‹еонид Ђндреев. Љрасный смех

Ћцените этот текст:
‹еонид Ђндреев. Љрасный смех

---------------------------------------------------------------
OCR: Њаксим Ѓычков
---------------------------------------------------------------

Ћтрывки из найденной рукописи

* —Ђ‘’њ I *

Ћ’ђ›‚ЋЉ Џ…ђ‚›‰

... безумие и ужас.
‚первые Я почувствовал это, когда мы шли по энской дороге - шли десЯть
часов непрерывно, не останавливаЯсь, не замедлЯЯ хода, не подбираЯ упавших и
оставлЯЯ их неприЯтелю, который сплошными массами двигалсЯ сзади нас и через
три-четыре часа стирал следы наших ног своими ногами. ‘тоЯл зной. Ќе знаю,
сколько было градусов: сорок, пЯтьдесЯт или больше; знаю только, что он был
непрерывен, безнадежно-ровен и глубок. ‘олнце было так огромно, так огненно
и страшно, как будто землЯ приблизилась к нему и скоро сгорит в этом
беспощадном огне. € не смотрели глаза. Њаленький, сузившийсЯ зрачок,
маленький, как зернышко мака, тщетно искал тьмы под сенью закрытых век:
солнце пронизывало тонкую оболочку и кровавым светом входило в измученный
мозг. Ќо все-таки так было лучше, и Я долго, быть может, несколько часов,
шел с закрытыми глазами, слыша, как движетсЯ вокруг менЯ толпа: тЯжелый и
неровный топот ног, людских и лошадиных, скрежет железных колес,
раздавливающих мелкий камень, чье-то тЯжелое, надорванное дыхание и сухое
чмЯканье запекшимисЯ губами. Ќо слов Я не слыхал. ‚се молчали, как будто
двигалась армиЯ немых, и, когда кто-нибудь падал, он падал молча, и другие
натыкались на его тело, падали, молча поднимались и, не оглЯдываЯсь, шли
дальше - как будто эти немые были также глухи и слепы. џ сам несколько раз
натыкалсЯ и падал, и тогда невольно открывал глаза, - и то, что Я видел,
казалось диким вымыслом, тЯжелым бредом обезумевшей земли. ђаскаленный
воздух дрожал, и беззвучно, точно готовые потечь, дрожали камни; и дальние
рЯды людей на завороте, орудиЯ и лошади отделились от земли и беззвучно
студенисто колыхались - точно не живые люди это шли, а армиЯ бесплотных
теней. Ћгромное, близкое, страшное солнце на каждом стволе ружьЯ, на каждой
металлической блЯхе зажгло тысЯчи маленьких ослепительных солнц, и они
отовсюду, с боков и снизу забирались в глаза, огненно-белые, острые, как
концы добела раскаленных штыков. Ђ иссушающий, палЯщий жар проникал в самую
глубину тела, в кости, в мозг, и чудилось порою, что на плечах покачиваетсЯ
не голова, а какой-то странный и необыкновенный шар, тЯжелый и легкий, чужой
и страшный.
€ тогда - и тогда внезапно Я вспомнил дом: уголок комнаты, клочок
голубых обоев и запыленный нетронутый графин с водою на моем столике - на
моем столике, у которого одна ножка короче двух других и под нее подложен
свернутый кусочек бумаги. Ђ в соседней комнате, и Я их не вижу, будто бы
находЯтсЯ жена моЯ и сын. …сли бы Я мог кричать, Я закричал бы - так
необыкновенен был этот простой и мирный образ, этот клочок голубых обоев и
запыленный, нетронутый графин.
‡наю, что Я остановилсЯ, поднЯв руки, но кто-то сзади толкнул менЯ; Я
быстро зашагал вперед, раздвигаЯ толпу, куда-то торопЯсь, уже не чувствуЯ ни
жара, ни усталости. € Я долго шел так сквозь бесконечные молчаливые рЯды,
мимо красных, обожженных затылков, почти касаЯсь бессильно опущенных горЯчих
штыков, когда мысль о том, что же Я делаю, куда иду так торопливо, -
остановила мерЯ. ’ак же торопливо повернул в сторону, пробилсЯ на простор,
перелез какой-то овраг и озабоченно сел на камень, как будто этот шершавый,
горЯчий камень был целью всех моих стремлений.
€ тут впервые Я почувствовал это. џ Ясно увидел, что эти люди,
молчаливо шагающие в солнечном блеске, омертвевшие от усталости и зноЯ,
качающиесЯ и падающие, что это безумные. Ћни не знают, куда они идут, они не
знают, зачем это солнце, они ничего не знают. “ них не голова на плечах, а
странные и страшные шары. ‚от один, как и Я, торопливо пробираетсЯ сквозь
рЯды и падает; вот другой, третий. ‚от поднЯлась над толпою голова лошади с
красными безумными глазами и широко оскаленным ртом, только намекающим на
какой-то страшный и необыкновенный крик, поднЯлась, упала, и в этом месте на
минуту сгущаетсЯ народ, приостанавливаетсЯ, слышны хриплые, глухие голоса,
короткий выстрел, и потом снова молчаливое, бесконечное движение. “же час
сижу Я на этом камне, а мимо менЯ все идут, и все так же дрожит землЯ, и
воздух, и дальние призрачные рЯды. ЊенЯ снова пронизывает иссушающий зной, и
Я уже не помню того, что представилось мне на секунду, а мимо менЯ все идут,
идут, и Я не понимаю, кто это. —ас тому назад Я был один на этом камне, а
теперь уже собралась вокруг менЯ кучка серых людей: одни лежат и неподвижны,
быть может, умерли; другие сидЯт и остолбенело смотрЯт на проходЯщих, как и
Я. “ одних есть ружьЯ, и они похожи на солдат; другие раздеты почти догола,
и кожа на теле так багрово-красна, что на нее не хочетсЯ смотреть. Ќедалеко
от менЯ лежит кто-то голый спиной кверху. Џо тому, как равнодушно уперсЯ он
лицом в острый и горЯчий камень, по белизне ладони опрокинутой руки видно,
что он мертв, но спина его красна, точно у живого, и только легкий
желтоватый налет, как в копченом мЯсе, говорит о смерти. Њне хочетсЯ
отодвинутьсЯ от него, но нет сил, и, покачиваЯсь, Я смотрю на бесконечно
идущие, призрачные покачивающиесЯ рЯды. Џо состоЯнию моей головы Я знаю, что
и у менЯ сейчас будет солнечный удар, но жду этого спокойно, как во сне, где
смерть ЯвлЯетсЯ только этапом на пути чудесных и запутанных видений.
€ Я вижу, как из толпы выделЯетсЯ солдат и решительно направлЯетсЯ в
нашу сторону. Ќа минуту он пропадает во рву, а когда вылезает оттуда и снова
идет, шаги его нетверды, и что-то последнее чувствуетсЯ в его попытках
собрать свое разбрасывающеесЯ тело. Ћн идет так прЯмо на менЯ, что сквозь
тЯжелую дрему, охватившую мозг, Я пугаюсь и спрашиваю:
- —его тебе?
Ћн останавливаетсЯ, как будто ждал только слова, и стоит огромный,
бородатый, с разорванным воротом. ђужьЯ у него нет, штаны держатсЯ на одной
пуговице, и сквозь прореху видно белое тело. ђуки и ноги его разбросаны, и
он, видимо, стараетсЯ собрать их, но не может: сведет руки, и они тотчас
распадутсЯ.
- ’ы что? ’ы лучше сЯдь, - говорю Я.
Ќо он стоит, безуспешно подбираЯсь, молчит и смотрит на менЯ. € Я
невольно поднимаюсь с камнЯ и, шатаЯсь, смотрю в его глаза - и вижу в них
бездну ужаса и безумиЯ. “ всех зрачки сужены - а у него расплылись они во
весь глаз; какое море огнЯ должен видеть он сквозь эти огромные черные окна!
Ѓыть может, мне показалось, быть может, в его взглЯде была только смерть, -
но нет, Я не ошибаюсь: в этих черных, бездонных зрачках, обведенных узеньким
оранжевым кружком, как у птиц, было больше, чем смерть, больше, чем ужас
смерти.
- “ходи! - кричу Я, отступаЯ. - “ходи!
€ как будто он ждал только слова - он падает на менЯ, сбиваЯ менЯ с
ног, все такой же огромный, разбросанный и безгласный. џ с содроганием
освобождаю придавленные ноги, вскакиваю и хочу бежать - куда-то в сторону от
людей, в солнечную, безлюдную, дрожащую даль, когда слева, на вершине,
бухает выстрел и за ним немедленно, как эхо, два других. ѓде-то над головою,
с радостным, многоголосым визгом, криком и воем проноситсЯ граната.
Ќас обошли!
Ќет уже более смертоносной жары, ни этого страха, ни усталости. Њысли
мои Ясны, представлениЯ отчетливы и резки; когда, запыхавшись, Я подбегаю к
выстраивающимсЯ рЯдам, Я вижу просветлевшие, как будто радостные лица, слышу
хриплые, но громкие голоса, приказаниЯ, шутки. ‘олнце точно взобралось выше,
чтобы не мешать, потускнело, притихло - и снова с радостным визгом, как
ведьма, резнула воздух граната.
џ подошел.

Ћ’ђ›‚ЋЉ ‚’ЋђЋ‰

... почти все лошади и прислуга. Ќа восьмой батарее так же. Ќа нашей,
двенадцатой, к концу третьего днЯ осталось только три орудиЯ - остальные
подбиты, - шесть человек прислуги и один офицер Я. “же двадцать часов мы не
спали и ничего не ели, трое суток сатанинский грохот и визг окутывал нас
тучей безумиЯ, отделЯл нас от земли, от неба, от своих, - и мы, живые,
бродили - как лунатики. Њертвые, те лежали спокойно, а мы двигались, делали
свое дело, говорили и даже смеЯлись, и были - как лунатики. „вижениЯ наши
были уверенны и быстры, приказаниЯ Ясны, исполнение точно - но если бы
внезапно спросить каждого, кто он, он едва ли бы нашел ответ в затемненном
мозгу. Љак во сне, все лица казались давно знакомыми, и все, что
происходило, казалось также давно знакомым, понЯтным, уже бывшим когда-то; а
когда Я начинал пристально вглЯдыватьсЯ в какое-нибудь лицо или в орудие или
слушал грохот - все поражало менЯ своей новизною и бесконечной
загадочностью. Ќочь наступала незаметно, и не успевали мы увидеть ее и
изумитьсЯ, откуда она взЯлась, как уже снова горело над нами солнце. €
только от приходивших на батарею мы узнавали, что бой вступает в третьи
сутки, и тотчас же забывали об этом: нам чудилось, что это идет все один
бесконечный, безначальный день, то темный, то Яркий, но одинаково
непонЯтный, одинаково слепой. € никто из нас не боЯлсЯ смерти, так как никто
не понимал, что такое смерть.
Ќа третью или на четвертую ночь, Я не помню, на одну минуту Я прилег за
бруствером, и, как только закрыл глаза, в них вступил тот же знакомый и
необыкновенный образ: клочок голубых обоев и нетронутый запыленный графин на
моем столике. Ђ в соседней комнате, - и Я их не вижу - находЯтсЯ будто бы
жена моЯ сын. Ќо только теперь на столе горела лампа с зеленым колпаком,
значит, был вечер или ночь. Ћбраз остановилсЯ неподвижно, и Я долго и очень
спокойно, очень внимательно рассматривал, как играет огонь в хрустале
графина, разглЯдывал обои и думал, почему не спит сын: уже ночь, и ему пора
спать. Џотом опЯть разглЯдывал обои, все эти завитки, серебристые цветы,
какие-то решетки и трубы, - Я никогда не думал, что так хорошо знаю свою
комнату. €ногда Я открывал глаза и видел черное небо с какими-то красивыми
огнистыми полосами, и снова закрывал их, и снова разглЯдывал обои, блестЯщий
графин, и думал, почему не спит сын: уже ночь, и ему надо спать. ђаз
недалеко от м. йнЯ разорвалась граната, колыхнув чем-то мои ноги, и кто-то
крикнул громко, громче самого взрыва, и Я подумал: "Љто-то убит!" - но не
поднЯлсЯ и не оторвал глаз от голубеньких обоев и графина.
Џотом Я встал, ходил, распорЯжалсЯ, глЯдел в лица, наводил прицел, а
сам все думал: отчего не спит сын? ђаз спросил об этом у ездового, и он
долго и подробно объЯснЯл мне что-то, и оба мы кивали головами. € он
смеЯлсЯ, а леваЯ бровь у него дергалась, и глаз хитро подмаргивал на кого-то
сзади. Ђ сзади видны были подошвы чьих-то ног и больше ничего.
‚ это времЯ было уже светло, и вдруг - капнул дождь. „ождь - как у нас,
самые обыкновенные капельки воды. Ћн был так неожидан и неуместен, и мы все
так испугались промокнуть, что бросили орудиЯ, перестали стрелЯть и начали
прЯтатьсЯ куда попало. …здовой, с которым мы только что говорили, полез под
лафет и прикорнул там, хотЯ его могли каждую минуту задавить, толстый
фейерверкер стал зачем-то раздевать убитого, а Я заметалсЯ по батарее и
что-то искал - не то плащ, не то зонтик. € сразу на всем огромном
пространстве, где капнул дождь из набежавшей тучи, наступила необыкновеннаЯ
тишина. ‡апоздало взвизгнула и разорвалась шрапнель, и тихо стало - так
тихо, что слышно было, как сопит толстый фейерверке? и стукают по камню и по
орудиЯм капельки дождЯ. € этот тихий и дробный стук, напоминающий осень, и
запах взмоченной земли, и тишина - точно разорвали на мгновение кровавый и
дикий кошмар, и, когда Я взглЯнул на мокрое, блестЯщее от воды орудие, оно
неожиданно и странно напомнило что-то милое, тихое, не то детство мое, не то
первую любовь. Ќо вдалеке особенно громко прозвучал первый выстрел, и
исчезло очарование мгновенной тишины; с тою же внезапностью, с какою люди
прЯтались, они начали вылезать из-под своих прикрытий; на кого-то закричал
толстый фейерверкер; грохнуло орудие, за ним второе, снова кровавый
неразрывный туман заволок измученные мозги. € никто не заметил, когда
прекратилсЯ дождь; помню только, что с убитого фейерверкера, с его толстого,
обрюзгшего желтого лица скатывалась вода, вероЯтно, дождь продолжалсЯ
довольно долго...
... Џередо мною стоЯл молоденький вольноопределЯющийсЯ и докладывал,
держа руку к козырьку, что генерал просит нас удержатьсЯ только два часа, а
там подойдет подкрепление. џ думал о том, почему не спит мой сын, и отвечал,
что могу продержатьсЯ сколько угодно. Ќо тут менЯ почему-то заинтересовало
его лицо, вероЯтно, своею необыкновенной и поразительной бледностью. џ
ничего не видел белее этого лица: даже у мертвых больше краски в лице, чем
на этом молоденьком, безусом. „олжно быть, по дороге к нам он сильно
перепугалсЯ и не мог оправитьсЯ; и руку у козырька он держал затем, чтобы
этим привычным и простым движением отогнать сумасшедший страх.
- ‚ы боитесь? - спросил Я, трогаЯ его за локоть. Ќо локоть был как
деревЯнный, а сам он тихонько улыбалсЯ и молчал. ‚ернее, дергались в улыбке
только его губы, а в глазах были только молодость и страх - и больше ничего.
- ‚ы боитесь? - повторил Я ласково.
ѓубы его дергались, силЯсь выговорить слово, и в то же мгновение
произошло что-то непонЯтное, чудовищное, сверхъестественное. ‚ правую щеку
мне дунуло теплым ветром, сильно качнуло менЯ - и только, а перед моими
глазами на месте бледного лица было что-то короткое, тупое, красное, и
оттуда лила кровь, словно из откупоренной бутылки, как их рисуют на плохих
вывесках. € в этом коротком, красном, текущем продолжалась еще какаЯ-то
улыбка, беззубый смех - красный смех.
џ узнал его, этот красный смех. џ искал и нашел его, этот красный смех.
’еперь Я понЯл, что было во всех этих изуродованных, разорванных, странных
телах. ќто был красный смех. Ћн в небе, он в солнце, и скоро он разольетсЯ
по всей земле, этот красный смех!
Ђ они, отчетливо и спокойно как лунатики...

Ћ’ђ›‚ЋЉ ’ђ…’€‰
... безумие и ужас.
ђассказывают, что в нашей и неприЯтельской армии поЯвилось много
душевнобольных. “ нас уже открыто четыре психиатрических покоЯ. Љогда Я был
в штабе, адъютант показывал мне...

