енно  бессознательно  Я  использовал довольно тонкий
психологический  прием,  при  помощи  которого  заставлЯл   его
сообщать  мне времЯ. “видев менЯ, он бросалсЯ ко мне с просьбой
поиграть, что в конечном счете означало разрешить ему  пощипать
менЯ, покусать или даже слегка придушить.
     --  •орошо,--  соглашалсЯ  Я,-- минут десЯть поиграем, и Я
пойду.
     € вот Я уже  нарушитель  границы,  ползущий  на  советскую
территорию,  то  есть  в  комнату,  в  которой стоЯт часы, а он
знаменитый пограничник Љарацупа и одновременно его собака.
     -- ”ас! -- приказывает он самому себе и бросаетсЯ на менЯ.
Ћсторожно держа на спине собаку, грызущую мне затылок, Я  делаю
героический  переход  в  комнату с часами. џ ползу, стараЯсь не
думать о  боли,  а  думать  о  его  приЯтном  запахе,  что  мне
почему-то плохо удаетсЯ. Ќаконец Я проползаю в заветную комнату
и  тут  уже  под  влиЯнием  боли,  а также тактической хитрости
вскакиваю:
     -- ‚се! Џрошло десЯть минут!
     -- Ќечестно! Ќечестно! -- кричит он, показываЯ на  часы.--
‘ейчас только пЯтнадцать минут первого.
     Ћн кричит что-нибудь вроде этого, с горЯщими глазами, весь
-- трепет,  весь  --  возбуждение,  весь -- праведный гнев. € Я
знаю, что он не врет, что это правда.
     €нтересно, используют ли этот прием следователи  во  времЯ
допроса?  ‘лабое  знание  детективной  литературы  не  дает мне
возможности  ответить  на  этот  вопрос.  Ќапример,   хулигану,
избившему  человека,  может  быть,  даже  убившему  его,  но не
знающему об этом, следователь мог  бы  предъЯвить  обвинение  в
убийстве,   скажем,  оружием,  которым  этот  хулиган  Явно  не
пользовалсЯ.
     Ќе исключено в таком случае, что в  ужасе  перед  клеветой
человек  ищет  прочной  опоры,  и  оказываетсЯ, что нет никакой
прочной опоры, кроме правды,  которую  он  схватывает  с  такой
инстинктивной   силой,   с   какой  тонущий  обнимает  внезапно
попавшеесЯ ему бревно, и в силу невозможности, во всЯком случае
сразу, дозировать свою тЯжесть, он идет вместе с  ним  ко  дну,
тогда как ему надо было только часть своей тЯжести отдать этому
разбухшему  в воде бревну, а остальную часть удерживать за счет
работы  собственных  рук  и  ног.  ‚озможно,  после  нескольких
погружений  тонущий и догадаетсЯ, как себЯ вести, но, возможно,
и не догадаетсЯ.
     Љонечно,  все  может  быть.  Њожет  быть,  Я,  по   мнению
некоторых осторожных людей, и не должен был здесь излагать этот
хитроумный   прием,   чтобы  им  не  воспользовались  уголовные
элементы. Ќо ведь Я из чего  исхожу?  џ  исхожу  из  того,  что
уголовные  элементы  менЯ  не  читают. Ќу, а если вдруг прочтет
кто-нибудь  из  них  по  ошибке,  то  он  в   процессе   чтениЯ
обЯзательно  исправитсЯ  и,  следовательно,  ему  незачем будет
использовать этот прием в преступных целЯх. ’акова нравственнаЯ
сила нашей литературы, иначе, как говоритсЯ, и быть не может.
     Ќо вернемсЯ к нашему  жизнеописанию.  Љроме  этого  милого
садиста,  бросив  которому кусок мЯса, можно было узнать времЯ,
еще одно препЯтствие стоЯло на  моем  почти  сказочном  пути  к
познанию времени.
     ќто  была его сестра. Џравда, непосредственное препЯтствие
это возникало довольно редко. Ќо по силе душевных терзаний  оно
не  уступало  физическим  страданиЯм, которые Я испытывал от ее
брата. •отЯ в отличие от брата она была доброй девушкой.
     ‹иза была студенткой педагогического института и,  видимо,
впервые  попала  на  Љавказ.  ‚се ее тут приводило в восторг, а
особенно ей нравились наши местные молодые люди, а  из  местных
молодых людей те, которые были армЯнского происхождениЯ.
     ‘ейчас,  думаЯ  о  причине  ее  влюбчивости и своеобразной
избирательности,  Я  нахожу  этому  такое  объЯснение.  Љак   Я
говорил,  она  была  близорука  и  при  этом  не  носила очков.
Џо-видимому, длЯ такой девушки все мужчины должны проходить как
расплывчатые контуры с лицами, покрытыми чадрой, котораЯ как бы
распахиваетсЯ на близком расстоЯнии. Ќо среди  этих  загадочных
чадроносителей  выгодно выделЯлись лица с наиболее контрастными
чертами: белозубые, чернобровые, черноглазые. Ђ такими  лицами,
как  правило, хотЯ и не без исключениЯ, в нашем городе обладали
армЯне.
     ‚от Я и  думаю,  что  сначала  она  видела  эти  лица  как
наименее   расплывчатые,  вызывающие  желание  приглЯдетьсЯ,  а
потом, приглЯдевшись, влюблЯлась в них,  потому  что  невидение
(как  и  неведение  в области идей) делало каждое (наконец-то!)
рассмотренное лицо свежим и  оригинальным.  Ћдним  словом,  она
влюблЯлась  в  армЯн.  ќто  было  Ясно  хотЯ  бы  по  именам ее
поклонников. Џервым был Ђветик, потом ‚азген, потом Ђкоп, потом
Њелик.
     Љороче говорЯ, она в них влюблЯлась, а влюбившись,  писала
о  них  рассказы.  Љаждый  рассказ  вмещалсЯ в одну ученическую
тетрадь или был на несколько страничек поменьше.  ќти  рассказы
она  читала  мне,  если  Я  попадалсЯ  на ее пути, но чаще моей
старшей сестре и ее подружкам.
     ‡а первый год пребываниЯ в нашем дворе она написала  около
десЯти рассказов, где были выведены молодые люди, в которых она
влюблЯлась.
