но  любуЯсь сильным,  уносЯщим  за
поворот дороги щелканье копыт жеребцом.
     ™елканье это,  грустной  сладостью отдавшеесЯ  в  душе ЉЯзыма,  наконец
смолкло, и он перевел взглЯд на ульи, стоЯвшие  от него налево вдоль плетнЯ.
ђуки его с  большими  разработанными кистЯми  были по  привычке  засунуты за
оттЯнутый  ремешок тонкого  кавказского  поЯса,  что  невольно  подчеркивало
особенность его фигуры с необычайно впалым животом и выпуклой грудью.
     ‘о  двора  раздавалсЯ почти несмолкающий смех  и  визг детей.  ќто  его
младшаЯ  дочка  ‡иночка  со  своей ровесницей  рослой Љатушой, дочкой  Њаши,
катали на овечьей шкуре его четырехлетнего сына.
     Ќа  неровностЯх зеленого двора девочки пытались выдернуть из-под малыша
шкуру, на  которой  он  восседал, вцепившись  крепкими  ручонками  за клочьЯ
свалЯвшейсЯ шерсти. ЃольшаЯ чернаЯ дворнЯга тоже принимала участие в игре и,
полаиваЯ,  трусила  за  шкурой.  Љогда  малыш  шлепалсЯ  со  шкуры,  девочки
продолжали  бежать, делаЯ вид, что не  заметили потери.  Ќо тут их  догонЯла
собака  и, вцепившись  в шкуру, шутливо рыча, пыталась их остановить,  чтобы
они подобрали малыша.
     --  “пал! -- раздраженным голосом кричал им вслед маленький ѓулик,  как
если бы  речь  шла не о  нем,  а  о  каком-то  постороннем предмете.  €менно
постоЯнство этой интонации и  поза  малыша смешили девочек, и они, заливаЯсь
хохотом, как бы спохватывались,  что  шкура опустела.  Ђ  малыш, каждый  раз
почему-то не  менЯЯ позы,  в которой он очутилсЯ, слетев со  шкуры,  сердито
смотрел им вслед,  как бы  говорЯ:  "‚от  дуры-то,  никак не научатсЯ катать
менЯ!"
     ЉЯзым, не вынимаЯ цигарки изо рта, стоЯл возле ульев, вслушиваЯсь не то
в  дружный гул пчел,  влетающих и вылетающих  из летков или ползающих вокруг
них, не то  вслушиваЯсь  в далекую песню  женщин, нижущих  табак  в табачном
сарае,  не то  в брызжущие радостью голоса детей,  волочащих по двору овечью
шкуру.
     Ќа  самом  деле  он  слушал все  это и  одновременно думал  о том,  что
случилось с колхозным сейфом. Ћн чувствовал, что этот мотор уже включилсЯ, и
то, что  он слышит  и  видит  вокруг, уже не мешает,  а,  наоборот, помогает
спокойно думать.
     ЏродолжаЯ думать о своем, он подошел к крайнему улью,  выплюнул окурок,
нагнулсЯ и  плавно, чтобы не раздражать пчел, обхватив двумЯ  руками колоду,
приподнЯл ее. Џо  тЯжести  колоды он  почувствовал,  что  в  ней  накопилось
достаточно меду.  Ћбычно он  так определЯл, пора качать мед  или нет.  Џосле
долгой, дождливой погоды он так же  определЯл, есть  ли  мед  в улье,  делаЯ
скидку на отЯжелевшую от дождЯ колоду.
     ‘ейчас  он решил  вскрыть  ульи.  ‚озвращаЯсь на  кухню,  он  мимоходом
залюбовалсЯ озаренными солнцем лицами босоногих  девочек, волочащих шкуру, и
своим малышом,  важно восседающим  на  ней. “видев,  что ЉЯзым  на мгновенье
остановилсЯ и смотрит на них, собака, бежавшаЯ за шкурой, тоже остановилась,
словно спрашиваЯ у хозЯина: "Ќе выглЯдит ли это постыдным,  что Я, взрослаЯ,
умнаЯ собака, забавлЯюсь с детьми?"
     Ќо   тут  ЉЯзым  перевел  взглЯд  на  свою  рыжую  корову,  стоЯвшую  у
противоположной  стороны  двора, уныло  опустив  голову  со струйкой  слюны,
стекающей изо  рта.  ђыжуха  уже целую  неделю не  паслась, она  только пила
мучной  отвар, который готовила ей  жена  ЉЯзыма.  Ћна не подпускала  к себе
теленка, потому что у нее под выменем образовалась огромнаЯ опухоль и, чтобы
насильно выдоить корову, кому-нибудь приходилось придерживать ее за рога.
     Џока  он глЯдел на нее,  солнце  зашло за  облако,  и  сразу  потускнел
зеленый двор и  брызжущие  весельем голоса детей как  бы  отдалились.  ЉЯзым
вспомнил, что сегоднЯ к вечеру он просил подойти четверых соседских парней и
он вместе с ними собиралсЯ свалить корову и вскрыть опухоль.
     Ќа том  конце двора хлопнула  калитка. ќто  жена его  Ќуца  поднЯлась с
родника с медным кувшином  на плече. —уть наклоненнаЯ вперед, тонкаЯ, худаЯ,
она мерными и сильными шагами пересекала двор. Ћн вошел в кухню вслед за ней
и, когда она,  охнув, опустила кувшин с плеча и  поставила его возле дверей,
взЯл  со стола кружку и,  наклонив мокрый, ледЯной кувшин, налил себе воды и
медленно выпил.
     -- Љогда  ж ты  возьмешьсЯ  за ђыжуху, -- сказала жена, тЯжело переводЯ
дыхание, -- жалко животную, да и Я с ней замучилась.
     -- ‘егоднЯ вечером, --  ответил он и  прошел  в кладовку.  ’ам он  снЯл
висевший на стене таз,  вложил в него охапку специально засушенного конского
помета, лежавшего в деревЯнном  корыте,  вышел  на кухню,  достал  из  очага
пылающую жаром  головешку и  сунул  ее в таз.  Џомет сразу же задымил  едким
пахучим  дымом. Ћн  достал с очажного карниза кривой  обоюдоострый  нож  длЯ
срезаниЯ сот, жена подала  ему большое ведро, и он, взЯв  его в одну руку, а
другой придерживаЯ свой дымарь, вышел из кухни.
     -- Ћх и закусают тебЯ когда-нибудь пчелы, -- сказала ему вслед жена, но
он ей ничего не ответил. Ћн всегда вскрывал ульи без сетки и рукавиц.
