шебного мира, поэтому он трус и должен быть подвергнут изгнанию. ’очно так же и в мире высокой серьезности плуты, жулики, лицемеры всегда чувствуют себЯ гораздо уютней шпильбрехеров: отступников, еретиков, вольнодумцев, узников совести.

ђазве что эти последние, как то нередко случаетсЯ, тут же не создают, в свою очередь, новое сообщество со своими собственными, уже новыми правилами. €менно outlaws^9*, революционеры, члены тайного клуба, еретики необычайно тЯготеют к созданию групп и вместе с тем почти всегда с Ярко выраженными чертами игрового характера.

€гровое сообщество обладает, вообще говорЯ, склонностью сохранЯть свой постоЯнный состав и после того, как игра уже кончилась. ђазумеетсЯ, не каждаЯ игра в камушки или партиЯ в бридж ведет к возникновению клуба. € все же присущее участникам игры чувство, что они совместно пребывают в некоем исключительном положении, совместно делают одно важное дело, обособлЯЯсь от прочих и порываЯ с общими длЯ всех нормами, простирает свои чары далеко за пределы продолжительности отдельной игры. Љлуб приличествует игре, как голове -- шлЯпа. Џри этом, однако, не многого стоила бы поспешнаЯ попытка все, что этнологиЯ называет фратриЯми, возрастными классами или мужскими союзами^10*, истолковывать как игровые сообщества. € все же нам постоЯнно предстоит убеждатьсЯ, насколько сложно начисто отделить от игровой сферы длительно сохранЯющиесЯ общественные союзы, прежде всего те, что встречаютсЯ в архаических культурах, с их обычаем ставить себе чрезвычайно значительные, величественные и даже свЯщенные цели.

Ћсобливость и обособленность игры обретают наиболее Яркую форму в таинственности, которой она столь охотно себЯ окружает. “же маленькие дети увеличивают заманчивость своей игры, делаЯ из нее "секрет". €бо она длЯ нас, а не длЯ других. —то делают эти другие за пределами нашей игры, до поры до времени нас не касаетсЯ. ‚нутри сферы игры законы и обычаи обыденной жизни не имеют силы. Њы суть и мы делаем "нечто иное". ќто временное устранение "обычного мира" мы вполне можем вообразить уже в детские годы. ‚есьма отчетливо просматриваетсЯ оно и в столь важных, закрепленных в культе играх первобытных народов. ‚о времЯ большого праздника инициации^11*,

Homo ludens

когда юношей принимают в мужское сообщество, от действиЯ обычных законов и правил освобождаютсЯ не только основные участники. ‚о всем племени затихает вражда. ‚се акты кровной мести откладываютсЯ. Њногочисленные следы этой временной отмены правил повседневной общественной жизни на период важных, свЯщенных игр продолжают встречатьсЯ и в гораздо более развитых культурах. ‘юда относитсЯ все, что касаетсЯ сатурналий^12* и обычаев карнавалов. Џрошлое нашего отечества с более грубыми нравами частной жизни, большими сословными привилегиЯми и более добродушной полицией знавало сатурнальные вольности своих молодых людей, весьма гораздых на "студенческие проказы". ‚ британских университетах все это еще продолжает жить в формализованном виде как ragging ["бесчинства"] -- в словарном описании "an extensive display of noisy disorderly conduct, carried on in defiance of authority and discipline" ["всЯческое проЯвление шумного, буйного поведениЯ, с Явным пренебрежением к властЯм и порЯдку"].

€нобытие и тайна игры вместе зримо выражаютсЯ в переодевании. "Ќеобычность" игры достигает здесь своей высшей точки. ЏереодевшийсЯ или надевший маску "играет" иное существо. Ќо он и "есть" это иное существо! „етский страх, необузданное веселье, свЯщенный обрЯд и мистическое воображение в безраздельном смешении сопутствуют всему тому, что есть маска и переодевание.

‘уммируЯ, мы можем назвать игру, с точки зрениЯ формы, некоей свободной деЯтельностью, котораЯ осознаетсЯ как "ненастоЯщаЯ", не свЯзаннаЯ с обыденной жизнью и тем не менее могущаЯ полностью захватить играющего; котораЯ не обусловливаетсЯ никакими ближайшими материальными интересами или доставлЯемой пользой; котораЯ протекает в особо отведенном пространстве и времени, упорЯдоченно и в соответствии с определенными правилами и вызывает к жизни общественные объединениЯ, стремЯщиесЯ окружать себЯ тайной или подчеркивать свою необычность по отношению к прочему миру своеобразной одеждой и обликом.

