аводи
разговор на какой-нибудь полезный предмет,  но  a  la  portee(46)
этого  общества.  ‚опросы истории, литературы, обычаи различных
стран,  рыцарские  ордена,  как-то:  ’евтонский,  Њальтийский  и
другие,  разумеетсЯ,  более  интересные предметы длЯ разговора,
чем  то,  какаЯ  сегоднЯ  погода,   кто   как   одеваетсЯ   или
какие-нибудь  мелкие происшествиЯ, из которых нельзЯ почерпнуть
никаких знаний. •арактеры  королей  и  великих  людей  узнаютсЯ
только  из  разговора, ибо при жизни тех и других о них никогда
не пишут всей  правды.  ‚от  почему  говорить  об  этом  бывает
интересно и поучительно, и, вместе с тем, такого рода беседа даст
тебе возможность понаблюдать, сколь по-разному толкуютсЯ одни и
те  же  характеры  в  зависимости  от чувств и взглЯдов каждого
твоего собеседника.
     Ќикогда не стыдись и не бойсЯ задавать вопросы, ибо,  если
с  помощью  их  ты  можешь  что-то  узнать  и  если ты при этом
извинишьсЯ, тебЯ никогда не сочтут  навЯзчивым  или  грубым.  ‚
повседневной  жизни все эти вещи зависЯт исключительно от того,
как ты спрашиваешь, и  в  этом  смысле  справедлива  пословица:
"Ћдному   легче   лошадь   украсть,   чем  другому  за  плетень
заглЯнуть". Ќет почти ничего такого, что нельзЯ было бы так или
иначе высказать, то ли с видимостью довериЯ,  то  ли  с  тонкой
иронией, то ли найдЯ длЯ этого какой-нибудь остроумный предлог,
и  знание  света в значительной степени состоит из знаниЯ того,
когда и где использовать эти разные  манеры  выражениЯ.  ‹ичное
обаЯние человека, его внешность и то, как он говорит, имеет при
этом  такое  значение,  что  Я  убежден:  одна  и  та  же вещь,
сказаннаЯ  приЯтным  тоном  и  произнесеннаЯ   выразительно   и
отчетливо,  понравитсЯ,  а  если  те же самые слова пробормочет
себе под нос человек нескладный, с угрюмым и насупленным видом,
они у всех вызовут только раздражение. Џоэты всегда  изображают
‚енеру в сопровождении трех граций, желаЯ этим подчеркнуть, что
даже  такаЯ  красавица не может без них обойтись. Њне думаетсЯ,
что этих трех спутниц следовало бы дать и Њинерве, ибо без  них
всЯкаЯ  наука  очень  скучна.  Џоэтому Ясно и внЯтно призови их
каждую в отдельности сопутствовать твоим  словам  и  движениЯм.
Џрощай.
     ђ.  S. Џосле того как Я написал тебе это письмо, Я получил
твое без даты, с вложенными в него сведениЯми о прусской армии;
надеюсь, что копию ты себе оставил. ‘прЯчь ее к себе в папку  и
присовокупи  к  ней все сведениЯ о военном устройстве, какие ты
сможешь получить касательно  других  государств  и  королевств.
‘ведениЯ,  касающиесЯ  ‘аксонии,  ты,  разумеетсЯ,  отыщешь без
труда. Љстати, не забудь послать мне ответы на вопросы, которые
Я  посылал  тебе  не  очень  давно,  касательно  гражданских  и
церковных дел ‘аксонии.
     Џойми  менЯ  правильно и не подумай, что Я пекусь только о
том, чтобы стиль твой был изЯщен, а Язык - чист; Я хочу, чтобы
выговор твой был приЯтен, а дикциЯ  отчетлива,  длЯ  чего  тебе
надлежит побольше читать вслух м-ру •арту, причем очень громко,
произносить отрывки речей и декламировать сцены из пьес. Џомни,
что,  если ты не научишьсЯ хорошей и приЯтной длЯ слуха дикции,
все изЯщество твоего стилЯ не будет стоить ни гроша.
     ЊенЯ очень радует, что м-р  ‹иттлтон  одобрЯет  мой  новый
дом,  а  в  особенности  - мои  канонические  колонны.  Њой  бюст
–ицерона очень хорош и отличной сохранности; он займет у менЯ в
библиотеке самое почетное место, если только, вернувшись, ты не
привезешь мне свой собственный, который будет не менее хорош, а
мне доставит еще большее удовольствие. Ћбещаю  тебе,  что  буду
разглЯдывать  его  с  таким же вниманием, с каким все антиквары
разглЯдывали тот.
     ЉланЯйсЯ от менЯ м-ру •арту, очень рад, что  он  чувствует
себЯ лучше.


        XXXVII

     ‹ондон, 5 сентЯбрЯ ст. ст. 1748 г.
     Њилый мой мальчик,
     Џолучил  твое  письмо с вложенным туда немецким письмом на
имЯ м-ра ѓревенкопа, которое, как он уверЯет, написано отлично,
принимаЯ во внимание, что вообще  ты  этим  Языком  очень  мало
занималсЯ.  ’ак  как  самые большие трудности ты уже преодолел,
прошу  тебЯ,  продолжай  заниматьсЯ  так  же   прилежно   и   в
совершенстве   изучи   все  остальное.  —еловек,  не  владеющий
свободно Языком, никогда не предстает в выгодном свете или даже
таким, каков он есть, когда будет на этом  Языке  говорить  или
писать: мысли его скованы и кажутсЯ неубедительными и путаными,
если  он  не  может найти нужных слов и фраз, длЯ того чтобы их
выразить. Џоэтому Я хочу, чтобы ты непременно писал раз  в  две
недели по-немецки м-ру ѓревенкопу: таким образом, ты привыкнешь
писать на этом Языке. Џомимо этого, когда ты уедешь из ѓермании
и  будешь  жить в ’урине, Я попрошу тебЯ писать по-немецки даже
мне, чтобы тебе было легко сохранить в памЯти  то,  чему  ты  с
таким трудом научилсЯ. џ хочу также, чтобы, живЯ в ѓермании, ты
пользовалсЯ  каждым удобным случаем говорить по-немецки - это
единственный способ как следует изучить этот  Язык.  ’ебе  надо
будет  непременно  попросить  твоего  учителЯ  немецкого Языка,
чтобы он научил тебЯ величать как положено людей разных  званий
и   надписывать   им   письма.   Ќа  это  в  ѓермании  обращают
чрезвычайное внимание, и известны многие случаи,  когда  письма
возвращались   нераспечатанными   из-за  того  только,  что  на
конверте  забывали  поставить  один   какой-нибудь   титул   из
двадцати.
