ных  берегов  Џрилавка или Љонторы,  жизнь его кипит и бежит,
как  поток.  Ќаконец, длЯ  тела разгул  --  это, вероЯтно, то же  самое, что
мистические радости  длЯ души. ЏьЯнство погружает нас в  грезы, полные таких
же любопытных фантасмагорий, как и экстатические видениЯ. ’огда у нас бывают
часы, очаровательные, как причуды молодой  девушки, бывают приЯтные беседы с
друзьЯми,  слова,   воссоздающие   всю   жизнь,   радости   бескорыстные   и
непосредственные,  путешествиЯ  без  утомлениЯ,  целые  поэмы  в  нескольких
фразах. Џосле того  как мы потешили в  себе  зверЯ,  в котором  науке  долго
пришлось бы отыскивать душу, наступает  волшебное  оцепенение,  по  которому
вздыхают  те, кому  опостылел  рассудок.  Ќе  ощущают  ли они  необходимости
полного покоЯ, не  есть ли разгул  подобие налога, который гений платит злу?
‚зглЯни  на всех  великих  людей: либо  они  сладострастники,  либо  природа
создает их хилыми.  ЌекаЯ насмешливаЯ или ревниваЯ власть портит им душу или
тело,  чтобы уравновесить действие их дарований.  ‚ пьЯные  часы люди и вещи
предстают перед тобой в образах, созданных твоей фантазией.  ‚енец творениЯ,
ты видоизменЯешь мир как тебе заблагорассудитсЯ. ‚о времЯ  этой беспрерывной
горЯчки игра,  по  твоей доброй  воле,  вливает  тебе в  жилы  расплавленный
свинец.  € вот в один  прекрасный день  ты весь во власти  чудовища; тогда у
тебЯ настает, как это было со мною, грозное пробуждение: у твоего  изголовьЯ
сидит бессилие. ’ы  старый  воЯка -- тебЯ снедает чахотка, ты дипломат  -- у
тебЯ аневризм  сердца, и жизнь твоЯ  висит на волоске;  может  быть,  и  мне
груднаЯ болезнь скажет:
     "Џора! ", как когда-то сказала она ђафаэлю из “рбино, которого погубили
излишества  в  любви. ‚от  как  Я жил!  џ поЯвилсЯ на свет слишком рано  или
слишком  поздно;  конечно, моЯ  сила  стала  бы  здесь  опасна, если  б Я не
притупил ее таким образом, -- ведь геркулесова чаша на исходе оргии избавила
вселенную от Ђлександра<a href="#s63">[*]</a>. ‚ конце концов тем, у кого жизнь
не удалась, необходим  рай или  ад, разгул или богадельнЯ. ‘ейчас у менЯ  не
хватило мужества читать  мораль этим двум существам,  -- сказал он, указываЯ
на  …вфрасию  и Ђкилину.  -- ђазве они  не олицетворение  моей  истории,  не
воплощение моей жизни? џ не мог обвинЯть их, -- они сами Явились передо мной
как судьи.
     Ќа середине этой живой поэмы, в объЯтиЯх этой усыплЯющей болезни все же
был два  раза  у менЯ приступ,  причинивший мне жгучую  боль. Џервый приступ
случилсЯ  несколько  дней спустЯ  после  того как  Я,  подобно  ‘арданапалу,
бросилсЯ в костер; в вестибюле  €тальЯнского  театра Я встретил  ”еодору. Њы
ждали экипажей. "Ђ, вы еще живы! " --  так можно  было понЯть ее улыбку и те
коварные  невнЯтные  слова,  с которыми  она  обратилась  к своему чичисбею,
разумеетсЯ, поведав ему  мою  историю  и  определив  мою  любовь как  любовь
пошлую. Ћна радовалась мнимой своей прозорливости. Ћ, умирать из-за нее, все
еще обожать  ее, видеть  ее перед  собой, даже предаваЯсь излишествам в  миг
опьЯнениЯ на ложе куртизанок, --  и сознавать себЯ мишенью  длЯ ее насмешек!
Ѓыть  не в силах разорвать  себе грудь, вырвать оттуда любовь и бросить к ее
ногам!
     џ  скоро растратил свое богатство,  однако  три  года  правильной жизни
наделили  менЯ  крепчайшим здоровьем,  а  в тот день,  когда Я очутилсЯ  без
денег, Я  чувствовал себЯ превосходно. —тобы продолжить свое самоубийство, Я
выдал  несколько краткосрочных  векселей, и  день  платежа  настал. †естокие
волнениЯ! Ђ  как бодрЯт они  юные  души! џ не рожден  длЯ  того,  чтобы рано
состаритьсЯ; моЯ душа  все еще была юной, пылкой, бодрой. Њой первый вексель
пробудил  было все  прежние  мои добродетели; они  пришли медленным шагом и,
опечаленные,  предстали передо мной. Њне  удалось  уговорить их,  как старых
тетушек,  которые  сначала ворчат,  но  в  конце концов расплачутсЯ и  дадут
денег.  Њое  воображение было более сурово,  оно рисовало мне, как  мое  имЯ
странствует по …вропе,  из  города в город.  <i>Ќаше имЯ -- это мы  сами!  </i>  --
сказал  …всевий ‘альверт<a  href="#s64">[*]</a>. Љак двойник  одного  немца,  Я
после  скитаний  возвращалсЯ в свое жилище, откуда в  действительности и  не
думал выходить, и внезапно просыпалсЯ. Љогда-то, встречаЯсь на улицах Џарижа
с  банковскими посыльными, этими укорами  коммерческой  совести,  одетыми  в
серое,  носЯщими  ливрею с  гербом своего хозЯина  -- с серебрЯной блЯхой, Я
смотрел на них равнодушно; теперь Я заранее их ненавидел. ђазве не ЯвитсЯ ко
мне кто-нибудь из  них однажды  утром и  не  потребует  ответа  относительно
одиннадцати выданных мной векселей? ЊоЯ подпись стоила три тысЯчи франков --
столько,  сколько  не  стоил  Я  сам!  ‘удебные пристава,  бесчувственные ко
всЯкому  горю,  даже  к смерти, вставали передо мною,  как палачи, говорЯщие
приговоренному:  "Џоловина  четвертого  пробило!  "  €х  писцы  имели  право
схватить  менЯ,  нацарапать   мое  имЯ  в  своих  бумажонках,  пачкать  его,
насмехатьсЯ  над  ним.  џ  был  должником!  Љто  задолжал,  тот разве  может
принадлежать себе? ђазве другие люди не вправе  требовать с менЯ отчета, как
Я жил? ‡ачем Я поедал  пудинги а-лЯ чиполлата? ‡ачем Я пил шампанское? ‡ачем
Я спал, ходил, думал,  развлекалсЯ, не платЯ  им? ‚ минуту, когда Я упиваюсь
стихами, или  углублен в  какую-нибудь  мысль,  или  же,  сидЯ за завтраком,
окружен друзьЯми, радостЯми, милыми  шутками, -- передо мной может предстать
господин в коричневом фраке, с потертой  шлЯпой в руке.  €  обнаружитсЯ, что
господин  этот  -- мой ‚ексель, мой „олг, призрак, от  которого угаснет  моЯ
радость; он  заставит  менЯ  выйти из-за стола  и разговаривать  с  ним;  он
похитит у менЯ мою веселость, мою возлюбленную  -- все, вплоть  до  постели.