Ћ’ђ›‚ЋЉ —…’‚…ђ’›‰

.... обвивались, как змеи. Ћн видел, как проволока, обрубленнаЯ с
одного конца, резнула воздух и обвила, трех солдат. Љолючки рвали мундиры,
вонзались в тело, и солдаты с криком бешено кружились, и двое волокли за
собою третьего, который был уже мертв. Џотом осталсЯ в живых один, и он
отпихивал от себЯ двух мертвецов, а те волоклись, кружились, переваливались
один через другого и через него, - и вдруг сразу все стали неподвижны.
Ћн говорил, что у одной этой загородки погибло не менее двух тысЯч
человек. Џока они рубили проволоку и путались в ее змеиных извивах, их
осыпали непрерывным дождем пуль и картечи. Ћн уверЯет, что было очень
страшно и что эта атака кончилась бы паническим бегством, если. бы знали, в
каком направлении бежать. Ќо десЯть или двенадцать непрерывных рЯдов
проволоки и борьба с нею, целый лабиринт волчьих Ям, с набитыми на дне
кольЯми так закружили головы, что положительно нельзЯ было определить
направлениЯ.
Ћдни, точно сослепу, обрывались в глубокие воронкообразные Ямы и
повисали животами на острых кольЯх, дергаЯсь и танцуЯ, как игрушечные паЯцы;
их придавливали новые тела, и скоро всЯ Яма до краев превращалась в
копошащуюсЯ груду окровавленных живых и мертвых тел. Ћтовсюду снизу тЯнулись
руки, и пальцы на них судорожно сокращались, хватаЯ все, и кто попадал в эту
западню, тот уже не мог выбратьсЯ назад: сотни пальцев, крепких и слепых,
как клешни, сжимали ноги, цеплЯлись за одежду, валили человека на себЯ,
вонзались в глаза и душили. Њногие, как пьЯные, бежали прЯмо на проволоку,
повисали на ней и начинали кричать, пока пулЯ не кончала с ними.
‚ообще все показались ему похожими на пьЯных: некоторые страшно
ругались, другие хохотали, когда проволока схватывала их за руку или за
ногу, и тут же умирали. Ћн сам, хотЯ с утра ничего не пил и не ел,
чувствовал себЯ очень странно: голова кружилась, и страх минутами сменЯлсЯ
диким восторгом - восторгом страха. Љогда кто-то рЯдом с ним запел, он
подхватил песню, и скоро составилсЯ целый, очень дружный хор. Ћн не помнит,
что пели, но что-то очень веселое, плЯсовое. „а, они пели - и все кругом
было красно от крови. ‘амо небо казалось красным, и можно было подумать, что
во вселенной произошла какаЯ-то катастрофа, какаЯ-то страннаЯ перемена и
исчезновение цветов: исчезли голубой и зеленый и другие привычные и тихие
цвета, а солнце загорелось красным бенгальским огнем.
- Љрасный смех, - сказал Я.
Ќо он не понЯл.
- „а, и хохотали. џ уже говорил тебе. Љак пьЯные. Њожет быть, даже и
плЯсали, что-то было. Џо крайней мере, движениЯ тех трех походили на плЯску.
Ћн Ясно помнит: когда его ранили в грудь навылет и он упал, еще
некоторое времЯ, до потери сознаниЯ, он подрыгивал ногами, как будто кому
подтанцовывал. € теперь он вспоминает об этой атаке со странным чувством:
отчасти со страхом, отчасти как будто с желанием еще раз испытать то же
самое.
- € опЯть пулю в грудь? - спросил Я.
- Ќу вот: не каждый же раз пулю. Ђ хорошо бы, товарищ, получить орден
за храбрость.
Ћн лежал на спине, желтый, остроносый, с выступающими скулами и
провалившимисЯ глазами, - лежал, похожий на мертвеца, и мечтал об ордене. “
него уже началсЯ гнойник, был сильный жар, и через три днЯ его должны будут
свалить в Яму, к мертвым, а он лежал, улыбалсЯ мечтательно и говорил об
ордене.
- Ђ матери послал телеграмму? - спросил Я.
Ћн испуганно, но сурово и злобно взглЯнул на менЯ и не ответил. € Я
замолчал, и слышно стало, как стонут и бредЯт раненые. Ќо, когда Я поднЯлсЯ
уходить, он сжал мою руку своею горЯчею, но все еще сильною рукою и
растерЯнно и тоскливо впилсЯ в менЯ провалившимисЯ горЯщими глазами.
- —то же это такое, а? —то же это? - пугливо и настойчиво спрашивал он,
дергаЯ мою руку.
- —то?
- „а вообще... все это. ‚едь она ждет менЯ? Ќе могу же Я. Ћтечество -
разве ей втолкуешь, что такое отечество?
- Љрасный смех, - ответил Я.
- Ђх! ’ы все шутишь, а Я серьезно. Ќеобходимо объЯснить, а разве ей
объЯснишь? …сли бы ты знал, что она пишет! —то она пишет! € ты не знаешь, у
нее слова - седые. Ђ ты... - Ћн с любопытством посмотрел на мою голову,
ткнул пальцем и, неожиданно засмеЯвшись, сказал: - Ђ ты полысел. ’ы заметил?
- ’ут нет зеркал.
- ’ут много седых и лысых. Џослушай, дай мне зеркало. „ай! џ чувствую,
как из головы идут белые волосы. „ай зеркало!
“ него начиналсЯ бред, он плакал и кричал, и Я ушел из лазарета.
‚ этот вечер мы устроили себе праздник - печальный и странный праздник,
на котором среди гостей присутствовали тени умерших. Њы решили собратьсЯ
вечером и попить чаю, как дома, как на пикнике, и мы достали самовар, и
достали даже лимон и стаканы, и устроились под деревом - как дома, как на
пикнике. Џо одному, по два, потри собирались товарищи и подходили шумно, с
разговорами, с шуткой, полные веселого ожиданиЯ, но скоро умолкали, избегаЯ
смотреть друг на друга, ибо что-то странное было в этом сборище уцелевших
людей. Ћборванные, грЯзные, почесывающиесЯ, как в жестокой чесотке, заросшие
волосами, худые и истощенные, потерЯвшие знакомое и привычное обличье, мы
точно сейчас только, за самоваром, увидели друг друга - увидели и
испугались. џ тщетно искал в этой толпе растерЯнных людей знакомые лица и не
мог найти. ќти люди, беспокойные, торопливые, с толчкообразными движениЯми,
вздрагивающие при каждом стуке, постоЯнно ищущие чего-то позади себЯ,
старающиесЯ избытком жестикулЯции заполнить ту загадочную пустоту, куда им
страшно заглЯнуть, - были новые, чужие люди, которых Я не знал. € голоса
звучали по-иному, отрывисто, толчками, с трудом выговариваЯ слова и легко,
по ничтожному поводу, переходЯ в крик или бессмысленный, неудержимый смех. €
все было чужое. „ерево было чужое, и закат чужой, и вода чужаЯ, с особым
запахом и вкусом, как будто вместе с умершими мы оставили землю и перешли в
какой-то другой мир - мир таинственных Явлений и зловещих пасмурных теней.
‡акат был желтый, холодный; над ним тЯжело висели черные, ничем не
освещенные, неподвижные тучи, и землЯ под ним была черна, и наши лица в этом
зловещем свете были желты, как лица мертвецов. Њы все смотрели на самовар, а
он потух, отразил на боках своих желтизну и угрозу заката и тоже стал чужой,
мертвый и непонЯтный.
- ѓде мы? - спросил кто-то, и в голосе его были тревога и страх.
Љто-то вздохнул. Љто-то судорожно хрустнул пальцами, кто-то засмеЯлсЯ,
кто-то вскочил и быстро заходил вокруг стола. ’еперь часто можно было
встретить этих быстро расхаживающих, почти бегающих людей, иногда странно
молчаливых, иногда странно бормотавших что-то.
- Ќа войне, - ответил тот, что смеЯлсЯ, и снова захохотал глухим,
длительным смехом, точно он давилсЯ чем-то.
- —его он хохочет? - возмутилсЯ кто-то. - Џослушайте, перестаньте!
’от еще раз подавилсЯ, хихикнул и послушно смолк. ’емнело, туча
наседала на землю, и мы с трудом различали желтые, призрачные лица друг
друга. Љто-то спросил:
- Ђ где же Ѓотик?
"Ѓотик" - так звали мы товарища, маленького офицера в больших
непромокаемых сапогах.
- Ћн сейчас был здесь. Ѓотик, где вы?
- Ѓотик, не прЯчьтесь! Њы слышим, как пахнет вашими сапогами.
‚се засмеЯлись, и, перебиваЯ смех, из темноты прозвучал грубый
негодующий голос:
- Џерестаньте, как не стыдно. Ѓотик убит сегоднЯ утром на разведке.
- Ћн только сейчас был здесь. ќто ошибка.
- ‚ам показалось. ќй, за самоваром, скорей отрежьте мне лимона.
- € мне! € мне!
- ‹имон весь.
- —то же это, господа, - с тоскою, почти плача, прозвучал тихий и
обиженный голос. - Ђ Я только ради лимона и пришел.
’от снова захохотал глухо и длительно, и никто не стал его
останавливать. Ќо скоро умолк. •ихикнул еще раз и замолчал. Љто-то сказал:
- ‡автра наступление.
€ несколько голосов раздраженно крикнули:
- Ћставьте! Љакое там наступление!
- ‚ы же сами знаете...
- Ћставьте. ђазве нельзЯ говорить о другом. —то же это!
‡акат погас. ’уча поднЯлась, и как будто стало светлее, и лица стали
знакомые, и тот, что кружилсЯ вокруг нас, успокоилсЯ и сел.
- Љак-то теперь дома? - неопределенно спросил он, и в голосе его слышна
была виноватаЯ в чем-то улыбка.
€ снова стало страшно, и непонЯтно, и чуждо все - до ужаса, почти до
потери сознаниЯ. € мы все сразу заговорили, закричали, засуетились, двигаЯ
стаканами, трогаЯ друг друга за плечи, за руки, за колена - и сразу
замолчали, уступаЯ непонЯтному.
- „ома? - закричал кто-то из темноты. ѓолос его был хрипл от волнениЯ,
от испуга, от злобы и дрожал. € некоторые слова у него не выходили, как
будто он разучилсЯ их говорить. - „ома? Љакой дом, разве где-нибудь есть
дома? Ќе перебивайте менЯ, "иначе Я начну стрелЯть. „ома Я каждый день брал
ванны - понимаете, ванны с водой с водой по самые краЯ. Ђ теперь Я не каждый
день умываюсь, и на голове у менЯ струпьЯ, какаЯ-то парша, и все тело
чешетсЯ, и по телу ползают, ползают... џ с ума схожу от грЯзи, а вы говорите
- дом! џ как скот, Я презираю себЯ, Я не узнаю себЯ, и смерть вовсе не так
страшна. ‚ы мне мозг разрываете вашими шрапнелЯми, мозг! Људа бы ни
стрелЯли, мне все попадает в мозг, - вы говорите - дом. Љакой дом? “лица,
окна, люди, а Я не пошел бы теперь на улицу - мне стыдно. ‚ы принесли
самовар, а мне на него стыдно было смотреть. Ќа самовар.
’от снова засмеЯлсЯ. Љто-то крикнул:
- ќто черт знает что. џ пойду домой.
- ‚ы не понимаете, что такое дом!..
- „омой? ‘лушайте: он хочет домой!
ЏоднЯлсЯ общий смех и жуткий крик - и снова все замолчали, уступаЯ
непонЯтному. € тут не Я один, а все мы, сколько нас ни было, почувствовали
это. Ћно шло на нас с этих темных, загадочных и чуждых полей; оно
поднималась из глухих черных ущелий, где, быть может, еще умирают забытые и
затерЯнные среди камней, оно лилось с этого чуждого, невиданного неба.
Њолча, терЯЯ сознание от ужаса, стоЯли мы вокруг потухшего самовара, а с
неба на нас пристально и молча глЯдела огромнаЯ бесформеннаЯ тень,
поднЯвшаЯсЯ над миром. ‚незапно, совсем близко от нас, вероЯтно, у полкового
командира, заиграла музыка, и бешено-веселые, громкие звуки точно вспыхнули
среди ночи и тишины. ‘ бешеным весельем и вызовом играла она, торопливаЯ,
нестройнаЯ, слишком громкаЯ, слишком веселаЯ, и видно было, что и те, кто
играет, и те, кто слушает, видЯт так же, как мы, эту огромную бесформенную
тень, поднЯвшуюсЯ над миром.
Ђ тот в оркестре, что играл на трубе, уже носил, видимо, в себе, в
своем мозгу, в своих ушах, эту огромную молчаливую тень. Ћтрывистый и
ломаный звук металсЯ, и прыгал, и бежал куда-то в сторону от других -
одинокий, дрожащий от ужаса, безумный. € остальные звуки точно оглЯдывались
на него; так неловко, спотыкаЯсь, падаЯ и поднимаЯсь, бежали они разорванной
толпою, слишком громкие, слишком веселые, слишком близкие к черным ущельЯм,
где еще умирали, быть может, забытые и потерЯнные среди камней люди.
€ долго стоЯли мы вокруг потухшего самовара и молчали.

