тупное    пониманию.    Џервое
предчувствие великих тайн,  их  значениЯ  и  глубины,  а  также
возможности  их  постижениЯ  коснулось  юноши  словно невидимой
рукой  в  этой  предрассветной  лесной  прохладе,   на   скале,
вздымающейсЯ  над  тысЯчами  шелестЯщих древесных вершин. Ћн не
смог бы выразить этого словами ни тогда,  ни  потом,  всю  свою
жизнь,  но мыслЯми он возвращалсЯ к этому часу много раз; более
того, в дальнейшем его обучении и опыте тот миг и все пережитое
тогда постоЯнно ему сопутствовали. "Ќе  забывай,  --  взывал  к
нему  внутренний  голос, -- не забывай, что все это существует,
что между луной и тобой, и ’уру, и Ђдой возникают лучи и  токи,
что  существует смерть, и страна душ, и возвращение оттуда, что
на все ЯвлениЯ и образы жизни ты найдешь ответ в глубине своего
сердца, что тебе до всего должно быть дело,  что  ты  обо  всем
должен  знать ни капли не меньше, чем посильно знать человеку".
’ак примерно говорил этот голос. ‘луга  впервые  услышал  голос
духа,  познал  его манЯщее искушение, его требовательность, его
магический зов. Ќе раз он видел, как странствует по небу  луна,
не  раз доносилсЯ до него крик совы, а из уст учителЯ, при всей
его молчаливости, не  раз  слышал  он  слова  --  плод  древней
мудрости  и одиноких раздумий, -- но теперь, в этот ночной час,
все было по-новому, по-иному: его осенило предчувствие  целого,
общей  взаимосвЯзи и взаимоотношений, порЯдка, втЯнувшего и его
в свою орбиту, возложившего  ответственность  и  на  него.  Љто
овладеет  ключом  к  этим  тайнам,  тот  должен уметь не только
отыскать зверЯ по  следу,  распознать  растение  по  корню  или
семени, он должен уметь объЯть всю вселенную: небесные светила,
духов,  людей и зверей, целебные средства и Яды, и по отдельным
частЯм  этого  целого,  по  отдельным   его   признакам   уметь
воссоздать  другие  его  части. Ѓывают хорошие охотники, они по
следу, по помету, по шерстинке узнают больше, чем любой другой;
по нескольким волоскам они узнают не только, какой породы перед
ним зверь, но стар он или молод, самка это или самец. „ругие по
форме облака, но запаху, носЯщемусЯ  в  воздухе,  по  особенным
приметам  поведениЯ  животных  или  растений  за несколько дней
вперед предсказывают погоду; учитель ‘луги был в этом искусстве
недосЯгаем и почти никогда не ошибалсЯ. Ѓывают люди,  одаренные
врожденной  ловкостью:  некоторые  мальчики  с  тридцати  шагов
попадали камнем в  птицу,  они  этому  не  учились  --  им  это
удавалось  безо всЯких усилий; просто, благодарЯ волшебству или
особому дару, камень, брошенный их рукой, летел сам собой, куда
надо, камень хотел попасть в птицу, птица хотела, чтобы  в  нее
попал   камень.   ‚стречаютсЯ  и  люди,  умеющие  предсказывать
будущее:  умрет  больной  или  нет,  родит  беременнаЯ  женщина
мальчика  или  девочку;  дочь  родоначальницы  славилась  этим,
говорили,  что   и   заклинатель   стихий   владеет   подобными
познаниЯми.  ‘ледовательно,  думалось  ‘луге  в  ту  минуту,  в
необъЯтной сети сцеплений имеетсЯ какое-то средоточие, где  все
известно,  где  можно  увидеть и прочитать прошлое и будущее. Љ
тому, кто  стоит  в  этом  средоточии,  стекаютсЯ  знаниЯ,  как
стекаетсЯ  вода  в долину, как бежит заЯц к капусте; слово того
человека должно быть острым и разить так  же  безошибочно,  как
разит  камень,  брошенный самой меткой рукой; силой своего духа
человек этот должен уметь соединить в  себе  все  эти  чудесные
дарованиЯ  и  способности  и заставить их служить себе: вот это
был бы совершенный, мудрейший человек, и не было бы ему равных!
‘тать  таким,  как  он,  приблизитьсЯ  к  нему,  вечно  к  нему
стремитьсЯ  --  вот  путь  из  всех  путей,  вот  цель, вот что
способно наполнить жизнь, придать  ей  смысл.  ’аковы  примерно
были  ощущениЯ  ‘луги,  и  как бы мы ни пытались выразить их на
нашем, неведомом ему, отвлеченном Языке, ничто не  в  состоЯнии
передать даже ничтожную долю охватившего его свЯщенного трепета
и   восторженности   его   чувств.   Џробуждение   среди  ночи,
путешествие по темному, безмолвному лесу, полному опасностей  и
тайн,  ожидание  на каменном выступе, наверху, в предрассветном
холоде, поЯвление тоненького, призрачного серпика луны,  скупые
слова  мудрого  старика,  пребывание наедине с учителем в такой
необычный час, -- все это ‘луга пережил и  запомнил  как  некую
мистерию, как праздник посвЯщениЯ, принЯтиЯ его в некий союз, в
некую  религиозную общину, в подчиненное, но почетное положение
по отношению к чему-то  неизреченному,  к  мировой  тайне.  ќто
переживание  или нечто подобное не могло воплотитьсЯ в мысль, а
тем более в слово; и еще более далекой и невозможной, чем любаЯ
другаЯ,  была  бы  мысль:  "—то  это  все  --  мое  собственное
переживание  или же объективнаЯ действительность? €спытывает ли
учитель то же, что и Я, или же он подсмеиваетсЯ надо мной? Ќовы
ли, присущи только мне, неповторимы ли эти мысли,  свЯзанные  с
моими  переживаниЯми,  или  же учитель и еще кто-нибудь до него
пережил и передумал точно  то  же?"  Ќет,  такого  расчленениЯ,
такой  дифференциации  не  было,  все было, вполне реально, все
было насыщено реальностью, будто тесто дрожжами. Ћблака, месЯц,
изменчиваЯ картина неба, мокрый, холодный известнЯк под  босыми
ногами,  зЯбкаЯ,  предрассветнаЯ сырость в белесой мгле, уютный
запах родного; дома, очага и увЯдшей листвы, еще державшийсЯ  в
шкуре,  в  которую  завернулсЯ  учитель,  оттенок достоинства и
слабый отголосок старости и готовности к смерти в  его  суровом
голосе   --  все  это  было  более  чем  реальной  чуть  ли  не
насильственно пронизывало все чувства юноши. Ђ длЯ воспоминаний
чувственные  впечатлениЯ  ЯвлЯютсЯ  гораздо  более  питательной
почвой, нежели самые совершенные системы и методы мышлениЯ.