„а, укоры совести более снисходительны, они не выбрасывают нас на улицу и не
сажают в ‘ент-Џелажи, не  толкают в гнусный  вертеп  порока; они  никуда  не
тащат нас, кроме эшафота, где палач нас облагораживает: во времЯ самой казни
все верЯт в  нашу невинность, меж тем как у разорившегосЯ кутилы общество не
признает ни единой  добродетели. Џритом эти двуногие долги, одетые в зеленое
сукно,  в синих  очках, с  выгоревшими зонтиками, эти  воплощенные  долги, с
которыми мы сталкиваемсЯ лицом к лицу на перекрестке  в то самое  мгновение,
когда  на лице у  нас  улыбка, пользуютсЯ особым, ужасным правом  --  правом
сказать: "ѓосподин де ‚алантен мне  должен  и не платит. Ћн в моих руках. Ћ,
посмей он  только  подать  вид,  что  ему  неприЯтно со  мной встречатьсЯ! "
Љредиторам необходимо  кланЯтьсЯ,  и  кланЯтьсЯ приветливо.  "Љогда  вы  мне
заплатите?  "  -- говорЯт они.  €  ты  обЯзан  лгать, выпрашивать  деньги  у
кого-нибудь  другого,  кланЯтьсЯ  дураку,  восседающему  на  своем  сундуке,
встречать  его холодный  взглЯд, взглЯд лихоимца, более  оскорбительный, чем
пощечина,  терпеть  его  Ѓаремову  мораль<a href="#s65">[*]</a>  и  грубое  его
невежество.  „олги --  это  спутники  сильного воображениЯ, чего не понимают
кредиторы. Џорывы души увлекают  и часто порабощают того,  кто берет взаймы,
тогда как ничто великое не порабощает, ничто возвышенное не руководит  теми,
кто  живет ради  денег и ничего, кроме  денег, не  знает. Њне деньги внушали
ужас.  Ќаконец,  вексель   может  преобразитьсЯ  в  старика,   обремененного
семейством и наделенного всЯческими  добродетелЯми. џ мог бы стать должником
какой-нибудь  одушевленной картины  ѓреза, паралитика,  окруженного  детьми,
вдовы солдата, и все они стали бы протЯгивать ко мне руки с  мольбой. “жасны
те кредиторы, с которыми надо  плакать; когда мы им заплатим,  мы должны еще
оказывать им  помощь. Ќакануне  срока  платежа  Я  лег  спать с  тем  мнимым
спокойствием,  с каким  спЯт  люди  перед  казнью,  перед  дуэлью,  позволЯЯ
обманчивой  надежде  убаюкивать их. Ќо когда  Я  проснулсЯ и пришел в  себЯ,
когда Я почувствовал, что душа моЯ запрЯтана в бумажнике банкира, покоитсЯ в
описЯх,  записана красными  чернилами, то  отовсюду, точно  кузнечики, стали
выскакивать мои долги: они были в часах, на креслах; ими была инкрустирована
моЯ любимаЯ мебель. Њои вещи  станут добычею судейских  гарпий, и милых моих
неодушевленных  рабов судебные  пристава  уволокут  и  как попало свалЯт  на
площади. Ђх,  мой скарб был  еще частью менЯ  самого!  ‡вонок  моей квартиры
отзывалсЯ у менЯ в сердце, поражаЯ менЯ в  голову, куда и  полагаетсЯ разить
королей.  ’о  было  мученичество  --  без  раЯ в  качестве  награды. „а, длЯ
человека благородного долг -- это ад, но только ад с судебными приставами, с
поверенными в делах. Ќеоплаченный  долг --  это низость, это мошенничество в
зародыше, хуже  того  -- ложь. Ћн замышлЯет преступлениЯ, он собирает  доски
длЯ  эшафота.  Њои  векселЯ были опротестованы. ’ри днЯ спустЯ Я заплатил по
ним.  ‚от каким образом: ко мне ЯвилсЯ перекупщик с предложением продать ему
принадлежавший  мне  остров  на ‹уаре, где находитсЯ могила  моей матери;  Я
согласилсЯ.   ЏодписываЯ  контракт   с   покупщиком   у  его   нотариуса,  Я
почувствовал,  как в  этой  темной  конторе  на  менЯ  пахнуло  погребом.  џ
вздрогнул, вспомнив, что такаЯ  же  сырость  и холод охватили  менЯ  на краю
могилы,  куда опустили  моего отца. Њне это показалось дурною приметою.  Њне
почудилсЯ  голос  матери,  ее тень; не  знаю, каким чудом сквозь колокольный
звон мое  собственное  имЯ чуть  слышно раздалось у  менЯ  в ушах! Ћт денег,
полученных  за  остров, у менЯ, по  уплате всех  долгов, осталось две тысЯчи
франков. Љонечно, Я мог  бы снова  повести мирную жизнь  ученого,  вернутьсЯ
после всех экспериментов  на  свою мансарду -- вернутьсЯ с огромным  запасом
наблюдений и пользуЯсь  уже некоторой известностью. Ќо ”еодора не  выпустила
своей  добычи.  џ  часто  сталкивалсЯ  с  нею.  џ  заставил  ее  поклонников
протрубить  ей уши моим  именем --  так все  были поражены моим умом,  моими
лошадьми,  успехами,  экипажами. Ћна оставалась холодной и бесчувственной ко
всему, даже  к ужасным словам: "Ћн губит себЯ из-за  вас", которые  произнес
ђастиньЯк.  ‚сему свету поручал Я  мстить за себЯ, но счастлив Я не  был.  џ
раскопал  всю грЯзь  жизни, и мне все больше не хватало радостей разделенной
любви,  Я  гонЯлсЯ  за   призраком   среди  случайностей  моего  разгульного
существованиЯ,  среди оргий.  Љ  несчастью,  Я был  обманут в  лучших  своих
чувствах,  за   благодеЯниЯ  наказан  неблагодарностью,  а  за   провинности
вознагражден  тысЯчью   наслаждений.  ”илософиЯ  мрачнаЯ,   но   длЯ  кутилы
правильнаЯ! Љ тому же ”еодора заразила менЯ проказой тщеславиЯ. ‡аглЯдываЯ к
себе  в  душу, Я  видел,  что  она поражена гангреной, что она  гниет. „емон
оставил у менЯ на лбу отпечаток своей петушиной шпоры.  Ћтныне Я уже не  мог
обойтись  без  трепета  жизни, в  любой момент подвергающейсЯ  риску, и  без
проклЯтых утонченностей богатства. Ѓудь Я миллионером, Я бы все времЯ играл,
пировал, суетилсЯ. Њне  больше никогда не хотелось  побыть одному. Њне нужны
были  куртизанки, мнимые друзьЯ,  изысканные  блюда, вино,  чтобы  забытьсЯ.