     --  Џепе  мед будет доставать! -- закричала  ‡иночка  и вместе со своей
двоюродной сестричкой, бросив шкуру, побежала за ним. ’ак почему-то называли
его дети. Њалыш ѓулик тоже, стараЯсь не отстать, однако и не выпускаЯ шкуру,
ковылЯл за ними. € только  собака осталась на месте и теперь сидела,  слегка
склонив  свою большую  голову, по  опыту  знаЯ,  что хозЯин не  любит, чтобы
подходили к нему, когда он вскрывает ульи.
     ЉЯзым обернулсЯ и строго посмотрел на  детей, показываЯ,  чтобы  они не
шли за ним. „ети остановились. Њалыш тоже стал, все еще придерживаЯ шкуру.
     ЉЯзым снова  стал подыматьсЯ  к  ульЯм  и  снова услышал за собой шорох
волочащейсЯ шкуры. Ћн обернулсЯ и  снова молча  и строго посмотрел  на детей
сквозь клубы дыма,  подымающегосЯ из таза. Њалыш,  все еще  сжимающий в руке
край шкуры,  теперь был впереди. Ћн меньше других чувствовал  силу отцовской
строгости  и  потому  теперь  оказалсЯ  впереди.  Ќо  на  этот  раз  девочки
прониклись  сознанием  власти  обычаев,  не  разрешающих  ни  подходить,  ни
разговаривать вблизи  человека,  вскрывающего  ульи. ‡иночка  взЯла  за руку
малыша и, шепотом уговариваЯ его, повернула назад.
     ’ихими, плавными шагами ЉЯзым подошел к крайнему улью. Ћсторожно, чтобы
не  звЯкать, поставил ведро, опустил таз и положил рЯдом нож. ’аз все гуще и
гуще  продолжал дымить едким дымом лошадиного  помета. Ћн любил  этот запах,
как и все, что свЯзано с лошадью. „а, как все, что  свЯзано с лошадью, но об
этом лучше было не думать.
     Ћн  наклонилсЯ над  ульем, крепко ухватилсЯ обеими  руками за  середину
верхней части  раздвоенной колоды, приподнЯл  ее  и, перевернув, поставил на
землю. €з колоды  пахнуло сильным запахом  свежего меда.  Џчелы взволнованно
загудели  вокруг  него. Ћн так переставил таз, чтобы движением дыма подальше
оттеснить пчел. ’аз дымил все гуще и гуще.
     ЏеревернутаЯ  половина  колоды  была  почти  заполнена  ровными  рЯдами
золотЯщихсЯ  и темно-коричневых сот. Ћн  взЯл в  руки нож и  стал медленными
плавными движениЯми соскабливать сочащиесЯ соты и, приЯтно чувствуЯ ладонЯми
их легкую тЯжесть, перекладывать в ведро. Ћдна пчела исхитрилась укусить его
в  кисть руки  и  застрЯла на ней,  не  в  силах вытащить жало.  Ћн спокойно
отщелкнул ее пальцем  другой руки и продолжил работу. Џримерно половину  сот
он вытащил из колоды,  а остальное оставил на прокорм  пчелам. ’ак, медленно
переходЯ от  одного ульЯ к другому,  он откачал  все десЯть. ‚едро  с верхом
было наполнено сочащимисЯ,  Янтарными и темно-коричневыми сотами.  ‚ Ячейках
некоторых из них шевелились полузадохшиесЯ пчелы.
     ‘олнце снова выглЯнуло из-за облака и засверкало в слитках сот, дробЯсь
в темно-коричневых и опрозрачиваЯ Янтарные. ЉЯзым воткнул нож в соты, взЯл в
одну руку ведро,  в  другую все еще дымЯщийсЯ  таз  и,  подойдЯ к  изгороди,
вывалил в кусты крапивы остатки дымЯщегосЯ помета.
     Ѓоль в  искусанных  ладонЯх напомнила ему о корове, он глЯнул туда, где
она  стоЯла.  Љ ней подошел теленок и несколько раз попыталсЯ ткнутьсЯ ей  в
вымЯ, но она каждый  раз  отодвигалась  от него, а  потом  даже отогнала его
рогами.  Ќе в  силах  осознать  причину раздражениЯ  матери,  теленок  уныло
постоЯл, а потом отошел к другим телЯтам и стал щипать траву.
     -- Џеле мед достал! Џеле мед  достал! -- кричали одновременно ‡иночка и
маленький  ѓулик,  пока  он переходил  двор.  Љатуша,  стоЯ  рЯдом  с  ними,
застенчиво  рдела, стыдЯсь из-за своей  чрезмерной рослости  так  откровенно
радоватьсЯ предстоЯщему лакомству.
     Ћни  вслед за ним вошли в кухню. Њалыш все еще волочил за собой  шкуру.
„ети уселись на скамью возле кухонного очага. Ќуца раздала им железные миски
и, отрезаЯ большие куски сот, шмЯкала каждому из них в миску.
     --  Њащ-аллах! (Ѓлагодать!)  --  сказала она  и  прЯмо с  кончика  ножа
отправила себе в рот большой кусок сот.
     -- ‘мотри, нож не проглоти, -- сказал ЉЯзым, взглЯнув на жену.
     -- Њожет, попробуешь?  --  спросила она у него, жуЯ и  смачно обсасываЯ
вощину.
     ЉЯзым сморщилсЯ -- он не любил сладкого.
     -- Џолей  мне,  --  сказал  он и вышел  на  веранду.  †ена вынесла  ему
кувшинчик  с  водой, и  он  с  мылом  тщательно  вымыл свои липкие  от меда,
искусанные пчелами ладони.
     Џотом он покурил, сидЯ у огнЯ, с удовольствием прислушиваЯсь к чмоканью
детей,  к их радостным  восклицаниЯм,  к их  пугливым  выкрикам,  когда  они
отмахивались от пчел, вслед за медом  влетевших  в кухню. ЉЯзым потеплевшими
глазами косилсЯ на малыша, который наконец бросил свою шкуру и обеими руками
запихивал в рот куски сочащихсЯ сот.
     --  џ буду у себЯ в комнате, --  сказал он жене, вставаЯ,  -- кто бы ни
спрашивал, говори, что менЯ нет.
     -- •орошо, -- сказала Ќуца и, приподнЯв ведро  с  медом и взЯв в другую
руку таз, пошла  в кладовку,  где повесила таз на  место, а мед переложила в
кадку.
     Џочти до самого вечера ЉЯзым лежал у себЯ  на кушетке и думал,  изредка
выходЯ на кухню, чтобы прикурить от очажного огнЯ. Љорова все еще неподвижно
стоЯла  у  штакетника,  и,  только   если  к   ней   подходил  теленок,  она
отодвигалась, и  он, уныло постоЯв возле  нее,  снова отходит к двум  другим
телЯтам.
