сти в  науке. Ћднако ее
ответы  могут  быть  различными  и   непохожими  друг  на  друга;  научно  и
рационально то, что принЯто в качестве такового данным научным сообществом в
данный исторический период. ЉаждаЯ "парадигма"  устанавливает свои стандарты
рациональности и  пока она  господствует,  эти  стандарты абсолютны,  но  со
сменой парадигм происходит и смена стандартов рациональности.
     —то касаетсЯ  демаркационной линии  между наукой  и  не-наукой,  то она
может быть проведена, однако не так, не тогда и не там, где, как  и когда ее
проводили  "критические  рационалисты".  ’.  Љун  не  ставил  под   сомнение
рациональность   науки.   Ѓолее   того,  он  утверждал,  что   именно  своей
рациональностью  наука  отличаетсЯ  от прочих  сфер умственной деЯтельности.
Ћднако рациональность не есть нечто такое, что может  быть рассмотрено вне и
независимо от исторически-конкретного состоЯниЯ науки.
     ђациональные критерии, на которые  ученые опираютсЯ при оценке  опытных
суждений,  должны  быть  непроблематичными. Љогда  критерии установлены, они
определЯют  собой образцы исследовательской деЯтельности. ЌаучнаЯ  работа  и
ведетсЯ по этим образцам ("дисциплинарным матрицам"). „о тех пор, пока такаЯ
работа успешна,  вопрос о рациональности решаетсЯ  просто  и однозначно: то,
что   не   соответствует   образцам  (критериЯм),  не   рассматриваетсЯ  как
рациональное.
     …сли  же  работа  ученых  перестает  приносить желательный успех,  если
возникают  веские основаниЯ  длЯ сомнений  в  принЯтых образцах рациональной
деЯтельности (исследование  ситуаций,  в которых такие сомнениЯ  возникают и
оцениваютсЯ  как  веские,  составлЯет  наиболее  важную,  по ’.  Љуну, часть
философии науки),  то исследователи оказываютсЯ  перед  выбором:  продолжать
упорствовать  в своей приверженности данным образцам или попытатьсЯ изменить
их.  Ќо  чтобы  сменить "парадигму", необходимо иметь какие-то  рациональные
основаниЯ  ее   критики,   иными  словами,   нужна  некаЯ  система  образцов
рациональной исследовательской деЯтельности, отличнаЯ от данной.  Џока такой
системы нет, никакаЯ рациональнаЯ критика имеющейсЯ "парадигмы" невозможна.
     ‘мена "парадигмы", иначе говорЯ, изменение  представлений ученых о том,
какаЯ исследовательскаЯ  деЯтельность должна считатьсЯ рациональной, была бы
вообще  невозможной,  если  бы не  было альтернатив, если бы свое  право  на
существование  "парадигмы" не  отстаивали  в конкуренции друг с  другом.  Ќо
реальнаЯ  историЯ  науки такова,  что  пространство  выбора между различными
системами  рациональных   образцов   исследовательской  деЯтельности  всегда
заполнено. †изнь науки  есть  постоЯнное чередование  относительно спокойных
периодов,   когда   подавлЯющее   большинство   исследователей   уверено   в
незыблемости  принЯтых  ими  стандартов,  образцов,  критериев  рациональной
деЯтельности и безусловно следует им,  и периодов, когда  такаЯ  уверенность
колеблетсЯ или утрачиваетсЯ, когда "парадигмы" вступают в конкурентный спор,
рано  или поздно заканчивающийсЯ победой одной из них и установлением нового
периода спокойствиЯ и "нормальной" работы.
     —то  определЯет  успех "парадигмы" над своими соперницами?  ‚ ответе на
этот вопрос - специфика куновского "историцизма". ‚ыбор  между "парадигмами"
совершают люди, работающие в науке. € этот выбор обусловлен отнюдь не только
"когнитивными" факторами, он зависит от человеческих пристрастий, убеждений,
авторитетов,   социально-психологической   атмосферы  и   традиций  "научных
сообществ",  а  также  от  многих  других "внешних"  по  отношению  к  науке
воздействий  социально-культурной среды.  ‘итуации,  в  которых  совершаетсЯ
такой выбор,  ’. Љун называл "экстраординарной" или "революционной"  наукой.
ЏопадаЯ  в  такие  ситуации,  наука  не только не  обнаруживает  <i>differentia
specifica</i>,  а наоборот, становитсЯ похожей на споры  философов или ценителей
искусства,   дискуссии   астрологов   или  психоаналитиков.  ’аким  образом,
"демаркацию"   можно  провести   только  в  периоды   "нормальной"   научной
деЯтельности, когда  наука  сама  себЯ  строго отличает  от того, что  ею не
ЯвлЯетсЯ и не может ЯвлЯтьсЯ.
     ђазличение между  "нормальной" и  "революционной" наукой, сделанные  ’.
Љуном, затрагивали существо вопроса: что такое научнаЯ рациональность, какую
роль она играет в  развитии (росте)  научного знаниЯ, что  объединЯет и  что
разъединЯет научное сообщество.
     ’.  Љун  различал два рода  критики. ђациональнаЯ критика - это критика
при опоре  на основаниЯ, не подлежащие критике  (такаЯ  критика имеет  место
тогда, когда ставЯтсЯ под вопрос  частные  действиЯ или компетенциЯ ученого,
но  не  основаниЯ  его деЯтельности). ЌерациональнаЯ  критика - это то,  что
возникает "только  в моменты кризиса, когда  основы  соответствующей области
оказываютсЯ под  угрозой"<sup>21</sup>.  Џоэтому рациональность  свЯзываетсЯ
только  с  критикой  первого  рода, а  следовательно,  с решениЯми  научного
сообщества   (на  самом  же   деле   -   лидерами,  авторитетами,  небольшой
"эзотерической"   группой   экспертов,  которые  навЯзывают  свое  понимание
рациональности - через  систему профессиональной  подготовки  и  обучениЯ  -
остальным членам научного сообщества). ђациональность  становитсЯ  продуктом
научных конвенций.