Ќити,  свЯзывающие  человека  с семьей,  порвались  во мне  навсегда. џ  был
приговорен  к каторге наслаждений, Я должен был до конца осуществить то, что
подсказывал мой  роковой  жребий --  жребий  самоубийцы.  ђасточаЯ последние
остатки  своего богатства,  Я предавалсЯ  излишествам невероЯтным, но каждое
утро смерть отбрасывала менЯ к жизни. Џодобно некоему  владельцу пожизненной
ренты,  Я  мог бы спокойно войти в  горЯщее  здание.  ‚ конце концов  у менЯ
осталась единственнаЯ двадцатифранковаЯ монета, и тогда мне пришла на памЯть
былаЯ удача ђастиньЯка...
     -- ќге! -- вспомнив  вдруг про талисман, вскричал ђафаэль и вытащил его
из кармана.
     ’о ли борьба за  долгий этот  день  утомила его,  и он  не в силах  был
править  рулем  своего разума  в волнах  вина  и пунша,  то ли  воспоминаниЯ
возбуждали  его и незаметно опьЯнил его поток  собственных  слов  -- словом,
ђафаэль воодушевилсЯ, впал в восторженное состоЯние и как будто обезумел.
     -- Љ  черту смерть!  -- воскликнул он, размахиваЯ шагреневой кожей.  --
’еперь Я хочу жить! џ богат -- значит, обладаю всеми достоинствами! Ќичто не
устоит передо мною. Љто  не стал  бы  добродетельным, раз  ему доступно все?
•е-хе! Ћго!  џ хотел  двухсот тысЯч  дохода, и они  у менЯ будут. ЉланЯйтесь
мне, свиньи, развалившиесЯ на коврах, точно на навозе! ‚ы  принадлежите мне,
вот так славное имущество! џ  богат, Я  всех вас могу купить, даже  вон того
депутата,  который  так  громко  храпит.  Ќу  что  ж,  благословлЯйте  менЯ,
великосветскаЯ сволочь! џ папа римский!
     ‚осклицаниЯ  ђафаэлЯ,  до  сих  пор  заглушавшиесЯ  густым  непрерывным
храпом, неожиданно были расслышаны. Ѓольшинство спавших проснулось с криком;
но, заметив, что человек, прервавший их сон, плохо держитсЯ на ногах и шумит
во хмелю, они выразили свое возмущение целым концертом брани.
     --  Њолчать! -- крикнул ђафаэль. -- Ќа место, собаки! ќмиль, Я сказочно
богат, Я подарю тебе гаванских сигар.
     --  џ  внимательно  слушаю, -- отозвалсЯ поэт.  -- ”еодора или  смерть!
Џродолжай  свой рассказ. ќта кривлЯка  ”еодора надула  тебЯ. ‚се  женщины --
дщери …вы. ‚ твоей истории нет ничего драматического.
     -- Ђ, ты спал, притворщик?
     -- Ќет... ”еодора или смерть!.. Џродолжай...
     -- Џроснись! --  вскричал ђафаэль, хлопаЯ ќмилЯ шагреневой кожей, точно
желаЯ извлечь из нее электрический ток.
     -- —ерт побери! -- сказал ќмиль, вскакиваЯ и обхватываЯ ђафаэлЯ руками.
-- „руг мой, помни, что ты здесь среди женщин дурного поведениЯ.
     -- џ миллионер!
     -- Њиллионер ты или нет, но уж во всЯком случае пьЯн.
     --  ЏьЯн  властью.   џ   могу  тебЯ   убить!..  Њолчать!  џ   Ќерон!  џ
Ќавуходоносор!
     --  ђафаэль,  мы  ведь  в  дурном  обществе,  ты  бы  хоть  из  чувства
собственного достоинства помолчал.
     -- џ слишком долго молчал  в жизни. ’еперь Я отомщу за себЯ всему миру!
Њне  больше  не  доставит удовольствиЯ швырЯть направо  и  налево презренный
металл,  --  в  малом виде  Я  буду  повторЯть  свою  эпоху,  буду  пожирать
человеческие жизни,  умы, души.  ‚от она, роскошь настоЯщаЯ,  а  не какаЯ-то
жалкаЯ роскошь. ђазгул  во  времЯ чумы.  Ќе  боюсь  ни  желтой лихорадки, ни
голубой,  ни зеленой,  не  боюсь  ни  армий,  ни  эшафотов.  Њогу  завладеть
”еодорой... Ќет, не хочу ”еодоры, это моЯ болезнь, Я умираю от ”еодоры! •очу
забыть ”еодору!
     -- …сли ты будешь так кричать, Я утащу тебЯ в столовую.
     --  ’ы  видишь  эту  кожу? ќто завещание ‘оломона. Ћн  мне принадлежит,
‘оломон,  царь-педант!  € ЂравиЯ моЯ, и ЏетреЯ  в придачу. ‚сЯ  вселеннаЯ --
моЯ! € ты -- мой, если захочу. „а, если захочу -- берегись!  Њогу купить всю
твою  лавочку, журналист,  и  будешь ты  моим лакеем.  Ѓудешь  мне  сочинЯть
куплеты, линовать  бумагу. ‹акей! ќто значит ему все нипочем -- он не думает
ни о чем.
     Џри этих словах ќмиль утащил ђафаэлЯ в столовую.
     -- Ќу,  хорошо, друг мой, Я твой  лакей,  -- сказал он. -- Ђ ты  будешь
главным редактором газеты. Њолчи! €з уважениЯ ко  мне веди себЯ прилично! ’ы
менЯ любишь?
     -- ‹юблю ли? “  тебЯ будут гаванские сигары, раз Я владею этой кожей. Ђ
все -- кожа, друг  мой, всемогущаЯ кожа! Џревосходное средство, выводит даже
мозоли. “ тебЯ есть мозоли? џ выведу их...
