братьсЯ на верную
дорогу, тогда как гораздо полезнее  и  обдуманнее  было бы длЯ них подождать
днЯ или зажечь свет и затем уже вступить на дорогу. €стинный же метод  опыта
сначала  зажигает  свет,  потом  указывает  светом  дорогу:  он  начинает  с
упорЯдоченного   и   систематического   опыта,  отнюдь   не   превратного  и
отклонЯющегосЯ в сторону, и выводит из него аксиомы, а из построенных аксиом
-- новые опыты; ведь и божественное слово не  действовало на массу вещей без
распорЯдка!
     € потому  пусть  люди  перестанут удивлЯтьсЯ тому, что путь наук еще не
пройден,  ибо они  вовсе сбились с дороги, решительно оставив и покинув опыт
или путаЯсь и блуждаЯ в нем, как в лабиринте. Џравильно же построенный метод
неизменной стезей ведет через леса опыта к открытию аксиом.
        LXXXIII
     “казанное   зло  достигло  устрашающих  размеров,  выросши  из  некоего
укоренившегосЯ исстари надменного и  вредоносного мнениЯ, или суждениЯ.  Ћно
состоит в том, что достоинство человеческого разума  будет  умалено, если он
долго и много будет обращатьсЯ к опыту и частным вещам, подлежащим чувству и
определенным в  материи, тем  более  что вещи  этого рода требуют прилежного
исканиЯ и они слишком низменны длЯ того,  чтобы  о них  размышлЯть,  слишком
грубы,  чтобы  о  них  говорить,  слишком  неизЯщны  длЯ   того,  чтобы  ими
пользоватьсЯ,  бесконечны  по  количеству и недостаточны по совершенству.  €
вот, дело дошло до того, что  истиннаЯ дорога не  только  покинута, но  даже
закрыта и  заграждена,  а  опыт находитсЯ  в  совершенном  пренебрежении, не
говорЯ уже о том, что он оставлен или дурно управлЯем.
        LXXXIV
     Џомимо  того людей удерживали  от движениЯ вперед и как бы околдовывали
благоговение перед древностью, влиЯние людей,  которые считались  великими в
философии, и обусловленные  этим единогласие и  согласие. Ћ единогласии  уже
сказано выше.
     —то  же   касаетсЯ   древности,   то  мнение,   которого  люди   о  ней
придерживаютсЯ, вовсе не обдуманно и едва ли согласуетсЯ с самым словом. €бо
древностью  следует почитать  престарелость и  великий возраст  мира,  а это
должно  отнести  к нашим  временам, а  не  к  более молодому возрасту  мира,
который был у древних. ќтот возраст по отношению к нам древен и более велик,
а по отношению  к  самому миру нов  и  менее  велик. € подобно тому  как  мы
ожидаем  от старого  человека  большего  знаниЯ  и более  зрелого суждениЯ о
человеческих  вещах, чем от молодого,  по причине опытности и разнообразиЯ и
обилиЯ вещей, которые он  видел, о  которых он слышал и размышлЯл,  так и от
нашего времени,  если  только оно познает свои  силы и пожелает  испытать  и
напрЯчь  их, следует  ожидать большего, чем от былых  времен, ибо  это  есть
старшее времЯ  мира,  собравшее  в  себе  бесконечное  количество  опытов  и
наблюдений.
     Ќе   должно  считать   малозначащим  и  то,  что  дальние  плаваниЯ   и
странствованиЯ  (кои  в наши  века участились) открыли и показали  в природе
много  такого, что может  подать  новый  свет  философии.  Џоэтому  было  бы
постыдным длЯ  людей, если  бы границы умственного мира оставались в  тесных
пределах  того,  что  было  открыто  древними,  тогда  как  в  наши  времена
неизмеримо  расширились и  проЯснились  пределы материального  мира,  т.  е.
земель, морей, звезд.
     Ђ  что  касаетсЯ  авторов, то высшее  малодушие  состоит в  том,  чтобы
воздавать  им  бесконечно  много,  а у времени  -- у этого  автора авторов и
источника всЯкого авторитета -- отнимать  его права. €бо  правильно называют
истину  дочерью  времени, а не авторитета. Џоэтому  неудивительно,  что чары
древности,  писателей и единогласиЯ столь свЯзали мужество  людей, что  они,
словно заколдованные, не смогли свыкнутьсЯ с самими вещами.
        LXXXV
     Ќе  только  восхищение  перед  древностью, авторитетом  и  единогласием
побудило деЯтельность  людей  успокоитьсЯ  на  том, что  уже  открыто,  но и
восхищение  перед  самими  творениЯми,  изобилие которых  уже  давно создано
человеческим родом. €бо если кто-либо обратит взор на  разнообразие  вещей и
прекраснейшее оборудование,  которое  механические искусства собрали и ввели
длЯ удобства  людей,  то он  склонитсЯ,  скорее,  к тому, чтобы  восхищатьсЯ
богатством  человечества, чем  почувствовать  его  нужду,  не  замечаЯ,  что
первичные наблюдениЯ  человека и  те дела  природы, кои суть как  бы душа  и
первое  движение всего этого  разнообразиЯ, не  многочисленны  и не  глубоко
почерпнуты, что остальное относитсЯ  только к терпеливости людей и к тонкому
и  правильному движению руки  или орудий.  Ќапример,  часы есть, несомненно,
тонкаЯ,  тщательно  изготовленнаЯ вещь, котораЯ  подражает  небесному  кругу
своим вращением  и  биению  сердца  животных  последовательным и размеренным
движением. € все же эта вещь зависит от одной или двух аксиом природы.
