NT>

________
* Homo ludeas. I, с. 31.

HOMO LUDENS [—…‹Ћ‚…Љ €ѓђЂћ™€‰]

ЋЏ›’ ЋЏђ…„…‹…Ќ€џ €ѓђЋ‚ЋѓЋ ќ‹…Њ…Ќ’Ђ Љ“‹њ’“ђ›*

Uxori carissimae [„орогой жене]

Џђ…„€‘‹Ћ‚€… - ‚‚…„…Ќ€…

Љогда мы, люди, оказались далеко не столь мыслЯщими, каковыми век более радостный'' счел нас в своем почитании ђазума, длЯ наименованиЯ нашего вида рЯдом с homo sapiens поставили homo faber, человек-делатель. Ћднако термин этот был еще менее подходЯщим, чем первый, ибо понЯтие faber может быть отнесено также и к некоторым животным. —то можно сказать о делании, можно сказать и об игре: многие из животных играют. ‚се же, мне кажетсЯ, homo ludens, человек играющий, указывает на столь же важную функцию, что и делание, и поэтому, нарЯду с homo faber, вполне заслуживает права на существование.

…сть одна стараЯ мысль, свидетельствующаЯ, что если продумать до конца все, что мы знаем о человеческом поведении, оно покажетсЯ нам всего лишь игрою. ’ому, кто удовлетворитсЯ этим метафизическим утверждением, нет нужды читать эту книгу. Џо мне же, оно не дает никаких оснований уклонитьсЯ от попыток различать игру как особый фактор во всем, что есть в этом мире. ‘ давних пор Я все более определенно шел к убеждению, что человеческаЯ культура возникает и разворачиваетсЯ в игре, как игра. ‘леды этих воззрений можно встретить в моих работах начинаЯ с 1903 г. Џри вступлении в должность ректора ‹ейденского университета в 1933 г. Я посвЯтил этой теме инаугурацион-ную речь под названием: Over de grenzen van spel en ernst in de cultuur¹[Ћ границах игры и серьезности в культуре]. Љогда Я впоследствии дважды ее перерабатывал -- сначала длЯ научного сообщениЯ в –юрихе и ‚ене (1934 г.), а потом длЯ выступлениЯ в ‹ондоне (1937 г.), Я озаглавливал ее соответственно Das Spielelement der Kultur и The Play Element of Culture [€гровой элемент культуры]. ‚ обоих случаЯх мои любезные хо-

____________
* Homo ludens. Proeve eener bepaling van het spel-element der cultuur. H. D. Tjeenk Wil-link & Zoon N. V., 1940. (Huiziga J. Veizamelde Werken. VII. H. D. Tjeenk Willink & Zoon N. V. Haarlem, 1950. P. 26-246).

Homo ludens

зЯева исправлЯли: in der Kultur, in Culture [в культуре] -- и всЯкий раз Я вычеркивал предлог и восстанавливал форму родительного падежа. €бо длЯ менЯ вопрос был вовсе не в том, какое место занимает игра среди прочих Явлений культуры, но в том, насколько самой культуре присущ игровой характер. Њоей целью было -- так же дело обстоит и с этим пространным исследованием -- сделать понЯтие игры, насколько Я смогу его выразить, частью понЯтиЯ культуры в целом.

€гра понимаетсЯ здесь как Явление культуры, а не -- или во всЯком случае не в первую очередь -- как биологическаЯ функциЯ и рассматриваетсЯ в рамках научного мышлениЯ в приложении к изучению культуры. —итатель заметит, что от психологической интерпретации игры, сколь важной такаЯ интерпретациЯ ни ЯвлЯлась бы, Я стараюсь воздерживатьсЯ; он также заметит, что Я лишь в весьма ограниченной степени прибегаю к этнологическим понЯтиЯм и толкованиЯм, даже если мне приходитсЯ обращатьсЯ к фактам народной жизни и народных обычаев. ’ермин магический, например, встречаетсЯ лишь однажды, термин ма-на^2* и подобные ему не употреблЯютсЯ вовсе. …сли свести мою аргументацию к нескольким положениЯм, то одно из них будет гласить, что этнологиЯ и родственные ей отрасли знаниЯ прибегают к понЯтию игры в весьма незначительной степени. Љак бы то ни было, повсеместно употреблЯемаЯ терминологиЯ по отношению к игре кажетсЯ мне далеко не достаточной. Њне давно уже требовалось прилагательное от слова spel [игра], которое просто-напросто выражало бы "то, что относитсЯ к игре или к процессу игры". Speelsch [игривый\ здесь не подходит из-за специфического смыслового оттенка. „а позволено мне будет поэтому ввести слово ludiek. •отЯ предлагаемаЯ форма в латыни отсутствует, во французском термин ludique [игровой] встречаетсЯ в работах по психологии.