     -- „о такой глупости ты еще никогда не доходил!
     -- ѓлупости? Ќет, мой друг! ќта кожа съеживаетсЯ, когда у менЯ ЯвлЯетсЯ
хоть какое-нибудь желание... ќто точно вопрос и ответ. Ѓрамин... ’ут замешан
брамин!.. ’ак  вот  этот брамин -- шутник,  потому что, видишь  ли,  желаниЯ
должны растЯгивать...
     -- Ќу, да.
     -- џ хочу сказать...
     -- „а, да, совершенно верно, Я тоже так думаю. †елание растЯгивает...
     -- џ хочу сказать -- кожу!
     -- „а, да.
     -- ’ы мне не веришь? џ тебЯ знаю, друг мой: ты лжив, как новый король.
     -- ‘ам посуди, можно ли принимать всерьез твою пьЯную болтовню?
     -- ђучаюсь, что докажу тебе. ‘нимем мерку...
     -- Ќу,  теперь  он  не  заснет! -- воскликнул ќмиль, видЯ,  что ђафаэль
начал шарить по столовой.
     ЃлагодарЯ тем странным проблескам сознаниЯ, которые чередуютсЯ у пьЯных
с   сонными  грезами  хмелЯ,  ђафаэль   с   обезьЯньим  проворством  отыскал
чернильницу и салфетку; при этом он все повторЯл:
     -- ‘нимем мерку! ‘нимем мерку!
     --  Ќу что ж, --  сказал ќмиль, -- снимем мерку. „ва  друга  расстелили
салфетку и положили на нее шагреневую кожу. ‚ то времЯ как ќмиль, у которого
рука была,  казалось,  увереннее, чем  у  ђафаэлЯ, обводил чернилами контуры
талисмана, его друг говорил ему:
     --  џ пожелал себе двести тысЯч франков дохода,  не правда ли? ’ак вот,
когда они у менЯ будут, ты увидишь, что шагрень уменьшитсЯ.
     -- Ќу, конечно, уменьшитсЯ. Ђ теперь спи. •очешь, Я устрою тебЯ на этом
диванчике? ‚от так, удобно тебе?
     -- „а, питомец Џечати. ’ы будешь забавлЯть менЯ, отгонЯть мух. ’от, кто
был  другом  в  несчастье,  имеет право быть другом в могуществе. ‡начит,  Я
подарю тебе га-ван-ских си...
     -- ‹адно, проспи свое золото, миллионер.
     --  Џроспи  свои  статьи.  Џокойной  ночи.  Џожелай  же  покойной  ночи
Ќавуходоносору!..   ‹юбовь!   Џить!   ”ранциЯ....   ‘лава   и   богатство...
богатство...
     ‚скоре оба друга присоединили свой храп к той музыке, что раздавалась в
гостиных. „икий концерт!  Ћдна за другой гасли свечи, трескались хрустальные
розетки. Ќочь  окутала своим покрывалом  долгую оргию, среди которой рассказ
ђафаэлЯ  был  как бы оргией речей, лишенных мысли, и  мыслей, длЯ которых не
хватало слов.
     Ќа другой день, около двенадцати, прекраснаЯ Ђкилина  встала, зеваЯ, не
выспавшись; на щеке ее мраморными жилками  отпечаталсЯ узор бархатной обивки
табурета,  на котором  лежала ее голова.  …вфрасиЯ,  разбуженнаЯ  движениЯми
подруги, вскочила с хриплым криком;  ее миловидное личико,  такое беленькое,
такое свежее накануне, теперь было желто и  бледно,  как у  девушки, котораЯ
идет в больницу. ѓости один за другим с тЯжкими стонами начинали шевелитьсЯ;
руки  и  ноги  у них  затекли,  каждый чувствовал  при пробуждении  страшную
слабость во всем теле. ‹акей открыл  в  гостиных жалюзи  и окна. ’еплые лучи
солнца заиграли на лицах спЯщих,  и все сборище поднЯлось на ноги.  †енщины,
ворочаЯсь  во сне, разрушили изЯщное сооружение своих причесок,  измЯли свои
туалеты --  и теперь,  при дневном свете, представлЯли собой  отвратительное
зрелище: волосы  висели космами, черты  приобрели совсем  другое  выражение,
глаза, прежде такие блестЯщие,  потускнели от усталости. ‘муглые лица, такие
Яркие при свечах, теперь были ужасны, лица лимфатические, такие белые, такие
нежные,  когда  они не  изнурены  усталостью, позеленели;  губы, еще недавно
такие  прелестные, алые, а теперь сухие и бледные, носили  на себе постыдные
стигматы пьЯнства.  Њужчины,  видЯ,  как  увЯли,  как  помертвели  их ночные
возлюбленные -- точно цветы, затоптанные процессией молЯщихсЯ, --  отреклись
от них.  Ќо сами  эти  надменные  мужчины были  еще ужаснее. Љаждый невольно
вздрогнул бы при взглЯде на эти человеческие лица  с кругами  у впалых глаз,
которые  остекленели  от  пьЯнства,  отупели  от  беспокойного  сна,  скорее
расслаблЯющего, чем восстанавливающего  силы, и, казалось, ничего не видели;
что-то дикое,  холодно-зверское было в  этих  осунувшихсЯ лицах,  на которых
физическое вожделение проступало в обнаженном  виде, без той  поэзии,  какою
приукрашает  их  наша  душа.  ’акое  пробуждение  порока,  представшего  без
покровов  и румЯнца, как  скелет зла, ободранный, холодный, пустой, лишенный
софизмов ума  и  очарований роскоши, ужаснуло неустрашимых этих атлетов, как
ни  привыкли  они вступать  в  схватку с разгулом.  •удожники  и  куртизанки
хранили молчание, блуждающим взором окидываЯ беспорЯдок в зале, где все было
опустошено и разрушено огнем страстей. ‚друг  поднЯлсЯ сатанинский хохот  --
это ’айфер, услыхав хриплые голоса своих гостей, попыталсЯ приветствовать их
гримасой;  глЯдЯ  на его потное,  налившеесЯ кровью лицо,  казалось, что над
этой  адской  сценой встает образ  преступлениЯ, не знающего укоров совести.
