какого-то очень раннего года, функционер закавказского, а потом и
центрального партаппаратов, выпускник €ЉЏ, он неким чудом, пройдЯ все допросы,
уцелел и оказалсЯ, наконец, в относительной безопасности ссылки, женилсЯ там,
как многие, на аборигенке (перваЯ жена по заведенной схеме предала) и довольно
близко&nbsp;-- насколько позволЯли условиЯ&nbsp;-- сошелсЯ с семьей Ћльховских.
…ще задолго до того, как тысЯчи и тысЯчи людей потЯнулись из лагерей и ссылок
на юг и на запад, его&nbsp;-- первую ласточку&nbsp;-- вызвали в Њоскву в
качестве свидетелЯ по делу ЃериЯ, с которым в свое времЯ ’авризЯн работал в
‡акавказье, реабилитировали, дали квартиру у „орогомиловской заставы,
персональную пенсию, и Ђнушеван ѓеоргиевич засел за труды мемуарного характера
по истории <i>своей партии.</i> Ћднако продвигались они слишком медленно длЯ
того, чтобы успеть в печать, и вместе с разжалованием <i>субъективиста и
волюнтариста</i> в пенсионеры окончательно потерЯли надежду увидеть свет.
‚прочем, ’авризЯн, поразительно длЯ историка нечуткий, верить в это не желал и
затеЯл новую книгу, куда решил собрать судьбы всех тех, с кем сталкивалсЯ за
времЯ отсидок и ссылки, и тех, с кем сталкивались те, с кем сталкивалсЯ он.
<i>Ђрхипелага</i> ’авризЯн не читал по соображениЯм, как призналсЯ,
принципиальным: раньше, мол, ‘олженицын стоЯл на правильных позициЯх и Я, мол,
его признавал, а теперь скатилсЯ в монархизм и махровый шовинизм. Ѓедный
‘олженицын! Ќесколько главок&nbsp;-- об Ђрсениевом отце, об его братьЯх, о
людЯх, которые, предчувствуЯ близкую гибель, доверЯли отцу рассказы о себе,
Ђнушеван ѓеоргиевич по своему заведению отправил на визу первоисточнику.
Џервоисточник&nbsp;-- ’авризЯн показал Ђрсению листок&nbsp;-- написал письмо,
суть коего сводилась к следующему: да, все это имело место, Я не отказываюсь,
но подписывать ничего не стану и фамилию свою упоминать запрещаю! Ѓоже! подумал
Ђрсений. Ћтцу уже без году восемьдесЯт. —его он боитсЯ? —ем дорожит?
Ѓлагополучием детей? Ќо, во-первых, времена все-таки немного уже не те, а
во-вторых... —то во-вторых&nbsp;-- додумывать не хотелось, ибо могло поставить
под серьезный удар древнейшую заповедь —’€ Ћ’–Ђ ‘‚Ћ…ѓЋ, а под ударом находилось
и так слишком много древних заповедей.<p>
‘лово за слово, и между доморощенным историком, убежденным марксистом-ленинцем,
считающим, будто <i>в тридцать седьмом годе</i> виноват один „жугашвили и
сведеннаЯ им однопартийнаЯ система, и Ђрсением, приводЯщим из того самого
‹енина цитаты, что неопровержимо доказывали: тридцать седьмой, а также восьмой,
девЯтый и прочие с математической необходимостью заложены уже в семнадцатом и
даже более того&nbsp;-- в самой идее наиболее передового учениЯ; ссылающимсЯ на
тщательнейшим образом скрываемые эпизоды истории страны (Ђ где доказательства?!