ЏредаваЯ гласности это мое исследование, Я испытываю опасениЯ, что несмотрЯ на труд, который был сюда вложен, многие увидЯт здесь лишь недостаточно документированную импровизацию. Ќо таков уж удел того, кто захочет обсуждать проблемы культуры, всЯкий раз будучи вынужден вторгатьсЯ в области, сведениЯ о которых у него недостаточны. ‡аранее заполнить все пробелы в знании материала было длЯ менЯ задачей невыполнимой, и Я нашел удобный выход из положениЯ в том, что всю ответственность за детали переложил на цитируемые мною источники. ’еперь дело сводилось к следующему: написать или не написать. Ћ том, что было так дорого моему сердцу. € Я все-таки написал.

‹ейден, 15 июнЯ 1938 г.

I

•ЂђЂЉ’…ђ € ‡ЌЂ—…Ќ€… €ѓђ› ЉЂЉ џ‚‹…Ќ€џ Љ“‹њ’“ђ›

€гра старше культуры, ибо понЯтие культуры, сколь неудовлетворительно его ни описывали бы, в любом случае предполагает человеческое сообщество, тогда как животные вовсе не дожидались поЯвлениЯ человека, чтобы он научил их играть. „а, можно со всей решительностью заЯвить, что человеческаЯ цивилизациЯ не добавила никакого сколько-нибудь существенного признака в понЯтие игры вообще. †ивотные играют -- точно так же, как люди. ‚се основные черты игры уже воплощены в играх животных. ‘тоит лишь понаблюдать, как резвЯтсЯ щенЯта, чтобы в их веселой возне приметить все эти особенности. Ћни побуждают друг друга к игре посредством особого рода церемониала поз и движений. Ћни соблюдают правило не прокусить друг другу ухо. Ћни притворЯютсЯ, что до крайности обозлены. € самое главное: все это они Явно воспринимают как в высшей степени шуточное занЯтие и испытывают при этом огромное удовольствие. ™енЯчьи игры и шалости -- лишь один из самых простых видов тех игр, которые бытуют среди животных. …сть у них игры и гораздо более высокие и изощренные по своему содержанию: подлинные состЯзаниЯ и великолепные представлениЯ длЯ окружающих.

‡десь нам сразу же придетсЯ сделать одно очень важное замечание. “же в своих наипростейших формах, в том числе и в жизни животных, игра есть нечто большее, чем чисто физиологическое Явление либо физиологически обусловленнаЯ психическаЯ реакциЯ. € как таковаЯ игра переходит границы чисто биологической или, по крайней мере, чисто физической деЯтельности. €гра -- это функциЯ, котораЯ исполнена смысла. ‚ игре вместе с тем играет нечто выходЯщее за пределы непосредственного стремлениЯ к поддержанию жизни, нечто, вносЯщее смысл в происходЯщее действие. ‚сЯкаЯ игра что-то значит. Ќазвать активное начало, которое придает игре ее сущность, духом -- было бы слишком, назвать же его инстинктом -- было бы пустым звуком. Љак бы мы его ни рассматривали, в любом случае эта целенаправленность игры ЯвлЯет на свет некую нематериальную стихию, включенную в самое сущность игры.

ЏсихологиЯ и физиологиЯ занимаютсЯ тем, чтобы наблюдать, описывать и объЯснЯть игры животных, а также детей и взрослых. Ћни пытаютсЯ установить характер и значение игры и указать место игры в жиз-

Homo ludens

ненном процессе. ’о, что игра занимает там весьма важное место, что она выполнЯет необходимую, во всЯком случае, полезную функцию, принимаетсЯ повсеместно и без возражений как исходный пункт всех научных исследований и суждений. Њногочисленные попытки определить биологическую функцию игры расходЯтсЯ при этом весьма значительно. Ћдни полагали, что источник и основа игры могут быть сведены к высвобождению избыточной жизненной силы. Џо мнению других, живое существо, играЯ, следует врожденному инстинкту подражаниЯ. €ли удовлетворЯет потребность в разрЯдке. €ли нуждаетсЯ в упражнениЯх на пороге серьезной деЯтельности, которой потребует от него жизнь. €ли же игра учит его уметь себЯ ограничивать. „ругие опЯть-таки ищут это начало во врожденной потребности что-то мочь, чему-то служить причиной, в стремлении к главенству или к соперничеству. Ќекоторые видЯт в игре невинное избавление от опасных влечений, необходимое восполнение односторонне направленной деЯтельности или удовлетворение в некоей фикции желаний, невыполнимых в действительности, и тем самым -- поддержание ощущениЯ собственной индивидуальности ¹.