     -- ЏодымайсЯ, ребЯта  пришли, -- сказала  жена,  входЯ  в  комнату, где
лежал ЉЯзым.
     -- Ђга, -- сказал он и, привстав, еще несколько мгновений, очнувшись от
своих мыслей, сидел как бы спросоньЯ. Џотом он встал и пошел на кухню.
     —етверо  молодых  парней сидели на  кухонной скамье  и  весело болтали,
ложками доставаЯ соты  из железных  мисок  и  сплевываЯ выжеванную вощину  в
огонь.  “видев его, ребЯта  встали, смущенно замолкаЯ  и  как  бы по инерции
дожевываЯ то, что у  них оставалось  во  рту.  Ћн посадил их движением руки,
показываЯ, что они могут продолжать баловатьсЯ  угощением. Ќалив  из кувшина
кружку воды, он вышел на веранду и  уселсЯ на скамью возле точильного камнЯ.
Џлеснув воды на камень, он вынул из чехла, висевшего у него  на поЯсе, нож и
доточил его.
     -- ‚ынеси-ка  первача! --  крикнул он жене,  плеснув  остатки  воды  на
лезвие ножа. †ена принесла из кладовки пол-литровую бутылку розовой чачи. Ћн
открыл бутылку,  заткнутую  оструганным  куском кукурузной кочерыжки, и,  не
скупЯсь, облил  с  обеих  сторон  лезвие ножа  пахучей  виноградной  водкой.
ЏродолжаЯ держать нож в руке,  он закупорил бутылку и  крикнул  на кухню: --
‚ставайте, сладкоежки!
     ђебЯта, посмеиваЯсь и дожевываЯ вощину, вышли из кухни.  „ержа в  одной
руке нож, а в другой бутылку с чачей, ЉЯзым вместе с ребЯтами вышел во двор.
     ‘обака, увидев  в его  руке  нож, потЯнулась  за  ними,  думаЯ, что  он
собираетсЯ  резать  корову и  ей, как  это бывает  в  таких случаЯх, кое-что
перепадет.
     --  Џрочь! -- прикрикнул на  нее  ЉЯзым, и  она, остановившись  посреди
двора, стала издали следить за ними.
     ЉЯзым  первым подошел  к корове. Ћпустив голову  и не пытаЯсь  отгонЯть
мух, кружащихсЯ возле нее и ползающих вокруг ее печальных глаз, она стоЯла у
штакетника. ЉЯзым поставил бутылку, прислонив ее к штакетинку,  и вонзил нож
в  одну из планок. Џотом он разогнулсЯ и  встал перед головой  коровы, сметЯ
ладонью мух, лепившихсЯ  возле ее глаз, и,  придерживаЯ  ее одной  рукой  за
рога, другой стал почесывать холку.
     -- ‚ы будете придерживать ее с той стороны, -- сказал  он двоим парнЯм,
-- чтобы она не грохнулась на землю, а вы по моему знаку сдерните ее с ног.
     Ћн выбрал глазами двоих,  что  покрепче,  и поставил их  возле  коровы,
чтобы  они обеими руками одновременно  дернули ее за заднюю и переднюю ноги.
„вое  других,  поставленные  с  другой стороны,  должны  были  в  это  времЯ
подхватить корову, чтобы она мЯгко легла на землю.
     Џо знаку ЉЯзыма двое  парней, те,  что присели  на  корточки,  взЯвшись
обеими руками за дальнюю от себЯ переднюю  и заднюю ноги коровы,  рванули на
себЯ, но корова  устоЯла. Ќесколько раз  он им подавал  знак, но то ли сил у
них не  хватало, то  ли они не  успевали  это  сделать одновременно,  корова
только вздрагивала, переступала с ноги на ногу и не падала.
     --  Ђ  ну-ка  отойдите,  --  сказал  ЉЯзым,  и оба парнЯ,  сидевшие  на
корточках, красные не столько от напрЯжениЯ, сколько от стыда, распрЯмились.
Ћн поставил одного из  них держать корову за  рога, а другого  присоединил к
тем, что должны были ее подхватить.
     Ћн  присел  на  корточки  и, говорЯ  ласковые  слова, стал  поглаживать
переднюю и заднюю ноги коровы, чтобы она расслабилась.
     -- Џриготовьтесь, --  сказал он парнЯм, не  менЯЯ  ласковой  интонации,
чтобы скрыть  от коровы то, что  он  собиралсЯ  сделать,  и, обхватив своими
большими  ладонЯми  ноги  коровы у  самых бабок,  мощным  и резким движением
вырвал из-под коровы обе ноги: она, словно спохватившись, пыталась несколько
секунд  устоЯть на двух, а потом  опрокинулась, но ее подхватили стоЯвшие  с
другой стороны ребЯта и не дали ей рухнуть.
     -- Ќу и силища, --  сказал один из тех, что  приседал на  корточки,  --
заживо нас похоронил...
     -- ’ак мы ж дети войны, -- отшутилсЯ второй,  --  а ЉЯзым николаевский,
на мЯсе вырос...
     „а,  ЉЯзым  знал,  что все  еще силен,  но сердце у него ни к черту  не
годилось. Џосле  особо тЯжелой работы или крепкой выпивки оно слишком давало
о себе знать.  „а и  сейчас он несколько минут  сидел на корточках, стараЯсь
отдышатьсЯ.
     Ћтдышавшись,  он  наклонилсЯ  и  стал  рассматривать  большую  опухоль,
вздувшуюсЯ у самого вымени.
     --  „ержи ее,  -- сказал  ЉЯзым  и стал,  осторожно  нажимаЯ на  сосцы,
выдаивать  корову.  Љорова вздрагивала при  каждом нажиме  и  тихо  стонала.
Њолоко было розовым от крови. Ћтдоив ее, он потЯнулсЯ за ножом, вытащил его,
переложил в правую руку и  стал поглаживать место опухоли,  стараЯсь понЯть,
куда  брызнет гной, чтобы не оказатьсЯ на его пути. Ћн поднес к опухоли нож.
-- ‘ейчас изо всех сил держите! Ћсобенно задние! -- приказал он ребЯтам.
     „вое  парней придерживали  корову  за задние ноги,  один за передние, а
один за рога, чтобы она не ушиблась, ударившись головой о землю.
     ЉЯзым  полоснул  острым  как  бритва  ножом  вдоль  по опухоли.  Љорова
сдавленно мыкнула и дернулась изо всех сил. ”онтан гноЯ выхлестнул из раны.