взрывалсЯ ’авризЯн; доказательств, документов в Ђрсениевых руках действительно
не наблюдалось, да и как бы они туда попали? но можно ведь и умирающего с
голода, свЯзанного, избитого человека спросить: а где доказательства, что вас
били? Ђ где доказательства, что вам не давали есть?),&nbsp;-- разгорелсЯ спор,
перешел в ругань и едва не закончилсЯ позорным изгнанием ЂрсениЯ из
персональной квартиры персонального пенсионера. €згнаниЯ не случилось только
миротворческими стараниЯми так и не обтесавшейсЯ и потому по-прежнему добрейшей
аборигенки; она как раз накрыла на стол.<p>
’ы представлЯешь, Ђннушка?! возмущалсЯ никак не успокаивающийсЯ Ђнушеван, ’ы
представлЯешь, что он говорит?! ‚едь если его послушать, так выйдет, что Я всю
жизнь прожил неправильно! ‚пустую!<p>
<i>Ђ ведь этого быть не может?..</i><p>
<i></i>—тобы возникла гармоничнаЯ триада, следовало к встречам с
<i>предательницей</i> и <i>соузником</i> добавить еще и встречу с
<i>палачом.</i> Љак ни странно, в памЯти отыскалась и таковаЯ: давным-давно, в
их первый послессыльный приезд в столицу, они все вчетвером: отец, мать,
сестренка и Ђрсений&nbsp;-- гулЯли по ѓорького теплым летним вечером,
направлЯЯсь вниз, к Љремлю, чтобы посмотреть на Љрасную площадь в вечернем
освещении, увидеть рубиновые звезды горЯщими, послушать куранты, подкараулить
смену караулов у мавзолеЯ ‹енина--‘талина. ‚ узком мощеном проезде между правой
стеною €сторического музеЯ и фасадом зданиЯ с мемориальной доскою об остановке
здесь по дороге в сибирскую ссылку диссидента ђадищева они встретили человека
невысокого роста, лысого, в расшитой, перепоЯсанной красным шелковым шнуром
украинской рубахе и в сером добротном костюме, брюки заправлены в начищенные
сапоги. ‚ десЯтилетнем возрасте Ђрсений еще не проЯвлЯл наклонностей историка,
поэтому бесконечные и непонЯтные взрослые разговоры, при которых приходилось
присутствовать, только томили, да и сестренке уже пора спать: она переминалась
с ноги на ногу, готоваЯ вот-вот захныкать. Ћтец, прикинув, что беседа с
неожиданно встреченным знакомым кончитсЯ не вдруг, отправил жену с детьми
пройтись по площади и затем&nbsp;-- ехать домой (они в тот первый раз, как и
всегда потом, останавливались в московской квартире дЯди Љости, летом обычно
живущего на даче, в —елюскинской, в поселке ‘тарых Ѓольшевиков). “же сквозь сон
Ђрсений услышал отцов приход и несколько первых фраз, обращенных к матери: это
‘липчак, следователь. Ћн, можно сказать, спас мне жизнь. Љогда менЯ кормили
одной селедкою и не давали спать&nbsp;-- допрашивали по-стахановски, в три
смены,&nbsp;-- он в свою поил менЯ водою и разрешал подремать на табурете.
€наче бы Я не вынес, конечно. ‘ейчас его выгнали со службы, он приехал в Њоскву
хлопотать и просит, чтобы Я засвидетельствовал, что...&nbsp;-- Ђрсений заснул.
<h3>
<a name="RTFToC182">161.</a></h3>
Ћсновными зигзагами биографии Ђрсений повторЯл многих своих сверстников и в
этом смысле был типичен, однако существовала, как минимум, одна тонкость,
подробность, ставЯщаЯ его вне рЯда: запланированный отцом, который не
предугадал собственной посадки, год эдак на тридцать седьмой, смог
Ђрсений&nbsp;-- первенец&nbsp;-- поЯвитьсЯ на свет только в сорок пЯтом, а сам
отец, в свою очередь, родилсЯ тоже от сорокапЯтилетнего отца. ’аким образом,
ближайшие Ђрсениевы корни, корни, так сказать, второго колена, довольно глубоко
уходили в минувший век. ‘ын, годЯщийсЯ отцу во внуки, он ощущал со своим дедом,
мирно почившем в бозе за двадцать лет до Ђрсениева рождениЯ на семидесЯтом году
жизни в должности директора совхоза, что большевики образовали на базе дедова
же поместьЯ,&nbsp;-- весьма своеобычную свЯзь: призрачную, ибо она не опиралась
на личное знакомство, на хотЯ бы младенческие воспоминаниЯ, но тем более
сильную, интимную.<p>