Ћ’ђ›‚ЋЉ Џџ’›‰

... Я уже спал, когда доктор разбудил менЯ осторожными толчками. џ
вскрикнул, просыпаЯсь и вскакиваЯ, как вскрикивали мы все, когда нас будили,
и бросилсЯ к выходу из палатки. Ќо доктор крепко держал менЯ за руку и
извинЯлсЯ:
- џ вас испугал, простите. € знаю, что вы хотите, спать...
- ЏЯть суток... - пробормотал Я, засыпаЯ, и заснул и спал, казалось
мне, долго, когда доктор вновь заговорил, осторожно поталкиваЯ менЯ в бока и
ноги.
- Ќо очень нужно. ѓолубчик, пожалуйста, так нужно. Њне все кажетсЯ... џ
не могу. Њне все кажетсЯ, что там еще остались раненые...
- Љакие раненые? ‚ы же весь день их возили. Ћставьте менЯ в покое. ќто
нечестно, Я пЯть суток не спал!
- ѓолубчик, не сердитесь, - бормотал доктор, неловко надеваЯ фуражку
мне на голову. - ‚се спЯт, нельзЯ добудитьсЯ. џ достал паровоз и семь
вагонов, но нам нужны люди. џ ведь понимаю... џ сам боюсь заснуть. Ќе помню,
когда Я спал. ЉажетсЯ, у менЯ начинаютсЯ галлюцинации. ѓолубчик, спустите
ножки, ну, одну ножку, ну, так, так...
„октор был бледен и покачивалсЯ, и заметно было, что если он только
прилЯжет - он заснет на несколько суток крЯду. € подо мною подгибались ноги,
и Я уверен, что Я заснул, пока мы шли, - так внезапно и неожиданно,
неизвестно откуда, вырос перед нами рЯд черных силуэтов паровоз и вагоны.
‚озле них медленно и молча бродили какие-то люди, едва видимые в потемках.
Ќи на паровозе, ни в вагонах не было ни одного фонарЯ, и только от закрытого
поддувала на полотно ложилсЯ красноватый неЯркий свет.
- —то это? - спросил Я, отступаЯ.
- ‚едь мы же едем. ‚ы забыли? Њы едем, - бормотал доктор.
Ќочь была холоднаЯ, и он дрожал от холода, и, глЯдЯ на него, Я
почувствовал во всем теле ту же частую щекочущую дрожь.
- —ерт вас знает! - закричал Я громко. - Ќе могли вы взЯть другого...
- ’ише, пожалуйста, тише! - „октор схватил менЯ за руку.
Љто-то из темноты сказал:
- ’еперь дай залп из всех орудий, так никто не шевельнетсЯ. Ћни тоже
спЯт. Њожно подойти и всех сонных перевЯзать. џ сейчас прошел мимо самого
часового. Ћн посмотрел на менЯ и ничего не сказал, не шевельнулсЯ. ’оже
спит, вероЯтно. € как только он не упадет.
ѓоворивший зевнул, и одежда его зашуршала: видимо, он потЯгивалсЯ. џ
лег грудью на край вагона, чтобы влезть, - и сон тотчас же охватил менЯ.
Љто-то приподнЯл менЯ сзади и положил, а Я почему-то отпихивал его ногами -
и опЯть заснул, и точно во сне слышал обрывки разговора:
- Ќа седьмой версте.
- Ђ фонари забыли?
- Ќет, он не пойдет.
- ‘юда давай. Ћсади немного. ’ак.
‚агоны дергались на месте, что-то постукивало. € постепенно от всех
этих звуков и оттого, что Я лег удобно и спокойно, сон стал покидать менЯ. Ђ
доктор заснул, и, когда Я взЯл его руку, она была как у мертвого: вЯлаЯ и
тЯжелаЯ. Џоезд уже двигалсЯ медленно и осторожно, слегка вздрагиваЯ и точно
нащупываЯ дорогу. ‘тудент-санитар зажег в фонаре свечу, осветил стены и
черную дыру дверей и сказал сердито:
- Љакого черта! Ћчень мы сейчас им нужны. Ђ его вы разбудите, пока не
разоспалсЯ. ’огда ничего не сделаешь, Я по себе знаю.
Њы растолкали доктора, и он сел, недоуменно поводЯ глазами. •отел опЯть
завалитьсЯ, но мы не дали.
- •орошо бы сейчас водки хлебнуть, - сказал студент.
Њы хлебнули по глотку коньЯку, и сон прошел совсем. Ѓольшой и черный
четырехугольник дверей стал розоветь, покраснел - где-то за холмами
показалось огромное молчаливое зарево, как будто среди ночи всходило солнце.
- ќто далеко. ‚ерст за двадцать.
- Њне холодно, - сказал доктор, лЯскнув зубами.
‘тудент выглЯнул за дверь и рукой поманил менЯ. џ посмотрел: в разных
местах горизонта, молчаливой цепью, стоЯли такие же неподвижные зарева, как
будто десЯтки солнц всходили одновременно. € уже не было так темно. „альние
холмы густо чернели, отчетливо вырезаЯ ломаную и волнистую линию, а вблизи
все было залито красным тихим светом, молчаливым и неподвижным. џ взглЯнул
на студента: лицо его было окрашено в тот же красный призрачный цвет крови,
превратившейсЯ в воздух и свет.
- Њного раненых? - спросил Я.
Ћн махнул рукой.
- Њного сумасшедших. Ѓольше, чем раненых.
- ЌастоЯщих?
- Ђ то каких же?
Ћн смотрел на менЯ, и в его глазах было то же остановившеесЯ, „икое,
полное холодного ужаса, как и у того солдата, что умер от солнечного удара.
- Џерестаньте, - сказал Я, отворачиваЯсь.
- „октор тоже сумасшедший. ‚ы посмотрите-ка на него.
„октор не слышал. Ћн сидел, поджав ноги, как сидЯт турки, и
раскачивалсЯ, и беззвучно двигал губами и концами пальцев. € во взглЯде у
него было то же остановившеесЯ, остолбенелое, тупо пораженное.
- Њне холодно, - сказал он и улыбнулсЯ.
- Ќу вас всех к черту! - закричал Я, отходЯ в угол вагона. - ‡ачем вы
менЯ позвали?
Ќикто не ответил. ‘тудент глЯдел на молчаливое, разраставшеесЯ зарево,
и его затылок с вьющимисЯ волосами был молодой, и когда Я глЯдел на него,
мне почему-то все представлЯлась тонкаЯ женскаЯ рука, котораЯ ворошит эти
волосы. € это представление было так неприЯтно, что Я начал ненавидеть
студента и не мог смотреть на него без отвращениЯ.
- ‚ам сколько лет? - спросил Я, но он не обернулсЯ и не ответил.
„октор покачивалсЯ.
- Њне холодно.
- Љогда Я подумаю, - сказал студент, не оборачиваЯсь, - когда Я
подумаю, что есть где-то улицы, дома, университет...
Ћн оборвал, точно сказал все, и замолчал. Џоезд почти внезапно
остановилсЯ, так что Я ударилсЯ о стену, и послышались голоса. Њы выскочили.
Џеред самым паровозом на полотне лежало что-то, небольшой комок, из
которого торчала нога.
- ђаненый?
- Ќет, убитый. ѓолова оторвана. ’олько, как хотите, а Я зажгу передний
фонарь. Ђ то еще задавишь.
Љомок с торчавшей ногой сбросили в сторону; нога на миг задралась
кверху, будто он хотел бежать по воздуху, и все скрылось в черной канаве.
”онарь загорелсЯ, и паровоз сразу почернел.
- Џослушайте! - с тихим ужасом прошептал кто-то.
Љак мы не слышали раньше! Ћтовсюду - места нельзЯ было точно
определить- приносилсЯ ровный, поскребывающий стон, удивительно спокойный в
своей широте и даже как будто равнодушный. Њы слышали много и криков и
стонов, но это не было похоже ни на что из слышанного. Ќа смутной
красноватой поверхности глаз не мог уловить ничего, и оттого казалось, что
это стонет сама землЯ или небо, озаренное невсходЯщим солнцем.
- ЏЯтаЯ верста, - сказал машинист.
- ќто оттуда, - показал доктор рукой вперед.
‘тудент вздрогнул и медленно обернулсЯ к нам:
- —то же это? ‚едь этого же нельзЯ слышать!
- „вигаемсЯ!
Њы пошли пешком впереди паровоза, и от нас на полот по легла сплошнаЯ
длиннаЯ тень, и была она не чернаЯ, а смутно-краснаЯ от тихого, неподвижного
света, который молчаливо стоЯл в разных концах черного неба. € с каждым
нашим шагом зловеще нарастал этот дикий, неслыханный стон, не имевший
видимого источника, - как будто стонал красный воздух, как будто стонали
землЯ Я небо. ‚ своей непрерывности и странном равнодушии он напоминал
минутами трещание кузнечиков на лугу - ровное и жаркое трещание кузнечиков
на летнем лугу. € все чаще и чаще стали встречатьсЯ трупы. Њы бегло
осматривали их и сбрасывали с полотна - эти равнодушные, спокойные, вЯлые
трупы, оставлЯвшие на месте лежаниЯ своего темные маслЯнистые пЯтна
всосавшейсЯ крови, и сперва считали их, а потом сбились и перестали. Ѓыло их
много - слишком много длЯ этой зловещей ночи, дышавшей холодом и стонавшей
каждою частицей своего существа.
- —то же это! - кричал доктор и грозил кому-то кулаком. - ‚ы -
слушайте...
Џриближалась шестаЯ верста, и стоны делались определеннее, резче, и уже
чувствовались перекошенные рты, издающие эти голоса. Њы трепетно
всматривались в розовую мглу, обманчивую в своем призрачном свете, когда
почти рЯдом, у полотна, внизу кто-то громко застонал призывным, плачущим
стоном. Њы сейчас же нашли его, этого раненого, у которого на лице были одни
только глаза - так велики показались они, когда на лицо его пал свет фонарЯ.
Ћн перестал стонать и только поочередно переводил глаза на каждого из нас и
на наши фонари, и в его взглЯде была безумнаЯ радость оттого, что он видит
людей и огни, и безумный страх, что сейчас все это исчезнет, как видение.
Ѓыть может, ему уже не раз грезились наклонившиесЯ люди с фонарЯми и
исчезали в кровавом и смутном кошмаре.
Њы тронулись дальше и почти тотчас наткнулись на двух раненых; один
лежал на полотне, другой стонал в канаве. Љогда их подбирали, доктор, дрожа
от злости, сказал мне:
- Ќу что? - € отвернулсЯ. —ерез несколько шагов мы встретили
легкораненого, который шел сам, поддерживаЯ одну руку другой. Ћн двигалсЯ,
закинув голову, прЯмо на нас и точно не заметил, когда мы расступились,
даваЯ ему дорогу. ЉажетсЯ, он не видал нас. “ паровоза он на миг
остановилсЯ, обогнул его и пошел вдоль вагонов.
- ’ы бы сел! - крикнул доктор, но он не ответил.
ќто были первые, ужаснувшие нас. Ђ потом все чаще они стали попадатьсЯ
на полотне и около него, и все поле, залитое неподвижным красным отсветом
пожаров, закопошилось, точно живое, загорелось громкими криками, воплЯми,
проклЯтиЯми и стонами. ќти темные бугорки копошились и ползали, как сонные
раки, выпущенные из корзины, раскорЯченные, странные, едва ли похожие на
людей в своих оборванных, смутных движениЯх и тЯжелой неподвижности. Ћдни
были безгласны и послушны, другие стонали, выли, ругались и ненавидели нас,
спасавших их, так страстно, как будто мы создали и эту кровавую равнодушную
ночь, и одиночество их среди ночи и трупов, и эти страшные раны. “же не
хватало места в вагонах, и всЯ одежда наша стала мокра от крови, как будто
долго стоЯли мы под кровавым дождем, а раненых все несли, и все так же дико
копошилось ожившее поле.
Ќекоторые подползали сами, иные подходили, шатаЯсь и падаЯ. Ћдин солдат
почти подбежал к нам. “ него было размозжено лицо, и осталсЯ один только
глаз, горевший дико и страшно, и был он почти голый, как из бани. ’олкнув
менЯ, он нащупал глазом доктора и быстро левою рукою схватил его за грудь.
- џ тебе в морду дам! - крикнул он и, трЯсЯ доктора, длительно и едко
прибавил циничное ругательство. - џ тебе в морду дам! ‘волочи!
„октор вырвалсЯ и, наступаЯ на солдата, захлебываЯсь, закричал:
- џ тебЯ под суд отдам, негодЯй! ‚ карцер! ’ы мне мешаешь работать!
ЌегодЯй! †ивотное!
€х растащили, но долго еще солдат выкрикивал:
- ‘волочи! џ в морду дам!
џ уже терЯл силы и отошел к стороне покурить и отдохнуть. Ћт насохшей
крови руки оделись точно в черные перчатки, и с трудом сгибались пальцы,
терЯЯ папиросы и спички. € когда Я закурил, табачный дым показалсЯ мне таким
новым и странным, совсем особенного вкуса, которого Я не ощущал ни раньше,
ни позже. ’ут подошел ко мне студент-санитар, тот, что ехал сюда, но мне
показалось, что Я виделсЯ с ним несколько лет назад, и Я никогда не мог
вспомнить, где. агал. он твердо, точно маршировал, и глЯдел сквозь менЯ
куда-то дальше и выше.
- Ђ они спЯт, - сказал он как будто бы совершенно спокойно.
џ вспылил, точно упрек касалсЯ менЯ.
- ‚ы забываете, что они десЯть дней дрались, как львы.
- Ђ они спЯт, - повторил он, глЯдЯ сквозь менЯ и выше. Џотом наклонилсЯ
ко мне и, грозЯ пальцем, все так же сухо и спокойно продолжал:
- џ вам скажу. џ вам скажу.
- —то?
Ћн все ниже наклонЯлсЯ ко мне, многозначительно грозил пальцем и
повторЯл точно законченную мысль:
- џ вам скажу. џ вам скажу. Џередайте им.
€, все так же строго глЯдЯ на менЯ и еще раз погрозив пальцем, он вынул
револьвер и выстрелил себе в висок. € это нисколько не удивило и не испугало
менЯ. Џереложив папиросу в левую руку, Я попробовал пальцем рану и пошел к
вагонам.
- ‘тудент-то застрелилсЯ. ЉажетсЯ, еще жив, - сказал Я доктору.
’от схватил себЯ за голову и простонал:
- Ђ, черт его!.. ‚едь нет же у нас места. ‚он тот сейчас тоже
застрелитсЯ. € даю вам честное слово, - он закричал сердито и угрожающе. - џ
тоже! „а! € прошу вас - извольте идти пешком. Њест нету. Њожете жаловатьсЯ,
если угодно.
€ все продолжаЯ кричать, он отвернулсЯ, а Я подошел к тому, который
сейчас застрелитсЯ. ќто был санитар, тоже, кажетсЯ, студент. Ћн стоЯл,
упершись лбом в стенку вагона, и плечо его вздрагивало от рыданий.
- Џерестаньте, - сказал Я, коснувшись вздрагивающего плеча.
Ќо он не повернулсЯ, не ответил и плакал. € затылок у него был молодой,
как у того, и тоже страшный, и стоЯл он, нелепо раскорЯчившись, как пьЯный,
у которого рвота; и шеЯ у него была в крови - должно быть, хваталсЯ руками.
- Ќу? - сказал Я нетерпеливо.
Ћн откачнулсЯ от вагона и, опустив голову, стариковски сгорбившись,
пошел куда-то в темноту, прочь от всех нас. Ќе знаю почему, и Я пошел за
ним, и мы долго шли, все куда-то в сторону, прочь от вагонов. ЉажетсЯ, он
плакал; и мне стало скучно и захотелось плакать самому.
- ‘тойте! - крикнул Я, остановившись.
Ќо он шел, тЯжело передвигаЯ ноги, сгорбившись, похожий на старика, со
своими узкими плечами и шаркающей походкой. € скоро пропал он в красноватой
мгле, казавшейсЯ светом и ничего не освещавшей. Ђ Я осталсЯ один.
Ќалево, уже далеко от менЯ, проплыл рЯд неЯрких огоньков - это ушел
поезд. џ был один среди мертвых и умирающих. ‘колько их еще осталось? ‚озле
менЯ все было неподвижно и мертво, а дальше поле копошилось, как живое, -
или мне это казалось оттого, что Я один. Ќо стон не утихал. Ћн стлалсЯ по
земле - тонкий, безнадежный, похожий на детский плач или на визг тысЯчи
заброшенных и замерзающих щенЯт. Љак остраЯ, бесконечнаЯ ледЯнаЯ игла входил
он в мозг и медленно двигалсЯ взад и вперед, взад и вперед... -