     -- Љрепче держите! --  Яростно заорал ЉЯзым и еще раз полоснул ножом по
опухоли,  на  этот  раз  поперек первого надреза.  ’еперь  гной шел вместе с
кровью.
     ЉЯзым обеими руками сдавливал живот коровы вокруг раны, чтобы как можно
больше крови и гноЯ вышло из нее. Љорова стонала,  как человек. ЉЯзым взЯл в
руки бутылку, открыл ее и, опЯть  приказав  ребЯтам как можно крепче держать
корову,  стал медленно  вливать  в  рану  огненную чачу. Љорова  то  и  дело
вздрагивала,  шумно  отдувалась,   стонала.  Ћн  вливал  долго,  замедленно,
стараЯсь, чтобы водка как можно глубже проникла в распахнутую рану.
     -- •оть бы  нам  немного  оставил,  --  пошутил один  из  парней. ЉЯзым
оставил его слова без  вниманиЯ.  ’акаЯ шутка по абхазским обычаЯм считалась
фамильЯрной.
     Љорову отпустили и отошли на несколько шагов. Ћна полежала, полежала, а
потом, пару  раз дернувшись, перевернулась на живот, встала на ноги и отошла
на несколько шагов.  ЏочуЯв  кровь, собака стала  медленно подходить  к тому
месту, где до этого лежала корова.
     --  Џрочь! -- прикрикнул на нее  ЉЯзым, и  собака, отпрЯнув,  отошла на
середину двора, дожидаЯсь, когда они отойдут  от коровы. Ќо  тут жена ЉЯзыма
принесла на  лопатке горЯчую золу  из  очага и тщательно присыпала те места,
куда пролилось молоко, кровь и гной.

        ___

     Ќа следующее утро ЉЯзыма разбудил радостный голос жены.
     -- ђыжуха пасетсЯ! -- крикнула она, входЯ в комнату, где он лежал.
     ЉЯзым встал, оделсЯ и вышел  на веранду. Љорова паслась  посреди двора.
…сли приглЯдетьсЯ,  можно было понЯть, что  она не так охотно щиплет  траву,
как   обычнаЯ  корова,  но   все-таки  это  был   Явный  признак,  что   она
выздоравливает.
     Џока  он  умывалсЯ,  к  ней подошел  теленок, но  она  на этот  раз, не
дожидаЯсь, когда он ткнетсЯ ей в  вымЯ, бодро отошла  от  него на  несколько
шагов и  снова стала  щипать  траву. ’еленок постоЯл, словно все еще  силЯсь
понЯть, что случилось с матерью, а потом стал вЯло пощипывать траву.
     †ена с ведром и хворостиной в руке пошла на скотный двор доить коз.
     -- ‹ошадь не выпускай! -- крикнул он ей, утираЯсь полотенцем.
     -- Људа это ты собралсЯ? -- обернулась Ќуца.
     -- Људа надо, -- сказал он и прошел на кухню.
     ‚осемнадцать лет  он жил со своей женой, и она, ревнуЯ  его ко всем его
делам, не  относЯщимсЯ к  дому и хозЯйству,  всегда пыталась отлучить его от
этих дел, и хотЯ  за все эти годы ей ни  разу не  удалось это,  она так и не
смирилась и не оставлЯла своих упорных, хотЯ и обреченных попыток.
     Ћн зашел на кухню,  разгреб спрЯтанные  в золе еще не погасшие угольки,
потом  вышел на кухонную веранду и принес  оттуда охапку дров и сухих веток.
‘греб  угольки и, дуЯ на них  и  накладываЯ  сверху  пучок наломанных веток,
выдул огонь и, когда он как следует занЯлсЯ, подложил дров.
     Џотом он  зашел в кладовку, где на стене гирлЯндой  висела низка сухого
табака. ‚ыдернув из нее охапку листьев и  вернувшись на кухню, он сел верхом
на  скамью. ЃерЯ из вороха табачных листьев по одному  листу, он клал его на
скамью,   разглаживал   своей   большой   ладонью,   а   затем   придавливал
растопыренными  пальцами, другой  же рукой, взЯвшись  за черенок, осторожно,
чтобы  не   повредить  лист,  отпарывал  его  вместе  со  всеми  прожилками,
вылезающими сквозь его растопыренные пальцы. ЋтпарываЯ черенки, он аккуратно
складывал листьЯ, как складывают деньги, и, может быть, получал от  этого не
меньше удовольствиЯ, чем торговец, приводЯщий в порЯдок шальную выручку, или
удачливый  игрок. Џотом он перегнул всю пачку, что тоже нередко  проделывают
владельцы денег, и не только шальных, и, вынув свой нож, с хрустом перерезал
ее,  что полностью исключает всЯкое, даже  отдаленное  сходство с действиЯми
владельцев денег.
     ‘ложив перерезанную пачку листьев и сравнЯв их  по срезу, он стал тонко
состругивать табак. Ќарезав его до последнего маленького комочка, который он
вместе с  черенками отшвырнул  в  огонь,  он  разрыхлил  и  распушил  руками
кучерЯвЯщиесЯ  стружки  табака  и,  вынув из  кармана  свою большую  кожаную
табакерку, плотно набил ее.
     Љак и  всЯкому истинному курильщику, эта вознЯ с табаком доставлЯла ему
удовольствие. Ћн вынул клочок газетной бумаги,  оторвал  от нее на  цигарку,
промЯл  в  пальцах,   насыпал  табаку,   свернул,   прикурил  от  огнЯ  и  с
удовольствием затЯнулсЯ.
     ‚ошла жена с полным ведром молока.
     -- Џора бы разбудить твоих лежебок, -- сказал он, вставаЯ.
     -- Ћставь детей,  -- ответила Ќуца,  переливаЯ  молоко сквозь цедилку в
котел, -- пусть спЯт до завтрака.
     Ћн снЯл с кухонной стены уздечку и вышел во двор.
     --  Људа это ты собралсЯ? -- крикнула  жена ему  вслед, голосом заранее
осуждаЯ его поездку.
     -- ‚ правление, -- ответил он, не останавливаЯсь.
     -- —то это ты там потерЯл? --  крикнула она вслед его стройной, высокой
фигуре, пересекающей двор. Ћн ей ничего не ответил.
     ‘ тех пор,  как его любимаЯ лошадь Љукла, во времЯ войны мобилизованнаЯ
длЯ доставки  боеприпасов на перевал, вдруг сама  вернулась домой, до смерти
замученнаЯ, со стертой спиной, а главное, он был в этом абсолютно уверен, со
сломленным духом, с навсегда  испорченными скаковыми качествами, он дал себе
слово никогда не заводить  лошадей. Ќи  один человек в мире  не знал, как он
пережил тогда  порчу любимой лошади, и  он дал  себе слово  больше никогда в
жизни не заводить лошадей. Љуклу он продал, чтобы вид ее не терзал душу.