Њы в возрасте одном, и Я, похож на деда<p>
фигурою, лицом и формой бороды...&nbsp;--<p>
мысленное общение с дедом, практичным и неутомимым работником и
одновременно&nbsp;-- чудаковатым либералом, что, вместе с себе подобными,
просрали возможную свободу ђоссии ли, Џольши ли,&nbsp;-- давало Ђрсению опору,
фундамент длЯ составлениЯ дальнейшей семейной истории: Ђрсений смотрел на
своего отца, на дЯдьев и теток взглЯдом как бы деда, и они терЯли ореол
старших, взрослых, превращались в вечных детей, ошибки которых видны со стороны
как на ладони, а беды и горести заставлЯют страдать сильнее, чем если б
случились с тобою самим.<p>
’ри брата: белый, красный и&nbsp;-- пЯтнадцатилетний к финалу гражданской
войны&nbsp;-- музыкант <i>без цвета,&nbsp;--</i> в конце концов оказавшиесЯ и
погибшие в одном и том же лагере (нужды нет, что в натуре средний брат случайно
выжил и породил самого историка); старшаЯ сестра, пианистка и поэтесса,
прожившаЯ мирную нищую жизнь бухгалтера кооператива в захолустном южном
городке; среднЯЯ, прошедшаЯ со своим мужем-белогвардейцем все перипетии первой
волны русской эмиграции, что привели их в результате&nbsp;-- через ’урцию и
ѓрецию&nbsp;-- в ‘ессию, откуда этого несчастного белогвардейца, последние
полтора десЯтка лет мирного часовщика, армиЯ-освободительница классически
переместила во все тот же неизбежный советский концлагерь; наконец,
младшенькаЯ, девЯтьсот десЯтого года рождениЯ: ей не по возрасту было
сопротивитьсЯ коммунистическому воспитанию&nbsp;-- в результате она стала
убийцею собственного брата; косвенно, разумеетсЯ: через добровольное участие в
войсках, освобождавших ‘таниславов.<p>
Џерсонажи мелькали в воображении, сталкивались, расходились, кружили в вихре
времени, и на канве случайно вызванных фактов возникала четырехчастнаЯ
конструкциЯ, пьеса какаЯ-то, что ли, первый и последний акты которой
оказывались совершенно под —ехова, второй&nbsp;-- под Ѓулгакова, третий&nbsp;--
под ‘олженицына. ‘тилевой разнобой не смущал автора грез, ибо адекватно выражал
стилевой разнобой столетиЯ.<p>
Ђкт первый. ‹ето четырнадцатого. „ом среди полей. ‚ последний раз в жизни всЯ
семьЯ вместе: мать, отец, шестеро детей. «‘‚…†…… ‘…ЌЋ», «кодак» на треноге,
белый едкий дым сгорающего магниЯ. ‘тол под столетней липою, ослепительнаЯ
скатерть, самовар. ’ут же, кроме членов семьи, доктор, гувернеры, малознакомые
студенты, жених одной сестры, поклонник другой, бесконечные чаи, бесконечные
разговоры, вводЯщие зрителЯ в круг идей, что царили в ту пору в российском
интеллигентном обществе и так или иначе определили все, что случилось со
страною. Џусть в этом акте не произойдет ничего, ну, разве ЯвитсЯ некий
<i>‚ершинин;</i> пусть все будет солнечно и чуть-чуть элегично.<p>
Ђкт второй. ѓод приблизительно двадцатый. Ћдесса. Љвартира на ’орговой
(ныне&nbsp;-- Љрасной гвардии). Љак в «„нЯх ’урбиных»&nbsp;-- канонада,
стрельба на улицах. ’от же российский стол, тот же российский самовар, чай.
Ђнжей за фортепиано пытаетсЯ прорватьсЯ с налету сквозь трудное место в этюде
‘крЯбина длЯ левой руки. ЊладшаЯ сестренка спит за стеною. Ђнтоний, оставлЯющий
со своей частью город, улучил минутку, забежал к братьЯм. Ћн настаивает, чтобы
те уходили с ним. Џойми! убеждает. “ вас осталсЯ последний шанс. Џольшу мы
отстоим&nbsp;-- она будет независимой и свободной внутри. ‚ы полЯки. ‚ы
по-русски выучились говорить в десЯть лет. Ќе рассчитывайте, что вам удастсЯ
остатьсЯ нейтральными,&nbsp;-- <i>они</i> вам этого не позволЯт. ‘вободу надо
защищать, за свободу следует дратьсЯ! џ врач, это вне политики, отвечает
…вгений, который вдобавок где-то в глубине души ощущает симпатию к восставшему
народу, историческую вину перед ним, а Ђнжей, проскочивший, наконец, трудный
пассаж, беззаботно улыбаетсЯ: а что, мол, можно выдумать нейтральнее музыки?!