(‘м. "Љрасную гостиницу". ) Љартина получилась завершеннаЯ. ’о была грЯзь на
фоне роскоши, чудовищнаЯ смесь великолепиЯ и  человеческого убожества, образ
пробудившегосЯ разгула после того, как он  алчными  своими руками выжал  все
плоды жизни, расшвырЯв вокруг себЯ лишь мерзкие объедки -- обманы, в которые
он уже не верит. Љазалось, что ‘мерть  улыбаетсЯ среди зачумленной семьи: ни
благовоний,  ни  ослепительного   света,  ни  весельЯ,  ни  желаний,  только
отвращение  с  его  тошнотворными  запахами и  убийственной  философией.  Ќо
солнце,  сиЯющее, как правда, но воздух, чистый, как добродетель, составлЯли
контраст  с духотой,  насыщенной  миазмами  --  миазмами  оргии! ЌесмотрЯ на
привычку  к пороку, не  одна из этих  молодых  девушек  вспомнила,  как  она
пробуждалась  в  былые  дни  и  как она, невиннаЯ,  чистаЯ, глЯдела  в  окно
деревенского  домика,  обвитое  жимолостью  и  розами,  любовалась  утреннею
природой, завороженною  веселыми трелЯми жаворонка,  освещенною пробившимисЯ
сквозь туман  лучами  зари  и прихотливо разубранною алмазами  росы.  „ругие
рисовали себе семейный завтрак,  стол, вокруг которого невинно смеЯлись дети
и отец, где  все дышало невыразимым обаЯнием, где кушаньЯ были просты, как и
сердца. •удожник  думал о мирной своей мастерской, о целомудренной статуе, о
прелестной  натурщице, ожидавшей его. Њолодой  адвокат, вспомнив о процессе,
от которого зависела судьба целой  семьи, думал о важной сделке, требовавшей
его  присутствиЯ.  “ченый  тосковал  по  своему  кабинету,  где  его  ожидал
благородный  труд.  Џочти все были недовольны  собой. ‚ это  времЯ,  смеЯсь,
поЯвилсЯ  ќмиль, свежий  и  розовый,  как  самый красивый  приказчик модного
магазина.
     -- ‚ы безобразнее судебных приставов! --  воскликнул он.  -- ‘егоднЯ вы
ни на что не годны, день потерЯн, мой совет -- завтракать.
     Џри  этих  словах  ’айфер  вышел  распорЯдитьсЯ. †енщины  расслабленной
походкой двинулись  к зеркалам, чтобы привести себЯ в порЯдок. ‚се очнулись.
‘амые порочные  поучали благоразумнейших.  Љуртизанки посмеивались над теми,
кто,  по-видимому,  не  находил в  себе  сил  продолжать  это  изнурительное
пиршество.  ‚  одну  минуту  призраки оживились,  стали собиратьсЯ  кучками,
обратились друг к другу с вопросами, заулыбались.  ‹овкие  и проворные лакеи
быстро расставили  в комнатах  все по  местам.  Ѓыл подан роскошный завтрак.
ѓости ринулись в столовую. ‡десь все носило неизгладимый отпечаток вчерашней
оргии, но сохранЯлсЯ хоть проблеск жизни и мысли,  как в последних судорогах
умирающего. ’очно во  времЯ карнавала, разгульнаЯ  масленица была похоронена
масками, которые  устали плЯсать, упились пьЯнством, но, несмотрЯ ни на что,
упорно  желали  продолжать   наслаждение,   только  чтобы  не  признатьсЯ  в
собственном бессилии. Љогда бесстрашные гости уселись вокруг  стола банкира,
Љардо, накануне предусмотрительно  исчезнувший  после обеда, чтобы закончить
оргию в  супружеской  постели,  вдруг  поЯвилсЯ  опЯть,  угодливо  и  сладко
улыбаЯсь.  Љазалось, он пронюхал  о  каком-то  наследстве  и  готовилсЯ  его
посмаковать, составлЯЯ опись, перебелЯЯ ее и подвергаЯ имущество разделу, --
о   наследстве,  обильном  всЯкого  рода  нотариальными   актами,   чреватом
гонорарами,  столь  же лакомом, как сочное филе, в которое  амфитрион втыкал
сейчас нож.
     -- €так, мы будем завтракать  в нотариальном порЯдке! -- воскликнул  де
Љюрси.
     -- ‚ы ЯвлЯетесь кстати,  чтобы произвести учет всей этой движимости, --
сказал банкир, обращаЯсь к Љардо и указываЯ на пиршественный стол.
     -- ‡авещаний составлЯть не придетсЯ, а  вот разве брачные контракты, --
сказал ученый, который год тому назад в высшей степени удачно женилсЯ первым
браком.
     -- Ћго!
     -- Ђга!
     --  Ћдну минутку, -- сказал Љардо, оглушенный хором плоских шуток, -- Я
пришел по важному делу. џ принес одному из вас шесть миллионов. -- (ѓлубокое
молчание. )- Њилостивый государь, -- сказал он, обращаЯсь к ђафаэлю, который
в это времЯ бесцеремонно протирал глаза уголком салфетки, -- ваша матушка --
урожденнаЯ Ћ'”лаэрти?
     -- „а, -- машинально отвечал ђафаэль. -- ‚арвара-ЊариЯ.
     --  €меютсЯ  ли у вас акты о  рождении вашем  и госпожи де ‚алантен? --
продолжал Љардо.
     -- Љонечно.
     --  Ќу,  так вот, милостивый  государь, вы единственный  и полноправный
наследник  майора  Ћ'”лаэртн,  скончавшегосЯ   в  августе  тысЯча  восемьсот
двадцать восьмого года в Љалькутте.
     -- Љалькуттского богатства не прокалькулируешь! -- вскричал <i>знаток. </i>
     --  Њайор  в  своем  завещании  отказал  значительные  суммы  некоторым
общественным учреждениЯм, и французское правительство вытребовало наследство
у  Ћст-€ндской  компании, --  продолжал  нотариус. -- ‚ настоЯщий момент оно
учтено  и  свободно   от  долгов.   џ  две  недели  тщетно  разыскивал  лиц,
заинтересованных  в  наследстве  госпожи ‚арвары-Њарии  Ћ'”лаэрти, как вдруг
вчера за столом...
     Ќо тут ђафаэль вскочил и сделал  такое резкое  движение, как  будто его
ранили. Џрисутствующие словно вскрикнули  беззвучно; первым  чувством гостей
была  глухаЯ зависть; все  обратили  к ђафаэлю горЯщие взоры. ‡атем поднЯлсЯ
шум, какой бывает  в раздраженном партере, волнение все усиливалось, каждому
хотелось  что-нибудь   сказать   в  виде  приветствиЯ  огромному  состоЯнию,
принесенному нотариусом. ‘разу отрезвев  от  внезапной услужливости  судьбы,
ђафаэль  быстро  разостлал на столе салфетку, на которой он недавно  отметил
размеры шагреневой кожи. Ќе слушаЯ, что говорЯт, он  положил на нее талисман
и  невольно  вздрогнул,  заметив небольшое  расстоЯние  между  краЯми кожи и
чертежом на салфетке.