     € все-таки недавно его друг Ѓахут,  который тоже был лошадником и кое о
чем догадывалсЯ, предложил ему эту лошадь.
     -- Џосмотри, -- сказал Ѓахут, -- не понравитсЯ -- вернешь, а понравитсЯ
-- купишь...
     Џосле той последней лошади он боЯлсЯ полюбить какую-нибудь лошадь. € он
старалсЯ к этой лошади  относитьсЯ  как к обычной домашней  скотине,  и  как
будто  это ему  удавалось,  но что-то  во всем этом было не то. ‹ошадь  была
хорошаЯ,  и  ему, прирожденному лошаднику,  надо было породнитьсЯ с ней,  но
памЯть о  той боли вызывала боЯзнь ее повтореньЯ, и он удерживал себЯ. € это
в глубине  души его  порождало ощущение вины перед лошадью, и он был уверен,
что  сама  лошадь  чувствует  его  несправедливое   равнодушие  к  ней,  его
холодность. ђазумеетсЯ, ни одному бы человеку в мире он не призналсЯ в этом.
Ћн был прирожденный лошадник и  до войны неоднократно брал призы на скачках,
но с этим, он считал, навсегда покончено.
     Ћн  зашел на  скотный  двор, поймал  лошадь, надел  на нее  уздечку  и,
приведЯ во двор, привЯзал к кухонной веранде.
     -- ѓовори людЯм, что  Ќури в городе растратил деньги и попал в беду, --
сказал он жене, войдЯ в кухню, --  говори людЯм, что нам нужно у кого-нибудь
занЯть пЯтьдесЯт тысЯч рублей.
     Ќури был младшим сыном •абуга. Џеред войной он, повздорив с мужем своей
сестры  и будучи необычайно  вспыльчивым парнем, запустил в  него топором, и
тот умер от  кровотечениЯ. „ело удалось замЯть, потому что властЯм никто  не
жаловалсЯ, однако  на семейном совете Ќури был навсегда изгнан  из семейного
клана и —егема.
     Ќо после  войны,  когда старого  •абуга  уже  не  стало, когда  столько
близких не  вернулось домой и сам  Ќури был  тЯжело ранен, отношение  к нему
смЯгчилось.  Ћн  стал изредка приезжать в  —егем  из города,  где  он жил, и
только  сестра, беззаветно любившаЯ своего мужа, не прощала его, не виделась
с ним и не разговаривала.
     --  „а  ты  что надумал! -- услышав  слова  мужа, воскликнула  Ќуца  и,
обернувшись к нему, так и застыла с мамалыжной лопаточкой в руке.
     -- ’ак надо,  --  твердо  сказал ЉЯзым  и,  скрутив цигарку, нагнулсЯ и
ткнул ее в жар очага.
     -- „а во всем —егеме не найдетсЯ таких денег! -- воскликнула жена.
     -- „умаю, кое у кого и больше найдетсЯ, -- сказал он, усмехнувшись.
     -- „а  чтоб  Я отрыла  кости  своих  покойников,  если во  всем  —егеме
найдутсЯ такие деньги! -- воскликнула жена.
     -- Ћставь в покое  кости своих  покойников,  -- сказал он, -- и займись
своей мамалыгой.
     -- ’ы лучше скажи мне, что ты надумал? -- опЯть тревожно спросила жена,
и он в  который раз подивилсЯ ее упорству.  ‚осемнадцать  лет она  неизменно
спрашивала у него, что он надумал, и за это времЯ он ни разу не призналсЯ ей
в  том,  что он  надумал, и все равно она каждый  раз, когда  он  что-нибудь
затевал,  пыталась  вытЯнуть  из  него его  помыслы.  Ќо он  никогда  ей  не
открывалсЯ в  своих помыслах и тем более сейчас не мог открытьсЯ, потому что
она своим куцым бабьим умом могла все испортить.
     -- „елай,  как Я тебе  сказал, --  проговорил он  твердо, -- когда надо
будет, узнаешь!
     Ћна  понЯла,  что ничего от него не  добьетсЯ, и некоторое  времЯ молча
мешала мамалыжную заварку своей лопаточкой.
     -- ‘мотри,  в беду  не попади,  -- вздохнула она через  минуту и  стала
сыпать муку в мамалыжный котел.
     -- Ђвось, не попаду, -- сказал он.
     Ќуца молчала, но по глухому, Яростному стуку мамалыжной лопаточки о дно
котла он понимал, что она сдерживает раздражение.
     „ети встали, и  старшаЯ  дочь,  семнадцатилетнЯЯ  ђизико, взЯв  кувшин,
пошла на родник за водой.
     -- Ћпухли со сна,  -- сказал он,  обращаЯсь к  старшему  сыну ђемзику и
дочке ‡иночке, потиравшей свое сонное, хорошенькое личико.
     --  Ћставь детей!  -- бросила  жена, с  трудом проворачиваЯ  лопаточкой
густой замес мамалыги.
     -- Џепе, конфет привези!  -- строго сказал ему малыш, перековылЯв через
порог кухонной двери. “видев лошадь, привЯзанную к перилам кухонной веранды,
он понЯл, что отец куда-то едет, и решил немедленно извлечь пользу из  этого
факта. ЉЯзым молча глЯнул на малыша.
     -- Џогонишь коз в глубину  котловины  ‘абида и веди их все  времЯ вдоль
ручьЯ, --  сказал  он старшему  сыну, севшему  на  кушетке,  --  там  выпасы
хорошие.
     -- ‡наю без тебЯ, -- огрызнулсЯ сын.
     -- Љак ты с отцом говоришь? -- обернулась к сыну Ќуца.
     ЉЯзым промолчал.  ђемзику было пЯтнадцать лет, и  он уже стыдилсЯ,  что
его  заставлЯют пасти коз. ќто было  то  странное и новое, что медленно,  но
неостановимо  входило  в  —егем.  Џочему-то  все  стыдились  пастушить, чего
никогда не стыдились их отцы и деды.
     Џозавтракав вместе  с семьей,  ЉЯзым  вынес  остатки  мамалыги  и  стал
кормить собаку, молча  дожидавшуюсЯ своего часа у  порога  кухонной веранды.
Ќебольшими  ломтЯми он  бросал  ей  мамалыгу,  чтобы  она не  подавилась  от
жадности.  ‹оснЯсь  на  солнце  черной  шерстью,  она,  благодарно помахиваЯ
хвостом, клацаЯ зубами, ловила добычу и почти мгновенно ее проглатывала.
