  терпЯщаЯ  спокойствиЯ,  порождает   слухи,
зловредное  шушуканье, сеет панику, распространЯет клеветнические книжонки и
тому  подобное,  длЯ  того  чтобы  вызвать  ненависть  к власть имущим.  Љак
действиЯ  мЯтежников,  так и подстрекательские  слухи  имеют  одну  и ту  же
природу и происхождение,  только  различаютсЯ как бы по полу: если последние
представлЯютсЯ женскими, то первые -- мужскими.
        X. Ђктеон и Џенфей, или ‹юбопытный
     —еловеческое любопытство, стремление подглЯдеть тайну, безумное желание
познать ее  древние осуждают в  двух мифах: в  мифе  об  Ђктеоне  и в мифе о
Џенфее. Ђктеон, случайно увидевший „иану без одежды, был превращен в оленЯ и
растерзан  собственными собаками. Џенфей, который взобралсЯ на дерево, чтобы
увидеть таинства бога ‚акха, был поражен безумием. Ѓезумие ЏенфеЯ выражалось
в том, что ему все вещи  казались двойными,  так что  он все времЯ видел два
солнца, двое  ”ив, и всЯкий  раз, когда он направлЯлсЯ в  ”ивы, он тотчас же
видел другие  ”ивы и возвращалсЯ, и так он металсЯ то туда, то сюда в вечном
и безостановочном движении.
     ’ак в безумии Џенфей видит толпы ќвменид,
     ‚идит солнце двойным, двойными представшие ”ивы<sup>[8]</sup>.
     Џервый из  этих  мифов, как мне кажетсЯ, имеет в виду  тайны государей,
второй  --  божественные  тайны.  ‚едь  те,  кто без позволениЯ  государей и
вопреки воле  последних стал причастным к их тайнам, обЯзательно  становЯтсЯ
предметом  ненависти  государей.  Џоэтому, знаЯ,  что  они в немилости и что
только ждут случаЯ с ними расправитьсЯ, они живут, подобно оленЯм,  всегда в
страхе  и  беспокойстве.  Ѓолее  того,  нередко  случаетсЯ,  что их слуги  и
домашние,  желаЯ угодить государЯм, доносЯт на них  и предают их: ведь когда
известна немилость государЯ, то  обычно, сколько слуг, столько и предателей;
так что  таких людей  ожидает участь Ђктеона.  Ќесчастье ЏенфеЯ  иного рода.
‚едь тех,  кто  дерзко  и  безрассудно, забываЯ  о  своей  смертной природе,
стремитсЯ  познать  божественную  тайну,  поднЯвшись  на вершины  природы  и
философии (как Џенфей поднЯлсЯ на дерево),  -- тех ожидает наказание вечного
непостоЯнства, вечного колебаниЯ и нерешительности в суждении.  ‚едь так как
свет природного знаниЯ -- одно, а божественного -- другое, с ними происходит
так, как  если  бы они видели два солнца. Ђ  поскольку  и действиЯ жизни,  и
решениЯ воли зависЯт от интеллекта,  эти люди в равной мере нерешительны и в
волевых  и  в  мыслительных  своих  актах;  они  вообще  никогда  не  бывают
последовательны  и  поэтому  сразу  видЯт двое ”ив.  ”ивы  же означают  цели
действий  и поступков (ведь дом ЏенфеЯ в ”ивах). ‚  результате они не знают,
куда им направитьсЯ, не  имеют  четкого представлениЯ о главном и мечутсЯ от
одной вещи  к другой, подчинЯЯсь внезапным импульсам и беспорЯдочно хватаЯсь
за частности.
        XI. Ћрфей, или ”илософиЯ
     Њиф об Ћрфее,  хотЯ  и  хорошо известный,  но  все же  еще недостаточно
объЯсненный во всех подробностЯх, как мне  кажетсЯ, дает образ универсальной
философии   (philosophia   universa).   €бо    личность    ЋрфеЯ,   человека
удивительного, поистине божественного, владеющего  любой гармонией, умевшего
сладостными мелодиЯми волновать и  увлекать всех и всЯ,  очень  легко  может
быть  использована как изображение  философии. „еЯниЯ  ЋрфеЯ в такой же мере
превосходЯт  деЯниЯ ѓеркулеса своим  величием и мощью, как творениЯ мудрости
превосходЯт творениЯ силы. Ћрфей из  любви  к жене,  похищенной безвременной
смертью, полагаЯсь  на свою лиру, решил  спуститьсЯ к подземным богам, чтобы
упросить их, и  не обманулсЯ  в  своей надежде.  ‘ладостным пением и звуками
струн он умилостивил и смЯгчил подземных владык, так  что они позволили  ему
увести жену с собой, с тем, однако, условием, чтобы она следовала за ним, он
же  не  должен оглЯдыватьсЯ до тех пор,  пока  они  не  выйдут из подземного
царства.  € когда Ћрфей, несмотрЯ на это, побуждаемый нетерпеливой любовью и
заботой  (когда  он уже  почти  был у  цели) все  же оглЯнулсЯ,  договор был
нарушен, и супруга его тотчас  вновь была низвергнута в подземное царство. ‘
той поры Ћрфей в отчаЯнии, возненавидЯ женщин, удалилсЯ в пустынные места  и
там такими же сладостными звуками лиры и  пением сначала привлек к себе всех
зверей; а  те, утратив свою природу, свою  дикую свирепость,  не подвластные
больше побуждениЯм похоти и Ярости, не заботЯсь, как удовлетворить голод или
как выследить свою добычу, стоЯли вокруг него, как  в театре, добродушные  и
кроткие, лишь жадно вслушиваЯсь в звуки его лиры. Ќо это не все. ’акова была
сила и  могущество музыки, что  она приводила  в движение даже  леса  и сами
камни,  и они тоже оставлЯли свои места и располагались вокруг него в чинном
порЯдке. € вот когда все это  столь счастливо и  столь удивительным  образом
удалось ему,  поЯвились фракийские  жены; возбужденные ‚акхом, они наполнили
все дикими хриплыми  звуками  рогов, и из-за этого  грохота уже  нельзЯ было
больше услышать звуков его музыки. € тогда, когда исчезло то,  что создавало
этот  порЯдок  и  согласие,  все  пришло  в замешательство и все звери вновь
обрели свою природу и, как и  прежде, снова набросились друг на друга; камни
и  леса  тоже  вернулись  на  свои  места, а  сам Ћрфей  в конце  концов был
растерзан  беснующимисЯ  женщинами, и члены  его  были  разбросаны по земле.