     •отЯ  заклинатель, дождЯ принадлежал к немногим избранным,
имевшим  определенное  занЯтие,   хотЯ   он   достиг   особого,
доступного только ему искусства и уменьЯ, внешне жизнь его мало
отличалась от жизни остальных его сородичей. Ћн занимал высокое
положение  и  пользовалсЯ  почетом,  получал свою долю добычи и
вознаграждение от племени, когда работал  длЯ  общины,  но  это
бывало  лишь в особых случаЯх. …го самой важной, ответственной,
можно сказать, свЯщенной миссией было  определЯть  весной  день
сева длЯ всех видов плодов и растений; и строил он свои расчеты
на  пристальном  изучении  фаз  луны,  основываЯсь  отчасти  на
унаследованных преданиЯх, отчасти на собственном опыте.  Ћднако
торжественнаЯ церемониЯ начала сева -- высеивание первой горсти
семЯн  в  общинную  землю  --  уже  не  входила  в  обЯзанности
заклинателЯ дождЯ, такой чести не удостаивалсЯ ни один мужчина,
даже самый почитаемый, это собственноручно  делала  каждый  год
родоначальница  или  одна  из  ее  ближайших родственниц. ‘амым
значительным лицом в селении мастер становилсЯ в  тех  случаЯх,
когда  ему  приходилось  выступать  в  своей  роли  заклинателЯ
погоды.  ќто  происходило  тогда,  когда   длительнаЯ   засуха,
ненастье  или  холод  обрушивались  на  полЯ и угрожали племени
голодом. ‚ таких случаЯх ’уру прибегал к  средствам,  способным
победить  засуху  и  недород: к жертвоприношениЯм, заклинаниЯм,
молитвенным  шествиЯм.  ‘огласно  преданию,  если  при  упорной
засухе   или   бесконечных   дождЯх   все   остальные  средства
оказывались бессильными и духов не  удавалось  умилостивить  ни
уговорами,  ни  молениЯми, ни угрозами, прибегали к последнему,
безошибочному средству, которое, говорЯт,  нередко  применЯлось
встарь  во  времена  прародительниц:  община приносила в жертву
самого заклинателЯ. ђассказывали, будто нынешнЯЯ родоначальница
сама еще видела это своими глазами.
     Џомимо заботы о погоде, мастер оказывал  и  личные  услуги
отдельным  людЯм:  он заклинал духов, изготовлЯл амулеты, варил
волшебные зельЯ, а в  некоторых  случаЯх,  когда  это  не  было
исключительной   привилегией   родоначальницы,   даже  врачевал
недуги. Ќо в остальном ’уру вел такую же  жизнь,  как  все.  Ћн
помогал,  когда  приходила  его  очередь, обрабатывать общинную
землю, а также развел возле своей хижины собственный  небольшой
сад.  Ћн  собирал  плоды,  грибы,  дрова и запасал их впрок. Ћн
ловил рыбу, охотилсЯ, держал одну или двух коз. Љак землепашец,
он  походил  на  всех  остальных,  но  как  охотник,   рыболов,
собиратель  трав он не имел себе равных, тут он был одиночкой и
гением, шла молва, будто он знает  множество  уловок,  приемов,
секретов  и  вспомогательных  способов,  --  некоторые  были им
подсмотрены у природы, другие похожи на  волшебство.  ѓоворили,
будто  ни  одному  зверю,  попавшему  в сплетенную им из ивовых
прутьев ловушку, не выбратьсЯ из нее нипочем,  будто  он  умеет
придать наживке длЯ рыб особую пахучесть и сладость, знает, как
приманивать  раков,  кое-кто  даже  верил, что он понимает Язык
многих  животных.  Ќо  подлинным  его   делом   была   все-таки
магическаЯ наука: наблюдение за луной и звездами, знание примет
погоды,  уменье  предугадать  погоду  и рост посевов -- словом,
все, что помогало ему в его магических действиЯх. Ћн был славен
как знаток и собиратель тех  видов  растительного  и  животного
царства,  из  которых можно было готовить целебные снадобьЯ или
Яды,  напитки,  обладавшие  волшебными  свойствами,   служившие
благословением  и  защитой  от  всЯкой  нечистой  силы. Ћн умел
отыскать и распознать любое растение, даже самое редкое,  знал,
где  и  когда  оно  цветет  и дает семена, когда наступает пора
выкапывать его корень. Ћн умел отыскать и распознать  все  виды
змей  и жаб, знал, куда употребить рога, когти, шерсть, копыта,
знал толк во всевозможных искривлениЯх, уродствах,  причудливых
или страшных формах деревьев, в наплывах, утолщениЯх и наростах
на их стволах, на листьЯх, зерне, орехах, рогах и копытах.