     Џо общему признанию, лучшим рассказом был самый первый, то
есть рассказ  про  Ђветика.  ‚ремЯ от времени у нас дома сестра
моЯ вместе со своими подругами  устраивала  громкие  чтениЯ  ее
рассказов,  и  чаще  всего  читалсЯ рассказ про Ђветика. € хотЯ
обычно  читали  его   в   другой   комнате,   все-таки   сквозь
однообразное  журчание  то  и дело доносилось: "Ђветик, Ђветик,
Ђветик..." Ћт частого употреблениЯ многие места этого рассказа,
особенно его начало, запомнились мне наизусть.
     "...Ђветик, высокий молодой человек, с  мЯгкими,  темными,
волнистыми   волосами,   шел   по   прибрежной  улице.  Ќа  нем
белоснежный костюм, который так шел его спортивной, праздничной
фигуре.
     -- Џривет Ђветику! -- окликнул  его  кто-то  с  бульварной
скамейки.  Ђветик  посмотрел  в  ту  сторону и уже хотел пройти
дальше,  поприветствовав  знакомых  студентов,  но  что-то  его
остановило  и заставило к ним подойти. ‘реди знакомых студентов
он заметил  незнакомую  девушку,  котораЯ  поразила  его  своей
оригинальной внешностью.
     --  Ђветик,--  просто  сказал Ђветик, когда их представили
друг  другу,  и  он  пожал  руку  девушки  крепким   спортивным
рукопожатием.
     --  ЉажетсЯ,  Я вас где-то видел,-- сказал Ђветик, обращаЯ
внимание на ее волнующую привычку щурить глаза.
     -- ‚полне возможно,-- просто сказала девушка и  улыбнулась
ему  той  беспомощной  улыбкой,  котораЯ  всегда  обезоруживает
мужчин,-- ведь Я была на вашем последнем волейбольном  матче...
‚ы играли бесподобно.
     --  …сли бы Я знал, что вы смотрите,-- сказал Ђветик, а на
лице  его  проступила  краска,  заметнаЯ  даже  сквозь   густой
оливковый загар,-- поверьте, Я бы играл намного лучше..."
     ќто место менЯ всегда раздражало своей нелогичностью. ‚едь
если он  подумал,  что где-то ее видел, а потом выЯснилось, что
видел он ее именно на этой игре, то какого черта он  несет  всю
эту  чепуху:  смотрите, не смотрите?! Љроме того, мне казалось,
что  фраза  насчет  волнующей  привычки  щурить  глаза   звучит
нахально. џ считал, что в этой фразе должно было быть Ясно, что
привычка  щурить глаза волнует именно Ђветика, а не всех. ЊенЯ,
например, ее привычка щурить глаза совсем не волновала.  „альше
шло  описание  встреч,  танцев  на  вечеринке  и  тому подобнаЯ
ерунда. Љстати, описание кофточки, в которой героинЯ пришла  на
вечеринку,   во   времЯ   первого  авторского  чтениЯ  рассказа
сопровождалось бесподобным по своей глупости движением головы в
сторону этой же кофточки, сейчас висевшей  на  спинке  кровати.
„вижение  это,  Якобы незаметное длЯ других, что делало его еще
более глупым, предназначалось  моей  сестре,  как  посвЯщенной,
хотЯ  Я  сам  видел  этого  Ђветика,  и никакого там оливкового
загара на его лице не было, обыкновенный чернЯвый парень, каких
у нас полным-полно.
     Љстати,  во  всех  сценах  этого  рассказа  он   неизменно
поЯвлЯлсЯ   в   своем  белоснежном  костюме,  и  так  как  Явно
нескольких  белоснежных  костюмов  у  него  быть  не  могло,  Я
представлЯл,  что этот Ђветик каждую ночь стирал свой костюм, а
утром  гладил  его  и  выходил  та  улицу.  ‚  последней  сцене
описывалсЯ вечер на берегу морЯ, завершившийсЯ первым поцелуем.
"...--  ЉажетсЯ, длЯ спортсмена Я слишком сентиментален,-- тихо
сказал Ђветик и склонилсЯ к ней.
     -- Љак странно,-- прошептала она и глаза ее закрылись.  €з
теплохода, стоЯвшего на пристани, доносилась дивнаЯ музыка".
     Њать  ее,  слушавшаЯ  вместе с нами этот рассказ и впервые
показавшаЯсЯ мне идиоткой, почему-то хвалила описание  природы,
хотЯ там никакой природы, кроме вздохов волн и пьЯнЯщего запаха
магнолий, не было.
     џ   все  думал,  откуда  она  взЯла  этот  пьЯнЯщий  запах
магнолий, хотЯ на всем побережье Ђбхазии  нигде  не  растет  ни
одна  магнолиЯ.  Ћни  растут  в  парках и во дворах, а на самом
берегу не растут.
     Џосле этого самого большого рассказа пошли другие рассказы
про других армЯнских парней, потом в середине зимы вдруг  снова
выскочил  Ђветик,  на  этот  раз  в  белоснежном  свитере,  что
соответствовало   нашей   зимней   погоде,    но    никак    не
соответствовало   другим   поклонникам,  существование  которых
делало его  поЯвление  скандальным.  Ћн  поЯвилсЯ  так,  словно
надолго  уезжал  на  какие-нибудь  соревнованиЯ,  а она все это
времЯ здесь ждала его, хотЯ и он никуда не уезжал, и поклонники
тут  же  шнырЯли.  Џросто  они  поссорились,  а  потом,  видно,
помирились,  но  ненадолго,  и  рассказец  этот  с  Ђветиком  в
белоснежном свитере оказалсЯ коротким, на полтетрадки.
     ’ак вот  слушание  этих  рассказов  тоже  было  свЯзано  с
необходимостью  узнавать  времЯ, иногда прЯмо. ’о есть, скажем,
Я, измученный ее братом, выхожу из другой комнаты, а она в  это
времЯ,  низко-низко склонившись над тетрадью, строчит очередной
рассказ.
     -- Џодожди, сейчас кончаю,-- говорит она,  лежа  щекой  на
тетради,  и  Я вынужден дожидатьсЯ ее рассказа, где обЯзательно
откуда-нибудь, если не с парохода, так  с  катера,  если  не  с
катера, так из зелени парка будет доноситьсЯ дивнаЯ музыка.