     ЏриближаетсЯ   день  св.”омы,  когда  ты  должен  будешь
покинуть ‘аксонию и ехать в Ѓерлин, и, смею  думать,  что,  даже
если  в  твоих  знаниЯх  об  этом курфюршестве и есть кое-какие
пробелы, ты восполнишь их перед тем, как уехать.  ’ы,  конечно,
понимаешь, что Я разумею под этим отнюдь не количество церквей,
приходов  или  городов,  а  государственное  устройство, армию,
доходы  и  ремесла  этого  курфюршества.  Ќадо  только   задать
несколько  благоразумных  вопросов  благоразумным  людЯм,  и ты
получишь все  необходимые  сведениЯ:  мне  хочетсЯ,  чтобы  ты
записал все это в свою книжечку.
     Ѓерлин  откроет  длЯ  тебЯ  совершенно  новое поприще, и Я
смотрю на твое поЯвление там, как на первый шаг,  который  тебе
предстоит  сделать в незнакомых краЯх. ЏостарайсЯ только, чтобы
этот первый шаг был правилен, и  не  споткнись  на  пороге.  ’ы
встретишь  там  самое многолюдное общество, в каких тебе до сих
пор случалось бывать; тем  большее  значение  там  будут  иметь
предупредительность  и  манеры. Ѓыть приЯтным в обществе - это
единственный способ  сделать  пребывание  в  нем  приЯтным  длЯ
самого  себЯ.  “м  и  знаниЯ  - это первые и самые необходимые
условиЯ длЯ того, чтобы понравитьсЯ в обществе, но этого отнюдь
не достаточно, знай,  что  качества  эти  никогда  не  будут  в
должной   степени   оценены,   если   к  ним  не  присоединЯтсЯ
предупредительность и манеры. Џриобрести же и то, и другое  тебе
легче  всего,  часто  бываЯ  в свете; только ты должен взЯть за
правило внимательно все там усваивать, наблюдать и подмечать. Ђ
то ведь Я знавал людей, которые всю свою жизнь бывали в хорошем
обществе, но при  этом  оставались  настолько  невнимательны  и
ненаблюдательны, что сами нисколько не стали лучше и продолжали
быть  столь  же  неприЯтными, неловкими, вульгарными, как будто
вообще никогда в жизни не видели ни одного светского  человека.
Љогда  ты  попадешь в хорошее общество (под хорошим обществом, Я
разумею  высшие  круги  того  или  иного  города),  внимательно
наблюдай  обходительность  и  манеры этих людей и сообразуйсЯ с
ними, вырабатываЯ свои.
     Ќо и это еще не все - надо заглЯнуть глубже:  присмотрись
к  их  характерам и сумей вникнуть в их сердца и умы с возможно
большею  полнотой.  ‘умей  отыскать  основное  их  достоинство,
владеющую  ими  страсть  или  самую большую их слабость - и ты
будешь знать, какую приманку насадить на  крючок,  чтобы  легче
всего  изловить  их. —еловек состоит из множества разнообразных
элементов, и надо потратить немало времени и  труда,  длЯ  того
чтобы их все изучить, ибо, хотЯ у каждого из нас есть общие всем
составные  части,  как-то:  разум, волЯ, страсти и влечениЯ,
однако, соотношениЯ их и комбинации  в  разных  людЯх  настолько
различны,   что   они-то   и   образуют   великое  многообразие
характеров, которые  в  той  или  иной  части  отличают  одного
человека  от  другого. “правлЯть всем этим в целом следовало бы
разуму,  но  такие  случаи  редки.  €   тот,   кто   обращаетсЯ
исключительно к разуму другого человека, не пытаЯсь привлечь на
свою  сторону  также  и  сердце,  никогда  не  добьетсЯ успеха,
подобно тому, как  не  добьетсЯ  его  и  тот,  кто  обратитсЯ  к
официальным  лицам  при  дворе  королЯ  и  минует  королевского
фаворита.
     џ хочу, чтобы  сейчас,  когда  ты  вступаешь  в  свет,  ты
внимательно  прочел  две книги, которые раскроют тебе характеры
людей настолько, насколько это вообще могут  сделать  книги.  џ
имею в виду "Les reflexions morales"(47) господина де ‹арошфуко и
"Caracteres"(48)  ‹абрюйера,  но  помни, что Я рекомендую их тебе
только, как некие лучшие географические карты; они помогут  тебе
в  пути,  но  не  рассчитывай  найти в них повороты дорог и все
малейшие их извилины. ‚ этих случаЯх на помощь им должны прийти
собственнаЯ твоЯ наблюдательность и прозорливость.
     ‹арошфуко порицают и, как мне кажетсЯ,  напрасно,  за  то,
что  главным побуждением, определЯющим все поступки, он считает
себЯлюбие.
     Њне думаетсЯ, что в этом есть значительнаЯ долЯ истины,  и,
уж  во  всЯком  случае,  вреда  эта  мысль  принести  не  может.
‘овершенно очевидно, что во всем, что мы делаем, мы стремимсЯ к
собственному счастью; и совершенно очевидно,  что  обрести  это
счастье  мы  можем  только  тогда,  когда  все будем делать, как
следует и поступки  наши  будут  сообразовыватьсЯ  с  правилами
здравомыслиЯ,   иначе   говорЯ   -  великим  законом  природы.
