сположение. ќтот обширный агональный комплекс идей, обычаев и уставов в наиболее чистом виде очерчиваетсЯ на средневековом ‡ападе, в мусульманских странах и в џпонии. ‚озможно, еще Явственнее, чем

106 ѓлава V

христианском рыцарстве, проЯвлЯетсЯ фундаментальный характер всего этого в стране ‚осходЯщего ‘олнца. ‘амурай придерживалсЯ воззре-ниЯ, что то, что серьезно длЯ обыкновенного человека, длЯ доблестно го лишь игра. Ѓлагородное самообладание перед смертельной опасностью -- длЯ него это все. ‘ловеснаЯ перепалка, о чем шла уже речь выше может возвышатьсЯ до благородного рыцарского обычаЯ, в котором противники выказывают свое владение героической формой. Љ этому феодальному героизму относитсЯ также презрение человека благородного происхождениЯ к материальной стороне жизни. џпонец знатного пода демонстрировал хорошее воспитание тем, что не знал достоинства монет. џпонский кнЯзь Љэнсин, воевавший с другим кнЯзем по имени ‘ингэн, жившим в горах, узнал, что третий кнЯзь, открыто не воевавший с ‘ингэном, отрезал путь, по которому доставлЯли соль. ’огда Љэнсин велел своим подданным вдоволь снабдить своего противника солью, написав ему, что находит такой способ экономической войны достойным презрениЯ: "џ сражаюсь не солью, а мечом"²⁷. ‚от еще один случай верности правилам игры.

Ќет сомнений в том, что этот идеал рыцарской чести, верности, доблести, самообладаниЯ и чувства долга весьма существенно развивал и облагораживал те культуры, которые его почитали. € хотЯ он находил свое выражение по большей части в фантазии или вымысле, тем не менее он определенно способствовал воспитанию и общественному проЯвлению духовных сил личности и повышал ее нравственный уровень. Љ тому же исторический образ подобных культурных форм, который в эпическом и романтическом ореоле столь чарующе встает перед нами в средневеково-христианских и Японских источниках, неоднократно склонЯл даже самые кроткие умы прославлЯть войну как источник знаний и добродетели гораздо громче, чем она того могла бы заслуживать. ’ему восхвалениЯ войны как источника духовных сил человека иной раз затрагивали весьма необдуманно. „жон ђаскин зашел чересчур далеко, когда перед кадетами ‚улиджа^29*' превозносил войну как непременное условие всех чистых и благородных мирных искусств. "No great art ever yet rose on earth, but among a nation of soldiers" ("Ќикакое великое искусство никогда не возникало на земле там, где не было нации солдат"]. "There is no great art possible to a nation but that which is based on battle" ["„лЯ нации невозможно никакое великое искусство, не рожденное в битве"]. "I found, in brief, -- продолжает он далее, не без некоторой наивной поверхностности обращаЯсь с историческими примерами, -- that аll great nations learned their truth of word, and strength of thought, in war;

that they were nourished in war, and wasted by peace; taught by war, and deceived by peace; trained by war, and betrayed by peace; -- in a word, that they were born in war, and expired in peace" ["Љоротко говорЯ, длЯ менЯ Ясно, <...> что все великие нации учились правдивости слова и оттачивали мысль в войне; что они вскормлены были войною и опустошаемы миром; научены войною и обмануты миром; натренированы

107 Homo ludens

войною и преданы миром, -- одним словом, они рождались в войне и угасали в мире"].

‚ этом, конечно, есть долЯ истины, и сказано это достаточно метко. Ќо ђаскин тотчас же нападает на свою собственную риторику: все это относитсЯ не ко всЯкой войне. Ћн определенно подразумевает "the creative, or foundational war, in which the natural restlessness and love of contest among men are disciplined, by consent, into modes of beautiful -- though it may be fatal -- play" ["основополагающую, созидательную войну, в которой природное беспокойство и любовь человека к соперничеству дисциплинируютсЯ с общего согласиЯ в формы прекрасной -- хотЯ, возможно, и роковой -- игры"]. ‚ его глазах человечество изначально делитсЯ на две "races; one of workers, and the other of players" ["расы; одну -- рабочих, и другую -- игроков"], то есть воинов, "proudly idle, and continually therefore needing recreation, in which they use the productive and laborious orders partly as their cattle, and partly as their puppets or pieces in the game of death" ["горделиво праздных и поэтому постоЯнно нуждающихсЯ в забавах, длЯ которых они используют производЯщие и трудЯщиесЯ слои населениЯ частью как скот, частью как марионеток или пешек в игре со смертью"]. ‚ беглом замечании ђаскина относительно игрового характера архаических войн вплотную соседствуют глубокаЯ проницательность и поверхностное скольжение мысли. ‘амое важное здесь то, что он понЯл роль игрового элемента. Ћн считает, что архаический идеал воинства был воплощен в ‘парте и в рыцарстве. Ћднако сразу же после вышеприведенных слов присущее ему искреннее и честное мЯгкосердечие не может не отомстить за этот патетический выпад, и его сочинение, написанное под впечатлением бойни гражданской войны в Ђмерике^30*, переходит в такое страстное обличение современной войны (1865 г.), какое только можно себе представить²⁸.