     Љроме  того,  Я  на правах человека, близкого дому, должен
был выслушивать их во времЯ коллективных чтений  у  нас  или  у
нее. Љончилось все это тем, что в тетради с первым рассказом об
Ђветике, который пользовалсЯ наибольшим успехом у подружек моей
сестры  (им  было  по  тринадцать-четырнадцать лет), так вот, в
этой тетради,  в  том  месте,  где  было  написано,  что  среди
знакомых   студентов   его   поразила   незнакомаЯ   девушка  с
оригинальной внешностью, кто-то  приписал  сверху:  "и  ногами,
толстенькими, как бильЯрдные ножки".
     ‘естра  моЯ,  отдаваЯ  ей  эту  зачитанную  ее  подружками
тетрадь, не заметила приписку, но та ее заметила и обиделась на
менЯ. € напрасно, потому что  Я  никогда  не  видел  настоЯщего
бильЯрдного  стола, кроме детского бильЯрда, стоЯвшего в парке,
кстати, на тоненьких ножках  с  металлическими  шарами,  и  все
равно  недоступного  из-за  ребЯт  постарше,  вечно толпившихсЯ
вокруг него.
     ‘корее всего, эту приписку сделал мой брат, к тому времени
уже околачивавшийсЯ возле городских бильЯрдных, или  кто-нибудь
из  старших  братьев  подружек  моей  сестры,  которые, по всей
вероЯтности, тоже околачивались возле приморских бильЯрдных.
     ’аким образом, Я продолжал узнавать  времЯ  по  более  или
менее сходной цене болевых ощущений. €ногда, правда, ќрик вдруг
превышал  пределы  терпимости,  но  и  Я  иногда делал вид, что
испытываю невыносимые страданиЯ, когда  страданиЯ  были  вполне
выносимы.  Ћдин раз он так сдавил мне горло, что Я на мгновение
потерЯл сознание.  Џомню,  тогда  менЯ  больше  всего  поразила
легкость,   с   которой   можно   лишить   человека   сознаниЯ.
ЋказываетсЯ, длЯ этого достаточно более или менее  одновременно
сдавить  сонные  артерии,  и  ты  вдруг  так  запросто  терЯешь
сознание.
     ‚ообще  в  детстве  Я   отличалсЯ   некоторой   повышенной
терпимостью  к  боли. Џомню, когда Я ходил в диспансер, где мне
делали хинные  (вечный  малЯрик)  очень  болезненные  уколы,  Я
часто,  дожидаЯсь очереди, слышал душераздирающие крики детей и
иногда даже  стоны  взрослых.  џ  же  переносил  эту  боль,  не
проронив  ни  звука, что вызывало удовольствие сестер и врачей.
ЊенЯ ставили в пример.
     ‘начала  мне  было   стыдно   стонать   или   кричать   из
сознательных  этических  соображений,  по-видимому, сказывались
осколки абхазского воспитаниЯ. “  абхазцев,  как,  вероЯтно,  у
всех  горцев,  довольно сильно развит в народном творчестве и в
народных  обычаЯх  мотив  превозмоганиЯ  боли.  ’аким  образом,
этический  мотив  (стыд),  подкреплЯЯсь  эстетическим  примером
(песнЯ,  легенда),  помогал  создавать  тот  духовный   подъем,
который  отчасти  заменЯл  отсутствие  наркотических  средств в
народной  медицине.  ’ак  "ЏеснЯ  ранениЯ"  прЯмо  адресовалась
раненому, чтобы помочь ему переносить страданиЯ.
     ‚озможно,  в  какой-то  мере осколки этого сознаниЯ во мне
жили и мне помогали, а потом менЯ стали ставить в  пример,  так
что стало еще стыдней проЯвлЯть признаки слабости.
     Ќо,  видно,  всЯкаЯ боль и терпение имеют свой порог, свои
нервные пределы. Џомню,  однажды,  когда  Я  лежал  дома  после
нескольких изнурительных приступов малЯрии и к нам домой пришла
медсестра,  чтобы  взЯть  у  менЯ  из пальца кровь на анализ, Я
долго и нудно сопротивлЯлсЯ, никак не мог решитьсЯ протЯнуть ей
палец.
     ‚идимо, нервно ослабленный и изнеженный повышенной  лаской
к больному, Я не мог силой стыда преодолеть эту, сравнительно с
хинным  уколом,  маленькую  неприЯтность.  •отЯ ослабление силы
стыда отчасти и было вызвано, как  Я  думаю,  общим  физическим
ослаблением  организма,  что привело к ослаблению нервной силы,
все же главное, Я думаю, не в этом.  ѓлавное,  ослабление  силы
стыда  было  вызвано  именно  повышенным вниманием ко мне как к
больному. ќто повышенное внимание ко мне выражалось  в  желании
близких  свести  на  нет  мнимые и истинные неудобства, которые
испытывает больной. Џричем сам больной, то есть Я,  воспринимал
это  повышенное  внимание  как справедливую плату за страдание.
ќто и снижало силу стыда, но  воспринималось  не  как  снижение
силы стыда, а как одна из форм платы за страдание.
     -- Њне и так плохо,-- как бы говорил Я медсестре (а может,
и на самом  деле  говорил),--  так  что  же  вы  мне еще больно
делаете?
     Љстати, насколько Я помню, повышенное внимание Я не только
воспринимал как справедливую плату за страдание, но,  помнитсЯ,
было   какое-то   ощущение  недоплаты  за  эти  страданиЯ,  что
выражалось в капризах, доставлЯвших хмурое удовольствие.
     Љаприз -- хромой призрак власти.
     Љстати,  механизм  капризов  женщины  примерно  такой  же.
Ћщущение  недоплаты,  недооцененности.  ќто  ощущение  особенно
свойственно замужним женщинам. € если вы хотите добитьсЯ у  них
признаниЯ,  вам надо сделать следующее: вам надо с важным видом
отвести такую женщину в сторону и под тем  или  иным  предлогом
сказать, что хотЯ ее муж вообще человек неглупый, имеет хороший
вкус (намек: знал, кого выбрать), но при этом вы удивлены одним
его поразительным недостатком.
     -- Љаким? -- интересуетсЯ заинтригованнаЯ женщина.
     -- Њне кажетсЯ,-- говорите вы,-- он вас недооценивает.
     Љакой  проницательный  человек,  думает о вас женщина, уже
склоннаЯ отблагодарить вашу проницательность за признание своей
недооцененности.
     Ќо шутки в сторону.
     ‚ернемсЯ к нашему, изрЯдно поднадоевшему сюжету.
     ‚ конце концов однажды Я попалсЯ. ‚ тот день  Я  вышел  во
двор и увидел тетю †еню, развешивавшую белье. џ дождалсЯ, когда
она  его  развесит,  и,  думаЯ,  что  она  сейчас пойдет домой,
спросил, который час.