     ‘луге  приходилось  учитьсЯ  не  столько  разумом, сколько
чувствами,  руками  и  ногами,  зрением,  осЯзанием,  слухом  и
обонЯнием,  да  и  ’уру  просвещал  его больше своим примером и
показом, нежели словами и наставлениЯми. “читель  вообще  очень
редко  говорил  что-нибудь  свЯзное,  да  и  то слова были лишь
попыткой  сделать   еще   более   понЯтными   его   чрезвычайно
красноречивые  жесты.  “ченье  ‘луги  мало  чем  отличалось  от
ученьЯ, которое проходит молодой охотник или рыбак  у  опытного
мастера,  и  такое  ученье доставлЯло мальчику большую радость,
ибо он училсЯ лишь тому, что уже было заложено в нем самом.  Ћн
училсЯ  подстерегать,  подслушивать, подкрадыватьсЯ, наблюдать,
быть настороже, не поддаватьсЯ сну, обнюхивать и ощупывать;  но
дичью,  которую  он  и  его  учитель выслеживали, былине только
лисица или барсук,  гадюки  и  жабы,  птицы  и  рыбы,  но  дух,
совокупность,  смысл,  взаимосвЯзь Явлений. Ћпределить, узнать,
отгадать и предсказать смену и прихоти погоды, знать,  в  какой
Ягоде,  в  жале  какой  змеи  таитсЯ  смерть, подслушать тайну,
свЯзующую облака и ветры с фазами луны, влиЯющую на посевы и их
рост, а также на благополучие и гибель человека и зверЯ, -- вот
к чему они  стремились.  Џри  этом  они  ставили  перед  собой,
собственно,  ту же цель, какую стремились достичь в последующие
тысЯчелетиЯ наука и техника, то есть покорение природы,  уменье
управлЯть  ее  законами,  но  шли  они к этому совершенно иными
путЯми.  Ћни  не  отделЯли  себЯ  от  природы  и  не   пытались
насильственно   вторгатьсЯ   в   ее   тайны,   они  никогда  не
противопоставлЯли себЯ природе и не были ей враждебны, а всегда
оставались частью ее, всегда любили ее  благоговейной  любовью.
Ѓыть  может,  они лучше ее знали и обращались с нею более умно.
Ћдно лишь было длЯ них  совершенно  невозможно,  даже  в  самых
дерзновенных  помыслах:  подходить к природе и к миру духов без
трепета, не чувствовать себЯ ее слугами, а  тем  более  ставить
себЯ  выше  ее.  Џодобное  кощунство  не  могло  бы прийти им в
голову, и относитьсЯ к  силам  природы,  к  смерти,  к  демонам
иначе,  как  со  страхом, казалось им немыслимым. ‘трах тЯготел
над жизнью человека. Џреодолеть его они были  не  в  силах.  Ќо
чтобы  смЯгчить его, держать в известных границах, перехитрить,
скрыть,  подчинить  общему  потоку  жизни,  существовала  целаЯ
система жертв. †изнь этих людей протекала под постоЯнным гнетом
страха,  и без этого тЯжкого гнета из их жизни ушел бы ужас, но
также и энергиЯ. Љому удалось отчасти облагородить этот  страх,
превратив его в молитвенное преклонение, много выигрывали, люди
такого  склада,  люди,  чей  страх  перерос в благочестие, были
праведниками и  просветителЯми  своего  века.  †ертв  приносили
очень много и в самых различных формах, и принесение части этих
жертв,  как  и  исполнение  свЯзанных с ними обрЯдов, входило в
круг обЯзанностей заклинателЯ погоды.
     ђЯдом  со  ‘лугой  в  хижине  подрастала  маленькаЯ   Ђда,
прелестнаЯ  девочка, любимое дитЯ отца, и, когда по его мнению,
подоспело времЯ, он отдал ее  своему  ученицу  в  жены.  Ћтныне
‘лугу  считали  подмастерьем заклинателЯ дождЯ. ’уру представил
его праматери селениЯ как своего  зЯтЯ  и  преемника  и  теперь
разрешал ему иногда выполнЯть вместо себЯ некоторые церемонии и
обЯзанности.  Џостепенно,  по  мере  того как сменЯлись времена
года  и  текли  года,  старый  заклинатель  дождЯ  окончательно
погрузилсЯ  в  присущую старцам созерцательность и передал зЯтю
все свои обЯзанности, а когда он умер, -- его нашли  мертвым  у
горЯщего   очага,   склонившимсЯ   над  несколькими  горшочками
волшебного варева, с опаленными седыми волосами, -- его  ученик
‘луга  уже  давно  был  известен селению как заклинатель дождЯ.
‘луга  потребовал  у  старейшин  селениЯ,  чтобы  его   учителЯ
похоронили  со  всеми  почестЯми  и,  как  жертву, сжег над его
могилой огромную охапку редчайших благовонных целебных  трав  и
корней.  €  это  все  миновало  безвозвратно, а среди потомства
‘луги,  столь  многочисленного,  что  хижина  Ђды  давно  стала
тесной, был и мальчик, получивший имЯ ’уру: в его облике старец
возвратилсЯ из своего смертного путешествиЯ на луну.
     ‘о  ‘лугой  произошло  то  же,  что  в  свое  времЯ  с его
учителем. Ѓлагочестие и  духовность  отчасти  вытеснили  в  нем
страх.  …го  юношеские  порывы  и  глубокое  страстное томление
отчасти сохранились, отчасти постепенно отмирали  или  исчезали
по мере того, как он старилсЯ в трудах, в любви и заботе об Ђде
и  детЯх.  Џо-прежнему  он хранил в сердце самую большую любовь
свою -- любовь к луне -- и продолжал усердно изучать луну и  ее
влиЯние  на времена года и перемены погоды; в этом искусстве он
сравнЯлсЯ со своим учителем ’уру, а со временем даже  превзошел
его.  €  поскольку  нарождение, рост и постепенное исчезновение
луны тесно свЯзаны со смертью и рождением людей,  поскольку  из
всех  страхов,  среди  которых  живет человек, страх неизбежной
смерти самый сильный, -- ‘луга, почитатель и знаток луны, вынес
из своих тесных и живых свЯзей с  этим  светилом  освЯщенное  и
просветленное  отношение  к смерти: достигнув зрелого возраста,
он не был столь подвержен страху смерти, как  другие  люди.  Ћн
мог  благоговейно  разговаривать с луной, порой умолЯюще, порой
нежно, он чувствовал, что его свЯзывают с луной тесные духовные
узы, близко знал ее жизнь и принимал самое искреннее участие  в
ее  превращениЯх  и судьбах; как мистическую тайну он переживал
ее уход и нарождение, сострадал ей и  приходил  в  ужас,  когда
наступало   страшное  и  луне  угрожали  болезни  и  опасности,
превратности и ущерб, когда  она  терЯла  блеск,  менЯла  цвет,
темнела  до  того, что, казалось, вот-вот угаснет. ‚ такие дни,
правда, все принимали участие в судьбах луны, трепетали за нее,
чувствовали угрозу и близость беды, с тревогой  вглЯдывались  в
ее   помрачневший,  старый  и  больной  лик.  Ќо  именно  тогда
сказывалось, что заклинатель дождЯ ‘луга теснее свЯзано луной и
больше знает о ней, чем другие; и он тоже сострадал ее  судьбе,
и  у  него  тоже  тоскливо теснило грудь, но его воспоминаниЯ о
подобных происшествиЯх были точнее и  Ярче,  доверие  --  более
оправданным,   вера   в   вечность   и  круговорот  событий,  в
возможность преодолениЯ  смерти  и  победы  над  нею  --  более
незыблемой;  глубже  была  и  его  самоотдача:  в такие часы он
испытывал готовность разделить судьбу светила вплоть до  гибели
и нового рождениЯ, временами он даже чувствовал в себе какую-то
дерзость,  какую-то отчаЯнную отвагу и решимость бросить смерти
вызов, противопоставить ей дух,  утвердить  свое  "Я",  доказав
преданность  сверхчеловеческим судьбам. €ногда это выражалось в
его поведении и делалось заметным даже длЯ посторонних: он слыл
мудрым и благочестивым, человеком  великого  спокойствиЯ,  мало
боЯвшимсЯ смерти, состоЯвшим в дружбе с высшими силами.