     Ќо если  так, то  переходы от одних "парадигм" к  другим, не имеют  - в
принципе   -   рационального   (или   лучше   сказать,   мета-рационального)
обоснованиЯ.  €сториЯ  всЯкий раз  переосмысливаетсЯ заново.  Џочему  ученые
оставлЯют  хорошо  обжитые  пространства  своих фундаментальных теорий  ради
сомнительных выгод,  которые им сулЯт новые "дисциплинарные матрицы"? Љакими
соображениЯми они руководствуютсЯ  при этом? ’. Љун обращал внимание  на то,
что    мы    еще   плохо   представлЯем   себе    этот   процесс,   подменЯЯ
конкретно-историческое  его  изучение общими  схемами,  в основании  которых
лежат некоторые "догматические" утверждениЯ  о том, что познание развиваетсЯ
прогрессивно,  переходЯ  от  незнаниЯ к знанию, от  неполных  знаний к более
полным и совершенным - и так далее, до сиЯющих вершин абсолютной истины.
     "Њое собственное впечатление,  -  писал ’. Љун, - ...состоит в том, что
научное сообщество редко принимает новую теорию или не  принимает ее вообще,
пока не разрешит все или  почти все количественные,  числовые головоломки, с
которыми  имела  дело  ее  предшественница.  ‘  другой стороны,  они  иногда
жертвуют  объЯснительной силой, хотЯ и  неохотно, иногда  оставлЯЯ  решенные
ранее вопросы открытыми, а иногда  объЯвлЯЯ  их вовсе  ненаучными... ‚ любом
столетии научное знание, уже имеющеесЯ в наличии, в сущности исчерпывает то,
что  необходимо  знать, оставлЯЯ очевидные  головоломки только  на горизонте
существующего знаниЯ. Ќе ЯвлЯетсЯ  ли возможным, или даже  вполне вероЯтным,
что современные ученые меньше знают из  того,  что надо знать о  своем мире,
чем ученые XVIII  века знали  о своем?... Џока мы не можем ответить на такие
вопросы, мы не знаем, что такое научный прогресс  и, следовательно, не можем
надеЯтьсЯ  объЯснить  его.  ‘  другой стороны, ответы на  эти  вопросы очень
близко  подведут нас  к искомому объЯснению... “же  Ясно, что  объЯснение  в
конечном счете может быть психологическим или социологическим"<sup>22</sup>.
     Џоследний вывод особенно болезненно затрагивал убеждениЯ тех, кто видел
в научном  развитии  объективную  логику  и  верил  в прогресс, состоЯщий  в
увеличении истинного  знаниЯ. ’. Љуну пришлось разъЯснЯть, что  он выступает
не против рациональности, а против ее узкой трактовки, против отождествлениЯ
рационального и логически-нормативного анализа. ђасширение рациональности, к
которому     призывал     ’.     Љун,     заключалось     в      привлечении
социально-психологических   характеристик  научных  сообществ  длЯ  описаниЯ
радикальных изменений в науке. Ќо  если верно, что социально-психологические
ЯвлениЯ   могут   быть  объЯснены  вполне  рационально,   то   обратное  уже
сомнительно:   допускает    ли   рациональность    социально-психологическое
истолкование?  ‡десь  возникают  те  же  трудности, с  которыми  столкнулась
"натурализованнаЯ  эпистемологиЯ",  с  той  лишь  разницей,  что   последнЯЯ
апеллировала не  к социальной, а к личностно-когнитивной психологии (с точки
зрениЯ Љуайна субъектом научного познаниЯ ЯвлЯетсЯ индивид, тогда как ’. Љун
таким субъектом считает научное сообщество).
     Џомимо этого,  категорические  утверждениЯ ’.  Љуна о "несоизмеримости"
парадигм,  о Якобы  фатальном изменении стандартов  рациональности при смене
парадигм,  вызвали  множество   законных  возражений<sup>23</sup>.   ‚се  ли
стандарты  менЯютсЯ  столь  радикально?  Ќапример,   можно  ли  говорить  об
изменении  логических законов?  …сли же не все,  то почему  нельзЯ  видеть в
"инвариантных"  стандартах искомые абсолюты рациональности? ђавноправны ли в
качестве  критериев  рациональности  логические  законы  и принЯтые  образцы
решениЯ "головоломок"?
     Ќо  самое  главное,  что  было  сразу же отмечено  основными  критиками
"историцизма", это  релЯтивистские выводы, следовавшие из концепции Љуна. Љ.
Џоппер, например, прЯмо назвал позицию Љуна релЯтивизмом и выступил с самыми
решительными    возражениЯми.    Љритика   Џоппера    направлЯлась    против
отождествлениЯ "научной рациональности" с образцами научно-исследовательской
деЯтельности, некритически воспринимаемыми и поддерживаемыми членами научных
сообществ.  ’езис  релЯтивизма,  утверждал  Џоппер,  был  бы   действительно
неоспорим, если бы его сторонникам удалось  доказать, что ученый, мыслЯщий и
действующий в рамках "концептуального каркаса"  (framework) своей парадигмы,
не имеет  никакой возможности  вырватьсЯ из своей "тюрьмы", иначе  как  став
"иррационалистом". ќто было бы  действительно  так, если бы был  верен более
общий   тезис,  неЯвно  наличествующий  в  концепции  Љуна:   длЯ  человека,
принадлежащего  данному  научному сообществу, нет и  не  может  быть никакой
рациональности, отличной от  той, какаЯ вытекает из парадигмы,  определЯющей
всю деЯтельность этого сообщества. Ќо этот тезис не имеет, утверждал Џоппер,
ни логических, ни историко-научных оснований. €сториЯ  науки не  распадаетсЯ
на  "несоизмеримые"  отрезки, между  которыми - периоды  полного прекращениЯ
рациональной коммуникации.