‚се эти объЯснениЯ совпадают в исходном предположении, что игра осуществлЯетсЯ ради чего-то иного, что она служит чисто биологической целесообразности. Ћни спрашивают: почему и длЯ чего происходит игра? Џриводимые здесь ответы ни в коей мере не исключают друг друга. Џожалуй, можно было бы принЯть одно за другим все перечисленные толкованиЯ, не впадаЯ при этом в обременительную путаницу понЯтий. Ћтсюда следует, что все эти объЯснениЯ верны лишь отчасти. …сли бы хоть одно из них было исчерпывающим, оно исключало бы все остальные либо, как некое высшее единство, охватывало их и вбирало в себЯ. ‚ большинстве случаев все эти попытки объЯснениЯ отводЯт вопросу: что есть игра сама по себе и что она означает длЯ самих играющих, -- лишь второстепенное место. ќти объЯснениЯ, оперируЯ мерилами экспериментальной науки, спешат проникнуть в самое тело игры, ничуть не проЯвлЯЯ ни малейшего вниманиЯ прежде всего к глубоким эстетическим особенностЯм игры. ‘обственно говорЯ, именно изначальные качества игры, как правило, ускользают от описаний. ‚опреки любому из предлагаемых объЯснений остаетсЯ правомочным вопрос:

"•орошо, но в чем же, собственно, сама суть игры? Џочему ребенок визжит от восторга? Џочему игрок забывает себЯ от страсти? Џочему спортивные состЯзаниЯ приводЯт в неистовство многотысЯчные толпы народа?" Ќакал игры не объЯснить никаким биологическим анализом. Ќо именно в этом накале, в этой способности приводить в исступление состоит ее сущность, ее исконное свойство. ‹огика рассудка, казалось бы, говорит нам, что Џрирода могла бы дать своим отпрыскам такие полезные функции, как высвобождение избыточной энергии, расслабление после затраты сил, приготовление к суровым требованиЯм жизни и компенсациЯ неосуществленных желаний, всего-навсего в виде чисто

ѓлава I

механических упражнений и реакций. Ќо нет, она дала нам €гру, с ее напрЯжением, ее радостью, ее потехой [grap].

ќтот последний элемент, aardigheid [шуточность, забавность] игры, сопротивлЯетсЯ любому анализу, любой логической интерпретации. ‘амо слово aardigheid здесь многозначно. ‘воим происхождением от aard [природа, род, вид, характер] оно как бы признает, что далее упрощать уже нечего. „лЯ нашего современного чувства Языка это свойство неупрощаемости нигде не выражено столь разительно, как в английском fun [шутка, веселье, забава, развлечение}, сравнительно недавнем в его нынешнем смысле. Ќидерландским grap и aardigheid вместе примерно соответствуют, хотЯ и в несколько ином соотношении, немецкие SpaB [шутка, забава, потеха, удовольствие, развлечение] и Witz [юмор, шутка, острота]. ‚о французском Языке, как ни странно, эквивалент этому понЯтию отсутствует. Ђ ведь именно этот элемент и определЯет сущность игры. ‚ игре мы имеем дело с тотчас же узнаваемой каждым абсолютно первичной жизненной категорией, с некоей тотальностью, если вообще существует что-нибудь заслуживающее этого имени. ‚ этой ее целостности и должны мы попытатьсЯ понЯть игру и дать ей оценку.

ђеальность, именуемаЯ €грой, ощутимаЯ каждым, простираетсЯ нераздельно и на животный мир, и на мир человеческий. ‘ледовательно, она не может быть обоснована никакими рациональными свЯзЯми, ибо укорененность в рассудке означала бы, что пределы ее -- мир человеческий. ‘уществование игры не свЯзано ни с какой-либо ступенью культуры, ни с какой-либо формой мировоззрениЯ. Љаждое мыслЯщее существо в состоЯнии тотчас же возыметь перед глазами эту реальность: игру, участие в игре -- как нечто самостоЯтельное, самодовлеющее, даже если в его Языке нет слова, обобщенно обозначающего это понЯтие. €гру нельзЯ отрицать. Њожно отрицать почти любую абстракцию: право, красоту, истину, добро, дух, Ѓога. Њожно отрицать серьезность. €гру -- нельзЯ.

Ќо вместе с игрою, хотЯт того или нет, признают и дух. €бо игра, какова бы ни была ее сущность, не есть нечто материальное. “же в мире животных она вырываетсЯ за границы физического существованиЯ. ‘ точки зрениЯ мира, мыслимого как детерминированный, то есть как чисто силовое взаимодействие, игра есть в полном смысле слова superabundans, нечто избыточное. ‹ишь через вторжение духа, который сводит на нет эту безусловную детерминированность, наличие игры становитсЯ возможным, мыслимым, постижимым. ‘уществование игры непрерывно утверждает, и именно в высшем смысле, сверхлогический характер нашего положениЯ в космосе. †ивотные могут играть, следовательно, они суть уже нечто большее, нежели механизмы. Њы играем и знаем, что мы играем, следовательно, мы суть нечто большее, нежели всего только разумные существа, ибо игра неразумна.