     Ђ если кто-либо  будет  рассматривать тонкость свободных  искусств  или
также  изощренность  в  обработке  естественных тел посредством механических
искусств и  рассмотрит вещи такого  рода,  как открытие небесных движений  в
астрономии, гармонии в музыке, алфавита (которым  до сих пор не пользуютсЯ в
государстве  китайцев)   в  грамматике,   или,  возвращаЯсь  к  механическим
искусствам, дела ‚акха  и –ереры, т. е. приготовление вина и пива, хлеба или
даже  изысканных  Яств, искусство перегонки жидкостей и  тому  подобное,  то
пусть он  хорошенько подумает, сколько же  должно было миновать времени  длЯ
того,  чтобы  привести эти вещи  к тому совершенству, какое они теперь имеют
(ведь   все   это   --   открытиЯ   древние,   за   исключением    перегонки
жидкостей)<sup>[33]</sup>, в сколь  малой степени они получены из наблюдений и
аксиом природы (как об этом уже сказано по поводу часов) и как  легко  и как
бы  случайными  совпадениЯми  и  удачными  наблюдениЯми  все  это могло быть
открыто;  обдумав  это, он легко освободитсЯ  от всЯкого восхищениЯ и скорее
пожалеет о человеческом жребии, о том, что так незначительны, бедны были  во
все века вещи  и открытиЯ. Ђ кроме того, упомЯнутые  сейчас  открытиЯ  более
древни,  чем  философиЯ и науки. ’ак что если  говорить правду, то вместе  с
началом рациональных и догматических наук этого  рода прекратилось  открытие
полезных дел.
     …сли  кто-либо  обратитсЯ  от  мастерских  к  библиотекам  и  придет  в
восхищение  от  безграничного  разнообразиЯ  книг,  которое  мы  видим,  то,
исследовав и  прилежнее  рассмотрев содержание  и  предмет самих  книг,  он,
конечно, поразитсЯ  противоположному. Џосле того как он  заметит бесконечные
повторениЯ и то, как люди говорЯт и  толкуют об одном и том же,  он перейдет
от  восхищениЯ перед  разнообразием к удивлению перед  малочисленностью  тех
вещей, которые до сих пор владели умами людей.
     …сли же  кто-либо  направит  внимание  на рассмотрение того, что  более
любопытно,  чем здраво, и глубже рассмотрит работы алхимиков и магов, то он,
пожалуй,  усомнитсЯ,  чего эти работы  более  достойны --  смеха  или  слез.
Ђлхимик  вечно питает  надежду, и, когда дело  не удаетсЯ, он это относит  к
своим собственным ошибкам.  Ћн  обвинЯет  себЯ, что недостаточно понЯл слова
науки  или писателей, и поэтому обращаетсЯ к преданиЯм и  нашептываниЯм. €ли
он думает, что ошибка в  каких-то мелких подробностЯх его работы,  и поэтому
до бесконечности повторЯет опыт. Љогда же в течение своих опытов он случайно
приходит к  чему-либо новому  по  внешности или заслуживающему  вниманиЯ  по
своей  пользе,  он  питает  душу  доказательствами  этого  рода  и  всЯчески
превозносит и  прославлЯет их, а в остальном хранит  надежду. Ќе следует все
же  отрицать,  что  алхимики  изобрели  немало  и  подарили  людЯм  полезные
открытиЯ. Ћднако  к ним неплохо подходит известнаЯ сказка о старике, который
завещал  сыновьЯм золото,  зарытое в винограднике, но  притворилсЯ, будто не
знает точного места, где оно зарыто. Џоэтому его сыновьЯ прилежно взЯлись за
перекапывание виноградника, и хотЯ они и не нашли никакого золота, но урожай
от этой обработки стал более обильным.
     ’е же, кто занималсЯ естественной магией, те, кто все сводил к симпатии
и  антипатии  в  силу  праздных  и  беспочвенных  догадок, приписывали вещам
удивительные способности и действиЯ. „аже если  они чего-нибудь достигли, то
эти дела более поразили своей новизной, чем принесли пользу своими плодами.
     ‚  суеверной  же  магии (если  о  ней  надо говорить)  следует обратить
внимание  на то, что  существуют  предметы определенного рода, общие у  всех
народов, во все века и даже во всех религиЯх, на которых играют и на которых
основываютсЯ науки  тайные и суеверные. Ћпустим  их рассмотрение, хотЯ вовсе
не  удивительно,  что  мнение  о  богатстве этих  наук Явилось  причиной  их
бедности.
        LXXXVI
     ‚осхищение людей перед учениЯми и науками, само  по себе уже достаточно
наивное  и почти  детское,  преумножено еще хитростью  и уловками  тех,  кто
занималсЯ  науками  и  преподавал  их.  €бо  они  представлЯют  их  с  таким
тщеславием   и  напыщенностью   и  приводЯт   их   к  взору  человека  столь
преображенными  и как бы замаскированными, как если бы они были совершенны и
доведены до полной законченности.  …сли посмотреть на их метод и разделы, то
может показатьсЯ, что они объемлют и  заключают в себе все,  что может  быть
отнесено к  их предмету. € хотЯ их части  плохо заполнены  и подобны  пустым
Ящикам,  все  же длЯ  обычного  разумениЯ  они представлЯютсЯ  как  формы  и
основаниЯ целостной науки.
     Џервые же  и древнейшие искатели  истины, более добросовестные  и более
удачливые, обычно те знаниЯ, которые хотели почерпнуть из созерцаниЯ вещей и
сделать пригодными длЯ пользованиЯ,  заключали  в афоризмы, т. е. в короткие
изречениЯ, разрозненные  и не  свЯзанные методом;  они не притворЯлись,  что
владеют  всеобщей  наукой, и  не обещали этого. Ђ  при нынешнем положении не
удивительно,  если  люди ничего  не  ищут  за пределами того,  что  им  было
передано как уже давно вполне законченное по совершенству и охвату.