Ћдна из добродетелей, по-видимому, действительно произросла в сфере аристократической и агональной воинской жизни той ранней эпохи, а именно верность. ‚ерность -- это преданность лицу, делу или идее, не требующаЯ дальнейших обсуждений причин этой преданности и не допускающаЯ сомнений в ее постоЯнной обЯзательности. ќто позициЯ, в сильной степени свойственнаЯ самой сути игры. Ќе нужно слишком далеко искать, чтобы предположить в этой сфере примитивной жизненной игры истоки добродетели, котораЯ и в чистейшей своей идее, и в самых чудовищных извращениЯх внесла столь сильный фермент в историю.

Љак бы то ни было, на почве рыцарства взошли, блистательно расцвели и дали богатые плоды культурных ценностей эпическое и лирическое выражение благороднейшего содержаниЯ, пестрое и прихотливое искусство украшениЯ, изЯщные формы церемониала и условностей. Ћт рыцарЯ через "honnete homme" ["благородного человека"] XVII столетиЯ идет прЯмаЯ линиЯ к современному джентльмену. ‹атинский ‡апад ввел в этот культ благородной воинской жизни и свой идеал куртуазной любви, которые столь тесно переплелись друг с другом, что в конце концов уток скрыл основу.

108 ѓлава V

€ еще одна вещь должна быть здесь упомЯнута. ѓоворЯ обо всем том как о прекрасных формах в рамках культуры, каковыми предстает перед нами рыцарство в традициЯх разных народов, мы должны считатьсЯ с опасностью упустить из виду его сакральный фон. ‚се то, что видим теперь как прекрасную и благородную игру, было некогда свЯщенной игрой. ђыцарское посвЯщение, ристалище, орден, обет имеют своим источником, без сомнениЯ, обычаи инициации доисторическо-го, далекого прошлого. Ќевозможно указать все звеньЯ в этой цепи развитиЯ. ‚ особенности средневековое христианское рыцарство известно нам главным образом как все еще искусственно сохранЯемый в своем статусе, частично намеренно вновь возрождаемый элемент культуры. —ту значило рыцарство со своей великолепно разработанной системой кодекса чести, придворных обычаев, геральдики, орденских союзов, турниров еще в эпоху позднего ‘редневековьЯ, Я уже пыталсЯ обстоЯтельно рассказать в другом месте²⁹. € прежде всего в этой области стала мне Ясна внутреннЯЯ взаимосвЯзь игры и культуры.

VI

€ѓђЂ € Њ“„ђ‘’‚Ћ‚ЂЌ€…

†елание показать себЯ первым проЯвлЯетсЯ в стольких формах сколько возможностей предоставлЯет данное общество. ‘пособы, которыми люди состЯзаютсЯ друг с другом, столь же различны, как и вещи, за которые они борютсЯ, и действиЯ, в которых они принимают участие. ђешает все жребий, либо сила и ловкость, либо кроваваЯ схватка. ‘оревнуютсЯ в мужестве или выносливости, искусности или знании, в бахвальстве и хитрости. „аетсЯ задание померитьсЯ силами или умением, сделать что-нибудь особенно трудное, какую-нибудь сложную вещь, выковать меч, найти необычную рифму. “частвующим задают вопросы, на которые нужно ответить. ‘остЯзание может принимать такие формы, как божий суд, пари, судебное разбирательство, дача обета или загадывание загадок. ‚о всех этих видах оно, в сущности, остаетсЯ игрой, и в этом качестве игры лежит исходнаЯ точка длЯ пониманиЯ функции состЯзаниЯ в культуре.

‚ начале всЯкого состЯзаниЯ стоит игра, то есть договоренность о том, чтобы в границах места и времени, по определенным правилам, в определенной форме совершить нечто такое, что приносит разрешение некоего напрЯжениЯ и находитсЯ при этом вне обычного течениЯ жизни. —то должно быть совершено и что станет выигрышем -- вопрос, который в игровой задаче вырисовываетсЯ как вторичный.

Ќеобыкновенным сходством отмечены во всех культурах обычаи состЯзаниЯ и значение, которое им придают. ќто почти совершенное формальное сходство уже само по себе доказывает, как сильно всЯ игроваЯ, агональнаЯ деЯтельность свЯзана с глубинной основой душевной жизни человека и жизни общества.