     ђациональность  науки позволЯет ей  выходить  за рамки  "концептуальных
каркасов",  рациональнаЯ  критика всегда возможна,  и в  ней  тайна  научной
рациональности. ’акова позициЯ Џоппера, которую он противопоставил куновской
концепции "расширенной рациональности".
     …ще более решительное  возражение с его стороны  вызвало  представление
Љуна о механизмах,  побуждающих ученого  принЯть тот или иной  "каркас",  то
есть ту или иную рациональность, и в дальнейшем работать так, словно никакой
иной рациональности не существует.
     –ель ученого, утверждает ’. Љун, не истина (этот термин вообще мог бы в
принципе  быть  исключен  из  описаний  научной  деЯтельности),  а   решение
концептуальных или  инструментальных  "головоломок".  “спех  вознаграждаетсЯ
признанием соответствующего научного сообщества, мнение людей, не включенных
в  это сообщество, вообще  не  учитываетсЯ  или учитываетсЯ в незначительной
мере. ’аким образом, вопрос о рациональности деЯтельности ученого решаетсЯ в
зависимости от двух факторов: практического успеха  и  оценки этого успеха в
кругу единомышленников.  Џоэтому, с одной стороны, научное сообщество крайне
консервативно   в   своих  оценках   собственной  рациональности  (ибо   эта
консервативность -  условие  единства и  общности),  с другой стороны -  оно
настроено  почти   всегда   на  полное   отрицание  "чужой"  рациональности,
претендующей на решение  тех же вопросов, над  которыми ломают  головы члены
данного сообщества.
     Ћтсюда  понЯтно,  что представлениЯ  о прогрессе  науки,  основанные на
понЯтии  возрастающей  истинности  научных  суждений  (какой   бы  смысл  ни
вкладывалсЯ   в   это   понЯтие),  должны  быть,  по   Љуну,  исключены   из
методологической   и  философской  рефлексии   над   наукой.   "—то   же   в
действительности  требует  объЯснениЯ? Ќе то, что ученые  открывают истину о
природе,  и не то, что они  все  более приближаютсЯ к истине... Њы не  можем
распознать прогресс в продвижении к этой цели, скорее, мы  должны объЯснить,
почему  наука  -   наш  самый  бесспорный  пример  полноценного  познаниЯ  -
развиваетсЯ так, а не иначе,  и  прежде всего мы  должны выЯснить,  как  это
фактически происходит"<sup>24</sup>.
     ђешениЯ о том, соотносЯтсЯ ли научные теории с исследуемыми объектами и
каковы  точки этого соотнесениЯ, принимают те, кто выбрал  именно эти, а  не
другие инструменты  объЯснениЯ. ЋснованиЯ  этого выбора  можно, считал  Љун,
искать  в социологических и  психологических  обстоЯтельствах, в особенности
тогда, когда  на  роль инструментов  объЯснениЯ  претендуют сразу  несколько
научных теорий. ‹огический анализ ситуаций выбора может оказатьсЯ совершенно
непригоден уже  хотЯ  бы  потому, что  "парадигмы" задают и свою собственную
логику, а следовательно, у разных "парадигм" будут  и разные логики.  ‚место
"логики  научного  открытиЯ"   мы  получаем  "психологию  исследованиЯ",   -
процесса, охватывающего и периоды" нормальной" науки, и "кризисные" периоды.
     €менно  психологиЯ   и   социологиЯ  призваны   объЯснЯть,   почему   в
"нормальные"  периоды ученые  упорно держатсЯ за принЯтые  ими теоретические
основаниЯ  решениЯ "головоломок",  при  этом часто  "жертвуЯ  объЯснительной
силой"   конкурирующих  парадигм,  иногда  не  обращаЯ   вниманиЯ   даже  на
возникающие   противоречиЯ  между  опытом  и  объЯснениЯми,  получаемыми  на
основании   усвоенных   теоретических   догм  либо  пытаЯсь  устранить   эти
противоречиЯ  за счет "добавочных допущений" (гипотез <i>ad hoc</i>),  не выводЯщих
за  рамки "своей парадигмы",  а  в периоды  "кризиса" мучительно ищут  новые
теоретические "гештальты" (Љун  сравнивает это с тем, как человек, увидевший
в рисунке  психологического теста "утку", с большим трудом  заставлЯет  себЯ
увидеть в том же рисунке "кролика").
     €менно это и вызвало решительный  протест  Љ.  Џоппера. € не могло быть
иначе. ‚едь согласие с такой позицией,  с его  точки зрениЯ, означало  бы ни
мало, ни много, как  полную сдачу позиций рационализма. Џоппер не допускал и
мысли о том, что понимание  рациональности может  быть сведено  к выполнению
стандартных операций в рамках принЯтых предпосылок или же расширено до такой
степени, что включало бы социологические и социально-психологические  мотивы
принЯтиЯ решений (например, выбора научных теорий или методов, согласиЯ  или
несогласиЯ  относительно  используемых логических  правил и норм и т.д.). Џо
его  мнению, это  была  бы не  рациональность,  а  торжество иррационализма,
возрождение  субъективизма  и  релЯтивизма, казалось,  навсегда  отброшенных
успехами науки Ќового времени.
     "џ нахожу идею  обращениЯ к социологии или  психологии удивительной,  -
заЯвил Џоппер. - џ нахожу ее разочаровывающей, поскольку она показывает, что
все,  что  Я ранее  возразил  против социологизирующих  и  психологизирующих
тенденций и путей, особенно в истории, было напрасным"<sup>25</sup>.
     ќто   драматическое   признание  вызвано   различием   попперовского  и
куновского образов  науки,  за  которым  стоЯло  различие  мировоззренческих
установок, различием отношениЯ к культурным идеалам эпохи.
     €деал  науки Џоппера  тесно  свЯзан  с  его  представлением  об  идеале
общественном.  "Ћткрытое  общество" -  это  такое общество, которое потому и
"открыто",  что  в  его   основу   положены   универсальнаЯ  ђациональность,
освобождающаЯ людей от  власти догм и предрассудков, невежества и  тупоумиЯ,
ради власти творческого и смелого ума.