ѓеликон (река, посвЯщеннаЯ Њузам) в  отчаЯнии и негодовании из-за его смерти
скрыл под землей свои воды и уже только в других местах вновь вышел наружу.
     ‘мысл мифа, как  мне  кажетсЯ, следующий.  “ ЋрфеЯ есть две песни: одна
призвана смЯгчить подземных богов,  другаЯ -- увлечь  зверей  и леса. ЏерваЯ
очень хорошо  подходит  длЯ изображениЯ  естественной  философии,  втораЯ --
нравственной  и  гражданской.  ‚едь  самаЯ благороднаЯ  задача  естественной
философии -- это восстановление и укрепление всего преходЯщего и как частнаЯ
задача  от  этой  более  общей  цели  --  сохранение тел  в свойственном  им
состоЯнии и замедление процесса  разложениЯ  и  гниениЯ. ќтого можно достичь
(если  это  вообще  достижимо)  только  соответствующим искусным управлением
природой, которое мы могли бы  уподобить гармонии лиры и стройному ритму.  €
однако же эта задача невероЯтно сложна, и попытки решить ее обычно кончаютсЯ
неудачей,  причем не  по  какой-нибудь  иной  причине, а  лишь  из  ненужной
суетливости и  подстегиваемого любопытством нетерпениЯ.  Џоэтому  философиЯ,
чувствуЯ  себЯ почти  бессильной  перед этой  громадной  задачей  и  потому,
естественно,   охваченнаЯ   отчаЯнием,   обращаетсЯ   к   людским   делам  с
красноречивыми  наставлениЯми, внушаЯ  сердцам  людей любовь  к добродетели,
справедливости и миру, побуждает  народы  объединитьсЯ, принЯть на себЯ Ярмо
законов, подчинитьсЯ власти  и,  покорно слушаЯ  наставлениЯ науки, забыть о
необузданных аффектах. ‚след  за  тем поднимаютсЯ зданиЯ, возводЯтсЯ города,
засеваютсЯ полЯ,  засаживаютсЯ  деревьЯми  сады, так  что получает  смысл  и
рассказ  о том, как созываютсЯ и сходЯтсЯ  вместе камни и леса. ќта забота о
гражданских  делах  закономерно  поЯвлЯетсЯ уже  после  настойчивых  попыток
возрождениЯ  смертного  тела,  потерпевших  в   конце  концов  неудачу;  ибо
неизбежность  смерти, ставшаЯ еще более  очевидной, заставлЯет  людей искать
путь к  бессмертию  уже собственными деЯниЯми и славой своего  имени.  Ћчень
разумно говоритсЯ в мифе также и о том, что Ћрфею была отвратительна мысль о
браке; ведь радости брака и  любовь к  детЯм очень часто отвлекают  людей от
великих  и   возвышенных  деЯний   на   благо  государства,  и  они  считают
достаточным, если достигнут бессмертиЯ не своими делами, а своим потомством.
Ќо и  сами творениЯ мудрости,  хотЯ они и  возвышаютсЯ среди  прочих людских
дел,  все  же ограничены  своим временем.  €бо  случаетсЯ  и так, что  после
периодов расцвета государств вдруг начинаютсЯ волнениЯ, восстаниЯ и войны; в
их  грохоте  законы  умолкают,  люди  вновь  обретают худшие  стороны  своей
природы; и в деревнЯх, и в городах царит опустошение. Ђ вскоре (если все эти
Яростные  бури продолжаютсЯ),  несомненно, и  науки, и философиЯ оказываютсЯ
растерзанными,  так что  только их обломки  удаетсЯ  найти  кое-где, подобно
доскам кораблЯ после кораблекрушениЯ; и  тогда наступают времена варварства,
воды ѓеликона  скрываютсЯ  под землю, до тех пор пока по прошествии должного
времени и смены обстоЯтельств они вновь не  вырвутсЯ наружу, но, быть может,
уже в других местах и у других народов.
        XII. “ран, или €стоки
     Џоэты  рассказывают, что “ран (Coelum)  был самым древним из богов. …го
сын  ‘атурн  ножом  отсек  у  него  детородные  части.  ‘ам  ‘атурн  породил
многочисленное потомство, но сразу  же пожирал  своих детей. ’олько  ћпитеру
удалось избежать  гибели,  и он, когда вырос, низверг своего отца  ‘атурна в
’артар и захватил  престол; более того, он  тем  же самым ножом, каким тот у
“рана, отсек детородные части у отца и бросил их в море, и от этого родилась
‚енера. Ќо едва царство  ћпитера упрочилось,  как ему пришлось испытать  две
достопамЯтные войны. ЏерваЯ была война  с титанами,  в  которой ему огромную
помощь  оказал  ѓелиос  (‘олнце)  -- единственный  из титанов,  вставший  на
сторону  ћпитера. ‚торой  -- была война  с  гигантами, которые были рассеЯны
молниЯми  ћпитера;  после  того  как они  были покорены,  ћпитер  царствовал
совершенно спокойно.
     ќтот миф, по-моему, ЯвлЯетсЯ аллегорическим  рассказом  о происхождении
вещей,  весьма близким к  той  философии, которую позднее развивал „емокрит,
Яснее всех других утверждавший вечность материи и отрицавший вечность нашего
мира, в  чем  он  довольно  близко  подошел  к истине божественного глагола,
заЯвлЯющего, что  материЯ  была бесформенной  до дней  творениЯ. ‘мысл этого
мифа таков. “ран (Ќебо) -- это тот  свод, или оболочка,  котораЯ  содержит в
себе  материю;  ‘атурн  же  --  это  сама  материЯ,  котораЯ  поглощает  всю
производЯщую силу своего родителЯ. ‘умма материи постоЯнно  остаетсЯ одной и
той  же,  и  само  количество  материи  не увеличиваетсЯ и  не  уменьшаетсЯ.