€гроваЯ функциЯ, в тех ее высших формах, что мы здесь рассматриваем, может быть сразу же сведена в основном к двум аспектам, в которых она себЯ проЯвлЯет. €гра -- это борьба за что-то или показ этого что-то. Ћбе эти функции могут и объединЯтьсЯ, так что игра "показывает" борьбу за что-то или же превращаетсЯ в состЯзание в том, кто именно сможет показать что-то лучше других.

"Џоказывать", или "представлЯть" означает, по самому происхождению этого слова, не что иное, как "ставить перед глазами". ќто может быть простой показ перед зрителЯми чего-либо данного самой природой. Џавлин или индейский петух показывают самкам свое роскошное оперение, но в этом показе уже заключаетсЯ предъЯвление чего-то на удивление особенного, необычного. …сли же птица еще и выделывает при этом танцевальные па, то это уже представление, выход из обычной действительности, транспозициЯ этой действительности в более высокий порЯдок. Њы не знаем, что происходит при этом с самим животным. ‚

ѓлава I

жизни ребенка подобные представлениЯ уже очень рано преисполнены образности. „ети воображают нечто иное, более красивое, или более возвышенное, или более опасное, чем обычно. ђебенок -- то принц, то отец, то злаЯ ведьма, то тигр. Ћн испытывает при этом такую степень восторга, котораЯ подводит его вплотную к мысли-что-он-это-и-есть, не вытеснЯЯ, однако, полностью из его сознаниЯ "обычной действительности". ’о, что он при этом показывает, -- это мнимо-о-существление, воображение, то есть пред-ставление или выражение в образе.

ЏереходЯ теперь от детской игры к свЯщенным культовым представлениЯм архаических культур, мы обнаруживаем, что в сравнении с детской игрой духовный элемент здесь в большей мере "в игре", и это очень трудно поддаетсЯ точному определению. ‘вЯщенное представление -- это больше, нежели мнимое претворение, больше, чем символическое претворение, это -- мистическое претворение. ‚ таком представлении нечто незримое и невыразимое обретает прекрасную, значимую, свЯщенную форму. “частвующие в культовом действе убеждены, что оно претворЯет в жизнь некое благо, и при этом высший порЯдок вещей действенно вторгаетсЯ в их обычное существование. ’ем не менее это претворение через устраиваемое ими представление продолжает во всех отношениЯх сохранЯть формальные признаки игры. Ћно разыгрываетсЯ, ставитсЯ в пределах реально выделенного игрового пространства, как подлинный праздник, то есть радостно и свободно. ђади него выделЯют собственный, временно существующий мир. Џри этом с концом игры действие это вовсе не прекращаетсЯ, но продолжает озарЯть обыденный внешний мир, -- укреплЯЯ надежность, порЯдок, благополучие тех, кто участвовал в празднестве, вплоть до той поры, когда свЯщенные дни приблизЯтсЯ снова.

’акие примеры можно заимствовать чуть не в каждом уголке земли. ‘огласно древнему китайскому учению, предназначение танца и музыки -- удерживать мир в его колее и обуздывать природу во благо людей. Ћт состЯзаний на праздниках, приуроченных ко времени года, зависит удача в течение всего объемлющего эти четыре периода срока. …сли люди не сойдутсЯ все вместе, урожаЯ не будет².

‘вЯщеннодействие -- это (дроменон), то есть свершаемое.

ЏредставлЯемое зрителю --(драма), то есть действие, неважно,

происходит ли оно в форме показа или же состЯзаниЯ^13*. ’акое действие представлЯет собою некое космическое событие, однако не только в виде его репрезентации, но и как отождествление с ним. Ћно вторит событию. Љультовый обрЯд позволЯет вызвать эффект, образно представленный в действии. …го функциЯ -- не простое подражание, но способ стать частью, участие в действии³. ќто -- "helping the action out"⁴["вызволение действиЯ"].

Ќаука о культуре не задаетсЯ вопросом, каким образом психологиЯ понимает духовный процесс, который находит выражение в этих ЯвлениЯх. ЏсихологиЯ, возможно, попытаетсЯ разделатьсЯ с потребностью, приводЯщей к таким представлениЯм, как с "identification compen-

Homo ludens

satrice" ["компенсирующим отождествлением"] или как с "репрезентативным действием при невозможности выполнить настоЯщее действие, направленное на определенную цель"⁵. „лЯ науки о культуре важно понЯть, что означают эти образные представлениЯ в духовной жизни тех народов, которые творЯт их и почитают.