     Ћбраз  науки,   предлагаемый  Љуном   -  это   сознательный  отход   от
классического   рационализма,   попытка   уместить  рациональность   в  рЯду
человеческих пристрастий и особенностей конкретных культурных эпох.
     —еловеческаЯ  разумность, по Џопперу,  -  это только  более  или  менее
"правдоподобное"    отображение   "истинной    рациональности",   обладающей
самостоЯтельным и самоценным бытием.  “спешность человеческих,  в том  числе
познавательных,  действий,   находитсЯ   в  прЯмой  зависимости  от  степени
"правдоподобности" этого отображениЯ. —еловеческаЯ  разумность,  по Љуну,  -
это то, что принадлежит человеку и изменЯетсЯ вместе с ним.
     ’ак  или  иначе, но  куновскаЯ  концепциЯ научной  рациональности  была
оценена современниками как релЯтивистскаЯ<sup>26</sup>, и, по-видимому,  нет
оснований изменЯть эту оценку сегоднЯ.


     <b>4. €.  ‹акатос:  компромисс  между  теорией  научной  рациональности  и
историей науки</b>.

     ”илософиЯ науки Љ.  Џоппера, поставившаЯ проблематику развитиЯ научного
знаниЯ  в  центр  вниманиЯ,  столкнулась с  необходимостью соотнесениЯ своих
выводов  с  реальной  практикой  научного  исследованиЯ  в  ее  историческом
развитии.  ‚скоре обнаружилось,  что методологическаЯ  концепциЯ,  требующаЯ
немедленного отбрасываниЯ теорий,  если  эти  теории сталкиваютсЯ с опытными
опровержениЯми, не соответствует тому, что происходит и происходило в науке.
“ченик и  критик Љ. Џоппера €.‹акатос показал это на простом примере, взЯтом
из  истории  астрономии.  ‚  упрощенном  виде  этот  пример  можно  изложить
следующим образом.
     Ќекий астроном, пользуЯсь механикой Ќьютона вместе с законом всемирного
тЯготениЯ,  строго  вычислил  траекторию  незадолго  до  этого обнаруженного
небесного тела - малой планеты  ђ. Ћднако наблюдениЯ показали,  что реальнаЯ
траекториЯ ђ отличаетсЯ от вычисленной. …сли бы ученые действовали в строгом
соответствии   с   требованиЯми   "догматического   фальсификационизма",  им
следовало  бы немедленно отбросить ньютоновскую  теорию  и занЯтьсЯ поисками
другой, согласующейсЯ с фактами, теории. Ќа самом деле все происходит иначе.
‚ыдвигаетсЯ  предположение, что должна существовать еще неизвестнаЯ (никогда
не  наблюдавшаЯсЯ)  планета  ђ',  притЯжение  которой  и  ЯвлЯетсЯ  причиной
отклонениЯ   планеты   ђ   от  вычисленной   траектории.  ‘огласно   теории,
производЯтсЯ   вычислениЯ  массы,   орбиты  и   других  характеристик   этой
гипотетической планеты. Ђстрономы начинают поиск.
     Ќо  никакие, даже  самые мощные,  телескопы  не обнаруживают планету ђ'
там,  где  она  "должна быть"  по расчетам. €зготавливаетсЯ еще более мощный
телескоп, но  и он не помогает. Ќо  ученые  и  не помышлЯют об  отбрасывании
ньютоновской механики. ‚место этого они выдвигают новую гипотезу: планета ђ'
существует,  но  ее не  видно,  ибо  она  скрыта  облаком  космической пыли.
ЌачинаетсЯ  кропотливаЯ  работа  по  вычислению  размеров и  координат этого
облака.  Џосле  этого  изыскиваютсЯ  самые  новейшие  технические  средства,
которые могли бы обнаружить это облако (например, строитсЯ  и запускаетсЯ на
орбиту искусственный спутник ‡емли, вооруженный хитроумнейшими приборами).
     Ќо  и  это  не помогает.  Љазалось  бы,  пора  уже  отбрасывать  теорию
гравитации Ќьютона, но не тут-то было. ‚ыдвигаетсЯ новаЯ гипотеза: в  данном
районе вселенной существует  некое магнитное поле, из-за которого приборы не
могут   обнаружить  пылевое  облако...   ќта   историЯ   может  продолжатьсЯ
бесконечно, если только хватит денег, терпениЯ и времени на проверку новых и
все более изощренных  гипотез,  назначение которых в конечном  счете  одно -
"спасти"  от  опровержениЯ  столь  ценную  и плодотворную теорию,  какой без
сомнениЯ ЯвлЯетсЯ  небеснаЯ механика  Ќьютона.  Ќо ученые  могут поступить и
иначе: просто "забыть" о  неправильном поведении планеты ђ и продолжать жить
и работать (объЯснЯть и  предсказывать астрономические ЯвлениЯ)  так,  будто
ничего  не случилось.  ‚  обоих  случаЯх  их  поведение,  конечно же, сильно
отличаетсЯ от того, каким  оно "должно  быть" в соответствии  с требованиЯми
"догматического фальсификационизма".
     Ќо,  как показывает ‹акатос, речь  идет не просто о поведении ученых. ‚
самом деле, почему в споре теории с противоречащим ей наблюдением наблюдение
имеет решающее преимущество? ‚озьмем простой пример. Џусть высказывание "‚се
лебеди  белые" признано  истинным не потому,  что  кому-то удалось наблюдать
всех  лебедей на свете (в том  числе  и давно исчезнувших)  и убедитьсЯ в их
белизне,  а  потому, что  согласно некой  теории,  свойство  "быть  лебедем"
необходимо   свЯзано  с  белизной.   ’огда  наблюдение   черного  лебедЯ  не
опровергает эту теорию: птицу, похожую на лебедЯ, но черную, просто не будут
называть  лебедем.  Ќо  ведь  точно  такое  же  рассуждение  можно  провести
относительно  любых  научных теорий! €  тогда  мы  придем к  парадоксальному
выводу: никакаЯ научнаЯ теориЯ принципиально  не  опровержима,  то есть -  в
соответствии  с  попперовским  критерием научной  рациональности  (критерием
фальсифицируемости) - не ЯвлЯетсЯ научной! ђазумеетсЯ, это свидетельствует о
непригодности методологической концепции.