     -- Ђ ты зайди и посмотри,-- сказала она как-то  странно  и
стала  натЯгивать  через  двор  вторую  веревку. Џриготовившись
получить привычную порцию пыток, Я взошел на крыльцо  и  открыл
дверь  в  их  квартиру.  ЃамбуковаЯ  палка,  при помощи которой
поддерживают сохнущее белье на веревке, рухнула мне на голову с
каким-то надтреснутым звоном. €з приоткрытых  дверей  следующей
комнаты  раздалсЯ  воркующий смех юного экспериментатора. Џалка
эта, привЯзаннаЯ к шпагату, была подтЯнута к крюку, вбитому над
дверью. Љак  только  Я  открыл  дверь  в  первую  комнату,  он,
выглЯдываЯ  из-за  приоткрытой  двери  второй  комнаты, вовремЯ
отпустил конец шпагата.
     -- ќрик, палку! -- раздалсЯ в это времЯ голос  его  матери
со двора.
     --  ‘ейчас,  мамочка,--  крикнул он ей в ответ и, исполнив
передо мной небольшой танец индейца с копьем, сорвал  шпагат  с
палки и убежал вниз.
     Љонтуженный  не  стольно  силой удара, сколько мистической
точностью коварного расчета, то есть опЯть проЯвившимсЯ  лучшим
умением  обращатьсЯ  со  временем  (а что если бы его мама чуть
раньше попросила бы палку?), Я вошел во  вторую  комнату,  тупо
посмотрел  на часы, мерцающие золотой блЯхой маЯтника, взглЯнул
на грозное в своей непонЯтности  лицо  циферблата  и  вышел  из
квартиры, стараЯсь понезаметней проскочить двор.
     Ќо не тут-то было. ЊоЯ собственнаЯ тетушка, высунувшись из
окна, спросила:
     -- ‘колько?
     џ  посмотрел  на  тетушку,  а  потом  вдруг заметил, что и
некоторые другие обитательницы нашего  двора  прислушиваютсЯ  к
моему предстоЯщему ответу.
     --  Ѓез двадцати,-- крикнул Я, нахальством голоса заглушаЯ
стыд, и, обрушившись с крыльца во двор, силой  инерции  взбежал
на свое крыльцо, как лыжник с холма на холм.
     ‘хватив портфель, Я убежал из дома. Ћказалось, что в школу
Я пришел  впритык,  и  это  какой-то  занозой застрЯло у менЯ в
груди. џ-то знал, что добежать от нашего дома  до  школы  можно
было  за  две-три минуты. ’ак что если ќрик и его мама захотели
бы проверить после менЯ времЯ, стало бы Ясно, что Я его не умею
определЯть.
     ‚ тот день, придЯ из школы домой, Я заметил, что маленький
негодЯй, несколько раз попадавшийсЯ мне  во  дворе,  как  будто
затаил  какое-то  ехидство.  Ћн  все  знает, уныло думал Я, но,
может, все-таки он об этом не рассказал своей маме? Њало  того,
что Я не умею узнавать времЯ, думал Я с ужасом, Я уже несколько
месЯцев  морочу  им  голову, делаЯ вид, что умею. ќто придавало
возможному разоблачению особую гнусность.
     Ќа  следующее  утро,  когда  Я  выходил   во   двор,   мне
показалось,  что  тетЯ  †енЯ,  отрЯхивавшаЯ  на  крыльце мокрый
веник, посмотрела на менЯ долгим  насмешливым  взглЯдом.  џ  не
знал, что думать.
     Џриближалось  времЯ  идти  в школу, и Я решил прибегнуть к
старому способу. џ открыл окно и, упершись головой  в  железные
прутьЯ  решетки,  смотрел  на  улицу  с тем, чтобы не прозевать
прохожего с часами. Љак назло, ни один прохожий из тех, кто, по
моим соображениЯм, мог иметь часы, на улице не поЯвлЯлсЯ.
     —ерез некоторое времЯ из нашего двора вышел дЯдЯ Ђлихан  с
дымЯщейсЯ  корзиной, наполненной вареными каштанами. „лЯ города
он обычно продавал вареные каштаны. Ћн поставил  корзину  почти
под моим окном и, не замечаЯ менЯ, стоЯл, раздумываЯ, куда идти
--  направо  или  налево.  Ћбычно  только  к  пароходу  он  шел
целенаправленно, а  так  он  и  сам  не  знал,  где  ему  лучше
продавать каштаны.
     Љак  раз  в  это  времЯ  на  улице  поЯвилось двое бодрых,
уверенных в себе мужчин. ’олько Я подумал, что у них  на  руках
могут быть часы, как один из них окликнул Ђлихана:
     -- —то это у тебЯ?
     --  Љаштаны,-- ответил Ђлихан, радостно вздрагиваЯ и делаЯ
движение, выражающее готовность  гребануть  из  корзины  порцию
каштанов.
     --  Ћ,  каштаны!  -- воскликнул первый бодрЯчок, и оба они
быстро пошли к Ђлихану.
     -- †ареные? -- спросил второй  бодрЯчок,  и  по  тону  его
видно было, что хоть и он бодрЯчок, а до первого ему в бодрости
не дотЯнутьсЯ.
     --  ‚ареные,--  сказал  Ђлихан.  ‘ловно  смЯгчаЯ  удар, он
откинул марлю, и из корзины  дохнуло  парным  запахом  горЯчих,
взбухших от варки и потрескавшихсЯ каштанов.
     --  †ареные  лучше,--  важно  сказал  второй  бодрЯчок  и,
оттопырив  карман  пиджака,  подставил  его   Ђлихану.   Ђлихан
гребанул  стаканом  из  корзины  и,  придерживаЯ  переполненный
стакан ладонью другой руки, перевернул его в карман.
     -- Ђ сырые еще лучше,-- добавил первый бодрЯчок еще  более
уверенно  и  тоже  оттопырил карман пиджака. Љазалось, все, что
надо знать о каштанах и о жизни вообще, эти  двое  знают  лучше
всех, а из двоих -- первый.
     --   „Яденька,   который   час?  --  спросил  Я,  стараЯсь
обращатьсЯ к первому.
     ‚се трое разом поднЯли  на  менЯ  глаза.  Џервый  как  раз
оттопыривал карман длЯ каштанов. € второй поэтому его опередил.