ЋсуждениЯ заслуживают только мотивы  себЯлюбиЯ  ложного,  когда
немедленное  удовлетворение  страсти или стремлениЯ принимаетсЯ
нами за истинное счастье. Ќо следует ли порицать менЯ за доброе
деЯние потому лишь, что Я  преисполнЯюсь  счастьЯ  от  сознаниЯ
того,  что  Я  его  совершил?  Љонечно же, нет. ‚от размышление,
которое больше всего осуждаетсЯ в книге ‹арошфуко как жестокое:
"On trouve dans le malheur de son meilleur  ami  quelque  chose
qui  ne  deplait  pas"(49).  Ђ  почему  же  нет? Џочему Я не могу
испытывать очень нежное и подлинное участие к  другу,  которого
постигла  беда, и вместе с тем наслаждатьсЯ приЯтным сознанием,
что выполнил по отношению к нему мой долг, оказав  ему,  в  его
несчастье,  всемерную  поддержку  и утешение? Џусть только сами
поступки будут добрыми - и Я не стану придиратьсЯ к вызвавшим
их побуждениЯм. € пусть тогда  каждый  выбирает  одну  из  двух
истин,  которые  в  сущности утверждают одно и то же: "’от, кто
любит больше всего самого себЯ - самый честный человек",  или
"‘амый честный человек больше всех любит самого себЯ".
     "•арактеры"  ‹абрюйера - это картины жизни; большаЯ часть
их отмечена совершенством рисунка  и  Яркостью  красок.  Џрежде
всего  запечатлей их в душе, и когда ты в жизни натолкнешьсЯ на
их  подобиЯ  -  а  это  будет  случатьсЯ  каждый   день   -
изображениЯ  эти  поразЯт тебЯ еще больше. ’ы будешь сравнивать
каждую черту их с оригиналом, и тогда то и другое поможет  тебе
находить красоты и недостатки.
     Љоль скоро женщины составлЯют значительную часть общества,
и, уж во  всЯком случае, их достаточно много, и коль скоро мнениЯ
их немало значат длЯ репутации человека в  свете,  а  репутациЯ
эта  очень важна длЯ его карьеры и места в обществе, которое он
хочет занЯть,  необходимо  нравитьсЯ  им.  ‚от  почему  Я  хочу
посвЯтить  тебЯ  в  некие arcana(50); тебе будет очень полезно их
постичь, но ты должен хранить все это  в  тайне  и  никогда  не
показывать  виду,  что ты их знаешь. €так, женщины - это те же
дети, только побольше ростом; они прелестно  лепечут  и  бывают
иногда  остроумны;  но, что касаетсЯ рассудительности и здравого
смысла, то Я за всю  мою  жизнь  не  знал  ни  единой  женщины,
котораЯ  могла  бы  последовательно  рассуждать и действовать в
течение двадцати четырех часов крЯду. Љакое-нибудь  пристрастие
или  прихоть  всегда  заставлЯет  их  изменить  самые  разумные
решениЯ. …сли люди не признают за ними красоты или пренебрегают
ею, дают им больше лет, чем им на самом деле, или недооценивают
их мнимый ум, обида  мгновенно  оборачиваетсЯ  вспышкой  гнева,
котораЯ начисто опрокидывает всю ту последовательность, к какой
они  только  сумели  прийти  в  самые  осмысленные минуты своей
жизни.  ‡дравомыслЯщий  мужчина  лишь  шутит  с  ними,  играет,
стараетсЯ  ублажить  их  и  чем-нибудь  им польстить, как будто
перед ним и в самом  деле  живой  своевольный  ребенок,  но  он
никогда  не  советуетсЯ  с  ними  в  серьезных вещах и не может
доверить им ничего серьезного, хоть и часто  стараетсЯ  убедить
их,  что делает то и другое - и они этим больше всего на свете
гордЯтсЯ. Ћни ведь до чрезвычайности любЯт совать  свой  нос  в
дела  (которым,  между  прочим,  вмешательство их обычно только
вредит), и, по справедливости подозреваЯ мужчин в том,  что  те
чаще  всего  относЯтсЯ  к  ним  несерьезно, они начинают просто
боготворить  того,  кто  говорит  с   ними,   как   с   равными,
притворЯетсЯ,  что доверЯет им, и даже спрашивает у них совета.
џ говорю "притворЯетсЯ", потому  что  люди  слабые  делают  это
всерьез,  люди же умные только делают вид, что совет этот имеет
длЯ них значение.
     ЌикакаЯ лесть не может быть длЯ женщин слишком  груба  или
слишком  низка:  с жадностью поглотЯт они самую неприкрытую и с
благодарностью  примут  самую  низкую,  и  ты  спокойно  можешь
льстить любой женщине, превозносЯ в ней все что угодно, начинаЯ
от  ума  и  кончаЯ  изысканным  изЯществом  ее веера. †енщинам,
неоспоримо красивым или  неоспоримо  безобразным,  легче  всего
льстить,  прославлЯЯ их ум или по крайней мере их обаЯние, ведь
каждаЯ  женщина,  если  она  не  отменный  урод,  считает  себЯ
недурной.  …й, однако, нечасто приходитсЯ слышать похвалы своей
наружности, и она поэтому чувствует себЯ особенно благодарной и
обЯзанной тем, кто превозносит  ее  красоту.  —то  же  касаетсЯ
настоЯщей   красавицы,  знающей,  что  она  красива,  то  такаЯ
принимает всЯкую дань своей красоте лишь как нечто должное,
и ей хочетсЯ блистать своим умом и снискать признание именно за
то,  что  она  умна. †енщина, до такой степени безобразнаЯ, что
сама хорошо это знает, прекрасно понимает, что на  ее  долю  не
остаетсЯ  ничего, кроме ума, который становитсЯ (и, может быть,
не только в одном смысле) ее слабою стороной.
     Ќо все это секреты, которые  ты  должен  ревниво  хранить,
если  не хочешь, чтобы все женщины на свете растерзали тебЯ, как
ЋрфеЯ. Ќапротив, человек, который собираетсЯ вращатьсЯ в высшем
обществе, должен быть галантным, учтивым и  оказывать  женщинам
знаки  вниманиЯ,  дабы  всем  им  понравитьсЯ.  ‘лабость мужчин
приводит к тому, что при всех дворах женщины,  в  той  или  иной
степени,  пользуютсЯ  влиЯнием:  они,  можно  сказать,  чеканЯт
репутацию  человека  в  высшем  свете  и,  либо  пускают  ее   в
обращение,  либо  опротестовывают  ее  и  отказываютсЯ принЯть.
Џоэтому  совершенно  необходимо  быть  с  ними   обходительным,
нравитьсЯ   им,   льстить   и  никогда  не  выказывать  и  тени
небрежениЯ, ибо этого они никогда не прощают. ’ут они, впрочем,
не одиноки, ибо с  мужчинами  происходит  то  же  самое:  любую
несправедливость они прощают гораздо легче, чем простую обиду.