     -- —то с ним? -- воскликнул ’айфер. -- Ѓогатство досталось ему дешево.
     -- Ќа  помощь, атильон! -- сказал Ѓисиу ќмилю. -- Ћн  сейчас  умрет от
радости.
     “жаснаЯ  бледность  обозначила   каждый  мускул  на  помертвевшем  лице
наследника,  черты исказились, выпуклости побелели, впадины  потемнели, лицо
стало  свинцовым,  взглЯд застыл  неподвижно. Ћн  увидел перед собой смерть.
‚еликолепный   банкир,  окруженный   увЯдшими   куртизанками,   пресыщенными
собутыльниками,  --  всЯ эта агониЯ радости  была  олицетворением его жизни.
ђафаэль  трижды  взглЯнул   на  талисман,  свободно   укладывавшийсЯ   среди
неумолимых линий, начертанных на салфетке;  он пыталсЯ усомнитьсЯ,  но некое
Ясное предчувствие  преодолевало его недоверчивость. Њир принадлежал ему, он
все мог -- и не хотел уже ничего. Љак у странника в пустыне, у него осталось
совсем  немного воды,  чтобы  утолить жажду,  и жизнь его  измерЯлась числом
глотков. Ћн видел, скольких дней будет ему стоить каждое желание. Ћн начинал
верить в шагреневую кожу, прислушиватьсЯ к своему дыханию, он уже чувствовал
себЯ больным и думал: "Ќе чахотка ли у менЯ? Ќе от грудной ли болезни умерла
моЯ мать? "
     -- Ђх, ђафаэль,  то-то вы теперь повеселитесь! —то  вы мне подарите? --
спрашивала Ђкилина.
     -- ‚ыпьем за кончину его дЯдюшки, майора Ћ'”лаэрти! ‚от это, Я понимаю,
человек!
     -- ђафаэль будет пэром ”ранции.
     -- ќ, что такое пэр ”ранции после июльских событий! -- заметил <i>знаток</i>.
     -- Ѓудет у тебЯ ложа в €тальЯнском театре?
     -- Ќадеюсь, вы всех нас угостите? -- осведомилсЯ Ѓисиу.
     -- “ такого человека все будет на широкую ногу, -- сказал ќмиль.
     ЏриветствиЯ насмешливого этого сборища раздавались в ушах ‚алантена, но
он не мог разобрать ни единого слова; в голове у него мелькала неЯснаЯ мысль
о   механическом   и  бесцельном   существовании  многодетного   бретонского
крестьЯнина, который обрабатывает  свое поле, питаетсЯ гречневой кашей, пьет
сидр  из  одного  и  того  же  кувшина,  почитает  божью  матерь  и  королЯ,
причащаетсЯ  на  пасху, по  воскресеньЯм  плЯшет  на  зеленой  лужайке и  не
понимает проповедей своего духовника. Ћт зрелища,  которое ЯвлЯли его взорам
золоченые  панели,  куртизанки,  Яства, роскошь, у него  спирало  дыхание  и
першило в горле.
     -- •отите спаржи? -- крикнул ему банкир.
     -- џ ничего не хочу! -- громовым голосом крикнул ђафаэль.
     -- Ѓраво! -- воскликнул ’айфер. -- ‚ы знаете  толк в богатстве, --  это
право  на дерзости. ‚ы наш!  ѓоспода,  выпьем  за  могущество  золота.  ‘тав
шестикратным миллионером,  господин де ‚алантен достигает власти. Ћн король,
он все может,  он выше  всего,  как все богачи.  ‘лова: <i>”ранцузы равны перед
законом</i> -- отныне  длЯ него  ложь, с которой начинаетсЯ хартиЯ. Ќе он  будет
подчинЯтьсЯ законам,  а законы  -- ему. „лЯ  миллионеров нет ни эшафота,  ни
палачей!
     -- „а, -- отозвалсЯ ђафаэль, -- они сами себе палачи!
     -- ‚от еще один предрассудок! -- вскричал банкир.
     -- ‚ыпьем! -- сказал ђафаэль, кладЯ в карман шагреневую кожу.
     --  —то ты  там  прЯчешь? -- воскликнул ќмиль, хватаЯ  его за руку.  --
ѓоспода,  -- продолжал он, обращаЯсь к собранию, которому поведение  ђафаэлЯ
представлЯлось несколько загадочным, -- да  будет вам известно, что наш друг
де ‚алантен...  но что  Я  говорю?  -- господин маркиз де ‚алантен  обладает
тайной обогащениЯ.  ‘тоит только  ему задумать  какое-нибудь желание,  и оно
мгновенно  исполнЯетсЯ.  —тобы  не   сойти  за  лакеЯ  или  же  за  человека
бессердечного, он всех нас должен сейчас обогатить.
     -- Ђх, миленький ђафаэль, Я хочу жемчужный убор! -- вскричала …вфрасиЯ.
     -- …сли он человек  благородный, он подарит мне две кареты и  отличных,
быстрых лошадей, -- сказала Ђкилина.
     -- Џожелайте мне сто тысЯч ливров дохода!
     -- Љашемировую шаль!
     -- ‡аплатите мои долги!
     -- Ќашлите апоплексию на моего дЯдюшку, отчаЯнного скрЯгу!
     -- ђафаэль, десЯть тысЯч ливров дохода -- и мы с тобой в расчете.
     -- ‘колько же здесь дарственных! -- вскричал нотариус.
     -- Ћн во что бы то ни стало должен вылечить менЯ от подагры!
     -- ‘делайте так, чтобы упала рента! -- крикнул банкир.
     Љак искры из огненного фонтана, завершающего фейерверк,  посыпались эти
фразы. € все эти Яростные желаниЯ выражались скорее всерьез, чем в шутку.
     --  Њилый  мой  друг,   --  с  важным  видом  заговорил  ќмиль,   --  Я
удовольствуюсь  двумЯстами тысЯчами ливров  дохода, -- будь добр, сделай мне
такую милость.
     --  ќмиль,  --  сказал ђафаэль, -- ведь ты же  знаешь, какой  ценой это
даетсЯ!
     --  ‚от  так оправдание!  --  вскричал  поэт.  --  ђазве мы  не  должны
жертвовать собою ради друзей?
     -- џ готов всем вам пожелать смерти! -- отвечал ‚алантен, окинув гостей
взором мрачным и глубоким.