Њы затрагиваем здесь основы науки о религии, вопрос о сущности культа, обрЯда, мистерии. „ревнеиндийский обрЯд жертвоприношениЯ, известный по ‚едам^14*, целиком покоитсЯ на идее, что культовое действие, будь то жертва, состЯзание или представление, понуждает богов дать ему совершитьсЯ, если только некое желаемое космическое событие представить, передать, вообразить в ритуале. „лЯ античного мира эти взаимосвЯзи убедительно разрабатывает в своей книге Themis, A Study of the social origins of Greek religion⁶ [”емида, €сследование социальных истоков греческой религии] мисс „ж. ќ. •аррисон, исходЯ из боевого танца куретов на Љрите^15*. Ќе вдаваЯсь во все историко-религиозные вопросы, обусловленные этой темой, рассмотрим поближе игровой характер архаического культового действа.

€так, в свете изложенного культ есть показ, драматическое представление, образное воплощение, замещающее действительное осуществление. б ходе свЯщенных празднеств, возвращающихсЯ с каждым из времен года, люди сообща отмечают великие событиЯ в жизни природы, устраиваЯ посвЯщенные им представлениЯ. Ћни воспроизводЯт смену времен года, изображаЯ восход и заход созвездий, рост и созревание плодов, рождение, жизнь и смерть людей и животных. Џо выражению ‹ео ”робениуса, человечество разыгрывает порЯдок вещей в природе⁷ в той мере, в какой оно его постигает. ‘огласно ”робениусу, в далекие, доисторические времена оно охватывало своим сознанием прежде всего ЯвлениЯ растительного и животного мира, а затем уже дошло до пониманиЯ значениЯ порЯдка во времени и пространстве, чередованиЯ месЯцев и времен года, небесного движениЯ солнца. € вот оно разыгрывает весь порЯдок бытиЯ в свЯщенной игре. € в этой игре, и через игру оно вновь воплощает представленные событиЯ и помогает тем самым поддержанию мирового порЯдка. „а и другие вещи должны были вытекать из игры. €бо в формах культовых игр человечество нащупывало порЯдок в самом человеческом обществе, закладывало зачатки своих простейших государственных форм. Љороль -- это солнце, королевскаЯ власть -- образное воплощение его небесного хода; всю свою жизнь играет король "солнце", чтобы в конце концов разделить судьбу солнца:

его собственный народ в ритуальной форме кладет предел его жизни^16*.

‚опрос, насколько это объЯснение ритуального цареубийства и всей лежащей за ним концепции можно считать доказанным, пусть решают другие. Ќас же интересует, как следует понимать такое становление образа из первоначально примитивного чувства природы. Љак протекает процесс, который начинаетсЯ с невыраженного опытного знаниЯ космических Явлений и заканчиваетсЯ игровым изображением этих Явлений?

ѓлава I

”робениус по праву отбрасывает чересчур легковесное объЯснение, полагающее, что было бы вполне достаточно добавить сюда некое понЯтие "Spieltrieb" ["тЯга к игре"] как врожденный инстинкт⁸. "Die Instinkte, -- говорит он, -- sind eine Erfindung der Hilflosigkeit gegenuber dem Sinn der Wirklichkeit" ["€нстинкты <...> суть изобретение беспомощности в ее столкновениЯх со смыслом действительности"}. ‘толь же настойчиво, и с еще большим основанием, противитсЯ он склонности минувшей эпохи искать объЯснение каждому приобретению культуры во всЯческих "с какой целью?", "зачем?", "по какой причине?", приписываемых обществу, которое создает культуру. "Schlimmste Kausalitatsty-rannei" ["Ќаихудшей тиранией причинности") называет он подобную точку зрениЯ, это устаревшее представление о полезности⁹.

‘обственное представление ”робениуса о духовном процессе, который здесь должен происходить, сводитсЯ к следующему. …ще никак не выраженный природный и жизненный опыт проЯвлЯет себЯ в человеке архаического периода в виде "Ergriffenheit" ["захваченности"]. "Das Gestalten steigt im Voike wie im Kinde, wie in jedem schopferischen Men-schen aus der Ergriffenheit auf"¹⁰ ["Ћбразное представление восходит в народе, как и в ребенке, как и в любом человеке творческого склада, из их захваченности"]. —еловеческое в них бывает "ergriffen von der Offen-barung des Schicksals" <...> "Die Wirklichkeit des naturlichen Rhytmus in Werden und Vergehen [hat] ihren inneren Sinn gepackt und dies [hat] zur zwangslaufigen und reflexmaBigen Handlung gefuhrt"¹¹ ["захвачено откровением судьбы" <...> "ђеальность природного ритма в становЯщемсЯ и преходЯщем овладела их внутренним чувством, и это привело к вынужденному рефлективному действию"]. €так, здесь, по мнению ”робениуса, речь идет о необходимом духовном процессе преобразованиЯ. ЃлагодарЯ "Ergriffenheit", что фактически говорит больше, чем близлежащие нидерландские "bewogenheid, getroffenheid, ontroering" ["встревожен-ность, растроганность, взволнованность"], -- чувство природы сгущаетсЯ, путем рефлекса, в поэтическую концепцию, в художественную форму. Ѓыть может, это наилучшее словесное приближение к описанию процесса творческого воображениЯ, однако едва ли это можно назвать его объЯснением. Џуть, ведущий от эстетического или мистического, в любом случае -- алогического постижениЯ космического порЯдка, к обрЯдовой свЯщенной игре, остаетсЯ столь же неЯсным, как и до этого.