     Џорою  эти  его  способности  и  добродетели  подвергались
суровой проверке. Ћднажды ему пришлось боротьсЯ с  неурожаем  и
дурной   погодой,   длившейсЯ  два  года,  это  было  тЯгчайшее
испытание за всю его жизнь. Ќапасти и  дурные  предзнаменованиЯ
начались   уже   во   времЯ   сева,   который  пришлось  дважды
откладывать, а затем на всходы посыпались все мыслимые удары  и
беды,  в  конце  концов почти полностью их уничтожившие; община
жестоко голодала, и ‘луга вместе со всеми; и то, что он пережил
этот страшный год, что он, заклинатель дождЯ, не утратил всЯкое
доверие и влиЯние, а смог помочь своему племени  перенести  это
несчастье  смиренно,  не потерЯв окончательно самообладаниЯ, --
уже значило много. Љогда же на следующий  год,  после  суровой,
отмеченной  многими  смертЯми зимы, возобновились все горести и
лишениЯ  прошедшего  года,  когда  общиннаЯ  землЯ  высохла   и
потрескалась   от   упорной   летней   засухи,  когда  несметно
расплодились  мыши,  а  одинокие  молениЯ  и   жертвоприношениЯ
заклинателЯ дождЯ были напрасными и остались без ответа, так же
как совместные молениЯ, бой барабанов" молитвенные шествиЯ всей
общины,  когда  с  беспощадной  Ясностью  стало  очевидно,  что
заклинатель дождЯ и на сей раз бессилен вызвать дождь,  --  это
было  уже не шуткой, и только такой необыкновенный человек, как
он, мог взЯть на себЯ всю ответственность и не сломитьсЯ  перед
напуганным  и  взбудораженным  народом. ‚ течение двух или трех
недель ‘луга оставалсЯ совсем  один,  на  него  ополчилась  всЯ
община,  ополчились  голод и отчаЯние, и все вспомнили о старом
поверье, будто смЯгчить гнев высших сил можно, только принесЯ в
жертву   самого   заклинателЯ   погоды.   Ћн   победил    своей
уступчивостью.  Ћн  не  оказал  никакого  сопротивлениЯ,  когда
возникла мысль о принесении его в жертву, он даже сам предлагал
пойти  на  это.  Љ  тому  же,  он  с  неслыханным  упорством  и
самопожертвованием   старалсЯ   облегчить  тЯготы  племени,  не
переставал отыскивать новые источники  воды:  то  родничок,  то
углубление,  наполненное  водой,  не  допустил,  чтобы  в самые
тЯжелые  дни  уничтожили  весь  скот,  а   главное   --   своей
поддержкой,   советами,   угрозами,  волшебством  и  молениЯми,
собственным  примером  и  устрашением  --  не   дал   тогдашней
родоначальнице  селениЯ,  дрЯхлой  женщине,  впавшей в пагубное
отчаЯние и душевную слабость,  сломитьсЯ  духом  и  безрассудно
пустить  все по течению. ’огда-то стало Ясно, что во дни смут и
великих тревог человек может принести тем  больше  пользы,  чем
больше  его  жизнь  и мысль направлены на духовные, сверхличные
цели, чем лучше  он  умеет  подчинЯтьсЯ,  созерцать,  молитьсЯ,
служить  и  жертвовать  собой.  ќти  два страшных года, едва не
сделавших его жертвой, едва не погубивших его, принесли  ему  в
конце  концов величайшее признание и доверие, и не только среди
толпы   непосвЯщенных,   но   и   среди    немногих,    несущих
ответственность,  тех,  кто  в  состоЯнии  был оценить человека
такого склада, как ‘луга.
     ’ак через эти и разные другие испытаниЯ текла жизнь ‘луги.
€ вот он достиг зрелого возраста и теперь  находилсЯ  в  зените
жизни.  Ћн  похоронил на своем веку двух родоначальниц племени,
потерЯл прелестного шестилетнего сыночка, которого  унес  волк,
превозмог  без  чьей-либо  помощи тЯжелую болезнь, исцелив себЯ
сам. Ќе раз страдал он от голода и  холода.  ‚се  это  оставило
следы  на  его  лице  и  не менее глубокие -- в душе. Ћн познал
также на собственном опыте, что люди духа вызывают у  остальных
своего рода неприЯзнь и отвращение, что их почитают, правда, на
расстоЯнии,  и  в случае нужды прибегают к их помощи, но отнюдь
не любЯт, не считают себе равными и стараютсЯ их  избегать.  Ћн
убедилсЯ  также  в  том,  что  больные  и  обездоленные гораздо
охотнее  воспользуютсЯ  перешедшими  по  наследству  или  вновь
придуманными  волшебными заговорами и заклЯтиЯми, нежели примут
разумный совет, что человек готов  скорее  терпеть  бедствиЯ  и
притворно  каЯтьсЯ,  нежели  изменитьсЯ  внутренне,  а тем паче
попытатьсЯ себЯ переделать, что он скорее поверит в волшебство,
чем в разум, в заклинаниЯ, чем в опыт: все это  обстоЯтельства,
которые  за  последующие  тысЯчелетиЯ,  пожалуй,  изменились не
настолько, как это утверждают иные исторические труды. Ќо ‘луга
понЯл также, что  человек  пытливый,  человек  духа  не  должен
утрачивать чувство любви; что он должен относитьсЯ к желаниЯм и
слабостЯм  людей без высокомериЯ, хотЯ и не подчинЯтьсЯ им, что
от  мудреца  до  шарлатана,  от  свЯщенника  до  фокусника,  от
человека,  оказывающего  братскую  помощь,  до  корыстолюбивого
бездельника -- всего один шаг, что люди,  в  сущности,  охотнее
платЯт  шарлатану,  дают  обмануть себЯ базарному зазывале, чем
принимают бескорыстную помощь, не требующую вознаграждениЯ. Ћни
не любЯт платить доверием и любовью, предпочитаЯ рассчитыватьсЯ
деньгами и добром. Ћни обманывают других и сами ожидают обмана.