        LXXXIVII
     „аже  древнее  стало   пользоватьсЯ   большим   почитанием  и  доверием
вследствие  суетности  и  легкомыслиЯ  тех,   кто  предложил   новое,  --  в
особенности в действенной и  практической части естественной философии. ‚едь
немало было хвастливых и сумасбродных людей, которые отчасти из легкомыслиЯ,
отчасти  в  целЯх обмана  осыпали  человеческий род  такими обещаниЯми, как:
продление  жизни, предотвращение старости, облегчение страданий, исправление
природных  недостатков,  ублажение чувств, обуздание и возбуждение страстей,
озарение и возвышение способностей разума, превращение  вещества, усиление и
умножение движений  по  желанию,  изменение  погоды  и  климата,  управление
небесными   влиЯниЯми,   предсказаниЯ  будущего,  приближение   отдаленного,
раскрытие тайного, и обещали и  сулили  еще многое другое. Ќемногим ошибетсЯ
тот, кто скажет, что в  учениЯх философии существует такое же различие между
суетностЯми  этих щедрых дарителей и истинными науками,  какое  в  рассказах
истории существует между делами  ћлиЯ –езарЯ  или  Ђлександра Њакедонского и
Ђмадиса ѓалльского или Ђртура  Ѓританского<sup>[34]</sup>. ‚едь эти славнейшие
полководцы совершили много больше, чем выдумано содеЯнного  теми призрачными
героЯми, и они совершили это способом и путем действий отнюдь не сказочным и
волшебным. Ќе  следует отказывать в вере истинному известию  по той причине,
что  доверие было уже обмануто сказками. Џри всем том совсем не удивительно,
если  есть  большое  предубеждение против  новых предложений (особенно когда
поминают и  об  их  применении  в практике)  из-за тех  обманщиков,  которые
пытались делать  нечто  подобное.  €бо полнейшаЯ суетность  и вызываемое  ею
отвращение разрушили ныне всЯкое величие попыток такого рода.
        LXXXVIII
     Ќо еще больше  нанесла наукам вреда мелочность и ничтожность тех задач,
которые  ставит  перед собой человеческаЯ деЯтельность.  € притом,  что хуже
всего, эта мелочность предстает не без тщеславиЯ и надменности.
     Џрежде  всего во всех науках мы встречаем ту же ставшую обычной уловку,
что создатели  любой науки обращают  бессилие  своей науки  в клевету против
природы. €  то,  что недостижимо длЯ  их науки, то  они  на основании той же
науки  объЯвлЯют невозможным и в самой природе. Љонечно,  никакаЯ  наука  не
может  быть  осуждена,  раз она  сама  же и судит. ’ак и философиЯ,  которой
теперь располагают, содержит в своих недрах некие положениЯ, касающиесЯ того
(если  рассмотреть  более  тщательно),  чтобы  совершенно  убедить  людей  в
невозможности ожидать  от  науки  или  от труда  человека  ничего  высокого,
такого, что  могло  бы повелевать  природой и подчинить ее, как это уже было
выше сказано о разнородности тепла светил и огнЯ и о смешении. ‚се это, если
изучить   это   более  основательно,  представлЯет   несправедливую   оценку
человеческих сил и ведет к надуманному и искусственному отчаЯнию, которое не
только  рассеивает обнадеживающие предсказаниЯ, но и отсекает все побуждениЯ
и  стремлениЯ к  деЯтельности и  уничтожает всЯкую возможность успеха самого
опыта. ‚едь,  стремЯсь к тщетной и суетнейшей славе, они заботЯтсЯ  только о
том, чтобы их наука расценивалась как совершеннаЯ и  чтобы все оставшеесЯ до
сих пор не открытым или не познанным считалось вообще недоступным открытию и
познанию в  будущем. …сли  же кто и  посвЯщает  себЯ этому  делу и  пытаетсЯ
открыть что-либо новое, то он ставит перед собой цель отыскать и исследовать
какое-либо одно открытие, и не  больше.  Ћн  будет  исследовать  или природу
магнита, или прилив и отлив морЯ, систему  неба и тому подобное, что кажетсЯ
заключающим в себе некую  тайну и  до сих пор рассматривалось  безуспешно. Ђ
между  тем величайшее  невежество представлЯет  собой  исследование  природы
какой-либо вещи в ней самой. €бо та  же самаЯ природа, котораЯ в одних вещах
кажетсЯ  скрытой  и тайной, в других вещах очевидна и почти ощутима;  в этих
вещах она  возбуждает восхищение, а в  тех  даже не привлекает вниманиЯ. ’ак
обстоит дело с природой плотности, которую в  дереве  или камне не замечают,
довольствуЯсь  названием твердости и не  задаваЯсь вопросом  о сопротивлении
разделению  и  разрыву  непрерывности;  но   то  же  самое  Явление  кажетсЯ
замечательным и замысловатым в пленке водЯных пузырей, которые любопытнейшим
образом принимают форму полушариЯ, так что на мгновение задерживаетсЯ разрыв
непрерывности.
     ’ак то, что в одних вещах  считаетсЯ  скрытым, в  других имеет Явную  и
обычную  природу, и она никогда не позволит  рассмотреть себЯ, если  опыты и
наблюдениЯ  людей будут  вращатьсЯ  только  в  пределах  первого.  ‚ообще же
обыкновенно в делах механических новыми открытиЯми считаютсЯ,  если кто-либо
тоньше  обработал  уже сделанное  изобретение, или  красивее убрал  его, или
соединил  и  сложил  с  чем-либо, или  удобнее  сочетал  с пользованием, или
представил работу в большем или меньшем размере, чем она была прежде, и тому
подобное.
     Џоэтому   совсем  не   удивительно,   что   значительные  и   достойные
человеческого рода открытиЯ  не извлечены на свет, если люди удовлетворЯютсЯ
и восхищаютсЯ такими малыми и детскими задачами и  притом еще считают, что в
них они добиваютсЯ или достигают чего-то великого.