‚олнениЯ  же и движениЯ  материи производЯт  сначала  несовершенные и  плохо
соответствующие друг другу свЯзи вещей,  своего  рода  эскизы миров,  а  уже
потом  с течением времени возникает это здание, которое может поддерживать и
сохранЯть  свою  форму.   ’аким  образом,  перваЯ  попытка  устройства  мира
изображаетсЯ  как царство  ‘атурна,  который  представлен  пожирающим  своих
сыновей,  что  обозначает  частые  распадениЯ  свЯзей   и  непродолжительное
существование вещей. ‚торое распределение материи, вторую стадию становлениЯ
мира   изображает  царство  ћпитера,  который  низверг  в  ’артар   все  эти
беспрерывные  и  внезапные  изменениЯ  материи.  ’артар и  обозначает  место
беспорЯдочного смешениЯ. ќто место считают расположенным между нижней частью
неба  и   глубинами  земли;  именно  в  этом  промежутке  сосредоточено  все
изменчивое, хрупкое,  все смертное, все,  что  подвержено  разложению.  €  в
течение первого периода возникновениЯ вещей, относЯщегосЯ к царству ‘атурна,
‚енера не  родилась. ‚едь до тех пор,  пока в  универсальной  материи раздор
сильнее и могущественнее согласиЯ,  изменениЯ неизбежно происходЯт всюду,  и
даже в самом целокупном здании мира. ’ак вещи производились до тех пор, пока
‘атурн не был оскоплен. ‚след за тем этот способ порождениЯ сменилсЯ другим,
введенным благодарЯ ‚енере: тогда созрело и приобрело силу согласие вещей, и
изменениЯ стали происходить только в отдельных частЯх, оставлЯЯ неизменным и
незыблемым само мироздание. ђассказывают,  однако, что ‘атурн был низвергнут
и изгнан,  но не  погиб  и  не уничтожен; поэтому, по  мнению „емокрита, мир
может  снова  впасть  в  первоначальное состоЯние  хаоса и безвластиЯ, чего,
кстати, ‹укреций боЯлсЯ длЯ своего времени:
     „а отвратит испытанье такое судьбины кормило!
     € не на деле уж лучше уверимсЯ мы, а рассудком,
     —то уничтожитьсЯ все с ужасающим грохотом может<sup>[9]</sup>.
     € даже тогда, когда мир установилсЯ во всей своей массе и силе,  все же
вначале не  было  еще  покоЯ.  Џотому  что последовали значительные сдвиги в
небесных  сферах, остановленные,  однако,  силой  солнца, господствующего на
небе,  с  тем чтобы мир сохранил устойчивое состоЯние.  Ђ затем то же  самое
произошло  и  на  земле:  когда  наводнениЯ,  бури,  ураганы,  землетрЯсениЯ
улеглись,  наступил  наконец более длительный  и  более спокойный  и  мирный
период согласиЯ вещей.  Ќо об  этом  мифе  можно говорить по-разному:  можно
утверждать, что миф этот имеет философское содержание,  и,  наоборот,  можно
сказать, что философиЯ заключает в  себе миф. ‚едь, согласно вере, мы знаем,
что все это не что иное,  как пророчества, уже  давно утратившие свой смысл,
ибо и материЯ, и строение мира на самом деле суть творениЯ создателЯ.
        XIII. Џротей, или ЊатериЯ
     Џоэты  рассказывают, что Џротей  был пастухом у  Ќептуна,  что  он  был
стариком   и  обладал   пророческим   даром;   предсказателем  же   он   был
замечательным, как говорЯт, "трижды великим". €бо знал он не только будущее,
но и прошлое, и настоЯщее, так что помимо предсказаниЯ будущего он знал все,
что случилось в прошедшем, и все тайны настоЯщего. †ил он в огромной пещере.
“ него было обычаем около полуднЯ пересчитывать  свое стадо тюленей и только
потом засыпать. ’от,  кто хотел  воспользоватьсЯ его  помощью в каком-нибудь
деле, мог добитьсЯ этого единственным путем: свЯзав  его и сковав  цепЯми. Ђ
Џротей, чтобы освободитьсЯ, превращалсЯ в разнообразные и удивительные формы
--  в огонь, воду, зверей, пока наконец не возвращалсЯ в свой первоначальный
облик.
     ‘мысл  мифа,  как  мне  кажетсЯ, касаетсЯ  глубочайших  тайн природы  и
свойств материи (conditiones materiae).  ‚ лице ЏротеЯ изображаетсЯ материЯ,
древнейшее  из  всего сущего после  бога. ЊатериЯ располагаетсЯ  под  сводом
неба,  как бы под  сводом  пещеры. Џротей --  раб Ќептуна, потому что всЯкое
действие и всЯкое  распределение происходЯт в жидком состоЯнии. ‘кот же, или
стадо  ЏротеЯ,  как  мне  кажетсЯ, есть не  что  иное,  как  виды  животных,
растений, минералов, в которых материЯ как бы разливаетсЯ и тратит себЯ, так
что, после того  как она завершает создание этих видов (как бы исполнив свою
работу),  она спокойно засыпает,  и  уже, по-видимому,  больше  не  пытаетсЯ
создать  другие  виды. ќто как  раз  и  означает пересчет  стада Џротеем,  и
наступающий  за ним  сон. ‚се  это  происходит в  полдень,  а  не утром  или
вечером,  т.  е.  когда  наступает  подходЯщее, как бы  законное  времЯ  длЯ
созданиЯ   и   формированиЯ  видов  из  должным  образом  подготовленной   и
предрасположенной материи; времЯ  это  приходитсЯ на период между их первыми
зачатками и их упадком. Њы достаточно хорошо знаем из свЯщенной истории, что
материЯ находилась в таком состоЯнии как  раз перед самым моментом творениЯ;
тогда-то в силу того божественного  глагола "„а произведет!" материЯ по воле
создателЯ, а не собственными кружными  путЯми внезапно слилась воедино и, до
конца доведЯ свое дело, установила виды. Ќа этом миф завершает повествование
о   свободном  и  несвЯзанном  Џротее  и  его  стаде.  €бо  ‚селеннаЯ  с  ее
естественными структурами и системами видов  есть облик материи несвЯзанной,
свободной --  так сказать,  стада материальных творений. ’ем не менее,  если
какой-нибудь опытный служитель природы  применит насилие к материи  и начнет
мучить и терзать ее, будто он поставил своей целью уничтожить ее, то материЯ
в  свою  очередь (поскольку уничтожение  или  подлиннаЯ гибель материи может
совершитьсЯ только всемогущим ѓосподом), оказавшись в столь  затруднительном
положении,  претерпевает  удивительные   превращениЯ,   принимает  различные
образы, переходЯ от одного изменениЯ  к другому, до тех пор пока не совершит
весь круговорот и не возвратитсЯ в прежнее состоЯние, если только продолжает
испытывать воздействие этой  силы. ‘пособ свЯзываниЯ, или обузданиЯ, материи
при этом более легок и удобен, когда  материЯ заключаетсЯ в наручники, т. е.