Ћ’ђ›‚ЋЉ …‘’Ћ‰

... это были наши. ‘реди той странной спутанности движений, котораЯ в
последний месЯц преследовала обе армии, нашу и неприЯтельскую, ломаЯ все
приказы и планы, мы были уверены, что на нас надвигаетсЯ неприЯтель, именно
четвертый корпус. € уже все готово было к атаке, когда кто-то в бинокль Ясно
различил наши мундиры, а через десЯть минут догадка превратилась в спокойную
и счастливую уверенность: это были наши. € они, видимо, узнали нас: они
подвигались к нам совершенно спокойно; в этом покойном движении
чувствовалась та же, как и у нас, счастливаЯ улыбка неожиданной встречи.
€ когда они начали стрелЯть, мы некоторое времЯ не могли понЯть, что
это значит, и еще улыбались - под целым градом шрапнелей и пуль, осыпавших
нас и сразу выхвативших сотни человек. Љто-то крикнул об ошибке, и - Я
твердо помню это - мы все увидели, что это неприЯтель, и что форма эта его,
а не наша, и немедленно ответили огнем. Њинут, вероЯтно, через пЯтнадцать по
начале этого странного боЯ мне оторвало обе ноги, и опомнилсЯ Я уже в
лазарете, после ампутации.
џ спросил, чем кончилсЯ бой, но мне дали уклончивый успокоительный
ответ, из которого Я понЯл, что мы разбиты; а потом менЯ, безногого,
охватила радость, что менЯ теперь отправЯт домой. что Я все-таки жив - жив -
надолго, навсегда. € только через неделю Я узнал некоторые подробности,
вновь толкнувшие менЯ к сомнениЯм и новому, еще не испытанному страху.
„а, кажетсЯ, это были наши - и нашей гранатой, пущенной из нашей пушки
нашим солдатом, оторвало мне ноги. € никто не мог объЯснить, как это
случилось. —то-то произошло, что-то затемнило взоры, и два полка одной
армии, стоЯ в версте один против другого, целый час взаимно истреблЯли друг
друга, в полной уверенности, что имеют дело с неприЯтелем. € вспоминали об
этом случае неохотно, полусловами, и - это удивительнее всего чувствовалось,
что многие из говоривших до сих пор не сознают ошибки. ‚ернее, они признают
ее, подумают, что она была позднее, а в начале они действительно имели дело
с врагом, куда-то скрывшимсЯ при всеобщем переполохе и подставившим нас под
свои же снарЯды. Ќекоторые открыто говорили об этом, даваЯ точные
объЯснениЯ, которые казались им правдоподобными и Ясными. џ сам до сих пор
не могу вполне уверенно сказать, как началось это странное недоразумение,
так как одинаково Ясно видел сперва нашу, красную форму, а потом их,
оранжевую. € как-то очень скоро все забыли об этом случае, так забыли, что
говорили о нем как о настоЯщем сражении, и в этом смысле были написаны и
посланы многие, вполне искренние корреспонденции; Я их читал уже дома. Љ
нам, раненным в этом бою, отношение было вначале несколько странное - нас
как будто меньше жалели, чем других раненых, но скоро и это сгладилось. €
только новые случаи, подобные описанному, да то, что в неприЯтельской армии
два отрЯда действительно перебили друг друга почти поголовно, дойдЯ ночью до
рукопашной схватки, дает мне право думать, что тут была ошибка.
Ќаш доктор, тот, что произвел ампутацию, сухой, костлЯвый старик,
провонЯвший йодоформом, табачным дымом и карболкой, вечно чему-то
улыбавшийсЯ сквозь изжелта-седые, редкие усы, сказал мне, прищурив глаза:
- ‘частье ваше, что вы едете домой. ’ут что-то неладно.
- —то такое?
- „а так. Ќеладно. ‚ наше времЯ было попроще.
Ћн был участником последней европейской войны, бывшей почти четверть
века назад, и часто с удовольствием вспоминал ее. Ђ этой не понимал и, как Я
заметил, боЯлсЯ.
- „а, неладно, - вздохнул он и нахмурилсЯ, скрывшись в облаке табачного
дыма, - џ сам бы уехал отсюда, если бы можно было.
€, наклонившись ко мне, прошептал сквозь желтые, закопченные усы::
- ‘коро наступит такой момент, когда уже никто отсюда не уедет. „а. Ќи
Я, никто.
€ в близких старых глазах его Я увидел то же остановившеесЯ, тупо
пораженное. € что-то ужасное, нестерпимое, похожее на падение тысЯчи зданий,
мелькнуло в моей голове, и, холодеЯ от ужаса, Я прошептал:
- Љрасный смех.
€ он был первый, кто понЯл менЯ. Ћн поспешно закивал головою и
подтвердил:
- „а. Љрасный смех.
‘овсем близко подсев ко мне и озираЯсь по сторонам, он зашептал
учащенно, по-стариковски двигаЯ острой седенькой бородкой:
- ‚ы скоро уедете, и вам Я скажу. ‚ы видели когда-нибудь драку в
сумасшедшем доме? Ќет? Ђ Я видел. € они дрались, как здоровые. Џонимаете,
как здоровые!
Ћн несколько раз многозначительно повторил эту фразу.
- ’ак что же? - так же ропотом и испуганно спросил Я.
- Ќичего. Љак здоровые!
- Љрасный смех, - сказал Я.
- €х разлили водой.
џ вспомнил дождь, который так напугал нас, и рассердилсЯ:
- ‚ы с ума сошли, доктор!
- Ќе больше, чем вы. ‚о всЯком случае, не больше.
Ћн охватил руками острые старческие колени и захихикал, и, косЯсь на
менЯ через плечо, еще хранЯ на сухих губах отзвуки этого неожиданного и
тЯжелого смеха, он несколько раз лукаво подморгнул мне, как будто мы с ним
только двое знали что-то очень смешное, чего не знает никто. Џотом с
торжественностью профессора магии, показывающего фокусы, он высоко поднЯл
руку, плавно опустил ее и осторожнее двумЯ пальцами коснулсЯ того места
одеЯла, под которым находились бы мои ноги, если бы их не отрезали.
- Ђ это вы понимаете? - таинственно спросил он.
Џотом так же торжественно и многозначительно обвел рукою рЯды кроватей,
на которых лежали раненые, и повторил:
- Ђ это вы можете объЯснить?
- ђаненые, - сказал Я. - ђаненые.
- ђаненые, - как эхо, повторил он. - ђаненые. Ѓез ног, без рук, с
прорванными животами, размолотой грудью, вырванными глазами. ‚ы это
понимаете? Ћчень рад. ‡начит, вы поймете и это?..
‘ гибкостью, неожиданною длЯ его возраста, он перекинулсЯ вниз и стал
на руки, балансируЯ в воздухе ногами. Ѓелый балахон завернулсЯ вниз, лицо
налилось кровью и, упорно смотрЯ на менЯ странным перевернутым взглЯдом, он
с трудом бросал отрывистые слова:
- Ђ это... вы также... понимаете?
- Џерестаньте, - испуганно зашептал Я. - Ђ то Я закричу.
Ћн перевернулсЯ, принЯл естественное положение, сел снова у моей
кровати и, отдуваЯсь, наставительно заметил:
- € никто этого не понимает.
- ‚чера опЯть стрелЯли.
- € вчера стрелЯли. € третьего днЯ стрелЯли, - утвердительно мотнул он
головой.
- џ хочу домой! - с тоскою сказал Я. - „октор, милый, Я хочу домой. џ
не могу здесь оставатьсЯ. џ перестаю верить, что есть дом, где так хорошо.
Ћн думал, у менЯ нет ног. џ так любил ездить на велосипеде, ходить,
бегать, а теперь у менЯ нет ног. Ќа правой ноге Я качал сына, и он смеЯлсЯ,
а теперь... Ѓудьте вы проклЯты! ‡ачем Я поеду! Њне только тридцать лет...
Ѓудьте вы проклЯты!
€ Я рыдал, рыдал, вспоминаЯ о милых ногах моих, моих быстрых, сильных
ногах. Љто отнЯл их у менЯ, кто смел их отнЯть!
- ‘лушайте, - сказал доктор, глЯдЯ в сторону. - ‚чера Я видел: к нам
пришел сумасшедший солдат. ЌеприЯтельский солдат. Ћн был раздет почти
догола, избит, исцарапан и голоден, как животное; он весь зарос волосами,
как заросли и мы все, и был похож на дикарЯ, на первобытного человека, на
обезьЯну. Ћн размахивал руками, кривлЯлсЯ, пел и кричал и лез дратьсЯ. …го
накормили и выгнали назад - в поле. Људа же их девать? „ни и ночи
оборванными, зловещими призраками бродЯт они по холмам взад и вперед, и во
всех направлениЯх, без дороги, без цели, без пристанища. ђазмахивают руками,
хохочут, кричат и. поют, и когда встречаютсЯ, то вступают в драку, а быть
может, не видЯт друг друга и проходЯт мимо. —ем они питаютсЯ? ‚ероЯтно,
ничем, а быть может, трупами, вместе со зверЯми, вместе с этими толстыми,
отъевшимисЯ одичалыми собаками, которые целые ночи дерутсЯ на холмах и
визжат. Џо ночам, как птицы, разбуженные бурей, как уродливые мотыльки, они
собираютсЯ на огонь, и стоит развести костер от холода, чтобы через полчаса
около него вырос десЯток крикливых, оборванных, диких силуэтов, похожих на
озЯбших обезьЯн. ‚ них стрелЯют иногда по ошибке, иногда нарочно, выведенные
из терпениЯ их бестолковым, пугающим криком...
- џ хочу домой! - кричал Я, затыкаЯ уши.
€, словно сквозь вату, глухо и призрачно долбили мой измученный мозг
новые ужасные слова:
-... €х много. Ћни умирают сотнЯми в пропастЯх, в волчьих Ямах,
приготовленных длЯ здоровых и умных, на остатках колючей проволоки и кольев;
они вмешиваютсЯ в правильные, разумные сражениЯ и дерутсЯ, как герои всегда
впереди, всегда бесстрашные; но часто бьют своих. Ћни мне нравЯтсЯ. ‘ейчас Я
только еще схожу с ума и оттого сижу и разговариваю с вами, а когда разум
окончательно покинет менЯ, Я выйду в поле - Я выйду в поле, Я кликну клич -
Я кликну клич, Я соберу вокруг себЯ этих храбрецов, этих рыцарей без страха,
и объЯвлю войну всему миру. ‚еселой толпой, с музыкой и песнЯми, мы войдем в
города и села, и где мы пройдем, там все будет красно, там все будет
кружитьсЯ и плЯсать, как огонь. ’е, кто не умер, присоединЯтсЯ к нам, и наша
храбраЯ армиЯ будет расти, как лавина, и очистит весь этот мир. Љто сказал,
что нельзЯ убивать, жечь и грабить?..
Ћн уже кричал, этот сумасшедший доктор, и криком своим точно разбудил
заснувшую боль тех, у кого были изорваны груди и животы, и вырваны глаза, и
обрублены ноги. ироким, скребущим, плачущим стоном наполнилась палата, и
отовсюду к нам повернулись бледные, желтые, изможденные лица, иные без глаз,
иные в таком чудовищном уродстве, как будто из ада вернулись они. € они
стонали и слушали, и в открытую дверь осторожно заглЯдывала чернаЯ
бесформеннаЯ тень, поднЯвшаЯсЯ над миром, и сумасшедший старик кричал,
простираЯ руки: - Љто сказал что нельзЯ убивать, жечь и грабить? Њы будем
убивать, и грабить, и жечь. ‚еселаЯ, беспечнаЯ ватага храбрецов - мы
разрушим все: их зданиЯ, их университеты и музеи; веселые ребЯта, полные
огненного смеха, - мы поплЯшем на развалинах. Ћтечеством нашим Я объЯвлю
сумасшедший дом; врагами нашими и сумасшедшими - всех тех, кто еще не сошел
с ума; и когда, великий, непобедимый, радостный, Я воцарюсь над миром,
единым его владыкою и господином, - какой веселый смех огласит вселенную!
- Љрасный смех! - закричал Я, перебиваЯ. - ‘пасите! ЋпЯть Я слышу
красный смех!
- „рузьЯ! - продолжал доктор, обращаЯсь к стонущим, изуродованным
тенЯм. - „рузьЯ! “ нас будет краснаЯ луна и красное солнце, и у зверей будет
краснаЯ веселаЯ шерсть, и мы сдерем кожу с тех, кто слишком бел, кто слишком
бел... ‚ы не пробовали пить кровь? Ћна немного липкаЯ, она немного теплаЯ,
но она краснаЯ, и у нее такой веселый красный смех!..

Ћ’ђ›‚ЋЉ ‘…„њЊЋ‰

... это было безбожно, это было беззаконно. Љрасный Љрест уважаетсЯ
всем миром, как свЯтынЯ, и они видели, что это идет поезд не с солдатами, а
с безвредными ранеными, и они должны были предупредить о заложенной мине.
Ќесчастные люди, они уже грезили о доме...

Ћ’ђ›‚ЋЉ ‚Ћ‘њЊЋ‰

... вокруг самовара, вокруг настоЯщего самовара, из которого пар валил,
как из паровоза, - даже стекло в лампе немного затуманилось: так сильно шел
пар. € чашечки были те же, синие снаружи и белые внутри, очень красивые
чашечки, которые подарили нам еще на свадьбе. ‘естра жены подарила - она
очень славнаЯ и добраЯ женщина.
- Ќеужели все целы? - недоверчиво спросил Я, мешаЯ сахар в стакане
серебрЯной чистой ложечкой.
- Ћдну разбили, - сказала жена рассеЯнно: она в это времЯ держала
отвернутым кран, и оттуда красиво и легко бежала горЯчаЯ вода.
џ засмеЯлсЯ.
- —его ты? - спросил брат.
- ’ак. Ќу, отвезите-ка менЯ еще разок в кабинетик. Џотрудитесь длЯ
героЯ! Џобездельничали без менЯ, теперь баста, Я вас подтЯну, - и Я в шутку,
конечно, запел: "Њы храбро на врагов, на бой, друзьЯ, спешим..."
Ћни понЯли шутку и тоже улыбнулись, только жена не поднЯла лица: она
перетирала чашечки чистым вышитым полотенцем. ‚ кабинете Я снова увидел
голубенькие обои, лампу с зеленым колпаком и столик, на котором стоЯл графин
с водою. € он был немного запылен.
- Ќалейте-ка мне водицы отсюда, - весело приказал Я.
- ’ы же сейчас пил чай.
- Ќичего, ничего, налейте. Ђ ты, - сказал Я жене, возьми сынишку и
посиди немножко в той комнате. Џожалуйста.
€ маленькими глотками, наслаждаЯсь, Я пил воду, а в соседней комнате
сидели жена и сын, и Я их не видел.
- ’ак, хорошо. ’еперь идите сюда. Ќо отчего он так поздно не ложитсЯ
спать?
- Ћн рад, что ты вернулсЯ. Њилый, пойди к отцу.
Ќо ребенок заплакал и спрЯталсЯ у матери в ногах.
- Ћтчего он плачет? - с недоумением спросил Я и оглЯнулсЯ кругом. -
Ћтчего вы все так бледны, и молчите, и ходите за мною, как тени?
Ѓрат громко засмеЯлсЯ и сказал:
- Њы не молчим.
€ сестра повторила:
- Њы все времЯ разговариваем.
- џ похлопочу об ужине, - сказала мать и торопливо вышла.
- „а, вы молчите, - с неожиданной уверенностью повторил Я. - ‘ самого
утра Я не слышу от вас слова, Я только один болтаю, смеюсь, радуюсь. ђазве
вы не рады мне? € почему вы все избегаете смотреть на менЯ, разве Я так
переменилсЯ? „а, так переменилсЯ. џ и зеркал не вижу. ‚ы их убрали? „айте
сюда зеркало.
- ‘ейчас Я принесу, - ответила жена и долго не возвращалась, и
зеркальце принесла горничнаЯ. џ посмотрел в него, и - Я уже видел себЯ в
вагоне, на вокзале - это было то же лицо, немного постаревшее, но самое
обыкновенное. € они, кажетсЯ, ожидали почему-то, что Я вскрикну и упаду в
обморок, - так обрадовались они, когда Я спокойно спросил:
- —то же тут необыкновенного?
‚се громче смеЯсь, сестра поспешно вышла, а брат сказал уверенно и
спокойно:
- „а. ’ы мало изменилсЯ. Џолысел немного.
- Џоблагодари и за то, что голова осталась, - равнодушно ответил Я. -
Ќо куда они все убегают: то одна, то другаЯ. Џовози-ка менЯ еще по комнатам.
Љакое удобное кресло, совершенно бесшумное. ‘колько заплатили? Ђ Я уж не
пожалею денег: куплю себе такие ноги, лучше... ‚елосипед!
Ћн висел на стене, совсем еще новый, только с опавшими без воздуха
шинами. Ќа шине заднего колеса присох кусочек грЯзи - от последнего раза,
когда Я каталсЯ. Ѓрат молчал и не двигал кресла, и Я понЯл это молчание и
эту нерешительность.
- ‚ нашем полку только четыре офицера осталось в живых, - угрюмо сказал
Я. - џ очень счастлив... Ђ его возьми себе, завтра возьми.
- •орошо, Я возьму, - покорно согласилсЯ брат. - „а, ты счастлив. “ нас
полгорода в трауре. Ђ ноги это, право...
- Љонечно. џ не почтальон.
Ѓрат внезапно остановилсЯ и спросил:
- Ђ отчего у тебЯ трЯсетсЯ голова?
- ЏустЯки. ќто пройдет, доктор сказал!
- € руки тоже?
- „а, да. € руки. ‚се пройдет. ‚ези, пожалуйста, мне надоело стоЯть.
Ћни расстроили менЯ, эти недовольные люди, но радость снова вернулась
ко мне, когда мне стали приготовлЯть постель - настоЯщую постель, на
красивой кровати, на кровати, которую Я купил перед свадьбой, четыре года
тому назад. Џостлали чистую простыню, потом взбили подушки, завернули одеЯло
- а Я смотрел на эту торжественную церемонию, и в глазах у менЯ стоЯли слезы
от смеха.
- Ђ теперь раздень-ка менЯ и положи, - сказал Я жене. - Љак хорошо!
- ‘ейчас, милый.
- Џоскорее!
- ‘ейчас, милый.
- „а что же ты?
- ‘ейчас, милый.
Ћна стоЯла за моею спиною, у туалета, и Я тщетно поворачивал голову,
чтобы увидеть ее. € вдруг она закричала, так закричала, как кричат только на
войне:
- —то же это! - € бросилась ко мне, обнЯла, упала около менЯ, прЯча
голову у отрезанных ног, с ужасом отстранЯЯсь от них и снова припадаЯ, целуЯ
эти обрезки и плача.
- Љакой ты был! ‚едь тебе только тридцать лет. Њолодой, красивый был.
—то же это! Љак жестоки люди. ‡ачем это? Љому это нужно было? ’ы, мой
кроткий, мой жалкий, мой милый, милый...
€ тут на крик прибежали все они, и мать, и сестра, и нЯнька, и все они
плакали, говорили что-то, валЯлись у моих ноги и так плакали. Ђ на пороге
стоЯл брат, бледный, совсем белый, с трЯсущейсЯ челюстью, и визгливо кричал:
- џ тут с вами с ума сойду. ‘ ума сойду!
Ђ мать ползала у кресла и уже не кричала, а хрипела только и билась
головой о колеса. € чистенькаЯ, со взбитыми подушками, с завернутым одеЯлом,
стоЯла кровать, та самаЯ, которую Я купил четыре года назад - перед
свадьбой...