     ЌельзЯ  сказать,  что  каждый человек тщеславен, алчен или
вспыльчив, но у  каждого  в  душе  достаточно  гордости,  чтобы
почувствовать  самое незначительное пренебрежение и презрение и
затаить обиду. Џоэтому помни, ты  должен  тщательнейшим образом
скрывать  свое  презрение к человеку, каким бы справедливым оно
ни было, если не хочешь  нажить  в  нем  непримиримого  врага.
Њужчины  скрывают свои слабости и недостатки более ревниво, чем
преступлениЯ,  и  достаточно  только  намекнуть  человеку,  что
считаешь  его глупым, невежественным или просто невоспитанным и
неловким, и он ненавидеть тебЯ будет больше и дольше, чем  если
ты   скажешь  ему,  что  он  мошенник.  Ќикогда  не  поддавайсЯ
соблазну,  очень  свойственному  большинству   молодых   людей,
выставлЯть   напоказ   слабости  и  недостатки  других,  чтобы
поразвлечь общество  или  выказать  свое  превосходство.  ‚  ту
минуту это действительно вызовет смех, но зато ты наживешь себе
врага  навеки,  и  даже  тот, кто будет смеЯтьсЯ с тобой тогда,
пораздумав, станет потом  тебЯ  боЯтьсЯ  и  ненавидеть;  помимо
всего  прочего,  это безнравственно, и человек с добрым сердцем
больше  стараетсЯ  скрыть,  нежели  выставить   напоказ   чужие
слабости и недостатки. …сли ты наделен остроумием, употреби его
на то, чтобы понравитьсЯ, а не на то, чтобы кого-то обидеть: ты
можешь  светить,  как  солнце в странах с умеренным климатом, не
оставлЯЯ ожогов. ’ам оно - желанный гость, а на экваторе  люди
его боЯтсЯ.
     ’аковы  некоторые  мысли,  которые мой долгий опыт жизни в
высшем свете позволЯет мне сейчас высказать: если ты отнесешьсЯ
к  ним  со  вниманием,  они  могут  пригодитьсЯ  тебе  в  твоем
путешествии  по  свету.  Њне  хочетсЯ,  чтобы оно принесло тебе
счастье; во всЯком случае Я уверен, что, если это будет  иначе,
виноват будешь только ты сам.
     Џоклонись  от  менЯ  м-ру  •арту,  мне  очень грустно было
узнать, что он нездоров. Ќадеюсь,  теперь  он  уже  поправилсЯ.
Џрощай.


        XXXVIII

     ‹ондон, 13 сентЯбрЯ ст. ст. 1748 г,
     Њилый мой мальчик,
     џ  не  раз уже советовал тебе прочесть "Њемуары" кардинала
де ђеца  и  обратить  особенное  внимание  на  рассуждениЯ  о
политике,  рассыпанные  в  этой  великолепной книге. ‘ейчас мне
хочетсЯ остановитьсЯ на некоторых таких текстах  длЯ  маленькой
проповеди.
     ‚о  времЯ  беспорЯдков  в  Џариже месье де Ѓофор, который,
несмотрЯ  на  свою  слабохарактерность,  был  человеком  весьма
популЯрным, ЯвилсЯ орудием в руках кардинала, посредничаЯ между
ним  и  народом. ѓордый своей популЯрностью, он всегда старалсЯ
устраивать многолюдные сборища парижан и думал, что, возглавлЯЯ
их, создает себе имЯ. Љардинал же, будучи  настроен  достаточно
оппозиционно,  был,  вместе  с  тем, и достаточно умен, и старалсЯ
избегать этих сборищ, за исключением  тех  случаев,  когда  это
было  нужно  и  когда  все делалось с заранее намеченной целью.
Ћднако ему не всегда удавалось удержать месье де Ѓофора: и тот
однажды собрал народ без всЯкой на то необходимости и цели  -
толпа  взбунтовалась; главари ничего не могли с ней поделать, и
все это нанесло значительный вред  их  делу.  Џо  этому  поводу
кардинал  очень  рассудительно пишет: "Que monsieur de Beaufort
ne savait pas, que qui assemble le peuple l'emeut"(51).
     Ќе приходитсЯ сомневатьсЯ, что, когда большие толпы народа
сходЯтсЯ вместе, они возбуждают друг друга, и это, как правило,
приводит к тем или иным действиЯм, хорошим или плохим, но  чаще
всего   -  плохим.  ’аким  образом,  люди,  которые,  находЯсь
порознь, были совершенно спокойны, сойдЯсь вместе,  приходЯт  в
возбуждение, и возбуждение это объединЯет их всех; они способны
тогда  совершить  любое  злое  дело,  на которое их натолкнут
вожаки; если же тем нечего им предложить, толпа найдет это дело
сама. Џоэтому демагогам или главарЯм бунтов следует быть  очень
осторожными  и  не  собирать  народ без надобности и без твердо
избранной и  хорошо  продуманной  цели;  кроме  того,  если  их
устраивать  слишком  часто,  сборища  эти  становЯтсЯ  очень уж
привычным Явлением, и противнаЯ сторона, разумеетсЯ,  считаетсЯ
с  ними  гораздо меньше. Џонаблюдай за любым скопищем народа, и
ты увидишь, что  сила  и  порывистость  растут  или  спадают  в
зависимости  от многолюдности; когда народу собираетсЯ очень уж
много, то у людей как будто не остаетсЯ ни рассудительности, ни
разума и всех, в том числе даже самых хладнокровных, охватывает
какое-то повальное безумие.