Џрощанье и все такое прочее, соннаЯ сестренка, стрельба на улице, догоревший
керосин в лампе, какаЯ-нибудь потрепаннаЯ курсистка, забежавшаЯ спастись от
погони, завЯзка мимолетного романа... ’олько потом, в следующем акте,
выЯснитсЯ, что всего полгода спустЯ …вгениЯ мобилизуют в Љрасную Ђрмию, что он
отвоюет в Љрыму до упора и едва не попадет в рейд Ѓуденного на ‚аршаву. Ћ том
же, что случилось в тридцать девЯтом и в сорок пЯтом с Џольшею, рассказывать не
придетсЯ, ибо кто этого не знает и так?!<p>
’ретий акт. ‘ередина сороковых. Љвартира начальника одного из дальневосточных
лагерей. Ѓанкет по поводу счастливого разрешениЯ от бремени супруги хозЯина.
‚одки больше, чем чаЯ. Џогоны, ремни, портупеи, ордена. Љак, интересно,
затесалсЯ сюда этот вонючий зэк, № Ќ-273? „а он же герой событиЯ, не кто иной,
как он, принЯл тЯжелые, практически безнадежные роды, да так, что и ребенок
осталсЯ жив! Ќо кто же позволил вшивому зеку заниматьсЯ медицинской практикою?
…му вон лес валить, землю копать! Ћ! тут целаЯ историЯ! Ћн и валил лес, почти
четыре года валил, но началась война, их лагерь был в опасной близости от
Японцев&nbsp;-- вот их и погрузили на баржу, чтобы через ‚ладивосток отправить
в глубь страны, в Љазахстан. Ѓаржа вошла в ‡олотой ђог как раз шестого,
накануне праздников,&nbsp;-- не омрачать же настроение трудЯщихсЯ зрелищем
оборванной, пошатывающейсЯ колонны дистрофиков,&nbsp;-- так они и проболтались
в трюме до десЯтого ноЯбрЯ. Ђ потом на пересылке, в этом как раз лагере,
вонючего зека, загибающегосЯ от истощениЯ и фурункулеза, высмотрела врачиха,
вон она, видите, на дальнем конце стола? ‚ысмотрела, отвоевала, уложила в
больничку, выходила, а потом, когда половину медперсонала мобилизовали на
строит, добилась, чтобы зека оставили в больничке хирургом. Ќу, дипломы, сами
понимаете, рассматривать некогда, дали ему сделать на зеках пару операций.
Ћказалось&nbsp;-- золотые руки. ‚се лагерное начальство во ‚ладивостоке
перелечил. Џару раз в Њагадан вызывали. ’акую забрал силу, что даже с врачихою,
спасительницей своею, перестал знатьсЯ, завел себе молоденькую, из вольнЯшек,
бухгалтершу...<p>
ЏьЯный разгул, дым коромыслом, разговоры, дикаЯ, некрасиваЯ сцена ревности.
•озЯин дома доходит до той уже кондиции, когда впору пить со вшивым зеком на
брудершафт, а потом, выпив, сообщает: мы тут недавно сортировали документы,
старые архивы. ‚ тридцать девЯтом через наш лагерь прошли еще двое Ћльховских,
Ђнтоний и Ђндрей. ’олько имей в виду: государственнаЯ тайна! ‘ теми же, что у
тебЯ, отчествами. —асом, не родственники? ѓде они? спрашивает отец.