Ћбратив свой взглЯд на функцию игры не в жизни животных и не в жизни детей, но в культуре, мы вправе подойти к понЯтию игры там,

Homo ludens

где биологиЯ и психологиЯ его не затрагивают. €гра, в культуре, предстанет тогда как некаЯ заданнаЯ величина, предшествующаЯ самой культуре, сопровождающаЯ и пронизывающаЯ ее от истоков вплоть до той фазы культуры, которую в данный момент переживает сам наблюдатель. Ћн всюду обнаруживает присутствие игры как определенной особенности или качества поведениЯ, отличного от обыденного поведениЯ в жизни. Ћн может оставить без вниманиЯ, насколько удаетсЯ научному анализу выразить это качество в количественных соотношениЯх. „ело здесь длЯ него именно в этом качестве, в том, насколько оно присуще той жизненной форме, которую он именует игрою. €гра как некаЯ форма деЯтельности, форма, наделеннаЯ смыслом, и как социальнаЯ функциЯ -- вот предмет его интереса. Ћн больше не ищет естественных побуждений, которые предопределЯют игру вообще, но рассматривает игру в ее многообразных конкретных формах и подходит к ней как к социальной структуре. Ћн пытаетсЯ понЯть игру так, как воспринимает ее сам играющий, в ее первичном значении. …сли он придет к выводу, что игра основываетсЯ на обращении с определенными образами, на некоем образном претворении действительности, тогда он прежде всего попытаетсЯ понЯть ценность и значение самих этих образов и этого претворениЯ в образы. Ћн захочет понаблюдать за тем, как они проЯвлЯютсЯ в самой игре, и тем самым попытатьсЯ понЯть игру как фактор культурной жизни.

Ќаиболее заметные первоначальные проЯвлениЯ общественной деЯтельности человека все уже пронизаны игрою. ‚озьмем Язык, это первейшее и высшее орудие, которое человек формирует, чтобы иметь возможность сообщать, обучать, править. џзык, посредством которого человек различает, определЯет, устанавливает, короче говорЯ, именует, то есть возвышает вещи до сферы духа. €граЯ, речетворЯщий дух то и дело перескакивает из области вещественного в область мысли. ‚сЯкое абстрактное выражение есть речевой образ, всЯкий речевой образ есть не что иное, как игра слов. ’ак человечество все снова и снова творит свое выражение бытиЯ, второй, вымышленный мир рЯдом с миром природы. €ли обратимсЯ к мифу, который тоже есть образное претворение бытиЯ, только более подробно разработанное, чем отдельное слово. ‘ помощью мифа люди пытаютсЯ объЯснить земное, помещаЯ основание человеческих деЯний в область божественного. ‚ каждом из тех причудливых образов, в которые миф облекает все сущее, изобретательный дух играет на грани шутливого и серьезного. ‚озьмем, наконец, культ. ђаннее общество совершает свои свЯщеннодействиЯ, которые служат ему залогом благополучиЯ мира, свои освЯщениЯ, свои жертвоприношениЯ, свои мистерии -- в ходе чистой игры в самом прЯмом смысле этого слова.

‚ мифе и культе зачинаютсЯ, однако, великие движущие силы культурной жизни: право и порЯдок, общение и предпринимательство, ремесло и искусство, поэзиЯ, ученость, наука. € все они, таким образом, уходЯт корнЯми в ту же почву игровых действий.

ѓлава I

–ель настоЯщего исследованиЯ -- показать, что возможность рассматривать культуру sub specie ludi^1* есть нечто гораздо большее, нежели стремление к чисто риторическому сравнению. Њысль эта отнюдь не нова. ‚ообще-то она уже была однажды в большой моде. ќто произошло в начале XVII столетиЯ. Ќа свет поЯвилась великаЯ мироваЯ сцена. ‚ блистательной чреде имен от експира, Љальдерона и до ђасина драма господствовала в поэтическом искусстве века. Љаждый из поэтов в свою очередь сравнивал мир с подмостками, где всЯкому приходитсЯ играть свою роль. ‚ этом, казалось бы, заключаетсЯ повсеместное признание игрового характера культурной жизни. ’ем не менее, если как следует вникнуть в это расхожее сравнение жизни с театральной игрою, нетрудно заметить, что оно, восходЯ к платоновским представлениЯм^2*, как кажетсЯ, обращено почти исключительно к области нравственного. ‚се это было одной из вариаций на старую тему vanitas^3*, тЯжким вздохом о бренности всего земного, не более. „ействительное переплетение игры и культуры было здесь не осознано и не выражено. Ќа сей раз мы хотели бы показать, что истиннаЯ, чистаЯ игра сама по себе выступает как основа и фактор культуры.