Ѓыть может, еще Яснее, чем в областЯх права или войны, которые были рассмотрены выше, подобие форм архаической культуры сказываетсЯ в состЯзаниЯх в знании и мудрости. „лЯ раннего человека что-то мочь или сметь означает власть, а что-то знать -- волшебную власть. Џо сути, длЯ него всЯкое определенное сведение свЯщенно, это есть тайное и колдовское знание. €бо длЯ него, собственно, всЯкое отдельное знание находитсЯ в прЯмой свЯзи со всем миропорЯдком. “порЯдоченный ход вещей, установленный и определенный богами, сохранЯемый и поддерживаемый отправлением культа длЯ сохранениЯ жизни и на благо человека, этот rtam, если назвать его древнеиндийским словом, ничем иным не оберегаетсЯ столь надежно, как знанием человека о свЯщенных вещах и их тайных именах, знанием о происхождении мира.

110

ѓлава VI

€ вот на свЯщенных празднествах люди состЯзаютсЯ в этом знании, ибо выговариваемое слово воздействует на весь миропорЯдок. ‘остЯза-ниЯ в сакральном знании укоренены в самых глубинах культа и ЯвлЯют-сЯ его существенной составной частью. ‚опросы, которые жрецы по очереди или по вызову задают друг другу во времЯ жертвоприношениЯ, суть в полном смысле слова загадки, по форме и направленности совершенно подобные загадкам, которые задают при совместной игре.

”ункциЯ такого сакрального противоборства в загадывании загадок нигде не видна так отчетливо, как в ведической традиции. ‚о времЯ больших праздников с жертвоприношениЯми эти состЯзаниЯ ЯвлЯютсЯ столь же существенной частью всего действиЯ в целом, как и сама жертва. Ѓрахманы состЯзаютсЯ в jatavidya, знании начал, или в brahmodya, что лучше всего передать как произнесение свЯщенных имеЯ"'. “же сами наименованиЯ свЯщенной игры говорЯт о том, что вопросы, которые они задают, касаютсЯ возникновениЯ космоса. ‚ различных песнЯх ђигведы прЯмо запечатлены подобные состЯзаниЯ. ‚ гимне I, 164 частично вопросы затрагивают космические ЯвлениЯ, частично разгадка соотносит их с теми или иными особенностЯми ритуала жертвоприношениЯ.

"џ спрашиваю тебЯ о крайнем пределе земли; Я спрашиваю тебЯ, где пуп земли. џ спрашиваю тебЯ о семени жеребца; Я спрашиваю тебЯ, что есть высшее место речи"¹.

‚ гимне VIII, 29 главнейшие боги описываютсЯ через их атрибуты в десЯти типичных вопросах-загадках, ответом на которые должно служить имЯ бога².

"’емнорыжий один, переменчивый ликом, нежный и юный; златом он украшает себЯ (‘ома^2*). ЋпустилсЯ в лоно, сиЯющий, мудрый между богами (Ђгни^3*)" и т. д.

„остаточно долго в этих песнЯх преобладает характер ритуальных загадок, тогда как отгадка опираетсЯ на знание ритуала и его символики. ‚ этой форме загадок, однако, непосредственно зарождаетсЯ самое глубокомысленное мудрствование относительно основ сущего. ѓрандиозный гимн X, 129 не без основаниЯ был назван Џаулем „ойссеном "вещью, возможно, наиболее достойной восхищениЯ из всего дошедшего до нас с древнейших времен"³.

1. "Ќи бытиЯ не было тогда, ни небытиЯ. Ќи воздушного пространства, ни неба. —то двигалось? ѓде? Џод чьею защитой? ‘остоЯла ли из во-ды глубокаЯ бездна?

2. Ќи смерти не было тогда, ни не-смерти; день и ночь не различались тогда. ‘амо по себе, без дуновениЯ, дышало лишь ќто; и ничего не было, кроме ќтого"⁴.

‚ утвердительных конструкциЯх этих стихов и двух последующих форма загадки еще только просвечивает сквозь поэтическое построение песни. Ќо затем опЯть возвращаетсЯ прЯмаЯ форма вопроса.

6. "Љто это знает, кто возвестит здесь, откуда оно возникло, откуда это творение?..."

111

Homo ludens

…сли допустить, что эта песнЯ ведет свое происхождение от ритуальной песни-загадки, котораЯ, в свою очередь, представлЯет собой литературно обработанное повествование о действительно имевших место состЯзаниЯх в загадках на празднике с жертвоприношением, то тем самым со всей возможной убедительностью выстраиваетсЯ доказательство генетической взаимосвЯзи между игрой в загадки и свЯщенным мудрствованием.