Ћдин&nbsp;-- <i>при попытке к бегству,</i> другой&nbsp;-- <i>от воспалениЯ
легких.</i> ’ак записано. Ќе братьЯ? Ќе знаю, отвечает вонючий зек. Њожет, и
братьЯ.<p>
—етвертый акт, снова чеховский. естьдесЯт все равно какой год. Ћдесса. ’а же
комната на ’орговой, что и во втором акте. Ќа <i>Љрасной гвардии.</i> ‡а
круглым обеденным столом, покрытым белоснежной скатертью, четверо оставшихсЯ в
живых: хозЯйка комнаты, младшаЯ сестра, лейтенант в отставке; среднЯЯ, вдова
эмигранта, приехала по турпутевке из ‘офии; старшаЯ; вдова врача-армЯнина,
пианистка и поэтесса, бухгалтерша,&nbsp;-- из соседнего городка; Ђрсениев отец
из Њ-ска. ќлектрический самовар, торт, бутылка сухого. €ли не чеховский?
Љакого-нибудь ђозова, что ли?<p>
Ћни сидЯт вчетвером, вспоминают старое, рассказывают друг другу, временами
запинаЯсь, временами пропускаЯ что-то, переделываЯ по ходу, прожитые врозь
жизни, и над столом, под оранжевым колоколом старого, траченного молью абажура
с кистЯми&nbsp;-- стиль ретро!&nbsp;-- витает вместе с грустью легкий, едва
уловимый чад взаимного предательства.<p>
Ќет, <i>предательства,</i> пожалуй, слишком сильно сказано, но чего-то такого,
что не дало им разыскать друг друга раньше, чем согласно и тихохонько улеглись
наиболее кровавые бури, бушевавшие много лет над их землею.
<h3>
<a name="RTFToC183">162.</a></h3>
Љонечно, можно всем сердцем полюбить и паршивейшую из дворнЯг, и она станет длЯ
тебЯ очень дорогим существом; конечно, самую бездомную, самую облезлую кошку,
если ты не садист, ударить непосильно, потому что жаль, потому что и
она&nbsp;-- тварь ЃожьЯ,&nbsp;-- но зачем-то все же выводЯт и поддерживают
чистые породы собак ли, кошек, лошадей, все же сквозит в их экстерьерах
какаЯ-то неординарнаЯ красота, высшаЯ целесообразность, все-таки заключаетсЯ в
их повадках какое-то, что ли, благородство, повышенное чувство достоинства!
Ќет, Ђрсений отнюдь не собиралсЯ акцентировать собственную исключительность,
когда делал предметом семейных хроник жизни дворЯнских, а не пролетарских своих
предков, но, с другой стороны, не зрЯ же выращивали веками и особые породы
людей, и в них должно таитьсЯ по сравнению с основной человеческой массою
что-то чуть более... ну, пускай, не высокое&nbsp;-- красивое, стройное,
целесообразное! Ќе важно, что в жизнЯх Ђрсениевых дЯдьев и теток, в жизни
Ђрсениева отца так называемое благородство невооруженным глазом прослеживалось
далеко не всегда, разве в жизни дЯди ЂнтониЯ,&nbsp;-- но ведь было же в этих
людЯх что-то, было, было!&nbsp;-- так объЯснЯл себе Ђрсений собственное
пристрастие именно к отцовой линии, однако за всеми объЯснениЯми сознавал, что,
в отличие от бессмертной, делением размножающейсЯ амебы, смертный человек имеет
двоих родителей и что случаютсЯ ситуации и даже целые времена, когда некому,
или некогда, или невозможно проследить за соответствием по породе соединЯющихсЯ
друг с другом особей; в результате таких соединений получаютсЯ порою новые
породы и часто не уступают предыдущим ни в чем, да приток свежей крови и вообще
необходим, чтобы не кончилось вырождением, но, во-первых, когда еще она, новаЯ
эта порода, если возникнет, возникнет? ‚о-вторых, самаЯ свежаЯ кровь непременно
принесет в себе, кроме свежести и силы, или хамство, или рабство, или еще
что-нибудь такое, что веками и огромным трудом&nbsp;-- а с результатом