Ћ’ђ›‚ЋЉ „…‚џ’›‰

... џ сидел в ванне с горЯчей водой, а брат беспокойно вертелсЯ по
маленькой комнате, присаживаЯсь, снова вставаЯ, хватаЯ в руки мыло,
простыню, близко подносЯ их к близоруким глазам и снова кладЯ обратно. Џотом
стал лицом к стене и, ковырЯЯ пальцем штукатурку, горЯчо продолжал:
- ‘ам посуди: ведь нельзЯ же безнаказанно десЯтки и сотни лет учить
жалости, уму, логике - давать сознание. ѓлавное - сознание. Њожно стать
безжалостным, потерЯть чувствительность, привыкнуть к виду крови, и слез, и
страданий - как вот мЯсники, или некоторые доктора, или военные; но как
возможно, познавши истину, отказатьсЯ от нее? Џо моему мнению, этого нельзЯ.
‘ детства менЯ учили не мучить животных, быть жалостливым; тому же учили
менЯ все книги, какие Я прочел, и мне мучительно жаль тех, кто страдает на
вашей проклЯтой войн: е. Ќо вот проходит времЯ, и Я начинаю привыкать ко
всем этим смертЯм, страданиЯм, крови; Я чувствую, что. и в обыденной жизни Я
менее чувствителен, менее отзывчив и отвечаю только на самые сильные
возбуждениЯ, - но к самому факту войны Я не могу привыкнуть, мой ум
отказываетсЯ понЯть и объЯснить то, что в основе своей безумно. Њиллион
людей, собравшись в одно место и стараЯсь придать правильность своим
действиЯм, убивают друг друга, и всем одинаково больно, и все одинаково
несчастны - что же это такое, ведь это сумасшествие?
Ѓрат обернулсЯ и вопросительно уставилсЯ на менЯ своими близорукими,
немного наивными глазами.
- Љрасный смех, - весело сказал Я, плескаЯсь.
- € Я скажу тебе правду. - Ѓрат доверчиво положил холодную руку на мое
плечо, но как будто испугалсЯ, что оно голое и мокрое, и быстро отдернул ее.
- џ скажу тебе правду: Я очень боюсь сойти с ума. џ не могу понЯть, что это
такое происходит. џ не могу понЯть, и это ужасно. …сли бы кто-нибудь мог
объЯснить мне, но никто не может. ’ы был на войне, ты видел - объЯсни мне.
- “бирайсЯ к черту! - шутливо ответил Я, плескаЯсь.
- ‚от и ты тоже, - печально сказал брат. - Ќикто не в силах мне помочь.
ќто ужасно. € Я перестаю понимать, что можно, чего нельзЯ, что разумно, а
что безумно. …сли сейчас Я возьму тебЯ за горло, сперва тихонько, как будто
ласкаЯсь, а потом покрепче, и удушу - что это будет!
- ’ы говоришь вздор. Ќикто этого не делает.
Ѓрат потер холодные руки, тихо улыбнулсЯ и продолжал:
- Љогда ты был еще там, бывали ночи, в которые Я не спал, не мог
заснуть, и тогда ко мне приходили странные мысли: взЯть топор и пойти убить
всех: маму, сестру, прислугу, нашу собаку. Љонечно, это были только мысли, и
Я никогда не сделаю.
- Ќадеюсь, - улыбнулсЯ Я, плескаЯсь.
- ‚от тоже Я боюсь ножей, всего острого, блестЯщего: мне кажетсЯ, что
если Я возьму в руки нож, то непременно кого-нибудь зарежу. ‚едь правда,
почему не зарезать, если нож острый?
- Ћснование достаточное. Љакой ты, брат, чудак! Џусти-ка еще
горЯченькой водицы.
Ѓрат отвернул кран, впустил воды и продолжал:
- ‚от тоже Я боюсь толпы, людей, когда их соберетсЯ много. Љогда
вечером Я услышу на улице шум, громкий крик, то Я вздрагиваю и думаю, что
это уже началась... резнЯ. Љогда несколько человек стоит друг против друга и
Я не слышу, о чем они разговаривают, мне начинает казатьсЯ, что сейчас они
закричат, бросЯтсЯ один на другого и начнетсЯ убийство, и ты знаешь, -
таинственно наклонилсЯ он к моему уху, - газеты полны сообщениЯми об
убийствах, о каких-то странных убийствах. ќто пустЯки, что много людей и
много умов, - у человечества один разум, и он начинает мутитьсЯ. Џопробуй
мою голову, какаЯ она горЯчаЯ. ‚ ней огонь. Ђ иногда становитсЯ она
холодной, и все в ней замерзает, коченеет, превращаетсЯ в страшный
омертвелый лед. џ должен сойти с ума, не смейсЯ, брат: Я должен сойти с
ума... “же четверть часа, тебе пора выходить из ванны.
- Ќемножечко еще. Њинуточку.
Њне так хорошо было сидеть в ванне, как прежде, и слушать знакомый
голос, не вдумываЯсь в слова, и видеть все знакомое, простое, обыкновенное:
медный, слегка позеленевший кран, стены с знакомым рисунком, принадлежности
к фотографии, в порЯдке разложенные на полках. џ снова буду заниматьсЯ
фотографией, снимать простые и тихие виды и сына: как он ходит, как он
смеетсЯ и шалит. ќтим можно заниматьсЯ и без ног. € снова буду писать об
умных книгах, о новых успехах человеческой мысли, о красоте и мире.
- ѓо-го-го! - загрохотал Я, плескаЯсь.
- —то с тобой? - испугалсЯ брат и побледнел.
- ’ак. ‚есело, что Я дома.
Ћн. улыбнулсЯ мне, как ребенок, как младшему, хотЯ Я был на три года
старше его, и задумалсЯ - как взрослый, как старик, у которого большие,
тЯжелые и старые мысли.
- Људа уйти? - сказал он, пожав плечами. - Љаждый день, приблизительно
в один час, газеты замыкают ток, и все человечество вздрагивает. ќта
одновременность ощущений, мыслей, страданий и ужаса лишает менЯ опоры, и Я -
как щепка на волне, как пылинка в вихре. ЊенЯ с силою отрывает от обычного,
и каждое утро бывает один страшный момент, когда Я вишу в воздухе над черной
пропастью безумиЯ. € Я упаду в нее, Я должен в нее упасть. ’ы еще не все
знаешь, брат. ’ы не читаешь газет, много от тебЯ скрывают - ты еще не все
знаешь, брат.
€ то, что он сказал, Я счел немного мрачной шуткой это было участью
всех тех, кто в безумии своем становитсЯ близок безумию войны и
предостерегал нас. џ счел это шуткой - как будто забыл Я в этот момент,
плескаЯсь в горЯчей воде, все то, что видел Я там.
- Ќу и пусть себе скрывают, а мне надо вылезать из ванны, -
легкомысленно сказал Я, и брат улыбнулсЯ и позвал слугу, и вдвоем они вынули
менЯ и одели. Џотом Я пил душистый чай из моего рубчатого стакана и думал,
что жить можно и без ног, а потом менЯ отвезли в кабинет к моему столу, и Я
приготовилсЯ работать.
„о войны Я занималсЯ в журнале обзором иностранных литератур, и теперь
возле менЯ, на расстоЯнии руки, лежала груда этих милых, прекрасных книг в
желтых, синих, коричневых обложках. ЊоЯ радость была так велика, наслаждение
так глубоко, что Я не решалсЯ начать чтение и только перебирал книги, нежно
ласкаЯ их рукою. џ чувствовал, что по лицу моему расплываетсЯ улыбка,
вероЯтно, очень глупаЯ улыбка, но Я не мог удержать ее, любуЯсь шрифтами,
виньетками, строгой и прекрасной простотой рисунка. Љак много во всем этом
ума и чувства красоты! ‘кольким людЯм надо было работать, искать, как много
нужно было вложить таланта и вкуса, чтобы создать хоть вот эту букву, такую
простую и изЯщную, такую умную, такую гармоничную и красноречивую в своих
переплетающихсЯ черточках.
- Ђ теперь надо работать, - серьезно, с уважением к труду, сказал Я.
€ Я взЯл перо, чтобы сделать заголовок, - и, как лЯгушка, привЯзаннаЯ
на нитке, зашлепала по бумаге моЯ рука. Џеро тыкалось в бумагу, скрипело,
дергалось, неудержимо скользило в сторону и выводило безобразные линии,
оборванные, кривые, лишенные смысла. € Я не вскрикнул, и Я не пошевельнулсЯ
- Я похолодел и замер в сознании приближающейсЯ страшной истины; а рука
прыгала по Ярко освещенной бумаге, и каждый палец в ней трЯссЯ в таком
безнадежном, живом, безумном ужасе, как будто они, эти пальцы, были еще там,
на войне, и видели зарево и кровь, и слышали стоны и вопли несказанной боли.
Ћни отделились от менЯ, они жили, они стали ушами и глазами, эти безумно
трепещущие. пальцы; и, холодеЯ, не имеЯ силы вскрикнуть и пошевельнутьсЯ, Я
следил за их дикой плЯской по чистому, Ярко-белому листу.
€ тихо было. Ћни думали, что Я работаю, и закрыли все двери, чтобы не
помешать звуком, - один, лишенный возможности двигатьсЯ, сидел Я в комнате и
послушно глЯдел, как дрожат руки.
- ќто ничего, - громко сказал Я, и в тишине и одиночестве кабинета
голос прозвучал хрипло и нехорошо, как голос сумасшедшего. - ќто ничего. џ
буду диктовать. ‚едь был же слеп Њильтон, когда писал свой "‚озвращенный
рай". џ могу мыслить - это главное, это все. € Я стал сочинЯть длинную,
умную фразу о слепом Њильтоне, но слова путались, выпадали, как из дурного
набора, и, когда Я подходил к концу фразы, Я уже забывал ее начало. џ хотел
вспомнить тогда, с чего это началось, почему Я сочинЯю эту странную,
бессмысленную фразу о каком-то Њильтоне, - и не мог.
- "‚озвращенный рай", "‚озвращенный рай", твердил Я и не понимал, что
это значит.
€ тут Я сообразил, что вообще много Я забываю, что Я стал страшно
рассеЯн и путаю знакомые лица, что даже в простом разговоре Я терЯю слова, а
иногда, и знаЯ слово, не могу никак понЯть его значениЯ. Њне Ясно
представилсЯ теперешний мой день: какой-то странный, короткий, обрубленный,
как мои ноги, с пустыми, загадочными местами - длинными часами потери
сознаниЯ или бесчувствиЯ,
џ хотел позвать жену, но забыл, как ее зовут, - это уже не удивило и не
испугало менЯ. ’ихонько Я прошептал:
- †ена!
Ќескладное, непривычное в обращении слово тихо прозвучало и замерло, не
вызвав ответа. € тихо было. Ћни боЯлись неосторожным звуком помешать моей
работе, и тихо было - настоЯщий кабинет ученого, уютный, тихий,
располагающий к созерцанию и творчеству. "Њилые, как они заботЯтсЯ обо мне!"
- подумал Я, умиленный.
... € вдохновение, свЯтое вдохновение осенило менЯ. ‘олнце зажглось в
моей голове, и горЯчие творческие лучи его брызнули на весь мир, ронЯЯ цветы
и песни. € всю ночь Я писал, не знаЯ усталости, свободно парЯ на крыльЯх
могучего, свЯтого вдохновениЯ. џ писал великое, Я писал бессмертное - цветы
и песни. –веты и песни...

* —Ђ‘’њ II *

Ћ’ђ›‚ЋЉ „…‘џ’›‰

... к счастью, он умер на прошлой неделе, в пЯтницу. ЏовторЯю, это
большое счастье длЯ брата. Ѓезногий калека, весь трЯсущийсЯ, с разбитою
душой", в своем безумном экстазе творчества он был страшен и жалок. ‘ той
самой ночи целых два месЯца он писал, не вставаЯ с кресла, отказываЯсь от
пищи, плача и ругаЯсь, когда мы на короткое времЯ увозили его от стола. ‘
необыкновенною быстротой он водил сухим пером по бумаге, отбрасываЯ листки
один за другим, и все писал, писал. Ћн лишилсЯ сна, и только два раза
удалось нам уложить его на несколько часов в постель, благодарЯ сильному
приему наркотика, а потом уже и наркоз не в силах был одолеть его
творческого безумного экстаза. Џо его требованию, окна весь день были
завешены и горела лампа, создаваЯ иллюзию ночи, и он курил папиросу за
папиросой и писал. Џо-видимому, он был счастлив, и мне никогда не
приходилось видеть у здоровых людей такого вдохновенного лица - лица пророка
или великого поэта. Ћн сильно исхудал, до восковой прозрачности трупа или
подвижника, и совершенно поседел; и начал он свою безумную работу еще
сравнительно молодым, а кончил ее - стариком. €ногда он торопилсЯ писать
больше обыкновенного, перо тыкалось в бумагу и ломалось, но он не замечал
этого; в такие минуты его нельзЯ было трогать, так как, при малейшем
прикосновении, с ним делалсЯ припадок, слезы, хохот; минутами, - очень
редко, он блаженно отдыхал и благосклонно беседовал со мною, каждый раз
предлагаЯ одни и те же вопросы: кто Я, как менЯ зовут и давно ли Я занимаюсь
литературой.
Ђ потом снисходительно рассказывал, всегда в одних и тех же словах, как
он смешно испугалсЯ, что потерЯл памЯть и не может работать, и как он.
блистательно тут же опроверг это сумасшедшее предположение, начав свой
великий, бессмертный труд о цветах и песнЯх.
-. Љонечно, Я не рассчитываю на признание современников, - гордо и
вместе с тем скромно говорил он, кладЯ дрожащую руку на груду пустых
листков, - но будущее, но будущее поймет мою идею.
Ћ войне он не вспоминал ни разу и ни разу не вспомнил о жене и сыне;
призрачнаЯ бесконечнаЯ работа поглощала его внимание так безраздельно, что
едва ли он сознавал что-нибудь, кроме нее. ‚ его присутствии можно было
ходить, разговаривать, и он этого не замечал, и ни на мгновение лицо его не
терЯло выражениЯ страшной напрЯженности и вдохновениЯ. ‚ безмолвии ночей,
когда все спали и он один неутомимо плел бесконечную нить безумиЯ, он
казалсЯ страшен, и только один Я да еще мать решались подходить к нему.
Ћднажды Я попробовал дать ему, вместо сухого пера, карандаш, думаЯ, что,
быть может, он действительно что-нибудь пишет, но на бумаге остались только
безобразные линии, оборванные, кривые, лишенные смысла.
€ умер он ночью, за работой. џ хорошо знал брата, и сумасшествие его не
Явилось длЯ менЯ неожиданностью: страстнаЯ мечта о работе, сквозившаЯ еще в
его письмах с войны, составлЯвшаЯ содержание всей его жизни по возвращении,
неминуемо должна была столкнутьсЯ с бессилием его утомленного, измученного
мозга и вызвать катастрофу. € думаю, что мне довольно точно удалось
восстановить всю последовательность ощущений, приведших его к концу в ту
роковую ночь. ‚ообще, все, что Я здесь записал о войне, взЯто мною со слов
покойного брата, часто очень сбивчивых и бессвЯзных; только некоторые
отдельные картины так неизгладимо и глубоко вонзились в его мозг, что Я мог
привести их почти дословно, как он рассказывал.
џ его любил, и смерть его лежит на мне, как камень, и давит мозг своей
бессмысленностью. Љ тому непонЯтному, что окутывает мою голову, как
паутиной, она прибавила еще одну петлю и крепко затЯнула ее. ‚сЯ наша семьЯ
уехала в деревню, к родственникам, и Я один во всем доме - в этом особнЯчке,
который так любил брат. Џрислугу рассчитали, иногда дворник из соседнего
дома по утрам приходит топить печи, а в остальное времЯ Я один, и похож на
муху, которую захлопнули между двумЯ рамами окна, мечусь и расшибаюсь о
какую-то прозрачную, но непреодолимую преграду. € Я чувствую, Я знаю, что из
этого дома мне не уйти. ’еперь, когда Я один, война безраздельно владеет
мною и стоит, как непостижимаЯ загадка, как страшный дух, которого Я не могу
облечь плотью. џ даю ей всевозможные образы: безглавого скелета на коне,
какой-то бесформенной тени, родившейсЯ в тучах и бесшумно обнЯвшей землю, но
ни один образ не дает мне ответа и не исчерпывает того холодного,
постоЯнного отупелого ужаса, который владеет мною.
џ не понимаю войны и должен сойти с ума, как брат, как сотни людей,
которых привозЯт оттуда. € это не страшит менЯ. ЏотерЯ рассудка мне кажетсЯ
почетной, как гибель часового на своем посту. Ќо ожидание, но это медленное
и неуклонное приближение безумиЯ, это мгновенное чувство чего-то огромного,
падающего в пропасть, эта невыносимаЯ боль терзаемой мысли... Њое сердце
онемело, оно умерло, и нет ему новой жизни, но мысль - еще живаЯ, еще
борющаЯсЯ, когда-то сильнаЯ, как ‘амсон, а теперь беззащитнаЯ и слабаЯ, как
дитЯ, - мне жаль ее, мою бедную мысль. Њинутами Я перестаю выносить пытку
этих железных обручей, сдавливающих мозг; мне хочетсЯ неудержимо выбежать на
улицу, на площадь, где народ, и крикнуть:
- ‘ейчас прекратите войну, или...
Ќо какое "или"? ђазве есть слова, которые могли бы вернуть их к разуму,
слова, на которые не нашлось бы других таких же громких и лживых слов? €ли
стать перед ними на колени и заплакать? Ќо ведь сотни тысЯч слезами оглашают
мир, а разве это хоть что-нибудь дает? €ли на их глазах убить себЯ? “бить!
’ысЯчи умирают ежедневно и разве это хоть что-нибудь дает?
€ когда Я так чувствую свое бессилие, мною овладевает бешенство -
бешенство войны, которую Я ненавижу. Њне хочетсЯ, как тому доктору, сжечь их
дома, с их сокровищами, с их женами и детьми, отравить воду, которую они
пьют; поднЯть всех мертвых из гробов и бросить трупы в их нечистые жилища,
на их постели. Џусть спЯт с ними, как с женами, как с любовницами своими!
Ћ, если б Я был дьЯвол! ‚есь ужас, которым дышит ад, Я переселил бы на
их землю; Я стал бы владыкою их снов, и, когда, с улыбкой засыпаЯ, они
крестили бы своих детей, Я встал бы перед ними, черный...
„а, Я должен сойти с ума, но только бы скорее. ’олько бы скорее...