‚ некоторых гимнах Ђтхарваведы, как, например, в гимне X, 7 и 8, целые вереницы таких вопросов-загадок собраны вместе, они как бы свободно нанизываютсЯ одна на другую и приводЯтсЯ к одному знаменателю, независимо от того, сопровождаютсЯ они ответами или нет.

"Људа удалЯютсЯ полумесЯцы, месЯцы, соединЯЯсь с годом? Људа -- времена года?.. скажи мне их skambha⁵! Људа, быть там вожделеЯ, спешат вместе две девы, различные с виду, день и ночь? Људа, быть там вожделеЯ, устремлЯютсЯ воды?

Љак это не стихает ветер и дух не знает покоЯ? Џочему никогда не остановЯтсЯ воды, устремленные к истине?"⁶.

‚ этих примерах древнейшего восторга и упоениЯ духа перед тайнами бытиЯ нам не дано провести границу между свЯщенной поэзией, ^мудростью, котораЯ граничит с безумием, глубочайшей мистикой -- и пустым набором слов с налетом загадочности. ‘лово древних свЯщенников и певцов постоЯнно парит над вратами непознаваемого, которые длЯ нас, так же как и длЯ них, остаютсЯ закрытыми. …сли здесь и есть что добавить, так только то, что мудрствование в этих культовых состЯзаниЯх рождаетсЯ не из пустой игры, но в ходе свЯщенной игры. ‚ мудрости упражнЯютсЯ, как в свЯщенных искусных ремеслах, философиЯ возникает здесь в форме игры. Љосмогонический вопрос о том, как поЯвилось все то, что есть в мире, всегда был и остаетсЯ одним из первых вопросов, занимавших ум человека. ќкспериментальнаЯ детскаЯ психологиЯ показывает, что значительнаЯ долЯ вопросов, которые задает шестилетний ребенок, фактически может считатьсЯ вопросами космогонического характера: кто заставлЯет течь воду в реке, откуда беретсЯ ветер, вопросы о жизни и смерти и пр.⁷

‚опросы-загадки ведических гимнов прЯмо ведут нас к наиболее глубоким суждениЯм “панишад. ‡десь, однако, мы не ставим себе задачу более подробно вникнуть в философское содержание свЯщенных загадок -- но лишь поближе рассмотреть их игровой характер и как можно отчетливее продемонстрировать их значение в истории культуры.

‘остЯзание в загадках, далекое от того, чтобы пребывать всего лишь забавой, составлЯет существенную часть культа принесениЯ жертвы. Ѓез разгадываниЯ, загадок так же невозможно обойтись, как и без самой жертвы⁸. ќто принуждает богов. ‡анЯтную параллель с этим древнеиндийским обычаем мы находим у племени тораджа на –ентральном –елебесе⁹ ^4*. ‡агадывание загадок на их праздниках ограничено промежутком времени от момента, когда "беременеет" рис, и до начала уборки урожаЯ -- в свЯзи с тем, что "выход на свет" загадок способствует

112 ѓлава VI

(выходу на свет" колосьев риса. ‚сЯкий раз, когда загадку разгадывают, вступает хор с пожеланием: "•лоп! ‚ыйди на свет, о наш рис, выйди на свет, изобилие тучных колосьев, там, в горах наверху, там, в долинах внизу!" ‚о времЯ года, предшествующее этому периоду, какаЯ бы то ни было литературнаЯ деЯтельность запрещаетсЯ, ибо она могла бы представлЯть опасность длЯ произрастаниЯ риса. Ћдно и то же слово wailo означает и загадку, и сорго -- полевой злак, который как средство пропитаниЯ местного населениЯ был вытеснен рисом¹⁰.

Љто хоть немного знаком с литературой ‚ед и брахманов, тот знает, что ее толкованиЯ происхождениЯ вещей чрезвычайно расходЯтсЯ, противоречат одно другому, они в высшей степени пестры, вычурны и запутанны. Ќи взаимосвЯзанности, ни общего смысла там не найти. …сли, однако, при этом держать в поле зрениЯ изначально игровой характер космогонических спекулЯций, так же как и происхождение толкований из ритуальных загадок, становитсЯ Ясно, что эта запутанность проистекает не столько из хитроумиЯ и суетного корыстолюбиЯ соперничающих друг с другом жрецов, желающих возвысить свою жертву над всеми прочими¹¹, сколько, пожалуй, из того факта, что все эти бесчисленные противоречивые толкованиЯ некогда должны были быть столь же бесчисленными разгадками ритуальных загадок.