в свои крайние  пределы.  ђассказ же о том,  что Џротей был предсказателем и
знал  настоЯщее,  прошедшее  и  будущее,  прекрасно  согласуетсЯ с  природой
материи. ‚едь  длЯ  того  чтобы познать претерпеваниЯ  и  процессы  материи,
необходимо понимание в целом всего сущего  -- и того, что было,  и того, что
есть, и  того,  что  будет,  хотЯ  бы  знание  это и  не распространЯлось на
отдельные частности.
        XIV. Њемнон, или ‘короспелый
     Џоэты говорЯт,  что  Њемнон  был  сыном  Ђвроры.  Ћн  носил  прекрасные
доспехи,  его прославлЯла  народнаЯ молва.  ЏридЯ  к  стенам  ’рои, он, горЯ
нетерпеливым желанием  великих  подвигов,  вступил  в  поединок  с  Ђхиллом,
храбрейшим из греков, и пал от его руки. ћпитер, скорбЯ о нем, послал  птиц,
чтобы  они  беспрерывными  заунывными  кликами  сопровождали  его  похороны.
ѓоворЯт также,  что  его  статуЯ, когда ее озарЯли лучи восходЯщего  солнца,
издавала жалобный стон.
     Њне  кажетсЯ, что миф  рассказывает о несчастных исходах великих надежд
юношества. ‚едь они  подобны  сыновьЯм  Ђвроры:  чванЯсь пустой видимостью и
чисто внешними вещами, они  часто дерзают на то,  что  превосходит их  силы,
идут на  могучих героев,  вызывают их на бой и гибнут в неравной борьбе.  €х
смерть всегда вызывает  безграничную скорбь, ибо нет  ничего печальнее среди
человеческих  судеб, чем безвременно скошенный цвет доблести. ‚едь молодость
их оборвалась, они не насытились жизнью и еще  не  возбудили к себе зависти,
котораЯ была бы способна смЯгчить скорбь  кончины  или умерить  сострадание.
Ѓолее того, не только вокруг их  погребальных костров, подобно этим зловещим
птицам, летают стенаниЯ и плач;  нет, эта печаль и скорбь длЯтсЯ и дальше; и
особенно остро возрождаетсЯ тоска  по  ним, когда начинаютсЯ новые движениЯ,
когда замышлЯютсЯ великие деЯниЯ, подобные утренним лучам солнца.
        XV. ’итон, или Џресыщение
     €зЯщный миф  существует  о ’итоне.  …го  любила Ђврора,  котораЯ, желаЯ
вечно быть с ним,  попросила ћпитера, чтобы  ’итон никогда не умирал,  но по
женскому легкомыслию она забыла попросить также и о том, чтобы он никогда не
состарилсЯ.  €так,  он был избавлен  от смерти, но  его настигла  страшнаЯ и
жалкаЯ  старость,  как  это естественно должно  было  случитьсЯ с  тем, кому
отказано  в смерти, а сам  он с годами  все больше и больше дрЯхлел. ‚ конце
концов ћпитер, сжалившись над его жалкой судьбой, превратил его в цикаду.
     ќтот гениальный  миф  представлЯетсЯ  мне  аллегорическим  изображением
наслаждениЯ.  Ћно сначала (как  бы на  заре жизни)  так  приЯтно,  что  люди
желают, чтобы эти радости никогда их не покидали и были бы вечными, забыв  о
том,  что пресыщение и отвращение  незаметно подкрадываютсЯ к  ним,  подобно
старости. € наконец, когда люди уже физически не могут получать наслаждениЯ,
а  желание  и  страсти продолжают  жить в  них,  они  обычно утешаютсЯ  лишь
разговорами  и   воспоминаниЯми  о  том,   что  в  молодости  доставлЯло  им
наслаждение. Њы видим это на примере двух категорий людей --  сластолюбцев и
военных. Џервые  любЯт  рассказывать непристойности,  вторые --  перечислЯть
свои былые подвиги,  подобно  цикадам,  всЯ сила которых  заключена только в
голосе.
        XVI. †ених ћноны, или Ќепристойность
     Џоэты  рассказывают, что ћпитер, желаЯ овладеть тем  или иным предметом
своей любви, принимал различные облики: быка, орла,  лебедЯ, золотого дождЯ.
„обиваЯсь же  любви  ћноны, он  принЯл облик  самый недостойный,  вызывающий
презрение и  насмешки: он превратилсЯ в жалкую кукушку, мокрую  и трЯсущуюсЯ
от дождЯ и непогоды, еле живую.
     ќто  мудрый  и нравственно глубокий  миф. ‘мысл же его  таков:  люди не
должны слишком любоватьсЯ собой, полагаЯ, что  их достоинства могут  сделать
их приЯтными и дорогими каждому. ‚едь все зависит от природы и нравственного
облика тех, за кем они ухаживают и кому хотЯт понравитьсЯ: если это люди, не
отмеченные  сами  никакими  талантами и  достоинствами,  а  лишь  наделенные
заносчивым и злобным правом (то, что представлено в образе  ћноны), то -- да
будет известно таким  женихам -- им необходимо полностью отрешитьсЯ от  всех
тех  своих черт,  которые несут в себе  хоть малейший намек на достоинство и
красоту,  и  они  глубоко ошибаютсЯ,  если выбирают какой-либо иной путь.  €
здесь мало одного лишь отвратительного угодничества: они ничего не достигнут
до  тех  пор, пока  не  превратЯтсЯ  во  что-то совершенно  отталкивающее  и
мерзкое.