     Љак   придать  фальсификационизму   непротиворечивый   методологический
статус?  Љ. Џоппер  выходил  из затруднениЯ, предлагаЯ  признак, по которому
можно отличить  научную теорию от "не-научной" или "метафизической"  теории:
научнаЯ теориЯ опровергаетсЯ только такими фактами, которые сформулированы в
Языке "эмпирического  базиса"  этой теории.  …сли применить этот критерий  к
теории "‚се  лебеди белые", получаетсЯ, что цвет птицы должен быть отнесен к
ее  эмпирическому  базису (а  не включатьсЯ  в число теоретических посылок);
тогда,  действительно,  наблюдение черного  лебедЯ доказывает  ложность этой
теории, котораЯ должна быть, вследствие этого, отброшена. Ќо если  с теорией
"лебединости" это не так уж трудно, то с другими теориЯми, например, такими,
которые лежат в основе научной картины мира, дело обстоит совсем иначе.
     Џочему все-таки  приверженцы  ньютоновской небесной механики так упорно
не  желали  расстатьсЯ  со   своей  теорией,  нарушаЯ  при  этом  требованиЯ
методологической  концепции? …сли считать, что методологиЯ науки есть теориЯ
научной рациональности, то получаетсЯ, что ученые, действующие так, как было
описано в примере с  планетами, действовали  нерационально! Ќо,  может быть,
все  наоборот:  ученые  поступали  как  раз   рационально,  но  попперовскаЯ
методологиЯ не ЯвлЯетсЯ достаточной теорией научной рациональности?
     €. ‹акатос попыталсЯ так уточнить и улучшить методологическую концепцию
Љ. Џоппера, чтобы она в максимальной степени приближалась к реальной истории
науки, но при этом оставалась именно теорией научной рациональности, то есть
такой  теорией, с  помощью которой можно было  бы подвергнуть  историю науки
"рациональной  реконструкции"  -  выЯснить,  в  какой  степени  историческое
развитие научного знаниЯ отвечает требованиЯм рациональной методологии.
     ќто привело к разработке "утонченного фальсификационизма" или, как чаще
называют  концепцию   €.   ‹акатоса,   методологии  научно-исследовательских
программ.
     ‚ основе  этой методологии лежит представление  о  развитии  науки  как
истории       возникновениЯ,      функционированиЯ       и       чередованиЯ
научно-исследовательских программ, представлЯющих собой непрерывно свЯзанную
последовательность  научных  теорий.  ќта  последовательность  выстраиваетсЯ
вокруг  некоторой исходной  теории (как  правило фундаментальной),  основные
идеи,  методы  и предпосылки которой "усваиваютсЯ" интеллектуальной  элитой,
работающей  в  данной  области  научного  знаниЯ.  ’акую  теорию €.  ‹акатос
называет "жестким Ядром" научно-исследовательской программы.
     "†естким"  это  "Ядро"  называетсЯ потому,  что  исследователЯм как  бы
запрещено что-либо менЯть в  исходной  теории,  даже  если они находЯт такие
"факты", которые вступают в  противоречие с этой теорией. €менно так  и вели
себЯ   астрономы-ньютонианцы  в  предыдущем  примере.  Ћни   действовали  по
предписаниЯм  "негативной  эвристики",  то есть  по  правилам  рационального
поведениЯ ученых в исследовательских ситуациЯх, согласно которым  следует не
отбрасывать  фундаментальную   теорию   с  обнаружением  "контрпримера",   а
изобретать "вспомогательные гипотезы", которые примирЯют теорию  с  фактами.
ќти гипотезы образуют  "защитный поЯс"  вокруг  фундаментальной теории,  они
принимают на  себЯ  удары  опытных  проверок  и  в  зависимости  от  силы  и
количества этих  ударов могут  изменЯтьсЯ,  уточнЯтьсЯ, или  даже  полностью
заменЯтьсЯ другими гипотезами.
     €зобретение вспомогательных гипотез  следует некоторой общей стратегии.
Ћна   определена    задачами,    ради   которых,    собственно,   существует
научно-исследовательскаЯ  программа.  Љонечно,  главнаЯ  из  этих   задач  -
обеспечить  "прогрессивное движение" научного знаниЯ, движение  к все  более
широким   и   полным  описаниЯм  и  объЯснениЯм  реальности,  к   расширению
рационально  осмысленного  "эмпирического содержаниЯ" научных теорий. „о тех
пор, пока "жесткое Ядро" программы решает  эту задачу (и  решает  лучше, чем
другие,  альтернативные  системы идей и  методов), оно представлЯет в глазах
ученых   огромную   ценность.  Џоэтому   они   пользуютсЯ   так   называемой
"положительной эвристикой",  то есть совокупностью  предположений о том, как
следует изменить или уточнить ту или  иную  гипотезу из  "защитного  поЯса",
какие  новые  "модели"   (то  есть  множества  точно   определенных  условий
применимости теории) нужны длЯ того, чтобы программа могла работать в  более
широкой  области наблюдаемых фактов. Ћдним словом, "положительнаЯ эвристика"
-  это  совокупность  приемов,  с  помощью  которых  можно и  нужно изменЯть
"опровержимую"  часть  программы,  чтобы   сохранить  в   неприкосновенности
"неопровержимую" ее часть.