‚ нашем сознании игра противостоит серьезности. Џока что это противопоставление остаетсЯ столь же невыраженным, как и само понЯтие игры. Ќо если вглЯдетьсЯ чуть пристальней, то в противопоставлении игры и серьезности мы не увидим законченности и постоЯнства. Њы можем сказать: игра -- это несерьезность. Ќо помимо того что такое суждение ничего не говорит о положительных свойствах игры, оно вообще весьма шатко. ‘тоит нам вместо "игра -- это несерьезность" сказать "игра -- это несерьезно", как наше противопоставление лишаетсЯ смысла, ибо игра может быть чрезвычайно серьезной. Ѓолее того, мы тут же наталкиваемсЯ на множество фундаментальных жизненных категорий, которые также подпадают под определение несерьезного и все же никак не соотносЯтсЯ с понЯтием игры. ‘мех определенно противопоставлЯют серьезности, но с игрой он никоим образом прЯмо не свЯзан. „ети, футболисты, шахматисты играют с глубочайшей серьезностью, без малейшей склонности к смеху. Џримечательно, что как раз чисто физиологическаЯ способность смеЯтьсЯ присуща исключительно человеку, тогда как наделеннаЯ смыслом функциЯ игры ЯвлЯетсЯ у него общей с животными. Ђристотелево animal ridens [животное смеющеесЯ] характеризует человека, в противоположность животному, пожалуй, еще точнее, чем homo sapiens.

‚се, что касаетсЯ смеха, касаетсЯ и комического. Љомическое равным образом подпадает под понЯтие несерьезного, оно стоит в несомненной свЯзи со смехом, оно возбуждает смех, но его взаимосвЯзь с игрой носит второстепенный характер. €гра сама по себе не комична ни длЯ игроков, ни длЯ зрителей. € зверЯта, и дети за игрою временами комичны, но взрослые собаки, гонЯющиесЯ друг за другом, уже не кажутсЯ или почти не кажутсЯ таковыми. …сли фарс и потешное представление

Homo ludens

мы называем комическими, то не из-за игрового действа самого по себе, но из-за его содержаниЯ. Њимику клоуна, комичную и вызывающую смех, можно лишь в самом общем смысле этого слова назвать игрою.

Љомическое тесно свЯзано с глупостью. €гра, однако, отнюдь не глупа. Ћна вне противопоставлениЯ мудрость -- глупость. Ќо и понЯтие глупости может послужить тому, чтобы выразить громадное различие между обоими жизненастроениЯми. ‚ позднесредневековом словоупотреблении словеснаЯ пара folie et sens [безумие и разум] довольно хорошо отвечала нашему различению игры и серьезности.

‚се термины этой неопределенно взаимосвЯзанной группы понЯтий, к которым относЯтсЯ игра, смех, забава, шутка, комическое и глупость, отличает несводимость к чему-то иному, особенность, которую нам уже довелось признать за игрой. €х ratio^4* лежит в особо глубинном слое нашей духовной сущности.

—ем больше мы пытаемсЯ отграничить игровые формы от других по видимости родственных им форм в нашей жизни, тем более очевидной становитсЯ их далеко идущаЯ самостоЯтельность. € мы можем пойти еще дальше в этом выделении игры из сферы основных категориальных противоположностей. …сли игра лежит вне различениЯ мудрость -- глупость, то она в той же степени находитсЯ и вне противопоставлениЯ правда -- неправда. Ђ также и вне пары добро и зло. €гра сама по себе, хотЯ она и относитсЯ к деЯтельности духа, не причастна морали, в ней нет ни добродетели, ни греха.

…сли же игру не удаетсЯ прЯмо свЯзать с добром или истиной, не лежит ли она тогда в области эстетического? ‡десь суждение наше колеблетсЯ. ‘войство быть прекрасной не присуще игре как таковой, однако она обнаруживает склонность сочетатьсЯ с теми или иными элементами прекрасного. Ѓолее примитивные формы игры изначально радостны и изЯщны. Љрасота движений человеческого тела находит в игре свое высочайшее выражение. ‚ своих наиболее развитых формах игра пронизана ритмом и гармонией, этими благороднейшими проЯвлениЯми эстетической способности, дарованными человеку. ‘вЯзи между красотой и игрою прочны и многообразны.

‚се сказанное означает, что в игре мы имеем дело с такой функцией живого существа, котораЯ полностью может быть столь же мало определена биологически, как логически или этически. ЏонЯтие игры странным образом остаетсЯ в стороне от всех остальных интеллектуальных форм, в которых мы могли бы выразить структуру духовной и общественной жизни. Џоэтому длЯ начала мы вынуждены будем ограничитьсЯ описанием основных признаков игры.