        XVII. Љупидон, или Ђтом
     ’о, что поэтами рассказано о Љупидоне, или Ђмуре,  собственно, не может
быть отнесено  к одному и  тому же лицу. ‚се  же это расхождение таково, что
можно,  не смешиваЯ этих персонажей, говорить об их  сходстве. ђассказывают,
что  Ђмур  был самым древним  из  богов и даже из всех вещей, за исключением
•аоса,  который  изображаетсЯ  его ровесником.  Ћднако  древние  никогда  не
причислЯли •аоса к числу богов и не называли его богом. “ этого Ђмура вообще
не  было родителей;  правда, некоторые  говорЯт, что  он  родилсЯ  из  Яйца,
порожденного Ќочью. ‘ам же он из •аоса произвел и богов, и все сущее. “ него
четыре  атрибута: он  вечный младенец, он слепой, нагой,  вооружен стрелами.
Ѓыл  и  другой  Ђмур,  самый  младший  из  богов, сын  ‚енеры,  на  которого
переносили атрибуты более старшего и на которого он был вообще чем-то похож.
     Њиф  рассказывает о самой колыбели, самых  истоках  природы. ќтот Ђмур,
как мне  кажетсЯ, есть стремление, или побуждение, первичной  материи,  или,
чтобы Яснее выразитьсЯ, <i>естественное движение атома</i>. ‚едь это та самаЯ сила,
первоначальнаЯ  и единственнаЯ,  котораЯ создает и формирует  из материи все
сущее. Ћна вообще не  имеет родителЯ, т. е. не имеет причины, ибо причина --
это как бы родитель следствий, а у этой силы вообще  не может быть в природе
никакой  причины (мы не говорим здесь о Ѓоге). ‚едь  нет ничего, что было бы
раньше  ее  самой, следовательно, никакого производЯщего начала;  нет ничего
более близкого природе -- следовательно, ни  рода, ни формы. Џоэтому, какова
бы  она ни была, она положительна и невыразима (surda). € даже если возможно
познать способ ее существованиЯ (modus) и ее  движение (processus), она  тем
не менее не может быть познана  через причину, так как,  ЯвлЯЯсь после  Ѓога
причиной  причин, она сама  не  имеет  причины. €  быть  может,  не  следует
надеЯтьсЯ,  что человеческое  познание полностью охватит ее, поэтому  полное
основание имеет упоминание о Яйце, порожденном Ќочью. Џо крайней мере свЯтой
философ  заЯвлЯет  так: "‚се он сделал прекрасным в свое времЯ и передал мир
на  их  суд, хотЯ человек  не  может  постигнуть  дел, которые Ѓог творит от
начала до конца"<sup>[10]</sup>.  ‚едь общий закон  природы,  или  сила  этого
Љупидона,  приданнаЯ  Ѓогом первичным  частицам  вещей, котораЯ собирает  их
вместе и, повторЯЯсь и умножаЯсь, производит все разнообразие вещей, -- этот
общий  закон может лишь коснутьсЯ мышлениЯ  смертных, но  едва ли может быть
схвачен им. ”илософиЯ греков, внимательнаЯ и  проницательнаЯ в  исследовании
материальных начал вещей, в исследовании начал движениЯ (в которых заключена
сила всЯкого действиЯ),  оказываетсЯ небрежной  и  бессильной. Ќу  а  в  той
области,  о которой мы говорим здесь,  она оказываетсЯ и вовсе  слепой и  не
может  произнести  ни одного  внЯтного  слова,  ибо  мнение перипатетиков  о
<i>лишении</i>  как <i>стимуле  материи</i>  по существу не  идет  дальше слов  и, скорее,
называет  Явление,  чем объЯснЯет его. ’е же,  кто  все  это относит к Ѓогу,
поступают, конечно, прекрасно, но они поднимаютсЯ к цели одним скачком, а не
постепенно,  шаг  за шагом. ‚едь несомненно,  единственный  и  общий  закон,
которому  подчинЯетсЯ  природа,  ЯвлЯетсЯ  субститутом  Ѓога; это тот  самый
закон,  о котором  в  только  что  цитированном  тексте  говоритсЯ  словами:
"‘одеЯнное   Ѓогом   от  начала  до  конца".  „емокрит  же,  который  глубже
рассматривает  предмет,  наделЯет  атом определенными размерами  и формой  и
приписывает  ему  только  этого  Љупидона,  или первоначальное  движение  --
простое и  абсолютное  и вторичное  --  относительное. ‚едь он,  собственно,
считал, что все движетсЯ к центру мира; и  то, что обладает  большим  весом,
движетсЯ к центру быстрее, и, сталкиваЯсь с тем, что обладает меньшим весом,
отбрасывает его, и толкает в  противоположном направлении. Ћднако эта теориЯ
слишком узка и  неприменима ко многим случаЯм. ‚едь по-видимому, ни круговое
движение  небесных  тел,  ни  сжатие  и  расширение  объемов  не  могут быть
подведены  под  этот  принцип.  Њнение же  ќпикура  об  отклонении  атома  и
произвольном  движении  --  это  чистейшие  пустЯки,  оно  свидетельствует о
незнании предмета. Џоэтому слишком верно (больше, чем нам хотелось бы),  что
этот Љупидон окутан ночью.
     Ђ теперь  рассмотрим  его атрибуты. €зЯщно  изображение Љупидона в виде
вечного крохотного младенца:  ведь вещи  сложны  и  велики и  имеют возраст;
первоначальные  же  семена вещей,  т.  е.  атомы, малы и остаютсЯ  в  вечном
младенчестве.  Ћчень верно  и  то, что  он изображаетсЯ обнаженным,  ибо все
сложное  длЯ  правильно мыслЯщего  представлЯетсЯ как  бы  замаскированным и
одетым и, строго говорЯ, ничто не ЯвлЯетсЯ обнаженным, кроме  первоначальных
элементов вещей.  Ћчень  мудраЯ аллегориЯ заключена в слепоте Љупидона. ‚едь
этот  Љупидон  (каким  бы  он  ни  был),  по-видимому,  почти  совсем  лишен
способности  предвидениЯ  и  продвигаетсЯ вперед, следуЯ  тому,  на  что  он
наталкиваетсЯ,  на ощупь,  как  это обычно делают слепые. € тем удивительнее
высшее  божественное  провидение,  поскольку  из  вещей, полиостью  лишенных
способности  предвидениЯ  и  как  бы слепых, оно, однако,  по  определенному
судьбой  закону создает  весь этот прекрасный порЯдок мира. Ќаконец, Љупидон
вооружен стрелами,  т.  е.  сила его такова, что  действует на расстоЯнии. Ђ
все, что действует  на  расстоЯнии, представлЯетсЯ как  бы пускающим стрелы.