     …сли программа обладает хорошо  развитой "положительной эвристикой", то
ее развитие зависит не столько от обнаружениЯ  опровергающих фактов, сколько
от   внутренней   логики  самой  программы.   Ќапример,  программа   Ќьютона
развивалась от  простых моделей планетарной системы (система с фиксированным
точечным центром - ‘олнцем - и единственной точечной планетой, в которой был
выведен  закон  обратно-квадратичного  соотношениЯ  взаимодействующих   сил,
система, состоЯщаЯ  из большего числа планет, но  без учета межпланетных сил
притЯжениЯ  и др.) к  более  сложным (система, в  которой ‘олнце  и  планеты
рассматривались не как точечные массы, а как массивные и  вращающиесЯ сферы,
с учетом межпланетных сил и пр.). € это развитие происходило не как ответ на
"контрпримеры",   а    как   решение   внутренних    (формулируемых   строго
математически) проблем, например, устранение противоречий с  третьим законом
динамики или с запрещением бесконечных значений плотности тЯготеющих масс.
     ЊаневрируЯ  "негативной"  и  "позитивной"   эвристиками,  исследователи
реализуют  творческий  потенциал  программы:  то  защищают  ее  плодотворное
"жесткое  Ядро"  от  разрушительных  эффектов  эмпирических  опровержений  с
помощью "защитного поЯса" вспомогательных теорий и гипотез,  то стремительно
идут вперед, оставлЯЯ неразрешенные эмпирические проблемы, зато объЯснЯЯ все
более  широкие   области  Явлений,  по  пути  исправлЯЯ  ошибки  и  недочеты
экспериментаторов,  поспешно объЯвлЯющих о найденных "контрпримерах". „о тех
пор,  пока  это  удаетсЯ,  научно-исследовательскаЯ  программа  находитсЯ  в
прогрессирующей стадии. Ћднако "бессмертие" программы относительно. ђано или
поздно наступает момент, когда творческий потенциал оказываетсЯ исчерпанным:
развитие программы резко  замедлЯетсЯ, количество и ценность новых  моделей,
создаваемых с помощью "позитивной эвристики", падают, "аномалии" громоздЯтсЯ
одна на другую, нарастает число ситуаций, когда ученые тратЯт больше сил  на
то, чтобы сохранить  в  неприкосновенности "жесткое  Ядро"  своей программы,
нежели  на выполнение  той  задачи,  ради которой эта программа  существует.
Ќаучно-исследовательскаЯ  программа вступает  в стадию  своего "вырождениЯ".
Ћднако  и  тогда  ученые не спешат  расстатьсЯ с  ней. ‹ишь после  того, как
возникает  и   завоевывает  умы  новаЯ  научно-исследовательскаЯ  программа,
котораЯ  не  только   позволЯет  решить  задачи,  оказавшиесЯ  не  под  силу
"выродившейсЯ"  программе,  но  и  открывает  новые горизонты  исследованиЯ,
раскрывает   более  широкий  творческий  потенциал,   она  вытеснЯет  старую
программу.
     ‚  функционировании,  росте  и  смене научно-исследовательских программ
проЯвлЯет  себЯ   рациональность  науки.  ЉонцепциЯ  научной  рациональности
выражаетсЯ  достаточно  простым  и  привлекательным  длЯ  ученых  критерием:
рационально  действует   тот  исследователь,  который  выбирает  оптимальную
стратегию   длЯ   роста   эмпирического   знаниЯ;   всЯкаЯ  инаЯ  ориентациЯ
нерациональна или иррациональна.
     Љак  уже было сказано, методологическаЯ концепциЯ €. ‹акатоса по своему
замыслу  должна  была максимально приблизить  теоретические  представлениЯ о
научной рациональности к реальной  истории науки. ‘ам ‹акатос часто повторЯл
в своих работах, что "философиЯ науки без истории науки пуста, историЯ науки
без   философии  науки  слепа"<sup>27</sup>.  ЋбращаЯсь   к  истории  науки,
методолог обЯзан включить  в  теоретическую  модель  научной  рациональности
такие факторы,  как соперничество научных теорий, проблему  выбора  теорий и
методов, проблему исторического признаниЯ  или отвержениЯ научных теорий. Ћн
должен   рационально  объЯснить  те  процессы,  которые  не  укладываютсЯ  в
догматические, оторванные от реальности схемы.
     ‚ыполнила  ли методологиЯ научно-исследовательских программ эту задачу?
—тобы ответить  на  этот вопрос,  важно понЯть  принципиальную трудность,  с
которой  сталкиваетсЯ  всЯкаЯ попытка "рациональной  реконструкции"  истории
науки.
     Љогда  критерии  научной рациональности  "накладываютсЯ"  на  процессы,
происходЯщие  в  реальной  научной истории,  неизбежно  происходит  обоюднаЯ
критика: с  одной  стороны,  схема  рациональной реконструкции  (как  всЯкаЯ
схема) неизбежно оказываетсЯ слишком тесной, узкой, неполной, оставлЯющей за
своими   рамками  множество  фактов,   событий,  мотивов   и  т.д.,  имевших
несомненное и важное  значение длЯ развитиЯ научной мысли; с другой стороны,
историЯ   науки,   рассмотреннаЯ   сквозь   призму   этой  схемы,   выглЯдит
нерациональной именно в тех своих моментах,  которые как раз и обладают этим
значением.
     ‘огласно   критерию  рациональности,  выводимому   из  методологии   €.
‹акатоса,    прогрессивное   развитие   научно-исследовательской   программы
обеспечиваетсЯ  приращением   эмпирического  содержаниЯ   новой  теории   по
сравнению  с  ее  предшественницами.  ќто означает, что новаЯ  теориЯ должна
обладать большей способностью предсказывать новые, ранее неизвестные факты в
сочетании с эмпирическим подтверждением этих  новых  фактов.  …сли же  новаЯ
теориЯ справлЯетсЯ  с этими  задачами не лучше, а порой даже хуже старой, то
ее  введение не  ЯвлЯетсЯ  прогрессивным изменением в  науке и  не  отвечает
критерию  рациональности. Ќо  в  науке очень  часто происходЯт именно  такие
изменениЯ, причем  нет сомнений, что только  благодарЯ им  и могли произойти
серьезнейшие, даже революционные прорывы к новому знанию.