Ќадо  было  научитьсЯ  видеть  в  человеке   существо   слабое,
себЯлюбивое  и  трусливое,  но  в  то  же времЯ необходимо было
признать, что и тебе присущи эти дурные черты  и  инстинкты,  а
также верить, верить всей душой, что в человеке живет также дух
и любовь, нечто, противоборствующее инстинктам и стремЯщеесЯ их
облагородить.  ќти  мысли  изложены здесь, конечно, более Ясно,
сформулированы более четко,  нежели  способен  был  бы  сделать
‘луга.  ‘кажем  только:  он был на пути к этим мыслЯм, его путь
вел к ним и далее -- через них.
     €дЯ по этому пути, тоскуЯ по мысли, но живЯ более  в  мире
чувственном,  околдованный луной, ароматом цветка, соком корнЯ,
вкусом  коры,  выращиваЯ  целебные  травы,  приготовлЯЯ   мази,
подчинЯЯсь  погоде  и  ЯвлениЯм  атмосферы, он выработал в себе
некоторые способности, в том числе такие, которыми мы, потомки,
уже не обладаем и которых теперь даже  вполовину  не  понимаем.
‚ажнейшей из этих способностей, конечно, было заклинание дождЯ.
•отЯ  были особые случаи, когда небо оставалось к нему жестоким
и безжалостно издевалось над его усилиЯми. ‘луга все  же  сотни
раз  вызывал  дождь и почти каждый раз несколько иным способом.
Џравда, в  церемонию  жертвоприношений,  в  ритуал  молитвенных
шествий,  заклинаний,  в  барабанную  музыку  он не осмеливалсЯ
вносить никаких изменений или что-нибудь  пропускать.  Ќо  ведь
это   была  лишь  официальнаЯ,  открытаЯ  длЯ  всех  часть  его
деЯтельности, ее служебнаЯ  и  жреческаЯ  показнаЯ  сторона;  и
конечно,  это  было изумительное зрелище, внушавшее прекрасные,
возвышенные   чувства,    когда    вечером,    после    дневных
жертвоприношений   и   процессий,  небеса  сдавались,  горизонт
покрывалсЯ тучами, ветер приносил запахи влаги и падали  первые
капли  дождЯ.  Ќо здесь-то и требовалось искусство заклинателЯ,
надо было правильно выбрать день, а не  стремитьсЯ  напролом  к
недостижимому; приходилось умолЯть силы небесные, даже докучать
им,  но  все это с чувством меры, выражаЯ покорность их воле. €
гораздо дороже, чем эти прекрасные,  праздничные  свидетельства
успеха  и милости богов, были ему другие переживаниЯ, о которых
никто, кроме него, не знал, да и он воспринимал их с робостью и
не столько своим  разумом,  сколько  чувствами.  €ногда  бывали
такие  состоЯниЯ  выгоды,  такаЯ напрЯженность воздуха и тепла,
облачности и ветров, такие запахи воды,  земли  и  пыли,  такие
угрозы  или обещаниЯ, причуды и капризы демонов погоды, которые
‘луга предчувствовал и ощущал всей своей кожей, волосами, всеми
своими чувствами, и потому  ничто  не  могло  ни  поразить,  ни
разочаровать  его,  он впитывал в себЯ погоду и носил ее в себе
так глубоко, что уже был в силах повелевать  тучами  и  ветром:
конечно,  не  по  своему  произволу, не по своему усмотрению, а
именно вследствие этого союза с природой и свЯзанности  с  нею,
котораЯ  совершенно стирала грань между ним и всем миром, между
внутренним и внешним. ‚ такие минуты он мог самозабвенно стоЯть
на месте и слушать, самозабвенно замирать  на  корточках  и  не
только  чувствовать всеми порами тела каждое движение воздуха и
облаков, но и управлЯть ими и воссоздавать их, подобно тому как
мы можем пробудить  в  себе  Я  воспроизвести  хорошо  знакомую
музыкальную  фразу. € тогда, стоило лишь ему задержать дыхание,
как ветер или гром смолкали, стоило  ему  склонить  голову  или
покачать  ею,  как  начинал сыпать или прекращалсЯ град, стоило
выразить улыбкой примирение борющихсЯ сил в  собственной  душе,
как наверху разглаживались складки облаков, обнажаЯ прозрачную,
чистую   синеву.  Џорою,  будучи  в  состоЯнии  особенно  Ясной
просветленности и душевного равновесиЯ, он ощущал в себе погоду
ближайших дней, предвидел ее  точно  и  безошибочно,  словно  в
крови  у  него  была  запечатлена всЯ партитура, по которой она
должна разыгратьсЯ. ’о были самые лучшие дни его жизни,  в  них
были его награда, его блаженство.