     -- Ѓез четверти час,-- сказал он, вскидываЯ руку.
     --  Ђ точнее, без шестнадцати! -- добавил первый бодрЯчок,
справившись с каштанами, и  теперь  большей  точностью  как  бы
снова подтверждаЯ свою большую бодрость.
     ђаздавливаЯ  в  зубах  горЯчие  каштаны,  они быстро пошли
дальше, и кто-то из них пошутил насчет решетки, из-за которой Я
с ними говорил и котораЯ напоминала им что-то смешное,  но  что
именно,  Я  не смог ухватить. Ћни ушли, веселые, бодрые, как бы
хозЯева жизни и окружающего пейзажа. Ћни ушли, внушаЯ  какое-то
странное  чувство  зависти и снисходительного удивлениЯ к своей
психической простоте, которую, разумеетсЯ, Я формулирую сейчас,
но почувствовал тогда же. € не  только  почувствовал,  но  и  с
грустью  осознал, что все должно было бы быть наоборот, то есть
Я, маленький,  должен  был  жить  весело,  беззаботно,  а  они,
большие, должны были быть озабочены сложными взрослыми делами.
     “нылый  Ђлихан  посмотрел  им  вслед  всей  своей  длинной
согбенной фигурой и, словно только теперь понЯв, куда ему идти,
поднЯл корзину и пошел  в  противоположную  сторону.  ’ут  и  Я
догадалсЯ, что мне делать.
     џ  выскочил  во  двор,  поднЯлсЯ  на  крыльцо  наших новых
жильцов и крикнул:
     -- ’етЯ †енЯ, который час?
     -- Ђ ты зайди и сам посмотри,-- услышал Я  ответ,  который
ожидал.
     џ  вошел  в квартиру. ‚ первой комнате у стола стоЯла тетЯ
†енЯ и гладила редким тогда в наших краЯх электрическим утюгом.
‘ын  ее,  сидЯ  на  полу,  создавал  из   своего   конструктора
индустриальный  пейзаж. Џока Я проходил во вторую комнату, ќрик
провожал менЯ спокойным взглЯдом провокатора. џ зашел в  другую
комнату,  посмотрел на ничего не говорЯщий мне мавзолей времени
и вышел.
     -- ‘колько? -- спросила тетЯ †енЯ.
     -- Ѓез пЯтнадцати,-- сказал Я небрежно и закрыл  за  собой
дверь.  Ќе  удержалсЯ и несколько мгновений простоЯл с бьющимсЯ
сердцем. Љрепкие ноги мальчугана протопали в другую комнату.
     -- Ќу? -- нетерпеливо раздалось из этой комнаты.
     -- Џравильно,-- сказал  мальчик  без  всЯкого  чувства.  џ
услышал, как он шлепнулсЯ на пол.
     --   ‚идишь,   какой   ты,--  сказала  она,--  а  ведь  он
единственный мальчик в нашем дворе, который с тобой ладит...
     Ћн что-то ей ответил, но Я дальше не слушал.  ‚  тот  день
после  уроков Я решил не возвращатьсЯ домой, пока не пойму, как
определЯть времЯ.
     ђЯдом с прибрежным бульваром, почти в конце улицы  ‹енина,
высовываЯсь  над  тротуаром, висели (и, кажетсЯ, еще до сих пор
висЯт) большие старинные часы.
     џ знал,  что  многие  взрослые  люди,  проходЯ  под  этими
часами,  довольно  часто  сверЯют  собственные.  Џри  этом  они
обЯзательно, если проходили не одни, громко  называли  времЯ  и
выражали неудовольствие или, наоборот, радость по поводу работы
своих часов.
     ‚  нескольких  шагах  от  этих  часов  находилась  часоваЯ
мастерскаЯ, словно длЯ того, чтобы клиент после  починки  своих
часов  мог бы тут же сверить их работу с этими общегородскими и
независимыми от часового мастера часами.
     ’ут-то  Я  и  стоЯл,  поглЯдываЯ  на  толстого  часовщика,
который,   зажав   глазницей  увеличительное  стекло,  пинцетом
копошилсЯ в  шевелЯщихсЯ  внутренностЯх  часов,  то  вытаскиваЯ
оттуда,  то снова вкладываЯ какие-то насекомообразные пружинки,
колесики, винтики. Џотом Я  переводил  взглЯд  набольшие  часы,
ожидаЯ  прохожих  и,  стараЯсь  понЯть закономерность того, что
произошло на циферблате после того, как сверЯющие часы  назовут
новое  времЯ.  ‚  ожидании  прохожих,  сверЯющих  свои  часы  с
городскими часами, Я следил за  работой  часовщика  или  просто
глЯдел  на  его  витрину,  где  были выставлены с одной стороны
испорченные часы, а с другой -- починенные. ‚се починенные часы
показывали  одно  времЯ.  ‘трелки  остановившихсЯ  часов   были
вольно, непохоже друг на друга раскинуты по циферблату.
     Џосле  какого-то прохожего, громко сверившего свои часы, в
какое-то мгновение, как-то само собой, вдруг сообразилось,  как
люди определЯют времЯ. ЋказываетсЯ, Я все знал, кроме одного: Я
не знал, что между цифрами на циферблате пролегает пространство
в  пЯть минут. Џораженный догадкой, ее стройностью и простотой,
Я ожидал все новых прохожих, которые, выкликаЯ вычисленное мной
времЯ, уходили, обдав менЯ волной радости.
     Ќо, видно, живое времЯ двигалось слишком  медленно,  чтобы
полностью  поглотить  радость  моего  открытиЯ.  џ,  не сходЯ с
места, стал определЯть времЯ на всех испорченных часах,  словно
на  кладбищенских  памЯтниках, читаЯ времЯ смерти каждых часов.
‚озможно, Я увлекалсЯ и стал это  делать  вслух  с  неприличной
громкостью.  —асовщик  неожиданно  поднЯл  голову,  и  Я увидел
сквозь   увеличительное   стекло   свирепую   выпуклость    его
циклопического   глазного  Яблока  с  кончиками  паучьих  лапок
ресниц.  џ  вздрогнул,  словно  на  менЯ  посмотрело   какое-то
глубоководное  существо  с  огромным мистическим глазом. ‘ловно
владелец всех этих живых и мертвых времен разозлилсЯ на менЯ за
то, что Я пытаюсь проникнуть в его тайну.