‡агадка ЯвлЯет свой свЯщенный, а это значит рискованный, "опасный" характер в том, что в мифологических или ритуальных текстах она почти всегда выступает как "головоломнаЯ", то есть предстает как задание, выполнЯЯ которое можно голову сломить, поплатитьсЯ жизнью, ибо жизнь -- это ставка в игре. ‘ этой чертой согласуетсЯ и тот факт, что самой высокой мудростью считаетсЯ умение задать такой вопрос, на который никто не смог бы ответить. Ћбе эти особенности вместе мы находим в древнеиндийском повествовании о царе „жанаке, который посулил награду в тысЯчу коров победителю в богословском споре брахманов, пришедших на его праздник жертвоприношениЯ¹². Њудрый џджнавалкьЯ^5* заранее велит пригнать всех коров к себе и затем с блеском одерживает верх над всеми своими противниками. Љогда один из них, ‚иганда ‘акальЯ, оказываетсЯ не в состоЯнии дать ответ на один из вопросов, у него тотчас же слетает с плеч голова, что, должно быть, ЯвлЯетсЯ чисто школЯрской версией мотива, что ему придетсЯ поплатитьсЯ собственной головой. Љогда в конце концов никто уже не может задать ему ни одного вопроса, џджнавалкьЯ, торжествуЯ победу, восклицает: "„остопочтенные брахманы, кто из вас пожелает, пусть спросит менЯ или пусть спросит всех, или, кто того пожелает, того спрошу Я или Я спрошу всех!"

€гровой характер здесь прЯмо-таки выпЯчиваетсЯ наружу. ‘ама свЯщеннаЯ традициЯ вступает в игру. ‘тепень серьезности, с которой этот рассказ был включен в свЯщенные тексты, остаетсЯ неопределенной и в основе своей несущественной, как остаетсЯ неуместным вопрос, действительно ли кто-либо из-за того, что не смог разрешить загадку, когда-либо распростилсЯ с жизнью. ѓлавное здесь -- игровой мотив как

113 Homo ludens

таковой. ‚ греческой традиции сведениЯ о таком состЯзании в загадках, где поражение стоило жизни, передает в несколько стертом виде рассказ о прорицателЯх Љалхасе и Њопсе^6*. Љалхасу было известно пророчество, что он умрет, если встретит прорицателЯ лучшего, чем он сам. Ћн встречает Њопса, и они начинают состЯзание в загадках, которое Њопс и выигрывает. Љалхас умирает от огорчениЯ или же кончает с собою от досады за поражение; его ученики уходЯт с Њопсом¹³. ‡десь, как мне кажетсЯ, очевиден повторЯющийсЯ, хотЯ и в искаженном виде, мотив убийственной, "головоломной" загадки.

Љак постоЯнный мотив встречаетсЯ состЯзание в вопросах, где ставкой ЯвлЯетсЯ жизнь, в сказаниЯх ќдды. ‚ Vafthru6nismal [ђечах ‚аф-труднира]^7* Ћдин состЯзаетсЯ в мудрости со всеведущим великаном, носителем знаниЯ древнейших времен. ќто пари в полном смысле слова, где соперники ценой головы испытывают свое счастье. ‘перва спрашивает ‚афтруднир, затем Ћдин. ‚опросы они задают мифологического и космогонического характера, совершенно так же, как это описано в ‚едах. откуда взЯлись день и ночь, откуда зима и лето, откуда ветер? ‚ Alvissmal [ђечах Ђльвиса] ’ор спрашивает карлика Ђльвиса о том, какие имена носЯт все вещи у асов, ванов, людей, великанов и карликов, и в мире •ель^8*; в конце концов карлик, как только на него падает дневной свет, оказываетсЯ заключенным в оковы. ’акую же форму имеет песнь о ”ьелсвинне. ‚ загадках •ейдрика фигурирует следующий мотив: конунг •ейдрик торжественно обещал, что всЯкий провинившийсЯ перед ним может спасти свою голову, если загадает ему загадку, которую он, конунг, отгадать не сумеет^9*. •отЯ большинство этих песен относитсЯ к позднейшим в ќдде^10* и намерением поэтов врЯд ли было нечто большее, чем искусность стихосложениЯ, свЯзь с сакральными состЯзаниЯми в загадках проглЯдывает здесь со всей очевидностью.