‚ анализе этого большого ученого, о кончине которого все мы скорбим, недостает более точного определениЯ того, что он понимает под словом игра по отношению к такого рода свЯщенным вещам. Ќеоднократно употреблЯет ”робениус слово играть применительно к деЯтельности, свЯзанной с культовыми представлениЯми, но в суть вопроса, что же означает здесь это играть, не углублЯетсЯ. ‚озникает сомнение, не закралась ли в его представлениЯ та же мысль о целенаправленности, которой он так противилсЯ и котораЯ вовсе не согласуетсЯ с присущими игре качествами. ‚едь, как это изображает ”робениус, игра служит тому, чтобы ЯвлЯть, показывать, сопровождать, воплощать все, что свер-

Homo ludens

шаетсЯ в космосе. Љвазирациональный момент неудержимо пытаетсЯ сюда вторгнутьсЯ. €гра, как образное воплощение, продолжает длЯ него сохранЯть основу своего существованиЯ, будучи выражением чего-то иного, а именно некоей взволнованности космосом. ’от факт, что это воплощение в образах разыгрываетсЯ, остаетсЯ длЯ него, по всей видимости, второстепенным. ’еоретически оно могло бы поведать о себе и другим способом. ‘огласно же нашим рассуждениЯм, определЯющим здесь ЯвлЯетсЯ именно факт игры. ќта игра, по сути, есть не что иное, как более высокаЯ форма -- в основе своей вполне равноценной -- детской игры или даже игры животных. „лЯ этих двух форм игры едва ли может быть истоком взволнованность космосом, ощущение мирового порЯдка, которое ищет длЯ себЯ выражениЯ. ‚о всЯком случае, такое объЯснение не было бы достаточно убедительным. „етской игре присуще специфическое качество игры qua talis [как таковое] и при этом в его наиболее чистом виде.

Џроцесс, ведущий от "захваченности природой и жизнью" к представлению этого чувства в свЯщенной игре, нам кажетсЯ возможным описать в несколько иных терминах, чем это сделал ”робениус, -- вовсе не длЯ того, чтобы предложить объЯснение чему-то поистине неуловимому, но с единственной целью учесть фактические обстоЯтельства. Ђрхаическое общество играет так, как играет ребенок, как играют животные. ’акаЯ игра с самого начала полна элементов, свойственных игре вообще: порЯдка, напрЯжениЯ, движениЯ, величавости и восторга. ‹ишь в более поздней фазе общественного развитиЯ с этой игрой начинают свЯзывать представление, что в ней что-то выражено: именно представление о жизни. Ѓывшее некогда бессловесной игрой принимает поэтическую форму. ‚ форме и в функции игры, ЯвлЯющейсЯ особенным, самостоЯтельным качеством, чувство человеческой включенности в космос находит свое самое первое, самое высокое, самое свЯщенное выражение. ‚ игру мало-помалу добавлЯетсЯ значение свЯщенного акта. Љульт -- не более чем прививка к игре. Ћднако изначальным фактом была именно игра как она есть.

Њы попадаем здесь в сферы, куда, будь то с помощью познавательных средств психологии, будь то с помощью теории познаниЯ, врЯд ли можно проникнуть. ‚опросы, которые здесь возникают, касаютсЯ глубинных основ нашего сознаниЯ. Љульт -- дело самой высокой и самой свЯщенной серьезности. Њожет ли он при этом быть также игрою? ‘ самого начала было установлено: любаЯ игра, ребенка ли, взрослого ли, может проходить с полнейшей серьезностью. Њожет ли она, однако, заходить столь далеко, чтобы и свЯщенное волнение таинства все еще продолжали свЯзывать с качествами игры? Џродумать все это в той или иной мере непросто из-за строгости сформулированных нами понЯтий. Њы привыкли рассматривать противоположность игра -- серьезность как нечто вполне окончательное. Ќо, по всей видимости, до самых глубин она все-таки не доходит.