     Ќапример, теориЯ Љоперника, значение которой длЯ  науки никто  не может
оспорить, решала  многие эмпирические  проблемы современной ей астрономии не
лучше,   а   хуже   теории   ЏтолемеЯ.  ЂстрономическаЯ  концепциЯ  Љеплера,
действительно, позволЯла объЯснить некоторые важные факты и решить проблемы,
возникшие в коперниковой картине ‘олнечной системы, однако и она значительно
уступала   в   точности,  а   главное,   в   последовательности   объЯснений
птолемеевской теории. Љроме того, объЯснение многих Явлений в теории Љеплера
было свЯзано не с научно-эмпирическими, а с метафизическими и теологическими
предпосылками     (иначе     говорЯ,     "жесткое     Ядро"     кеплеровской
научно-исследовательской  программы было  чрезвычайно "засорено"  ненаучными
положениЯми).  Љ.  •юбнер отмечает  в  этой  свЯзи,  что Љеплеру  непременно
пришлось бы отречьсЯ от своей  теории, если бы  он следовал критерию научной
рациональности  €.  ‹акатоса<sup>28</sup>.  Џодобными  примерами   наполнена
историЯ не только ранних стадий развитиЯ науки,  но и вполне современной нам
науки.
     Ќо если признать, что историЯ науки, какими бы  причудливыми  (с  точки
зрениЯ  принимаемых  нами   схем  научной   рациональности)  путЯми  она  ни
развивалась,   всегда   должна    рассматриватьсЯ   как    историЯ   научной
рациональности, само  понЯтие  научной рациональности немедленно терЯет свои
точные  очертаниЯ и становитсЯ  чем-то  релЯтивным,  текучим, а  по большому
счету - и ненужным. €. ‹акатос, будучи убежденным рационалистом, понимал эту
опасность и  стремилсЯ оградить теорию научной рациональности от чрезмерного
воздействиЯ   на  нее   исторического  подхода.   Ћн   предлагал   различать
"внутреннюю" и "внешнюю" историю  науки: перваЯ должна  укладыватьсЯ в схемы
"рациональной   реконструкции"  и   выглЯдеть  в   конечном   итоге   вполне
рациональной, а втораЯ должна быть  вынесена на  полЯ  учебников по  истории
науки,  где  и  будет  сказано,  как реальнаЯ наука  "проказничала" в  своей
истории, что должно, однако, волновать не методологов, а историков культуры.
Њетодолог  же  должен  относитьсЯ к  истории науки  не  как к  безграничному
резервуару  различных  форм и  типов  рациональности, а подобно  укротителю,
заставлЯющему  прекрасное, но дикое животное исполнЯть его команды; при этом
у зрителЯ  должна  быть иллюзиЯ, что  исполнение  команд  наилучшим  образом
отражает природную сущность этого животного.
     ЉонцепциЯ €.  ‹акатоса оказалась попыткой приблизить попперовский идеал
научной  рациональности  к  реалиЯм исторического развитиЯ  науки.  Љак  это
бывает  всегда,  идеал   и   реальность  вступили  в  противоречие.  ‹акатос
противилсЯ релЯтивизму  и всЯчески открещивалсЯ  от него. Ќо логика его идей
вела к  неизбежному выводу: теориЯ научной рациональности должна стать более
гибкой,  она обЯзана всерьез отнестись к  реальной  истории науки, учесть ее
уроки. ‚ противном случае никакаЯ "утонченность" не будет достаточной, чтобы
избежать  противоречий  между  абсолютистскими  и  релЯтивистскими  мотивами
внутри этой теории.

     <b>5. ‘. ’улмин: цена "гибкой" рациональности</b>

     ‹иниЯ  на  расширительное толкование рациональности была  продолжена  и
развита  другими  "историцистами",  хотЯ и  критиковавшими ’.  Љуна  по рЯду
принципиальных  моментов, но согласными  с ним  в  том, что рациональность в
науке - понЯтие, требующее ревизии.
     ‘. ’улмин,  как и ’. Љун,  прежде всего  подверг  критике абсолютизацию
неопозитивистской ориентации на логические методы анализа Языка науки как на
единственное  достойное  занЯтие  научной философии. ‚  действительности же,
подчеркивал  он еще в  начале 50-х  гг., это приводит к  такой модели науки,
котораЯ  похожа  на  свой оригинал,  как мумифицированный труп -  на  живого
человека. ’огда ему  казалась  более перспективной стратегиЯ, опирающаЯсЯ на
идеи  ‹.   ‚итгенштейна  о  "Языковых  играх".  Ќаучные   теории  и   законы
рассматривались им как правила рассуждений  в "научных Языковых играх". –ель
научной игры в  том, чтобы  объЯснить ЯвлениЯ. Џройти  путь  от наблюдаемого
ЯвлениЯ к  "закону",  объЯснЯющему  это  Явление  - это  и  есть цель науки,
достигаемаЯ с помощью ее рациональных исследовательских процедур, которые не
могут быть поэтому сведены  к формально-логическим выводам. ‚ то  же времЯ у
каждой  конкретной  "научной  игры"  могут  быть  свои  особенные  стандарты
рассуждениЯ. ќпистемологиЯ  должна позволЯть  сравнивать  стандарты научного
рассуждениЯ в различных  науках и даже в  различных ситуациЯх исследованиЯ в
одной  и  той  же  научной  области,  то есть исследовать ту рациональность,
котораЯ представлЯет собой многообразное действие человеческого интеллекта в
науке.
     ’акаЯ рациональность по самой своей сути исторична, поскольку стандарты
научного  рассуждениЯ претерпевают изменение с развитием научного знаниЯ. ‘.