Ћтвет на вопрос загадки не может быть найден путем размышлений или логических рассуждений. ќтот ответ есть некое разрешение, внезапно открывшаЯсЯ возможность разорвать узы, которые наложил на вас тот, кто задал вопрос. Ћтсюда и то, что правильное решение тотчас же лишает силы спрашивающего. ‚ принципе на каждый вопрос есть только один ответ. Ћн может быть найден, если известны правила игры. Џравила игры по виду могут быть грамматическими, поэтическими или же ритуальными. Ќужно знать Язык загадок, нужно знать, какаЯ именно категориЯ Явлений обозначаетсЯ символами колеса, птицы, коровы. …сли возможен иной ответ, соответствующий правилам и при этом такой, о каком спрашивающий и не подозревал -- горе ему. ‘ другой стороны, одна и та же вещь может быть представлена или выражена столь многими способами, что ее легко скрыть под покровом бесчисленного количества самых разнообразных вопросов-загадок. —асто решение загадки заключаетсЯ в знании определенного свЯщенного или тайного имени

114 ѓлава VI

вещей, как, например, в уже упоминавшихсЯ Vafthru6nismal [ђечах ‚афтруднира].

…сли бы здесь речь шла о понимании загадки как формы вообще -- вместо того чтобы говорить прежде всего об игровом качестве и функции загадки, тогда следовало бы углубитьсЯ в этимологические и семантические соотношениЯ, которые свЯзывают слово raadsel [загадка] с raad [совет], raden [советовать; отгадывать], имеющими, казалось бы, двойной смысл: и ееп raad geven [дать совет], и ееп raadsel opiossen [разрешить загадку]. Џодобным же образом греческое olvoc -- изречение, высказывание, пословица -- свЯзано с энигмос, -ма -- загадка. ‘ точки зрениЯ истории культуры, такие формы выражениЯ, как raad [совет], raadsel [загадка], мифологический эпизод, баснЯ, пословица, очень близки друг другу. Ћбо всем этом, однако, мы упоминаем здесь лишь pro memoria [длЯ памЯти], чтобы затем наметить линии загадки еще и в других направлениЯх.

Њожно было бы сделать вывод, что загадка по сути и изначально ЯвлЯетсЯ свЯщенной игрой, то есть что она лежит поверх границ, разделЯющих игру -- и серьезное, она чрезвычайно весома, нисколько не терЯЯ при этом своего игрового характера. € если впоследствии мы видим, что она разветвлЯетсЯ в направлениЯх чистой забавы -- и сакральных учений, нам не следует говорить ни о серьезности, опускающейсЯ до шутки, ни об игре, возвышающейсЯ до чего-то серьезного. ’о, что здесь происходит, можно было бы описать не иначе, как процесс, в ходе которого жизнь культуры мало-помалу приводит к размежеванию между этими двумЯ сферами, которые мы различаем как сферы игры -- и серьезности и которые, однако, в своей начальной фазе формируют некую нераздельную духовную среду, где и возникает культура.

‡агадка, или, говорЯ вообще, задаваемый кому-то вопрос, остаетсЯ, вне своего магического действиЯ, весомым агональным элементом социального общениЯ. ‚ совместных играх загадка сочетаетсЯ со всевозможными литературными схемами и ритмическими формами -- таковы, например, вопросы, задаваемые по цепочке и в нарастающей степени следующие друг за другом, или вопросы о том, что превосходит все на свете, -- по известному типу: что слаще меда? и т.п. “ греков придумывание апорий, то есть вопросов, на которые нельзЯ дать окончательного ответа, как игра -- было одним из излюбленных совместных занЯтий. Ђпории могут рассматриватьсЯ как ослабленнаЯ форма смертельной загадки. ђоковой вопрос ‘финкса проступает словно бы все еще сквозь игру: ставкой принципиально продолжает быть жизнь^11*. Љрасноречивый пример того, каким образом позднейшаЯ традициЯ претворЯет мо-тив роковой загадки, так что сакральнаЯ основа ее дает о себе знать со всей очевидностью, может поведать нам историЯ о встрече Ђлександра ‚еликого с индийскими гимнософистами^12*. Ћвладев одним городом, который оказывал ему сопротивление, Ђлександр велит привести к себе „есЯтерых мудрецов, давших совет воевать против него. Ћн будет зада-вать им неразрешимые вопросы. Љто ответит хуже всех, первым про-

115 Homo ludens

ститсЯ с жизнью. Ћдин из них будет в этом судьею. …сли он будет судить хорошо, то спасет себе жизнь. ‚опросы большей частью носЯт характер космологических дилемм, игровых вариантов свЯщенных загадок ведических гимнов. Љого больше: живых или мертвых? —то больше: землЯ или море? —то было раньше всего: день или ночь? Ћтветы на вопросы содержат больше логических уловок, чем мистической мудрости. Љогда же наконец один из мудрецов на вопрос, кто же дал наихудший ответ, молвит: один был хуже другого, -- то тем самым весь план обесцениваетсЯ: никто не может быть предан смерти¹⁴.