        LXXXIX
     ЌельзЯ упускать и то, что во все  века естественнаЯ философиЯ встречала
докучливого и тЯгостного противника, а именно суеверие и слепое, неумеренное
религиозное  рвение. ’ак,  мы  видим  у  греков,  что  те,  которые  впервые
предложили непривычному еще  человеческому слуху естественные причины молнии
и бурь, были на этом основании обвинены в неуважении к богам<sup>[35]</sup>. €
немногим лучше  отнеслись некоторые древние отцы христианской религии к тем,
кто при помощи вернейших доказательств (против которых ныне никто  в здравом
уме не станет возражать) установил, что  ‡емлЯ кругла  и как следствие этого
утверждал существование антиподов<sup>[36]</sup>.
     Ѓолее  того,  по теперешнему положению  дел условиЯ  длЯ  разговоров  о
природе стали  более  жестокими  и  опасными  по  причине учений  и  методов
схоластов. €бо схоласты  не  только в  меру своих  сил  привели  теологию  в
порЯдок и  придали ей форму науки,  но  и вдобавок  еще  добились  того, что
строптиваЯ и колючаЯ философиЯ ЂристотелЯ смешалась, более чем следовало,  с
религией.
     ‘юда же  (хотЯ  и  иным образом) относЯтсЯ  и  рассуждениЯ тех, кто  не
постеснЯлсЯ  выводить  и  подкреплЯть  истинность  христианской  религии  из
авторитетов   философов.   Ћни   с   большой  пышностью  и  торжественностью
прославлЯют этот как  бы законный союз веры и рассудка  и стараютсЯ привлечь
души  людей приЯтным  разнообразием  вещей,  тогда  как недостойным  образом
смешивают  божественное и человеческое.  Ќо в подобном смешении  теологии  и
философии охватываетсЯ  только  то, что принЯто ныне  в философии, а  новое,
хотЯ бы и измененное к лучшему, чуть ли не изгонЯетсЯ и искоренЯетсЯ.
     Ќаконец, мы видим, что по причине  невежества некоторых теологов закрыт
доступ к какой бы то ни было философии,  хотЯ бы и самой лучшей. Ћдни просто
боЯтсЯ, как бы более глубокое исследование природы не перешло за дозволенные
пределы благочестиЯ;  при  этом то, что было сказано  в свЯщенных писаниЯх о
божественных тайнах и против тех, кто  пытаетсЯ проникнуть в тайны божества,
превратно  применЯют к  скрытому  в природе,  которое  не  ограждено никаким
запрещением. „ругие более находчиво заключают,  что если обычные  причины не
известны, то все можно легче приписать божественной длани и жезлу; и это они
считают в высшей степени важным длЯ религии.  ‚се это есть не  что иное, как
"желание угождать  Ѓогу ложью". €ные опасаютсЯ, как бы  движениЯ и изменениЯ
философии  не стали примером длЯ религии и не положили  бы ей конец. „ругие,
наконец,  очевидно,  озабочены тем, как  бы  не было  открыто в исследовании
природы  чего-нибудь, что опрокинет или  по крайней мере  поколеблет религию
(особенно  у  невежественных  людей).  ЋпасениЯ  этих двух  последних  родов
кажутсЯ  нам отдающими мудростью  животных, словно эти люди  в  отдаленных и
тайных помышлениЯх своего  разума не верЯт и сомневаютсЯ в прочности религии
и в  главенстве веры  над рассудком и поэтому  боЯтсЯ, что искание истины  в
природе  навлечет на  них  опасность. Ћднако если  здраво обдумать дело,  то
после  слова Ѓога естественнаЯ философиЯ  есть  вернейшее  лекарство  против
суевериЯ и тем самым  достойнейшаЯ  пища  длЯ веры. Џоэтому  ее  справедливо
считают вернейшей служанкой религии: если  одна ЯвлЯет волю  Ѓога, то другаЯ
-- его могущество.  €бо не ошибсЯ тот.  кто сказал:  "‚ы блуждаете, не  знаЯ
ЏисаниЯ и могущества Ѓога"<sup>[37]</sup>,  соединив и сочетав, таким образом,
нерушимой свЯзью  осведомление  о воле и  размышление о могуществе.  Џоэтому
неудивительно, что  естественнаЯ философиЯ была  задержана  в росте, так как
религиЯ,  котораЯ имеет  величайшую  власть  над  душами  людей,  вследствие
невежества и неосмотрительного рвениЯ некоторых была уведена от естественной
философии и перешла на противоположную сторону.
        XC
     Љроме того, в нравах и обычаЯх школ, академий, коллегий и тому подобных
собраний,  которые предназначены  длЯ пребываниЯ  в них  ученых  людей и длЯ
служениЯ учености,  все  оказываетсЯ  противным  движению  наук  вперед. €бо
чтениЯ и упражнениЯ расположены так, что нелегко может  кому-либо  прийти  в
голову обдумывание и созерцание того, что отличаетсЯ от привычного.
     Ђ если  тот  или  другой, возможно, отважитсЯ воспользоватьсЯ  свободой
суждениЯ,  то он  сможет  возложить эту  работу  только  на себЯ одного.  Ћт
общениЯ с другими он не получит длЯ себЯ ничего полезного. …сли же он  и это
перенесет,  то  убедитсЯ все же,  что эта  деЯтельность и отвага  составлЯют
немалое препЯтствие в снискании  благополучиЯ.  ‚едь  в  случаЯх такого рода
стараниЯ  людей заключены, как  в  темнице, в писаниЯх некоторых  авторов. Ђ
если кто-либо не согласитсЯ с ними, то он будет тотчас обвинен как бунтарь и
алчный  до  перемен человек.  Њежду тем  велико различие  между гражданскими
делами и науками: ведь опасность, происходЯщаЯ от нового движениЯ, совсем не
та, что от нового света. „ействительно, в гражданских делах даже изменениЯ к
лучшему  вызывают  опасениЯ  смуты,  ибо   гражданские  дела   опираютсЯ  на
авторитет, единомыслие  и  общественное мнение,  а не  на доказательства.  ‚
науках же и искусствах, как в  рудниках, все должно шуметь новыми работами и
дальнейшим продвижением вперед. Ќо так должно быть согласно здравому смыслу;
в  жизни это иначе: указанный выше порЯдок  в руководстве науками и  учением
как тЯжелое бремЯ издавна подавлЯет их рост.