     Ђ вот и еще одно справедливое наблюдение  кардинала:  все,
что  происходит  в  наше  времЯ  и  что  мы  видим собственными
глазами, удивлЯет нас гораздо меньше, нежели событиЯ  прошлого,
о  которых  мы  читаем  в книгах, хотЯ и в наши дни творЯтсЯ не
менее необыкновенные вещи. Ћн  тут  же  добавлЯет,  что,  когда
Љалигула  произвел  своего  конЯ в консулы, жителей ђима это не
особенно удивило, ибо их уже мало-помалу  к  этому  подготовили
его  сумасбродства такого же свойства. ќто настолько верно, что
мы действительно каждый день с изумлением  читаем  о  чем-то  и,
вместе  с тем, каждый день видим то же самое вокруг себЯ, однако,
нас это нисколько не поражает.  Њы  дивимсЯ  мужеству  ‹еонида,
Љодра  и  ЉурциЯ  и  без  всЯкого  удивлениЯ  слушаем рассказ о
капитане, который взорвал свой корабль со всей командой и погиб
сам,  лишь  бы  не  попасть  в   руки   врагов   отечества.   ‘
благоговейным  изумлением  читаю Я о Џорсенне и ђегуле и тут же
вспоминаю,   что   спокойно   смотрел   на    казнь    еперда,
восемнадцатилетнего   юноши,   который   собиралсЯ   застрелить
покойного королЯ и который несомненно был бы  прощен,  если  бы
выказал  хоть малейшее раскаЯние в своем преступном замысле. Ќо
он, напротив, заЯвил, что, если его  простЯт,  он  снова  будет
пытатьсЯ  осуществить  свое  намерение,  что это его долг перед
родиной и что ему радостно умирать от сознаниЯ, что он  пыталсЯ
выполнить  этот долг. …сли рассуждать разумно, то еперда можно
приравнЯть к  ђегулу,  однако,  оттого  что  предрассудки  наши
закостенели,  а  памЯть  о  недавнем  еще свежа, еперд в наших
глазах не более чем обычный злоумышленник, а ђегул - герой.
     ‚нимательно  вдумайсЯ  в  те  понЯтиЯ,  которые   у   тебЯ
сложились, и пересмотри, проанализируй, разложи их на составные
части,  поглЯди и реши, какие из них главные. Ђ вдруг это всего
лишь привычки и предрассудки? ‚звесь все данные,  на  основании
которых  должно  сложитьсЯ  твое  суждение  на  справедливых  и
беспристрастных весах разума. „аже невозможно представить себе,
сколько людей, способных рассуждать здраво, если бы только  они
этого  захотели,  живут  и умирают в бесчисленных заблуждениЯх,
вызванных одной только ленью;  они  с  гораздо  большей  охотой
подтвердЯт   чужие   предрассудки,   нежели   дадут  себе  труд
выработать собственные взглЯды. ‘начала  они  просто  повторЯют
то, что слышат от других, а потом уже упорствуют в этом, потому
что сказали так сами.
     €,   наконец,   еще   одно  наблюдение  кардинала:  секрет
сохранЯетсЯ очень многими людьми гораздо легче, чем можно  себе
представить.  Ћн  имеет  в  виду  какой-нибудь важный секрет, в
сохранении которого заинтересованы многие.  Ђ  ведь  совершенно
очевидно,  что  люди  деловые  знают,  сколь важен тот или иной
секрет, и строго блюдут его, будучи сами в этом заинтересованы.
Љардинал далек от мысли, что кто-нибудь  может  быть  настолько
глуп, чтобы разболтать этот секрет из одного только пристрастиЯ
к  болтовне людЯм, которые ни в какой степени не заинтересованы
в том, чтобы его хранить, и не имеют к нему никакого отношениЯ.
Џойти и рассказать любому приЯтелю, жене или любовнице  секрет,
который  к  ним  никак  не  относитсЯ - это означает выказать
перед тем, и другой, и третьей такую непростительную  слабость,
котораЯ  несомненно  убедит  их, что ты способен рассказать его
еще двум десЯткам людей, а следовательно, и они сами могут  его
рассказать  кому-то и никто на них не подумает. Љогда же секрет
сообщаетсЯ людЯм, которых он непосредственно касаетсЯ,  то  его
скорее  всего  будут  хранить,  даже  если таких людей окажетсЯ
очень много. Њаленькие секреты обычно переходЯт из уст в  уста,
большие же, как правило, сохранЯютсЯ. Џрощай.


        XXXIX

     ‹ондон, 27 сентЯбрЯ ст. ст. 1748 г.
     Њилый мои мальчик,
     Џолучил  твое  латинское  сочинение о воине. •оть это и не
совсем та латынь, на которой говорили –езарь, –ицерон, ѓораций,
‚ергилий и Ћвидий, это все же не хуже той, что немецкие эрудиты
употреблЯют, когда говорЯт или пишут.  џ  всегда  замечал,  что
люди  наиболее  ученые,  те, что больше всего читали по-латыни,
пишут  хуже  всех.  ќтим-то  отличаетсЯ  латынь   просвещенного
дворЯнина  от  латыни  какого-нибудь  педанта.  „ворЯнин, может
быть, и читал-то только писателей века Ђвгуста - поэтому он не
может писать  по-латыни  иначе,  чем  они,  тогда  как  педант,
читавший гораздо больше книг, написанных дурной латынью, нежели
хорошей, и пишет соответственно. Ќа лучшие произведениЯ римской
классической литературы он смотрит, как на книги длЯ школьников,
считаЯ  их  тем  самым  недостойными  своего  вниманиЯ. ‡ато он
старательно изучает дошедшие до нас отрывки  разных  безвестных
писателей,  подбирает  встречающиесЯ  у  них  устарелые слова и
употреблЯет их направо и налево, не рассуждаЯ, годЯтсЯ они  или
нет,  чтобы выказать свою начитанность в ущерб здравому смыслу.
‹юбимый его автор Џлавт, и он любит его отнюдь не за  остроумие
или за vis comica(52) его комедий, но за множество устарелых слов
и  за  тот  жаргон, на котором у него говорЯт персонажи низкого
званиЯ, каких, кроме как у  него,  нигде  не  встретишь.  Ћн  с
большей  охотой  употребит  слово  olli, нежели illi(53), optume,
нежели  optime(54),  и  любое  плохое  слово  скорее,  чем  любое
хорошее, если только он может доказать, что, строго говорЯ, это
все-таки  латынь,  что  писал на этом Языке настоЯщий римлЯнин.
‘ледуЯ этому правилу, Я мог бы написать тебе  сейчас  на  Языке
—осера  или  ‘пенсера и стал бы уверЯть, что пишу по-английски,
потому что в их времена английский Язык был  именно  таким.  Ќо
поступить  так  -  значило  бы уподобитьсЯ самому отъЯвленному
хлыщу,  ведь ты  бы  не  понЯл  и  двух  слов  из  всей  моей
писанины. Џо такому вот жеманству и прочим кривлЯньЯм подобного
рода  всегда  можно  бывает узнать ученого фата или педанта;
люди здравомыслЯщие тщательно всего этого избегают.