     Џотом он вымыл руки и оседлал лошадь.
     --  ‘оли купи, раз уж ты едешь туда, -- сказала жена и, вынесЯ мешочек,
попыталась  приторочить его к седлу. Ќо он взЯл у нее мешочек и сунул его  в
карман.  Ћн знал, что в доме еще  достаточно соли, но жена этой просьбой как
бы  привЯзывала его к  семье,  от  которой,  как ей казалось, он все норовит
оторватьсЯ ради каких-то особых мужских или общечегемских дел.
     Ћн  отвЯзал лошадь, молча  перекинул  через седло  свое легкое, сильное
тело и зарысил через двор на верхнечегемскую дорогу.
     Њинут через сорок он въехал в сельсоветовский двор и, привЯзав лошадь у
коновЯзи,  поднЯлсЯ  в правление  колхоза. „ве счетоводки,  одна  -- молодаЯ
девушка,  а  другаЯ  --  женщина его возраста, склонившись  к своим  столам,
щелкали  счетами. Љазалось, их  печальные лица  все  еще  излучали  траур по
арестованному бухгалтеру.
     -- “ себЯ? -- кивнул он на председательскую дверь.
     --  „а, -- ответили обе, вставшие при его поЯвлении. ‹ицо той, что была
старше, тихо оживилось отсветом далекой нежности. Ћн рукой им показал, чтобы
они садились, и прошел в кабинет председателЯ.
     ќта  женщина,  его  ровесница,  всю жизнь  любила  ЉЯзыма,  о  чем  он,
вероЯтно, никогда не догадывалсЯ. ‚ юности она считала его настолько умнее и
красивее себЯ, что  никогда ни  ему, ни кому другому не раскрывалась в своей
любви. Ћна считала, что он достоин какой-то необыкновенной девушки, и у него
как будто была  какаЯ из села Ђтары и  между ними было слово -- так говорили
люди. Ќо  та девушка вдруг вышла замуж  за другого человека,  а  ЉЯзым через
много лет женилсЯ на своей теперешней жене. —то там случилось, она не знала.
Џрошли годы, она  сама вышла замуж,  народила  детей,  но чувство не прошло,
прошла боль, и она продолжала издали следить за его жизнью  и тревожитьсЯ за
него, потому что знала, что у него больное сердце.
     Њинут двадцать  он  находилсЯ  в  кабинете  председателЯ,  и сейчас обе
женщины удивлЯлись, что из кабинета не доноситсЯ голосов. џсно было, что там
нарочно  говорЯт  очень  тихо. Ќаконец  скрипнул  отодвинутый  стул,  и  они
услышали голос ЉЯзыма:
     -- ’олько чтобы ни один человек не знал, иначе все сорветсЯ...
     -- Ћ чем ты, ЉЯзым,  -- раздалсЯ голос председателЯ, -- это умрет между
нами...
     „верь  открылась, и ЉЯзым  вместе  с председателем вышли в комнату, где
сидели счетоводки.
     --  Ђ у  тебЯ  в  сводке ошибка, -- сказал  ЉЯзым,  усмешливо  глЯдЯ на
девушку. Џоследнее слово он сказал по-русски.  Ћно  легко вошло  в абхазский
Язык как некое важное государственное понЯтие, которое  в переводе звучит не
вполне точно.
     -- ђазве? -- спросила девушка, густо краснеЯ. Ћна знала, что он никогда
не ошибаетсЯ.
     -- Ђ ну берись за свою щелкалку, -- сказал он, подходЯ к столу.
     Ћн  знал,  что  она  не нарочно  ошиблась,  но  ему  всегда  доставлЯло
удовольствие уличать  в  ошибках  и  поправлЯть  грамотных  людей.  Ћн  стал
перечислЯть работы, проделанные его бригадой за последний месЯц. € когда она
перемножала  гектары прополотой  кукурузы  и  табака, шнурометры  нанизанных
табачных  листьев,  он  стоЯл  над ней,  каждый раз  в уме умножаЯ быстрее и
называЯ цифру раньше, чем она выщелкивала ее на счетах.
     --  Ќу вот, умница,  видишь, -- говорил  он,  когда названнаЯ им  цифра
совпадала с  той,  которую она выщелкнула. …сли она  ошибалась, а иногда она
ошибалась и оттого, что председатель на нее смотрел и ЉЯзым стоЯл над душой,
он говорил:
     -- Ђ ну перещелкай наново!
     € она перещелкивала, и все получалось так, как он говорил.
     -- ќх,  -- сказал председатель, когда  он закончил проверку сводки,  --
если б кое у кого в Љенгурске была такаЯ голова, мы бы к чему-нибудь вышли.
     -- Ѓери выше! -- не удержалась ровесница ЉЯзыма.
     -- Ќу это  ты брось, -- сказал председатель. Ќа столе  у девушки лежала
свежаЯ газета, и ЉЯзым вспомнил, что у  него  кончаетсЯ бумага на курево. „о
воины он всегда  покупал папиросную  бумагу, но почему-то  после войны ее не
стало.
     -- —то-нибудь  стоЯщее  написано?  --  спросил  ЉЯзым  у  председателЯ,
показываЯ рукой  на  газету.  Ћн  это спросил  с  обычной  своей  дурашливой
серьезностью, о которой председатель прекрасно знал.
     --   ‹адно,  ладно,  бери,  --  сказал  он,  не  желаЯ,   чтобы   ЉЯзым
распространЯлсЯ по этому поводу перед работницами правлениЯ.
     -- Ќет, если что нужное,  тогда зачем  же, --  сказал  ЉЯзым, свертываЯ
газету и кладЯ  ее себе в  карман,  -- ей бы цены  не  было, если  б  ее без
закорючек выпускали.
     -- Ќу,  хватит, -- сказал  председатель, пытаЯсь  пресечь уже не вполне
безопасные даже длЯ —егема разговоры.
     -- ’ак Я же не про все говорю, -- добавил  ЉЯзым, -- Я  только  про те,
что присылают нам, деревенским... †енщина улыбнулась.
     --  “мный  человек,  а   дурь  всЯкую  болтаешь,  --  ворчливо  заметил
председатель и, слегка подталкиваЯ ЉЯзыма, вывел его на веранду.
     ЉЯзым спустилсЯ  с крыльца и  подошел к своей  лошади. ’ут  он вспомнил
наказ жены, а вернее, своего малыша.
     --  Џродавец  у  себЯ? --  спросил он,  уже  держась  за  луки  седла и
обернувшись к  председателю,  все  еще  стоЯвшему  на  крыльце.  ‹авка  была
расположена в здании правлениЯ, но с задней стороны.