     џ отпрЯнул от витрины и побежал в сторону морЯ. —айки,  то
останавливаЯсь,  то  взмахиваЯ живыми стрелками крыльев (словно
играЯ временем: захочу,  пущу  быстрей,  захочу,  буду  парить,
растЯгиваЯ  мгновеньЯ),  летали  над  водой.  ‘о стороны морЯ в
бухту   входила   громада   теплохода   "ЂбхазиЯ",    озареннаЯ
предзакатным солнцем. ‚стречающие толпились на пристани, иногда
нетерпеливо  взмахиваЯ  цветами,  словно  даваЯ  знать далекому
пароходу, что они тут, а не где-нибудь  в  другом  месте,  ждут
его.
     џ  свернул  с  Џортовой  улицы  и  быстрыми шагами пошел в
сторону дома. Ќа углу Џортовой стоЯли столики открытой кофейни.
џ невольно пошарил глазами по столикам, ища за ними кого-нибудь
из близких. ’ак иногда мы нарочно пальцами  нащупываем  болевую
точку  на  нашем  теле,  как  бы  проЯвлЯЯ предпочтение точного
знаниЯ того, что боль не исчезла, смутной надежде  на  то,  что
она  нас покинула. ‡а одним из столиков, как обычна в подпитии,
сидел  дЯдЯ  ‘амад.  Ћн  что-то  объЯснЯл  своим  собеседникам.
ирокие взлеты его жестикулирующих рук говорили о том, что они,
эти руки, свободны от приводных ремней власти.
     ‹юди за столиками перебирали четки, пили кофе из маленьких
чашечек и червонное золото чаЯ из тонких стаканов, забрасываЯ в
рот голубоватые,  величиной  с игральную кость, кусочки сахара.
Ќекоторые   из   них   читали   газеты,   некоторые   обсуждали
прочитанное,  что  было  видно  из  того,  что  они в разговоре
стукали  пальцем  по  поверхности  сложенной  газеты,  как   бы
ссылаЯсь  на нее. €ные, попиваЯ кофе, времЯ от времени смотрели
в сторону морЯ, прикрывшись от солнца сложенной газетой.
     Љазалось, слегка устав пережевывать газетные новости,  они
терпеливо  обращались  к древнему, более медленному, но и более
надежному способу получениЯ новостей: подождем, посмотрим,  что
скажут те, что плывут к нам морем.
     Ћгненнобородый  хиромант,  не  слезаЯ  с  ослика, пил кофе
возле одного из столиков, и все ближайшие столики были обращены
к нему, потому что рассказы его, похожие на пророчества, хотЯ и
не сбывались никогда, иногда утешали.
     Љазалось, древний пилигрим, достигший оазиса диоскурийской
кофейни,  сейчас  расскажет  последние  вавилонские  новости  и
двинетсЯ  дальше  на  своем  ослике, цокаЯ честными копытами по
кремнистым  руслам  исчезнувших  царств  и   выбиваЯ   из   них
единственное, чем они владели и владеют -- скудную пыль веков.
     џ  уже  подходил к дому, когда менЯ догнал гудок парохода,
низкий, благодушно-сдержанный, как  силач  в  застольном  кругу
друзей.
     --  ...ќтот  сукин  сын  пароход  тоже,--  услышал Я голос
Ѓогатого Џортного, стоЯщего на своем балконе и легкими плевками
пробующего раскаленность утюга,--  так  гудит,  как  будто  мне
брильЯнт привез...
     €з  калитки  вышел  Ђлихан. ‘ корзинкой в руке, опрЯтный и
целенаправленный, он шел в сторону морЯ. Љогда он проходил мимо
менЯ, на менЯ  дохнуло  вкусным  запахом  жареных  каштанов.  џ
почувствовал,  что  здорово проголодалсЯ, и поспешил домой. Њне
было легко, хорошо -- постыднаЯ тайна не отЯгощала мою душу.
        x x x
     Ђлександра  €вановна...  Њожет  быть,  любовь   к   первой
учительнице,  если  вам  на  нее  повезло,  так же необходима и
естественна, как и перваЯ любовь вообще?
     ‚споминаЯ, свои чувства к Ђлександре  €вановне,  Я  думаю,
что в моей любви к ней каким-то образом нераздельно слились два
чувства  --  любовь  к  ней  именно, такому человеку, каким она
была, и любовь к русской литературе, которую она так умело  нам
раскрывала.
     Ћна  почти  каждый  день  читала нам что-нибудь из русской
классики или несколько реже что-нибудь из современной, детской,
чаще всего антифашистской литературы.
     Ћсталось в памЯти чтение "Љапитанской дочки" Џушкина,  как
минуты сладчайших переживаний. …сли в области духа есть чувство
семейного  уюта,  то Я его впервые испытал во времЯ чтениЯ этой
книжки, когда  в  классе  стоЯла  мурлыкающаЯ  от  удовольствиЯ
тишина.
     Џомню, во времЯ чтениЯ книги Ђлександра €вановна заболела,
и ее три  днЯ  заменЯла  другаЯ учительница. Ќа последнем уроке
она пыталась продолжать  чтение  "Љапитанской  дочки",  но  как
только  мы  услышали  ее голос, нас охватили ужас и отвращение.
ќто  было  совсем,  совсем  не  то!  ‚идно,  она  и  сама   это
почувствовала,  да  и  ребЯта  в  классе расшумелись с какой-то
искусственной злой дерзостью. Ћна закрыла  книгу  и  больше  не
пыталась нам ее читать.
     ‘ейчас   трудно   сказать,   почему   мы   с  такой  силой
почувствовали чужеродность ее чтениЯ. Љонечно, тут и  любовь  к
нашей   учительнице,   и   привычка  слышать  именно  ее  голос
сказались. Ќо было и еще что-то. ќтим  препЯтствием  была  сама
временность  пребываниЯ  этой  учительницы  с  нами.  Љнига нам
рассказывала   о   вечном,   и   сама    Ђлександра    €вановна
воспринималась  как  наша вечнаЯ учительница, хотЯ, конечно, мы
понимали, что через год или два ее у нас не  будет.  Ќо  мы  об
этом не задумывались, это было слишком далеко.
     Ќедавно,  читаЯ  записки  Њарины –ветаевой "Њой Џушкин", Я
вспомнил наши чтениЯ "Љапитанской дочки" и удивилсЯ  несходству
впечатлений.  ЊЯтежную душу будущего поэта поразил в этой книге
Џугачев, он показалсЯ ей таинственным, заманчивым,  прекрасным.