ѓлава I

Џоразмыслим немного над следующей восходЯщей последовательностью. ђебенок играет в полном самозабвении, -- можно с полным правом сказать: в свЯщенной серьезности. Ќо он играет, и он знает, что он играет. ‘портсмен играет с безмерной серьезностью и с отчаЯнною отвагой. Ћн играет, и он знает, что он играет. Ђктер целиком уходит в игру. ’ем не менее он играет, и сознает, что играет. ‘крипач переживает свЯщенный восторг, он переноситсЯ в мир вне и выше обычного мира, но то, что он делает, остаетсЯ игрою. €гровой характер может быть присущ самым возвышенным действиЯм. Њожно ли провести эту линию вплоть до культовых действий и утверждать, что свЯщеннослужитель, совершаЯ ритуал жертвоприношениЯ, продолжает оставатьсЯ в рамках игры? Љто допускает это в богослужении, допускает это же и относительно всего прочего. ЏонЯтиЯ обрЯда, магии, литургии, таинства и мистерии -- все они оказались бы тогда в сфере значениЯ понЯтиЯ игры. Ќо здесь следует остерегатьсЯ того, чтобы внутреннее единство понЯтиЯ игры не подвергнуть чрезмерному перенапрЯжению. Њы стали бы всего лишь играть словами, попытайсЯ мы термин игра уж слишком растЯгивать. Њне думаетсЯ, однако, что, квалифицируЯ свЯщеннодействие как игру, мы вовсе не впадаем в ошибку. Ћно во всех отношениЯх есть игра по своей форме, но и по своей сущности оно ЯвлЯетсЯ ею, коль скоро оно всех, кто в нем участвует, переносит в иной мир, отличный от обыкновенного. Џлатон это тождество игры и свЯщеннодействиЯ принимал как безусловную данность. Ћн, не колеблЯсь, включал в категорию игры свЯщенные предметы. ‘ерьезные дела подобает свершать с полной серьезностью, гласит его утверждение¹², и только Ѓог достоин всей этой блаженной серьезности, тогда как человек сотворен игрушкою Ѓога, и это длЯ него самое лучшее. Џосему каждому мужчине и каждой женщине надлежит в соответствии с этим проводить свою жизнь играЯ в прекрасные игры, вопреки всему тому, к чему они расположены ныне. Ћни же, следует далее, серьезною вещью почитают войну, "но в войне нет ни игры, ни становлениЯ формы¹³, каковые мы почитаем за вещи серьезные. Њирную жизнь должно прожить каждому сколь можно лучше. Љаков же этот правильный способ? †ить должно играЯ, в добрые игры, приносЯ жертвы, в пении и танцах, дабы возможно было снискать расположение богов и врагам дать отпор, и победить их в бою"¹⁴.

‚ этом Џлатоновом отождествлении относЯщегосЯ к игре -- и свЯщенного последнее не принижаетсЯ тем, что его называют игрою, но сама игра возвышаетсЯ тем, что понЯтие это возводЯт вплоть до высочайших областей духа. Њы уже говорили в начале, что игра существует до всЯкой культуры. ‚ определенном смысле она витает поверх каждой культуры или во всЯком случае от нее не зависит. ‚зрослый человек играет, как и ребенок, ради удовольствиЯ и отдохновениЯ, так сказать, ниже уровнЯ того, что есть серьезнаЯ жизнь. Ќо он может играть и выше этого уровнЯ, вовлекаЯ в игру прекрасное и свЯщенное.

Homo ludens

‘ этой точки зрениЯ попытаемсЯ теперь несколько более детально определить внутреннюю свЯзь культа с игрою. Џри этом перед нами Ярко вырисовываетсЯ далеко идущаЯ однородность ритуальных и игровых форм, и вопрос, до какой степени то или иное сакральное действие оказываетсЯ в сфере игры, возникает в первую очередь.

‘реди формальных признаков игры первое место занимает пространственнаЯ выхваченность этой деЯтельности из обыденной жизни. Ќекое замкнутое пространство, материальное или идеальное, обособлЯетсЯ, отгораживаетсЯ от повседневного окружениЯ. ’ам, внутри, вступает в дело игра, там, внутри, царЯт ее правила. Ќо отгороженность освЯщенного места есть также первейший признак сакрального действа. ќто требование обособлениЯ в культе, включаЯ сюда также магию и отправление правосудиЯ, содержит в себе более глубокий, нежели только пространственный и временной, смысл. Џочти ни один обрЯд посвЯщениЯ и освЯщениЯ не обходитсЯ без созданиЯ искусственных положений обособленности и исключительности длЯ исполнителей или инициантов. Џовсюду, где речь идет об обете, принЯтии в орден или некое братство, о клЯтве, тайном союзе, подобное ограничение так или иначе всегда вступает в игру, в рамках которой протекает это событие. †ертвоприношение, прорицание, колдовство начинаетсЯ с того, что очерчиваетсЯ свЯщенное длЯ этих действий пространство. ’аинство и мистериЯ предполагают наличие особого места, которое служит свЯтыней.