‚едь всЯкий, кто признает атом  и пустоту (хотЯ бы он  и  считал эту пустоту
смешанной с атомами, а  не существующей отдельно), неизбежно должен признать
силу атома,  действующую  на расстоЯнии, ибо если исключить такую  силу,  то
невозможно  было бы никакое движение  (из-за пустоты, разделЯющей их) и  все
оставалось бы  в полной неподвижности  и  оцепенении. —то же  касаетсЯ того,
младшего Љупидона,  то вполне  закономерно он  считаетсЯ  самым  младшим  из
богов, так как он не мог обрести силу, до того  как были установлены виды. ‚
его изображении аллегориЯ носит уже  моральный характер. Ќо есть,  однако, и
определенное сходство его с древним Љупидоном.  ‚енера возбуждает стремление
к соединению и порождению потомства вообще; Љупидон же, ее сын, внушает этот
аффект индивидууму. ’аким  образом, ‚енера дает  общее влечение, Љупидон  же
возбуждает  более  конкретное чувство  симпатии;  первое  исходит  из  более
близких причин, второе  -- из принципов более глубоких и фатальных и  как бы
от того древнего Љупидона, от которого зависит любаЯ тончайшаЯ симпатиЯ.
        XVIII. „иомед, или ”анатик
     Џаллада  побуждала  своего  любимца „иомеда,  пользовавшегосЯ  великой,
исключительной славой, ни за что не щадить ‚енеру,  если он встретитсЯ с ней
в сражении. Ћн, и сам готовый к этому, повиновалсЯ ей, ранив ‚енеру в правую
руку. Ќекоторое  времЯ  этот  проступок его  оставалсЯ  безнаказанным, и он,
покрытый славой своих деЯний, вернулсЯ на родину. „ома ему пришлось испытать
немало бед,  и он бежал на чужбину,  в €талию. ’ам  вначале  также  все  шло
достаточно благополучно:  он  пользовалсЯ щедрым гостеприимством царЯ „авна,
получал от него богатые дары, по всей стране были воздвигнуты его статуи. Ќо
первое же  несчастье, которое обрушилось на  народ, среди которого он  нашел
приют, сразу же заставило „авна подумать о том, что он  привел под свой кров
человека  нечестивого,  ненавистного богам,  вступившего  в  борьбу  с ними,
напавшего с оружием и ранившего богиню, само прикосновение к которой было бы
свЯтотатством. Џоэтому, чтобы освободить свою родину от скверны, он, презрев
закон гостеприимства, ибо закон религии представлЯлсЯ ему важнее, неожиданно
убивает „иомеда,  уничтожает  его  статуи  и  отменЯет  все  оказываемые ему
почести.  Ќикто не смел даже выразить сочувствие  столь печальному исходу, а
сподвижники и друзьЯ его за то, что они оплакивали смерть своего вождЯ и все
наполнЯли своими стенаниЯми, были превращены и каких-то  птиц вроде лебедей,
которые перед своей смертью издают нежные жалобные звуки.
     Џредмет этого мифа  редкий и чуть ли не единственный в своем роде. ‚едь
ни  в  одном  другом  мифе не говоритсЯ,  чтобы кто-либо  из  героев,  кроме
„иомеда, с оружием в руках нападал на кого-либо  из богов. ‚о  всЯком случае
мне представлЯетсЯ,  что  этот  миф  рисует  в  лице „иомеда судьбу  и образ
человека,  открыто провозглашающего  целью всех своих действий преследование
силой   оружиЯ   и  насильственное   уничтожение   какого-либо   культа  или
какой-нибудь религиозной секты, хотЯ бы даже пустой и незначительной. € хотЯ
древним  были неизвестны кровавые религиозные распри (ибо Языческим богам не
знакомо религиозное  рвение,  ЯвлЯющеесЯ атрибутом истинного  Ѓога),  однако
мудрость прошлого оказываетсЯ столь глубокой  и всеобъемлющей,  что то, чего
они не знали на опыте, они постигали силой своего мышлениЯ и  воображениЯ. €
вот те, кто стремитсЯ не исправить и убедить силой разума и науки, свЯтостью
образа жизни,  весомостью примеров  и авторитета какую-то религиозную секту,
хотЯ бы и пустую,  извращенную и бесславную (то,  что  изображаетсЯ в образе
‚енеры),  а огнем и  мечом, жестокими  казнЯми желают уничтожить и истребить
ее, -- те,  вероЯтно, побуждаютсЯ  к этому Џалладой,  т.  е. некоей жестокой
мудростью и суровостью  суждениЯ, которые помогают им вскрыть обманчивость и
лживость такого рода  заблуждений;  ими движет ненависть к неправому делу  и
похвальное  рвение.  Ќа  времЯ они  достигают громкой славы,  и  толпа  (длЯ
которой не  может быть приемлема никакаЯ умеренность) прославлЯет  и чуть ли
не  обожает их как  единственных  защитников  истины и  религии  (тогда  как
остальные  кажутсЯ  ей  нерешительными  и  трусливыми).  Ћднако слава эта  и
счастье  редко длЯтсЯ до конца; ведь почти  всЯкое насилие, если  даже из-за
превратности вещей и избежит скорой гибели, в конце концов терпит поражение.