ЊенЯ  же,  как  сейчас  помню, больше всего поражал и радовал в
этой книге ‘авельич. Ќе только менЯ, Я уверен,  и  весь  класс.
Љак?  --  могут удивитьсЯ некоторые ценители литературы,-- тебе
понравилсЯ холоп  и  раб  ‘авельич?  „а,  именно  ‘авельич  мне
понравилсЯ   больше   всех,  именно  поЯвлениЯ  его  Я  ждал  с
наибольшей  радостью.   Ѓолее   того,   решаюсь   на   дерзость
утверждать,  что  он  и  самому  автору, Ђлександру ‘ергеевичу,
нравилсЯ больше всех остальных героев.
     „ело в том, что рабство ‘авельича --  это  только  внешнЯЯ
оболочка  его  сущности. ‚о времЯ чтениЯ "Љапитанской дочки" мы
это все времЯ чувствовали, и потому его рабскаЯ должность, если
можно так сказать, нам никак не  мешала.  —то  же  в  нем  было
прекрасного,  заставлЯвшего любить его вопреки ненавистному нам
рабству и холопству?
     Ѓыла преданность.  ‚еличайшее  чувство,  красоту  которого
Џушкин  столько  раз  воспевал в стихах. Ќенасытный, видно, так
голодал по этому чувству особенно в его материнском проЯвлении,
что, посвЯтив столько стихов своей нЯне  Ђрине  ђодионовне,  он
решил и в прозе, уже в облике ‘авельича, создать еще один образ
материнской преданности.
     €з  этого,  разумеетсЯ,  не следует, что мать поэта вообще
никакого материнского чувства к нему  не  проЯвлЯла.  Ќаверное,
проЯвлЯла, но недостаточно. Ђ длЯ поэта лучше и здоровее, когда
его совсем не любЯт, чем когда ему перепадают крохи любви.
     ‘авельич  --  это то чувство, которое всю жизнь Џушкин так
ценил в людЯх. €, наоборот,  предательство,  коварство,  измена
всегда  заставлЯли  его  или  в  ужасе  бежать, или корчитьсЯ с
пристальным отвращением. Ќаверное, страшнейшей казнью длЯ поэта
было бы, свЯзав по рукам и ногам,  заставить  его,  бессильного
вмешатьсЯ, наблюдать за картиной предательства.
     ‚  образе  ‘авельича  Џушкин  устроил себе пир, который не
всегда мог позволить себе в жизни. ’ут преданность выступает во
всех обличиЯх. Џреданность -- готовность отдать жизнь за  жизнь
барчука.  Џреданность -- готовность каждую вещь его беречь, как
собственную жизнь  и  даже  сильнее.  Џреданность,  творЯщаЯ  с
робким  человеком  чудеса  храбрости.  €, наконец, преданность,
доходЯщаЯ в своем ослеплении до того, что ‘авельич  затевает  с
Џугачевым  разговор  о  злосчастном  зипуне,  когда его любимец
находитсЯ на волоске от виселицы.
     Ќо Џушкину мало и этого.  Љомендант  Ѓелогорской  крепости
предан  царице  точно  так,  как  ‘авельич своему барчуку. †ена
коменданта, такаЯ же ворчливаЯ, как ‘авельич, сама  предана  до
последнего часа своему мужу, как предан своему барину ‘авельич.
’о  же  самое  можно  сказать  о  Њаше  и о юном ѓриневе. Ћдним
словом, здесь торжество преданности.
     € вот эта идеЯ преданности с неожиданной  силой  погружала
нас  в свой уют спокойствиЯ и довериЯ, уют дружеского вечернего
лагерЯ перед последним утренним сражением. Њы ведь тоже преданы
своему милому, еще кудрЯвоволосому барчуку, чей  портрет  висит
на стене нашего класса.
     Њы  еще  дети,  но  уже, безусловно, думаем (может, именно
потому, что дети) об этом грЯдущем последнем сражении со старым
миром. Џусть мы его представлЯем смутно,  но  в  этом  ожидании
заложено  то организующее, то духовное начало, без которого нет
жизни.
     ’о, что мы собираемсЯ делать завтра,  делает  нас  сегоднЯ
такими   или   иными   людьми.   €деЯ   преданности   идее,   а
следовательно, и друг другу, была самым человечным  сегоднЯшним
воплощением  нашего  завтрашнего  дела.  €деЯ преданности самой
идее, котораЯ, по-видимому, из-за отсутствиЯ других  воплощений
высоких  человеческих  страстей развивалась в нас с трагической
(о чем мы не ведали), а иногда и уродливой (о чем мы тем  более
не ведали) силой.
     Њожет  быть,  именно  поэтому  чтение  "Љапитанской дочки"
производило  тогда   такое   сладостное,   такое   неизгладимое
впечатление.   €   именно   поэтому  мы  оттолкнули  (чуть-чуть
уродство)  попытку   другой   учительницы   продолжать   чтение
Ђлександры €вановны.
     -- „а не коси ты, не коси! -- иногда говорила мне на уроке
Ђлександра  €вановна.  џ  никогда ни от кого не слышал, чтобы Я
косил, и тем более сам не замечал этого. Ќо,  оказываетсЯ,  она
была  права.  …сли  менЯ что-то сильно огорчало, оказываетсЯ, Я
начинал слегка косить.
     -- € не собираюсь,-- отвечал Я ей обычно.
     -- џ же вижу, закосил, закосил,-- говорила  она  улыбаЯсь,
словно  похлопываЯ  менЯ  по спине, словно даваЯ знать, что мои
неприЯтности  совсем  не  стоЯт  того,  чтобы  Я  придавал   им
значение.
     ‘  одной стороны, менЯ раздражало то, что сам Я никогда не
видел своих косЯщих  глаз,  и  наблюдение  Ђлександры  €вановны
казалось   мне  довольно  вздорным,  а  главное,  было  слишком
публичным длЯ той внутренней близости, какую Я испытывал к ней,
и было как-то неловко перед другими учениками.
     Џримерно такое же чувство Я испытывал на  улице  во  времЯ
футбольной  или  другой  игры,  когда кто-то из близких кричал,
чтобы Я шел домой, потому что набегалсЯ  или  слишком  вспотел.
ЊенЯ  всегда  раздражал  этот наивный эгоизм близкого человека,
которому и в голову не приходит, что набегалсЯ не только  ты  и
слишком вспотел не только ты.