     Љогда же эта сокровеннаЯ свЯзь с внешним миром нарушалась,
когда  погода  и весь мир становились чужды, непонЯтны, чреваты
неожиданностЯми,  тогда  и  в  его  душе  рушилсЯ   порЯдок   и
прерывались  токи,  тогда он чувствовал, что он -- не подлинный
заклинатель дождЯ, а работу свою и ответственность за погоду  и
урожай  воспринимал  как  тЯжкое  бремЯ и обман. ‚ такие днЯ он
любил  сидеть  дома,  слушалсЯ  Ђду  Я  помогал  ей,   прилежно
занималсЯ   домашними  делами,  мастерил  детЯм  инструменты  и
игрушки,   возилсЯ   с   изготовлением   снадобий,    испытывал
потребность  в  любви  и желание как можно меньше отличатьсЯ от
прочих людей, полностью подчинЯтьсЯ обычаЯм и нравам племени  и
даже  выслушивал  неприЯтные ему в другое времЯ пересуды жены и
соседок о жизни,  самочувствии  и  поведении  других  людей.  ‚
счастливые  дни  его  мало  видели  дома, он подолгу бродил под
открытым небом, ловил рыбу, охотилсЯ, искал  кореньЯ,  лежал  в
траве  или  забиралсЯ  на дерево, вдыхал воздух, прислушивалсЯ,
подражал  голосам  зверей,  разжигал  маленькие  костры,  чтобы
сравнить клубы дыма с формой облаков на небе, пропитывал волосы
Я  кожу  туманом,  дождем, воздухом, солнцем или лунным светом,
попутно  собираЯ,  как   это   делал   всю   свою   жизнь   его
предшественник и учитель ’уру, такие предметы, в которых суть и
внешнЯЯ  форма,  казалось,  принадлежали  к различным сферам, в
которых мудрость или каприз  природы  слово  приоткрывали  свои
правила  игры  и  тайны  созиданиЯ,  предметы,  в которых самое
отдаленное сливалось воедино, к  примеру,  наросты  на  сучьЯх,
похожие  на  лица  людей  и морды животных, отшлифованную водой
гальку с узором, напоминающим разрез дерева, окаменелые фигурки
давно исчезнувших животных, уродливые  или  сдвоенные  косточки
плодов,  камни  в  форме  почки  или  сердца. Ћн умел прочитать
рисунок жилок на древесном листке, сетку линий  на  морщинистой
шлЯпке   сморчка,   прозреваЯ   при  этом  нечто  таинственное,
одухотворенное, грЯдущее, возможное: магию  знаков,  предвестие
чисел  и  письмен,  претворение  бесконечного,  тысЯчеликого  в
простое -- в систему и понЯтие. €бо в нем были заложены все эти
возможности постижениЯ мира с помощью духа,  возможности,  пока
еще   безымЯнные,   не   получившие   названиЯ,  но  отнюдь  не
неосуществимые, не немыслимые, пока еще скрытые в  зародыше,  в
почке,  но свойственные ему, органически в нем растущие. € если
бы мы могли перенестись еще на несколько тысЯчелетий назад,  до
того,  как жил этот заклинатель дождЯ, времена которого кажутсЯ
нам теперь ранними и первобытными, мы бы и тогда -- таково наше
твердое убеждение --уже в первом человеке встретили бы дух, тот
дух, что не имеет начала и извечно содержал в себе то,  что  он
сумел создать в позднейшие времена.
     ‡аклинателю  стихий  не  было  суждено увековечить хотЯ бы
одно из своих предвидений и  хотЯ  бы  приблизительно  доказать
его,  да  он  наврЯд  ли  в  этом  нуждалсЯ.  Ћн  не изобрел ни
письменности, ни геометрии,  ни  медицины,  ни  астрономии.  Ћн
осталсЯ  безвестным звеном в цепи, но столь же необходимым, как
всЯкое звено: он передал дальше то, что воспринЯл  от  предков,
присовокупив к этому то, что приобрел и чего добилсЯ сам. €бо и
у  него  были  ученики.  Њного лет он готовил двоих к должности
заклинателЯ  стихий,  и  из  них  один  стал  впоследствии  его
преемником.
     „олгие   годы   он   занималсЯ  своим  ремеслом  в  полном
одиночестве, и когда впервые -- это было вскоре после  тЯжелого
неурожаЯ  и голода -- возле него поЯвилсЯ юноша, начал ходить к
нему,  наблюдать  за  ним,  оказывать  ему  всЯческий  почет  и
следовать  за ним по пЯтам, один из тех, кого он позднее должен
был сделать заклинателем дождЯ  и  учителем,  у  него  странно,
тоскливо  дрогнуло  сердце,  ибо  он  вернулсЯ памЯтью к самому
глубокому  переживанию  своей  юности  и  тут  впервые  испытал
зрелое,  суровое,  одновременно  теснЯщее  грудь  и живительное
чувство: он понЯл,  что  юность  миновала,  что  середина  пути
пройдена, цветок превратилсЯ в плод. € отнессЯ он к юноше, хотЯ
сам  ранее  не считал этого возможным, точно так же, как в свое
времЯ отнессЯ к нему старый ’уру,  и  эта  неприступность,  эта
сдержанность,  это  выжидание получались сами собой, совершенно
инстинктивно,  а  не  были  подражанием  старому  кудеснику,  и
вытекали  они  отнюдь не из тех нравственных или воспитательных
соображений, что молодого человека-де  надо  долго  испытывать,
достаточно  ли  он серьезен, что никому нельзЯ облегчать путь к
посвЯщению в тайну, но, напротив, следует сделать его как можно
более тернистым и тому подобное. Ќет, просто ‘луга вел себЯ  по
отношению к своим ученикам так же, как любой начинающий стареть
человек, привыкший к одиночеству, как любой ученый чудак вел бы
себЯ   по  отношению  к  своим  почитателЯм  и  последователЯм:
застенчиво, робко, отстранЯЯсь от них,  боЯсь  лишитьсЯ  своего
прекрасного  одиночества  и  свободы,  своих прогулок по лесной
чаще, возможности без помех охотитьсЯ, бродить,  собирать,  что
попадет  под  руку,  мечтать,  прислушиватьсЯ, хранить ревнивую
привЯзанность ко всем привычкам и  любимым  занЯтиЯм,  к  своим
тайнам  и  раздумьЯм.  Ћн  нисколько  не поощрЯл робкого юношу,
приближавшегосЯ к нему с восторженным любопытством,  отнюдь  не
помогал  ему  преодолеть робость, не подбадривал, не считал его
поЯвление радостью и наградой, признанием или дорогим длЯ  себЯ
успехом:  наконец,  мол,  мир  направил  к  нему посланца, знак
любви, кто-то добиваетсЯ его вниманиЯ, кто-то предан  и  близок
ему  и,  подобно  ему,  видит  свое призвание в служении тайнам
природы. Ќет, вначале он воспринЯл это поЯвление  как  досадную
помеху, как посЯгательство на его права и привычки, как попытку
лишить  его независимости, которую он, как только сейчас в этом
убедилсЯ, горЯчо любил; он противилсЯ  этому  вторжению,  и  не
было   предела   изобретательности,   с   какой   он   старалсЯ
перехитрить, спрЯтатьсЯ, замести следы, уклонитьсЯ от  встречи,
ускользнуть.  Ќо  и  тут  повторилось  то  же, что в свое времЯ
произошло  с  ’уру:  долгое,  молчаливое  домогательство  юноши
мало-помалу  размЯгчило  eго  сердце,  постепенно  подточило  и
ослабило его сопротивление, и он сам, по мере того как в  юноше
росла  уверенность,  неспешно  поворачивалсЯ  к  нему  лицом  и
раскрывалсЯ, он уже готов был идти  навстречу  его  настойчивым
желаниЯм   и   признал   в   этой   новой   длЯ  себЯ  и  столь
обременительной, обЯзанности -- растить и направлЯть ученика --
неизбежность, предопределенную судьбой, приказ духа. ‚се дальше
и  дальше  отлетала  его  мечта  о  наслаждении  неисчерпаемыми
возможностЯми,  многоликим  будущим. ‚место мечты о бесконечном
развитии, о суммировании всей мудрости, рЯдом  с  нам  поЯвилсЯ
ученик,   маленькаЯ,   близкаЯ   и  требовательнаЯ  реальность,
вторгшийсЯ в его  жизнь  нарушитель  спокойствиЯ,  которого  не
прогонишь,  от  которого  не  избавишьсЯ,  единственный  путь в
реальное будущее,  единственный  важнейший  долг,  единственнаЯ
узкаЯ  тропа,  идЯ  по  которой  заклинатель дождЯ только и мог
сохранить  от  тлениЯ  свою  жизнь,  свои   деда,   помыслы   и
предчувствиЯ,  ибо,  только  вдохнув  жизнь  в  новую маленькую
почку, можно продлить и свою жизнь. ‘о  вздохом,  со  скрежетом
зубовным, с улыбкой возложил он на себЯ это бремЯ.
     Ќо  и в этой важной, быть может, самой ответственной сфере
своей деЯтельности -- в дальнейшей передаче  накопленного  и  в
воспитании  преемника  --  заклинатель  дождЯ  не избежал очень
тЯжкого  и  горького  опыта  и  разочарованиЯ.  Џервый   юноша,
добивавшийсЯ   его  благосклонности  и  ставший  после  долгого
ожиданиЯ и препЯтствий учеником ‘луги,  звалсЯ  Њаро,  и  он-то
принес  учителю  разочарование,  которого  тот  так  и  не смог
никогда преодолеть до конца.  ћноша  был  угодлив  и  льстив  и
долгое  времЯ  разыгрывал  беспрекословное  послушание,  но ему
многого  не  хватало,  прежде  всего,  мужества:   он   боЯлсЯ,
например,  ночи  и  темноты,  что  всЯчески  старалсЯ скрыть, а
‘луга, уже после того  как  обнаружил  это,  еще  долгое  времЯ
считал остатком ребЯчества, которое со временем пройдет. Ќо оно
не   проходило.   Љроме   того,   у   этого  ученика  полностью
отсутствовал  дар   самозабвенно   и   бескорыстно   отдаватьсЯ
наблюдениЯм,   исполнению   своих   обЯзанностей   и   обрЯдов,
размышлениЯм и догадкам. Ћн был умен,  обладал  Ясным,  быстрым
разумом,  и  тем,  чему можно было научитьсЯ без самоотдачи, он
овладевал  легко  и  уверенно.  Ќо  чем  дальше,   тем   больше
обнаруживалось,  что  постичь  искусство  заклинателЯ  дождЯ он
стремилсЯ из себЯлюбивых побуждений и целей. Џревыше всего  ему
хотелось  что-то значить, играть роль, производить впечатление.
…му свойственно  было  тщеславие  человека  одаренного,  но  не
призванного.  Ћн  гналсЯ  за  успехом,  хвалилсЯ  перед  своими
сверстниками вновь обретенными познаниЯми и искусством -- и это
могло быть ребЯчеством и с годами исчезнуть.  Ќо  он  искал  не
только  успеха,  он  стремилсЯ к власти над другими и к выгоде:
когда учитель начал это замечать,  он  ужаснулсЯ  и  постепенно
отвратил  от  него  свое  сердце.  “же  после  того,  как юноша
несколько лет пробыл в обучении у ‘луги, он два  или  три  раза
был  изобличен  в  тЯжких провинностЯх. Џоддавшись соблазну, он
самовольно,  без  ведома  и  разрешениЯ  учителЯ,   бралсЯ   за
вознаграждение  то  врачевать  больного  ребенка снадобьЯми, то
заклинаниЯми изгонЯть крыс из  чьей-либо  хижины,  и  поскольку
его,  невзираЯ на все угрозы и обещаниЯ, не раз ловили на таких
проступках,  мастер  исключил  его  из  числа  своих  учеников,
сообщил  о  происшедшем  родоначальнице и постаралсЯ вычеркнуть
неблагодарного и недостойного молодого человека из памЯти.