     -- ‡а товаром уехал в Љенгурск, -- сказал председатель.
     --  •оть бы раз  Я  увидел его товары, -- сказал  ЉЯзым, усаживаЯсь  на
лошадь  и носком ноги находЯ стремЯ, --  а он  только и делает, что ездит за
товарами.
     Ћн поехал обратно. ‘олнце ушло за облака, и  сразу же потемнел огромный
сельсоветовский двор, но  совсем  рЯдом,  метров за  двести, купы каштановых
деревьев,  белеющаЯ  камнЯми дорога,  зелень  кукурузного полЯ  были все еще
озарены как  бы  особенно радостным  солнцем. € лошадь, словно чувствуЯ это,
словно  стараЯсь  быстрей войти в золотистую полосу света, быстро зарысила в
сторону дома.
     Ќа полпути он свернул с дороги  и подъехал к  дому бывшего председателЯ
колхоза ’имура †ванба, или попросту ’еймыра, как говорЯт абхазцы.
     --  Ћ ’еймыр! -- крикнул он,  подъезжаЯ  к воротам. ђыжаЯ собака с лаем
выскочила из-под дома, но, подбежав к воротам, узнала  ЉЯзыма. ‡астыдившись,
что  она не  сразу  его узнала, она  слегка  повернула  голову в  сторону  и
несколько раз взлаЯла, показываЯ, что она и раньше лаЯла по другому поводу.
     ’имур свою собаку почти не кормил, и  она кормилась по соседским дворам
и  нередко  добредала до дома  ЉЯзыма.  ’имур  и  раньше  был  скуповат,  по
чегемским понЯтиЯм, а  после того, как его окончательно  снЯли  с  должности
председателЯ и отправили на пенсию, присвоив ему  неведомый  титул Џочетного
ѓражданина  ‘ела, он  совсем  осатанел, одичал и  оскотинилсЯ, как  говорили
чегемцы.
     Ћн  очень  не  хотел,  чтобы его  снимали  с должности  председателЯ, и
ожидал,  что, по крайней мере,  ему  дадут какую-нибудь  другую должность  в
Љенгурске. Ќо  никакой  должности  ему райком  не  дал, потому  что он  всем
надоел,  однако, знаЯ и побаиваЯсь его сутЯжничества (ему  ничего  не стоило
написать  куда  надо,  что  в   кенгурийском  райкоме   окопались  недобитые
троцкисты),  райком дал ему этот неведомый, но утешительный  титул Џочетного
ѓражданина ‘ела.
     Ќе  исключено,  что райком, даваЯ ему этот титул и знаЯ  его любовь  ко
всЯким знакам отличиЯ, проЯвил немалую психологическую тонкость. ‚  то времЯ
во  всем Љенгурийском районе только еще один  человек  имел звание Џочетного
ѓражданина ‘ела. ’ак что, если бы ’имур †ванба переехал в Љенгурск в поисках
руководЯщей должности,  хотЯ бы  и самой маленькой, он  как бы автоматически
лишалсЯ званиЯ Џочетного ѓражданина покинутого села.
     Џрожив  в —егеме  больше  пЯтнадцати  лет,  ’имур  так  и  не  научилсЯ
по-настоЯщему  хозЯйствовать,  хотЯ  времЯ  от времени пробовал  у  себЯ  на
усадьбе всЯкие вздорные новшества. ’ак, он в один год половину своей усадьбы
засеЯл арбузными семенами, хотЯ арбуз в условиЯх —егема не  вызревал  и весь
урожай  ему  пришлось скормить скотине.  ‚  другой  раз он закупил  полсотни
мандариновых саженцев, но все они высохли той же зимой.
     € с каждым годом, по наблюдениЯм чегемцев, он все больше оскотинивалсЯ,
скупел,  подсчитывал  каждое Яйцо,  снесенное курицей,  и,  если  курица  не
снеслась, по словам чегемцев, он обвинЯл  жену, что  она тайно съела Яйцо. ‚
доме его уже давно вместо молока пили только  пахтанье, и, наконец, он выдал
замуж дочерей позорно, по чегемским понЯтиЯм, без приданого, почти  голышом.
‚прочем, обе его дочки были хороши собой и вполне благополучно устроились.
     Ћдним словом,  ’имур †ванба с его природной высотобоЯзнью в горном селе
—егем  всегда  выглЯдел  странноватым,  а  после   снЯтиЯ  его  с  должности
председателЯ  он  выглЯдел  особенно  нелепым,  как  городской  сумасшедший,
почему-то попавший в деревню.  ђоль деревенского дурачка в —егеме давно была
закреплена  за Љунтой, и он с ней неплохо справлЯлсЯ, так что чегемцам ’имур
был ни к чему.
     € хотЯ чегемцы посмеивались над ним, однако относились не без опаски. ‘
одной стороны, он,  несмотрЯ на  то,  что  был снЯт  с  должности, продолжал
ходить в чесучовом кителе, как бы намекаЯ, что власть  он не потерЯл, но она
видоизменилась,  что  давало немало поводов длЯ далеко идущих предположений.
Љроме того, он, несмотрЯ на  общепризнанную дурость, отличалсЯ немалой,  как
выражаютсЯ чегемцы, хитроговнистостью.
     ’ак,  он выследил одного чегемца,  который  в глухом лесу  имел  тайный
загон,  в котором держал пЯть незаконных коров. ’имур сам потом,  хвастаЯсь,
рассказал, что он заподозрил  этого крестьЯнина, потому что снопы кукурузной
соломы, которые  чегемцы обычно вздымают и укладывают на обрубленное дерево,
растущее на усадьбе,  так вот этот висЯчий  стог,  как  он заметил,  у этого
крестьЯнина  уменьшаетсЯ  с быстротой,  не  соответствующей  количеству  его
домашнего скота.  Џосле этого  он  выследил его  и разоблачил.  ЉрестьЯнина,
конечно, не тронули, но коров отобрал колхоз.
     ‘лучай  этот,  как легко  догадатьсЯ,  не усилил  симпатии  чегемцев  к
’имуру, потому что все они всеми доступными им способами старались сохранить
скот и никогда не понимали  и не  могли понЯть, чем это  мешает государству.
—тобы пасти тридцать коз, нужен тот же пастух,  который может пасти и триста
коз, а в условиЯх наших вечнозеленых зарослей козы в искусственных кормах не
нуждаютсЯ. ’ак в чем же дело?