‡десь нам будет на руку то, что предмет нашего интереса, взаимосвЯзь игры и культуры, позволЯет нам не подвергать рассмотрению все существующие формы игры. Њы можем ограничитьсЯ главным образом играми социальными по характеру. …сли угодно, их можно назвать более высокими формами игры. €х удобнее описывать, чем более прими-

ѓлава I

тивные игры младенцев или зверенышей, ибо они более развиты и разносторонни, их отличительные признаки более заметны и многогранны, тогда как при определении сущности примитивной игры мы почти тотчас наталкиваемсЯ на невыводимое качество игрового, которое мы полагаем недостаточным длЯ логического анализа. ’ак что мы будем говорить о таких вещах, как единоборство и состЯзание в беге, представлениЯ и зрелища, танцы и музыка, маскарад и турнир. ‘реди признаков, которые мы постараемсЯ перечислить, некоторые имеют отношение к игре вообще, другие особенно характеризуют социальные игры.

‚сЯкаЯ €гра есть прежде всего и в первую очередь свободное действие. €гра по принуждению не может оставатьсЯ игрой. ђазве что -- вынужденным воспроизведением игры. “же один этот характер свободы выводит игру за пределы чисто природного процесса. Ћна присоединЯетсЯ к нему, она накладываетсЯ на него как некое украшение. ђазумеетсЯ, свободу здесь следует понимать в том несколько вольном смысле, при котором не затрагиваютсЯ вопросы детерминизма. Њожно предложить следующее рассуждение: длЯ детеныша животного или человеческого младенца этой свободы не существует; они должны играть, ибо к этому их побуждает инстинкт, а также из-за того, что в игре раскрываютсЯ их телесные и избирательные способности. Ќо вводЯ термин "инстинкт", мы прЯчемсЯ за некое неизвестное, а заранее принимаЯ предположительную полезность игры, опираемсЯ на petitio principii^5*. ђебенок или животное играют, ибо черпают в игре удовольствие, и в этом как раз и состоит их свобода.

Љак бы то ни было, длЯ человека взрослого и наделенного чувством ответственности игра -- то, без чего он мог бы и обойтись. €гра -- по сути, избыточна. Џотребность играть становитсЯ настоЯтельной лишь постольку, поскольку она вытекает из доставлЯемого игрой удовольствиЯ. €гру можно всегда отложить, она может и вовсе не состоЯтьсЯ. Ћна не бывает вызвана физической необходимостью и тем более моральной обЯзанностью. Ћна не есть какаЯ-либо задача. …й предаютсЯ в "свободное времЯ". Ќо с превращением игры в одну из функций культуры понЯтиЯ долженствованиЯ, задачи, обЯзанности, поначалу второстепенные, оказываютсЯ все больше с ней свЯзанными.

‚от, следовательно, первый основной признак игры: она свободна, она есть свобода. Ќепосредственно с этим свЯзан второй ее признак.

€гра не есть "обыденнаЯ" или "настоЯщаЯ" жизнь. ќто выход из такой жизни в преходЯщую сферу деЯтельности с ее собственным устремлением. “же ребенок прекрасно знает, что он "ну просто так делает", что все это "ну просто, чтоб весело". ‘коль глубоко такого рода сознание коренитсЯ в детской душе, особенно выразительно иллюстрирует, на мой взглЯд, следующий эпизод, о котором поведал мне как-то отец одного ребенка. Ћн застал своего четырехгодовалого сына за игрой в поезд, восседающим во главе выстроенных им друг за другом нескольких стульев. Ћтец хотел было приласкать мальчика, но тот заЯвил;

"Џапа, не надо целовать паровоз, а то вагоны подумают, что все это не

Homo Judens

взаправду". ‚ этом "ну просто" всЯкой игры заключено осознание ее неполноценности, ее развертываниЯ "понарошку" -- в противоположность "серьезности", кажущейсЯ первичной. Ќо мы уже обратили внимание, что это сознание "просто игры" вовсе не исключает того, что "просто игра" может происходить с величайшей серьезностью, с увлечением, переходЯщим в подлинное упоение, так что характеристика "просто" временами полностью исчезает. ‚сЯкаЯ игра способна во все времена полностью захватывать тех, кто в ней принимает участие. Џротивопоставление игра -- серьезность всегда подвержено колебаниЯм. Ќедооценка игры граничит с переоценкой серьезности. €гра оборачиваетсЯ серьезностью и серьезность -- игрою. €гра способна восходить к высотам прекрасного и свЯщенного, оставлЯЯ серьезность далеко позади. Њы вернемсЯ к этим трудным вопросам, как только пристальнее вглЯдимсЯ в соотношение игры и свЯщеннодействиЯ.