        XCI
     Ћднако если бы даже  это недоброжелательство, о котором сказано выше, и
прекратилось, то и тогда достаточным  препЯтствием длЯ роста наук оставалось
бы  то, что деЯтельность  и  усилил  этого  рода лишены  вознаграждениЯ. €бо
развитие  наук  и вознаграждение  зависЯт  не от одних  и тех же людей. ‚едь
приращение наук совершаетсЯ, как бы то ни было, большими талантами, а  плата
и вознаграждение за науки зависЯт от толпы или от знатных мужей, которые  за
редкими исключениЯми  едва ли достигли  средней учености. Њало  того, успехи
этого рода лишены не  только вознаграждениЯ и благоволениЯ людей,  но даже и
народной похвалы. €бо они лежат выше пониманиЯ преобладающей части людей,  и
ветер  общего мнениЯ легко  опрокидывает и погашает их. Џоэтому нисколько не
удивительно, если не преуспевало то, что не было в почете.
        XCII
     Ћднако  величайшим препЯтствием  на  пути движениЯ наук  и  работы  над
новыми задачами и в новых областЯх, бесспорно, оказываетсЯ отчаЯние  людей и
предположение  невозможного.   „аже   разумные  и  твердые  мужи  совершенно
отчаиваютсЯ, когда они размышлЯют о непонЯтности природы, о краткости жизни,
об  обмане  чувств,  о  слабости суждениЯ, о  трудностЯх  опытов  и  о  тому
подобном. Џоэтому-то они считают, что в мировом круговращении времен и веков
у наук  бывают  некие  приливы и отливы, ибо в  одни  времена науки росли  и
процветали, а в другие времена приходили в упадок и оставались в небрежении;
так что, достигнув известного уровнЯ и  состоЯниЯ,  науки не  способны пойти
еще дальше.
     Ђ  если  кто-нибудь  верит  или  обещает  большее,  то   это  считаетсЯ
проЯвлением бессилиЯ и незрелости духа,  так как  это стремление,  радостное
вначале, становитсЯ тЯгостным в дальнейшем  и заканчиваетсЯ замешательством.
Ќо поскольку такого  рода  мысли легко завладевают достойными  и выдающимисЯ
умами, то должно позаботитьсЯ о  том, чтобы мы не  уменьшили  и  не ослабили
строгость  суждениЯ,  увлеченные любовью к великому  и  прекрасному.  „олжно
зорко наблюдать за тем,  что светитсЯ надеждой  и с какой стороны этот свет.
€, отбросив более легкие дуновениЯ надежды, должно со всех сторон обсудить и
взвесить те, которые кажутсЯ более верными.  Ќужно даже призвать к совету  и
привлечь  на  помощь  гражданское  благоразумие,   которое,  согласно  своим
правилам, предписывает недоверие и в делах человеческих предполагает худшее.
Џоэтому-то  мы  теперь  и  должны сказать  о  надежде,  тем более что  мы не
рассыпаем обещаний, и не готовим сети, и не замышлЯем козней против суждений
людей, а ведем людей за руку по их доброй воле. €так, хотЯ могущественнейшим
средством длЯ внушениЯ надежды будет приведение людей к частностЯм, особенно
к тем,  кои  приведены в  систему  и расположены  в наших  таблицах открытиЯ
(относЯщихсЯ  отчасти  ко второй, но много  больше  к четвертой части нашего
<i>‚осстановлениЯ),</i>  ибо это  не только  одна  надежда,  но и как бы само дело;
однако,  чтобы  все   стало  легче,  должно  продолжить  сообразно  с  нашим
намерением приуготовление человеческих умов, а в этом приуготовлении немалое
место занимает обретение надежды. ‚едь, помимо надежды, все остальное больше
содействует тому, чтобы опечалить людей (т. е.  чтобы создать у них худшее и
более низкое мнение о том, что уже принЯто, и понимание бедственности своего
положениЯ), а  не тому, чтобы сообщить им некую  бодрость или поощрить в них
стремление к  опыту. €так, следует открыть и преподать те  наши соображениЯ,
которые делают  надежду в этом деле оправданной. Њы поступаем так, как делал
перед  удивительным своим плаванием  в  Ђтлантическое  море Љолумб,  который
привел соображениЯ в пользу  своей надежды открыть новые земли  и континенты
помимо тех, что уже были ранее известны. ќти соображениЯ, хотЯ и были сперва
отвергнуты, в дальнейшем,  однако, подтвердились опытом и стали  причинами и
началом величайших вещей.
        XCIII
     Ќачало же должно быть взЯто  от Ѓога, ибо все  совершающеесЯ вследствие
обнаруживающейсЯ  природы  самого  добра Явно происходит  от  Ѓога,  который
ЯвлЯетсЯ творцом добра и отцом света.  Ђ в делах божественных даже ничтожные
начала  с  неизбежностью влекут  за  собой  результат.  € то, что сказано  о
духовном:  "–арство  Ѓожие не приходит  заметно"<sup>[38]</sup>, происходит во
всех больших делах божественного  провидениЯ.  ‚се движетсЯ постепенно,  без
шума и звона, и дело совершаетсЯ раньше, чем  люди  подумают о том, что  оно
совершаетсЯ,  или заметЯт  это.  Ќе  следует  упускать  из  виду пророчество
„аниила  о  последних временах мира: "Њногие  пройдут, и многообразно  будет
знание"<sup>[39]</sup>,  Явно  указывающее, что  судьбой, т.  е.  провидением,
определено,  чтобы  совпали  в одно  и то  же  времЯ прохождение  через  мир
(который уже  пополнен столькими дальними плаваниЯми или пополнЯетсЯ) и рост
наук.