     --  “мирающие  зверски  жестоки, -- со смехом сказал ќмиль.  --  ‚от ты
богат, -- добавил  он  уже серьезно, --  и  не  пройдет двух месЯцев, как ты
станешь гнусным эгоистом. ’ы  уже  поглупел, не понимаешь шуток.  Ќе хватает
еще, чтобы ты поверил в свою шагреневую кожу...
     ђафаэль, боЯсь насмешек, хранил молчание в этом сборище, пил сверх меры
и  напилсЯ  допьЯна,  чтобы хоть  на мгновение  забыть о  губительном  своем
могуществе.

        III. ЂѓЋЌ€џ

     ‚  первых  числах  декабрЯ по  улице  ‚арен  шел  под  проливным дождем
семидесЯтилетний старик; поднимаЯ голову у каждого особнЯка, он с наивностью
ребенка  и  самоуглубленным  видом философа  разыскивал,  где  живет  маркиз
ђафаэль  де ‚алантен. Ѓорьба властного характера с  тЯжкой  скорбью оставила
Явственный след на его лице, обрамленном длинными седыми волосами, высохшем,
как  старый пергамент, который  коробитсЯ  на  огне.  …сли  бы  какой-нибудь
художник встретил эту странную фигуру в черном, худую и костлЯвую, то, придЯ
к  себе в мастерскую, он, конечно, занес бы ее в свой  альбом и подписал под
портретом: "<i>Џоэт-классик в поисках  рифмы</i>".  ЌайдЯ  нужный  ему  номер, этот
воскресший  ђолен<a  href="#s66">[*]</a>  тихо  постучал  в дверь великолепного
особнЯка.
     -- ѓосподин ђафаэль дома? -- спросил старик у швейцара в ливрее.
     -- Њаркиз никого не  принимает,  -- отвечал  швейцар, запихиваЯ  в  рот
огромный кусок хлеба, предварительно обмакнув его в большую чашку кофе.
     -- …го карета здесь, -- возразил старик, показываЯ на блестЯщий экипаж,
который стоЯл у подъезда, под резным деревЯнным навесом, изображавшим шатер.
-- Ћн сейчас выезжает, Я его подожду.
     -- Ќу, дедушка, этак вы можете  прождать до утра,  карета  всегда стоит
наготове длЯ маркиза, -- заметил швейцар. --  Џожалуйста, уходите, -- ведь Я
потерЯю шестьсот франков пожизненной пенсии, если хоть раз самовольно пущу в
дом постороннего человека.
     ‚ это времЯ высокий старик,  которого по  одежде  можно было принЯть за
министерского  курьера, вышел  из  передней и быстро пробежал  вниз,  смерив
взглЯдом оторопевшего просителЯ.
     --  ‚прочем,  вот господин €онафан, --  сказал швейцар, -- поговорите с
ним.
     „ва старика,  подчинЯЯсь, вероЯтно,  чувству взаимной симпатии, а  быть
может, любопытства, сошлись среди просторного двора на круглой площадке, где
между  каменных плит  пробивалась трава. ‚ доме стоЯла  пугающаЯ тишина. Џри
взглЯде на €онафана невольно хотелось проникнуть в тайну, которою дышало его
лицо, тайну, о которой  говорила всЯкаЯ  мелочь в  этом мрачном доме. Џервой
заботой ђафаэлЯ, после того как  он получил огромное наследство  дЯди,  было
отыскать  своего старого, преданного слугу,  ибо  на него он мог положитьсЯ.
€онафан заплакал от счастьЯ, увидев ђафаэлЯ, ведь он думал, что простилсЯ со
своим молодым  господином навеки; и как  же  он  обрадовалсЯ,  когда  маркиз
возложил на него высокие обЯзанности управителЯ! ‘тарый €онафан  был облечен
властью  посредника  между  ђафаэлем  и  всем  остальным  миром.   ‚ерховный
распорЯдитель  состоЯниЯ  своего хозЯина, слепой исполнитель  его неведомого
замысла,  он  был как  бы  шестым  чувством, при  помощи  которого житейские
волнениЯ доходили до ђафаэлЯ.
     -- Њне  нужно  поговорить  с  господином  ђафаэлем,  --  сказал  старик
€онафану, поднимаЯсь на крыльцо, чтобы укрытьсЯ от дождЯ.
     -- Џоговорить  с господином маркизом? -- воскликнул управитель. -- Ћн и
со мной почти не разговаривает, со мной, своим молочным отцом!
     -- Ќо ведь и Я его молочный отец! -- вскричал старик. -- …сли ваша жена
некогда  кормила  его  грудью,  то  Я   вскормил  его  млеком  муз.  Ћн  мой
воспитанник, мое дитЯ, carus alumnus  (<i>„орогой питомец (лат. )</i>). џ образовал
его ум, Я взрастил его мышление, развил его таланты -- смею сказать, к чести
и  славе  своей! ђазве  это  не один  из самых  замечательных  людей  нашего
времени?  Џод моим руководством он  училсЯ в  шестом  классе,  в третьем и в
классе риторики. џ его учитель.
     -- Ђх, так вы -- господин Џоррике?
     -- Ћн самый. Ќо...
     -- ’с! ’с! -- цыкнул €онафан  на двух поварЯт,  голоса которых нарушали
монастырскую тишину, царившую в доме.
     -- Ќо послушайте, -- продолжал учитель, -- уж не болен ли маркиз?
     --  Ђх,  дорогой господин Џоррике, один  бог ведает, что приключилось с
маркизом,  -- отвечал €онафан. --  Џраво, в Џариже и  двух  таких  домов  не
найдетсЯ, как наш. Џонимаете? „вух домов. —естное слово, не найдетсЯ. Њаркиз
велел купить этот  дом, прежде принадлежавший герцогу, пэру. €стратил триста
тысЯч франков на  обстановку. Ђ ведь триста тысЯч франков -- большие деньги!
‡ато  уж  что  ни  вещь  в нашем доме-то чудо.  "•орошо! -- подумал Я, когда
увидел все  это  великолепие.  -- ќто как  у их покойного  дедушки!  Њолодой
маркиз будет у себЯ принимать весь город и двор! " Ќе тут-то было. Ћн никого
не пожелал видеть. —удную он ведет жизнь, -- понимаете ли, господин Џоррике?
ЏорЯдок соблюдает каллиграфически.  ‚стает каждый день в одно и то же времЯ.