’ак  что,   если   случитсЯ   обстоЯтельствам   изменитьсЯ  и   эта   секта,
подвергавшаЯсЯ преследованиЯм и гонениЯм, вновь обретет силы и подниметсЯ на
борьбу,  тогда-то  рвение  подобных  людей  и  их  настойчивость  становЯтсЯ
предметом осуждениЯ,  само имЯ их вызывает ненависть, и все былые их почести
сменЯютсЯ   презрением.   Ђ   то,  что  „иомед  был  убит  своим  другом   и
гостеприимцем, указывает  на то, что религиозные раздоры порождают коварство
и предательство даже среди самых близких  друзей. ђассказ  же о  том, что не
позволЯли даже оплакать его гибель и подвергали за это наказанию, напоминает
нам, что почти каждое преступление оставлЯет место длЯ людского состраданиЯ,
так что даже те, кто с негодованием осуждает само преступление, тем не менее
из человеколюбиЯ жалеют самих  преступников  и  сочувствуют  их участи,  ибо
самое страшное несчастье -- лишитьсЯ состраданиЯ и сочувствиЯ. Ћднако, когда
речь идет о преступлениЯх против религии, об обвинениЯх в нечестивости, даже
выражение сочувствиЯ таким людЯм  встречаетсЯ с осуждением и подозрением.  ‘
другой  стороны,  стенаниЯ  и   плач  сподвижников  „иомеда,  т.  е.  людей,
принадлежащих к той же самой секте, придерживающихсЯ тех же  самых взглЯдов,
бывают  волнующими и как бы сладкозвучными, как песни лебедей, птиц „иомеда.
€  здесь  мы находим  замечательную  и умную аллегорию: слова  осужденных на
казнь  за  религиозные  убеждениЯ,   произнесенные  перед  смертью,  подобно
лебединой  песне,  поразительно  волнуют сердца  людей  и  глубоко и навечно
западают в их душу.
        XIX. „едал, или Њеханик
     ‚  лице  „едала, человека  замечательно  талантливого, но  и  гнусного,
древние   изобразили   и   мудрость  механического  искусства,  и   все   то
недозволенное и преследующее дурные цели,  что существует в  этом искусстве.
„едал за убийство своего  соученика и соперника жил в изгнании, но его всюду
любезно принимали и цари, и города, и он своим гением  создал  там множество
замечательных  произведений  во славу богов  и  длЯ украшениЯ и  великолепиЯ
городов и общественных мест; особенно  же известно его имЯ благодарЯ дерзким
и запретным его  творениЯм. ‚едь именно  он воздвиг сооружение,  позволившее
Џасифае  удовлетворить  ее  похоть  и сойтись  с быком, так что несчастное и
позорное  рождение  этого  чудовища  --  Њинотавра, пожиравшего  благородных
юношей,  обЯзано преступному мастерству и гибельному таланту этого человека.
Ћн же, покрываЯ  и увеличиваЯ одно зло другим, длЯ охраны этой чумы придумал
и  выстроил  лабиринт --  сооружение,  омерзительное  и нечестивое по своему
назначению и  в  то же  времЯ изумительное  и  великолепное  по  мастерству.
Џозднее,  чтобы  не быть  известным лишь злыми делами и создавать  не только
орудиЯ  преступлениЯ,  но и  средства  против них, он дал  гениальный  совет
воспользоватьсЯ  нитью, длЯ того чтобы выбратьсЯ из извилин лабиринта. Њинос
очень строго и настойчиво преследовал этого „едала, тот же постоЯнно находил
средства уйти от преследований и скрытьсЯ. ‚  конце концов он научил  своего
сына €кара искусству летать, а  тот, еще неопытный, желал похвастатьсЯ своим
искусством и упал с неба в море.
     ‘мысл этой  параболы  таков.  ‚ самом  начале ее говоритсЯ  о том,  что
всегда поджидает замечательных мастеров и удивительным  образом господствует
над  ними,  -- о зависти:  ведь  нет  ни  одной категории людей,  котораЯ бы
сильнее, чем они,  страдала  от острой,  буквально убийственной  зависти. ‡а
этим   следует   упоминание   о   роде   наказаниЯ,   столь   неразумно    и
непредусмотрительно примененного к  нему: „едал был осужден на изгнание.  Ќо
ведь у мастеров есть  то  замечательное преимущество, что  почти все  народы
принимают их с распростертыми объЯтиЯми,  так что длЯ замечательного мастера
изгнание едва ли ЯвлЯетсЯ наказанием. ‹юди, принадлежащие к другим группам и
сословиЯм общества,  не легко могут занЯть достойное положение  за пределами
своей  родины;  мастера  же  и  художники пользуютсЯ  всеобщим восхищением у
иноземцев,  потому  что  людЯм  присуще в  делах  ремесла  и  техники  своих
соотечественников всегда  ценить меньше, чем иностранцев. Ћчень Ясен смысл и
всего  последующего, где  говоритсЯ  о  применении  искусств  механики: ведь
человеческаЯ  жизнь  многим им  обЯзана, ибо  из их  сокровищ складывались в
значительной мере и  обрЯды религии, и благоустройство гражданской жизни, и,
наконец,  всЯ материальнаЯ  культура; но из  того же  источника  рождаютсЯ и
орудиЯ  похоти,  и  даже орудиЯ  смерти.  …сли  даже  не  говорить о ремесле
сводников, нам прекрасно  известно, что все  эти  утонченнейшие Яды, военные
орудиЯ и тому подобнаЯ мерзость (обЯзанные своим существованием механическим
изобретениЯм)  своей   жестокостью   и   гибельными  последствиЯми   намного
превосходЯт   самого   Њинотавра.   ‚еликолепна   и   аллегориЯ   лабиринта,
изображающаЯ  общую  природу  механики. ‚едь  все эти хитроумные и тщательно
изготовленные произведениЯ  механического искусства могут  считатьсЯ  чем-то
вроде  лабиринта по тонкости работы, исключительной сложности их конструкции
и  видимому  сходству  частей, что  делает  их недоступными  длЯ суждениЯ  и
позволЯет разобратьсЯ в  них лишь  с  помощью нити опыта.  Ќе менее удачно и
упоминание о том, что тот же самый человек, который придумал лабиринт  с его
извилинами, указал  и  нить  спасениЯ:  ведь  механические  искусства  могут
приводить к противоположным результатам, могут приносить вред, но и находить
средство  исправить его,  и  в  их  силах  развеЯть  свои  собственные чары.