     ’от, кто решил не давать  крестьЯнам разводить  скот,  вероЯтно, думал,
что крестьЯнин, потерЯв интерес к собственному скоту,  приобретет интерес  к
колхозному? Ќо этого не случилось и не могло случитьсЯ.
     ‘ейчас у ворот дома ’имура ЉЯзым снова возвратилсЯ мыслЯми к нему. Ћн и
раньше много раз задумывалсЯ, почему люди, добывающие свой хлеб под  крышами
контор,  когда   их   ударЯет  судьба,  опускаютсЯ   гораздо  быстрее,   чем
обыкновенные  крестьЯне.  Ћн  это  заметил  и  по  жизнЯм  многих  снЯтых  с
должностей кенгурийских начальников.
     „умаЯ  об этом, он пришел к такому выводу. ’ех,  кто  зарабатывает свой
хлеб под казенной крышей,  все времЯ точит страх, что их выгонЯт из-под этой
крыши. Ђ когда их на  самом деле выгонЯют из-под крыши, у них уже нет запаса
сил, чтобы сохранить свое достоинство.
     Ђ такие, как  мы, крестьЯне, думал он, зарабатывающие свой хлеб не  под
крышами контор,  а  под открытым небом,  никогда не испытывают этого страха,
потому что работающего  под  небом из-под неба никуда не прогонишь  --  небо
везде,  и когда его ударЯет судьба, у  него все-таки остаетсЯ  запас сил, не
подточенных постоЯнным страхом.
     “ нас  корень крепче, думал он. Ќо и верЯ  в то, что  у крестьЯн корень
крепче, он  все чаще и чаще  с  тупой болью осознавал, что хоть и крепче наш
крестьЯнский  корень, но и крепость  его  небеспредельна,  и порча  времени,
подымаЯсь с  долинных  городков,  доходит  до  —егема то тайно,  то Явно,  а
главное -- неостановимо.
     €з кухни вышла жена ’имура и стала приближатьсЯ к воротам. ѓлЯдЯ на эту
замызганную, пожилую женщину, трудно было поверить, что в молодости она была
учителкой и работала с  мужем в кенгурийской школе. Џодозрительно поглЯдываЯ
на ЉЯзыма, она подошла к воротам.
     -- ’еймыр дома? -- спросил ЉЯзым, хотЯ знал, что его нет дома.
     -- Ќету его, -- сказала хозЯйка, -- может, чего передать?
     ЉЯзым замЯлсЯ  и не ответил. Ћн сейчас внимательно оглЯдывал окна дома.
ђама крайнего справа окна Явно подгнила. Ћстальные рамы были целые. ќто надо
запомнить, подумал он.
     -- Ђ где ’еймыр? -- наконец спросил ЉЯзым, нарочно выждав.
     -- Ћн уехал в Ђтары, -- ответила жена, -- а что ему передать?
     ЉЯзым знал, что он уехал в Ђтары.
     -- Ђ когда приедет?
     -- ‚ечером обещал,  -- отвечала жена, оживлЯЯсь тревожным любопытством,
-- зачем он тебе?
     -- „а вот у нас беда, -- неохотно ответил ЉЯзым, -- брат  в Љенгурске в
плохое дело  влЯпалсЯ. …сли в ближайшие дни не достану пЯтьдесЯт тысЯч, он в
тюрьму попадет. „умал, может, ’еймыр мне займет...
     -- „а ты что, спЯтил! -- всплеснула руками жена ’имура.  -- Њы отродЯсь
не видели таких денег!
     -- Ѓрат в  беду  попал, --  задумчиво повторил ЉЯзым,  -- думал, может,
’еймыр займет, поделитсЯ...
     --  ЏоделитсЯ?! -- повторила хозЯйка с гневным изумлением. -- „а чтоб Я
похоронила  своих  детей, если у нас в доме есть хоть  какие деньги, а не то
что пЯтьдесЯт тысЯч!
     -- ’ак  ведь  жена  не всегда знает,  что есть у мужа, -- вразумительно
сказал ЉЯзым.
     -- „а знать-то о чем?! -- снова всплеснула руками жена ’имура. -- ’ы, Я
вижу,  совсем рехнулсЯ!  џ ж  тебе  по-абхазски говорю  -- мы и  денег таких
отродЯсь не видели!
     --  Ќу ладно, -- сказал  ЉЯзым, поворачиваЯ лошадь и  уже как бы самому
себе вслух, -- Я-то думал, займет, поделитсЯ...
     -- „а делитьсЯ-то чем, очумелый?!  -- крикнула ему вслед жена ’имура, а
ЉЯзым,   уже  не  различаЯ   слов   ее  долгих   проклЯтий,   сворачивал  на
верхнечегемскую дорогу.
     Њинут через  десЯть  он  снова  повернул  с  верхнечегемской  дороги  и
поднЯлсЯ к дому старого охотника ’ендела.
     ’ендел  сидел у самогонного  аппарата в тени  грецкого  ореха. Ћн сидел
боком  к воротам  и  следил  за  тоненькой струйкой алкоголЯ,  стекающей  по
соломинке  в бутылку. ‘ейчас  был  особенно заметен  на  его  лице сломанный
Ястребиный нос.
     -- Ћ ’ендел! -- крикнул ЉЯзым, останавливаЯ лошадь у ворот.
     ’ендел  вскочил со скамейки, костистый, не по годам проворный старик, и
глЯнул издали на ЉЯзыма, сверкаЯ своими желтыми Ястребиными глазами.
     -- ‘пешьсЯ, ЉЯзым, спешьсЯ! -- издали закричал ’ендел,  приближаЯсь. --
€спробуй моего первача! ‘ветопреставление! Џтицу на лету сечет, птицу!
     ѓолос ’ендела был до того пронзителен, что с первыми звуками его лошадь
ЉЯзыма шарахнулась было, но он ее удержал. ‘тарый  охотник Явно напробовалсЯ
своего питьЯ, пока его варил.
     --  Ќе  могу,  --  сказал  ЉЯзым,  останавливаЯ  ’ендела,   пытавшегосЯ
распахнуть  ворота  перед мордой  его  лошади,  --  Я  по  делу  спешу. •очу
спросить, когда ты пирушку устраиваешь?
     “ ’ендела  внук возвратилсЯ из армии, и он  собиралсЯ отпраздновать это
событие.
     -- Џослезавтра,  -- сказал  ’ендел,  несколько  сообразуЯ свой  голос с
близостью  собеседника,  однако  все  так  же  полыхаЯ  желтыми  Ястребиными
глазами, -- уж тебЯ-то известили бы!
     -- ’еймыра думаешь звать?
     -- Љак же его не позвать, разрази его молниЯ, сосед!
     -- Џравильно, зови его вмес