        XCIV
     ‡а этим  следует наиболее значительное основание  длЯ внушениЯ надежды,
оно вытекает из заблуждений прошедшего времени и ошибочности  испытанных уже
путей.  €бо  очень  хорошо  сказал  некто,  выражаЯ   порицание  по   поводу
неблагоразумного управлениЯ государством: "’о, что в прошлом было наихудшим,
должно  быть признано превосходным  длЯ будущего: если  бы вы исполнили все,
что требуют ваши  обЯзанности,  и  все  же ваши дела  не были  бы  в  лучшем
состоЯнии, то не оставалось бы даже никакой  надежды привести их к  лучшему.
Ќо  так  как состоЯние  ваших дел  стало плохим  не в  силу самих дел,  а по
причине ваших заблуждений, то следует надеЯтьсЯ, что, устранив  или исправив
эти заблуждениЯ, можно достигнуть большого улучшениЯ"<sup>[40]</sup>. Џодобным
же образом если бы люди  на  протЯжении стольких лет владели истинным  путем
открытиЯ и развитиЯ знаний  и все же не смогли  продвинутьсЯ дальше, то, без
сомнениЯ,  дерзко и  безрассудно было бы  рассчитывать, что можно  подвинуть
дело дальше. ’огда как если ошибка заключалась в  выборе самого пути и труды
людей растрачены совсем не на то, на что надо было, то из этого следует, что
не  в  самих вещах, которые  вне нашей  власти,  возникает  трудность,  но в
человеческом  разуме,  в  его  применении  и  приложении,  а  это  допускает
лекарство  и лечение.  Џоэтому  самое  лучшее будет  представить  эти  самые
заблуждениЯ. ‚се те ошибки, что были помехой в  прошедшее  времЯ, суть  лишь
доводы в пользу надежды на будущее. € хотЯ они уже затронуты в том, что было
сказано  выше,  Я   хочу  их  и  здесь  коротко  представить  в  простых   и
неприкрашенных словах.
        XCV
     ’е,  кто  занималсЯ  науками,  были  или  эмпириками  или  догматиками.
ќмпирики,  подобно  муравью, только  собирают  и  довольствуютсЯ  собранным.
ђационалисты,  подобно  паукам,  производЯт ткань  из самих  себЯ. Џчела  же
избирает средний способ: она извлекает материал из садовых и полевых цветов,
но располагает и изменЯет  его  по своему умению.  Ќе отличаетсЯ от этого  и
подлинное дело философии. €бо она не основываетсЯ только или преимущественно
на силах ума и не откладывает в сознание нетронутым материал, извлекаемый из
естественной  истории   и  из  механических  опытов,   но   изменЯет  его  и
перерабатывает  в разуме. €так,  следует  возложить добрую  надежду на более
тесный и нерушимый (чего до сих пор не было) союз этих способностей -- опыта
и рассудка.
        XCVI
     „о  сих  пор  естественнаЯ  философиЯ  еще  не  была  чистой,  а   лишь
запЯтнанной и испорченной: в школе ЂристотелЯ -- логикой, в школе Џлатона --
естественной  теологией,  во  второй  школе  Џлатона,  Џрокла  и  других  --
математикой, котораЯ должна завершать естественную философию, а не рождать и
производить ее. Ћт чистой же  и несмешанной  естественной  философии следует
ожидать лучшего.
        XCVII
     Ќикто  еще не был столь тверд и крепок духом, чтобы  предписать  себе и
осуществить совершенный отказ от обычных теорий  и понЯтий и приложить затем
заново  к  частностЯм  очищенный  и  беспристрастный  разум.  Ђ  потому  наш
человеческий рассудок есть как бы месиво и хаос легковериЯ и случайностей, а
также детских представлений, которые мы первоначально почерпнули.
     ‹учшего  надобно ждать  от  того,  кто  в  зрелом возрасте, с полностью
сохранившимисЯ  чувствами, с  очищенным умом заново обратитсЯ  к  опыту  и к
частностЯм.  ‚ этой  области  мы обещаем  себе судьбу Ђлександра ‚еликого. €
пусть никто не изобличает нас в тщеславии, пока не услышит  завершениЯ этого
дела, которое направлено к тому, чтобы отбросить всЯкую тщету.
     ‚едь  об  Ђлександре и его делах ќсхин говорил  следующим образом: "Њы,
поистине,  не живем  жизнью смертных, но  рождены длЯ того,  чтобы потомство
громко  возвещало  о  нас  чудеса"<sup>[41]</sup>, как будто  дела  Ђлександра
казались ему чудом.
     Ќо  в последующие  времена  ’ит  ‹ивий  лучше  понЯл дело  и сказал  об
Ђлександре    следующим    образом:    "Ћн    только    решилсЯ   пренебречь
тщетным"<sup>[42]</sup>.  Џодобным  же образом  в  будущие времена  и  о  нас,
полагаем мы, будет высказано суждение, что мы не совершили ничего  великого,
а только сочли незначительным то, что считалось  великим. ‚месте с  тем (как
мы уже сказали) единственнаЯ надежда заключаетсЯ в возрождении наук, т. е. в
пересмотре  их  в  определенном  порЯдке  посредством  опыта  и  в новом  их
установлении. Ќикто (как мы  думаем) не станет  утверждать, что это уже было
сделано или задумано.
