 хорошо! - говорила попадьЯ убедительно, и  они
шли ужинать.
     Џосле простора полей о. ‚асилию казалось тесно в маленькой комнате;  он
стеснЯлсЯ своих длинных рук и ног и так неуклюже и смешно  двигал  ими,  что
попадьЯ весело шутила:
     - ‚от бы заставить  тебЯ  написать  проповедь.  ’ы  сейчас  и  пера  не
удержишь, - говорила она.
     € они смеЯлись.
     Ќо когда о. ‚асилий  оставалсЯ  один,  лицо  его  делалось  серьезно  и
строго: наедине с мыслЯми своими не смел он шутить и смеЯтьсЯ. €  глаза  его
смотрели сурово и с гордым ожиданием, ибо чувствовал он, что  и  в  эти  дни
покоЯ и надежды над жизнью его тЯготеет все тот  же  жестокий  и  загадочный
рок.
     „вадцать седьмого июлЯ, вечером, о. ‚асилий с работником возил  с  полЯ
снопы.
     ’ень от ближнего леса стала косаЯ и длиннаЯ, и по всему  полю  отовсюду
шли такие же длинные и косые тени, когда  со  стороны  ‡наменского  принессЯ
жидкий и еле слышный звон, странный своею неурочностью.  Ћ.  ‚асилий  быстро
обернулсЯ: там, где темнела среди ветел крыша его домика,  неподвижно  стоЯл
густой  клуб  черного  смолистого  дыма,  и  под  ним   извивалось,   словно
придавленное, багровое, без свету, пламЯ. Џока  побросали  снопы  с  телеги,
пока прискакали в село, уже темнело и пожар кончилсЯ: догорали,  как  свечи,
черные обугленные столбы, смутно белела кафлЯми  обнаженнаЯ  печь,  и  низко
стлалсЯ белый дым, похожий на пар. Ћн окутывал ноги тушивших мужиков,  и  на
фоне догорающей зари они словно висели в воздухе плоскими смутными тенЯми.
     ‚сЯ улица была запружена народом;  мужики  толкались  в  свежей  грЯзи,
образовавшейсЯ от  пролитой  воды,  возбужденно  и  громко  разговаривали  и
внимательно присматривались  друг  к  другу,  точно  не  узнавали  сразу  ни
знакомых лиц, ни голосов. ‘ полЯ пригнали стадо, и  оно  тревожно  металось.
Љоровы  мычали,  овцы  неподвижно  глЯдели  стеклЯнными  выпуклыми  глазами,
растерЯнно терлись между ног и шарахались в сторону от беспричинного испуга,
дробно попыливаЯ копытцами. ‡а ними гонЯлись бабы, и по всему селу  слышалсЯ
однообразный призыв: кыть-кыть-кыть. € от этих темных фигур с  темными,  как
будто бронзовыми лицами, от этого  однообразного  и  странного  призыва,  от
людей и животных, слившихсЯ в одном стихийном чувстве страха - веЯло  чем-то
дикарским, первобытным.
     „ень был  безветренный,  и  сгорел  один,  только  поповский  дом.  Љак
рассказывали, пожар  началсЯ  в  комнате,  где  отдыхала  пьЯнаЯ  попадьЯ  -
вероЯтно, от зароненного огнЯ с папиросы или от небрежно  брошенной  спички.
‚есь народ был в поле;  и  успели  спасти  только  перепуганного  идиота  да
кое-какие вещи, а сама попадьЯ сильно обгорела, и ее  вытащили  чуть  живою,
без памЯти. Љогда рассказывали это прискакавшему о. ‚асилию, ожидали от него
взрыва горЯ  и  слез,  и  были  удивлены:  вытЯнув  шею  вперед,  он  слушал
сосредоточенно и внимательно, с напрЯженно сомкнутыми губами; и был  у  него
такой вид, точно он уже знал то, что ему  рассказывают,  и  только  проверЯл
рассказ. Љак будто  в  этот  короткий  сумасшедший  час,  пока  он,  стоЯ  с
разметавшимисЯ волосами и прикованным к огненному  столбу  взглЯдом,  бешено
скакал на подпрыгивающей телеге, он догадалсЯ обо  всем:  и  о  том,  отчего
должен был произойти пожар, и о том, что все имущество и попадьЯ должны были
погибнуть, а идиот и ЌастЯ уцелеть.
     Њгновение он стоЯл молча с опущенными глазами и, вскинув назад  голову,
решительно и прЯмо направилсЯ через толпу к дому дьЯкона,  где  нашла  приют
умиравшаЯ попадьЯ.
     - ѓде она? - спросил он громко у молчавших людей. € молча ему  указали.
Ћн подошел, низко наклонилсЯ к бесформенной, глухо  стонущей  массе,  увидел
сплошной белый пузырь, страшно заменивший собой знакомое и дорогое лицо, и в
ужасе отшатнулсЯ и закрыл лицо руками.
     ЏопадьЯ глухо заволновалась; вероЯтно, она пришла в себЯ,  и  ей  нужно
было что-то сказать, но вместо слов из горла  ее  выходил  глухо  отрывистый
хрип. Ћ. ‚асилий отнЯл  руки  от  лица:  на  нем  не  было  слез,  оно  было
вдохновенно и строго, как лицо пророка. € когда он  заговорил,  раздельно  и
громко, как говорЯт с глухими, в голосе его звучала непоколебимаЯ и страшнаЯ
вера. ‚ ней не было  человеческого,  дрожащего  и  в  силе  своей;  так  мог
говорить только тот, кто испытывал неизъЯснимую и ужасную близость бога.
     - ‚о имЯ божие, - слышишь ли ты менЯ?  -  воскликнул  он.  -  џ  здесь,
ЌастЯ. џ здесь, около тебЯ. € дети здесь. ‚от ‚асилий. ‚от ЌастЯ.
     Џо неподвижному и страшному лицу попадьи нельзЯ было понЯть: слышит она
что-нибудь или нет. €, еще повысив голос, о. ‚асилий продолжал, обращаЯсь  к
бесформенной, обгоревшей массе:
     - Џрости менЯ, ЌастЯ. Ѓезвинно погубил Я тебЯ. Џогубил. Џрости,  единаЯ
любовь моЯ. € благослови детей в сердце  своем.  ‚от  они:  вот  ЌастЯ,  вот
‚асилий. Ѓлагослови. € отыди с миром. Ќе страшись смерти. Ѓог простил  тебЯ.
Ѓог любит тебЯ. Ћн даст тебе покой. Ћтыди с миром. ’ам увидишь ‚асю. Ћтыди с
миром.
     ђазошлись все, тоскуЯ и плача, и  унесли  заснувшего  идиота.  Ћдин  о.
‚асилий осталсЯ с умирающей - на всю короткую летнюю ночь, в приход  которой
не верила попадьЯ. Ћн стал на колени  и,  положив  голову  возле  умирающей,
обонЯЯ легкий и страшный запах горелого мЯса, заплакал  тихими  и  обильными
слезами нестерпимой жалости. Ћн плакал о ней, молодой и красивой,  доверчиво
ждущей радостей и ласк; о ней, потерЯвшей сына; о ней,  безумной  и  жалкой,
объЯтой страхом, гонимой призраками; он плакал о ней, котораЯ  ждала  его  в
летние сумерки, покорнаЯ и светлаЯ. ќто ее тело, необласканное, нежное  тело
пожирал огонь, и она так пахнет. —то она - кричала, билась, звала мужа?
     Ћ. ‚асилий дико оглЯнулсЯ помутившимисЯ глазами и встал.  ’ихо  было  -
так тихо, как бывает только в присутствии смерти. Ћн посмотрел на жену:  она
была неподвижна той особенной неподвижностью трупа, когда все складки  одежд
и покрывал кажутсЯ изваЯнными из холодного камнЯ, когда блекнут  на  одеждах
Яркие цвета жизни и точно заменЯютсЯ бледными искусственными красками.
     “мерла попадьЯ.
     ‚  открытое  окно  дышала  теплаЯ  и  мЯгкаЯ  ночь,  и  где-то  далеко,
подчеркиваЯ тишину комнаты, гармонично  стрекотали  кузнечики.  Ћколо  лампы
бесшумно метались налетевшие в окно ночные бабочки, падали и  снова  кривыми
болезненными движениЯми устремлЯлись к огню, то пропадаЯ во тьме, то  белеЯ,
как хлопьЯ кружащегосЯ снега. “мерла попадьЯ.
     - Ќет! Ќет! - заговорил поп громко и испуганно. - Ќет! Ќет! џ верю.  ’ы
прав. џ верю.
     Ћн пал на колени, потом приник лицом к  залитому  полу,  среди  клочков
грЯзной ваты и перевЯзок - точно жаждал он превратитьсЯ в прах и смешатьсЯ с
прахом. € с восторгом беспредельной униженности, изгонЯЯ из речи своей самое
слово "Я", сказал:
     - ‚ерую!
     € снова молилсЯ, без слов, без мыслей, молитвою всего своего  смертного
тела, в огне и смерти познавшего неизъЯснимую  близость  бога.  ‘амую  жизнь
свою перестал он чувствовать - как будто порвалась  извечнаЯ  свЯзь  тела  и
духа, и, свободный от всего земного, свободный от самого себЯ, поднЯлсЯ  дух
на неведомые  и  таинственные  высоты.  “жасы  сомнений  и  пытующей  мысли,
страстный гнев  и  смелые  крики  возмущенной  гордости  человека  все  было
повергнуто во прах вместе с  поверженным  телом;  и  один  дух,  разорвавший
тесные оковы своего "Я", жил таинственной жизнью созерцаниЯ.

     Љогда о. ‚асилий поднЯлсЯ, уже светло было, и солнечный луч, длинный  и
красный, Ярким пЯтном лежал на окаменевших одеждах покойницы. € это  удивило
его, так  как  последнее,  что  он  помнил,  было  темное  окно  и  бабочки,
метавшиесЯ вокруг  огнЯ.  Ќесколько  обожженных  бабочек  темными  комочками
лежало около лампы, все еще горевшей почти  невидимым  желтым  светом;  одна
сере, мохнатаЯ, с большой уродливой головой, была еще жива, но не имела  сил
улететь и беспомощно ползала по стеклу. ‚ероЯтно, ей было больно, она искала
теперь ночи и тьмы, но отовсюду лилсЯ на  нее  беспощадный  свет  и  обжигал
маленькое, уродливое, рожденное длЯ мрака тело.  ‘  отчаЯнием  она  начинала
трепетать короткими, опаленными крылышками, но не могла поднЯтьсЯ на  воздух
и снова угловатыми и кривыми движениЯми, припадаЯ на  один  бок,  ползала  и
искала.
     Ћ. ‚асилий загасил  лампу,  выбросил  в  окно  трепетавшую  бабочку  и,
бодрый,  как  после  крепкого  сна,  полный  ощущением   силы,   новизны   и
необыкновенного спокойствиЯ, отправилсЯ в дьЯконский сад. ’ам он долго ходил
по прЯмой дорожке, заложив руки назад, задеваЯ головой низкие ветви Яблонь и
черешни, ходил и думал. ‘олнце начало пригревать его голову сквозь  просветы
дерев и на повороте огненным потоком вливалось в глаза  и  слепило;  падали,
тихо стукаЯ, подъеденные червем Яблоки, и под черешнЯми, в  сухой  и  рыхлой
земле, копалась и кудахтала наседка с дюжиной пушистых желтых цыплЯт, - а он
не замечал ни солнца, ни стука Яблок и думал. € чудны были его мысли - Яркие
в чистые они были, как воздух Ясного утра, и какие-то  новые:  таких  мыслей
никогда еще не пробегало в его голове,  омраченной  скорбными  и  тЯгостными
думами. Ћн думал, что там, где видел он хаос и злую бессмыслицу, там могучею
рукою  был  начертан  верный  и  прЯмой  путь.   —ерез   горнило   бедствий,
насильственно отторгаЯ его от дома, от семьи, от суетных забот о жизни, вела
его могучаЯ рука к великому подвигу, к великой жертве.  ‚сю  жизнь  его  бог
обратил в пустыню, но  лишь  длЯ  того,  чтобы  не  блуждал  он  по  старым,
изъезженным дорогам, по кривым и обманчивым путЯм, как блуждают  люди,  а  в
безбрежном и свободном просторе ее искал нового и  смелого  пути.  ‚черашний
столб дыма и огнЯ разве он не был тем огненным столбом, что указывал  евреЯм
дорогу в бездорожной пустыне? Ћн думал: "Ѓоже, хватит ли слабых сил моих?" -
но ответом был пламень. озарЯвший его душу, как новое солнце.
     Ћн избран.
     Ќа неведомый подвиг и неведомую жертву избран  он,  ‚асилий  ”ивейский,
тот, что свЯтотатственно и безумно жаловалсЯ  на  судьбу  свою.  Ћн  избран.
Џусть под ногами его  разверзнетсЯ  землЯ  и  ад  взглЯнет  на  него  своими
красными, лукавыми очами, он не поверит самому аду. Ћн избран.  €  разве  не
тверда землЯ под его ногою?
     Ћ. ‚асилий остановилсЯ  и  топнул  ногой.  Ћбеспокоенно  закудахтала  и
насторожилась испуганнаЯ курица, сзываЯ цыплЯт. Ћдин из  них  был  далеко  и
быстро побежал на  зов,  но  по  дороге  его  схватили  и  поднЯли  большие,
костлЯвые и горЯчие  руки.  “лыбаЯсь,  о.  ‚асилий  подышал  на  желтенького
цыпленка горЯчим и влажным дыханием, мЯгко сложил руки, как гнездо,  бережно
прижал к груди и снова заходил по длинной дорожке.
     - Љакой подвиг? џ не знаю? Ќо разве смею  Я  знать?  ‚от  знал  Я  про.
судьбу мою, жестокой называл ее - н знание мое было ложь. ‚от думал Я родить
сына - и чудовище, без образа, без смысла, вошло в  мой  дом.  ‚от  думал  Я
умножить имущество и покинуть дом - а  он  раньше  менЯ  покинул,  сожженный
огнем небесным. € это - мое знание. Ђ она  -  безмерно  несчастнаЯ  женщина,
оскорбленнаЯ в самом чреве своем, исплакавшаЯ все слезы, ужаснувшаЯсЯ  всеми
ужасами? ‚от ждала она новой жизни на земле, и была бы скорбной эта жизнь, -
а теперь лежит она там, мертваЯ, и душа ее  смеетсЯ  сейчас  и  знание  свое
называет ложью. Ћн знает. Ћн дал мне  много:  он  дал  мне  видеть  жизнь  и
испытать страдание и острием моего горЯ проникнуть в страдание людей; он дал
мне почувствовать их великое ожидание и любовь к ним дал. ђазве они не ждут,
и разве Я не люблю? Њилые братьЯ! Џожалел нас господь, настал  длЯ  нас  час
милости божией!
     Ћн поцеловал пушистую головку цыпленка и продолжал:
     - Њой путь. Ќо разве думает о пути стрела, посланнаЯ сильной рукой? Ћна
летит и пробивает цель - покорнаЯ воле пославшего. Њне дано видеть, мне дано
любить и что выйдет из этого видениЯ, из этой любви, то и будет  его  свЯтаЯ
волЯ - мой подвиг, моЯ жертва.
     Џригретый теплой рукой цыпленок заволок глаза а заснул, -  и  улыбнулсЯ
поп.
     - ‚от - стиснуть только руку, и он умрет. Ђ он лежит в моих  руках,  на
моей груди и спит доверчиво. € разве Я не в руке его? € смею Я не  верить  в
божию  милость,  когда  этот  верит  в  мою  человеческую  благость,  в  мое
человеческое сердце.
     Ћн  тихо  засмеЯлсЯ,  открыв  черные,  гнилые  зубы,  и   на   суровом,
недоступном лице его улыбка разбежалась  в  тысЯчах  светлых  морщинок,  как
будто солнечный луч заиграл на темной  и  глубокой  воде.  €  ушли  большие,
важные мысли, испуганные человеческою радостью, и долго была только радость,
только смех, свет солнечный и нежно-пушистый, заснувший цыпленок.
     Ќо  вот  сгладились  морщинки,  лицо  сделалось  строго  и   важно,   и
вдохновенно засверкали глаза. ‘амое большое, самое  важное  предстало  перед
ним,  и  называлось  оно  чудо.  ’уда  не  смела  заглЯнуть  его   все   еще
человеческаЯ, слишком человеческаЯ мысль. ’ам была  граница  мысли.  ’ам,  в
бездомных солнечных глубинах, неЯсно обрисовывалсЯ новый мир, и  он  уже  не
был землею. Њир  любви,  мир  божественной  справедливости,  мир  светлых  и
безбоЯзненных лиц, не опозоренных морщинами страданий, голода, болезней. Љак
огромный  чудовищный  брильЯнт,  сверкал  этот  мир  в  бездонных  солнечных
глубинах, и больно и страшно было взглЯнуть на него человеческим глазам.  €,
покорно склонив голову, о. ‚асилий промолвил:
     - „а будет свЯтаЯ волЯ твоЯ.
     ‚ саду показались люди: дьЯкон, его жена и многие другие. Ћни  издалека
увидели попа и, дружелюбно киваЯ  головами,  поспешно  направились  к  нему,
подошли  ближе,  замедлили  шаги  -  и  остановились   в   оцепенении,   как
останавливаютсЯ перед огнем, перед бушующей водою, перед спокойно-загадочным
взглЯдом познавшего.
     - —то вы так смотрите на менЯ? - удивленно спросил о. ‚асилий.
     Ќо они не двигались и  смотрели.  Џеред  ними  стоЯл  высокий  человек,
совсем незнакомый, совсем чужой, и чем-то  могуче-спокойным  отдалЯл  их  от
себЯ. Ѓыл он темен и страшен, как тень  из  другого  мира,  а  по  лицу  его
разбегалась в светлых морщинках искристаЯ улыбка, как будто солнце играло на
черной и глубокой воде. € в костлЯвых больших руках  он  держал  пухленького
желтого цыпленка.
     - —то вы так смотрите на менЯ? - повторил он, улыбаЯсь.  -  ђазве  Я  -
чудо?

        IX

     ‚идимо  длЯ  всех  о.  ‚асилий  ”ивейский  поспешно  сбрасывал  с  себЯ
последнее, свЯзывавшее его с прошлым и суетными  заботами  о  жизни.  Ѓыстро
списавшись с сестрою своею, жившей в городе, он отослал к ней Ќастю;  и  днЯ
одного не промедлил он с отправлением дочери, боЯсь, что укрепитсЯ в  сердце
его родительскаЯ любовь и многое отнимет у людей. ЌастЯ уехала без радости и
горЯ; она была довольна, что мать умерла, и жалела только, что  не  пришлось
сгореть идиоту. “же сидЯ в  повозке,  в  старомодном  платье,  перешитом  из
материного, в криво  надетой  детской  шлЯпке,  больше  похожаЯ  на  странно
нарЯженную  некрасивую  девушку,  чем  на  подростка,   -   она   равнодушно
поглЯдывала на суетившегосЯ  дьЯкона  своими  волчьими  глазами  и  говорила
отцовским сухим голосом:
     - „а бросьте, отец дьЯкон. •орошо мне сидеть, и  так  доеду.  Џрощайте,
папаша.
     - Џрощай, Ќастенька. “чись, смотри не ленись.
     ’елега дернулась, встрЯхнув Ќастю, но уже  в  следующее  мгновение  она
снова стала прЯмою, как палка, и не покачивалась  в  стороны  на  колеЯх,  а
только подпрыгивала. „ьЯкон вынул платок,  чтобы  помахать  отъезжавшей,  но
ЌастЯ не обернулась; и, покачав укоризненно головой, дьЯкон с долгим вздохом
высморкалсЯ в платок и положил  обратно  в  карман.  ’ак  уехала  она,  чтоб
никогда больше не вернутьсЯ в ‡наменское.
     - Ђ вы бы, отец ‚асилий, и сынка бы отправили. Ђ  то  ведь  трудно  вам
будет с одной кухаркой. ѓлупаЯ она у вас баба и глухаЯ к тому же,  -  сказал
дьЯкон, когда уже пыль улеглась за скрывшейсЯ телегой.
     Ћ. ‚асилий задумчиво посмотрел на него.
     - —тобы Я людЯм свой грех подкинул? Ќет, дьЯкон. Њой грех - со мною ему
и быть надлежит. Љак-нибудь проживем, старый да малый, -так, отче?
     Ћн улыбнулсЯ ласково и приЯтно, с безобидной насмешливостью над чем-то,
что знает он один, и похлопал дьЯкона по толстому плечу.
     Џользование своею землею о. ‚асилий передал причту, выговорив  себе  на
содержание небольшую сумму, "вдовью", как он ее называл.
     - Ђ может, и этого брать не стану, - загадочно промолвил  он,  улыбаЯсь
приЯтно, с безобидною насмешкою над тем, что знает он один.
     € еще одно дело совершил он: определил пухнувшего от голода ЊосЯгина  в
работники к €вану Џорфирычу. Џоследний сперва прогнал ЯвившегосЯ  к  нему  с
просьбой ЊосЯгина, но, поговорив с попом, не  только  принЯл  мужика,  но  и
самому о. ‚асилию прислал тесу  на  постройку  дома.  Ђ  жене  своей,  вечно
молчаливой и вечно беременной женщине, сказал:
     - Џомни мое слово: наделает делов этот поп.
     - Љаких делов? - равнодушно спросила жена.
     - Ђ таких. ’олько как по тому случаю, что мое дело сторона, Я и  молчу.
Ђ то бы... - Ћн неопределенно посмотрел  в  окно,  на  дорогу  в  губернский
город.
     € неизвестно откуда - с загадочных ли слов  старосты,  или  из  другого
источника - по селу, а потом и дальше пошли  смутные  и  тревожные  слухи  о
знаменском попе. Љак дымнаЯ гарь от далекого лесного пожара, они надвигались
медленно и глухо, и никто не замечал их прихода, и, только взглЯнув друг  на
друга и на потускневшее солнце, люди  понимали,  что  пришло  что-то  новое,
необычное и тревожное.

     Љ половине октЯбрЯ был отстроен новый дом, но совсем отделать и покрыть
крышею успели только половину; другаЯ  половина  без  стропил  и  наката,  с
пустыми незарамленными окнами, прицеплЯлась к  жилой  части,  как  скелет  к
живому человеку, и по ночам казалась покинутою и страшною. Ќовой  обстановки
о. ‚асилий заводить не стал: среди голых бревенчатых  стен,  на  которых  не
успели еще затвердеть Янтарные капельки  смолы,  во  всех  четырех  комнатах
стоЯли две  некрашеные  табуретки,  стол  да  постели.  ѓлухаЯ,  бестолковаЯ
кухарка печи топила плохо, в комнатах всегда пахло  дымом,  и  часто  болела
голова от угара, сизым облаком ползавшего по грЯзному, исслеженному полу.  €
холодно было. ‚  сильные  морозы  стекла  изнутри  покрывались  белым  слоем
пушистого инеЯ, и в доме царил  холодный  белый  полусвет;  на  подоконниках
намерзли с начала зимы огромные куски  льда,  и  от  них  по  полу  тЯнулись
водЯные потоки. „аже неприхотливые мужики, приходившие к  попу  за  требами,
смущенно и виновато косились на убожество поповского жильЯ, а дьЯкон сердито
назвал его "мерзостью запустениЯ".
     Љогда о. ‚асилий впервые вступил в новый дом, он долго и радостно ходил
по пустым и холодным, как амбар, комнатам и весело сказал идиоту:
     - ‚ажно заживем мы с тобою, ‚асилий!
     €диот облизнул губы  длинным,  как  у  животного,  Языком  и  загугукал
прыгающими, однообразными и громкими звуками:
     - ѓу-гу! ѓу-гу!
     …му было весело, и он смеЯлсЯ. Ќо  уже  скоро  он  почувствовал  холод,
одиночество и скуку заброшенного жилища, сердилсЯ, кричал, бил себЯ по щекам
и пробовал сползти на пол, но падал и больно ушибалсЯ. ‚ременами он впадал в
состоЯние тЯжелого оцепенениЯ, похожего на странную кошмарную  задумчивость.
Џодперев голову тонкими, длинными пальцами, слегка высунув кончик Языка,  он
неподвижно смотрел  перед  собою  из-под  узеньких  звериных  век.  €  тогда
чудилось, что он вовсе не идиот, что он думает что-то особенное, не  похожее
на мысли всех людей; и  что  он  знает  что-то  тоже  особенное,  простое  и
загадочное,  чего  не  знает  никто  из  них.  €  думалось,  глЯдЯ  на   его
приплюснутый нос с широкими вывернутыми ноздрЯми, на его срезанный  затылок,
животной линией переходивший прЯмо в спину, что, если бы дать ему крепкие  и
быстрые ноги, он убежал бы в лес и зажил бы там таинственной лесной  жизнью,
полной игр, жестокости и темной лесной мудрости.
     € бок о бок с ним, вечно вдвоем, вечно наедине, то оглушаемый его злым,
бесстыдным криком, то преследуемый окаменевшим загадочным взглЯдом, зажил о.
‚асилий столь же таинственною жизнью духа, отрекшегосЯ от плоти.  Ћн  чистым
хотел быть длЯ великого подвига и еще неведомой великой жертвы - и все дни и
ночи его стали одною непрерывною молитвою, одним безглагольным излиЯнием. ‘о
смерти попадьи он наложил на себЯ  строгий  пост:  не  пил  чаю,  не  вкушал
мЯсного и рыбного и в дни постные, в среду и пЯтницу, питалсЯ одним  хлебом,
размоченным в воде. € с непонЯтною суровостью, похожей на  месть,  такой  же
строгий пост возложил он на идиота, и тот мучилсЯ,  как  голодное  животное:
кричал, царапалсЯ и  даже  плакал  скупыми  собачьими  слезами,  но  не  мог
добитьсЯ ни  одного  лишнего  куска.  ‹юдей  поп  видел  мало  и  только  по
необходимости, старательно сокращаЯ времЯ пребываниЯ с ними, и все  часы,  с
короткими перерывами длЯ отдыха и сна, посвЯщал коленопреклоненной  молитве.
Ђ когда уставал, - садилсЯ и читал  …вангелие,  „еЯниЯ  свЯтых  апостолов  и
житиЯ свЯтых. Ћбычно церковнаЯ  служба  отправлЯлась  только  по  праздникам
теперь он ежедневно совершал раннюю литургию. Џрестарелый  дьЯкон  отказалсЯ
служить с ним, и помогал ему псаломщик, грЯзный  и  одинокий  старик,  давно
когда-то лишенный дьЯконского сана за пьЯнство.
     …ще затемно,  дрожа  от  утреннего  холода,  о.  ‚асилий  пробиралсЯ  в
церковь. €дти было недалеко, а времени уходило много: часто за ночь наносило
сугробы снега, ноги утопали и расползались в сухой искристой массе, и каждый
шаг стоил десЯти. ‚ церкви как следует не топили и холод стоЯл лютый  -  тот
особенный, пронизывающий холод, какой свойствен нежилым зданиЯм  зимою;  при
дыхании шел сильный пар, и до металлических вещей больно  было  дотронутьсЯ.
‘обственно длЯ попа псаломщик, он же и сторож, растапливал одну печку,  и  у
открытой дверцы ее, присев на корточки, о.  ‚асилий  отогревал  руки:  иначе
крест не держалсЯ в негнущихсЯ, залубеневших  пальцах.  ’ут,  в  эти  десЯть
минут, он шутил  со  стариком  относительно  холода  и  цыганского  пота,  и
псаломщик угрюмо и снисходительно слушал его; от постоЯнного пьЯнства  и  от
холода нос у псаломщика был багрово-синий, а щетинистый подбородок,  который
начал он брить после разжалованиЯ, равномерно двигалсЯ, точно при жевании.
     Џотом о. ‚асилий облачалсЯ в старую ризу, на которой, в местах  золотой
вышивки, торчали обтертые нитки; в кадило бросалась  крупинка  ладана,  и  в
полутьме, смутно различаЯ друг друга, но двигаЯсь  уверенно,  как  слепые  в
знакомом  месте,  они  начинали  служить.  „ва  восковых  огарка  -  один  у
псаломщика, другой на амвоне у образа ‘пасителЯ -  только  сгущали  тьму;  и
острое пламЯ их медленно колыхалось  в  стороны,  подчинЯЯсь  движению  двух
неторопливых людей.
     ‘лужили долго, служили медленно и крепко;  и  каждое  слово  дрожало  и
расплывалось в очертаниЯх  своих,  подхватываемое  холодным  эхом  пустынной
церкви. € было только эхо, и тьма, и двое служащих богу людей; и  постепенно
разгоралось что-то в груди старого пьЯного  псаломщика.  Џодставив  ухо,  он
бережно  ловил  каждое  слово  попа  и  задолго  начинал   двигать   колючим
подбородком; и уходила куда-то одинокаЯ и грЯзнаЯ старость,  и  уходила  всЯ
неудачнаЯ, тоскливаЯ жизнь, - а то, что ЯвлЯлось на смену, было  необычно  и
радостно до слез. —асто на возглас псаломщика из алтарЯ долго  не  слышалось
ответа; наступала долгаЯ и  строгаЯ  тишина,  и  неподвижно  желтели  острые
Язычки свеч; потом издалека приносилсЯ голос, налитый слезами и радостью.  €
снова уверенно  двигались  в  полутьме  две  неторопливых  фигуры,  и  пламЯ
колыхалось, подчинЯЯсь их неспешным, размеренным движениЯм.
     Љогда служба кончалась, уже светло становилось, и о. ‚асилий говорил:
     - ‘мотри, Ќикон, как потеплело-то.
     Ђ изо рта его шел пар. Њорщины  на  щеках  Ќикона  розовели;  строго  и
пытливо он взглЯдывал на попа и недоверчиво спрашивал:
     - Ђ завтра - будем? Ђ то, может, нельзЯ?
     - Љак же, Ќикон, будем, будем.
     Џочтительно он провожал попа до дверей и шел к  себе  в  сторожку.  ’ам
визгом и лаем его встречал десЯток собак, взрослых и щенков; окруженный ими,
как детьми, он кормил их и ласкал, а сам  думал  о  попе.  „умал  о  попе  и
удивлЯлсЯ. „умал о попе - и улыбалсЯ, не разжимаЯ  рта  и  отворачиваЯсь  от
собак, чтобы и они не видели его улыбки. € все думал, думал - до самой ночи.
Ђ наутро ждал - не обманет ли поп и не сдастсЯ ли перед тьмою и морозом.  Ќо
поп приходил, продрогнувший, но веселый, и снова  от  устьЯ  печки  в  самую
глубину темной церкви уходила багрово-краснаЯ  полоса,  и  по  ней  тЯнулась
чернаЯ тающаЯ тень.
     ‚начале, прослышав о странностЯх попа, многие нарочно приходили,  чтобы
посмотреть на него, и удивлЯлись. €ные из смотревших находили его  безумным,
иные умилЯлись и плакали, но были такие, и их было много, в  сердце  которых
вырастала  остраЯ  и  непреодолимаЯ  тревога.  €бо  в  прЯмом,  безбоЯзненно
открытом и светлом взоре попа они  уловили  мерцание  тайны,  глубочайшей  и
сокровеннейшей, полной необъЯснимых угроз  и  зловещих  обещаний.  Ќо  скоро
любопытные отстали, и церковь долго оставалась пустою в темные  предутренние
часы, и никто не нарушал покоЯ двух молЯщихсЯ людей. Ќо прошло еще времЯ - и
на возгласы попа  стали  приходить  из  темноты  церкви  робкие,  сдержанные
вздохи; чьи-то колени глухо стучали о каменный  пол;  чьи-то  уста  шептали;
чьи-то руки ставили цельную маленькую свечу, и среди двух огарков  она  была
как молоденькаЯ стройнаЯ березка среди порубленного леса.
     € стала крепнуть тревожнаЯ,  глухаЯ  и  безликаЯ  молва.  Ћна  вползала
всюду, где только были люди, и оставлЯла после себЯ что-то, какой-то  осадок
страха, надежды и ожиданиЯ. ѓоворили мало,  говорили  неопределенно,  больше
качали головами и вздыхали, но уже в соседней губернии, за  сотню  верст  от
‡наменского, кто-то серый и молчаливый вдруг громко заговорил о "новой вере"
и опЯть скрылсЯ в молчании. Ђ молва все двигалась - как ветер, как тучи, как
дымнаЯ гарь далекого лесного пожара.
     Џозже всего дошли слухи до города - словно  больно  и  трудно  им  было
продиратьсЯ сквозь каменные стены по шумным  и  людным  улицам.  €  какие-то
голые, ободранные, как воры, пришли они - говорили, что  кто-то  себЯ  сжег,
что открылась новаЯ изуверскаЯ секта. ‚ ‡наменское приехали люди в мундирах,
ничего не нашли, а дома и бесстрастные лица ничего им не сказали,  -  и  они
уехали обратно, позвЯкиваЯ колокольцами.
     Ђ слухи, после этого посещениЯ, стали еще упорнее и злее,  -  и  каждое
утро совершал служениЯ о. ‚асилий ”ивейский.

        •

     ‚се долгие зимние вечера о. ‚асилий проводил вдвоем с  идиотом,  как  в
одну скорлупу заключенный вместе с  ним  в  белую  клетку  сосновых  стен  и
потолка.
     Ћт прошлого он сохранил любовь к Яркому свету - и  на  столе,  нагреваЯ
комнату, белым огнем пылала большаЯ  лампа  с   пузатым  стеклом.  ‡амерзшие
окна, запушенные инеем, светлели под огнем и искрились,  были  непроницаемы,
как стены, и отделЯли людей от серой ночи. Ѓезграничным кольцом она облегала
дом, давила на него сверху, искала отверстиЯ, куда бы пропустить свой  серый
коготь, и не находила. Ћна бесновалась у дверей, мертвыми  руками  ощупывала
стены, дышала холодом, с гневом поднимала мириады сухих, злобных снежинок  и
бросала их с размаху в стекла, -  а  потом,  бесноватаЯ,  отбегала  в  поле,
кувыркалась,  пела  и  плашмЯ  бросалась  на  снег,  крестообразно   обнимаЯ
закоченевшую землю. Џотом поднималась, садилась на корточки и долго  и  тихо
смотрела на освещенные окна, поскрипываЯ зубами. € снова с визгом  бросалась
на дом, выла в трубе голодным воем ненасытимой злобы и тоски и обманывала: у
нее не было детей, она сожрала их и схоронила в поле, в поле...
     - Њетель, - говорил о. ‚асилий, прислушиваЯсь, и снова опускал глаза на
книгу.
     Ћна нашла. Ћгонь большой лампы проточил  кружок  в  пушистой  броне,  и
заблестело мокрое стекло, и снаружи она прильнула к  нему  серым  бесцветным
глазом.  €х  двое,  двое,  двое...  Ћбодранные  голые  стены  с   блестЯщими
капельками Янтарной смолы, сиЯющаЯ пустота воздуха н люди. €х двое.
     ‘клонив маленький и тесный череп, идиот  клеил  из  картона  коробочки:
мазал клеем, держа кисть за кончик длинной ручки, и резал бумагу,  и  каждый
лЯзг ножниц  отчетливо  и  громко  разносилсЯ  по  пустому  дому.  Љоробочки
выходили плохие, кривобокие, грЯзные, с торчащей и  отклеивающейсЯ  бумагой,
но он не знал этого и продолжал  работать.  €зредка  он  поднимал  голову  и
неподвижным  взглЯдом  из-под  узких  звериных  век  смотрел  в   освещенное
пространство комнаты. ’ам толклись, метались и  кружились  звуки.  уршание,
шорох, треск, протЯжный вздох. Ћни вились над  ним,  паутиной  пробегали  по
лицу и входили в голову - шуршание, шорох и протЯжные, длительные вздохи.  Ђ
человек против него был неподвижен и молчал.
     - Ѓах! - стрелЯло высыхающее дерево, и, вздрогнув, о.  ‚асилий  отрывал
глаза от белых страниц. € тогда видел он и голые стены, и запущенные окна, и
серый глаз ночи, и идиота, застывшего с ножницами в руках. Њелькало все, как
видение - и снова перед опущенными глазами  развертывалсЯ  непостижимый  мир
чудесного, мир любви, мир кроткой жалости и прекрасной жертвы.
     - Џа-па, - бормотал идиот недавно узнанное слово и исподлобьЯ сердито и
тревожно смотрел на отца.
     Ќо человек не слышал и молчал, и вдохновенным было светлое лицо его. Ћн
грезил дивными грезами светлого, как солнце, безумиЯ; он верил -  верою  тех
мучеников, что всходили  на  костер,  как  на  радостное  ложе,  и  умирали,
славословЯ. € любил он - могучей, несдержанной любовью властелина, того, кто
повелевает над жизнью  и  смертью  и  не  знает  мук  трагического  бессилиЯ
человеческой любви. ђадость, радость, радость!
     - Џа-па! Џа-па! - еще раз пробормотал идиот, но  не  получил  ответа  и
снова взЯлсЯ за ножницы. Ќо скоро бросил их -  и,  уставившись  неподвижными
глазами, оттопырив большие уши, терпеливо ловил бегающие  звуки.  ипение  и
шорох, визг и свист. € хохот. Ћна играла. Ћна садилась на бревна  покинутого
сруба, качалась н бахалась в снег, и тихо кралась в угол, и рыла там  могилу
длЯ чужих, длЯ чужих. € пела: длЯ чужих, длЯ чужих. € с радостью  взметывала
вверх и раскидывала широкие серые крыльЯ, высматриваЯ; камнем падала вниз и,
кружась, проносилась в темные окна заиндевевшего сруба, с визгом и  свистом.
‡а снежинками гонЯлась она, - и, бледные от страха, вытЯнувшись вперед,  они
молчаливо бежали.
     - Џа-па! - громко кричал идиот. - Џа-па!
     —еловек слышит и поднимает голову - с длинными исседа-черными волосами,
как метель и ночь обволакивающими лицо. Ќа минуту  перед  ним  встают  голые
стены, и злобно-испуганное лицо идиота,  и  визг  разыгравшейсЯ  вьюги  -  и
наполнЯют душу его мучительным восторгом. ‘вершаетсЯ - свершилось!
     - Ќу, что, ‚асилий? —его не клеишь - клей!
     - Џа-па!
     - —то волнуешьсЯ? Њетель? „а, да. Њетель.
     Ћ. ‚асилий прильнул к стеклу - глаз в глаз с серою ночью - и смотрит. €
шепчет с ужасом.
     - Ћтчего он не звонит? —то, если кто-нибудь блуждает в поле?
     Ћна плачет:. в поле, в поле, в поле!..
     - Џогоди, ‚асилий. џ схожу к Ќикону. џ сейчас вернусь.
     - Џа-па!
     „верь хлопает, впускаЯ звуки. Ћни жмутсЯ у дверей, - но там нет никого.
‘ветло и пусто. Ћдин за другим они крадутсЯ к идиоту - по полу, по  потолку,
по стенам, - заглЯдывают в его звериные глаза, шепчутсЯ, смеютсЯ и  начинают
играть. ‚се веселее, все резвее. Ћни  гонЯютсЯ,  прыгают  и  падают;  что-то
делают в соседней темной комнате, дерутсЯ и плачут.  Ќет  никого.  ‘ветло  и
пусто. Ќет никого.
     - ‚о-о-м! - откуда-то сверху падает  первый  тЯжелый  удар  колокола  и
разгонЯет маленькие испуганные звуки. - ‚о-о-м!  -  падает  второй,  глухой,
вЯзкий и разорванный, точно захватило  ветром  широкую  пасть  колокола,  он
задохнулсЯ и стонет.
     “бежали маленькие звуки.
     - ‚от и Я! - говорит о. ‚асилий. Ћн весь белый и дрожит. ’угие  красные
пальцы никак не могут перевернуть белой страницы. Ћн дует на них, трет  одну
о другую, и снова  шуршат  тихо  страницы,  и  все  исчезает:  голые  стены,
отвратительнаЯ маска идиота и  равномерные,  глухие  звуки  колокола.  ‘нова
безумным восторгом горит его лицо. ђадость, радость!
     - Ѓо-о-ом!
     Ћна играет с колоколом. Ћна ловит его гулкие, толстые  звуки,  обвивает
их шипением и свистом, рвет, разбрасывает - тЯжело катит их в поле, зарывает
в снег и прислушиваетсЯ, склонив голову набок. € снова бежит навстречу новым
звукам, неутомимаЯ, злаЯ и такаЯ хитраЯ, как бес.
     - Џа-па! - кричит идиот и бросает на пол звЯкнувшие ножницы.
     - Ќу, что?.. Ќу, успокойсЯ.
     - Џа-па!
     Њолчание в комнате, свист и злое шипение метели и вЯзкие, глухие удары.
€диот туго ворочает головой, и тоненькие, безжизненные ноги его с  согнутыми
пальцами и нежной, не знающей  земли  подошвой  слабо  шевелЯтсЯ,  бессильно
порываЯсь к бегу. € зовет:
     - Џа-па!
     - Ќу хорошо. Џерестань. ‘лушай, что Я прочту тебе.
     Ћ. ‚асилий перевернул назад страницу и начал строгим и важным  голосом,
как в церкви:
     - "€, проходЯ, увидел человека, слепого от рождениЯ..."
     Ћн поднЯл руку и, бледнеЯ, взглЯнул на ‚асю.
     - Џонимаешь! ‘лепого от рождениЯ.  Ќикогда  не  видел  солнца,  ни  лиц
друзей и близких. џвилсЯ в жизнь - и тьма объЯла его. Ѓедный человек! ‘лепой
человек!
     ѓолос попа звучит крепкою верою и восторгом  насытившейсЯ  жалости.  Ћн
молчит и смотрит тихо, улыбающимсЯ взглЯдом, точно не хочет он расстатьсЯ  с
этим бедным человеком, который был слеп от рождениЯ, не видел лица  друга  и
не думал, как близка к нему божественнаЯ милость. Њилость  -  и  жалость,  и
жалость!..
     - Ѓо-о-м!
     - Ќу, слушай же,  сын.  "“ченики  его  спросили  у  него:  "ђавви,  кто
согрешил: он или родители его,  что  родилсЯ  слепым?"  €исус  отвечал:  "Ќе
согрешили ни он, ни родители его, но это длЯ того, чтобы на нем Явилось дело
божие".
     Љрепчает  голос  попа  и  наполнЯет  всю  обнаженную   комнату   своими
раскатами. € его широкие звуки пронизывают тихое шипение, и шорох, и  свист,
и растЯнутый, разорванный, блуждающий гул  задохнувшегосЯ  колокола.  €диоту
весело от огненного голоса, от блестЯщих глаз, от шума, свиста  и  гула.  Ћн
хлопает себЯ по оттопыренным ушам, мычит,  и  густаЯ  слюна  двумЯ  грЯзными
рукавами ползет по низкому подбородку.
     - Џа-па! Џа-па!
     - ‘лушай, слушай. "Њне должно делать дела пославшего менЯ, доколе  есть
день; приходит ночь, когда никто не может делать". - "„околе Я в  мире  -  Я
свет миру". ‚о веки веков, во веки веков! - посылает  он  в  ночь  и  метель
страстные торжествующие крики. - ‚о веки веков!
     ‡овет блуждающих колокол, и в бессилии плачет его  старый,  надорванный
голос. € она качаетсЯ на его черных слепых звуках и  поет:  их  двое,  двое,
двое! € к дому мчитсЯ, колотитсЯ в его двери и окна  и  воет:  их  двое,  их
двое!
     € о. ‚асилий смутно слышит ее и сурово спрашивает идиота:
     - ’ы что бурчишь там?
     Ќо идиот молчит, и, еще раз с недоверием взглЯнув на него,  о.  ‚асилий
продолжает:
     - "џ свет миру. ‘казав это,  он  плюнул  на  землю,  сделал  брение  из
плюновениЯ и помазал брением глаза слепому - и сказал ему: "Џойди  умойсЯ  в
купальне ‘илоам" (что значит  посланный).  Ћн  пошел  и  умылсЯ  и  вернулсЯ
зрЯчим".
     - ‡рЯчим, - ‚асЯ, зрЯчим! - грозно крикнул поп и, сорвавшись  с  места,
быстро заходил по комнате. Џотом остановилсЯ посреди ее и возопил:
     - ‚ерую, господи! ‚ерую!
     € тихо стало. € громкий скачущий хохот прорвал тишину, ударил  в  спину
попа - и со страхом он обернулсЯ.
     - ’ы что? - испуганно спросил он, отступаЯ.
     идиот смеЯлсЯ. Ѓессмысленный зловещий смех разодрал до ушей неподвижную
огромную маску, и в широкое отверстие рта неудержимо рвалсЯ  странно-пустой,
прыгающий хохот: "ѓу-гу-гу! ѓу-гу-гу!"