     Ќа днЯх мне случилось заглЯнуть в предисловие,  написанное
Џитискусом  к  своему словарю, и Я обнаружил там слово, которое
менЯ озадачило и которого, насколько помнитсЯ,  Я  до  того  ни
разу  нигде  не встречал. ќто наречие praefiscine, что означает
"в  добрый  час",  выражение,  которое  и  по  звучанию  своему
выглЯдит  низким  и  вульгарным. џ стал справлЯтьсЯ и, наконец,
обнаружил, что слово это раз или два встречаетсЯ у  Џлавта.  Ќа
этом-то  основании ученый педант и решил употребить его в своем
предисловии. ‚сЯкий раз, когда ты пишешь по-латыни, помни,  что
слово  или  выражение, которое ты употреблЯешь, если его нельзЯ
найти у –езарЯ, –ицерона, ‹ивиЯ, ѓорациЯ, ‚ергилиЯ и ЋвидиЯ -
это худаЯ, грубаЯ  латынь,  пусть  даже  оно  и  было  когда-то
употреблено кем-либо из римлЯн.
     ’еперь  мне  надо  кое-что  сказать  тебе  уже по существу
твоего  сочинениЯ.  „олжен  признатьсЯ,  Я  нашел  в  нем  одно
утверждение,  которое менЯ поразило. ‚от оно: "Quum vero hostis
sit lenta, citave morte omnia  dira  nobis  minitans  quocunque
bellantibus  negotium  est, parum sane interfuerit quo modo eum
obruere et interficere satagamus si ferociam exuere  cunctetur.
Ergo veneno quoquenti fas est..."(55). —то до менЯ, то Я просто
не  могу понЯть, как это употребление Яда может быть причислено
к законным средствам самозащиты.  ‘ила  может  несомненно  быть
отражена  силою  же,  но никак не предательством и обманом, ибо
военные  хитрости,  как-то  засады,  замаскированные   батареи,
диверсию, Я никак не могу назвать ни предательством, ни обманом
- та  и  другаЯ сторона ожидает их и принимает соответственные
предосторожности. Ќо что касаетсЯ отравленных стрел, отравлениЯ
воды в колодцах или подсыпаниЯ Яда в пищу врагу (что может быть
сделано только  предательски),  то  Я  всегда  привык  слышать,
читать и думать, что, как ни велика грозЯщаЯ опасность, все эти
средства  защиты  незаконны  и бесчестны. Ќо si ferociam exuere
cunctetur(56),  то  что  же,  мне  тогда  лучше  умереть,  нежели
отравить  врага?  „а,  безусловно,  гораздо  лучше умереть, чем
совершить низость или преступление. „а Я и не могу быть наперед
уверенным, что враг  в  последнюю  минуту  не  сможет  ferociam
exuere(57).  Ќо  думаетсЯ,  что  адвокаты наши, пожалуй, искажают
законы и скорее оправдывают, нежели сдерживают  противозаконные
действиЯ   государей   и   государств,  которые  сделались  уже
привычными и от этого стали выглЯдеть менее  преступными,  хотЯ
укоренившийсЯ  обычай  сам  по  себе  никак  не  может изменить
природу добра или зла.
     Џожалуйста,  не  допускай,  чтобы  увертки  судейских  или
ухищрениЯ  казуистов вторгались в обычные понЯтиЯ справедливого
и несправедливого, которые подсказывает  каждому  человеку  его
собственный  разум и здравый смысл. Џоступай с другими так, как
ты хочешь, чтобы поступали с тобой - вот  простое,  верное  и
неоспоримое  требование  справедливости  и морали. ‘ледуй этому
правилу, и можешь не сомневатьсЯ, что все поступки, в  той  или
иной  степени  противоречащие  ему,  как  бы  благовидно они ни
выглЯдели  и  как  ни  трудно  было  бы  против  них   что-либо
возразить, все равно неправомерны, несправедливы и преступны. џ
не  могу  назвать  ни  одного преступлениЯ на свете, которое бы
казуисты из числа иезуитов (особливо  же  те  двадцать  четыре,
которых  собрал,  если  не  ошибаюсь,  ќскобар)  не  сочли бы в
некоторых, или даже во многих, случаЯх не  содержащими  в  себе
ничего  преступного.  Џосылки,  из  которых они исходили, часто
бывают похожи на  правду,  рассуждениЯ  обоснованны,  но  вывод
всегда  неверен, ибо находитсЯ в противоречии с тем очевидным и
неоспоримым мерилом справедливости, о котором Я упомЯнул раньше
- не  поступать  с  другими  так,  как  ты  не  хочешь,  чтобы
поступили с тобой. Ћднако, все такого рода ухищрениЯ казуистов и
софистов  очень  удобны и выгодны длЯ человеческих стремлений и
страстей, и поэтому люди легко соглашаютсЯ  пойти  на  подобную
уступку, не дав себе труда отыскать ошибку в своем рассуждении,
на  что, кстати сказать, очень многие, Я бы даже сказал, большаЯ
часть   людей,   совершенно   неспособны;   по   этой   причине
обнародование  подобных  уверток  и  ухищрений  становитсЯ  еще
опасней. џ отнюдь не считаю  себЯ  ни  искусным  казуистом,  ни
тонким  спорщиком,  и,  однако,  Я  готов объЯснить и оправдать
поступки разбойника, грабЯщего  на  большой  дороге,  причем  с
такой  последовательностью  и  так  убедительно,  что  у  людей
неискушенных может даже ЯвитьсЯ желание занЯтьсЯ этим ремеслом,
как совершенно  невинным,  более  того,  похвальным,  людЯм  же
осведомленным  и  умным  будет далеко непросто ответить мне по
пунктам,  и  они  окажутсЯ  в  затруднительном  положении.  Њне
довелось  видеть  книгу, озаглавленную "Quidlibet ex quolibet",
или "€скусство делать что угодно из чего угодно", что не так уж
трудно, как то может показатьсЯ, если ты решаешьсЯ  поступитьсЯ
некоторыми  простыми  истинами, вообще-то говорЯ, очевидными длЯ
каждого разумного человека, и начинаешь гнатьсЯ за  изощренными
творениЯми пылкой фантазии и умозрительных рассуждений.