”ормально функциЯ такой отгороженности и ради свЯщенной цели, и ради чистой игры совершенно одна и та же. €пподром, теннисный корт, площадка длЯ игры в "классики", шахматнаЯ доска функционально не отличаютсЯ от таких вещей, как храм или магический круг. ЏоразительнаЯ однородность обрЯдов освЯщениЯ по всему миру указывает на то, что такие обычаи коренЯтсЯ в некоем изначальном и фундаментальном свойстве человеческого духа. ќто всеобщее сходство культурных форм чаще всего сводЯт к причине логической, объЯснЯЯ потребность в отгораживании и обособленности заботой о том, чтобы отвести от свЯтилища пагубные воздействиЯ, которые могут ему угрожать извне, ибо в силу своей свЯтости оно особенно подвергаетсЯ опасности и само представлЯет опасность. ’ем самым в начало упомЯнутого культурного процесса ставЯт некие разумные соображениЯ и полезные цели -- утилитарное толкование, против которого предостерегал и ”робениус. •орошо еще, что при этом не возвращаютсЯ к представлениЯм о хитрых свЯщенниках, которые выдумали религию; однако оттенок рационалистической манеры приписывать Явлению те или иные мотивы в подобном подходе все же присутствует. ЏринимаЯ же, в противоположность этому, изначальное, сущностное тождество игры и обрЯда, мы тем самым признаем особое свЯщенное место в основе своей за игровое пространство, и тогда сбивающие с толку вопросы "почему?" и "зачем?" вообще не могут быть заданы.

Ќо если свЯщеннодействие формально нелегко отделить от игры, то возникает вопрос, остаетсЯ ли сходство культа с игрою чисто формаль-

ѓлава I

ным и не простираетсЯ ли оно несколько далее? ‚ызывает удивление, что историЯ религии и этнологиЯ не делают большего ударениЯ на вопросе, в какой степени сакральные действиЯ, проходЯщие в форме игры, отличаютсЯ в то же времЯ игровым поведением и настроением их участников. „а и ”робениус, насколько Я вижу, также не задавалсЯ этим вопросом. ‚се, что Я мог бы сказать по этому поводу, ограничиваетсЯ замечаниЯми, обобщающими некоторые разрозненные сообщениЯ.

‘амо собой разумеетсЯ, что состоЯние духа, в котором общество переживает и воспринимает свои свЯтыни, отличаетсЯ в первую очередь высокой и свЯщенной серьезностью. € еще раз: истинное, всеохватывающее состоЯние погруженности в игру также может отличатьсЯ глубочайшей серьезностью. €грающий всем своим существом может отдаватьсЯ игре. ‘ознание того, что он "ну просто играет", может быть полностью вытеснено на задний план. ђадость, неразрывно свЯзаннаЯ с игрой, сопровождаетсЯ не только напрЯжением, но и подъемом. ‚ настроении игры есть два полюса: безудержность и экзальтациЯ. Ќе случайно оба эти слова передают некие крайние состоЯниЯ. Џожалуй, можно было бы сказать, что игровое настроение всегда мажорно. Ћднако все это подводит нас к вопросам чисто психологическим, от чего хотелось бы все-таки уклонитьсЯ.

€гровое настроение по своему типу изменчиво. ‚ любую минуту может вступить в свои права "обычнаЯ жизнь", то ли от какого-либо толчка извне, который нарушит игру, то ли от какого-нибудь поступка вопреки правилам, а то и из-за идущего изнутри ослаблениЯ накала игры, усталости, разочарованиЯ.

Љак же обстоит дело с ходом и настроением свЯщенных празднеств? ‘лово праздновать почти все уже говорит само за себЯ: свЯщенный акт празднуетсЯ, то есть осуществлЯетсЯ в рамках праздника. Ќарод, готовЯщийсЯ к общению со своими свЯтынЯми, готовитсЯ к совместному изъЯвлению радости. ЋсвЯщение, жертвоприношение, свЯщенные танцы, сакральные состЯзаниЯ, представлениЯ и мистерии -- все они обрамлЯютсЯ праздником. € пусть даже обрЯды кровавы, испытаниЯ при инициации жестоки, маски вселЯют ужас - все это разыгрываетсЯ как праздник. "ЋбычнаЯ жизнь" прекращаетсЯ. ’рапезы, пиршества и всЯческаЯ безудержность продолжаютсЯ в течение всего времени праздника. ‚зЯть примеры греческих или африканских праздников -- и там, и там едва ли можно будет провести отчетливую границу между общим настроением праздника и свЯщенным волнением вокруг разворачивающейсЯ в центре всего мистерии.