небезусловным&nbsp;-- придетсЯ выдавливать по капельке, по капельке.<p>
‘ознавал, но сами посудите: черта ли лысого было Ђрсению в чумазом паровозном
кочегаре, обиженном несправедливостью жизни, ненавидЯщем сытых, чистых людей,
их просторные жилища, их красивых, во всЯком случае&nbsp;-- красиво
одетых&nbsp;-- женщин, их изысканную жратву, которой всегда до отвала,&nbsp;--
и в какой-то удобный момент начавшем вместе с себе подобными боротьсЯ за то же
самое длЯ себЯ, потому что, подумайте!&nbsp;-- обидно ведь! они ведь тоже
люди!&nbsp;-- черта ли лысого, ибо жизнь кочегара&nbsp;-- со всеми стандартными
атрибутами такого рода жизней: грЯзной квартиркою на окраине, тЯжелым,
изнурЯющим трудом, нищетою, оскорблениЯми со стороны власть имущих, с борьбою
против них, завершившейсЯ театрально-трагической гибелью на подмостках одного
из революционных митингов (во времЯ выступлениЯ деда к нему подошел незнакомый
человек, спросил, не Ѓаклацкий ли, и, в ответ на утвердительный кивок,
выстрелил из нагана&nbsp;-- не из коллекции ли другого деда наган?&nbsp;-- в
левый глаз); вдоваЯ жизнь его жены, проходившей в женах всего три года; детство
двух его маленьких дочерей, двух девочек, младшаЯ из которых, родившись уже
после гибели отца, стала впоследствии Ђрсениевой матерью&nbsp;-- все это не
давало ну никаких поводов длЯ упражнений в стиле ретро, скажем, длЯ описаниЯ
пронизанного осенним солнцем многокомнатного дома среди полей, длЯ
использованиЯ красивых, ароматных, притЯгательных слов вроде <i>ришельевца,
стриженого гимназиста</i> или <i>этюдов —ерни.</i> ‚ жизни, так сказать, черни
не было этюдов —ерни. •а-ха.<p>
Ќекоторые возможности длЯ retro-sovitique&nbsp;-- стилЯ, несколько уже
скомпрометированного двумЯ десЯтками страниц выше, открывал, правда, один
участок биографии старшей дочери кочегара, Ђрсениевой тетки по матери, члена
аэроклуба, летчицы и парашютистки, но, с одной стороны, он вполне
нейтрализовывалсЯ биографией самоё матери, направленной по комсомольской
путевке сначала на бухгалтерские курсы, <i>ибо социализм&nbsp;-- это, в первую
очередь, учет и контроль,</i> а потом&nbsp;-- на работу в близлежащий лагерь; с
другой же&nbsp;-- более чем печальным и тоже вовсе не романтическим финалом
теткиной жизни: торговлею на рынке цветами с приусадебного участка и тЯжелой
смертью от рака бездетной домохозЯйки, жены спившегосЯ морского офицера в
отставке.<p>
—то же касалось дозамужней жизни бабки, впоследствии разделившей с младшей
дочерью нелегкий груз любви к арестанту и ссыльному, вынЯнчившей и ЂрсениЯ, и
его сестру и всегда относившейсЯ к зЯтю-ровеснику с благоговейным почтением, а
также жизни ее братьев и сестер,&nbsp;-- о них вообще не хотелось ни думать, ни
даже вспоминать: приказчикам из магазинов и лавок, денщикам, горничным,
кухаркам&nbsp;-- словом <i>лакеЯм&nbsp;--</i> вот кому приходилсЯ Ђрсений
внучатым племЯнником по материнской линии. Љак-то раз он совершил паломничество
к этим старикам, и после революции не то не сумевшим, не то не пожелавшим
изменить своему призванию, и в результате вынес некое брезгливое, с оттенком
тоски, чувство, которого стыдилсЯ чуть ли не больше, чем самих родственников.<p>
…динственное приЯтное, что имело смысл отметить во всей материнской
линии,&nbsp;-- судЯ по фамилии, и второй Ђрсениев дед происходил из полЯков.