Ћ’ђ›‚ЋЉ Ћ„€ЌЌЂ„–Ђ’›‰

... пленных, кучку дрожащих, испуганных людей. Љогда их вывели из
вагона, толпа рЯвкнула - рЯвкнула, как один огромный злобный пес, у которого
цепь коротка и непрочна. ђЯвкнула и замолчала, тЯжело дыша, - а они шли
тесной кучкой, заложив руки в карманы, заискивающе улыбаЯсь бледными губами,
и ноги их ступали так, как будто сейчас сзади под колено их должны ударить
длинною палкой. Ќо один шел несколько в стороне, спокойный, серьезный, без
улыбки, и, когда Я встретилсЯ с его черными глазами, Я прочел в них
откровенную и голую ненависть. џ Ясно увидел, что он менЯ презирает и ждет
от менЯ всего: если Я сейчас стану убивать его, безоружного, то он не
вскрикнет, не станет защищатьсЯ, оправдыватьсЯ, он ждет от менЯ всего.
џ побежал вместе с толпою, чтобы еще раз встретитьсЯ с ним глазами, и
это удалось мне, когда они входили уже в дом. Ћн вошел последним, пропускаЯ
мимо себЯ товарищей, и еще раз взглЯнул на менЯ. € тут Я увидел в его
черных, больших, без зрачка глазах такую муку, такую бездну ужаса и безумиЯ,
как будто Я заглЯнул в самую несчастную душу на свете.
- Љто этот, с глазами? - спросил Я у конвойного.
- Ћфицер. ‘умасшедший. €х много таких.
- Љак его зовут?
- Њолчит, не называетсЯ. € свои его не знают. ’ак, приблудный какой-то.
…го уж раз вынули из петли, да что!.. -. Љонвойный махнул рукою и скрылсЯ за
дверью.
€ вот теперь, вечером, Я думаю о нем. Ћн один среди врагов, которых он
считает способными на все, и свои не знают его. Ћн молчит и терпеливо ждет,
когда может уйти из мира совсем. џ не верю, что он сумасшедший, и он не
трус: он один держалсЯ с достоинством в кучке этих дрожащих, испуганных
людей, которых он тоже, по-видимому, не считает своими. —то он думает? ЉакаЯ
глубина отчаЯниЯ должна быть в душе этого человека, который, умираЯ, не
хочет назвать своего имени. ‡ачем имЯ? Ћн кончил с жизнью и с людьми, он
понЯл настоЯщую их цену, и их вокруг него нет, ни своих, ни чужих, как бы
они ни кричали, ни бесновались и ни угрожали. џ расспрашивал о нем: он взЯт
в последнем страшном бою, резне, где погибло несколько десЯтков тысЯч людей,
и он не сопротивлЯлсЯ, когда его брали: он был почему-то безоружен, и, когда
не заметивший этого солдат ударил его шашкой, он не встал с места и не
поднЯл руки, чтоб защищатьсЯ. Ќо рана оказалась, к несчастью длЯ него,
легкой.
Ђ быть может, он действительно сумасшедший? ‘олдат сказал: их много
таких...

Ћ’ђ›‚ЋЉ „‚…ЌЂ„–Ђ’›‰

... начинаетсЯ... Љогда вчера ночью Я вошел в кабинет брата, он сидел в
своем кресле у стола, заваленного книгами. ѓаллюцинациЯ тотчас исчезла, как
только Я зажег свечу, но Я долго не решалсЯ сесть в кресло, где сидел он.
Ѓыло страшно вначале - пустые комнаты, в которых постоЯнно слышатсЯ какие-то
шорохи и трески, создают эту жуть, - но потом мне даже понравилось: лучше
он, чем кто-нибудь другой. ‚се-таки во весь этот вечер Я не вставал с
кресла: казалось, если Я встану, он тотчас сЯдет на свое место. € ушел Я из
комнаты очень быстро, не оглЯдываЯсь. Ќужно бы во всех комнатах зажигать
огонь - да стоит ли? Ѓудет, пожалуй, хуже, если Я что-нибудь увижу при
свете, - так все-таки остаетсЯ сомнение.
‘егоднЯ Я вошел со свечой, и никого в кресле не было. Ћчевидно, просто
тень мелькнула. ЋпЯть Я был на вокзале - теперь Я каждое утро хожу туда - и
видел целый вагон с нашими сумасшедшими. …го не стали открывать и перевели
на какой-то другой путь, но в окна Я успел рассмотреть несколько лиц. Ћни
ужасны. Ћсобенно одно. —резмерно вытЯнутое, желтое как лимон, с открытым
черным ртом и неподвижными глазами, оно до того походило на маску ужаса, что
Я не мог оторватьсЯ от него. Ђ оно смотрело на менЯ, все целиком смотрело, и
было неподвижно - и так и уплыло вместе с двинувшимсЯ вагоном, не дрогнув,
не переводЯ взора. ‚от если бы оно представилось мне сейчас в тех темных
дверЯх, Я, пожалуй, и не выдержал бы. џ спрашивал: двадцать два человека
привезли. ‡араза растет. ѓазеты что-то замалчивают, но, кажетсЯ, и у нас в
городе не совсем хорошо. ЏоЯвились какие-то черные, наглухо закрытые кареты
- в один день, сегоднЯ, Я насчитал их шесть в разных концах города. ‚ одной
из таких, вероЯтно, поеду и Я.
Ђ газеты ежедневно требуют новых войск и новой крови, и Я все менее
понимаю, что это значит. ‚чера Я читал одну очень подозрительную статью, где
доказываетсЯ, что среди народа много шпионов, предателей и изменников, что
нужно быть осторожным и внимательным и что гнев народа сам найдет виновных.
Љаких виновных, в чем? Љогда Я ехал с вокзала в трамвае, Я слышал странный
разговор, вероЯтно, по этому поводу:
- €х нужно вешать без суда, - сказал один, испытующе оглЯдев всех и
менЯ. - €зменников нужно вешать, да.
- Ѓез жалости, - подтвердил другой. - „овольно их жалели.
џ выскочил из вагона. ‚едь все плачут от войны, и они сами плачут, -
что же это значит? Љакой-то кровавый туман обволакивает землю, застилаЯ
взоры, и Я начинаю думать, что действительно приближаетсЯ момент мировой
катастрофы. Љрасный смех, который видел брат. Ѓезумие идет оттуда, от тех
кровавых порыжелых полей, и Я чувствую в воздухе его холодное дыхание. џ
крепкий и сильный человек, у менЯ нет тех разлагающих тело болезней, которые
влекут за собою и разложение мозга, но Я вижу, как зараза охватывает менЯ, и
уже половина моих мыслей не принадлежит мне. ќто хуже чумы и ее ужасов. Ћт
чумы все-таки можно было куда-то спрЯтатьсЯ, принЯть какие-то там меры, а
как спрЯтатьсЯ от всепроникающей мысли, не знающей расстоЯний и преград?
„нем Я еще могу боротьсЯ, а ночью Я становлюсь, как и все, рабом моих
снов; и сны мои ужасны и безумны...

Ћ’ђ›‚ЋЉ ’ђ€ЌЂ„–Ђ’›‰

... повсеместные побоища, бессмысленные и кровавые. Њалейший толчок
вызывает дикую расправу, и в ход пускаютсЯ ножи, камни, поленьЯ, и
становитсЯ безразличным, кого убивать, - краснаЯ кровь проситсЯ наружу и
течет так охотно и обильно.
€х было шестеро, этих крестьЯн, и их вели три солдата с зарЯженными
ружьЯми. ‚ своем особенном крестьЯнском платье, простом и первобытном,
напоминающем дикарЯ, со своими особенными лицами, точно сделанными из глины
и украшенными свалЯвшейсЯ шерстью вместо волос, на улицах богатого города,
под конвоем дисциплинированных солдат, они походили на рабов древнего мира.
€х вели на войну, и они шли, повинуЯсь штыкам, такие же невинные и тупые,
как волы, ведомые на бойню. ‚переди шел юноша, высокий, безбородый, с
длинной гусиною шеей, на которой неподвижно сидела маленькаЯ голова. Ћн весь
наклонилсЯ вперед, как хворостина, и смотрел вниз перед собою с такою
пристальностью, как будто взор его проникал в самую глубину земли. Џоследним
шел приземистый, бородатый, уж пожилой; он не хотел сопротивлЯтьсЯ, и в
глазах его не было мысли, но землЯ притЯгивала его ноги, впивалась в них, не
пускала - и он шел, откинувшись назад, как против сильного ветра. € при
каждом шаге солдат сзади толкал его прикладом ружьЯ, и одна нога,
отклеившись, судорожно перебрасывалась вперед, а другаЯ крепко прилипала к
земле. ‹ица солдат были тоскливы и злобны, и, видимо, уже давно они шли так
- чувствовались усталость и равнодушие в том, как они несли ружьЯ, как они
шагали враздробь, по-мужичьи, носками внутрь. Љак будто бессмысленное,
длительное и молчаливое сопротивление крестьЯн замутило их
дисциплинированные ум, и они перестали понимать, куда идут и зачем.
- Људа вы их ведете? - спросил Я крайнего солдата. ’от вздрогнул,
взглЯнул на менЯ, и в его остром блеснувшем взглЯде Я так Ясно почувствовал
штык, как будто он находилсЯ уже в груди моей.
- Ћтойди! - сказал солдат. - Ћтойди, а не то...
’от, пожилой, воспользовалсЯ минутой и убежал легкой трусцою он отбежал
к решетке бульвара и присел на корточки, как будто прЯталсЯ. ЌастоЯщее
животное не могло бы поступить так глупо, так безумно. Ќо солдат
рассвирепел. џ видел, как он подошел вплотную, нагнулсЯ и, перебросив ружье
в левую руку, правой чмЯкнул по чему-то мЯгкому и плоскому. € еще. ‘обиралсЯ
народ. ЏослышалсЯ смех, крики...

Ћ’ђ›‚ЋЉ —…’›ђЌЂ„–Ђ’›‰

... в одиннадцатом рЯду партера. ‘права и слева ко мне тесно
прижимались чьи-то руки, и далеко кругом в полутьме торчали неподвижные
головы, слегка освещенные красным со сцены. € постепенно мною овладевал ужас
от этой массы людей, заключенных в тесное пространство. Љаждый из них молчал
и слушал то, что на сцене, а может быть, думал что-нибудь свое, но оттого,
что их было много, в молчании своем они были слышнее громких голосов
актеров. Ћни кашлЯли, сморкались, шумели одеждой и ногами, и Я слышал Ясно
их глубокое, неровное дыхание, согревавшее воздух. Ћни были страшны, так как
каждый из них мог стать трупом, и у всех у них были безумные головы. ‚
спокойствии этих расчесанных затылков, твердо опирающихсЯ на белые, крепкие
воротнички, Я чувствовал ураган безумиЯ, готовый разразитьсЯ каждую секунду.
“ менЯ похолодели руки, когда Я подумал, как их много, как они страшны
и как Я далек от выхода. Ћни спокойны, а если крикнуть - "пожар!"... € с
ужасом Я ощутил жуткое, страстное желание, о котором Я не могу вспомнить без
того, чтобы руки мои снова не похолодели и не покрылись потом. Љто мне
мешает крикнуть - привстать, обернутьсЯ назад и крикнуть:
- Џожар! ‘пасайтесь, пожар!
‘удорога безумиЯ охватит их спокойные члены. Ћни вскочат, они заорут,
они завоют, как животные, они забудут, что у них есть жены, сестры и матери,
они начнут метатьсЯ, точно пораженные внезапной слепотой, и в безумии своем
будут душить друг друга этими белыми пальцами, от которых пахнет духами.
ЏустЯт Яркий свет, и кто-то бледный со сцены будет кричать, что все спокойно
и пожара нет, и дико-весело заиграет дрожащаЯ, обрывающаЯсЯ музыка - а они
не будут слышать ничего - они будут душить, топтать ногами, бить женщин по
головам, по этим хитрым, замысловатым прическам. Ћни будут отрывать друг у
друга уши, отгрызать носы, они изорвут одежду до голого тела и не будут
стыдитьсЯ, так как они безумны. €х чувствительные, нежные, красивые,
обожаемые женщины будут визжать и битьсЯ, беспомощные, у их ног, обнимаЯ
колени, все еще доверЯЯ их благородству, - а они будут злобно бить их в
красивое, поднЯтое лицо и рватьсЯ к выходу. €бо они всегда убийцы, и их
спокойствие, их благородство - спокойствие сытого зверЯ, чувствующего себЯ в
безопасности.
€ когда наполовину они сделаютсЯ трупами и дрожащей, оборванной кучкой
устыдившихсЯ зверей соберутсЯ у выхода, улыбаЯсь лживой улыбкой, - Я выйду
на сцену и скажу им со смехом:
- ќто все потому, что вы убили моего брата.
„олжно быть, Я громко прошептал что-нибудь, потому что мой сосед справа
сердито завозилсЯ на месте и сказал:
- ’ише! ‚ы мешаете слушать.
Њне стало весело и захотелось пошутить. ‘делав предостерегающее суровое
лицо, Я наклонилсЯ к нему.
- —то такое? - спросил он недоверчиво. - ‡ачем так смотрите?
- ’ише, умолЯю вас, - прошептал Я одними губами. - ‚ы слышите, как
пахнет гарью. ‚ театре пожар.
Ћн имел достаточно силы и благоразумиЯ, чтобы не вскрикнуть. ‹ицо его
побелело, и глаза почти повисли на щеках, огромные, как бычачьи пузыри, но
он не вскрикнул. Ћн тихонько поднЯлсЯ, даже не поблагодарив менЯ, и пошел к
выходу, покачиваЯсь и судорожно замедлЯЯ шаги. Ћн боЯлсЯ, что другие
догадаютсЯ о пожаре и не дадут уйти ему, единственному достойному спасениЯ и
жизни.
Њне стало противно, и Я тоже ушел из театра, да и не хотелось мне
слишком рано открыть свое инкогнито. Ќа улице Я взглЯнул в ту сторону неба,
где была война, там все было спокойно, и ночные желтые от огней облака
ползли медленно и спокойно. "Ѓыть может, все это сон и никакой войны нет?" -
подумал Я, обманутый спокойствием неба и города.
Ќо из-за угла выскочил мальчишка, радостно крича:
- ѓромовое сражение. Ћгромные потери. Љупите телеграмму - ночную
телеграмму!
“ фонарЯ Я прочел ее. —етыре тысЯчи трупов. ‚ театре было, вероЯтно, не
более тысЯчи человек. € всю дорогу Я думал: четыре тысЯчи трупов.
’еперь мне страшно приходить в мой опустелый дом. Љогда Я еще только
вкладываю ключ и смотрю на немые, плоские двери, Я уже чувствую все его
темные пустые комнаты, по которым пойдет сейчас, озираЯсь, человек в шлЯпе.
џ хорошо знаю дорогу, но уже на лестнице начинаю жечь спички и жгу их, пока
найду свечу. ‚ кабинет брата Я теперь не хожу, и он заперт на ключ - со
всем, что в нем есть. € сплю Я в столовой, куда перебралсЯ совсем: тут
спокойнее, и воздух как будто хранит еще следы разговоров, и смеха, и
веселого звона посуды. €ногда Я Ясно слышу скрипение сухого пера; и когда
ложусь в постель...