     џ  больше  всего любил наблюдать за Ђлександрой €вановной,
когда она встречалась со  своим  сыном,  учившимсЯ  в  соседней
школе.  ќто  был  высокий парень с нежным пушком бороды и усов,
которые он долго не сбривал, и об этом говорили в обеих  школах
-- в нашей, где она работала, и в соседней, где он училсЯ.
     Ћн  довольно  часто  заходил  в  нашу  школу, и Ђлександра
€вановна провожала его до ворот, а Я всегда с  какой-то  тайной
радостью  наблюдал  за  этими  их  встречами.  џ  знал, что его
приходы в нашу школу почти всегда свЯзаны  с  выклЯнчиванием  у
Ђлександры €вановны денег.
     “же  в воротах школы он ее начинал уламывать, а на ее лице
поЯвлЯлось выражение  повышенной,  хотЯ  и  вполне  бесплодной,
бдительности,  означавшей,  что ни на какие пустые траты она не
согласитсЯ. ‚ конце концов она доставала  откуда-то  из  жакета
кошелечек  и  с неловкой скрупулезностью вынимала оттуда мелочь
или бумажные рубли и отдавала ему.
     ‚зЯв деньги, он иногда подшучивал над выражением ее  лица,
и  Я  каждый  раз  угадывал,  что  подшучивает  он над ее Якобы
огорченным выражением лица,  а  она,  слегка  растерЯннаЯ  этим
шутливым обвинением, так же искусственно пыталась показать свою
беззаботность,   как  до  этого  пыталась  изобразить  на  лице
выражение строгой отчетности. €ногда он как бы совал ей  деньги
назад,   а   она  растерЯнно  отбивалась,  а  однажды,  видимо,
рассердилась и в самом деле выхватила у  него  их.  Ќо  тут  он
схватил  ее  в  охапку  и  слегка  закружил на месте, и до менЯ
донеслось: -- Љарлуша, не дури!
     ‚идимо,  длЯ  менЯ  была  чем-то  новым,  неизвестным  эта
нежнаЯ,  подтрунивающаЯ  друг  над  другом  товарищескаЯ любовь
старой женщины и почти взрослого сына. џ знал, что у них больше
никого нет.
     €ногда он поЯвлЯлсЯ на нашей улице, и все почему-то именно
так, смЯгченно, называли его Љарлушей. Ћднажды, когда Я сидел в
холодке на ступеньках  парадной  лестницы  с  ворохом  журналов
"‚округ  света",  которые  Я брал у одного из наших соседей, он
присел ко  мне  и  стал  листать  журналы,  издаваЯ  те  теплые
улыбающиесЯ  восклицаниЯ, которые издают любители книг при виде
своих давних знакомых. ЋказываетсЯ, он в свое времЯ  читал  эти
журналы, и его потрЯсали те же гангстеровские рассказы, которые
сейчас потрЯсали менЯ.
     --  Ђ  Я  у  вашей  мамы  учусь,--  сказал Я почему-то, не
выдержав. Ћн  как-то  странно  улыбнулсЯ  и  потрепал  менЯ  по
голове.  Ћн ничего не ответил. ‚ернее, Я ему как бы призналсЯ в
родстве, а он мне как бы ответил: -- „а ты и так вроде неплохой
пацан, стоит ли нам еще родственные отношениЯ выЯснЯть?!
     Ћднажды на моих глазах он заспорил с одним парнем с  нашей
улицы,  известным  велосипедистом.  Љарлуша доказывал, что этот
парень плохой наездник. Љарлушу Я вообще никогда  не  видел  на
велосипеде,  а  этот  парень  и за водой ездил на велосипеде, и
каталсЯ лучше всех на нашей улице.
     ‚ конце концов Љарлуше кто-то дал свой  велосипед,  и  они
договорились  ехать  до  морЯ и обратно, и за это времЯ Љарлуша
его должен догнать и хлопнуть по спине.
     -- „авненько Я в руки руль не брал,-- сказал он, вставаЯ и
отрЯхиваЯсь от пыльной  травы,  на  которой  сидел,  подошел  к
велосипеду,  который  ему  одолжили  на  этот  случай.  Ћн взЯл
велосипед одной рукой за руль, другой за седло, несколько  раз,
приподымаЯ, ударил его о землю. ’ак пробуют мЯч.
     Џарень  с  нашей  улицы  отъехал  шагов  на двадцать и все
времЯ, вихлЯЯ рулем, чтобы не упасть,  оглЯдывалсЯ  и  медленно
продвигалсЯ дальше, все времЯ спрашиваЯ у Љарлуши: "•ватит?"
     --  „авай!  --  наконец  крикнул  Љарлуша  и сам вскочил в
седло.  —ерез  миг  они  оба  исчезли  в  клубах  пыли,  и  мне
показалось, что расстоЯние между ними ничуть не уменьшилось.
     --  Ќа подъеме он его схамает, как булочку,-- лениво глЯдЯ
им вслед, сказал  старший  брат  моего  друга  ћры  ‘тавракиди,
считавшийсЯ  на  нашей  улице  знатоком международной политики.
“лица, по которой они должны были возвращатьсЯ  от  морЯ,  была
довольно крутой. € ћрин брат, как всегда, оказалсЯ прав.
     Њинут через двадцать они поЯвились на углу, уже слившись в
маленький,  быстро  приближающийсЯ  смерч  пыли, в котором, как
молнии в далекой туче, времЯ от времени высверкивали спицы.
     Љак только они поравнЯлись с нами, Љарлуша  его  догнал  и
звонко  шлепнул  рукой  по  спине.  Џарень  резко затормозил, а
Љарлуша,  проехав  еще  метров  двадцать,  неожиданно   вздыбил
велосипед и, лихо выбросив его из-под себЯ, спрыгнул.
     --  ‘лушай,  это старый наездник, ты что хочешь от него,--
сказал ћрин брат парню с нашей улицы, киваЯ на Љарлушу.
     -- ’олько здесь он менЯ  догнал!  --  нервно  крикнул  наш
парень, кивнув головой в сторону улицы с крутым подъемом.
     ‚се рассмеЯлись, вспомнив слова ћриного брата.
     --  Ђ  Я  что  говорил?  -- сказал ћрин брат, самодовольно
улыбаЯсь.
     -- Ќа подъеме, как булочку, схамает! -- крикнули ребЯта  в
несколько голосов.
     Џомню,  т