Ћ сущности праздника венгерский ученый Љарл Љереньи, почти одновременно с поЯвлением этой книги, опубликовал статью, котораЯ самым непосредственным образом касаетсЯ интересующего нас предмета¹⁵. Џодобный же характер изначальной самостоЯтельности, который мы предположительно отнесли к понЯтию игры, Љереньи признает и за понЯтием праздника. "Unter den seelischen Realitaten, -- говорит он, -- ist die Festlichkeit ein Ding fur sich, das mit nichts anderem in der Welt zu

Homo ludens

verwechseln ist"¹⁶ ["€з душевных реальностей <...> праздничность -- это вещь в себе, которую ни с чем больше в мире не спутаешь"]. Џодобно нашему суждению об игре Љереньи полагает, что историЯ культуры не проЯвила должного вниманиЯ к феномену праздника. "Das Phanomenon des Festlichen scheint den Ethnologen vollig entgangen zu sein"¹⁷ ["”еномен "праздничного", кажетсЯ, совершенно ускользнул от этнологов"]. Џо реальности праздничности "gleitet man... in der Wissenschaft so hin-weg, als ob sie gar nicht existierte"¹⁸ ["скользЯт мимо... в науке так, словно ее и вовсе не существовало"]. ’ак же, как и по реальности игры, хотелось бы нам добавить. €так, между праздником и игрой, по самой их природе, существуют самые тесные отношениЯ. ‚ыключение из обыденной жизни, преимущественно, хотЯ и не обЯзательно, радостный тон поведениЯ (праздник может быть и серьезным), временнее и пространственные границы, существование заодно строгой определенности и настоЯщей свободы -- таковы самые основные социальные особенности, характерные и длЯ игры, и длЯ праздника. ‚ танце, пожалуй, оба эти понЯтиЯ образуют наиболее полное внутреннее единство. €ндейцы племени кора^17* на южном побережье Њексики называют свои свЯщенные праздники молодых маисовых початков и обжариваниЯ маиса "игрою" верховного божества¹⁹.

€деи Љереньи о празднике как понЯтии культуры дают возможность укрепить и расширить основу построениЯ этой книги. € все же утверждением о том, что настроение свЯщенного празднества и настроение игры тесно соприкасаютсЯ, еще не все сказано. ‘ подлинной игрой, нарЯду с ее формальными признаками и радостным настроением, неразрывно свЯзана еще одна существеннаЯ черта: сознание, пусть даже и отступающее на задний план, что все это "ну просто так делаетсЯ". ЋстаетсЯ вопрос, не может ли что-то вроде подобного чувства сопутствовать и совершаемому в самозабвении свЯщеннодействию.

Ћбратившись к сакралиЯм архаических культур, мы смогли бы сделать несколько замечаний относительно серьезности, с которой все это делаетсЯ. ќтнологи, как Я полагаю, согласны с тем, что состоЯние духа, в котором пребывают участники и зрители больших религиозных праздников у дикарей, не есть состоЯние приподнЯтости и иллюзии. ‡аднЯЯ мысль, что все это "невзаправду", здесь отнюдь не отсутствует. †ивой пример такого состоЯниЯ духа приводит Aд.E. ‰енсен в своей книге Beschneidung und Reifezeremonien bei Naturvolkern²⁰ [–еремонии обрезаниЯ и инициации у первобытных народов]. Њужчины, судЯ по всему, не испытывают никакого страха перед духами, которые бродЯт повсюду во времЯ праздника, а затем ЯвлЯютсЯ всем в ключевые моменты. € тут нечему удивлЯтьсЯ: ведь это те же мужчины, что осуществлЯют режиссуру всей церемонии; они сами изготовили маски, они сами их носЯт, и они же спрЯчут их от женщин, когда все это кончитсЯ. Ћни поднимают шум, возвещающий поЯвление духа, и прочерчивают его след на песке, они дудЯт в дудки, представлЯющие собой голоса предков, и размахивают трещотками. Љороче говорЯ, завершает ‰енсен, их поведение ни-

ѓлава I

чем не отличаетсЯ от поведениЯ родителей, разыгрывающих ‘интер-клааса²¹ ^18*. Њужчины потчуют женщин всевозможными враками о том, что происходит в отгороженном от других свЯщенном лесу²². Џоведение самих посвЯщаемых колеблетсЯ между экстатическим возбуждением, напускным безрассудством, дрожью от страха и ребЯческой заносчивостью и притворством²³. ‚ конечном счете женщины менее прочих поддаютсЯ обману. Ћни в точности знают, кто прЯчетсЯ за той или другой маской. Ћднако впадают в страшное волнение, если маска приближаетсЯ к ним с угрожающим видом, и с воплЯми разбегаютсЯ в стороны. ќто выражение страха, говорит ‰енсен, отчасти совершенно стихийно и неподдельно, отчасти всего лишь традиционнаЯ обЯзанность. ’ак полагаетсЯ делать. †енщины как бы выступают фигурантками в пьесе, и они знают, что им нельзЯ быть "шпильбрехерами"²⁴.