Џока что речь идет об определении формальных признаков, свойственных тому роду деЯтельности, который мы именуем игрою. ‚се исследователи подчеркивают не обусловленный посторонними интересами характер игры. Ќе будучи "обыденной жизнью", она стоит вне процесса непосредственного удовлетворениЯ нужд и страстей. Ћна прерывает этот процесс. Ћна вторгаетсЯ в него как ограниченное определенным временем действие, которое исчерпываетсЯ в себе самом и совершаетсЯ ради удовлетворениЯ, доставлЯемого самим этим свершением. ’акой, во всЯком случае, представлЯетсЯ нам игра и сама по себе, и в первом к ней приближении: как интермеццо в ходе повседневной жизни, как отдохновение. Ќо уже этой своей чертою регулЯрно повторЯющегосЯ разнообразиЯ она становитсЯ сопровождением, дополнением, частью жизни вообще. Ћна украшает жизнь, заполнЯет ее и как таковаЯ делаетсЯ необходимой. Ћна необходима индивидууму как биологическаЯ функциЯ, и она необходима обществу в силу заключенного в ней смысла, в силу своего значениЯ, своей выразительной ценности, а также духовных и социальных свЯзей, которые она порождает, -- короче говорЯ, как культурнаЯ функциЯ. Ћна удовлетворЯет идеалам индивидуального самовыражениЯ -- и общественной жизни. Ћна располагаетсЯ в сфере более возвышенной, нежели строго биологическаЯ сфера процесса пропитаниЯ -- спариваниЯ -- самозащиты. ќтим суждением мы входим в кажущеесЯ противоречие с тем фактом, что в жизни животных брачные игры занимают столь важное место. Ќо разве так уж абсурдно было бы такие вещи, как пение, танцы, брачное великолепие птиц, равно как и человеческие игры, поместить вне чисто биологической сферы? Љак бы то ни было, человеческаЯ игра во всех своих высших проЯвлениЯх, когда она что-либо означает или торжественно знаменует, обретает свое место в сфере праздника или культа, в сфере свЯщенного.

‹ишает ли тот факт, что игра необходима, что она подвластна культуре, более того, сама становитсЯ частью культуры, -- лишает ли это ее признака незаинтересованности? Ќет, ибо конечные цели, которым она

ѓлава I

служит, сами лежат вне сферы непосредственного материального интереса или индивидуального удовлетворениЯ насущных потребностей.

€гра обособлЯетсЯ от обыденной жизни местом и продолжительностью. …е третий отличительный признак -- замкнутость, отграниченность. Ћна "разыгрываетсЯ" в определенных границах места и времени. …е течение и смысл заключены в ней самой.

€так, вот новый и позитивный признак игры. €гра начинаетсЯ, и в определенный момент ей приходит конец. Ћна "разыгрываетсЯ". Џока она идет, в ней есть движение вперед и назад, чередование, очередность, завЯзка, развЯзка. ‘ ее временной ограниченностью непосредственно свЯзано другое примечательное качество. €гра сразу же закреплЯетсЯ как культурнаЯ форма. Ћднажды сыграннаЯ, она остаетсЯ в памЯти как некое духовное творение или духовнаЯ ценность, передаетсЯ от одних к другим и может быть повторена в любое времЯ: тотчас -- как детские игры, партиЯ в триктрак, бег наперегонки; либо после длительного перерыва. ќта повторЯемость -- одно из существеннейших свойств игры. Ћно распространЯетсЯ не только на всю игру в целом, но и на ее внутреннее строение. Џочти все высокоразвитые игровые формы содержат элементы повтора, рефрена, чередованиЯ как нечто само собой разумеющеесЯ.

…ще разительней временного ограничениЯ -- ограничение местом. ‚сЯкаЯ игра протекает в заранее обозначенном игровом пространстве, материальном или мыслимом, преднамеренном или само собой разумеющемсЯ. Џодобно тому, как формально отсутствует какое бы то ни было различие между игрой и свЯщеннодействием, то есть сакральное действие протекает в тех же формах, что и игра, так и освЯщенное место формально неотличимо, от игрового пространства. Ђрена, игральный стол, магический круг, храм, сцена, киноэкран, судебное присутствие -- все они, по форме и функции, суть игровые пространства, то есть отчужденнаЯ землЯ, обособленные, выгороженные, освЯщенные территории, где имеют силу свои особые правила. ќто временные миры внутри мира обычного, предназначенные длЯ выполнениЯ некоего замкнутого в себе действиЯ.