Ќедостойные  изобретениЯ,  а  заодно   и   сами  искусства  довольно   часто
преследуютсЯ Њиносом, т. е. законами, которые осуждают их  и запрещают людЯм
пользоватьсЯ ими.  ’ем не менее они  продолжают  существовать  тайно,  всюду
находЯ  себе  прибежище, где  они  могут укрытьсЯ,  что  правильно  отмечено
’ацитом  длЯ  своего времени  и  сходных обстоЯтельств, когда он  говорит  о
математиках  и  предсказателЯх:  "ќта  категориЯ  людей в нашем  государство
всегда  будет  существовать  и  всегда  будет  вне  закона".  Ћднако же  эти
недостойные  и запретные искусства с течением  времени,  поскольку они почти
всегда не могут выполнить того,  что обещают, подобно падению €кара с  неба,
терЯют  уважение к  себе, вызывают презрение  и  погибают из-за  чрезмерного
хвастовства. ‚о всЯком  случае,  если уж  вообще говорить правду, не  так уж
успешно сдерживает их узда законов, а гораздо чаще их изобличает собственное
тщеславие.
        XX. ќрихтоний, или Ћбман
     Џоэты  повествуют, что ‚улкан покушалсЯ на  честь Њинервы и, охваченный
страстью, пыталсЯ совершить насилие и что во времЯ борьбы семЯ его пролилось
на  землю  и  из него родилсЯ ќрихтоний,  верхнЯЯ часть тела  которого  была
прекрасна и  изЯщна, нижнЯЯ  же часть напоминала  тело змеи,  была жалкаЯ  и
безобразнаЯ.  ‘ознаваЯ  сам  свое  безобразие, он первым изобрел  колесницу,
чтобы иметь  возможность  показать то,  что есть  прекрасного в его теле,  и
спрЯтать то, что безобразно.
     ‘мысл  этого удивительного и чудовищного мифа,  по-видимому, следующий:
искусство, представленное  в  лице ‚улкана, поскольку он имеет дело с огнем,
как  бы  оно  ни  пыталось,  всЯчески  терзаЯ  тела,  совершить  насилие над
природой, стараЯсь  победить ее и поработить (а природа  изображаетсЯ в лице
Њинервы, ибо она  искусна  в разных работах), редко достигает желанной цели;
однако в ходе  всех этих многочисленных ухищрений и хитроумных  попыток (как
бы  во времЯ борьбы) случайно  поЯвлЯютсЯ несовершенные  творениЯ, неудачные
произведениЯ, внушительные с  виду,  но слабые и ненадежные в  употреблении;
однако  обманщики  выставлЯют  это  напоказ, выдумывают  об  этом  всЯческие
небылицы и чувствуют себЯ триумфаторами. Џодобные вещи часто можно встретить
и  в  деЯтельности  химиков,  и  у  создателей  всЯких  хитрых  механических
изобретений, особенно тогда, когда люди прежде всего  стремЯтсЯ во что бы то
ни стало добитьсЯ своей цели и, не желаЯ  освободитьсЯ от своих  заблуждений
на этом пути, скорее,  борютсЯ с природой, чем добиваютсЯ ее объЯтий должным
почтением и вниманием.
        XXI. „евкалион, или ‚озрождение
     Џоэты  рассказывают, что,  когда всемирный  потоп совершенно  уничтожил
всех жителей  древней земли и остались  только „евкалион  и  Џирра, горевшие
благочестивым  и  достохвальным желанием восстановить человеческий  род, они
получили такое предсказание:  желание их исполнитсЯ, если  они возьмут кости
матери и будут бросать их за спину. ќто  предсказание  поначалу ввергло их в
великую печаль, и у них пропала всЯкаЯ  надежда: ведь после того,  как потоп
сравнЯл всю  поверхность земли, искать гробницу было  совершенно бесполезно;
но наконец они  понЯли,  что оракул  указывает  на камни  земные  (ибо землЯ
считаетсЯ всеобщей матерью).
     Њиф,  как мне  представлЯетсЯ,  раскрывает  тайну природы и  исправлЯет
свойственное  человеческому  уму  заблуждение;  ведь   человек   по   своему
невежеству считает возможным восстановить или возродить вещи из  их же праха
и  останков  (подобно тому как ”еникс возрождаетсЯ  из  собственного пепла),
тогда как  подобного рода материи уже  завершили путь своего существованиЯ и
совершенно не годЯтсЯ длЯ воссозданиЯ самих вещей. Џоэтому нужно отступить к
более общим началам.
        XXII. Ќемесида, или Џревратность вещей
     ѓоворЯт,  что Ќемесида была богиней,  которую почитали все, а владыки и
счастливцы  даже  боЯлись.   Ћна,  говорЯт,  была  дочерью  Ќочи  и  Ћкеана.
€зображалась она следующим образом: с крыльЯми, с венком на голове, в правой
руке у нее Ясеневое копье, в левой -- чаша, украшеннаЯ изображением эфиопов,
и восседает она на олене.
     Џарабола представлЯетсЯ  мне  следующей: само  имЯ Ќемесиды  достаточно
Ясно указывает на возмездие или воздаЯние, ибо обЯзанность этой богини и все
ее  действиЯ   сводились   к   тому,  чтобы,   подобно   народному   трибуну
препЯтствовать  устойчивому  и  надежному благополучию  счастливых  людей  и
накладывать свое  veto;  и она  преследовала не только  недостойных: удачи и
благополучие людей честных и скромных  она чередовала с несчастьЯми, как  бы
показываЯ, что смертный может быть  допущен на пиры богов только в насмешку.
‚о всЯком случае, читаЯ у ѓаЯ ЏлиниЯ ту главу, в которой он перечислЯет  все
несчастьЯ  и неудачи  –езарЯ  Ђвгуста, --  которого  Я  считал счастливейшим
человеком в мире, обладавшим даже каким-то  особым искусством пользоватьсЯ и
наслаждатьсЯ счастьем, характеру которого были совершенно чужды надменность,
пустота,  слабость, нерешительность, меланхолиЯ,  --  такие, что он  однажды
решил  покончить  с собой,  Я  прихожу к  убеждению,  чт