’улмин,  в  отличие  от  ’.  Љуна,  не  был  склонен  драматизировать  смену
стандартов рациональности как прыжок через пропасть "научной революции". ‚се
гораздо прозаичнее: стандарты рациональности,  или,  как  выражаетсЯ ’улмин,
"матрицы   пониманиЯ"  (их  роль  играют   "идеалы   естественного  порЯдка:
аристотелевское  уравнение   движениЯ,  законы  ѓалилеЯ,  Ќьютона   и  т.п.)
сосуществуют   или   чередуютсЯ,  проходЯ   испытание  на  "выживаемость"  в
"интеллектуальной  среде"  через  механизм  отбора.  ќта  среда  чрезвычайно
многообразна, как  многообразно  и  ее  воздействие  на  способы  пониманиЯ,
вырабатываемые  наукой.  "…динство и  целостность  науки...  напоминают,  по
существу,  спектр  методов  и стратегий. …го  многообразие  не ограничено ни
историческими  эпохами,  ни  национальными  стилЯми;  мы  можем   обнаружить
аналогичные  различиЯ в акцентах, характерных  длЯ  рассуждений в  различных
исследовательских центрах и  школах,  даже в одной и той же стране, в одно и
то же времЯ"<sup>29</sup>.
     "‚ыживают"  матрицы   лучше  других  приспособившиесЯ   к  этой  среде;
факторами отбора  могут быть "когнитивные" и социальные  ЯвлениЯ и процессы.
‘тандарты  рациональности адаптируютсЯ к  изменЯющемусЯ  научному  знанию, а
элементы последнего также подвергаютсЯ  отбору под воздействием доминирующих
в  данный  период  стандартов  рациональности.  ‚есь этот  процесс взаимного
приспособлениЯ   протекает   в   поле   силовых   воздействий   со   стороны
социально-генерируемых факторов. ’ак ’улмину удаетсЯ, хотЯ бы  по видимости,
избежать  куновского  катастрофизма,  эволюциЯ  науки  приобретает  свойство
непрерывности  и, кроме  того,  поЯвлЯетсЯ возможность ее  моделированиЯ  по
схеме, заимствованной из эволюционной биологии,  без  обращениЯ к абсолютным
демаркационным критериЯм.
     ‘.   ’улмин,  используЯ  схему   естественного   отбора,  работающую  в
эволюционной теории —. „арвина,  дополнЯет ее схемами искусственного отбора.
ђабота  ученых, принадлежащих элите научного  сообщества, напоминает  работу
фермеров-селекционеров,     выводЯщих    новые    породы    животных     или
растений<sup>30</sup>.   ‚   качестве   популЯций,   подлежащих   процедурам
искусственного отбора,  выступают системы  научных понЯтий. Љритерии  отбора
(они  же стандарты рациональности)  определЯютсЯ целЯми объЯснений,  которые
устанавливаютсЯ научными сообществами, причем эти  цели  изменЯютсЯ вместе с
"дисциплинарными  идеалами",  работающими  в каждую  конкретную историческую
эпоху.  €зменЯютсЯ (подвергаютсЯ селекции) и методы оценки понЯтий, хотЯ это
изменение происходит медленней, чем изменение понЯтий.
     ‘.  ’улмин  полагал,  что  его  концепциЯ,  в которой  соблюден принцип
преемственности   в   развитии   научного    знаниЯ,   способна   преодолеть
"исторический релЯтивизм" ’. Љуна. Ћднако €. ‹акатос подверг и эту концепцию
критике   как   "иррационалистическую"   и   "релЯтивистскую";  длЯ  "рыцарЯ
критического  рационализма" сходство между концепциЯми  ’улмина и  Љуна было
важнее,  чем  их  различиЯ.  ќто сходство  состоЯло в том, что "историцисты"
ставили принципы  рациональной организации  и оценки научных  исследований в
зависимость   от   мнений   и  убеждений  лидеров  соответствующих   научных
направлений и школ, от научной элиты. ’аким образом, в методологию науки, по
мнению ‹акатоса, протаскивалсЯ недопустимый субъективизм и релЯтивизм.
     "’улминовскаЯ концепциЯ  исторической  эволюции очень  широка - слишком
широка, чтобы чувствовать себЯ в ней комфортно", - замечают Љ. •ахлвег  и Љ.
•укер<sup>31</sup>. Ћщущение  дискомфорта возникает  из-за  Явного  привкуса
релЯтивизма.
     €  ’улмин, и  Љун,  и  ‹акатос, да  и Џоппер шли  к  истории науки.  Ќо
дистанции, пройденные ими, не были равными. Љун  пыталсЯ просто оставатьсЯ в
рамках истории  науки, и встречаЯ расхождение между нормативными концепциЯми
научной   рациональности   и  историческими  наблюдениЯми,   всегда  отдавал
предпочтение   последним   и   признавал   неизбежность   и   плодотворность
исторических изменений критериев рациональности в науке. ‹акатос, двинувшись
к истории науки,  остановилсЯ на полпути, полагаЯ, что дальнейшее  движение,
то есть именно то,  к  чему звал Љун, опасно тем, что верность <i>истории</i> науки
обернетсЯ тЯгчайшей изменой самой науке, тому, что составлЯет ее суть и душу
-  научной  рациональности.  ’улмин  же  не  хотел  останавливатьсЯ  в  этом
движении, но также не хотел и принимать следствиЯ, отталкивавшие ‹акатоса и,
видимо,  не   пугавшие  Љуна:  Ярлык  иррационалиста  не  казалсЯ   ему   ни
заслуженным, ни привлекательным.  ‘ледовательно,  заключал  он,  движение  к
истории науки должно было направлЯтьсЯ иной, отличной от неопозитивистской и
критико-рационалистической,  теорией  научной рациональности.  €менно  такой
теорией  и  должна  была  стать,  по  его  замыслу,  теориЯ   "человеческого
пониманиЯ",  основнаЯ  проблем