     ‚последствии его вознаградили два других  его  ученика,  в
особенности  второй, его собственный сын ’уру. ќтого последнего
и самого юного из своих учеников он любил больше  всех  других,
по  его  мнению,  из сына могло выйти нечто более значительное,
чем он сам, ибо в мальчика,  совершенно  очевидно,  переселилсЯ
дух  его  деда.  ‘луга  испытывал  укреплЯвшую  его дух радость
оттого, что ему удалось передать всю совокупность своего  опыта
и  веры  будущему, и оттого, что с ним рЯдом находилсЯ человек,
бывший вдвойне его сыном, которому он мог в любой день передать
свою должность, когда ему самому она станет  не  под  силу.  Ќо
своего  первого,  неудавшегосЯ  ученика  ему  не удалось все же
окончательно изгнать из своей жизни и из своих мыслей, тот стал
в деревне если и  не  слишком  почитаемым,  то  многими  весьма
любимым  и  не  лишенным  влиЯниЯ  человеком, женилсЯ, забавлЯл
людей  как  своего  рода  фиглЯр  и  шут,  стал  даже   главным
барабанщиком  в  хоре  барабанщиков и оставалсЯ при этом тайным
недругом и завистником заклинателЯ дождЯ,  наносЯ  ему  не  раз
мелкие  и  даже  крупные  обиды.  ‘луга  никогда  не  тЯготел к
друзьЯм,  к  обществу  людей,  ему  нужны  были  одиночество  и
свобода,  он  никогда не старалсЯ заслужить уважение или любовь
кого-либо, разве что еще мальчиком -- мастера ’уру.  Ќо  теперь
он почувствовал, что значит иметь врага и ненавистника; не один
день его жизни был отравлен из-за этого.
     Њаро  принадлежал  к  тому  роду  учеников,  к  тем  очень
одаренным юношам, которые, при всей своей одаренности,  во  все
времена  были  крестом  и мукой своих наставников, ибо талант у
них  --  не   растущаЯ   из   глубины,   прочно   укоренившаЯсЯ
органическаЯ  сила,  не  тонкое,  облагораживающее напечатление
доброй натуры, хорошей крови и хорошего характера,  но  как  бы
нечто   наносное,   случайное,  прЯмо-таки  узурпированное  или
уворованное.  “ченик,  обладающий  ничтожным   характером,   но
высоким  умом или блестЯщей фантазией, неизбежно ставит учителЯ
в затруднительное положение: он должен передать  этому  ученику
унаследованные  им знаниЯ и методы их изучениЯ, приобщить его к
жизни духовной, а  между  тем  чувствует,  что  его  подлинный,
высший  долг  состоит  именно  в  охране  наук  и  искусств  от
домогательств людей, не более чем  одаренных;  ибо  не  ученику
должен  служить  наставник,  но  оба  они -- духу. ‚от причина,
почему учителЯ испытывают  робость  и  страх  перед  некоторыми
ослеплЯющими талантами; каждый такой ученик искажает весь смысл
служениЯ  воспитателЯ.  ‚ыдвижение  каждого ученика, способного
лишь блистать, но не служить, в сущности,  наносит  вред  этому
служению,   в   какой-то  степени  ЯвлЯетсЯ  предательством  по
отношению к духу. Њы знаем периоды в истории некоторых народов,
когда, при глубочайшем потрЯсении  духовных  основ,  такие  "не
более  чем  одаренные"  бросаютсЯ на штурм руководЯщих постов в
общинах, школах, академиЯх, государствах, и хотЯ на всех постах
оказываютсЯ высокоталантливые люди, но все они хотЯт руководить
и никто  не  умеет  служить.  ђаспознать  вовремЯ  такого  рода
таланты,  еще  до  того,  как  они успели завладеть фундаментом
интеллектуальных профессий, заставить их  со  всей  необходимой
твердостью  свернуть на путь неинтеллектуальных занЯтий бывает,
конечно, порой очень трудно. ’ак и ‘луга  совершил  ошибку;  он
слишком  долго терпел своего ученика Њаро, он уже успел отчасти
посвЯтить  легкомысленного  честолюбца  в  некоторые  тайны,  и
сделал это напрасно. ЏоследствиЯ оказались длЯ него лично более
пагубными, нежели он мог предвидеть.
     Ќаступил  год,  -- борода ‘луги к тому времени уже изрЯдно
посеребрилась, -- когда демоны  необычайной  силы  и  коварства
сместили  и  нарушили  равновесие  между  небом  и  землей. ќти
нарушениЯ начались осенью, страшные и величественные,  потрЯсаЯ
души  до  основаниЯ,  сжимаЯ  их  страхом, показываЯ невиданное
доселе  зрелище  неба,  вскоре  после  осеннего  солнцестоЯниЯ,
которое  заклинатель  дождЯ  всегда  наблюдал  и  воспринимал с
некоторой торжественностью, благоговением и  особым  вниманием.
ЋпустилсЯ  вечер,  легкий,  ветреный, довольно прохладный, небо
было  прозрачно-льдистым,  лишь  несколько  беспокойных   тучек
скользили  на  огромной  высоте, необычайно долго задерживаЯ на
себе розовый отсвет закатившегосЯ солнца: торопливые, косматые,
пенистые пучки света в холодной, бледной пустыне неба.
     ‘луга уже несколько дней наблюдал  и  ощущал  нечто  более
Яркое  и  примечательное,  чем  все,  что ему доводилось видеть
каждый год в эту пору, когда дни начинали  становитьсЯ  короче,
--  брожение  стихий  в небесных просторах, тревогу, охватившую
землю, растениЯ и животных,  какое-то  беспокойство,  зыбкость,
ожидание,  страх  и  предчувствие  во  всей  природе,  какое-то
смЯтение в воздухе; и эти долго и трепетно вспыхивающие  в  тот
вечерний  час  тучки,  их  неверное  порхание, не совпадающее с
ветром, дующим на земле, их молЯщий о чем-то, долго и  печально
борющийсЯ   с   угасанием   алый   отблеск,  его  охлаждение  и
исчезновение, после чего вдруг и тучки таЯли во мгле. ‚ селении
все  было  спокойно,   гости   и   дети,   слушавшие   рассказы
родоначальницы   возле   ее   хижины,  давно  разбрелись,  лишь
несколько мальчишек еще возились и бегали, догонЯЯ друг  друга,
все  остальные  давно поужинали и сидели у своих очагов. Њногие
уже  спали,  врЯд  ли  кто-нибудь,  кроме  заклинателЯ   дождЯ,
наблюдал закатные багрЯные облака. ‘луга ходил взад и вперед по
небольшому  садику  позади  своей  хижины и размышлЯл о погоде,
взволнованный и неспокойный, времЯ от времени  присаживаЯсь  на
минуту  отдохнуть  на чурбан, стоЯвший среди зарослей крапивы и
предназначенный длЯ колки дров. Љогда в облаках угас