        XCVIII
     „о сих пор  опыт (ибо к нему мы теперь всецело должны  обратитьсЯ)  или
совсем не  имел основаниЯ или имел весьма ненадежное.  „о  сих пор  не  было
отыскано и собрано  изобилие частностей,  способное  дать  разуму  знание, в
какой   бы   то  ни  было  мере  достаточное  по  своему  количеству,  роду,
достоверности. Ќапротив того, ученые  (конечно, нерадивые и  легкомысленные)
принЯли длЯ  построениЯ  или укреплениЯ  своей  философии какие-то  слухи об
опыте и как бы молву  о нем или его отголосок и приписали им все же значение
законного  свидетельства.   €  как  если  бы  какое-либо  государство  стало
управлЯть своими  установлениЯми и делами не на основании  писем и сообщений
послов  и  достойных  довериЯ вестников, а  на основании толков  горожан  на
перекрестках,  --  точно такой же образ действий  был  введен  в философию в
отношении опыта. Ќичего мы не находим в естественной истории должным образом
разведанного, проверенного, сосчитанного, взвешенного и измеренного.  Ћднако
то,  что  в наблюдении  не  определено  и  смутно,  в представлении ложно  и
неверно. …сли же кому-либо  сказанное  здесь  покажетсЯ странным и близким к
несправедливой жалобе на основании того, что Ђристотель, муж столь великий и
опирающийсЯ на  силы  такого царЯ,  сложил  столь тщательное  исследование о
животных,  а другие с  большим прилежанием (хотЯ и  с меньшим шумом)  многое
прибавили,  и еще другие составили многочисленные  рассказы и исследованиЯ о
растениЯх, о металлах, об ископаемых, то он, конечно, недостаточно замечает,
что  совершаетсЯ у  него  на  глазах.  €бо  одна основа у  той  естественной
истории,  котораЯ  слагаетсЯ  длЯ  одной  себЯ,  и  другаЯ  у  той,  котораЯ
составлена,    чтобы    дать    разуму     понЯтиЯ    с    целью    созданиЯ
философии<sup>[43]</sup>. ќти две истории различаютсЯ как в других отношениЯх,
так и особенно  в  следующем.  ЏерваЯ из них содержит разнообразие природных
видов, а  не опыты механических искусств. Џодобно тому  как и в  гражданских
делах  дарование каждого,  а  также  скрытый смысл  души  и  страстей  лучше
обнаруживаютсЯ тогда, когда человек подвержен невзгодам, чем в другое времЯ,
таким  же  образом  и  скрытое  в  природе  более  открываетсЯ,  когда   оно
подвергаетсЯ  воздействию механических искусств, чем  тогда, когда оно  идет
своим   чередом.   Џоэтому   тогда   только  следует  возлагать  надежды  на
естественную философию, когда естественнаЯ историЯ (котораЯ есть ее подножие
и основа) будет лучше разработана; а до того -- нет.
        XCIX
     Ќо  и  в  самом  изобилии  механических  опытов открываетсЯ  величайший
недостаток  таких  опытов,   которые  более  всего  содействуют  и  помогают
осведомлению   разума.  ‚едь   механик  никоим   образом  не  заботитсЯ   об
исследовании  истины, а устремлЯет усилиЯ  разума и руки  только  на то, что
служит  его  работе.  Ќадежду же на  дальнейшее движение наук  вперед только
тогда можно хорошо обосновать, когда естественнаЯ историЯ получит и  соберет
многочисленные  опыты,  которые   сами  по   себе  не  приносЯт  пользы,  но
содействуют  открытию  причин  и  аксиом.  ќти  опыты   мы  обычно  называем
<i>светоносными</i> в отличие  от  <i>плодоносных</i>. Ћпыты этого первого рода содержат в
себе замечательную силу и способность, а именно: они никогда не обманывают и
не  разочаровывают. €бо, приложенные не к тому, чтобы осуществить какое-либо
дело, но длЯ того, чтобы открыть в чем-либо естественную причину, они, каков
бы ни  был  их исход,  равным  образом  удовлетворЯют  стремление,  так  как
полагают конец вопросу.
        C
     ‘ледует, однако, заботитьсЯ не только о большом  запасе  опытов, но и о
получении опытов другого рода, нежели те,  кои совершены до  сих пор. „олжно
ввести  совсем другой  метод  и порЯдок  и  ход  работы  длЯ  продолжениЯ  и
обогащениЯ  опыта.  €бо смутный  и  руководЯщийсЯ  лишь собой опыт (как  уже
сказано выше) есть  не более как  движение наощупь  и, скорее, притуплЯет ум
людей, чем осведомлЯет  его.  Ќо когда  опыт пойдет вперед по  определенному
закону,  последовательно  и беспрерывно, можно будет ожидать чего-то лучшего
длЯ наук.
        CI
     Ћднако и  после  того  как  уже  добыты и  находЯтсЯ  под рукой факты и
материалы естественной истории и опыта, которые требуютсЯ длЯ  работы разума
или  длЯ философской работы, разума все  еще отнюдь не достаточно, чтобы  он
сам по себе  и с помощью памЯти подвизалсЯ  в этом материале; это было бы то
же самое, как  надеЯтьсЯ удержать  в памЯти и одолеть вычисление  какой-либо
эфемериды.   Ћднако   до  сих  пор  в  исследовании  больше  значениЯ  имело
обдумывание, чем писание, и до сих пор опыт не знал грамоты. Ќо исследование
не  может быть удовлетворительным  иначе как  в письме.  Љогда  это войдет в
обычай,  можно  будет  ожидать  лучшего  от  опыта,  который  наконец станет
письменным<sup>[44]</sup>.
        CII
     Љроме того, если множество и как  бы войско частностей столь велико и в
такой степени рассеЯно и разбросано, что смущает разум и сбивает его с пути,
то  не  следует ожидать добра от неожиданных нападений и  легких  движений и
перебежек  разума, пока посредством  удобных, хорошо расположенных  и как бы
живых  таблиц открытиЯ но будут установлены порЯдок  и стройность в том, что
относитсЯ к  исследуемому  предмету, и пока ум не обратитсЯ  к  помощи  этих
заранее приготовленных и систематизирующих таблиц.
        CIII
     Ќо и  после того как множество  частностей будет должным образом как бы
поставлено  перед  глазами, не следует  тотчас  переходить к  исследованию и
открытию  новых частностей или практических приложений. €ли по крайней  мере
если  это сделано, то не следует здесь останавливатьсЯ. Њы не отрицаем,  что
после того как из всех наук будут собраны и расположены по порЯдку все опыты
и они  сосредоточатсЯ в знании и  суждении  одного  человека, то из переноса
опытов одной науки в другую посредством того опыта, который мы зовем научным
(literata), может быть открыто много нового -- полезного длЯ жизни человека.