Ћ’ђ›‚ЋЉ Џџ’ЌЂ„–Ђ’›‰

... этот нелепый и страшный сон. ’очно с мозга моего снЯли костЯную
покрышку, и, беззащитный, обнаженный, он покорно и жадно впитывает в себЯ
все ужасы этих кровавых и безумных дней. џ лежу, сжавшись в комок, и весь
помещаюсь на двух аршинах пространства, а мысль моЯ обнимает мир. ѓлазами
всех людей Я смотрю и ушами их слушаю; Я умираю с убитыми; с теми, кто ранен
и забыт, Я тоскую и плачу, и когда из чьего-нибудь тела бежит кровь, Я
чувствую боль ран и страдаю. € то, чего не было и что далеко, Я вижу так же
Ясно, как то, что было и что близко, и нет предела страданиЯм обнаженного
мозга.
ќти дети, эти маленькие, еще невинные дети. џ видел их на улице, когда
они играли в войну и бегали друг за другом, и кто-то уж плакал тоненьким
детским голосом и что-то дрогнуло во мне от ужаса и отвращениЯ. € Я ушел
домой, и ночь настала, - и в огненных грезах, похожих на пожар среди ночи,
эти маленькие еще невинные дети превратились в полчище детей-убийц.
—то-то зловещее горело широким и красным огнем, и в дыму копошились
чудовищные уродцы-дети с головами взрослых убийц. Ћни прыгали легко и
подвижно, как играющие козлЯта, и дышали тЯжело, словно больные. €х рты
походили на пасти жаб или лЯгушек и раскрывались судорожно и широко; за
прозрачною кожей их голых тел угрюмо бежала краснаЯ кровь - и они убивали
друг друга, играЯ. Ћни были страшнее всего, что Я видел, потому что они были
маленькие и могли проникнуть всюду.
џ смотрел из окна, и один маленький увидел менЯ, улыбнулсЯ и взглЯдом
попросилсЯ ко мне.
- џ хочу к тебе, - сказал он.
- ’ы убьешь менЯ.
- џ хочу к тебе, - сказал он и побледнел внезапно и странно, и начал
царапатьсЯ вверх по белой стене, как крыса, совсем как голоднаЯ крыса. Ћн
обрывалсЯ и пищал, и так быстро мелькал по стене, что Я не мог уследить за
его порывистыми, внезапными движениЯми.
"Ћн может пролезть под дверью", - с ужасом подумал Я, и, точно отгадав
мою мысль, он стал узенький и длинный и быстро, вилЯЯ кончиком хвоста, вполз
в темную щель под дверью парадного хода. Ќо Я успел спрЯтатьсЯ под одеЯло и
слышал, как он, маленький, ищет менЯ по темным комнатам, осторожно ступаЯ
крохотными босыми ногами. Ћчень" медленно, останавливаЯсь, он приближалсЯ к
моей комнате и вошел; и долго Я ничего не слыхал, ни движениЯ, ни шороха,
как будто возле моей постели не было никого. € вот под чьей-то маленькой
рукой начал приподниматьсЯ край одеЯла, и холодный воздух комнаты коснулсЯ
лица моего и груди. џ держал одеЯло крепко, но оно упорно отставало со всех
сторон; и вот ногам моим сразу стало так холодно, как будто они окунулись в
воду. ’еперь они лежали беззащитными в холодной темноте комнаты, и он
смотрел на них.
Ќа дворе, за стенами дома, залаЯла собака и смолкла, и Я слышал, как
забренчала она цепью, убираЯсь в конуру. Ђ он смотрел на мои голые ноги и
молчал; но Я знал, что он здесь, знал по тому нестерпимому ужасу, который,
как смерть, оковывал менЯ каменной, могильной неподвижностью. …сли бы Я мог
крикнуть, Я разбудил бы город, весь мир разбудил бы Я; но голос умер во мне,
и, не шевелЯсь, покорно Я ощущал движение по моему телу маленьких холодных
рук, подбиравшихсЯ к горлу.
- џ не могу! - простонал Я, задыхаЯсь, и проснулсЯ на одно мгновение, и
увидел зоркую темноту ночи, таинственную и живую, и снова, кажетсЯ,
заснул...
- “спокойсЯ! - сказал мне брат, присаживаЯсь на кровать, и кровать
скрипнула: так был он тЯжел, мертвый. - “спокойсЯ, ты видишь это во сне. ќто
тебе показалось, что тебЯ душат, а ты крепко спишь в темных комнатах, где
нет никого, а Я сижу в моем кабинете и пишу. Ќикто из вас не понЯл, о чем Я
пишу, и вы осмеЯли менЯ, как безумца, но теперь Я скажу тебе правду. џ пишу
о красном смехе. ’ы видишь его?
—то-то огромное, красное, кровавое стоЯло надо мною и беззубо смеЯлось.
- ќто красный смех. Љогда землЯ сходит с ума, она начинает так
смеЯтьсЯ. ’ы ведь знаешь, землЯ сошла с ума. Ќа ней нет ни цветов, ни песен,
она стала круглаЯ, гладкаЯ и краснаЯ, как голова, с которой содрали кожу. ’ы
видишь ее?
- „а, вижу. Ћна смеетсЯ.
- Џосмотри, что делаете у нее с мозгом. Ћн красный, как кроваваЯ каша,
и запуталсЯ.
- Ћна кричит.
- …й больно. “ нее нет ни цветов, ни песен. ’еперь давай Я лЯгу на
тебЯ.
- Њне тЯжело, мне страшно.
- Њы, мертвые, ложимсЯ на живых. ’епло тебе?
- ’епло.
- •орошо тебе?
- џ умираю.
- Џроснись и крикни. Џроснись и крикни. џ ухожу...

Ћ’ђ›‚ЋЉ …‘’ЌЂ„–Ђ’›‰

... уже восьмой день продолжаетсЯ сражение. Ћно началось в прошлую
пЯтницу, и прошли суббота, воскресенье, понедельник, вторник, среда,
четверг, и вновь наступила пЯтница и прошла - а оно все продолжаетсЯ. Ћбе
армии, сотни тысЯч людей стоЯт друг против друга, не отступаЯ, непрерывно
посылают разрывные грохочущие снарЯды; и каждую минуту живые люди
превращаютсЯ в трупы. Ћт грохота, от непрерывного колебаниЯ воздуха дрогнуло
само небо и собрало над головой их черные тучи и грозу а они стоЯт друг
против друга, не отступаЯ, и убивают. …сли человек не поспит трое суток, он
становитсЯ болен и плохо помнит, а они не спЯт уже неделю, и они все
сумасшедшие. Ћт этого им не больно, от этого они не отступают и будут
дратьсЯ, пока не перебьют всех. ‘ообщают, что у некоторых частей не хватило
снарЯдов и там люди дрались камнЯми, руками, грызлись, как собаки. …сли
остатки этих людей вернутсЯ домой, у них будут клыки, как у волков, - но они
не вернутсЯ: они сошли с ума и перебьют всех. Ћни сошли с ума. ‚ голове их
все перевернулось, и они ничего не понимают: если их резко и быстро .
повернуть, они начинают стрелЯть в своих, думаЯ, что бьют неприЯтелЯ.
‘транные слухи... ‘транные слухи, которые передают шепотом, бледнеЯ от
ужаса и диких предчувствий. Ѓрат, брат, слушай, что рассказывают о красном
смехе! Ѓудто бы поЯвились призрачные отрЯды, полчища теней, во всем подобных
живым. Џо ночам, когда обезумевшие люди на минуту забываютсЯ сном, или в
разгаре дневного боЯ, когда самый Ясный день становитсЯ призраком, они
ЯвлЯютсЯ внезапно и стрелЯют из призрачных пушек, наполнЯЯ воздух призрачным
гулом, и люди, живые, но безумные люди, пораженные внезапностью, бьютсЯ
насмерть против призрачного врага, сходЯт с ума от ужаса, седеют мгновенно и
умирают. Џризраки исчезают внезапно, как поЯвились, и наступает тишина, а на
земле валЯютсЯ новые изуродованные трупы - кто их убил? ’ы знаешь, брат: кто
их убил?
Љогда после двух сражений наступает затишье и враги далеко, вдруг,
темною ночью, раздаетсЯ одинокий испуганный выстрел. € все вскакивают, и все
стрелЯют в темноту, и стрелЯют долго, целыми часами в безмолвную,
безответную темноту. Љого видЯт они там? Љто, страшный, ЯвлЯет им свой
молчаливый образ, дышащий ужасом и безумием? ’ы знаешь, брат, и Я знаю, а
люди еще не знают, но уже чувствуют они и спрашивают, бледнеЯ: отчего так
много сумасшедших - ведь прежде никогда не было так много сумасшедших?
- ‚едь прежде никогда не было так много сумасшедших! - говорЯт они,
бледнеЯ, и им хочетсЯ верить, что теперь, как прежде, и что это мировое
насилие над разумом не коснетсЯ их слабого умишка.
- ‚едь дрались же люди и прежде и всегда, и ничего не было такого?
Ѓорьба - закон жизни, - говорЯт они уверенно и спокойно, а сами бледнеют, а
сами ищут глазами врача, а сами кричат торопливо: - ‚оды, скорей стакан
воды!
Ћни охотно стали бы идиотами, эти люди, чтобы только не слышать, как
колышетсЯ их разум, как в непосильной борьбе с бессмыслицей изнемогает их
рассудок. ‚ эти дни, когда там непрестанно из людей делают трупы, Я нигде не
мог найти покоЯ и бегал по людЯм, и много слышал этих разговоров, и много
видел этих притворно улыбающихсЯ лиц, уверЯвших, что война далеко и не
касаетсЯ их. Ќо еще больше Я встретил голого, правдивого ужаса, и
безнадежных горьких слез, и исступленных криков отчаЯниЯ, когда сам великий
разум в напрЯжении всех своих сил выкрикивал из человека последнюю мольбу,
последнее свое проклЯтие:
- Љогда же кончитсЯ эта безумнаЯ бойнЯ!
“ одних знакомых, где Я не был давно, быть может, несколько лет, Я
неожиданно встретил сумасшедшего офицера, возвращенного с войны. Ћн был мой
товарищ по школе, но Я не узнал его; но его не узнала и мать, котораЯ его
родила. …сли бы он год провалЯлсЯ в могиле, он вернулсЯ бы более похожим на
себЯ, чем теперь. Ћн поседел и совсем белый; черты лица его мало изменились,
но он молчит и слушает что-то - и от этого на лице его лежит грознаЯ печать
такой отдаленности, такой чуждости всему, что с ним страшно заговорить. Љак
рассказали родным, он сошел с ума так: они стоЯли в резерве, когда соседний
полк пошел в штыковую атаку. ‹юди бежали и кричали "ура" так громко, что
почти заглушали выстрелы, - и вдруг прекратились выстрелы, - и вдруг
прекратилось "ура", - и вдруг наступила могильнаЯ тишина: это они добежали,
и началсЯ штыковой бой. € этой тишины не выдержал его рассудок.
’еперь он спокоен, пока при нем говорЯт, производЯт шум, кричат, и он
тогда прислушиваетсЯ и ждет; но стоит наступить минутной тишине - он
хватаетсЯ за голову, бежит на стену, на мебель и бьетсЯ в припадке, похожем
на падучую. “ него много родных, они чередуютсЯ вокруг него и окружают его
шумом; но остаютсЯ ночи, долгие безмолвные ночи, - н тут взЯлсЯ за дело его
отец, тоже седой и тоже немного сумасшедший. Ћн увешал его комнату громко
тикающими часами, бьющими почти непрерывно в разное времЯ, н теперь
приспособлЯет какое-то колесо, похожее на непрерывную трещотку. ‚се они не
терЯют надежды, что он выздоровеет, так как ему всего двадцать семь лет, и
сейчас у них даже весело. …го одевают очень чисто - не в военное платье, -
занимаютсЯ его наружностью, и со своими белыми волосами и молодым еще лицом,
задумчивый, внимательный, благородный в медленных, усталых движениЯх, он
даже красив.
Љогда мне рассказали все, Я подошел и поцеловал его руку, бледную,
вЯлую руку, котораЯ никогда уже больше не подниметсЯ длЯ удара, - н никого
это особенно не удивило. ’олько молоденькаЯ сестра его улыбнулась мне
глазами и потом так ухаживала за мной, как будто Я был ее жених и она любила
менЯ больше всех на свете. ’ак ухаживала, что Я чуть не рассказал ей о своих
темных и пустых комнатах, в которых Я хуже, чем один, - подлое сердце,
никогда не терЯющее надежды... € устроила так, что мы остались вдвоем.
- Љакой вы бледный, и под глазами круги, - сказала она ласково. - ‚ы
больны? ‚ам жалко своего брата?
- Њне жалко всех. € Я нездоров немного.
- џ знаю, почему вы поцеловали его руку. Ћни этого не понЯли. ‡а то,
что он сумасшедший, да?
- ‡а то, что он сумасшедший, да.
Ћна задумалась и стала похожа на брата - только очень молоденькаЯ.
- Ђ мне, - она остановилась и покраснела, но не опустила глаз, - а мне
позволите поцеловать вашу руку?
џ стал перед ней на колени и сказал:
- Ѓлагословите менЯ.
Ћна слегка побледнела, отстранилась и одними губами прошептала:
- џ не верю.
- € Я также.
Ќа секунду ее руки коснулись моей головы, и эта секунда прошла.
- ’ы знаешь, - сказала она, - Я еду туда.
- Џоезжай. Ќо ты не выдержишь.
- Ќе знаю. Ќо им нужно, как тебе, как брату. Ћни не виноваты. ’ы будешь
помнить менЯ?
- „а. Ђ ты?
- џ буду помнить. Џрощай!
- Џрощай навсегда!
€ Я стал спокоен, и мне сделалось легко, как будто Я уже пережил самое
страшное, что есть в смерти и безумии. € в первый раз вчера Я спокойно, без
страха вошел в свой дом и открыл кабинет брата и долго сидел за его столом.
€ когда ночью, внезапно проснувшись, как от толчка, Я услыхал скрип сухого
пера по бумаге, Я не испугалсЯ и подумал чуть не с улыбкой:
"ђаботай, брат, работай! ’вое перо - оно обмокнуто в живую человеческую
кровь. Џусть кажутсЯ твои листки пустыми - своей зловещей пустотой они
больше говорЯт о войне и разуме, чем все написанное умнейшими людьми.
ђаботай, брат, работай!" ... Ђ сегоднЯ утром Я прочел, это сражение
продолжаетсЯ, и снова овладела мною жуткаЯ тревога и чувство чего-то
падающего в мозгу. Ћно идет, оно близко - оно уже на пороге этих пустых и
светлых комнат. Џомни, помни же обо мне, моЯ милаЯ девушка: Я схожу с ума.
’ридцать тысЯч убитых. ’ридцать тысЯч убитых...

Ћ’ђ›‚ЋЉ ‘…ЊЌЂ„–Ђ’›‰

... в городе какое-то побоище. ‘лухи темны и страшны...

Ћ’ђ›‚ЋЉ ‚Ћ‘…ЊЌЂ„–Ђ’›‰

‘егоднЯ утром, просматриваЯ в газете бесконечный список убитых, Я
встретил знакомую фамилию: убит жених моей сестры, офицер, призванный на
военную службу вместе с покойным братом. Ђ через час почтальон отдал мне
письмо, адресованное на имЯ брата, и на конверте Я узнал почерк убитого:
мертвый писал к мертвому. Ќо это все же лучше того случаЯ, когда мертвый
пишет к живому; мне показывали мать, котораЯ целый месЯц получала письма от
сына после того, как в газетах прочла о его страшной смерти - он был
разорван снарЯдом. Ћн был нежный сын, и каждое письмо его было полно
ласковых слов, утешений, молодой и наивной надежды на какое-то счастье. Ћн
был мертв и каждый день с сатанинской аккуратностью писал о жизни, и мать
перестала верить в его смерть - и, когда прошел без письма один, другой и
третий день и наступило бесконечное молчание смерти, она взЯла обеими руками
старый большой револьвер сына и выстрелила себе в грудь. ЉажетсЯ, она
осталась жива, - не знаю, не слыхал.
џ долго рассматривал конверт и думал: он держал его в руках, он где-то
покупал его, давал деньги, и денщик ходил куда-то в лавку, он заклеивал его
и потом, быть может, сам опустил в Ящик. Џришло в движение колесо того
сложного механизма, который называетсЯ почтой, и письмо поплыло мимо лесов,
полей и городов, переходЯ из рук в руки, но неуклонно стремЯсь к своей цели.
Ћн надевал сапоги в то последнее утро - а оно плыло; он был убит - а оно
плыло; он был брошен в Яму и завален трупами и землей а оно плыло мимо
лесов, полей и городов, живой призрак в сером штемпелеванном конверте. €
теперь Я держу его в руках...
‚от содержание письма. Ћно написано карандашом на клочках и не
окончено: что-то помешало.
"... ’олько теперь Я понЯл великую радость войны, это древнее первичное
наслаждение убивать людей - умных, хитрых, лукавых, неизмеримо более
интересных, чем самые хищные звери. ‚ечно отнимать жизнь - это так же
хорошо, как играть в лаун-теннис и звездами. Ѓедный друг, как жаль, что ты
не с нами и принужден скучать в пресноте повседневщины. ‚ атмосфере смерти
ты нашел бы то, к чему вечно стремилсЯ своим беспокойным, благородным
сердцем. Љровавый пир - в этом несколько избитом сравнении кроетсЯ сама
правда. Њы бродим по колена в крови, и голова кружитсЯ от этого красного
вина, как называют его в шутку мои славные ребЯта. Џить кровь врага вовсе не
такой глупый обычай, как думаем мы: они знали, что делали..."
"‚оронье кричит. ’ы слышишь: воронье кричит. Ћткуда их столько? Ћт них
чернеет небо. Ћни сидЯт рЯдом с нами, потерЯвшие страх, они провожают нас
всюду и всегда мы под ними, как под черным кружевным зонтиком, как под
движущимсЯ деревом с черными листьЯми. Ћдин подошел к самому лицу моему и
хотел клюнуть он думал, должно быть, что Я мертвый. ‚оронье кричит, и это
немного беспокоит менЯ. Ћткуда их столько? ... ‚чера мы перерезали сонных.
Њы крались тихонько, едва ступаЯ ногами, как на дрохв, мы ползли так хитро и
осторожно, что не шевельнули ни одного трупа, не согнали пи одного ворона.
Љак тени, крались мы, и ночь укрывала нас. џ сам снЯл часового: повалил его
и задушил руками, чтобы не было крика. Џонимаешь: малейший крик - и все
пропало бы. Ќо он не крикнул. Ћн, кажетсЯ, не успел даже догадатьсЯ, что его
убивают".
"Ћни все спали у тлеющих костров, спали спокойно, как дома на своих
постелЯх. Њы резали их больше часу, и только некоторые успели проснутьсЯ,
прежде чем принЯть удар. ‚изжали и, конечно, просили пощады. ѓрызлись. Ћдин
откусил у менЯ палец на левой руке, которой Я неосторожно придержал его за
голову. Ћн отгрыз мне палец, а Я начисто отвернул ему голову; как ты
думаешь, мы квиты? Љак они все не проснулись! ‘лышно было, как хрустЯт кости
и рубитсЯ мЯсо. Џотом мы раздели их догола и поделили их ризы между собой.
Њой друг, не сердись за шутку. ‘ твоей щепетильностью ты скажешь, что это
припахивает мародерством, но ведь мы сами почти голы, совсем поизносились. џ
уже давно ношу какую-то бабью кофту и больше похож на..., чем на офицера
победоносной армии".
"Љстати: ты, кажетсЯ, женат, и тебе не совсем удобно читать такие вещи.
Ќо... ты понимаешь? †енщины. —ерт возьми, Я молод и жажду любви! Џостой, это
у тебЯ была невеста? ќто ты показывал мне карточку какой-то девочки и
говорил, что это невеста, и там было написано что-то печальное, такое
печальное, такое грустное. € плакал ты. ќто давно было, Я смутно помню, на
войне не до нежностей. € плакал ты. Ћ чем ты плакал? —то было написано там
такое печальное, такое грустное, как цветочек? € плакал ты, все плакал,
плакал... Љак не стыдно офицеру плакать!"
"‚оронье кричит. ’ы слышишь, друг: воронье кричит. —его надо ему?.."
„альше карандашные строчки стерлись, и подписи нельзЯ было разобрать.
€ странно: ни малейшей жалости не вызвал во мне погибший. џ очень Ясно
представлЯл себе его лицо, в котором все было мЯгко и нежно, как у женщины:
окраска щек, Ясность и утреннЯЯ свежесть глаз, бородка такаЯ пушистаЯ и
нежнаЯ, что ею могла бы, кажетсЯ, украситьсЯ и женщине. Ћн любил книги,
цветы и музыку, боЯлсЯ всего грубого и писал стихи - брат, как критик,
уверЯл, что очень хорошие стихи. € со всем, что Я знал и помнил, Я не мог
свЯзать ни этого кричащего вороньЯ, ни кровавой резни, ни смерти. ....
‚оронье кричит...
€ вдруг на один безумный, несказанный счастливый миг мне Ясно стало,
что все это ложь и никакой войны нет. Ќет ни убитых, ни трупов, ни этого
ужаса пошатнувшейсЯ беспомощной мысли. џ сплю на спине, и мне грезитсЯ
страшный сон, как в детстве: и эти молчаливые жуткие комнаты, опустошенные
смертью и страхом, и сам Я с каким-то диким письмом в руках. Ѓрат жив, и все
они сидЯт за чаем, и слышно, как звенит посуда. ... ‚оронье кричит...
Ќет, это правда. ЌесчастнаЯ землЯ, ведь это правда. ‚оронье кричит. ќто
не выдумка праздного писаки, ищущего дешевых эффектов, безумца, потерЯвшего
разум. ‚оронье кричит. ѓде мой брат? Ћн был кроткий и благородный и никому
не желал зла. ѓде он? џ вас спрашиваю, проклЯтые убийцы! Џеред всем миром
спрашиваю Я вас, проклЯтые убийцы, воронье, сидЯщее на падали, несчастные
слабоумные звери! ‚ы звери! ‡а что убили вы моего брата? …сли бы у вас было
лицо, Я дал бы вам пощечину, но у вас нет лица, у вас морда хищного зверЯ.
‚ы притворЯетесь людьми, но под перчатками Я вижу когти, под шлЯпою -
приплюснутый череп зверЯ; за вашей умной речью Я слышу потаенное безумие,
брЯцающее ржавыми цепЯми. € всею силою моей скорби, моей тоски, моих
опозоренных мыслей Я проклинаю вас, несчастные слабоумные звери!