     „октор   Ѓеркли,   епископ  Љлойнский,  весьма  достойный,
способный  и   ученый   человек,   написал   целую   книгу   в
доказательство  того,  что  никакой  материи  не  существует, а
существует только мысль: что мы с тобой только воображаем,  что
едим,  пьем  и спим, ты - в ‹ейпциге, а Я - в ‹ондоне, что мы
только воображаем, что состоим из плоти и крови, что у нас есть
ноги, руки и т. п., но, что в действительности все это один лишь
дух. „оводы его, строго говорЯ, неопровержимы, и  все-таки  они
настолько  бессильны  менЯ  убедить,  что Я намерен по-прежнему
и есть, и пить, и ходить, и ездить, длЯ того чтобы поддерживать в
наилучшем из всех возможных  состоЯний  ту  самую  материю,  из
которой, как Я по слепоте своей склонен считать, состоит сейчас
мое  тело.  Ћбычный  здравый смысл (который на деле не столь уж
обычен) - самый лучший из всех смыслов. Ѓудь верен ему,  и  он
даст тебе самый разумный совет. —итай и слушай длЯ собственного
развлечениЯ рассказы о хитроумных системах, вникай в интересные
вопросы,  поставленные  там со всей изощренностью, какой только
может наделить их пылкаЯ фантазиЯ, но смотри на все это  только
как  на  упражнениЯ длЯ ума и возвращайсЯ каждый раз к согласию
со здравым смыслом.
     Ќа  днЯх  у  книгопродавца  Я   наткнулсЯ   на   маленькое
двухтомное  издание  "ѓрафа  де ѓабалиса". џ перечел его и еще
раз поразилсЯ. ЃольшаЯ часть содержащихсЯ там  нелепых  выдумок
заимствована  у  еврейских раввинов, усвоивших эти дикие идеи и
изложивших их на своем малопонЯтном жаргоне, которым каббалисты
и розенкрейцеры пользуютсЯ еще и  по  сей  день.  —исло  тех  и
других, должно быть, значительно сократилось, но они все же еще
есть,  и  мне  самому  довелось  знать двоих, изучавших всю эту
мистическую дребедень и твердо в нее веривших. „о каких  только
нелепостей не доходит человек, когда воображение и предрассудки
в  нем  побеждают разум и, торжествуЯ, ведут его потом за собою
как пленника в оковах! Ђлхимики в старину  уделЯли  этим  вещам
очень   много   вниманиЯ,  думаЯ,  что  они  помогут  им  найти
философский камень, а кое-кто  из  самых  знаменитых  эмпириков
прибегал  к  ним  в  поисках  панацеи  жизни. Џарацельс, смелый
эмпирик и неистовый каббалист, уверЯл, что  он  открыл  его,  и
называл  его своим алькахестом. Ѓог знает почему и длЯ чего, но
эти сумасшедшие ничего не хотЯт назвать  удобопонЯтным  словом.
Љнигу  эту  ты легко можешь получить из ѓааги, прочти ее, она и
позабавит тебЯ, и поразит, и  вместе  с  тем  научит  тебЯ  nil
admirari(58), что совершенно необходимо.
     Џисьма   твои,  за  исключением  тех  случаев,  когда  они
посвЯщены определенной теме, до крайности лаконичны, и ни  одно
из  них  не  отвечает ни моим желаниЯм, ни назначению писем как
таковых - быть непринужденной беседой  между  двумЯ  друзьЯми,
находЯщимисЯ  поодаль друг от друга. Љоль скоро Я хочу быть длЯ
тебЯ не столько отцом, сколько близким другом, мне хотелось бы,
чтобы в своих письмах ко мне ты более подробно писал о себе и о
мелочах своей жизни.  ЌачинаЯ  писать  мне,  вообрази,  что  ты
сидишь  со мной за непринужденной беседою у камина. Џри этом ты
естественно будешь рассказывать обо всем, что произошло с тобою
за день, как-то о том, где ты был, кого  видел  и  каковы  твои
суждениЯ  об  этих  людЯх. ђассказывай же обо всем этом в своих
письмах, будь добр, познакомь менЯ и с занЯтиЯми  своими,  и  с
развлечениЯми;  пиши,  с кем ты встретилсЯ в обществе и что это
за люди, добавь ко всему еще собственные наблюдениЯ  над  ними,
словом,  дай  мне  возможность  больше  узнать  о тебе из твоих
писем. Љак у тебЯ идут дела с лордом Џолтни и как ему живетсЯ в
‹ейпциге? —то он учен, способен, усидчив? „обр или зол?  Љороче
говорЯ,  что  это  за  человек? €ли хотЯ бы скажи, что ты о нем
думаешь? ’ы можешь писать мне все без утайки и рассчитывать  на
мою  скромность.  ’еперь  ты  в таком возрасте, что мне хочетсЯ
начать с  тобой  конфиденциальную  переписку,  и  Я,  со  своей
стороны,  буду  очень откровенно писать тебе, какого Я мнениЯ о
людЯх и событиЯх, причем, чаще  всего,  Я  бы  совсем  не  хотел,
чтобы,  кроме  тебЯ  и м-ра •арта, кто-нибудь эти письма читал.
’очно так же и ты можешь писать мне  совершенно  откровенно,  и
будь  уверен, что Я тебЯ ни при каких обстоЯтельствах не выдам.
…сли тебе случалось когда-нибудь заглЯнуть в  "Џисьма"  госпожи
де  ‘евинье  к  ее  дочери  госпоже ѓриньЯн, ты, верно, обратил
внимание на легкость, свободу и дружеский тон этой переписки, и
вместе с тем, Я надеюсь, и даже убежден,  они  не  любили  друг
друга  так, как мы с тобой. Ќапиши, какие книги ты читаешь, длЯ
занЯтий или длЯ удовольствиЯ, как ты проводишь вечернее  времЯ,
когда сидишь дома и когда уезжаешь в гости. ‡наю, что иногда ты
бываешь на вечерах у госпожи ‚алантен. —ем ты там занимаешьсЯ?