Ќижнюю границу, где свЯщеннаЯ серьезность ослаблена вплоть до fun [забавного], нельзЯ во всем этом провести окончательно. Љакой-нибудь наш по-детски простодушный папаша может всерьез разозлитьсЯ, если собственные дети ненароком застанут его за переодеванием в „еда Њороза. €ндеец племени квакиутль^19* в Ѓританской Љолумбии убил свою дочь, будучи застигнут ею за вырезанием маски в ходе приготовлениЯ к культовой церемонии²⁵. аткость религиозного чувства негров лоанго^20* в сходных с ‰енсеном выражениЯх описывает Џехуэль-‹еше. ‚ера этих людей в свЯщенные представлениЯ и обычаи -- это некаЯ полувера, сочетающаЯсЯ с насмешничаньем и проЯвлением равнодушиЯ. ѓлавное здесь -- настроение, заключает он²⁶. ‚ главе Primitive Credulity [Џервобытные верованиЯ] книги ђ. ђ. Њэретта The Threshold of Religion [Ќа пороге религии] рассказываетсЯ, каким образом в примитивных верованиЯх в игру неизменно вступает определенный элемент "make-believe" ["деланной веры"]. € колдун, и околдовываемый -- оба в одно и то же времЯ и знают, и обманываютсЯ. Ќо они хотЯт быть обманутыми²⁷. "’очно так же, как дикарь -- хороший актер, полностью, как ребенок, исчезающий в изображаемом персонаже, он и хороший зритель, и также и в этом подобен ребенку, .способному до смерти пугатьсЯ от рева -- как он знает -- "ненастоЯщего" льва"²⁸. ’уземец, говорит Њалиновский, ощущает свою веру и боитсЯ ее больше, чем он это сам длЯ себЯ с четкостью формулирует²⁹. Џоведение тех, кому первобытное общество приписывает сверхъестественные свойства, часто может быть лучше всего определено как "playing up to the role"³⁰ ["игра в соответствии с ролью"].

ЌесмотрЯ на осознание доли "ненастоЯщего" в магических и сверхъестественных действиЯх, те же исследователи подчеркивают, что это не дает оснований длЯ вывода, будто всЯ система веры и ритуальных обрЯдов -- не более чем обман, выдуманный частью неверующих, с тем чтобы других, верующих, держать в своем подчинении. ‚прочем, подобное представление разделЯетсЯ не только многими путешественниками, но то тут, то там передаетсЯ в изустной традиции и самими туземцами. Љо оно не может быть справедливым. "€стоки сакрального действа могут

Homo ludens

лежать только в набожности всех и каждого, и обманное поддержание ее с целью укреплениЯ власти какой-нибудь одной группы может быть лишь конечным продуктом исторического развитиЯ"³¹.

€з всего предыдущего, по моему мнению, со всей Ясностью следует, что, говорЯ о свЯщеннодействиЯх первобытных народов, собственно понЯтие игры нельзЯ упускать из виду ни на минуту. Ќе только потому, что при описании этих Явлений нужно постоЯнно обращатьсЯ к слову "играть"; само понЯтие игры как нельзЯ лучше охватывает это единство и неразрывность веры и невериЯ, это соединение свЯщенной серьезности с "дурачествами" и притворством. ‰енсен, правда, хотЯ и допускает сходство мира дикарЯ и мира ребенка, настаивает на принципиальном различии между поведением ребенка и поведением дикарЯ. ђебенок имеет дело в лице „еда Њороза с "fertig vorgefuhrte Erscheinung" ["показанным в готовом виде Явлением"], в котором он непосредственно "sich zurechtfindet" ["разбираетсЯ"], опираЯсь на свои собственные способности. "Ganz anders liegen die Dinge bei dem produktiven Verhalten jener Menschen, die fur die Entstehung der hier zu behandelnden Zeremo-nien in Frage kommen: nicht zu fertigen Erscheinungen, sondern zu der sie umgebenden Natur haben sie sich verhalten und sich mit ihr auseinan-dergesetzt; sie haben ihre unheimliche Damonie erfaBt und darzustellen versucht"³² ["‘овершенно по-иному обстоит дело с направленным поведением тех, кого мы принимаем в расчет в свЯзи с возникновением обсуждаемых здесь церемоний: они вели себЯ так или иначе по отношению не к готовым ЯвлениЯм, но к окружающей их природе и ей же противостоЯли; они постигли ее зловещи