<a name="_Toc365466518">
<h2>
<a name="RTFToC184">ѓлава
шестнадцатаЯ<br>ѓђ“ЏЏ…Ќ-‘…Љ‘</a>
</a></h2>
‚се изменилосЯ под нашим зодиаком:<p>
‹ев ‘корпионом стал, а „ева стала ђаком.<p>
<i>Ђ. (‹.?) Џушкин</i>
<h3>
<a name="RTFToC185">163.</a></h3>
Џозвонил Џэдик. ‘таричок, сказал он. ‘таричок! ’ы знаешь, мы тут посовещались и
решили следующую премию дать не Ћсику ульману, а тебе. ‡аметь, старичок, ты
будешь первым в истории ‹€’Ћ трижды лауреатом: „а оно и понЯтно: твой роман все
же, Я считаю, очень серьезнаЯ работа. Ѓольшой вдохновенный труд. Ћбщественно
полезный. ’ак что приходи. „вадцать пЯтого. Џочитаешь, обсудим, вручим диплом и
деньги. Њежду прочим, уже сто двадцать рублей набежало. Ќаверное, и еще
подкинут. “сек? ’акой суммы тоже не бывало за всю историю ‹€’Ћ. Ќу, старичок,
записывай адрес: ЃольшаЯ ЉолхознаЯ, двенадцать, квартира тридцать четыре. ЏЯтый
этаж. Љстати, чуть не забыл: замени, пожалуйста, слово <i>Џэдик</i> на
какое-нибудь другое. ‹учше всего на Џаша. €ли, если уж ты такой непоколебимый
юморист-сатирик&nbsp;-- на Њэдик. ’ак, по-моему, даже еще смешнее получитсЯ.
Њэдик,&nbsp;-- ха-ха-ха! „оговорились? Ќу все, милый, целую. †дем.<p>
Џаша! прорвалсЯ, наконец, Ђрсений сквозь Џэдиков речевой напор. €звини, но Я
никак не могу. Ќе можешь двадцать пЯтого? с фантастической энергией попыталсЯ
Џэдик вернуть инициативу. „авай тогда перенесем на... Ќет, Џаша: Я заменить не
могу.<p>
’рубка замолчала так прочно, что Ђрсений предположил обрыв линии: але, ты
слушаешь? ‘лушаю, холодно подтвердил Џэдик и замолчал снова. Џотом уронил: что
ж, очень жаль. ЏридетсЯ тогда премию тебе не давать. ђаз ты не желаешь обращать
внимание на литературный, можно сказать, чисто стилистический совет старшего
товарища... †аль. Њне тоже жаль, Џаша, ответил Ђрсений, и ему действительно
было жаль, потому что ЂркадиЯ из журнала выгнали и просить в долг у него,
безработного, представлЯлось негуманным, а на машину не хватало еще порЯдочно.
Ќу смотри. Џередумаешь&nbsp;-- звони. Џока не поздно. Џривет, и Џэдик положил
трубку.
<h3>
<a name="RTFToC186">164.</a></h3>
Ћ том, что «„’Џ» вышел в свет в Ќью-‰орке, Ђрсению, вероЯтно, желаЯ показать,
что преступнаЯ деЯтельность последнего зашла столь далеко, что врЯд ли он
теперь может рассчитывать на снисхождение самого гуманного в мире государства,
на одном из допросов сообщил следователь Џетров. Ђрсений вернулсЯ в камеру
удивительно радостный, счастливый. Ќе так уж и важно, думал он, что Я в этом
проклЯтом ‹ефортове. Љнига все-таки издана! Љнига начала жить! ‘колько раз в
полусне, по ночам воображал он этот момент! ‘ каким аппетитом предвкушал в
руках гладкую тЯжесть пахнущего типографской краскою томика!<p>
‚прочем, пока книга оказалась в руках автора&nbsp;-- и то совершенно
случайно,--прошло больше года. Ђрсений, волнуЯсь, открыл ее и, еще не верЯ
изумленным глазам, стал перелистывать: нескольких глав нету вовсе;
другие&nbsp;-- пощипаны, да так, что концы не сходЯтсЯ с концами; важнейшие длЯ
смысла и конструкции куски отсутствуют как специально, как на подбор!
<i>ђукопись, </i>стыдливым петитом набрано где-то в уголке, <i>поступила по
каналам ‘амиздата&nbsp;--</i> да Ђрсений же сам посылал ее, сам! ‡а это и
отсидел в ‹ефортове!&nbsp;-- <i>и опубликована с небольшими сокращениЯми.</i>
Џравда, такими пометками туманные эмигранты пытаютсЯ иногда отвести от автора,
что живет в метрополии, карающую руку закона,&nbsp;-- но, во-первых, рука
никогда еще не принимала к сведению стыдливый петит, во-вторых, автор шел в
данном случае на публикацию намеренно открыто, что и просил издателей не
затушевывать. Ђрсений в бессильной Ярости отшвырнул томик: жаловатьсЯ, как и на
экспертизу ЉѓЃ, было совершенно некуда.<p>
Ќемного поостыв, автор попыталсЯ сообразить смысл, направление вивисекции:
оказалось, что иссечено как раз то, что, если бы вдруг какое-нибудь
отечественное издательство решилось когда-нибудь опубликовать Ђрсениев
роман,&nbsp;-- оно бы оставило, вырезав в свою очередь все напечатанное
издательством американским. ’аким образом, две цензуры работали до смешного в
такт, только, как ему и положено при переносе члена из одной части уравнениЯ в
другую, знак автоматически менЯлсЯ на противоположный.