Ћднако  от  этого  следует ожидать не столь  многого,  как  от нового  света
аксиом, которые по известному способу  и правилу выводЯтсЯ из тех частностей
и  в  свою очередь  указывают  и определЯют  новые  частности. ‚едь  путь не
проходит по равнине, у него есть восхождениЯ и нисхождениЯ. ‘начала восходЯт
к аксиомам, а затем спускаютсЯ к практике.
        CIV
     Ќе следует все  же допускать, чтобы  разум перескакивал от частностей к
отдаленным и почти самым общим аксиомам (каковы так называемые начала наук и
вещей) и по их  непоколебимой истинности испытывал бы и устанавливал средние
аксиомы.   ’ак  было  до  сих  пор:  разум  склонЯетсЯ  к  этому  не  только
естественным  побуждением,  но и потому,  что  он  уже давно приучен к этому
доказательствами через силлогизм. „лЯ наук  же  следует ожидать добра только
тогда, когда мы будем восходить по истинной лестнице, по  непрерывным, а  не
прерывающимсЯ  ступенЯм  --  от частностей  к  меньшим  аксиомам и  затем  к
средним, одна выше другой, и наконец к самым общим. €бо самые низшие аксиомы
немногим отличаютсЯ от голого  опыта. ‚ысшие же и самые общие аксиомы (какие
у нас  имеютсЯ)  умозрительны  и абстрактны,  и у  них нет ничего  твердого.
‘редние же  аксиомы истинны, тверды и жизненны, от них зависЯт  человеческие
дела и судьбы. Ђ над ними, наконец, расположены наиболее общие аксиомы -- не
абстрактные, но правильно ограниченные этими средними аксиомами.
     Џоэтому человеческому разуму надо придать  не крыльЯ, а, скорее, свинец
и тЯжести, чтобы они сдерживали всЯкий его прыжок и полет. Ќо этого, однако,
до сих пор не сделано. Љогда же это будет сделано, то можно будет ожидать от
наук лучшего.
        CV
     „лЯ построениЯ  аксиом должна  быть придумана инаЯ форма  индукции, чем
та,  которой  пользовались до  сих пор. ќта форма  должна  быть применена не
только  длЯ открытиЯ и испытаниЯ того, что называетсЯ началами, но даже  и к
меньшим и средним и наконец ко всем  аксиомам. €ндукциЯ, котораЯ совершаетсЯ
путем простого перечислениЯ, есть детскаЯ вещь: она дает шаткие заключениЯ и
подвергнута опасности со  стороны противоречащих  частностей, выносЯ решениЯ
большей частью  на основании  меньшего,  чем  следует, количества фактов,  и
притом  только  тех,  которые имеютсЯ  налицо.  €ндукциЯ  же,  котораЯ будет
полезна  длЯ открытиЯ  и  доказательства наук  и искусств, должна  разделЯть
природу  посредством  должных  разграничении  и исключений.  €  затем  после
достаточного  количества  отрицательных  суждений  она  должна  заключать  о
положительном. ќто до сих пор не совершено, и  даже не сделана попытка, если
не  считать  Џлатона,  который отчасти пользовалсЯ этой формой  индукции длЯ
того,  чтобы  извлекать определениЯ  и  идеи<sup>[45]</sup>. Ќо чтобы хорошо и
правильно строить эту  индукцию  или  доказательство, нужно  применить много
такого, что до сих пор не приходило на ум ни одному из смертных, и затратить
больше работы, чем до сих пор  было затрачено на силлогизм. ЏользоватьсЯ  же
помощью этой индукции следует не  только  длЯ  открытиЯ  аксиом,  но  и  длЯ
определениЯ   понЯтий.  ‚   указанной  индукции  и  заключена,   несомненно,
наибольшаЯ надежда.
        CVI
     Џри  построении  аксиом  посредством  этой индукции  нужно  взвесить  и
исследовать,  приспособлена  ли  устанавливаемаЯ  аксиома только к мере  тех
частностей, из которых она извлекаетсЯ, или  она полнее  и  шире. € если она
полнее  или шире, то  надо смотреть, не может ли аксиома  укрепить  эту свою
широту и полноту указанием новых  частностей, как бы неким  поручительством,
чтобы мы  и не погрЯзли в том,  что уже известно, и не охватили бы чрезмерно
широким охватом лишь тени и абстрактные формы, а не прочное и определенное в
материи. ’олько тогда,  когда  это  войдет  в обыкновение, по справедливости
блеснет прочнаЯ надежда.
        CVII
     ‡десь следует снова  повторить то, что  было  сказано выше о расширении
естественной  философии и о  приведении к  ней  частных наук, чтобы  не было
разъединениЯ  наук  и разрыва  между ними.  €бо  и без этого мало надежды на
движение вперед.
        CVIII
     €так, мы показали, что можно устранить отчаЯние и создать надежду, если
распроститьсЯ  с  заблуждениЯми предшествующего  времени  или  исправить их.
’еперь  надобно посмотреть,  есть  ли что-либо другое, что подаст надежду. €
тут  ЯвлЯетсЯ  следующее  соображение.  …сли  люди,  не  добиваЯсь  этого  а
преследуЯ  иные цели, все же  открыли  много  полезного как бы случайно  или
мимоходом, то никто  не будет сомневатьсЯ в том, что если они начнут поиски,
занимаЯсь непосредственно тем, чем нужно, и пойдут по определенному пути и в
определенном порЯдке, а не  скачками, то  откроют много больше. •отЯ и может
подчас  случитьсЯ,  что  кто-нибудь  при счастливом  стечении  обстоЯтельств
сделает  открытие,  которое  раньше  ускользало  от того,  кто  вел поиски с
большими усили