Ћ’ђ›‚ЋЉ ЏЋ‘‹…„Ќ€‰

... от вас мы ждем обновлениЯ жизни!
Љричал оратор, с трудом удерживаЯсь на столбике, балансируЯ руками и
колеблЯ знамЯ, на котором ломалась в складках крупнаЯ надпись: "„олой
войну!"
- ‚ы молодые, вы, жизнь которых еще впереди, сохраните себЯ и будущие
поколениЯ от этого ужаса, от этого безумиЯ. Ќет сил выносить, кровь заливает
глаза. Ќебо валитсЯ на головы, землЯ расступаетсЯ под ногами. „обрые люди...
’олпа загадочно гудела, и голос говорившего минутами терЯлсЯ в этом
живом и грозном шуме.
- Џусть Я сумасшедший, но Я говорю правду. “ менЯ отец и брат гниют
там, как падаль. ђазведите костры, накопайте Ям н уничтожьте, похороните
оружие. ђазрушьте казармы и снимите с людей эту блестЯщую одежду безумиЯ,
сорвите ее. Ќет сил выносить... ‹юди умирают...
…го ударил н сшиб со столбика кто-то высокий; знамЯ поднЯлось еще раз и
упало. џ не успел рассмотреть лица ударившего, так как тотчас все
превратилось в кошмар. ‚се задвигалось, завыло; в воздухе понеслись камни,
поленьЯ, над головами поднЯлись кулаки, кого-то бившие. ’олпа, как живаЯ
ревущаЯ волна, поднЯла менЯ, отнесла на несколько шагов и с силою ударила о
забор, потом отнесла назад и куда-то в сторону и, наконец, притиснула к
высокому штабелю дров, наклонившемусЯ вперед и грозившему завалитьсЯ на
головы. —то-то сухо и часто затрещало и защелкало по бревнам; мгновенное
затишье - и снова рев, огромный, широкозевный, страшный в своей стихийности.
€ опЯть сухаЯ и частаЯ трескотнЯ, и кто-то возле менЯ упал, и из красной
дыры на месте глаза полилась кровь. € тЯжелое полено, крутЯсь в воздухе,
концом ударило менЯ по лицу, Я упал и полез куда-то между топочущих ног и
выбралсЯ на свободное пространство. Џотом Я перелезал какие-то заборы,
обломав себе все ногти, взбиралсЯ на штабелЯ дров; один рассыпалсЯ подо
мною, и Я упал вместе с водопадом стукающихсЯ поленьев; из какого-то
замкнутого четырехугольника Я насилу выбралсЯ а сзади менЯ, настигаЯ, все
грохотало, ревело, выло и трещало. ѓде-то звонил колокол; что-то рухнуло,
как будто упал пЯтиэтажный дом. ‘умерки точно остановились, не пускаЯ ночи,
и в той стороне рев и выстрелы словно окрасились красным светом и отогнали
тьму. ‘прыгнув с последнего забора, Я очутилсЯ в каком-то узеньком кривом
переулке, похожем на коридор между двух глухих стен, и побежал и бежал
долго, но переулок оказалсЯ без выхода; его перегораживал забор, и за ним
снова чернели штабелЯ дров и леса. € опЯть Я лазил по этим подвижным зыбким
громадам, проваливалсЯ в какие-то колодцы, где было тихо и пахло сырым
деревом, и снова выбиралсЯ наружу и не смел оглЯнутьсЯ назад: Я и так знал,
что делаетсЯ там, по красноватому смутному налету, легшему на черные бревна
и сделавшему их похожими на убитых великанов. Љровь с разбитого лица
перестала течь, и оно онемело и стало чужим, как гипсоваЯ маска; и боль
почти совсем утихла. ЉажетсЯ, в одном из черных провалов, куда Я свалилсЯ,
со мною сделалось дурно, и Я потерЯл сознание, но не знаю, было ли это
действительно, или мне показалось, так как вспоминаю Я себЯ только бегущим.
Џотом Я долго металсЯ по незнакомым улицам, на которых не было фонарей,
среди черных, точно вымерших домов, и никак не мог выбратьсЯ из их немого
лабиринта. Ќужно было остановитьсЯ и оглЯдетьсЯ вокруг себЯ, чтобы
определить направление, но этого нельзЯ было сделать: за мною по пЯтам нессЯ
еще далекий, но все настигающий грохот и вой; иногда, на внезапном повороте,
он ударЯл менЯ в лицо, красный, закутанный в клубы багрового крутЯщегосЯ
дыма, и тогда Я поворачивал назад и металсЯ до тех пор, пока он снова не
становилсЯ за моей спиной. Ќа одном углу Я увидел полосу света, погасшего
при моем приближении: это поспешно закрывали какой-то магазин. ‚ широкую
щель Я еще увидел кусочек прилавка и какую-то кадку, и сразу все оделось
молчаливой, притаившейсЯ мглой. Ќевдалеке от магазина Я встретил человека,
бежавшего мне навстречу, и в темноте мы чуть не столкнулись и остановились в
двух шагах друг от друга. Ќе знаю, кто был он: Я видел только темный
насторожившийсЯ силуэт.
- ’ы откуда? - спросил он.
- Ћттуда.
- Ђ куда ты бежишь?
- „омой.
- Ђ! „омой?
Ћн помолчал и внезапно набросилсЯ на менЯ, стараЯсь повалить менЯ на
землю, и его холодные пальцы жадно нащупывали мое горло, но путались в
одежде. џ укусил его за руку, вырвалсЯ и побежал, и он долго гналсЯ за мной
по пустынным улицам, громко стуча сапогами. Џотом отстал - должно быть, ему
было больно от укуса.
Ќе знаю, как Я попал на свою улицу. Ќа ней также не было фонарей, и
дома стоЯли без одного огнЯ, как мертвые, и Я пробежал бы ее, не узнаваЯ,
если бы не поднЯл случайно глаз и не увидел своего дома. Ќо Я долго
колебалсЯ: самый дом, в котором Я жил столько лет, казалсЯ мне чужим на этой
странной, мертвой улице, будившей печальное и необыкновенное эхо моего
громкого дыханиЯ. Џотом менЯ охватил внезапный бешеный испуг при мысли, что
Я потерЯл ключ, падаЯ, и насилу Я нашел его, хотЯ он был тут же, в наружном
кармане. € когда Я щелкнул замком, эхо повторило звук так громко и
необыкновенно, как будто сразу открылись двери на всей улице во всех мертвых
домах.
‘перва Я спрЯталсЯ в подвале, но скоро стало страшно и скучно, и перед
глазами что-то начало мелькать, и Я потихоньку пробралсЯ в комнаты. ‚
темноте ощупью Я запер все двери и, после некоторого размышлениЯ, хотел
загородить их мебелью, но звук передвигаемого дерева был страшно громок в
пустых комнатах и напугал менЯ.
"Ѓуду так ждать смерти. ‚едь все равно", - решил Я.
‚ умывальнике была еще вода, очень теплаЯ, и Я ощупью умылсЯ и вытер
лицо простыней. ’ам, где лицо было разбито, очень саднило и щипало, и мне
захотелось взглЯнуть на себЯ в зеркало. џ зажег спичку - и при ее неровном,
слабо разгорающемсЯ свете на менЯ взглЯнуло из темноты что-то настолько
безобразное и страшное, что Я поспешно бросил спичку на пол. ЉажетсЯ, был
переломлен нос.
"’еперь все равно, - подумал Я. - Ќикому это не нужно".
Њне стало весело. ‘о странными ужимками и гримасами, как будто Я был в
театре и представлЯл вора, Я отправилсЯ к буфету и начал искать остатков
пищи. џ Ясно сознавал неуместность всех этих ужимок, но мне так нравилось. €
ел Я все с теми же гримасами, притворЯЯсь, что Я очень жаден.
Ќо тишина и тьма пугали менЯ. џ открыл форточку, выходившую во двор, и
стал слушать. ‚начале, вероЯтно, оттого, что езда прекратилась, мне.
показалось, совершенно тихо. € выстрелов не было. Ќо Я скоро Ясно различил
отдаленный гул голосов, крики, трески чего-то падающего и хохот. ‡вуки
заметно увеличивались в силе. џ посмотрел на небо: оно было багровое и
быстро бежало. € сарай против менЯ, и мостоваЯ на дворе, и конура собаки
были окрашены, в тот же красноватый цвет. ’ихонько Я позвал из окна собаку:
- Ќептун!
Ќо в конуре ничто не шевельнулось, а возле Я рассмотрел в багровом
свете поблескивающий обрывок цепи. Ћтдаленный крик и треск чего-то падающего
все росли, и Я закрыл форточку.
"€дут сюда!" - подумал Я и начал искать, где бы спрЯтатьсЯ. џ открывал
печи, щупал камин, отворЯл шкапы, но все это не годилось. џ обошел все
комнаты, кроме кабинета, куда Я не хотел заглЯдывать. џ знал, что он сидит в
своем кресле против стола, заваленного книгами, н сейчас это было бы мне
неприЯтно.
Џостепенно мне начало казатьсЯ, что Я хожу не один: вокруг менЯ в
темноте двигались молча какие-то люди. Ћни почти касались менЯ, и один раз
чье-то дыхание оледенило мой затылок.
- Љто тут? - шепотом спросил Я, но никто не ответил.
Ђ когда Я снова пошел, они двинулись за мною, молчаливые и страшные. џ
знал, что это мне кажетсЯ оттого, что Я болен и у менЯ, видимо, начинаетсЯ
жар, но не мог преодолеть страха, от которого все тело начинало дрожать, как
в ознобе. џ пощупал голову: она была горЯчаЯ, как огонь.
"Џойду лучше туда, - подумал Я. - Ћн все-таки свой".
Ћн сидел в своем кресле перед столом, заваленным книгами, и не исчез,
как тогда, но осталсЯ. ‘квозь опущенные драпри в комнату пробивалсЯ
красноватый свет, но ничего не освещал, и он был едва виден. џ сел в стороне
от него на диване и начал ждать. ‚ комнате было тихо, а оттуда приносилсЯ
ровный гул, трещание чего-то падающего и отдельные крики. € они
приближались. € багровый свет становилсЯ все сильнее, и Я уже видел в кресле
его: черный, чугунный профиль, очерченный узкой красною полосой.
- Ѓрат! - сказал Я.
Ќо он молчал, неподвижный и черный, как памЯтник. ‚ соседней комнате
хрустнула половица - н вдруг сразу стало так необыкновенно тихо, как бывает
только там, где много мертвых. ‚се звуки замерли, и сам багровый свет
приобрел неуловимый оттенок мертвенности и тишины, стал неподвижный и слегка
тусклый. џ подумал, что от брата идет такаЯ тишина, и сказал ему об этом.
- Ќет, это не от менЯ, - ответил он. - Џосмотри в окно.
џ отдернул драпри и отшатнулсЯ.
- ’ак вот что! - сказал Я.
- Џозови мою жену: она этого еще не видала, - приказал брат.
Ћна сидела в столовой и что-то шила, и, увидев мое лицо, послушно
поднЯлась, воткнула иглу в шитье и пошла за мной. џ отдернул занавеси во
всех окнах, и в широкие отверстиЯ влилсЯ багровый свет, но почему-то не
сделал комнаты светлее: она осталась так же темна, и только окна неподвижно
горели красными большими четырехугольниками.
Њы подошли к окну. Ћт самой стены дома до карниза начиналось ровное
огненно-красное небо, без туч, без звезд, без солнца, и уходило за горизонт.
Ђ внизу под ним лежало такое же ровное темно-красное поле, и было покрыто
оно трупами. ‚се трупы были голы и ногами обращены к нам, так что мы видели
только ступни ног и треугольники подбородков. € было тихо, - очевидно, все
умерли, и на бесконечном поле не было забытых.
- €х становитсЯ больше, - сказал брат.
Ћн также стоЯл у окна, и все были тут: мать, сестра и все, кто жил в
этом доме. €х лиц не было видно, в Я узнавал их только по голосу. 907
- ќто кажетсЯ, - сказала сестра.
- Ќет, правда. ’ы посмотри.
Џравда, трупов стало как будто больше. Њы внимательно искали причину и
увидели: рЯдом с одним мертвецом, где раньше было свободное место, вдруг
поЯвилсЯ труп: по-видимому, их выбрасывала землЯ. € все свободные промежутки
быстро заполнЯлись, и скоро всЯ землЯ просветлела от бледно-розовых тел,
лежавших рЯдами, голыми ступнЯми к нам. € в комнате посветлело
бледно-розовым мертвым светом.
- ‘мотрите, им не хватает места, - сказал брат.
Њать ответила:
- Ћдин уже здесь.
Њы оглЯнулись: сзади нас на полу лежало голое бледно-розовое тело с
закинутой головой. €. сейчас же возле него поЯвилось другое и третье. € одно
за другим выбрасывала их землЯ, и скоро правильные рЯды бледно-розовых
мертвых тел заполнили все комнаты.
- Ћни и в детской, - сказала нЯнЯ. - џ видела.
- Ќужно уйти, - сказала сестра.
- „а ведь нет прохода, - отозвалсЯ брат. - ‘мотрите.
Џравда, голыми ногами они уже касались нас и лежали плотно рукою к
руке. € вот они пошевельнулись и дрогнули, и приподнЯлись все теми же
правильными рЯдами: это из земли выходили новые мертвецы и поднимали их
кверху.
- Ћни нас задушат! - сказал Я. - ‘пасемтесь в окно.
- ’уда нельзЯ! - крикнул брат. - ’уда нельзЯ. ‚зглЯни, что там! ... ‡а
окном в багровом и неподвижном свете стоЯл сам Љрасный смех.

8 ноЯбрЯ 1904 г.
Last-modified: Thu, 08 Aug 2002 07:36:14 GMT
Ћцените этот текст: