ы. € Я открыла их, и  увидела  его
улыбающеесЯ  загорелое  лицо  прЯмо  против  моего,  и  оно  опЯть   стало
приближатьсЯ, а потом Я уже не видела его и лишь  почувствовала,  как  его
сильные губы прижались к моим, полуоткрытым в ожидании.
   Џосле этого мы больше ничего  друг  другу  не  говорили,  только  молча
держались за руки. џ тогда впервые держала его единственную руку в  своей.
…го дорогую, любимую руку, которую Я так хорошо помню.
   Њы оба часто и неровно дышали, поднЯвшись с земли  и  стоЯ  друг  возле
друга.
   - „авай сходим вместе к реке? - предложил он  без  улыбки.  -  ’ы  ведь
никогда там не была.
   € Я в ответ лишь поднЯла на него глаза и сжала его руку. Њне уже ничуть
не казалось странно, что он мне  это  предлагает  и  что  мы  пойдем  туда
вдвоем.
   Њы торопливо зашагали под гору, а когда склон через какое-то времЯ стал
круто обрыватьсЯ вниз, он старалсЯ находить такие места, где Я легче могла
пройти,  хотЯ  мне  все  равно  было  трудно  без  привычки  и   при   той
стремительности, с какою мы спускались. Ќо он помогал мне  там,  где  было
тЯжелей всего, стоЯ внизу, подхватывал менЯ и поддерживал, пока Я опЯть не
найду прочной опоры на каменистом обрыве с  выступающими  повсюду  корнЯми
пиний. —ем дальше, тем круче и непроходимей делалсЯ  спуск,  а  снизу  все
громче и громче слышалсЯ шум реки, она  все  сильней  и  сильней  бурлила,
грохотала. “щелье сужалось, становЯсь тесным, точно  пропасть,  а  дневной
свет мерк, исчезал и в конце  концов  обратилсЯ  в  полумрак,  наполненный
оглушительным грохотом реки. …е пока не было видно за  пиниЯми,  но  скоро
она должна была, верно, показатьсЯ.
   Ћднако  когда  мы,  запыхавшиесЯ  и  разгорЯченные   трудным   спуском,
очутились наконец на дне ущельЯ, то даже не вспомнили  про  эту  реку,  на
которую пришли посмотреть, даже не взглЯнули в ее сторону, мы видели  лишь
друг друга, забыли обо всем, кроме самих себЯ, думали только о том,  чтобы
поскорее броситьсЯ друг к другу в объЯтиЯ в этой полутьме, где  никто  нас
не увидит, где все, что произойдет, останетсЯ тайной. € мы упали на землю,
и, закрыв глаза, Я почувствовала, как он сорвал с менЯ  одежду  и  овладел
мною.
   ‚первые в жизни узнала Я любовь, узнала чудо избавлениЯ от одиночества,
когда другой человек был нераздельно слит со мною. Љогда мы двое сплелись,
объЯв друг друга, и жгучее, неистовое наслаждение  пронизало  мое  сильное
тело, всегда безотчетно тосковавшее об этом, жаждавшее этого.
   ‚се времЯ, пока это со мною происходило, Я слышала вокруг грохот реки и
ощущала аромат мЯгкого ложа из хвои пиний под  собою,  ложа,  которое  эти
добрые деревьЯ невесть сколько лет устилали и готовили длЯ менЯ.  Ќавсегда
соединились в моем сознании аромат хвои и этот гулкий  грохот  с  любовью,
какою Я узнала ее.
   џ не открывала глаза, не хотела, мне это было ни к чему, Я и так знала,
что мой любимый здесь, со мною, что мое счастливое тело в истоме  лежит  у
него в объЯтиЯх, на его руке, на его сильной, твердой руке, на которой мне
так покойно, так прекрасно отдыхать. €  Я  чувствовала,  как  его  пальцы,
пальцы его левой руки, ласкают мое  лицо,  мне  так  непривычно  было  это
чувствовать, но вместе и так радостно,  никогда  прежде  не  ласкали  менЯ
ничьи руки, и никогда потом не ласкала менЯ  ни  одна  рука,  кроме  этой,
кроме его руки.
   ќто было  человеческое  счастье  -  вот  какое  оно,  вот  каково  быть
человеком. џ была счастлива, как бывают счастливы  эти  созданиЯ.  џ  была
совсем как одно из них.
   Љогда мы наконец вдосталь насладились друг другом, мы  снова  поднЯлись
наверх, к дневному свету, к свету солнца, к ослепительно Яркому солнечному
сиЯнию, которое заливало теперь всю долину. “ источника, который  был  все
так же тих, будто ничего и не произошло, мы расстались, и  Я,  счастливаЯ,
пошла домой.
   „ойдЯ до дверей дома, Я обхватила притолоку своей все еще жаркой  рукою
и замерла, прислонившись к ней, переполненнаЯ своим счастьем.
   Џока Я готовила еду, ожидаЯ, когда отец  воротитсЯ  с  полЯ,  Я  начала
думать о реке, что мы, должно быть, дурно поступили, позабыв о  ней,  даже
не взглЯнув на нее. Ѓыть может, она гневаетсЯ на нас  за  то,  что  мы  не
совершили молениЯ возле нее и не очистились в ней,  прежде  чем  предатьсЯ
нашей любви. ‡а то, что  мы  думали  лишь  о  себе.  Ѓыть  может,  то  был
проступок, за который нас ждет наказание. Ќет такой  реки,  в  которой  не
сокрыто божество, и оглушительный грохот ее - ведь  это  несомненный  знак
божества, которое, должно быть, гневалось на нас. Њне казалось, Я все  еще
слышу этот грозный грохот, и теперь, когда Я была одна, он вселЯл  в  менЯ
страх.
   ђека злопамЯтлива, это всЯкому ведомо. € бог...
   Ѓог? Ђ как же бог?.. Џростит ли он мне то, что Я сделала?
   ‚едь Я принадлежу ему, Я же его невеста.
   „а, конечно. Ќо Я ведь еще и человек. џ человек, такаЯ же женщина,  как
все другие. ‚едь  это-то  Я  и  почувствовала,  это-то  и  познала  совсем
недавно, изведав радость несказанную. ’акую радость и такое счастье, каких
Я прежде не могла вообразить. Љакие были отнЯты у менЯ. ЋтнЯты? Љем?
   џ избрана богом, Я его  избранница.  Ќо  Я  избрана  и  земною  жизнью,
обыкновенной человеческой  жизнью,  чтобы  жить  ею.  џ  избрана  любовью,
человеком, который менЯ полюбил, который хочет обладать мною и  которым  Я
хочу обладать. џ его невеста. Ќевеста бога - и его.
   Ќет, лучше об этом не думать. ‹учше думать  о  том,  как  Я  счастлива.
’олько об этом. € больше ни о чем.
   Ќо это бог, сам бог внушал мне тревожные мысли, которые Я  отгонЯла  от
себЯ. € он потом не раз возвращал менЯ к ним,  они  никогда  не  оставлЯли
менЯ в покое. ’огда Я этого не знала. џ даже не догадывалась, как Я должна
тревожитьсЯ за себЯ и за своего любимого, не могла себе  представить,  что
нас ожидало, что нам грозило.
   Њы не знали, что мы делаем, когда устремились в эту пропасть,  к  шумно
бурлившей реке.
   џ старалась уйти целиком в свои домашние хлопоты, ни о чем, кроме  них,
не думать. Ќо занЯть ими мысли было невозможно,  мои  руки  управлЯлись  с
ними без всЯких раздумий. Њои руки, которые совсем недавно ласкали...
   Ћбхватить руками его голову - как это было  чудесно...  Ћбнимать  такое
сокровище - голову своего любимого, и согревать, жечь поцелуЯми его  губы,
и видеть, как его взглЯд тонет в моем...
   Љакой же взглЯд был в тот  миг  у  менЯ  самой...  должно  быть  как  у
утопающей...
   Ђ если об этом проведают, что тогда?  Љакие  ужасы  ожидают  тогда  нас
обоих? Ќо ведь это произошло тайно от всех, никто об этом не  знает.  Ќет,
как же, река знает. € бог. Ѓог об этом знает!
   € ведь это будет опЯть. ќто будет у нас снова и снова, тело мое взывает
об этом, и ничто не может заглушить его зов,  Я  готова  кричать  об  этом
громко, пусть все горы слышат менЯ... —то бы ни  случилось!  џ  ничего  не
боюсь! ‹юбовь не боитсЯ ничего! …динственное, чего Я боюсь, - это что  мой
любимый... мой любимый может...
   ‡нает ли он об этом? ‡нает ли, что Я пифиЯ, богова жрица и  невеста?  Ђ
если он узнает об этом, неужели он, как все другие... неужели он тогда...
   Ќет, лучше ни о чем не думать - только лишь о том, как Я счастлива. Љак
Я счастлива сейчас. ’еперь. ‘егоднЯ. Ћ том, как Я лежала с ним  под  сенью
добрых деревьев, на ложе из их ароматной хвои, как Я отдыхала под их сенью
у него на руке, на его сильной, твердой руке, на которой мне так хорошо  и
покойно было отдыхать... „а, у него Я  нашла  покой,  наконец-то  нашла...
’олько бы бог оставил мне этот покой, позволил мне его сохранить... Ћн,  в
ком Я не нашла покоЯ... ‚ ком и не  может  его  быть,  конечно,  ведь  это
понЯтно, Я прекрасно  это  понимаю...  Ќо  человеку  -  слабому  созданию,
которое всего лишь человек, - должно же быть дано  изведать  покой,  двоим
любЯщим должно же быть дано изведать покой  друг  у  друга  в  объЯтиЯх...
Њне-то можно же наконец покойно отдохнуть в объЯтиЯх моего любимого,  мне,
так долго тосковавшей об этом...
   џ вспоминаю, как Я воссылала богу мольбы, молила его дать  мне  вкусить
счастье, дать мне вкусить мир в любви, в этой земной любви, котораЯ теперь
переполнЯла менЯ.
   џ не знала, Я не догадывалась, что в простоте душевной молю его о  том,
чего он никогда не мог бы сделать  длЯ  менЯ,  о  чем  просто  нелепо  его
молить. Њолю, чтобы сам он менЯ оставил.
   „лЯ нашего счастьЯ было только лучше, что  Я  тогда  не  понимала,  как
нелепы мои мольбы и как трудно, невозможно ждать  от  бога,  чтобы  он  им
внЯл.  Њы  жили  своею  любовью,  отдаваЯсь  ей  безраздельно,  ничего  не
подозреваЯ и ни о  чем  особенно  не  тревожась,  -  если  кто  изредка  и
чувствовал тревогу, то только Я, а мой любимый - никогда. ќто  было  вовсе
чуждо ему. Ћн весь принадлежал действительному,  земному  миру,  настоЯщей
жизни и не страшилсЯ ничего, что было за их пределами. Ћ том, что ему, как
и мне, было чего страшитьсЯ, он не знал, не мог знать.
   „а, это было благо, что мы ничего, совсем ничего не знали.
   Њы любили друг друга, искали близости, когда  только  было  можно,  как
только представлЯлсЯ длЯ этого  случай.  ’айком  -  ведь  иначе  нам  было
нельзЯ, но это лишь сильней  разжигало  нас.  Њы  любили  друг  друга  где
придетсЯ, но всегда на  вольном  воздухе,  как  животнаЯ  тварь,  как  всЯ
природа. Њы были вынуждены к этому, но мы и сами так  хотели,  это  больше
всего подходило нам, какие мы были,  с  нашей  любовью,  какою  она  была,
бесприютной и счастливой. Ќе под кровлею, как это принЯто у  людей,  -  на
ветру, под дождем и солнцем. Љогда желание охватывало нас, помню, мы могли
отдатьсЯ  друг  другу  где-нибудь  посреди  Ячменного  полЯ,  лежали  там,
спрЯтавшись от всех, одни со своею любовью. ‹ишь орлы, парЯ в  поднебесье,
видели нас. џ  помню,  однажды,  в  разгар  лета,  хлеба  цвели  и  пыльца
кружилась над нами, когда мы слились друг с  другом  в  сиЯнии  солнца,  Я
помню, как пах Ячмень и как воздух вокруг дрожал от летнего зноЯ.
   Ќо спускатьсЯ к реке Я больше ни за что не соглашалась. Ћн иногда  звал
менЯ туда, там мы можем надежней всего укрытьсЯ, говорил он. €  спрашивал,
отчего Я туда не хочу. Ќо Я ему так и не сказала.
   ‘ менЯ довольно было того гула, того  отдаленного,  но  грозного  гула,
который стал неотделим от  моей  любви.  ‚сегда,  всегда  Я  слышала  его,
предаваЯсь любви. Џри свете днЯ, даже в миг счастьЯ на  солнечном  хлебном
поле, чудилось мне, Я слышу  вокруг  глухое  грохотание  реки.  €ли,  быть
может, оно раздавалось внутри менЯ?
   ‘вои беспокойные мысли Я держала при себе, он ничего  о  них  не  знал.
—аще всего они одолевали менЯ, когда Я оставалась одна, хлопоча по дому, и
у менЯ было довольно  времени  длЯ  всЯких  раздумий.  ’огда  менЯ  подчас
охватывало смутное беспокойство, неЯсный  страх  перед  будущим.  —ем  оно
чревато? —то оно мне принесет?  Џринесет  во  чреве?..  ‚споминаю,  как  Я
однажды наткнулась на свой нарЯд невесты, роЯсь в поисках какой-то  совсем
другой вещи. џ поспешно упрЯтала его подальше.  €  в  смЯтении  ходила  по
пустому дому, преследуемаЯ тревожными мыслЯми.
   …сли б Я могла поговорить с ним,  с  моим  любимым,  о  том,  что  менЯ
гнетет. Ќасколько бы легче мне стало. …сли б Я могла поделитьсЯ с  ним.  џ
не раз собиралась это сделать, открытьсЯ ему. ‘просить его, знает ли он...
знает ли, кто Я? Ќо не решалась. ‘лишком дорого было мне мое счастье, Я не
хотела лишитьсЯ его. ‚едь оно у менЯ было, счастье, а раскрой Я душу перед
моим любимым, Я могла его потерЯть. ’акое сплошь да рЯдом бывает. ђасскажи
Я ему, кто Я...
   Ќо ведь он, скорей всего, _знает_ об этом, не может быть, чтобы  он  не
знал. ’огда почему бы мне не...
   ‚ конце концов Я решилась.
   € оказалось, он знал, что Я была жрицею оракула в ту  пору,  когда  еще
был мальчишкой, а возможно, и позже, когда оставил отцовский  дом,  но  он
думал, что Я давно с  этим  кончила,  пробыв  пифией  несколько  лет,  как
другие. Ћн немало у дивилсЯ, услышав, что Я все еще служу оракулу, что Я и
сейчас пифиЯ. Џо возвращении с чужбины он ни с кем  обо  мне  не  говорил,
чтобы не выдать нашей тайны, поэтому он ничего и не знал. Љроме лишь того,
о чем Я сама ему рассказала: что Я живу с отцом и смотрю за хозЯйством.  џ
понЯла из его слов, что он, кажетсЯ, не слишком  Ясно  себе  представлЯет,
что это такое - быть  жрицей  при  оракуле,  что  это  в  действительности
означает. Ћн ведь долго пробыл вдали от „ельф, и к тому же  все,  что  там
делаетсЯ, вообще никогда его не привлекало, нет,  это  все  не  длЯ  него,
сказал он мне. Ќо он не мог скрыть своего удивлениЯ, услышав,  что  Я  все
еще пифиЯ, что Я так тесно свЯзана с божеством. Ћн не сказал мне  об  этом
прЯмо, но Я видела, что это его озадачило.
   џ почувствовала большое  облегчение  оттого,  что  он  так  принЯл  мой
рассказ. Ќет, Я не потерЯю его, Я понЯла, что, конечно,  его  не  потерЯю.
„лЯ него не так уж важно, пифиЯ Я или нет, он первый человек,  который  не
смотрит на менЯ из-за этого как на какую-то диковину и не чуждаетсЯ  менЯ.
Ћн ведь все времЯ об этом знал - правда, не о том, что Я и  сейчас  пифиЯ.
‡нал - и так менЯ любил! Ќужны ли еще доказательства того,  как  мало  это
длЯ него значит!
   Ѓлагодарность и счастье переполнЯли менЯ. џ рассказала ему обо всем,  и
он понЯл менЯ, понЯл мою тревогу. •отЯ, правда, о своей тревоге -  нет,  о
ней Я ему ничего не сказала, прЯмо не сказала. „а ведь Я больше и не  буду
тревожитьсЯ. Ћн понЯл все, как может понЯть лишь любЯщий человек.
   џ сидела и гладила его руку, такую дорогую и милую мне, а потом, помню,
поцеловала ее. ђасстались мы с поцелуЯми и улыбками, как обычно.
   ‚ наше следующее после этого разговора любовное свидание все у нас было
как прежде. Ќикогда еще, кажетсЯ, со времени самой первой  нашей  близости
не ласкала Я его с такою страстью, любовь моЯ к нему  стала  еще  горЯчей,
еще благодарней, и Я хотела показать ему это,  принести  ему  в  дар  свою
любовь, принести ему в дар себЯ, всю себЯ, все,  что  может  дать  любЯщаЯ
женщина: свое тело, свою нежность, свое вожделение. € он принЯл мой дар  и
сам  отдалсЯ  страсти.   Ќо   был   как   будто   немного   удивлен   моею
необузданностью. џ помню, он ласкал менЯ  после  этого  так  тихо,  словно
хотел успокоить.
   Њы не возвращались в этот раз к прошлому разговору, оба этого избегали.
€ вообще почти никогда больше об этом не  говорили.  џ  заметила,  что  он
смущаетсЯ и робеет, когда мы касаемсЯ  этих  вещей,  да  мне  и  самой  не
хотелось говорить о них теперь, когда Я открылась ему и  все  у  нас  было
хорошо.
   „а, все у нас было как прежде. ’олько любовь  моЯ  стала  еще  жарче  и
значила теперь длЯ менЯ еще больше. € Я не могла скрывать, как  бесконечно
много она длЯ менЯ значит и как Я дорожу ею, цеплЯюсь за нее. Љак она  мне
необходима. Ѓыть может, это было слишком хорошо по мне видно.
   …го чувство было спокойней, ровней, как и все в нем, - за это Я так его
и любила. Ћн  любил  менЯ  на  собственный  манер  -  любовью  спокойного,
сильного человека, который, конечно, никогда бы Њне  не  изменил.  Ќо  моЯ
бурнаЯ страсть, кажетсЯ, отнюдь не усиливала его  чувство  ко  мне  и  его
влечение. Џорою она словно бы заставлЯла его даже  немного  робеть  передо
мною - так же как он, видимо, не мог без смущениЯ и робости думать о  том,
что Я рассказала ему о себе: что Я пифиЯ и, стало быть,  принадлежу  богу.
Ћн чуть ли не начал немного чуждатьсЯ менЯ. € оттого, что Я, казалось мне,
видела это, он делалсЯ лишь еще более мне необходим. џ цеплЯлась за  него,
льнула к нему еще жарче, еще безудержней, Я так бы и висела  все  времЯ  у
него на шее! •отЯ Я теперь больше не боЯлась  его  потерЯть,  конечно,  не
боЯлась, нисколько, однако Я цеплЯлась за него так, будто думала, что того
и глЯди потерЯю его, будто мне было чего страшитьсЯ; мне вовсе нечего было
страшитьсЯ, и однако, мне было страшно; Я умащала лицо свое маслом, хотЯ в
этом не было никакой нужды, Я делала это, чтобы смЯгчить кожу и разгладить
морщины, хотЯ на моем свежем лице не было еще никаких морщин и мне  нельзЯ
было дать моих лет, на вид Я была не старше его, - и  однако,  Я  все  это
проделывала. Ђ когда Я однажды утром не застала его у источника, то пришла
в совершенное отчаЯние и совсем потерЯла рассудок. ‡абыв  всЯкий  стыд,  Я
давала ему почувствовать, как неутолимо  мое  вожделение,  как  откровенно
сладострастна моЯ любовь к нему, и Я  знала,  что  взглЯд  у  менЯ  как  у
утопающей, но это уже не смущало менЯ, Я не прЯтала от него своих глаз,  Я
ничего не скрывала! Ќе хотела ничего скрывать!
   ЊоЯ страсть была подобна дикой  бездне,  готовой  его  поглотить.  €  Я
видела, что она пугает его.
   „а, моЯ любовь была непомерно велика. —ересчур сильнаЯ любовь  тЯгостна
длЯ того, на кого она обращена, Я не понимала этого,  ничего  об  этом  не
знала. „а если бы и знала, это все равно не  помогло  бы.  €бо  кто  может
назначить точную меру любви!
   …го не могла не отпугнуть эта необузданность, этот дикий пожар,  чуждые
ему и его миру, тому надежному и покойному земному миру, в котором он жил.
‚едь Я и любила-то этот покой и эту надежность - и вот, стало быть, любила
так пылко, что потерЯла их, не могла не  потерЯть.  ЏотерЯла  из-за  самой
непомерности своей любви к ним. Ќет,  не  годилась  моЯ  любовь  длЯ  этой
жизни, не вмещалась она в нее. ‚идно, Я все  же  не  подходила  длЯ  этого
мира, длЯ настоЯщего человеческого мира, не была длЯ него создана.
   ЋбъЯтиЯ моего любимого были сам покой, желанный и сладостный. Ќо  Я  не
была создана длЯ покоЯ, Я осталась чужой покою, ибо  чересчур  сильно  его
любила.
   Ќо мой любимый менЯ не оттолкнул. Ћн был  так  же  добр  со  мною,  как
прежде, и мы могли подолгу сидеть и разговаривать, держась за руки.  Љогда
Я приникала к нему и он понимал, что Я по нем томлюсь, Я видела,  что  сам
он к этому не расположен, что Я не возбуждаю в нем  ответной  страсти,  но
нередко он все же уступал моему желанию и терпел мою необузданность и  мой
пыл, которого сам больше не разделЯл. ’о, что он уступал мне как бы просто
по доброте, было длЯ менЯ горше всего. € горько было в глубине души против
своей воли сознавать, как мало общего доброта имеет с любовью.
   „а, он был очень добр со мною, и странно  было  чувствовать,  как  тихо
ласкает менЯ его обычно такаЯ сильнаЯ рука и как любовь гаснет, умирает  в
ней, пока она менЯ ласкает.
   ‚от так было у нас с ним вплоть до того рокового днЯ,  когда  из  храма
прислали сказать, что Я должна туда ЯвитьсЯ. Ћракул  вновь  открывал  свою
службу,  и  менЯ  ожидали  многодневные  празднества  и   огромные   толпы
пилигримов.
   ‚ последний вечер Я была в отчаЯнии и не умела  этого  скрыть.  Ћн  все
времЯ спрашивал, отчего Я такаЯ, но Я не хотела  говорить  ему,  не  могла
себЯ заставить. џ рассталась  с  ним  в  слезах,  в  совершенном  душевном
расстройстве.
   Ќа другое утро Я достала свой нарЯд  невесты  и,  не  сказавшись  отцу,
потихоньку вышла из дому и отправилась в „ельфы. Ѓыло еще темно, и Я зЯбла
под ледЯными лучами звезд. џ не любила бога. џ любила другого.  Ќо  ему  Я
была не нужна. џ была бесконечно одинока.
   ‘пустившись в подземное свЯтилище, Я тотчас почувствовала, что  он  уже
здесь - тот, кому Я изменила. …го дыхание пахнуло мне  в  лицо,  бурное  и
дурманЯщее, он будто тотчас вцепилсЯ в менЯ. ‚се подземелье было заполнено
им, его духом, воздух тЯжелый и удушающий.  џдовитые  змейки  оракула  уже
выползли и тЯнулись ко мне своими раздвоенными Язычками, а из бездны,  что
вела  в  царство  мертвых,  извергались  на  менЯ  тошнотворные   Ядовитые
испарениЯ, и, еще не усевшись на треножник, Я уже чувствовала  себЯ  почти
одурманенной ими. Ќикогда еще не бывало, чтобы Я с такою быстротой подпала
под его власть, была опустошена, обращена в ничто  и  наполнилась  им,  он
будто только и ждал минуты, когда сможет наконец обрушитьсЯ  на  менЯ.  Ћн
стиснул мне горло с такою силой, точно хотел менЯ удушить, дыхание у  менЯ
почти остановилось, и из глотки стало вырыватьсЯ какое-то жуткое  шипение.
‹ишь ужас и страх чувствовала Я - никакой легкости, никакой радости, ни на
миг. Ќикогда не испытывала Я такой муки, никогда не обходилсЯ он  со  мною
так злобно, с такою свирепой  Яростью,  но  никогда  и  не  приводил  менЯ
напоследок в такой безумный экстаз. Њне потом говорили,  что  тело  мое  в
исступлении кидалось из стороны в сторону и что мои неистовые  крики  были
слышны даже наверху, в храме. ќто было жутко. Ќо  что  особенно  напугало,
ужаснуло менЯ - это  что  Я  в  разгар  всего  происходЯщего,  сквозь  все
происходЯщее,  слышала,  чудилось  мне,  доносившеесЯ  откуда-то  издалека
глухое грохотание реки. Ќеужели это  могло  быть?  Ќеужели  Я  правда  его
слышала? € отчего именно это вселЯло в менЯ такой страх?
   Љогда Я потом лежала и отдыхала в доме у старухи, ухаживавшей за  мною,
постепенно приходЯ в  себЯ  после  своего  ужасного  изнеможениЯ,  ко  мне
наведалсЯ  старичок-прислужник  и  посидел  немного  у  моей  постели.  Ћн
тревожилсЯ за менЯ и хотел узнать, как мое самочувствие.  Ћн  сказал,  что
никогда не видел, чтобы лицо мое было так пугающе-страшно, как в этот раз.
ќто и жрецы тоже заметили и говорили об этом промеж собой. Ћни были весьма
довольны  мною,  силою  моей  божественной  одержимости.  Ќо  от  себЯ  он
осторожно добавил, что, быть может, мне не следует с таким  самоотречением
предаватьсЯ богу, что бог, конечно же, этого и не  требует.  ‚ероЯтно,  на
усталом лице моем  мелькнула  слабаЯ  усмешка,  когда  Я,  прикрыв  глаза,
внимала его заботливым словам, хоть он и не заметил этого.
   Ћн говорил о боге. Ћ своем боге. —ему же Я усмехалась?
   ‡атем он принЯлсЯ рассказывать что-то такое про неизвестного  человека,
который сбежал вниз  по  лестнице  из  залы  длЯ  пилигримов,  ворвалсЯ  в
свЯщенное подземелье и уставилсЯ на менЯ полными ужаса  глазами.  Ћн  был,
конечно, нездешний, в „ельфах никто бы  не  решилсЯ  на  такое  безумство,
знаЯ, что это строжайше запрещено. †рецы оракула  были  вне  себЯ,  и  он,
понЯтно, был тотчас выдворен, выведен за руку храмовым стражем, и никто не
знает, какое его теперь ждет  наказание,  но,  возможно,  они  его  и  так
отпустили.
   ‘лучай был довольно необычный, но  Я  слушала  рассеЯнно,  пока  он  не
сказал, что, кажетсЯ, у этого человека была только одна рука.
   џ привскочила на постели, и, вероЯтно, вид  у  менЯ  был  до  крайности
странный.  ‘таричок-прислужник  смотрел  на   менЯ   с   изумлением.   Ћн,
разумеетсЯ, не понимал, отчего Я вдруг так переменилась. Ќо зато он понЯл,
что Я, очевидно, не собираюсь больше отдыхать, а стало быть, со  мною  все
хорошо. Ћн мог больше за менЯ не опасатьсЯ. €, вполне довольный,  улыбаЯсь
всем своим добродушным лицом, он покинул менЯ.
   Ћставшись  одна,  Я  долго  сидела,   и   в   голове   моей   теснились
противоречивые мысли. „лЯ чего он приходил? Љак это понЯть? —то его на это
толкнуло? Ѓыть может, это означает, что он... что он все же не  совсем  ко
мне равнодушен?
   —то-то похожее на слабую надежду затеплилось у менЯ в  душе,  хотЯ  длЯ
этого и не было причины.
   Њедленно стЯнула Я с себЯ нарЯд невесты,  надела  вместо  него  обычное
платье и отправилась к себе в долину.
   ‚ доме у нас Я никого не застала, вышла  и  наугад  побрела  по  полЯм.
‡авидев его - он работал на клочке, засеЯнном его отцом, - Я пошла к нему.
Ћн слегка  вздрогнул  при  виде  менЯ,  и  Я  заметила  робкое,  опасливое
выражение в его взглЯде, обычно на  редкость  прЯмом  и  открытом.  Ћн  не
поднЯл на менЯ глаза, когда Я приблизилась. Њы оба стоЯли и молчали.
   џ все понЯла. Ћн видел менЯ, видел мое ужасающе-страшное лицо, когда  Я
принадлежала богу, видел то, чего никто не может выдержать и чего никто из
узревших вблизи не может забыть до конца своих дней.  ’еперь  Я  была  длЯ
него пифиЯ, одержимаЯ, - длЯ него, как и длЯ всех других.  ’еперь  он  был
как все другие. ’еперь все было кончено.
   џ спросила его, и он ответил мне без утайки, что это так. …му вовек  от
этого не оправитьсЯ. € Я понЯла, о чем он  говорил:  ни  один  мужчина  не
способен любить женщину, если он видел ее такой, видел ее одержимой богом.
   Џотом он рассказал, что утром пришел к источнику и  ждал,  что  Я  тоже
приду. Ќо Я не приходила, и он все больше беспокоилсЯ, вспоминаЯ, в  каком
странном душевном расстройстве  была  Я  накануне  вечером,  и  ему  вдруг
подумалось, не случилось ли чего со мною. Ћн  поднЯлсЯ  к  нашему  дому  и
никого там не нашел, и тогда он, еще более встревожившись, разыскал в поле
моего отца, но тот тоже не знал, где Я, и удивилсЯ, что менЯ не  оказалось
дома. ЏомЯвшись, он добавил нехотЯ, словно с трудом заставлЯЯ себЯ об этом
говорить, что, кто его знает, может статьсЯ, Я  отправилась  в  „ельфы,  в
храм оракула. Ћн поспешил туда и уже в предхрамии  услышал  мои  неистовые
крики, будто кто-то мучил менЯ, и бросилсЯ через  весь  храм  в  залу  длЯ
пилигримов, откуда, казалось  ему,  доносились  крики,  а  потом  вниз  по
лестнице...
   € тут он оборвал свой рассказ.
   џ взЯла его руку в свою:
   - ’ы так за менЯ испугалсЯ?
   - „а.
   - Ѓольше тебе не придетсЯ за менЯ боЯтьсЯ, никогда. џ так  тебЯ  люблю,
что все могу длЯ тебЯ сделать.
   Ћн понЯл, какой смысл вложила Я в свои слова - что ради него  Я  сделаю
самое трудное, самое последнее, на что способна любЯщаЯ женщина:  освобожу
его от себЯ, и он больше никогда менЯ не увидит. ‘  этого  днЯ  мы  с  ним
разлучимсЯ, он станет по-прежнему жить в своем мире, а Я в  своем,  как  и
должно было быть всегда.
   Њы долго стоЯли, опустив глаза в землю, избегаЯ встречатьсЯ  взглЯдами.
€ Я сжимала его руку, но не настолько сильно, чтобы  это  напоминало  ему,
как горЯчо Я его люблю  и  как  тЯжело  мне  в  эту  минуту.  €  затем  мы
расстались навсегда.
   •отЯ мы жили  совсем  близко  друг  от  друга,  мы  никогда  больше  не
встречались, было очевидно, что он менЯ избегает,  думаЯ,  что  так  будет
лучше длЯ нас обоих. џ и сама так же думала, Я была благодарна ему за это.
   Љогда мне не надо было находитьсЯ в „ельфах, Я, как и  прежде,  жила  с
отцом, средь той же природы,  в  той  же  долине,  что  и  тот,  с  кем  Я
разлучилась. Ѓыл уже конец лета, и все кругом выгорело, всю нашу  огромную
долину точно выжгло огнем: полЯ, леса, все-все. ‹ишь  источник  ничуть  не
переменилсЯ и был все так же полон чистой, прозрачной  воды,  ибо  он  был
божественный. € песчинки в одном месте, как и  прежде,  плавно  кружились,
подгонЯемые незримым перстом. џ продолжала ходить туда  по  утрам,  как  и
раньше, и оставалась там ненадолго посидеть, одна со своими мыслЯми. Ќо  Я
никогда не смотрелась в него. џ тоже не могла,  не  хотела  больше  видеть
свое лицо. Џросто сидела, глЯдЯ в пустое пространство,  которое  день  ото
днЯ становилось все более осенним и блеклым. Ђ потом,  выпив  с  закрытыми
глазами несколько пригоршней воды, возвращалась домой.
   Љонечно, и он тоже бывал там каждый день, ведь он любил эту свежую воду
не меньше менЯ, не мог без нее обходитьсЯ. Ќо он приходил  туда  в  другое
времЯ, когда менЯ не было.  Ћн  мог  на  менЯ  положитьсЯ,  знал,  что  не
застанет менЯ там.
   Ћднажды Я все же видела  его  издалека,  когда  он  собирал  маслины  в
рощице, котораЯ входила в угодьЯ его отца.  “знала  Я  его  по  тому,  как
трудно ему было держать ветку и  одновременно  срывать  маслины.  џ  долго
стоЯла и смотрела  на  него,  оставаЯсь  незамеченной,  смотрела,  как  он
тЯнулсЯ вверх своей единственной рукою, обираЯ старое дерево. ‹ица  его  Я
не видела, но Я знала, что это он. Ќе выдержав, Я упала на землю, лежала и
плакала, плакала.
   ‚оротившись домой, Я села, закрыв лицо руками, и все думала  о  нем.  џ
была одна, отец еще не пришел.
   …сли бы Я могла помогать ему, держать длЯ него ветку, пока он  обрывает
маслины. …сли бы Я могла вместе с ним прожить на  земле,  в  этой  долине,
долгую и счастливую человеческую жизнь. ’акую,  какую  прожила  моЯ  мать,
какую дано прожить многим, многим людЯм. Ћтчего мне этого не дано? Ќе дано
быть такою, как другие?
   ’о был последний раз, когда Я его видела. Ќо  Я-то  тогда  об  этом  не
знала.
   ‘пустЯ недолгое времЯ случилось, что менЯ вынесли из подземельЯ оракула
без чувств - изнасилованную богом. Ћб этом никто, конечно,  не  знал,  все
лишь видели, что Я была одержима им, как никогда прежде, что  мой  экстаз,
мое исступление достигли чудовищной силы и Я бы  упала  с  треножника,  не
подоспей мне на помощь  старичок-прислужник,  который  подхватил  менЯ  на
руки.
   Ђ  было  так,  что,  как  раз  когда  Я  начала  терЯть   сознание,   Я
почувствовала едкий козлиный смрад и бог в обличье черного  козла,  своего
свЯщенного животного в подземелье оракула, Яростно и жадно  набросилсЯ  на
менЯ... ‘ болью и отвращением чувствовала Я,  что  кто-то  обладает  мною,
властно  подчинЯЯ  менЯ  себе,  -  какаЯ-то  неистоваЯ  и  грознаЯ   сила,
оглушившаЯ менЯ своею нечеловеческой огромностью. ЌекаЯ  всемогущаЯ  сила,
одновременно  непонЯтным  образом  принЯвшаЯ  плоть  козла  из  подземельЯ
оракула, с его гадким  зловонием.  ‚се  времЯ,  пока  это  происходило,  Я
слышала Ясно, как никогда, гулкий грохот  реки,  который  все  нарастал  и
нарастал, делалсЯ все громоподобной и наполнил менЯ в миг сладострастиЯ ни
с чем не сравнимым страданием и ужасом.
   Џотом Я будто куда-то провалилась и не знаю, что было со  мною  дальше,
покуда Я  не  очнулась  в  доме  у  старухи,  котораЯ  сновала  вокруг,  с
умильно-ехидным выражением сверлЯ  менЯ  острым,  любопытным  взглЯдом.  џ
попросила  ее  оставить  менЯ  одну,  и  в  конце  концов  она  нехотЯ,  с
подозрительной миною покорилась, так что Я могла без помех, в одиночестве,
терзатьсЯ своими  мыслЯми.  џ  долго  лежала,  не  в  силах  поднЯтьсЯ,  и
отправилась домой лишь под вечер.
   Љогда это произошло? ‚ одно времЯ? ќтого никто никогда не  узнает.  …го
покалеченное тело нашли на другой день в реке, но  случилось  это  с  ним,
должно быть, накануне, когда он утром ушел из дому и не вернулсЯ, -  в  то
же утро, когда со мною случилось все, о чем Я сейчас рассказала.  Љак  это
вышло и длЯ чего он туда отправилсЯ, никто понЯть не мог: ведь не было ему
никакой надобности лезть в эту дикую пропасть. Ћткуда им было  знать,  что
это не так. —то он внЯл зову оттуда, был призван туда, чтобы встретить там
свою смерть, что его, без сомнениЯ, влекла туда неодолимаЯ сила,  желавшаЯ
его погибели, желавшаЯ его  поглотить.  “тонул  ли  он  или  разбилсЯ  при
падении, сорвавшись вниз, и умер от полученных ушибов  и  ран?  €ли,  быть
может, потерЯл сознание от боли и захлебнулсЯ в реке, хотЯ воды в ней в ту
пору было не так уж много? ‹ежал без чувств, подобно мне,  отданный  в  ее
власть? Љто может это знать! Ћн лежал вытЯнувшись, на спине, едва покрытый
водою, и его сразу увидели, когда догадались искать его там.
   —то  он  сорвалсЯ  вниз,  казалось  всем  вполне   очевидным,   ибо   в
единственной руке его была судорожно зажата  ветка,  за  которую  он,  как
полагали, ухватилсЯ, чтобы удержатьсЯ  от  падениЯ.  “дивительно,  однако,
было то, что ветка была лавроваЯ, хотЯ свЯщенное дерево бога  не  росло  в
тесном ущелье. ќто показалось странным, но потом об этом просто  перестали
думать, никто ведь не знал, что с ним в действительности произошло, что  в
действительности скрывалось за этим. Ќикто не  мог  знать,  что  это  была
месть бога за человеческое счастье, месть за то, что  его  избранница  ему
изменила, не захотела жить длЯ него одного.
   ‹юди, которые его нашли, говорили, что вид у  него  был  совсем  как  у
спЯщего, но он словно лишилсЯ всех красок, выцвел и поблек, -  он,  в  ком
играли все свежие краски здоровьЯ. ’ело его было  сплошь  в  ранах  -  без
крови. ‚сю кровь унесла река. ќто река взЯла его себе. Ћна взЯла себе все.
   ‘ама Я его не видела, как мне  было  решитьсЯ  на  это!  Њногие  другие
видели его - необычнаЯ смерть его наделала шуму, -  видели  люди,  которые
никогда бы и не вспомнили о нем, не умри он такою смертью. Ђ Я  не  могла.
ЊоЯ любовь мешала мне пойти на него взглЯнуть, она  бы  непременно  выдала
себЯ, стала известна всем. џ  не  могла  пойти  к  нему  домой,  куда  его
отнесли, это удивило бы его родителей, а то и навело бы на  подозрениЯ,  Я
ведь была почти незнакома с ними. џ не могла ничего. Ќичего,  только  лишь
плакать в одиночестве, когда отец этого не видит. Ћн ни разу  не  заметил,
что Я плакала, ни разу ничего не заподозрил за  все  времЯ,  пока  длилась
наша любовь. Ќо узнала Я обо всем от него, узнала о смерти моего  любимого
и как его нашли, узнала то, что знали все  другие,  все  у  нас  в  долине
какое-то времЯ говорили об этом.
   Џотом это скоро забылось. Ћн ведь мало кому был знаком в  своих  родных
местах: его столько лет не было дома. Ћн не крестьЯнствовал здесь вместе с
другими, не успел стать среди них своим. € вот умер. ’ак и не пришлось ему
в жизни обзавестись клочком земли и  возделывать  его  своей  единственной
рукою, чего он так горЯчо желал.
   Ќо Я  его  не  забыла.  џ  так  о  нем  горевала,  что  у  менЯ  сердце
разрывалось, его смерть будто и менЯ жизни лишила, хотЯ он ведь тогда  уже
не был моим, Я ведь потерЯла его еще раньше  и  жизнь  свою  потерЯла  еще
тогда, когда умерла его любовь. ’еперь Я ничего не лишилась. Ќо могла ли Я
не думать о нем - о нем, кто дал мне все и кто потом все у менЯ отнЯл, кто
в своей безмерной доброте дал мне вкусить жизнь!
   џ никогда его не забывала. € никогда не забуду его, хотЯ прошло столько
долгих лет, хотЯ все отодвинулось в такую даль, что должно,  казалось  бы,
видетьсЯ мне как в тумане. Ќо он стоит у менЯ  перед  глазами  как  живой,
точно он и не умирал.
   „о чего же странно сидеть вот так и снова вспоминать его, вспоминать ту
единственную пору, когда Я жила настоЯщей жизнью.
   „лЯ менЯ настало тЯжелое времЯ. Ђ как трудно мне было прЯтать свое горе
от всех, с кем мне приходилось сталкиватьсЯ.  ‚едь  никто  не  должен  был
догадатьсЯ, что менЯ постигло несчастье, от которого  Я  в  отчаЯнии.  Ќо,
имеЯ с  малых  лет  привычку  таитьсЯ,  замыкатьсЯ  в  себе,  Я,  кажетсЯ,
справилась с этим, и никто ничего  не  заметил.  Ќикто,  кроме  старухи  в
„ельфах. Ќаверное Я знать  не  могла,  но  похоже  было,  что  она  что-то
заподозрила. Ћна хорошо разбиралась в людЯх, ведь она любила выискивать  у
всех недостатки, а от этого взглЯд делаетсЯ зорче, от нее ничто  не  могло
укрытьсЯ.
   Љак-то в конце осени случилось, что у менЯ не пришли месЯчные, и с  тех
пор менЯ  не  оставлЯла  мысль,  что,  быть  может,  Я  забеременела.  ќто
наполнЯло  менЯ  страхом  и   какой-то   удивительной,   еще   не   вполне
проЯснившейсЯ радостью. Љак это может повернуть мою жизнь - если только  Я
останусь жива, - Я не знала, не могла себе вообразить. Ќо независимо ни от
чего где-то глубоко  внутри  менЯ  жила  радость.  ‚нутри  менЯ  затаилось
ликование - такое тихое, что ничье ухо не способно  было  его  расслышать,
никто вне менЯ самой никогда бы его не расслышал, но  оно  шептало  мне  о
чем-то необыкновенном, шептало тихо, но упорно, неотступно, о чем-то вовсе
небывалом - о победе над самой смертью. Ќад смертью любви  и  над  смертью
вообще. „аже и мне надо было  сидеть  не  шелохнувшись  и  лучше  всего  с
закрытыми глазами, чтобы уловить его, уловить тихое ликование моей плоти -
ликование победы. Ќо Я его слышала - сидЯ так, Я слышала его совсем  Ясно!
ЊоЯ любовь не умерла, она живет внутри менЯ, живет во мне! Њой любимый  не
умер, он снова существует, живет во мне! Ћн не оставил менЯ, он никогда не
оставит менЯ, теперь он уже никогда менЯ не оставит.
   ЊоЯ любовь в конце концов победила. € Я вернула его себе.
   ќто было счастье, такое огромное, что мне  казалось  непостижимым,  как
могут окружающие менЯ люди ничего о нем не знать, как может такое остатьсЯ
в тайне. Ќо оттого, что это была не доступнаЯ никому, кроме  менЯ,  тайна,
нечто совершавшеесЯ внутри  менЯ  незаметно  длЯ  всех  других,  от  этого
счастье  мое  становилось  лишь  еще  огромней   и   удивительней,   чудо,
совершавшеесЯ со мною, становилось еще невероЯтней.
   Љонечно, мне было неспокойно. Љонечно, Я  подчас  с  тревогою,  даже  с
трепетом, думала о том, что менЯ ожидает. Ќо  Я  не  знала,  что  со  мною
будет, плохо себе это представлЯла, это было нечто призрачное, ведь у менЯ
как бы не было больше будущего, Я осталась без будущего и оттого  была  на
удивление свободна и избавлена от всЯкого страха. €  могла  ли  Я  чего-то
страшитьсЯ теперь, будучи в таком состоЯнии? ‚ моем  новом  благословенном
состоЯнии. ’ихое ликование внутри менЯ заглушало  все:  все  тревоги,  все
опасениЯ, все страхи - и оттеснЯло нависшую надо мною опасность куда-то за
пределы действительного. џ жила лишь в той действительности, какую  носила
внутри себЯ. Ћна теперь единственнаЯ длЯ менЯ существовала.
   Ќастала зима, а беременность моЯ средь зимы  расцветала,  точно  весна,
точно преддверие лета, не смущаЯсь тем, что всЯ природа казалась  мертвой,
не смущаЯсь ничем на свете. Ќикто ничего не замечал, по мне ничего еще  не
было видно. •отЯ сотворилось такое великое чудо, ни один  человек  не  мог
видеть, что со мною происходит.
   Ћднако, что касалось до старухи, тут у менЯ закралось сомнение,  и  оно
не рассеивалось, а все больше росло. Џравда, она была приветлива со  мною,
как всегда - и как она всегда бывала приветлива с тем человеком, с которым
говорила. Ќо иногда она так странно  на  менЯ  поглЯдывала,  наблюдала  за
мною, как умеют наблюдать друг за  другом  одни  лишь  женщины.  ќто  было
неприЯтно и не могло менЯ не беспокоить. Ќо мне ведь и раньше всегда  было
неприЯтно, когда она на менЯ смотрела, успокаивала Я себЯ.  €  она  ничего
мне не говорит, не делает никаких намеков, которые  бы  свидетельствовали,
что она о  чем-то  знает  или  догадываетсЯ.  …сли  б  только  не  эти  ее
взглЯды...
   Ќедолго уже было ждать того времени, когда Я понЯла, отчего ее  взглЯды
всегда вызывали у менЯ такое чувство, когда Я узнала, что она постоЯнно за
мною следила и это даже было ее обЯзанностью, хотЯ она  и  по  собственной
доброй воле с охотою этим занималась. “знала, что на нее,  можно  сказать,
возлагалась ответственность за пифию, она должна была надзирать и шпионить
за этой избранницей бога,  котораЯ  благодарЯ  своим  тесным  сношениЯм  с
божеством была столь значительной фигурою длЯ храма и длЯ всего города,  -
наблюдать  за  ее  поведением  и  обо  всем,  даже  о  малейших  пустЯках,
докладывать жрецам. € она это делала с превеликим удовольствием.
   ђедко когда находилось у нее что сообщить о пифии, кроме самых  обычных
сплетен, которые могли быть любопытны разве что  ей  самой,  а  тут  вдруг
поЯвилось о чем порассказать,  да  о  таком,  чего  прежде,  насколько  ей
известно, никогда не бывало, к чему они наконец-то прислушаютсЯ, и  притом
с изумлением и ужасом. ‚добавок это  касалось  _менЯ_,  той  из  пифий,  о
которой она, к собственной досаде, вообще никогда не имела что сообщить.
   Љогда она в конце концов удостоверилась, что Я  беременна,  ей,  должно
быть, пришлось поломать голову над тем, как это могло со мною приключитьсЯ
при моем полнейшем одиночестве, ведь Я ни с кем не водила знакомства, ни с
мужчинами, ни с женщинами, бывала лишь у своего старика отца. Љак она  все
же ухитрилась выведать тайну нашей  любви,  сокрытой  от  всех  в  глубине
долины, любви, котораЯ, казалось мне, принадлежит лишь нам двоим и которой
не могут коснутьсЯ нечистые мысли и речи других людей, этого Я и поныне не
понимаю. Ќо как бы там ни было, а настал день, когда и жрецы, и весь город
через нее узнали все о моем неслыханном преступлении против  бога,  против
храма, против свЯщенного города, узнали, что Я беременна и что  отцом  был
человек, которого нашли мертвым в  реке,  который  уже  понес  заслуженное
наказание, и что это был тот самый однорукий,  который  однажды  попыталсЯ
проникнуть в подземное свЯтилище и  осквернить  его,  быть  может,  затем,
чтобы похитить у бога его достоЯние, его жрицу, когда  она  была  одержима
им, исполнена его духом.
   ќтого человека бог, стало быть, уже покарал.  Ќо  осталась  Я.  ЋсталсЯ
самый злокозненный преступник. €бо тот человек был простой смертный, Я  же
была избрана божеством, дабы служить ему,  его  целЯм,  служить  преданно,
верно и самоотречение. Ђ то, что Я так и делала, что Я всю свою  жизнь,  с
молодых лет, став пифией, жила лишь длЯ храма и длЯ бога и в  глазах  всех
была чуть ли не одно с оракулом, была,  по  их  же  словам,  столь  любима
богом, что он соглашалсЯ вещать лишь моими  устами  и  больше  ничьими,  и
известность моЯ шла на пользу свЯтилищу, а значит, и всему городу,  -  все
это теперь особо ставилось мне в вину, все  это  делало  мое  падение  еще
более ужасающим, а внезапно вспыхнувшую  ненависть  ко  мне  -  еще  более
Яростной. ’о, что именно  Я  оскорбила  и  обманула  бога,  изменила  ему,
оставила  его  ради  земного   мужчины,   это   было   неимоверно   тЯжкое
преступление, ни с чем не сравнимый позор.
   џ предстала перед советом высших жрецов, и менЯ спросили, возможно  ли,
чтобы утверждениЯ старухи  были  правдой.  €м  это  казалось  невероЯтным,
несообразным с тем, что они сами обо мне знали, с их выгодным мнением  обо
мне как жрице оракула в продолжение всех лет моего  служениЯ