‚нутри игрового пространства господствует присущий только ему совершенный порЯдок. € вот сразу же - новое, еще более положительное свойство игры: она устанавливает порЯдок, она сама есть порЯдок. ‚ этом несовершенном мире, в этой сумЯтице жизни она воплощает временное, ограниченное совершенство. ЏорЯдок, устанавливаемый игрой, непреложен. Њалейшее отклонение от него мешает игре, вторгаетсЯ в ее самобытный характер, лишает ее собственной ценности. ќта глубоко внутреннЯЯ свЯзь с идеей порЯдка и есть причина того, почему игра, как мы вскользь уже отметили выше, судЯ по всему, в столь значительной мере лежит в области эстетического. €гра, говорили мы, склонна быть красивой. ќтот эстетический фактор, быть может, есть не что иное, как навЯзчивое стремление к созданию упорЯдоченной формы, которое пронизывает игру во всех ее проЯвлениЯх. ’ермины, воз-

Homo ludens

можные длЯ обозначениЯ элементов игры, большей частью лежат в сфере эстетики. ‘ их помощью мы пытаемсЯ выражать и эффекты прекрасного. ќто напрЯжение, равновесие, колебание, чередование, контраст, вариациЯ, завЯзка и развЯзка и, наконец, разрешение. €гра свЯзывает и освобождает. Ћна приковывает к себе. Ћна пленЯет и зачаровывает. ‚ ней есть те два благороднейших качества, которые человек способен замечать в вещах и которые сам может выразить: ритм и гармониЯ.

‘реди характеристик, применимых к игре, было названо напрЯжение. Џричем элемент напрЯжениЯ занимает здесь особенное и немаловажное место. ЌапрЯжение -- свидетельство неуверенности, но и наличиЯ шанса. ‚ нем сказываетсЯ и стремление к расслаблению. —то-то "удаетсЯ" при определенном усилии. Џрисутствие этого элемента уже заметно в хватательных движениЯх у грудного младенца, у котенка, который возитсЯ с катушкою ниток, у играющей в мЯч маленькой девочки. ќлемент напрЯжениЯ преобладает в одиночных играх на ловкость или сообразительность, таких, как головоломки, мозаичные картинки, пасьЯнс, стрельба по мишени, и возрастает в своем значении по мере того, как игра в большей или меньшей степени принимает характер соперничества. ‚ азартных играх и в спортивных состЯзаниЯх напрЯжение доходит до крайней степени. €менно элемент напрЯжениЯ сообщает игровой деЯтельности, котораЯ сама по себе лежит вне области добра и зла, то или иное этическое содержание. ‚едь напрЯжение игры подвергает силы игрока испытанию: его физические силы, упорство, изобретательность, мужество и выносливость, но вместе с тем и его духовные силы, поскольку он, обуреваемый пламенным желанием выиграть, вынужден держатьсЯ в предписываемых игрою рамках дозволенного. Џрисущие игре свойства порЯдка и напрЯжениЯ подводЯт нас к рассмотрению игровых правил.

‚ каждой игре -- свои правила. €ми определЯетсЯ, что именно должно иметь силу в выделенном игрою временном мире. Џравила игры бесспорны и обЯзательны, они не подлежат никакому сомнению. Џоль ‚алери как-то вскользь обронил, и это была необычайно дальновиднаЯ мысль, что по отношению к правилам игры всЯкий скептицизм неуместен. ‚о всЯком случае, основание длЯ определениЯ этих правил задаетсЯ здесь как незыблемое. ‘тоит лишь отойти от правил, и мир игры тотчас же рушитсЯ. Ќикакой игры больше нет. ‘висток судьи снимает все чары, и "объеденный мир" в мгновение ока вступает в свои права.

“частник игры, который действует вопреки правилам или обходит их, это нарушитель игры, "шпильбрехер"^6*. ‘ манерой игры теснейшим образом свЯзано понЯтие fair^7*, -- играть надо честно. пильбрехер, однако, вовсе не то, что плут. ќтот последний лишь притворЯетсЯ, что играет. Ћн всего-навсего делает вид, что признает силу магического круга игры. ‘ообщество входЯщих в игру прощает ему его грех гораздо легче, нежели шпильбрехеру, ломающему весь их мир полностью. ЋтказываЯсь от игры, он разоблачает относительность и хрупкость того мира

ѓлава I

игры, в котором он временно находилсЯ вместе с другими. ‚ игре он убивает иллюзию, inlusio, буквально в-игрывание, слово достаточно емкое по своему смыслу^8*. Џоэтому он должен быть изничтожен, ибо угрожает самому существованию данного игрового сообщества. ”игура шпильбрехера Яснее всего проступает в играх мальчишек. ќто маленькое сообщество не задаетсЯ вопросом, уклонЯетсЯ ли он от игры из-за того, что ему не велЯт, или из-за того, что боитсЯ. €ли, вернее, такое сообщество не признает никаких "не велЯт" и называет это "боитсЯ". Џроблема послушаниЯ и совести длЯ него, как правило, не выходит за рамки страха перед наказанием. пильбрехер разрушает магию их вол