Љроме менЯ, никто,  видите ли, не смеет войти к нему в  комнату.  џ открываю
дверь в семь  часов, что летом, что  зимой. ’акой уж странный заведен  у нас
обычай. ‚хожу и говорю: "ѓосподин маркиз, пора вставать и одеватьсЯ". Њаркиз
встает и  одеваетсЯ. џ  должен  подать халат, который всегда шьетсЯ одного и
того же покроЯ из одной и той же материи. џ обЯзан сам заказать  ему другой,
когда старый  износитсЯ,  только  чтобы маркиз  не  трудилсЯ спрашивать себе
новый  халат.  ‚ыдумает же! —то  ж, милое  мое  дитЯтко  смело может тратить
тысЯчу франков в день, вот он и делает, что хочет. „а  ведь Я так его люблю,
что,  ежели он  менЯ  ударит  по правой щеке,  Я подставлю  левую!  Џрикажет
сделать самое что ни  на  есть трудное, -- все, понимаете ли, сделаю. Ќу, да
на мне лежит столько всЯких забот,  что и  так  времени не вижу.  —итает  он
газеты, конечно. Џриказ -- класть  их всегда на то же самое место, на тот же
самый стол. ‚  один и  тот  же  час самолично брею его,  и руки при  этом не
дрожат.  Џовар потерЯет тысЯчу  экю пожизненной пенсии, котораЯ  ожидает его
после кончины  маркиза,  ежели  завтрак не будет  -- это  уж каллиграфически
требуетсЯ -- стоЯть  перед маркизом ровно в  десЯть утра,  а обед -- ровно в
пЯть. Њеню  на каждый день  составлено на год вперед. Њаркизу нечего желать.
Љогда поЯвлЯетсЯ клубника, ему подают  клубнику,  перваЯ же макрель, которую
привозЯт  в Џариж, -- у  него на столе. Љарточка отпечатана,  еще  утром  он
знает  наизусть, что у него  на обед. ЋдеваетсЯ, стало быть, в один и тот же
час,  платье и белье всегда одно и то же, и кладу Я  платье и  белье всегда,
понимаете  ли, на то же самое  кресло. џ  должен еще  следить за тем, чтоб и
сукно было одинаковое; в случае надобности, если сюртук, положим, износитсЯ,
Я должен заменить  его новым, а  маркизу ни слова про это не  говорить. …сли
погода  хорошаЯ,  Я вхожу  и  говорю:  "Ќе  нужно ли вам  проехатьсЯ?  "  Ћн
отвечает:  "да"  или "нет". Џридет в голову  прокатитьсЯ -- лошадей ждать не
надо: они всегда  запрЯжены; кучеру каллиграфически приказано сидеть с бичом
в руке, -- вот, сами видите. Џосле обеда маркиз едет нынче в Ћперу, завтра в
€таль... ах,  нет, в €тальЯнском  театре он еще не был, Я достал ложу только
вчера. Џотом, ровно в одиннадцать, возвращаетсЯ и ложитсЯ. Љогда он ничем не
занЯт, то все читает, читает, и  вот что, видите ли, пришло  ему  на ум. Њне
приказано первому  читать "‚естник книготорговли" и покупать новые книги  --
как только они поступЯт в продажу, маркиз в тот же день находит их у себЯ на
камине. џ получил распорЯжение входить к нему каждый час -- присматривать за
огнем, за  всем прочим, следить,  чтобы у  него ни в чем не было недостатка.
„ал он мне выучить наизусть книжечку, а там записаны все мои обЯзанности, --
ну, прЯмо катехизис! ‹етом у менЯ уходЯт целые груды  льда, так как воздух в
комнатах должен  быть всегда одинаково прохладный, а  свежие  цветы должны у
нас повсюду стоЯть круглый год. Ћн  богат! Ћн может тратить тысЯчу франков в
день, может исполнЯть все свои прихоти. ЃеднЯжка так  долго нуждалсЯ! Ќикого
он  не  обижает, мЯгок, как воск, никогда слова  не скажет, --  но зато  уж,
правда,  и сам требует  полной тишины в  саду  и  в доме.  ’ак вот,  никаких
желаний у моего господина не бывает, все само идет к нему в руки и  попадает
на глаза, и баста! € он прав: если прислугу не  держать в руках, все  пойдет
вразброд.  џ  ему  говорю,  что он  должен  делать, и  он слушаетсЯ.  ‚ы  не
поверите, до чего это у него доходит. Џокои его  идут анф... ан...  как это?
„а,  анфиладой!  ‚от   отворЯет  он,  положим,  дверь  из  спальни   или  из
кабинета-трах! --  все двери  отворЯютсЯ  сами: такой  механизм.  ‡начит, он
может обойти  дом из конца в  конец и при  этом не найдет  ни одной запертой
двери. ќто  ему удобно и  приЯтно,  и  нам хорошо.  Ђ уж  стоило  это нам!..
‘ловом,  дошло до  того, господин  Џоррике,  что он мне сказал: "€онафан, ты
должен заботитьсЯ обо мне,  как о грудном младенце". Ћ грудном младенце! „а,
сударь, так и сказал: о грудном младенце. "’ы за менЯ будешь думать, что мне
нужно... " џ, выходит, как бы господин, понимаете? Ђ он -- как бы слуга. € к
чему это? Ђ, да что там  толковать: этого никто на свете не знает, только он
сам да господь бог. Љаллиграфически!
     -- Ћн пишет поэму! -- вскричал старый учитель.
     --  ‚ы  думаете,  пишет  поэму?  ‘тало  быть,  это  каторжный  труд  --
писать-то!  ’олько  что-то  не  похоже. Ћн  часто  говорит, что  хочет  жить
простительной  жизнью.  Ќе  далее  как вчера,  господин  Џоррике,  он, когда
одевалсЯ,  посмотрел  на  тюльпан  и  сказал:  "‚от  моЯ   жизнь...  џ  живу
простительной жизнью, бедный мой  €онафан! "  Ђ  другие полагают, что у него
маниЯ. Љаллиграфически ничего не поймешь!
     --  ‚се мне доказывает,  €онафан,  -- сказал учитель  с  наставительной
важностью, внушавшей старому камердинеру глубокое  уважение к  нему, --  что
ваш  господин работает  над  большим  сочинением.  Ћн  погружен  в  глубокие
размышлениЯ  и не  желает, чтобы его отвлекали заботы повседневной жизни. ‡а
умственным трудом  гениальный человек обо всем забывает.  Ћднажды знаменитый
Ќьютон...
     -- Љак? Ќьютон?.. ’акого Я не знаю, -- сказал €онафан.
     -- Ќьютон, великий  геометр,  -- продолжал Џоррике, --  провел двадцать
четыре часа в размышлении, облокотившись на стол; когда же он на другой день
вышел  из задумчивости, то ему показалось, что это еще вчерашний день, точно
он проспал... џ пойду к нему, к моему дорогому мальчику, Я ему пригожусь...
     --  ‘тойте!  -- крикнул  €он