ђасчет на то, чтобы одурачить противника, прибегнув к загадке, существенно важен в дилемме, вопросе, ответ на который всегда будет во вред тому, кто отвечает. ќто же верно и длЯ загадок, имеющих двойное решение, причем первым приходит в голову одно из них, непристойное; такие загадки мы находим уже в Ђтхарваведе¹⁵.

‘реди множества сложных образований, в которых загадка обретает литературную форму, будь то длЯ забавы или длЯ назиданиЯ, есть некоторые, заслуживающие особого вниманиЯ, поскольку они с чрезвычайной Ясностью ЯвлЯют нашему взору свЯзь между игровым и сакральным. Џрежде всего это беседа в форме вопросов и ответов религиозного или философского содержаниЯ. Ћна присутствует в самых разных культурах. …е тема, как правило, -- мудрец, вопрошаемый одним или несколькими мудрецами. ‡аратустра предстает таким образом пред шестьюдесЯтью мудрецами царЯ ‚иштаспы^13*. ‘оломон отвечает на вопросы царицы ‘авской^14*. ‚ литературе брахманов нередок мотив, когда юный брахмачарин^15*, Явившись ко двору царЯ, отвечает на вопросы или сам задает их и так из ученика делаетсЯ учителем. …два ли требуетсЯ доказательство, что подобнаЯ форма самым тесным образом примыкает к архаическому свЯщенному состЯзанию в загадках. •арактерен в этом отношении один из рассказов Њахабхараты¹⁶. ЃлуждаЯ по лесу, Џанда-вы оказываютсЯ у прекрасного пруда. ‚одЯной не позволЯет им напитьсЯ оттуда, покуда они не ответЯт на его вопросы. ‚се, кто тем не менее пытаютсЯ попить, падают бездыханными наземь. ‚ конце концов ћд-хиштхира говорит, что готов ответить на вопросы водЯного. Џосле этого начинаетсЯ игра в вопросы и ответы, котораЯ великолепно иллюстрирует переход от космологической свЯщенной загадки к игре ума и излагает чуть не все индийское учение об этических нормах.

‡драво рассуждаЯ, религиозный диспут времен ђеформации, такой, скажем, как между ‹ютером и –вингли в Њарбурге в 1529 г. или между ’еодором де Ѓезом и его коллегами -- с католическими прелатами в Џуасси в 1561 г., прЯмо продолжает старый, свЯщенный обычай^16*.

Њилиндапаньха -- иными словами, ‚опросы Њенандра -- это рукопись на пали, вероЯтно, составленнаЯ в начале нашего тысЯчелетиЯ, котораЯ, хотЯ и не входит в число канонических, высоко почитаетсЯ буддистами как на ћге, так и на ‘евере. Ћна приводит беседы царЯ Њенандра, во II в. до ђ. X. распространившего господство греков на Ѓак-

116 ѓлава VI

трию, с великим архатом Ќагасеной^17*. Џо содержанию и направленно-ти это чисто религиозно-философское произведение, но по форме и тону оно совершенно отчетливо перекликаетсЯ с состЯзанием в загадках. ‘амо начало беседы вполне типично. "–арь сказал:

-- Џочтеннейший Ќагасена, не желаешь ли ты вступить со мною в беседу?
-- Љогда ‚аше ‚еличество желает беседовать со мною, как то делают мудрецы, вступаЯ в беседу друг с другом, тогда Я желаю; если же ’ы будешь говорить со мною, как разговаривают цари, то Я не согласен.
-- Ђ как беседуют мудрецы, почтеннейший Ќагасена? ‘ледует объЯснение:
-- Њудрецы не выходЯт из себЯ, когда их ставЯт в тупик, цари же гневаютсЯ".

’огда царь дает согласие беседовать с ним на равных -- совсем как в игре, получившей название gaber у ”ранциска Ђнжуйского. ‚ беседе принимают участие также придворные мудрецы. ЏЯтьсот yonaka, то есть ионийцев, греков, и восемьдесЯт тысЯч монахов образуют публику. Ќагасена ставит "вопрос в двух остриЯх, глубокий смыслом, трудно распутываемый, крепче любого узла", и царские мудрецы жалуютсЯ, что он терзает их каверзными вопросами, еретическими по духу. ќто и вправду то и дело типичнейшие дилеммы, которые Ќагасена предлагает вниманию царЯ, торжествуЯ и с вызовом: "Ђ ну-ка догадайтесь, ‚аше ‚еличество!" ’аким образом перед нами проходЯт в сократической форме основные вопросы учениЯ буддизма, изложенного в философски простых формулировках.

Љ жанру религиозных диспутов в форме вопросов и ответов принадлежит в конечном счете и трактат Gylfaginning [‚идение ѓюльви] из ќд-ды ‘норри. ѓанглери пускаетсЯ в состоЯщий из вопросов и ответов разговор с •аром (‚ысоким), после того как тот вначале привлек внимание конунга ѓюльви тем, что жонглировал семью мечами^18*.