        XI

     Џод ’роицу, под светлый и веселый праздник весны, брали красный  песок,
чтобы посыпать дорожки. ѓлубокие Ямы, где знаменские крестьЯне уже несколько
лет добывали длЯ себЯ песок, находились в верстах  в  двух  от  села,  среди
невысоких и густых вырубок березы, осины и дубка.  …ще  было  только  начало
июнЯ месЯца, а трава поднималась уже до поЯса и до половины закрывала пышную
и могучую зелень разметавшихсЯ кустов с крупными влажно-зелеными листьЯми. €
цветов много было в тот год, и пчела отовсюду налетала на цветы,  и  на  дно
глубокой выемки с осыпающимисЯ и  сползающими  стенами  вливалось  ровное  и
жаркое жужжание и нежный простой аромат. €  уже  несколько  дней  все  ждало
грозы и чувствовало ее. Ћна  была  в  раскаленном  безветренном  воздухе,  в
безросных душных ночах; ее звала измученнаЯ скотина  и  просительно  мычала,
задираЯ головы. € людЯм было и душно и хорошо. Ќеподвижный  воздух  давил  и
угнетал, а  что-то  беспокойное  звало  к  движению,  к  громким  отрывочным
разговорам и беспричинному смеху.
     ђаботали двое: псаломщик Ќикон, бравший песок длЯ  церкви,  и  работник
старосты, ‘емен ЊосЯгин. €ван Џорфирыч любил, чтобы песку у него было  много
и на улице перед домом, и на мощеном дворе, и ‘емен уже успел с утра отвезти
одну  телегу,  а  теперь  накладывал  другую,  бойко  швырЯЯ  полные  лопаты
золотистого, красивого песку. …му было весело от жаркого жужжаньЯ, от запаха
и приЯтной работы; он задорно  поглЯдывал  на  мрачного  псаломщика,  лениво
ковырЯвшего песок щербатым скребком, и дразнил его:
     - ќх, брат, Ќикон €ваныч, даром наша с тобой красота пропадает!
     - ‘кажи другой раз, - отвечал  псаломщик  с  ленивой  и  неопределенной
угрозой, и, пока он говорил, курившаЯсЯ трубка свешивалась изо рта на  седую
щетину подбородка и постукивала.
     - ѓлЯди, соску уронишь! - предостерег ‘емен.
     Ќикон ничего не ответил, и ‘емен, не обижаЯсь, весело продолжал копать.
‡а полгода жизни у €вана Џорфирыча он стал гладкий  и  круглый,  как  свежий
огурец, и легкаЯ работа не могла взЯть всех его сил и  вниманиЯ;  он  быстро
долбил, подкапывал и бросал, и с ловкостью  и  быстротой  подбирающей  зерна
курицы собирал рассеЯнные крупинки золотистого песку,  шевелЯ  лопатой,  как
широким и ловким Языком. Ќо  Яма,  из  которой  еще  накануне  брали  песок,
истощилась, и ‘емен решительно плюнул в нее.
     - Ќу, тут немного накопаешь. ђазве там поковырЯть? -  посмотрел  он  на
низенькую полупещерку, подкопанную в непрочной стене н пестревшую красными и
зеленовато-серыми пластами, н решительно направилсЯ к ней.
     Џсаломщик посмотрел на пещерку,  подумал:  "Ђ  ведь  завалитсЯ",  -  но
ничего не сказал. Ќо ‘емен почувствовал эту мысль в  виде  смутной  тревоги,
похожей на внезапную и легкую тошноту, и остановилсЯ.
     - Љак думаешь, не завалитсЯ? - спросил он, обертываЯсь.
     - Ђ Я почем знаю! - ответил сторож.
     ‚ темноте овального отверстиЯ, напоминавшего открытый рот, было  что-то
предательское, выжидающее, и ‘емен колебалсЯ. Ќо сверху, где повис над  Ямою
дубовый куст и резко вычерчивал на голубом небе свой резной трепещущий лист,
пахнуло возбуждающим запахом листвы и цветов, и  хотелось  от  этого  запаха
делать что-нибудь смелое и веселое. ЏослюнЯвив ладони, ‘емен взЯл лопату,  и
когда только второй раз ткнул  ею,  -  что-то  слабо  хрустнуло,  всЯ  стена
беззвучно сползла вниз и  накрыла  его.  €  только  удержавшийсЯ  на  корнЯх
дубовый куст слабо закачал  листьЯми  да  ссохшийсЯ  круглый  комочек  песку
подкатилсЯ к самым ногам побледневшего сторожа и остановилсЯ, такой  простой
и невинный. —ерез два часа ‘емена откопали мертвым. ироко  открытый  рот  с
чистыми ровными, точно по нитке обрезанными зубами был туго набит золотистым
песком; и по всему лицу - во впадинах глаз,  среди  белых  ресниц,  в  русых
волосах и огненно-рыжей бороде желтел тот же красивый, золотистый  песок.  €
все так  же  завивались  и  плЯсали  рыжие  волосинки,  и  диким  глумлением
отзывалась  эта  нелепо  веселаЯ,  залихватскаЯ   плЯска   вокруг   бледного
помертвелого лица.
     ‘ собравшимсЯ народом прибежал сын погибшего ЊосЯгина, ‘енька.  …го  не
взЯли на лошадь, и во всю дорогу он бежал сзади едущих, так что слышно  было
его тЯжелое дыхание; и, пока откапывали отца, стоЯл неподвижно в стороне, на
куче глины, и так же неподвижны были  его  глаза,  которыми  впивалсЯ  он  в
тающую песчаную гору.
     Њертвеца положили на телегу, поверх накопанного им  золотистого  песку,
прикрыли рогожей н тихим шагом повезли в  ‡наменское  по  корчеватой  лесной
дороге; позади враздробь тихо шли мужики, рассыпавшись  между  деревьЯми,  и
рубахи их под солнечными пЯтнами вспыхивали красным огнем. € когда проезжали
мимо  двухэтажного  дома  €вана  Џорфирыча,  псаломщик  предложил  поставить
покойника к нему:
     - …го работник - ему и хоронить.
     Ќи в окнах, ни около дома никого не было, и лавка была заперта  висЯчим
железным замком. „олго стучали в высокие ворота с большими черными  шлЯпками
железных гвоздей, потом дергали в большой звонок, и слышно было, как  громко
и резко звонил он где-то за углом и заливались на дворе собаки, но никто  не
показывалсЯ. Ќаконец в