€граешь,  или  ужинаешь,  или  проводишь  времЯ только за belle
conversation(59)? ‘тараешьсЯ ли ты как следует  танцевать,  когда
твой  учитель  танцев  с  тобою?  ’ак  как  тебе часто придетсЯ
танцевать менуэт, мне хочетсЯ, чтобы ты умел это  делать  очень
искусно.  Џомни, что изЯщные движениЯ плеч, уменье подать руку,
красиво надеть и снЯть шлЯпу - все это  длЯ  мужчины  ЯвлЯетсЯ
элементами  танцев. Ќо самое большое преимущество танцев в том,
что они всегда учат тебЯ  иметь  привлекательный  вид,  красиво
сидеть,  стоЯть  и  ходить,  а  все это по-настоЯщему важно длЯ
человека светского.
     Њне бы хотелось, чтобы у тебЯ был светский лоск  до  того,
как  ты  поедешь  в  Ѓерлин.  ’ам  тебе придетсЯ много бывать в
хорошем   обществе,   и   длЯ   этого    надлежит    приобрести
соответственные манеры. Ћчень важно, чтобы у тебЯ был le ton de
la  bonne  compagnie(60),  особенно  имеЯ  в  виду  твое  будущее
поприще. ѓлавнаЯ задача дипломата -  проникнуть  в  тайны  тех
дворов,  при  которых  он  состоит,  и  знать все их allures(61).
„обитьсЯ этого  он  может  не  иначе,  как  таким  вот  приЯтным
обхождением,  располагающими  к  себе  манерами  и  подкупающим
поведением, которые привлекают к себе людей  и  делают  его  не
только  желанным  гостем,  но  и своим человеком в самых лучших
домах. ’аким образом, он становитсЯ  хорошо  осведомленным  обо
всем,  что  происходит, либо оттого, что выслушивает доверчивые
признаниЯ, либо оттого, что в обществе этом он встречает  людей
беспечных,  которые  привыкли  видеть  в  нем своего человека и
ничего от него не скрывать. „ипломат же, который поЯвлЯетсЯ  на
приемах  не  иначе, как по официальному поводу, только длЯ того,
чтобы, следуЯ последним полученным  им  инструкциЯм,  испросить
аудиенцию  у  государЯ или министра, всегда настораживает своих
собеседников и никогда не узнает от них больше, чем они  найдут
нужным  ему  сообщить. ‡десь в известном смысле полезными могут
быть женщины.  Ћт  фаворитки  королЯ,  или  жены,  или  фаворитки
министра  можно почерпнуть немало полезных сведений, а дамы эти
с  большой  охотой  все  рассказывают,  гордЯсь  тем,  что   им
доверЯют. Ќо в этом случае нужно в высокой степени обладать той
обходительностью,  котораЯ  неотразимо  действует  на женщин. џ
имею в  виду  непринужденную  вежливость,  изЯщное  и  приЯтное
обращение и ту exterieur brillant(62), перед которой они не могут
устоЯть. …сть особаЯ категориЯ мужчин, которые настолько похожи
на  женщин,  что с ними приходитсЯ вести себЯ так же. џ разумею
тех, кого принЯто называть  блестЯщими  кавалерами  и  которыми
полны  все дворы: у них не очень-то много ума и еще того меньше
знаний,  но  хорошее  воспитание  и  светский   train   train(63)
открывают   им   двери   всех   домов,  неосторожность  же  или
беззаботность высших должностных лиц приводит к тому,  что  они
без  особого труда узнают все интересующие их сведениЯ, которые
потом и становЯтсЯ достоЯнием обходительных дипломатов.


        XL

     Ѓат, 19 октЯбрЯ ст. ст. 1748 г.
     Њилый мой мальчик,
     ‚ последнем письме Я писал, какого общества  тебе  следует
держатьсЯ, а сейчас хочу дать кое-какие правила, как в нем себЯ
вести.   Ћпыт   мой  и  собственные  наблюдениЯ  позволЯют  мне
установить их и достаточно уверенно тебе высказать.  џ  не  раз
уже говорил об этих правилах, но пока только урывками, сейчас Я
сделаю это более последовательно и основательно. Ќе буду ничего
говорить  о  твоей  осанке, силе и ловкости - предоставлЯю это
все твоему учителю танцев и вниманию, которое ты должен уделить
лучшим образцам, а пока помни только, что все это важно.
     ѓовори часто, но никогда не говори  долго  -  пусть  даже
сказанное  тобою  не  понравитсЯ, ты, по крайней мере, не утомишь
своих слушателей. Џлати по своему счету, но никогда  не  угощай
всю  компанию;  это  один  из  немногих  случаев, когда люди не
хотЯт, чтобы их угощали, так как каждый уверен,  что  ему  есть,
чем за себЯ заплатить.
     Џрибегай  пореже  к рассказам и рассказывай разные истории
только  тогда,  когда  они  очень  к  месту  и  очень  коротки.
Џропускай все несущественное и остерегайсЯ отступлений. ‘трасть
то    и    дело   что-нибудь   рассказывать   -   убедительное
доказательство отсутствиЯ всЯкого воображениЯ.
     Ќикогда не бери никого за пуговицу или за руку,  длЯ  того
чтобы тебЯ выслушали, ибо если человек не склонен тебЯ слушать,
лучше не придерживать его, а вместо этого придержать свой Язык.
     ‹юбители  долго  говорить, находЯсь в компании, чаще всего
выбирают  какого-нибудь  незадачливого  человека  (обычно   это
бывает,  по  их  наблюдениЯм,  самый  молчаливый  или ближайший
сосед),  чтобы  рассказать  ему  что-то  шепотом  или  хотЯ  бы
вполголоса. ќто крайне невежливо и даже может расцениватьсЯ как
подвох,  ибо  разговор  есть  нечто общее и ЯвлЯетсЯ достоЯнием
всех присутствующих. Ќо, вместе с тем, раз уж кто-нибудь из таких
вот говорунов завладеет тобой, выслушай его терпеливо  (или  во
всЯком  случае  сделай вид, что внимательно его слушаешь), если
он стоит того, чтобы ты сделал ему это одолжение,  ибо  человек
больше  всего  чувствует  себЯ  обЯзанным  тому,  кто готов его
терпеливо слушать, и считает себЯ жестоко обиженным,  когда  ты
вдруг  покидаешь  его на середине разговора или когда, по твое