Џоследовательные переходы устанавливают свЯзь между свЯщенным поединком в загадках о происхождении вещей и состЯзанием в каверзных вопросах о чести, жизни и благе -- с богословско-философским диспутом. Љ этой же линии примыкают и другие диалогические формы, такие, как ритуальное славословие и катехизис. Ќигде эти формы не сочетаютсЯ и не переплетаютсЯ столь сильно, как в Ђлесте, где учение излагаетсЯ главным образом в виде обмена вопросами и ответами меж-ду ‡аратустрой и Ђхура Њаздой^19*. џсны, литургические тексты ритуала жертвоприношениЯ, несут на себе еще немало следов примитивной игровой формы. ’ипично богословские вопросы относительно учениЯ, об-раза жизни и ритуала постоЯнно чередуютсЯ с древними космогоническими вопросами, как например в џсне, 44¹⁷. Љаждый стих начинаетсЯ восклицанием ‡аратустры: "Ћб этом Я вопрошаю ‚ас, ответствуйте же как есть, о Ђхура", а затем один за другим следуют вопросы, начинающиесЯ так: "Љто есть тот, который..." или "“ж не мы ли...", "Љто подпер

117 Homo ludens

землю снизу и воздух так, чтобы они не упали...", "Љто сочетал скорость -- с облаками и ветром?", "Љто сотворил благодатный свет и мрак... сон и Явь?" € затем, ближе к завершению, примечательный вопрос, который свидетельствует о том, что мы и в самом деле сталкиваемсЯ здесь с пережитком древних состЯзаний в загадках. "Ђ теперь вопрошаю Я ‚ас... обрету ль Я награду, десЯть кобыл, жеребца и верблюда, коих, о Њазда, мне посулили?" ‚опросы же, чисто катехизисные по типу, касаютсЯ происхождениЯ и характера благочестиЯ, различениЯ добра и зла, всевозможных сторон непорочности, противодействиЯ злому духу и т. д.

Џоистине тот швейцарский проповедник, который в стране и в век Џесталоцци^20* назвал написанный им катехизис длЯ детей Ratselbuchlein [Љнижечкой загадок], и представить не мог, что этой своей находкой он вплотную приблизилсЯ к древнейшим пластам истории культуры.

Ѓогословско-философский диспут вроде вопросов Ќагасены и ответов со стороны Њенандра в конечном счете подводит нас непосредственно к вопросам научного характера, которые ставили перед придворными учеными и мудрецами из чужих земель владетельные кнЯзьЯ более позднего времени. „о нас дошел список вопросов, с которыми император ”ридрих II ѓогенштауфен обратилсЯ к своему астрологу Њихаилу ‘коту¹⁸, а также рЯд философских вопросов, направленных мусульманскому ученому €бн ‘абину в Њарокко^21*. Џервый из указанных списков примечателен в свете рассматриваемой нами темы прежде всего смешением космологического, чисто естественно-научного и богословского. Ќа чем покоитсЯ ‡емлЯ? ‘колько всего небес? Љак восседает ѓосподь на ‘воем троне? ‚ чем различие между осужденными душами и падшими ангелами? ‘плошь ли тверда ‡емлЯ или в ней есть пустые пространства? Ћтчего морскаЯ вода соленаЯ? Љак выходит, что ветер дует с разных сторон? Ћткуда испарениЯ и извержениЯ вулканов? Љак получаетсЯ, что души умерших, по-видимому, не хотЯт вернутьсЯ на ‡емлю? и т. д. Ћтзвуки прошлого примешиваютсЯ здесь к новым мотивам.

"‘ицилийские вопросы" €бн ‘абину отличает скепсис и дух ЂристотелЯ, они кажутсЯ гораздо более философскими, чем предыдущие. Ќо и они все еще примыкают к этому древнему жанру. Њолодой мусульманский философ дает чуть ли не нагонЯй императору: мол, вопросы ваши глупы и беспомощны, и вы сами себе противоречите. ‚ том, как скромно и сдержанно принимает император эту взбучку, •ампе видит "”ридриха как человека" и хвалит его за это. Ќо ”ридрих знает, как и царь Њенандр, что в игру в вопросы--ответы играют на равных:

здесь друг с другом разговаривают, вспоминаЯ слова старого Ќагасены, не как цари, а как мудрецы.

ѓреки и в поздние времена все еще сознавали определенную свЯзь между игрой в загадки и началами мудрствованиЯ. Љлеарх^22*, один из учеников ЂристотелЯ, давший в трактате о пословицах теорию загадки, свидетельствует, что некогда она была предмето