<h3>
<a name="RTFToC187">165.
22.20&nbsp;-- 22.36
</a></h3>
‚от мы и встали, в крестах да в нашивках,<p>
в наши-и-ивках, в нашивках!<p>
‚от мы и встали, в крестах да в нашивках,<p>
в снежном дыму,&nbsp;--<p>
извлекала невидимаЯ игла из черного вертЯщегосЯ диска хриплый, то стихающий
почти до замираниЯ, то набирающий полную силу, что, надо думать, заставлЯло
парижских звукооператоров резко сбрасывать ползунки потенциометров, спасать от
зашкаливаниЯ стрелку уровнЯ записи,&nbsp;-- голос покойного Ѓарда:<p>
‘мотрим и видим, что вышла ошибка,<p>
оши-и-ибка, ошибка!<p>
‘мотрим и видим, что вышла ошибка,<p>
и мы&nbsp;-- ни к чему!<p>
‚ шестьдесЯт восьмом&nbsp;-- Ѓоже, когда это было!&nbsp;-- в новосибирском
Ђкадемгородке, на первом и единственном фестивале такого рода песни, Ђрсений,
сидЯ в двенадцатом рЯду полуторатысЯчеместного зала „ома ученых, слышал, как
Ѓард пел этот самый <i>реквием под гитару.</i> Ќесколько дней&nbsp;-- до
разгромной статьи в новосибирской газете, после которой фестивальчик прикрыли,
несколько последних дней казались совершенно прекрасными; дней и ночей. Ђрсений
вспомнил, как однажды, в разгар ночного концерта в зале «Њосква», часа уже в
три, поЯвилсЯ Ѓард, и все встали и устроили овацию. Џотом Ѓард до утра пел
баллады, от исполнениЯ которых на объЯвленных концертах воздерживалсЯ, причем
воздерживалсЯ не по соображениЯм автоцензуры,&nbsp;-- величие Ѓарда
заключалось, возможно, не столько в том, что он писал, сколько в том, что вел
себЯ как человек свободный,&nbsp;-- а в уступку устроителЯм фестивалЯ: им, надо
полагать, каждый пункт программы приходилось брать у властей с боЯ.<p>
‘ейчас <i>реквием</i> звучал совсем по-другому, чем со сцены „ома ученых, чем в
любой из московских записей: то прорезалсЯ звук совершенно лишней здесь, на
Ђрсениев слух, эстрадной трубы, то простенькие аккорды гитары подхватывались
целым хором тремолирующих струнных. ‚ «„евочке и Ѓоге» запели чуть ли не
цыгане, а одна песенка&nbsp;-- ее Ђрсений не слышал раньше никогда&nbsp;-- не
лезла уж ни в какие ворота: нечто кваснопатриотически-ностальгическое, на мотив
«ЏрощаниЯ славЯнки»,&nbsp;-- что вроде никак не могло принадлежать Ѓарду, если
б не уникальный, не поддающийсЯ подделке голос. Ѓоже! подумал Ђрсений. ќтот
независимый человек, вытерпевший на родине пусть не Ѓог весть что, не лагерь,
не психушку, но&nbsp;-- выдворение из больницы с инфарктом, но&nbsp;--
запрещение спектаклей по его пьесам, но&nbsp;-- изъЯтие фамилии из титров
фильмов,&nbsp;-- как же быстро поддалсЯ он влиЯнию дешевенького
эмигрантско-парижского вкуса! Љак легко и скоро сломалсЯ. „а, поэты все же
погибают не от несчастных случаев.<p>
‘квозь группку народа, сгрудившегосЯ в соседней,